Для теперешнего Хайнлайна это был универсальный ответ практически на любой вопрос, который я мог бы ему задать. Именно там была проведена его черта.

Как он выразился в листовке «Кто наследники Патрика Генри?»:

«Вот уже сотню лет, после появления «Манифеста коммунистической партии», коммунисты стремятся захватить власть на планете. Единственная преграда — ядерное оружие, которым все еще владеет чудовищно съежившийся свободный мир. Они могут уничтожить нас… но они знают, что мы можем уничтожить их. Поэтому они хотят, чтобы мы отказались от уравнителя. Если мы на это пойдем, нам останется лишь ждать того же «милосердия», какое получил Будапешт[1]. Они скажут нам: «Сдавайтесь – или умрёте!»

Дэниэл Уэбстер

[1] Во время подавления Венгерского мятежа в 1956 году погибли ок. 2500 восставших. Хайнлайн часто называл Хрущёва «венгерский мясник».

Но я, как и большинство моих сверстников, не верил в реальность Красной Угрозы. Это была навязчивая идея старшего поколения, нас она не коснулась.

Годы спустя наше отношение к этой теме было отражено фильмами «Доктор Стрейнджлав» и «Русские идут, русские идут». Мы допускали, что в ситуации, когда мир балансирует на грани войны, из-за какого-то ужасного просчёта Бомба может взорваться, но мы ни в коем случае не ожидали увидеть, как Красная Армия входит в наш город.

Мне показалось, что Хайнлайн встал на уши из-за того, что вообще не могло произойти (и чего, по факту, так и не случилось в том пространственно-временном континууме, где мы с ним жили), мне даже показалось, что, выступая против коммунизма так целеустремленно и самоуверенно, Хайнлайн отбросил все свои прежние знания, всю свою проницательность и всю широту взглядов, с которыми он меня познакомил, и откатился назад, к более простому состоянию, когда единственное, что имеет значение, это кто тут должен быть главным.

С моей же стороны черта между мной и Хайнлайном прошла вдалеке от вопроса, должны ли мы противостоять коммунизму любой ценой или нет. Для меня ключевой вопрос звучал так: насколько искажает наше поведение антикоммунистическая позиция и не делает ли она нас самолюбивыми и недалёкими.

Примером такого искажения может быть использование Хайнлайном слова «уравнитель», которым он называет наше ядерное оружие в листовке «Наследники Патрика Генри» – как будто мы всего лишь сторонние наблюдатели во враждебном мире, которые изо всех сил стараются соблюсти силовой паритет с плохими парнями, бандитами и хулиганами, которые хотят причинить нам вред. Однако, как бы ни было утешительно и удобно думать о себе подобным образом, это не превратит красивую фантазию в правду, и Хайнлайн прекрасно понимал, что эта картинка далека от истины.

Если кто-то и вёл себя как хулиган, размахивающий заряженным пистолетом, то это были мы. Мы были теми, кто изобрёл ядерное оружие. И мы были единственными, кто его когда-либо использовал.

В конце Второй мировой войны мы сбросили две атомные бомбы на Японию, отчасти, чтобы дать России понять, что они у нас есть, и что мы без колебаний применим их в случае войны. Это русские, а не мы, остались с чувством, что им нужно бороться, чтобы найти уравнитель, если они хотят выжить.

Наши термоядерные испытания не были с нашей стороны какой-то отчаянной попыткой не отстать от России. Скорее, они были направлены на то, чтобы сохранить преимущество, которое у нас уже было, и оставаться впереди россиян, пытающихся играть в догонялки.

Это была Гонка вооружений. Мы её первыми начали, и именно мы старались, чтобы она продолжилась. И она потребовала от нас ещё больше усилий после того, как русские вывели на орбиту в 1957 году Спутник, и для разнообразия именно нам пришлось играть в догонялки.

Вопреки заявлениям Хайнлайна, прекращение испытаний вовсе не означало, что мы отказываемся от оружия, после чего у нас не остаётся иного выбора, кроме как сдаться или быть уничтоженными. Скорее, это означало, что всех в комнате попросили прекратить размахивать оружием, спрятать его в кобуры и успокоиться.

Но Хайнлайн не хотел успокаиваться.

Весной 1960 года Роберт и Вирджиния Хайнлайн совершили поездку в Россию, чтобы лично взглянуть коммунистическому зверю в глаза. На Первомай, один из тех главных советских праздников, когда танки и ракеты проходят по Красной площади на смотру перед коммунистическими лидерами, стоящими на могиле Ленина, Хайнлайны были в Москве и присутствовали на параде.

В тот день американский самолёт-шпион был сбит в 1500 миль от границы внутри российской территории. Когда самолёт не вышел на связь, и ещё не было ясно, что с ним случилось, правительство США выступило с заявлением для всего мира. В нём мы прямо сказали, что метеорологический самолёт сбился с курса.

Когда 5 мая русские официально объявили об инциденте, Хайнлайны находились в Алма-Ате в Казахстане. Им было сказано явиться в «Интурист», российское агентство, отвечающее за их поездку. Там их заставили сидеть в кабинете местного директора «Интуриста» и выслушивать длинную, строгую, полную отеческих нотаций лекцию о плохом поведении Соединенных Штатов, кульминацией которой стало это последнее безобразие.

Надо заметить, что существует несколько способов справиться с подобным смущающим опытом.

Если, например, вы отождествляете себя с Соединенными Штатами Америки и чувствуете себя ответственными за то, что они делают в мире, вы можете честно склонить голову от стыда за то, что только что произошло. А если нет, то вместо этого вы можете покачать головой и поразиться глупости идиотов, которые в настоящее время находятся у власти в Вашингтоне. А ещё вы могли бы скоротать время, размышляя о том, как могла бы разыграться аналогичная сцена с участием заблудившихся русских в Далласе, если бы Четвёртого Июля над Канзас-Сити был сбит советский самолёт-шпион. Или же вы могли бы молча посидеть в кабинете, ожидая, когда лекция, наконец, закончится, и вы отправитесь по своим делам.

Ничего из этого Хайнлайн не сделал. Вместо этого он пришёл в ярость.

Пока звучал обычный набор пропагандистских штампов, Хайнлайн терпел. Но когда он услышал о сбитом U-2, Хайнлайн почувствовал, что время пришло. Он знал о самолёте-шпионе U-2 от своих армейских друзей, и ему было известно, что разведывательные полеты над Советским Союзом продолжаются уже четвёртый год. И теперь нас поймали – хотя он не верил русским, когда они хвастались, что сбили самолёт.

Но будь он проклят, если будет за это извиняться! Как он заявит несколько недель спустя: «Если кто-то и будет пресмыкаться, то это не я»[2].

[2] Здесь и далее цитаты из эссе «Интурист» изнутри».

Вместо этого он контратаковал. Он закатил истерику. Он намеренно покраснел. На его лбу вздулась вена, и он начал кричать.

Как он говорил позднее: «Гораздо лучше притвориться, что теряешь самообладание, прежде чем ситуация станет настолько невыносимой, что ты действительно взорвёшься; это избавит вас от язвы желудка и позволит более эффективно проводить свою тактику».

Хайнлайн перекричал директора «Интуриста», вывалив на него список американских претензий к Советскому Союзу. Миссис Хайнлайн поддержала его, указывая расположение советских лагерей рабского труда на карте, висевшей в офисе.

Затем Хайнлайн выступил с решающим аргументом. Он потряс перед лицом чиновника пальцем, и выкрикнул: «Nyeh khul-toorrrnee!», делая ударение на средний слог и раскатывая букву «р».

Это было самое сокрушительное оскорбление из всех, что он знал по-русски. Ведь, как писал Хайнлайн, рекомендуя подобное поведение другим американцам, путешествующим по России: «В обществе, где практикуется запугивание, зачастую ничего, кроме наездов, не работает».

После чего они с миссис Хайнлайн, возмущённо топая ногами, вышли из кабинета. Потом они вернулись в свой отель. Потом они дали волю другим чувствам и начали трястись от страха.

Когда Хайнлайн пересёк границу и оказался на Западе, у него было чувство, будто он сбежал из Советского Союза. Сначала в Финляндии, а затем, через пару недель, в Швеции, он писал статьи о своём опыте, в которых оправдывал своё поведение.

В первой статье «"Pravda" значит "Правда"», он утверждал, что у русских гибкое и своекорыстное представление о том, что значит говорить правду. И в качестве примера он привёл физическую невозможность того, что они действительно сбили U-2. Если бы они это сделали, писал он, то радиоаппаратура и пилот не выжили бы. (То, что на самом деле произошло, показало более позднее расследование: самолёт действительно летел выше непосредственной угрозы поражения российскими ракетами, но ударной волны от их взрыва оказалось достаточно, чтобы развалить U-2 на части.) Хайнлайн ни словом не обмолвился по поводу истории о «заблудившемся метеорологическом самолёте».

Во второй статье «"Интурист" изнутри» Хайнлайн обобщал свой опыт и рекомендовал другим поступать так же, как он. «Если ни вежливое упрямство, ни шумная грубость не сработают, используйте прямое оскорбление», – писал он. И ещё: «Даже самый высокомерный советский гражданин страдает от комплекса неполноценности, когда сталкивается со свободными гражданами западного мира, особенно американцами».

Однако, когда я читал эти статьи, мне подумалось, что умение признавать, что человечеству ещё есть куда взрослеть, и умение действовать мудро и адекватно – это две разные вещи. Когда-то Хайнлайн умел рассуждать о человеческой зрелости, но нужно помнить, что между рассуждением и достижением лежит изрядная дистанция.

Дело в том, что поначалу я читал Хайнлайна бессистемно, его вещи появлялись в моей библиотеке либо когда мне удавалось их найти в журналах, либо по мере того, как они были переписаны Хайнлайном и опубликованы в виде книг, или собраны и переизданы в сборниках. Для меня не имело значения, что я читаю их совершенно не в том порядке, в каком они изначально были написаны и опубликованы. Ведь всё это был Хайнлайн.

Я совершенно не осознавал тот факт, что Хайнлайн, который говорил со мной наиболее сильно, не был Хайнлайном настоящего момента. Это был Хайнлайн периода 1941-1942 годов. Именно он выделился из прочих писателей-фантастов и поразил умы читателей НФ широтой и глубиной «Истории Будущего». Именно его рассказы наводили на мысль, что существует более высокая система отсчета, чем наши обычные повседневные заботы; что то, что мы принимаем за «реальность», на самом деле конструкция, которую мы сами же и создали, и потому несём за неё ответственность; и что впереди нас ждёт настоящая взрослая работа.

Романы, адресованные молодёжи, которые Хайнлайн писал после войны, не были столь же глубокими и завораживающими. Но даже если они не потрясли основы моего бытия, как старые вещи Хайнлайна, эти истории целенаправленно работали на расширение моих представлений о потенциальной сфере человеческой деятельности – не в последнюю очередь это касается концепции Фонда Дальних Перспектив из романа «Время для звёзд».

Однако, хотя в Хайнлайне и так уживались метафизик, которого интересовало наше отношение к природе бытия, и учитель, наставник уэллсовских самураев, ставящий долгосрочные цели и объясняющий глубочайшую ответственность, в нём нашлось место и для других личностей. Как минимум, ещё трое: сентиментальный патриот, которому нравится носить форму, нести службу и зарабатывать поощрения в виде ужина с капитаном; революционер-либертарианец, размахивающий плакатом с надписью «Не наступай на меня»; и солипсист, сомневающийся в реальности всего, кроме себя самого.

Все эти разные, порой противоречивые тенденции присутствовали в текстах Хайнлайна с того момента, как он начал писать, именно это и делало их неизменно увлекательными. Однако в его довоенной литературе преобладал Квест (так Хайнлайн в частном порядке назвал поиск личного и общечеловеческого смысла) – и Квест подчинял себе все прочие структурные элементы.

А поскольку весь личный диапазон Хайнлайна, от благородного и дальновидного идеалиста до самодовольного хулигана, все эти годы проявлялся частично, а иногда и полностью в пределах одной и той же истории, а я освоил список опубликованного Хайнлайна как попало, изменения, которые претерпело его творчество за эти годы, не были для меня очевидны. И только после того, как я прочитал все его старые вещи и начал читать новые по мере их публикации, я, наконец, начал понимать Хайнлайна таким, каким он был сейчас, в конце 50-х.

К тому времени, когда я постучался в его дверь, чтобы выразить ему свою благодарность и признать его своим учителем, Квест уже не был для него приоритетом. И он вовсе не чувствовал себя обязанным принимать молодых людей только потому, что они считали себя его учениками (хотя он был готов смириться с их похвалой).

В 1958 году появился «Имею скафандр – готов путешествовать». Я нашёл его восхитительным, жемчужиной среди ювенильных романов Хайнлайна. Мне нравились его масштабные изменения: от заднего двора маленького городка к Луне, затем на Плутон, потом к планете звезды Вега, а затем в другую галактику – и домой.

Однако в решающий момент, ближе к концу рассказа, когда человечество предстаёт перед судом, и нам дают понять, что, если наш вид будет признан ущербным, наша планета будет выброшена из обычного пространства-времени, главный герой Хайнлайна, Кип Рассел, кричит:

«Черт с вами, забирайте нашу звезду – вы ведь на это способны. На здоровье! Мы сделаем себе новую звезду, сами! А потом в один прекрасный день вернёмся в ваш мир и загоним вас в угол – всех до одного!»[8]

[8] Перевод Ю.Зараховича.

Его слова не показались мне смелыми и решительными, скорее, заносчивыми и мстительными. Я предпочел бы, чтобы от нашего имени говорил кто-то более мудрый.

В конце романа Кип возвращается домой, и в аптеке, где он работает, его задирает один городской придурок. В ответ Кип обливает его шоколадным солодом. И я не мог не задаться вопросом, была ли такая реакция адекватна для того, кто только что побывал в другой галактике, представляя человеческую расу, не говоря уже о том, такой ли должна быть подлинно триумфальная нота, которой можно завершить историю.

В том же 1958 году Хайнлайн опубликовал «Кто наследники Патрика Генри?». Когда я, наконец, прочёл этот призыв, я отреагировал на него более сдержанно, чем намеревался по первому побуждению. Это произошло потому, что Хайнлайн, которого я знал прежде, изменил мои взгляды, познакомив с более широкой и более значимой системой координат, чем мир, который я видел вокруг себя здесь и сейчас (в то время как Хайнлайн, написавший это объявление, пытался заставить меня принять чью-то сторону в игрищах коммунистов/антикоммунистов, трубя в горн, размахивая флагом и цитируя Отцов-основателей).

Мне не нравится, когда меня пытаются куда-то втянуть подобным образом. Когда Хайнлайн переписывал свою первую повесть «Если это будет продолжаться...», он сформулировал это следующим образом:

«Свободного человека не надо «натаскивать»! Свободные люди свободны потому, что они упрямы и несговорчивы и предпочтут сами вляпаться в собственное дерьмо, но не позволят задурить им голову самозваным мозгоправам!»[9]

[9] Чертовски жаль, что я не смог в своё время навести полный глянец на этот абзац в булычовском переводе. Но хотя бы здесь он прозвучит, как надо.

Но затем, в 1959 году, Хайнлайн пошёл дальше, обесценивая относительную значимость других людей. В его рассказе «Все вы, зомби…», герой, который является для себя одновременно и матерью, и отцом, сомневается в существовании всех и вся, кроме других аватаров её/его самого:

«Я знаю, откуда пришёл я – но откуда взялись все вы, зомби? ... На самом деле вас здесь вообще нет. Здесь нет никого, кроме меня – Джейн – я здесь, одна, в темноте. Мне так вас не хватает!»[10]

[10] Концовку рассказа на русский более-менее адекватно перевёл только Вязников, здесь я лишь чуточку изменил.

«Все вы, зомби...» получился умной, даже блестящей историей. Но в каком состоянии ума был Хайнлайн, чтобы задумать и написать это? И кого, по его мнению, он имел в виду, говоря «все вы, зомби»?

В 1959 году Хайнлайн также опубликовал «Звёздный десант». И этот роман, номинально предназначенный для молодёжи, вызвал у меня много вопросов.

История рассказывает об обществе будущего, в котором государственная служба является необходимым условием гражданства. И особенно прославляет службу в армии, борьбу с инопланетным врагом, с которым нельзя общаться, а можно только противостоять.

Но через шесть месяцев я сам оказался в армии США и смог наблюдать за вооруженными силами собственными глазами. То, что выпало на мою долю, оказалось отнюдь не достойной восхищения службой. Армия старательно изображала, что всё делается так, как должно, и всё выглядит замечательно, но на самом деле это была пустая трата времени (плюс немного коррупции), и требовалось просто тянуть лямку. В «Heinlein in Dimension», опираясь на собственный опыт, я написал: «Звёздный десантник и вполовину не так великолепен, когда сидит на своей заднице, в десятый раз полируя своё оружие, за отсутствием лучшего занятия».

Более того, «Десант» наводит на мысль, что конфликт между людьми и инопланетянами подпитывается не только непримиримой враждебностью Багов, но и убеждениями людей и их поведением. Рико, главный герой романа, говорит нам:

«Человек есть то, что он есть, дикое животное с волей к выживанию и (пока) способное противостоять всем конкурентам. До тех пор, пока человек не примет это, всё, что он говорит о морали, войне, политике – да о чём угодно – это чушь собачья. Правильная мораль возникает из знания того, что есть Человек, а не из того, каким бы его хотели видеть прекраснодушные болваны и добродетельные тётушки Нелли.

Вселенная даст нам знать – позже – есть ли у Человека какое-то «право» по ней расселяться.»[11]

[11] Все переводчики «Десанта» этот пассаж переводят по-разному, трудно выбрать лучший. Пусть будет мой вариант.

В связи с этим хочется спросить, если вы ненароком наступили на ногу кому-то, кто считает себя «диким животным с волей к выживанию», каковы ваши шансы избежать драки?

Тот Хайнлайн, что учил меня, не изображал вселенную местом, полным вражды, конкуренции или произвола. Вместо этого он писал о пластичной реальности, которая была отражением нашего собственного состояния ума, он писал о звёздной вселенной, которая сейчас, возможно, слишком стремительна для нас, но с которой со временем мы можем справиться.

Так что же это было? Действительно ли враждебные Баги прятались Там В Темноте, только и ожидая возможности напасть на Буэнос-Айрес? Или воинственные взгляды сами себя подогревали и толкали на воинственное поведение, словно собака, лающая на своё собственное отражение? Быть может, самом деле истинной проблемой были не Баги, а мы сами и наше собственное мировосприятие?

Хайнлайн, написавший «Звёздный десант», хотел, чтобы я рассматривал Человека как дикое животное, природа которого такова, какая она есть, и которая не может быть иной. Но мой Хайнлайн-учитель говорил, что люди ещё не достигли зрелого состояния, как индивидуально, так и в общественном отношении, и им ещё требуется немного повзрослеть.

Кто из них двоих был прав?

Я не хотел быть таким глупым, оторванным от реальности или даже аморальным и не-человеческим, как прекраснодушные болваны или добродетельные тётушки Нелли, но будущее человечества, во имя которого я должен был трудиться (к чему готовил меня Хайнлайн), совсем не походило на то, где Человек будет распространяться по Вселенной под предводительством звёздных десантников в силовой броне, которые будут сметать с дороги всех, кто косо на нас посмотрит – пока Вселенной не надоест это шоу, и нас не выставят за дверь.

Это не было даже гамбургером научной фантастики. Это была варёная котлета.

Что могло произойти с Хайнлайном? Я не знал, но мне было интересно.

Когда осенью 1959 года я снова писал Хайнлайну, я попросил объяснений. Я сформулировал свой вопрос в терминах того, что Хайнлайн ранее писал об атомной опасности. По сути, я спросил его: «В прошлом вы говорили, что радиация вредна. Как в свете этого можно оправдывать новые ядерные испытания?»

Его ответом был список книг, которые Хайнлайн велел мне прочесть. Книги сказали мне: «Коммунисты идут!».

Как говорят суфии: «Вопрос о небе. Ответ о верёвке».

Поэтому, на случай, если Хайнлайн неправильно понял, о чём я спрашивал в первый раз, я написал ему снова и повторить свой вопрос. И заодно попросил прояснить то странное рассуждение о пользе радиации, которое я только что прочитал в «Звёздном десанте».

И в этот момент Хайнлайн, выступая через миссис Хайнлайн, вежливо отказался обсуждать со мной дальнейшие вопросы.

В 1973 году в письме, которое не было мне адресовано, но предназначалось для моих глаз («Я не думаю, что мистеру Паншину понравятся некоторые вещи из этого письма»), Хайнлайн описал наш обмен мнениями. Он сказал, что я был «нахальным, обожающим споры подростком», который написал ему много длинных и утомительных писем, на которые отвечал он сам или миссис Хайнлайн, пока им «не надоели его манеры и его нелогичность, и они перестали отвечать... и через некоторое время он перестал писать, к нашему большому облегчению».

Я думаю, что, задав ему свои вопросы, я тем самым наступил Хайнлайну на любимую мозоль.

Но учитель, который не терпит вопросов, – это не учитель. И Хайнлайн, в настоящее время проживавший в Колорадо-Спрингс, закрыл передо мной дверь. Если раньше я был его учеником, то теперь я им перестал быть.

Чтобы сохранить хоть что-то из того, что я от него получил, я должен был решить для себя, в каком из своих проявлений Хайнлайн остаётся для меня актуальным. Вместо того чтобы учиться у Хайнлайна, как раньше, мне пришлось начать изучать Хайнлайна.

Не могу сказать, что школа меня многому научила. В основном я извлекал уроки из чтения, которое выбирал самостоятельно. Поэтому именно Роберта Хайнлайна я считал своим настоящим учителем.

Поначалу Хайнлайн был запретным плодом, который я должен был красть. Я впервые встретился с ним на страницах журнала «Boys' Life» моего старшего брата Дэнни. К этому журналу, как он болезненно-ясно дал понять, мне нельзя было прикасаться. Тем не менее, я к нему однажды прикоснулся, и нашёл в нём историю с продолжением, в которой говорилось о бойскауте будущего, который эмигрирует с отцом на Ганимед.

В этой истории было что-то такое, что меня зацепило, и мне захотелось её прочитать. До этого я никогда не проводил время в воображаемом Будущем. И в меня никогда не попадал метеорит на пути к Ганимеду, и я никогда не портил свою скаутскую форму, затыкая ей дыру.

Мне приходилось быть настороже, читать в пол-глаза, постоянно оглядываясь через плечо, чтобы следовать за «Фермером в небе» (или «Satellite Scout», как он тут назывался) по всем четырём номерам журнала. Несомненно, из-за этого я ещё сильнее увлёкся Хайнлайном и научной фантастикой.

Научная фантастика стала моей персональной подрывной литературой. Она рассказывала мне о вещах, выходящих за рамки обыденного мира вокруг меня. И мне не терпелось прочитать всё, что я мог найти.

Я разыскал другие ювенильные романы Хайнлайна в Государственной библиотеке Лансинга, прочитал их все и не по одному разу. Каждый раз, приходя в библиотеку, я надеялся найти что-нибудь новенькое. В этой серии книг Хайнлайн целенаправленно расширял мой кругозор. Не привлекая внимания к этому факту, а просто делая это, он шаг за шагом вел меня от Луны к звёздам и заставлял меня чувствовать, что я – там.

Потом, когда я учился в седьмом классе, я обнаружил «Зелёные холмы Земли» Хайнлайна в виде сигнального экземпляра в мягкой обложке для школьного книжного клуба[6]. Я сразу же его схватил и оказался в центре Истории Будущего Хайнлайна. Там даже была схема будущего, полная тайн и загадок, которую я должен был изучить.

[6] Не нашёл других упоминаний о таком издании. В 52-80-х гг «Холмы» выпускало в мягкой обложке «Signet», и это могло быть одно из сигнетовских изданий, но у этого сборника, мне кажется, не было шанса попасть в рекомендованный список Библиотечной Ассоциации.

Могла ли на самом деле в Литтл-Америке произойти революция? А религиозная диктатура в США? Кто такой Вурхис и какими могут быть «финансовые предложения Вурхиса»? А ведь ещё была последняя запись в таблице: «Гражданские беспорядки, за которыми последовал конец юности человечества и начало первой зрелой культуры». Неужели современное нам общество взрослых людей всё ещё пребывает в подростковом состоянии и ему требуется повзрослеть? Какой будет по-настоящему зрелая человеческая культура?

Для меня было откровением, что будущее может иметь сложную природу, состоящую из взаимосвязанных частей, и что это будущее может говорить со мной, находящимся в прошлом – через Хайнлайна, выступающего в роли посредника, – чтобы сообщить мне, что впереди меня ждёт работа, которую поставит перед собой по-настоящему повзрослевшее человечество, и что к этому нужно готовиться.

Хайнлайн был тем человеком, что помогал мне ориентироваться в пространстве и времени. Он постоянно знакомил меня с новыми для меня фактами, ссылками и перспективами. Он расширил для меня размеры и сложность окружающего мира, а также показал мне ограниченность моих взглядов на жизнь.

В Государственной библиотеке среди ювенильных книг Хайнлайна случайно затесался экземпляр «Уолдо и Магия, Инкорпорейтед» – я так и не смог понять, как он там очутился. Это была чрезвычайно сложная книга для 12-летнего юнца – в частности, рассказ «Уолдо», в котором явно отрицалось, что реальность имеет фиксированную природу. Оказалось, что такое нелегко проглотить.

Потом я поискал научную фантастику и во взрослом отделении Государственной библиотеки. Но всё, что я смог найти в картотечном каталоге под заголовком «Научная фантастика» оказалось парочкой сборников рассказов с названиями «Приключения во времени и пространстве» и «Сокровищница научной фантастики».

Я отважился вернуться к стеллажам, чувствуя себя незваным гостем, которого в любой момент могут обнаружить и выгнать вон, ведь мне было всего двенадцать, и мне не полагалось смотреть книги для взрослых. И там, в глубине лабиринта книжных полок, я обнаружил гигантские ранние антологии НФ, которые станут моим базовым образованием в области классической научной фантастики: Хили, МакКомас и Грофф Конклин.

Именно в первой антологии Конклина «Лучшая научная фантастика» я натолкнулся на «Вселенную» Хайнлайна. В ней Хайнлайн проводит мысль, что может существовать никем не признаваемая, но более обширная и более близкая к реальности система отсчета, выходящая за ограниченные рамки обычной жизни. Ещё он сказал, что люди могут активно сопротивляться попыткам исследовать такую систему.

Только не я. Не я. И всё же я мог сопереживать этим людям. То, что Хайнлайн хотел мне сказать, могло быть всем, с чем я мог справиться, и даже больше, психологически и эмоционально.[7]

[7] Абзац мне не даётся, мозг буксует (чортова постковидка), вот оригинал, и сообщите мне, если сможете его сформулировать нормальным русским языком: «Not me. Not me. And yet, I could empathize with those people. What Heinlein had to say to me could be all that I could handle and more, psychologically and emotionally»

Помню, мне было 13, я был в летнем скаутском лагере, и однажды мне пришлось просидеть там целый день одному, из-за того, что я обгорел на солнце. Перед уходом командир патруля вручил мне для чтения книгу «Кукловоды» в мягкой обложке, и я впервые узнал, что он тоже читает научную фантастику.

Даже обложка этой книги нервировала своей мрачностью, динамизмом и подтекстом угрозы и конфликта. На странице 101 «Бесконечных миров», недавно вышедшей книги Винсента ди Фейта о фантастическом искусстве, есть большая репродукция оригинальной картины Стэнли Мельцоффа. Ди Фейт называет её «одной из немногих коммерческих картин НФ, которые по праву можно назвать шедеврами». Взгляните на неё, и вы поймёте, как на меня подействовала её тревожная аура угрозы.

Я сидел в лагере средь бела дня один-одинёшенек, время от времени украдкой поглядывая на тревожную картинку на обложке. Я был напуган, но единственное, что мне оставалось, это через силу продолжать читать историю Хайнлайна о людях, захваченных контролирующими разум слизняками с Титана и превращённых в зомби, лишённых собственной воли.

Однако куда больший вызов Хайнлайн бросил моим представлениям о том, кто я такой, и что я должен с собой делать.

Я впервые прочитал «За этим горизонтом», когда мне было 14 лет. Это было вечером, когда я присматривал за детьми Андерсонов, что жили через улицу, и после я так и не смог прийти в себя. Повороты этого романа были настолько необычны, а вопросы, которые он поднимал о полезном использовании отдельной человеческой жизни, а также о том, кто или что в конечном итоге может быть ответственным за то, что произошло в этой жизни, были настолько фундаментальными и настолько головокружительными, что я с трудом выдерживал напряжение, которое сам едва ли был способен осознать. Мне пришлось три раза обойти вокруг дома, чтобы взять себя в руки.

И по сей день «За этим горизонтом» остаётся для меня пробным камнем тех вопросов, которые можно задать в форме НФ-произведения.

Ещё подростком я изо всех сил старался прочесть всё написанное Хайнлайном, всё, что сумел найти. Его полное собрание сочинений в те годы было не так доступно, как сегодня. Мне пришлось долго и старательно его собирать. Я внимательно изучал Хайнлайна, пытаясь разобраться в том, что он говорит (потому что некоторые из его высказываний казались мне взаимно противоречивыми), понять их и решить, какое отношение они имеют ко мне.

Если Хайнлайн был моим учителем, и если я чему-то у него научился, так это тому, что нужно воздерживаться от вынесения окончательных вердиктов, нужно выяснять факты, расширять свой кругозор и сферу своих знаний и ответственности. И делать это независимо от того, что могут подумать другие о том, чем, по их мнению, я занимаюсь.

Именно для того, чтобы сказать ему об этом, летом 1957 года я написал Хайнлайну своё первое благодарственное письмо – то, на которое, как я сказал, ему не нужно было отвечать, но на которое он ответил.

Мне только что исполнилось семнадцать. Я считал его ошеломляющим, даже потрясающим писателем. И я никогда раньше не писал подобных писем, никому в жизни. Мне удалось сообщить Хайнлайну, лишь то, что я считаю его рассказы стейком по сравнению с гамбургерами, которыми была вся остальная научная фантастика, которую я читал. Я прибег к псевдо-хайнлайновскому стилю, чтобы выразить свою мысль – это был последний раз, когда я пытался скопировать его стиль.

На самом деле я просто хотел донести до Хайнлайна, что в его рассказах я нашёл более сложный уровень человеческой жизни, человеческого сознания и человеческой зрелости, чем где-либо ещё, и что я благодарен ему за это.

Осенью 1959 года, через год после того, как я отправил Роберту Хайнлайну свою статью по психологии о Сэмюэле Реншоу[1], мы снова обменялись с ним письмами. Я только что прочитал его объявление в газете под заголовком «Кто наследники Патрика Генри?», опубликованное годом ранее, и оно меня встревожило.

[1] Работы Реншоу упоминаются в рассказе Хайнлайна «Бездна».

Впервые я услышал о существовании этого объявления, когда о нём упомянули на вечеринке SF fans and pros (фэны и профи НФ), которая проходила в Чикаго. Я сказал, что не видел этого объявления, и Эрл Кемп (один из партнеров «Advent», издатель книги Деймона Найта «В поисках чуда»[2] и других новаторских книг в области критики научной фантастики), сказал, что покажет мне его, когда мы доберёмся до его дома (эту ночь я собирался перекантоваться у него на диванчике).

[2] Это было в «клубное» издание, аналог наших малотиражек, но полностью легальное и тиражом 1000 шт. Русский перевод А. и Т. Бушуевых второго, дополненного издания «Поисков» выходил в малотиражке «Подсолнечника», 2018 г..

Это объявление – в конечном итоге перепечатанное в сборнике Хайнлайна «Расширенная Вселенная»[3] – было откровенно навязчивым и изобиловало трубными звуками и развевающимися флагами. Оно призывало к продолжению ядерных испытаний и рассматривало их как акт патриотического противостояния Коммунистической России – при этом дальнейшие испытания бомб приравнивались к свободе, а угроза, исходящая от коммунизма – к смерти.

[3] Русский перевод А.Петрушиной «Кто подхватит знамя Патрика Генри?» вышел в сб. «Расширенная Вселенная» в «Азбуке», 2020 г.

Это меня очень встревожило. Я не был сторонником атмосферных испытаний бомб. У меня были сомнения в том, что противодействие коммунизму может служить достаточным оправданием для радиоактивных осадков в молоке американских и иностранных детей, которые не имели права голоса в этом вопросе. Это выглядело как отказ в свободе другим во имя сохранения свободы для себя.

Ещё больше меня обеспокоило одно заявление, которое мне встретилось в новом романе Хайнлайна «Звёздный десант». В нём рассказчик Хайнлайна утверждает, что радиация необходима для полезных мутаций и процесса эволюции. Он рассказывает читателю о планете, которая была близнецом Земли, но «отсталой», потому что не обладала таким высоким уровнем естественной радиации, как Земля, и, следовательно, имела нездорово низкий уровень мутаций.

Это было очень коварное утверждение, нечто среднее между серьёзным заявлением, хитрой шуткой и ловушкой для простаков. В контексте текущей ситуации смысл этого отрывка (в контексте романа это был совершенно бессмысленный пассаж) заключался в том, что нам нужно проводить больше атомных испытаний, это было серьёзное заявление. С другой стороны, если радиация не просто давала дополнительные преимущества, но была эволюционной необходимостью, то Хайнлайн этим абзацем прохаживался на счёт людей, которые были настолько глупы, что выступали против ядерных испытаний, хотя эти испытания на самом деле оказывали им услугу, которую они не ценили, потому что не слушали тех, кто разбирается в теме. И наконец, это была ловушка, расставленная для неосторожного читателя, потому что на самом деле Хайнлайн ничего не говорил о ядерных испытаниях, ведь в упомянутом отрывке речь шла только о «естественной радиации».

Однако, несмотря на возможность иного прочтения, заложенную в данном отрывке, я не мог не думать, что его предполагаемый посыл заключался в поддержке продолжения испытаний и призыву взрывать ещё большее количество бомб. И это меня не устраивало.

В пятидесятых у меня была возможность увидеть Джона Уэйна, любимого актёра моего детства, в роли следователя Комиссии по антиамериканской деятельности Большого Джима МакКлейна, который вытаскивает на свет божий скрытых коммунистов. А несколько лет спустя я увидел его в роли Чингисхана. Этот фильм, «Завоеватель», снимали с подветренной стороны полигона Юкка-Флэтс в штате Невада, после прошедших на нём одиннадцати ядерных испытаний. Со временем они станут печально известны благодаря сильному радиоактивному загрязнению.

От рака умрёт не только Джон Уэйн, убеждённый антикоммунист, но и режиссёр фильма, а также более сорока членов актерского состава и съемочной группы. Не говоря уже о множестве обычных американских граждан в западной части штата Юта.[4]

[4] Съёмки фильма «Завоеватель» проходили в 1956 году в 130 милях от полигона и через год после упомянутой серии испытаний. Однако взрывы выбросили в атмосферу большое количество изотопов стронция-90 и цезия-137, периоды полураспада которых составляют соответственно двадцать восемь и тридцать лет. К 80-м годам прошлого века та или иная форма рака была выявлена у 91 участника съёмок, 46 человек умерли, в т.ч. режиссёр Дик Пауэлл и главные актёры Джон Уэйн и Сьюзан Хейворд.

Несмотря на то, что в 1959 году этот долгосрочный результат ещё не проявился, читатель рассказов Хайнлайна «Неудовлетворительное решение» и «Долгая вахта» вполне мог предвидеть нечто подобное.

Вопрос, который я попытался задать Хайнлайну после того, как прочитал «Наследников Патрика Генри», звучал примерно так: достаточно ли апеллировать к патриотизму, чтобы тем самым оправдать реальные человеческие жертвы, к которым приведут испытания ядерных устройств?

Хайнлайн мне ответил. Он прислал мне список книг и написал, что я не буду достаточно информирован о сути проблемы, пока их все не прочитаю. Я нашёл эти книги в библиотеке Мичиганского университета и действительно их прочитал. Всё это были брошюрки одного направления, их авторы стояли чуть правее Джозефа Маккарти в своей антипатии к коммунизму и Советскому Союзу.

Одна книга, которая врезалась мне в память, рассказывала о том, что оружие и военная техника, которые мы поставляли русским во время Второй мировой войны, были решающим элементом, позволившим им переломить ход войны, однако русские никогда не признавали степень своего долга перед нами и не возвращали нам этот долг.

Я нисколько не сомневался в точности этого рассказа, но меня оттолкнул его обвинительный, самоуверенный и самодовольный тон. Дефолт России не казался мне каким-то смертным грехом, который непременно следует разоблачить. На мой взгляд, это был лишь один из незакрытых вопросов, оставшихся после Второй мировой войны, и в нём не было ничего особенного. Просто кто-то, как всегда, оказался неспособен заплатить нам то, что, по нашему мнению, нам задолжал.

Именно тогда, пробираясь по списку книг, присланному Хайнлайном, я прочитал его «Звёздный десант». Но «Десант» лишь помог мне ещё раз осознать одну вещь, которую я и так уже понял: в книгах, рекомендованных Хайнлайном, было полным-полно доказательств реальности враждебной, подрывной и беспощадной Красной Угрозы, но ни в одной из них не рассматривался вопрос, который я ему задал. Ведь я спрашивал Хайнлайна не о том, нужно ли бороться с коммунизмом, а том, полезны ли для людей радиоактивные осадки.

Я восхищался Хайнлайном, как никем другим, и у меня не было никакого желания спорить с ним о России. Поэтому в ответном письме я написал, что прочитал предложенные им книги, и повторил свой вопрос, очень тщательно подбирая слова. Разумеется, из этих слов должно было стать очевидным, что меня и его беспокоили совершенно разные вещи.

На этот раз мне ответила миссис Хайнлайн. Она сказала, что мистер Хайнлайн сейчас работает над романом – предположительно, это был «Чужак в стране чужой» – и не может продолжать нашу с ним переписку.

В начале 1960 года я бросил колледж и записался добровольцем в армию. Я прослужил в армии США чуть больше двух лет, последние тринадцать месяцев дислоцировался в Корее. Хотя меня готовили на специалиста по профилактической медицине, в Корее я больше занимался тем, что печатал на машинке служебные документы своего подразделения, нежели какой-то реальной работой в сфере профилактической медицины.

Фактически, за всё время службы (если не считать те несколько месяцев, когда я печатал на машинке) меня ни разу не попросили сделать что-то более конструктивное, чем маршировать, стоять, сидеть или ехать куда-то на машине. Армия оценила моё усердие и преданность делу и вознаградила меня, повысив до рядового первого класса.

Чем я действительно хотел заниматься, так это писать рассказы. Я продал свой первый как раз перед тем, как записался на службу. Он будет опубликован в ноябрьском номере журнала «Seventeen» за 1960 год.

Следующая возможность заняться литературой появилась у меня в 1961 году, когда я воспользовался пишущей машинкой нашего отряда в лагере Красное Облако в Уиджонгбу. В августе, сентябре и начале октября того же года я написал короткую научно-фантастическую новеллу из 20 000 слов, которая в конечном итоге станет финальной третью «Обряда посвящения».

За прошедшие годы многие люди почувствовали, что этот роман как-то связан с Робертом Хайнлайном. Старый добрый Чарли Браун даже назвал его «лучшим ювенильным романом Хайнлайна, которого он никогда не писал», как будто «Обряд Посвящения» был книгой, которую Хайнлайн стал бы писать, должен был написать или мог, но почему-то так и не удосужился написать.

Но в этой книге нет звучания Хайнлайна – она не пытается имитировать его фирменный повествовательный голос. Она не заимствует вИдение Хайнлайна и не повторяет идеи Хайнлайна. И это не пересказ какой-либо из историй Хайнлайна. В ней даже есть много такого – например, народные сказки – что уж совсем не похоже на тексты Хайнлайна.

Так можно ли утверждать, что эта история как-то связана с Робертом Хайнлайном?

Что ж, она связана с ним более чем одним способом, и я это сейчас покажу.

Наиболее существенная связь между «Обрядом Посвящения» и Хайнлайном, та, из которой вытекают и на которой основываются все остальные связи, заключается в следующем:

Моя неудачная переписка с Хайнлайном осенью 1959 года, вместе с предшествующим обменом письмами, который у нас состоялся, оставила мне несколько серьёзных вопросов, которые требовали ответа. Эта история была моей лучшей попыткой разрешить их для себя.

Думаю, можно сказать, что короткая новелла, которую я написал в лагере Красное Облако в 1961 году, была моей попыткой как-то оценить, измерить Хайнлайна, выяснить, чем я от него отличаюсь и найти свой собственный путь.