Блог


Вы здесь: Авторские колонки FantLab > Авторская колонка «Алекс Громов» облако тэгов
Поиск статьи:
   расширенный поиск »


Статья написана 26 апреля 2019 г. 17:22

Каждый месяц Алекс Громов рассказывает о 9 книгах

«Конфуций родился тогда, когда отец его Шу Лянхэ был уже стариком. Отец его, будучи солдатом, женился рано, но жена рожала ему только дочерей — девять дочерей и ни одного сына. От наложницы у него был сын по имени Бо Ни (Мэн Пи), горбун. Когда ему было уже семьдесят с лишком лет, он стал искать другую жену из рода Янь, от которой впоследствии родился Янь Хай, любимый ученик его сына. В семье Янь было три дочери, младшую из которых звали Янь Чжи. Янь однажды говорит им: "Я знаю Лянхэ, коменданта Цзоу. Отец и дед его были только учеными, но предки его до них происходили от мудрых императоров. Это человек десяти футов роста и необычайной силы, и я бы очень желал породниться с ним. Хотя он стар и серьезен, вы не должны отклонять его. Которая из вас трех будет его женой?" Две старшие дочери молчали, а Янь Чжи сказала: "Зачем ты спрашиваешь нас, отец? Это тебе надо решать". "Хорошо, — сказал отец в ответ ей, — ты будешь его женой". Янь Чжи сделалась поэтому женою Лянхэ и родила Конфуция, которому дали имя Цю, а прозывали Чжун Ни».

Павел Буланже. Жизнь и учение Конфуция

Написанная более века назад, еще во времена Российской империи книга отечественного писателя, мемуариста и издателя, в популярной форме рассказывает биографию и идеи философа. В введении описано, как в России воспринимали Китай и его традиции, жизненный уклад в начале XX века, присущие этой стране добродетели и сложности взаимоотношений с европейскими державами, ведшими агрессивную колониальную политику.

В издании рассказывается о предках Конфуция, его юности, смерти матери, начале его деятельности как учителя. Одна из глав посвящена деятельности Конфуция-чиновника, рассказу о том, как при поступлении к нему дела на рассмотрение Конфуций собирал мнения различных лиц по этому поводу, и о том, какая слава о его реформах распространилась за пределами державы, где он был министром.

Вторая части книги – это «Изложение китайского учения Конфуция Львом Николаевичем Толстым» (автор книги, Павел Александрович Буланже, был последователем Льва Толстого). Завершающая часть – Чжун-Ю «О неизменных законах духовной жизни» с предисловием философа Чэна.

«Конфуцию шел теперь 69-й год. Мир к нему не был слишком любезен. В каждом государстве, которое он посещал, он встречал какое-нибудь разочарование или горе. Конфуцию оставалось еще пять лет жизни, но и они не были радостнее его прошлого. Действительно, он достиг того состояния, как он говорит нам, в котором он мог следовать влечениям своего сердца, не отступая от того, что он находил правильным; но другие люди тем не менее не были склонны поступать по его советам. Гэ и Цзи Кан часто беседовали с ним, но он не имел веса в управлении государственными делами, и мудрец решил заняться окончанием своих литературных трудов. Он написал, говорят, предисловие к Шу-цзин, тщательно продумал все обряды и церемонии, установленные мудростью древних королей и мудрецов, собрал и привел в порядок древнюю поэзию и предпринял реформу музыки. Он сам говорит нам: «Я вернулся из Вэй в Лу, и тогда была реформирована музыка, и обрывки императорских песен и похвальных песен были приведены в должный порядок».


«Что касается Ксенофонта, то он нигде впрямую не касается темы воспитания спартанских царей, даже в трактатах, непосредственно посвященных Спарте и царю Агесилаю. Подобное умолчание, конечно, проще всего объяснить тем, что эта сторона жизни царей ничем не отличалась от общепринятых стандартов, и цари, подобно всем прочим спартиатам, получали общественное воспитание. Добавим к этому, что Ксенофонт, говоря о традиционном аристократическом воспитании юных персов в своем историко-утопическом романе «Киропедия», рисует картину, которая, бесспорно, является сколком со спартанской системы: наравне с прочими детьми богатых и знатных персов в эту систему общественного воспитания вовлечен и будущий царь Кир Старший (I. 3. 1). Трудно не увидеть здесь аналогии с воспитанием спартанских царей».

Лариса Печатнова. Спарта. Миф и реальность

Как известно, легендарная Спарта была весьма закрытым обществом. Причем, в прямом смысле – в воинственный город-государство не допускали чужаков, а граждан без крайней необходимости, наоборот, не выпускали. В книге видного антиковеда, профессора Санкт-Петербургского университета описаны многие малоизвестные факты.

Так, в конце V века до н.э. спартанцы заключили три тайных договора с персами. И во время последующей Пелопоннесской войны соплеменники прославленного царя Леонида использовали для финансирования своих боевых действий именно персидские деньги. На них был построен большой флот, что позволило спартанцам и их союзникам успешно противостоять традиционно господствовавшим на море Афинам. А потом и разгромить их.

При этом специфическая форма быстрой смены власти в Спарте обеспечила персам изрядную головную боль – каждый раз к персидскому царю приезжали новые послы от новых правителей. Предложения для переговоров тоже каждый раз формулировались иначе.

Зато еще раньше спартанцы не стали препятствовать восстановлению в Афинах разрушенных персами городских стен. Есть свидетельства, что обеспечил это афинский стратег Фемистокл, который попросту подкупил спартанских эфоров.

«Павсаний дважды привлекался к суду за свою двусмысленную позицию по отношению к персам и за поведение, сильно отличающееся от модели, принятой в спартанском обществе. Спартанцев, находящихся под его командованием, особенно раздражало то, что он окружил себя двором подобно восточному монарху. Но кроме демонстрации собственных амбиций Павсаний еще в бытность его главнокомандующим объединенными греческими силами совершил целый ряд поступков явно провокационного характера, которые не могли не вызвать негативную реакцию в Спарте.

Особенно скандальной и возмутительной представлялась его женитьба на дочери Мегабата, сатрапа Даскилия (Her. V. 32). Тем самым он нарушил спартанский обычай, предписывающий жениться только на спартанских гражданках (Plut. Agis 10. 4; 11). Кроме того, Павсаний тайно оказал большую услугу персидскому царю: он возвратил Ксерксу попавших в плен родственников (Thuc. I.128. 4—5). Эта акция регента вполне «тянула» на обвинение в государственной измене. Упорно ходили слухи, что он обещал заставить всех греков стать вассалами Персии, если ему будет дана в жены дочь Великого царя».



«Еще при жизни он получит прозвища: «Славный», «Блистательный», «Победоносный», «Мудрый»; но одно вскоре возобладает над другими и пребудет в веках: «Великий». Оно неразрывно сольется с именем. «Carolus Magnus» латинских текстов, «Karl der Grosse» у немцев, «Charlemagne» у французов — таким войдет он в легенду, из поколения в поколение оставаясь эталоном для царственных подражателей — Фридриха Барбароссы в XII столетии, Филиппа Доброго — в XV, Карла Пятого — в XVI, Наполеона — в XIX.

Чем заслужил он подобную честь? Завоеваниями? — но они оказались эфемерными и едва пережили завоевателя; административными реформами? — но они почти не поднялись над уровнем установлении предков; экономическими преобразованиями? — но они были ничтожными; достижениями в области культуры? — но сегодня придуманный кем-то термин «каролингский ренессанс» обычно заключается в кавычки. Так в чем же здесь величие?

Не станем торопиться. И, прежде всего, заметим: вряд ли корректно мерки сегодняшнего дня применять к VIII—IX векам. Империя Александра Македонского тоже распалась после смерти завоевателя, не слишком усердно занимавшегося реформаторской деятельностью, и тем не менее в глазах потомства он остался Великим. Видимо, подлинную сущность явления определяет не то, что лежит на поверхности и может быть сведено к совокупности неких простых истин. Истина синтезирующая всегда много глубже и определяется не с первого взгляда, требуя проверки длительным временем. Франкский король и император Карл, сын короля Пипина, эту проверку выдержал, о чем свидетельствуют постоянно появляющиеся на Западе новые исследования о его жизни и деятельности, а с 1950 года в городе Ахене, столице империи Карла, проводится ежегодное присуждение премии его имени лицам или организациям, внесшим особый вклад в дело европейского единства.

Впрочем, здесь не все так просто и гладко, как может показаться на первый взгляд. Уже кое-кто из младших современников Карла относился к нему неоднозначно и даже предрекал душе его адский пламень. А позднее, как это бывает обычно, в дело вмешались политика и политические амбиции, не раз осложнявшие восприятие образа великого императора. Ибо если в иные эпохи французские и немецкие исследователи рьяно оспаривали его друг у друга в качестве «основоположника» их национальной истории, то в других случаях они из тех же побуждений и с такой же ретивостью открещивались от него».

Анатолий Левандовский. Карл Великий: через Империю к Европе

Встречаются исторические фигуры, реальная жизнь и деятельность которых заслонятся в массовом сознании людей легендами и преданиями. К таким персонам относится и Карл Великий, вошедший в историю человечества как создатель европейской империи, так и не пережившей смерть своего творцами. Первая глава посвящена предшественникам Карла, варварским королевствам, римским папам. Вторая глава – созданию империи, тайне императорского имени, слону от халифа и роли Византии. Последующие главы – «Император» и «От империи – к Европе». Но наибольший интерес может представить пятая, завершающая глава – «От истории к традиции», посвященная судьбе каролингской «Франция», которая со временем превратилась в «милую Францию» средневековых поэтов. Именно эту территорию и стали из века в век славить в жестах («песнях о деяниях») средневековой литературы.

«Говоря суммарно, в жестах и романах средневековья сам император, его родственники и близкие получили вторую жизнь. Все они приобрели новый облик и характер, сохранив при этом некоторые черты, засвидетельствованные историей, и изменив другие почти до неузнаваемости. Исторический Карл, носивший только усы, отпустил седую бороду и прожил вместо семидесяти двести лет, успев за это время слиться не только со своим дедом — Карлом Мартеллом, но и со своим внуком — Карлом Лысым, а его мать, Бертрада, в противовес своему «короткому» супругу, значительно «удлинилась» и стала «большеногой». Не менее деформировались сыновья и внуки Карла, хотя в главном из них, Людовике Благочестивом, точно сохранены его безволие и двоедушие. Из окружения Карла и Людовика «в живых» не осталось никого, за исключением Роланда да еще Гильома Тулузского; впрочем, и эти двое обзавелись и новым обликом, и новой родней: Роланд стал «племянником» Карла Великого, а Гильом получил не менее знаменитых предков. Зато вдруг «ожили» многочисленные герои, которых не знала или почти не знала подлинная история. Появился неугомонный Рено де Монтобан с тремя братьями, появился многострадальный Ожье Датчанин, чей героизм не раз спасал Карла, появились бешеный Рауль де Камбре, предатель Гуенелон и многие, многие другие.

Все они действуют вразброд, но при этом обязательно сходятся в одной точке, и точка эта — их сюзерен, непобедимый император. Недаром давно уже замечено, что даже в знаменитой «Песни о Роланде» подлинным героем является вовсе не Роланд, а его «дядя» — Карл Великий….

Средневековье знало, любило и разрабатывало три больших эпических цикла: об Александре Македонском, о короле Артуре и о Карле Великом. Но два последних имели все же значительный перевес, и объясняется это просто. Македонский завоеватель, при всем своем обаянии и подвигах, столь приятных духу рыцарства, действовал в дохристианскую эпоху, а это, учитывая глубокую религиозность средневекового человека, являлось огромным недостатком, примириться с которым было трудно. Другое дело — британский и франкский властители: здесь великие подвиги сочетались с великой набожностью и любовью к христианскому Богу (хотя в цикле Артура, с его волшебниками, феями и чудесными превращениями в этом отношении все было не так просто и однозначно, как у Карла)…».


«Когда-то Екатерина Великая говорила, что быть придворным — тяжелая работа. В самом деле, в XVIII в. быть при дворе («иметь приезд ко двору») означало постоянную трату многих и многих часов на пребывание в стенах дворца. Посещение его лицами, получающими приглашения-повестки на придворные мероприятия, доходило до 4–5 раз в неделю, включая воскресные и праздничные дни, причем нередко в один день как в утренние (с 9–10 часов), так и в вечерние часы (с 5–6 часов пополудни и до ночи).

Таким образом, помимо государственной службы, придворным лицам предписывалось немалое время находиться в обществе и при этом быть в парадном, положенном по протоколу виде, то есть в дорогой одежде, с хорошими прическами, при драгоценных украшениях, с дорогим экипажем и слугами, но главное — быть готовыми к любезному общению, соблюдению различных этикетных мелочей, участию в церемониях поздравлений, застольях, танцах и пр. От допущенного во дворец лица требовалось выстаивать воскресные и иные праздничные службы в придворных церквах, быть участником или зрителем многочисленных шествий и церемоний. Таким образом, престижная роль придворного человека была хлопотной, поглощала много времени и денег. По сути, она представляла собой второй род службы, так как большинство участников придворной жизни занимали высокие государственные посты и состояли в чинах по Табели о рангах. Другую, меньшую часть придворных составляли праздные представители знатных семей, обладатели титулов и крупных состояний.

Главным лицом и непременным участником практически всех официальных придворных собраний был сам император. Он не только исполнял свою роль монарха перед подданными, но и определял весь строй придворной жизни, рассматривал и утверждал церемониалы и повестки придворных торжеств, состав участвующих в них персон. Придворное общение начиналось с приглашения во дворец, которое имело свои правила. Как и при предшественниках Павла I, в его правление в протокольных придворных мероприятиях участвовали не те лица, которые «нравились» правящей особе, а чины с их «фамилиями» строго по Табели о рангах. Поэтому если императору требовалось присутствие при дворе какой-либо персоны, то она просто жаловалась в нужный чин. Приглашались во дворец по формальному признаку особы от 1–2-го до 1–5-го рангов и реже более низких классов, как мужского, так и женского пола. Лицо, достигшее по служебной лестнице определенного чина, автоматически вместе с его фамилией получало допуск во дворец. С этой точки зрения, большинство придворных протокольных мероприятий являлось для чиновных лиц одним из показателей их престижного положения в обществе и видом поощрения за успешную государеву службу».

Ольга Агеева. Императорский двор России эпохи Павла I

Павел I правил немногим более четырех лет, и до сих продолжаются споры о роли и итогах проведенных им преобразований и нереализованных (и не доведенных до конца) его проектах. Издание рассказывает об императорском дворе во время правления Павла I и проводимых им реформах, в том числе – наследовании престола. Новый «Акт о престолонаследии», зачитанный 5 апреля 1797 года во время церемонии коронации императора в Успенском соборе Московского Кремля, декларировался как общий императора и императрицы Марии Федоровны, которая отказывалась от самостоятельного пребывания на российском престоле и возможности использовать вариант прихода к власти Екатерины II, занявшей трон после низложенного ею супруга.

В тексте подробно рассказывается о том, что же представлял собой двор и система императорских дворцов – поскольку одним из любимых занятий отечественных владык XVIII века было затевание дворцовых строек и бесконечных перестроек дворцов и зданий, воздвигнутых по приказу предшественников. В книге уделено внимание составу правящего дома, образованию и воспитанию юных Романовых, династическим бракам с представителями европейских династий.

Отдельные главы посвящены высшим придворным чинам и придворной службе, различным церемониям (коронации, бракосочетаниям, крещениям, погребениям и трауру), ежегодным царским праздникам и мальтийским торжествам, событиям придворной жизни, визитам европейской элиты и восточных владык, маскарадам и приемам, концертам и театру.

«Все браки, заключенные Романовыми в середине и конце XVIII в., соответствовали нормам чести европейских правящих домов, круг которых был совершенно определенным. Краткие или полные именные списки особ европейской голубой крови от младенцев до преклонных лет вдовствующих особ регулярно публиковались в России с 1730-х гг. (их печатали «Придворные календари» или «Придворные месяцесловы», «Месяцесловы»). В правление Павла I, по «Придворному календарю на 1799 год», краткий список европейских правителей с супругами и наследниками включал 155 лиц, которые относились к 59 правящим домам (исключая лиц, занимавших два престола). При этом относительно Романовых и их европейских родственников в этом «родословном показании» был прописан полный состав фамилий. Русский императорский дом в это время состоял из 13 человек. Дом родственников Марии Федоровны — Вюртемберг-Штутгартский — включал 19 членов от 2 до 45 лет. Фамилия супруги наследника великой княгини Елизаветы Алексеевны, дом Баден-Бурлах и Баден-Баден,— 14 родственников от 4 до 72 лет, а фамилия великой княгини Анны Федоровны, дом Саксен-Заальфельд-Кобургский,— 12 особ от 11 до 75 лет. Полный же перечень всех членов правящих домов Европы был куда больше. По данным «Месяцеслова» на 1776 г., он включал более 500 человек «ныне здравствующих и владеющих в Европе», относившихся к 67 домам (исключая совмещенные с ними 27 домов)».


«В Восточной Европе государственные рубежи никогда не соответствовали четким национальным границам. Кроме того, периферийные районы новых государств не только относились к числу наиболее пострадавших в ходе войны, но и считались отсталыми по сравнению со всей остальной территорией. Поэтому их интеграция и одновременно утверждение государственного суверенитета на окраинах были приоритетом для всех стран этого региона. Так, в Румынии акцент делался на «национализации» территории. Следуя французской модели национальной ассимиляции, Бухарест проводил политику румынизации недавно присоединенных областей. Однако введение в Бессарабии и Буковине румынского языка в качестве обязательного в школах и в университете в значительной мере потерпело неудачу.

Получив Подкарпатскую Русь, традиционно находившуюся под венгерским влиянием, правительство Чехословакии стало проводить политику приоритетных инвестиций и поощрять переселение сюда чехов. Оно стремилось таким образом вырвать эту область из-под влияния соседнего государства и интегрировать ее в национальную территорию.

Схожей тактики придерживался и Государственный совет Финляндии. В целях преодоления экономического отставания восточных окраин здесь с 1923 года проводилась политика ускоренного развития Карелии. Она сопровождалась мерами по укреплению патриотического духа, целью чего было сделать невозможным пересмотр границы. Так, в 1924 году ассоциация, занимавшаяся поддержкой финского национального самосознания, начала издавать ежемесячный журнал Rajaseutu, одна из задач которого состояла в воспитании из жителей перешейка защитников финского национального самосознания.

После окончания конфликта с Советской Россией правительство Польши поощряло переселение семей ветеранов этой войны в восточные районы (кресы). «Осадники» получали там участки земли; их присутствие позволяло укрепить польский суверенитет в этих областях, а также создать — в непосредственной близости от противника — образцовые с точки зрения лояльности поселения. В связи с этим можно вспомнить и о военных колонистах, которых в Чехословакии селили вдоль венгерской границы. Повсюду, таким образом, шло физическое и символическое освоение приграничных районов. Не был исключением и Советский Союз, который с 1924 года стремился укрепить свой государственный суверенитет. Однако «витрина», создаваемая им на границе, отличалась рядом особенностей. Основное внимание там уделялось не столько патриотизму, сколько подрывной теме национальной идентичности. Советское руководство строило свою политику в приграничных районах в большей степени на идеологическом, чем этническом отличии. А главное, эта политика скорее вела к выделению пограничья, чем к его интеграции с остальной территорией».

Дюллен Сабин. Уплотнение границ. К истокам советской политики. 1920–1940-е

В монографии французской исследовательницы дается анализ ситуаций на советской границе и приграничных полосах в течение первого десятилетия РССФР – СССР, рассматривая вопросы военной и идеологической экспансии советской державы, причем на Западе, так и на Востоке.

8 июня 1934 в Советском Союзе принят закон «Об измене родине», предусматривающий коллективную ответственность членов семьи за недонесение. Бегство за границу приравнивалось к переходу на сторону врага и карался десятью годами с конфискацией имущества и даже высшей мерой наказания. Близкие беглеца, не донесшие о его планах бежать из СССР, получили от пяти до десяти лет лагерей.

В первую очередь закон касался тех, кто имел возможность о роду деятельности сбежать — дезертиров из числа красноармейцев, пограничников и моряков, а также – неверных сотрудников органов.

14 апреля 1935 года комиссия Политбюро ЦК ВКП (б) по судебным делам, приговорила к высшей мере наказания девять человек – изменников родины. Среди них были (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 166. Д.544. Л. 18-24): сотрудник органов, которому сообщили о грозящем ему увольнении, и поэтому укравший с места работы печати, служебные документы, иностранную валюту, и пистолет, а затем пытавшийся перейти советско-иранскую границу; сбежавший из лагеря заключенный, пытавшийся попасть на иранскую территорию.

Весной 1936 года по поручению Политбюро ЦК ВКП (б) Наркомат иностранных дел начал переговоры с иранским правительством по поводу вопроса пограничной зоны. Советский посол в Иране А.С. Черных обратился к иранскому заместителю министра иностранных дел страны Самии по вопросу подписания нового соглашения о границе.

Советский Союз предлагал введение Ираном более строгого таможенного режима, что должно было снизить объем контрабандной торговли между странами. Помимо этого, необходимо было принять меры, касающиеся живущих в непосредственной близости от государственной границы.

Также в тексте предполагаемого Ирану для подписи соглашения указывалось, что Иран контролирует отсутствие иностранцев в пограничной полосе на своей территории. Среди живших в неподалеку от границы были русские, армянские и азербайджанские эмигранты, владевшие там земельными участками и за несколько лет проживания построившие там дома. Поэтому представитель иранского МИДа считал предлагаемый СССР вариант соглашения нарушающим суверенитет своей страны, а изгнание эмигрантов из пограничной полосы означало н только их разорение, но и последующие трудности тегеранского правительства с расселением снова ставших беженцами (из-за изгнания) на других иранских землях.

16 июля 1936 года в СССР подписано постановление о создании запретной зоны вдоль иранской границы, согласно которому не только предусматривалось расторжении ранее действовавшего соглашения с Ираном об упрощенном порядке пересечении государственной границы для жителей пограничных населенных пунктов, но и запрет иранским торговцам перевозить свой скот для места продажи на территории СССР. Отныне иранцы должны были сгружать свой товар на самих пограничных пунктах, в которых к этому моменту не было предусмотрено ответственное хранение. В результате это привело к снижению пограничного товарооборота с иранцами.

Также во время переговоров с Самии Черных выдвинул требование высылки германских специалистов из пограничной зоны на севере Ирана. «В качестве обоснования он привел недавний факт: советских граждан, пойманных в пограничной зоне провинции Мазендеран, конвоировал в полицию гражданин Германии! В понимании советских дипломатов эти соглашения подразумевали ограничения на деятельность иностранцев в непосредственной близости от границы, если это угрожало безопасности СССР. Москва считала доказанными агрессивные намерения Германии, поэтому присутствие немцев вдоль советской границы и побережья Каспийского моря внушало ему опасения. Иран, разумеется, интерпретировал эти соглашения совершенно иначе, как это подробно объяснил Самии при встрече с Черных 16 ноября 1936 года; проводя, подобно Советскому Союзу, политику модернизации страны, иранское правительство пользовалось услугами иностранных специалистов для установки и наладки промышленного оборудования».

По словам иранского чиновника, эта деятельность иностранцев на территории Иран не была связана с промышленными концессиями, и иранского правительство планировало и дальнейшем полностью контролировать приглашенных иностранных специалистов и, в случае обнаружения их политической деятельности, а также подозрительного поведения – высылать из Ирана. Но это не касалось профессиональной деятельности иностранных специалистов на благо иранской промышленности.

«Самии еще раз заявил о суверенитете Ирана на севере страны, подчеркнув, что он не представляет, чтобы Турция потребовала от его страны выслать зарубежных специалистов из пограничной зоны или тем более чтобы это сделала Великобритания в отношении иракской или индийской границы. Черных был заметно раздражен невыгодным сравнением советского государства с британскими империалистами. Напряжение возрастало. Черных угрожал отказаться от закупок скота в Северном Иране… По его словам, вся система ветеринарного контроля здесь находилась в руках немцев, и Советский Союз не мог «рассчитывать на сколько-нибудь активное желание этих немецких специалистов ограждать наши границы от заноса эпизоотии»! когда в сентябре 1939 года началась война, подготовка соглашения с Ираном о приграничном режиме и организация деятельности пограничных комиссаров все еще не закончилась».



«Сюжеты XX века, связанные с голосом, перекочевали из литературы в кино, и перемена медиа принесла в ситуацию распадения и соединения голоса и тела неожиданные акценты, определенные особым парадоксом. Голос в кино – искусственная конструкция, которая постоянно симулирует естественность. Эта амбивалентная ситуация была либо сознательно подавлена, либо превращена в травматические сюжеты. Фильмы рассказывали о краже голоса при помощи электрических средств, влекущей за собой потерю тела, идентичности или рассудка («Голова человека», 1933; «Звезда без блеска», 1946; «Дива», 1981). Также популярны стали сюжеты о дестабилизации личности под воздействием невидимого голоса (несмотря на то что слух позволяет ориентироваться в «слепом» пространстве и гарантирует стабильность звуковой перспективы, сдерживая травму распадающейся, расчлененной картины реальности, которая связана со зрением). В ранних европейских звуковых фильмах бестелесные голоса были наделены свойствами ангелов и вампиров. Представление о голосе как мощном средстве господства и манипуляции было поддержано – и до прихода Гитлера к власти – сюжетом о голосе доктора Мабузе («Завещание доктора Мабузе», 1933), психоаналитика, гипнотизера и великого преступника, который поселяется в чужом теле и правит им, миром, кинореальностью и воображением зрителей.

Власть бестелесных медиальных голосов поддерживалась в Германии пониманием голоса как феномена, дающего прямой выход к внутренней сущности, перенятым от романтиков в XX век. Не случайно немецкие философы и социологи – Хайдеггер, Адорно, Слотердайк – пытались выявить онтологическую сущность голоса и определить его роль в создании публичной сферы, в то время как немецкие психоаналитики способствовали тому, что модель галлюциногенного голоса стала систематической отсылкой не только к миру воображения, но к миру патологических отклонений.

В англоязычном пространстве, где изобретаются телефон, телеграф и фонограф, голос на переломе веков понимается по-иному. Голос рассматривается как эффект, который можно изменить как костюм при помощи техники и тренировки. Бернард Шоу – под впечатлением от знакомства с фонологом Мелвиллом Беллом – пишет в 1911 году пьесу «Пигмалион». Профессор Хиггинс очищает речь Элизы от пролетарских вульгаризмов и в лексике и в произношении, используя при этом новые средства записи голоса. В этом «фонетическом» сюжете речь идет о возможной перемене судьбы, достигаемой при помощи тренировки голоса, об уничтожении культурной разницы при помощи тренировки произношения, о стирании акцента для достижения социальной мобильности. В колониальной Англии и в иммиграционной стране Америке голос, отделенный от представлений об онтологии и внутренней сущности, был понят как перформативная, а значит изменчивая, ситуативная замена идентичности, и в этом смысле – как освобождающая сила. Не случайно в голливудском варианте сюжеты, отсылающие к голосу, часто лишены жуткого привкуса и превращаются не в фильмы ужасов, а в комедии, мюзиклы и мелодрамы».

Оксана Булгакова. Голос как культурный феномен

Вышедшая в серии «История визуальности» книга профессора Университета Иоганнеса Гутенберга в Майнце рассказывает о феномене голоса и голосовых практик на протяжении полутора веков, вплоть до XXI столетия, уделяя внимание на отечественном восприятии голоса, отдавая должное как фонографу и кинематографу, так и искусственным голосам («Как поют роботы и щуки»).

Во времена античности голос был неотделим от оживления мертвой материи – вспоминая сюжет о Пигмалионе и Галатее. Но при этом голос был связан со смертью – миф об Орфее и Эвридике. В Средневековье Сирена стала Лорелеей или русалкой, чье пение несло гибель слушателям.

В романе Жюля Верна «Замок в Карпатах» действует акустическое привидение – электрическая тень Стиллы, умершей знаменитой оперной певицы. «Русский национальный голос звучит в воображении иностранцев низко и имеет, как высокий ангельский тенор, метафорическую глубину. Густой звук этого голоса звучит как отголосок архаического хтонического мира, каким рисовалась Россия европейскому воображению в начале XX века…»

В тексте подробно разбираются радиоголоса, ораторы и диктаторы, киноголоса (Марлон Брандо и Иннокентий Смоктуновский) и архив советской вокальной памяти, рассказывается о том, как под гофманским влиянием отечественными писателями были созданы готические страшилки про визуальные удвоения, которые могут вести независимое существование, как «Портрет» Гоголя или «Сильфида» Владимира Одоевского, но при этом звуковые фантомы все же не стали распространёнными в отечественной культуре. Голос не стал источником сюжетов, и проявился в внутренних голосах и диалогах.

«Голос, вернее, тренированный способ владения им, сохраненный на пластинке, оптической или магнитной пленке или компьютерном диске, консервирует временную норму, «электрический шум времени», и ее изменения ощутимы. Не надо быть профессором Хиггинсом, чтобы отличить голос 30-х от голоса 60-х годов. Однако понимание историчности шума уже утвердилось, но понимание историчности голоса отсутствует. Между тем голос несет в себе следы не только биологического тела (анатомического, вегетативного, гормонального), но позволяет «локализировать» и социально-историческое тело, дает представление о происхождении, воспитании, социальном слое, закрепленных в норме орфоэпии и просодии. Эти следы могут быть имитированы, и природное звучание подчинено – сознательно или бессознательно – воспитанной или перенятой норме. Ее свойства – высота голоса, придыхание, степень хриплости, так же как громкость, темпоритм, динамика, артикуляция и мелодика – наделяются изменяющимся смыслом, и эти изменения любопытно проверить.

Описанием произношения – орфоэпической нормой – и анализом изменений занимаются лингвисты. Тренировка этой нормы находится в ведении логопедов, учителей пения и техники речи, которые обещают своим ученикам определенные результаты. Книги о хороших манерах и этикете предписывают, в какой ситуации необходимо говорить в полный голос и когда необходимо его понижать. Социологи и мемуаристы отмечают маркировки определенного круга, в котором было принято окать, акать или картавить, подчеркивая свою принадлежность к особой социальной, этнической, региональной или профессиональной группе (аристократической, московской, сибирской): «Бывшая красавица Высотская ‹…› говорит, растягивая гласные. ‹…› На ней отпечаток эпохи Блока. И шляпа с траурными перьями и в кольцах узкая рука». «По временам мы встречаем ‹…› старых профессоров, всходивших на кафедру тогда, когда с кафедры можно было импонировать, профессоров со звучным голосом, бородой и комплекцией (Сакулин), – и их прекрасные движения кажутся нам занимательными и нарочными».

Мелодическую динамику голоса можно связать, как и динамику мелодии в музыке, с концепцией времени той или иной эпохи; она воспроизводит исторически обусловленное понимание скорости, быстротечности, медленности. Но помимо этого голос определяет атмосферу культуры – громкой, тихой, запуганной, раскованной. По голосу Александра Моисси можно пережить начало века. По описаниям действия, которое оказывал монотонный, бесстрастный голос Блока на его слушателей, можно заключить, что эта декламационная манера воспринималась как слом традиции. Однако певческий стиль декламации русских поэтов был лишь поколеблен этим исключением; его утверждали с успехом популярные молодые поэты конца 50-х – начала 60-х годов, наполняющие стадионы. Cлом голосовой моды остро ощущается именно в это время, когда после двух десятилетий «орал» с хорошо поставленными звонкими и ясными голосами, чья манера речи отличалась четкостью дикции, обилием равномерных ритмических акцентов, драматическим подъемом и опусканием интонации, вибрато и богатыми модуляциями – появился слабый (на грани профнепригодности), глуховатый голос Иннокентия Смоктуновского с неустойчивыми интонациями, провалами и неритмическими паузами. Его простой герой заговорил так же тихо, как раньше мог позволить себе говорить только Сталин.

"Технологии придают электрическому голосу дополнительную патину: его записанный звук всегда несет отпечаток процесса записи. Механические, электрические и электронные приборы (от рупора до микрофона, фильтров и усилителей) меняют тембр и звучание голоса, и звуковой ландшафт. Древняя сцена отнимала у актера не только мимику, заменяя подвижное лицо маской, но изменяла и его голос, «обезличивала его, превращая медные уста маски в рупор: “А что такое речь, произносимая в рупор, – не угодно ли послушать в ‘Зигфриде’ ”. За кулисами хохочет в рупор Альберих – баритон, а публика, не знающая партитуры, уверена, что это кричит перед смертью убиваемый Зигфридом Миме – тенор. Свойство рупора – не только усиливать звук, но и затягивать его сильным резонансом; поэтому декламация в древней трагедии была, несомненно, крайне тягучею, а каждый древний актер так орал, что львиные рыкания Мунэ-Сюлли показались бы, в сравнении с воплями древних трагиков, детским шепотом», – замечал театральный критик и профессиональный певец Александр Амфитеатров.

Сейчас трудно представить, как Александр Моисси выступал перед 3800 зрителями без микрофона, как Троцкий говорил перед массами на «митингах-концертах». Но техника изменяет манеру говорить…

Электрические и электронные «носители» голосов сделали их возвращаемыми, постоянно присутствующими, влияющими на индивидуальную манеру произношения. Голосовые моды стали таким же явлением, как моды на походку или танцевальные движения. А операции по омолаживанию голоса предлагаются сегодня так же часто, как операции по удалению морщин. Моды на «голосовые» маски (костюмы, гримы), определяемые традицией, техникой, социокультурным контекстом, так же подвижны, как постоянное обновление телесного языка".


«Вот и ещё один парадокс: живёшь в большом городе, благоговеешь перед клочком зелени и умиляешься, если этот клочок — куст сирени или просто репейник, а если живёшь на краю поля и леса, только и мечтаешь, как бы побродить по шумной улице и вдохнуть аромат разогретого асфальта. Но может быть, у нормальных людей всё по-другому?..

Мои первые детские игры проходили на асфальте большого города под грохот трамваев и машин. Окна нашего коммунального рая из двух комнат выходили на Садовое кольцо, гул улицы не умолкал ни ночью, ни днём. Рядом примостилась площадь из трёх вокзалов, откуда потоки людей врывались в столицу в надежде на новую прекрасную жизнь. В школу меня водила строгая бабушка и крепко держала за руку — перейти широченное Садовое кольцо без взрослого было рискованно: водители грузовиков гнали так, будто, сев за руль, они навсегда потеряли способность быть пешеходами и им глубоко плевать на маленьких смешных людей, что ходят своими ногами…

Газон перед моей первой школой был подарком: зелёная трава и бюст великого русского поэта Некрасова, глаз радовался, я испытывала первобытный восторг перед частичкой природы в каменных джунглях. Вот и моя утренняя прогулка по парку — это возвращение в детство…»

Наталья Стремитина. Записки из подвала, или дневник практичной женщины

В книге собраны рассказы и повести современной писательницы, многие из которых имеют автобиографическую и документальную основу. Название сборнику дано по произведению, в котором живо, красочно и подробно описано повседневное бытие интеллигентной московской дамы, переселившейся в Вену. И там приходится по-настоящему бороться за выживание. Героиня работает в прачечной местного дома престарелых, так что подвал в названии не метафорический, а совершенно реальный.

Как в таких непростых условиях сохранить свою личность? Героиня умудряется находить нечто увлекательное даже в процессе разборки постиранных чулок и носков, рассматривая заваленный ими стол как палитру и обнаруживая аналогии в человеческой жизни. И проявляет сочувствие к требующим починки вещам, которые сами о себе позаботиться не могут, а вот она сейчас заштопает дырки и вернет на место пуговицы… И, конечно, в повести множество душевных зарисовок, посвященных обитателям этого пансионата, их порой причудливым судьбам и таким разным характерам.

В книге мастерски смешаны черты разных стилей и жанров, благодаря чем появляются объемные выразительные картины, в которых и любовь, и память о прошлом, и надежды, и печаль – всё многообразие потока жизни.

«Иногда, уходя на работу, отец оставлял дочери жестяную коробку с шурупами и говорил: «Вот, придумай игру». И тогда «железное содержимое» извлекалось на покрывало полуторной кровати родителей, и шурупы по мановению волшебной палочки воображения превращались в солдат. И начинался парад. Шеренги пехотинцев выстраивались по два или по три в ряд, затем происходили сложные перестановки, звучали отрывистые команды. Впереди стояли самые могучие воины — толстые короткие шурупы с большими плоскими шляпками, за ними шла малоустойчивая гвардия тонких. Равновесие им давалось с трудом, и Женька хотела побыстрее увести их на поле сражения, и там одним удачным броском подшипника из той же банки старалась «положить» всю «гвардию» в нижний бой. Им, возможно, удастся спрятать свои маленькие головки, и они будут ползти по-пластунски, а какой-нибудь самый смелый «солдат-шуруп» заберётся во вражеский тыл…

Боковые фланги собирали разнокалиберный шурупный сброд, там даже попадались гвозди, гайки и шайбы. В представлении Женьки это было что-то вроде штрафных батальонов, о которых она слышала, но понятия не имела, что это значит. Послевоенное дитя с удовольствием играло в войну, не подозревая о том, что её семья, возможно, одна из тысячи, в которой никто не пострадал…»


«Солончаковая пустыня напоминала искусанную зубами губу: запекшаяся, жаждущая. В поле зрения не было ничего, кроме следов засухи: пересекающиеся трещины и здесь, и там колючки, которые выросли из сердца пустыни и терлись лицом о ее лицо. Безмолвие солончака изредка тревожил легкий ветерок, обжигая голову и лицо мужчины зноем и раскаленным песком. Мужчина, одетый в рубашку на голое тело, снял ее, вытряхнул и хотел надеть опять. Коснулся рукой головы, шеи, груди — всё было в пыли и полно песка… А руки — по-прежнему синевато-сизые!

Когда он утром, испуганно озираясь, покидал село, ему встретился мальчишка, уставившийся на его лицо и руки, потом с любопытством спросивший:

— Господин! А почему у вас руки синие? И лицо тоже?!

И он попытался прикрыть лицо и выскочить из джунглей мальчишеского любопытства:

— Не знаю, не знаю…

Но паренек не отставал, бежал вприпрыжку.

— А синева такая же, как лицо у Луноликой!»

Свет любви и веры

Что волнует современного человека, не то ли самое, что и далеких предков? Вечные вопросы о любви, добре и зле, горести и радости… В этом издании собраны рассказы современных иранских писателей, среди авторов — Реза Амир-Хани, Сейед Мехди Шоджаи, Надер Эбрахими, Сара Эрфани. Из произведения полны переживаний, порой парадоксальны, но их герои всегда живые и искренние.

Вот сельский учитель, человек тихий и скромный, он, наверное, читал многие из тех изысканных строк, что сложили персидские поэты во славу любви и красоты. Но сам он ни о чем подобном даже грезить не осмеливался. И однажды произошла невероятная встреча. Если бы не искушение поцеловать таинственную пери… Но не успел учитель с этим искушением справиться. А мгновение спустя понял, что теперь всякий встречный будет знать об этой слабости – одинаковыми безобразными пятнами покрылись их лица. Чтобы спасти возлюбленную от позора, чтобы никто не мог сравнить эти отпечатки, он бежит в пустыню, не взяв даже воды. Однако на пороге гибели находит удивительную разгадку. Впрочем, общую таинственность она только усиливает.

Герои рассказов оказываются перед необходимостью делать сложный выбор и принимать важные решения, они проявляют неподдельную храбрость и испытывают страх, совершают верные шаги и допускают ошибки, горюют и радуются. Каждый человек сомневается, размышляет, всматривается в окружающих, перебирает в памяти драгоценные мгновения счастья. Ищет единственно верный ответ на вопрос о собственной идентичности, надеется встретить и сохранить единственную и, конечно, настоящую любовь.

«Мы с ней шли к заливу и сидели у воды — секунды летели — а возле своей лодки сидел лодочник из Куджара — у него очень голос хороший был. Иногда он оборачивался и спрашивал: не хотите по заливу покататься? Там, на отдалении, еще красивее. И мы наконец согласились покататься по заливу. Лодочник обрадовался. Он очень хотел задать нам вопрос, но не знал, как высказать. Он пальцами показывал на нас нам же самим и говорил: вы… двое?.. вы двое? Но в конце концов так ничего и не спросил… Лодочник из Куджара смеется и отвечает: нет, господин, уж будьте уверены! Ни разу я вас двоих не видел. Если они в этих краях объявятся, я скажу: всех пассажиров Энзели знаю до единого. Таких людей, которых вы ищете, тут не бывало. В прошлом году, может быть, но не в этом… И мы бежим прочь от моря — вдали от дороги — и хохочем громкими голосами, и поем ту же песню, что и он пел, и слышим, как он окликает нас: приходите каждый день!»


«Если Вселенной правят незыблемые законы, то мифические боги Древней Греции и Рима бессильны. Они не могут по своей воле менять мир, чтобы чинить человечеству хитроумные препятствия. И это относится не только к Зевсу, но и к ветхозаветному Богу. Разве можно остановить Солнце в небе, если оно не обращается вокруг Земли, а его движение по небу на самом деле объясняется вращением Земли? Если бы Земля внезапно остановилась, на ее поверхности возникли бы такие силы, которые уничтожили бы все творения рук человеческих, да и самих людей заодно.

Разумеется, сверхъестественные действия — это ровно то же самое, что чудеса. То есть именно то, что обходит законы природы. Бог, способный создать законы природы, предположительно должен быть способен и игнорировать их при желании. Правда, несколько настораживает тот факт, что законы очень часто обходились тысячи лет назад, до изобретения современных технических средств, которые могли бы это задокументировать, а в наши дни такого почему-то не случается.

Так или иначе, даже если мы имеем дело со Вселенной, где чудес не бывает, если мы сталкиваемся с фундаментально простым фундаментальным порядком, можно сделать два различных вывода. Один сделал сам Ньютон, а до него похожих воззрений придерживались и Галилей, и множество других ученых на протяжении долгих лет: этот порядок создан Божественным разумом, благодаря которому существует не только Вселенная, но и мы, причем мы, люди, были созданы по его образу и подобию (а многие другие прекрасные и сложные существа, очевидно, нет). Другой вывод — что не существует ничего, кроме самих законов. Эти законы сами потребовали, чтобы возникла наша Вселенная, чтобы она развивалась и эволюционировала, и мы — неизбежный побочный продукт действия этих законов. Может быть, эти законы и вечны, а может быть, и они когда-то возникли — в результате какого-то пока не известного, но, вероятно, чисто физического процесса.

О том, который из этих сценариев верен, и по сей день спорят философы и теологи, а иногда и ученые. Мы не можем сказать наверняка, какой из них описывает нашу Вселенную, и, возможно, так этого и не узнаем. Все дело в том, что окончательно решать этот вопрос будут не надежды, стремления, откровения или отвлеченные размышления. Если нам вообще удастся получить ответ, его даст исключительно исследование окружающего мира».

Лоуренс Краусс. Все из ничего: Как возникла Вселенная

Если современные ученые с помощью уже известных законов могут описать эволюцию Вселенной, то почему не попробовать рассказать о ее вероятном будущем? Другой рассматриваемый в книге вопрос – что же такое «ничто»? С научной точки зрения. Еще столетие назад его можно был определить как совершенно пустое пространство, в котором нет никаких реальных материальных сущностей. Но, как выяснили ученые в последние десятилетия, что большая часть энергии во Вселенной пребывает в пока еще необъяснимой нами форме, пронизывающей все пустое пространство. «Вот почему, думается мне, очень важно, что Вселенная, которая возникает из ничего, — так, как я старался это описать, — возникает естественным и даже единственно возможным образом, все больше и больше соответствует всем нашим знаниям о мире. Эти знания — результат не философских или богословских размышлений о морали, не каких-то спекуляций о доле человеческой. Нет, они основаны на поразительных, увлекательных достижениях эмпирической космологии и физики элементарных частиц». Поэтому недостаточно просто определить «ничто» как «несуществование».

В тексте Лоренс Краусс рассказывает, что нас ожидает в далеком будущем, когда нашу галактику окружит пустое и неизменное пространство, и почему тогда ученые не смогут отыскать никаких следов расширения Вселенной.

«В каком-то смысле обнаружить, что живешь во Вселенной, где всем правит ничто, интересно и восхитительно. Структуры, которые мы видим, вроде звезд и галактик, возникли из ничего в результате квантовых флуктуаций. В среднем полная ньютоновская гравитационная энергия каждого объекта во Вселенной равна — ничему. Наслаждайтесь этой мыслью, пока есть возможность, поскольку, если все это правда, мы живем чуть ли не в самой худшей из вселенных, по крайней мере с точки зрения будущего всех живых организмов.

Вспомним, что всего 100 лет назад Эйнштейн разработал ОТО. Тогда все считали, что наша Вселенная неизменна и вечна. Более того, Эйнштейн не просто высмеял Леметра за предположение о Большом взрыве, но даже выдумал космологическую постоянную, лишь бы сохранить стационарную модель Вселенной.

Сейчас, по прошествии века, мы, ученые, можем гордиться, что открыли столько фундаментального — и расширение Вселенной, и реликтовое излучение, и темное вещество, и темную энергию.

Но что таит в себе будущее? А будущее наше очень поэтично. Если можно так выразиться. Вспомним: вывод о том, что в расширении нашей Вселенной доминирует энергия пустого на первый взгляд пространства, делается на основании того факта, что расширение происходит с ускорением. И, как и ранее обстояло с инфляцией и как описано в предыдущей главе, наша наблюдаемая Вселенная стоит на пороге расширения со скоростью больше скорости света. А со временем из-за расширения с ускорением все станет только хуже.

Это означает, что чем дольше мы будем ждать, тем меньше сможем видеть. Галактики, которые мы видим сейчас, в один прекрасный день начнут удалятся от нас со сверхсветовой скоростью, а это значит, что они станут для нас невидимыми: свет, который они испускают, не сможет преодолеть расширяющееся пространство и никогда до нас не долетит. Эти галактики исчезнут с нашего горизонта.

Произойдет это не совсем так, как вы, возможно, себе представляете. Галактики не то чтобы вдруг погаснут и вмиг исчезнут с ночного неба. Просто по мере приближения скорости их удаления к скорости света будет увеличиваться красное смещение. В конце концов весь видимый свет от них сдвинется в инфракрасное, микроволновое, затем радиоизлучение и так далее до тех пор, пока длина волны света, который они испускают, не станет больше размера видимой Вселенной, и в этот момент их можно будет официально признать невидимыми.

Можно посчитать, сколько времени это займет. Поскольку галактики в нашем скоплении связаны взаимным гравитационным притяжением, они не удаляются от нас в связи с фоновым расширением Вселенной, которое открыл Хаббл. Галактики за пределами нашей группы находятся примерно на 1/5000 расстояния до той точки, где скорость удаления объектов приближается к световой. Чтобы туда добраться, у них уйдет около 150 млрд лет, примерно в 10 раз больше нынешнего возраста Вселенной, и тогда весь свет от звезд в этих галактиках сдвинется в красную сторону примерно в 5000 раз. Примерно через 2 трлн лет их свет сдвинется в красную сторону настолько, что длина его волны станет равна размеру видимой Вселенной — и вся остальная часть Вселенной буквально исчезнет.

Казалось бы, 2 трлн лет — большой срок. Так и есть. Однако с космической точки зрения это отнюдь не вечность. Самые долгоживущие звезды главной последовательности (у которых такая же эволюционная история, как и у нашего Солнца) проживут гораздо дольше Солнца и через 2 трлн лет будут еще вовсю светить (в то время как наше Солнце погибнет всего через 5 млрд лет). Так что в отдаленном будущем на планетах вокруг этих звезд вполне могут быть цивилизации, черпающие энергию от своих светил, с водой и органическими соединениями. И астрономы с телескопами тоже вполне могут быть. Посмотрят они в космос — а там все, что мы видим сейчас, все 400 млрд галактик, составляющих на сегодня нашу видимую Вселенную, возьмут и исчезнут!»


Статья написана 6 апреля 2019 г. 13:36

Каждый месяц Алекс Громов рассказывает о 9 книгах non-fiction.


«Недалеко от города Иерусалима, к востоку, находится одно из самых безжизненных мест на Земле – Иудейская пустыня.

Посередине пустыни лежит последний остаток древнего океана Тетис, Мертвое море. Берега его расположены на 419 метров ниже уровня моря, а сама пустыня – это впадина в месте схождения Африканской и Аравийской тектонических плит. От этого она и пустыня – воздушные массы, приходящие с запада, натыкаются, не доходя Мертвого моря, на Иудейские горы, и пустыня лежит в «тени дождя».

Дожди здесь идут только зимой, прорывая вади и глубокие ущелья, и столовые горы из пересохшего безжизненного известняка, нависающие с востока и с запада над Мертвым морем, иссечены этой водой за миллионы лет на куски, как топором. Согласно Книге Бытия, именно в этом месте когда-то располагались Содом и Гоморра, уничтоженные Господом огнем и серой за свою нечестивость».

Юлия Латынина. Иисус. Историческое исследование

Небезынтересное для русского читателя издание (в том числе из-за источников, на которых автор ссылается), но вызывающие вопросы и споры — на предмет исторического соответствия посвящено, в первую очередь, подробностям жизни древней Иудеи времен римского владычества. Отдельные рассматриваемые эпизоды относятся и к намного более ранним временам. Картина, которую рисует автор, в чем-то намеренно полемична с традиционными представлениями. В чем-то – парадоксальна. Но несомненно, будет весьма занятным чтением для любителей истории.

В самом деле, на чем держалась римская власть на Ближнем Востоке, как она была устроена? И как это отразилось в привычной нам библейской истории? Автор анализирует многочисленные апокрифические тексты, стараясь с их помощью заполнить различные в популярных представлениях лакуны и прояснить обстановку. Выводы делает порой необычные, однако в целом атмосфера воссоздается очень живо и наглядно. Уделено внимание и результатам археологический исследований, а также их подробном истолкованию.

«Первые оседлые поселения евреев на Ханаанском нагорье появляются внезапно и многочисленно около 1200 г. до н.э. Это очень небольшие поселения, на 50-100 человек. В них присутствует определенного типа керамика и отсутствуют алтари и свиные кости.

В это же время на склоне горы Гебал – в том самом месте, о котором упоминает «Второзаконие», – на открытом воздухе возводится огромный алтарь, жертвы на котором приносятся в точном предписании с правилами кашрута.

Почему так важна для нас эта дата – рубеж XII в.до н.э.? Потому что это единственная дата, в которую мог состояться Исход. Если в истории евреев и существовало какое-то реальное событие, породившее легенду об Исходе, то оно могло произойти только в это время.

Почему для нас так важен алтарь на горе Гебал? Потому что он подтверждает легенду об Исходе. На рубеже XII в. до н.э. в жизни кочевых евреев произошло какое-то событие, которое стало катализатором перехода к оседлости. И одновременно с этим событием они построили алтарь Яхве на горе Гебал. Очень возможно, что это событие было связано с репатриацией большой группы единоплеменников из Египта».


«Средневековый замок, при одном упоминании о котором у всякого образованного человека создается в воображении знакомая картина, и всякий переносится мыслью в эпоху турниров и крестовых походов, имеет свою собственную историю. Замок со своими известными принадлежностями – подъемными мостами, башнями и зубчатыми стенами – создался не сразу. Ученые исследователи, посвящавшие свой труд вопросу о происхождении и развитии замковых сооружений, отметили несколько моментов в этой истории, из которых наибольший интерес представляет момент наиболее ранний: до такой степени первоначальные замки не похожи на замки последующего времени. Но при всем несходстве, существующем между ними, нетрудно найти и черты сходные, нетрудно в первоначальном замке увидеть намеки на позднейшие сооружения. Возможность отыскать эти первоначальные формы и сообщает вопросу тот интерес, о котором мы только что говорили.

Опустошительные набеги неприятелей побуждали к построению таких укреплений, которые могли бы служить надежными убежищами. Первые замки представляли собой земляные окопы более или менее обширных размеров, окруженные рвом и увенчанные деревянным палисадом. В таком виде они походили на римские лагеря, и это сходство, конечно, не было простой случайностью; несомненно, что эти первые укрепления устраивались по образцу римских лагерей. Как в центре последнего возвышалась палатка полководца, или преторий (praetorium), так и посреди пространства, замыкавшегося замковым валом, поднималось естественное или, по большей части, искусственное земляное возвышение конической формы (la motte). Обыкновенно на этой насыпи воздвигалось деревянное строение, входная дверь которого находилась наверху насыпи. Внутри самой насыпи устраивался ход в подземелье с колодцем. Таким образом, попасть в это деревянное строение можно было только взобравшись на самую насыпь. Для удобства обитателей устраивалось что-то вроде деревянного помоста, спуска на подпорках; в случае нужды он легко разбирался, благодаря чему неприятель, желавший проникнуть в само жилище, встречал серьезное препятствие. После минования опасности разобранные части так же легко приводились в прежнее состояние».

Константин Иванов. Повседневный быт Средневековья

Как жили люди тысячу лет назад? Чем отличалась повседневная жизнь горожанина от судьбы крестьянина? Что представляли собой средневековые деревни и города? Насколько комфортен был рыцарский замок? По сравнению с бытом цивилизованного человека XXI века жизнь даже средневекового монарха была малокомфортной. Улочки большинства городов, узенькие и грязные, служили пристанищем свиней и прочего домашнего скота. Из окон периодически выливали на мостовую и прохожих помои. Запах… об этом лучше умолчать…

Знатные особы и даже королевы умывалась редко — неслучайно русские послы, побывавшие при дворе французского короля Людовика XIV, писали, что тот «смердит аки дикий зверь». Вспыхивающие эпидемии уносили жизни большей части населения. Многие города были деревянными и сгорали в пожарах, заново отстраиваясь несколько раз в столетие.

Средствами массовой информации и пропаганды являлись менестрели – ведь неслучайно помимо лирики и эпоса поэзия тех далеких времен принимала и формы дидактических, или поучительных произведений. Эти произведения нередко достигали больших размеров, а по своему содержанию направлялись обыкновенно против придворной лжи и испорченности нравов (например, «Скромность» Фрейданка и «Скакуна» Гуго фон Тримберга).

Но главным предметом средневековой поэзии все же являлся человек — с его любовью и страданием, с его надеждами и стремлениями, с его радостями и горестями как в пору юной, расцветающей весны, так и печальной зимой, «среди веселья юношеских лет и в холодные годы тяжелой старости, у домашнего очага и на общественной арене, в скромной хижине и под сводами царских чертогов, опирающихся на богатые колонны».

В поисках идеала литература того периода создала образ рыцаря, который после посвящения полностью отдает себя защите ценностей, получивших название «рыцарских». Рыцарь должен был посвятить себя: обороне страны от недругов, но еще в большей мере – защите слабых, то есть духовенства, вдов, сирот и вообще всех, кому слабость, а особенно пол, не позволяют защищаться самостоятельно. Здесь самый стойкий и самый привлекательный образ – «беззащитные девы» (pucelles esconseillees) из рыцарских романов, получивших распространение в конце XII века.

Первыми критиками Средневековья были мыслители Возрождения. Они считали его мрачным прошлым, переходным этапом между зрелой античностью и Возрождением. Предвзятый взгляд на тот период был унаследован и учеными Просвещения – костры инквизиции в то время еще горели. И лишь романтизм побудил благожелательное восприятие Средневековья, попутно создав даже предпосылки его идеализации. Средневековье не было Золотым веком человечества. Это был лишь один из этапов нашей истории, отдельные элементы (мода, музыка, живопись) которого периодически становятся «модными».

«Но настоящим бедствием Средневековья были многочисленные суеверия. Поэтому именно в этот период возникают многочисленные религиозные ордена, святая инквизиция и предания о продаже души дьяволу, порче, одержимости бесами и прочих атрибутах «темной романтики» последующих эпох. Большинство жителей не только деревень, но и городов, верили в чудесное, сверхъестественное, в колдовство и чары, ведьм, домовых, русалок, Сатану. Среднестатистический средневековый житель считал, что «Земля расположена в самом центре Вселенной, составляет как бы ее ядро. Ее окружают одна за другой десять сфер, десять колоссальных шаров, помещающихся друг в друге. В семи первых, ближайших к Земле сферах с неодинаковой скоростью круговращаются Солнце, Луна и пять планет. Их круговращение сопровождается чудесной музыкой, музыкой сфер. В восьмой сфере расположены прочие светила: одни из них, бестелесные и невесомые, свободно носятся в пространстве, другие прикреплены к своду сферы. Девятая сфера — кристаллообразная, десятая — пламенная; в последней царствуют Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой и живут главнейшие святые... Все эти сферы — обиталище Бога, святых и ангелов. Противоположность ему составляет обиталище сатаны, падших ангелов и отверженных душ — ад, находящийся в центре Земли».


«Мы можем иметь истинное знание о видимости того, что Солнце вращается вокруг Земли. Но не будет истинным знание, если мы считаем, что это не видимость, но на самом деле это именно так. Тогда это знание ошибочное, проще – ложное.

Наследство прошлого есть наслоение множества идей и концепций. Исламская философия не исключение. Можно найти позиции, где утверждается, что истинность вещи – в ее подлинности. Об этом говорит один из крупнейших современных исламоведов А.В. Смирнов . Наличие вещи следует сопоставить со знанием о ней – и получим истинное знание. Факт наличия не требует дополнительных доказательств истинности знаний о нем. То, что есть, если знать о нем, доказывает и истинность знаний. Упрощение, как мы выше уже отмечали, явное. Другая позиция, которую придерживается, например, Авиценна, утверждает, что существование вещи еще не есть доказательство ее истинности. Среди умолкнувших речей нам ближе идеи Ибн-Сины. Он считает, что все, что есть (существует) в тварном мире (и прежде всего люди), без устали совершенствуясь, должно стремиться к необходимо сущему. А это и есть путь, как мы выше установили, к «абсолюту абсолютов», т.е. к абсолютной истине, или истине Абсолюта – Творцу миров (Богу, Аллаху, Первому интеллекту и т.д.). Авиценна выстраивает ту же модель онтологической истинности вещи: сначала – соответствие собственного существования своей сущности, потом – родовой (видовой) сущности, потом – выше и выше по иерархии малых и больших абсолютов до вечного, бесконечного, несотворимого, неуничтожимого, первого и последнего Абсолюта (Аллаха). И человек идет, по мнению Авиценны, тем же путем. Соответствие существования человека сущностям меньшего порядка может дать ему разные степени конечного счастья. Но если существование человека достигнет соответствия необходимой сущности, т.е. абсолютной истины, или истины Абсолюта, то человек приобретет уже не просто счастье. Даже совсем не счастье. Он приобретет святость, равную индивидуальному, личному бессмертию. Здесь всеобщее и идеальное абсолютной истинности, или истинности Абсолюта, сливаются в единое целое с Творцом. Дорога эта многоуровневая, сложная, диалектичная».

В.С. Хазиев, Е.В. Хазиева. Познание абсолюта в средневековом арабо-мусульманском рационализме

Философия с первых своих шагов всколыхнула тему об устройстве мироздания и о месте (роли) человека в нем. Человек – капля в океане бесконечного и вечного Абсолюта. Если судить о человеке по внешним размерам и временным параметрам, он, по сравнению с Абсолютом, не просто песчинка или капля в океане, он бесконечно ничтожен и жалок. Тем не менее, человек, восхищаясь и радуясь своей уникальной способности – мыслить, дерзает и жаждет достичь высот и глубин Абсолюта.

Издание посвящено вопросу соотношения двух основных категорий средневековой исламской философии: «абсолют» и «истина». Какие бы нюансы ни возникали в трактовке этих терминов в разных направлениях и течениях ислама, речь, по существу, всегда идет о едином, всеобщем и универсальном основании мироздания и истинности его проявлений. Стремясь избежать вторжения в область специализированных богословских дискуссий, авторы применили элемент философского дискурса – понятие «абсолют». Хронологически рассматриваются основные идеи мутазилизма, фальсафы, ишракизма, исмаилизма классического периода.

«Величайший мыслитель Ибн-Сина писал, что «истина каждой вещи есть свойство ее бытия (sui esse), которое в ней непреходяще». Авиценна утверждает, что каждая вещь (в общем смысле) есть потому и до тех пор, пока в ней присутствует образ Абсолюта. Все несет в себе Абсолют. Человек, со всем своим высокомерием перед вещами неразумной и бездушной природы, стоит в этой банальной череде вещей и событий конечного (тварного) мира. Абсолют есть во всем. Он – основа бытия и небытия всего в мироздании. Абсолют «гнездится» в каждой вещи, но светиться начинает лишь в разумной твари – в человеке».

«Мутазилиты экстраполировали проблему истинных и ложных знаний в такие дали и чащобы логики, грамматики, семантики, психологии, что изложение всех возможных вариаций заняло бы несколько томов. Например, мутазилиты выявили, что к чувствам (сожалениям, милосердию, состраданию, сочувствию, надеждам, мечтам и т.д.) невозможно применять те же категории истинности и ложности, что и к знаниям. Не работают эти категории привычно и в той области речи, где есть лишь вопросы. Трудно или даже невозможно сказать, является ли вопрос истинным. Например, такой вопрос: «Наступит ли утро после ночи?». Все знают истинный ответ, но сам вопрос – истинный или ложный? Как это определить?!. А приказы?! Можно к ним применить характеристику «истинно» или «ложно»? Например, такой приказ: «Всем молчать!». Выполнить, вероятно, можно. Можно, по крайней мере, попробовать. Но как подойти к решению того, является ли сам вопрос истинным или ложным? Есть еще множество областей и вещей, где, как считали мутазилиты, категории «истина» и «ложь» не работают».


«В этот день — 22 июня 1897 года — толпа с тревогой всматривалась в серое небо. Пушки в Гайд-парке возвестили о том, что карета королевы выехала из ворот Букингемского дворца, и тут как по волшебству тучи рассеялись и выглянуло солнце, яркое летнее солнце, какого никогда не видели в британской столице. Облепившие балконы и даже крыши домов жители Лондона кричали, дивясь этому чуду: «Погода для королевы! Погода для королевы!»

Но эта небесная лазурь была не единственным подарком Виктории в славный день ее бриллиантового юбилея. Огромные толпы народа, расцвеченная флагами столица, Сити, прибывшие со всех уголков мира войска, ликующая империя с населением в триста пятьдесят миллионов человек, да, все это тоже было для Виктории. Никогда прежде Лондон не видел подобного великолепия и никогда больше не увидит. Она правила уже шестьдесят лет, и этот юбилей стал апофеозом ее могущества и славы. Даже Людовик XIV, перед которым она преклонялась, не знал ничего подобного. За несколько месяцев до торжественного дня начали чеканить медали и памятные монеты, во всех городах устанавливали статуи королевы, а также выпустили марки, которые коллекционировали мальчишки во всех концах империи. В лавках Стрэнда и Пиккадилли нарасхват шли тарелки, чашки, носовые платки и трости с изображением королевы, а еще чайники, чернильницы и ложки с короной. Витрины книжных магазинов пестрели обложками книг, прославляющих Викторию, а музыкальные шкатулки без конца играли «Боже, храни королеву». И никто не сомневался в том, что величие Британской империи — дело рук этой пухленькой бабушки с железным характером, одетой во все черное, как смиренная вдова.

На всех триумфальных арках и флагах, украшавших дома, были выведены одни и те же слова: «Твой трон — это наши сердца». В толпе кто-то воскликнул: «Она славно потрудилась, наша старушка!» Правда, своих подданных она тоже заставляла трудиться не покладая рук. Великобритания, эта кузница мира, стала первой индустриальной державой в истории человечества. Ее торговый оборот равнялся торговым оборотам Франции, Германии и Италии вместе взятых. Но главное — государыня сумела взрастить в сердце каждого из своих подданных ту британскую гордость, символом которой сама и являлась. Великобритания завоевала пятую часть всей территории Земли. Ее флот господствовал на всех океанах. Лондон стал финансовой столицей и красивейшим городом планеты.

Перед тем как покинуть дворец, королева нажала на электрическую кнопку, чтобы отправить по телеграфу праздничное послание, обращенное ко всей своей империи: «От всего сердца я благодарю мои возлюбленные народы. Да благословит их Господь!» Она сама вытребовала для себя титул императрицы и вместе с толпой с удовлетворением думала о том, что над ее империей никогда не заходит солнце».

Филипп Александр, Беатрис де Л’Онуа. Королева Виктория

Виктория правила более полувека Британией, неслучайно в это время мировую историю вошли такие термины как викторианская эпоха и викторианский стиль. В тексте описан королевский быт и любимчики, так раздражавшие знать, рассказывается как о счастливом браке Виктории, так и ее почти сорокалетнем трауре после смерти мужа; множестве мировых событий, затрагивающих интересы британской короны; непростых отношениях с не всегда удобными и любезными премьер-министрами и собственными родственниками, королевских фаворитах, визитах российских и германских императоров и других коронованных особо Европы.

В издании рассказывается не только об Англии, но и об английском владычестве в Индии. Артур Уэлсли, 1-й герцог Веллингтон, будущий победитель при Ватерлоо, служил полковником в Индии. Его старший брат, Ричард Колли Уэсли, 1-й маркиз Уэлсли, был с 1797 по 1805 год был генерал-губернатором британских владений в Индии. В 1798 году англичане вступили в очередную (четверную) войну про княжества Майсур и его правителя Типу Султана, «Тигра Майсура», закончившуюся штурмом его столицы Серингапатам. Именно там будущий герцог Веллингтон и одержавший свои первые военные победы, опознавшего и первым официально засвидетельствовал смерть Типу Султана, убитого в бою 4 мая 1799 года. После этого Артур Уэлсли стал губернатором покоренного княжества и поселился в летнем дворце убитого правителя, и через несколько месяцев был произведен в бригадные генералы. Его старший брат был удостоен титула маркиза Уэлсли и права включить в свой герб знамя Типу Султана.

После этого на территории Индии еще оставались независимые княжества, но владения Ост-Индийской компании постоянно расширялись – в основном вокруг тех контролируемых ею городов (Калькутты, Бомбея и Мадраса). Компания владела монополией на вывоз в Англию соли, табака, семян арековой пальмы, тканей, зарабатывая на этом огромные деньги, часть которых тратилась в метрополии. В Индии английские чиновники и военные строили возводили для себя грандиозные виллы, организовывали охоты на диких зверей, а миссионеры обращали местных жителей в христианство.

Захватившие индийские сокровища и вкладывавшие их в английское промышленное производство поражали англичан своими тратами, и привезенными диковинами, поэтому разбогатевших в Индии называли

«набобами». Но постепенно контроль за Ост-Индийской компанией английское правительство прибрало к своим рукам, королева Виктория, получавшая драгоценные камни и прочие предметы индийской роскоши

как-то воскликнула: «Индия должна принадлежать только мне!». Но она захотела стать индийской императрицей и британский парламент сделал ей такой подарок!

«Титул императрицы доставлял ей безумную радость. Любые свои записки она теперь подписывала не иначе как «К.И.В.» (королева императрица Виктория). В этот день, 1 января 1877 года, эта новость была официально доведена до всех индийских магарадж, приглашенных в Дели на роскошный прием — «durbar». В честь этого события в Виндзорском дворце был устроен большой банкет. Черное платье королевы почти скрылось под каскадами драгоценностей. После ужина Дизраэли поинтересовался у ее величества, все ли индийские украшения были сегодня на ней. «О, нет! Я вам сейчас покажу остальные». И по ее приказу слуги внесли три тяжеленных чемодана. Дерзкий лорд Гамильтон не смог удержаться и представил себе, как бы смотрелась вся эта роскошь на некой высокой брюнетке.

Это посвящение в императрицы, дарованное Виктории Дизраэли, все эти победы и разные другие подарки словно высвободили ее неукротимую энергию…»


«Искусство стало иконоборческим. Современное иконоборчество заключается не в том, чтобы уничтожать образы, а в том, чтобы их фабриковать, создавать изобилие образов, в которых нечего созерцать.

Это буквально образы, которые не оставляют следов. Они, строго говоря, не имеют эстетических последствий. Но за каждым из них что-то исчезает. В этом их секрет, если у них вообще есть секрет, и в этом секрет симуляции. На горизонте симуляции исчезает не только реальный мир, но сам вопрос о его существовании уже не имеет смысла.

Если вдуматься, то та же самая проблема решалась в византийском иконоборчестве. Иконопоклонники были очень изощренными людьми, которые претендовали на то, что изображают [représenter] Бога к его вящей славе, но которые, симулируя Бога в образах, на самом деле диссимулировали тем самым проблему Его существования. Каждый образ был предлогом, чтобы не ставить самой проблемы существования Бога. За каждым из этих образов Бог, по сути, исчезал. Он не умер, Он исчез. То есть, проблемы уже больше не было, так как сама эта проблема более не ставилась. Проблема существования или несуществования Бога была решена с помощью симуляции.

Но можно посчитать, что стратегия самого Бога состоит в том, чтобы исчезнуть, и исчезнуть именно за образами. Сам Бог использует образы, чтобы исчезнуть, подчиняясь импульсу [pulsion] не оставлять следов. Тем самым, сбывается пророчество: мы живем в мире симуляции, в мире, где наивысшая функция знака заключается в том, чтобы заставить реальность исчезнуть, и одновременно скрыть это исчезновение. Этим же занимается отныне искусство. Этим же занимаются отныне медиа. Вот почему они обречены на одну и ту же судьбу.

За оргией образов что-то скрывается. Мир, исчезающий за переизбытком образов, — возможно, это иная форма иллюзии, ироничная форма (сравните притчу Канетти о животных: «такое ощущение, что за каждым из них скрывается некто и смеется над нами»).

Та иллюзия, которая возникала из способности через изобретение форм вырывать что-то из реального, противопоставлять ему другую сцену, переходить по ту сторону зеркала, та иллюзия, которая изобретала иную игру и иные правила игры, такая иллюзия становится отныне невозможной, потому что образы перешли в вещи. Они больше не являются зеркалом реальности, они проникли в сердце реальности и превратили ее в гиперреальность, где от экрана к экрану у образа есть только одна судьба — быть образом. Образ больше не может вообразить реальное, поскольку он сам стал реальным, не может ее превзойти, преобразовать, увидеть в мечтах, потому что сам стал виртуальной реальностью».

Жан Бодрийяр. Совершенное преступление. Заговор искусства

В сборник эссе и интервью, вышедший в серии «Фигуры Философии», включены идеи Бодрийяра, препарирующего современное (хотя здесь можно уточнить, что с момента первого издания искусство стало еще современнее) искусство, его предназначение и не всегда явленную связь с реальностью.

В «Генезисе как обманка» рассматривается вариант, что людям даровали иллюзию течения времени – чтобы смягчить противостояние с миром. Наше прошлое перемещается в ископаемый окаменелый симулякр, а вот наши окаменелости, которые вносятся в каталоги, и объясняются согласно научной моде, в результате выглядят как кинематографическая обработка и уже становятся неосязаемыми.

В «Синдроме Вавилонского смешения языков» Бодрийяр утверждает, что для возвращения миру его иллюзии необходимо нарушить совершенство. Ведь языки хороши тем, что они уникальны и несводимы друг к другу, и поэтому универсальное программирование языка – нечто иное, как настоящее проклятие.

В «Машинальном снобизме» отдается должное Уорхолу, «мутанту» и «агностику», не являющегося частью истории искусств.

«В виртуальной реальности вещи как будто проглатывают свои зеркала. Проглотив свои зеркала, они становятся транспарентными для самих себя, у них нет больше секрета, они больше уже не могут создавать иллюзию (потому что иллюзия связана с секретностью, с тем фактом, что вещи отсутствуют в самих себе, отстраняются от себя самих в кажимостях) — здесь есть лишь транспарентность, и вещи, полностью присутствующие в самих себе в их визуальности, в их виртуальности, в их беспощадной транскрипции (обычно в цифровом виде, как это имеет место в новейших технологиях), могут регистрироваться лишь на экранах, на миллиардах экранов, с горизонта которых исчезло не только реальное, но и изображение [образ] как таковое.

Все утопии XIX и XX веков, реализовавшись, изгнали реальность из реальности, оставив нас в гиперреальности, лишенной смысла, поскольку всякая финальная перспектива была поглощена и переварена, оставив нам от самой себя лишь поверхность без глубины. Быть может, лишь технология остается той единственной силой, которая все еще связывает разрозненные фрагменты реальности, но куда же делась констелляция смысла? Куда же делась констелляция тайны?

Конец репрезентации, следовательно, конец эстетики эстетического, конец самого образа в поверхностной виртуальности экранов. Однако — и в этом заключен побочный и парадоксальный, но, возможно, позитивный эффект — похоже, что, как только иллюзия и утопия были изгнаны из реального силой всех наших технологий, благодаря тем же самым технологиям ирония перешла в вещи. То есть, в качестве компенсации за утрату иллюзии мира появилась объективная ирония этого мира. Ирония как универсальная и духовная [spirituelle] форма дезиллюзии мира. Духовная в смысле остроты [trait d’esprit], внезапно возникающей в самом сердце технической банальности наших объектов и наших образов. Японцы ощущают присутствие божественности в каждом промышленно произведенном объекте. Для нас это божественное присутствие сводится к слабому проблеску иронии, но все же это является духовной формой».


«— Вы не знаете нашего кипрского менталитета, — не дал ему договорить адвокат. — Самое важное в этом деле — связи и безусловная вера в то, что старого, доверчивого дедушку обворовали приехавшие на остров русские бандиты. Прошу вас дослушать до конца и поверьте, вопросы, возникающие по ходу моего отчёта, отпадут сами собой. Когда мой дядя вернулся и увидел следы взлома входных дверей, он тут же позвонил в полицию. Я передал информацию журналистам и… — Майкл достал кипрскую газету и прочитал: — «Вчера на Кипре украдена картина Эдгара Дега стоимостью шесть миллионов евро». — Адвокат улыбнулся. — В одночасье дядя стал самым известным коллекционером и владельцем великого шедевра. Его мечта сбылась».

Сергей Тюленев. Других у Бога нет

Этот роман написан по мотивам реальных событий, разыгравшихся на Кипре несколько лет назад. Тогда российский бизнесмен был обвинен в организации кражи картины Дега «Балерина, поправляющая туфельку». Живописное полотно пропало из дома одного местного жителя. Никаких доказательств в пользу первоначальной версии обвинения в итоге не нашлось. Не найдена до сих пор и пропавшая картина прославленного импрессиониста.

В книге реконструируется ход событий и возможные причины случившегося. Автор указывает, что и подлинность исчезнувшей картины не была подтверждена официальным путем. В ходе повествования отмечено, что полотно находилось в частном доме, без каких-либо мер по обеспечению его сохранности. И без оформления подобающей такому шедевру страховки.

Основу захватывающего сюжета составляют тайные хитросплетения интересов разных людей и организаций. Автор подробно рисует панораму того, как могла разыгрываться вся эта комбинация, призванная с помощью фальшивых обвинений и подтасованных улик затормозить ход расследования совсем другого дела, как раз в это время рассматривавшегося в одном из отечественных судов.

Документально-протокольные подробности громкой истории вокруг картины Дега органично дополнены философскими размышлениями о нравственности, доверии, дружбе и любви, о том, что способно служить единственной несокрушимой опорой человеческому духу.

«Минут пять стоял он около постройки, по всей вероятности, предназначенной для хранения лодок и рыбацкой снасти, вернувшаяся тишина позволила ему услышать шорох морской волны, шуршание сосновых иголок и вопрос, заданный сам себе:

— И что дальше? За мной кто-то придёт или мне самому идти в монастырь?

Следующие несколько минут прошли с тем же результатом. Каменные стены, деревья, ярко-голубое море и лёгкий ветерок не отвечали ему, и поэтому, немного поколебавшись, он выбрал дорогу, идущую вверх, правее построек. Шагая по старой булыжной кладке, Глеб довольно быстро пришёл к высокой арке с распахнутыми воротами, за которыми просматривалась площадь и массивное здание церкви.

— Странно, — сказал он сам себе, оглядываясь по сторонам, — никого нет. Ну что ж, идём дальше…

Но не успел он сделать и нескольких шагов, как три лохматые собаки, выскочив из-за створки ворот, грозно оскалившись, преградили ему дорогу.

— Ух ты, какие церберы нарисовались, — произнёс он специально громко, рассчитывая своими размерами и силой голоса заставить псов отступить.

— Ничего себе! Не успел войти на территорию монастыря, а уже богохульствуешь! — произнёс монах, сидящий на большом валуне сразу за аркой. — Неуместное сравнение употребляешь. Мифический Цербер охранял вход в царство мёртвых, а мы тут очень даже живые. Ну, — всматриваясь в лицо Глеба, спокойно продолжил монах, — чего стоишь, в ногах правды нет. Отец Димитрий послушание выполняет, а ключи от кельи паломников только у него. Поэтому ставь свою сумку на землю и присаживайся рядом со мной на камень. Ты не бойся, солнышко его нагрело, поэтому от такого сидения по телу одна благодать идёт».

«Психические явления нельзя изучать независимо от физических условий познаваемого мира. Великая ошибка старинной рациональной психологии заключалась в том, что душа представлялась абсолютно духовным существом, одаренным некоторыми исключительно ему принадлежащими духовными способностями, с помощью которых объяснялись различные процессы припоминания, суждения, воображения, хотения и т. д. почти без всякого отношения к тому миру, в котором эти способности проявляют свою деятельность. Но более сведущая в этом вопросе современная наука рассматривает наши внутренние способности как бы заранее приноровленными к свойствам того мира, в котором мы живем; я хочу сказать, так приноровленными, чтобы обеспечить нам безопасность и счастье в окружающей обстановке. Наши способности к образованию новых привычек к запоминанию последовательных серий явлений, к отвлечению общих свойств от вещей, к ассоциированию с каждым явлением его обычных следствий представляются для нас как раз руководящим началом в этом мире, и постоянном, и изменчивом в то же время; равным образом наши эмоции и инстинкты также приспособлены к свойствам именно данного мира. По большей части, если известное явление важно для нашего благополучия, оно с первого же раза возбуждает в нас живой интерес. Опасные явления вызывают в нас инстинктивный страх, ядовитые вещи —отвращение, а предметы первой потребности привлекают нас к себе».

Уильям Джеймс. Психология

Написанное одним из отцов-основателей американской психологии (первым профессором психологии в Гарвардском университете, создателем первой американской психологической лаборатории), научно-популярное издание рассказывает читателю, что же представляет собой и что именно изучает психология; дает анализ привычки и восприятия, чувства времени и памяти. Обращая внимания на понятие личности, Джеймс рассматривает как сторонник ее широкого определения: не только через ее структуры и связи между структурными элементами, познающий элемент в личности и иерархию личностей

Отдельно рассматривается и теория эмоций, которая была разработана им и Н. Н. Ланге, войдя в историю психологии под названием теории Джеймса—Ланге. По словам Джеймса, «...Мы опечалены, потому что плачем; приведены в ярость, потому что бьем другого; боимся, потому что дрожим...»

Рассматривая восприятие, Джеймс уделяет внимание иллюзиям, отмечая, что во всякой иллюзии ложно не непосредственное впечатление, а то суждение, которое мы составляем о нем. Другая тема – это анализ привычек, особенностей их возникновения и деятельности нервной системы.

«Привычка играет в общественных отношениях роль колоссального махового колеса: это самый ценный консервативный фактор в социальной жизни. Она одна удерживает всех нас в границах законности и спасает «детей фортуны» от нападок завистливых бедняков. Она одна побуждает тех, кто с детства приучен жить самым тяжелым и неприятным трудом, не оставлять подобного рода занятий. Она удерживает зимой рыбака и матроса в море; она влечет рудокопа во мрак шахты и пригвождает деревенскою жителя на всю зиму к его деревенскому домику и ферме; она предохраняет жителей умеренного пояса от нападения обитателей пустынь и полярных стран. Она принуждает нас вести житейскую борьбу при помощи того рода деятельности, который был предопределен нашими воспитателями или нами самими в раннюю пору жизни. Если эта деятельность и не по вкусу нам, мы все же должны стараться выполнять ее наилучшим образом, так как только к ней одной мы способны, а выбирать другой род деятельности уже слишком поздно. Привычка удерживает от смешения различные слои общества. Уже на 25-летнем молодом человеке заметна печать его профессии, будь то коммивояжер, доктор, пастор или адвокат. В нем проявляются известные едва уловимые особенности характера, странности мысли, предрассудки, — словом, печать профессии, от которой человек так же не может освободиться, как не могут складки на рукавах его сюртука внезапно принять новое расположение».


«Идея путешествия героя – не порождение ума, а просто наблюдение. Это признание красоты замысла и тех принципов, которые задают образ жизни и повествования, подобно тому как физические и химические законы предопределяют происходящее в физическом мире. Невозможно не чувствовать, что путешествие героя существует как некая реальность, платоновская идеальная форма, божественный первообраз. И на его основе можно создать бесчисленные вариации, каждая из которых несет в себе черты изначальной модели.

Путешествие героя – модель, которая распространяется не только на параметры, характеризующие нашу действительность. Кроме всего прочего, она отражает процесс создания мифологического путешествия как необходимой части истории, радости и разочарования, которые выпадают на долю писателя и путь, который проходит душа на протяжении жизни…

Я убежден, что принципы путешествия героя уже повлияли на конструирование сюжетов и еще большее влияние окажут в дальнейшем по мере того, как сценаристы станут прибегать к ним все более осознанно. Благодаря Джозефу Кэмпбеллу инстинктивно ощущаемые законы жизни, укорененные в структуре повествования, получили четкую формулировку. Он записал неписаные правила, и, похоже, это стало стимулом для авторов, побуждающим их браться за более сложные задачи и совершенствовать сценарии. Порой я замечаю, что авторы не просто берут на вооружение его идеи, но даже обыгрывают кэмпбелловский язык в сценариях и пьесах.

Повсеместное распространение знаний об универсальных повествовательных моделях имеет и оборотную сторону: владея стереотипом, можно бездумно множить клишированные продукты, утомляющие аудиторию своей предсказуемостью. Однако, если, усвоив представление о мифологических структурах, писатель или сценарист воспроизводит их в свежих и неожиданных комбинациях, он может придать вечным мотивам новую, оригинальную форму».

Кристофер Воглер. Путешествие писателя. Мифологические структуры в литературе и кино

Популярность многих фильмов и книг объясняется тем, что их создатели использовали особенности «базового» восприятия, учтя существование тех самых архетипов, историй, затрагивающих души людей. В тексте описан не только путь героя, но всевозможные трудности, с которыми ему придется столкнуться, и, преодолев, стать победителем

«Магические путешествия начинаются там, где Вы находитесь, и заканчиваются в месте, которое Вы определили в качестве цели» — цитата из одной из любимых книг Джорджа Лукаса — «Мифы, с которыми мы живем». Именно в ней ее автор Джозеф Кэмбелл доказывает, что мифы стареют, умирают, и на их смену приходят новые, рожденные техническим прогрессом и его издержками. Именно фраза из этой книги объясняет, почему именно «Звездные Войны», а не «перемирия» — «Свою жизнеутверждающую мифологическую мудрость потомкам передали именно те племена, народы и нации, которые были воспитаны на мифологиях войны...».

Воглер, работавший исполнительным директором по развитию киностудии Fox 2000, опробовал, как утверждает, философию Джозефа Кэмбелла и Карла Юнга, на крупнобюджетном игровом кино для взрослой аудитории. «Читая лекции о мифологических сюжетных схемах, я стал использовать «Звездные войны» как удобный пример для демонстрации этапов и принципов путешествия героя». Именно об это писал Кэмбелл — эта типичная, универсальная (по ней чуть позже Скауокера двинется и Гарри Поттер) схема Странствия включает в себя три этапа – Отправление (начинающееся в обычном мире), Посвящение (ряд испытаний, связанных обязательно не только с нахождением новых друзей и Учителя, но с какой-нибудь травмой, потерями) и Возвращение (обратно в свой мир). Так через борьбу, находя Учителя, друзей и врагов, по пути, напоминающем восточные и западные легенды, Герой обретает не только Себя, но и осваивается в двух (или большем количестве) разных мирах...

«Герой приобретает друзей и врагов, встречает свою любовь. В критических ситуациях выявляются такие стороны его личности, как агрессивность по отношению к окружающим, владение приемами уличных боев, циничное отношение к женщине. Одна из подобных сцен происходит в баре.

Разумеется, не всегда местом проверок героя на прочность, знакомств и ссор оказываются питейные заведения. Во многих историях, например в «Волшебнике страны Оз», эти события происходят на дороге. Шагая по тропинке из желтого кирпича, Дороти обретает друзей: Страшилу, Железного Дровосека и Трусливого Льва, при этом преодолевая многочисленные препятствия: выбирается из сада, поросшего злыми говорящими деревьями, снимает Страшилу с гвоздя, смазывает Железного Дровосека и помогает Трусливому Льву победить страх.

Для героя «Звездных войн» после сцены в баре испытания продолжаются: Оби Ван обучает Люка драться вслепую, и одним из первых экзаменов для юноши становится лазерная битва с солдатами империи, из которой он выходит победителем.

7. Приближение к сокрытой пещере

Центральный персонаж приближается к ужасному, нередко глубоко потаенному месту, где хранится то, ради чего и затевалось путешествие. Таким местом, как правило, оказывается гнездо злейшего врага героя, самая опасная точка особенного мира, или сокрытая пещера. Заставив себя преодолеть страх и войти туда, персонаж преступает второй порог. Перед тем как сделать решительный шаг, он нередко останавливается, чтобы собраться с силами и разработать план, который поможет ему перехитрить вражеских привратников. Это фаза приближения.

В мифах роль сокрытой пещеры порой выполняет царство мертвых. Герой может отправиться в ад, чтобы спасти возлюбленную (Орфей), в логово дракона, чтобы получить сокровище (Сигурд в норвежском эпосе), или в лабиринт, чтобы убить обитающего там монстра (Тесей)».


«1931 год. Деревня двинулась в город. Москва буквально распухала от миллионов жителей. Транспортная система с притоком населения уже не справлялась. Перегрузка магистралей, систематические заторы и трамвайный коллапс ускорили, наконец, решение вопроса об уходе под землю, иными словами, о строительстве метро, «главном средстве быстрых и дешевых людских перевозок», дискуссия о котором велась в России с конца ХIХ века, а проекты долго оставались на бумаге. «Железный нарком» товарищ Лазарь Моисеевич Каганович провел решение на июньском Пленуме ВКП(б) и дал старт великой стройке. 10 декабря 1931 года во двор дома 13 по улице Русаковской около Сокольников пришли семь рабочих и вонзили лопаты в мерзлую землю. «Какой странный наклонный ход во дворе…», — изумлялись жители окрестных домов. Примечательно, что за прокладку подземных транспортных коммуникаций взялись довольно поспешно, еще до прояснения полной гидрогеологической картины московских недр. Столичным метро пришлось заниматься харьковским горным инженерам, оказавшимся более компетентными и наработавшим колоссальный строительный опыт».

Московское метро: Архитектурный гид. Составитель Анна Петрова. Автор текста Евгения Гершкович. Фото А. Народицкого

В иллюстрированном путеводителе рассказывается о самых красивых и оригинальных станциях, подробно описана история создания метро, очереди строительства, реконструкции и переименования станций.

В тексте рассказывается, в чем же кроется уникальность московского метро. Во–первых, в самом строительстве, при котором использовались комбинации методов прокладки туннелей и индивидуальный подход при строительстве каждой трассы. Во-вторых, московское метро – «объект, единственный в мире и с художественной, и с идеологической точек зрения представлял собой витрину государства, пример монументальной пропаганды, экспериментальную лабораторию для выработки архитектурных стилей.

История столичной подземки путешествие во времени, гримасы которого оставили свои заплатки; одновременно это рассказ об эволюции эстетических представлений и понятия о красоте, о том, как

регламентировалась творческая свобода, вздувались и сжимались бюджеты на строительные материалы. И в архитектурном отношении метро оказалось совершенно всеядным организмом. Проектировать станций в самые короткие сроки поручили зодчим разных поколений и направлений, в том числе с дореволюционным образованием…»

Отдельная глава посвящена стилям московского метро – от ар-деко и советской неоклассики до постмодернизма и неомодернизма. Из книги можно узнать (и увидеть), кто был первым пассажиром; каковы были турникеты, билеты и жетоны, какие виды мрамора из месторождений Урала, Алтая, Кавказа и других мест использовались; как метро работало и служило убежищем в годы Великой Отечественной войны. Завершающие материалы посвящены переименованиям станций, униформе работников метро; метро в кино и в изобразительном искусстве; и голосу в метро – в далеком 1935 году машинист нажимал кнопку звонка при отправлении поезда.

«Типов планировок станций было избрано несколько, не изменившихся до сих пор. Наличие центрального зала, мнимо бесполезного, будто не имеющего иного назначения, кроме торжественного шествия, праздного созерцания мозаичных сводов, бесспорно, завоевание советского метростроя, затратное, но репрезентативное, остающееся предметом неизменного восхищения. Пусть сама концепция навязывалась заказчиком, коим являлось государство, но советским зодчим будто бы нравилось играть в строителей дворцов, призванных отвести малейшую мысль о наземном бытовом неустройстве. Золотые в буквальном смысле годы метро приходятся на прокладку Кольцевой линии, где каждая станция слагает гимн победе, спорту, отдыху, ратному и сельскому труду, где из архитектуры буквально сочится идеология и непрерывной вереницей тянутся сверкающие образцы героев, скульптурные рельефы, мраморные изваяния и укоренившийся в декоре, казалось, навсегда образ вождя всех народов. Однако пришло время, и любители излишеств были пойманы с поличным. Хрущевские преобразования 1955 года (Хрущев в свое время был, между прочим, правой рукой наркома путей сообщения Лазаря Кагановича) очистили метро от показной роскоши, уступившей место предельному аскетизму и камерности. Кардинально поменялось само восприятие пространства, эстетически подземные транспортные сооружения развивались уже в русле идей модернизма. На повестке дня стояла односводчатая конструкция и так называемая сороконожка — два ряда по двадцать шесть колонн, поддерживающих своды подземного зала. Станция метро «Кузнецкий Мост» в 1975 году ознаменовала новый этап метростроительства. Дворцы в их новом прочтении, с глубоким заложением, индустриальными методами строительства, налетом ретроспективных переживаний и должной художественной репрезентацией, понемногу возвращаются в подземку».


Статья написана 22 марта 2019 г. 14:26

Три моих материала по истории ХХ века. Будет интересно тем, кто любит историю живую и отчасти закулисную.

Например, подробности скандала вокруг декрета о национализации женщин вскоре после Октябрьской революции — его нашли у Колчака при аресте, обсуждали в американском Сенате. Что было на самом деле

Тегеранская конференция глав государств антигитлеровской коалиции, юбилей которой отмечался в конце прошлого года. Там Сталин, Рузвельт и Черчилль впервые встретились все вместе.

И незаслуженно мало известная тема — формирование современной системы пропаганды, история Вилли Мюнценберга и того, как этот неординарный персонаж продолжает влиять на современный мир.


Статья написана 10 марта 2019 г. 14:32

Каждый месяц Алекс Громов рассказывает о 9 книгах non-fiction.


«Город Эион стоял на берегу реки Стримон. Командовал многочисленным гарнизоном знатный перс Бут, человек храбрый и решительный, беззаветно преданный своему царю. Узнав о прибытии вражеского флота и высадке армии эллинов на берег, Бут нисколько не испугался, стянул к Эиону все находившиеся поблизости персидские отряды и выступил навстречу Кимону. Однако в открытом бою потерпел поражение и был вынужден отступить в Эион. Греки осадили город.

Но Бут и не думал сдаваться. Засев за крепостными стенами Эиона, он отражал все атаки эллинов и при этом, с помощью живших за Стримоном фракийцев, доставлял в осажденный город продовольствие. Грамотно построенная вражеская оборона поставила Кимона в очень сложное положение. Пока Эион не был взят, эллины не могли продолжать наступление, поскольку оставлять в тылу крепость с сильным гарнизоном, во главе которого стоит умный и решительный военачальник, было смерти подобно».

М. Б. Елисеев. Греко-персидские войны

Вышедшая в серии «Античный мир» книга рассказывает о легендарных битвах на суше и на море, противостоянии персов и греков, войне двух цивилизаций и двух военных школ, подвигах и авантюрах.

Заключительный этап Греко-персидских войн – противостояние в Восточном Средиземноморье – связан с новым командующим афинском флотом Кимоном. Его первой успешной самостоятельной военной операцией стала осада города в 477 году до н.э. города Эион во Фракии.

Отправив к Буту человека с предложением сдать ему Эион, а самому с гарнизоном уйти в Малую Азию, Кимон получил отказ, после чего начал осаду. Решив взять город измором, Кимон, переправившись с большим отрядом через реку Стримон, вступил в бой с союзниками персов – фракийцами и разгромил их. После этого воины Кимона заняли все селения и осажденный Эион перестал получать продовольствие.

Но Бут не желал сдаваться врагу. Когда же в городе закончилось продовольствие, Бут приказал разжечь на площади огромный костер и бросить в него все ценное имущество. После этого он лично убил жену с детьми (чтобы не попали в плен), затем – наложниц и слуг, а их тела приказал своим воинам бросить в пламя. Все монеты и что потом можно было достать из пепла, было по приказу Бута прошено не в огонь, а с городской стены – в воды реки Стримон. После того, как все ценное, живое и мертвое, было уничтожено, сам Бут пришел на площадь и бестрепетно бросился в огонь. Город Эион был взят, но Кимону досталось лишь пустое огромное пепелища – все погибло в огне.

Другая история связана с прославленным Фемистоклом, сыгравшим решающую роль в поражении персов при Саламине. Афиняне не проявили благодарности к своему спасителю, и в результате интриг завистников он стал изгнанником. Попавший в Афинах в опалу Фемистокл уехал в Аргос. Но ненавидевшие его спартанцы прель явили ему обвинение обвинение в сотрудничестве с персами, заявив, что Фемистокл является агентом Ксеркса и помогает тому в покорении Эллады. Те, кто в Афинах был врагом Фемистокла, поддержали это обвинение, а сам он не имея возможности защищаться, был признан изменником. За Фемистоколом началась охота – многие ему отказывали в убежище и в конце концов он оказался в македонском городе Пидна, откуда отправился в Эфес, а потом – к новому владыке Персии, Артаксерксу I. Тот ранее обещал за его голову награду в 200 талантов. Отменить приказ было нельзя, и награда была выплачена – самому Фемистоклу. А потом он получил от царя в управление несколько городов.

«Афинянин был большим знатоком по внутренней и внешней политике греческих государств, и более компетентного специалиста в этой области Артаксерксу было просто не найти. Фемистокл мог консультировать своего царственного покровителя по различным вопросам, касающимся Эллады, и не более того. Говорить о том, что знаменитый военачальник принял яд, потому что царь потребовал его участия в войне против эллинов, возможным не представляется. По свидетельству Плутарха, на момент смерти Фемистоклу было 65 лет, возраст более чем почтенный для того неспокойного времени. Фукинд конкретно пишет о том, что причиной смерти бывшего стратега стала болезнь, а версию об отравлении передает как ходившие в то время слухи…

Любопытен рассказ Диодора Сицилийского — он приводит лишь одну легенду о смерти Фемистокла. Ссылаясь на неизвестных авторов, историк говорит о том, что Ксеркс решил начать поход в Балканскую Грецию и во главе войск поставить афинского изгнанника. А хитрый грек якобы взял с царя клятву о том, что тот никогда не отправится на войну в Элладу без Фемистокла. После того, как клятва была произнесена, афинянин принял яд, тем самым лишив царя возможности вновь начать новую войну с эллинами».


«Название «авантюрин» сначала было дано не камню, а искусственному продукту. По преданию, некий венецианский художник случайно уронил несколько опилок желтой меди в плавящееся стекло. В результате получился очень необычный материал, который и назвали авантюрином, от итальянского «аввентуро» — «случайно». Способ изготовления авантюринового стекла был открыт на уединенном острове Мурано, куда в XIII в. правительство Венеции перевело все стекольные фабрики страны с целью сохранения секрета варки цветных стекол.

Цвет этого камня — зеленый, бурый с характерными мерцающими включениями. Настоящим авантюрином является горная порода группы кварцита с включениями чешуек слюды, гетита, гематита. Зеленый цвет придают мелкие рассеянные частички хромистой слюды (фуксита), красно-бурый — пластинки гематита. Авантюрином называют также минерал группы полевых шпатов с чешуйками гетита и магнетита.

У нас авантюрином чаще всего называют его стеклянную имитацию, которую получают, добавляя в расплавленную стеклянную массу оксиды меди и железа, хрома и кобальта, что обусловливает и разницу в цвете — зеленый, красно-бурый, синий, черный. Стеклянные имитации выглядят ярче и наряднее природного камня. Не менее эффектны и их коммерческие названия: синие и черные авантюрины называют «ночи Каира», а красно-бурые — «золотой песок». Авантюриновое стекло часто оправляют в золото и пишут на бирке украшения «вставка — авантюрин», не уточняя его происхождение».

Светлана Гураль. Драгоценные камни. Гид по миру ювелирных секретов

Проходят века, исчезают в глубинах Времени прежде могущественные империи, забываются имена великих вождей и пророков, меняет своих хозяев золото. И лишь одно остается неизменным – блеск драгоценных камней, тысячелетиями сохраняющий ореол власти и могущества. История многих самоцветов уходит в глубокую древность и поэтому не удивительно, что о драгоценных камнях слагались поэтические сказания и легенды.

Именно драгоценные камни стали квинтэссенцией могущества владык и роскоши правительниц, символом волшебства и обретения иных знаний и чувств. Одним из самых таинственных камней – аметист. В Древнем Вавилоне считали, что он заставляет забыть прежнюю любовь и открыть сердце для нового увлечения, поэтому якобы замужним или обрученным женщинам его надо остерегаться. Аметист был популярен и в Средние века – его носили государи и вельможи, кардиналы и епископы. Неслучайно аметист называли епископским камнем – кольцо с аметистом вручали посвященному при рукоположении в сан кардинала. «В средневековых церковных алтарях, митрах, панагиях, крестах горит лиловый огонь аметиста… Еще 250-350 лет назад на Терском берегу Кольского полуострова, на мысе Корабль, фиолетовый самоцвет добывали монахи Соловецкого монастыря, откуда он растекался по многим церквям России». Сохранилась легенда об аметистовом перстне княжны Таракановой, очень редкой красоты и старинной работы. Очевидцы рассказывают о том, что это перстень-талисман сопровождал ее во всех странствиях по миру, помогая найти могущественных покровителей и предупреждая об опасностях. Но потом она подарила перстень (как залог любви и верности) своему избраннику, графу Орлову, предавшему ее. После заключения Таракановой в темницу, Орлов предпочел расстаться с перстнем, напоминающем о своей измене…

Одним из самых легендарных камней является алмаз. В римской мифологии рассказывается, что бог любви Амур охотился на богов и людей, поражая их сердца золотыми стрелами любви с алмазными наконечниками. С древних времен алмазы служили в качестве компенсации за убийство. Даже в цивилизованном XIX веке персидский шах передал прославленный алмаз «Шах» императору Николаю I – как плату за убийство русского посланника А.С. Грибоедова. Среди других кровавых алмазов, имеющих свою уникальную зловещую историю, — «Кохинур», «Питт» и «Санси».

С конца 1999 г. в мире началось производство синтетических алмазов. Этот процесс занимает от 2 до 5 дней. Выращенные алмазы обычно подвергают облагораживанию для получения фантазийных цветов. Но чудеса науки порой оборачиваются для слишком доверчивых людей разочарованиями — отличить синтетический алмаз от натурального могут только профессионалы, вооруженные современной техникой.

Среди самых таинственных камней – бирюза. С ней связано множество преданий. Так в индийских легендах рассказывается о том, что бирюзу можно найти после бури, дойдя до конца радуги, того самого места, где она уходит в землю. Среди чудес связанных с бирюзой – чудо изменения цвета. В 1095 г. Папа Римский Урбан II призывая к походу на Святую Землю, коснулся руками большого, отделанного бирюзой наперсного креста, промолвил – «Он потемнел!». Это и было воспринято знаком свыше. Многие уверены в том, что бирюза хранит в себе тайны исчезнувших культур.

Горный хрусталь – любимый камень магов и прорицателей, мистиков и суеверных владык. У римского императора Нерона было два чудесных кубка, сделанных из горного хрусталя. И перед своей смертью он разбил их, чтобы «наказать свой век». Но самое загадочное изделие из хрусталя – таинственный пятикилограммовый «Череп Смерти», выточенный из цельного куска хрусталя, когда-то принадлежавший жрецам майя и найденный в 1927 г. на раскопках в джунглях Гондураса.

Самый необычный камень, загадочно мерцающий переменчивый опал, оправленный в благородный металл, создаст атмосферу таинственности, усилит влияние на окружающих и поможет заглянуть в будущее. Его нельзя передавать по наследству и даже дарить – он может рождать враждебные чувства к дарителю. Среди тех, кто любил опалы был и император-садист Калигула, римские папы и английские монархи… Во время ссылки Наполеона бесследно исчез знаменитый опал «Горящая Троя», принадлежащий Жозефине. По преданию, он растворился в воздухе, уничтожив себя. Из-за этих слухов многие ювелирные дома потеряли своих клиентов, а опалы, которых обвиняли в том, что они привлекают несчастья на своих хозяев, выбрасывали в воды Дуная.

Какие драгоценности сейчас выставлены напоказ? Символ Москвы — рубиновые звезды Московского Кремля. Первая из них появились в 1935 г. на Спасской башне. На первые 8 эмблем, сделанных из меди и позолоченной стали, ушло около 7 тысяч камней (аквамарин, александрит, топаз, горный хрусталь) массой от 20 до 200 карат.

На лучших аукционах мира продаются драгоценности с камнями. Многомиллионная цена порой зависит и от истории самого камня — ювелирные украшения с собственной историей стоят на порядок дороже обычных, и… реже меняют владельца.

«Природа щедро одарила агат талантом живописца. Никогда вы не встретите двух похожих агатов. На срезах камня можно увидеть пейзажи, лица, символы. Среди агатов встречаются неповторимые по красоте шедевры, и трудно представить, что исполнены они не рукой человека. По цвету слоев, рисунку и расположению включений различают десятки разновидностей агата. Наиболее известны следующие. В обычных агатах почти прозрачные серые или голубые лентообразные слои чередуются с белыми полупрозрачными или непрозрачными. Это также может быть чередование полосок самых разных цветов: белых, серых, желтых, голубых или черных.

Нередко рисунок агата напоминает глаз. По одной из древних легенд, это глаз небесного белого орла, который упал после битвы с черным колдуном на землю и стал камнем, и спустя века его глаз продолжает смотреть на людей, отделяя добрые дела от злых…»


«Работы в Персеполе начаты были Дарием вскоре после 520 г. до н. э. и продолжались Ксерксом, а затем Артаксерксом I вплоть до 460 г. до н. э. Затянувшиеся сроки строительства привели к повторению некоторых архитектурных элементов, что, однако, не нарушило четкий в основном план дворца. На северной его стороне были расположены два парадных входа, ведущие в два зала со множеством колонн. На южной — жилые помещения и обширная сокровищница. К дворцовому комплексу, укрепленному стенами и башнями из кирпича-сырца, поднимались монументальные лестницы, богато декорированные рельефами.

Смело задуманное и мастерски исполненное, сооружение это было под стать империи, находившейся тогда в расцвете своего могущества. Останки двух огромных залов — всего лишь бледный намек на былое великолепие (рис. 6). Западный зал, начатый Дарием перед 513 г. до н. э., в плане представлял квадрат с внутренней площадью в 200 кв. футов, а его 36 колонн несли деревянную кровлю на высоте 60 футов от пола. По углам стоили массивные башни сырцовой кладки, в них размещались слуги и охрана. Судя по находкам, поверхность башен была частично выложена глазурованными плитками, белыми и бирюзовыми, с узором из надписей. Двери и, возможно, некоторые архитектурные детали зала были обиты бронзовыми, на золоченых гвоздях, пластинами с розеттами и изображениями грифонов. О колоннах будет сказано позднее. Подсчитано, что зал должен был вмещать 10 тыс. человек. Число это может показаться преувеличенным, но, конечно, толпа придворных и гвардейцев, просителей и посланников, которая собиралась здесь, была огромна. Но вот что удивительно — мы не знаем, где стоял царский трон. Где был в этом квадратном зале тот пункт, тот психологический центр, на который могла быть ориентирована придворная церемония?

К востоку от Зала приемов Ксеркс и его наследник возвели еще более обширный зал — в 230 кв. футов, со сторожевыми башнями по обе стороны входа-портика на северной стороне. Кровлю поддерживало 100 колонн; такое же круглое число их нередко встречается и в позднейшей индийской архитектуре. Археологи, копавшие это сооружение, назвали его Тронным залом, главным образом потому, что на дверных притолоках северной и южной сторон вырезаны изображения царя, торжественно восседающего на троне. Впоследствии те же археологи склонились к мнению, что в зале этом были размещены наиболее ценные из царских сокровищ, «благодаря чему старая сокровищница [находившаяся позади зала] освободилась для новых подношений и добычи, которые отовсюду стекались в это сердце империи». Иными словами, это было нечто вроде дворцового музея, филиал казнохранилища. Трудно согласиться с этим мнением. Не лучше ли вспомнить обычаи более поздних времен? В XVI столетии царь имел два приемных зала, личный и официальный: один — для приема друзей, приближенной знати и особо важных посланников, другой — для государственных церемоний, например для оглашения царских приговоров и даже для их исполнения. Могольский обычай мог возникнуть из древней ахеменидской традиции, сомневаться в этом, по-видимому, нет причин.

Мы не знаем, откуда взялась сама архитектурная идея этих огромных залов. Прецеденты неизвестны. Те залы, что сохранились в Пасаргадах, имеют вытянутые очертания и сравнительно невелики. Создание обширного квадратного зала, как и многие художествен, как и многие открытия, принадлежит гению архитекторов и скульпторов Дария I, которые работали до и после 500 г. до н. э.

В самом деле, какое еще сооружение могло бы столь убедительно выразить характер и дух империи Ахеменидов? Отметим вновь — архитектурная перспектива в этих гигантских залах неопределенна, ничто в них не увлекало взгляд и мысль вперед. Они стояли как застывшие каменные рощи, точно окаменевший персидский парадиз. Статичность была отличительной чертой этих построек, и так же статичны нескончаемые, сменяющие одна другую процессии данников и воинов, вырубленные в стенах по обеим сторонам лестниц. Если он и движется, этот солдатский строй фигур, то движение его совершается как бы во сне. Здесь и там появляются вдруг исполинские призраки царей, они торжественно цепенеют, обращенные в камень и золото, словно к ним прикоснулся новый Мидас…»

Мортимер Уилер. Пламя над Персеполем. Поворотный пункт истории

В книге известного археолога рассказывается о местах, по которым с боями прошли войска Александра Македонского, культуре традиция населения Древней Персии и Индии, и тем необратимым изменениям, произошедшим в течение десятилетий после окончания этого похода.

История строительства Персеполя сама по себе достойна называться эпосом. Ведь когда персидский владыка Ксеркс отправил флот в роковую битву при Саламине, главный дворец Персеполя еще продолжали строить, хотя началось его возведение еще во времена правления отца Ксеркса. Многие историки отмечают стремительный прогресс персидской цивилизации в освоении навыков монументального строительства и декоративно-прикладного искусства соответствующего уровня.

Ведь изначально прародители персов были кочевниками, которым не требовались грандиозные дворцы, крепости и ирригационные сооружения. А в победоносную эпоху Кира под властью Персии оказалась огромная империя от Средиземноморья до Мидии, включая великий город Вавилон и большую часть Ассирийской державы, греческие колонии в Малой Азии, Ликию, Карию… Более того, Камбиз, сын и наследник Кира, добавил к персидским владениям еще и Египет с его огромным культурным наследием. И персы смогли фактически на протяжении жизни одного поколения освоить эти разнообразные пласты культур и традиций, переплавив их в единое целое. Так появилось персидское монументальное искусство, в многом основанное на ассирийских традициях, но эти традиции были дополнены греческими, египетскими, индийскими мотивами.

Особый интерес, по мнению автора, представляет собой сравнительный анализ архитектуры и декора Персеполя и афинского Парфенона.

«Эра великих империй, Персидской и Ассирийской, завершалась. И не случайно эти унылые бесконечные вереницы тщательно вытесанных и отполированных солдат и сикофантов по обеим сторонам дворцовых лестниц напоминают нам погребальное шествие. Тем не менее дальнейшее покажет, что это был еще не конец. Придет время, и неистощимые недра Центральной Азии вновь извергнут толпы скитальцев; мы увидим, как они явятся на персидские земли и установят новые плодотворные связи с классическим Западом. А задолго до них наследники ахеменидской культуры по странной прихоти судьбы двинутся далее на восток за Александром и там, за горами, обретут убежище, где им будет оказано неожиданное покровительство».


«Отношение к музыкантам-инструменталистам было откровенно хуже, чем к певцам. Музикосом (лат. musicus), знатоком музыки, мастером-музыкантом мог считаться только певец. Инструменталисты и вовсе не назывались музыкантами: их называли гистрионами, менестрелями, жонглерами. Исидор Севильский (ок. 560–636), Отец Церкви, считал, что «давать деньги гистрионам — это приносить жертвы демонам» («histrionibus dare est demonibus immolare»), да и приведенное выше мнение Гонория Августодунского, высказанное спустя 500 лет, следует заданной святым Исидором традиции. Это мнение менялось со временем, и уже в конце XII века Петр Певец (Peter Cantor, ум. 1198), французский богослов, в чьих рукописях впервые, видимо, встречается слово «purgatorium» — «чистилище», считал, что: «Исполнители на музыкальных инструментах нужны, чтобы тоска и скука облегчалась ими, и, таким образом, благочествие, а не распутство, может вдохновляться ими».

Вероятно, такое отношение может объяснить, что очень небольшое количество инструментальных произведений донесли до нас рукописи Высокого и Раннего Средневековья. Речь идет буквально о единицах. Рубежом XIII и XIV веков датируются первые четыре «королевские эстампи» из Manuscrit du Roi. Примерно 1270 годом датируется неназванное инструментальное произведение из рукописи Douce 139 (Оксфорд, Бодлеянская библиотека). Возможно, является инструментальным мотет In seculum viellatoris из Бамбергского кодекса и три Chose Tassin (произведения Тассина).

Существует также несколько иных произведений, которые могут быть инструментальными потому, что у них отсутствует текст, например, три неназванных двухголосных произведения из рукописи Harley 978 (Лондон, Британская библиотека). Но они с тем же успехом могут быть вариантами разделов sine littera кондуктов или других произведений».

Данил Рябчиков. Музыкальная история средневековой Европы. Девять лекций о рукописях, жанрах, именах и инструментах

Современная музыка – совсем другая, чем та, что исполняли и слушали тысячелетие назад. Данил Рябчиков, известный музыкант и исследователь старинной, средневековой музыки является основателем и руководителем нескольких ансамблей старинной и духовной музыки средних веков, в предисловии рассказывает о том, как меняли значения знакомые слова – балладой называли сначала танцевальные песни.

Рассматривая историческую обстановку (и в том числе не благоприятный климат и неурожаи) первых трех десятилетий XIV столетия, Данил Рябчиков переходит к определению границ Высокого Средневековья, которое, по его мнению, осталось в последних теплых днях того столетия.

Следующая глава посвящена истории появления смычка в Европе. Родиной смычка, скорее всего, была Центральная Азия, и лишь в X столетии появляется о нем множество упоминаний. Одно из самых ранних – в «Большой книге о музыке» Аль-Фараби.

Далее следует рассказ об истоках григорианского пения и нотных записях, их реформах и развитии музыкальных жанров в IX – XI веках.

Одна из глав посвящена музыке на «народных» языках и трубадурам, поэтам-музыкантам, сочинявшим на окситанском в XI – XIII столетиях.

«Трубадур Раймбаут де Вакейрас (до 1180 — ок. 1205), согласно его жизнеописанию, услышал мелодию знаменитой Kalenda Maya в качестве эстампи, исполненного двумя виелистами с севера Франции. В XIII веке изображения виелы регулярно появляются на страницах английских, немецких и испанских рукописей (в том числе и среди иллюстраций Cantigas de Santa Mariax). Судя по этим изображениям и упоминаниям в текстах, фидель является самым популярным инструментом миннезингеров. В XIII и XIV веках виела становится самым популярным и уважаемым инструментом. Ее звучание можно услышать и во дворце, и на площади, и в церкви. «Среди всех инструментов наиболее ценна виела», — писал на рубеже XIII–XIV веков Иоанн де Грокейо.

Поэтому не случайно, что виеле повезло больше, чем многим иным средневековым инструментам: сохранились варианты описания ее строя».


«Газель как отдельное стихотворение о любви встречается уже у поэтов IX–X вв., а на протяжении XI–XII вв. происходит ее постепенная формальная канонизация. История персидской газели сводится в самых общих чертах к постепенному переходу ее из содержательной категории (любовная лирика), каковой она являлась в арабской поэзии, в категорию формы. Помимо основной любовной темы персидская газель постепенно включает в свой репертуар сезонные зарисовки, сцены дружеских пирушек и воспевание вина, размышления о бренности жизни, жалобы на превратности судьбы, мистические переживания и т.д. Со временем газель стали выделять не по тематике, а по формальным признакам: порядку рифм и объему. Первый бейт в газели, как и в касыде, несет основную рифму в обоих полустишиях, сохраняемую далее в окончании каждого стиха-бейта, а число бейтов колеблется от пяти до двенадцати-пятнадцати. Примерно со второй половины XI – XII в. у поэтов входит в обычай упоминать в последнем стихе свой литературный псевдоним (тахаллус), т.е. «подписывать» газель».

М.Л. Рейснер, А.Н. Ардашникова. Персидская литература IX–XVIII веков. В двух томах. Том 1. Персидская литература домонгольского времени (IX – начало XIII в.). Период формирования канона: ранняя классика

Книга является результатом научных исследований и многолетнего чтения авторами курса персидской литературы в Институте стран Азии и Африки МГУ им. М.В. Ломоносова. В настоящем издании предпринимается попытка обобщить солидный материал, накопленный за последние десятилетия в иранистике и других областях востоковедного литературоведения. Период формирования литературы на новоперсидском языке протекал в условиях арабского завоевания и господства арабского языка в политической и культурной жизни иранцев. Долгое время в иранистике господствовало представление о полной зависимости первых образцов классической персидской литературы от соответствующих арабских прототипов.

Однако если обратиться к основному фонду сюжетов и персонажей, набору ключевых топосов персидской классической словесности, то непременно выявится ее генетическая связь с древними корнями иранской культуры от гимнов Авесты до придворных песен (суруд-и хусравани – «царские песнопения») эпохи правления династии Сасанидов (III–VII вв.). В эпоху своих успешных завоевательных походов арабы активно усваивали культурный опыт покоренных народов, в первую очередь иранцев.

«В зрелом возрасте у Фирдауси возникает замысел продолжить дело, начатое Дакики, и воссоздать в полном объеме историю иранского государства. Грандиозность задачи потребовала нескольких десятилетий работы: по разным подсчетам, автор писал свою поэму от двадцати до тридцати пяти лет. Легенда гласит, что «Шах-нама» была заказана Фирдауси султаном Махмудом Газнави (998–1030), однако более вероятно, что сам автор предназначал ее предшественникам Газнавидов на иранском престоле – Саманидам. Когда поэма была закончена, Саманиды, поклонники и ревнители иранской старины, уже утратили свою власть, уступив ее под натиском союза тюркских племен, создавших государство Караханидов. Фирдауси, по-видимому, пришлось снабдить произведение новым посвящением – бывшему вассалу Саманидов, а ныне всемогущему правителю Махмуду Газнави, также захватившему часть саманидских владений. Представив «Шах-нама» султану, поэт ожидал обещанного высокого вознаграждения – по легенде, ему полагалось по одному золотому динару за каждый бейт. Однако Махмуд не оценил по достоинству грандиозный труд поэта, и оплата оказалась оскорбительно низкой, ибо вся сумма была заплачена серебром. Разгневанный поэт роздал полученные деньги гонцу, банщику и продавцу пива, поскольку султанский посланник застал его в бане. После этого Фирдауси сложил едкую сатиру на султана, в которой, издеваясь над низким происхождением правителя, объявил его самозванцем».


«Не отрицая, что между 1060 и 1140 гг. (то есть «в тысяча сотом году» в широком смысле) во Франции произошла настоящая рыцарская мутация (mutation), я хотел бы здесь заняться поиском франкских, а еще в большей мере феодальных корней классического рыцарства. Тем более что классическое рыцарство действительно не стоит отделять от того, что называют «феодализмом». Все рыцари тысяча сотого года были феодалами — сеньорами и вассалами. Любовь к подвигам и частые случаи снисходительности в отношении противника у них выражали непокорность своим королям и князьям либо Церкви, требовавшей вести священную войну. Именно зачатки индивидуализма побуждали их выделяться, блистать, соперничать в храбрости, а также ставить условия сеньору в том, что касалось их службы, и ограничивать ее. Ими двигало не строгое принуждение, а, скорей, соображения чести и призывы хранить таковую. Принадлежность к «феодалам» следовала также из их дистанцированности от низших классов, презрения или по меньшей мере снисходительности к ним, даже когда речь шла об их защите. Идея содружества бескорыстных заступников, жаждущих социальной реформы, XII в. была совершенно чужда. Рыцарство — это только один аспект, в числе прочих и после прочих, феодального господства. Хорошо, если рыцарство иногда придавало последнему некоторую умеренность, в определенных отношениях смягчало его. Но лишить рыцарей мистического флёра надо сразу же. Если благородные воины к тысяча сотому году умерили стремление к насилию и стали либо пожелали стать более куртуазными, если они превратили демонстрацию храбрости в спектакль, это касалось прежде всего их отношений между собой и отражало не столько рост цивилизованности, сколько укрепление определенного классового сознания».

Д. Бартелеми. Рыцарство: От древней Германии до Франции XII в.

Когда появились первые рыцари? Имело ли «средневековое рыцарство», как уверяет Карл Фердинанд Вернер, римское происхождение? И тогда почему в I веке римские цезари запрещали лучшим воинам проявлять свою доблесть? Как относилась Церковь к тем священникам, которые сражались – причем не только с еретиками, но в сражениях между христианами? «С 600 г. утвердилась четкая система тарифицированных и допускающих повторность покаяний и искуплений. Церковь, чтобы сделать средневековое общество более нравственным, ввела настоящую шкалу грехов по степени тяжести…». Классические рыцарские обычаи (посвящение, подвиг, игры) появились с середины XI века, в первую при дворе могущественных нормандских герцогов. Многие из норманнов принимали участие в сражениях в Испании и в Первом крестовом походе.

По мнению Бартелеми, местом появления рыцарства в таком виде, как им его представляет себе современная Европа, то в этом плане внимание привлекает Франция XII века, давшая наиболее число крестоносцев. В тексте анализируются и хроники, рассказывающие как о рыцарях-заступниках, князьях, обещавших защищать церкви и бедных, так и о рыцарстве, тяготеющем к спектаклю и зрелищу, о тех знатных юношах, что, с упоением бились на поединках, бросали друг другу вызовы, при случае проявляли хорошие манеры в отношении врага.

«Рыцари XII в., люди из знатных родов, полагали, что происходят от великих героев-воинов. Разве они не были через франков потомками троянцев — достойных предков римлян и, может быть, турок? Если не заходить так далеко, они знали, что их род восходит к графам Карла Великого, временная удаленность которых (триста лет) позволяла идеализировать их достоинства и подвиги в песнях о Роланде, о Гильоме, о Рауле Камбрейском. Даже если они со своей стороны старались ограничить риск войны, если по-рыцарски щадили друг друга, они этим не особо хвастались. Они, скорей, предпочитали, чтобы их изображали столь же суровыми на справедливой войне, какими были их франкские предки: так делали авторы песен «крестоносного цикла» (например, «Песни об Антиохии»).

Европа Нового времени открыла для них и для Средневековья других предков-воинов — прежде всего обитателей древней Германии, описанной около 100 г. римлянином Тацитом. Со своим ритуалом посвящения в воины и такими достоинствами, как смелость, щедрость, преданность сеньору, они выглядят достойными феодалами у врат приходящей в упадок империи, западную часть которой они вскоре завоюют. Им немного недоставало умения ездить на коне, умеренности и справедливости, чтобы стать уже рыцарями».


«Массы, заполнившие улицы, трансформируют привычное пространство города. Оно перестраивается и переформатируется. Вокзалы, стадионы, громадные отели и универсальные магазины, фабрики, кинематограф и механический транспорт — все это новые городские пространства и объекты, созданные для масс, среди которых протекает жизнь масс. Вольно или невольно на улицах к «опыту толпы» оказывается причастен каждый житель мегаполиса. Новые «техники жизни» участвуют в формировании особой иконографии, в рождении мотивов и сюжетов, связанных с «опытом толпы» в мегаполисе. На некоторых из них я остановлюсь в этой главе. Эти сюжеты-мифологемы во многом определяют структуру мифологии толп. Часто в основе их лежит двойственность, противостояние или противопоставление: рационального порядка и хаоса, индивида и мегаполиса, индивида и толпы, толпы и вожака. Такие сюжеты и мотивы лишены индивидуальности. Они интернациональны и воспроизводятся с некоторыми вариациями самыми разными художниками, формируя глобальную иконографию современности. Новые «техники жизни» в городах: скорость перемещения и смены впечатлений, механизация и автоматизация траекторий движения, «пунктуальность, рассчитанность, точность, к которым принуждает жизнь большого города», замкнутость и обособленность людей — все это создавало особую среду существования горожанина».

Екатерина Бобринская. Душа толпы: Искусство и социальная мифология

В книге рассказывается о связи искусства конца XIX – первых десятилетий XX веков с социальной мифологией своего времени; о том, что вдохновляло и пугало многих художников и литераторов.

На протяжении всего ХХ столетия жизнь толп оставалась важным элементом европейской социально-культурной истории, а «опыт толпы» был одной из ключевых тем в исследованиях философов, социологов, художников и литераторов. «Конечно, за более чем вековую историю «толпа» претерпевала разнообразные метаморфозы в «коллективном сознании». «Огромные толпы, взволнованные трудом, удовольствием или восстанием», оставались главным действующим лицом в революциях и войнах. «Спиритуальные», или «рассеянные», толпы подвергались все более изощренному воздействию со стороны массмедиа, ими искусно манипулировали политики, их гипнотизировали «звезды» и «вожди». За толпами «надзирали», их регулировали и укрощали, превращали в «молчаливое большинство» и «множества». В свою очередь, толпы властвовали и исподволь меняли культуру и социум. Вокруг толп возникали новые или актуализировались старые мифологии. Массы оказывались главными героями множества новых утопий. Толпы несли новые соблазны и страхи, раскрывали новые грани своей властной и разрушительной мощи. В искусстве образы и мифологии, связанные с «эрой масс», не исчезали на протяжении всего ХХ века».

В книге описано, как толпа становится привычным фоном существования современного человека, но при этом толпа сама не способна себя увидеть – для этого нужен кто-то со стороны. Одна из глав книги так называется – «Толпа: стратегии наблюдения». При этом в значительной степени мифология толпы – это миф индивида о «другом». В главе «Искусство-действие» уделено внимание европейским и отечественным футуристам, их выступлениям. В книге рассказывается и о том, как отражение получили ритмические утопии и практики создания идеальных коллективных тел в изобразительном искусстве, и как в новой мифологии гигантская фигура вождя превращается в еще одну аллегорию множеств.

«Власть толпы становится не просто популярной темой в культуре рубежа XIX–XX веков, но одним из устойчивых и парадоксальных мифообразов, позволяющих управлять и манипулировать массами индивидов. Мифология толпы обнаруживает также особое состояние современного человека — его незащищенность перед новыми «техниками жизни» и техниками власти. Они дают свободу и одновременно обращают в рабство, подчиняют и подавляют индивида. И, наконец, Мопассан говорит о новых средствах распространения идей, об информационных потоках, созданных современными «техниками жизни» и новыми механизмами распространения информации, способными захватывать и трансформировать индивида. «Приливы и отливы идей», распространяемые массмедиа, управляют индивидом так же, как жесткие схемы перемещения в современных городах; они так же захватывают и деформируют индивида, как и «одухотворенная толпа». Противоречие, заложенное в новых «техниках жизни», между тенденцией к суверенизации, обособлению отдельного человека и установлением «совершенно безличной формации»4, послужило одним из основных импульсов для сложения мифологии толп, в которой разыгрывалась «драма» взаимоотношений индивида и «обезличенного духа» современности. На рубеже веков напряжение между индивидом и массой становится одной из серьезных социальных, философских, эстетических и просто жизненных проблем. Для индивида толпа — это образ «другого», чуждого и чужого. Сталкиваясь с толпами, он либо содрогается от ужаса, либо приветствует этот ужас и надвигающийся хаос как преодоление себя, забвение себя, побег от себя. Толпа против воли человека притягивает и трансформирует его, вовлекает в тревожную и разрушительную для индивида систему связей. Индивид видит в толпах угрозу для себя, воспринимает толпы как надвигающуюся катастрофу, уничтожающую и опровергающую саму социально-культурную конструкцию «индивид». В то же время парадоксальная тяга к толпе, желание слиться с толпой, исчезнуть в толпе становятся устойчивой темой в культуре. Герой рассказа Эдгара По «Человек толпы» (1840), способный существовать только попадая в водоворот уличных толп, без устали блуждающий в лабиринте городских улиц в поисках наркотического опьянения толпой, оказывается одним из знаковых персонажей культуры. Человек толпы — анонимный и автономный городской житель — постоянный мотив в искусстве второй половины XIX и начала XX столетий. Он предстает в самых разных обличьях. Он герой гедонистических, праздничных сцен городской жизни на бульварах, в огромных магазинах, в кафе и ресторанах….»


«Многие итальянцы чувствовали себя обманутыми итогами Великой войны. Как так? Они победили, они вышли победителями из ужасной схватки, а значительные территории, населенные итальянцами, все еще остаются за пределами страны! Где решительные люди? Если правительство не осмеливается на прямые и справедливые действия, почему этого не сделать новым вождям?

К примеру, статус города Фиуме до сих пор не определен… В апреле 1919 года жители Фиуме самостоятельно избрали Национальный совет, и совет этот незамедлительно объявил о желании подчиняться только итальянскому правительству. Конечно, сразу начались стычки с французами, да такие, что генерал Франческо Саверио Грациоли запретил союзникам появляться в городе. В ответ — требование: незамедлительно вывести из Фиуме батальон «Гранатьери ди Сардинья» и распустить добровольцев, набранных Габриеле д’Аннунцио.

Муссолини, кстати, испытывал ревность к своему знаменитому сопернику. У Габриеля д’Аннунцио действительно было одно весомое преимущество. Ведь это ему, народному герою, Национальный совета города Фиуме прислал личное приглашение принять на себя командование вооруженными отрядами.

В Риме Муссолини встретился (благодаря Маргерит Сарфати) с поэтом. Встреча прошла очень дружественно, но Муссолини не понравился тон, каким говорил с ним поэт — слишком уж покровительственный, слишком начальственный. При всем своем восхищении, Муссолини не считал поэта-героя по-настоящему сильным политиком. Но он поддержал д’Аннунцио. Он понимал, что события играют ему на руку.

Одиннадцатого сентября 1919 года начался знаменитый поход добровольцев, отобранных основателем «политики красоты». Примерно в километре от города Фиуме колонну пытался остановить генерал Витторио Питталуга, но солдаты не подчинились своему генералу и примкнули к «освободителям». И в 11 часов 45 минут 12 сентября 1919 года Габриеле д’Аннунцио и его сторонники без единого выстрела вошли в город…

Несмотря на столь пафосно декларируемые отношения, и Муссолини, и д’Аннунцио весьма настороженно следили друг за другом. Конечно, поддержка Фиуме важна, но слишком обременительна: ведь горожан и солдат нужно кормить. По приказу д’Аннунцио катера с Фиуме начинают насильно захватывать в море торговые суда. Порядка и дисциплины в Фиуме и раньше не наблюдалось, теперь же всё падает катастрофически. В свободное «регентство Карнаро» устремляются контрабандисты, аферисты, проститутки, поэты, сумасшедшие изобретатели, обыкновенные бродяги. Пытаясь укрепить положение города, 31 августа 1920 года Габриеле д’Аннунцио обнародовал знаменитую фиумскую Конституцию — «Хартию Карнаро». Муссолини, впрочем, отнесся к творению друга-соперника скептически: слишком много поэзии, вряд ли такая программа будет работать в конкретных исторических условиях».

Геннадий Прашкевич, Сергей Соловьев. Муссолини: Цезарь фашистского Рима

Книга рассказывает о не только о самом Муссолини, его карьере, и тех женщинах, которые ему помогли ее сделать; сподвижниках, недругах и конкурентах. Описывая историческую обстановку в Италии перед, во время и после Первой мировой войны, авторы показывают, каким чаяниям и надеждам отвечали лозунги Муссолини и демонстрируемый им публично образ.

Книга открывается короткой главкой – вместо предисловия – «Корни», посвященной деятелям XIX века, участвовавшим в объединении (и попытках его) Италии. Далее – уже к самому Муссолини, юность, работа учителем, и война, ранение, затем – превращение из известного журналиста – в известного политика, выборы в парламент и «марш на Рим», формирование нового кабинета министров страны и союз с Ватиканом.

В мае 1936 года Муссолини провозглашает рождение новой Римской империи, а король Виктор Эммануил III получает титул императора Эфиопии.

Далее – Вторая мировая война, высадка американцев и англичан на Сицилии, арест Муссолини и спасение его Скорцени, республика Сало и расстрел.

«Габриеле д’Аннунцио ревниво следил за успехами своего соратника. После падения свободного Фиуме он поселился на берегу тихого озера Гарда на вилле «Храм побед итальянского народа» (Vittoriale degli Italiani). Когда-то это просторное поместье принадлежало дальним родственникам композитора Рихарда Вагнера. Новый премьер Италии Бенито Муссолини от всей души (вполне искренне) радовался желанию бывшего соперника оставить, наконец, политику и заняться исключительно искусством, но д’Аннунцио, принимая нового премьера в «Храме побед», своего раздражения не скрывал: «Чувствую зловоние мирной жизни».

Он считал Бенито Муссолини своим эпигоном. Это ведь он, знаменитый поэт и политик Габриеле д’Аннунцио, первый указал на то, что когда один какой-то класс поднимается над государством, это неизбежно приводит к нарушению всей национальной жизни. Отсюда мысль о гармоничной иерархии и социальном единстве. Заменить классовое сознание национальным, доказать рабочим, что в их интересах отрешиться от группового эгоизма в пользу национальной солидарности — вот задача фашистского синдикализма.

Муссолини старался не возражать. С его подачи государство полностью приняло на себя расходы по содержанию «Храма побед итальянского народа». Был создан специальный институт для изучения творчества классика итальянской литературы, а в 1924 году король Виктор Эммануил III пожаловал Габриеле д’Аннунцио титул князя ди Монтеневозо».


«Во второй половине XVIII века руины неожиданно стали привлекать внимание публики по всей Европе. Открытия Геркуланума в 1738 году и Помпей в 1748 году, за которыми последовали раскопки (продолжающие и в наше время), приковали к себе внимание путешественников. Хорошо сохранившиеся античные здания вместе с расчищенными фресками не просто позволили желающим взглянуть на погибшую цивилизацию: «Помпеи» сделались обязательной остановкой в «Большом турне» по Европе, в которое отправлялись аристократы. Неоклассицизм, завоевывавший позиции на континенте – хотя этот процесс шел неравномерно в разных странах и в разных видах искусств, — придал греко-римским древностям статус эстетического канона, и поэтому руины, в особенности хорошо сохранившиеся, пополнили список образцов для подражания».

Андреас Шёнле. Архитектура забвения. Руины и историческое сознание в модерной России

В конце XVIII века в элитных кругах Российской империи возникла мода древности, одной из последствий которой было массовое появление в садах и парках отечественной знати имитации древних руин. Через несколько лет Академия художеств стала отправлять живописцев в Италию для ознакомления с тамошними руинами. В своей монографии

Андреас Шёнле (профессор русской литературы в Колледже Королевы Мэри Лондонского университета) анализирует, какое значение приписывали в литературе и искусстве, а также – различных поисках сакральных смыслов.

Подчеркивая, что Прошлое в определенном смысле – всегда чужая страна, Андреас Шёнле обращает внимание на то, что для русских романтиков это чувство осложнялось тем, что они часто обращались к чужим руинам в том числе для исправления недостатков и пробелов в отечественной истории. А уже к российскому Серебряному веку широко распространившееся из-за деградации империи и технологического прогресса представление, что мир катится к концу, привело – в первую очередь дворян – к возникновению ностальгии по прежней, дореформенной усадебной жизни. Следствием этого было не только появление многочисленных воспоминаний в форме семейных хроник, но прославление усадьбы, поместья как очага культуры. Шёнле упоминает тургеневское «Дворянское гнездо», гончаровский «Обломов» и чеховский «Вишневый сад» и переходит к «Миру искусства», а затем – к авангарду и изучению взглядов Малевича, уверявшего, что разрушение является необходимым следствием приверженности авангарда к движению через пространство и время. Следующая глава посвящена послереволюционной разрухи в городе.

«Характерные для сталинского времени постройки, напоминающие свадебные торты, — такие, как Главное здание МГУ на Воробьевых горах или МИД на Смоленской площади, — имеют на фасадах и крышах множество неоклассических украшений, свидетельствующих о том, что сталинское государство желало существовать в неподвластном течению времени настоящем, заключившем в себя все великое, что было создано в историческом прошлом. Хотя эти декоративные элементы и не были руинами в буквальном смысле слова, они предполагали избирательную де- и реконтекстуализацию истории, при которой отжившее свой век и новое как бы сливались воедино. Альберт Шпеер предвидел значение руин фашистской архитектуры и создавал монументальные здания с расчетом на то, что со временем они превратятся в руины нацистского государства, не уступающие по живописности римским».


Статья написана 15 февраля 2019 г. 16:03

Вышла моя новая книга.

Громов, А.Б. Персия: эра войны и революции. 1900—1925 / Алекс Бертран Громов. — М.: Вече, 2019. — 384 с.: ил. — (Всемирная история). ISBN 978-5-4484-0306-4

В начале XX века Персию ждали перемены, революционные события и пристальный интерес Британской, Российской и Германской империй. Персия занимала важное стратегическое положение и обладала запасами нефти. В издании описаны революция 1905—1911 гг. и участие большевиков в ней, события на Персидском фронте Первой мировой войны и действия немецких агентов, падение династии Каджаров и та роль, которую сыграли в жизни Персии представители белой эмиграции и новой Советской власти после Октябрьской революции в России. В судьбе Персии непосредственно участвовали Николай II и Петр Столыпин, Ленин, Троцкий, Сталин… На ее земле противоборствовали разведки великих держав.

Подробнее тут





  Подписка

Количество подписчиков: 86

⇑ Наверх