Боль не прекращалась в течение нескольких часов.

Боль обжигала плечо, а от движения становилось только хуже. Он вздрогнул, едва в силах продолжать.

«Всего час назад».

Семья была в сборе, дети играли в своём любимом потаённом месте. Прекрасные дети, их дети. Они вдвоём с такой гордостью наблюдали за происходящим. Им повезло. Дети в наши дни стали редкостью. А после первого ужаса, вызванного Тёмными, обрести семью казалось невозможным.

Теперь всё снова стало плохо.

Что Тёмные делают с копьями? Почему такая сильная боль? Он ощутил, как копьё распороло кожу, вонзилось в спину. Подобной боли он никогда не испытывал.

Она и дети сбежали. Он не знал, куда. Возможно, на север. Подальше от места, где Тёмные опять попробуют их убить.

Он знал, что дети, где бы те ни были, устали. Это настоящий кошмар, когда Тёмные идут за тобой.

Он тоже устал. Но знал, что должен двигаться дальше.

* * *

Ночь.

Глаза болели. Он не мог далеко видеть. Тёмные ещё могут повернуть назад. Он знал, что те боятся темноты. Возможно, это единственный шанс на спасение.

Он на мгновение остановился, чтобы отдышаться, живительная прохлада воздуха успокаивала.

Но через несколько мгновений он закричал.

Тёмные нанесли удар. Снова. Что-то обвило шею, и он закричал, умоляя, чтобы всё это прекратилось. Казалось, что сознание покидает его, а вещь Тёмных разрывала и жгла изнутри.

«Она и дети».

Он должен был продолжать двигаться и увидеть их ещё раз. Он так любил их. Он должен был добраться до них раньше Тёмных. «Продолжай двигаться», сказал он себе.

Продолжай двигаться.

Но боль росла.

Он оглянулся и увидел, что Тёмные приближаются, исполненные радостных криков. Он не мог дышать. «Я слабею», — понял он. — «Замедляюсь».

Он заплакал. Он не хотел умирать, не увидев её и детей в последний раз. Но боль становилась всё сильнее.

Он взывал о помощи.

Затем, внезапно, почувствовал огненный взрыв в плече, и всё вокруг померкло.

Начался мелкий дождик, смеющиеся голоса медленно приблизились и закружились, разглядывая сотворённое.

Тело было разорвано в клочья, и брызги маслянистой крови окрасили всё окрест.

С хохотом отдавшись работе, Тёмные не заметили, что за ними наблюдают.

Вместе с детьми она смотрела, как Тёмные тащат наверх её супруга, и плакала. Затем, издав крик вечной утраты, что пронёсся до самых глубин, она и дети погрузили свои огромные тела обратно в кровавое море.

И пока они плыли, ища спасения в глубоких водах, эхом их криков звучали призрачные, далёкие отклики немногих тех, кто ещё остался.

Чашка с густым, вязким эспрессо остановилась на полпути между блюдцем и слегка приоткрытым ртом Патрика Фентона. Рука застыла, и он почувствовал, будто холодные капли лихорадочного пота покрыли лоб. Он уставился мимо своих сотрапезников, в окно крошечного французского ресторанчика, выходившее на Восточную Пятьдесят шестую улицу, и его глаза расширились, когда мимо прошёл старик.

— Господи Иисусе! — изумлённо прошептал Пат.

— В чём дело? — обеспокоенно спросил Деймон.

Рука Фентона задрожала. Он очень осторожно поставил чашку на стол. Деймон продолжал смотреть с беспокойством. Затем Кэтрин решила, что обед подошёл к концу, и перевела взгляд с одного на другого.

— Что происходит?

Фентон взял с колен салфетку и вытер верхнюю губу.

— Я не могу поверить в то, что я только что увидел. Это невозможно.

Деймон отодвинул тарелку и наклонился вперёд. Он был единственным, с кем Фентон общался в течение месяца, проведённого в больнице; они были хорошими друзьями.

— Скажи мне.

— Забудь об этом. Я ничего не видел.

Кэтрин начала терять терпение.

— Мне не доставляет удовольствия отгадывать словесные ребусы. Если я смотрю на кухню, а ты в окно, это ещё не повод надо мной насмехаться. Что ты видел, Пат?

Фентон отхлебнул воды. Он выдержал долгую паузу, затем сказал:

— Как вы знаете, я был секретарём на Нюрнбергском процессе в сорок шестом году. Там был офицер, обер-лейтенант Иоганн Хаген. Под его командованием была группа по массовым захоронениям в Берген-Бельзене. Он любил кое-что проделывать с женщинами и маленькими мальчиками, используя кирку. Он был повешен в июне 1946 года. Я там был. Я видел, как его повесили.

Деймон уставился на своего старого друга. Фентону было чуть за шестьдесят, он уже почти облысел, и он был болен.

— Успокойся, Пат.

— Я только что видел, как он прошёл мимо окна.

Какое-то мгновение они пристально смотрели на него. Деймон откашлялся, отодвинул свою кофейную чашку, снова откашлялся. Кэтрин продолжала жевать и молча смотрела на каждого из них. Увидев, что блеск в глазах Фентона и не думает гаснуть, она сказала:

— Вы, должно быть, ошиблись.

Он ответил мягко:

— Я не ошибся. Невозможно забыть лицо человека, повешенного при тебе.

Деймон положил руку на запястье Фентона.

— Успокойся. Уже темнеет. Случайное сходство.

— Нет.

Они сидели так довольно долго, и Фентон продолжал смотреть в окно. Наконец он начал говорить, но слова застряли в горле. Он задохнулся и тихо застонал. Глаза расширились, увидев что-то ещё на улице. Деймон с трудом повернулся — он был чрезвычайно толстым мужчиной, преуспевающим адвокатом — и выглянул в окно.

Кэтрин повернулась и тоже посмотрела. Улица была запружена толпами людей, спешивших попасть домой до наступающей темноты, грозящей дождём.

— Что теперь? — спросила она.

— Ещё один, — сказал Фентон. — Ещё один. Боже милостивый, что происходит?..

— О чём ты? Кто там ещё?

— Кэтрин, — резко сказал Деймон, — заткнись. Пат, кто там был?

Фентон обхватил себя руками, словно смирительной рубашкой.

— Крейхбаум. — Он произнёс это имя так, как терапевт сказал бы “неоперабельный”. — Из Треблинки. Расстрелян в сорок пятом. Чудовище: костры, печи, огонь — вот его среда обитания. Его расстреляли.

— Да? И? — вопрос Кэтрин завис в воздухе.

— Он только что прошёл мимо этого окна, направляясь в сторону Пятой авеню.

— Пат, прекращай, — сказал Деймон.

Фентон просто молча уставился на него. Затем, через мгновение, он снова застонал. Они не обернулись, они просто смотрели на него.

— Купш, — очень тихо сказал Пат. И через несколько секунд добавил: — Стакманн.

В маленьком французском ресторанчике сгустились тени. Они были единственными посетителями, и их еда стала такой же холодной, как скатерти.

— О боже, — сказал Фентон, — Радемахер.

Затем он вскочил на ноги, опрокинув стул, и закричал:

— Что это за улица?!

Деймон попытался протянуть руку, чтобы дотронуться, заставить сесть, но Фентон был близок к истерике.

— Что за день сегодня, где я нахожусь? Они мертвы, все до единого! Они отправились на виселицу или к стенке тридцать лет назад. Я был молодым человеком, я видел это, всё это... Что здесь происходит сегодня?

Его попытались остановить, но Фентон увернулся и выбежал на улицу.

Сейчас было совсем темно, почти как ночью, будто над городом развеяли угольную пыль. Толпа двигалась мимо, толкая Пата. Бледно-фиолетовое свечение окутывало бредущих мёртвых нацистских военных преступников.

Он видел их всех, одного за другим, когда они проходили мимо, туда и сюда, свободные, как ветер, ничего не говорящие, с пустыми руками, в хорошей обуви.

Он попытался схватить одного из них, Вихманна, когда тот проходил мимо. Но высокий темноволосый нацист отмахнулся, улыбнулся жёлтой повязке с шестиконечной звездой на руке Фентона, и свободно зашагал дальше.

— Вы сменили имена на острове Эллис! — закричал Фентон в спину удаляющемуся Вихманну. — Но я тут не причём!

Затем он увидел, как вокруг него начало формироваться фиолетовое свечение.

На улице наступила ночь.

Эллис — остров в устье реки Гудзон в бухте Нью-Йорка. Был самым крупным пунктом приёма иммигрантов в США, действовавшим с 1 января 1892 года по 12 ноября 1954.

Стон разносился по всей Европе.

«Рейх в отчаянии! Рейху нужно больше людей, больше продовольствия, больше сырья, но он не может их получить! Рейх готов на всё, лишь бы одержать победу!»

В маленьком баварском университетском городке стон этот достиг ушей худощавого мужчины с желтоватым лицом. Не очень-то важной персоной был этот доктор Отто Карл. Смешная маленькая бородка и очки в роговой оправе, почти скрывавшие верхнюю часть лица.

Доктор Карл услышал стон и понял, что время пришло. Однажды утром на лекции по физике он резко замолчал и с извиняющимся видом повернулся к своим студентам.

Студенты были юны и было их немного. Никогда они не отличались особым почтением, ибо долгие годы ходили слухи упорные, хотя и неподтверждённые, что доктор Карл был русским эмигрантом, очень быстро сбежавшим со своей родины.

— Господа, — объявил доктор Карл, — я должен сделать официальное заявление. Завтра я уезжаю в столицу Рейха. Я назначаю Вилли Мюнстера вести занятия на время моего отсутствия. Я надеюсь, что, вернувшись, не обнаружу ничего такого, за что вам было бы стыдно.

— Вы отправляетесь на Восточный фронт, чтобы возглавить стратегическое командование, герр доктор Карл? — ухмыльнулся один из студентов.

Профессор физики взглянул на него своими кроткими голубыми глазами.

— Чтобы выиграть эту войну, необходима стратегия, — медленно произнёс он. — Разумеется. И стратегия должна быть отличной.

И это было всё. Доктор Карл отправился в Берлин, а прибывший новый куратор взял на себя юных студентов.

Больше доктора Карла его ученики не видели. Но, не встретившись с ним лично, они достаточно скоро узрели большое квадратное кирпичное здание, возведённое рабочими из Организации Тодта рядом с домом учёного на окраине города.

Да, то был забавный маленький домик, обиталище доктора Карла. Рассказывали, что до войны там, скорее всего, собирались учёные со всех стран Европы.

Что было целью их визитов, не разглашалось. Ходили слухи, что доктор Карл работает над великим изобретением, что поразит весь мир в момент своего раскрытия.

Но когда началась война, профессор закрылся в своей скорлупе, покидая её только для чтения лекций и помощи студентам в проведении лабораторных исследований.

Теперь, казалось, в карьере доктора Карла наступил новый этап. День за днём грузовики, гружённые дорогим оборудованием и материалами, подъезжали к только что построенному кирпичному лабораторному корпусу.

Вскоре в городском аэропорту приземлились транспортные самолёты, полные важного вида специалистов, немедленно загрузившихся в такси и отправившихся к дому доктора Карла. Слухи разлетались по городу.

Затем наступил показательный день. Так говорилось в народе. Конечно, никто из граждан не был приглашён на демонстрацию. Но некоторым удалось спрятаться за валунами на вершине холма, а кое-кто вооружился биноклями, которых, вообще-то, быть у них было не должно.

Доктор Карл встретил группу недоверчивых экспертов, прибывших на испытания и обязанных доложить о его успехе или неудаче.

— U-235, господа, — объявил он. — Изотоп урана. Самый могущественный элемент из известных. Атомная энергия! Смотрите!

Он быстро подошёл к компактному смертоносному устройству, напоминавшему пулемёт. Осторожно навёл оружие на козу, привязанную к столбу на расстоянии в сотне метров.

— Сейчас! — сказал доктор Карл.

Его палец нажал на спусковой крючок. Не случилось ничего, виденного глазом или слышимого ухом.

Но тут зачарованные специалисты устремили свои взоры на привязанную козу — и дыхание у них перехватило.

Животного больше не существовало, лишь клочья шерсти и ошмётки рогов и копыт покрывали землю.

— Боже мой! — раздался ликующий возглас экспертов. — Наконец-то у нас есть наше чудесное оружие! Вперёд, к победе!

И то было последнее, что горожане действительно видели.

Но, как теперь сообщалось, доктор Карл получил в своё распоряжение лучшие мозги Рейха. И вот, одним жарким летним утром, начали прибывать настоящие правители. Их самолёты приземлялись в аэропорту, и важные персоны спешили его покинуть. Армейские штабные машины привозили прибывших к дому доктора Карла.

— Главная демонстрация! — разносилось по округе. — Сейчас будет самое важное испытание. Вот и прославится наш маленький баварский городок!

В новом кирпичном здании доктор Отто Карл приветствовал своих уважаемых посетителей. Худощавый, желтоватый профессор физики не сильно изменился с того дня, когда несколько месяцев назад уехал в Берлин.

Ну разве что новый, целеустремлённый огонёк, казалось, сиял в его обычно мягких голубых глазах, да тусклый румянец время от времени покрывал его бледное лицо.

— Господа, — начал доктор Карл, когда гости его разместились на почётных местах, — сегодня вы станете свидетелями испытания величайшего оружия за всю историю человечества.

Он взмахнул рукой, и чёрные шторы в дальнем конце комнаты раздвинулись. Высокопоставленные чиновники в напряжении подались вперёд. За толстой перегородкой из свинцового стекла сидели в ряд измождённые люди.

— Как вы понимаете, все эти люди отчаянные смутьяны, — объявил доктор Карл. — Их привезли сюда со всех уголков оккупированной Европы. Диверсанты, партизаны, шпионы. Вполне уместно, чтобы и они стали свидетелями демонстрации.

Циничная ухмылка прокатилась по залу. Теперь все взгляды обратились к зловещего вида агрегату подле доктора Карла. Смертоносного вида, прекрасно выглядящее многоствольное орудие, более надёжное и уверенное, чем ранее показанный прототип.

— Сейчас, — сказал профессор физики. Его голос внезапно стал мрачным, резким. — Сейчас самое время.

Он повернулся лицом к своей аудитории.

— Когда я нажму на спуск, — он указал на кнопку, — сам дьявол взъярится. Но не на этих несчастных заключённых, господа. Дьявол обнимет вас!

Застывшие в ужасе высшие чиновники рейха уставились на доктора Карла.

— Почти пятнадцать лет я ждал этого момента! — раздался голос профессора. — И все эти годы я был британским агентом. Уже давным-давно британская разведка знала, что Германия перевооружается, вопреки заявлениям министерства иностранных дел и самого правительства.

Итак, я приехал в Баварию и затаился. В те дни это было совсем не трудно. Германия была республикой, и гестапо пока ещё не было. Я ждал своего часа, господа. Я преподавал в здешнем маленьком университете и продолжал эксперименты с ураном.

— Затем, — мрачно продолжил доктор Карл, — Германия при Гитлере сошла с ума. Я ждал, пока Рейх не впадёт в отчаяние. И вот тогда я объявил о своём открытии, о новом великом чудесном оружии. И вы, глупцы, в своём отчаянии, обратились ко мне за помощью.

— Вы погубили эту нацию, господа. Вы разрушили всю Европу. Германия — это зловоние в ноздрях цивилизации. Но вашим нечестивым деяниям пришёл конец.

Леденящий ужас заполнил комнату.

— Мой собственный вклад в дело мира достаточно мал. Атомная энергия, господа. Я позаботился о том, чтобы отчёт о моих исследованиях был передан британскому Военному кабинету. А теперь — атомная энергия для вас, мерзкие господашки, для вас, самопальные повелители высшей расы! Я даю вам величайшую силу в мире!

Один из перепуганных деятелей вскочил со своего места. Брызжа слюной, он в отчаянии бросился на доктора Карла. Но профессор краем глаза уловил его движение.

И нажал на кнопку...

Через несколько минут из развалин показались люди. Но перепуганным горожанам было не до раздумий об их странном внешнем виде. Оборванные, измученные мужчины выбирались из задней части разрушенной лаборатории и растворялись в окружающем сельском пейзаже.

— Ага! — сказал командир сербского партизанского отряда своему спутнику, бывшему до войны химиком. — Мы должны были быть уничтожены атомной энергией, то-то охрана так веселилась. Говорю тебе, что-то странное было в этом профессоре Карле. Мы не слышали, что он говорил, но теперь я знаю, что он был на нашей стороне.

— Вода, смешанная с U-235! — воскликнул бывший химик. — Вот что он сделал. Самый смертоносный взрыв, какой только можно себе представить! Пойдём, товарищ чётник, — подтолкнул он своего командира. — Этой новости ждёт вся Европа!

Первые люди, вернувшиеся с Луны, перенесли ужасную болезнь, прозванную «Лунным сиянием», из-за её светящихся микробов, но никто не узнал об этом, пока не стало слишком поздно. После того, как миллионы и миллионы людей умерли, Верховный Консул понял, что был только один человек, способный побороть эту болезнь, но он был в тюрьме.

Бак Салливан находился в тюрьме по несправедливому обвинению в преступлении, которого он не совершал. Верховный Консул объявил ему:

— Мы освободим тебя, если ты сможешь найти лекарство, находящееся, как мы думаем, на планете в Чёрной туманности, где раса медицинских гениев создала могучую, но мирную цивилизацию.

И добавил, что Бак был единственным способным на это, потому что он вырос на Западе, быстро стрелял, в армии обучился джиу-джитсу и имел iq 1000.

Бак Салливан сказал, что да, хорошо, он сделает это.

В Чёрной туманности всё было чёрным до тех пор, пока крошечное пятнышко света не высветило планету, но в телескопе и во всех приборах ничего не было видно, как будто планета была пустой. Но когда Бак Салливан посадил свой звёздный корабль на поверхность, всё вокруг выглядело зелёным и полным жизни, а воздух был нормальным и годным для дыхания.

— А вот это странно, — сказал Бак Салливан, выйдя из свое-го корабля и встретив 1000 вооружённых человек с оружием. — Мне сообщили, что вы мирная планета.

Ему сказали, что сражаются с главным диктатором, уничтожающим всё живое на планете, и попросили Бака стать их генералом, но тот ответил:

— Нет, я только хочу вылечить болезнь, убивающую вселенную.

Вскоре к нему с важным видом подошёл крупный мужчина и сказал:

— Я главный диктатор Чёрной планеты, но я старею, и ты единственный человек, достойный стать моим партнёром. Я дам тебе половину всего.

Но Бак Салливан обругал его за то, что он диктатор, и добавил, что один раз его уже подставили, и ему этого хватило.

Затем в столице планеты, что была одной большой больницей, к нему подошла красивая девушка и сказала: что он умрёт с голоду, даже если будешь постоянно есть и пить. Бак Салливан спросил, почему? И она ответила, что это не настоящая еда, и на Чёрной планете всё нереально, потому что они все мёртвые призраки, порождённые Лунным сиянием.

Вскоре Бак Салливан поцеловал её, засмеялся и сказал, что она ощущается вполне настоящей, но она сказала: выстрели в меня из своего кольта-95 и посмотри. И сначала он не хотел, но она просила и умоляла, и Бак выстрелил, но ничего не произошло.

— Вот видишь? — спросила девушка, и Бак Салливан опечалился, потому что та ему понравилась, и он спросил, если вы все мертвы, как получилось, что я могу тебя видеть, и она сказала, потому что тоже призрак.

И это был конец, потому что вся вселенная умерла.

— Научный Совет в моём случае был единодушен, — пробормотал Джерис.

Он насмешливо улыбнулся, взглянув на видеоэкран под потолком. Панель, идеально сочетавшаяся с выкрашенной в зелёный цвет каменной стеной, была незаметна для самого острого глаза, но Джерис знал, что она там, установленная тюремщиками. Когда-то Том Джерис, величайший учёный Солнечной системы, изобрёл видеоэкран, фиксирующий каждое движение в любой тюремной камере. Теперь Том Джерис — Скорпион, бич девяти миров, объект многолетней охоты планетарной полиции, — вызывающе ухмылялся, разглядывая своё изобретение. Ирония происходившего забавляла.

Как всегда, в бесчисленный уже раз за годы заточения, он склонился над металлическим столом и продолжил писать. Не имея ничего, кроме карандаша и бумаги, и, разумеется, ума, обострённого изоляцией и полным отсутствием развлечений, он разрабатывал научные принципы, точно поразившие бы его законопослушных коллег. Но Том Джерис больше не увлекался чистой наукой. Всё, рождавшееся внутри выдающегося мозга, должно было заработать после возвращения на Землю.

Сначала он ощущал оторванность от своей секретной лаборатории. Даже сейчас его чувствительные руки всё ещё жаждали ощущать привычные механизмы для проверки возникающих идей. Впрочем, необходимости в них не было. Он записывал каждый шаг, а затем математически обосновывал его исполнимость.

— Увеличение колебаний молекул до определённого значения заставит материю вибрировать со скоростью, невидимой глазу, — бормотал он, склонившись над бумагой на шатком столе и яростно водя карандашом. — Одновременная вибрация невидимых молекул на определённой скорости рассеет их — и сделает способными проходить сквозь другую материю! Космические корабли могут быть ограблены людьми-невидимками, не прибегающими к утомительному и опасному абордажному процессу. Угонщики протиснутся сквозь корпус в грузовой отсек, вытолкнут груз сквозь стены в космос и доставят на свой собственный невидимый корабль, а затем «сгустят» молекулы себя и груза. Ни одного потерянного движения, никакой опасности!

Он осторожно записал всё, кроме формулы для сборки молекул. Её он держал в уме.

«Психологи в наши дни слишком эффективны», — размышлял Том, лёжа на жёсткой койке и глядя в побелённый каменный потолок. — «У них есть всевозможные зондирующие устройства для выкапывания секретов из сопротивляющихся умов. Мне придётся найти место получше, чем собственная память».

Острый взгляд обшарил маленькую камеру. Вырезанная в скале атомными крушителями, нейтрализующими электрический заряд вещества и заставлявшими атомы разрушаться, камера не имела ни единого шва или щели.

«Здесь я это не спрячу», — решил он. — «Да и в своём сознании не скрою. Остаётся только один способ».

Том Джерис заколебался, ибо он никогда не рисковал. Единственный годный способ, был причиной его падения. Как-то раз он готовил новичка по имени Кромвель к научно выверенному преступлению. Опасаясь, что молодой пират может быть схвачен, он стёр все воспоминания о своём имени из памяти Кромвеля. Но созданный им блок памяти оказался слишком эффективным. Кромвель три года учился в космическом колледже, пользуясь изобретениями Джериса, сделавшем для астронавигации больше, чем кто-либо другой. И всё же он не вспомнил, как управлять воздушным шлюзом Джериса, поскольку блок памяти стёр все воспоминания, связанные с Томом. После того, как полиция извлекла растерявшегося Кромвеля из шлюза, следователи отметили странности в поведении первоклассного космонавта, никогда не слышавшем о величайшем учёном Системы, проследили за Джерисом и поймали его в процессе общения с пиратским кораблём.

— Но это другое, — процедил Джерис сквозь зубы. — Теперь я буду полагаться только на себя. Я смогу контролировать собственную блокировку памяти.

С помощью самогипноза он похоронил секрет глубоко в подсознании, каменной стеной заблокировав любые мысли о формуле обратной сборки, без которой устройство невидимости-разрежения было бесполезным.

ВСЁ КОГДА-НИБУДЬ заканчивается, не исключая двойной срок на Цербере. К освобождению Тома Джериса подготовился. Сначала он заставил охранников ждать два часа, заканчивая сложные вычисления. Потом позволил отвести себя к психологам, безуспешно исследовавшим его разум в поисках зловещих планов. Ну а уже потом корабль доставил Тома на Землю.

В небольшом гараже для ракетолётов, арендованным под лабораторию и место проживания, Джерис усовершенствовал свой разрядник. Активировав давно созданную ячейку злодеев от науки, он вскоре оказался в космосе, готовясь совершить набег по новой методике.

— А вот и он, — сказал Том, вглядываясь в прицел. — Космический грузовик «Орион», направляется на Марс с грузом радита. Оставайтесь у воздушного шлюза в течение всего срока загрузки. Заминок не будет. Груз исчезнет без их ведома, и они никогда не узнают, как его можно было похитить, не остановив корабль.

— Позвольте мне сделать это, шеф, — предложил пират. — Вы слишком ценны, чтобы самому идти на дело.

— Это моя идея, — раздражённо огрызнулся Джерис. — И я хочу осуществить её первым.

Невидимый в черноте космоса, пиратский корабль двигался параллельно «Ориону». Джерис повернул переключатель своего разрядника и без особых усилий протиснулся сквозь корпус собственного корабля. Казалось, что он двигался сквозь густой туман. Оказавшись в космосе, Том направился к кораблю-жертве. Тот становился всё больше и больше, пока не превратился в гигантскую серебристую торпеду. Джерис проплыл вдоль неё, нашёл загрузочный шлюз. Прежде чем протиснуться в трюм, с беспокойством оглянулся на свой корабль. Что-то смутное шевельнулось в сознании, но он никак не мог вспомнить, что именно.

Джерис демонстративно нажал на спуск реактивного ранца. Сила отдачи швырнула его стрелой сквозь сияющий корпус, подобно тому, как ветер пронзает туман. Он увидел радитный груз — и снова открытый космос.

— Что-то не так, — пробормотал Том.

Он развернулся и опять проник в трюм, добрался до радита, но не смог ухватиться ни за один прут. Охваченный ужасом, протиснулся сквозь корпус «Ориона» и пересёк космическую пропасть, добравшись до своего корабля. Оказавшись в рубке управления, он затормозил с помощью ранца, но пол его не держал.

— Помогите мне! — взвизгнул он неслышимым голосом. — Я кое-что забыл!

Но он так и не вспомнил, что именно он забыл. Блок памяти, созданный для защиты от тюремных психологов, снова оказался слишком совершенным. Джерис забыл про формулу обратной сборки. Если бы он помнил о её необходимости, то, разумеется, сконструировал бы механизм «сгущения» своих рассеянных молекул.

Он смог продержаться всего несколько дней, прежде чем молекулы его тела разлетелись слишком далеко друг от друга, взаимное притяжение уже не могло удержать его в целости. Облаком невидимых пылинок парил он в диспетчерской, пока система обновления воздуха не утянула его в камеру очистки, не отделила от драгоценного воздуха и не выбросила его невидимые молекулы через выхлопную трубу в космос.

Том Джерис совершил всего две ошибки в своей жизни. Но в каждом случае он сам построил свой каменный блок преткновения...