— Ольга, вы по образованию филолог. Хорошее знание классической литературы помогает писать фантастику — или наоборот, мешает? Не возникает мыслей типа «зачем я этим занимаюсь, лучше Джойса-Чехова-Набокова-Стругацких все равно не напишу»?
— Для меня тут три вопроса. Во-первых, можно не быть филологом и хорошо знать классическую литературу — и далее по тексту. В таком варианте — отнюдь, наоборот, как всякий культурный багаж, только помогает. Во-вторых, если говорить о полученном на филфаке — это, как ты понимаешь, не только и не столько чтение мировой литературы, — то скорее мешает, и не фантастику, а вообще писать. Литературоведение находится, если так можно выразиться, по другую сторону баррикад. Там препарируют текст, кромсают на ломтики, пытаясь понять, что хотел сказать автор, анализируют выразительные средства, много концепций создают о понимании и восприятии художественного произведения — все это не имеет никакого отношения к тому, как сделать текст, как, собственно, его создать. Это бытование текста после, если так можно выразиться, родов. А творчество, написание, создание — это внутриутробный период и сами роды. Ну и в-третьих, не возникает ли мыслей, мол, лучше Чехова не напишу. Нет, не возникает. То ли подростковый, то ли графоманский подход — писать, оглядываясь назад, на великих, и постоянно сравнивать себя с ними. Сравнивать надо себя нынешнего с собой прошлым, в смысле, свои текущие достижения с прошлыми. И соответственно прикладывать усилия. Мне важно выписать то, что имею, максимально выразительно и адекватно содержанию. Понятно, что учитываю художественные средства и достижения предшественников, это и планка, и материал. А лучше или хуже получается — об этом пусть друзья с филфака судачат.
— В разгар «сточкеровской» лихорадки вы, если не ошибаюсь, успели под псевдонимом поучаствовать в одном из самых востребованных на тот момент межавторских проектов. Как и многие наши фантасты — маститые представители «четвертой волны» и только-только заявившие о себе авторы волны «цветной». Сейчас горячка утихла, тиражи упали, гонорары снизились в десятки раз. Кому-то из участников проектов хватило предусмотрительности вложить «шальные бабки» в недвижимость или выбить должность менеджера, но большинство оказалось в том же положении, что и на старте — при том, что материальные запросы существенно выросли, а пар ушел в свисток: на моей памяти не было ни одного триумфального возвращения писателя-фантаста с «проектных» галер. Стоило ли оно того?
— Для меня участие в литературных проектах в первую очередь стало школой ремесла. Поэтому, конечно, стоило. Даже высокоумный читатель или же читатель классической литературы, или современной прозы, в общем, всего того, что принято в современном литературном процессе противопоставлять фантастике, наверняка предпочтет книгу интересную книге неинтересной. Понятно, что на своем уровне. Западные авторы вовсю осваивают принципы захвата и удержания читательского внимания, а наши почему-то считают, что их умные мысли и всплески воображения сами по себе достойны внимания, вне формы подачи. Надеюсь, понятно, что имеется в виду; не надо подстраиваться под самого глупого читателя. А то начнут тут кричать, мол, предлагают снизить планку, писать для дебилов масскульт... Не будем передергивать. Вспомним хотя бы, я не знаю, начало «Маятника Фуко» Умберто Эко, вполне себе книге не для дураков, — типичный прием захвата читательского внимания и создания интереса. А вот ближе к середине явный провис сюжета, стоило бы проработать эту часть получше. Дальше опять все хорошо, история бодро катится к концу, по ходу набирая обороты. Оттого, что автор применяет низменные, как кто-то может считать, ремесленные приемы — текст становится только лучше. Это к вопросу оргазма, зачеркнуто, катарсиса: ремесло освоить полезно, тогда и кончать хорошо будем.
Другой вопрос, что осваивается это ремесло на более простом уровне — в книгах для подростков. Тут культурный багаж из первого вопроса почти не задействован, потому что почти не востребован. А про «триумфальное возвращение» имею сказать, то есть спросить, следующее: а судьи кто? Кого ждали? Каковы критерии? Скажем, из серии «S.T.A.L.K.E.R.» вышел вполне себе сформировавшийся писатель Андрей Левицкий — со своей аудиторией и творческой манерой. Тут можно испуганно замахать руками и забубнить: да какая там аудитория, какая манера! Но это так: и манера и аудитория есть, и появились они именно благодаря проекту с точками. Да и коллега Дмитрий Силлов тоже выбился благодаря все той же пресловутой серии. Да, оба продолжают писать приключенческие книги для детско-подростковой аудитории, и «высоколобые» (это слово беру сильно в кавычки) критики или читатели относятся к такой литературе зачастую презрительно... но это оставим на их совести. Главное, что «вошли» авторы в эту аудиторию именно благодаря упомянутому проекту. Больше, кажется, никто не смог повторить их успеха и превратиться из сточкеровского в самостоятельного автора, пусть и работающего в той же тематике. Или ошибаюсь? Если же говорить о других сериях и авторах, скажем, тот же «Этногенез», собравший чуть ли не весь цвет «цветной волны» — тут ситуация аховая и, честно сказать, удручающая. Никто не выстрелил. На самом деле ситуацию с той же «цветной волной» и другими молодыми, действительно талантливыми писателями я не могу понять вообще. С одной стороны, критика стонет, да и читатель частенько подвывает, мол, читать нечего, все заполонили сточкеры, дайте нам хорошую, умную фантастику. С другой — вот же люди, которые такую фантастику пишут. И? Почему эти читатели и эти писатели никак не встретятся на страницах книг? Может, первым на самом деле и не нужна умная литература? Или, может, вторые, умея писать умно, так и не научились писать по-настоящему интересно? Вот разве что у Юлии Зонисв последнее время неплохо пошли дела, правда, она автор не проектный с самого начала. И все равно приятно, что хоть кто-то из нынешней пишущей и талантливой молодежи добился признания. Подозреваю, что Юле пришлось для этого долбить и долбить. Кхм, да.
Но я отвлеклась, возвращаюсь к вопросу о триумфальном возвращении с проектных галер. Если говорить честно и с опорой на собственный опыт (не знаю, как у других коллег, насколько можно мой опыт распространить на них) — участие в проекте, с одной стороны, хорошо тренирует владение ремеслом (если, конечно, не халтуришь, лишь бы тяп-ляп-побыстрее-сдать-текст-получить-бабло-и-забыть, а пишешь старательно, обдуманно), а с другой стороны — сильно снижает планку. В том виде, как он нам дан в современном фантастическом процессе, так называемый проект — это приключенческая литература для подростков, за редким исключением, среднего и ниже среднего качества. Когда пишешь подобное в продолжение нескольких лет, невольно и сам упрощаешься, оглупляешься. Кладешь себя в прокрустово ложе читательского горизонта. Не будем дискутировать о причинах, тут понятно: или зарабатываешь литературой и пишешь то, что продается, или пишешь, что хочешь, но зарабатываешь чем-то другим. Вопрос в другом: можно ли вернуться? Думаю, да, мозг обладает нейропластичностью и устанавливает новые связи, так что ничто не препятствует вернуть планку обратно и тянуться к ней. Но на это требуется время. Думаю, говорить о возвращении (или невозвращении) стоит не раньше, чем через три-четыре года минимум.
— Вы бывали на разных семинарах и мастер-классах: и в Партените, и на «Новой Малеевке» под Питером, и на экспресс-обсуждениях на конвентах... Понятно, что у каждого мастера свои приоритеты, свой педагогический стиль. Чем они различаются, чему у каждого из них стоит поучиться в первую очередь?
— Тут я могла бы много рассказать, потому что учиться люблю и учусь постоянно. Только мало найти учителя, надо суметь взять то, что он предлагает. Знаю людей, которые как приехали на мастер-класс, так и уехали — без видимых результатов впоследствии. Для меня лично фактически бесполезным оказался Партенит: как учеба этот семинар ничего не дал ни душе, ни тексту. Я хорошо отдохнула и классно пообщалась, все. Из прочего хочу отметить двух мастеров, давших мне больше всего. Рассказный мастер-класс Андрея Лазарчука на Росконе подобен айсбергу: девяносто процентов учебы происходит не на мероприятии, а до. Андрей рассылал нам, участникам МК, разнообразные задания (прочесть что-то, написать, переделать текст соратника), мы выполняли и на самом МК обсуждали результаты. Подобные упражнения расшатывают устоявшуюся манеру письма, позволяют по-новому взглянуть на свой текст, сюжетные, стилистические шаблоны, увидеть любимые ошибки — или просто переоценить то, что делаешь. Крайне полезно каждому периодически проделывать нечто подобное. Ну и великолепный Алан Кубатиев на «Новой Малеевке» под Питером напомнил про смысл — как важный составляющий элемент истории. Не тот, который двигает историю, но который ее качественно завершает и выводит на новый уровень.
Сегодня день рождения у писательницы Юлии Галаниной, лауреата "Еврокона" и просто хорошего человека. В связи с этим -- кусок из интервью, которое я взял у Юли пару месяцев назад.
цитата
ЮЛИЯ ГАЛАНИНА: «КНИГИ ПУБЛИКУЮТСЯ СОВСЕМ НЕ ПОТОМУ, ЧТО У НИХ БЕЗУПРЕЧНАЯ КОМПОЗИЦИЯ И ОТТОЧЕННЫЙ СТИЛЬ»
Целиком читайте на сайте онлайн-журнала "Питерbook":
— Юля, из-под вашего пера, помимо собственно фантастической прозы, вышло немало, условно говоря, «женских романов». Например, цикл с «говорящим» названием «Новая Анжелика» или самый свежий роман, «Принцесса лилий». На ваш взгляд, какие черты отличают «женскую» фантастику от всей остальной — и существуют ли такие вообще?
— Начнем с того, что «Принцесса лилий» — отнюдь не самый свежий мой роман, а четвертая книга этого самого цикла с говорящим издательским названием «Новая Анжелика», в девичестве обходившимся скромным «Аквитанки». Была трилогия, стала в итоге тетралогия. А самый свежий, новенький, классный — это «Княженика. Золото». Самый животрепещущий на данный момент.
Я искренне не знаю, отличают ли «женскую» фантастику от всей остальной какие-то специфические черты или все варятся в общем котле, всплывая в крутом кипятке тем или иным местом. Мне как-то все равно. Я читаю книги, которые мне интересны — а фантастический ли это боевик Генри Лайон Олди или «постапокалипсис в античном мире» Хаецкой непринципиально. Для меня это «Ойкумена» и «Лисипп». Книги, миры...
— В романе «Да, та самая миледи» вы лихо переиграли гамбит, предложенный Александром Дюма. Не вы одна в последние годы перетасовывали эту колоду: Александр Бушков в «Д' Артаньяне, гвардейце кардинала» нашел юному гасконцу альтернативного работодателя, Даниэль Клугер в «Мушкетере» отследил иудейские корни Портоса... На ваш взгляд, где в таких постмодернистских играх лежит граница дозволенного, что можно делать с чужими героями, а что недопустимо ни в коем случае?
— Граница, наверное, проходит в каждом конкретном авторе. Который и определяет степень дозволенности той или иной игры. И в каждом конкретном читателе, принимающим либо отвергающим новую игру. Когда я писала роман «Да, та самая миледи» — то и не подозревала, что это называется красивым словом «постмодернизм». Миледи было жалко, хотелось как-то спасти. Надеюсь, удалось.
— И в заключение — вопрос как к детскому писателю. Не секрет, что и у нас, и на западе литература для детей и подростков — единственный активно растущий сектор рынка. И у них, и у нас писатели-фантасты то и дело обращаются к этому жанру. Но если западные фантасты время от времени сочиняют весьма успешные в коммерческом плане подростковые книжки, то нашим как-то не везет. Даже «Ключ от королевства» Дяченко, даже «Недотепа» Лукьяненко бестселлерами не стали. Счастливые исключения вроде «Часодеев» Натальи Щербы погоды не делают. В чем тут загвоздка?
— Нет тут никакой загвоздки — есть отсутствие индустрии детского книгоиздания. Коммерческие бестселлеры — это не акт персонального героизма, а результат соединения нового текста и хорошо отлаженной структуры выпуска и продажи детских книг. Это только кажется, что «и у нас, и на западе...» — а на самом деле различия принципиальны.
У нас только-только пришло осознание, — когда рухнули остальные сегменты рынка и уже невозможно получать прежнюю прибыль, выпуская те же детективы и фантастику на рыхлой газетной бумажке с минимумом затрат, потому что ровно эти же буквы доступны совершенно бесплатно в Интернете, — вот только тогда пришло осознание, что в нынешней ситуации литература для детей и подростков «единственный активно растущий сектор рынка».
А до того незыблемой истиной нашего книгоиздания, которую мне повторяли на все лады в разных издательствах, цитирую: «Нет ничего убыточнее книг для детей и подростков (исключая разнообразные энциклопедии и обучающие материалы). Убыточнее детских книг — только стихи. И поэтому мы ваши произведения брать не будем, а будем перепечатывать детских классиков».
И я, и Наташа Щерба прекрасно помним одну дискуссию в ее Живом Журнале — перед тем, как «Росмэн» рискнул вывести на рынок «Часодеев» так, как полагается выводить детские книги, перед тем, как Книжный Клуб принял решение публиковать «Драконьи хроники», которые «От десятой луны до четвертой» в сегменте Yong Adult и худо-бедно продал двадцать шесть тысяч экземпляров первой и второй книги. Так вот, тогда один из самых лучших — и я серьезно говорю — профессионалов книжного дела объяснял Наташе, что литература для подростков, этот самый западный Yong Adult — в России сегмент убыточный по определению, потому производство книг для подростков дороже, там предъявляются особые технические требования к продукции, а спрос отсутствует, дети уже вовсю читают «взрослую» фантастику и фентези, которую в большом количестве поставляют издательства.
А ведь в этом плане очень показательна история Гарри Поттера. Бесконечно наивно полагать, что пресловутая западная киноиндустрия проснулась и занялась выпуском фильмов, когда «Гарри Поттер и философский камень» порвал книжный рынок, «ибо никто не будет вкладывать средства в темных лошадок».
Есть очень интересный арт-бук «Гарри Поттер. Мир волшебства. Рождение легенды» Боба Маккейба, переведенный и изданный «Росмэном», так там на первых страницах рассказывается, как крошечная кинокомпания Дэвида Хеймана трудолюбиво искала «потенциальные книги для киноадаптации, связываясь с десятками издательств и литературных агентов». И в конце 1996 года наткнулась на статью! в одном журнале! в которой говорилось о новом авторе и предстоящем выходе его, то есть ее, дебютной! книги. И с рукописью НЕОПУБЛИКОВАННОЙ! — публикация состоялась в конце 1997 года — книги началась работа. Ровно такая же, как и с другими рукописями. И тому моменту, когда книга завоевала читательские сердца, там и в киноиндустрии было все готово к производству фильма, гигант «Уозерс Бразерз» уже даже и деньги маленькой кинокомпании на съемки «Гарри Поттера» выделил, пусть и небольшие. А после оглушительного успеха книги в США, разумеется, и финансирование кинопроекта вышло на совершенно иной уровень. Вот вам исчерпывающая рецептура коммерческого успеха. Кропотливая подготовительная работа.
А у нас уже пять книг «Часодеев» стали абсолютными бестселлерами в России, доказав свой мощнейший коммерческий потенциал — и где наши фильмы? Это же не частный прокол, это системное положение «у нас». Зерно не может прорасти, если его кинуть на скалу и положиться на авось.
К счастью, детское книгоиздание сейчас, действительно, оживилось. И книги новых авторов стали появляться, и новые издательства. Мне очень нравится своим подходом к делу питерское издательство «Фордевинд» — я их книги заказываю прямо на издательском сайте и своему ребенку, и для подарков. Они созвучны моим представлениям о том, какими должны быть детские книжки, своим задором и отношением к жизни. Так что ничего невозможного нет.
— Надоело вам, что пятьдесят лет все вас спрашивают про Чебурашку?
— И что вы ответите сами себе?
— Понятно. А откуда взялся крокодил Гена? У него есть родословная? Это наследство Чуковского?
— Я когда-то прочитал у одного академика, что любое живое существо в своем развитии рано или поздно дойдет до мыслящего состояния, так что возможно появление мыслящей плесени. И я подумал, что если человек развился из обезьяны, то и другие животные могут стать мыслящими. И у меня был рассказ — как раз про то, как человек встретил крокодила и стал разговаривать с ним. И вот он никак не мог поверить в то, что существуют мыслящие крокодилы, пока крокодил его не съел. Я подумал, что в городе может жить крокодил. И повесть начиналась с него, а не с Чебурашки!
— Как вы оказались предметом успешного литературного экспорта? «Архипелаг ГУЛАГ», «Мастер и Маргарита», «Доктор Живаго» и вы — как вам в этой компании? Почему иностранцы понимают ваш юмор?
— Во-первых, всегда есть сюжет. Во-вторых, незнакомая атмосфера — но добрая. Никому не отрубают руки и ноги, и кончается все хорошо. Но не все иностранцы… С японцами очень трудно. Я пришел на встречу с фанатами Чебурашки — там сидели молодые женщины 20–30 лет. Я говорю что-то, что считаю смешным, — они сидят и глазами хлопают, приходилось говорить им, что это шутка. Я рассказываю — переводчица переводит, и переводит, и переводит. Я думаю: постараюсь говорить короткими фразами. И чем короче фраза, тем дольше перевод. Другое мышление.
— Вы, кстати, видели этот новый японский мультфильм про Чебурашку, Макото Накамуры?
— Да, достаточно хороший.
— Чем он отличается от качановского?
— По стилистике ничем не отличается. Во-первых, они абсолютно передают пластику Чебурашки. И это милое настроение, которое царит в мире Чебурашки и крокодила Гены. Такое ощущение, будто снимал сам Качанов. Но вплетаются новые сюжеты, новые герои — и вот этим-то он и интересен. Там так же действует старуха Шапокляк — тоже занимается своими каверзами и проказами. Есть еще Девочка, которая когда-то потеряла своего дедушку и безумно по нему скучает. Какие-то события в цирке происходят. В общем, этот мир расширен. И говорят на русском языке — и даже в японском варианте говорят по-русски и идут титры японские!
— А вы смотрели мультфильмы Миядзаки?
— Смотрел «Унесенные призраками» и еще несколько штук. Мне становится скучно. Совсем не мое. Диалога нет. Как может быть совсем без диалога?! В диалоге есть фокусы, которые я много раз пытаюсь объяснить, но никак не могу. Практически всегда диалог строится так, что в первой фразе — вопросе — уже заложен сам ответ. Все спрессовывается — и на картинке нет пустого места. Кстати, когда я переводил «Дядюшку Ау» Ханну Мякеля (оригинальное название «Господин Ау». — Прим. ред.) — у него вообще нет диалога во всей книжке, — приходилось придумывать. Поэтому Дядюшка Ау там сам с собой разговаривает, чтоб взялись какие-то выводы и мысли. Когда Ханну прочитал, то сказал: «Я тебя убью». Потому что у него там религия, философия, а я понимал: если я переведу то, что он пишет, то издательство никогда в жизни не издаст это. Но он успокоился, когда увидел мультфильм.
— Я читал его книжку, вашу биографию. Ханну Мякеля — надежный источник информации о вас?
— Это его книга, он так видит. Он мой большой давний друг. Финны вообще серьезные ребята, они никогда ничего не врут…
— Он, однако, пишет, что из «Вниз по волшебной реке» советская цензура вымарывала слова немецкого происхождения — например «кухня». Это ж бред.
— Да! Немецкие слова вымарывали! Вообще не хотели печатать. Говорили, что царь — это намек на Хрущева. Там царь собирается в деревню, говорит: «Буду пахать, как все люди». Кощей Бессмертный там говорит, гремя цепями: «Мне нечего терять, кроме своих собственных цепей». Говорили, что это я лозунг пролетариата взял.
— Еще он пишет, что прототипом старухи Шапокляк была ваша мама.
— Нет… скорее жена. Вообще считается, что человек подбирает себе жену по образцу своей матери. Мать у меня была довольно противная тетя. То есть, может, она была и хорошая тетя, но нас было трое детей, она старшего и младшего любила, а я у нее проходил как нелюбимый. По этому типу я выбрал себе жену, которую я тоже не любил. И вот с первой жены я, может, и писал. Она такая строгая, противная, вредная.
— Вы, странным образом, оказались любимым персонажем таблоидов.
— Большие мерзавцы все эти журналисты. Им хочется, чтобы рейтинг поднимался, и чем лучше человек, тем больше рады его обгадить. Охотятся за мной — найти гадость и дать в эфир. Моя жена, с которой мы развелись, в прошлом году 13 раз выступала, какой я тиран и как я издевался над ее ребенком… Когда ругают негодяя — это норма, это неинтересно. Свора тявкающих собачек. И рейтинг растет.
— В компании вы шутник и балагур? Шутите все время?
— «Шутник» и «шутите» — это какие-то глупые слова. Нет. Вот когда у нас была компания — Аркадий Хайт, Саша Курляндский, Феликс Камов, — мы к юмору относились профессионально. Я читал книжки о юморе, Фрейда, об отношении остроумия к подсознательному, всякие. И мы учились строить репризу-остроту, играли в такую игру — когда все время на ножах, все время острили. И надо было не самому сострить, а создать ситуацию, подвести приятеля под репризу. И когда он репризу скажет — ага, попался! Кто-то выходит из комнаты, и мы договариваемся: сейчас он вернется, и я ему что-то скажу, а он ответит так-то и так-то. Он входил, я говорил — и тот задумывался: здесь правда есть возможность сострить или это они подстроили — и ты так дешевенько остроумно чего-то скажешь?
— А есть какая-то особенность русского смеха, которую не понимают иностранцы и которая сближает нас всех?
— У русских более жестокий юмор, более злой, особенно крестьянский, когда надо было дурить барина. А иностранцы порой не понимают даже. Они спрашивают, например, какая разница между русскими детьми и голландскими. Я говорю, что у русских детей есть анекдоты, даже политические. А ваши дети анекдотов не знают. Приведите пример. Вот заяц и медведь собирают малину на берегу реки на разных сторонах. Заяц кричит: «Миша, плыви ко мне!» Миша: «Не могу, делом занят». Заяц: «Миша, плыви сюда, дело есть, очень важно!» Медведь приплыл: «Ну чего?» — «Миша, посмотри, как на другом берегу много малины!» Голландцы радостно стали смеяться. Другой сейчас расскажу анекдот. Заяц и медведь летят на самолете, у зайца есть билет, а у медведя нет. Входит контроль. Медведь говорит: «Послушай, заяц, дай мне свой билет». «А я?» — «А я тебя за уши возьму и в иллюминаторе буду держать». Подходит контроль: «Ваш билет». «Пожалуйста». — «А почему у вас рука в окне?» — «А это я курю». — «А курить в самолете нельзя». — «Да? Ну и не надо». Здесь голландцы так огорчились — а-а-а! Им стало жалко зайца. Я им долго рассказывал, что он упал в стог сена, а стог сена плавал в воде — и он жив и здоров. Поэтому как рассказывать им детский анекдот про то, как Чебурашка и крокодил Гена на 20-м этаже ели лепешки — и кто-то уронил лепешку? И вот Чебурашка побежал по лестнице — а Гена прыгнул. Чебурашка снизу: «Гена, тут есть две лепешки — побольше и поменьше — какую брать?» Вот как им это рассказать? Они скажут — варвары, идиоты!
— Вам помогает, что у вас техническое образование, вы закончили МАИ?
— Да. Проектирование прибора очень напоминает создание детской книжки. Тебе заранее дают размеры этого прибора, какие сигналы входят от него и какие должны выходить. Ты начинаешь конструировать, а он здоровый, не может поместиться в ракету. Думаешь, как уменьшить, какие взять материалы, чем что заменить. Так же детская книжка. У прибора одна задача, у книжки другая — привести читателя куда-то. Книжка — это проповедь, которая развивается на глазах.
— Проповедь? Вы чувствуете ответственность?
— Когда-то я вовсю старался грызть советскую власть в книжках. Один великий психиатр сказал мне, что это неправильно. Детям не надо говорить, что они живут в плохом государстве. Они должны знать, что у них лучшее государство, лучшие родители. Потом сами разберутся. Поэтому я перестал ругаться с государством, искать способы укусить. А потом опять вернулся к этому. Опять мне стали не нравиться порядки.
— Вы же слышите наверняка мнение, что раньше был хороший Успенский, а теперь уже не тот, вот раньше смешно — а теперь…
— Дело в том, что мои книги все сюжетные. На сегодняшний день этим никто не владеет из детских писателей. Отчего я ненавижу Михалкова? У него «Дядя Степа» — очень слабое произведение. Там нет главного сюжета, только набор эпизодов. Нет характера у дяди Степы. Он длинный — а это не черта характера. Ничего в нем нет, просто тиражи его сделали.
— А вы вот Михалкова, который уже столько лет в могиле, не можете простить все равно, что он вас не печатал?
— Однажды Виктория Токарева мне сказала, мол, ты зачем обижаешь Михалкова, он же старенький. Даже стареньких негодяев надо давить — чтобы молодые негодяи не думали, что им простится в пожилом возрасте. Было 16 изданий «Дяди Степы» в год, а ничего другого просто не было. Пустое стихотворение. Среднее. Нормальное. Хороший стих… Он здорово рифмовал — тут ничего не поделаешь, мастер. И я думаю, у него был изначальный талант на уровне Шекспира, — потому что он столько наделал подлостей, а ведь талант за это расплачивается. Он до последних дней писал хорошие стихи. По форме — не по содержанию. А в моих книгах есть сюжет. А сюжет — это дорогой товар. Когда тебя захватывает сюжет — волей-неволей будешь читать дальше. Вот этим я владею хорошо. Поэтому я не боюсь за свои книги — не боюсь, что их забудут.
— Ваши читатели — дети лет шести, и к этому возрасту у них уже сформирован литературный вкус Чуковским, Маршаком, Заходером. Вам это помогает, что ваши читатели уже знакомы с этим типом русского абсурда?
— Я поражаюсь смелости Маршака — какую глупость и дурь он писал! «Вместо шляпы на ходу он надел сковороду!» Это… это же… просто бред! Но однако ж это классика, и мы к этому привыкли. Насколько же он был смелый, что написал такое! Или, например, у Чуковского — «ехали медведи на велосипеде». Ну ладно медведи, но за ними кот — почему он ехал задом наперед? Почему?! На чем он ехал?! Волки там, комарики — что за странная компания? Бредятина! Это графомания! Это не литература! Но она стала литературой — и влияет на все последующие книги.
— Ну а вы что, воплощенный здравый смысл? Чебурашка тоже очень странный.
— Это нормально, это реалистическая ситуация. Или вот академик Иванов у меня. «Он мог погладить тигра по шкуре полосатой» — никто не удивляется. «Он не боялся встретиться на острове с пиратами, он только улыбался под дулом пистолета». Профессор! Мудила, конечно, но это нормальная история — нет ничего такого, он не надевает сковороду на голову. Я такого не придумывал!
— Да, у вас рационально обычно поступают персонажи. А вот у Маршака, например, богач мистер Твистер приходит в гостиницу, а ему не продают номер, ни за какие деньги. Вам не кажется, что классическая детская литература может давать детям противоядие от капитализма: ребенок читает «Мистера Твистера» — и понимает, что, кроме денег, в мире есть что-то еще?
— Нет. Это хорошо написанная большевистская пропаганда. Когда-то я вел программу на радио «Юмор в коротких штанишках». Мне мама пишет — мы рассказали мальчику про буржуев, а он спрашивает: «А кто это?» Ему отвечают: «Сам не работает, все за него делают слуги, ест хорошую еду». Мальчик сказал: «Я бы тоже хотел так жить». Меня так это порадовало!
— Чего не может быть в детской книжке? Где границы?
— Безусловно, все что угодно может попасть в детскую книжку. В моей последней книжке — «Жаб Жабыч метит в президенты» — там в городе вывели огромную мыслящую лягушку, и ребята хотят сделать ее мэром города. А начальство хочет завалить кампанию, боятся, что будут изменения во власти. Там есть много совершенно взрослых вещей, которые понятны ребятам. Такая игра, где в юмористической форме рассказываются неправильные вещи и объясняется, что с ними можно как-то справляться.
— Что значит — неправильные вещи?
— Ну например, я жил в Переделкино и вдруг узнал, что кусок парка огораживают забором. Я прихожу — что это такое? Оказывается, Одинцовское лесничество сдало в аренду на сколько-то лет группе каких-то милицейских начальников. Парк огорожен, столбы вкопаны, сетка надета. Вот я пришел туда и пропилил дырки ножовкой, чтобы другие ходили.
— Фирменная эмоция Успенского — трансляция чувства одиночества: Чебурашка, Крокодил — японцы как раз на это, наверное, реагируют. У вас есть какой-то особый опыт одиночества?
— Никакого! Были б вы здесь в воскресенье — сколько народу здесь было. Войнович приезжал.
— Но тогда почему они все такие у вас страшно одинокие? Как так получилось?
— Да дураки, что сказать. Не могли собраться вместе! Пришлось их собирать.
На днях наткнулась на одно из последних интервью Стивена Кинга. Он беседовал с Нилом Гейманом, а тот, в свою очередь, превратил это в увлекательный рассказ.
Впервые я повстречал Стивена Кинга в Бостоне, в 1992 году. Я сидел в номере отеля, встретившись с его женой Табитой, которую обычно все называют Табби, и его сыновьями Джо и Оуэном. Мы разговаривали о писательстве и писателях, о фанатах и о славе.
«Если бы мне довелось заново прожить свою жизнь, — говорит Кинг, — я прожил бы ее точно так же. Даже повторил те же ошибки. Разве что не стал бы сниматься в рекламе Америкэн Экспресс – «Вы знаете, кто я?». Все равно в Америке всем известно, как я выгляжу».
Он был высокий и темноволосый, а Джо и Оуэн выглядели юными клонами своего отца, словно только что из пробирки.
В следующий раз я встретил Стивена Кинга в 2002, он вытащил меня на сцену, сыграть на казу вместе с Rock Bottom Remainders – группой писателей, которые могут играть на музыкальных инструментах и петь. Потом мы разговаривали в крошечной туалетной кабинке, позади театра – в единственном месте, где Кинг мог незаметно выкурить сигарету. Он казался слабым и каким-то серым – его недавно выписали из больницы после того, как какой-то идиот сбил его на своем вэне, а в госпитале в процессе лечения он подхватил какую-то инфекцию. Он жаловался на боль при ходьбе. Мне было неспокойно за него.
И вот, новое десятилетие, и теперь, когда Кинг выходит с парковки на Сарасота Ки, чтобы поприветствовать меня, выглядит он совсем неплохо. Слабость исчезла. Ему 64, а выглядит он моложе, чем 10 лет назад.
Дом Стивена Кинга на Бангор Мэйн – готический и прекрасный. Я знаю это, хотя ни разу здесь не был. Я видел лишь фото в интернете. Он выглядит так, как и должно выглядеть место, в котором живет и работает такой человек, как Стивен Кинг. На воротах – кованые летучие мыши и гаргульи. Но стоит вам оказаться внутри этих стеклянных окон во всю стену, как перед вами открывается прекрасный вид на пляж и море, и гаргантюанских размеров дверь из голубого металла растворяется в ничто, и внутри дома – картины и скульптуры и, что самое важное, офис Кинга. Здесь два письменных стола. Один хороший, внушительный, и другой – ничем не примечательный, с компьютером и видавшим виды, просиженным креслом, стоящим спинкой к окну. Вот стол, за которым Кинг сидит каждый день – здесь он пишет. В данный момент он работает над книгой под названием «Джойланд», о серийном убийце из парка развлечений. Под окном – огороженный участок земли, по которому бродит гигантская шпороносная черепаха, напоминающая огромный камень.
Моя первая встреча со Стивеном Кингом, задолго до того, как я увидел его во плоти, произошла где-то в 1975 году на станции Ист Кройдон. Мне было 14. Я взял книгу в черной обложке. Она называлась «Жребий». Это был второй роман Кинга; первый я пропустил, коротенькая книжечка под названием «Кэрри», о девочке-подростке, обладающей сверхспособностями. Я стоял, дочитывая «Жребий», в восторге от диккенсовского портрета маленького американского городка, разрушенного прибытием вампира. Не доброго вампира, а самого настоящего вампира. После этого я скупил все книги Кинга, которые были в продаже. Некоторые книги были великолепны, некоторые – так себе. Это нормально. Я ему доверял.
«Кэрри» — книга, которую Кинг начал писать и забросил. Ее нашла Табби, в мусорной корзине, прочла и убедила закончить. Они были бедны, и когда Кинг продал «Керри», все изменилось, и он продолжил писать.
Направляясь во Флориду, я слушал, примерно на протяжении 30 часов, аудиокнигу – роман Кинга о путешествии во времени, «11/22/63». Роман повествует о школьном учителе (Кинг и сам им был, когда писал «Керри»), который попадает из 2011 в 1958, через временную дыру, с миссией спасти Джона Ф. Кеннеди от Ли Харви Освальда. Это, как и всегда у Кинга, вымысел, который подначивает вас задуматься, что же происходит – страница за страницей. Здесь есть элементы хоррора, но существуют они лишь как приправа к чему-то, что одновременно является историческим романом, лав-стори и размышлением о природе времени и прошлого.
Учитывая объемы творческого наследия Кинга, нельзя назвать все, что он делает, нелогичным. Он существует на границе популярной литературы (и, по случаю, нон-фикшна). Он популярный романист, который был, да и остается, примером автора определенного типа книг. Но не просто популярным романистом: неважно, что он пишет – кажется, он всегда автор ужастиков. Интересно, расстраивает ли это его.
«Нет. Не расстраивает. У меня есть моя семья, все живы-здоровы. У нас достаточно денег, чтобы покупать еду и необходимые вещи. Вчера у нас была встреча в Фонде Кинга. Моя невестка, Стефани, занимается организацией фонда, а мы сидим внизу и спускаем деньги. Вот что расстраивает. Каждый год мы даем одинаковую сумму разным людям… Это все равно что спустить деньги в унитаз. Вот что расстраивает.
Я никогда не считал себя писателем ужастиков. Так думают окружающие. Табби возникла из ниоткуда, я возник из ниоткуда, мы оба боялись, что у нас все отберут. Так что если людям угодно вешать ярлыки, покуда я продаю свои книги, пусть так и будет. Я подумал, что лучше закрыть роток на замок и писать то, что мне хочется. То, о чем ты говоришь, впервые случилось, когда я написал книгу «Четыре сезона», сборник историй, которые я написал, «Рита Хейворт и спасение из Шоушенка», еще одна, основанная на детских впечатлениях, «Тело», и «Способный ученик». Я послал их в «Викинг», своему редактору Джону Уильямсу – покойному уже давно как – ужасному редактору. Я послал ему «Четыре сезона», и он ответил, хорошо, но для начала – вы назвали сборник «Четыре сезона», а написали только о трех. Я написал еще один рассказ, «Метод дыхания» — и получилась книга. Я получил самые лучшие отклики. И впервые люди подумали, ого, вовсе не страшно.
Я был в супермаркете неподалеку, и одна пожилая женщина, из тех, у которых что на уме, то и на языке, она сказала: «Я знаю, кто вы, вы автор ужастиков. Я не читали ни строчки из того, что вы написали, но я уважаю ваше право писать так, как хочется. Я-то люблю настоящую литературу, типа «Побега из Шоушенка»». И я сказал, что это я написал его. А она: «Нет, не вы». И ушла
[/i]».[/p]
Так случалось, постоянно. Случалось, когда он опубликовал «Мизери»; случалось, когда напечатали «Сумку с костями» — готическую историю о призраках и романисте.
Мы сидели возле пруда, в домике поменьше, который Кинги купили на той же самой улице, чтобы был гостевой домик. Джо Кинг, который пишет под псевдонимом Джо Хилл, останавливается там. Он по-прежнему выглядит как его отец, пусть уже не подростковая версия своего отца, и теперь у него успешная карьера писателя и автора графических романов. Куда бы он ни пошел, он везде носит с собой свой айпад. Мы с Джо – друзья.
В «Мешке с костями» Кинг пишет об авторе, который прекращает писать, но написанные им когда-то в стол романы по-прежнему продолжают публиковаться. Я думаю о том, как долго издателю удастся держать его смерть в тайне.
Он ухмыляется. «Идея о писателе из «Мешка с костями», держащим книги про запас, возникла после того, как кто-то несколько лет назад мне сказал, что ежегодно Даниэла Стил пишет три книги, а публикует две, и я знал, что Агата Кристи тоже припрятала парочку романов, чтобы с честью завершить карьеру. Если я умру прямо сейчас, и все будут держать факт моей смерти в тайне, это продлится до 2013 года. Выходит новый роман цикла «Темная башня» — «Ветер в замочной скважине». Он скоро выходит, и я заканчиваю «Доктор Сон». Так что если меня собьет такси, как Маргарет Митчелл, то, как говорится, что успел, то успел. «Джойланд» не была бы дописана, но Джо мог бы дописать финал. Его стиль очень похож на мой. Идеи у него лучше, чем у меня. Быть рядом с Джо – словно находиться рядом с фейерверком, который плюется в тебя огненными искрами – все эти его идеи. Я бы хотел передохнуть. Мой агент торгуется по мелочам с издателями «Доктора Сна». Но я пока не показываю им рукопись, мне нужно время перевести дух».
Почему он решил написать сиквел «Сияния»? Я не рассказывал ему ни как сильно эта книга напугала меня шестнадцатилетнего, ни как сильно я любил и был озадачен фильмом Кубрика.
«Я сделал это, потому что меня достали разговоры об этом. Возвращаешься к книге, которая была действительно популярна, и пишешь сиквел. Люди думают о той книге, которую они прочли, будучи детьми. Они прочитали ее и сказали, «да, она реально страшная», но уже взрослыми они могут прочитать сиквел и сказать – нет, это никуда не годится. Вызов в том, что она может быть такой же хорошей – или совсем другой. И это придает сил. Это вызов.
Мне хотелось написать «Доктор Сон», потому что я хотел посмотреть, что случилось с Дэнни Торрансом, когда он повзрослел. Я знал, что он станет алкоголиком, как и его отец. Одним из белых пятен в «Сиянии» было то, что Джек Торранс, несмотря на весь свой алкоголизм, никогда не пытался найти помощь в группах поддержки, у Анонимных алкоголиков. Я подумал, хорошо, я начну писать о сорокалетнем Дэнни Торрансе. Он будет одним из тех, кто говорит: «Я никогда не не буду таким, как мой отец, я никогда не буду таким же жестоким, каким был он». А потом вам уже 37 или 38, и вы алкоголик. И я задумался, какой жизнью может жить подобный человек. Меняет работы одну за одной, заливает за воротник, и в итоге оказывается в хосписе – уборщиком. Мне действительно хотелось сделать его работником хосписа, потому что у него было сияние и он мог помочь людям уйти из жизни, перейти в смерть. Они зовут его Доктор Сон, и им известно, что, стоит коту войти в комнату и усесться у них на койке, как пора звать за ним
[/i]». [/p]
Стивен и Табита встретились в книгохранилище университетской библиотеки Мэн в 1967, поженились в 1971. Он не мог учительствовать во время учебы, поэтому он работал в промышленной прачечной, на бензозаправке, уборщиком, дополняя свой скудный заработок деньгами от продажи рассказов, по большей части ужасов, в мужские журналы с названиями типа «Кавалер». Они были очень бедны. Они жили в трейлере, и Кинг писал за импровизированным столом между стиралкой и сушилкой. Все изменилось в 1974 году, когда за «Кэрри» в мягкой обложке он получил 200 000 долларов. Я спрашиваю, когда Кинг перестал беспокоиться о деньгах.
Он на мгновение задумывается.
«В 1985. Таби давно уже поняла, что нам не стоит беспокоиться о подобных вещах. Я не понимал. Я убедил их, что они должны убрать от меня вот это все, я должен вновь жить в съемном домике с тремя детьми, что все слишком хорошо, чтобы быть правдой. Примерно в 1985 году я начал расслабляться и думать – все хорошо, все будет хорошо. И даже теперь (жестом он указывает на бассейн, гостевой домик, Флориду Ки и все эти МакМеншены) это все кажется мне странным, несмотря на то, что я здесь провожу всего три месяца в году. В Мэне, где мы живем, это один из беднейших районов. Множество людей, из тех, что мы видим и общаемся, рубят лес, чтобы выжить, вывозят мусор, вот это все. Не хочу сказать, что у меня есть чувство локтя, но я совершенно обычный человек, и у меня есть талант, который я использую.
Самое скучное для меня – находиться в Нью-Йорке, ужинать в огромном модном ресторане, в котором приходится высиживать по три долбанных часа. Знаешь, эти люди, им подавай сначала напитки, потом вино, потом основные блюда, а потом им захочется кофе, и кто-то наверняка спросит, можно ли приготовить его во френч-прессе, и прочая ерунда. По мне, так самое лучшее – это приехать сюда и сходить в Waffle House; здесь я дома
[/i]». [/p]
Отец Стивена Кинга вышел купить сигарет, когда ему было четыре, и никогда не вернулся, оставив Стивена на попечение матери. У Стивена и Табби трое детей: Наоми, Джо и Оуэн – эти оба писатели. Джо заканчивает писать свой третий роман. Первый роман Оуэна выходит в 2013 году.
Я спрашиваю о временной дистанции и переменах. Насколько просто было писать о героях, работающих в 2012 году голубыми воротничками?
«Определенно труднее. Когда я писал «Керри» и «Жребий», я был в одном шаге от физического труда. Но также правда и то – Джо скоро поймет это, что когда в определенном возрасте у тебя маленькие дети, писать о них намного проще, поскольку ты наблюдаешь за ними, и они присутствуют в твоей жизни все время. Но ваши дети растут. По мне, так труднее писать об этой 12-летней девчонке из «Доктора Сна», чем говорить о пятилетнем Дэнни Торрансе, поскольку у меня была модель Дэнни – Джо. Я не говорю, что у Джо было сияние, но я знал, кто он, как он играет, чего хочет и все такое. И тут мы приближаемся к сути: если вы способны выдумать все то, что случилось в «Американских богах», если я могу выдумать волшебные двери и все прочее, то получается, что я определенно могу использовать свое воображение в работе: то, что я выдумываю – это своего рода и есть десятичасовой выматывающий физический труд».
Мы заняты писательскими вещами: обсуждаем профессию, говорим о том, как делаем то, что делаем, заставляем вещи оживать. Его следующая книга, «Ветер в замочной скважине», из цикла «Темная башня», одна из книг серии, что Кинг замыслил и начал писать задолго до того, как превратился в подростка. На завершение серии ему понадобились годы.
Теперь, завершив историю, он пытается решить, насколько возможно ее переписать, превратив тем самым в весьма внушительный по объемам роман. Я рассказал ему об особенностях работы над книгой, которую пишу: все, что мне необходимо, вымышленные персонажи и так далее, поджидало меня, стоило мне начать искать. Он согласно кивает.
«Совершенно верно: ты ищешь – а оно вот. Самые ясные времена у меня были, когда Ральф, мой агент, сказал: «Это звучит немного странно, но нет ли у тебя идеи, из которой можно было бы сделать роман-сериал, как когда-то делал Диккенс?». У меня была история, которая так и рвалась наружу – «Зеленая миля». Я осознавал, что если примусь за нее, мне придется погрузиться в нее полностью. Я начал писать и надолго опередил график выхода книги.
Когда Джон Коффи попадает в тюрьму – он попадает туда, чтобы быть казненным за убийство двух маленьких девочек. Я знаю, что он этого не делал, но я не знал, что парень, который сделал это, тоже окажется там, ничего не знал о том, как это произошло, но в процессе написания книги все складывалось. Просто бери и пиши. Все сошлось вместе, словно так оно и было.
Я никогда не представлял истории как нечто рукотворное; мне они всегда казались найденными вещами. Словно ты их обнаруживаешь в земле и вытаскиваешь на свет божий. Кто-то однажды мне сказал, что я недооцениваю свой творческий потенциал. Может быть, так, а может, и нет. И все равно, с историей, над которой я работаю сейчас, есть одна неразрешенная проблема. Она не дает мне уснуть по ночам». Кинг пишет ежедневно. А если не пишет, то чувствует себя несчастным. Если пишет, то мир становится прекрасным местом. Поэтому он и пишет. Вот так просто. «Я сажусь писать примерно в 8-15 и пишу до четверти двенадцатого. И в этот промежуток времени все реально. Думаю, я пишу порядка 1200-1500 слов. Это примерно шесть страниц
[/i]». [/p]
Я начинаю излагать Кингу свою теорию: если людям в далеком будущем вдруг захочется узнать, что было с вещным миром в промежутке между 1973 годом и сегодняшним днем, они обратятся к книгам Кинга. Он мастерски отображает мир, который видит, и записывает его на каждой странице. Взлет и падение VCR, возникновение Гугла и смартфонов. Это все здесь, задним фоном для монстров, что делает последних еще реальнее.
«Знаешь, что самое ужасное? На прошлой неделе я участвовал в Savannah Book Fair… Подобное случается со мной все чаще и чаще. Я вышел и – и все эти люди встали, устроив мне стоячую овации, и во всем этом было что-то странное… непонятно, то ли они аплодируют тебе, потому что ты культурная икона, то ли тому факту, что ты еще не помер. И это опасно для нас. Я бы хотел, чтобы людям нравился не я, но мои произведения».
…
А потом возвращается Табби – сообщая, что пора ужинать и, добавляет она, что на задворках большого дома гигантская шпороносная черепаха была только что застигнута при попытке изнасиловать камень.
Илл. на обложке первого издания Меч в Камне. Король былого и грядущего. «Северо-Запад», 1992
Сегодня у нас будет разговор с одним из тех переводчиков Северо-Запада, чей перевод мне понравился и запомнился более всего (с Еленой Хаецкой, как мы знаем, дело оказалось отнюдь не в переводе). По обложкам вы наверняка догадались, что это будет Сергей Борисович Ильин. Кто-то знает его по переводам Набокова, кому-то, как и мне, он известен переводом Уайта, Пика и немного Бигля. Этим он продолжает радовать тонких ценителей фантастического в Литературе: в зависимости от личного восприятия жанра fantasy и читательского опыта можно относить или не относить названных авторов к этому жанру (то есть мешать или не мешать в общую кучу с ремесленниками от фэнтези). В начале года в Livebook/Гаятри вышло известное переиздание Горменгаста (ранее изданного «Симпозиумом»). А сейчас выходит новое издание Уайта.
Обложка последнего издания Горменгаст Мервина Пика
Так как у нас уже есть уже давнее (2002 г), но очень обстоятельное интервью в «Русском журнале» (под заголовком «Жду, когда придет внимательный читатель») такого опытного интервьюера переводчиков, как Елена Калашникова, а также недавнее видео «Разговор с Сергеем Ильиным о трилогии «Горменгаст» (YouTube), (я не стал задавать классических вопросов про любимые книги, переводы, и тому подобные, подробные вопросы о тонкостях профессии), а также спрашивать о последних изданиях. Мои вопросы в основном ограничиваются именно переводом и изданием Уайта и серией fantasy. В остальном — заранее отсылаю к двум приведённым ссылкам.
SZfan.ru: Сергей Борисович, для примера я приведу цитаты из публикаций в интернете о других переводчиках и художниках первых книг серии fantasy.
Вадим Назаров пишет:
цитата
Приятель крестного отца одного их моих детей был знаком с Владимиром Грушецким, который только что закончил перевод «Властелина колец», а «Физкультура и спорт» медлило с авансом Михаилу Гилинскому, и прокуренная рукопись «Хроник Корума» тоже оказалась на моем столе.
Есть такой редактор, Вадим Назаров — настоящий мастер искать таланты, как литературные, так и художественные. Он пришел на кафедру в «Муху» и спросил у заведующего, есть ли среди студентов кто-нибудь, способный иллюстрировать фэнтези. Тот указал на меня. Я был крайне удивлен, что мне предложили такую работу, ведь тогда получить шанс и найти время, чтобы параллельно с учебой качественно выполнить заказ, было непросто.
а как издательство вышло на вас или вы вышли на издательство?
Суперобложка Меч в Камне Терренс Х. Уайт
Сергей Ильин: Это история длинная. Сделанные мной переводы Набокова ходили во второй половине 80-х по рукам, в том числе и в Питере. И когда затевался «Северо-Запад», один из трех его учредителей, Саша Кононов, решил, что получает возможность их напечатать. И стал меня искать. А переводы я, «страха ради иудейска», не подписывал. Искал он меня долго, отчаялся и бросил, нашел уже его друг — по первой моей публикации в журнале «Урал». И начал готовиться в издательстве томик с тремя романами. Тем временем Саша, который теперь «Симпозиум» и с которым мы с тех пор дружим, решил попробовать мне чего-нибудь заказать. А поскольку он заведовал в издательстве этой самой желтой серией, заказал Уайта — это был мой первый издательский заказ, все, как положено: проба, а там посмотрим. Проба прошла на ура, Сашка ее в издательстве вслух читал на общем собрании — ну и так далее, как говорил Килгор Траут.
SZfan.ru: А с кем вы работали в издательстве непосредственно? Кто был ваш редактор?
Суперобложка Свеча на Ветру Терренс Х. Уайт
Сергей Ильин: Непосредственно и только — с Сашей. Первым редактором Уайта была Елена Апенко (исследователь Толкина, автор книги «Ранняя поэзия Джона Толкина» — прим. SZfan.ru), университетская преподавательница английского, для которой это была первая, опять-таки, — там все было впервой — редакторская работа. Вторые два романа редактировала Саня Глебовская, с которой я «опять-таки» с тех пор и дружу, она сама переводчик прекрасный.
SZfan.ru: Том Уайта вышел как раз на пике популярности «жёлтой серии» (конец 1992 — 1993 год), 200 тыс. тираж. Были какие-то эмоции, что именно в ней появился ваш перевод?
Сергей Ильин: Никаких «желтых» эмоций не было, я к этой серии с особым серьезом никогда не относился. Эмоции были связаны с тем, что одновременно вышли и том Набокова, он долго готовился, и четыре романа Уайта. Мне тогда Виктор Топоров предсказал богатую жизнь — Уайта будут переиздавать и переиздавать. Ага.
SZfan.ru: У вас есть любимое издание Уайта?
Сергей Ильин: Их всего два. Второе ужасно. Стало быть, любимое — желтое. Правда, вот-вот выйдет, должно было уже в феврале объявиться, вот оно, точно, будет любимое — потому что три тома в шелке, в коробе и с фантастическими по исполнению иллюстрациями на каждой странице.
Фото нового издания от Сергея Ильина.
Трехтомник Уайта, последнее издание
Подарочная коробка нового издания Король былого и грядущего (отставы)
Подарочная коробка нового издания Король былого и грядущего (фасад)
Иллюстрации к новому изданию тетралогии Уайта
Иллюстрации к новому изданию тетралогии Уайта
Иллюстрации к новому изданию тетралогии Уайта
SZfan.ru: А у вас в личной библиотеке есть книги серии, а если есть, сколько их?
Сергей Ильин: Я сейчас живу на некотором расстоянии от личной библиотеки. Что-то там точно есть у сына — Мэри Стюарт наверняка. Не много, впрочем.
SZfan.ru: Терренс Х. Уайт, Мервин Пик, а Лорда Дансени перевести не хотелось?
Сергей Ильин: Увы, впервые о нем слышу. Я этих дел совсем не знаток. Да, строго говоря, и Уайт, и Пик — какие они, к черту, фэнтезисты? Прекрасные писатели (есть еще такой Питер Бигль) — и все дела.
SZfan.ru: В интернете из фэнтезийных переводов чаще всего обсуждают переводы Толкина, Желязны, Урсулы Ле Гуин («Волшебник Земноморья»). У вас есть мнение насчёт переводов этих авторов или любимые переводы.
Сергей Ильин: Нет. Толкина и Урсулу я читал в оригинале, еще при советской власти. (Перевод Грушецкого — так? — смотрел, когда переводил «Пластилин колец», и обнаружил некоторое количество лакун, хотя он, кажется, самый основательный и просто хороший.) Вообще, что касается переводчиков, я исповедую норму Александра Сергеевича: «людей, о коих не сужу, затем, что к ним принадлежу».
SZfan.ru: И ещё, я так понял из видеоинтервью, Горменгаст вы начали переводить для Северо-Запада? Можно чуть-чуть подробностей?
Сергей Ильин: «Горменгаст» же я для СЗ не переводил. Меня навел на этот роман все тот же Саша Кононов, но пока я читал «Титуса Гроана», издательство успело заказать перевод какому-то китаисту. Перевод у китаиста не получился, издательство распалось, а я остался с голубой мечтой — перевести эти три романа. Каковую и осуществлял лет десять. А когда закончил, ВВС сериал соорудило. Тут, как водится, появилась парочка заинтересованных издателей, однако издал роман третий — все тот же Саша Кононов, уже в «Симпозиуме». Круг замкнулся, как и в самом романе.
Для того же «Северо-Запада» я переводил роман Бигля «The Folk of the Air» — что-то вроде «Воздушного племени», «Воздушного народца» — первоначальное его авторское название «Рыцарь призраков и теней». То, что это фэнтези, становится понятно только к середине, а так люди назвали себя «Обществом архаических развлечений» и играют в средневековье: гильдии, рыцарские турниры, король, ведьма, с которой все и начинается... Я назвал роман «Архаические развлечения», но тут обычно решает издатель, что для него лучше. Впрочем, это когда еще будет. Роман так и валяется без движения.
Какова судьба перевода этого романа?
Сергей Ильин: В судьбе романа Бигля изменений не произошло. Лежит. Кусочек напечатал когда-то журнал «Новая Юность». С остальным можно ознакомиться с помощью «Флибусты» и, кажется, библиотеки Мошкова.
SZfan.ru: Ну и напоследок хотелось бы задать вопрос по поводу электронных книг, пиратства и прочего. Вы, насколько я понял, выложили на Флибусту свои переводы исходя из принципа, уж если они там есть, то пусть хоть будут в нормальном качестве.
А вот я, «электронный книжник со стажем», хорошо помню, что ещё пять-семь лет назад умные люди говорили первым «правообладателям», «правоторговцам» (как их обозвали на Флибусте) примерно следующее:
цитата
сделайте лучше, чем пираты, качественнее, удобнее, шире по ассортименту, доступнее по времени — стоимость сопоставимую с усилиями по поиску пиратской продукции. И пиратов не будет в значимых масштабах.
Сейчас мы подходим (хотя насколько же мы близко, существуют разные мнения) как раз к этому моменту (правда в нашей стране уж слишком долго и окольными путями). В пиратах остаются только совсем упёртые. Одни, старые и заслуженные сетевые библиотеки либо переходят под крыло правообладателей, либо маргинализуются. А новые уж совсем завешены отвратительной рекламой и приличные люди перестают туда заходить. Из доступных и вменяемых «пиратских» электронных библиотек осталась одна Флибуста (надолго ли?), и пара торрент-трекеров.
Цена за электронную книгу 50-100 рублей (а надо бы 30-50 рублей). Текст идентичный бумажному, с нормальной редактурой, сервис (магазины электронных книг переходят к продвинутым профилям пользователя и облачному принципу хранения информации). Чтобы загрузить книгу в мобильное устройство: читалку, планшет смартфон, практически не надо прилагать никаких усилий или обладать пользовательским опытом. В общем-то, идеальный момент не только для «роста рынка», но и дальнейшего «качества продукции». На электронно-издательский рынок активно приходят и инновационные компании, например, мобильные операторы. Перечисленное, конечно, пока слишком благостная картинка — всё не всегда, не везде так, но показывает тенденцию.
Расскажите, как всё видится всё это с «вашей колокольни» переводчика.
Сергей Ильин: Пока ещё никак не видится. Все, вами описанное, хорошо и красиво, но большей части читающего с е-буки народа, ни редактор, ни корректор, ни качество текста не треба, главное — халява, а еще и платить? Да задавитесь вы конем. Я думаю, и это пройдет. Люди, которым важно это самое качество, понемногу прорастают среди прочего сора, так было всегда, иначе не существовало бы «читающей публики». Рано или поздно подрастут те, кто согласится покупать книги по цене пачки сигарет. И, глядишь, начнут они разбираться, чего это мы такое, ребята, покупаем. Белинского с Гоголем или Булгарина с хрен знает кем? Вот сегодня Владимир Новиков попросил пиратов представить, все-таки, последнее, седьмое, издание его книги о Высоцком в ЖЗЛ. Безнадега, я думаю. Может и настанут времена, когда «Белинского и Гоголя с базара понесут». Я до них навряд ли доживу, а Вам, глядишь, и обломится. В чем тоже сильно сомневаюсь. Я могу еще долго распространяться на тему «потребитель, качество потребляемого текста» и так далее. Толку-то? Век следует путем своим железным. А также: что было, то и будет, что делалось, то и будет делаться. И нет ничего нового под солнцем.
SZfan.ru: Моё традиционное спасибо за уделённое время и внимание.
И ещё раз посоветую, почитайте другие интервью по приведённым выше ссылкам, а также ссылки, приведённые ниже. Они интересные. Там вопросы, которые я не стал здесь дублировать. Имейте ввиду, что 2007 г — это в основном Гарри Поттер.
Личный план на первые пол года под открытие сайта SZfan.ru я выполнил.
На горизонте интервью с Денисом Гордеевым и интервью с Александром Кононовым.
Костяк интервью с Денисом Гордеевым готов. Однако в этом материале, во-первых, предстоит проработать очень много нюансов, уточнений, во-вторых, будут иллюстрации всех северо-западных изданий в хорошем качестве (плюс сказки с его иллюстрациями 90-х годов): надо некоторое время на обработку сканов, плюс ожидаю ещё последний толкиновский томик. Если у кого-то есть хорошие сканы новых книг (недавно изданные сказки), присылайте. Соответственно, будет готово в течение пары месяцев. К тому же к этому времени раз Аст доиздаст «Возвращение короля» и «Хоббита». И, я думаю, буду разбивать текст на части. Посмотрим.
По беседе с зав. редакцией Северо-Запада Александром Кононовым пока ясности нет. Будет много разных вопросов, добавочных вопросов, опять же, уточнений. Хочется поговорить максимально подробно и результативно. Поэтому, скорее всего, сделаю предварительный обзор-сбор вопросов, а итог будет готов, с учётом летнего отлучения от компьютера, всё-таки ближе к осени.
Так что следующий раз, возможно, сделаю что-нибудь про художников Северо-Запада или про серийное оформление или, если будет готов шрифт (стилизованная под оригинальную гарнитура), то для разнообразия пара суперобложек в стиле серии фэнтези а-ля «Юго-Восток», но в отличие от поделок-подделок достаточно идентичных оригинальной стилистике.
Ну и в связи с этим невольным послесловием вопрос: делать ли здесь, в этой колонке, анонсы SZfan.ru — планы, новые разделы, сбор вопросов к интервью и пр. В том смысле, что просто хотелось бы знать, кому-то это интересно? Или здесь ограничиться итоговыми материалами?
облако тэгов
