Кстати, наши толстые журналы не всегда теперь «считают ниже своего достоинства ... печатать фантастику» — как сетует А. Громова. «Майор Велл Эндью...» Л. Лагина – в «Знамени», «Солярис» С. Лема – в «Звезде» свидетельствуют об известном повороте. Но вот беда – «продукция» этим не ограничивается.

Вот один из тех «образцов», которые автор «Золушки» сочла ныне не существующими.

... Героя звали Мир (сокращение от Владимир).

Мир решил написать стихи , «волнующие, важные для всех людей», — целую поэму «Первый день творения»:

Величием равные богу,

Люди видом и станом,

Звездной дорогой

Мы пришли к Урану.

До этого он писал о любви.

В международных альманахах XXIII века стихи героя печать отказывались. Многоопытный 170-летний редактор сказал: «Мальчик, ты пишешь о том, что ты влюблен в Марусю или Виолу... Ты расскажи не о Виоле, о любви расскажи такое, что интересно всем людям...» Наконец, одно стихотворение все-таки опубликовали в «Лунных известиях» (№ 24 за 2227 год):

Издалека блестит Луна, как золотой бокал,

Вблизи она черным-черна – планета черных скал.

В твоих глазах голубизна, походка так легка,

Но я боюсь: ты как Луна, блестишь издалека.

В «Лунных известиях» редакторы были менее требовательны. «Золотой бокал» показался им образом свежим и точным, не наполненным патокой.

«В тот исторический день Мир записывал все детали. Записал, что он проснулся в семь утра, и записал, что ел на завтрак: свежие абрикосы, синтетическую говядину и чай витаминизированный».

Вслед за героем подробности «исторического дня» распиливания планеты Уран на части записал и писатель Георгий Гуревич, автор рассказа «Первый день творения». Он тщательно воспроизвел звучавшие в голове Мира стихи, образы и сравнения («Это Мир подобрал сравнения за нас. Он всегда подбирал сравнения, глядя на что-нибудь» — шепнул писатель читателям). Из цитируемого видно: главным для Мира была красивость его сравнений.

В окошке видны четыре луны,

Четыре кривых ятагана...

Но один из «ятаганов» — Миранда – выглядела еще и как «золотая вишенка», а другой – Оберон – как «апельсин на черном бархате». На некоторое противоречие между формой апельсина и янычарской сабли Мир, говоря языком двадцатого, а не двадцать третьего века, начихал. А вместе с ним эту процедуру произвел и автор рассказа писатель Георгий Гуревич.

В двадцать третьем веке, как засвидетельствовал мысленно туда пропутешествовавший писатель, даже кибы – кибернетические устройства передавали информацию, конечно же, только в красивых словах. Киба, опускавшаяся на Уран, вещала девичьим голосом, «глубоким и бархатистым»:

«Наконец-то я прозрела! Вижу тусклый бордовый свет, мягкий такой свет бархатного оттенка. На Ариэле я видела у одной девушки такое платье – вишневого бархата...» Вот так! Красиво?.. И без тени иронии.

... Приходится согласиться с А. Громовой: к фантастике, действительно, на протяжении многих лет прикладывалась иная мерка, чем к произведениям прочих жанров. Из трех составляющих название жанра слов подчас меньший вес имело последнее – «литература». Эпитеты «научно» и «фантастическая» были чем-то вроде индульгенций. Используем старый пример, чтобы не распылять внимание читателя. Чересчур гипотетическое определение природы тяготения, данное Георгием Гуревичем в «Первом дне творения», редакторы сочли «допустимым», ибо рассказ – «фантастический». Безвкусную «красивость» «окупила» «научная проблематика». Плохие стихи были подарены герою, а редакторы XX века оказались куда менее требовательными, чем редактор предвидимого автором рассказа альманаха будущего. Рассказ опубликован в книге «Пленники астероида» (Детгиз, 1962) и в сборнике «В мире фантастики и приключений» (Лениздат, 1963), причем соседство с «Солярисом» С. Лема особенно оттеняет его «достоинства».

Но поговорим еще об одном виде произведений, который, по-видимому, можно назвать «фантастикой со взломом».

... Путешествие на планету Уам по милости ташкентского писателя С. Волгина («Звездный бумеранг», Гослитиздат УзССР, 1963) доверчивые любители фантастики проделали, подвергнув свою жизнь риску, ибо воздух на планете Уам более жидкий, чем на земле. Жизнь же, несмотря на это, там истинно райская. Во всяком случае, в том смысле, как представляет себе райскую жизнь ее описатель. Всю работу за тамошних людей исполняют тюти – прехорошенькие куклы-роботы с зелеными, как у радиоприемника, глазами. Им даже ничего не надо приказывать, только подумай: «надо то-то и то-то», и тютя все исполнит, даже потанцует, если лень самому.

Все люди на Уаме – обликом они походи на нас – трезвы и добропорядочны. Есть, правда, там свой грешник: прикладывается частенько к местному алкогольному напитку, но ведь то уамский художник-абстракционист! А все прочие ведут себя хорошо: много заседают, публично каются в ошибках, летают на антигравитационных машинах и поют классические романсы: «Я вас любил, любовь еще быть может, в моей душе угасла не совсем...» — ведь уамцы (или уамляне) с расстояния в пять световых лет издавна принимают передачи земных радиостанций и с интересом слушают про наше житье-бытье...

Первый уамский космический корабль, посланный к Земле, в районе Сихотэ-Алиня сгорел, как метеорит. Во втором тоже произошла накладка с атомарным двигателем. Однако космонавты, которые «рассчитывали на интеллектуальный контакт, обмен информацией», успели в познавательных целях украсть в Ташкенте верблюда, пару овец, двух спящих семиклассников – Володю и Агзама, вместе с кроватями, а заодно и американского туриста Паркера, который, конечно, в отличие от мальчиков, вел себя на чужой планете плохо, пил водку и приставал к уамским женщинам...

Появление на читательской орбите 105 тысяч экземпляров «Звездного бумеранга» — таково название сего поистине «фантастического» произведения – можно было бы сравнить с катастрофой космического плана. Однако, если нельзя предотвратить взрыва «сверхновой» звезды (на данном этапе развития науки, конечно), то появление первозданно невежественных «бумерангов» предотвратить можно. Просто к произведениям научно-фантастического жанра должны предъявляться столь же высокие требования, как и к любым иным произведениям прозы.

А. Громова права, ратуя за самое широкое обсуждение проблем научно-фантастического жанра, за разработку теории советской научной фантастики. Но, разбираясь в обширном литературном хозяйстве нашей научной фантастики, ничего нельзя оставлять незамеченным. И нельзя забывать, что из трех слов, которые составляют название этого жанра, главное слово – литература.

«Литературная газета» № 19 от 13 февраля 1964 года, стр. 3.

Пожалуй, нет ни одной статьи о научной фантастике, в которой не подчеркивалась бы необходимость писать «без скидок», создавать произведения по-настоящему художественные. Однако дальше общих фраз и нескольких случайных примеров дело обычно не идет.

А почему бы авторам научно-фантастических произведений и действительно не писать «без скидок»? Кто виноват в том, что научная фантастика (даже после того, как «лед тронулся») находится на весьма низком художественном уровне?

ВИНОВАТ ПАГАНЕЛЬ

Да, во многом виноват Жак-Элиасен-Франсуа-Мари Паганель. Как известно, он затеял спор с майором Мак-Наббсом о путешественниках, исследовавших Австралию. Паганель насчитал свыше пятидесяти путешественников и выиграл у майора карабин. Жюль Верн уверяет, что майор Мак-Наббс, лорд Гленарван и другие пассажиры «Дункана» с необыкновенным вниманием следили за рассказом Паганеля. По-видимому, так оно и было, ибо в ту пору даже образованные люди имели довольно смутное представление о географии. Да и не только о географии, но и об астрономии, физике, химии, горном деле, металлургии, транспорте... Образование той эпохи было направлено в иную сторону, прежде всего на изучение древних языков, древней истории, литературы, юриспруденции, богословия. Именно поэтому Жюль Верн открыл своим современникам науку. Именно поэтому главы-лекции в его романах читались взахлеб.

Прошло почти столетие с той поры, как Паганель выиграл карабин у Мак-Наббса. Но и сейчас научная фантастика перегружена «лекционными» материалами. Даже погибая, герой успевает произнести научно-популярный монолог... А ведь иными стали и средний уровень образования читателей, и сама направленность их знаний. Открыв роман, читатель уже с досадой пропускает очередную главу-лекцию. Да, в романе «С Земли на Луну» Жюль Верн посвятил изложению сведений о Луне целую главу. Для его современников эта глава была ничуть не менее интересной, чем приключения членов Пушечного клуба. Но сейчас распространением астрономических знаний занимаются и школа, и научно-популярная литература, и университеты культуры, и газеты, и радио, и кино... Так почему же, например, авторы недавно опубликованной повести «Страна багровых туч» Аркадий и Борис Стругацкие вновь применили устаревший, ненужный прием? Чуть ли не в самом начале повести вмонтирована пространная статья о Венере. Авторы так и говорят, что это статья из энциклопедии. По сухости языка и обилию цифр — это действительно энциклопедическая статья. Зачем она нужна в повести?

В выпущенном «Молодой гвардией» сборнике «Дорога в сто парсеков» есть рассказ молодого автора А. Днепрова «Суэма». Почти вся первая половина рассказа выдержана в духе научно-популярной брошюры. После нескольких таких страниц герой, наконец, создает электронную машину — и здесь, собственно, начинается рассказ. Причем рассказ по-настоящему интересный. В том же сборнике помещен и другой рассказ А. Днепрова – «Крабы идут по острову». На этот раз лекции нет. Технической стороне вопроса посвящено ровно столько, сколько необходимо для понимания происходящего. Герои действуют — и в действии проявляются их характеры, раскрывается идея рассказа. «Крабы идут по острову» — одна из бесспорных удач нашей фантастики. Автор сделал ставку на резко возросший со времен Жюля Верна культурный уровень читателей. И не ошибся.

МАШИНЫ И ЛЮДИ

Герои научно-фантастических произведений отнюдь не случайно страдают «лекциоманией». В современной фантастике складываются два направления. Многие авторы считают, что главное — показать науку и технику завтрашнего дня, сообщить возможно больше научно-технических сведений. Этим и объясняется обилие лекций.

В одном из номеров журнала «Знание – сила» опубликован рассказ А. и Б. Стругацких «Белый конус Алаида». Рассказ открывается таким эпиграфом: «Эмбриомеханика есть наука о моделировании процессов биологического развития и теория конструирования саморазвивающихся механизмов». Эпиграф весьма характерен, ибо весь рассказ представляет собой иллюстрацию к проблеме эмбриомеханики. Когда главными героями становятся саморазвивающиеся механизмы, то люди, естественно, отходят на второй план и изображаются с помощью незатейливых штампов. Например, надо показать бывалого человека. Как это сделать? Самое простое — внешним путем: бывалые люди могут не иметь рук, ног, глаз... Так это и делают Стругацкие во всех своих рассказах. «Неожиданно заныло в правом боку, там, где не хватало двух ребер» («Белый конус Алаида»); «...трех пальцев и половины ладони у секретаря не было» («Страна багровых туч») и т. п. Примечательно, что почти в каждом рассказе Стругацких ярко, подчас талантливо, описаны новые машины, а вот люди — в основном — отличаются количеством отсутствующих ребер...

Научные фантасты, работающие в другом направлении, хотят, чтобы главным оставалось чудесное человеческое сердце, а не чудесные машины. Здесь трудно не вспомнить о таких рассказах И. Ефремова, как «Белый Рог» и «Обсерватория Нур-и-Дешт». В обоих рассказах нет сногсшибательных научно-технических прогнозов. Фантастическая ситуация у И. Ефремова не самоцель, она лишь средство показать героев в необычной обстановке. В «Белом Роге» великолепно изображен поединок геолога с неприступной скалой. Человек побеждает скалу, совершает подвиг — и духовно преображается. О том, что открыто крупное месторождение олова, сказано очень скупо, хотя рассказ пронизан высокой романтикой исследований. Совсем иначе выглядел бы тот же сюжет в «научно-популярной» фантастике.

В 1958 году пулковский астроном Н. Козырев выдвинул новую гипотезу о природе времени. Одним из следствий этой гипотезы было утверждение, что время может превращаться в энергию. Сразу же появился научно-фантастический рассказ А. и Б. Стругацких, иллюстрирующий эту гипотезу. Однако теперь гипотеза Н. Козырева решительно отвергается учеными. Как же быть с рассказом? Ведь он, главным образом, состоит из таких рассуждений: «Энергия выделяется в виде «протоматерии» — неквантованной основы всех частиц и полей. Потом протоматерия самопроизвольно квантуется — частично на частицы и античастицы, частично на электромагнитные поля. А частично вступает во взаимодействие с окружающей средой...»

«Научно-популярная» фантастика иллюстративна. Ее герои — не люди, а научные гипотезы, машины, механизмы. Именно поэтому авторы заботятся не о выразительности языка, а о точности научной терминологии. Именно поэтому чисто литературные требования настолько занижены, что оказывается возможным опубликование «произведений», созданных школьниками.

ГЛАВНОЕ — ЧЕЛОВЕК

Молодой человек собирается объясниться в любви девушке. «Валентин исписал несколько больших листов, приготовив материал, по крайней мере, на два доклада». Нет, нет, «материал» — не о любви. Он посвящен... энергии приливов. В научной фантастике герой не может просто прийти к героине. Он должен принести ей доклад. Причем самой встрече будет отведено несколько строк, а изложению тезисов доклада — три страницы... К сожалению, это не пародия. Именно так объясняется в любви герой научно-фантастического романа Г. Гуревича «Рождение шестого океана» (Профтехиздат, 1960 г.) Пожалуй, нет более яркого примера фантастики научно-популярного толка, чем этот роман. Читаешь его — и создается впечатление, что ошибочно сброшюрованы две книги — художественная и научно-популярная. Лекции идут косяками. Герой мимоходом заезжает на гелиостанцию. Об этом сказано ровно две строчки, зато об использовании солнечной энергии «вообще» — четыре страницы. У героя есть «заветная тетрадь», он никому ее не показывает; разумеется, в этой тетради оказывается подробная классификация всех видов энергии. Роман пестрит таблицами и статистическими выкладками. Нет разве только номограмм и дифференциальных уравнений. Зато герои сделаны (иначе не скажешь) по несложному принципу «толстых и тонких»: «...он заметил прямо перед собой усмехающиеся физиономии — одну румяную, худощавую, другую толстую, с багровыми жилками на носу». А вот две девушки: «...одна статная, величавая, другая подвижная, как ртуть». Положительные герои тоже делятся на «толстых и тонких»... Один спокойный и скромный, другой — порывистый и не очень скромный...

Научная фантастика почти безлюдна. Это стало нормой. К этому привыкли. Автора, который приносит в издательство или редакцию рукопись научно-фантастического произведения, прежде всего спрашивают: «О чем это? Какая у вас новая научная идея?»

Столетие назад Жюль Верн написал «80 000 километров под водой». Современные подводные лодки с атомными двигателями обладают большей скоростью хода, чем «Наутилус». Они более автономны, несравненно лучше оборудованы навигационными приборами, могут оставаться под водой не несколько дней, а два-три месяца. «Наутилус» безнадежно устарел. Но капитан Немо по-прежнему учит молодежь любить родину, стремиться к знаниям, покорять стихии. Жюль Верн в большинстве случаев придумывал своих героев — исследователей, изобретателей, строителей. Наше время, наша страна богаты такими людьми. Каждый из них мог бы украсить рассказ, повесть, роман. А авторы научно-фантастических произведений — за редким исключением — упорно живописуют машины. Когда же дело доходит до людей, то с грехом пополам используются преклонного возраста литературные прообразы и незатейливые штампы.

Актуальная задача фантастики — решительно взять курс на человека. Пусть в фантастике будут новые научные идеи. Пусть авторы придумывают машины будущего. Но пусть все это будет фоном, декорацией, реквизитом. А играть должны люди.

Г. АЛЬТОВ

«Литература и жизнь» от 31 августа 1960 года, стр. 3.

Вот цитаты, предваряющие ее:

Глава 7:

— Уважаемый товарищ Кондратенков! Дирекция сельскохозяйственного питомника No 24 имени К. А. Тимирязева просит прислать 50 черенков быстрорастущих тополей...

Глава 8:

— В свою очередь, и Кондратенков послал туда из своего зауральского питомника партию черенков. И вот, желая как можно скорее вырастить деревья, сталинградцы привили присланные черенки на местные растения.

Глава 9:

— Сложнее всего было решить, что выбрать в качестве подвоя, чтобы не потерять ценных свойств черенков, привезенных с юга.

Что же сделала школьница Вера, тоже, кстати, получившая ранее для выращивания не семена, а черенки, в главе 10? Она срезала уже свой черенок через неделю после того как ее росток тополя начал расти. Понятно, что быстрорастущего тополя.

А теперь «сеанс разоблачения черной магии» — полная цитата, над которой критики-лесоводы иронизировали в своей рецензии:

— Этакая живучесть! — сказал он. — Этакое богатство жизненной силы! А мы в учебниках пишем: "Черенки тополя лучше всего брать с трехгодичных деревьев". Вот тебе и трехгодичный! Да знаешь ли, что ты, курносая, наделала? Ведь ты же решила головоломку, над которой я бьюсь уже полгода!..

Так, что граждане соврамши. Кондратенков не просто черенку удивился, а тому, что этот выживший черенок взят от ростка, которому – неделя, ведь рекомендуется отрезать черенок только от одервеневшего стебля (напоминаю, что это фантастическая повесть о сверхбыстрорастущем тополе).

Надо полагать, рецензенты – истинные мичуринцы-лысенковцы, пытавшиеся высечь примазавшегося ГУРЕВИЧА (кстати, о тех же черенках пишет коллега Ny, явно, лысенковцем не являющийся).

А вот другой кусок из рецензии:

— Трудно сказать, зачем в повести фигурирует студент Лева... Если автор хотел показать, как советские студенты дорастают до ученых, тогда почему этот лева не помогает ученым, а вредит им, тайком поливая подопытные растения химическим составом – бамбукидином; в итоге растения гибнут, и результаты опытов ученых летят на ветер.

По прочтении можно предположить, что студент Лева вредит сознательно. Но откроем повесть ГУРЕВИЧА:

— Иван Тарасович, я знаю, из-за чего погибли деревья. Дело в том... дело в том, что я добавил в удобрения бамбукидин.

Речь идет о давнишнем изобретении профессора Рогова — о сильно действующем составе, который иногда ускорял рост бамбука, а иногда отравлял растения.

Парень, оказывается, веря во всемогущее лекарство Рогова тайком обрызгал наши растения раствором бамбукидина. Он понимал, что Кондратенков запретил бы это, но, безгранично веря в каждое слово Рогова, юноша решился действовать на свой страх и риск, заранее смакуя нашу радость, удивление и свое торжество.

На деле вышло иначе. Под действием бамбукидина отдельные ткани деревьев начали усиленно разрастаться за счет соседних клеток, листья съели ствол, и растения погибли.

(Профессор Рогов – тоже не враг, научный оппонент Кондратенкова, изучающий быстрый рост бамбука в надежде этот феномен роста перенести на отечественные деревья)

Апофеозом рецензии являются следующие слова:

— Наши ученые – биологи и лесоводы, выполняя постановление правительства о лесоразведении, решают вопрос о произрастании дуба, этой главной и незаменимой породы во всех степных и лесостепных районах европейской части СССР, и сосны (на песчаных территориях), а вот Г.Гуревич, видимо, считает, что разведение дуба и сосны – это не научная проблема, что надо выращивать не эти древесные породы, а тополь. Причем тополь быстрорастущий – «стремительный».

Эта цитата красноречиво сама о себе говорит. Но и она лжива:

— Разобраться в потоке писем с мест было уже не под силу одному человеку, и поэтому Иван Тарасович оставил себе только работу с тополями. Быстрорастущими лиственницами занимался профессор Трофимов из Тимирязевской академии, быстрорастущие сосны взял себе профессор Гаврилов, а дубы и орехи Субботин на Украине (глава 8).

Повесть – все же не научный трактат. Было у рецензентов и верное замечание:

— Тополь – одна из недолговечных и влаголюбивых пород. Он не может быть использован для степного лесоразведения. Если он кое-где и встречается в степи, то только на увлажненных землях или на супесях с близкими грунтовыми водами. Что же кается быстрорастущего тополя – «стремительного», то для его роста влаги потребуется в несколько раз больше, чем даже для тополей, реально существующих.

Но дело в том, что ГУРЕВИЧ знал об этих проблемах и упоминает их в повести в 9 главе: и о сердцевинной гнили — главном биче тополей, которая и создала тополю репутацию недолговечной и неустойчивой породы, и о том, что тополь в течение своей жизни высасывает из почвы огромное количество влаги. Он не невежда, который пишет о том, в чем не разобрался.

Более того, у книги был рецензент-лесовод, который заранее о все эти проблемы пояснил. Вот что пишет Георгий Иосифович в своей автоментографии «Приключения мысли» (Глава 3 «Русло фантазий»):

— Одна из первых моих повестей была написана о быстрорастущих деревьях. Тополя мои поднимались в полный рост за одно лето, словно бамбук какой-нибудь. И рецензент, очень даже знающий и доброжелательный лесовод, в Сокольники я к нему ходил на опытный его участок, написал, что повесть моя полезна, но чересчур фантастична. Рост на метр в год был бы достаточным достижением. Главное препятствие — непомерный перерасход воды. Дерево тратит примерно тонну воды на килограмм сухого веса. Мне к каждому сеянцу пришлось бы целый канал подводить. Сокрушительно! Рукопись гибла, фантастика исчезала. Метр в год — есть о чем писать! Я кинулся к справочникам, и вскоре узнал, почему расходуется так много воды. В основном она идет на транспирацию, на испарение, а испарение нужно, чтобы дерево не сдохло от жары, микроклимат поддерживало. Но ведь нормальное медленно растущее дерево поддерживает этот микроклимат десятки лет, а мое-то фантастическое выростало за три месяца. Стало быть опровергающая формула в данном случае неуместна. Это я запомнил твердо: специалисты не ошибаются в цифрах, подсчеты их проверять не надо. Надо проверить, уместна ли формула в данном чрезвычайном случае.

Я не знаю, прав ли ГУРЕВИЧ в этом конкретном случае, но он в курсе проблем лесной селекции, и на каждую из них дал свою формулу объяснения. А вот рецензенты-лесоводы оказались передергивающими шулерами.

И этими рецензентами все не ограничилось. 14 февраля 1952 года в «Известиях» появился фельетон Владимира ОРЛОВА «Шагающий саксофон», который опирался на рецензию СОКОЛОВА и ЖЕЛЕЗНОВА:

— Она называется—"Тополь стремительный". Материал для этой научно-фантастической повести, по свидетельству специалистов, высосан из пальца.

Немудрено, что в противовес реальным планам советских ученых, напряженно решающих вопрос о выращивании дуба и сосны, Г. Гуревич выдвигает на этот же период свой контрплан, опирающийся... на тополь.

Немудрено, что в противовес реальной деятельности советских людей, создающих лесные полосы в упорном труде, герои повести Гуревича выгоняют лес с такой же легкостью, с какой фокусник вынимает из цилиндра пару голубей или яичницу.

Немудрено, что с понятиями агротехники Г. Гуревич обращается так свободно, как марк-твеновский редактор сельскохозяйственной газеты.

Немудрено, что под видом замечательных открытий будущего герой повести утверждают азбучные истины. Но "научному" прогнозу автора, этак лет через пять один из героев повести совершенно случайно сделает важное открытие. Он найдет, что тополь размножается черенками. Но ведь испокон веков известно, что воткни в сырую землю тополевый кол, и он пустит корни. Вот как получается, когда научные открытия высасываются из пальца: хотел шагнуть на пять лет вперед, а на самом деле отступил на тысячу лет назад.

То есть эти слова фельетона про «Тополь стремительный» (в нем говорится и о других произведениях ГУРЕВИЧА) целиком сформированы на лжи.

А вот кусок из статьи главного редактора журнала «Техника-молодежи» Василия ЗАХАРЧЕНКО «К разговору о научной фантастике», опубликованной во втором номере журнала «Октябрь» за 1953 год:

— Содержанием повести автор сделал борьбу между двумя советскими учеными — Роговым и Кондратенковым, работающими над проблемой убыстрения роста деревьев... Советских ученых автор показывает истеричными, подловатыми, преисполненными мелкого самолюбия, нетерпимыми к мнению своих коллег. Ученые у ГУРЕВИЧА выглядят кустарями-одиночками, оторванными от научных коллективов, от больших научно-исследовательских институтов. Дело селекционирования пород быстрорастущих деревьев предстает в повести как частное дело Кондратенкова и Рогова.

Создается впечатление, что ЗАХАРЧЕНКО повести не читал. Ведь вот как прямо в ней сказано:

— Успехи Кондратенкова были очевидны. Прослушав очередной ежемесячный отчет, начальник управления принял решение передать Институту быстрорастущих лесов целую систему опытных дач. Они были рассеяны от Молдавии до Урала, повсюду, где росли полезащитные полосы. Кондратенков оказался во главе огромного дела руководителем нескольких институтов.

У Рогова, конечно, не такие объемы, но тоже под его руководством сельскохозяйственная опытная лаборатория, где он работает с коллективом.

Или вот другой фрагмент из ЗАХАРЧЕНКО:

— Казалось бы, естественно для автора попытаться ярко и увлекательно рассказать о той грандиозной работе по созданию лесных полос, которая развернулась в нашей стране. Однако читатель найдет в книге только беглые упоминания об этом.

Но как раз об этой грандиозной работе и говорится в «Тополе стремительном». Причем главы, в которых Кондратенков взаимодействует буквально с сотнями и тысячами помощников, увлеченных выращиванием тополей – от школьников до ученых – самые увлекательные в повести. В них есть молодая энергия и мечта людей, действительно занимающихся творческой созидательной работой, как пафосно это ни звучит.

«Тополь стремительный» не является шедевром, эта повесть не пережившая своего времени. В какой-то мере она ученическая для Георгия ГУРЕВИЧА, нарабатывавшего свой стиль. Но три вышеназванных рецензента не оценивали ее с точки зрения художественной. Похоже, перед ними изначально стояла задача обличить.

Через несколько лет после выхода повести Георгий ОЗОЛИН и В.М.РОВСКИЙ из Среднеазиатского НИИ лесного хозяйства назвали свой новый гибрид тополя – «Стремительный».

P.S. Коллеги, просьба: если у кого-то есть текст, фото или скан нижестоящих публикаций, пришлите, пожалуйста:

Сазонов А. Халтура под маркой фантастики — Культура и жизнь. – 1947 год. — 31 декабря

Мошнов Б. Рецензия на Георгий Гуревич «Тополь стремительный» — Смена (Л.). — 1951. — 7 декабря

Год спустя ГУРЕВИЧУ вновь заказали обращение академика – на этот раз к 200-летию Московского Университета, в связи с чем встреча с Владимиром ОБРУЧЕВЫМ все же состоялась. Но после того, как текст был уже написан.

После обращения, опубликованного в 1 томе ДЭ, Георгия ГУРЕВИЧА пригласили в редакцию «Детской энциклопедии», чтобы и другие тома снабдить подобными вступлениями. Он, по его словам, написал несколько, но все они не произвели такого впечатления. Зато познакомился с другим академиком — Игорем Васильевичем ПЕТРЯНОВЫМ, редактором 3 тома «Вещество и энергия» второго издания ДЭ: «Для него я делал много работ, главным образом «литературных записей».

Непосредственно под своей фамилией – Г.И.ГУРЕВИЧ — он успел опубликоваться во втором томе "Земная кора и недра Земли. Мир небесных тел" первого 10-томного издания научно-фантастический очерк "Межпланетные путешествия", в следующие издания не вошедший.

А во втором издании 1965 года он фигурирует только в одной статье ДЭ из 3 тома «Разберемся в размерах».

Зато в книге академиков и героев соцтруда Игоря ПЕТРЯНОВА и Николая СЕМЕНОВА «Неведомое на вашу долю» (Библиотечка Детской энциклопедии «Ученые – школьнику»), вышедшей в 1974 году в издательстве «Педагогика», указано "Литературная запись Г. ГУРЕВИЧА". А первая треть этой книги совпадает – один в один – с обращением к читателям Николая СЕМЕНОВА, с которого начинается 3 том второго издания Детской энциклопедии:

— Здравствуйте, люди будущего!

Действительно, иначе вас не назовешь. Вы и есть люди будущего — сегодняшние школьники, студенты 70-х годов, специалисты 80-х, доктора и академики XXI в.

В ряде биографий Георгия ГУРЕВИЧА, включая фантлабовское (надеюсь, теперь поправят), сказано, что он — автор научно-популярных книг «Неведомое на вашу долю» (1975) и «Птица будущего» (1979)».

Официальными авторами «Неведомого...» все же являются академики ПЕТРЯНОВ и СЕМЕНОВ, а вот «Птица будущего» — это опечатка, источником которой является справочник «Писатели Москвы» (М.: Московский рабочий, 1987):

На самом деле имеется в виду очередная книжка Библиотечки Детской энциклопедии «Ученые – школьнику» под названием «Пища будущего». Ее официальными авторами являются герой соцтруда и академик Александр НЕСМЕЯНОВ и доктор химических наук, профессор Василий БЕЛИКОВ. Г. ГУРЕВИЧ указан как автор «литературной обработки».

Чем же отличается «литературная запись» от «литературной обработки»? Обычно в первом случае литератор разговаривает с «авторами» и сам пишет текст на этой основе, а во втором — обрабатывает уже написанный текст. В этом втором случае обработчик указывается (обычно не указывается) только в том случае, если объем его работы оказался немалым.

В 3 томе Детской энциклопедии остался еще один след от Георгия ГУРЕВИЧА. В соседних томах ДЭ есть неизменная рубрика – биографии деятелей, связанных с тематикой тома. Вот например:

Но в 3 томе таких биографий нет. Вновь обратимся к автоментографии «Приключения мысли»:

— Для очередного издания "Энциклопедии" Игорь Васильевич затеял снабдить свой том коротенькими биографиями знаменитых физиков и химиков. Составил список — тридцать имен — и даже расписал, кому сколько строчек отвести: десять... двадцать... максимум Менделееву — две странички на машинке... Я взялся, хотя работа была очень трудоемкая. И попытался я, втискивая в прокрустовы десять-двадцать строчек, внятно и лаконично написать, которая стадия исследования шла и что именно открыл данный великий человек, почему именно его способности, его склонности и характер способствовали открытию. Написал. Втиснул в предписанные строки. Урезывал фразы, подыскивал самое лаконичное изложение. ПЕТРЯНОВ одобрил, он вообще верил в меня. А потом все тридцать биографий забраковал главный редактор «Энциклопедии», некий зам. министра. По его мнению я «панибратски» отнесся к великим ученым. Надо было просто написать, что великий сделал такое-то великое дело.

Биографии в 3 том не вошли, а так как время поджимало – надо было книгу сдавать – уже не было время заказывать биографии кому-то другому. А ГУРЕВИЧ продолжил работать с этими биографиями:

— Три десятка биографий, три десятка фактов, их можно было разложить по порядку. Картина научного труда встала передо мной во всей последовательности и многообразии... Увидел, что бывают для ученых тяжкие годы, но бывают и легкие, когда открытия сыплются, как яблоки на Ньютона. Увидел, что иногда надо кропать, а иногда и мечтать. И увидел главное, что открытие — достижение коллектива, иногда дружелюбных, а иногда и враждующих ученых, иной раз совсем незнакомых, разбросанных по разным странам и разным эпохам, даже друг о друге не слыхавших вообще. И решил я написать об этом роман, научно-фантастический, конечно.

Так появилось «Делается открытие» — «Повесть в 12 биографиях».

Дружба с академиком не прерывалась и далее: Игорь ПЕТРЯНОВ многие годы был главным редактором журнала «Химия и Жизнь», с которым Георгий ГУРЕВИЧ активно сотрудничал в 70-х годах.

Что же касается так называемой работы «литературным негром» — она продолжалась. А в 50-е и 60-е у ГУРЕВИЧА сложилась репутация автора, который может написать от имени чуть ли не любого ученого, понятно, встретившись с ним, адекватный текст:

— В середине 1955 года мне позвонил Анатолий Аграновский, тогда он ведал отделом науки в «Литературной Газете», и предложил написать статью о кибернетике за известного философа профессора КОЛЬМАНА. Конечно, КОЛЬМАН и сам мог бы написать, но ему было некогда, он готовил большой очерк для «Вопросов Философии», а «Литературка» хотела высказаться раньше. Меня же в редакции знали, я уже завоевал репутацию мастера писать статьи за ученых.

Кстати, все эти встречи с ведущими учеными страны дали толчок к размышлениям, которые в конечном итоге сложились в книгу «Лоция будущих открытий», которую Георгий ГУРЕВИЧ считал своей главной книгой.

— Михаилу ФРУНЗЕ рассказали, что в Москве находится имущество, лабораторное оборудование и библиотека Рижского политехнического института, эвакуированного в Москву в 1915 году, когда Риге грозило вторжение германских войск. ФРУНЗЕ написал письма ЛУНАЧАРСКОМУ, ПОКРОВСКОМУ, попросил своих друзей узнать о настроениях руководителей института — как они отнесутся к возможному переезду института в Иваново-Вознесенск? Через месяц ФРУНЗЕ сообщили: «Приезжайте в Москву»...

Дней через пять в зале немецкого клуба на Софийке должны были собраться члены правления, профессора и студенты. ФРУНЗЕ знал, какие разговоры шли среди них. Одни считали, что пройдет какое-то время, немцы уйдут из Риги, Латвия станет самостоятельным государством. Можно будет жить припеваючи...

Профессор ГУРЕВИЧ, успевший побывать в Иваново-Вознесенске, рассказал ФРУНЗЕ, как его коллеги смеялись, узнав названия районов города и «проспектов».

— Особенно их развеселили Рылиха, Хуторово, Ямы, Путанка. А когда я сказал, что главную вашу улицу осенью надо переходить вброд, они уже не смеялись, — добавил ГУРЕВИЧ.

А вот еще один фрагмент:

— На другой день советник германского посольства в Москве долго сочинял бумагу с протестом графа фон Мирбаха народному комиссару иностранных дел РСФСР:

«По имеющимся в Германском посольстве сведениям, общее собрание членов правления, профессоров, преподавателей и некоторой весьма незначительной части студентов под влиянием агитации постановило не возвращаться в Ригу и согласилось на переезд в город Иваново-Вознесенск. Я уполномочен принести по данному поводу протест и обратить ваше внимание…»

Внимание обратили на другое: имущество бывшего Рижского, ныне Иваново-Вознесенского, политехнического института разбросано не только в разных концах Москвы — в Сокольниках, на Ходынке, но даже в других городах, в частности в Нижнем Новгороде, где на пристанских складах лежали ящики с книгами из огромной библиотеки.

Это особенно волновало профессора ГУРЕВИЧА, главного энтузиаста переезда в Иваново.

Не буду говорить об исторической точности романа в целом – там есть вопросы, но данный эпизод достоверен.

К этому времени в Москве находилось около ста профессоров и преподавателей РПИ и около 1500 студентов, из которых только 25% являлись уроженцами Прибалтики. В Москве тогда существовало «Общество инженеров, окончивших РПИ». Председателем его правления был видный общественный деятель и крупный инженер, выпускник РПИ 1889 года, до революции – директор Товарищества Русско-Американского нефтяного производства (в советское время — Кусковский химзавод) Семен Григорьевич ГУРЕВИЧ (1864- ноябрь 1918-го). Вот его фото из фондов Государственного архива Ивановской области:

Через некоторое время после описываемой встречи, 3 июня 1918 года, на чрезвычайном заседании исполкома Иваново-Вознесенского Совета рабочих депутатов был сформирован "Комитет по учреждению ИВПИ": председателем стал ФРУНЗЕ, заместителем – Семен ГУРЕВИЧ. Параллельно ГУРЕВИЧ возглавил учебно-организационную комиссию, которая занималась подбором профессорско-преподавательского состава и проводила другую подготовительную работу к началу учебных занятий (обо всем этом подробно рассказывает книга «Из «золотого фонда» Ивановского государственного химико-технологического университета», вышедшая в Иваново в 2005 году).

6 августа 1918 года Владимиром ЛЕНИНЫМ был подписан Декрет об учреждении в Иваново-Вознесенске политехнического института (ИВПИ) — первого высшего технического учебного заведения, созданного советской властью. Создан он был на базе Рижского политехнического института.

Для московских преподавателей губисполкомом был выделен специальный комфортабельный профессорский вагон, который курсировал раз в неделю из Москвы в Иваново-Вознесенск и обратно.

В сентябре 1918-го Семен ГУРЕВИЧ стал профессором ИВПИ по кафедре химической технологии. А в ноябре у него случился инфаркт.

Иосиф Семенович ГУРЕВИЧ

Как пишет в «Записках социально опасного» Георгий ГУРЕВИЧ, «после смерти деда отцу пришлось туго. Он был еще студентом, но уже завел двоих детей. В семье была еще жена-художница, без заработков, мать… и еще кухарка [надо полагать, оставшаяся от деда – mif1959]. В голодные годы было просто голодно...

Отец кончил МВТУ в 1921 году, стал архитектором, мать – стенографисткой. С работой было трудно. Всюду буквы РЭ – режим экономии. Мать уволили, потому что нельзя было в одном учреждении служить мужу и жене – есть семьи, где все безработные... Копейки были на счету, подарки редки. Летние поездки, после долгих споров и неосуществленных планов, кончались отправкой в Одессу на полное иждивение к другому деду, материнскому».

И далее:

— Мой отец расцвел, когда начались стройки – с началом первой пятилетки. До того он проектировал таможни, теперь города – Новокузнецк, Прокопьевск, Кемерово, позже Саратов. Из второсортной, ущемленной категории служащих он перешел в привилегированное сословие ИТР (инженерно-технических работников).

Вот как о нем сказано в ЕЖЕВИКЕ — Академической Вики-энциклопедии по еврейским и израильским темам:

— Иосиф Семенович ГУРЕВИЧ (1890, Витебск, Россия – 1956, СССР). Русский и советский архитектор, еврейского происхождения.

Иосиф Семёнович ГУРЕВИЧ в 1921 окончил арх. факультет МВТУ. Был главным архитектором треста Горстройпроект Наркомтяжпрома.

Основные работы: проект планировки и застройки г. Прокопьевска (1934), генплан Сталинска (ныне Новокузнецк, 1935).

ЕЖЕВИКА не точна: в 1921 году архитектурного факультета в Московском высшем техническом училище (МВТУ) не было. Было архитектурное отделение инженерно-строительного факультета. И отделение, и факультет появились в МВТУ в 1918 году. Первые наборы на факультет включали в себя большой процент студентов с различных курсов эвакуированного в Москву в годы первой мировой войны Рижского политехнического института (подробно об этом — статья С.ВОДЧИЦ «Творческие школы МВТУ» в журнале «Высшее образование в России» № 5 за 2002 год). Так что, скорее всего, Иосиф ГУРЕВИЧ был в 1917 году недоучившимся студентом РПИ, который в свое время окончил и его отец.

Да и в том, что Иосиф ГУРЕВИЧ был главным архитектором треста Горстройпроект, — тоже есть сомнения: в разных источниках таковыми называют Ивана ЖОЛТОВСКОГО и Виктора ВЕСНИНА — архитекторов совсем другого уровня. Насчет Саратова — тоже не удалось найти подтверждения. А вот в связи с проектированием Сталинска Иосиф Семенович дважды упоминается в монографии «Советское градостроительство. 1917–1941». Как руководитель группы архитекторов, которым после некоторых разногласий по поводу решений немецкого архитектора Эрнста МАЯ поручили сделать новые проект планировки города. Вот один фрагмент:

— В 1933 г. проектирование было передано под руководство И.С. ГУРЕВИЧА, и в 1934–1936 гг. проектные работы велись в специальной мастерской Горстройпроекта по городам Кузбасса (рук. И.С. ГУРЕВИЧ, арх. Л.М. Букалова, А.С. Смолицкий, Т.М. Дружинина, Л.М. Гершкович).

А вот второй:

— Так, автор проекта планировки Сталинска архитектор И.С. ГУРЕВИЧ на заседании НТС в феврале 1935 г. особенно подчеркивал отход от маевских принципов: «МАЙ, безусловно, разграфил бы вертикальными и горизонтальными линиями всю эту территорию. Мы идем иначе». Но в результате, как отмечали эксперты, «Горстройпроект немного перегнул палку в этом направлении и сильно подчеркнул диагонали».

А вот фрагмент из статьи в журнале "Архитектура СССР" №1 за 1936 год:

Помимо общего проекта планировки, Иосиф Семенович спроектировал позже в Сталинске-Новокузнецке несколько конкретных стоящих до сих пор объектов. В частности, он проектировал детские сады. В 2012 году о нем даже появилась статья в газете «Кузнецкий рабочий» под названием «Детскосадиковский» архитектор ГУРЕВИЧ».

Журналист и адвокат Вячеслав ПАНИЧКИН пишет здесь о нем иронически:

— Тогда, на рубеже 1920-1930-х годов, ГУРЕВИЧ был большим конструктивистом, чем сам Май, и более убеждённым поклонником солнца, чем все три брата Весниных вместе взятые. Не солнцепоклонником, конечно, в смысле почитания египетского бога Ра или славянского бога Ярило, а приверженцем максимальной инсоляции жилых помещений, то есть их солнечного освещения.

ГУРЕВИЧ яростно критиковал Эрнста МАЯ за якобы неразумное использование солнца — дескать, у немца не хватило воли довести меридианальный принцип расстановки домов до логического конца, и он располагал свои дома не строго по оси север — юг, как следовало бы, а под некоторым градусом, дабы застраивать Соцгород по направлению, указанному заложенными ещё до него домами проспекта Энтузиастов.

А крыши домов ГУРЕВИЧ прямо-таки отказывался видеть иными, чем плоскими: по его замыслу, каждая крыша должна была стать солярием для принятия на ней пролетариями солнечных ванн.

Кстати, именно из-за инсоляции состоялся и предыдущий спор архитекторов Горстройпроекта с теми же маевцами по поводу проекта соцгорода Тыргана в Прокопьевске (Кузбасс) в апреле 1933 года (цитата по статье «Влияние региональных условий на проекты соцгородов Западной Сибири» в № 54 (Июнь 2016) издания «Архитектон: известия вузов»:

— Преемники Э. МАЯ также применили здесь строчную застройку. Чтобы увязать жилые дома с рельефом, они взяли «угол наклона» кварталов в 30 градусов от меридиана. На возвышенности Тырган (на языке местных народов «Ветродуй» или «Гора ветров») господствующие в Западной Сибири юго-западные ветры достигали ураганной силы... Соответственно, при обсуждении проекта вопросам ветрозащиты соцгорода было уделено особое внимание.

Один из экспертов, профессор К.В. Войт, предлагал развернуть часть жилых домов поперек господствующих юго-западных ветров, чтобы создать ветрозащитный заслон. Автор проекта архитектор И.С. ГУРЕВИЧ возражал: тогда на юго-запад придется перенести кухни, «которые не боятся ветров», а «на северо-восток будут выходить жилые комнаты». С точки зрения инсоляции «такое решение было бы неправильно». Поэтому «мы решили повернуться к солнцу и избегать ветров, неприятного продувания жилых комнат».

В проекте влияние ветров учитывалось иначе. Как говорил ГУРЕВИЧ, проектировщики защищают квартал при помощи зеленых насаждений, «которые посажены для того, чтобы внутри квартала ветер не дул бы насквозь». Для этого «мы старались создать в кварталах лабиринт [из зелени], мешающий движению ветра». Напротив, «НТС думает лишить здание солнца и [этим квартал] запереть от ветра» .

В 1936 году архитектурно-планировочная мастерская №1 Наркомпроса РСФСР (архитекторы А. РЕПКИН, И. ГУРЕВИЧ) подготовила генеральный план развития города Алма-Аты, утвержденный 16 марта 1937 года СНК КазССР (обратите внимание на иной наркомат: вот, похоже, откуда потом появились проекты детских садов). Правда, есть источники (их меньше), где утверждается, что генплан готовила архитектурно-планировочная мастерская №1 Наркомхоза РСФСР, но с теми же А.И.РЕПКИНЫМ и И.С.ГУРЕВИЧЕМ.

В июне 1937 года Николай БУЛГАНИН, на тот момент председатель исполкома Моссовета (через месяц он будет назначен председателем Совнаркома РСФСР), на Первом Всесоюзном съезде советских архитекторов после слов, что сроки планирования должны быть реальными – 5-10 лет пошутил по поводу этого генплана Алма-Аты:

— Недавно я получил книжку от председателя горсовета города Алма-Аты. Замечательно люди работали, составили генеральный план реконструкции г. Алма-Ата. Генеральный план реконструкции г. Алма-Ата разработан на 25 лет – перехватили товарищи (Смех в зале). Важно и существенно, чтобы наши планы были реальными планами, планами большевистскими (Аплодисменты) (речь цитируется по публикации в журнале «Архитектура СССР» № 9 за 1937 год).

Параллельно, Иосиф ГУРЕВИЧ состоял в комиссии городского совета Алма-Аты для определения места под зоопарк, составления его плана и сметы. Потому что «с культурным ростом Казахстана является большая необходимость в организации зоопарка — учреждения, которое сыграет большое научно-культурное значение для всего края, тем более что Казахстан богат всеми объектами животных и птиц, которые идут на снабжение зоопарков всего Союза». Итоги было поручено представить на рассмотрение президиума горсовета 19 февраля 1936 года.