Как издавали фантастику

          OДНАЖДЫ Оскар Фрисбайсайд услышал, как дядя Айк помянул «доппельгангера», и, разумеется, тут же спросил его, что это такое. Дядя поначалу отнекивался, но Оскар был настойчив, и в конце концов дядя Айк спросил его, верит ли он в привидения.

          – Конечно, нет, – ответил Оскар. – Всем известно, что привидений не бывает. Сегодня в них верят только маленькие дети.

          – Ну, тогда считай, что Доппельгангер – это привидение, – сказал дядя Айк.

          – То есть, ты хочешь сказать, что когда-то люди верили, что существует привидение по имени «Доппельгангер»?

          – Точно. Давным-давно, когда все думали, что по ночам и вправду повсюду рыщут привидения и иные создания, люди считали, что бывают разные виды привидений, и среди них есть один особый вид, человеческие двойники, то есть привидение этого вида так походило на какого-то человека, что никто не смог бы их различить. Когда ты встречал своего собственного доппельгангера, ты будто встречал себя самого. А ещё люди говорили, что такая встреча это не к добру, и если встретишь своего доппельгангера, как с тобой тут же случится что-то ужасное. Должно быть, в старые времена двойники встречались чаще, чем теперь. В наши-то дни больше никто нигде не встречает доппельгангеров – по крайней мере, я никогда не читал в газетах о подобных случаях.

          – Наверное, это жутко – вдруг оглянуться и увидеть самого себя, как он сидит рядом с тобой, – задумчиво сказал Оскар. – Или идёт, пристроившись рядом. Меня бы от этого точно затрясло.

          – Ну, ещё бы, – поддержал дядя. – Или однажды ночью проснёшься, а он в постели рядом с тобой.

          – И ведь ты же не знаешь, кто из вас кто, – подхватил Оскар, – так что можешь по ошибке выбросить из постели себя вместо него!

          – В общем, лично я рад, что теперь они не водятся, – сказал дядя Айк, уходя.

          По дороге в школу Оскар много думал об этом разговоре и поэтому, увидев на крохотной вывеске возле одной двери имя «А. Доппель, Мудрец», очень заинтересовался. Целую неделю он дважды в день проходил мимо этой двери, но наконец решился и постучал. Ему открыл маленький старичок, ростом едва выше карлика. Оскар вошёл в дом и спросил:

          – Вы мистер Доппель?

          – Да, – ответил старик. – Чем могу быть полезен?

          – Меня очень заинтересовала ваша фамилия, и мне захотелось узнать, не состоите ли вы в родстве с доппельгангерами.

          – Разумеется, нет, – ответил хозяин. – Хотел бы я, чтобы так и было – тогда бы и дела у меня шли получше!

          – А чем вы занимаетесь? – спросил Оскар.

          – Я мудрец, носитель сакральной мудрости и мирских знаний…

          – Так вы носите мудрость по акрам? – переспросил Оскар.

          – Увы! Нет. Её нельзя мерить ни акрами, ни футами, ни ярдами. Хотел бы я, чтобы так и было – тогда я бы знал, чего она стоит на самом деле!

          – То есть, вы её продаете? – снова спросил мальчик.

          – Да, я предлагаю свою мудрость людям, которые в ней нуждаются.

          – Я бы хотел прикупить чуточку, когда накоплю денег… – признался Оскар. – Но если вы ссудите мне немного мудрости под честное слово, я заплачу вам потом, – добавил он.

          – Что же ты хочешь знать? – спросил мудрец.

          – Прежде всего я хотел бы узнать, где я могу увидеть Доппельгангеров, потому что я никак не могу выкинуть их из головы.

          – Не могу тебе этого сказать, – ответил старик, – но зато могу рассказать, как их делают.

          – Ух ты! – воскликнул мальчик. – Это как раз то, что мне нужно!

          Старик достал из шкафа книгу, некоторое время изучал её, а потом сказал:

          – Это достаточно просто. Всё, что тебе нужно сделать, это в полночь поставить под лунный свет большое зеркало, встать перед ним, три раза произнести: «В свете ночи, в свете дня, поскорей удвой меня!» – и готово. То есть рядом с тобой будет стоять второй такой же, как ты.

          Оскар поблагодарил мудреца и отправился домой. Так уж получилось, что в ту ночь было полнолуние, поэтому в полночь он выбрался из дома и, как было велено, взял с собой зеркало – прихватил с каминной полки в гостиной. Он поставил его под лунный свет и, встав перед зеркалом, сказал: «В свете ночи, в свете дня, поскорей удвой меня!» ровно три раза.

          Внезапно он почувствовал, что рядом с ним кто-то стоит, и, обернувшись, увидел двойника, в точности, до малейшей чёрточки, до каждой пуговицы, похожего на него.

          – Ну и дела! – воскликнул он, и другой мальчик повторил эти слова с таким же изумлённым видом. Оскар быстро оглянулся, чтобы проверить, нет ли поблизости ещё кого-нибудь, и спросил:

          – Так ты можешь говорить?

          – Конечно, – ответил его двойник. – Я знаю всё, что знаешь ты, и, возможно, я помню даже больше, чем ты выучил. У меня в голове есть всё, что ты когда-либо прочитал, так что если ты не можешь чего-то вспомнить, только спроси, и я вспомню это для тебя.

          – Что ж, это может пригодиться во время экзаменов, – сказал Оскар. – Но вообще-то я просто не знаю, что с тобой делать теперь, когда ты у меня есть. Ладно, сейчас мы пойдем спать и подумаем об этом утром.

          Однако утром Оскар так ничего и не придумал, он весь извёлся и решил рассказать матери о том, что натворил. Он позвал двойника, и они вместе отправились в столовую. Можете себе представить, как испугалась его мать, увидев, как в комнату заходят два Оскара.

          – Господибожемой! – воскликнула она. – Мало мне было хлопот с одним мальчиком! А теперь и второго придётся кормить и одевать!

          – Мне не понадобится одежда, потому что всё, что вы купите для него, будет повторяться на мне, – сказал Оскар № 2. – Кроме того, мне совсем не нужно есть, так что никаких дополнительных расходов не потребуется.

          – Но я не могу вас отличить друг от друга, – воскликнула миссис Фрисбайсайд. – Я не знаю, кто из вас кто!

          – Если хорошенько приглядеться, – сказал двойник, – то можно заметить, что я немного бледнее чем он, и слегка размыт по краям, а ещё я всё время буду держаться чуть позади него, так что через некоторое время вы сможете легко нас различать.

          – К тому же ты выглядишь моложе, – заметила миссис Фрисбайсайд, разглядывая мальчиков. – Забавно, что в доме так внезапно появились близнецы, но, думаю, со временем я к этому привыкну. Теперь вы оба пойдете в школу?

          – Нет, – ответил двойник. – Я останусь дома и, вообще-то, могу делать все домашние дела и выполнять ваши поручения, пока Оскар в школе, так что мы, скорее, будем вам помогать, а вовсе не создавать проблемы. Например, я знаю, что вы велели ему наколоть дров вчера вечером, но он был так занят мыслями о зеркале, что всё позабыл. Я могу этим заняться вместо него и делать всякие такие вещи. Но я не могу чистить ему ногти, причёсывать волосы или начищать его ботинки. Всё это он должен делать сам.

          – Кстати, насчёт дров, – сказал Оскар. – Я вчера не выучил уроков, может ты сегодня сходишь в школу вместо меня, а я наколю дров?

          – Нет, потому что если ты не выучил уроков, то и я их не знаю, – ответил двойник.

          – Кроме того, это было бы совсем нехорошо, – вмешалась его (или, может быть, лучше сказать, «их»?) мать. – Ты не имеешь права перекладывать на него свои обязанности!

          – Я тебе скажу ещё кое-что, – сказал двойник, пока Оскар собрался в школу. – Если я тебе понадоблюсь, можешь позвать меня шёпотом, и я мигом окажусь рядом.

          – Но тогда все тебя увидят, – сказал Оскар.

          – Нет, я буду невидим для всех, кроме тех, кому ты захочешь, меня показать, – ответил Номер Второй. – Это очень полезное свойство.

          Итак, Оскар пошел в школу, а Номер Второй остался дома и занялся домашними делами.

          К тому времени, когда её настоящий сын вернулся домой, Миссис Фрисбайсайд настолько свыклась с новым положением вещей, что была несколько удивлена, увидев Оскара. Она незаметно для себя стала воспринимать двойника как настоящего сына.

          После ужина Оскар сказал:

          – Я обещал сегодня вечером пойти поиграть с ребятами Чабба, и, если ты не возражаешь, тебе лучше стать невидимым, а то они испугаются.

          – Хорошо, – сказал Номер Второй, – я пойду, и повеселюсь не меньше твоего, даже если они меня не увидят!

          Но, хотя двойник и был невидим, он всё же бегал со всеми остальными мальчиками и иногда, забываясь, оказывался у кого-то на дороге, так что об него спотыкались. А иногда он и сам налетал на кого-то из мальчиков, сбивая их с ног, и некоторое время спустя всем стало очевидно, что с «арестантской базой»[1], в которую они играли, творится что-то неладное. Наконец один из мальчиков сказал:

          – Всё, я больше не играю. Что-то невидимое всё время на меня натыкается, и мне страшно!

          – Я тоже почувствовал что-то такое несколько раз! – заявил другой. – Но я подумал, что у меня с глазами не в порядке, и поэтому ничего не говорил.

          Они бросили игру и сели на тротуар, испуганно переглядываясь. Оскар почувствовал, что на него все поглядывают с подозрением. Его двойник стоял рядом с виноватым видом, он понимал, что веселье испорчено из-за него. Оскар повернулся к нему и сердито сказал:

          – А ну-ка послушай, что я говорю! Я больше тебя никогда с собой не возьму, раз ты не помнишь, что нельзя путаться под ногами. Из-за тебя все ребята на меня вон как смотрят!

          Когда мальчики услышали, что он разговаривает с пустотой, они дружно вытаращили на него глаза, и один из них сказал:

          – Оскар совсем чокнутый! Он разговаривает сам с собой!

          Но другой мальчик, что был поумнее остальных, что-то заподозрил. Заметив виноватый взгляд Оскара и его покрасневшее лицо (Оскар, отчитав двойника, тут же понял, что забылся и заговорил при всех с невидимкой), он закричал:

          – Нет! Тут есть кто-то ещё! Он его видит, а мы нет! Он волшебник!

          Все ребята вскочили на ноги и убежали с криками: «Волшебники! волшебники!» как будто за ними волки гнались. Оскар приуныл, он догадывался, что к утру об этом узнает вся школа.

          – Ну вот! – воскликнул он. – Видишь, что ты натворил? И всё из-за твоей беспечности!

          – Да пусть рассказывают кому угодно, – рассмеялся двойник. – Никто им не поверит. На самом деле все подумают, что они психи, если думают, что у тебя завёлся невидимый компаньон. Вот ты бы сам в такое поверил?

          Оскар был вынужден признать, что сам бы он ни за что в такое не поверил. А наутро всё вышло именно так, как предсказывал двойник. Учителя, выслушав мальчиков, очень рассердились из-за их россказней и наказали за то, что они повторяют всякую детскую чушь. Однако, Оскар был встревожен случившимся, поэтому с тех пор он не позволял своему двойнику играть с другими мальчиками. А чтобы двойнику было не так одиноко, они часто уходили куда-нибудь поиграть вдвоём. Но это тоже было небезопасно, потому что в деревне невозможно укрыться от чужих ушей, и вскоре пошли рассказы о том, что Оскар то кричит, то смеётся – в полном одиночестве. Это настолько необычно для мальчика, что его начали подозревать в слабоумии, и вскоре уже никто из детей не хотел с ним играть или просто общаться, потому что большинство жителей деревни были суеверны, они боялись, что безумие – это заразная болезнь.

[1] Игра, в которой можно ляпать оппонентов, покинувших территорию своей базы, и отправлять их в заключение на свою базу. Под названием «barres» игра была известна ещё в XIV веке, у нас в школе её называли как-то иначе, но я уже не помню, как :(.

          Так мало-помалу Оскар отдалялся от своего двойника, и тот становился всё более и более одиноким. Мальчику было жаль его, но он чувствовал, что это единственный способ избежать новых неприятностей. Поразмыслив, он отправился к мистеру Доппелю, чтобы узнать у него, как можно избавиться от доппельгангера. Но увы! Оказалось, что дела у старого мудреца пошли из рук вон плохо, и он куда-то съехал, и никто не знал, куда он делся.

          Однажды утром Оскар проснулся от голосов в своей комнате. Перевернувшись на другой бок, он открыл глаза и так испугался, что чуть не упал с кровати. Перед ним бок о бок сидели два двойника и виновато смотрели на него.

          – Ну и дела! – воскликнул он, садясь в кровати. – Что случилось?

          Один из двойников, выглядевший чуть более испуганным и виноватым, чем другой, ответил:

          – Мне было так одиноко, что я ничего не мог с собой поделать.

          – Что ты наделал? – спросил Оскар.

          – Вчера вечером я вынес на свет луны наше зеркало и сделал себе двойника, – ответил Номер Второй. – Потому что мне надоело всё время оставаться одному.

          – Ну ты и нахал! – сказал Оскар. – А теперь он пойдёт и сделает то же самое, и чем это всё закончится, я тебя спрашиваю? Скоро тут будут околачиваться ещё полсотни таких же ты.

          – Нет, теперь мы с ним можем играть и не чувствовать себя одинокими, – возразил Номер Второй.

          – Во всяком случае, я должен позаботиться о том, чтобы вас никто не увидел, – сказал Оскар. – И вы оба должны пообещать мне, что не будете повторять этот фокус, потому что у меня больше не должно быть двойников. Если я позволю вам продолжать, я скоро превращусь в таблицу умножения.

          Оба двойника торжественно поклялись, крест на пузе, что этого не повториться. Оскару оставалось только радоваться, что всё этим и закончилось, но, конечно, некоторое время он очень беспокоился, как бы они чего не выкинули. Однако доппельгангеры вели себя прилично, и тогда он переключился на другую заботу. Теперь Оскар изо всех сил пытался сгладить то дурное впечатление, которое сложилось у людей из-за его странного поведения. Однако потребовалось много времени, чтобы люди забыли о том, как он кричал и смеялся сам с собой, оставаясь в полном одиночестве, как будто играл с другими мальчиками.

          Но довольно скоро у жителей его деревни, да и вообще всего штата, появилось более важные заботы, чем странное поведение какого-то мальчишки. Именно тогда Оскар решил, что раскрыл загадку внезапного отъезда мудреца: наверняка этот одарённый человек знал, что здесь должно произойти, знал задолго до того, как всё случилось. А случилась беда, которая обрушилась на них и заставила всех, и стар, и млад, лежать ночами без сна и дрожать от страха за свою жизнь.

          Сначала стали пропадать дети, самые маленькие, те, что выходили на улицу после наступления темноты. Маленькие мальчики и девочки шли в гости к соседям, живущим через пару кварталов от их родного дома, но по дороге исчезали без следа, и их больше никто никогда не видел. Потом стали пропадать мальчики побольше, те, что отрастили усы и по вечерам отправлялись ухаживать за девушками. А потом стали пропадать и сами девушки, из тех, что любили гулять допоздна. А затем, когда дети уже не осмеливались высунуть нос за дверь после наступления темноты, стали пропадать их родители. Взрослые мужчины и женщины словно по волшебству исчезали с лица земли, стоило им переступить порог, и вскоре ужасный страх охватил всю деревенскую общину.

          Оскар, который имел привычку гулять по вечерам, прихватив с собой (из жалости) обоих двойников, долгое время ухитрялся избегать опасности и ни о чём не подозревал. В компании доппельгангеров он шлялся по самым тёмным переулкам, не замечая ничего особенного и никого не встречая, поэтому не знал, что творится что-то неладное, и люди исчезают. Он лишь думал, что ребята разбежались по домам по какой-то неизвестной причине.

          Однако однажды очень тёмной ночью, когда все трое сидели под деревом, Оскар услышал крик и увидел, как мимо пронеслось что-то огромное, похожее на лохматого зверя, несущего в зубах кричащую девушку. Он не успел ничего толком рассмотреть, но того, что он увидел, было достаточно, чтобы догадаться, что же произошло со всеми пропавшими людьми. Он тут же со всех ног бросился домой, а утром рассказал о том, что увидел. Разумеется, после его рассказа жители деревни перепугались ещё больше, но по-прежнему никто не знал, что делать. На следующий день состоялось общее собрание всех оставшихся в живых. Оскар рассказал обо всём, что увидел ночью, и люди долго судили да рядили, но в итоге так ничего и не решили, кроме того, что ночью все должны сидеть по домам за крепко запертыми дверьми.

          Ужасным животным, внезапно посетившим деревню, был Бурый Колливоббл[2]. Это страшное чудовище обычно живёт в самых отдалённых и труднодоступных уголках Руритуральских гор в Бесарабии. Оно выходит оттуда только весной, когда сильно проголодается, но ещё пару месяцев оно не способно поедать свою добычу.

          Колливоббл ловит всех, кого только может, однако предпочтение отдаёт сочным и нежным деткам. Пойманную добычу он хранит в какой-нибудь глубокой тёмной пещере до тех пор, пока не сможет ими питаться, то есть, пока у него не прорежется новый комплект зубов, потому что каждую зиму Колливоббл сбрасывает свои длинные острые клыки, подобно тому, как олени сбрасывают свои рога. Днём Колливоббл отдыхает и стережёт своих пленников, а ночью выдыхает на них отравленный воздух, который парализует их на десять часов. Сам зверь тем временем отправляется на охоту, хватая без разбора взрослых и детей, набивая пещеру добычей. К тому моменту, когда его зубы вновь отрастают, еды набирается столько, что ему хватает её на целый год.

[2] Уолт Макдугалл называл своих монстров разными сложными и малоупотребимыми словами. Скажем, «Panjandrum» («панджандрум») означает «большая (важная) шишка», слово это отчасти заимствованное, его исходное значение затерялось где-то в Индии или Индонезии, в оригинале оно, скорее всего, означало большой барабан. «Collywobble» («колливоббл») означает нечто среднее между «мороз по коже» и «проняло до печёнок», в оригинале это были «колики» + «потрясение», а его исходный смысл – проблемы в желудке, вызванные страхом или нервным потрясением.

          Рыская вокруг деревни, Колливоббл не раз видел Оскара с его двойниками, и зрелище трёх совершенно одинаковых мальчиков произвело на зверя неприятное впечатление, ибо он был стар и мудр, и видел в этом знак того, что происходит что-то сверхъестественное. Он побаивался связываться со странной троицей, так как не знал точно, что это такое. Многие тысячи лет Колливоббл охотился на людей, но он всегда нападал на людей поодиночке, и никогда – на двоих или троих одновременно, если не считать очень маленьких детей, потому что он был ужасным трусом. Поэтому три больших мальчика наводили на него ужас, особенно потому что они были совершенно одинаковыми. Колливоббл уже встречал на своём пути волшебников, магов и фокусников и очень их боялся. Когда он впервые увидел человека на велосипеде с зажженной фарой, зверь от ужаса бежал прочь сотню миль без остановки, а автомобиль чуть не свёл его с ума, так что вы можете себе представить, каким отъявленным трусом он был.

          При этом размером Колливоббл был со слона, а по форме напоминал ласку. Правда у него совсем не было хвоста. Он потерял его во время извержения вулкана в Руритуральских горах, когда крепко спал в своей пещере. Он успел оттуда выбраться, но хвост ему спалило напрочь. В пасти у него было семь рядов зубов, а на лапах – по шесть пальцев, вооружённых длинными и острыми когтями. Этими ужасными когтями он мог выкопать нору в земле в шесть раз быстрее, чем терьер, когда охотится за сурком. Его глаза торчали из головы на стебельках, как у омара, и он мог поднимать их высоко над головой и видеть поверх домов и деревьев, так что спрятаться от страшного зверя было почти невозможно.

          Он устроил логово в пещере неподалеку от деревни. Сейчас у него было припасено триста двадцать девять человек, больших и маленьких. Этого было вполне достаточно, поэтому Колливоббл решил больше не охотиться, он просто сидел и спокойно ждал, пока прорежутся его новые зубки.

          Между тем Оскар всё думал и думал, как избавиться от чудовища. Наконец однажды Номер Второй сказал:

          – Я вдруг вспомнил, что мудрец Доппель говорил, что у него в Робинсонвилле живёт сестра. Давай сходим туда и посмотрим, не переехал ли он к ней.

          – Отличная идея! – сказал Оскар. – Странно, что ты не подумал об этом раньше.

          Он отправился в Робинсонвиль и действительно нашёл там мистера Доппеля. Когда Оскар спросил его, как им избавиться от Колливоббла, мудрец нахмурился и долго думал. Наконец он сказал:

          – Был один способ, но его применили много веков назад, и я боюсь, что во второй раз он не сработает.

          – А что это за способ? – спросил Оскар.

          – Ну, когда-то давным-давно считалось, что тот, кто придёт к Колливобблу и отгадает все загадки, которые ему загадает зверь, получит над ним полную власть, и чудище будет перед ним совершенно беспомощно. Но я считаю, что это совершенно безнадёжный вариант.

          – Посмотрим, – ответил Оскар и пошёл домой.

          Он собрал все книги с загадками, которые нашлись в публичной библиотеке, а все соседи приходили и рассказывали ему всё, что могли припомнить, все загадки из далёкого прошлого, которые пришли к нам со времён Ноева ковчега, и два двойника сидели рядом и слушали чтобы хорошенько всё запомнить. Когда уже никто не мог вспомнить ни одной новой загадки, Оскар решил, что пора отправляться на поиски Колливобла.

          Но тут к нему пришла телеграмма от мудреца. Она гласила: «ДЫХАНИЯ ЗВЕРЯ ОСТЕРЕГАЙТЕСЬ ТЧК ОНО ФАТАЛЬНО ТЧК». Немного поразмыслив, Оскар раздобыл огромную бутыль крепкого нашатырного спирта. От этого запаха, решил он, даже у Колливоббла глаза на лоб полезут. И вот на рассвете они втроём отправились в горы.

          Они услышали сопение зверя задолго до того, как подошли к пещере, где он прятался. Они увидели вход и смело подошли прямо к нему. Зверь лежал в пещере, высунув голову наружу, а его тело перегораживало вход так, чтобы никто из пленников не мог убежать.

          Увидев приближающихся мальчиков, он слегка вздрогнул, потому что опасался их.

          – Я пришёл послушать ваши старые загадки, – сказал Оскар. – Давайте, загадывайте мне их поскорее, ведь у вас их полным-полно, я полагаю.

          Тут Колливоббл по-настоящему испугался, потому что прошло уже немало лет с тех пор, как люди приходили к нему отгадывать загадки. Он, конечно же, давным-давно позабыл все эти дурацкие загадки. Чудовище задумалось, пытаясь припомнить хоть одну, но несносный мальчишка мешал ему сосредоточиться.

          – Ну давай, проснись, – говорил Оскар, – давай, начинай, а то скоро солнце сядет.

          – Ну, тогда ответь мне на эту, – рассерженно прорычал Колливоббл. – Её придумали древние викинги, и она очень сложная: «Дорога над нами, дорога под нами, дорога в обе стороны»

          Двойник Оскара засмеялся и ответил:

          – Эту я знаю: вверху летит птица, внизу плывёт рыба, в мы стоим на мосту.

          Колливоббл стиснул зубы и загадал ещё одну:

          – «Восемь ног и пара глаз. Он ходит по канату, колени выше головы»

          – О, – сказал Номер Второй, – это паук в паутине.

          Колливоббл надолго задумался, затем спросил:

          – Что постоянно падает, но не ранит себя; никогда не молчит, но без языка; идёт вперёд, но с ложа не встаёт?

          – Водопад, – быстро ответил Номер Три, словно боялся упустить свой шанс.

          Чудовище бессильно застонало, потому что никак не могло вспомнить сложных загадок. Затем оно прорычало:

          – «Четверо шли, четверо висели, двое выбирали путь, двое отгоняли собак, а один, вечно грязный, тащился позади»

          – Это тоже древняя скандинавская загадка, – сказал Оскар. – Это корова: четыре ноги, четыре соска на вымени, два глаза, два рога и хвост.

          Колливоббл был вне себя от ярости, он попытался сесть и собраться с мыслями. Наконец он выпалил:

          – «У него десять языков, двадцать глаз, сорок ног. Он движется по дороге…»

          – Легко! – воскликнул Номер Второй. – Это свинья с девятью поросятами.

          Колливоббл побледнел – он больше не мог вспомнить ни одной загадки. И тогда он медленно приоткрыл свою пасть. Оскар тотчас понял, что зверь втягивает воздух, чтобы дохнуть на них своим отравленным дыханием. Мальчик вынул бутыль с нашатырным спиртом и швырнул её на камни, бутыль разбилась, а сам Оскар поспешно отбежал в сторону вместе со своими двойниками. Задохнувшись от запаха нашатырного спирта, зверь взвыл и встал на дыбы, а затем внезапно бросился на мальчиков.

          Они бросились наутёк и пробежали, сломя голову, не меньше мили, а чудовище преследовало их по пятам. Но всё же ему было трудно дышать и вскоре оно отстало, потому что не могло двигаться быстро.

          Пленники Колливоббла, оставшиеся без охраны, выбрались из пещеры и разбежались во все стороны. Увидев это, чудовище прекратило погоню за Оскаром и остановилось, но было уже слишком поздно. Взрослых ему было не догнать, а малыши остались в пещере.

          – Мудрец говорил, что он будет совершенно беспомощен, – сказал Оскар, – но мне кажется, что он всё ещё способен натворить бед. Думаю, мистер Доппель ошибся.

          – Как бы то ни было, у него нет зубов, и пока он едва дышит, мы сможем одолеть его, если поторопимся, – сказал Номер Второй.

          – У меня есть идея! – воскликнул Оскар. – Вон там на холме стоит дом. Внутри, наверное, найдутся зеркала. Давайте поспешим туда и проверим.

          Подойдя к дому, они обнаружили, что он пуст, а входная дверь распахнута настежь. Его хозяева тоже были схвачены Колливобблом, но ещё не вернулись. Оскар и его доппельгангеры вошли в гостиную и увидели вокруг десятки зеркал.

          – Вставайте перед зеркалом и повторяйте заклинание! – приказал Оскар, – Повторяйте как можно быстрее и столько раз, сколько сможете. Нам нужно наделать кучу двойников! Давайте, начинаем!

          Каждый из них встал перед зеркалом и начал повторять: «В свете ночи, в свете дня, поскорей удвой меня!», так быстро, как только мог, и через минуту комната оказалась заполненной Оскарами.

          Некоторые из них выглядели слегка выцветшими, другие, которых Оскар сотворил сам, были более ярче и чётче, чем те, что создали дубли (ведь каждый новоиспеченный «Оскар» тут же принимался копировать себя). Но все дубли выглядели точь-в-точь, как Оскар, до самой мельчайшей детали. Довольно быстро в доме не осталось места для новых дублей, и Оскар отослал всех наружу и всё повторил сначала. Когда была готова вторая партия, и он уже собирался повторить процесс в третий раз, снаружи послышался хриплый рёв Колливобла, который приближался к дому. Оскар выскочил наружу и увидел, что чудовище идёт прямо к дому. Зверь брёл, опустив голову и закрыв глаза. В них попал нашатырь, и он почти ничего не видел. Нашатырь так ужасно жжётся, что Колливоббл совершенно обезумел. Он был ослеплён, едва дышал и у него не было зубов, но он всё ещё был очень опасен: ведь все его когти оставались на месте, и он по-прежнему мог разорвать человека на куски одним ударом лапы.

          Оскар созвал всех своих двойников, сами по себе они были настоящей маленькой армией. Он велел им окружить зверя и схватить его за лапы, чтобы он не смог выпустить когти. А другие должны были прыгнуть ему на спину и придавить к земле, так чтобы он стал совершенно беспомощен.

          Они выполняли его приказы так, словно отдавали их сами себе, и, конечно же, они понимали весь план сражения так же хорошо, как и сам Оскар. Во мгновение ока старый Колливоббл был придавлен грудой мальчишек, их было столько, что они могли бы придушить и слона. Он попытался сбросить их, он вертелся, крутился и извивался, но всё было напрасно, и некоторое время спустя он уже лежал, тяжело дыша, совершенно беспомощный. Мальчишки выбили из него весь дух. Потом они принесли верёвки, связали его, коротко обрезали ему все когти, после чего некоторые из них отправились в пещеру Колливоббла за самыми маленькими пленниками, а остальные потащили его в деревню.

          Разбежавшие пленники вылезали из кустов, выходили из-за скал и присоединялись к процессии. К тому времени, когда они добрались до деревни, их сопровождало множество мужчин, женщин и детей. Оскар и его армия двойников с триумфом вступили в деревню, а жители смотрели на них во все глаза и никак не могли понять, кто же из них настоящий Оскар. Они сбегались отовсюду, кричали «ура!», пожимали руки двойникам, и каждый думал, что пожал руку самому герою. Когда они посадили Колливоббла в надёжную железную клетку, и все слегка успокоились, Оскар пошёл к себе домой. Миссис Фрисбайсайд чуть не упала в обморок, когда увидела, как они подходят к дому.

          Всего у Оскара было шестьсот восемь двойников[3], и, разумеется, и речи не могло быть о том, чтобы все зашли внутрь. Поэтому они расселись на лужайке перед домом и развлекали друг друга рассказами о том, что совершили в этот героический день. При этом они все изрядно запутались, так что никто не мог сказать, кто из них самый первый Номер Второй. Казалось бы, вопрос старшинства не должен был иметь для них ни малейшего значения, но, тем не менее, для доппельгангеров он был чрезвычайно важен. Те, что постарше, задирали перед другими нос и многословно рассказывали о своём огромном опыте познания мира. Все вместе они производили ужасный гвалт, и Оскару часто приходилось выходить из дома и просить, чтобы они замолчали и не шумели, потому что они раздражают соседей.

          Через несколько дней забот у него прибавилось ещё больше. Тысячи людей из других мест приезжали поглазеть на «Оскаров», от всеобщего внимания они стали важничать и задаваться, в них проснулось тщеславие, и они начали всё больше и больше отличаться от Оскара, ведь сам он был тихим и скромным мальчиком. Тем не менее, двойников из-за внешнего сходства постоянно принимали за него, а они чванливо расхаживали по всей деревне, некоторые из них научились курить папиросы и ругаться плохими словами, так что ему срочно нужно было найти какой-то способ от них избавиться.

          Случилось так, что зеркало, с которого начались все неприятности, было снято с каминной полки и несколько дней простояло повернутым к стене. За эти дни исчезло несколько «вторичных» двойников. Никто этого не замечал, всем казалось, что они где-то здесь, просто только что куда-то ушли. Но однажды, когда Оскар случайно оказался рядом с зеркалом и смотрел на его обратную сторону, один из двойников остановился перед зеркалом, посмотрел на него и в то же мгновение исчез. Это очень его заинтересовало, ведь раньше такого никогда не случалось, и Оскар велел другому двойнику встать перед зеркалом. Второй доппельгангер тоже исчез во мгновение ока. Оскар догадался, что всему причиной обратная сторона зеркала.

[3] Отсюда можно сделать вывод, что в гостиную домика на холме разом смогли набиться 304 мальчика. Видимо, это была хорошая старинная усадьба. Куда более удивительно это самое число 304. Оно равно 19·2^4. Хотя, по логике событий, оно должно быть равно 3·2^n, где n – число удвоений. Опять же, видимо, в процессе размножения кого-то из дублей вытолкали за дверь. Или вот ещё чисто технический вопрос: откуда в этой просторной гостиной посреди бела дня вдруг появился лунный свет… Ой, ладно, слишком много вопросов к детской сказке.

          Одного за другим он ставил двойников перед перевёрнутым зеркалом, и – о, чудо из чудес! – каждый из них мгновенно исчезал и больше не возвращался. Обратная сторона зеркала поглощала их точно так же, как лицевая сторона создавала. Он расставил вдоль стены дюжину зеркал и поставил перед ними своих двойников Они, конечно же, были крайне недовольны, но всё ещё были послушны мальчику, и он увидел, как они исчезли, словно унесённые ветром. К вечеру исчезли все, кроме Номера Второго, который так просил и умолял разрешить ему остаться, что Оскар пощадил его – с условием, что он поможет ему ухаживать за Колливобблом.

          Вот и вся история. Со временем Колливоббл стал источником огромного состояния Оскара Фрисбайсайда, он заработал на нём кучу денег. В положенный срок у зверя выросли зубы, но его не выпускали из клетки, и он больше не мог пожирать ни маленьких, ни больших детей, так что с течением времени, питаясь исключительно овощами, он растерял свою прежнюю свирепость и стал очень дружелюбным. Теперь тысячи людей ежедневно приходят к нему послушать его рассказы о прошлом, или попытаться отгадать древние загадки – после некоторой практики воспоминания прежних дней к нему вернулись. И поэтому, если вы хорошо умеете разгадывать загадки, вы можете прийти туда в любое время и, заплатив 25 центов, попробовать отгадать парочку из них самостоятельно.

УОЛТ МАКДУГАЛЛ

          ПОЗДНЕЙ осенью семейство Хуперов возвратилось с побережья и попыталось снять на зиму дом, но поиски свободного жилья по всему городу были тщетны. В конце концов они были вынуждены арендовать довольно старый и немного потрёпанный дом в пригороде. Это был старинный особняк, в котором, по слухам, обитали привидениями. Поэтому ни одна семья, въехавшая в этот дом, не смогла в нём надолго задержаться. Ни один местный житель ни словом не обмолвился о привидениях мистеру Хуперу, но про себя все они подумали, что Хуперы не продержатся в старом доме больше двух недель.

          Прошло несколько дней и ребята, с которыми познакомился маленький Говард Хупер, спросили его, не случалось ли в доме чего-нибудь странного и не видел ли он чего-нибудь подозрительного. После чего поведали Говарду о привидениях, которые, по слухам, обитали в старом особняке. Но Говард, которому с ранних лет объяснили, что таких созданий, как привидения, не существует, в ответ только рассмеялся.

          Однако вскоре у него появилось много причин думать, что в доме определенно есть что-то странное. И две вещи, которые повторялись тут каждый божий день, возвращали Говарда к мыслям о том, что говорили ему местные мальчишки.

          Во-первых, перед старинным особняком, которому, несомненно, было сто лет, была разбита лужайка, посреди которой стоял забавный фонтан. Это был большой круглый бассейн или чаша, в центре которого стояла весьма уродливая статуя. Статуя держала в руках изогнутую морскую раковину, из которой лилась вода. Но вода не била струёй высоко в воздух, а медленно сочилась и капала, так что к ночи бассейн до краёв заполнялся водой. Тем не менее, каждое утро бассейн оказывался совершенно пуст и практически сух. Вскоре Хуперы обнаружили это и долго гадали, куда исчезает вода. В конце концов они решили, что воду забирает кто-то из соседей, у кого в доме нет воды.

          Второй любопытной особенностью старого дома было то, что одна дверь в подвале, расположенная под лестницей, никак не желала оставаться закрытой. Поначалу миссис Хупер страшно сердилась, когда находила эту дверь открытой – хотя за ней был всего лишь большой пустой чулан, в котором ничего не хранилось. Когда дети дали клятву, что ни разу не прикасались к двери, во всём обвинили сначала мистера Хупера, а потом и служанку, но это никак не помогло, и дверь продолжала оставаться открытой. В ней не было ни замочной скважины, ни щеколды, ни задвижки, ничего, кроме маленькой защёлки, удерживающей её закрытой. И этого, несомненно, было бы вполне достаточно – если бы кое-кто держал свои руки подальше. Однажды мистер Хупер подпёр дверь поленом – только чтобы жена перестала ворчать. На следующий день он обнаружил, что полено исчезло. Тогда мистер Хупер крепко взялся за детей и прочих обитателей дома, но все, как один твердили, что не прикасались к старой двери. В конце концов мистер Хупер заявил, что дверь действует ему на нервы. Он заявил, что немедленно отправится в город, купит там молоток и гвозди и так приколотит эту дверь, что её можно будет открыть только с топором. Мистер Хупер вынужден был ехать в город за молотком и гвоздями, потому что они прожили в доме всего-то две недели, и его собственный молоток ещё не нашёлся, затерянный где-то в упаковочных коробках и ящиках. Когда отец уехал, Говард спустился в подвал (который, положа руку на сердце, едва ли мог считаться настоящим подвалом, потому что находился на одном уровне с землей), а затем внимательно изучил дверь, пытаясь раскрыть её тайну. На нём были индейские мокасины, и шаги его были бесшумны. Говард молча стоял, изучая потрёпанную временем старую шаткую дверь, когда она внезапно с тихим шелестом отворилась. Говард вздрогнул и уже собрался было бежать, но вдруг вспомнил, как храбро мистер Рузвельт атаковал Сан-Хуан[1] и остановился. Он решительно заглянул в чулан, а так как подвал был хорошо освещён, чулан просматривался весь, до самых глубин. Поэтому, заглянув в него, мальчик сразу же увидел там нечто.

[1] Битва за холм Сан-Хуан близь Сантьяго состоялась 01.06.1898 г. и принесла Теодору Рузвельту Медаль Почёта.

          Он в изумлении открыл глаза, ибо нечто оказалось сгорбленным ветхим стариком в смешных старинных одеждах, чья седая борода почти касалась земли. Говард подумал, что ему всё это чудится, но голос старика прогнал эту мысль. Едва тот заговорил, Говард вновь обрёл самообладание и мужество, ибо, в конце концов, в немощном старичке не было ничего страшного. Между тем пожилой джентльмен в длинном сюртуке и шелковых чулках – именно так он и был одет – подошёл к двери и сказал:

          – Так значит, это твой отец собирается достать гвозди и заколотить эту дверь, а?

          – Да, – ответил Говард, – но я уверен, что он просто не знал, что вы там находитесь.

          – Ну что ж, он не должен этого делать! Иначе я не смогу открыть эту дверь! – сказал старик.

          – Но ведь это же наш дом! – воскликнул Говард.

          – Ну-ну; я жил здесь целую вечность, ещё до того, как родился твой отец или отец твоего отца, и не намерен терпеть подобных вещей!

          Тут Говард припомнил, что дедушке в этом году стукнуло девяносто семь лет, поэтому он немало удивился такому заявлению. Он немного подумал и спросил:

          – Значит, это был ваш дом?

          – Разумеется, нет. До революции этот дом был резиденцией колониального губернатора, но он много лет пустовал, и я завладел этой каморкой в 1818 году, сразу после войны. С тех пор я живу здесь, и до сего дня никто и думать не смел о том, чтобы заколотить эту дверь гвоздями. И вот вашему самонадеянному отцу пришла в голову эта нелепая мысль! Я просто поражаюсь, что за люди живут сейчас на белом свете?

          Но, говоря это, старичок чуть ли не приплясывал от радости, так что Гарольд осмелился возразить:

          – Не думаю, сэр, что мой отец хотел запереть вас в этом чулане. Он просто хотел держать дверь закрытой.

          – Ну а я хочу, чтобы она оставалась открытой, потому что мне нужно чем-то дышать. Если меня здесь запрут, я довольно быстро задохнусь… А кроме того, мне иногда любопытно, что происходит во внешнем мире.

          – Но почему бы вам не снять собственный дом? – спросил Говард.

          – Потому что, во-первых, я не могу себе этого позволить, а во-вторых, я не верю в арендную плату. Вот почему. Этот дом меня устраивает, и за все эти годы меня в нём ни разу не побеспокоили. Здесь я могу отдаваться своему призванию лучше, чем где бы то ни было.

          – Что такое «призвание»? – спросил Говард.

          – Это моя работа. Я – токсиколог, вернее, был когда-то, но в последнее время я вообще мало чем занимался, так как последние шестьдесят-семьдесят лет меня очень беспокоил мой ревматизм. Полагаю, ты знаешь, что такое токсиколог? – добавил старик, глядя на Говарда из-под густых седых бровей, самых густых и самых кустистых, какие мальчик когда-либо видел.

          – О да, – ответил Говард. – Это человек, который набивает опилками птиц и всё такое.

          – О, нет. Ты перепутал с таксидермистом. Токсиколог – это тот, кто изучает всевозможные яды и прочие вредные или токсичные вещества. Понятно?

          – А вы сами принимаете яды, – спросил Говард, – или испытываете их на кошках?

          – В основном на крысах, – ответил старик.

          – Как вас зовут? – спросил Говард, обдумав ответ.

          – Меня зовут Арчибальд Мемнон Скитс, и это редкое имя. Ручаюсь, ты никогда его раньше не слышал, потому что я сам его себе выдумал.

          – Тогда, должно быть, раньше у вас было другое имя?

          – Конечно! Когда-то давным-давно меня звали Парацельсус. Маг Парацельсус.

          – Так вы – маг! – воскликнул Говард, – Вы волшебник!

          – Нет, я же сказал, что я токсиколог. Когда-то я был магом, но эта профессия вышла из моды лет сто назад. Возможно, я и по сей день мог бы неплохо зарабатывать, гадая на картах и продавая амулеты бедным и невежественным людям, но когда все образованные и состоятельные джентльмены начали воротить нос от волшебников и рассказывать в своих книгах о том, как мы проделываем наши фокусы, я весьма благоразумно занялся другим ремеслом. Так что больше никто не смеялся над Арчибальдом Мемноном Скитсом, и не мешал мне водить знакомство с достойными людьми. И я очень счастлив в своей профессии токсиколога, точнее, был счастлив, пока не услышал, что твой отец грозится замуровать меня в этом чулане.

          – И всё же, зачем вы торчите в этом старом затхлом чулане? – спросил мальчик.

          – Ага! Это самый важный вопрос. Зачем? Что ж, у меня было много причин. Во время моих обширных исследований там, в большом мире, среди деревьев, растений, трав и тому подобного, мне постоянно докучали разные мелкие существа. И не только мухи, комары и тому подобные. Каждый раз, побывав за границей, я возвращался домой с какой-нибудь новой болезнью, вроде клещей[2] или джиггеров[3], или весь опухший из-за ядовитого плюща. У тебя когда-нибудь заводились джиггеры?

          – Насколько мне известно, нет, – уклончиво ответил Говард. – Я такого не помню.

          – Хм, если бы ты хоть раз их подцепил, ты бы ни за что об этом не забыл. Они такие мелкие, как зёрнышки красного перца, но когда проникают к тебе под кожу и начинают чесаться, они становятся большой проблемой, размером со слона. Когда они вылупляются и начинают там ползать, тебе хочется, чтобы на руке было не пять, а пятьдесят пять пальцев, все с медвежьими когтями, чтобы как следует почесаться. А ещё встречается ядовитый плющ!

          – О, вот это у меня уже было! – воскликнул Говард. – Несколько раз, и ещё крапивница!

[2] Ixodes ricinus – клещ собачий.

[3] Sarcopsylla penetrants – чигу, бразильская песчаная блоха.

          – Крапивница штука неприятная, но джиггеры стократ хуже, – сказал мистер Скитс. – А ещё есть клещи, которые раз в сорок побольше джиггеров, и такие же опасные. Осы, шершни, репейник в волосах, сенная лихорадка и змеи – все они докучали мне до смерти, а в этих тонких туфлях я натирал себе мозоли размером с полдоллара. О, во внешнем мире всё было просто ужасно!

          – Вы могли бы снять комнату в городе, – заметил Говард, едва сдерживая смех, потому что все эти мелкие создания, о которых рассказывал мистер Скитс, почти не беспокоили его, когда он бывал в лесу.

          – О да, в городе! Чтобы эти новомодные электрические провода упали на меня и сожгли дотла! Я читал про них в старых газетах, которые люди оставляли здесь, в подвале. В городе! Чтобы подо мной взорвался паровой котёл, или меня переехал трамвай, или кто-нибудь выронил из дирижабля гаечный ключ или что-то подобное на мою лысую голову! Или чтобы меня сбил с ног автомобиль. Нет, сэр! Городская жизнь не для А. М. Скитса! Маленькая каморка в подвале достаточно хороша для него, если только люди оставят его здесь в покое.

          – А, так значит, это вы заставляли людей уезжать отсюда, внушив им, что в доме водятся привидения? – догадался Говард.

          – Нет, что за мысль! Ничего подобного! Я живу тихо, до сих пор никто не подозревал о моём существовании, потому что не слышал от меня ни звука.

          – Тогда почему все решили, что в доме водятся привидения? – спросил Говард.

          – Это был голос дома. Все старые дома рано или поздно обретают голос. Его можно услышать глубокой ночью, даже когда воздух тих, а уж если подует ветер – он звучит очень громко. В нём сплетаются скрип и кряхтение всех старых балок и стропил дома, так что чудится, будто в каждой его комнате что-то движется, ползает, копошится, крадётся на цыпочках, спотыкается о неровные доски пола и больно ушибает призрачные пальцы невидимых ног. Я слышал этот голос столько раз, что почти перестал его замечать. Мне здесь настолько уютно, что до всего остального просто нет дела. Здесь мне никто не докучает, и не заставляет заниматься тем, чем мне не хочется.

          – Мне бы тоже хотелось так пожить, – сказал Говард. – Вас ведь никто не заставляет принимать ванну, правда?

          – Кажется, последний раз это было в 1825 году, – сказал мистер Скитс.

          – И вам никогда не приходится чистить ногти, стричься, причесываться, чистить одежду или начищать ботинки?

          – Никогда. Я обычный отшельник старого образца, а в прежние времена отшельникам никогда не приходилось заниматься подобными вещами (подозреваю, именно по этой причине они и захотели убежать из дому и стать отшельниками).

          – Я бы тоже хотел стать отшельником, правда, не думаю, что смог бы выдержать этот чулан. Я бы лучше стал отшельником где-нибудь в лесу, – признался Говард. – Почему бы вам не поставить палатку вон там, среди деревьев, тогда я мог бы иногда приходить к вам погостить?

          Мистер Скитс вздрогнул и замотал головой

          – Слишком много насекомых, – сказал он.

          – Тогда ваш чулан забьют гвоздями.

          – Неужели твой отец не позволит мне остаться здесь, если я очень вежливо попрошу его об этом?

          – Боюсь, что нет. Он очень суровый человек, а сейчас, к тому же, ещё и очень зол из-за вашей двери, – ответил Говард, которому очень хотелось уговорить старика уйти в лес, потому что ему не терпелось испытать жизнь настоящего отшельника.

          – Что ж, жить в палатке я точно не смогу, это исключено. В дождливые дни даже здесь бывает не слишком сухо, а что будет в палатке? Когда-то я попробовал жить в пещере, и это так повлияло на мой разум, что я начал писать стихи.

          – Вот как, стихи? Можете вспомнить хотя бы один? – спросил Говард.

          – Только один или два. Это были стихотворения о собаке. Видишь ли, тогда у меня была собака. – сказал мистер Скитс. – А стихи… Вот как они звучали:

          Собаки, плывущие в утлом челне,

          От берега к берегу лай отдаётся;

          И вторит им эхо, подобно волне,

          Что плещет, грохочет, смеётся.

          Чугунный утюг и железные псы –

          «собаки огня» в старину говорили –

          Да, «огненный пёс» и тяжелый утюг,

          Вот вещи, которые пса огорчили.[4]

[4] Я не в состоянии передать оригинальную игру омонимов и даже не понимаю, то ли это на самом деле лихо закручено, то ли поэт на самом деле хлебнул лишку.

          – О, это же прекрасно! – воскликнул Говард. – Я думаю, вы настоящий поэт, как Джеймс Попкорн Райли или Теодозия Гаррисон. Поскорее запишу эти стихи в книжечку, чтобы не забыть.

          Пока Говард записывал стихи, старик вдруг метнулся в свой чулан. Мальчик поднял голову услышал, что кто-то спускается в подвал. Это была его мать. Она спросила Говарда, почему он так надолго застрял в этом подвале. И хотя мистер Скитс энергично жестикулировал ему из чулана, призывая к молчанию, мальчик почувствовал себя обязанным рассказать ей о том, что у них, оказывается есть жилец в подвале.

          Миссис Хупер испугалась, но Говард заверил её, что мистер Скитс – настоящий джентльмен, и тогда старик вышел на свет и низко поклонился. Он был напуган куда больше, чем она, и когда миссис Хупер это поняла, она взбодрилась и даже набралась смелости спросить, что он делает в её подвале. Говард начал ей объяснять, и вдруг вспомнил, что мистер Скитс говорил, что у него было две причины здесь оставаться, но рассказал только об одной.

          – Вы забыли назвать вторую причину, по которой живёте в подвале, а не в комнате наверху, – напомнил он.

          – О, я охотно назову вторую причину, – сказал мистер Скитс. – Она в том, что в комнате наверху – в любой из комнат – меня может сцапать Панджандрум. А дверь в кладовку слишком мала, чтобы он смог до меня добраться.

          – Ради всего святого! Что за Панджандрум?! – спросила миссис Хупер. – Я никогда не слышала такого названия.[5]

          – Это яйцекладущее, всеядное, плотоядное и к тому же ночное животное, которое преследует меня целую вечность, с тех пор, как я победил в магическом состязании персидского чародея Бен Хафиза Ибрихима. Я думаю, что Хафиз своим магическим искусством натравил на меня Панджандрума, ибо с тех пор он очень настойчиво преследует меня. Каждую ночь я слышу, как он бродит по дому, рыщет по всем комнатам, надеясь застать меня врасплох.

          – Так вот почему говорят, что в нашем доме водятся привидения! – торжествующе воскликнул Говард.

          – Полагаю, причина может быть в этом, – согласился мистер Скитс. – Однако Панджандрум редко приходит, если в доме кто-то поселился, поэтому я и не собирался ничего о нём говорить.

          – Что это за зверь? – с любопытством спросил Говард.

          – Ну, у него очень своеобразное телосложение, и именно это меня и спасло. Его голова настолько больше тела, что он выглядит несуразно. Она размером примерно как бочка с дождевой водой, что стоит снаружи, но она вполне пролазит во все двери этого дома, а ему только это и нужно. Просунуть голову, я имею в виду. Ведь если он сумеет просунуть голову, то всё остальное и подавно, потому что остальное тело у него не больше ньюфаундленда. Оно всё покрыто чешуёй, шишками и бородавками, и выглядит так, словно его сломали, а потом наспех починили. На конце хвоста у него большой шар из твёрдого рога. Если он хоть раз ударит этой штукой, всё, конец, точно вам говорю.

          – Если он не может просунуть голову к вам в чулан, почему он не залезет туда задом? Он мог бы тогда отколошматить вас своим хвостом, – заметил Говард.

          – Да просто потому, что у него не хватает ума это сделать! Именно поэтому я всё ещё жив и здоров, – ответил мистер Скитс, улыбаясь. – Я и сам этому долго удивлялся, но потом понял, насколько он глуп. Уверен, ему никогда не придёт в голову эта блестящая идея. Если бы вы видели, с каким упорством этот глупый зверь пытается напиться из фонтана во дворе, вместо того чтобы спуститься к пруду, где легко может утолить жажду, вы бы сами убедились, что у него нет ни капли здравого смысла.

[5] В Приложении к «Книге Рамбликуса» имеется весьма обширный словарь, упоминается в нём и Панджандрум. Вот полный текст соответствующей статьи:

ПАНДЖАНДРУМ: в античных греч. и римск. источниках называемый Великим Панджандрумом. Глупый, но свирепый зверь из отряда Numismata. Питается маленькими мальчиками и мопсами. Тёмно-зелёный Панджандрум – самый редкий вид из всех известных животных. Ярд его меха стоит сто тысяч долларов и используется для полировки панцирей арабами Бен-Насра. Панджандрум Обыкновенный отличается от Необыкновенного своими миндалинами ярко-жёлтого цвета, испещренными карминными пятнами. Молодую особь можно приручить, но когда у Панджандрума прорезаются зубы, он становится диким и необузданным.

          – Ах, так вот кто выпивает всю воду каждую ночь! – воскликнул Говард.

          – Конечно. Он приходит в полночь и выпивает всё, что есть в чаше, а потом садится, подставив рот под носик раковины, и слизывает падающие капли. Никогда не видел ничего более глупого. Но по-другому он просто не умеет. Он будет сидеть там до самого рассвета, но так и не напьётся, хотя ему хорошо виден пруд вон в той стороне. И всё же, как бы он ни был глуп, я его ужасно боюсь, потому что он упорно охотится за мной.

          – Я сфотографирую его сегодня ночью при свете фонарика! – воскликнул Говард.

          – Лучше остерегайся его, – серьёзно сказал мистер Скитс. – Он очень свиреп.

          – А он далеко прыгает? – спросил Говард.

          – Гмм… нет, я не могу сказать. У него нет ног, как у обычных животных, его ступни плотно прилегают к телу, как у гусеницы. Но бегает он, как олень.

          – Тогда я возьму папино ружье и пристрелю его! – воскликнул мальчик.

          – Я уверен, что пуля, даже заколдованная ведьмачья пуля из чистого серебра, не может пробить его крепкую шкуру, – сказал мистер Скитс. – Нет-нет, ты ничего не можешь сделать, если даже такой выдающийся фокусник и маг, как я, член Магического сообщества волшебников и ассоциированный член Ложи Архивидящих Алхимиков, не может сделать ничего, кроме как прятаться в чулане под лестницей в подвал.

          – Ну, люди многое узнали с тех пор, как вы ушли из бизнеса. Держу пари, что Генри Келлар[6], волшебник, быстро найдет способ прикончить Панджандрума.

          – Я никогда не слышал о Келларе, но сомневаюсь, что он сможет покончить с Панджандрумом.

          – Что ж, сегодня полнолуние, – сказал Говард, – сегодня я хотя бы посмотрю на него из окна, если получится.

          Все это время миссис Хупер хранила молчание, но теперь она дрожащим голосом заявила, что собирается немедленно покинуть дом. Она сказала, что ни секунды не останется в доме, кишащем волшебниками и панджандрумами, после чего побежала наверх, чтобы собрать детей и упаковать вещи для переезда. Едва она вбежала в гостиную, как в дом вернулся мистер Хупер. Ни гвоздей, ни молотка он в этот раз не принёс, потому что остановился поболтать о политике с продавцом сигар и забыл, зачем выбирался в город. Узнав о мистере Скитсе, он побежал в подвал и долго беседовал с волшебником. Когда они закончили, мистер Хупер разрешил мистеру Скитсу оставаться в своей каморке, раз он того желает, и заявил, что непременно постарается придумать какой-нибудь способ избавиться от Панджандрума. После этого мистер Хупер отправился в библиотеку, чтобы почитать о всевозможных ловушках и западнях в своём справочнике рыболова и охотника.

          Когда наступила ночь, Говард устроился у окна и стал караулить Панджандрума, но через пару часов уснул. Около полуночи пришел отец и разбудил его, прошептав: «Он здесь».

          Говард выглянул из окна и увидел ужасное существо, которое пило воду из чаши фонтана. У чудовища была большая круглая голова, чем-то похожая на тигриную, длинная шея и тело, как у маленького медведя, но всё бородавчатое и бугристое. Говард не смог разглядеть его ног, потому что они были так близко к его телу, что казались невидимыми. Панджандрум выпил всю воду в чаше, а затем надолго прижал свой рот к раковине статуи. Мистер Хупер не захватил с собой ружья, потому что не совсем поверил рассказам мистера Скитса об этом создании, но теперь-то он поспешил вниз и взял его. Однако ружьё оказалось совершенно бесполезным, потому что миссис Хупер не смогла припомнить, в какую из бочек она упаковала патроны, и поэтому мистер Хупер не мог стрелять в Панджандрума. На рассвете чудовище удалилось в лес.

          С этого дня Говард стал придумывать способ уничтожить ужасное существо. Зная, что никакие пули не причинят вреда чудовищу, он должен был найти способ атаковать Панджандрума изнутри, где зверь был слаб и уязвим. Спустя долгое время у него родился план, очень оригинальный и остроумный, и он приступил к подготовке своей атаки. Не сказав никому ни слова о задуманном, он отправился в аптеку и вскоре вернулся с большими пакетами в карманах пальто. Все братья и сестры наперебой умоляли его рассказать, что было в этих пакетах, но он лишь отвечал, что они всё сами узнают утром. Затем он соорудил из проволоки нечто вроде маленькой платформы или корзинки и установил её прямо над раковиной, что держала в руках статуя в центре бассейна. К корзине был протянут шнур, который при хорошем рывке резко опрокидывал корзину и вываливал её содержимое вниз. Говард накрыл дно корзины бумагой, чтобы из неё ничего не высыпалось раньше времени, а затем спустился вниз и объявил мистеру Скитсу, что прикончит Панджандрума этой же ночью. Бывший волшебник был полон сомнений, однако сказал, что в жизни всякое бывает, и что он подождёт и посмотрит, что из этого выйдет.

[6] Возможно, речь идёт о Гарри Келларе (1849-1922), известном американском иллюзионисте.

          Говард был так взволнован, что в тот вечер за ужином едва мог есть, и ему казалось, что полночь никогда не наступит. Вместе с ним караулить зверя пришёл и его отец, ему не меньше прочих было любопытно узнать, что задумал его сын, но Говард попросил его подождать вместе с остальными, и тогда он сам всё увидит. Панджандрум явился намного раньше обычного, потому что день выдался жаркий, и его мучила сильная жажда. Он почти мгновенно выпил всю воду из фонтана и начал жадно облизывать мокрый носик раковины, из которого медленно струилась вода. Его пасть была широко открыта, и лунный свет освещал десять рядов сверкающих, как жемчуг, зубов, алый язык и красное нёбо. Говард, который держал сигнальный шнур в руке, подождал, пока огромная пасть Панджандрума раскроется пошире, а затем резко дёрнул за веревку. Наблюдавшие за этим дети и их родители увидели, как из проволочной корзины прямо в красную пасть зверя, словно сугроб с крыши, высыпалась огромная куча белого порошка. Панджандрум, вздрогнув, отскочил на несколько футов, а потом вдруг упал на траву и начал корчиться в конвульсиях. Потом он раздулся, как воздушный шар, из пасти выползла масса белой пузырящейся пены. Зверь метался и рвал когтями траву, а внутри него раздавалось жуткое бульканье и шипение. Шипение продолжалось ещё минут двадцать, но задолго до этого срока Панджандрум прекратил борьбу и пал, бездыханным, на спину. Когда всё стихло, мистер Скитс выбежал из дома, приблизился к мёртвому животному и внимательно его осмотрел. Потом он повернулся, и крикнул, улыбаясь во весь рот:

          – Ему конец! С ним полностью покончено! Говард, несомненно, великий волшебник!

          После этого все остальные вышли и осмотрели чудовище. Без всяких сомнений, оно было мертво.

          – А теперь расскажи нам, чем ты его убил, – сказал мистер Хупер, с гордостью глядя на своего умного сына.

          – Всего лишь «Порошком Зейдлица»[7], – ответил Говард. – Я просто смешал две огромных порции в одну, и когда они попали в его желудок, заполненный водой, они, конечно же, взорвались и раздули его, наполнив шипучкой.

          После этого с Панджандрума сняли шкуру и набили чучело, и Говард заработал целую кучу денег, выставляя его на показ, а мистер Скитс при этом стоял в дверях и рассказывал публике о его повадках. Мистер Скитс всё ещё живет с Хуперами, хотя они переехали в новый дом. Там у него есть своя комната, и Говард считает, что он – самая лучшая компания на свете.

          Правда, миссис Хупер опасается, что он научит её сына волшебству, но лично я этого нисколько не боюсь, потому что нынче в волшебном бизнесе совершенно не водится денег. Следующее лето они с Говардом собираются провести на лоне природы, живя в палатке, невзирая на джиггеров и ядовитый плющ, и, возможно, мне ещё будет, что о них рассказать.

УОЛТ МАКДУГАЛЛ

[7] Порошки Зейдлица – группа двухкомпонентных слабительных, популярных в конце XIX – начале XX вв. Первый компонент – винная кислота, второй – сегнетова соль в смеси с пищевой содой. При попадании в желудок вступали в бурную реакцию газообразования.

          Качество сканов так себе, но этим картинкам больше сотни лет, и печатались они в своё время на самой дешёвой газетной бумаге. Это были ещё не самые плохие варианты, есть и похуже:

          Можно было, конечно, немножко их почистить, поблюрить дефекты и подвигать уровни, но я что-то подустал к вечеру, и весь мой перфекционизм куда-то улетучился. Быть может завтра... А сегодня я просто хочу рассказать о том, откуда появились эти славные монстрики.

          10 февраля 1858 года в г. Ньюарке, Нью-Джерси, в семье художника Джона МакДугалла родился мальчик Уолтер, которому, казалось бы, сам бог велел пойти по стопам отца, но едва мальчик подрос, как папа Джон в приступе патриотизма отправил его в военную академию. Конечно, возможно, дело было не в патриотизме, а в прагматичном расчёте: Америка в те годы всё время с кем-то воевала, так что Уолти рано или поздно пришлось бы отправляться на фронт, а у офицеров паёк был всё-таки получше, чем у пехоты. Но, так или иначе, а папа Джон просчитался. Всё оказалось напрасным, никакой МакАртур из МакДугала не получился, мальчуган просто сбежал из Академии и с 16 лет занялся именно тем, чем должен был заняться с самого начала: он учился рисовать и выживать в этом сложном мире. И у него получилось.

          Через пару лет Уолтер уже работал в «New York Daily Graphic», а некоторое время спустя даже выпускал собственную газету. То было время медийно-полиграфического бума. Газеты, напечатанные на бумаге, выходили ежедневно, а то и по два раза в день, и у них действительно были читатели – в отсутствии смартфонов многие люди проводили время, уткнувшись носом в газету. По воскресеньям газеты выходили в два-три раза толще чем в будние дни. Помимо статей и рекламы в них печатались литературные произведения, и имена Уэллса и Конан-Дойля многие американцы узнали именно из газет. Кроме того, в воскресные выпуски часто помещали «семейную страничку», в ней печатались истории для самых маленьких, чтобы отцы семейств могли почитать их перед сном своим чадам.

          Газета была настоящим мультифункциональным гаджетом и пролезала во все сферы жизни людей. Разумеется, в газетах были фото и рисованные картинки, так что многим изданиям требовался художник. Вот посреди этой медийной вакханалии в один прекрасный день и очутился юный Уолт МакДугалл, художник-самоучка.

          По-видимому, он оказался именно там, где было нужно и в самое нужное время. Как художник, он занял заметное место в этом бизнесе и даже сумел застолбить за своим именем некоторые приоритеты. Так, его рисунок, напечатанный 10.08.1884 г. в «New York World», считается первой в мире политической карикатурой. МакДугалл нарисовал один из первых в мире цветных комиксов (если точнее, это был второй выпущенный комикс, но это без учёта чисто технически провалившихся предшественников, в мире приоритетов всё чертовски сложно), и он же нарисовал обложку для первого в мире цветного воскресного приложения с комиксами. МакДугалл обзавёлся домом, семьёй, прожил долгую плодотворную жизнь и умер 6 марта 1938 года в возрасте 80 лет, в собственном доме от пули из собственного револьвера. В те годы подобный финал не был чем-то необычным, особенно у людей творческих, поэтому не спешите его осуждать.

          До того, как поставить жирную точку на своей биографии, МакДугалл много и успешно работал. При жизни он успел выпустить одиннадцать книг, и не все они были сборниками политических карикатур и комиксов. Художник пробовал свои силы и на литературном поприще. Почти четыре года, с 1902-го по 1905-й, в воскресных выпусках «The Salt Lake Herald» выходили его «Добрые сказки для детей». Именно в этих сказках и появились все эти замечательные монстрики.

          Понятно, что несколько лет раз в неделю строго по расписанию выдавать качественный продукт физически невозможно. Быть может, старина МакДугалл просто хотел проверить пределы своих возможностей. Либо ему очень нужны были деньги. Однажды я тоже сел и написал целый фантастический роман всего за три недели – просто чтобы проверить, смогу ли я это сделать. Оказалось, это вполне возможно, но с тех пор я пребываю в убеждении, что приковывать себя к литературному станку стоит только ради денег (и, желательно, больших денег), а никак не ради преходящего спортивного интереса.

          Долгосрочный контракт МакДугалла был серьёзным испытанием на выносливость. Видимо, планка была задрана высоковато для Уолта, и у многих его «сказок» довольно скромные литературные достоинства, а временами он откровенно гнал халтуру. Зато у всех его историй имеется одно неоспоримое достоинство: это шикарные иллюстрации Уолта МакДугала. Его дивные, жуткие, ужасно кавайные монстрики и чудики превосходно компенсируют незатейливость сюжетов.

          Как правило, сказки МакДугалла о чудовищах сводятся к тому, что юный герой отправляется в путь, встречает ужасное чудовище и побеждает его волшебным или хитроумным способом. Помимо историй о чудовищах у него есть и другие сказки. В них автор произвольным образом перетасовывает античные легенды, шотландские мифы и скаутские байки у костра. Не следует ждать от «Добрых сказок» композиционных красот – Уолтер просто нанизывает приключения, одно на другое, пока не заканчивается место на газетном листе. Иногда ему удаётся втиснуть в финальные строчки немного приторную мораль, но вообще-то МакДугалл, как и все карикатуристы, больше склонен к иронии, временами переходящей в сарказм. И всё же, это добрые сказки.

          Возможно и сам Уолтер был добрым человеком. Посмотрите на его фото: тут он очень позитивный. Этакий остроумный, полноватый джентльмен в усах, но не без озорства в глазах, ну чисто Герберт Уэллс.

          А вот таким он видел себя сам:

          Видимо, и к себе Уолтер относился по-доброму, что не вполне типично для карикатуристов. Некоторые из них рисовали на себя довольно едкие карикатуры, но это было в другой стране и в другое время, а тут у нас старые добрые пуританские времена в полный рост.

          И ещё один автопортрет, прямо из «Добрых сказок», куда МакДугалл вставлял свою собственную персону в качестве одного из героев, то ли чтобы оживить повествование, то ли чтобы добавить в него ещё не изобретённого в те годы постмодернизма.

            И на этом долгая-предолгая преамбула заканчивается. Дальше пойдут собственно «Добрые сказки». Переводить все 160 штук я, конечно, не стану – это выше моих сил – но попробую выбрать три-четыре из тех, что получше, чтобы можно было получить представление об этом проекте. Часть историй автор позднее использовал в «Книге Рамбликуса», она больше походит на традиционную детскую книгу и, возможно, лучше читается, но в ней нет той небрежности и живости отпущенного на волю воображения (вспомним незабвенного Аммоса Тутуолу и приключения в лесу духов), которая ощущается в «Добрых сказках МакДугалла для детей». У наспех сочинённых историй, нанизанных на живую нитку воображения, всё-таки есть своя прелесть, это я как пионер со стажем, просидевший две смены в одном лагере, говорю.