Ее бабушка Мария Ромли – эмигрантка из Ирландии, не умела читать и писать. Родившаяся в Америке мама смогла закончить шесть классов муниципальной школы, и бабушка считала чудом и огромным достижением семьи, что внуки ее родились от грамотных родителей. Упорно и последовательно она внушала своим дочерям и внукам мысль о ценности образования, хотя и не могла сформулировать ее так четко, как ее младшая дочь Кэти – мать Фрэнси. Мечту о лучшей жизни для детей эти увидительные женщины связывали не с богатством, а именно с образованием, с развитием внутренней культуры человека, его духовного начала.

Каждый герой книги выписан мастерски, даже эпизодическим персонажам придана индивидуальность, собственная манера речи, собственное виденье мира, которое приоткрывается хотя бы немного. Поэтому повествование получилось необыкновенно живым. Мы видим Бруклин в первые десятилетия двадцатого века, быт небогатых семей, их борьбу за выживание, когда на счету оказывается каждый пении, люди недоедают, балансируют на грани нищеты в тяжелые времена, но живут, рожают и растят прекрасных детишек, радуются хорошим моментам в жизни, любят, страдают, анализируют настоящее и размышляют о будущем.

Женщины семьи Ромли (бабушка, мать и две тетки Фрэнси) — это что-то особенное. Именно на таких женщинах мир держится. От них юная Фрэнси переняла пытливый ум, склонность к размышлениям и силу духа.. Когда Мария Ромли ушла из жизни на восемьдесят шестом году, зять ее, в семье которого она жила последние свои годы, сказал: "Я буду скучать по ней. Это была великая леди".

Мария Ромли умела понимать людей и принимать их недостатки, жить сегодня, но и думать о будущем. Неграмотная крестьянка, она научила дочерей жить осмысленно, выделять действительно важное, ценить мелочи, любить своих близких, никогда не сдаваться и быть счастливыми, несмотря ни на что. Последнее качество — самое удивительное в этих женщинах. Их внутренняя сила и радость жизни вызывают восхищение. Немного жаль, что Бруклин, в котором они живут, уже растворился в дымке времени.

Книга замечательная. Из прочитанного в прошлом году одна из лучших.

А получилась иллюстрация к некоторым библейским постулатам. Создателю слова попытались придать статус аватары бога, а сугубо прагматическому методу внутренней концентрации с целью внесения микроизменений в личную реальность посредством направленного волевого импульса придать статус религии. Для общества потребления метод Вардлина Стюарта действительно имел значение, сравнимое с ролью божественной доктрины в мистифицированном обществе далекого прошлого. Вардлин применял свой метод только к сугубо практическим вопросам жизни: улучшить бизнес, привлечь желанного сексуального партнера, получить какой-нибудь небольшой и вполне достижимый для конкретного человека плюсик к житейской карме.

Никакой мистики метод Вардлина не содержал, он лишь помогал человеку четко сформулировать желание и подсознательно настраивал на соответствующее поведение. Но люди жаждут чуда, им непременно нужен кумир. Процесс вышел из-под контроля, и Вардлин неожиданно для себя оказался в роли то ли сумасшедшего пророка, то ли еще одного апостола Савла, то ли Антихриста. Кому как больше нравилось. И с этого момента герой и его нечаянное создание зажили отдельными жизнями, хотя и тесно связанными.

Вардлин прошел длительный и сложный путь внутреннего развития, искушения, полубезумия, утраты смыслов и целей и их повторного обретения. И прошел его, как подобает современному человеку, желающему получше обустроиться в жизни. Если на стадии восхождения к вершинам духовные и психологические моменты играли ведущую роль, на пике приоритетной эмоцией оказался страх, то на стадии разделения создателя и создания материальное очень грамотно было увязано с эмоциональным.

Я ни в коем случае не хочу сказать, что это плохо, нет. Герой действовал именно так, как и должен был действовать человек его времени, воспитания и образа жизни. В слове он главным приоритетом установил любовь и сумел защитить ее от разгула безумного фанатизма и криминала. Но при этом не впал в крайность отрицания всего достигнутого. Состояние, материальная независимость были сохранены в полной мере. Вардлин Стюарт — не пророк и не Антихрист. Он — человек, осуществившей американскую мечту. Он сумел добиться успеха и вовремя уйти, сохранив достигнутое и не потеряв себя.

Созданный им молитвенник, то есть свод текстов для внутренней целевой концентрации, вряд ли нужно называть именно американским. От такого инструмента, подтвердившего свою эффективность примерами из жизни конкретных людей, не откажутся ни в одной стране мира. И в этом тоже нет ничего плохого, если без фанатизма.

«До тебя так ничего и не дошло», — презрительно бросает Вероника в лицо растерявшемуся мужчине, с которым не виделась сорок лет. И я прекрасно понимаю этого мужчину, потому что то, что выяснилось в финале, до меня тоже не дошло, пока открытым текстом не сказали. А вот когда сказали, вся ситуация развернулась в несколько иной ракурс.

Человека грызла совесть за совершенный, может быть, где-то и подленький поступок. С годами всё отошло на дальние планы бытия, забылось, пригладилось. А тут снова вернулось в первозданной безобразности. Стыдно человеку и перед теми, кого обидел, и перед самим собой. Постаревшая обличительница ведет себя так, как будто он виноват. И он соглашается с этим. И я как читатель тоже соглашалась, что виноват, хотя столь трагических последствий нельзя было предугадать. А получается-то совсем другое. И возникает вопрос: с какой стати женщина из прошлого в чем-то обвиняет его. Именно его, а не кого-то другого, чьи поступки гораздо ближе в свершившейся трагедии. Если, конечно, здесь вообще уместно кого-то обвинять.

Судьба некоторых героев оказалась не совсем обычной. Не все они проявили себя как люди безукоризненной нравственности или душевной силы. Хотя в целом каждый из них — обыкновенный человек, в котором хорошее и дурное перемешано примерно поровну. Просто так сложилась жизнь, что кто-то прожил относительно благополучную судьбу, а кому-то выпало испытание. Претензии Вероники к герою выглядят совершенно нелепо. Его самоедство — тем более.

Без финальной рокировки — да, есть за что винить себя. Пусть невольно, но повлиял на жизнь других людей, может быть, даже навредил, хотя это не факт. А когда прочитана вся книга, возникает удивление. Воспоминания, переживания, упреки, сожаления, — и всё это перед кривым зеркалом. Искажением и недомолвками можно показать возможные последствия какого-либо поступка, но ведь это лишь вероятность, одна из многих. Она не изменяет того, что произошло на самом деле.

И получается, что большую часть книги герой переживал (или пережёвывал) заблуждение. Интересно, со вкусом, с множеством отступлений в философию, историю, литературу, сравнительную психологию, рассуждения на разные темы общего плана, но оперируя при этом существенно искаженными вводными. Как читатель, я чувствую себя обманутой. Хотя и провела время с этой книгой не без удовольствия, потому что она интересна как источник авторского текста и размышлений героя вне связи с сюжетом и конкретными судьбами. Именно вне связи, потому что в конкретных судьбах и линиях сюжета явно проступает подростковая рефлексия, странная и даже жалкая применительно к людям взрослым и, по большому счету, вполне состоявшимся...

Букеровская премия такому роману слегка озадачивает и одновременно придает книге дополнительный интерес, показывая психологию людей на другом краю географии.

Он прикидывается тем, кем князь Мышкин был на самом деле. А в дураках оказывается главный герой романа Виктор, сопоставимый, пожалуй, с Рогожиным, хотя и очень условно, ибо масштаб личности не тот. Вывернутый наизнанку идиотизм оказывается тщательно закамуфлированным прагматизмом, а себялюбивый эгоист-прагматик, не переставая быть таковым, реинволюционирует в клинического идиота под влиянием извращенной заместительной страсти. Такой вот перевертыш получился при внедрении русских классических идей в европейскую современность.

Виктор, живущий в режиме перманентного внутреннего монолога, в частности, заявляет: "Если интеллектуалы заставляют нас спрятаться в своей скорлупе, то идиоты помогают проявить наши самые потаенные склонности". Мысль эта применима и к изнанке, и к лицу исследуемого психологического феномена. Именно она позволяет выявить параллели лица и изнанки, тем более, что изнаночный роман мысль эту последовательно раскрывает. Простота (возможно, притворная) Конрада вскрывает подлинные чувства Виктора и Терезы, а постепенная деградация Виктора проясняет некоторые скрытые поначалу стороны характера Конрада. И хотя личность Конрада до конца так и остается нераскрытой, думается мне, что идиот в изнанке все-таки не он.

На мой взгляд, роману серьезно повредило обилие ссылок на различные литературные, художественные, кино- произведения. Автор включил их в текст во множестве, особенно в первой трети книги, а зачем, непонятно — ни одна из них не сыграла даже как генератор ассоциаций. Получилась еще одна обманка, демонстрирующая образованность Автора и литературную глубину романа, которой на самом дел в нем нет — при попытке нырнуть в текст головой о дно стукаешься практически сразу.

Приятное впечатление оставляет язык — легкий, четкий, афористичный. Кое-что из бесконечного монолога героя можно выдернуть на цитаты. Например, "Самые прекрасные моменты любой жизни — это всегда литература. Прекрасные встречи, любовь с первого взгляда — чудеса стиля". Очень неплохо звучит, хотя по факту любовь героев к чудесам стиля никак не отнесешь, нет в их жизни тех прекрасных моментов, которые литературу создают. А вот свинства много.

Грустное впечатление осталось от романа. Слишком много литературного эксперимента. Цель его в принципе ясна — вскрыть пороки общества потребления через гротеск. Но Автор явно перестарался с количеством сатирических ингредиентов и ошибся с выбором литературной основы. Получилось нечто хаотичное и практически не усваиваемое, несмотря на прекрасный слог. Пустота, бесцельность и клиническое слабоумие — это не изнанка того идиотизма, который не в силах выдержать столкновения с реальной жизнью. Это как раз лицо вполне самостоятельного явления, которое Автор тонко подметил, старательно проиллюстрировал подчас слегка диковатыми эпизодами, но преподнес не с той стороны и не в той связке.

Книга скорее разочаровала, но афористичность слога хороша, хоть и присутствует в романе несколько изолированно от самой истории.

Пелевин мастерски показал расщепление сознания героя в его фантазиях. Вот перед нами Чапаев, Анна, Котовский, Юнгерн: Петр беседует с ними и все происходящее воспринимается как самая настоящая реальность, до момента, когда собеседники переходят к теме первичности сознания и местонахождения пресловутого нигде. В речи собеседников сразу начинает звучать один голос — голос Пустоты, спорящего с самим собой.

Наверное, так и выглядит расщепление сознания изнутри, когда человек настолько уходит в свой внутренний диалог, что его внутренние прокурор, адвокат, подсудимый и некто четвертый, у которого нет названия, получают воплощение в образе и объекте. Человек уже настолько внутри себя, что его Внутренняя Монголия становится внешним миром. А внешний мир что же? А бог его знает. В этом и состоит одна из неразрешимых загадок мироздания: внешнее познается только через внутренний инструментарий личности, поэтому так легко перепутать горизонты событий, если слишком пристально вглядываться во внешнее изнутри.

Если вглядываться слишком пристально, то каждый видит свою объективную для него реальность: кто-то Шварценеггера на истребителе, кто-то харакири, а кто-то с Чапаевым в СВ разъезжает. Это в клиническом варианте. Вне клиники происходит примерно то же самое, только не так эпатажно. Поэтому условно несумасшедшим так трудно бывает понять друг друга, ведь видят и говорят каждый о своем, а взаимно объективироваться в рамках общей темы не у всех получается.

Средневековый классик объявлял мир театром. Пелевин сделал следующий шаг и показал в своем романе мир как сумасшедший дом. И в этом есть свои резоны: никто из нас не может быть вполне уверен в своей психиатрической адекватности, ибо судим изнутри. Чапаев и Юнгерн — еще не самые плохие собеседники с собственным «Я».

В психиатрической составляющей причудливо преломляется сатирическое. Герой размышляет вроде бы о вечном, но и сиюминутному политическому достается искорка нирванного света: вопреки авторской оценке, отнюдь не в пустоте пребывает Пустота, мир вокруг есть, хоть и меняется постоянно. А герой не может или не хочет зафиксировать какое-то одно состояние внешнего. Отсюда и психиатрия, в этом ведь и есть единственная разница между теми, кто по разные стороны забора — одни зафиксировали внешнее, других швыряет через время и пространство.

Вывод из этого сюрреалистического декаданса — все есть екклесиастовская «суета сует». Не ново, но не скучно и даже весьма занимательно иногда.