…Давным-давно, где-то в начале 70-х гг. прошлого века, итальянский учёный, русский еврей по происхождению, Карл Львович Гинзбург, копался в архиве итальянского Фриули. За его спиной уже было несколько книг, одна из которых посвящена народным ересям позднего Средневековья, таким как benandanti, и историк искал новый, рыбный для себя материал. Тут он наткнулся на весьма объёмный комплекс инквизиторских протоколов конца XVI в., причём вся эта внушительная кипа была посвящена одному единственному человеку. Гинзбург вчитался в эти протоколы, и увидел то, о чём мечтает любой историк культуры – след живого человека. След думающей личности.

Казалось бы – зачем целому штату инквизиторов поганить огромное количество бумаги, тратить бездны своего времени – и всё только для того, чтобы копаться в мозге одного-единственного человека? И тем не менее. Его долго допрашивали, и в первый раз даже не стали сжигать – обошлись тюремным заключением. Он удивил инквизиторов – никак не вписывалось мышление этого человека в привычные еретические и протестантские бредни.

Это не ересиарх, не образованный книжник, не священник, не аристократ. Это простой деревенский мельник, по имени Доменего Сканделла, по прозвищу Меноккьо. Не имеющий церковного образования, хотя и умеющий читать на итальянском языке. В своей родной деревеньке он слыл изрядным чудаком, который, словно Сократ, постоянно вступал с крестьянами и приезжими в религиозные диспуты. Само собой, нашлись добрые люди, которые написали донос на Меноккьо, и так он оказался в застенках инквизиции…

Вообще, тотальная жестокость инквизиторов, как водится, сильно преувеличена. Смешно слушать наших «православных сталинистов», рассуждающих о том, сколько благ страна получала от работы НКВД, и в тоже время – кричащих о миллионах сожжённых в Европе. Как и всегда, многое зависело от конкретных людей – не все были подобны Торквемаде. Вот и Феличе да Монтефалько, ведущий следствие, заинтересовался необычным «книжным мельником», каждый допрос которого ставил образованнейших францисканцев в тупик.

У Меноккьо было хобби – он любил читать книжки. По богословию – других не было. На основе нескольких прочитанных книг, а также дальнего эха ритуально-магических представлений италийских крестьян, он выдвигал собственные теории о происхождении и мироустройстве Вселенной.

Почему книга называется «Сыр и черви»? Потому что это – суть концепции Меноккьо. Доменего был нормальным человеком, для которого высокие материи вроде «божественного слова» были пустым звуком. Можно даже сказать, что он был своего рода «материалистом», берущим примеры из простой крестьянской жизни. Итак…

Четыре земных элемента не были отделены друг от друга, и образовывали «закваску». Из этой закваски постепенно образовался мир – «сыр». В постоявшем сыре образовываются черви – правильно? Вот и в этом «макрокосмическом formagqio» образуются Ангелы Небесные, один из которых становится Богом, с чего и начинается история нашего мира.

Меноккьо читал самые разные книги – популярные «Цветы Библии», «Путешествия Джона Мандевиля», «Светильник», «Декамерон» и несколько других сочинений — и весьма вольно и своеобразно интерпретировал их содержание, выдирая целые куски из контекста, вписывающиеся в его мировоззрение (Гинзбургу пришлось прочитать все эти издания, чтобы поймать ход мысли Меноккьо).

Вот здесь и раскрывается по настоящему метод работы Карло Гинзбурга с материалом, который называется «микроистория». Ему повезло – он нашёл такой редкий и ценный материал, след мышления человека другой эпохи. Взяв за основу постулаты, которыми пользовался Меноккьо в своих диспутах с инквизиторами, он начал разматывать их нить. Через искажённые цитаты, ненароком оборонённые мельником, неосторожные слова, запутанные концепции, которые он произносил на суде – всё это послужило толчком для исследования. Гинзбург нашёл все книги, читанные Меноккьо в те годы, обнаружил там источники его мысли. После этого он поместил не в меру болтливого мельника в широкий контекст эпохи, осветив бродящий по Италии «призрак протестантизма», с одной стороны, с другой же – глубокий пласт народной культуры (ну да, Бахтина Гинзбург читал и относился с уважением, хоть и не без скепсиса), эдакий синкретический «материализм» крестьянина, который служил и источником любимых Карло benandanti.

Однако главная привлекательность книги всё же не в этом. Пожалуй, наконец-то у историка получилось найти в истории живого человека. Ведь образ Меноккьо остаётся удивительно знакомым и поныне. Сколько у нас таких же знакомых, которые рассуждают обо всём и ни о чём, прочитав пару книжек? Сколько людей, обладающих таким пластичным, живым и открытым умом, как фриульский мельник? Доменего Сканделла выступает перед нами как яркая личность, который даже после первого суда и тюремного заключения не перестал говорить о своей «правде», защищая свою «картину мира», хотя и понимал, чем это грозит.

Конечно, в своём роде, найденные Гинзбургом протоколы – это маленькое чудо. Сколько людей, подобных Меноккьо жили на протяжении веков, сколько ушло в небытие, не оставив следа? Суть истории не всегда в том, чтобы раскрывать глобальные процессы. Без живых людей они всё равно обезличены, мертвы. И любая попытка вдохнуть в прошлое жизнь – оправдана, пусть даже и спорна.

Есть в истории нашей многострадальной страны пара персонажей, которые служат своеобразной лакмусовой бумажкой, по которой можно определить политическое и национальное мировоззрение человека. Это, само собой, полумифический Рюрик, якобы первый князь Руси, лучший друг пионеров Иосиф «Коба» Джугашвили и… герой предлагаемой работы, Иван Васильевич IV Грозный, царь и великий князь всея Руси. Вот уж где камень преткновения наших патриотов, вот с чем борятся наши «либералы». Реальный образ человека давным-давно ушёл на второй план, как и в случае с двумя другими деятелями, он стал своеобразным символом нашей родины, воплощением государственности, военной мощи и национальной гордости. Иван Грозный – это скорее некий идеализированный образ мечты отдельной части нашего народа – мечты о сильном государе, защитнике народа, борца с несправедливостью и произволом внутри государства (один из последних примеров — http://www.ozon.ru/context/detail/id/2036...). Иван Грозный – остриё копья пропагандистов «государственности», «сильной руки», в общем – ещё один снаряд «И.В. за будущее».

А сколько историков писали о нём? Ведь ни одна более или менее полная общая работа по истории России не обходится без этого имени. А историки последнего века? Зимин, Королюк, Флоря, Филюшкин, Кобрин…. Каждый из них пытается понять эпоху и личность загадочного грозного царя, но у каждого – свои представления о жизни, об обществе, каждый несёт на себе отпечатки своей эпохи, своего окружения… У них всех царь Иван – разный. Слишком разный, в силу своей противоречивости, в силу личности самих авторов.

Отдельно в этом ряду стоит имя Руслана Григорьевича Скрынникова (1931-2009). Это была большая и заметная личность, его работы всегда вызывали определённый интерес не только в России, но и на западе. Скрынников стал одним из немногих историков-русистов, чьи труды были переведены на иностранные языки, и чьё имя было на устах интеллектуалов, интересующихся мировой историей. Этот историк в основном писал свои работы по истории России конца XV – начала XVII века, стараясь осветить как можно больше аспектов того времени. Он написал биографии каждого значительного деятеля того времени, обойдя вниманием, разве что только Василия III и Курбского. В общем-то, биографии Скрынникова всегда были популярны не только в среде интеллектуалов, но и среди относительно широких слоёв «интересантов» — об этом говорят периодические переиздания. И отношение к трудам Скрынников часто… несколько неоднозначно, далеко не всегда люди могут понять его точку зрения.

У Скрынникова есть особенности. Его концепции зачастую до предела гибки и нечётки, причём это касается принципиальных вопросов – скажем, роль Избранной Рады или Опричнины в истории из книги в книгу подвергаются существенным изменениям. Не думаю, что прав Игорь Фроянов, обвинявший Руслана Григорьевича в недостаточном анализе источников – дело в другом.

Советские историки часто подвергали себя самоцензуре – они были напуганы своим временем. Скрынников отнюдь не был исключением – вспомним хотя бы историю с его учителем, Борисом Романовым, чья книга «Люди и нравы Древней Руси» была подвергнута остракизму за «порнографичность», а сам автор был уволен из ЛГУ. Так что и его ученик Руслан Григорьевич Скрынников подвергал самого себя цензуре. В 60-е годы он писал о ужасах опричного террора, в начале 80-х – о победах русского оружия при Иване, в 90-е вновь карающее перо историка проходит по ужасам того времени… Не думаю, что Скрынников был конъюнктурщиком, как Греков – он принадлежит такому специфическому типу личности, как «советский историк». Такой учёный купирует свои работы, подстраивается под «линию партии», послушно следует тренду. Не его вина – следствие эпохи.

Несмотря на вышесказанное, Скрынников остаётся одним из самых авторитетных историков, а его работы стоят в числе наиболее известных по истории русского средневековья. Они содержат массу фактического материала, написаны лёгким и доступным языком. Скрынников – историк-архивник, и подчас он выкапывает преинтереснейшие документы, тщательно их анализируя. Так что его работы остаются в числе наиболее авторитетных трудов по оговорённой эпохе. Любителям истории он известен прежде всего, как уже говорилось, своими биографиями, многие из которых выходили в серии ЖЗЛ. Одна из них – «Иван Грозный».

Конечно, представленное издание очень красиво оформлено, однако первоисточник текста не назван. Однако, по косвенным данным, содержащимся в тексте, можно предположить, что это расширенное переиздание книги 1980 года. Это не ранняя работа, как мы можем видеть, однако она содержит существенные недостатки. Во первых, здесь нет цельности изложения. Каждая глава представляет из себя краткий очерк по отдельно взятой проблеме, причём их порядок расположения оставляет желать лучшего. Единой картины нет, биография разбивается на отдельные фрагменты, яркие иллюстрации эпохи. Конечно, Скрынников повествует о фундаментальных элементах эпохи, но… Есть некий элемент «клиповости».

Второе. Авторская позиция здесь очень размыта. Для меня основными вопросами той эпохи являются – А). Феномен Избранной Рады, и её реальная роль в успехах правления Ивана; B). Опричнина, последствия террора среди широких слоёв населения, и её историческая роль. Насчёт первого вопроса – нельзя сказать ничего конкретного. Скрынников очень осторожен в оценках каждого деятеля Рады, он не пытается указать на её историческую роль – просто общими контурами описав не столько это эфемерное образование, сколько его непосредственных деятелей – Адашева, Сильвестра, и иже с ними. Их роль в ранней политике Ивана рассмотрена слабо, хотя, как мне кажется, этот вопрос имеет первостепенное значение.

По многим вопросам Скрынников остаётся излишне лаконичен. Например, в истории внешней политики. Есть пространное описание кампании в Поволжье, но совсем немного – об административном включении этих областей в состав державы. Очень фрагментарно повествуется об отношениях с Крымским ханством и Османией, а также с государствами Европы. Несмотря на это, неплохо описаны дипломатические контакты с Англией, Польшей, Швецией, Данией, однако всегда в привязке к какому-либо вопросу. Много места отводится войне за Ливонию, но опять же – рассказ о ней излишне фрагментарен и сух.

Кроме того, у Скрынникова не в почёте и внутренняя политика. Приказной реформе он посвящает всего две главы, большая часть же остальных вопросов административного или хозяйственного характера связаны с опричниной, причём чрезвычайно мало места уделено функционированию земской администрации. Экономике уделено меньше всего места – повествуется только о начале закрепощения сословий и о Юрьевом дне.

Однако книга не лишена и своих больших достоинств. С Опричниной дело обстоит лучше – всё-таки это тема докторской Руслана Григорьевича, и она же составляет, по большей части, костяк всей работы. Ему удалось реконструировать один из самых странных источников той эпохи – Синодик опальных, который был составлен царём для покаяния перед кончиной. В нём содержаться сведения о казнённых Грозным лицах в годы опричного террора, прежде всего – лицах боярского и дворянского происхождения. По мнению Скрынникова, изначально Опричнина была направлена против боярства и вотчинного дворянства, попыткой насильственной политической консолидации под единой рукой православного царя, защитника истинной веры. Однако в дальнейшее, как отмечает автор, черты этой политики существенно размылись, и потеряли свою чёткую ориентацию, став просто волной террора, захлестнувшей страну. И более чем странно – архивник Скрынников не даёт никаких сведений, даже косвенных, о количествах жертв среди крестьянства, ограничившись подсчётом потерь среди лиц высшего сословия и жителей городов Опричных земель. Нет у него и чётко прописанного представления о феноменах Опричной и Земской администрации.

Возможно, я увлёкся, ведь книга называется не «Иван Грозный и его время», а «Иван Грозный». То есть главная задача – показать личность этого странного человека, сотканного из противоречий, постоянно ходящего на грани безумия. Для Скрынникова Иван Грозный – несомненно одарённый от природы, талантливый человек, но при этом – один из самых страшных персонажей мировой истории. Автор много места уделяет личным качествам царя, пытаясь вычленить элементы психологического портрета, который в любом случае вышел противоречивым и неполным – богобоязненный богохульник, любящий муж и яростный прелюбодей, фанатично преданный друг и жестокий палач, устраняющий непокорных… Таков Иван Скрынникова – наверное, он близок реальному, но как же неуловим его портрет…

И тем не менее, в своих оценках эпохи Руслан Григорьевич предпочитает быть осторожным. По его мнению, антидворянская политика Грозного не имела успеха, хотя и сыграла определённую роль формировании поместной системы и государственного землевладения. Однако далее Скрынников вполне справедливо указывает на победы России на восточных границах, о присоединении огромных массивов земель, которым, правда, было суждено сыграть свою роль много позже. Формулировки историка обтекаемы и расплывчаты, и не дают возможности говорить о положительной или отрицательной оценке деятельности царя – кратко позицию эту можно выразить в ничего не значащей формулировке «правление Ивана Грозного оставило глубокий след в истории русского средневековья».

Стоит ли читать книгу? Безусловно. Несмотря на неровную структуру и практически полное отсутствие цельности, биография содержит огромный фактический материал, полезный для интересующегося той эпохой. Ряд очерков, содержащихся в книге, будет интересен многим, и пусть даже ищущий ответов на фундаментальные вопросы истории не почерпнет здесь готовых решений, книга будет ему чрезвычайно полезна.