Аннотация: В данной книге собраны ранние произведения Г. Дж. Уэллса о путешествиях во времени, а также рассказы об уэллсовской Машине времени других авторов.
Комментарий: В данной книге собраны ранние произведения Г. Дж. Уэллса о путешествиях во времени, а также рассказы об уэллсовской Машине времени других авторов.
Иногда такое случается. Прочитал роман и его не хватило. Становится чертовски интересно, а что случилось с героями дальше? Или что с ними было до? Или как сложилась судьба второстепенных персонажей? А если роман экранизирован, да ещё и не единожды — то незамедлительно тянет посмотреть все доступные версии.
Именно такая история и произошла со мной в этом году. Наконец-то я добрался до сериала Владимира Бортко по роману «Мастер и Маргарита». Безусловно, сам роман я читал и неоднократно. А ещё был в курсе множества негативных отзывов об этой экранизации. Но сел смотреть — и зацепило! Фантастический мир Михаила Афанасьевича неудержимо влёк к себе…
Я посмотрел итальянскую экранизацию 1972 года, посмотрел «Фильм на Страстную пятницу» от Анджея Вайды. Достал с полки и (наконец-то!) прочитал томик «Великий канцлер. Князь тьмы» двадцатилетней давности.
А потом перешёл на литературоведение. Благо шесть самодельных томов статей о Булгакове давно ждали этого момента.
Одним из любимых исканий авторов статей был поиск возможных предтеч «Мастера и Маргариты». Не буду здесь перечислять все произведения, озвученные литературоведами, но библиотека выходила изрядная. Хотя кое-кто из авторов и сомневался, что Булгаков действительно прочитал все эти книги, да ещё и скрупулёзно отобрал эпизоды, персонажей и места действия для своего романа.
Но ряд произведений меня заинтересовал. Судя по кратким их обзорам, писатель действительно опирался на их тексты при написании уже самых первых вариантов романа. У кого-то он позаимствовал описание Иерусалима, у кого-то имена персонажей, у кого-то саму идею связи событий библейских и современных.
Да вот только в доступе оказались далеко не все эти произведения. И это с учётом всеобщей любви к творчеству Михаила Афанасьевича и безудержной файлофикации всей страны!
Время было карантинное, время было достаточное. Так что я решил заняться поиском произведений, обязательных к прочтению, но пока не доступных поклонникам Великого писателя и Великого романа.
Собственно, результат поисков и предлагаю вашему вниманию, уважаемые читатели.
— Я должна его получить, Дик. Это именно то, чего недостаёт в твоей берлоге.
— Но я-то не хочу, Джейн, — простонал Дик Стрэттон. — Я хочу свой спортивный плакат.
Тщательно накрашенное лицо Джейн Стрэттон под модной фитюлькой, каковую она именовала шляпой, напоминало китайскую фарфоровую маску.
— Я собираюсь сделать это место приличным настолько, чтобы показывать своим друзьям, не извиняясь. Так ты сделаешь ставку, или это придётся сделать мне? — Её голос был абсолютно бескомпромиссным.
— Тебе ведь плевать на мои желания, верно? — зло пробормотал Стрэттон. — Ты заботишься только о себе.
Джейн холодно повела плечами.
— Я не в силах заставить тебя понять, насколько это важно именно для тебя, — ответила она. — Ты всё равно постоянно сидишь, сунув нос в какую-нибудь глупую книгу. Ты собираешься участвовать в торгах?
Дик Стрэттон сделал ставку. Его переполняла холодная бесполезная ярость. Ярость не против самого обрывка гобелена, сколько против того, что он собой символизировал. Для Дика этот был символ неумолимого господства Джейн, её бесящего эгоизма и глупости.
За последний год его дом был трижды разодран и переделан в угоду очередной причуде Джейн. Теперь дома не было — была витрина для Джейн. Его же сослали в «берлогу», и даже её он не мог обставить по-своему, хотя все его сбережения и зарплата были потрачены на прихоти Джейн.
Он заполучил гобелен за семьдесят долларов. Это была странная вещь, примерно два квадратных фута непонятного переплетения странных оттенков. Джейн взяла гобелен, удостоив Дика лёгким кивком триумфатора.
— Это придаст обстановке законченность, — заявила она. — Поехали!
— До следующего раза, — пробормотал Стрэттон себе под нос. Их престижное купе стояло у обочины. Прежде чем сесть, Джейн развернула гобелен на солнце.
— Современный. Прямо-таки Дали. Жаль, что ты не можешь понять ценность подобных вещей, Дик. Тогда я бы получала больше удовольствия от владения ими.
Стрэттон подавил нарастающую ярость. В солнечном свете гобелен выглядел иначе, как будто бы на нём всё-таки было осмысленное изображение, просто немного не в фокусе. Чёрный, коричневый, серебряный, рыжий, золотой — он сиял мягким блеском, не похожим ни на одну виденную ткань. Странная, упругая текстура. Он протянул руку, чтобы коснуться поверхности.
— Эт’ сильное колдунство, масса!
Стрэттон бросил быстрый, испуганный взгляд вверх. Негр — чистильщик сапог, обитавший рядом с аукционным домом, уставился на гобелен с глазами, переполненными диким страхом. Словно зачарованный ужасом, он подошёл ближе.
— А, ошмёток одного из тех диавольских ковров. Я видел такой в хижине колдуньи в луизианских болотах. Она хохотала до упаду и всё повторяла имя мизз Коммеро, а через неделю мизз Коммеро исчезла! Колдунья говорила, что это диавольская тряпка, которая по всему миру заманивает людей в ловушку. А ловушка не только в нашем мире! — Его узловатая чёрная рука крепко схватила Стрэттона за плечо. — Колдуны знают, что в других местах тоже есть колдуны. И они обмениваются душами, просто для смеху. Как только есть в доме ненависть — эта штука работает. Она крадёт твою душу! Ненависть заставляет её работать. Сожги её! Сожги!
Стрэттон во гневе вырвал руку.
— Прошу прощения, — сказал он, — но я только что заплатил семьдесят долларов за эту тряпку. Моя жена уверена, что это образчик современного искусства, так что вы, должно быть, ошибаетесь. Кроме того, — добавил он сухо, — в нашем доме ненависти нет. — И он ухмыльнулся, вспомнив, что его собственная, тёмная, растущая ненависть всё-таки есть.
От проигнорировал острый взгляд Джейн и опустился за руль. Негр всё ещё стоял рядом, дрожа, его взгляд был устремлён на гобелен, лежащий на коленях Джейн.
— Глянь, из чего она сделана, — прошептал он. — Ден, может быть, не такой дурак, масса.
Стрэттон посмотрел. Солнечный свет вспыхнул на спутанных нитях, чётких и почти живых. Это было как… ну, как волосы Джейн, когда он женился на ней. Это было до того, как у него появились деньги, до того, как эти лживые салоны красоты создали своё шеллаковое совершенство.
С отвращением он понял, что это было.
— Джейн! Это же человеческие волосы! — воскликнул он.
Руки Джейн в дорогих перчатках оттолкнули гобелен.
— Фу! — она вздрогнула. — Какая гадость! Дик, сдай это обратно. Я не потерплю подобную штуку у себя в доме!
Рот Стрэттона изогнулся в лёгкой улыбке. В конце концов, что в этом такого отвратительного? Делают же из человеческих волос парики, и никто не возражает.
— А почему бы и нет? Только подумай, Джейн, в Нью-Йорке не найдётся женщины, которая не будет тебе завидовать. У тебя будет нечто такое, что никто другой скопировать не сможет. Я просто-таки вижу миссис Ладелл…
— Не надо смеяться над моими подругами, — отрезала Джейн. Довольно неохотно она подняла гобелен и подставила солнцу. — Но что-то в твоих словах есть, да. Элис Келли скопировала всю мою гостиную, и мне пришлось всё полностью переделать. И вообще, он же будет висеть в твоей берлоге. Да, я оставлю его себе.
«Джейн, — подумал Стрэттон, уезжая, — действительно ужасная женщина».
Костяшки его пальцев на руле побелели, и он чувствовал, как внутри закипает беспомощный гнев.
Негр–чистильщик следил за машиной, насколько позволяло зрение. Затем он покачал головой, что-то пробормотал, и покрепче сжал пальцами амулет в кармане.
Тем вечером, собираясь спать, Дик Стрэттон взглянул на гобелен, подвешенный над кубистической каминной полкой. Свет от ближайшей яркой лампы почти сфокусировал странный узор. На мгновение он увидел людей, окруживших что-то под тёмным, ветвящимся деревом, а чуть выше центра ему показалось, что он увидел лицо. Злое, смеющееся лицо.
— Чепуха, — проворчал он. И тогда полузабытые слова чистильщика вернулись. Он сонно смотрел на гобелен, думая об исчезновении мизз Коммеро, кем бы она не была, и прикидывая…
Вздрогнув от ужаса, он понял, о чём думает. Он думал о том, как было бы чудесно, если бы негритянский бред оказался правдой, если бы Джейн могла исчезнуть в этой картинке, и дать ему возможность обрести счастье. Он думал об убийстве.
Дик повернулся и выбежал из комнаты.
Джейн тоже плохо спала той ночью. Стрэттон слышал, как она ворочается в соседней комнате. Это мешало ему заснуть, и он размышлял, хотя и не желал этого. Джейн разоряла его. Она была тщеславна, экстравагантна и глупа, и не заботилась ни о чём, кроме как вытянуть из него ещё денег. Но реальных оснований для развода у него не было. Она будет бороться, чтобы удержать его всеми силами и всеми возможными уловками. Кроме того, скандал он себе позволить не мог.
И всё-таки его жизнь была разрушена. А ведь он ещё молод. Если Джейн умрёт…
— Нет! — прошептал он. — Ни в коем случае. Тебе не сойдёт это с рук!
Он всё-таки заснул, и снилась ему ловушка для душ, сотканная из человеческих волос, и дьявол, смеющийся над мёртвым телом Джейн.
Джейн опоздала на завтрак. Стрэттона, спускавшегося вниз, словно магнитом притянуло в берлогу. Солнечный свет пробивался сквозь фиолетовое стекло, которое он ненавидел, равно как и всё в своей комнате. Под косым углом свет падал на гобелен.
Стрэттон почувствовал, как по спине у него поползли мурашки… На гобелене была картина!
Двенадцать человек стояли в кольце вокруг крестообразного камня со странными проточками. Необычное и неприятное дерево простирало извивающиеся ветви над ними и кем-то, стоявшим за крестообразным камнем так, чтобы его лицо было чуть выше центра гобелена.
На самом деле он не был человеком. Каким-то образом Дик Стрэттон знал это. Он выглядел, как человек, но ни у одного нормального человека никогда не было таких глаз, подобных зеркалам всех грязных, злых мыслей, какие только родились с начала времён. Смеющиеся глаза. Ужасно смеющиеся. Как будто грех и злодейство были самыми приятными, самыми забавными, самыми душевными вещами во Вселенной.
Невольно Стрэттон закрыл глаза и отшатнулся, а когда снова открыл их, картина исчезла.
— Просто игра света, — почти свирепо прошептал он. — И воображение. И те сны, что у меня нынче были.
Но избавиться от видения этих смеющихся глаз он уже не мог. Словно защищаясь, он попробовал снова встать на то место, к которого увидел картину, но солнце уже сместилось, и ему это не удалось. Он долго стоял, глядя на размытую, насмешливую тряпку, пытаясь понять бушующие внутри чувства. Затем, почти виновато вздрогнув от шагов Джейн в коридоре, он стряхнул с себя странное оцепенение.
— Просто усталость, — сказал он себе. — Обеспокоенность. Я не должен допускать это… — он собирался сказать «болезненное», но его настроение не было болезненным. Оно было ужасным. Забавно, что дикие истории того негра разбудили в нём такие преступные мыслишки, в существовании которых он никогда бы не признался даже самому себе. — Ты не думал об убийстве. Ты не позволял себе настолько ненавидеть людей.
Впрочем, это же не настоящее убийство. Гобелен-ловушка — это просто невежественное суеверие. На самом деле, он не видел ту картину. Там ничего не было. Но мысли оставались, он не мог их отринуть, ему хотелось, чтобы что-то в этом было.
— Нет, не хочу! — Стрэттон сжал ладонями виски. — Джейн не так уж и плоха. Просто эгоистичная и глупая. Я должен остановиться прямо сейчас. И вообще, я же женился на ней. Я должен жить дальше.
На гобелен он больше не смотрел. Но, выходя из комнаты, внезапно подумал: «Если то, что сказал негр, было правдой, то это не будет убийством. Нет тела — нет дела!» Он повторил это вполголоса.
Джейн смотрела на него через стол, подобно фарфоровой кукле, завёрнутой в персиковый атлас.
— Дик, — произнесла она прежде, чем он успел сесть, — мне нужны деньги.
— Но, Джейн, я же дал тебе…
— Они кончились. Я потратила их на платье для приёма у миссис Лиделл, но теперь мне нужно другое.
Стрэттон отложил газету.
— Почему, Джейн? — вопросил он.
— У Элис Келли есть такое же. Я просто не могу надеть его на приём.
— Тогда надень что-нибудь ещё.
— Дик! Ты прекрасно знаешь, что у меня нет…
— Неважно, — устало сказал он. — В этом месяце я больше не могу дать тебе ни цента. Ты меня обчистила.
Джейн поджала губы, и её голубые глаза потемнели от гнева.
— И это называется благодарностью! — выкрикнула она. — Я изнуряю себя, пытаясь сделать, чтобы твой дом не походил на свинарник. Я стараюсь выглядеть пристойно, выходя на улицу. И ты ещё называешь меня экстравагантной! Ну, если гордости нет у тебя, то уж у меня она есть. Я не позволю этим женщинам смеяться над нами за нашими спинами, только из-за твоей скупости.
Стрэттон встал.
— Джейн, — сказал он очень тихо, — лучше бы тебе быть поосторожней. Я не хочу ни скандала, ни неприятностей. Но если ты не обретёшь здравый смысл, я разведусь с тобой, клянусь небесами!
Джейн улыбнулась.
— Ты не сможешь, — самодовольно сказала она. — Я не дам тебе развода. А если ты подашь на него, я расскажу о Дорис Райдер.
Сердце Стрэттона пропустило удар, а потом бешено заколотилось. Он и не подозревал, что Джейн слышала о Дорис Райдер.
— Ты не можешь, — хрипло сказал он. — Между нами никогда ничего не было. Ничего!
— Но доказать ты этого не можешь. — Джейн кивнула, уверенная в себе. — Даже если бы и смог, я не думаю, что подобная огласка пойдёт на пользу её карьере. Она ведь довольно известная, знаешь ли. Забота о детях, да? Думаю, тебе лучше выписать мне чек, Дик.
И он сделал это, не различая ни ручки, ни цифр. Затем он вышел из столовой. Он обнаружил себя, стоящим в берлоге, глядящим на гобелен, кулаки сжаты, а вены почти лопаются от чёрной ненависти, сотрясающей его.
— Хотелось бы, чтобы это было правдой! — с яростью прошептал он. — Хотелось бы, чтобы эта проклятая вещь была ловушкой. Хотелось бы, чтобы Джейн была мертва и в аду!
Это не могло быть просто игрой света. Как будто его ненависть выплеснулась, дотянувшись до маленького сплетённого квадрата человеческих волос, и, волшебным образом омыв его, явила картину. Двенадцать человек вокруг камня в форме креста, с тем адским жрецом в центре. Картинка была чёткой и ясной. Настолько, что Стрэттон обнаружил, что справа от жреца было пустое место, будто ткач хотел изобразить тринадцатого человека.
Он подошёл ближе. Должно быть, именно фиолетовое стекло придавало картине иллюзию глубины, внезапный кружащий голову эффект тумана, расступающегося над пропастью. Казалось, он мог видеть деревья этого странного леса, раскинувшиеся взад и вперёд, взмывающие в жуткое небо.
Он обнаружил, что сильно дрожит. Он отвернулся, хотя ему потребовалась вся сила воли. Он должен взять себя в руки — безумное бормотание того чёрного чистильщика вкупе с его собственным расстроенным эмоциональным состоянием портят всё. Предположим, картину он видел. Существуют же картины, нарисованные особыми красками, которые показываются только при определённом освещении или температуре. В конце концов, он понятия не имел, как реагируют человеческие волосы на краски. Тот факт, что картина на гобелене существует, никоим образом не подтверждает бред негра.
Ловушка для души. Колдуны одного мира обмениваются душами с колдунами из мира иного. Торговцы злом, смеющиеся своим тайным шуткам. Даже Сатане иногда приходится смеяться.
«Ненависть любого человека в доме заставляет её работать!»
— Нет, — сказал Дик Стрэттон. — Нет. Я человек разумный. Это невозможно. Я просто избавлюсь от этой проклятой штуковины.
Но сделать это — признаться в собственном страхе. А кроме того, глубоко под его отнекиванием, под отвращением его сознательного, цивилизованного разума, билась злая, дрожащая надежда, что это правда.
Во второй раз Дик Стрэттон выбежал из комнаты. И казалось, что он прихватил с собой глоток погребального ветра из мрачного, гниющего леса.
В ту ночь Джейн спала ещё хуже. Дик Стрэттон дрожал от безумного смятения мыслей. Утром, совершенно неспособный удержаться, он посмотрел на гобелен. Это должна была быть игра света, но был почти уверен, что на тринадцатом месте, в разрыве круга, образуется туманное пятно.
Вечером они отправились на одну из бесконечных музыкальных вечеринок Джейн. Стрэттон, уставший как собака, отправился в свою берлогу за бумагами, что понадобятся ему на завтра. Сомнений не было и на этот раз. На странном гобелене появилась размытая фигура.
Поздно ночью беспокойный сон Дика был прерван голосам Джейн.
— Что ты мне дашь? — проговорила она совершенно чётко.
Стрэттон мрачно улыбнулся, потом он вздрогнул. Что-то неестественное было в её голосе, она словно бы ждала кого-то, пока тот ответит ей. Через некоторое время она вздохнула будто в чистом экстазе.
— Как чудесно! — прошептала она. — Всё, что я хочу. Всё! И никто не будет меня пилить. Но… другой мир… это так далеко. — Опять ждущая пауза.
— Какова плата? — опять зашептала она. Пауза. — Да что же тут может быть плохого, милый… Ты такой щедрый. Всё, что я хочу! А как же мой муж?
В этот раз ожидание было довольно долгим. Затем Джейн рассмеялась и погрузилась в глубокий сон. Через несколько минут Дик Стрэттон понял, насколько зловещим был этот смех.
Подгоняемый лихорадочным волнением, он тихо спустился вниз, освещая путь небольшим карманным фонариком. В кромешном мраке берлоги луч фонарика протянулся блестящим белым пальцем и безошибочно коснулся тринадцатого места в круге на гобелене из человеческих волос.
Туман сгустился, превращаясь в пока размытые, но уже различимые очертания женской фигуры.
Стрэттон выронил фонарик и тот погас. Он стоял, парализованный плотным, почти осязаемым ужасом, который словно просочился из какой-то неведомой бездны, чтобы превратить его сердце в лёд, а кровь — в снежную воду. Каждая частица здравого смысла и простой нормальности возопила в нём, заявляя, что всего этого не может быть, что это просто кошмар, и он сейчас проснётся.
Но он знал. Знал и негр. Даже Джейн, убаюканная наверху какой-то новой страшной силой, знала.
Ненависть была в его доме. Он ненавидел Джейн, и его ненависть проломила барьер. А в результате маленькая эгоистичная душа Джей соблазнилась… чем?
Картина была различима даже в темноте, будто светясь внутренним светом. Будто невообразимая луна плыла по жутком небу, освещая демону путь через лес. И лицо жреца всё время полнилось смехом.
Содрогаясь от ужаса, Дик Стрэттон прижал ладони к пульсирующим вискам. Время ещё есть. Гобелен ещё можно сжечь. И Джейн будет в безопасности. А это безумие просто забудется.
Но свободы ему не видать. С ним будут эгоизм Джейн, расточительность Джейн, уверенность Джейн во власти над ним до самого конца — его жизни, его денег, или того и другого вместе. Но если он не сожжёт гобелен, то избавиться от всего этого. Ведь он же её не убьёт. И никаких претензий со стороны закона. Её тело не найдут, потому как оно будет в гобелене. А он будет свободен.
И он будет наслаждаться жизнью. И даже сможет жениться на Дорис Райдер.
Ещё одна мысль пришла ему в голову, и он испуганно взглянул на картину. Если ненавистный попадёт в ловушку иного мира, то что станет с ненавистником?
Он покачал головой. Круг замкнулся. Там не было больше места. А он просто сожжёт гобелен после исчезновения Джейн. И закроет врата навсегда.
Долго-долго стоял Дик Стрэттон в холодной тёмной комнате, вглядываясь в смеющиеся глаза жреца. Потом повернулся и отправился в постель, оставив гобелен на стене в полной сохранности.
На следующее утро Джейн была вялой и усталой. Как будто жизненная сила вытягивалась из неё. Стрэттон подумал о тумане на гобелене и улыбнулся. И даже чек выписал без единого слова.
— Ночью тебе снился сон. Я слышал, как ты разговаривала с кем-то во сне, — с жадным любопытством спросил он.
— Разве? Не помню такого, — вяло пробормотала Джейн, не поднимая глаз.
Стрэттон подавил дрожь и вышел.
Тем вечером Джейн, двигаясь подобно сомнабуле, надела белое атласное платье из своего приданного. Оно было похоже на вечернее платье с ожерельем из изысканных белых роз. Одна из них потерялась.
Дик Стрэттон лёг, но знал, что этой ночью он спать не будет.
Он слышал, как дыхание Джейн стало глубоким и ровным. Так она проспала несколько часов. Затем, не издав ни единого звука, она встала.
Он молча проследовал за ней вниз по лестнице. Двигаясь вначале медленно, Джейн шла всё быстрее и быстрее, подобно ребёнку, приближающемуся к обещанному лакомству. У входа в берлогу она замерла, и Стрэттон увидел, как она задрожала, будто волна страха накрыла её. А потом он вошла внутрь.
За ней он не пошёл. Его рассудок начал потихоньку сдавать свои позиции. Прихватив из библиотеки графин с виски, он побежал наверх, и всю ночь мерял шагами свою спальню в странном полупьяном состоянии, балансируя между головокружительным облегчением и кошмарным ужасом.
Утро оказалось мудренее вечера. Первой мыслью было немедленно сжечь гобелен, но он передумал. Это было бы слишком импульсивно и слишком бессмысленно. А ещё могло привести к ненужным вопросам. И хотя обвинение в убийстве было бы непродолжительным — «нет тела, нет дела» — его нежелание отвечать на них было бы слишком очевидным. Прямая дорога в психушку, да.
Глубоко вздохнув, он спустился, чтобы вызвать полицию.
Роль сбитого с толку мужа он сыграл неплохо. Возможно, ему бы и удалось выйти сухим из воды, но осложнения всё-таки возникли. Горничная Джейн засвидетельствовала, что её хозяйка не из тех, кто может выйти ночью из дома без денег или одежды.
Дворецкий не преминул рассказать, как он ссорились из-за денег. Мать Джейн, толстая, расфуфыренная истеричка, осыпала Дика Стрэттона проклятиями. И полицейские начали сомневаться в правдоподобности таинственного исчезновения.
Стрэттона завели в берлогу для личного допроса. На удивление долго он стоял, обливаясь холодным потом, с бешено колотящимся сердцем, со сжатыми кулаками. Но его взгляд был прикован к куску ткани из человеческих волос, висящему над камином.
Луч солнца пробивался через фиолетовое стекло, освещая края гобелена, подобно прожектору. Круг людей стоял под чудовищным деревом, и Стрэттон видел их ясно, как никогда ранее. И снова он испытал головокружительное чувство глубины изображения. Их лица были отвратительными, искажёнными весельем, прячущим тень ужаса, недоступного пониманию человека. Они ждали, стоя в напряжённом любопытстве, в расслабленном желании. И глаза жреца смеялись.
Клок тумана окончательно сгустился. Тринадцатое место было занято.
Дик Стрэттон сломался. Его рассказ перестал быть связным, он срывался на ненужную болтовню, попахивающую безумием. Он попытался взять себя в руки. В каком-то, пока ещё ясном, уголке сознания он понимал, что это просто шок от увиденного — последнее, неоспоримое доказательство — безумное, невозможное… Он смог замолчать, но и только.
Полицейские ему не верили. В его спальне нашли полупустой графин с виски. А потом под гобеленом, скрытая выступом кубистической каминной полки, обнаружилась белая атласная роза.
Дик Стрэттон посмотрел на свою жену, стоящую справа от жреца, во главе крестообразного камня. Белое атласное платье на фоне тёмного извивающегося дерева было прекрасно видно. И место на платье, где должна была быть эта роза — тоже.
— Что вы там увидели? — спросил полицейский, и тут Стрэттон понял, что только он сам видит картину. И начал впадать в истерику.
— Вам лучше пройти с нами, — продолжил полицейский, — пока мы не разберёмся с этим делом. Извините. Подозрение в убийстве, знаете ли.
Это Дика Стрэттона не беспокоило. Обвинения в убийстве он не боялся. Но в голове у него вертелся тревожный вопрос.
— Проклятая тряпка. Над чем же они смеются? — спрашивала он себя в отчаянии.
Позже он порадовался, что оказался в тюрьме. Он и не подозревал, какое болезненное влияние дом начал оказывать на него. Он достаточно неплохо выдержал допрос следователя, а к вечеру уже настолько обрёл уверенность в себе, что спокойно лёг на койку в камере, собираясь хорошенько выспаться. Всё закончилось, от Джейн он избавился. Теперь он в безопасности. Оставалось только ждать, когда его выпустят. Тогда он сожжёт гобелен и забудет об этом.
Он спал, но не слишком хорошо. Поутру он был усталым и переполненный смутными обрывками сновидений. Вспомнить их он мог, но они были омерзительны.
Вот тут он испугался.
Следующей ночью было ещё хуже. Он проснулся в холодном поту от страха, его разум почти физически вырывался из чёрной паутины зла. Потом он снова заснул, снова увидел сон и с криком проснулся. Он кричал и размахивал руками, пока ему не пригрозили надеть смирительную рубашку. Он молча забился в угол, дрожа от понимания.
Его тоже втягивало в круг!
На адском гобелене из человеческих волос появился начал сгущаться ещё один клок тумана. Он ощущал это настолько ясно, как, пожалуй, не ощущал ничего прежде за всю жизнь.
Ему нужно было выбраться отсюда. Ему нужно было пойти и сжечь этот гобелен. Но он не мог. Он мог только ждать. Он пробовал бороться со сном, но он попал в ловушку. Ему снился круг ухмыляющихся лиц, чудовищное искажённое дерево, удушающие верёвки, отягощение злом.
У Джейн таких снов не было. Такие бы она не забыла. И круг был целым. Ему просто некуда было бы встать.
Что с ним происходит? Какая судьба уготована ему?
Полицейские сказали, что отпустят его завтра. Нет тела — нет дела. Но отступать они не хотели. И Стрэттон опять остался в камере. И сон накрыл его, подобно тяжёлому плащу.
Он увидел висящий на стене гобелен и маленькая светлая точка освещала лицо жреца. Его глаза были полны смеха, лицо было искажено тайным, космическим весельем.
Врата между двумя измерениями, сплетённая из человеческих волос ловушка для душ, созданная для смеха сатаны. Стрэттон чувствовал зло. Чёрное, ненормальное нечто коснулась его сознания могильными пальцами. Зло, которое проникает в подсознание во сне, и утаскивает душу прочь… прочь… внутрь себя…
Он проснулся с пронзительным визгом, отбиваясь от открывшегося ему знания. Ему снова пригрозили смирительной рубашкой, и он снова забился в угол, дрожа и размышляя.
Он чувствовал, ка жизненная сила покидает его. Сначала опустошается душа, потом тело. Нечто ждало его на гобелене, нечто отличающееся от приходившего во сне к Джейн.
У него не оставалось времени, разве что до вечера. Ему надо было выбраться отсюда, чтобы успеть сжечь гобелен, пока не поздно.
Чудесным образом дверь его камеры распахнулась.
— Ладно, Стрэттон, — сказали ему. — Это до сих пор выглядит подозрительно, но мы не можем открыть дело об убийстве без тела. Вы можете идти.
Путь домой был воплощением ночного кошмара, когда ты пытаешься убежать, а ноги вязнуть в зыбучем песке. Против него было всё: светофоры, дорожные пробки, досадные задержки. Всепоглощающая слабость давила на него, а страх тащил его за грань безумия. В голове билась единственная мысль: «Сожги гобелен, сожги гобелен».
За время его отсутствия сбежали слуги. Ввалившись в дом, он, тяжело дыша, побежал по коридору в берлогу. Солнце клонилось к западу.
Его трясло от лихорадочной спешки. Стрэттон выхватил из кармана зажигалку, потянувшись другой рукой к гобелену, силясь сорвать его со стены.
Ровный красный луч ударил сквозь фиолетовое стекло прямо в ждущие, смеющиеся глаза жреца. Они притягивали Стрэттона, будто в те мгновения, пока он пытался собраться в темноте, невидимая связь возникла между ними.
Стрэттон закричал. Горящая зажигалка выпала из его руки и, никому уже не нужная, упала на бледный ковёр, прожигая дыру.
Солнечный свет потускнел и стал красным. Тени завертелись перед его глазами, отступили, обретя объёмность и глубину. Леденящее головокружение заставило его пошатнуться, когда тени вытянулись в тропу, уходящую в глубь леса. Крошечные деревья внезапно устремились к жутким небесам.
Дик Стрэттон балансировал на грани двух миров. Маленькие фигурки увеличивались до человеческих размеров, тени вокруг чудовищного дерева сгущались. Сырой могильный ветерок играл одеждой тринадцати человек, ждущих в круге, а лицо жуткого жреца оказалось совсем рядом с его лицом.
Через вихрь миров и измерений смотрел Дик Стрэттон на то место, где туман его души начал сгущаться, становясь осязаемым.
А потом он оказался на крестообразном камне со странными проточками. Верёвки притянули к каменной поверхности его запястья и лодыжки, а он смотрел в лицо, искажённое потаённой злой радостью.
Раздался пронзительный, злобный, переходящий в шёпот звук трубы. По кругу пробежала лёгкая рябь смеха. И, будто по сигналу трубы, круг сомкнулся.
Над ним было кольцо лиц, заслонивших скрученные ветви дерева. Он видел на них печать зла, знак осуждённых душ, перемешанных с грехами, приведшими их сюда — ненависть, жадность, злоба. Дико скользнул по ним его взгляд, зацепившись на надменном, эгоистичном лице Джейн — лиц, которое изменилось…
Жрец засмеялся, и глубокий, злорадный звук пронёсся по кругу, подобно литании. Чёртова тряпка. Почему они смеялись, почему…
Дик Стрэттон совершенно неподвижно, совершенно безмолвно лежал на крестообразной глыбе.
Он высадился в Тёрне, в самом сердце Района Рикатва, бледная сутулая тень человека, со старческими глазами, полными безнадёги, на вполне ещё молодом лице. Вместе с ним ещё пять сотен пассажиров дряхлого космического корабля спустились на сухую красную землю — последнюю надежду на обретение экономической свободы.
Рикатва и Чава, марсианские мелиорированные районы. Тройственный Совет — великие умы трёх миров — вложили в них деньги, предложив излишкам трудоспособного цивилизованного населения шанс покинуть списки прозябающих на социальное пособие. Вода, доставляемая космическими танкерами из более влажных миров; венерианский гумус, кислый фосфат, нитратный азот, чтобы сделать щелочную пустыню плодородной; а ещё примитивные лачуги и не менее примитивные орудия, закупленные на остатки средств, с трудом выжатых из недовольных налогоплательщиков.
Во всей Солнечной системе говорили, что затея с Районами провалилась. Надежда оставалась лишь у переселенцев.
Молодой человек вздохнул разреженный воздух и вздрогнул. Когда местные охранники погнали толпу от посадочной площадки к складам, он двинулся за ними с усталой покорностью сломленного хищника.
Наконец он вручил свои документы комиссару-ассистенту, худощавому, угрюмому марсианину из Чавы.
— Мартин Дрейк, — прочитал комиссар. — Холост. Род занятий: секретарь. — Он расписался в бумаге с видом человека, ненавидящего свою подпись и хмыкнул: — Секретарь! И держу пари, никогда не работал на земле! Хорошо, Мартин Дрейк, твоя хижина — на краю поселения, рядом с другими холостяками. Меньше хлопот, когда мы их теряем.
И пока Мартин Дрейк пытался осмыслить последнее замечание, длинная очередь подтолкнула его к столам, где охранники рылись в скудном багаже вновь прибывших. Дрейк открыл рюкзак для осмотра.
— Огнестрельное оружие есть? — требовательно спросил охранник и мастерски обхлопал его. Дрейк покачал головой.
Стоящий следом за ним поселенец механическим движением предъявил свой багаж к осмотру и ухмыльнулся:
— Помнишь о прошлогоднем бунте, а? Трудишься на собственную безопасность, не так ли?
— Я бы на твоём месте не умничал, — огрызнулся охранник. — Когда парни, оплачивающие расходы на ваше содержание, начнут ныть, а вы, жёлторотики, не докажете, что сможете вернуть им денежки, то я-то останусь на армейском пайке, а вы вернётесь назад, на улицы!
Очередь толкала Дрейка всё дальше и дальше. В конце концов он очутился на единственной улице Тёрна, сжимая в руках свой комплект инструментов, семян и одежды, а ещё недоуздок ваарда — уродливый лысый вариант марсианской лошади в прочной упряжи и с жёлтыми глазами, полными злобы. И было нечто ещё, заслоняемое навесами и ангарами, нечто, что делало взгляд Дрейка более старым, более безнадёжным.
Скрюченные и убогие, прячущиеся за гигантскими водными резервуарами, навевающие ужас своей обречённостью; тут и там поднимались разбитые мраморные шпили древнего города, безмолвные пророки тщетности.
Дрейк вздохнул и вытащил свою земельную карточку.
* * *
Символы на ней ничего ему не говорили. Он огляделся в поиске более сведущего обитателя и внезапно услышал шум, возникший на улице. Из баров и кабаков высыпала скучная, болезненная, уродливая толпа людей и красная пыль немощёной дороги поднялась удушливым облаком.
Только один человек остался в стороне, высокий венерианец, широко расставивший ноги, обутые в тяжёлые сапоги. Его облачного цвета глаза сузились, когда он взглянул на мечущуюся толпу и отвернулся. Загорелый человек спокойной, уверенной силы, чем-то похожий на сурового землянина-первопроходца своей массивной головой и вьющейся жёлтой бородой. Дрейку внезапно стало стыдно за свою белую кожу и слабое тело. Но ему надо было найти свой дом. Он взял свою земельную карточку и нерешительно похлопал высокого незнакомца по плечу.
Дрейк показал свою карточку: — Вы не могли бы сказать мне…
Высокий мужчина оборвал его без особого энтузиазма.
— Твоя земля рядом с моей. Сейчас я иду домой. Пошли, если хочешь. — Он указал на двухколёсную повозку с ваардом между оглоблями. — Садись и привяжи свою зверюгу сзади.
Дрейк склонился над задником телеги, неуклюже возясь с недоуздком. Ваард резко дёрнул головой и узел развязался. Дрейк услышал насмешливое ворчание венерианца и покраснел. Затем тонкие загорелые руки потянулись к нему, и чистый голос сказал ему в ухо:
— Могу я вам помочь?
Дрейк поднял голову. Рядом с ним стояла девушка, стройный улыбающийся ангел в залатанном комбинезоне, увенчанный спутанными чёрными кудрями, танцующими на ветру. Она светилась силой и уверенностью в себе, и Дрейк застыл перед ней в благоговейном страхе. Она взяла поводья из его руки и ловко привязала, пока он смотрел и не мог отвести глаз.
Он всё ещё глазел на неё, когда она подняла взгляд и спросила, как его имя. Дрейк запнулся, упиваясь ею, как будто бы она была чем-то, о чём он никогда не мечтал, и никогда не хотел забывать. Он видал, как она покраснела, хотя он и не сказал ничего грубого. Дрейк смутно видел, что толпа направляется к ним, но вот её голос он слышал совершенно чётко.
— Я Терра Брук. Ферма моего отца рядом с Телсом.
Терра. Земля. Никакое другое имя ей бы не подошло. Один только взгляд на неё пробудил в Дрейке странное, новое, радостное ощущение, нечто, что пело в нём безо всякой причины, достаточно было просто смотреть на неё.
Тяжесть огромной руки Телса на его плече была весьма болезненной.
— Вы никогда не видели женщину? — коротко спросил венерианец, разворачивая его.
Дрейк выдохнул: — Нет! — как раз в тот момент, когда край толпы достиг их. Загорелое лицо Терры побледнело, и она отвернулась.
— Поехали, Телс, — взмолилась она, забираясь в повозку. — Я не хочу этого видеть.
Телс её не слышал. С суровым лицом он крепче сжал плечо Дрейка, толкнув его сквозь толпу туда, где люди несли на носилках что-то, покрытое одеялом.
— Взгляни сюда, земной щенок! Это то, что сгоняет нас с земли. Это то, с чем вы, городские слабаки, не можете бороться. Но Кхому всё равно. Он не даёт пощады слабакам. Давай, смотри!
Он яростно сорвал одеяло с лежащего на носилках человека. Дрейка затошнило, и он с трудом подавил судорожный спазм в животе. Человек перед ним был уже мёртв. Обнажённый до пояса, он умер ужасно просто. Что-то ударило его в бок, сломало рёбра, перебило позвоночник и распороло внутренности.
Что-то сделало это одним ударом.
— Кхом? — запнулся Дрейк, глядя на разорванного марсианина. — Но что?.. Что это?
Странная вспышка ярости Телса угасла при виде мёртвого тела.
— Здоровенная пустынная ящерица, — пробормотал он и повернулся к своей повозке. Дрейк поплёлся за ним, бледный и потрясённый.
Дорога, по которой они выехали из Тёрна, проходила между пыльными полями, где росли фасоль, люцерна и жёлтый марсианский виноград. Там и тут земля была лишена зелени, как будто на неё обрушилась туча гигантской саранчи. Оросительные каналы, вонь удобрений, борозды, прочерченные поперёк ветра, обветшалые лачуги без кустов и тенистых деревьев, а впереди — открытая пустыня. Дрейк взглянул на плоскую пустоту и впервые услышал тихий смех песка, дрейфующего под непрекращающимся ветром.
— Убого, не правда ли? — сказала Терра Брук низким голосом. — Но это всё, что у нас есть.
— Это лучше, чем ничего, — сказал Дрейк со странной холодной горечью. — Лучше, чем вообще ничего!
Телс изучающе посмотрел на него.
— Твоя одежда хороша, — сказал он наконец, — и худоба твоя не от голода. Я думаю, ты не знаешь, что значит «вообще ничего».
Дрейк покраснел.
— Я не имел в виду… — он замолк и уставился в сторону. — Посмотри на этот виноградник!
Остальные удивлённо взглянули в ту же сторону и вопросительно повернулись к Дрейку.
— А что с виноградником? — прорычал Телс, и Терра добавила более любезным тоном: — Ещё один, разорённый Кхомом.
— Да, — взволнованно сказал Дрейк, — но взгляните на виноградные лозы! Они съедены до самой земли!
Телс уставился на него.
— Конечно. Как и пустырный кустарник, который он ест. Как и всё, к чему он прикасается. И что с того?
— Но это странно для ящерицы — есть деревья!
— Возможно, — ответил Телс. — Но он ест, как и всё, что есть рядом.
— Полагаю, — мягко добавила Терра, — это потому, что в пустыне так мало еды; только кусты и кактусы. Кхому нужно много еды, и я думаю, что он научился использовать всё, что есть. Знаете ли, он даже воду получает из кактуса.
Дрейк кивнул, и его лицо впервые оживилось.
— Странно, не правда ли? Такая приспособляемость…
— Всё, что меня интересует, — перебил его Телс, — это ужин. Даже если на него то, что я ненавижу. Фасоль! Когда моя дыня созреет, у меня будет хоть что-то кислое, чтобы смыть гнилую пыль в моей глотке!
* * *
В тот вечер Дрейк ужинал в хижине Телса. На этом настояла Терра. Она объяснила, что часто готовит Телсу ужин, когда он задерживается в городе. Кхом-разрушитель недавно разорил их виноградники, а её отцу нездоровилось, так что Телс оставался единственной компанией. Телс зашёл за Дрейком, чтобы показать дорогу, но прежде, чем они покинули хижину Дрейка, венерианец повернулся к нему.
— Добро пожаловать, раз уж Терра тебя пригласила, — сказал он, пристально глядя на худое лицо землянина. — Но знай, незнакомец, — вьющаяся светлая борода резко выдвинулась вперёд. — Я женюсь на Терре, когда моя ферма начнёт приносить доход. И она тебе не уличная девка, чтобы на неё пялиться. Ты просто пришёл на ужин, и всё на этом!
Лицо Дрейка побагровело от гнева, но Телс уже повернулся к нему спиной. Весь путь до соседней фермы они проделали в молчании.
Терра оказалась отличным поваром. Жилистая пустынная курица по вкусу напоминала фазана, а красный кактус, запечённый с фермерской фасолью, удостоился одобрительного ворчания Телса. Ужин для Дрейка прошёл, словно во сне; во сне, заполненном черноволосым ангелом, гремящим посудой на старой плите.
Просто ситцевое платье сменило комбинезон, и у Дрейка перехватывало горло от вида грациозных линий её тела. Неведомые прежде чувства привели его в замешательство. Он краснел, вздыхал, заикался и мечтал оказаться за сотню миль отсюда, но всё же ничто не заставило бы его уйти.
Терра много говорила с ним о Районах; Чава, по её словам, жила не лучше Рикатвы, и шёпот о возможной остановке финансирования становился всё громче. Ящерицы были хуже любой из библейских напастей, безжалостно убивая любого, кто осмеливался их беспокоить во время кормёжки. Кхом был величайшим врагом; пылевые бури, засуху и рискованное земледелие можно было со временем перебороть, но Кхом просто сжирал урожай.
Внезапно Терра улыбнулась Дрейку.
— Никогда раньше не оставались в одиночестве?
— Нет, — смиренно признался Дрейк. — Меня вырастил дядя.
Телс фыркнул.
— Ты выбрал прекрасное время для прилёта, — прорычал он. — Пыль, ветер и бесплодие. — Он резко поднялся и резко ударил кулаком в стену. — На Венере, — тихо сказал он, — есть плодородная земля без ветра и дождь. Дождь!
Терра сочувственно положила руку ему на плечо.
— Это жестокое место, Мартин. А из-за прошлогоднего бунта нам не позволяют иметь оружие.
Дрейк вспомнил человека у складов.
— Что тогда случилось?
— Некоторые из поселенцев устали выживать. В пустыне есть племена кочевников, живущих грабежом. К северу от нас есть радиевые рудники. Поселенцы натравили кочевников на Рикатву, чтобы отвлечь охранников, а сами напали на рудники. Там была хорошая перестрелка и много людей погибло. Теперь любое оружие здесь запрещено.
— Но ящерицы! Разве у вас нет никакой защиты от них?
Телс пожал плечами.
— Оружие против Кхома почти бесполезно. Уязвимы только его глаза и горло, но он питается по ночам, так что попасть в них большая проблема. У нас есть зажигательные гранаты; яркий свет иногда отпугивает его. Пока он до меня не добирался.
Резко сменив тему, он сказал: — Взгляни лучше, землянин, что я вырастил.
В самом тёплом углу, у плиты, стояла коробка с чёрной землёй. Дрейк увидел, что Телсу удалось воссоздать кусочек Венеры на Марсе настолько хорошо, насколько это вообще можно было сделать. Он рассмотрел бледную лозу дыни с двумя длинными плодами и спросил:
— Разве не лучше было бы вырастить его в теплице?
Телс сверкнул глазами.
— Теплица! — он фыркнул и вытянул руки. — Нет, пока у меня есть руки, чтобы копаться в земле!
Глаза Терры внезапно засияли.
— Сначала интерес к ящерицам, потом теплицы… Вы учёный?
На худом лице Дрейка внезапно появились морщины.
— Нет, — глухо ответил он. — Нет, я не учёный. Просто секретарь…
Терра внимательно посмотрела н него.
— Покажи мне свои руки, Мартин Дрейк.
Озадаченный, он протянул к ней руки. Затем, внезапно поняв, что она хотела увидеть, он отдёрнулся и спрятал руки глубоко в карманы. Терра улыбнулась и медленно покачала головой.
— Пятна от кислотных ожогов. Ты не секретарь, ты — химик.
Дрейк дрожал и взгляд его был пустым.
— Когда-то и я так думал, — пробормотал он. — Теперь я просто фермер на краю света, где Кхом может сожрать меня, не причиняя беспокойства!
— Почему ты солгал? — требовательно спросил Телс.
Терра, с какой-то странной настойчивостью, продолжила:
— Мартин, я думаю, что только учёный сможет спасти мелиорированные районы! Мы не можем спасти их сами, а Тройственный Совет не может позволить себе прислать экспертов для многомесячных исследований. Но ты один из нас, Мартин! Ты можешь попробовать!
— Попробовать что?
— Уничтожить Кхома! Оружие и яд бесполезны, но учёные могут найти какой-нибудь выход, я верю в это! — Она внезапно схватила землянина за костлявые плечи. — Ты сделаешь это?
И пока Дрейк, содрогаясь, смотрел на неё, пока резкий смех Телса сотрясал комнату, снаружи донёсся ужасный хриплый крик; пронзительный вопль страха, от которого волосы на загривке вставали дыбом.
Телс яростно выругался и бросился к двери, на бегу схватив с полки зажигательную гранату. Загорелое лицо Терры побледнело, и она произнесла только одно слово:
— Кхом!
* * *
Морозный воздух обжёг Дрейка, как только он выскочил за ними на улицу. Обе луны взошли, бросая безумно движущиеся тени на поля. Телс бежал к винограднику, крича что-то ужасное на своём языке. Дрейк разглядел с десяток тёмных пятен, явно двигавшихся самостоятельно. Они были среди винограда, и аккуратные ряды виноградных лоз были сломаны, подобно разрушенной зубчатой стене.
Телс бросил гранату. Мертвенный свет вспыхнул над виноградником, и Дрейк увидел кхомов, оторванных от кормёжки.
Зловещие треугольные головы торчали среди ошмётков виноградных лоз, костяные головы ящериц топорщились рогами, подобно трицератопсам. Туловища на пару футов длиннее высокого человека, высоко поднятые на готовых к прыжку сильных когтистых ногах. А ещё у тварей были хвосты — Дрейк вздрогнул, вспомнив мертвеца на носилках, разорванного надвое одним ударом. Хвост кхома был такой же длины, как и всё тело; могучий, гибкий цеп, вооружённый рядами смертоносных шипов.
Телс всё ещё бежал к захватчикам, обезумев от ярости, что охватывает человека при изничтожении творения рук его. Ваард в конюшне заорал на одной ноте, испуганный отвратительным запахом ящериц. Внезапно Телс остановился и начал швырять комья земли, сотрясаясь от горького, неудержимого гнева.
Терра отчаянно закричала. Восемь ящериц резко отвернулись от яркого света горящей гранаты, и быстро убежали на своих высоких ногах, подобно чудовищным крокодилам. Но один, самый крупный, решил остаться.
Ком земли ударил его прямо между глаз. Широко открыв пасть, усеянную странными зубами, кхом бросился в атаку.
Телс повернулся, чтобы бежать, отчаянно уворачиваясь от взмахов чудовищного хвоста. Но кхом был быстрее. Шипастая дубинка взвилась и ударила. Телс, захлебнувшись криком, сломанной игрушкой повалился в груду разорванных виноградных лоз.
Дрейк мельком увидел бронированную спину, похожую на боевой крейсер, и огромные челюсти, разинутые словно в беззвучном смехе. Затем кхом пронёсся мимо них в тёмную, шепчущую пустыню.
* * *
Телс всё ещё был жив. Тяжело дыша, Дрейк и Терра отволокли его обратно в лачугу. Девушка вся побледнела, но глаза её оставались сухими. Без колебаний она сняла окровавленную рубашку с венерианца и глубоко вздохнула.
— Правая рука и плечо сломаны, — прошептала она, — и, кажется, несколько рёбер. Бедняга Телс, зачем ты так сглупил? — Её пальцы впились в вялую руку Дрейка. — Приведи доктора, Мартин. Больница — большой белый дом в Тёрне. Возьми ваарда Телса. И поспеши!
Дрейк поспешил. Но в голове его была только одна мысль: «Она любит Телса. Терра любит Телса».
Эту ночь он провёл с Террой у кровати венерианца. Врач вправил сломанные кости и наложил на верхнюю часть тела Телса большой уродливый гипсовый лубок.
— Жить будет, — буркнул врач и ушёл.
Терра положила руку на плечо Дрейка.
— Теперь вы понимаете, что должны попытаться уничтожить ящериц?
Дрейк развёл руками.
— Я? А почему не люди с огнемётами? Или с атомной бомбой?
— Это займёт годы. А ещё деньги. У нас нет ни того, ни другого.
— Тогда отрава?
Терра покачала головой.
— Кхом не ест мясо, не пьёт воду. А отравить наши посевы мы не можем. Нет, Мартин, — она поймала его взгляд. — тут должно быть что-то новое. И только у вас, как у учёного, есть шанс!
— Ты слишком много просишь, Терра, — прошептал он. — Ты просишь слабака принять на плечи всю землю…
Дрейк покраснел и поднялся. Терра тихо спросила:
— Чего ты боишься, Мартин Дрейк?
Снова хриплый смешок.
— Он боится смерти, девочка! Он боится работы, боли и голода, но больше всего он боится смерти. Я видел его лицо, когда он смотрел на мертвеца в Тёрне!
Дрейк стоял, склонив голову, подобно сгорбленному, наряжённому мраморному изваянию. Но Терра встряхнула своими тёмными кудрями и возразила:
— Нет, Телс. Ты ошибаешься. Мартин Дрейк боится жизни!
Дрейк внезапно повернулся к ней, его тонкие пальцы сжались в кулаки так, что побелели костяшки.
— Вы не можете осуждать меня! — выкрикнул он им. — Вы не родились с чувством, что должны кому-то за свою жизнь, еду, одежду, учёбу… Когда умерли мои родители, у меня ничего не осталось. Мой дядя забрал меня. Никогда у меня не было ничего своего. Как только я научился говорить, я только и делаю, что плачу ему за всё.
— Он выучил меня химии не потому, что мне это нравилось, а потому, что решил, что в лаборатории от меня будет больше пользы. Джордж Брекнер из «Интеруорлд Энтрепрайзис», который ненавидел свою сестру, потому что она повела себя вызывающе, выйдя замуж за моего отца. Мой отец, видите ли, был неудачником, слишком оторванным от жизни учёным, который умер в нищете. У дяди Джорджа надежды на меня было мало, но уж работать он меня заставил! Я выполнял поручения, чистил пробирки и смешивал растворы, но я не был настоящим химиком. Я не стоил этого. Я был сыном своего отца и только дядя обеспечивал мне кров и еду.
— Тебе легко быть сильной и независимой! Тебе не вдалбливали с самого детства, что ты совершенно бесполезна и некомпетентна, и существуешь лишь из жалости. Но настал день, когда я решил, что чего-то добился, что-то открыл в лаборатории. Я думал, что смогу доказать дяде, что достоин уважения, как личность. Я думал… Я думал, что смогу доказать это самому себе.
Его голос дрогнул. Он прижал ладони к пульсирующим вискам, и его почти не было слышно, когда он продолжил.
— Я осуществил свой эксперимент; тайно, потому что я хотел, чтобы это был сюрприз, нечто, что нельзя было бы проигнорировать. Что ж, тут я преуспел!
— Взрывом я уничтожил оборудование на пять тысяч долларов. Не знаю, как я уцелел — я не особо старался. Но я совершил глупую, глупую ошибку! А если бы я сделал это пару часов спустя, то убил бы каждого в лаборатории. Тогда я понял, что дядя был прав. Я… Я убежал…
Терра ласково положила руки на его дрожащие плечи.
— Ты можешь помочь нам здесь, Мартин. Я верю в тебя.
Мартин Дрейк встретился с ней взглядом.
— Ты не понимаешь, Терра, — сказал он просто. — Я никому не могу помочь. Во мне нет ничего.
Он повернулся и вышел, медленно идя по разорённым полям, где виноградные лозы были сожраны до самой земли, а в хижине за его спиной царила тишина.
* * *
На следующее утро на двери каждого дома в мелиорированных районах появилось печатное объявление.
Из-за больших затрат и отсутствия отдачи от мелиорированных районов, для Тройственного Совета стало невозможным продолжать их финансирование на прежнем уровне.
Однако, желая предоставить Районам последний шанс, Тройственный Совет организует публичные слушания четвёртого ноября, через две марсианские недели от сегодняшнего дня. Если в к этому времени будут предоставлены разумные доказательства того, что Районы могут выйти на самоокупаемость, то Тройственный Совет рассмотрит этот вопрос.
Тем не менее, всем жителям Рикатвы и Чавы предлагается подготовиться к оперативной эвакуации.
Дрейк сидел на своей койке, скомканная бумага валялась у его ног, когда вошла Терра Брук. Она вошла без стука, встав у дверей — чёрные кудри растрёпаны, напряжённые и уставшие глаза на бледном лице, и вся она казалась ошеломлённой и потерянной.
Дрейк посмотрел сквозь неё.
— Теперь ничего не остаётся, — сказал он бесцветным голосом. — Я должен вернуться к дяде. Мне больше некуда идти. Он… он сказал, что я вернусь.
Терра всплеснула руками. Её губы шевельнулись, но слова умерли в горле.
— Зачем ты пришла? — спросил Дрейк.
— Я… я не знаю. Возможно, я подумала… — она вдруг осеклась, закрыв лицо руками. Дрейк видел, что под пальцами блестят слёзы.
— Я подумала, ты ещё сможешь спасти нас, Мартин Дрейк, — сказала она очень тихо. — Но ты не смог. Возможно, Телс прав. Возможно, ты просто слабак! — Её глаза вдруг яростно сверкнули. — А что насчёт Телса? Он тоже должен вернуться в вонючее болото, что поглотило его землю на Венере? А что насчёт сотен людей, которые надеялись здесь жить; что насчёт ещё тысяч людей, которые могли бы найти здесь новую жизнь? Они должны вернуться на социалку? Как насчёт моего отца и меня, Мартин Дрейк?
Дрейк как-то умудрился встать и повторить:
— Зачем ты пришла?
— Потому что… — яростное напряжение вдруг покинуло Терру. Её голова опустилась. Дрейк потянулся к ней и прошептал:
— Я не знаю…
Не осталось ничего разумного, ничего правильного. За последний день, за последнюю ночь он прожил сотню лет. Он перестал осознавать себя, утерял смысл разумного порядка вещей. Он поднял заплаканное лицо Терры и посмотрел её в глаза. Он действовал неосознанно; какая-то странная, голодная тоска, нечто за пределами всего, что он когда-либо узнал за всё время своей жалкой жизни, руководило движениями его тела.
Он обнял Терру Брук и поцеловал.
Она долго стояла, дрожа, прижавшись к нему. Внезапно, подобно дикой кошке, она вырвалась и отвесила ему звонкую пощёчину. А потом сбежала от него, подобно оленю, бегущему по голым полям…
Дрейк стоял неподвижно, прижав пальцы к ушибленной щеке.
— Не знаю, — прошептал он. — Я не знаю! Но какое это может иметь значение? Я всё равно проиграл! Две марсианские недели. Это десять земных дней. Десять дней!
* * *
Восемь из этих драгоценных дней бездарно прошли в поисках какой-нибудь зацепки. Кхом отказывался предоставить себя для изучения, не было ни исследовательской лаборатории, ни коллег-учёных, ни любой другой помощи. Затем, вечером восьмого дня, кхомы совершили набег через землю Дрейка во внутренней круг ферм, и разъярённые, полные ненависти поселенцы погнали их назад, забрасывая зажигательными гранатами вплоть до начала пустыни. Дрейк, оказавшийся в авангарде этой великой битвы, едва успел оседлать своего ваарда, чтобы спасись самому и укрыться в сравнительно безопасной лачуге Телса. Оттуда он увидел, как трое мужчин погибли от хвостов кхомов, а его собственная хижина загорелась от случайной вспышки.
Утром, пробираясь сквозь пепелище, задыхаясь от мерзкого зловония, которое постепенно сносилось в пустыню постоянным ветром, он что-то нашёл. Затаив дыхание, он опустился на колени и разгрёб пепел руками.
Голова и хвост практически сгорели, но туловище молодого кхома было практически целым. Всего восьми футов в длину, оно уже имело мускусные железы, чью горелая вонь наверняка можно было ощутить даже в Чаве.
Дрейк хватал воздух ртом, но не уходил. Шанс изучить врага был под руками. Обуглившаяся броневая пластина сохранила внутренности в целости. Не было ни инструментов, ни оборудования, но это был шанс…
Он покачал головой. Это был девятый день. Уже…
Он вытащил тварюгу из пепла, одолжил у Телса брезент и острый нож и приступил к кровавому действу.
Это была отвратительная работа — резать, разрезать и препарировать не виденные ранее никем части твари. Брезент защищал от солнца, а Дрейк расположился с наветренной стороны, но мускусный запах всё равно пропитал всю одежду.
Наконец он сел на корточки и присвистнул.
— Так вот почему ему сходит с рук пожирание деревяшек! Дополнительный желудок, наполненный ферментной культуры — ну прям как у термита. Простейшие, конечно, переваривают для него целлюлозу. Одноклеточные, живущие в щелочной среде; они должны быть щелочными, ибо всё, что здесь живёт, имеет щёлочь в желудке.
— Значит, кхом — это просто четвероногий термит-переросток!
Чтобы подтвердить своё предположение, он взял лакмусовую бумажку, используемую для анализа почвы — ферментная культура показала щелочную реакцию. На мгновение Дрейк пришёл в восторг. Потом его плечи поникли. Любопытно, но бесполезно. Это не давало ему никакого способа уничтожить тварей. А заседание Совета уже завтра.
Он даже не закопал тушу. Через несколько дней не останется никого, кому повредил бы её запах.
Над хижиной Телса виднелся дымок: Терра готовила ужин. Дрейк пересёк поле, не желая никого видеть после своей очередной неудачи, но больше идти всё равно было некуда.
Где-то вдали, у внешней линии ферм, раздался пронзительный крик ваарда. Когда Дрейк вошёл в хижину, ему показалось, что в пустыне что-то шевелится, мелькают быстрые низкие тени, но он списал это на хитрое мерцание двойного лунного света и перемещение песка под свежим ветерком.
Терра отвернулась от плиты; на секунду в её глазах появилась надежда. И тут же исчезла, а Телс, приподнявшись на койке, с отвращением сморщил нос.
— Ты воняешь, — сказал он. — Иди и смой эту проклятую ящерицу.
Дрейк этого уже не чуял. Пробормотав извинения, он добавил: — Моя одежда сгорела. Я не…
— Возьми мою, — буркнул Телс. — Но вымойся!
Дрейк поёжился под холодным душем в сырой ванной и с благодарностью влез в комбинезон Телса. За неимением лучшего, он бросил свою вонючую одежду на полу.
Трапеза была весьма мрачной, тем более, что все ваарды в Рикатве, похоже, взбесились от страха и их непрекращающиеся вопли действовали на нервы. Несколько раз Дрейк и Терра выглядывали наружу, но ящериц видно не было. В неверном лунном свете пустыня была всегда полна теней.
— Принеси дыни, — резко сказал Телс. — Лучше мы съедим их сейчас, чем оставим гнить здесь.
Терра принесла их. При взгляде на неё у Дрейка перехватило дыхание: весна, радость, жизнь покинули её. Теперь она стала похожа на Мартина, такая же безразличная и сломившаяся.
— Ты нашёл что-нибудь? — спросила Терра.
Дрейк начал рассказывать им о пищеварительной системе кхома, машинально взяв свой кусок венерианского фрукта. Телс уже не радовался своей драгоценной дыне; с каменным лицом он откусил первый кусок.
— Маленькие животные живут у него в желудке? — он хмыкнул с набитым ртом и покачал головой. — Это нам не поможет.
Дрейк вздохнул и откусил кусочек. И мгновенно поперхнулся едкой кислотой. Дыня была кислой, напоминая не кислую сладость цитрусовых, но едкую, вяжущую остроту из лабораторной пробирки. Мартина затошнило, и он схватился за стакан с водой.
Светлая борода Телса сморщилась в приступе смеха.
— Земной щенок! Если ты когда-нибудь приедешь на Венеру, то лучше заранее заведи зверьков в своём желудке, чтоб они смогли пить кислоту за тебя!
Дрейк внезапно замер, уставившись на дыню с каким-то благоговением.
— Боже мой, — прошептал он. — Вот именно!
* * *
Изумлённые вопросы, вспышка вдохновения — всё полностью потонуло в высоком, диком визге из конюшни Телса. Другие ваарды подхватили его, пока хижина не оказалась полностью окружена кричащими животными. И на этот раз бегущие тени в пустыне обрели плотность и приблизились к полям. Десятки их кружились вокруг обугленного и разделанного трупа, привлечённые его мускусным зловонием.
Телс, плотно сжав губы от боли, присоединился к ним у окна.
— Я никогда не видел их такими. Смотрите, они разделились, некоторые идут сюда. Но на моих полях ничего нет!
Лицо Дрейка в свете лампы было совсем белым.
— Зато кое-что есть в твоей ванной. Моя одежда пропиталась запахом кхома. Труп привлёк их, теперь они идут сюда, за мной!
Руки Терры сжались в кулаки, жилы на руках напоминали верёвки.
— Мартин, — сказала она, — что ты говорил насчёт дыни?
Взгляд Дрейка был прикован к этим мельтешащим фигурам.
— Кхом питается древесиной. Простейшие, которые её переваривают, живут в щелочной среде. Эта дыня — сплошная кислота. Если она попадёт в желудок кхома, то убьёт простейших, и кхом умрёт с голоду!
Телс фыркнул.
— Не пори чушь! Ты будешь кормить кхома с ложечки? Эти дыни не смогут расти в местном грунте, да у меня и есть-то одно растение.
— Гидропоника, Телс! Ростовые культуры. Кольцо специально построенных резервуаров, ограждающих Районы; питательные вещества, ауксины, витамины, ферменты… С Венеры можно доставить уйму дынных лоз. Кхом будет пожирать их со скоростью их роста. Через полгода в пустыне не останется ни одной ящерицы!
— Ты должен уйти, Мартин, — Терра схватила его за плечи. — Ты должен сообщить это Совету завтра. Кхомы окружат нас через пару минут. Ты должен уйти!
Дрейк уставился на неё невидящим взглядом.
— Дай мне карандаш и бумагу, быстро!
Телс медленно повернулся, недоверчивая ярость исказила его лицо.
— Ты хочешь сбежать? И оставить Терру здесь?
Дрейк не ответил. Девушка положила бумагу на стол; он быстро написал несколько строк. Телс увидел, что он пишет.
— Страх заставил тебя забыть свою идею? — тихо сказал он и внезапно ударил его здоровой рукой.
Дрейк упал. Телс, побелевший от боли и гнева, закричал:
— Беги, Мартин Дрейк! Мы задержим ящериц. Беги, чёрт тебя подери!
Дрейк, пошатываясь, поднялся, сжимая бумагу.
— Мы все должны выбраться отсюда. Эти скотины чувствуют запах моей одежды; через несколько минут они ворвутся сюда.
— Он прав, Телс, — вздохнула Терра. Дрейк поймал её взгляд и поморщился. Если раньше она и надеялась на него, теперь она точно знала, что он трус.
— Конюшня, — сказал он, — это единственный шанс. Они не сразу найдут нас. Принеси зажигалки, Терра.
Она взяла плетёный мешок и протянула Телсу свободную руку, чтобы он мог опереться. Дрейк открыл дверь и замер.
* * *
Кхомы были везде. Огромные бронированные тени скользили по хижине неровными кругами, приближаясь всё ближе и ближе. Ваард в конюшне закричал так пронзительно, как никогда прежде, и каждый зверь в Рикатве ответил ему. Напряжённость повисла в воздухе: из пустыни пришла Смерть.
Дрейк метнул зажигалку. Кхомы отступили, и путь к конюшне на минуту расчистился.
— Давай! — закричал он и бросился бежать, увлекая за собой беспомощно-тяжёлого Телса.
Ослепительный свет и хлещущие хвосты, ухмыляющиеся ненавистью бронированные головы. И вот они очутились в пахучем мраке конюшни, а ваард всё бился и визжал. Дрейк схватил его поводья; успокаивающе похлопал по холке рукой.
Он протянул бумагу Терре.
— Отвези это в Тёрн. Отдай кому-нибудь из руководства. И потом, если сможешь, приведи помощь. А теперь скачи, пока не вернулись кхомы!
Она ничего не понимала. Она уставилась на него, сжимая в руках судьбу Районов, записанную на бумаге.
— Но Мартин! Ты… Телс…
Едва понимая, откуда пришли эти слова, возникшие где-то глубоко внутри него, Дрейк продолжил:
— Я не имею значения, Телс не имеет значения. Ничего не имеет значения, кроме как доставить эту бумагу в нужное место. Совет соберётся завтра утром! Ты ездишь лучше меня, ты легче. У ваарда будет больше шансов уйти. Будь, что будет… ты…
Он резко остановился, отпустив повод.
— А теперь скачи, Терра. Скорее!
Она была рядом с ним в темноте, внезапно его губ коснулись мягкие, тёплые губы, полные жизни. Затем она вскочила на нервничающего ваарда и широко распахнула дверь.
— Кидай гранату, Мартин! И кидай их, пока я не вернусь!
Телс усмехнулся. Поцелуя он не видел.
— Терра — настоящая женщина! Где зажигалки? У меня одна в руках!
Дрейк увидел, как она скачет в белом сиянии, низко прижавшись к шее ваарда, уходя по длинной дуге к Тёрну. Затем он взглянул на тварей, подкрадывающихся по пустынным полям.
— Боишься? — прорычал Телс.
Мартин покачал головой.
— Я… Я не знаю. Смотри, Телс! Вот они!
Кхомы наконец решились. Раздался грохот и треск, когда они вышибли дверь в хижину Телса; хлипкие стены качнулись и затрещали под натиском ворвавшихся внутрь огромных тел. Твари обезумели. Через мгновение они учуют запах людей в конюшне.
— Хоть нескольких я убью! — прорычал Телс и бросил сразу две гранаты в свою хижину. Древесина на Марсе высыхает быстро. Через пять минут она уже горела.
— Боже мой, — простонал Дрейк. — Вот и всё. Они идут сюда!
Теперь ящерицы нацелились на конюшню. Мрачной, безмолвной стаей они пробирались через чад горящей хижины, и пламя за их спинами было кроваво-красным. Две мужчин одновременно бросили зажигательные гранаты, пытаясь удержать кольцо света вокруг конюшни. Кхомы отшатнулись от огня, но лишь на мгновение.
Внезапно Телс рухнул на пол. Лицо его посерело, на лбу выступил пот.
— Я не могу… — выдохнул он и привалился к стене, почти потеряв сознание.
А вот теперь Дрейк познал страх, полностью обволакивающий, холодный и жестокий. Больше у него не было поддержки Телса. Мартин Дрейк остался один против разрушителей. И тут его наполнила спокойная, и не менее холодная уверенность. У него просто есть работа, которую надо выполнить, абсолютно не обращая внимание на какой-то там страх.
У него ещё успела мелькнуть мысль, что, возможно, в этом и состоит главная тайна жизни.
Подхватив полупустой мешок, Дрейк пинком распахнул дверь. Снаружи целиться было удобнее. Два зверя уже прорвались через огненное кольцо. Удачно брошенная граната отогнала их, но больше подобного допускать было нельзя. Следующей гранатой он поджёг сарай. Просто держать круг света целым, пока ещё есть зажигалки. Зачем? Потому, что за спиной Телс, а ещё потому… Ну потому, что человек должен жить так долго, как сможет.
Последняя граната оказалась у него в руке, когда он замер.
— Телс! — закричал он. — Смотри, Телс! Там, на поле, вспышки! Терра привела помощь! Мы спасены, Телс!
Он вбежал внутрь, когда увидел, что боевой порядок кхомов разрушился, что вспышки гранат гонят их обратно в пустыню. Телс всё ещё сидел у стены, но он смог слабо взмахнуть рукой. Дрейк схватил её, чтобы помочь встать.
— Нет! — прохрипел Телс. — Я грохнусь в обморок, если сейчас встану. Ты сделал их, земной щенок! Ты их сделал!
С журналом «Вокруг света» я познакомился году так в 1982, после возвращения в СССР и доступа к ежегодной подписке периодических изданий. О, это был прекрасный журнал! В каждом номере — фантастический рассказ (или даже два), а ещё что-нибудь большое, остросюжетное, с картинками, печатающееся из номера в номер. Вот это захватывало — получил номер, прочитал и… жди ещё целый месяц, гадай, что будет дальше. Долго? Разумеется, но ведь можно было обратиться к номерам прошлых лет и прочитать уже полностью опубликованные вещи, тем более, что «Вокруг света» был в каждой библиотеке, да и в «Букинистах» находился без проблем.
С авторами всё было просто. Наши писали про наших, иностранцы про иностранцев. Разумеется, «их» приключения увлекали больше. Пока я не натолкнулся на повесть «Рассвет в дебрях буша» откровенно русского автора — Евгения Коршунова. Врочем, не просто повесть, а настоящую «хронику недавних дней». И что это была за вещь! Таинственная Африка, белые колонисты и чёрные повстанцы, солдаты и шпионы, вертолёты и катера, перестрелки и посиделки… Казалось, смотришь увлекательный приключенческий фильм, Тем более, что и иллюстрации Григория Филипповского были на высоте. А ещё в самом первом номере была замечательная сноска — «с героями этой повести вы могли встретиться в прошлом году в нашем журнале и в ежегоднике “Приключения”». «Ого! — подумал я. — будем искать!»
Предыдущую повесть я нашёл быстро, а вот данные «Приключений» в журнале указали неверно, и прочитать первую историю Майка Брауна я смог с десяток лет спустя, заказав скан в Российской государственной библиотеке. Почему-то это оказалось проще, чем приобрести саму книгу. Зато в последующих номерах журнала обнаружился отрывок из романа «Крестоносцы», относящегося уже к другому циклу, но всё равно — про Африку. А уже потом я вышел и на предшествующие операции — «Хамелеон», «Золотой лев»…
Интересная история приключилась у меня с романом «Амаль». В 1985 году в самом обычном книжном магазине я увидел целую пачку чёрных книг в мягкой обложке. «Евгений Коршунов. Амаль» — значилось на корешке. «Вот это да, — обрадовался я. — Приключенческий роман классного автора и в свободной продаже! Надо брать!» И взял. Штуки четыре. На книгообмен.
Но в книгообмене (помните такое развлечение в книжных?) мой порыв не оценили. Неформат, мол. Расстроился я тогда крепко. Так что даже роман не прочитал. Отложил. И, в общем-то, правильно сделал. Заключительный роман о Петре Николаеве оказался более «бытовым», чем «приключенческим», да и не оценил бы я душевные терзания главного героя в свои пятнадцать лет. Всякой книге — своё время.
А ещё я тогда, в детстве, совершенно не мог прочувствовать, как автору в далёкой от жаркой Африке Москве решительно не хватает холодного пива и виски со льдом! И именно поэтому все герои с явным удовольствием пьют означенные напитки. Регулярно и со вкусом. Эх, хорошо!
Однако главную идею африканских книг Евгений Коршунова я понял ещё тогда, в начале восьмидесятых. Это знаменитое «Бремя белых». Именно об ответственности белых, пришедших когда-то на чёрный континент, написаны эти книги. Белые «носители культуры» попробовали построить привычную им цивилизацию, с церквями и школами, заводами, газетами и пароходами. Научили африканцев пресловутым «демократическим ценностям» и современным методам ведения боевых действий. А негры оказались слишком хорошими учениками. Особенно в части методов продолжения политики иными средствами. И, попросив белых колонизаторов на выход, увлечённо принялись устанавливать истинную демократию отдельно взятых племён. Вспомним трагедии Центральноафриканской республики, Занзибара, Руанды… Или (чего уж там!) чёрный апартеид в Родезии и ЮАР.
Насколько провидческими оказались истории автора о вымышленной стране Гвиании! Самые лучшие представители коренных народностей гибнут от рук своих же земляков, желающих только одного — хапнуть побольше, оторвать себе кусочек страны, уничтожить всех с неправильной графой в паспорте. А что же белые — они же ушли? Но нет, белые всё ещё здесь — и пробуют спасти разваливающуюся страну. И англичанин Прайс, и австралиец Рекорд, и русский Николаев, и француз Шевалье — все они несут своё бремя белого человека, защищают интересы простых африканцев, кто пером, а кто и автоматом.
Кстати, об автоматах. Любопытно, но самыми интересными, да, пожалуй, и самыми положительными, оказываются в книгах Коршунова образы наёмников. Роберт Рекорд, Жак Дювалье, Майк Браун, Жан Кувье… Даже самые вроде бы зловещие немцы (ну конечно!) Хор или Штангер прописаны с заметной симпатией, что уж говорить о создателе «Огненной колонны» Фрэнке Рохо!
А Пингвин? Человек с потешной внешностью, чья команда боролась с нацистскими бомбардировщиками в тяжелейшее время «Битвы за Британию». Сколько тысяч жизней спас он?
Или, например, лётчик-наёмник по прозвищу «Жёлтый медведь», исправно получающий деньги от очередного африканского царька за бомбовылеты, но аккуратно утюжащий безлюдные джунгли, вдали от единственного аэродрома, через который идёт снабжение продуктами и медикаментами, осуществляется эвакуация раненых.
А последние страницы «Наёмников»? Когда в последнем порыве сохранить страну, сваливающуюся в типичную африканскую гражданскую войну, призывают регулярные войска пока ещё белой ЮАР? По-моему, как у главного героя, так и у читателя возникает надежда, что всё ещё образуется, что вот эти бравые буры остановят волну насилия, предотвратят грядущую резню. И хочется пожелать удачи Баасу Нободи и его парням, несущим это тяжёлое бремя — бремя белых.
Антон Лапудев
Москва, 2019
БИБЛИОГРАФИЯ
Составитель — А. А. Лапудев
Коршунов, Евгений Анатольевич (1934-1992).
Тетралогия Петра Николаева
— Операция «Хамелеон», повесть
— И придёт большой дождь... (Операция «Золотой лев»), повесть
— Наёмники (Крестоносцы), роман
— Амаль, роман
1971 — кн. Операция «Хамелеон», М.: Молодая гвардия (Стрела), т/о, 100 000 экз., 320 с., илл. Ю. Бажанова.
— Е. Коршунов. Операция «Хамелеон» (повесть), с. 3-314.
— В. Коровиков. Книга о сегодняшней Африке (послесловие), с. 315-318.
1974 — кн. И придёт большой дождь..., М.: Молодая гвардия (Стрела), т/о, 100 000 экз., 240 с., илл. А. Тамбовкина.
— П. Демченко. Предисловие, с. 5-6.
— Е. Коршунов. И придёт большой дождь... (Операция «Золотой лев») (повесть), с. 7-238.
— Об авторе, с. 239.
1978 — Крестоносцы, отрывок из романа, илл. Г. Филипповского — ж. «Вокруг света», № 11 — с. 68-75, № 12 — с. 69-73.
1981 — Крестоносцы, роман, журнальный вариант, илл. В. Думкина — ж. «Звезда Востока», 1981, № 1 — с. 188-221, № 2 — с. 158-222, № 3 — с. 179-213.
1982 — кн. Наёмники, М.: Молодая гвардия (Стрела), т/о, 100 000 экз., 288 с., илл. В. Васильева.
— Е. Глущенко. Предисловие (статья), с. 3-4.
— Е. Коршунов. Наёмники (роман), с. 5-284.
— В. Ламшуков. Послесловие, с. 285-287.
1985 — кн. Амаль, М.: Советский писатель, м/о, 100 000 экз., 336 с., илл. А. Цветкова.
— Е. Коршунов. Амаль (роман), с. 3-335.
1989 — авт. сб. Операция «Хамелеон», Кишинёв: Лумина (Мир приключений), т/о, 200 000 экз., 640 с., илл. В. Манчука.
— Е. Коршунов. Операция «Хамелеон» (повесть), с. 3-236
— Е. Коршунов. И придёт большой дождь... (повесть), с. 237-416
— Е. Коршунов. Наёмники (роман), с. 417-639
Трилогия Майка Брауна
— Гроза над лагуной, повесть
— Под белым крестом Лузитании, повесть
— Рассвет в дебрях буша (Операция «Феникс»), повесть
1973 — сб. Приключения 1972-1973, М.: Молодая гвардия (Стрела), т/о, 100 000 экз., 576 с., илл. Ю. Бажанова.
— Е. Коршунов. Гроза над лагуной (повесть), с. 67-165.
1975 — Под белым крестом Лузитании. Хроника недавних дней, илл. Г. Филипповского — ж. «Вокруг света», № 10 — с. 42-50, № 11 — с. 66-72, № 12 — с. 60-71.
— О. Игнатьев. Последние дни португальской империи — ж. «Вокруг света», № 10 — с. 44-45.
1976 — Рассвет в дебрях буша. Хроника недавних дней, илл. Г. Филипповского — ж. «Вокруг света», № 10 — с. 26-33, № 11 — с. 68-76, № 12 — с. 46-53.
1978 — Гроза над лагуной, М.: Детская литература, т/о, 75 000 экз., 320 с., илл. Л. Хайлова.
— Гроза над лагуной (повесть)
— Под белым крестом Лузитании (повесть)
— Операция «Феникс» (повесть)
Дилогия Мишеля Абду
— Убить шейха, повесть
1986 — сб. Кровь на чёрных тюльпанах, М.: Советская Россия, т/о, 100 000 экз., 384 с., илл. В. Харламова — с. 111-186.
— Призрак зовётся «Зейтун», роман
1991 — кн. Призрак зовётся «Зейтун», М.: АПС, м/о, 100 000 экз., 256 с., илл. Е. Крылова — с. 3-244.
Отдельные публикации
— Израненная земля, очерк, ж. «Вокруг света», 1979, № 5, с. 15-22.
— Кто боится электрического стула? Американская трагедия в двух частях. М.: ВААП-информ, 1980, м/о, 75 экз., 86 с.
— Тайна «изогнутого луча», повесть — сб. Мир приключений, М.: Детская литература, 1989, т/о, 100 000 экз., 656 с. — с. 220-298.
Прочие произведения
1979
— «Псы войны»... Кому они служат? (Досье, которое рано сдавать в архив), М.: Советская Россия, м/о, 50 000 экз., 108 с.
1982
— Бесчинства продолжаются, репортаж, г. «Известия», 1982, № 161 (20142) от 10.06, с. 5.
— В новой упаковке, очерк, г. «Известия», 1982, № 154 (20135) от 03.06, с. 5.
— Варварство, репортаж, г. «Известия», 1982, № 159 (20140) от 07.06, с. 5.
— Ливан в огне, репортаж, г. «Известия», 1982, № 158 (20139) от 07.06, с. 5.
— Мужество Бейрута, репортаж, г. «Известия», 1982, № 162 (20143) от 11.06, с. 5.
— Получают отпор, репортаж, г. «Известия», № 160 (20141) от 08.06, с. 5.
— Продолжают бесчинства, репортаж, г. «Известия», 1982, № 162 (20144) от 12.06, с. 5.
— Репортаж из взорванного «Рая», М.: Советская Россия, м/о, 100 000 экз., 128 c.
1983
— «Я — Бейрут...», М., Советская Россия (По ту сторону), м/о, 10 000 экз., 110 с.
1984
— Встречи в Иордании, очерк, ж. «Москва», № 4.
— Горячий треугольник (очерки и репортажи из Ливана, Сирии и Иордании 1978-1983 гг.), М.: Известия, 50 000 экз., 128 с.
1987
— Арабская вязь, М.: Молодая гвардия, 1987, м/о, 224 с.
— «Честная игра» партнёров, очерк, ж. «Москва», № 8, с. 166-174.
1988
— Шпионы, террористы, диверсанты (израильские спецслужбы: от скандала к скандалу), М.: Советская Россия, 100 000 экз., 192 с.
Неопубликованное
— Гроза в саванне, либретто сценария многосерийного фильма, 1970, 62 с.
— Гроза в саванне (Операция «Хамелеон»), литературный сценарий многосерийного фильма, 1970, 398 с.