Перевёл микро-рассказ Roger Dee «The Feeling», вышедший в апрельском номере журнала «Galaxy» за 1961 год. Рисунок к рассказу в этом номере нарисовал Д. Гоэн
Роджер Ди. Чувство
— Мы только начали с первого — Уолравена, связиста корабля, — сказал Костейн, понизив голос — Капитан Максон и Вон тоже вышли на связь. От Рагана пока нет вестей. Координатор Эрвин сел рядом с психологом, его манера поведения оставалась такой же властной, несмотря на гражданскую одежду и больничную атмосферу в комнате. — Может быть, Раган не объявится, — сказал Эрвин, — Может быть, у нас там все еще есть человек, который сможет вернуть корабль. Костейн знаком призвал его к тишине, не сводя глаз с группы психологов из трех человек, собравшихся вокруг кресла на колёсиках с откидывающейся спинкой. — Они дали Уолравену легкое снотворное. Не достаточно, чтобы вырубить его, но достаточно, чтобы он заново пережил полет в деталях. Определенно. Главный психолог приглушил освещение в комнате. — Лейтенант Уолравен, корабль готов к старту. Вы находитесь на своем посту, рядом с капитаном Максоном и лейтенантами Воном и Раганом. Первый полет на Марс вот-вот начнется. Как вы себя чувствуете? Уолравен лежал совершенно расслабленно, его лицо подергивалось, как у человека, видящего сон. Его голос был затухающим, как звук катушечного магнитофона, у которого начали садиться батарейки. — Нервничаю, — ответил он, — Но сильного страха нет. Думаю, мы очень хорошо подготовлены. Это большое, важное дело. Захватывающее.
Поначалу это было захватывающим. Долгая подготовка окончена, тренировки, учеба, брифинги с прессой и финальные вечеринки — все это уже казалось чем-то нереальным и осталось в прошлом. Теперь снаружи важные персоны ждали их отправки, незримые, но ободряющие своим присутствием за непроницаемым корпусом корабля. Корабельная силовая установка тихо урчала, как гигантская терпеливая кошка. Капитан Максон раздал капсулы с миорелаксантами. Полное расслабление, которое было их защитой от ускорения, когда тело становилось словно лишенным костей, наступило быстро. Корабль был в двух часах полета от лунной орбиты и все еще ускорялся, когда каждый из них, долгие месяцы тренировавшийся ради этого момента, приступил к своей задаче. Максон, Вон и Раган следили за приборами, а Уолравен проверял свое коммуникационное и телеметрическое оборудование. И только после того, как щель передатчика слизнула свою первую кодированную ленту — обычного текста на ней не было, безопасность прежде всего — и они отрапортовали, что у них все хорошо, предсказания сбылись, они ощутили Чувство. Четверо сидели в своих бесшумных креслах на кардановой подвеске и смотрели друг на друга, разделяя Чувство, зная, что они его разделяют, но не зная почему. Вон, который имел склонность к поэзии и некоторому самоанализу, сделал первое открытое признание. — Что-то тут не так, — сказал он. Остальные согласились, но и, согласившись, ничего не смогли добавить по поводу объяснения неправильности. Время шло, пока они пытались найти в себе ответ — если не ответ, то хотя бы намёк на понимание — но ничего не приходило в голову, и ничего не изменилось, кроме того, что со временем неуклонное давление Чувства становилось все сильнее. Вон опять же был первым, кто отреагировал на это давление. — Мы должны что-то сделать. Он выбрался из своего кресла и колыхался в небольшой псевдогравитации продолжающегося ускорения корабля. — Я никогда в жизни не чувствовал себя таким покинутым, так что... Он прервался. — У меня нет слов, — беспомощно закончил он. Остальные, менее вразумительные, чем Вон, зная об этом, даже не пытались помочь в подборе подходящих слов. Только у Рагана, профессионального солдата без семьи и каких-либо близких связей, было предложение. — Силовая установка корабля частично псионическая, — сказал Раган, — Я не понимаю принципа, но нам внушили, что никакая другая система не может дать однонаправленный толчок без реакции. Пси-двигатель связан с нашим сознанием точно так же, как он связан с атомными и электронными компонентами корабля. Он часть нас, а мы часть его. Даже Максон, признанный авторитет экипажа по комбинированным двигателям, сначала не понял смысла его слов. — Если наше атомное экранирование выйдет из строя, — объяснил Раган, — мы облучимся. Если наш псионический барьер выйдет из строя, мы, наверное, тоже что-то почувствуем. Может быть, проблема в этом. Частным порядком они не соглашались, будучи уверенными, что ничто, столь тревожное, как чувство, которое их отягощало, не могло быть вызвано даже таким загадочным конгломератом разнородных элементов, который был силовой установкой корабля. Тем не менее, это было возможной лазейкой к решению проблемы. — Стоит проверить, — сказал Максон, и они проверили. А потом проверили еще, и еще.
— Мы проработали несколько часов, — сказал Уолравен, — но ничего не вышло. Никто из нас, даже Максон, не знал о пси-двигателе достаточно, чтобы быть уверенным, но в итоге мы были почти уверены, что проблема не в нем. Она в нас. Действие препарата прошло, оставив его бледным и потрясенным. Его лицо блестело от пота в приглушенном свете.
Главный психолог выбрал иглу для подкожных инъекций и, вопросительно посмотрев на Эрвина и Костейна, сделал второй укол. — Вы прекратили поиски, — сказал он, — Что было потом, лейтенант? — Мы ждали, — ответил Уолравен. Он расслабился, черты его лица разгладились до обезличенной отчужденности, в то время как его мысли вернулись к кораблю и его команде. Наблюдая за ним, Костейн внезапно почувствовал глубокое беспокойство, как будто разум этого человека действительно вернулся назад во времени и пространстве, утратив частичку себя. — Оставалась только еще одна возможная проверка, — сказал Уолравен, — нам пришлось прождать два дня, чтобы ее сделать. Эта проверка была идеей Максона, она была простой в исполнении, но могла дать неопровержимый результат. В промежуточной точке на середине пути ускорение прекращалось, корабль должен был запустить свои гироскопы и начать замедляться. Предстоял период ожидания, во время которого силовая установка корабля полностью отключалась. Если Чувство обусловлено работой пси-двигателя, тогда оно должно было исчезнуть. Оно не исчезло. Они сидели невесомые и дезориентированные, в то время как гироскопы корабля начали прецессию, корабль раскачивался из конца в конец, а неуклонное давление Чувства все нарастало, не принося облегчения. — С каждым часом становится хуже, — отрывисто сказал Вон. — Это не связано с временем, — сказал Максон, — Это все расстояние. Чувство усиливается по мере удаления от дома. Еще какое-то время они сидели в молчании, чувствуя, как расстояние позади них увеличивается, ощущая сквозь корпус корабля, лишенный иллюминаторов, пустоту снаружи. Корабль больше не был бронированным снарядом, который удобно и быстро мчал их к первой посадке на другой планете. Это была скорлупа ореха, лишенная мощи и направления. В конце концов они начали обсуждение своей проблемы, потому что им больше нечем было заняться. — Мы люди, — сказал Максон не для того, чтобы убедить себя в этом, а скорее в качестве предпосылки, отправной точки для рассуждения, — Мы разумные существа. Если проблема в нас самих, мы можем найти ее источник и причину появления. Он обратился к Вону, потому что Вон первым почувствовал неладное, и потому, что наиболее чувствительное звено в цепи также является и самым предсказуемо слабым. — Попробуй, — сказал Максон, — Я знаю, что эту вещь нельзя описать словами, но попробуй подобраться к ней как можно ближе.
Вон попробовал. — Это не тоска по дому. Это не совсем то же самое, что ностальгия. Это не просто страх. Я боюсь, но не чего-то конкретного, просто боюсь, как ребенок боится во сне падения с высоты, не имея на самом деле опыта таких падений, потому что он ни разу в жизни не падал с высоты большей, чем несколько дюймов... Когда я думаю о своей жене, это совсем не то же самое, как если бы я просто находился в каком-то дальнем уголке Земли, где только земля и вода разделяли бы нас. Даже если бы я оказался где-нибудь на неизведанном острове без надежды снова увидеть дом, я бы не чувствовал себя так. Не было бы этой ужасной тяги. Раган согласился с Воном, что Чувство, по сути, было некоей тягой, но кроме этого согласия ничего не смог добавить. Раган обошел мир, не заводя связей, которые могли бы удержать его; каждое место было для него ничем не хуже остальных, и он не ощущал утраты никакого конкретного места на Земле. — Я только хочу вернуться, — просто сказал он, — Оказаться где угодно, только не здесь. — Я родился на ферме в Новой Англии, — сказал Уолравен, — на той же земле, что и мой отец, и весь его род до него. Я часть этой земли, как бы далеко я ни уезжал, потому что все, чем я являюсь, произошло из нее. Я чувствую себя оторванным от корней. Мне здесь не место. Оторваность от корней была ключом, который они искали. Максон медленно произнес: — На Земле есть дикие животные, которые не могут жить вдали от своих естественных жилищ. Например, насекомые — что чувствует термит, отрезанный от своего роя? Может быть, в этом и заключается наша проблема. Что-то большее, чем отдельные люди, создало человеческую расу такой, как она есть. Может быть, мы все время были чем-то вроде составного существа, и, сами того не зная, связаны вместе, нуждаясь друг в друге, и не можем существовать по отдельности. Может быть, никто этого не знал раньше, потому что никто до этого не был изолирован от остальных как мы. У Уолравена было заявление, почти вызывающее по своей важности. — Это прозвучит дико, но у меня внутри идет борьба с той самой поры, как Вон упомянул, что нас тянет домой. У меня такое чувство, что стоит мне только дать себе волю, как я тут же вернусь в место, которому я принадлежу. Он щелкнул пальцами, звук прозвучал в комнате очень громко. — Вот так. Никто не рассмеялся, потому что каждый обнаружил у себя одно и то же осознание, требующее признания. Раган сказал: — Уолравен прав. Нет места на Земле, которое я выделяю больше, чем какое-либо другое, но я чувствую, что могу вернуться в любое из них — он щелкнул пальцами, как это сделал Уолравен, — так же быстро, как проделать так. — Я знаю, — сказал Максон, — Но мы не можем уйти. Нас отправили вывести этот корабль на марсианскую орбиту. Мы должны доставить его туда.
Уолравен сказал: — Это было нелегко. Чувство становилось все сильнее по мере того, как мы все отдалялись и отдалялись. Зная, что это поможет, немного, но все же недостаточно, мы держались друг друга, все четверо, чтобы сохранить сплоченную группу. Мы знали, что произойдет, если отпустить себя. Главный психолог посмотрел на Костейна и убрал иглу, когда Костейн покачал головой. — Корабль, — резко сказал координатор Эрвин, — Уолравен, вы действительно вывели его на орбиту? — Да, — ответил Уолравен, — Мы вывели его на орбиту и включили телеметрическое оборудование — они уже могли принимать его сигналы — а затем мы повернулись друг к другу спиной и отпустили себя. Не было никакого ощущения движения или скорости, но я вдруг почувствовал свежий ветерок на моем лице, и когда я открыл глаза, я стоял у знакомой каменной ограды на холме над домом, где я родился. Вы не сказали мне, но другие тоже вернулись, не так ли? — Все, кроме Рагана, — сказал Эрвин. Его тон заставил Костейна криво усмехнуться — даже военные могли цепляться за соломинку. — Максон и Вон отозвались. Но мы не получали вестей от Рагана. — Он не остался там, — уверенно сказал Уолравен, — У Рагана нет семьи, но у него есть дом. Мы стоим на нем. Санитар вошел с конвертом для Костейна, который вскрыл его и передал листок Эрвину. Уолравену Костейн сказал: — Это телеграмма из Северной Ирландии. Раган вернулся. Эрвин все еще сжимал листок в руке, когда они вместе с Костейном вышли из больницы на яркий простор весеннего дня. Он впился взглядом в теплое голубое небо. — Мы найдем способ, — сказал Эрвин, — Мы доказали, что можем отправить людей на Марс. При правильной подготовке мы сможем удержать их там. — Вы решительный и преданный своему делу человек, Координатор, — сказал Костейн, — Неужели вы действительно думаете, что какая-то подготовка может помочь вам сделать то, что не удалось этим парням? От долгих размышлений, пока Эрвин медлил с ответом, на его лице выступила тонкая пленка пота. — Нет, — ответил Эрвин.
Доктор Ангстрем был известен своим ученикам и большинству своих коллег по факультету под прозвищем Старый Козел. Очень подходящее имя. У него был характер козла, страдающего расстройством пищеварения, у него были холодные голубые глаза и дрожащие бакенбарды как у козла. Возможно, именно в память о докторе Ангстреме Колледж Плюща обзавелся козлом в качестве талисмана. В тот день прошлым летом доктор Ангстрем был еще более козлее, чем обычно, когда полдюжины ученых, которые были выдающимися специалистами в той же области наук, что и он, собрались, чтобы увидеть его предварительный эксперимент по передаче материи с участием живого животного. Он неделями усердно работал над передатчиком и одновременно вел занятия, что не улучшило его настроения. Кроме того, у него был настоящий козел в качестве подопытного животного, а козлы, как известно, плохо влияют на нервную систему. В тот момент, когда вошли ученые, конкретно это животное натягивало веревку, пытаясь полакомиться скатертью, которая украшала соседний стол, заставленный банками и ретортами. Когда это ему не удалось, козел проявил типичное отсутствие дискриминации по признаку съедобности и начал жевать свою веревку. Я чувствовал себя немного не в своей тарелке среди всех этих гигантских мозгов. Причина, по которой я присутствовал на этом мероприятии, заключалась в том, что во время учебы в колледже я стал своего рода доверенным помощником и мальчиком на побегушках доктора Ангстрема, и должен был делать для него заметки в процессе эксперимента. Я очень привязался к Старому Козлу. Может быть это является одной из причин, по которой я не могу смириться с мыслью, что его великое научное открытие сохраняется в тайне, потому что люди по-прежнему настаивают на его опасности. — Я доказал, к моему собственному удовлетворению, что передатчик материи работает, — сказал доктор Ангстрем собравшимся ученым, — Я осуществил ряд передач неодушевленной материи. Теоретически это должно работать так же хорошо и с одушевленными объектами, и я пригласил вас присутствовать при первой проверке этой теории. — Мне не нужно вдаваться в подробности основ теории передачи материи. Передатчик снимает атомный и электронный "образ" объекта внутри него, так же как телевизионный сканер снимает сцену, за исключением того, что это делается в трех измерениях вместо двух. Это стало возможным благодаря четырехмерному элементу, который является сердцем аппарата и стал доступен благодаря недавним внутриатомным исследованиям. — Приемник улавливает изображение, как это делает телевизионный приемник, опять же с учетом трех измерений. Материал не дублируется, потому что передатчик уничтожает объект внутри него в процессе передачи. — Теперь к вопросу, которым задаются некоторые ученые по поводу передачи одушевленных объектов, в том смысле, что может ли передаваться "душа" или "жизненная сила"? Я считаю этот вопрос смешным и докажу это. Я считаю, что такая «жизненная сила» — это не что иное, как физическая оболочка. Передатчик материи представлял собой большой закрытый цилиндр на одной стороне комнаты. Приемник был таким же цилиндром в другой. Оба были слегка приподняты над полом. Для затравки доктор Ангстрем передал через комнату большой кусок свинца, а затем стеклянную банку. В каждом случае объект был помещен в передатчик, а через мгновение извлечен из приемника на другом конце комнаты. Не было возможности его перемещения через промежуточное пространство, кроме как посредством транслируемой передачи. — Как видите, — сказал доктор Ангстрем, — я устранил необходимость во включателе, встроив его в дверь передатчика. Как только дверь закрывается, происходит передача. Теперь мы перешлем наш одушевленный объект. Он отвязал козла и с некоторым трудом подтащил животное к передатчику за шиворот. Тут козел заупрямился, и доктор Ангстрем, просунув голову в дверь, налег на козла и толкнул его со всей мочи, вцепившись в край двери, чтобы быстрее закрыть ее, когда козел окажется внутри. Козел, как и все козлы, внезапно передумал и прыгнул в передатчик. Потеряв равновесие, доктор Ангстрем последовал за ним — и дверь, от его последнего отчаянного толчка, захлопнулась за ними обоими. Ученые издали дружный вздох ужаса и тревоги, но я поднял руку, чтобы успокоить их. — Нет никакой опасности, джентльмены, — сказал я, — Все идет по плану. Я знаю, что следующим шагом доктора Ангстрема после того, как он доказал бы вам на примере козла, что одушевленные объекты могут передаваться, было доказать, что люди тоже. Он планировал сам стать первым испытателем. С безмятежной уверенностью я подошел к приемнику и распахнул дверь. Как я и ожидал, козел выскочил целым и невредимым, а за ним появился и доктор Ангстрем. — Я говорил вам, что одушевленные объекты можно успешно передавать, — торжествующе воскликнул козел. — Меее! — сказал доктор Ангстрем и начал жевать скатерть.
Перевёл микро-рассказ Michael Shaara «Four-billion dollar door», вышедший в декабрьском номере журнала «Satellite Science Fiction» за 1956 год. Иллюстрацию к рассказу нарисовал Арнольд Арлоу. В статье Википедии, посвящённой журналу «Satellite Science Fiction», именно этот рассказ приводят как пример того, что журнал, из-за небольшого объёма, был вынужден сопровождать главный материал номера небольшими рассказиками, которые были только простенькой иллюстрацией одной идеи или незамысловатой шуткой.
Майкл Шаара. Дверь за четыре миллиарда долларов
Судя по последним учебникам истории, которые мой сынишка приносит из школы, они уже начали переписывать ту невероятную историю с Сэмом Баттоном и дверью. И я могу их понять. Сэм Баттон был великим героем, первым человеком, достигшим Луны и все такое прочее, и то, что он совершил, было действительно выдающимся моментом в истории.
Но все же у них нет права промолчать про эту дверь. Потому что, даже если это и был один из величайших моментов в истории, он, несомненно, был также и одним из самых забавных. Все смешное следует сохранить для потомков. Так что, поскольку никто другой не взял на себя этот труд, думаю, мне придется заняться этим самому.
Старый Сэм Баттон был высоким худощавым мужчиной со светлыми волосами, которые, казалось, были приклеены к его голове. Старый Сэм был исключительным человеком, в том числе и своей худобой. Сколько себя помню, Старый Сэм всегда жил одной великой мечтой — попасть с Земли на Луну. Сейчас таких людей предостаточно, но тогда их было не так уж много.
Мы над ним за это подшучивали. «Старый Переключатель Вперед и Назад», так мы его называли, и постоянно шутили, что его мать напугала летающая тарелка.
Шутки никогда не останавливали Старого Сэма — даже когда он был Молодым Сэмом. Он точно знал, к чему он должен стремиться. Он продолжал заниматься этим все время, проведенное в учебных заведениях, пока не получил степень доктора философии по физике, а потом сразу приступил к работе над пилотируемыми ракетами. Он спланировал это с самого начала, чтобы, когда представится шанс, быть готовым. Когда наконец этот день настал, Старый Сэм был готов к этому лучше, чем кто-либо в стране. Это показывает, каким глубоко преданным делу человеком он был. Поэтому и странно, что в конце концов его мечта завершилась таким комедийным финалом.
Старый Сэм делал каждый свой шаг с верой — я имею в виду веру в науку. Он был абсолютно уверен, что люди попадут на Луну, Марс и все прочие места, и он был почти уверен, что большая часть этого случится уже при его жизни. Поэтому он разъезжал по стране, произнося речи.
В свободное время Старый Сэм писал научные статьи, размышляя об удивительных вещах, которые мы обнаружим, когда доберемся до места назначения. Я предполагаю, что его вклад в построение первой большой ракеты был самым большим, чем у какого-либо человека в стране. Понимаете, это стоило четыре миллиарда долларов, и даже сейчас они имели бы большое значение в надежных руках, естественно Конгресс, пришлось практически взорвать динамитом, чтобы они передали это на рассмотрение.
Но Старый Сэм никогда не сдавался. Он их подкупил, он их запугал, он их умаслил, он пообещал им все. Он утверждал, что Луна является бесценной военной базой, что тот, кто первым попадет туда, будет править миром, что научная информация, которую мы получим, будет иметь огромную ценность. Он даже всерьез намекнул, что по поверхности Луны могут быть разбросаны алмазы, порожденные, по его словам, метеоритами, ударяющими по скалам с большой скоростью и силой.
Короче говоря, он пообещал им Луну — и в конце концов получил деньги.
Я никогда не слышал более красноречивого оратора. Единственный раз, когда я видел его в тупике, был когда один сенатор, любезный, приземленный человек из Миссури, прокомментировал:
— Если добрый Господь хотел, чтобы мы летели на Луну, почему он разместил ее так далеко?
— Но наука, — заявил Старый Сэм, — найдет способ.
В мире было намного больше атомов, чем людей, и для Сэма важнее было то, что делают атомы.
Теперь, возможно, вы немного поближе познакомились со Старым Сэмом. Правда, приятным человеком он не был. Люди, настолько преданные одному делу, редко бывают такими. Но я думаю, Старый Сэм действительно зашел слишком далеко. Проведя большую часть своей жизни в лаборатории, он определенно был немного односторонним человеком. Если что-то не было сделано с научной точки зрения, это не было сделано для Сэма вообще.
К счастью, детей у него не было. Если бы у него был ребенок, он был бы из тех людей, которые слишком скупы на родительскую любовь, и испортил бы ребенка. Весь его эмоциональный интерес был связан с космическими полетами. Учитывая то, что произошло, должно быть ему было нелегко перенести последующие события.
Во всяком случае, он получил свои деньги и построил орбитальную станцию и космический корабль. Они пробыли в ангаре четыре года, а затем, в июле, он отправился на Луну.
Я не думаю, что на Земле был человек, который не знал о путешествии Старого Сэма, и было очень мало людей, которые не были бы в восторге от первого шага человека в космос. Это был великий и драматический момент. На корабле старого Сэма были установлены телекамеры, транслирующие все на Землю. По крайней мере, пятьдесят миллионов человек наблюдали за старым исследователем Сэмом и его командой в их захватывающем путешествии.
Итак, в одно прекрасное утро, когда Сэм наконец начал маневрировать для высадки на Луну, он уже стал величайшим героем. Репортеры газет по всему миру месяцами писали об опасностях путешествия, о смертельном холоде космического пространства, о столкновениях с колоссальными метеоритами и смертельных космических лучах.
Но Старый Сэм просто самодовольно сопел перед камерами:
— Все продумано, — уверял он прессу, — мы предусмотрели все детали.
Так что в газетах он изображался великим человеком, спокойным, невозмутимым, уходящим в безграничную тьму ради величайшего из всех исследований. Несомненно, Старый Сэм был великим человеком — в своем роде.
Все взоры были прикованы к нему, когда он осуществлял первую посадку человека на Луне. Телекамеры были сфокусированы на нем, когда он отдавал приказ о посадке, гордо и торжествующе красуясь в безупречно белой фуражке и позолоченной форме. Произошел сильный удар, картинка на мгновение подпрыгнула и расплылась, в то время как пятьдесят миллионов людей задержали дыхание, и тогда вы почти могли услышать приветственные крики, разносящиеся по всей Земле. Лунный корабль, наконец, опустился — опустился и был в безопасности. Какой момент!
Старый Сэм снял свой головной убор и произнес небольшую речь:
— Мужчины и женщины Земли, — просто сказал он, — мы достигли Луны.
Это было очень впечатляюще, самый впечатляющий момент, который я когда-либо видел. Затем Старый Сэм шагнул к двери.
Естественно, все следующие движения были тщательно отрепетированы. Он должен был надеть свою униформу, толстое прорезиненное одеяние с шлемом-аквариумом, а затем выйти из шлюза огромного стального корабля с флагом в руке.
Затем он должен был воткнуть флаг в почву Луны, и телекамеры были бы вынесены за пределы корабля, и мы все впервые увидели бы Луну, в то время как он произнес бы речь, утверждающую права на нее. Итак, мы все смотрели, затаив дыхание, пока он пролезал в свой шлем.
Наконец, Старый Сэм подошел к шлюзу, повернулся, чтобы помахать камерам, и нажал кнопку.
Дверь не открылась.
Последовала пауза, показавшаяся бесконечной, а затем, все еще спокойный, он снова нажал кнопку.
Дверь по-прежнему не открылась.
Он нажал на кнопку несколько раз, затем сделал знак одному из членов экипажа. Все могли слышать, как люди начали нервно хихикать. Член экипажа с недоумением осмотрел замок, затем что-то пробормотал Сэму.
— В смысле, замерзло? — заорал Старый Сэм, и этот вопрос, должно быть, был слышен во всем мире. Затем он лихорадочно нажал на кнопку еще раз, но огромная стальная дверь не открылась.
Все это было очень неловко. Благополучно достигнув Луны, они не смогли выбраться из корабля. Корабль, конечно, был построен из твердой стали, находился под давлением, и другого выхода просто не было. Они преодолели двести сорок тысяч миль космического пространства, потратив четыре миллиарда долларов, и не смогли выбраться из корабля! Никакого флага, никаких речей, никаких научных сведений — никаких алмазов! Они не могли выбраться из корабля!
Примерзшая дверь была запечатана. Несколько мгновений спустя — в один из самых безумно истерических моментов в истории — Старый Сэм неуверенно пояснил пятидесяти миллионам человек, что он обнаружил причину. Какой-то механик, еще на Земле, смазал дверь снаружи. В космосе смазка замерзла как скала. Не было никакого способа открыть дверь.
Должен заметить, отдавая должное Старому Сэму, что он не сломался. Он, по крайней мере, дождался когда камеры отключились. Потом все, что мы видели, был холодно улыбающийся диктор, который пытался обратить внимание всех на то, что Человек все-таки достиг Луны. Но вы могли почувствовать шок, расходящийся по всему миру, а затем и смех.
Человечество заливалось хохотом от одного полюса до другого. Практически всем понравилось, кроме Конгресса. Некоторые горячие головы внесли резолюцию, запрещающую полеты в космос навсегда. Старому Сэму ничего не оставалось, как вернуть корабль на Землю. Было бы понятно, если бы он в пути покончил жизнь самоубийством. Его ведь ожидало то, что, возможно, было худшим издевательством в истории. Думаю, в глубине души мы все были немного смущены, и нужен был кто-то, на кого можно было свалить все это.
Ну вот собственно и все. Что сделал Старый Сэм после этого, неясно. Когда смех наконец утих и космические путешествия возобновились, он не принимал в этом никакого участия. Ибо он умер, примерно в это же время от апоплексического удара, который сразил его, когда он был на пикнике со своей женой.
Перевёл рассказ Randall Garrett "Time Fuze", вышедший в мартовском номере журнала "If" за 1954 год. Иллюстрацию к рассказу нарисовал художник Пол Орбан.
Рэндалл Гаррет. Взрыватель замедленного действия
Коммандер Бенедикт, не сводя глаз с задней панели, включил интерком: — Хорошо, отключите питание. Кажется, мы теперь в безопасности. Когда он отставил интерком, доктор Лейчер из астрономической группы приблизился к нему: — Да, в совершенной безопасности, — кивнул он, — хотя даже на таком расстоянии звезда, которая становится новой, будет выглядеть довольно эффектно. Бенедикт не отрывал взгляда от панели: — Ваши инструменты готовы? — Не совсем. Но у нас достаточно времени. Пройдёт еще несколько часов, пока свет доберётся до нас. Помните, наша скорость выше скорости света в десять раз. Коммандер наконец повернулся, медленно переводя дух. — Доктор Лейчер, я бы сказал, что это самое отвратительное совпадение, которое могло произойти с первым межзвездным кораблем, когда-либо покидавшим Солнечную систему. Лейчер пожал плечами. — С одной стороны, да. Безусловно, теперь мы никогда не узнаем, были ли когда-либо планеты у Альфы Центавра А. Но, с другой стороны, нам очень повезло, что мы оказались так близко к звездному взрыву, ведь мы можем получить огромное количество научной информации. Как вы сказали, это совпадение, причём такое, которое случается только раз в миллиард лет. Шансы, что какая-либо конкретная звезда собирается стать новой, весьма малы. Ну а вероятность того, что мы в этот момент окажемся так близко, вообще является исчезающе малым числом. Коммандер Бенедикт снял фуражку и посмотрел на влажное пятно на подкладке. — Тем не менее, доктор, это чертовски нервирует — выходишь из ультра-привода в паре сотен миллионов миль от первой звезды, которую когда-либо посетил человек, и, оказывается, что нужно бежать, поджав хвост, потому что эта чертова штука буквально взрывается вам прямо в лицо. Лейчер понял, что Бенедикт сильно расстроен: он редко использовал одни и те же ругательства дважды в одном предложении. Им просто несказанно повезло. Если бы Лейчер не заметил, как звезда начала набухать и светиться, если бы он не знал, что это означает, или если бы коммандер Бенедикт не успел перевести корабль обратно на ультра-привод — мысленному взору Лейчера предстало видение раскаленного облака из газообразного металла, которое когда-то было космическим кораблем. Зазвонил интерком. Коммандер ответил — Да? — Сэр, не могли бы вы передать доктору Лейчеру, что у нас все готово? Лейчер кивнул и повернулся, чтобы уйти: — Думаю, нам теперь остаётся только ждать. Когда свет от новой действительно дошёл до них, коммандер Бенедикт снова повернулся к панели — на этот раз передней, так как корабль развернули, чтобы нацелить астрономическую лабораторию, расположенную в носу корабля, на звезду. Альфа Центавра A начала сиять ярче и расширяться. Это напомнило Бенедикту лампочку, подключенную к реостату, когда кто-то поворачивает ручку этого реостата, выкручивая ее до предела, пока цепь не окажется перегруженной. Свет начал резать глаза Бенедикта даже на таком расстоянии, и ему пришлось снизить чувствительность, чтобы продолжить наблюдение. Через некоторое время он отвернулся от панели. Но шоу не закончилось, а просто замедлилось до такой степени, при которой человеческий глаз перестаёт замечать изменения. Пять недель спустя, к большому огорчению Лейчера, коммандер Бенедикт объявил, что они должны покинуть окрестности новой. Корабль был подготовлен только для того, чтобы добраться до Альфы Центавра, исследовать систему, не приземляясь ни на одну из планет, и вернуться. При десятикратной скорости света, максимальной скорости для ультра-привода, вернуться обратно можно будет больше, чем через три месяца. — Я знаю, что вы хотели бы увидеть, как она проходит полный цикл, — сказал Бенедикт, — но мы не можем вернуться домой кучкой голодных скелетов. Лейчер смирился с необходимостью оставить большую часть своей работы незавершенной, и, хотя знал, что это тот случай, когда говорят «зелен виноград», он утешал себя мыслью, что, по крайней мере, через четыре года он сможет получить большую часть оставшейся информации с пятисотдюймового телескопа на Луне. Когда корабль скользнул в не-совсем-пространство, через которое его продвигал ультра-привод, Лейчер начал объединять собранные материалы. Коммандер Бенедикт записал в журнале: «Пятьдесят четыре дня, как мы покинули Солнце. Альфа Центавра уже давно вернулась в состояние до взрыва, так как мы далеко опередили свет от его взрыва. Сейчас все выглядит так, как два года назад. Это...» — Простите, коммандер, — прервал его Лейчер, — но я хочу вам кое-что показать. Бенедикт убрал пальцы с клавиш и повернулся в кресле: — Что случилось, доктор? Лейчер нахмурился, глядя на бумаги в своих руках: — Я проделал некоторую работу, вычисляя вероятность, при которой этот взрыв мог произойти так, как это произошло на самом деле, и пришел к довольно пугающим результатам. Как я уже сказал, вероятность была мала. Небольшой расчет дал нам некоторую информацию, которая делает её еще меньше. Например: с допустимой ошибкой в плюс-минус две секунды, Альфа Центавра A начала взрываться, как раз в тот момент, когда мы вышли из ультра-привода! И теперь получается, что вероятность того, что так могло случиться, настолько мала, что это должно было произойти только один раз в десять в четыреста шестьдесят седьмой степени секунд. Настала очередь коммандера Бенедикта нахмуриться. — И это значит?.. — Коммандер, возраст нашей вселенной всего десять в семнадцатой степени секунд. Но чтобы дать вам примерное представление, допустим, что вероятность того, что это произойдет, составляет один раз в миллионы триллионов лет! Бенедикт моргнул. Он понял, что это число было совершенно за пределами его понимания, или чьего-либо еще. — Ну, и что? Один раз это случилось. Это просто означает, что такое почти наверняка никогда не повторится! — Верно. Но, коммандер, когда вы все время выигрываете при таких ничтожных шансах, нужно искать какой-то фактор, который обманывает в вашу пользу. Если бы вы взяли пару игральных костей и начали выбрасывать семерки, одну за другой, в течении следующей пары тысяч лет, вы бы начали подозревать, что у них залита свинцом одна из граней. Бенедикт ничего не сказал; он просто ждал, что ему ещё скажут. — Есть только одна вещь, которая могла это сделать. Наш корабль. Лейчер произнес это тихо, не делая акцента на словах. — Все, что мы знаем о гиперпространстве, или суперпространстве, или о том, через что мы движемся на ультра-приводе, так это почти ничего. Выход из него так близко к звезде мог вызвать своего рода ударную волну в обычном пространстве, которая полностью нарушила внутренний баланс звезды, что привело к высвобождению невообразимо огромного количества энергии, что обратило эту звезду в новую. Мы можем только предположить, что мы сами были тем взрывателем, который породил эту новую звезду. Бенедикт медленно встал. Когда он заговорил, его голос опустился до сдавленного шепота: — Вы имеете в виду, что Солнце… Солнце тоже... может... Лейчер кивнул: — Я не говорю, что это определенно произойдёт. Но есть вероятность, что мы были причиной разрушения Альфы Центавра A и, следовательно, можем таким же образом вызвать разрушение Солнца. Голос Бенедикта снова стал ровным: — Это означает, что мы не можем вернуться назад, не так ли? Даже если мы не уверены, мы не можем рисковать. — Не обязательно. Мы можем подойти довольно близко, прежде чем отключим привод, и пролетим остаток пути на субсветовой скорости. Это займет больше времени, и нам придется сократить наши рационы вдвое или втрое, но мы можем это сделать! — Как далеко? — Я не знаю, каково минимальное расстояние, но я знаю, как мы можем его прикинуть. Помните, что ни Альфа Центавра B, ни C не взорвались. Нам придется выключить наш привод, по крайней мере, на том же расстоянии от Солнца, на каком они отстоят от А. — Понимаю. Коммандер какое-то время молчал, затем произнес: — Хорошо, доктор Лейчер. Если это самый безопасный способ, то это наш единственный способ. Бенедикт отдал приказы, а Лейчер точно рассчитал точку, в которой они должны будут отключить привод, и сколько времени займет полет. Соответственно этому придется урезать и пайки. Мысли коммандера Бенедикта кружились вокруг чудовищности всего этого, как ошалелая пчела вокруг цветка. Что, если бы у Альфы Центавра А были планеты? Что, если бы они были заселены? Неужели он нечаянно убил целые расы живых разумных существ? Но откуда он мог знать? Привод ранее не тестировался. Его нельзя было испытывать в Солнечной системе — привод был слишком быстрым. Он и его команда были добровольцами, знающими, что они могут погибнуть, когда привод запустится. Внезапно Бенедикт ахнул и ударил кулаком по столу перед собой. Лейчер поднял на него глаза. — Что случилось, коммандер? — Предположим, — последовал ответ, — просто предположим, что когда мы входим в ультра-привод, то оказываем такое же воздействие на звезды, как и когда выходим из него? Лейчер на мгновение замолчал, ошеломленный такой возможностью. В любом случае сказать ему было нечего. Оставалось только ждать... Менее чем в половине светового года от Солнца, когда корабль достиг точки, в которой люди на его борту могли видеть свет, покинувший их родное светило более семи месяцев назад, они увидели, как он внезапно стал гораздо ярче. Ярче в сто тысяч раз!
Перевел рассказ Лестера дель Рея "Рассадник", вышедший в сентябрьском номере журнала «If» за 1961 год. Иллюстрацию к рассказу разместили на обложке номера, нарисовал ее художник Пол Вензел.
Лестер дель Рей. Рассадник
Звездолет «Пандора» скрипел и стонал, его посадочные опоры косо стояли на грязной поверхности уродливого чужого мира. Казалось, ему не терпится закончить свое дурацкое дело здесь, в двухстах световых годах от ждущего люда на Земле. Напрягшиеся металлические фермы дребезжали и эхо разносилось по коридорам.
Капитан Гуэйн выругался и перевернулся, потянувшись за ботинками. Это был крупный, крепкий мужчина, лет сорока; но десятилетний груз ответственности согнул его плечи и углубил впадины вокруг его покрасневших глаз. Звездные пути между Землей и ее потенциальными колониями оставались тяжелым испытанием для людей, которые путешествовали по ним. Он поплелся в рубку управления, ворча на большую силу тяжести.
Лейтенант Джейн Кори подняла глаза, кивнув ему светловолосой головой, когда он потянулся за, всегда находящимся наготове, кофейником с мутным кофе:
— Доброе, Боб. Вам нужно побриться.
— Угу.
Он проглотил горячий кофе, не чувствуя его вкуса, затем провел рукой по темной щетине на подбородке и решил, что с бритьем можно повременить.
— Что-нибудь случилось за ночь?
— Около дюжины пузырей устроили подобие сборища немного севернее от нас. Они разошлись около часа назад и унеслись в облака.
Пузыри были особенностью этой планеты, в которой еще никто толком не разобрался. Они были похожи на косматые шаровые молнии, но, кажется, испытывали почти разумное любопытство ко всему, что движется по земле.
— И наши два курсанта снова ускользнули. Баркер последовал за ними, но потерял их в темноте. Я оставила включенным сигнал, чтобы он привел их обратно.
Гуэйн тихо выругался. Земля не успевала обучить достаточно звездонавтов в школах, поэтому перспективные дети выпускались с учебы курсантами на свой двенадцатый день рождения. Упомянутые двое, Кауфман и Пинелли, казалось, были полностью лишены всякой осторожности.
Конечно, на этой планете не было очевидной необходимости в осторожности. Пузыри не казались опасными, а местные животные явно были травоядными и безобидными. Они были достаточно уродливы, выглядели как насекомые, несмотря на имеющийся внутренний скелет, и имели от четырех до двенадцати ног на сегментированных телах. И они не вели себя как опасные звери.
Но что-то случилось с исследовательской экспедицией пятнадцать лет назад, и с более новым кораблем под командованием Хеннесси, который был отправлен на их поиски.
Он повернулся к иллюминатору, чтобы посмотреть на планету. Светило солнечного типа похоже восходило, появился тусклый свет. Но густые облака, окутавшие весь мир, рассеивали лучи в дымку. Для разнообразия дождя не было, хотя землю покрывали густые клубы тумана. Вдалеке верхушки кустарника, образующего низкорослый лесок, отсвечивали желто-зеленым. Что-то двигалось вокруг них, похожее на стадо кормящихся животных. Детали было невозможно рассмотреть сквозь дымку. Даже глубокое ущелье, где они нашли тщательно закопанный корабль Хеннесси, было полностью скрыто туманом.
Три пузыря, как обычно, занимались своим излюбленным делом, пританцовывали над пасущимися животными. Гуэйн смотрел на них с минуту, пытаясь понять смысл происходящего. Если бы у него было время их изучить...
Но времени не было.
Земля приказала ему обследовать это место, оставив, погруженных в сон, колонистов, которых они перевозили, на Официальном Мире № 71, чтобы найти любые следы Хеннесси. Он пробыл здесь на неделю дольше, чем должен был. Если через день-другой не будет обнаружено никаких признаков того, что случилось с людьми, которые оставили свой корабль и все оборудование, ему придется доложить об этом.
Он бы улетел раньше, но недавний оползень обнажил захороненный корабль в достаточной степени, чтобы металлоискатели "Пандоры" случайно обнаружили его с воздуха. Очевидно, он был спрятан достаточно глубоко, чтобы изначально затруднить работу детекторам.
— Боб! — голос Джейн Кори прервал его размышления, — Боб, вот и дети!
Прежде чем он успел повернуться, чтобы взглянуть туда, куда она указывала, его внимание привлекло движение.
Пузыри оставили стадо. Теперь все трое на фантастической скорости примчались к некоей точке возле корабля, чтобы возбужденно парить над чем-то, что там двигалось.
Затем он увидел двух курсантов, возвращающихся на ждущий их корабль, они были непосредственно за тем местом, где происходило движение, которое он заметил сквозь туман.
То, что баламутило туман, похоже, достигло возвышенности. Нечто начало подниматься вверх. Было слишком далеко, чтобы разглядеть детали, но Гуэйн схватил микрофон и стал вызывать курсантов по рации.
Должно быть, они заметили это нечто, чем бы оно ни было, когда до них дошел призыв. Юный Кауфман схватился за Пинелли, и они вместе повернулись.
Затем туман рассеялся.
Под танцующими пузырями к курсантам двигались гурьбой какие-то существа. Лохматые головы, грубые тела, отдаленно напоминающие человеческие! Один из них, казавшийся почти восьми футов ростом, вел остальных прямо на курсантов, одетых в скафандры. Некоторые из них несли копья или палки. Произошла короткая остановка, а затем вожак поднял одну руку, как бы направляя других вперед.
— Выводите джипы! — рявкнул Гуэйн Джейн.
Он ввалился в лифт для младших офицеров и нажал кнопку спуска. Это было мучительно медленно, но быстрее, чем спускаться самому. Он распахнул дверь на шлюзовую палубу. Проносились люди, спотыкаясь в суматохе. Но кто-то уже распоряжался — одна из женщин экипажа. Джипы выстраивались в очередь. Стоявший впереди завелся и Гуэйн бросился к нему, когда люк главного входа стал открываться.
Не было времени ни на скафандры, ни на шлемы. Воздух на планете вызывал раздражение и отвратительно вонял, но дышать им было можно. Он вскочил на сиденье и увидел, что за рулем был доктор Баркер. Тут же джип скатился по рампе и, взвизгнув шестернями коробки передач, набрал скорость. Два других последовали за ним.
Курсантов поначалу не было видно. Потом Гуэйн заметил их в окружении грозной своры. Отсюда все выглядело ужасной пародией на мужественность.
Огромный вожак внезапно взмахнул рукой и указал на мчащиеся к ним джипы. Затем он совершил невероятный скачок назад. Остальные развернулись, двое из них схватили курсантов. Джип теперь ехал со скоростью двадцать миль в час, но свора начала увеличивать расстояние между ними, несмотря на то, что им приходилось нести двух сопротивляющихся мальчишек! Существа нырнули в низину и начали исчезать в тумане.
— Следуй за пузырями, — крикнул Гуэйн.
Теперь он понял, какую совершил глупость, не надев свой скафандр; радио позволило бы ему поддерживать связь с детьми. Но возвращаться было уже поздно.
Пузыри, приплясывая, следовали за сворой. Баркер швырнул джип в ущелье. Этот человек где-то научился превосходно водить машину; но ему пришлось замедлиться, поскольку туман, сгущаясь, опускался все ниже.
Затем он рассеялся, открыв взору толпу существ, отступающих по своим собственным следам, чтобы сбить с толку преследователей.
Останавливаться было некогда. Джип пошел прямо на них. Гуэйн заметил, как пятифутовые тела кувыркаются с дороги. Чудовищно грубые лица были наполовину скрыты густыми волосами. Копье треснуло о лобовое стекло сзади, и Гуэйн перехватил его, прежде чем оно задело рулевое колесо. У копья был невообразимо красивый каменный наконечник.
Существа исчезли, когда Баркер попытался развернуться, чтобы следовать за ними. Судя по шуму моторов, другие джипы приближались, но уже было поздно ждать от них помощи. Они должны были успеть добраться до группы с курсантами, иначе вся свора исчезнет в складках местности, скрытой туманом.
Пузырь снизился, почти коснувшись Гуэйна.
Он инстинктивно выбросил руку вперед. Было ощущение покалывания, когда создание, казалось, обернулось вокруг него. Оно поднялось на несколько дюймов и уплыло.
Внезапно нога Баркера утопила педаль тормоза. Гуэйн дернулся к лобовому стеклу, различив фигуру восьмифутового вожака. Существо стояло прямо перед ними, удерживая на каждом плече по курсанту.
Колеса заблокировались и джип нехотя скользнул вперед. Тварь отпрыгнула. Но Гуэйн выбрался из джипа прежде, чем он остановился, поднырнув под существо. Оно бросило мальчишек с удивленным ворчанием.
Руки были тонкими и выглядели нелепо под сильно искривленными плечами, но оказались удивительно сильными. Гуэйн почувствовал, как они выворачивают его руки, сомкнувшиеся вокруг толстого горла противника. Зловоние чужеродной плоти било в его нос, но тварь вдруг стала падать назад. Это доктор Баркер ударил его через несколько секунд после броска капитана. Голова существа с глухим тяжелым звуком ударилась о каменистую землю, и он рухнул. Гуэйн медленно ослабил хватку, но монстр не двигался, хотя все еще дышал.
Подъехал другой джип, и люди стали осматривать курсантов. Пинелли то смеялся, то плакал, а Кауфман пытался вырваться, чтобы ударить монстра. Но ни один из них не пострадал. Их посадили в джип, пока остальные помогали Баркеру и Гуэйну уложить связанного монстра в другой, перед тем как отправляться обратно.
— Никаких следов перелома черепа. Боже мой, какая крепкая зверюга! — Баркер покачал головой, словно переживая шок от падения монстра.
— Я на это надеюсь, — сказал ему Гуэйн, — Я хочу, чтобы эта тварь выжила — и вы должны спасти ее и воскресить. Узнайте, может ли она использовать язык жестов или рисовать картинки. Я хочу знать, что случилось с Хеннесси и почему его корабль был закопан, чтобы его не обнаружили. Эта тварь может знать ответ.
Баркер мрачно кивнул.
— Я постараюсь, хотя и не рискну использовать наркотики из-за инопланетного метаболизма.
Он затянулся сигаретой, которую где-то откопал, и с отвращением выплюнул ее. Табачный дым и местный воздух образовали мерзкую комбинацию.
— Боб, еще ничего не ясно. Мы обследовали эту планету инфракрасными детекторами и не обнаружили никаких признаков местных деревень или культуры. Мы должны были найти хоть что-то.
— Может быть, это троглодиты, живущие в пещерах, — предположил Гуэйн, — В любом случае, дайте мне знать, если что-нибудь выясните. Я должен вернуть этот корабль на Землю. Мы уже просидели здесь достаточно, сорвав все мыслимые сроки.
Отчеты курсантов были достаточно удовлетворительными. Их подняли и понесли, но им не причинили никакого вреда. Теперь они были заняты тем, чтобы прочувствовать свой небольшой героизм. Гуэйн постарался как можно скорее водворить их в кубрик, зная, что с каждым повторением их рассказы будут становится все более безумными и менее информативными.
Если бы они могли услышать рассказ схваченного существа, они бы сэкономили время и это было бы лучше, чем копаться в корабле Хеннесси. К этому времени там почти наверняка уже не осталось никаких следов. Единственным возможным ответом, видимо, было то, что и исследовательскую экспедицию, и спасательный отряд Хеннесси одолели пришельцы.
Если это и был ответ, то он все равно оставлял много вопросов. Как эти примитивные создания смогли добраться до людей на корабле Хеннесси? Почему топливо было слито с корабля? Только люди знали, как это сделать. И кто втолковал этим существам, что металлоискатели космического корабля можно обмануть стофутовым слоем твердой породы? Они ловко закопали корабль, и только случайный оползень свел на нет их хитрость.
Возможно, полного ответа никогда не будет, но он должен был выяснить хоть что-то — и выяснить быстро. Земле был нужен каждый мир, который она могла сделать хотя бы едва пригодным для проживания, иначе человечество, вероятно, было обречено на вымирание.
Человечество благополучно оплошало с открытием атомного оружия в пору мира, длившегося двести лет. Ему удалось предотвратить межпланетную войну с колонистами Венеры. Оно открыло двигатель, открывший дорогу к звездам, и даже не обнаружило достаточно опасной разумной жизни в тех немногих мирах, в которых существовала собственная культура.
Но сорок лет назад наблюдения, сделанные вне пределов Солнечной системы, наконец-то подтвердили, что Солнце собирается стать новой.
И в этом случае это не было бы таким уж большим взрывом, как обычно ожидается в такой ситуации, но все равно вся Солнечная система станет непригодной для жизни на тысячелетия. Чтобы выжить, людям пришлось создавать колонии.
Увы, таких идеальных миров, как сама Земля, больше не было. Исследователи предпринимали отчаянные поиски, команды по терраформированию делали все, что могли. А потом огромные космические корабли начали заполнять новые миры колонистами, которых погружали в глубокий сон для экономии места.
Почти восемьдесят миров. Путь от Земли к ближайшим из них занимал четыре месяца, плюс еще четыре месяца на обратную дорогу.
Еще через десять лет Солнце взорвется, оставив людей только на тех плацдармах, которые они сейчас пытаются устроить в других солнечных системах. Может быть, некоторые из этих странных миров позволят людям вновь распространить свое семя. Может быть, несмотря на все усилия, ни один из них не станет рассадником человечества. Но каждый был драгоценным убежищем для людей.
Если бы этот мир можно было использовать, он был бы поближе, чем большинство других. В противном случае, как казалось сейчас, нельзя было больше терять время здесь.
Возможно, этих примитивных существ можно одолеть. Было бы безжалостно и несправедливо лишить их своего мира, но первым законом было выживание.
Но как эти примитивные создания делали то, что они должны были делать?
Он осмотрел копье, которое поймал. Оно было на древке из собранных в одно целое мелких деревянных фрагментов низкорослого кустарника, искусно склеенных друг с другом. Наконечник было кремневым, с такими тонкими сколами, каких не могла сделать ни одна человеческая рука за столетия.
— Хотите увидеть побольше таких, гляньте туда, — предложила она.
Он подошёл к иллюминатору и посмотрел. Около шестидесяти тварей сидели на корточках в проясняющемся тумане, держали в руках копья и смотрели на корабль. Они были, наверное, в тысяче ярдов от них и терпеливо ждали. Но чего? Возвращения своего вожака или чего-то, что предоставит им сам корабль?
Гуэйн схватил телефон и позвонил Баркеру:
— Как там пленник?
Голос Баркера звучал странно.
— Физически хорошо. Вы можете взглянуть на него. Но...
Гуэйн уронил телефон и поспешил в маленький медицинский отсек. Он проклинал доктора за то, что тот не позвонил ему сразу, а потом и себя за то, что не обратился к нему раньше. Затем он остановился от звука голосов.
Послышалось окончание вопроса Баркера и густой резкий рычащий звук, от которого волосы Гуэйна на затылке встали дыбом. Баркер, казалось, понял и что-то прокомментировал, когда капитан вбежал в отсек.
Пленник сидел на койке, непривязанный и странно невозмутимый. Толстые черты лица были расслаблены, но вместе с тем как-то сосредоточены. Он словно бы отдал честь, когда увидел вошедшего Гуэйна, и его глаза безошибочно сверкнули в сторону эмблемы на офицерской фуражке.
— Прриив'д, каббиид'н! — сказало существо.
— Капитан Гуэйн, могу я представить вам вашего бывшего друга, капитана Хеннесси? — сказал Баркер. На губах доктора появилась ухмылка, но лицо его напряглось.
Существо медленно кивнуло и что-то вытянуло из густых волос на голове. Это была золотая капитанская комета.
— Он бы никогда не обидел детей, просто хотел поговорить с ними, — торопливо вмешался Баркер, — Я уже кое-что понял из его рассказа. Он изменился. У него не очень хорошо получается разговаривать. Говорит, что им пришлось изменить язык, чтобы звуки подходили друг другу, и он позабыл, как использовать тот нормальный английский, который он знал раньше. Но если вслушаться, становится понятнее. Это Хеннесси, точно. Я уверен.
У Гуэйна были свои мысли на этот счёт. Инопланетянину было бы не трудно отобрать золотое украшение у пленного землянина, может быть, даже выучить немного английских слов. Но Хеннесси ведь был его другом.
— Сколько барменов в «Чеширском Коте»? Сколько щенков было у собаки твоего старшего сына? Сколько среди них коричневых?
Губы существа изогнулись в нечто, смутно похожее на улыбку, а пальцы странной формы, которые не могли ухватить спроектированные для людей инструменты, раздвинулись.
Три. Семь. Ноль.
Ответы были правильными.
К тому времени, когда беседа подошла к концу, Гуэйн начал лучше понимать искаженную речь нечеловеческих голосовых связок. Но рассказ был долгим.
Когда он был закончен, Гуэйн и Баркер долго просидели молча. Наконец Гуэйн судорожно вздохнул и встал.
— Возможно ли это, док?
— Нет, — категорично заявил Баркер. Он развел руками и поморщился, — Нет. Не на основании того, что я знаю. Но это произошло. Я рассмотрел некоторые ткани под микроскопом. Изменения есть. Труднее поверить в их детей. Они взрослеют за восемь лет, но остаются низкорослыми. Возможно, это не наследственное изменение — то, что влияет на тело, не меняет зародышевую плазму. Но в данном случае то, что изменило Хеннесси, реально, поэтому, возможно, факт передачи этого изменения столь же реален, как он и утверждает.
Гуэйн повел бывшего «Хеннесси» к выходу. Поджидавшие пузыри снизились, чтобы коснуться чудовищного человека, а затем снова взлетели. Толпа монстров двинулась к своему предводителю. Некоторые были почти такого же роста, как Хеннесси, но большинство не превышало пяти футов в высоту.
Дети исследовательской экспедиции...
Вернувшись в рубку управления, Гуэйн нашел рычаги аварийной разблокировки, набрал нужную комбинацию и нажал на штифты. Послышалось шипение и бульканье, когда огромные баки с топливом стали сливать свое содержимое на землю, откуда уже никакие ухищрения не смогли бы вернуть его, чтобы снова оживить корабль.
Ему придется рассказать обо всем мужчинам и женщинам из своего экипажа позже, когда у него будет время все обдумать и преподнести таким образом, чтобы они смогли бы это принять, как бы сильно они не возненавидели это поначалу. Но нельзя было откладывать объяснение Джейн.
— Это всё пузыри, — резюмировал он, — Похоже, им интересны люди. Им ничего от нас не требуется, но мы им нравимся. Хеннесси не знает почему. Они могут изменять наши клетки, адаптировать нас. До того, как появились люди, у всего живого здесь было двенадцать ног. Как мы могли заметить, теперь они это меняют.
— И им не обязательно быть рядом, чтобы проделать это. Мы все побывали вне корпуса корабля. Это еще не заметно, но мы меняемся. Еще через месяц земная еда убьет нас. Мы можем остаться здесь. На этот раз мы закопаем корабли поглубже и Земля нас не найдет. Они не рискнут устраивать колонию там, где пропали три корабля, поэтому мы просто исчезнем. И они никогда не узнают.
Никто не узнает. Их дети — необычные дети, которые повзрослеют за восемь лет — через три поколения станут первобытными дикарями. Инструменты с Земли станут бесполезными, невозможными для столь радикально изменившихся рук. Ничто с корабля долго не продержится. Книги никогда не будут прочитаны новыми глазами. А со временем Земля даже не сохранится в памяти этого мира.
Она долго молчала, глядя в иллюминатор на то, что теперь должно было стать ее домом. Затем она вздохнула.
— Вы должны ещё попрактиковаться, но остальные не так хорошо вас знают, как я, Боб. Думаю, мы сможем поправить это, чтобы они поверили вам во всем. К тому же теперь уже слишком поздно. Но мы ведь на самом деле ещё не начали меняться, не так ли?
— Нет, — признался он. Проклятый голос! Он никогда не умел лгать, — Нет. Они должны прикоснуться к нам. Меня уже коснулись, но остальные ещё могут вернуться.
Она кивнула. Он ждал осуждения, но на ее лице было только недоумение:
— Зачем?
Прежде чем он успел ответить, ее собственный разум дал ей тот же ответ, который он нашел для себя.
— Рассадник!
Это было единственное, что они могли сделать. Земле нужно было место для посадки своего семени, но ни одному миру, кроме Земли, нельзя было доверить сохранение этого семени, поколение за поколением. Некоторые миры уже становились неустойчивыми.
Однако на этой планете пузыри адаптировали людей к инопланетному миру, вместо того, чтобы изменять всю планету сообразно потребностям людей. Здесь странные дети человеческой расы могут расти, развиваться и начать долгий путь обратно к цивилизации. На какое-то время технические устройства будет утеряны. Но, возможно, некоторые взгляды цивилизованных людей сохранятся, чтобы сделать следующий подъем культуры лучше.
— Мы здесь нужны, — сказал он ей, и его голос умолял о понимании, которого он еще не мог добиться полностью, — людям здесь нужен как можно более богатый набор исходного генетического материала, чтобы придать новой расе силу. Пятьдесят мужчин и женщин с этого корабля необходимы, чтобы иметь достойные шансы для начала. Мы не можем вернуться на Землю, где нам никто не поверит и не примет нашу идею, а возможно они даже не позволят нам вернуться. Мы должны остаться здесь.
Потом она улыбнулась и двинулась к нему, прощупывая его силу.
Но она больше не слушала его, и эту часть его идеи отложили до лучших времен.
Однако когда-нибудь их дети снова откроют путь к звёздам в поисках других миров. С помощью пузырей они смогут адаптироваться к большинству миров. Неизмененный дух поведет их через все пространство, а изменяющиеся тела будут требовать все новых миров, число которых будет неисчислимо.
Когда-нибудь вся вселенная станет рассадником для детей человеческих!
облако тэгов
