История того, каким образом завоёвывала свои позиции «религия Полумесяца» во времена своего расцвета — это отдельная тема, для которой не хватит даже серии отдельных исследований. Огромные массы людей постепенно воспринимали ислам, его обычаи и образ мышления, причём – далеко не всегда – при помощи насаждения. Попытка разобраться в истории возникновения привычной нам исламской экумены была предпринята Юрием Кобищановым…

Человек, между прочим, экзотический – медиевист-африканист. Причём – специалист по Тропической Африке, автор нескольких, весьма обстоятельных книг о истории этого региона с VI по XV века. В своё время молодой Кобищанов прославился, бросив вызов концепции рабовладельческой экономической формации, одним из первых воспринявший модель А. И. Неусыхина и его дуализм «дофеодальное общество – феодальное общество». Обратившись к Марксу, Кобищанов стал автором новаторской, в своё время, теориии Большой Феодальной Формации, которая объединяет все докапиталистические отношения в единую закономерность эксплуатации класса классом.

Те времена остались в прошлом, однако историк взял на себя определённую, весьма полезную задачу. Он стал редактором и автором нескольких коллективных монографий, на разные темы. Скажем, вышедшая в 2009 году работа «Полюдье» разбирает подобные явления в разных странах и регионах мира. Это была достаточно интересная и небесполезная монография, кратко упоминающая все известные формы взаимоотношений государства и общества, напоминающих полюдье.

Другое дело – этот двухтомник. Главной задачей было поставлено изучение того, насколько далеко ислам запускал свои корни за пределы классических границ Халифата, как образовалась та нынешняя география Веры Полумесяца, и как распространялось это учение по Евразии-Африке. Хронологические рамки – Золотой Век ислама, с VII по XVI век, время наибольшей активности религиозных деятелей учения, время наибольших достижений и побед. Задача сложнейшая, можно сказать, неподъёмная… Она оказалась неподъёмна и для Кобищанова сотоварищи.

Конечно, автор собрал довольно представительную команду. Он и сам принял активное участие – написал большие главы об исламе в Тропической Африке (которая, как оказалась, никогда не была скопищем первобытных племён) и островах Индийского океана, описал нелёгкую судьбинушку учения в Хазарии, Булгаре, на Кавказе, и, отдельно – в Золотой Орде. Его же перу принадлежат и теоретические главы монографии – о развитии дальней торговли, социально-экономическом развитии и вообще – об особенностях ислама на периферии. Китаист А. А. Маслов написал пару разделов о «хуэйцху» — китайских почитателей Пророка, индолог Е. Ю. Ванина описала их интеграцию в индийскую цивилизацию, специалист по Малайзии Т. А. Денисова – об индонезийских мусульманских государствах, Н. М. Емельянова – об исламе в Афганистане. Разделы о татарских постордынских ханствах писал казанский историк Ш. Ф. Мухамедьяров, А. Б. Юнусова – о башкирах, А. Л. Сафронова – о Шри-Ланке. Специалист по колонизации Хазанов написал раздел о жестоких воинах, которые вела Португалия за гегемонию на древних торговых путях мусульманских купцов.

Впрочем, это разноголосье впечатляет только по отдельности. Редактору не мешало бы определить какие-нибудь ограничивающие рамки для монографии, но он не стал этого делать. В результате – мы получаем книгу с весьма размытой общей концепцией. Да, авторы описывают периферийные регионы. Ладно. Но тогда для чего в книге раздел о сельджукском искусстве, которое расцвело как раз на Ближнем Востоке? Это непонятно. Во вторых: достаточно смутное определение о чём именно писать. Многие главы попросту описывают политическую историю, отводя тему распространения ислама на второй план – в особенности этим грешит сам Кобищанов. Многие авторы монографии вполне грамотно описывают интеграцию ислама в цивилизации с иной структурой мировоззрения, однако и здесь мало уделяется места тому, как росли мусульманские общины в разных странах. Например, главы об Индонезии описывают чисто политические процессы, никак не культурные.

К теоретическим главам вопросов тоже хватает. Конечно, Кобищанов написал неплохую главу по торговле, а вот главы по специфике ислама на окраинах, о социально-экономических особенностях в частности, оставляют желать лучшего. Концепция экономики у Кобищанова жёстко привязана к его теории БФФ, и это её достаточно большой недостаток – слишком разные регионы он описывает, со своими структурами хозяйства, и рассуждения оказываются слишком схематичными. Также, личная претензия к автору – его главе о Золотой Орде не хватает профессионализма – всё таки у Кобищанова совсем другая специальность. Я уже не говорю, что основой для неё стала «Древняя Русь и Великая Степь» Льва Гумилёва.

Есть главы об архитектуре Булгарии и Афганистана, кое-что о Средней Азии, и всё на этом – ни специфики мусульманской культуры Китая, Индии, Африки, Кавказа, Нижнего Поволжья. Есть отличная глава о каллиграфии – но нет подробного описания распространения и восприятия коранического текста. Кобищанов старается описать распространение развития мазхабов – но не говорит об особенностях фикха в них. Видимо, надеется на то, что читателю эта информация уже известна.

В целом, двухтомник – неплох. В нём очень много редкой и ценной информации по истории Евразии-Африки, а также – отдельные концептуальные размышления авторов. Но – книга с большим трудом, слишком фрагментарно следует выбранной концепции. Многие моменты недоработаны и попросту упущены. Так что, этот двухтомник скорее большой сборник очерков политической, культурной и – немного – экономической истории самых разных регионов Восточного полушария. Но своему названию работа отвечает мало.

Коран – очень интересная книга. Можно сказать – судьбоносная. Из сборника сур, иногда нелогичных и противоречивых, выросла целая религия, создавшая сомн учёных, поэтов, писателей, мыслителей, и навеки впаявшаяся в мировую культуру. Именно Коран стал символом могущественной и богатой цивилизации, которая ярко блистала в эпоху Средневековья, на которую с завистью и интересом косился весь христианский мир. Коран встал в одном ряду с Библией, Бхагават-Гитой, Торой – виднейшими религиозными текстами мира. Как получилось, что эту великую книгу в наше время попросту не знают даже самые искренние верующие мусульмане? Почему искажённый текст Корана всё чаще и чаще служит оружием в руках поджигателей воин?

Проблема вся в отсутствии понимания. Да, Коран – сложная книга, он рождался в непростую эпоху, у народа своей специфичной культурой, тем более, что в него впитались черты самых разнообразных верований и картин мира. Коран нужно изучать, и здесь религиозная вера уходит на второй план – необходимо понять и осознать, что это за явление.

И вот – питерский коранист Ефим Резван, СНС Кунтскамеры, выпускает в 2001 году книгу «Коран и его мир», сразу на нескольких языках, в Англии, Франции, Египте, Иране. Взоры исламоведов по всему миру оказались прикованы к этому уникальному, имеющему мало аналогов изданию – настолько хорошо изданной, настолько информативной книги не было уже давно. Несмотря на то, что она имеет скорее светский, нежели религиозный характер, образованное мусульманское сообщество обратило внимание на это издание, а Аятолла даже наградил автора Национальной премией Ирана.

Дело в том, что автор хорошо знал, о чём писал. Изучение Корана и арабской словесности – дело его жизни, и Резван имеет плотную сеть научных контактов и с учёными Европы, и Ближнего Востока. Да и большинство муфтиев России – его хорошие знакомые, все они в какой-то мере учувствовали в создании книги, обсуждая, уточняя, подсказывая. Возможно, именно поэтому в книге глубоко проработан вопрос о языке Корана.

Собственно, о концепции. Возможно, книга была принята сообществом мусульман отчасти и оттого, что автор –сторонник аутентичности текста Корана, так же как и большинства хадис, в отличие от многих гиперскептиков, полагающих его продуктом более позднего творчества. Также Резван признаёт подлинность большинства хадис. Конечно, эти выводы сделаны не на пустом месте. Анализ языка и основных понятий Корана – одна из основных частей книги. Здесь работа, должен сказать, довольно сложная. Во первых – необходимо было доказать связь терминологии Корана с доисламским арабским языком и эпиграфикой, коих памятников, слава Богу, сохранилось в достаточном количестве. Резван считает Коран новым этапом в развитии арабской словесности, и, в принципе, доказывает это на конкретных примерах. У меня, конечно, это вызывает здоровый скепсис – достаточно сомнительно, что подобный текст не отшлифовывался с течением лет и после смерти Мухаммада, однако автор этой темы несколько избегает. Другое дело, что сохранившаяся в Коране этносоциальная терминология восходит к эпохе доисламской, что отчасти и доказывает его аутентичность.

Вообще, главное для Резвана – это показать настоящие, подлинные коранические истины, без какого-либо искажения. Поэтому он и пишет об элементах мистического оккультизма, оставшегося в книге, и об этикете и социальных нормах, в чистом виде представленных в тексте. Суры Корана несут в себе срез религиозно-социальной реальности своего времени, и все указанные категории принадлежат Аравии Раннего Средневековья. Впрочем, как показывает автор, суры и айаты книги уже при жизни Мухаммада стали использоваться в колдовских ритуалах и заговорах, а при воцарении Омеййадов упрощённый «маликский» аравийский придворный этикет Праведных Халифов уступил место персидской пышности и бюрократии.

Вторую часть своей книги Резван как раз и посвящает тому, как был унифицирован и дошлифован до канона, каким образом проходили первые столкновениями между Омеййадами и сторонниками покойного Али, в числе обвинений которых содержалось и такое, что бывшие враги Пророка исказили Коран. Впрочем, обвинения остались бездоказательны. Однако существует нюанс в виде так называемого «Корана Усмана», якобы составленного непосредственно со слов мухаджиров Пророка. Резван – историк-архивник прежде всего, поэтому он подробно разбирает найденный в одном из среднеазиатских кишлаков древний список Корана, который, по преданию, и являлся вышеозначенной рукописью. На нём даже якобы были пятна крови Усмана, которая забрызгала список во время его убийства. Несмотря на то, что рукопись была датирована парой веков позже, её анализ много сказал автору и о унификации текста книги, и о её символическом значении для мусульман. Много места Резван посвящает и формированию «калам» — классического богословия суннитов, а также возникновению традиций составления хадис и толкований Корана – «тафсиров», которые пишутся и по сей день.

В конце книги Резван разбирает другие проблемы – издание и распространение Корана в мусульманских странах со времён Средневековья (благо, в питерском ИВ очень богатая библиотека коранических текстов), а также история восприятия, толкования и издания книги в Европе и России, показывая неоднозначность и сложность отношения христианских стран к иной цивилизации. Не обходит он вниманием и вопросы современности – в частности, проходится по чеченским идеологам «газавата», обвиняя их в вульгарном и искажённом понимании их же священного писания.

В заключении скажу вот о чём. Скажу честно, я не знаю, как верующий мусульманин воспримет эту книгу – в конце концов, многие вещи, здесь написанные, противоречат традиции. Однако то, что сам аятолла Ирана предоставил Резвану высшую государственную награду, говорит о многом. Значит, автору удалось понять Коран, удалось проникнуть в его суть и его историю. Именно поэтому я могу всячески порекомендовать эту книгу всем, кто захочет побольше узнать о неискажённом, подлинном исламе.

P. S. Оригинальное издание сопровождается CD-диском с речитативами различных аййатов Корана, данные в разных стилях. Думаю, это будет полезно для тех, кто изучает арабский язык.

…В наши годы ислам, одна из виднейших мировых религий, подвергается лютой вульгаризации, причём нередко – со стороны самих верующих. Новомодные радикальные тафсиры, скажем Сайиид Кутба, или нонешнего Абу Бакра ал-Багдади сослужили этому учению немалую дурную службу, похлеще любых христианских «обличителей». Ислам – религия, или, с моей точки зрения, скорее учение, которое нуждается в понимании не хуже любого другого течения. Ведь, если не обращать внимания на нынешний радикализм ИГИЛ, а вспомнить об Абдуррахмане ибн Хальдуне, Абу Али ибн Сине, Абу Хамиде ал-Газали, то мы увидим нечто иное. Мы увидим, что в лоне ислама, и далеко не всегда вопреки ему, рождались совершенно потрясающие мыслители, поэты, учёные. Как всегда, всё дело в людях, а не в какой-то идеологической системе.

Ислам, как и многое другое, нуждается в понимании своих основ, которые не знают даже сами мусульмане, иногда – даже после медресе. Многоликость направлений и мистический течений здесь ничуть не уступает христианству, и вовсе не ограничивается банальным разделением на суннитов и шиитов. Если изучать ислам в своём развитии, то стоит рассмотреть эпоху его истинного расцвета – Средневековье. Именно эту эпоху и изучал наш известнейший востоковед Илья Петрушевский (1898-1977).

Конечно, название может сбить с толку – кажется, что автор ограничивается только Ираном, что, конечно, не так. Просто Петрушевский делает особый акцент на малоизученный в науке шиизм, который, впрочем, был уже к тому времени слегка приоткрыт Беляевым и Бертельсом. Но сам текст посвящён общему анализу ислама и его направлений, стараясь окинуть всю многоликость этой религии.

Книга представляет из себя курс лекций, на тот момент (1966) уникальный, аналогов практически не имеющий, на русском языке, конечно. Были, конечно, книги Крымского, Бартольда, Беляева – однако общей картины они не меняли. Первые двое достаточно быстро устарели, книга же Беляева «Арабы, ислам и Арабский халифат в раннее средневековье» (1965) насквозь прожжёно-марксисткая, и всерьёз её воспринимать сложно в наше время. Книга же Петрушевского – иного свойства. За 8 веков Средневековья ислам претерпел длительную и сложную идейную эволюцию, вступая в сложные синкретические переплетения со многими учениями и верованиями. Дело даже не в изначальном и всем известном разделении «веры Мухаммада» на суннизм, шиизм и хариджизм – всё сложнее, и не в последнюю очередь – из-за влияния сложных философских систем, которые средневековый ислам впитывал, словно губка. Об этих явлениях говорит и Петрушевский…

Вообще, нужно сказать, что автор – не религиовед. Он историк социально-экономических отношений, окончил сразу два истфака (!), в Харькове и Баку, учился у знаменитого Юрия Марра. Правда, диссертация у него по Персии начала XIX века, однако позже его увлечения перешли в область медиевистики. Книги он публиковал раз в три пятилетки, однако все они отличались высоким качеством. Как и многих русских востоковедов, Петрушевского хорошо знали на Западе – скажем, для «The Cambridge history of Iran» (1968) он написал главу о социально-экономическом строе эпохе Ильханов.

Пожалуй, первая особенность книги – акцент на социальной природе ислама, а не религиозной. По крайней мере, в некоторых местах – это служит своеобразным громоотводом для цензурных органов партии. Особенно ими напичкана первая глава, посвящённая возникновению ислама. Собственно, её-то можно благополучно пропустить, благо литературы по этому делу сейчас навалом. Он просто описывает обстоятельства возникновения религии, а позже рассматривает процесс покорения Сасанидской империи, в датах и фактах. Здесь, правда, подробно описывается раскол между суннитами и шиитами, но и это не суть важно. Главные интересности начинаются после этой главы, когда автор забывает о классиках марксизма, и начинает скрупулезное описание характерных черт многоликости ислама.

Во первых, конечно, Коран. Глава об этой занятной книге была одним из лучших очерков по теме – до выхода трудов «кораниста» Ефима Резвана. История текста, влияние других верований, восприятие – это достаточно подробно разобрано автором, хотя, конечно, излишне коротко. В другой главе он рассматривает «Предание» — сборники «хадис», историй о Пророке, и то, как они повлияли на дальнейшее развитие вероучения и правовые школы. Петрушевский излагает и основы вероучения – «5 столпов», «харам», «картина мира», а также связь внешнего облика ислама с его идейными прародителями – христианством, иудаизмом, загадочным ханифизмом, зороастризмом и древними языческими верованиями.

В принципе, вышеизложенное не так сложно найти и в другой литературе, если знать, где искать. Самое интересное начинается в дальнейших главах. Так, в главах с V по VII идёт рассмотрение «фикха» — систем права мусульман, в частности – четырёх основных школ – «мазхабов» — ханифитского, маликитского, шафиитского и ханбалитского, которое отличается различным толкованиями традиций шар’иата, наследия хадис, а также политикой в отношении «ахль ал-китаб» — «людей писания». Речь идёт не только об общих принципах, но и о складывании каждой школы, развитии уголовного и гражданского права, а также – государственного.

Другая часть – очерк исламской философии, ёмкий и подробный. Здесь можно найти одно из самых подробных описания вероучения шиитов, а также один из немногих очерков истории «калам» — собственно, ортодоксальной «схоластики» мусульман, наиболее классической и распространённой. Здесь нашлось место и нескольким крупным религиозным движениям – «мурджитам», «кадаритам», «му’тазилитам», а также – целая глава о идейном развитии исма’илитского движения, одного из предков нынешних ребят из ИГИЛа. Отдельно речь идёт о мистических движениях суфиев и дервишей.

Так что – могу всячески порекомендовать эту книгу. Несмотря на многочисленные марксистские «громоотводы», она очень информативна и содержательна. Собственно, всё, что пишется у нас об исламе в последних полвека, во многом создано с оглядкой на лекции Петрушевского, и является разработкой отдельных глав этой книги. Поэтому, нужно сказать, что она основная и обязательная для всякого, кто берётся изучать историю ислама.

…Когда мы размышляем над тем, как возник наш с вами мир, неизбежно встаёт вопрос о его истоке, том, откуда он вырос. До возникновения письменной культуры многие тысячелетия существовали целые многие поколения людей, о которых нам известно очень и очень немногое. Многочисленные немые орудия, рисунки, петроглифы, могилы – вот что нам осталось в наследство от тех людей, которые являлись нашими предками, и которые, чтобы мы не говорили, заложили основу нашего мира, стали его фундаментом. Кто же они были? Как они мыслили? Как видели мир?

Долгие годы, конечно, пробовали отыскать ключ к первобытной духовности. Когда первые этнологи начали изучать народы, находящиеся на уровне каменного века, они сделали простой вывод: нужно попросту взглянуть на то, как они живут – и мы получим точный образ наших предков. Последствия этой теории аукнулись позже не в лучшую сторону, но, в принципе, общая парадигма может оказаться вполне рабочей – ведь люди жили в похожих условиях, пользовались схожими орудиями, и, быть может, их мышление также…?

Из этого постулата исходит и Владимир Кабо. Пару слов об авторе. Он не археолог, по большей части – этнограф, предмет его исследований – австралийские аборигены, всю жизнь он изучал различные формы искусства автохтонных народов маленького континента, не обходя вниманием ни древнее искусство, ни современное. Конечно, судьба преподнесла Кабо пару сюрпризов в виде пяти лет лагеря в Поморье, однако судьба его была относительно благополучной – полностью реабилитированный, этнограф смог защитить диссертации и работать в РАН, в Питере и Москве. Много ему пришлось работать не только с австралийским материалом, в годы работы в Институте Этнографии Владимир Рафаилович не раз совершал экспедиции в Сибирь, знакомясь с сакральными обычаями тамошних народов. Что наложило отпечаток на его творчество. Перед самым распадом Союза Кабо решил покинуть Россию, и уехал в свою любимую Австралию, где продолжил исследование обычаев аборигенов, уже лицом к лицу с ними…

Учёный был, мягко говоря, нетипичный. Если мы откроем классический вузовский учебник Алексеева, то увидим там данные по эволюции первобытной семейной общины, беспорядочных половых связях, промискуитете, изначальном матриархате и прочих прелестях. Кабо, однако, избегал подобных высказываний, считая их целиком фантастичными, плодом сомнительной аналогии. Хотя метод компаративистики играл в его творчестве немалую роль.

Как и многие учёные, Кабо задумывался и над общими проблемами своих исследований. Насколько современные полупервобытные народы близки духовно нашим предкам? Быть может, именно они являются отражением того далёкого прошлого, в котором кроются истоки мировых религий, языков, народов? Тогда он начал работать над материалом, который одинокого близок и этнографии, и археологии, и при этом – далёк от них. Кабо начал искать следы первобытной духовности, из которых происходит религия как явление, он попытался понять специфику мироведения людей, не знавших железа и плуга. Так была написана книга «Круг и крест», писавшаяся долгие годы, ещё с советских времён, и изданная только в 2002. На вооружение он взял два основных постулата. Первый – структура мышления у всех людей в общем и целом одинакова – запад для всех будет западом, а восток востоком, сторон света – 4. Второе – для возникновения религии необходимо чувство «священного», некий набор сакральных знаний, объясняющих окружающий мир с точки зрения иррационального.

Итак, первая часть – к чему поводит автор? Материал Кабо здесь – чисто этнографический. Различные народы современности (конечно, знакомый автору материал, австралийцы разных племён, и сибиряки). Главная задача – показать то сходство, которое прослеживается в образах картины мира и символике. В частности – Кабо много пишет о шаманизме как характерной черте архаичного строя, существующей в разных частях земного шара. То же самое и с символикой – скажем, крестообразная форма характерна для многих амулетов неразвитых народов. Тотемизм, обряды инициации, ритуалы, чародейство – всё это, считает Кабо, связано с глубинными представлениями человека о потустороннем, священном, и является скорее чертой коллективной психологии.

Вторая часть – о том же самом, но только – с позиции археологии. Материальные свидетельства – палеокартины со стен пещер, ритуальные инструменты, орнаменты и лабиринты. В результате он подметил несколько общих элементов архаичной картины мира, как то: обрядовость, нацеленная на изменение природы, образы Творца, богов и культурных героев, культ тотемических орудий. Кабо явно пытался выявить нечто «типическое» для архаичных обществ прошлого и настоящего.

Что считает Кабо источником религии? Постижение дуализма жизни и смерти приводит к появлению понятия о потустороннем мире, оно, в свою очередь, подводит к мысли о вещах «священных». Жизнь и смерть закольцованы друг в друге, также как и «священное» с обыденным. Они дуалистичны, и в то же время – пронизывают друг друга, «священное» постоянно оживает в ритуалах и обрядах, оно необходимо для управления обыденным. Первобытные ритуалы, символика, общность в мифологических сюжетах – всё это для Кабо является чертами коллективной психологии, исходящей из глубинной общности мышления людей, пришедшего к нам из глубокой древности.

Так что, я думаю, книга будет интересная для всех, кто хотя бы раз задумывался о том, откуда пошли фундаментальные основы нашего мира. Если ваши интересы не зациклены на вопросах древности славянских народов, а охватывают более глобальные проблемы – смело берите эту книгу.