Соседи по Галактике: Антология / А. Громов, А. Александер, К. Сарсенова, А. Санти, А. Марков, О. Дыдыкина, О. Шатохина, М. Муноди, В. Штром, Д. Федотов, А. Васенов, Д. Соколов, А. Макаренко, Н. Стремитина; сост. А. Громов. — М. : Терраарт, 2020.– 512 с.: ил. – (Terraart). ISBN 978-5-413-02095-1
Аннотация:
Вселенная — безгранична, но соседи — повсюду... У вас есть только шанс выбрать получше... Для тех, кто может и хочет. Хорошо отправляться в путь, захватив с собой уютное жилище, родную улицу с тротуаром и даже любимую клумбу. Хочешь улететь с Земли? Спроси меня как. Но даже имеющий возможность в любой момент обновить и улучшить собственный организм, способен затосковать по настоящей дружбе и верности. Техника открывает небывалые возможности, смешивая эпохи и пространства. Инопланетяне тоже умеют мечтать о далеких краях. Вместо привычных соседей на этажах или парковках вы можете встретить их. Начнется ли новая жизнь, когда они прилетят сюда? Это ближе и быстрее, чем вы думаете!
Четыре моих материала по истории ХХ века. Будет интересно тем, кто любит историю живую и отчасти закулисную.
...Лаврентий Берия не был абсолютным злом. Не был и тайным демократом. Берия не был ни верным рыцарем вождя народов, ни главным участником всех не существовавших заговоров и тем более — даже потенциальным организатором военного переворота…
Понятие «враг народа» возникло еще во времена Древнего Рима – к примеру, римский сенат объявил врагом народа императора Нерона. Новую известность оно обрело в эпоху Великой французской революции. В революционной России, по иронии судьбы, эти слова – «враг народа» — произнес бывший тогда министром юстиции Временного правительства Александр Керенский, выступая в марте 1917 года перед делегацией Черноморского флота. Вскоре после победы Октябрьской революции выражение «враги народа» употребил в своей речи и сам Ленин…
Впоследствии эти слова обрели широкую и печальную известность. В разряд «врагов народа» попадали писатели и ученые, герои Гражданской войны и заслуженные революционеры. Последним, кто был официально объявлен «врагом народа», оказался сам Лаврентий Берия...
...Какую роль в СССР играли мафия, теневая экономика, подпольные миллионеры и хозяева нелегального бизнеса? Или люди, подобные подпольному миллионеру Александру Ивановичу Корейко из «Золотого теленка» могли существовать лишь в первые годы советской власти? Нет, даже во время Великой Отечественной войны в СССР находились реальные «великие комбинаторы». Самым успешным из них — до своего ареста — был Николай Максимович Павленко, создатель самой грандиозной аферы в истории Красной армии и СССР. Павленковская биография до сих пор вызывает споры у историков, и вопрос — кто был его покровителем...
"...Сикорский говорит, что они смогут сформировать армию в Иране в лучших, чем в СССР, условиях.
— Мы мешать не будем, — говорит тов. Сталин. — Если поляки не хотят здесь воевать, то пусть прямо и скажут: да или нет… Я знаю, где войско формируется, так там оно и останется… Обойдемся без вас. Можем всех отдать. Сами справимся. Отвоюем Польшу и тогда вам ее отдадим. Но что на это люди скажут…"
После этого представители польского правительства стали добиваться скорейшего выполнения достигнутого в Москве в декабре 1941 г. соглашения о выводе части военнослужащих в Иран.
Сама эвакуация армии Андерса началась 15 января 1941 года, и поскольку была недостаточно четко организована, то проходила неэффективно, срывая планируемые ранее сроки.
Многие из эвакуированных поляков, ранее оказавшихся в советских лагерях, болели разными болезнями и нуждались в медицинском уходе. И, помимо солдат и офицеров, в Иран отправлялись также польские женщины и дети, о которых надо было позаботиться. В Советском Союзе, ведущем смертельную борьбу с нацистами, возможность оказания помощи полякам (в том числе – и в переброске армии в Иран) в это время была ограничена.
В ходе первого этапа эвакуации армии Андерса на иранскую территорию (продлившегося до конца марта 1942 года) из Советского Союза в Иран прибыли 31 488 военнослужащих польской армии и 12 400 гражданских лиц.
...Но в штрафном батальоне на легендарном полуострове Рыбачий Рудакову удалось отличиться. Во время атаки была захвачена немецкая минометная батарея, и Рудаков организовал ее немедленное применение уже против немцев. В следующем бою он был ранен, после чего трибунал принял решение о снятии с него судимости и возвращении звания капитан-лейтенанта. Он командовал батареей в сухопутных войсках. В его тогдашней характеристике говорилось: «За время пребывания в батарее показал себя как один из лучших офицеров в руководстве управления своими подчиненными.
Инициативный, находчивый, рассудительный офицер. Повседневно борется за насаждение воинской дисциплины, организованности и порядка среди личного состава взвода. Товарищ Рудаков вел огонь прямой наводкой по огневым точкам противника с дистанции 400–600 метров. В результате стрельбы было повреждено 7 амбразурных дзотов, 16 жилых землянок, подавлен огонь двух 75-мм орудий противника, стрелявших прямой наводкой по переднему краю нашей обороны. Огнем своего взвода тов. Рудаков три раза поддерживал действия наших разведгрупп».
Вне всяких сомнений, Рудаков оказался счастливчиком, поскольку уцелел во время морской катастрофы, а потом сумел успешно продолжить карьеру, несмотря на трибунал и штрафбат.
«- Нам нужно объединиться, — сказала бабушка, — у меня был роман с мужчиной с Урана. Но он был, конечно, не зеленый. Он был ярко-фиолетовый и очень красивый, особенно на желтом фоне. У него было всего три руки, но мое увлечение прошло, когда я поняла, что девушка, отправившаяся кататься ночью с трехруким мужчиной, совершенно беззащитна. Ну, две руки я остановила, но третьей была предоставлена полная свобода движений. Когда я вернулась домой, с меня можно было хоть отпечатки пальцев снимать! А потом…
— Заткнись, женщина! – прикрикнул дедушка. – У нас тут настоящая проблема.
— Я когда-то была влюблена в мужчину с Меркурия, — задумчиво сказала мама, — там очень тепло, и поэтому он все время как будто… дымился. Это было лестно, но потом он мне объяснил, что это его естественное поведение, никак не связанное со мной. Он был… вишневый. И вообще походил на кусок раскаленной стали, вынутый из горна. Но потом, Генри, я познакомилась с тобой и забыла про него».
Рэй Брэдбери. Марсианские хроники. Полное издание
Книга открывается двумя авторскими предисловиями — 1990 и 1997 годов. В них по-разному рассказывается, как Брэдбери в июне 1949 года приехал в Нью-Йорк и в разговоре с ним редактор сказал о том, что «мне кажется, что вы уже написали роман... А вот эти ваши марсианские рассказы... Ведь там же есть некая общая нить? Может быть, вы их как-то пришьете друг к другу, вроде как соберете мозаичный гобелен, троюродный брат романа?». Далее следует хронология, сами «Марсианские хроники» (датировки в названиях рассказов: январь 2030 — октябрь 2057) и послесловие «Как я написал свою книгу». В нем Брэдбери описал свои размышления о том, что он стал бы сам делать, если бы его увезли за миллионы миль от понятной и безопасной жизни. «Я понимал, что буду бояться одиночества, времени, даже своего существования. Что опасаться стоит не только за землян, но и за марсиан, потому что марсиане — близкие родственники индейцев, а я хорошо помнил, что мы сделали с индейцами. Нужно было учесть интересы обеих сторон, а еще просчитать, как можно будет увезти на Марс религию, и обдумать расовую проблему, и представить, что будут делать социологи, которые знают все и обо всем и захотят составить всякие графики и диаграммы».
Почему спустя почти семьдесят лет с момента выхода первых «Марсианских хроник» они не устарели и новые поколения открывают их для себя? Ведь это – истории не только о путешествии (переселении) и даже не всегда о марсианах, а о нас, людях. А людям интереснее читать о таких же, как они, но в иных условиях.
Второй раздел книги – «Иные марсианские хроники» — включает рассказы «Одни», «Запрещенные», «Призраки Марса», «Синяя Бутылка», «Они были смуглые и золотоглазые» и другие... В завершающую часть («Неканонические хроники») вошли: «Некоторые из моих друзей – марсиане» (откуда взята первая цитата), «О скитаниях вечных и о Земле», «Ракета», «Бетономешалка», «Лети домой»... В последнем рассказе (датированном далеким 1952 годом) описано, что же нужно сделать прилетевшим на Марс землянам, чтобы не бросить все и не вернуться быстро обратно — сделать уголок родной планеты, за который можно держаться, чтобы не чувствовать одиночества.
«- Командир, члены экипажа на нашем корабле родом из четырнадцати маленьких городов. Их так специально отбирали. На этой улочке из каждого городка взято по одному зданию. Бармен, священники, бакалейщик, все тридцать человек экипажа второй ракеты – из этих городков.
— Тридцать? Не считая спасательного экипажа?
Психиатр не без удовольствия пробежался взглядом по лестнице на балкон, по запертым дверям. Одна из них чуть приоткрылась, и в щелочке мелькнуло на мгновение прекрасное синее око.
— Каждый месяц мы будем привозить все больше огней и городов, все больше людей – больше земного. Все должно быть знакомое. То, что знакомо, здравому уму на пользу. Первый раунд мы выиграли. Не будем стоять на месте – будем выигрывать и дальше».
«В 2009 году, во время Новогодних награждений, Пратчетт был посвящен в рыцари. В 1998 году он получил Орден Британской Империи за заслуги в области литературы, и многие согласятся, что награда была им полностью заслужена.
Литературная карьера Пратчетта началась задолго до «Цвета волшебства», первого романа о Плоском мире, вышедшего в 1983 году. Его первый роман, «Люди ковра», увидел свет в 1971 году. Первое издание сейчас стало предметом вожделения любого коллекционера. Что мы можем узнать об авторе из этих ранних работ? Как из них появились романы о Плоском мире?
Это касается скорее жизни сэра Терри Пратчетта, чем Плоского мира, и об этом вы узнаете из этой книги. И наоборот, Плоский мир настолько всеобъемлющ, книг и сопутствующих материалов так много, что в конце книги я привел подробную библиографию для безнадежных фанатов (приложение С). Там не только перечислены книги, которые необходимо приобрести, но и продемонстрированы объем работы, проделанной Пратчеттом, и количество энергии, которую его издатели, агент и разные художники вложили в создание коллекционных изданий. Это видно и из приложения А, где указаны экранизации (в основном телевизионные мини-сериалы) книг Пратчетта. Все они достойны упоминаний и для многих фанатов служат чудесными дополнениями к книгам».
Крейг Кэйбелл. Терри Прачетт. Дух фэнтези
Книга посвящена не просто рассказу о творческом пути знаменитого фантаста, но и тщательному анализу его знаковых точек. Автор в первых же строках признается, что не ставил себе задачу написать подробную биографию Пратчетта или же создать такой текст, который сможет претендовать на некое место во вселенной Плоского мира. «Эта книга восхваляет писателя-фантаста, душа которого принадлежит нашему, реальному миру. Способность вызывать у аудитории сочувствие к своим героям и миру вокруг них и стала причиной его популярности».
Чтобы исполнить этот замысел, Крейн Кэйбелл решил сравнить жизнь Пратчетта, создателя удивительного Плоского мира, населившего его самыми разными персонажами, непосредственно с фэнтези, которое тот писал. И вот перед читателем разворачивается галерея реальных событий, совмещенная с калейдоскопом вымышленных характеров. Но в первую очередь Кэйбелл рассматривает характерные черты самих жанров фэнтези и научной фантастики, напоминая, чем они отличаются друг от друга.
Он обращается к произведениям, ставшим уже классикой, от «Войны миров» Уэллса и «20 тысяч лье под водой» Жюля Верна до «Хроник Нарнии» Льюиса и, конечно, как же без него, «Властелина колец» Толкина. А потом размышляет, почему же к жанровым авторам до сих пор многие критики относятся с предубеждением, считая того же Пратчетта каким-то недостаточно почтенным писателем, несмотря на грандиозные тиражи его произведений. И это притом, что любовь к загадкам и готовность пощекотать себе нервы вымышленными страхами, которые всё-таки «лучше ужасов реальности, современных или древних» — более чем традиционные сюжетные инструменты. Они так хорошо сочетаются со старинной музыкой Томаса Таллиса, которую любил остроумный и парадоксальный Пратчетт.
Книга – не только о Пратчетте – авторе «Плоского Мира» и других фэнтези, но и о том, что он реально сделал для земной природы и людей. В 1990 году был создан Фонд спасения орангутангов (которые очень близки к людям) Прачетт стал одним из членов плавления. Через пять лет он снял документальный фильм, повествующий о любви к этим животным и рассказу об их образе жизни.
Отдельная глава издания посвящена книгам для детей. Это трилогия о номах, трилогия о Джонни Максвелле и детская книга с картинками «Где моя корова?», причем Прачетт сам к ней сделал несколько иллюстраций. Среди романов не о Плоском Мире – книга «Народ, или Когда-то мы были дельфинами» — рассказ о подростке Мау, его взрослении, о том, как он оказывается на острове Мальчиков. Он должен вернуться оттуда не позже, чем через месяц, оставив на острове свою детскую душу…
«В «Темной стороне солнца» очень много роботов разных классов. Встретив в тексте металлических насекомых, нельзя не вспомнить роман «Мечтают ли андроиды об электроовцах?». Вопрос о вере, затронутый Пратчеттом в первом научно-фантастическом романе, напоминает о паранойе, желаниях и самоанализе, описанных в романе Филипа Дика. Я ни в коем случае не предполагаю, что Пратчетт копирует чей-то стиль, просто это показывает его способность задуматься о высшем существе и последствиях столкновения с Ним.
В «Темной стороне солнца» немало симпатичных отрывков, но все же этот роман слишком близок к жанру фэнтези, чтобы стать великим научно-фантастическим произведением. Зато – и это важно – этот роман стал своеобразным упражнением в жанре, к которому не принадлежат романы о Плоском мире. Пратчетту неуютно в рамках научно-фантастического романа, и он понял это именно при написании этой книги. В ней есть некоторые элементы, напоминающие о Плоском мире, например, впервые появляется Страшдество, фэнтези рвется из этого романа наружу, но Пратчетту понадобилось написать еще одну книгу, чтобы понять, что научная фантастика – не его жанр. Это произошло еще через пять лет, когда вышла «Страта» (1981).
«Страта» – очень интересная книга для любого, кто анализирует жизнь и творчество Пратчетта. Во-первых, Плоский мир виден в ней куда четче, чем в «Людях ковра», а во-вторых, в ней можно найти немного информации о том, чем занимался Пратчетт в это время.
В 1980 году Пратчетт бросил журналистику и перешел на работу в Центральный совет по выработке электроэнергии. Он стал пресс-атташе трех (или четырех, если верить словам его друга Сэма Фарра) атомных электростанций. Он открыто говорил, что написал бы об этом книгу, если бы мог рассчитывать, что ему кто-то поверит. Например, ходили слухи о человеке, которого он называл Фредом. Якобы этот Фред однажды спустил ядерные отходы в унитаз, и это вызвало множество проблем. Потом нашелся достаточно храбрый – или достаточно опытный – человек, который рискнул очистить канализационный резервуар на АЭС. Если это правда (что подтвердило бы страхи Пратчетта – в такое мало кто может поверить), то эта история наделала бы много шума и вызвала бы к жизни обсуждение безопасности атомных электростанций. Пратчетт работал там восемь лет (до 1987-го), а потом вдруг осознал, что романы о Плоском мире приносят ему больше денег, чем работа пресс-атташе».
«Нари поджала губы. Она терпеть не могла, когда спрашивали о ее родословной. Хотя немногие назвали бы ее красавицей — все же годы жизни на улице превратили ее в девушку куда более худосочную и неопрятную, чем предпочитали мужчины, — но ее блестящие глаза и острые черты обычно задерживали на себе взгляд. И, задержавшись, взгляд скользил выше, примечая пряди черных, как смоль, волос и необыкновенного цвета глаза — «противоестественно» черные, говорили некоторые, и тогда уже возникали вопросы.
— Как сам Нил, я рождена в Египте, — заверила она.
— Ну да, ну да, — паша дотронулся до своей брови. — Мир твоему дому.
Он нырнул в дверной проем и ушел.
Арслан решил задержаться. Собирая свой гонорар, Нари чувствовала на себе его взгляд.
— Ты понимаешь, что только что нарушила закон? — спросил он грубо.
— Простите?
Он подошел ближе.
— Закон, глупая. Колдовство подлежит преследованию по закону Османской империи.
Живя в Каире под османским игом, Нари столько раз приходилось иметь дело с напыщенными турецкими чинушами вроде Арслана, что она не смогла сдержаться.
— Значит, повезло мне, что главными стали франки».
Шеннон А. Чакраборти. Латунный город
Иметь сверхспособности – это, конечно, хорошо. По крайней мере, так кажется большинству. У героини этого романа, юной девушки по имени Нари, они есть. Нари способна понимать с первой фразы любой незнакомый язык. А еще она умеет улавливать малейшие признаки болезни и безошибочно ставить диагноз. Ей бы выучиться на врача… Но Нари живет в Египте времен наполеоновского завоевания, то есть на исходе XVIII века, а значит, шансов получить образование у нее нет.
Нет у нее и семьи, которая бы поддерживала и защищала её. Она не знает своего происхождения. Единственная связь с предками – странный язык, который никто не понимает, ни соседи, ни чужестранцы. Нари зарабатывает себе на жизнь знахарством, ей приходится и лгать, и мошенничать. А еще тайно проводить древние обряды изгнания духов, вселившихся в людей. Сама она не верит ни в джиннов, ни в магию, но плата за обряд – целая корзинка монет, отказываться не приходится.
И вот во дворе заброшенного дома вокруг больной девочки собрались многочисленные родственницы и соседки. Звучит ритуальная музыка, Нари напевает древние обрядовые песни – и вдруг решает спеть одну из них на том самом загадочном языке, который помнит с детства. Но как-то очень уж странно реагирует на него одержимая…
А возвращаясь домой, Нари оказывается в центре бурных событий и узнает, что джинны существуют не только в сказках. Да и сама она, похоже, не совсем человек, и это смертельно опасно. Укрыться можно лишь в Латунном городе, столице джиннов, но туда еще надо добраться.
«Нари выглянула из листвы. Над оазисом пролетело неведомое существо, казавшееся огромным на фоне тонких деревьев, и приземлилось рядом со спящим дэвом. Оно смахивало на чью-то больную галлюцинацию, которую можно было описать как дикую помесь старика, зеленого попугая и комара. Ниже груди похожее на птицу, существо кивало головой, как курица, и вышагивало на толстых пернатых ногах с длинными когтями. Выше его кожа (если это, конечно, считалось кожей) была покрыта серебристой чешуей, которая переливалась при ходьбе, отражая свет заходящего солнца.
Оно остановилось и расправило свои руки-крылья в фантастическом блестящем оперении. Каждое перо цвета лайма было с нее ростом. Нари хотела выскочить и предупредить дэва. Существо разглядывало его, как будто не замечая Нари, что ее вполне устраивало. Однако если дэва убьют, она навсегда застрянет в этих песках.
Пернатый человек издал птичий звук, и у Нари все волоски на теле встали дыбом. От его трели дэв проснулся, избавляя Нари от принятия непростого решения. Он поморгал и заслонился ладонью от света, чтобы разглядеть, кто перед ним.
— Хайзур! — воскликнул он. — Слава Создателю, как я рад тебя видеть!
Тот протянул дэву свою изящную руку, и они по-братски обнялись. У Нари глаза на лоб полезли. Так это его дожидался дэв?
Вдвоем они устроились на ковре.
— Я прилетел, как только получил твой сигнал, — прокудахтал птицечеловек. Язык, на котором они говорили, был не дивастийским. Он был полон прерывистых стаккато и гортанных уханий, как птичий щебет. — Что случилось, Дара?
Дэв поник лицом.
— Лучше один раз увидеть. — Он поглядел по сторонам и остановил взгляд на укрытии Нари. — Выходи, милая.
Нари вспыхнула от негодования. Мало того, что ее так легко обнаружили, так еще и отдают распоряжения, как собачонке. Но все-таки она развела в стороны ветки, вышла из кустов и присоединилась к ним.
Птицечеловек повернулся к ней, и у нее чуть не вырвался вскрик: серый тон его кожи напомнил ей о гулях. Он совсем не сочетался с его мелким, розовым и почти хорошеньким ртом и аккуратными зелеными бровями, сраставшимися посередине лба. У него были бесцветные глаза и седой пушок на подбородке.
Он вылупился на нее в ответ, удивленный не меньше самой Нари.
— Ты… со спутницей, — сказал он дэву. — Я не критикую, однако, Дара… не думал, что люди в твоем вкусе».
«Убеждение, что с помощью магии (порчи, приворота, сглаза) можно «испортить» государя, устойчиво жило в сознании людей XVIII века. Они искренне верили, что Екатерина I с А. Д. Меншиковым Петра I «кореньем обвели», что сам Меншиков «мог узнавать мысли человека» и что мать Алексея Разумовского – старуха Разумиха – «ведьма кривая, обворожила» (в другом следственном деле – «приворотила») Елизавету Петровну к своему сыну Алексею Разумовскому.
Борьба с магией как видом государственного преступления опиралась на нормы Соборного уложения и Артикула воинского. Эти законы выделяли три разновидности таких преступлений. Во-первых, преследовалось всякое колдовство (чародейство, ведовство, чернокнижие), а также заговоры своего оружия, намерение и попытки с помощью «чародейства» нанести кому-либо вред. Во-вторых, наказаниям подлежали богохульники, говорившие «непристойные слова», надругавшиеся над христианскими святынями или совершавшие хулиганские действия в церкви. В-третьих, политический сыск пресекал совращение православных в язычество, раскол и вероотступничество».
Евгений Анисимов. Держава и топор: царская власть, политический сыск и русское общество в XVIII веке
В главе, посвященной государственным преступлениям того времени, подчеркивается, что они понимались, прежде всего, как преступления против государя, а потом уже против государства. В тексте описываются не только сами процедуры расследований (в то и числе такие хитроумные методы, как спаивание обвиняемых и запись после этого) и допросов, но и пыток (и их орудий) и казней, многие из которых были связаны с членовредительством (отрезанием языка и т. д.). В тексте также уделяется внимание и тому, какую роль при расследованиях играли отечественные правители, кто из участвовал лично (Петр I), а кто предпочитал находиться во время допроса за ширмой, и ответы на какие именно вопросы в первую очередь интересовали верховную власть.
В ходе больших процессов, когда столица (а часто и другие города) империи ожидала неминуемых арестов, ползли самые разнообразные, часто вымышленные слухи о предстоящих репрессиях и расправах, жертвами которых мог стать любой приятель, родственник, сослуживец или просто знакомый уже арестованного.
Последняя глава издания посвящена тюрьме и ссылке, иным тяжким карам, в том числе — замуровыванию узника в каменном мешке.
«Доносчик — это еще и энтузиаст, искренне верящий в пользу своего доноса, убежденный, что так он спасает отечество. Особо знаменит тобольский казак Григорий Левшутин, который, по словам П. К. Щебальского, «всю жизнь свою посвятил, всю душу положил на это дело. С чутьем дикого зверя он отыскивал свою жертву, с искусством мелодраматического героя опутывал ее, выносил истязания со стоицизмом фанатика, поддерживая свои изветы, едва окончив дело, начинал новое, полжизни провел в кандалах и на предсмертной своей исповеди подтвердил обвинение против одной из многочисленных своих жертв». Левшутин сам, по доброй воле ходил по тюрьмам и острогам, заводил беседы с арестантами, выспрашивал у них подробности, а потом доносил. В 1721 году он выкупил себе место конвоира партии арестантов, сопровождал ее до Москвы. В итоге этой «экспедиции» он сумел подвести под суд всю губернскую канцелярию в Нижнем Новгороде.
Головной болью для сибирской администрации был Иван Турчанинов — турецкоподданный еврей Карл Левий, взятый в плен под Очаковом и сосланный на Камчатку за шпионаж. Там, перейдя в православие, он стал одним из самых знаменитых прожектеров и доносчиков XVIII века. Он донес на всю сибирскую администрацию во главе с губернатором, убедительно вскрыл все «жульства» и чудовищные злоупотребления сибирских чиновников. В награду за труды он удостоился чина поручика и награды в 200 руб. Специальная комиссия И. Вольфа разбирала доносы Турчанинова на сибирскую администрацию двадцать лет!»
«Почему за книгу о Д.А. Гранине взялся я, историк, а не профессиональный писатель, критик, журналист? Потому что в каждой профессии — свои рабочие инструменты. Мне как стороннику Петербургской исторической школы хочется сделать акцент на факты. Там, где их будет недоставать, я постараюсь реконструировать прошлое на основе историко-психологических подходов…
На мой взгляд, в Петербурге конца ХХ — начала ХХI в. есть четыре доминанты мировой культуры: Д.С. Лихачев, Д.А. Гранин, А.П. Петров и Ж.И. Алферов. Они и сформировали культурный и интеллектуальный облик современного Петербурга. В книге, которую вы читаете, собраны архивные сведения, фрагменты газетных и журнальных публикаций о Д.А. Гранине, его собственные высказывания, свидетельства людей, знавших писателя или просто любящих его творчество. Но главным источником этой монографии стали произведения Д.А. Гранина. По ним я попробовал шаг за шагом проследить динамику авторских мыслей и поступков. В этой книге я попытался понять его жизнь. Я по мере сил вживаюсь в его видение окружающего мира. Мне хочется понять его так, как хотел понять себя он. Но я во многом не понимаю этот мир, как не понимал его и он сам. Возможно, это непонимание жизни, помноженное на желание ее понять, и было тем движителем, который толкал Д.А. Гранина к ее познанию…
Искать необычное в обычном было его постоянным занятием. Д.А. Гранин не выдумывал своих героев, он просто прочитывал тайнопись их мыслей и поступков. Он всегда был не столько писателем, сколько исследователем-психологом. По складу ума и стремлению к аналитической работе он был скорее сугубым технарем, чем гуманитарием. Сочетание инженерного взгляда на все, что его окружало, с умением точно выражать свои мысли и переживания, излагать их на бумаге и делало его ярчайшим в современной российской истории писателем Д.А. Граниным…»
Сергей Полторак. Гранин
Книга, написанная историком, лично общавшимся пару десятилетий с Граниным, рассказывает о писателе и его произведениях, реконструируя исторический контекст тех лет, начиная с юности писателя, пришедшейся на 30-е годы. Это был период масштабных строек заводов, гидроэлектростанций, стахановского движения, увлечения молодежи самолетами, прыжками с парашютом, преодолевать полосу препятствий, и заниматься изучением технических дисциплин, которые должны были помочь Советскому Союзу догнать развитые капиталистические страны.
В тексте рассказывается о семье писателя, его отце и неточностях в биографических сведениях. Когда началась Великая Отечественная война, Герман работал инженером на Кировском заводе инженером конструкторского бюро, и, отказавшись от брони (положенной как одному из разработчиков танков), ушел 4 июля 1941 года после митинга-проводов с Кировской дивизией народного ополчения на фронт, едва не был расстрелян за свое самовольное возвращение… Говорится и о дальнейших гранинских военных буднях.
Далее в книге рассказывается о том, как приняла Гранина послевоенная писательская среда, публикации романа «Искатели», которая сделала Гранина популярным. «Роман «Иду на грозу» стал в Советском Союзе поистине народным. Его читали не только представители творческой интеллигенции. Его читали все от мала до велика, независимо от своего места в нехитрой советской социальной иерархии. Очень сочно это показал С.Д. Довлатов в повести «Заповедник». Описывая свой диалог с деревенским жителем Марковым, с которым накануне они крепко выпили, писатель воспроизвел такой разговор:
— Ты жив? – спросил он.
— Да вроде бы. А ты?
— Состояние – иду на грозу…
Увлекался в то время Даниил Александрович написанием киносценариев по своим произведениям, отрывки которых публиковал в газетах и журналах. Он всегда с детским изумлением смотрел фильмы, снятые по его романам и другим работам. Чувства были смешанными: была радость от знакомства с продуманными им образами, ожившими на экране, но очень часто они, даже в исполнении талантливых актеров, не совпадали с теми «душами», которыми он их когда-то наделил».
В 1996 году Гранин занялся изучением материалов о первом русском императоре, а позже появился роман «Вечера с Петром Великим», научным редактором которого стал петербургский профессор Ю. Н. Беспятых. Так же рассказывается о экранизации проекта «Петр Первый. Завещание», в котором Гранин выступил автором сценария, и о последних книгах писателя.
«Рубеж 1960–1970-х гг. был для Д. А. Гранина очень сложным в жизни. Казалось бы, он стал автором одних из самых популярных в Советском Союзе литературных произведений. Его талант был неоспорим. Карьера творческая и карьера писательско-чиновничья шли почти вровень. Вчерашние покровители, не все, конечно, начали видеть в нем порой конкурента. Это подталкивало их к поиску в Д. А. Гранине если не творческих, то человеческих недостатков. А могло ли их не быть? Талант не талант, а у каждого есть на что посмотреть через микроскоп. Не всем, например, нравился жестковатый гранинский юморок…
Может быть, со временем кто-нибудь из психологов возьмется за исследование природы гранинского юмора. Это очень интересная и перспективная тема. Многое в его юморе строилось на парадоксе, на абсурде: «Когда наша лаборантка родила двойню, прибор наконец заработал нормально. Что это было, никто не понял и никогда не узнает. Иногда он показывает какие-то дополнительные сигналы, и лучше его не поправлять»…
Резкость оценок и суждений Д. А. Гранина многих ставила в тупик. Он иногда казался прямым, как лом. Некоторые, возможно, считали это проявлением недалекости писателя. На самом же деле то была внутренняя гордость, осознание своего права быть самим собой. При этом Даниил Александрович был внутренне очень сдержан. Не спросят его мнения — промолчит. Не из нерешительности, а из-за привычки жить в своем внутреннем мире не напоказ…»
«В случае с персидским языком, в отличие от арабского, практически с самого начала речь шла не о просторечном «народном языке», предназначенном прежде всего для того, чтобы сделать понятными арабские тексты тем, для кого арабский был слишком сложным, а о весьма рано стандартизированном «литературном языке». Эту стандартизацию можно с очевидностью обнаружить в более старых новоперсидских текстах, несмотря на то, что в течение длительного времени не существовало никакой персидской грамматической традиции или развитой литературы, сравнимой с арабской. В качестве рабочей гипотезы я допускаю, как только что было сформулировано, что между арабским и персидским языками при аналогичном распределении сфер существовало тем не менее тонко отрегулированное разделение функций. Именно в литературных фрагментах персидской словесности, дошедших до нас, можно обнаружить нечто специфическое по сравнению со словесностью арабской. Большинство персидских текстов этой эпохи создано для читателей (и слушателей), которые в равной степени владели и арабским, и персидским языками».
Берт Фрагнер. «Персофония». Регионализм, идентичность, языковые контакты в истории Азии
Труд виднейшего европейского исследователя посвящен историческому развитию персидского языка и его значению в жизни не только Ирана, но и других стран, входящих в весьма обширный иранский культурный ареал. Автор развивает и доказывается свою гипотезу, что в эпоху Халифата персидский язык был не только языком повседневного общения в восточных регионах этой арабской империи, но и с самого начала – главным литературным языком. Свидетельством тому могут служить уже самые ранние образцы классической поэзии, а также эпос и исторические хроники.
Но со временем произошло и еще одно примечательное явление – этот язык высокой литературы стал в обширном регионе Центральной Азии истинным «лингва франка», языком устного общения между представителями разных народов. Тому способствовала торговля – купцы разнесли персидский язык во все концы, вплоть до Китая. И, кстати, в областях, близких к Китаю, именно персидская речь оставалась основным языком торговли практически до самого ХХ века. Более того, процесс отмечен и визуальными подтверждениями, а именно широким распространением персидского каллиграфического почерка «наста’лик».
Вместе с персидским языком существовали и продолжали развиваться некоторые очень древние литературные жанры, сформировавшиеся еще задолго до арабского завоевания. Примером могут служить характерные для персидской традиции сборники назидательных рекомендаций для правителя.
«Решающий качественный скачок персофония переживает с началом XI века: при власти Газнавидов, а позднее сельджуков, персидский язык осваивает сферы государственного управления. Поначалу в условиях «исламизации» персидского арабский образец задает характер этого процесса, но ранние персидские руководства для правителей и тексты документов позволяют обнаружить то, что во многих случаях использовались «персидские формуляры», которые со своей стороны письменно стандартизировались в форме литературы инша’ (inšā’) и стремительно приобретали конкретные стабильные стилистические формы. Бюрократизацию персидского языка следует рассматривать как решающий шаг к тому, что рецепция литературы начала происходить отныне по возрастающей и наконец преобладающим образом в письменной форме: в то время как восприятие персидской литературы до этого основывалось большей частью на устной передаче. При этом следует исходить из того, что в административных рамках нормированное употребление персидского языка стало релевантным вообще лишь благодаря увеличивающейся письменной фиксации. Сферу «управление» персидский язык смог освоить лишь через преобладающую, если не тотальную, литературность».
«Дело не в деньгах, когда человек выходит на свой путь предназначения, вопрос денег отпадает сам собой. Когда ты полезен миру, мир тебе не даст умереть без денег, без еды, без ничего. У нас большая проблема в том, что люди цепляются за материальные вещи… Многие боятся изменить сферу деятельности, боятся остаться без денег, на улице. Но посудите сами – на улице особо никто не остался, никто там не сидит, не валяется. Все наши страхи – в голове.
…Перемены – это хорошо. Перемены – это рост, опыт, даже негативные перемены – это рост. Я всегда говорю: получили опыт – поблагодарите, вы же его ни за какие деньги не купите. Это вообще отлично – любой опыт, негативный в отношениях, в работе, потеряли в бизнесе, везде – это опыт, который вы не приобретёте, его нельзя купить на базаре, это ваш багаж. Это ваши знания, вы знаете, как больше не надо делать. А так – откуда бы вы это узнали?»
Карина Сарсенова. Запредельное — 2
В документальном издании собраны интервью с людьми, которые стремятся заглянуть за грань повседневной реальности. Причем в самых разных аспектах. Среди собеседников автора, профессионального психолога, есть представители нетрадиционной медицины, те, кто интересуется невероятными возможностями, таящимися в глубинах человеческого мозга, знатоки древних искусств и обычаев. В разговорах с ними затрагивается множество тем. Например, способы защиты от потока негативной информации, который в современных условиях обрушивается практически на всякого человека. Действительно ли этот негатив, а тем более чья-то зависть и злые пожелания способны причинить не только моральный, но и реальный вред? И как быть, если нет возможность обустроить себе уютное гнездышко на необитаемом острове без собратьев по офисной жизни и тем более без интернета…
Затронута в книге и актуальная тема постоянного саморазвития, выявления собственных талантов и творческих способностей, которые могут проявиться не только в юности, но и намного позже.
«Некоторые даже не осознают того, что у них есть какие-то таланты. Когда их начинаешь расспрашивать, они отвечают: я не вышиваю, я не рисую, я ничего такого не делаю, талантов нет. Но талант может проявляться в совершенно неведомых вещах, люди его просто не осознают. А ведь талант можно перевести в любимое дело. К примеру, ко мне приходила женщина. Я ей сказала, что у неё есть невероятная тяга или любовь к кулинарии, к авторской кухне. Она подтвердила моё предположение. Если у человека есть потенциал, если он обратит на него внимание, то может произойти невероятное раскрытие. Таланты, которые мы в себе осознаём и развиваем, приносят нам радость и удовлетворение в проявлении. Другой вопрос – всему своё время».
«Он сидел на деревянной скамье, за день нагретой солнцем, и вспоминал. Ему вспоминалось, как три года назад он проезжал через этот же городок, направляясь в Неаполь, но только не в мундире и кивере, а в обыкновенном дорожном сюртучке, с поношенной походной сумкой; а в ней лежали две чистейшие сорочки, пара шелковых шейных платков, походный несессер и пухлый альбом с рисунками, тогда еще на две трети чистый. Огюст открывал его на каждой остановке. И ему в то время не было дела до Бонапарта, как раз в тот год провозгласившего себя императором, не было дела до будущих боевых походов... Он думал о том единственном, ради чего он сюда приехал, ради чего он жил. Разве мог Наполеон при всей его славе сравниться со спящими в строгом совершенстве развалинами Колизея или молчаливым дворцом Дожей, которые уверенная рука юного Рикара уже зарисовала на страницах альбома? Куда уж было Наполеону до еще не ведомых, незнакомых чудес и шедевров древних итальянских городов, которые Огюст мечтал увидеть, зарисовать, от которых ждал вдохновения, в которых искал источника собственных будущих творений. Архитектура! Хрупкое, могущественное, загадочное слово, мудрое, как камни старинных стен, оплетенное, точно картина трещинками, нитями истории всего человечества...».
Ирина Измайлова. Собор. Роман с архитектурой
Этот захватывающе интересный исторический роман посвящен жизненному пути прославленного архитектора Огюста Монферрана и его главному детищу — Исаакиевскому собору в Санкт-Петербурге. В юности он участвовал в наполеоновских войнах, был тяжело ранен, но выжил. И именно тогда, на грани между жизнью и смертью ему внезапно посетило прозрение будущего. Он увидел грандиозный храм на берегу широкой, светлой словно металл, явно северной реки… Огюст отправился учиться в Париж, окончил архитектурную школу. А потом, когда Париж был занят русскими войсками, Огюст преподнес альбом своих проектов императору Александру I. За это во время Ста дней его даже обвиняли в государственной измене.
И вот молодой зодчий собирается в Россию… В 1816 году Монферран прибыл в столицу Российской империи и получил место архитектора. До осуществления заветной мечты еще предстоит многое пережить. Но, несмотря на интриги завистников, непревзойдённый дар архитектора поможет преодолеть все невзгоды и предательства. И настанет время, когда грандиозное строение будет воплощено в реальность, обессмертив имя архитектора.
«Огюст остановился возле парапета, всматриваясь в противоположный берег, левее различая на нем знакомую фигуру всадника на взвившемся коне. Ему опять вспомнилось далекое видение, призрак собора, который он увидел десять лет назад в Италии, когда лежал раненый на берегу незнакомой реки и готовился умереть... Тот ли это был собор, что ему удалось создать в чертежах? Суждено ли ему построить великолепный памятник, возвести это чудо на суровом берегу Невы, позади памятника великому Петру, стоит ли ради этого терпеть унижения, сомнения, надежды честолюбия? А не бросить ли все?.. Он вновь посмотрел на Неву, невольно испытав дрожь от самой близости этой торжествующе могучей реки, от повелительной силы ее неукротимого течения. И вдруг он почти с испугом подумал:
— Нет, я не смогу! Я люблю эту реку... Я люблю этот город... Я не смогу бросить его и убежать, не подарив ему собора, любимому городу — который подарил мне такую веру в себя».
«Империи не хватало Египта. Это, конечно, уже не была великая страна древних фараонов, но ее престиж оставался огромным, равным престижу Вавилонии. И вот в один прекрасный день 525 г. до н.э. Камбис выступил в поход, чтобы ее захватить.
Он пересек пустыню, встретил египетскую армию, разбил ее, вступил в Мемфис и, конечно, приказал казнить монарха, но в остальном остался верен традициям предшественника. Он стал чтить здешних богов, нравы и обычаи и даже в некотором роде сделался египтянином.
Для персов это была еще одна великая победа. Но царь считал ее лишь первым шагом. Он намеревался покорить Африку, как Ки покорил Азию. Поскольку у него не было флота, чтобы напасть на Карфаген, он повел войско через пустыню.
Считают, что войско было там уничтожено. Тем не менее оно дошло до Барки, до Кирены, и Киренаика, как и Ливия, добровольно выплатили дань. После этого Камбис двинулся на Эфиопию. Он прошел на север по долине Нила до второго водопада, а потом свернул прямо на юг. Достиг ли он Мероэ-Непоти, священного города эфиопов, в который, должно быть, и направлялся? Сомнительно, но иные утверждают, что он был основателем будущей столицы Мероитского царства, которая станет носить имя его жены. Можно ли говорить, как полагают некоторые, о полном провале его африканской политики? Его походы на самом деле были изумительными, а их результат – отнюдь не негативным, ведь вслед за побережьем Северной Африки до самого Туниса верховенство Камбиса признала часть Эфиопии. Это побуждает с большим недоверием воспринимать утверждения о припадках безумия у Камбиса, якобы вызванных его разочарованием в результатах похода…».
Жан-Поль Ру. История Ирана и иранцев. От истоков до наших дней
Научное издание начинается с описания исторической экспансии и Великого Хорасанского пути, затем глава, посвященная генезису седьмого века до н.э., скифам и Ахеменидам. Именно царю Киру удалось объединить под своим скипетром почти весь обитаемый мир, создав великую империю. Она делилась на переменное число сатрапий (чаще называют именно двадцать три), которые населяли разные народы, которых тогда связывала принадлежность к этой державе. В империи был культ царя, строились дороги и почтовые станции.
Далее в тексте рассказывается об Александре Македонском, возвращении кочевников, Сасанидах, арабах и монголах. Освещая войны и вторжения, издание уделяет внимание и высоким искусствам, и ремеслам, литературе и персидскому языку, шаху Аббасу, называемому Великим. Правление Аббаса I – это великая эпоха в истории Персии, но уже в это время в мире менялись взаимоотношения между Европой и Азией – постепенно Восток утрачивал свое тысячелетнее превосходство перед Западом и на восточных берегах появились крепости и поселения европейцев. Неслучайно один из чужаков, Жан Шарден, долго живший в Персии (и дважды побывавший на руинах Персеполя, зарисованные взятым с собой рисовальщиком Грело), написал об Аббасе Великом, что когда тот «перестал жить, Персия перестала процветать».
Португальцы, голландцы, а затем – наиболее упорные иноземцы — англичане постепенно прибирали к рукам торговлю на Востоке, строили фактории и базы, и начинали брать под свой контроль судоходство в Индийском океане и в Персидском заливе.
Кандагар (город в южном Афганистане), являвшийся перекрестком торговых путей в Центральной Азии и важным стратегическим узлом, стал предметом спора между владыками Персии и Индии. Хумаюн, второй падишах Империи Великих Моголов, потерпев поражения в Индии, получил убежище в Персии, сумел вернуть себе индийские владения, и в благодарность за помощь отдал Кандагар Сефевидам. Но во время тяжелого положения персидской державы, в 1595 году, сын Хумаюна, падишах Акбар Великий, решил вернуть себе город, и без боя захватил Кандагар. Аббас I, в это время ведший войну против османов, не стал начинать военные действия с Великим Моголом из-за потери Кандагара, но позже (в 1605-1606 годах) предпринял тщетные попытки вернуть город. Лишь в июне 1622 года, после более чем месячной осады, персы снова овладели Кандагаром.
«Шло чрезвычайно интенсивное смешение народов как следствие депортаций, без которых персы не обходились: жителей Бакри из Ливии переселили в Бактрию, пеонийцев из Фракии – в Азию, милетцев – в Сузиану (Геродот, IV, 204; V, 12; VI, 20)… Его усугубляла иммиграция, как добровольная (наемники, купцы, авантюристы), так и вынужденная (работники на имперских стройках). Народы, недавно изолированные друг от друга, внезапно оказывались в контакте между собой. Из неиранцев в империи мы лучше всех знаем греков и евреев, но были и другие – так, по-прежнему везде встречались арамейцы. Некоторые занимали высокие посты, в том числе на личной службе Царю царей. Из этой массы, в основном безымянной, выделяются некоторые люди. Среди греков упомянем Скилака; Ктесия, историка, который семнадцать лет служил врачом при дворе Артаксеркса; Тимократа Родосского, направленного Персией послом в Спарту; скульптора Телефана, которого упоминает Плиний и который якобы работал при Дарии и Ксероксе; наконец, Фемистокла… Эллинские переселенцы жили в Сузиане – это милетцы, о которых говорит Геродот; другая колония была близ Термеза на Оксе. Войска Александра будут удивляться – и негодовать, — повсюду наталкиваясь на соплеменников.
Среди евреев очень хорошо известны Эсфирь и Мардохей; знакомы нам также трогательная Сара, которая жила в Экбатанах и у которой бывал Товия, потом женившийся на ней; Неемия, виночерпий Артаксеркса I, занимавший этот пост с 445 г. до н.э.; Даниил, действовавший еще в Вавилоне, который, как говорили, был одним из трех высших сановников, которым «давали отчет» сатрапы (Дан. 6:2), и три его собрата, находившиеся в великой милости при дворе. Через их посредство иранская культура существенно повлияла на библейское мышление. У каждого из них в Библии будет своя книга».
«В этой ситуации ему оставалось одно: терпеливо ждать. Если кто-то из роботов хоть секунду работал, как надо, Лукас снимал все, что можно успеть, пока дроид не отключался с треском. Иногда Лукас просил тянуть неисправного робота на невидимой проволоке, пока та не лопалась или пока дроид не падал. Но это было не так уж важно: Лукас надеялся все исправить в монтажной комнате. Работать там ему нравилось гораздо больше, чем щуриться в камеру посреди пустыни.
Это был первый из восьмидесяти четырех долгих и мучительных дней съемок «Звездных войн». Команда серьезно выбивалась из графика – на целых двадцать суток. С самого начала все пошло не так. «Я постоянно впадал в отчаяние», – признавался позже Лукас.
Отчасти это было вызвано тем, что Лукасу казалось, будто он полностью потерял контроль над собственным фильмом. В этом он винил руководителей студии «20-й век Фокс» – они экономили на всем подряд и отказывали ему в деньгах, необходимых для нормальной работы. Большие боссы в «Фокс» скептически относились к затее: научная фантастика, настаивали они, мертвый жанр, а реквизит, костюмы и спецэффекты чересчур дорогие».
Брайан Джонс. Джордж Лукас. Путь Джедая
В книге подробно описано не только как возникла и пошла в массы киноэпопея «Звездных войн», но в чем ее своеобразие и что же стало краеугольными — в том числе идеологическими основами для ее создания, и как изменялось при этом мировоззрение самого Джорджа Лукаса. «Магические путешествия начинаются там, где Вы находитесь, и заканчиваются в месте, которое Вы определили в качестве цели». И, тогда еще только обретающее «новую жизнь» понятие древнее языческое понятие — «Тьмы, Тени». Не как средневековое, однобокое порождения ада, а как скорее «времени и места», в котором происходит зарождение нового. «Принятие Тени». Это цитаты из одной из любимых книг Джорджа Лукаса — «Мифы, с которыми мы живем» (1972 г.). Именно в ней ее автор Джозеф Кэмбелл доказывает, что мифы стареют, умирают, и на их смену приходят новые, рожденные техническим прогрессом и его издержками.
В 1970-е в цивилизованном и индустриальном обществе существовал так и неутоленный спрос на чудеса, но уже не прежней сказки и чародейства, а уже с добавлением технических атрибутов, демонстрирующих современность и отчасти — устремление в грядущее. Итого: звездолеты и магия, освоение Вселенной и таинственная сила, которая есть не у всех. И, конечно, архетипы. Ну как не переживать за парня из глубинки, какой-то совсем дальней планеты, который наперекор всему хочет спасти принцессу и все хорошее в мире наперекор злому.
Началось все это летом 1977 года, когда миллионы подростков стали приветствовать друг друга неизменным «Да пребудет с нами Сила!». После выхода на экраны «Империя наносит ответный удар» и «Возвращения джидая» повсюду можно было купить сувениры и игрушки, изготовленные в виде главных героев картины. В чем причина успеха? В фильмах Лукаса присутствуют «три в одном»: элементы боевика, интрига (политика), любовь. Вместо привычной моралистической картины Вселенской Битвы «Добра» и «Зла», Лукас соткал разноцветный гобелен. Лукас поставил всех персонажей (даже потенциально сказочных) в равные, практически реальные условия — война, дружба, симпатия-антипатия, и то, чем его «реальность реальнее других» — это бизнес или повседневность жизни.
«После «THX» Лукас мечтал снять кино, которое было бы не только оптимистичным, но и мейнстримным, коммерческим и актуальным. «Апокалипсис сегодня» на время отложил в сторону, хотя Лукас понимал, что точно хочет дальше работать с Керцем. Поклявшись, что когда-нибудь обязательно вернутся к «Апокалипсису», они с Керцем начали обдумывать идеи нового фильма. Какие фильмы им нравятся? Что они считают актуальным? Некоторое время они размышляли над ремейком классической картины Куросавы «Скрытая крепость», ее переосмыслением в более современных реалиях, как это сделал Джон Стерджес с «Семью самураями», перенеся действие из древней Японии на Дикий Запад в «Великолепной семерке», фильме 1960 года.
А вот по-настоящему их восхищал «Флэш Гордон». Лукас с воодушевлением рассказывал, как любил смотреть сериал о Флэше Гордоне на канале KRON ребенком, но ему даже не нужно было напрягаться: Керц тоже обожал этот фильм. Они с азартом обсудили возможность приобретения прав у компании «Кинг Фичерс». Лукас связался с ней и даже ненадолго съездил в Нью-Йорк, чтобы продвинуть свою идею, но, как вспоминал Керц, «это оказалось слишком дорого для нас». Скорее всего «Кинг Фичерс» намеренно завысили цену для Лукаса, поскольку надеялись, что их франшизой займется режиссер-звезда: на тот момент они пытались заманить Федерико Феллини. Лукас попытался надавить. «Они были готовы к переговорам, – рассказывал Керц, – но их условия оказались настолько драконовскими, что мы сразу поняли: перспектива так себе».
«Скиталец помедлил минуту на месте, где старый Аргас когда-то приветствовал его. Одиноко стоял он, опираясь на свой посох. Вдруг луч солнца упал на кучу костей, и что-то ярко заблестело в ней. Скиталец тронул концом своего посоха кучу, и к его ногам упала кость руки, на которой блеснуло золотое запястье. На запястье была выгравирована характерная надпись.
При виде ее несчастный в ужасе упал на землю, узнав золотое запястье, несколько лет тому назад привезенное им в подарок жене своей Пенелопе. Он обессилел и долго рыдал, собирая прах своей жены и посыпая им голову. Долго лежал он на земле, кусая руки, проклиная богов и судьбу; лучи солнца жгли его, но он даже не двинулся с места, когда ветерок на закате солнца зашевелил его волосы.
Солнце закатилось, и стало темно. На востоке медленно всплыл серебристый месяц. Неподалеку раздался крик ночной птицы. Черные крылья мелькнули в воздухе, и хищная птица клюнула шею Скитальца. Он пошевелился, взмахнул рукой, схватил птицу и с силой бросил ее на землю… Ослабев от голода и тоски, он прислонился к дверям собственного дома и смотрел на высокий каменный порог, где когда-то он сидел, переодетый нищим, и где убил оскорбителей своей жены.
Теперь жена его умерла. Все было кончено, и навсегда. При свете луны дом казался ему каким-то страшным призраком… Там не было людей, не было тепла, света и любви. Столы были свалены там и сям в большом зале, кресла из слоновой кости сломаны».
Генри Райдер Хаггард, Эндрю Лэнг. Последнее путешествие Одиссея
В альтернативной истории легендарного героя Одиссея ждут приключения на иных землях. Ведь над ним тяготеет заклятие – не знать покоя, странствовать, пока не найдется земля, где люди не знаю вкуса соли. Вот только новое возвращение не приносит ничего, кроме горя. Моровое поветрие поразило его родину. На Итаке ему делать нечего (верная жена умерла, любимый сын исчез).
В храме богини любви Афродиты Скиталец слышит голос богини, которая обещает вдохнуть в его сердце любовь. Но Одиссею придется отправиться искать ее, свою Елену, долго воевать и странствовать. Заснув на берегу в золотых доспехах, Одиссей оказался в плену на корабле жадных сидонцев, возвращавшихся из Альбиона.
Потом он окажется в Египте, переживет множество страстей и приключений. Даже окажется очевидцем ветхозаветного Исхода. Но те самые доспехи снова окажутся роковыми. Из-за них родной сын не узнает отца, столкнувшись с ним на поле битвы…
«Вдруг одна знакомая вещь привлекла внимание Скитальца. Это был лук Эврита, из-за которого великий Геракл убил гостя в своем доме, ни один смертный не мог согнуть его. Скиталец берег драгоценный лук, не взял его с собой на корабль, а оставил дома как дорогую память об убитом друге! Теперь, когда дом его мертв, когда нет в нем ни жены, ни ребенка, ни слуг, только этот лук, казалось, приветствовал его. Это был удивительный волшебный лук! В нем обитал дух, который предвещал битвы. Перед всяким несчастьем лук странно звучал целую ночь. Его тонкий, пронзительный голос звенел, как струна, и гудел, как стрела. В то время, когда Скиталец стоял и смотрел на оружие, лук зазвенел. Сначала звуки были слабы, но, по мере того как он прислушивался, они становились сильнее, явственнее. Это пение звучало в его ушах и сердце».
«Майор Кудрин только протяжно вздохнул в ответ. Если честно, не любил он такие вот полёты за пределы освоенных территорий, когда на координаты глядишь и без карты даже не представляешь – а где это вообще? Аппараты частенько садятся далеко от обозначенных посадочных площадок, что пилотируемые, что нет. Но сейчас даже самый закоренелый и неунывающий оптимист признал бы: зонд приземлился всё-таки далековато. Хорошо ещё, что это беспилотник, – живым космонавтам пришлось бы куковать до подлёта эвакуаторов минимум полсуток. Да и делегация по встрече была бы куда представительнее – начальство, врачи, корреспонденты. А где толпа – там всегда тормоза и потеря темпа. Это тревожные группы собираются за полчаса, даже если бравые ребята в момент вызова мирно спали в общаге или проветривались в Сити-центре. Подкатили к борту; опытные полевики (а тут все были такие, кроме Сурнина) сразу поняли: всё на мази – птичка под парами, грузовые люки задраены, заправщик уже отвалил, и лоцман нетерпеливо взрёвывает мотором в начале трассы на старт взлётной».
Курс – Полюс! Сборник фантастики. Составитель Григорий Панченко
Тридцать два рассказа (Владимир Васильев, Далия Трускиновская, Григорий Панченко, Александр Громов, Игорь Вереснев, Олег Дивов, Святослав Логинов, Андрей Загородний...) о северных землях, северных (и не только) людях, северных обычаях и тому, каким может стать наш Север впоследствии, причем во многих произведениях это самое «впоследствии» — достаточно близко, а в некоторых (как и в цитате из первого рассказа, XXII век) смещено в чуть более отдаленное время, но реалии все равно узнаются.
Что же может появиться в Будущем на Севере? В тундру, в полутора тысячах километров от Якутска, куда свалился зонд Роскосмоса, из которого предстоит забрать образцы. Какие возможные при отправке за ними оперативного борта неожиданности? Разве только то, что никто не поинтересовался итогами неофициального биосферного эксперимента более чем полувековой давности, носившего скромное название «Плейстоценовый парк».
Не забыта тема северных боев Великой Отечественной войны и возможных перемещений во времени, а также событий революционного 1918 года в местечке Печенга, связанных с англичанами и монстром. Но какой отечественный Север без мамонтов? И энтузиасты от прикладной биологии взялись за дело – клонировать из найденных останков, возродить мамонтов. Но вот не станет ли живой мамонт дорогостоящей игрушкой? А когда появились не только мамонтихи, но мамонтята, стали искать место для жизни этих «детишек» в подходящих для них условиях. Но вот о том, как увиденное воспримут старообрядцы, о существовании которых не догадывались (как те не догадывались о том, как появились мамонтята) – никто и задумывался.
Преобразовать Север, сделать так, чтобы живущий на нем как следует развернулся – можно, казалось бы, безо всякого чуда. К примеру – создать новую энергосистему Якутии, самую высокую в нашей стране плотину. Но и в наш век неудержимого научно-технического прогресса оказываются востребованными шаманы — теперь уже именно с точки зрения человеческого фактора, ведь для претворения в жизнь технологий нужна чья-то команда.
«Шаманом буду» — это сказать легко, а по жизни-то само подумайте, как мужчина с дипломом инженера гидросооружений взял да переродился за одно лето в мистика и визионера, не имея к тому предварительной подготовки? Разве что с ума сошел. Нет-нет, Валера с детства имел и соответствующий талант, и интерес к колдовскому делу, и, главное, хорошего учителя, а по совместительству – любимого дедушку, практикующего волшебника такой мощности, что еще при советской власти эта самая власть регулярно моталась к деду в тайгу, когда надо было решить серьезный вопрос».
«Историю советского авангарда можно было бы написать сквозь призму его тяги к межзвездным путешествиям. Следующей главой в ней, после Шкловского и хлебниковской «Трубы марсиан», был бы снятый в 1924 году фильм Якова Протазанова «Аэлита». В нем марсианский город – центр деспотии, в котором земляне устраивают восстание, — предстает как один из примеров конструктивистской застройки. Декорации, созданные Исааком Рабиновичем в виде заостренных стеклянных многогранников, и костюмы работы Александры Экстер придают происходящему какую-то потустороннюю сексуальность. В общем, низкопробная эстетика роботов и марсиан в том виде, в котором она представлена в «Аэлите», служит доказательством, что малобюджетные фильмы категории В и киберпанк корнями уходят в конструктивизм.
Среди других примеров – «Летающий город» Георгия Крутикова, полномасштабный план создания архитектуры, способной перемещаться в воздухе, а также планиты Казимира Малевича – абстрактные космические архитектоны, состоящие из его супрематистских квадратов и прямоугольников. К слову, советская космическая программа через много лет после разгрома авангарда использовала многие из его утопических стремлений».
Оуэн Хазерли. Воинствующий модернизм. Защита модернизма от его защитников
Книга представляет собой не только эссе по эстетике архитектуры и градостроительства, но рассказывает о кино и дизайне, и, конечно, о модернистских методах, в том числе — брехтовском «эффекте отчуждения».
В разделе «Дыра в Будущее. Исследования и раскопки космоса в советском модернизме» рассказывается о «Красной звезде» Александра Богданова, ландшафте Зоны в фильме Тарковского «Сталкера», ценности руин и открытия в 1929 году Московского планетария, призванного тогда стать храмом популярной науки.
Одна из тем — как влияет на восприятие модернистских зданий классовая принадлежность и политика (неслучайно первая глава называется «Эльдорадо для рабочего класса»). По мнению Хазерли, именно англичане и стали первым народом, оторванным от «почвы» и урбанизированным немногим менее двух веков назад, во времена промышленной революции, когда появились не только механизмы, но и множество людей, готовых работать за небольшие деньги на износ по 18 часов в день. Переселение в города привело к разложению их крестьянской идентичности, и они стали наслаждаться «этой новой чудовищной анонимностью рабочих предместий и пивных...».
Анализируется в книге и современное состояние, восприятие, репутация модернизма, его наследия и заключенной в нём энергии.
«Печальный парадокс ностальгии по грядущему заключается в том, что утопическое воображение — основа любого проекта по переустройству мира — иссякло. Тем не менее само слово Утопия после десятков лет разоблачений в последнее время вновь на слуху. И это уже не отстраненно-сентиментальный восторг или презрение к несбывшимся идеалам прошлого, а желание в том или ином виде создавать идеальные, ничем не испорченные сообщества. К идеалу стремятся и охраняемые коттеджные поселки, воображающие себя островками, до которых не дотянулся враждебный и опасный внешний мир, и «диснеевская» урбанистика, которая плодит города типа Селебрейшна во Флориде, — отменяющие будущее и притворяющиеся воплощением выдуманного прошлого…». Архитектурный модернизм, который когда-то был зримым свидетельством намерения преобразовать весь мир, теперь превратился в один из законсервированных великих стилей, тему для диссертаций, предмет досужего любопытства туристов.
В тексте уделено внимание не только советским архитекторам-конструктивистам и непосредственно их творениям (московскому дому Наркомфина, ДК им. Русакова, клубу им. Зуева и др.), но и Вильгельму Райху, выдвигавшему идею освобождения от запретов сексуальности, характеризовавших буржуазное общество, и попыткам экспериментов в раннем СССР со строительством домов-коммун.
«Цель — пробудиться от мечтаний, от фантасмагории расползающихся во все стороны товаров и оказаться в совершенно новом мире — мире, созданном обещаниями самой мечты. В бесчисленных модернистских манифестах и декларациях можно заметить глубочайшее неверие в фантастический, сновидческий город, возникший в результате накопления, воспроизведения и сохранения старого, — именно эти действия в равной степени характеризуют современный европейский городской ландшафт и интерьеры конца XIX века. Эль Лисицкий писал о своих горизонтальных небоскребах, что «город состоит из атрофирующихся старых частей и растущих живых, новых. Этот контраст мы хотим углубить». Противоречия между новым и старым, «атрофирующимся» городом должны быть усилены, и эта битва неизбежно завершится смертью последнего. Модернизм вел отчаянную борьбу со старым городом; Маринетти и Сант-Элиа в своем знаменитом «Манифесте футуристской архитектуры» заявляли: «Наши дома будут менее долговечны, чем мы сами. Каждому поколению придется возводить свои», — то есть призывали к «постоянному обновлению архитектурной среды». Между беньяминовской озабоченностью революционным перерождением и футуристской фетишизацией запрограммированного устаревания — пропасть, но и то и другое суть модернизмы, в равной степени враждебные «наследию». Именно в этом смысл стирания следов: обогнать старый мир…»
«Замысел фильма о Степане Разине разрастался. Накапливалось историческое знание. Литературный эскиз сценария "Я пришел дать вам волю" был уже тесен для автора. Шукшин все больше внутренне впрягался как исполнитель и автор в душу Степана Разина. Кроме одоления магии моря людского, вставали вопросы религиозного самочувствия, отношений соратников, предательство и расплата, смерть — своя и тех, что гибли перед глазами бесчетно. Как ни крути, Разин был разбойником. Но вот пришел час. Сильные мира киностудии имени Горького в лице редакторов и членов художественного совета, среди которых были С.Ростоцкий и М.Донской, Т.Лиознова, и отсутствующих, но разделивших мнение художественного совета С.Герасимова и Л.Кулиджанова, под председательством директора студии Г.В.Бритикова, прекратили проведение подготовительных работ по фильму "Степан Разин"… Невесело вышли мы после худсовета со студии, проклиная в душе день, когда судьба впутала нас в кино. А тут еще, проходя возле ВГИКа, увидел выходящих из его дверей Сергея Герасимова с Тамарой Макаровой, окруженных народом. /.../ Шукшин приостановился, съежился, потом опустил голову и пошел мимо. Я, поспевая за ним, наблюдал за проводами Герасимова, мне показалось, боковым зрением он видел Шукшина. В спину Макарычу я напомнил: "Ты же собирался просить поддержки, разве не повод?" Макарыч, ускоряя шаг, двигался к остановке: "Какая поддержка, если он на худсовет не пришел, а сам рядом, в институте. Ему все известно, без него фильмы на студии не делаются».
Анатолий Заболоцкий. Шукшин в кадре и за кадром
За эти годы столько создано легенд и мифов о жизни и творчестве Шукшина, появилась туча друзей и соратников, выпущены монографии, поставлен ни один памятник. Но многим все же так хочется приблизиться к правде об этом удивительном человеке и художнике. Эта книга принадлежит перу известного оператора-постановщика Анатолия Дмитриевича Заболоцкого, работавшего вместе с Василием Макаровичем на фильмах "Печки-лавочки" и "Калина красная". То, что автор хорошо знал своего героя, способствует убедительности книги. И впечатлению, что с ее страниц действительно можно услышать настоящий голос Шукшина, узнать о трагической конфликтности его существования в профессиональной среде, о драматизме его творческого пути. Страницы, посвященные обучению во ВГИКе (Всесоюзный государственный институт кинематографии) будут интересны и полезны для наших юных современников, по-прежнему стремящихся поступить в "кузнецу кадров" отечественных кинофабрик. Как пробиваться? Как выжить, не предав свои принципы и творческие планы?
Шукшину удалось, но какой ценой... Вот его слова: «Диплом сочли слабеньким — я и не рыпался. Из общежития вгиковского на Яузе гнали, кормился актерством. Снимался, где позовут... Михаил Ильич (Ромм) мог помочь мне, если б верил... Нет, благодетелем моим он не бывал, в любимцах его я не хаживал, посмешищем на курсе числился, подыгрывал, прилаживался существовать...».
Заболоцкий, как немногие, знал и чувствовал масштабную и противоречивую личность Василия Макаровича, но рассказывает он о своем друге-учителе очень тактично. Особую ценность составляют воспоминания о многолетней совместной работе над фильмом "Степан Разин", которому так и не дали родиться прежде всего чиновники и "соратники" по профессии.
«О дне рождения Шукшина — ему исполнилось 45 лет — мы узнали случайно, во время съемок "Калины красной". Работали над сценой "В сенях", когда, уезжая в город, Егор признается Любе, что не знает, вернется ли. Сцена — в одном кадре, емкая по метражу, -была напряженной. Лида наизусть чеканила сценарный текст. Макарыч просил ее забыть текст, говорить по обстановке. Между ними, пока мы укладывали рельсы и свет, вспыхнула крупная перебранка. Лида украдкой поплакала за декорацией. Макарыч жестами торопил меня. Наконец изготовились. Он прошипел: "Мотор". Тишина. Сцена катилась — как живой разговор — всего четыре минуты. Во время съемок я видел попавшие в кадр не по делу рельсы, но не решился остановить съемку: было ощущение, что снимаю хронику живой жизни. Холодок по спине пробегал. После устало произнесенного "стоп" боюсь говорить о рельсах. Макарыч измучен. Умоляюще прошу: "Давай еще дубль". Он прошелся, посмотрел мимо меня... "Не смогу больше так. Пусть будет, что будет". Так единственный дубль с мелькнувшей перекладиной рельсов вошел в фильм».
«Сегодня всё в нашем замечательном мире развивается неудержимо стремительно. С головокружительной скоростью меняются информационные технологии, сознание теряет себя в круговерти дней и ночей. Размываются границы, исчезают в забвении кажущиеся совсем недавно незыблемыми ценности и представления. Некоторые виды творческой деятельности, виды искусства тоже теряются, растворяются в этом бушующем потоке перемен. Интернет – один из проводников данного потока. В век Интернета телевидению крайне трудно, иногда почти невозможно удержаться на плаву, поддержать темп изменений, удержать интерес зрителей. А как дело обстоит с радио? Радио существует до сих пор, или же сам факт его существования давно перешёл в статус легенды?»
Карина Сарсенова. Избранный
В издании собраны беседы автора с писателями, артистами разных жанров, учеными, исследователями неведомого. Например, видный специалист по генетике Валерий Даниленко рассказывает о новейших достижениях биотехнологии, о тех основных направлениях, на которые делится сейчас эта перспективная научная дисциплина. Так, «красная биотехнология» специализируется на использовании различных полезных бактерий для изготовления необходимых человечеству лекарств. А «зеленая» отвечает за получение различных нужных веществ — аминокислот, витаминов – для сельского хозяйства или пищевой промышленности.
Знаменитый писатель Олжас Сулейменов, автор теперь уже ставшей классикой поэмы о покорении космоса «Земля, поклонись человеку!», говорит о важности сохранения культуры в современном мире, о сохранении идентичности народов и о характерных чертах глобализации. И подчеркивает, что человек необходимо быть не просто разумным, но мыслящим, способным к восприятию новой информации и усвоению ее.
«Если идентичность помогает или существует только для того, чтобы общество выживало в сложном сочетании других этносов, тогда – да, здесь надо отстаивать эту самую идентичность, свою обособленность, законсервированость. А в условиях глобализации, которая сейчас, в XXI веке, вполне ощущаемо и осознанно существует, мы должны, безусловно, внушать и нашей молодёжи, и всему обществу, что независимость как таковая – явление или лозунг прошедших времён, когда мы были в той или иной степени от кого-то зависимы в буквальном смысле… Нет, мы продолжаем быть зависимыми, но это особый вид зависимости, я бы сказал – взаимозависимость, и глобализацию я понимаю только как результат или повод начать осознавать всеобщую взаимозависимость людей на Земле. Мы взаимозависимы с соседями по региону и с дальними соседями по планете. И если это осознание сделать осознанием нашего общества и любого другого, тогда легче будет выживать, а потом и полноценно жить на планете».
«Мало кто ожидал увидеть такое. На фоне вечернего неба над головами собравшихся на Красной площади туристов, над стволами винтовок почетного караула с флагштока здания Сената – резиденции советского правительства и, до недавнего времени, символа коммунизма – спускали красный флаг. Миллионы телезрителей, наблюдавших эту картину в рождественский вечер 1991 года, не могли поверить своим глазам. В тот же день в прямом эфире передали обращение уходящего в отставку первого и последнего президента СССР Михаила Горбачева. Советского Союза не стало.
Первым на вопрос, что произошло, попытался ответить президент США Джордж Г. У. Буш. Он выступил перед американцами вечером 25 декабря, через несколько часов после того, как Си-эн-эн и другие телеканалы показали речь Горбачева и спуск флага. Американский лидер попытался объяснить, что за подарок получили к Рождеству сограждане. Он связал новости из СССР с победой США в холодной войне».
Сергей Плохий. Последняя империя. Падение Советского Союза
Профессор истории Гарвардского университета, используя недавно рассекреченные документы из Президентской библиотеки Джорджа Буша, утверждает, что распад СССР не был главной целью американского правительства в холодной войне. Буш-старший и его советники пытались спасти Горбачева, опасаясь превращения Советского Союза в «Югославию с ядерными бомбами».
Плохий считает «распад СССР явлением, аналогичным произошедшему в XX веке распаду Австро-Венгерской, Османской, Британской, Французской и Португальской империй. Советский Союз назван здесь «последней империй» не потому, что в будущем империй не будет, а потому, что он был последним государством, сохранявшим наследие «классических» империй нового времени. По моему мнению, крах СССР связан с несовместимостью имперской системы правления и электоральной демократии».
В книге описаны события последние пять месяцев существования СССР и четырех политических лидеров: Б. Н. Ельцина, М.С. Горбачева, Джорджа Г. Буша, Л. Кравчука. Подробно изложена история августовского путча 1991 года, изоляции Горбачева и действий вождей ГКПЧ. «После пресс-конференции стало ясно, что у заговорщиков нет лидера. Тайным вдохновителем переворота был Крючков, но формально власть получил Янаев, а он, будучи искушенным аппаратчиком, пытался удержаться на вершине единственным известным ему способом – избегая ответственности». Утром второго дня путча ГКПЧ-писты получили докладную записку от КГБ с перечислением своих ошибок: они не смогли оперативно ввести чрезвычайное положение и изолировать лидеров оппозиции, а также полностью взять под контроль СМИ.
Но и противостоящий путчистам Ельцин, объявивший переворот неконституционным, и переведший в свое прямое подчинение (по сути тогда еще – формально) КГБ, Вооруженные силы и внутренние войска, тоже не знал, кто приедет на помощь к нему в Белый дом.
«После холодной войны было проведено исследование: что ждет Нью-Йорк, если по нему будет нанесен удар мощностью 550 килотонн? Подсчеты показали, что число жертв превысит пять миллионов, половина жителей Манхэттена погибнет под руинами, а остальные получат смертельную дозу облучения. Пожары уничтожат все в радиусе 6,5 километра от эпицентра взрыва, а облако радиоактивных частиц накроет Лонг-Айленд. Американских переговорщиков не пугали сами по себе ракеты “Тополь”, поскольку аналогичного оружия у США было достаточно. Их беспокоило главным образом то обстоятельство, что “Тополь” мог нести более одной боеголовки, а это путало все карты. Чтобы выяснить, на что способен “Тополь”, советник по национальной безопасности Брент Скоукрофт и его коллеги боролись за право ознакомиться с результатами огневых испытаний “Тополя” на дистанции до одиннадцати тысяч километров. Принимая во внимание превосходство Америки в прочих видах ядерных вооружений, СССР счел требование неприемлемым. В итоге Советы дали согласие на испытательную дальность десять тысяч километров и отказались “покрыть” оставшуюся тысячу».
«Я хорошо помню, как изображал рукой летящий в воздухе самолет, и шум нашего огромного нефтеперерабатывающего завода сливался с жужжанием игрушечных моторчиков. Я опускал вниз кончики пальцев, и мой самолет несся к земле, издавая при этом характерный звук, а когда он поднимался вверх, звук был уже совершенно другим. Всякий раз перед сном я мечтал лишь о том, чтобы на этот раз отец привез мне самолет. С того момента я каждый день, возвращаясь из школы, сворачивал в сторону, заходил в универмаг и рассматривал тот самый самолет, подвешенный к потолку витрины. Мысль о том, чтобы поскорей получить эту игрушку, терзала меня все больше…»
Хабиб Ахмад-заде. Хроники блокадного города
Новая книга известного иранского писателя посвящена событиям ирано-иракской войны. Рассказы, объединенные в этом сборнике, рисуют драматичную картину обороны приграничного города Абадан. Расположенный на берегу пограничной с Ираком реки Арванд (Шатт эль-Араб), этот город имел важнейшее стратегическое значение.
В Абадане находился крупнейший на тот момент на Ближнем Востоке нефтеперерабатывающий завод; кроме того, там расположен речной порт, обеспечивавший коридор для транспортировки нефти к Персидскому заливу. Иракцы замкнули кольцо блокады вокруг Абадана, но так и не смогли преодолеть героического сопротивления его защитников. Автору книги довелось лично участвовать в обороне города, поэтому его повествование примечательно горячей эмоциональностью и одновременно содержит множество документальных подробностей.
«В ту ночь в Зольфагари было очень тихо. Немногочисленные защитники города, мы на расстоянии нескольких километров ожидали появления баасовцев между двумя мостами, рядом с пунктами пропуска номер семь и двенадцать. Однако противник появился за стройными пальмами окраинного района Зольфагари. Баасовцы знали, что они не встретят ни души в руинах, оставшихся после бомбежки на месте стоявших здесь некогда домов. Однако они и представить себе не могли, что среди искореженных машин на этом настоящем автомобильном кладбище живет и ездит на своем велосипеде старик по имени Дарья́-Голи́. Старик, имя которого начинается со слова «море», сборщик металлолома Дарья-Голи! В ту ночь их не видел никто, кроме тебя. Ты знал, что несколько ночей тому назад пал Хорремшахр, и теперь баасовцы стирают подошвы своих ботинок на главных шоссейных магистралях, ведущих в Абадан.
Мы не имели представления, что баасовцы, пройдя через трассу от Махшахра до Абадана и Ахваза, перекрыли пути и захватили в плен огромное количество наших солдат. Той ночью, когда, выглядывая из-за груды ржавого металла, ты заметил баасовцев, тебе стало ясно, что пришла очередь твоего города – Абадана! Под покровом ночи ты тихо встаешь, хватаешься обеими руками за руль своего велосипеда, садишься на шатающееся сиденье и начинаешь крутить педали. Старик, а как припустил! Ведь твои мышцы уже совсем ослабли. Спокойнее, а то ты устанешь и начнешь задыхаться. Тогда придется остановиться посередине пути… Но нет! Крути педали. Баасовцы в четырех километрах от шоссе на Хосровабад. Это единственное шоссе, ведущее из города, которое не удалось захватить противнику, а тебе до штаба КСИР в Абадане надо преодолеть еще девять километров. Крути педали!»
«Фес, как столица империи появилась на исторической сцене в XIII веке благодаря вождю иберийского племени, основателю династии Меринидов. Новый путь через Сахару в глубь Африки, проходивший через Фес, помог городу обрести влияние и силу. И сегодня Фес, удивительным образом сохранивший древний колорит, считается культурной столицей Марокко. Поэтому по лабиринту улочек медины (т.е. старого города, обнесенного городской стеной, можно передвигаться либо на своих двоих, либо на осле – настолько эти улочки узки!»
О.Я. Котлицкая. Знаменитые места мира. Иллюстрированный путеводитель по городам и странам
В издании рассказывается о примечательных местах, которые во многих случаях неразрывно связаны со старинными постройками. А слава строений может быть связана с памятными событиями или великими людьми. И бывает очень интересно воссоздавать подлинный ход истории вроде бы известных стран…
Когда-то Гаити жившие на нем аборигены называли Кискейя, что в переводе означало «Мать всех земель». Во времена Колумба здесь не было пальм (которые завезли позже), как не было и гигантского маяка в виде лежащего креста, сооруженного в Санто-Доминго к 500-летию Нового Света и благословленного на открытии маяка-мемориала лично Папой Римским Иоанном Павлом II. В соборе Санта-Мария-ла-Менор находится одна из гробниц Христофора Колумба (так до сих пор с гордостью утверждают местные жители и архивы). Здесь провел несколько лет его родной сын Диего, и туристов обязательно водят в замок, в котором он жил.
Книга повествует и о старинных праздниках, уже приобретших отпечаток средневековой экзотики. Так, весной в Цюрихе праздновали Зехселэйтен. 21 марта, как только колокол в соборе Святого Павла отбивали шесть раз, рабочий день в городе становился на час дольше, дл шести часов. По такому случаю устраивался парад, в котором могли принимать участие только члены гильдий, т.е. владельцы собственных мастерских, зажиточные граждане. И этот парад проводится до сих пор – богатые горожане облачаются в стилизованные недешевые костюмы XIV-XV веков (гильдии в городе были основаны в 1336 году) и не спеша шествуют по центру Цюриха, демонстрируя «мастерское» благородство происхождения и верность вековым традициям.
Достопримечательностями Словакии являются многочисленные замки (их здесь больше сотни), у каждого из которых есть своя история и свои герои. Среди самых известных – Бойницкий и Чахтицкий замки.
Одна из глав книги посвящена Венеции, ее истории и современности, каналам и достопримечательностям. Этот необыкновенный город не один век вдохновлял художников и писателей, и в наши дни такое очарование сохранилось. Достаточно вспомнить романы Владимир Торина «Амальгама» и «Амальгама 2. Тантамареска», где судьбоносные для человечества тайны оказываются завязаны именно на Венецию.
Одним из самых необыкновенных мест Индии является Гоа, чья история похожа на сказку, в которой были и благородные герои, и злодеи. Первыми пришельцами были финикийские мореплаватели. После них, примерно через семьсот лет, сухопутными путями с севера прибыли племена ариев. Далее в двадцатых годах н.э. сюда протянулся край империи Ашоки, вознамерившегося объединить под свои стяги всю Индию. Вообще всю историю Гоа описывают как полосу нескончаемых войн между индийскими королями, желающими им обладать. С 1510 года в Гоа и на острове Дивар правили португальцы. Они первыми среди европейцев отыскали удобный морской путь в Индию, и явились не только как купцы и завоеватели, но и рыцари-крестоносцы. Великим навигатором был Васко да Гама, в 1498 году проложивший путь в Индию, теперь его статуя украшает портал в Старом Гоа, где высятся церкви с мощами католических святых и звонят колокола. Сегодня по архитектуре и размерам Старого Гоа, можно понять, почему его часто сравнивали с Лиссабоном. Его называли «Жемчужиной Востока», «Восточным Римом», или «Лиссабоном Востока». В 1540 году закон Гоа позволял исповедовать только римскую католическую веру, что способствовало строительству католических соборов и роскошных особняков священников и чиновников.
Впрочем, иногда первозданные природные красоты затмевают любые человеческие творения. Местными достопримечательностями являются причудливой формы скалы, наиболее известны из которых – Семь столпов мудрости, названные так знаменитым британским военным деятелем, писателем и археологом Лоуренсом Аравийским.
«Представьте себе типичный марсианский пейзаж. Что, вы никогда не бывали на Марсе и вам это сложно представить? Тогда хотя бы вспомните, как он выглядит в фантастических фильмах: бескрайняя пустыня, по которой гуляют ветра, величественные скалы с мрачными ущельями и угнетающий кроваво-красный цвет – цвет воинственной планеты Марс. Теперь я наверняка знаю, откуда голливудские режиссеры взяли эти образы. Это удивительная и неповторимая иорданская пустыня на территории заповедника Вади Рам!
В отличие от любой другой пустыни, где взор устает от унылого однообразия, здесь вы увидите разостланную по земле радугу: пески в Вади Рам «переливаются» всеми цветами и оттенками».
«Конфуций родился тогда, когда отец его Шу Лянхэ был уже стариком. Отец его, будучи солдатом, женился рано, но жена рожала ему только дочерей — девять дочерей и ни одного сына. От наложницы у него был сын по имени Бо Ни (Мэн Пи), горбун. Когда ему было уже семьдесят с лишком лет, он стал искать другую жену из рода Янь, от которой впоследствии родился Янь Хай, любимый ученик его сына. В семье Янь было три дочери, младшую из которых звали Янь Чжи. Янь однажды говорит им: "Я знаю Лянхэ, коменданта Цзоу. Отец и дед его были только учеными, но предки его до них происходили от мудрых императоров. Это человек десяти футов роста и необычайной силы, и я бы очень желал породниться с ним. Хотя он стар и серьезен, вы не должны отклонять его. Которая из вас трех будет его женой?" Две старшие дочери молчали, а Янь Чжи сказала: "Зачем ты спрашиваешь нас, отец? Это тебе надо решать". "Хорошо, — сказал отец в ответ ей, — ты будешь его женой". Янь Чжи сделалась поэтому женою Лянхэ и родила Конфуция, которому дали имя Цю, а прозывали Чжун Ни».
Павел Буланже. Жизнь и учение Конфуция
Написанная более века назад, еще во времена Российской империи книга отечественного писателя, мемуариста и издателя, в популярной форме рассказывает биографию и идеи философа. В введении описано, как в России воспринимали Китай и его традиции, жизненный уклад в начале XX века, присущие этой стране добродетели и сложности взаимоотношений с европейскими державами, ведшими агрессивную колониальную политику.
В издании рассказывается о предках Конфуция, его юности, смерти матери, начале его деятельности как учителя. Одна из глав посвящена деятельности Конфуция-чиновника, рассказу о том, как при поступлении к нему дела на рассмотрение Конфуций собирал мнения различных лиц по этому поводу, и о том, какая слава о его реформах распространилась за пределами державы, где он был министром.
Вторая части книги – это «Изложение китайского учения Конфуция Львом Николаевичем Толстым» (автор книги, Павел Александрович Буланже, был последователем Льва Толстого). Завершающая часть – Чжун-Ю «О неизменных законах духовной жизни» с предисловием философа Чэна.
«Конфуцию шел теперь 69-й год. Мир к нему не был слишком любезен. В каждом государстве, которое он посещал, он встречал какое-нибудь разочарование или горе. Конфуцию оставалось еще пять лет жизни, но и они не были радостнее его прошлого. Действительно, он достиг того состояния, как он говорит нам, в котором он мог следовать влечениям своего сердца, не отступая от того, что он находил правильным; но другие люди тем не менее не были склонны поступать по его советам. Гэ и Цзи Кан часто беседовали с ним, но он не имел веса в управлении государственными делами, и мудрец решил заняться окончанием своих литературных трудов. Он написал, говорят, предисловие к Шу-цзин, тщательно продумал все обряды и церемонии, установленные мудростью древних королей и мудрецов, собрал и привел в порядок древнюю поэзию и предпринял реформу музыки. Он сам говорит нам: «Я вернулся из Вэй в Лу, и тогда была реформирована музыка, и обрывки императорских песен и похвальных песен были приведены в должный порядок».
«Что касается Ксенофонта, то он нигде впрямую не касается темы воспитания спартанских царей, даже в трактатах, непосредственно посвященных Спарте и царю Агесилаю. Подобное умолчание, конечно, проще всего объяснить тем, что эта сторона жизни царей ничем не отличалась от общепринятых стандартов, и цари, подобно всем прочим спартиатам, получали общественное воспитание. Добавим к этому, что Ксенофонт, говоря о традиционном аристократическом воспитании юных персов в своем историко-утопическом романе «Киропедия», рисует картину, которая, бесспорно, является сколком со спартанской системы: наравне с прочими детьми богатых и знатных персов в эту систему общественного воспитания вовлечен и будущий царь Кир Старший (I. 3. 1). Трудно не увидеть здесь аналогии с воспитанием спартанских царей».
Лариса Печатнова. Спарта. Миф и реальность
Как известно, легендарная Спарта была весьма закрытым обществом. Причем, в прямом смысле – в воинственный город-государство не допускали чужаков, а граждан без крайней необходимости, наоборот, не выпускали. В книге видного антиковеда, профессора Санкт-Петербургского университета описаны многие малоизвестные факты.
Так, в конце V века до н.э. спартанцы заключили три тайных договора с персами. И во время последующей Пелопоннесской войны соплеменники прославленного царя Леонида использовали для финансирования своих боевых действий именно персидские деньги. На них был построен большой флот, что позволило спартанцам и их союзникам успешно противостоять традиционно господствовавшим на море Афинам. А потом и разгромить их.
При этом специфическая форма быстрой смены власти в Спарте обеспечила персам изрядную головную боль – каждый раз к персидскому царю приезжали новые послы от новых правителей. Предложения для переговоров тоже каждый раз формулировались иначе.
Зато еще раньше спартанцы не стали препятствовать восстановлению в Афинах разрушенных персами городских стен. Есть свидетельства, что обеспечил это афинский стратег Фемистокл, который попросту подкупил спартанских эфоров.
«Павсаний дважды привлекался к суду за свою двусмысленную позицию по отношению к персам и за поведение, сильно отличающееся от модели, принятой в спартанском обществе. Спартанцев, находящихся под его командованием, особенно раздражало то, что он окружил себя двором подобно восточному монарху. Но кроме демонстрации собственных амбиций Павсаний еще в бытность его главнокомандующим объединенными греческими силами совершил целый ряд поступков явно провокационного характера, которые не могли не вызвать негативную реакцию в Спарте.
Особенно скандальной и возмутительной представлялась его женитьба на дочери Мегабата, сатрапа Даскилия (Her. V. 32). Тем самым он нарушил спартанский обычай, предписывающий жениться только на спартанских гражданках (Plut. Agis 10. 4; 11). Кроме того, Павсаний тайно оказал большую услугу персидскому царю: он возвратил Ксерксу попавших в плен родственников (Thuc. I.128. 4—5). Эта акция регента вполне «тянула» на обвинение в государственной измене. Упорно ходили слухи, что он обещал заставить всех греков стать вассалами Персии, если ему будет дана в жены дочь Великого царя».
«Еще при жизни он получит прозвища: «Славный», «Блистательный», «Победоносный», «Мудрый»; но одно вскоре возобладает над другими и пребудет в веках: «Великий». Оно неразрывно сольется с именем. «Carolus Magnus» латинских текстов, «Karl der Grosse» у немцев, «Charlemagne» у французов — таким войдет он в легенду, из поколения в поколение оставаясь эталоном для царственных подражателей — Фридриха Барбароссы в XII столетии, Филиппа Доброго — в XV, Карла Пятого — в XVI, Наполеона — в XIX.
Чем заслужил он подобную честь? Завоеваниями? — но они оказались эфемерными и едва пережили завоевателя; административными реформами? — но они почти не поднялись над уровнем установлении предков; экономическими преобразованиями? — но они были ничтожными; достижениями в области культуры? — но сегодня придуманный кем-то термин «каролингский ренессанс» обычно заключается в кавычки. Так в чем же здесь величие?
Не станем торопиться. И, прежде всего, заметим: вряд ли корректно мерки сегодняшнего дня применять к VIII—IX векам. Империя Александра Македонского тоже распалась после смерти завоевателя, не слишком усердно занимавшегося реформаторской деятельностью, и тем не менее в глазах потомства он остался Великим. Видимо, подлинную сущность явления определяет не то, что лежит на поверхности и может быть сведено к совокупности неких простых истин. Истина синтезирующая всегда много глубже и определяется не с первого взгляда, требуя проверки длительным временем. Франкский король и император Карл, сын короля Пипина, эту проверку выдержал, о чем свидетельствуют постоянно появляющиеся на Западе новые исследования о его жизни и деятельности, а с 1950 года в городе Ахене, столице империи Карла, проводится ежегодное присуждение премии его имени лицам или организациям, внесшим особый вклад в дело европейского единства.
Впрочем, здесь не все так просто и гладко, как может показаться на первый взгляд. Уже кое-кто из младших современников Карла относился к нему неоднозначно и даже предрекал душе его адский пламень. А позднее, как это бывает обычно, в дело вмешались политика и политические амбиции, не раз осложнявшие восприятие образа великого императора. Ибо если в иные эпохи французские и немецкие исследователи рьяно оспаривали его друг у друга в качестве «основоположника» их национальной истории, то в других случаях они из тех же побуждений и с такой же ретивостью открещивались от него».
Анатолий Левандовский. Карл Великий: через Империю к Европе
Встречаются исторические фигуры, реальная жизнь и деятельность которых заслонятся в массовом сознании людей легендами и преданиями. К таким персонам относится и Карл Великий, вошедший в историю человечества как создатель европейской империи, так и не пережившей смерть своего творцами. Первая глава посвящена предшественникам Карла, варварским королевствам, римским папам. Вторая глава – созданию империи, тайне императорского имени, слону от халифа и роли Византии. Последующие главы – «Император» и «От империи – к Европе». Но наибольший интерес может представить пятая, завершающая глава – «От истории к традиции», посвященная судьбе каролингской «Франция», которая со временем превратилась в «милую Францию» средневековых поэтов. Именно эту территорию и стали из века в век славить в жестах («песнях о деяниях») средневековой литературы.
«Говоря суммарно, в жестах и романах средневековья сам император, его родственники и близкие получили вторую жизнь. Все они приобрели новый облик и характер, сохранив при этом некоторые черты, засвидетельствованные историей, и изменив другие почти до неузнаваемости. Исторический Карл, носивший только усы, отпустил седую бороду и прожил вместо семидесяти двести лет, успев за это время слиться не только со своим дедом — Карлом Мартеллом, но и со своим внуком — Карлом Лысым, а его мать, Бертрада, в противовес своему «короткому» супругу, значительно «удлинилась» и стала «большеногой». Не менее деформировались сыновья и внуки Карла, хотя в главном из них, Людовике Благочестивом, точно сохранены его безволие и двоедушие. Из окружения Карла и Людовика «в живых» не осталось никого, за исключением Роланда да еще Гильома Тулузского; впрочем, и эти двое обзавелись и новым обликом, и новой родней: Роланд стал «племянником» Карла Великого, а Гильом получил не менее знаменитых предков. Зато вдруг «ожили» многочисленные герои, которых не знала или почти не знала подлинная история. Появился неугомонный Рено де Монтобан с тремя братьями, появился многострадальный Ожье Датчанин, чей героизм не раз спасал Карла, появились бешеный Рауль де Камбре, предатель Гуенелон и многие, многие другие.
Все они действуют вразброд, но при этом обязательно сходятся в одной точке, и точка эта — их сюзерен, непобедимый император. Недаром давно уже замечено, что даже в знаменитой «Песни о Роланде» подлинным героем является вовсе не Роланд, а его «дядя» — Карл Великий….
Средневековье знало, любило и разрабатывало три больших эпических цикла: об Александре Македонском, о короле Артуре и о Карле Великом. Но два последних имели все же значительный перевес, и объясняется это просто. Македонский завоеватель, при всем своем обаянии и подвигах, столь приятных духу рыцарства, действовал в дохристианскую эпоху, а это, учитывая глубокую религиозность средневекового человека, являлось огромным недостатком, примириться с которым было трудно. Другое дело — британский и франкский властители: здесь великие подвиги сочетались с великой набожностью и любовью к христианскому Богу (хотя в цикле Артура, с его волшебниками, феями и чудесными превращениями в этом отношении все было не так просто и однозначно, как у Карла)…».
«Когда-то Екатерина Великая говорила, что быть придворным — тяжелая работа. В самом деле, в XVIII в. быть при дворе («иметь приезд ко двору») означало постоянную трату многих и многих часов на пребывание в стенах дворца. Посещение его лицами, получающими приглашения-повестки на придворные мероприятия, доходило до 4–5 раз в неделю, включая воскресные и праздничные дни, причем нередко в один день как в утренние (с 9–10 часов), так и в вечерние часы (с 5–6 часов пополудни и до ночи).
Таким образом, помимо государственной службы, придворным лицам предписывалось немалое время находиться в обществе и при этом быть в парадном, положенном по протоколу виде, то есть в дорогой одежде, с хорошими прическами, при драгоценных украшениях, с дорогим экипажем и слугами, но главное — быть готовыми к любезному общению, соблюдению различных этикетных мелочей, участию в церемониях поздравлений, застольях, танцах и пр. От допущенного во дворец лица требовалось выстаивать воскресные и иные праздничные службы в придворных церквах, быть участником или зрителем многочисленных шествий и церемоний. Таким образом, престижная роль придворного человека была хлопотной, поглощала много времени и денег. По сути, она представляла собой второй род службы, так как большинство участников придворной жизни занимали высокие государственные посты и состояли в чинах по Табели о рангах. Другую, меньшую часть придворных составляли праздные представители знатных семей, обладатели титулов и крупных состояний.
Главным лицом и непременным участником практически всех официальных придворных собраний был сам император. Он не только исполнял свою роль монарха перед подданными, но и определял весь строй придворной жизни, рассматривал и утверждал церемониалы и повестки придворных торжеств, состав участвующих в них персон. Придворное общение начиналось с приглашения во дворец, которое имело свои правила. Как и при предшественниках Павла I, в его правление в протокольных придворных мероприятиях участвовали не те лица, которые «нравились» правящей особе, а чины с их «фамилиями» строго по Табели о рангах. Поэтому если императору требовалось присутствие при дворе какой-либо персоны, то она просто жаловалась в нужный чин. Приглашались во дворец по формальному признаку особы от 1–2-го до 1–5-го рангов и реже более низких классов, как мужского, так и женского пола. Лицо, достигшее по служебной лестнице определенного чина, автоматически вместе с его фамилией получало допуск во дворец. С этой точки зрения, большинство придворных протокольных мероприятий являлось для чиновных лиц одним из показателей их престижного положения в обществе и видом поощрения за успешную государеву службу».
Ольга Агеева. Императорский двор России эпохи Павла I
Павел I правил немногим более четырех лет, и до сих продолжаются споры о роли и итогах проведенных им преобразований и нереализованных (и не доведенных до конца) его проектах. Издание рассказывает об императорском дворе во время правления Павла I и проводимых им реформах, в том числе – наследовании престола. Новый «Акт о престолонаследии», зачитанный 5 апреля 1797 года во время церемонии коронации императора в Успенском соборе Московского Кремля, декларировался как общий императора и императрицы Марии Федоровны, которая отказывалась от самостоятельного пребывания на российском престоле и возможности использовать вариант прихода к власти Екатерины II, занявшей трон после низложенного ею супруга.
В тексте подробно рассказывается о том, что же представлял собой двор и система императорских дворцов – поскольку одним из любимых занятий отечественных владык XVIII века было затевание дворцовых строек и бесконечных перестроек дворцов и зданий, воздвигнутых по приказу предшественников. В книге уделено внимание составу правящего дома, образованию и воспитанию юных Романовых, династическим бракам с представителями европейских династий.
Отдельные главы посвящены высшим придворным чинам и придворной службе, различным церемониям (коронации, бракосочетаниям, крещениям, погребениям и трауру), ежегодным царским праздникам и мальтийским торжествам, событиям придворной жизни, визитам европейской элиты и восточных владык, маскарадам и приемам, концертам и театру.
«Все браки, заключенные Романовыми в середине и конце XVIII в., соответствовали нормам чести европейских правящих домов, круг которых был совершенно определенным. Краткие или полные именные списки особ европейской голубой крови от младенцев до преклонных лет вдовствующих особ регулярно публиковались в России с 1730-х гг. (их печатали «Придворные календари» или «Придворные месяцесловы», «Месяцесловы»). В правление Павла I, по «Придворному календарю на 1799 год», краткий список европейских правителей с супругами и наследниками включал 155 лиц, которые относились к 59 правящим домам (исключая лиц, занимавших два престола). При этом относительно Романовых и их европейских родственников в этом «родословном показании» был прописан полный состав фамилий. Русский императорский дом в это время состоял из 13 человек. Дом родственников Марии Федоровны — Вюртемберг-Штутгартский — включал 19 членов от 2 до 45 лет. Фамилия супруги наследника великой княгини Елизаветы Алексеевны, дом Баден-Бурлах и Баден-Баден,— 14 родственников от 4 до 72 лет, а фамилия великой княгини Анны Федоровны, дом Саксен-Заальфельд-Кобургский,— 12 особ от 11 до 75 лет. Полный же перечень всех членов правящих домов Европы был куда больше. По данным «Месяцеслова» на 1776 г., он включал более 500 человек «ныне здравствующих и владеющих в Европе», относившихся к 67 домам (исключая совмещенные с ними 27 домов)».
«В Восточной Европе государственные рубежи никогда не соответствовали четким национальным границам. Кроме того, периферийные районы новых государств не только относились к числу наиболее пострадавших в ходе войны, но и считались отсталыми по сравнению со всей остальной территорией. Поэтому их интеграция и одновременно утверждение государственного суверенитета на окраинах были приоритетом для всех стран этого региона. Так, в Румынии акцент делался на «национализации» территории. Следуя французской модели национальной ассимиляции, Бухарест проводил политику румынизации недавно присоединенных областей. Однако введение в Бессарабии и Буковине румынского языка в качестве обязательного в школах и в университете в значительной мере потерпело неудачу.
Получив Подкарпатскую Русь, традиционно находившуюся под венгерским влиянием, правительство Чехословакии стало проводить политику приоритетных инвестиций и поощрять переселение сюда чехов. Оно стремилось таким образом вырвать эту область из-под влияния соседнего государства и интегрировать ее в национальную территорию.
Схожей тактики придерживался и Государственный совет Финляндии. В целях преодоления экономического отставания восточных окраин здесь с 1923 года проводилась политика ускоренного развития Карелии. Она сопровождалась мерами по укреплению патриотического духа, целью чего было сделать невозможным пересмотр границы. Так, в 1924 году ассоциация, занимавшаяся поддержкой финского национального самосознания, начала издавать ежемесячный журнал Rajaseutu, одна из задач которого состояла в воспитании из жителей перешейка защитников финского национального самосознания.
После окончания конфликта с Советской Россией правительство Польши поощряло переселение семей ветеранов этой войны в восточные районы (кресы). «Осадники» получали там участки земли; их присутствие позволяло укрепить польский суверенитет в этих областях, а также создать — в непосредственной близости от противника — образцовые с точки зрения лояльности поселения. В связи с этим можно вспомнить и о военных колонистах, которых в Чехословакии селили вдоль венгерской границы. Повсюду, таким образом, шло физическое и символическое освоение приграничных районов. Не был исключением и Советский Союз, который с 1924 года стремился укрепить свой государственный суверенитет. Однако «витрина», создаваемая им на границе, отличалась рядом особенностей. Основное внимание там уделялось не столько патриотизму, сколько подрывной теме национальной идентичности. Советское руководство строило свою политику в приграничных районах в большей степени на идеологическом, чем этническом отличии. А главное, эта политика скорее вела к выделению пограничья, чем к его интеграции с остальной территорией».
Дюллен Сабин. Уплотнение границ. К истокам советской политики. 1920–1940-е
В монографии французской исследовательницы дается анализ ситуаций на советской границе и приграничных полосах в течение первого десятилетия РССФР – СССР, рассматривая вопросы военной и идеологической экспансии советской державы, причем на Западе, так и на Востоке.
8 июня 1934 в Советском Союзе принят закон «Об измене родине», предусматривающий коллективную ответственность членов семьи за недонесение. Бегство за границу приравнивалось к переходу на сторону врага и карался десятью годами с конфискацией имущества и даже высшей мерой наказания. Близкие беглеца, не донесшие о его планах бежать из СССР, получили от пяти до десяти лет лагерей.
В первую очередь закон касался тех, кто имел возможность о роду деятельности сбежать — дезертиров из числа красноармейцев, пограничников и моряков, а также – неверных сотрудников органов.
14 апреля 1935 года комиссия Политбюро ЦК ВКП (б) по судебным делам, приговорила к высшей мере наказания девять человек – изменников родины. Среди них были (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 166. Д.544. Л. 18-24): сотрудник органов, которому сообщили о грозящем ему увольнении, и поэтому укравший с места работы печати, служебные документы, иностранную валюту, и пистолет, а затем пытавшийся перейти советско-иранскую границу; сбежавший из лагеря заключенный, пытавшийся попасть на иранскую территорию.
Весной 1936 года по поручению Политбюро ЦК ВКП (б) Наркомат иностранных дел начал переговоры с иранским правительством по поводу вопроса пограничной зоны. Советский посол в Иране А.С. Черных обратился к иранскому заместителю министра иностранных дел страны Самии по вопросу подписания нового соглашения о границе.
Советский Союз предлагал введение Ираном более строгого таможенного режима, что должно было снизить объем контрабандной торговли между странами. Помимо этого, необходимо было принять меры, касающиеся живущих в непосредственной близости от государственной границы.
Также в тексте предполагаемого Ирану для подписи соглашения указывалось, что Иран контролирует отсутствие иностранцев в пограничной полосе на своей территории. Среди живших в неподалеку от границы были русские, армянские и азербайджанские эмигранты, владевшие там земельными участками и за несколько лет проживания построившие там дома. Поэтому представитель иранского МИДа считал предлагаемый СССР вариант соглашения нарушающим суверенитет своей страны, а изгнание эмигрантов из пограничной полосы означало н только их разорение, но и последующие трудности тегеранского правительства с расселением снова ставших беженцами (из-за изгнания) на других иранских землях.
16 июля 1936 года в СССР подписано постановление о создании запретной зоны вдоль иранской границы, согласно которому не только предусматривалось расторжении ранее действовавшего соглашения с Ираном об упрощенном порядке пересечении государственной границы для жителей пограничных населенных пунктов, но и запрет иранским торговцам перевозить свой скот для места продажи на территории СССР. Отныне иранцы должны были сгружать свой товар на самих пограничных пунктах, в которых к этому моменту не было предусмотрено ответственное хранение. В результате это привело к снижению пограничного товарооборота с иранцами.
Также во время переговоров с Самии Черных выдвинул требование высылки германских специалистов из пограничной зоны на севере Ирана. «В качестве обоснования он привел недавний факт: советских граждан, пойманных в пограничной зоне провинции Мазендеран, конвоировал в полицию гражданин Германии! В понимании советских дипломатов эти соглашения подразумевали ограничения на деятельность иностранцев в непосредственной близости от границы, если это угрожало безопасности СССР. Москва считала доказанными агрессивные намерения Германии, поэтому присутствие немцев вдоль советской границы и побережья Каспийского моря внушало ему опасения. Иран, разумеется, интерпретировал эти соглашения совершенно иначе, как это подробно объяснил Самии при встрече с Черных 16 ноября 1936 года; проводя, подобно Советскому Союзу, политику модернизации страны, иранское правительство пользовалось услугами иностранных специалистов для установки и наладки промышленного оборудования».
По словам иранского чиновника, эта деятельность иностранцев на территории Иран не была связана с промышленными концессиями, и иранского правительство планировало и дальнейшем полностью контролировать приглашенных иностранных специалистов и, в случае обнаружения их политической деятельности, а также подозрительного поведения – высылать из Ирана. Но это не касалось профессиональной деятельности иностранных специалистов на благо иранской промышленности.
«Самии еще раз заявил о суверенитете Ирана на севере страны, подчеркнув, что он не представляет, чтобы Турция потребовала от его страны выслать зарубежных специалистов из пограничной зоны или тем более чтобы это сделала Великобритания в отношении иракской или индийской границы. Черных был заметно раздражен невыгодным сравнением советского государства с британскими империалистами. Напряжение возрастало. Черных угрожал отказаться от закупок скота в Северном Иране… По его словам, вся система ветеринарного контроля здесь находилась в руках немцев, и Советский Союз не мог «рассчитывать на сколько-нибудь активное желание этих немецких специалистов ограждать наши границы от заноса эпизоотии»! когда в сентябре 1939 года началась война, подготовка соглашения с Ираном о приграничном режиме и организация деятельности пограничных комиссаров все еще не закончилась».
«Сюжеты XX века, связанные с голосом, перекочевали из литературы в кино, и перемена медиа принесла в ситуацию распадения и соединения голоса и тела неожиданные акценты, определенные особым парадоксом. Голос в кино – искусственная конструкция, которая постоянно симулирует естественность. Эта амбивалентная ситуация была либо сознательно подавлена, либо превращена в травматические сюжеты. Фильмы рассказывали о краже голоса при помощи электрических средств, влекущей за собой потерю тела, идентичности или рассудка («Голова человека», 1933; «Звезда без блеска», 1946; «Дива», 1981). Также популярны стали сюжеты о дестабилизации личности под воздействием невидимого голоса (несмотря на то что слух позволяет ориентироваться в «слепом» пространстве и гарантирует стабильность звуковой перспективы, сдерживая травму распадающейся, расчлененной картины реальности, которая связана со зрением). В ранних европейских звуковых фильмах бестелесные голоса были наделены свойствами ангелов и вампиров. Представление о голосе как мощном средстве господства и манипуляции было поддержано – и до прихода Гитлера к власти – сюжетом о голосе доктора Мабузе («Завещание доктора Мабузе», 1933), психоаналитика, гипнотизера и великого преступника, который поселяется в чужом теле и правит им, миром, кинореальностью и воображением зрителей.
Власть бестелесных медиальных голосов поддерживалась в Германии пониманием голоса как феномена, дающего прямой выход к внутренней сущности, перенятым от романтиков в XX век. Не случайно немецкие философы и социологи – Хайдеггер, Адорно, Слотердайк – пытались выявить онтологическую сущность голоса и определить его роль в создании публичной сферы, в то время как немецкие психоаналитики способствовали тому, что модель галлюциногенного голоса стала систематической отсылкой не только к миру воображения, но к миру патологических отклонений.
В англоязычном пространстве, где изобретаются телефон, телеграф и фонограф, голос на переломе веков понимается по-иному. Голос рассматривается как эффект, который можно изменить как костюм при помощи техники и тренировки. Бернард Шоу – под впечатлением от знакомства с фонологом Мелвиллом Беллом – пишет в 1911 году пьесу «Пигмалион». Профессор Хиггинс очищает речь Элизы от пролетарских вульгаризмов и в лексике и в произношении, используя при этом новые средства записи голоса. В этом «фонетическом» сюжете речь идет о возможной перемене судьбы, достигаемой при помощи тренировки голоса, об уничтожении культурной разницы при помощи тренировки произношения, о стирании акцента для достижения социальной мобильности. В колониальной Англии и в иммиграционной стране Америке голос, отделенный от представлений об онтологии и внутренней сущности, был понят как перформативная, а значит изменчивая, ситуативная замена идентичности, и в этом смысле – как освобождающая сила. Не случайно в голливудском варианте сюжеты, отсылающие к голосу, часто лишены жуткого привкуса и превращаются не в фильмы ужасов, а в комедии, мюзиклы и мелодрамы».
Оксана Булгакова. Голос как культурный феномен
Вышедшая в серии «История визуальности» книга профессора Университета Иоганнеса Гутенберга в Майнце рассказывает о феномене голоса и голосовых практик на протяжении полутора веков, вплоть до XXI столетия, уделяя внимание на отечественном восприятии голоса, отдавая должное как фонографу и кинематографу, так и искусственным голосам («Как поют роботы и щуки»).
Во времена античности голос был неотделим от оживления мертвой материи – вспоминая сюжет о Пигмалионе и Галатее. Но при этом голос был связан со смертью – миф об Орфее и Эвридике. В Средневековье Сирена стала Лорелеей или русалкой, чье пение несло гибель слушателям.
В романе Жюля Верна «Замок в Карпатах» действует акустическое привидение – электрическая тень Стиллы, умершей знаменитой оперной певицы. «Русский национальный голос звучит в воображении иностранцев низко и имеет, как высокий ангельский тенор, метафорическую глубину. Густой звук этого голоса звучит как отголосок архаического хтонического мира, каким рисовалась Россия европейскому воображению в начале XX века…»
В тексте подробно разбираются радиоголоса, ораторы и диктаторы, киноголоса (Марлон Брандо и Иннокентий Смоктуновский) и архив советской вокальной памяти, рассказывается о том, как под гофманским влиянием отечественными писателями были созданы готические страшилки про визуальные удвоения, которые могут вести независимое существование, как «Портрет» Гоголя или «Сильфида» Владимира Одоевского, но при этом звуковые фантомы все же не стали распространёнными в отечественной культуре. Голос не стал источником сюжетов, и проявился в внутренних голосах и диалогах.
«Голос, вернее, тренированный способ владения им, сохраненный на пластинке, оптической или магнитной пленке или компьютерном диске, консервирует временную норму, «электрический шум времени», и ее изменения ощутимы. Не надо быть профессором Хиггинсом, чтобы отличить голос 30-х от голоса 60-х годов. Однако понимание историчности шума уже утвердилось, но понимание историчности голоса отсутствует. Между тем голос несет в себе следы не только биологического тела (анатомического, вегетативного, гормонального), но позволяет «локализировать» и социально-историческое тело, дает представление о происхождении, воспитании, социальном слое, закрепленных в норме орфоэпии и просодии. Эти следы могут быть имитированы, и природное звучание подчинено – сознательно или бессознательно – воспитанной или перенятой норме. Ее свойства – высота голоса, придыхание, степень хриплости, так же как громкость, темпоритм, динамика, артикуляция и мелодика – наделяются изменяющимся смыслом, и эти изменения любопытно проверить.
Описанием произношения – орфоэпической нормой – и анализом изменений занимаются лингвисты. Тренировка этой нормы находится в ведении логопедов, учителей пения и техники речи, которые обещают своим ученикам определенные результаты. Книги о хороших манерах и этикете предписывают, в какой ситуации необходимо говорить в полный голос и когда необходимо его понижать. Социологи и мемуаристы отмечают маркировки определенного круга, в котором было принято окать, акать или картавить, подчеркивая свою принадлежность к особой социальной, этнической, региональной или профессиональной группе (аристократической, московской, сибирской): «Бывшая красавица Высотская ‹…› говорит, растягивая гласные. ‹…› На ней отпечаток эпохи Блока. И шляпа с траурными перьями и в кольцах узкая рука». «По временам мы встречаем ‹…› старых профессоров, всходивших на кафедру тогда, когда с кафедры можно было импонировать, профессоров со звучным голосом, бородой и комплекцией (Сакулин), – и их прекрасные движения кажутся нам занимательными и нарочными».
Мелодическую динамику голоса можно связать, как и динамику мелодии в музыке, с концепцией времени той или иной эпохи; она воспроизводит исторически обусловленное понимание скорости, быстротечности, медленности. Но помимо этого голос определяет атмосферу культуры – громкой, тихой, запуганной, раскованной. По голосу Александра Моисси можно пережить начало века. По описаниям действия, которое оказывал монотонный, бесстрастный голос Блока на его слушателей, можно заключить, что эта декламационная манера воспринималась как слом традиции. Однако певческий стиль декламации русских поэтов был лишь поколеблен этим исключением; его утверждали с успехом популярные молодые поэты конца 50-х – начала 60-х годов, наполняющие стадионы. Cлом голосовой моды остро ощущается именно в это время, когда после двух десятилетий «орал» с хорошо поставленными звонкими и ясными голосами, чья манера речи отличалась четкостью дикции, обилием равномерных ритмических акцентов, драматическим подъемом и опусканием интонации, вибрато и богатыми модуляциями – появился слабый (на грани профнепригодности), глуховатый голос Иннокентия Смоктуновского с неустойчивыми интонациями, провалами и неритмическими паузами. Его простой герой заговорил так же тихо, как раньше мог позволить себе говорить только Сталин.
"Технологии придают электрическому голосу дополнительную патину: его записанный звук всегда несет отпечаток процесса записи. Механические, электрические и электронные приборы (от рупора до микрофона, фильтров и усилителей) меняют тембр и звучание голоса, и звуковой ландшафт. Древняя сцена отнимала у актера не только мимику, заменяя подвижное лицо маской, но изменяла и его голос, «обезличивала его, превращая медные уста маски в рупор: “А что такое речь, произносимая в рупор, – не угодно ли послушать в ‘Зигфриде’ ”. За кулисами хохочет в рупор Альберих – баритон, а публика, не знающая партитуры, уверена, что это кричит перед смертью убиваемый Зигфридом Миме – тенор. Свойство рупора – не только усиливать звук, но и затягивать его сильным резонансом; поэтому декламация в древней трагедии была, несомненно, крайне тягучею, а каждый древний актер так орал, что львиные рыкания Мунэ-Сюлли показались бы, в сравнении с воплями древних трагиков, детским шепотом», – замечал театральный критик и профессиональный певец Александр Амфитеатров.
Сейчас трудно представить, как Александр Моисси выступал перед 3800 зрителями без микрофона, как Троцкий говорил перед массами на «митингах-концертах». Но техника изменяет манеру говорить…
Электрические и электронные «носители» голосов сделали их возвращаемыми, постоянно присутствующими, влияющими на индивидуальную манеру произношения. Голосовые моды стали таким же явлением, как моды на походку или танцевальные движения. А операции по омолаживанию голоса предлагаются сегодня так же часто, как операции по удалению морщин. Моды на «голосовые» маски (костюмы, гримы), определяемые традицией, техникой, социокультурным контекстом, так же подвижны, как постоянное обновление телесного языка".
«Вот и ещё один парадокс: живёшь в большом городе, благоговеешь перед клочком зелени и умиляешься, если этот клочок — куст сирени или просто репейник, а если живёшь на краю поля и леса, только и мечтаешь, как бы побродить по шумной улице и вдохнуть аромат разогретого асфальта. Но может быть, у нормальных людей всё по-другому?..
Мои первые детские игры проходили на асфальте большого города под грохот трамваев и машин. Окна нашего коммунального рая из двух комнат выходили на Садовое кольцо, гул улицы не умолкал ни ночью, ни днём. Рядом примостилась площадь из трёх вокзалов, откуда потоки людей врывались в столицу в надежде на новую прекрасную жизнь. В школу меня водила строгая бабушка и крепко держала за руку — перейти широченное Садовое кольцо без взрослого было рискованно: водители грузовиков гнали так, будто, сев за руль, они навсегда потеряли способность быть пешеходами и им глубоко плевать на маленьких смешных людей, что ходят своими ногами…
Газон перед моей первой школой был подарком: зелёная трава и бюст великого русского поэта Некрасова, глаз радовался, я испытывала первобытный восторг перед частичкой природы в каменных джунглях. Вот и моя утренняя прогулка по парку — это возвращение в детство…»
Наталья Стремитина. Записки из подвала, или дневник практичной женщины
В книге собраны рассказы и повести современной писательницы, многие из которых имеют автобиографическую и документальную основу. Название сборнику дано по произведению, в котором живо, красочно и подробно описано повседневное бытие интеллигентной московской дамы, переселившейся в Вену. И там приходится по-настоящему бороться за выживание. Героиня работает в прачечной местного дома престарелых, так что подвал в названии не метафорический, а совершенно реальный.
Как в таких непростых условиях сохранить свою личность? Героиня умудряется находить нечто увлекательное даже в процессе разборки постиранных чулок и носков, рассматривая заваленный ими стол как палитру и обнаруживая аналогии в человеческой жизни. И проявляет сочувствие к требующим починки вещам, которые сами о себе позаботиться не могут, а вот она сейчас заштопает дырки и вернет на место пуговицы… И, конечно, в повести множество душевных зарисовок, посвященных обитателям этого пансионата, их порой причудливым судьбам и таким разным характерам.
В книге мастерски смешаны черты разных стилей и жанров, благодаря чем появляются объемные выразительные картины, в которых и любовь, и память о прошлом, и надежды, и печаль – всё многообразие потока жизни.
«Иногда, уходя на работу, отец оставлял дочери жестяную коробку с шурупами и говорил: «Вот, придумай игру». И тогда «железное содержимое» извлекалось на покрывало полуторной кровати родителей, и шурупы по мановению волшебной палочки воображения превращались в солдат. И начинался парад. Шеренги пехотинцев выстраивались по два или по три в ряд, затем происходили сложные перестановки, звучали отрывистые команды. Впереди стояли самые могучие воины — толстые короткие шурупы с большими плоскими шляпками, за ними шла малоустойчивая гвардия тонких. Равновесие им давалось с трудом, и Женька хотела побыстрее увести их на поле сражения, и там одним удачным броском подшипника из той же банки старалась «положить» всю «гвардию» в нижний бой. Им, возможно, удастся спрятать свои маленькие головки, и они будут ползти по-пластунски, а какой-нибудь самый смелый «солдат-шуруп» заберётся во вражеский тыл…
Боковые фланги собирали разнокалиберный шурупный сброд, там даже попадались гвозди, гайки и шайбы. В представлении Женьки это было что-то вроде штрафных батальонов, о которых она слышала, но понятия не имела, что это значит. Послевоенное дитя с удовольствием играло в войну, не подозревая о том, что её семья, возможно, одна из тысячи, в которой никто не пострадал…»
«Солончаковая пустыня напоминала искусанную зубами губу: запекшаяся, жаждущая. В поле зрения не было ничего, кроме следов засухи: пересекающиеся трещины и здесь, и там колючки, которые выросли из сердца пустыни и терлись лицом о ее лицо. Безмолвие солончака изредка тревожил легкий ветерок, обжигая голову и лицо мужчины зноем и раскаленным песком. Мужчина, одетый в рубашку на голое тело, снял ее, вытряхнул и хотел надеть опять. Коснулся рукой головы, шеи, груди — всё было в пыли и полно песка… А руки — по-прежнему синевато-сизые!
Когда он утром, испуганно озираясь, покидал село, ему встретился мальчишка, уставившийся на его лицо и руки, потом с любопытством спросивший:
— Господин! А почему у вас руки синие? И лицо тоже?!
И он попытался прикрыть лицо и выскочить из джунглей мальчишеского любопытства:
— Не знаю, не знаю…
Но паренек не отставал, бежал вприпрыжку.
— А синева такая же, как лицо у Луноликой!»
Свет любви и веры
Что волнует современного человека, не то ли самое, что и далеких предков? Вечные вопросы о любви, добре и зле, горести и радости… В этом издании собраны рассказы современных иранских писателей, среди авторов — Реза Амир-Хани, Сейед Мехди Шоджаи, Надер Эбрахими, Сара Эрфани. Из произведения полны переживаний, порой парадоксальны, но их герои всегда живые и искренние.
Вот сельский учитель, человек тихий и скромный, он, наверное, читал многие из тех изысканных строк, что сложили персидские поэты во славу любви и красоты. Но сам он ни о чем подобном даже грезить не осмеливался. И однажды произошла невероятная встреча. Если бы не искушение поцеловать таинственную пери… Но не успел учитель с этим искушением справиться. А мгновение спустя понял, что теперь всякий встречный будет знать об этой слабости – одинаковыми безобразными пятнами покрылись их лица. Чтобы спасти возлюбленную от позора, чтобы никто не мог сравнить эти отпечатки, он бежит в пустыню, не взяв даже воды. Однако на пороге гибели находит удивительную разгадку. Впрочем, общую таинственность она только усиливает.
Герои рассказов оказываются перед необходимостью делать сложный выбор и принимать важные решения, они проявляют неподдельную храбрость и испытывают страх, совершают верные шаги и допускают ошибки, горюют и радуются. Каждый человек сомневается, размышляет, всматривается в окружающих, перебирает в памяти драгоценные мгновения счастья. Ищет единственно верный ответ на вопрос о собственной идентичности, надеется встретить и сохранить единственную и, конечно, настоящую любовь.
«Мы с ней шли к заливу и сидели у воды — секунды летели — а возле своей лодки сидел лодочник из Куджара — у него очень голос хороший был. Иногда он оборачивался и спрашивал: не хотите по заливу покататься? Там, на отдалении, еще красивее. И мы наконец согласились покататься по заливу. Лодочник обрадовался. Он очень хотел задать нам вопрос, но не знал, как высказать. Он пальцами показывал на нас нам же самим и говорил: вы… двое?.. вы двое? Но в конце концов так ничего и не спросил… Лодочник из Куджара смеется и отвечает: нет, господин, уж будьте уверены! Ни разу я вас двоих не видел. Если они в этих краях объявятся, я скажу: всех пассажиров Энзели знаю до единого. Таких людей, которых вы ищете, тут не бывало. В прошлом году, может быть, но не в этом… И мы бежим прочь от моря — вдали от дороги — и хохочем громкими голосами, и поем ту же песню, что и он пел, и слышим, как он окликает нас: приходите каждый день!»
«Если Вселенной правят незыблемые законы, то мифические боги Древней Греции и Рима бессильны. Они не могут по своей воле менять мир, чтобы чинить человечеству хитроумные препятствия. И это относится не только к Зевсу, но и к ветхозаветному Богу. Разве можно остановить Солнце в небе, если оно не обращается вокруг Земли, а его движение по небу на самом деле объясняется вращением Земли? Если бы Земля внезапно остановилась, на ее поверхности возникли бы такие силы, которые уничтожили бы все творения рук человеческих, да и самих людей заодно.
Разумеется, сверхъестественные действия — это ровно то же самое, что чудеса. То есть именно то, что обходит законы природы. Бог, способный создать законы природы, предположительно должен быть способен и игнорировать их при желании. Правда, несколько настораживает тот факт, что законы очень часто обходились тысячи лет назад, до изобретения современных технических средств, которые могли бы это задокументировать, а в наши дни такого почему-то не случается.
Так или иначе, даже если мы имеем дело со Вселенной, где чудес не бывает, если мы сталкиваемся с фундаментально простым фундаментальным порядком, можно сделать два различных вывода. Один сделал сам Ньютон, а до него похожих воззрений придерживались и Галилей, и множество других ученых на протяжении долгих лет: этот порядок создан Божественным разумом, благодаря которому существует не только Вселенная, но и мы, причем мы, люди, были созданы по его образу и подобию (а многие другие прекрасные и сложные существа, очевидно, нет). Другой вывод — что не существует ничего, кроме самих законов. Эти законы сами потребовали, чтобы возникла наша Вселенная, чтобы она развивалась и эволюционировала, и мы — неизбежный побочный продукт действия этих законов. Может быть, эти законы и вечны, а может быть, и они когда-то возникли — в результате какого-то пока не известного, но, вероятно, чисто физического процесса.
О том, который из этих сценариев верен, и по сей день спорят философы и теологи, а иногда и ученые. Мы не можем сказать наверняка, какой из них описывает нашу Вселенную, и, возможно, так этого и не узнаем. Все дело в том, что окончательно решать этот вопрос будут не надежды, стремления, откровения или отвлеченные размышления. Если нам вообще удастся получить ответ, его даст исключительно исследование окружающего мира».
Лоуренс Краусс. Все из ничего: Как возникла Вселенная
Если современные ученые с помощью уже известных законов могут описать эволюцию Вселенной, то почему не попробовать рассказать о ее вероятном будущем? Другой рассматриваемый в книге вопрос – что же такое «ничто»? С научной точки зрения. Еще столетие назад его можно был определить как совершенно пустое пространство, в котором нет никаких реальных материальных сущностей. Но, как выяснили ученые в последние десятилетия, что большая часть энергии во Вселенной пребывает в пока еще необъяснимой нами форме, пронизывающей все пустое пространство. «Вот почему, думается мне, очень важно, что Вселенная, которая возникает из ничего, — так, как я старался это описать, — возникает естественным и даже единственно возможным образом, все больше и больше соответствует всем нашим знаниям о мире. Эти знания — результат не философских или богословских размышлений о морали, не каких-то спекуляций о доле человеческой. Нет, они основаны на поразительных, увлекательных достижениях эмпирической космологии и физики элементарных частиц». Поэтому недостаточно просто определить «ничто» как «несуществование».
В тексте Лоренс Краусс рассказывает, что нас ожидает в далеком будущем, когда нашу галактику окружит пустое и неизменное пространство, и почему тогда ученые не смогут отыскать никаких следов расширения Вселенной.
«В каком-то смысле обнаружить, что живешь во Вселенной, где всем правит ничто, интересно и восхитительно. Структуры, которые мы видим, вроде звезд и галактик, возникли из ничего в результате квантовых флуктуаций. В среднем полная ньютоновская гравитационная энергия каждого объекта во Вселенной равна — ничему. Наслаждайтесь этой мыслью, пока есть возможность, поскольку, если все это правда, мы живем чуть ли не в самой худшей из вселенных, по крайней мере с точки зрения будущего всех живых организмов.
Вспомним, что всего 100 лет назад Эйнштейн разработал ОТО. Тогда все считали, что наша Вселенная неизменна и вечна. Более того, Эйнштейн не просто высмеял Леметра за предположение о Большом взрыве, но даже выдумал космологическую постоянную, лишь бы сохранить стационарную модель Вселенной.
Сейчас, по прошествии века, мы, ученые, можем гордиться, что открыли столько фундаментального — и расширение Вселенной, и реликтовое излучение, и темное вещество, и темную энергию.
Но что таит в себе будущее? А будущее наше очень поэтично. Если можно так выразиться. Вспомним: вывод о том, что в расширении нашей Вселенной доминирует энергия пустого на первый взгляд пространства, делается на основании того факта, что расширение происходит с ускорением. И, как и ранее обстояло с инфляцией и как описано в предыдущей главе, наша наблюдаемая Вселенная стоит на пороге расширения со скоростью больше скорости света. А со временем из-за расширения с ускорением все станет только хуже.
Это означает, что чем дольше мы будем ждать, тем меньше сможем видеть. Галактики, которые мы видим сейчас, в один прекрасный день начнут удалятся от нас со сверхсветовой скоростью, а это значит, что они станут для нас невидимыми: свет, который они испускают, не сможет преодолеть расширяющееся пространство и никогда до нас не долетит. Эти галактики исчезнут с нашего горизонта.
Произойдет это не совсем так, как вы, возможно, себе представляете. Галактики не то чтобы вдруг погаснут и вмиг исчезнут с ночного неба. Просто по мере приближения скорости их удаления к скорости света будет увеличиваться красное смещение. В конце концов весь видимый свет от них сдвинется в инфракрасное, микроволновое, затем радиоизлучение и так далее до тех пор, пока длина волны света, который они испускают, не станет больше размера видимой Вселенной, и в этот момент их можно будет официально признать невидимыми.
Можно посчитать, сколько времени это займет. Поскольку галактики в нашем скоплении связаны взаимным гравитационным притяжением, они не удаляются от нас в связи с фоновым расширением Вселенной, которое открыл Хаббл. Галактики за пределами нашей группы находятся примерно на 1/5000 расстояния до той точки, где скорость удаления объектов приближается к световой. Чтобы туда добраться, у них уйдет около 150 млрд лет, примерно в 10 раз больше нынешнего возраста Вселенной, и тогда весь свет от звезд в этих галактиках сдвинется в красную сторону примерно в 5000 раз. Примерно через 2 трлн лет их свет сдвинется в красную сторону настолько, что длина его волны станет равна размеру видимой Вселенной — и вся остальная часть Вселенной буквально исчезнет.
Казалось бы, 2 трлн лет — большой срок. Так и есть. Однако с космической точки зрения это отнюдь не вечность. Самые долгоживущие звезды главной последовательности (у которых такая же эволюционная история, как и у нашего Солнца) проживут гораздо дольше Солнца и через 2 трлн лет будут еще вовсю светить (в то время как наше Солнце погибнет всего через 5 млрд лет). Так что в отдаленном будущем на планетах вокруг этих звезд вполне могут быть цивилизации, черпающие энергию от своих светил, с водой и органическими соединениями. И астрономы с телескопами тоже вполне могут быть. Посмотрят они в космос — а там все, что мы видим сейчас, все 400 млрд галактик, составляющих на сегодня нашу видимую Вселенную, возьмут и исчезнут!»
облако тэгов
