Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль»

Когда я говорила с людьми о том, что вот не читала Рабле и думаю прочесть, все удивлённо хлопали глазами и восхищённо закатывали глаза: «О, Рабле, да, да, читай, классика, смешно, остроумно, читай, читай». Ну взялась. Настрой был самый положительный и даже начало, с рождением Гаргантюа не притупило его. Я старалась найти смешное, готова была полюбить эту книгу, очень хотела проникнуться остроумием, юмором, сатирой, ну всем тем, что рисовало моё воображение от столь восторженных отзывов. Только на этом желании я домучила книгу. Я и читала, читала, не выдержала, стала слушать аудиоверсию. Потом опять читала, но уже пропуская куски.

Сначала я восприняла её как этакий ярмарочный балаган с французским петрушкой, который высмеивает общество, делает это вульгарно, пошловато, но за экзотику сойдёт. Потом уже и этого не осталось. Осталось ощущение что автор — неоценённый и обиженный человек с самомнением гения. Вот он от обиды и написал сей пасквиль. Да, книгу надо воспринимать как сатиру на общество и все общественные институты. Вот только сатира эта почему-то сосредотачивается в отхожих местах и штанах. Ну не нахожу я ничего смешного в мочеиспусканиях, калоизвержениях, пуканье и гульфиках (даже если они украшены кисточкой), а уж тем более не нахожу в этом ничего остроумного. И самое интересное, что всё это зациклено. С каждой главой ждёшь, что вот эта глупость осталась позади, сейчас будет интересно, нет, всё повторяется. Ладно, может в следующей книге? Нет, снова тоже самое.

Наверное это произведение надо оценивать в рамках его времени, но, увы, это невозможно. Во всяком случае я не способна мыслить как мыслили люди возрождения и вот родиться я, к счастью, опоздала, что бы оценить ту эпоху.

Сойдёмся на том, что я не поняла эту книгу и не смогла оценить её прелесть. Возможно зря не последовала совету автора, напиться перед чтением. Быть может тогда восприятие было бы иным, только, боюсь, мне столько не выпить.

Добавлю, что последняя, 5, часть всё же получше, поменьше всей этой натуралистической грязи. Есть в ней даже эпизод, который мне очень понравился — описание живых шахмат, точнее шахматного бала. Как я радовалась, что вот оно, вот за это я готова была простить многое, если не полюбить роман. И... Не Рабле это. Этот кусок полное заимствование из книги Франческо Колонны, как потом выяснилось из примечаний. Впрочем, я всё же накинула один бал за этот эпизод. Хотя бы за умелое заимствование. Знать бы только кто заимствовал, ведь пятую книгу доделывали уже после смерти Франсуа Рабле. Может из-за того, что к ней приложили руки и другие люди, книга и получилась другой, получше?

Долгим и не сказать что приятным был мой путь по миру пантагрюэлизма. Вообще-то у меня стойкое отвращение к французскому языку: его звучанию, оттого и к именам, названиям и т.д. Потому и литературу французскую не жалую и практически не читаю. Но дёрнул чёрт взяться за Рабле и его прославленный «Гаргантюа и Пантагрюэль. Сам не знаю почему и зачем.

Книга неоднозначная. Даже для своей эпохи. Вероятно, на этой неоднозначности и зиждется его более чем четырёхвековая популярность. В ней рядом с передовыми идеями гуманизма по вопросам воспитания, образования, управления страной, законотворчества и так далее, соседствует оголтелый натурализм, который в наше время именуют «сортирной» темой. Такая непосредственная естественность — ответная реакция на века господства церкви с его подавлением всего телесного, природного в человеке. И если гуманистической философией в литературе Ренессанса вряд ли можно удивить, то «сортирный юмор» — воистину революционный ход. И что забавно — головой я это понимаю, но читать все эти подробности «туалетной физиологии» было не очень приятно.

«Гаргантюа и Пантагрюэль» — энциклопедия эпохи, бульон, в котором намешаны знания многих наук (в частности, много внимания уделено анатомии, что неудивительно, ибо Рабле был врачом). Читать это без знания матчасти, то есть предварительной подготовки для лучшего понимания всех аллегорий и отсылок, крайне тяжело. Текст перегружен ссылками. Но и они дают лишь объяснение, но не погружение. Оттого тяжело даётся понимание сатиры. Ведь не секрет, что роман — прежде всего, сатирический, призванный поднимать настроение. Но обилие «сортирности» и отсутствие подготовительной базы (а её, подозреваю, даёт лишь узкоспециальное культурологическое образование) не позволяет в полной мере насладится всей полнотой сатиры в частности, и произведением в целом.

Иными словами, осилил и слава небесам. Понравилось? Скорее нет, чем да. Галочку поставлю. И оценку. С одним добавленным баллом за статус романа и за понимание собственного непонимания этого памятника литературы Французского Ренессанса.

Если бы не было того что указано в минусах, поставил бы 8

Понятно, что через почти шесть веков спустя читатель и близко не поймет аллюзий средневековой Франции. Добавим к этому, что мы, русскоязычные, ещё и полностью зависим от адаптации текста переводчиками. Поэтому все выводы и впечатления от эпопеи весьма условны. Но тем не менее, её размах захватывает, даже не видя всех слоев аллегорий, мы чувствуем, что они есть. А, когда проводим параллели, например, с отечественной историей (время Ивана Грозного) и не видя даже отдаленных феноменов в нашей литературе, то поневоле проникаешься уважением к великаньему труду Рабле.

Но, в принципе, сейчас этот труд читается как сказка со знакомыми сюжетами (вон даже промелькнула притча, как мужик вершки и корешки делил) и особо ничто не выделяется, может, кроме, литературного хулиганства — как, например, тысячи людей утонули в океане мочи. Или подробном живоописании телесных увечий.

Кстати, этими сравнениями, синонимами текст изрядно нагружен. Как начнет перечислять однородные предметы Рабле, так на одной странице не помещается.

И ещё момент. Несмотря на признание произведение классическим, его почему-то не стремятся экранизировать, хоть оно достаточно киногенично. Сравните с сотнями выпущенных «Гулливеров», любопытно — почему?

Обычно я всячески превозношу и защищаю классические произведения, стараюсь выискать в них что-то достойное и уникальное, способное сподвигнуть на прочтение и столетия спустя. Но не в этот раз. Совершенно не мое произведение.

Дело в том, что я не люблю так называемую похабщину. А это именно она есть. Да, талантливо написанная, да в чем-то до сих пор наверняка актуальная, но все равно похабщина. Да, критика закостенелых устоев, но я люблю, когда такие вещи подаются куда тоньше. Эпатаж и вульгарная прямолинейность не по мне, по крайне мере не в таких количествах, вне зависимости от века написания произведения. Я вообще-то далековат от пуританской морали и тот же «Декамерон» воспринимаю вполне нормально, но тут автор явно перегнул палку. Будь это небольшая зарисовка (или хотя бы серия из трех-четырех зарисовок), скорее всего осилил бы, может даже в чем-то и похвалил, но в таких объемах — нет, увольте. Да, на нечистоты общества нужно указывать, но мне просто неприятно, когда читателя окунают в них с головой. Не люблю такого в современной литературе, не полюблю и в классической.

Без оценки, ибо не дочитал. Чего греха таить, я стар и ленив, и теперь изучаю труды многовековой давности от корки до корки только если им удалось меня хоть чем-то пронять.

«Гаргантюа и Пантагрюэль» — ярчайший литературный памятник эпохи Возрождения и ознаменование рассвета французского Ренессанса. Так говорят некоторые литературные критики. Не верьте им.

«Гаргантюа и Пантагрюэль» — это одна из самых низкопробных прочитанных мною книг. Количество шуток про половые органы, половые акты, дефекацию и мочеиспускание настолько велико, что подобное запросто сочтут неприличным современные «туалетные» юмористы. При этом мне показалось очень забавным, что в моем переводе некоторые слова зачем-то зацензурированы, как будто это как-то меняет текст. Но не волнуйтесь, вдумчивый читатель без особого труда разберется, что такое г...о и с...ть.

Видно, что автор — весьма образованный человек. Книга полна отсылок к античной мифологии, историческим событиям и христианскому вероучению, а также часто содержит сатиру на общество. К сожалению, искать все эти отсылки приходится в малоприятных субстанциях.

Рекомендую читать, если:

- вы культуролог и изучаете средневековую и ренессансную литературу;

- вы считаете, что раньше люди были культурнее и возвышеннее;

- вам совершенно нечем заняться;

- вам надо поставить галочку, что вы читали Рабле.

В остальных случаях читать не надо.

Это книгу я прочёл с третьего раза. Первая попытка была в детстве, когда мне попалась адаптация для детей (теперь я знаю, что это было сочинение Заболоцкого). Я бросил её с отвращением, скучнее был только пересказ «Гуливера», сделанный Чуковским. Потом лет в двадцать с небольшим я взялся за перевод Пяста -- и тоже бросил; книга показалась глупой и невыносимо пошлой. Ничего иного я не сумел там увидеть. И лишь после тридцати, когда позади были годы, потраченные на изучение эпохи, когда за душой был огромный пласт прочитанной классической литературы, я смог вернуться к этой книге. И с тех пор читаю её постоянно, это одна из десятка моих настольных книг, к которым я возвращаюсь то и дело. Да, с точки зрения пуританской морали в ней есть перегибы, но ведь не зря первым переводчиком Рабле в России была Анна Николаевна Энгельгардт, которая перевела также «Эмиль, или Воспитание» Руссо. Бунт против постного Средневековья, карнавальный праздник «низа» по выражению Бахтина -- разумеется, всё это заставляло писателя перегибать палку. Следует помнить и о читателе, который в ту пору не знал ничего интеллигентней Декамерона. «Гептамерон» Маргариты Наваррской, написанный в то же время, думаете он был пристойней? Европа рвалась на волю из религиозных пут и, хочешь -- не хочешь, издавала при этом всякие звуки. Эхо раблезианского бунта мы слышим в творчестве Сирано де Бержерака, потомками Гаргантюа смело можно назвать Санчо Пансу и героев Шекспира. Вся европейская культура черпает из этого щедрого источника.

Лучшим переводом я считаю перевод Любимова, перевод Пяста оказывается сильно сокращён, причём сокращены самые, с моей точки зрения, интересные отрывки. Но даже Любимов не смог дать всё. Те недели, что я провёл над старофранцузским текстом, убедили меня в этом. Огромное количество аллюзий, отсылок к культурному контексту эпохи оказывается за гранью восприятия современного человека. Но современный человек, который не всегда может признать себя под пером Рабле, не смог бы стать современным, если бы почти полтысячи лет назад весёлый мудрец не сказал нам: Люди, будьте людьми и пусть ничто человеческое не будет вам чуждо!

Величайшая книга величайшего гения. Я не смею ставить ей оценки.

Как-то раз во время оно,

Посеред симпозиона,

За бокалами с нектаром обсуждали мы Рабле.

И, прилично нанектарившись, пришли к выводу: Рабле — это голова, а «Гаргантюа и Пантагрюэль» — кладезь.

Правда, до начала диспута договорились учитывать, что мат и диамат — мощное оружие в руках пролетариата, с той лишь разницей, что мат розумеют все, стыдливо опуская очи долу, мол, неведом он нам, а диамат, совершенно чуждый и темный, впуливается в ширнармассы с кафедры куда, когда и кем ни попадя. Так же за данность человеку в его ощущениях приняли вопросы пола и отправления физиологических процессов, ибо без них ну никак невозможно.

Итак, Рабле — это голова. И не просто голова, а Голова с Большой Буквы. Широко образованный, владеющий греческим и латынью, английским и немецким, итальянским и испанским языками, доктор медицины (не так просто комментировать студентам-медикам «Афоризмы» Гиппократа и заниматься врачебной практикой), философ и богослов, ботаник и археолог — разносторонне образованный человек, имеющий право воскликнуть: «Odi profanum vulgus!»

Теперь буквально в двух словах о произведении.

О чем оно? Да о нас с вами, о нашем времени, хотя и написано в лохматом 1532 году (первая книга, естесственно). Почему? Стеб, циничный стеб потому как! Что в те времена далекие, теперь почти былинные, что в нашей светлой демократии.

Вот сколько в книге примеров испорченной латыни, кухонной, так сказать? Да не сосчитать. А сейчас что изменилось? Помните политика, который в консенсусе нАчал и прИнял что-то там? А сколько персонажей сейчас приходит с коучинга на коворкинг и отреплаивает чего там исчо? Олбанский, скажете — так нет, чтобы пользоваться олбанским, русский литературный знать нужно, и хорошо знать.

А знаменитый диспут Панурга с ученым-англичанином (вот он, мем!) ничего не напоминает? Или тяжба Лижизада и Пейвино?

Смотрите, как здорово телемиты решили проблему культурного роста над собой в самосовершенствовании! И читают, и поют, и шедевры создают, почти как нонешние креаклы — а вот работают на них другие, те, не имеющие свелых лиц (да простят мне не-расисты пережиток прошлого наследия).

И оракул Бутылки нельзя не упомянуть, ибо «In Vino Veritas» всегда и везде, как в пространстве, так и во времени. Расширение сознания никто не отменял.

И несть числа прмерам тем.

Вот и получается, что книга-то о нас, и актуальна она и сегодня. А потому рекомендована к прочтению. Настоятельно.

Книга насыщенная и по ощущению очень «сальная». Рабле постарался высмеять всё, что только имелось во Франции и её окрестностях: глупых учителей, продажных судей, бессмысленные законы, церковных воришек, церковных фанатиков, священные тексты, которыми нельзя подтираться, римского папу и его окружение, супружеские измены, рыцарские романы, латынь книжную и латынь вульгарную, представление людей об иностранцах и о войне, драки, гадания (помните, что сделала панзуйская сивилла, удаляясь после гадания?), символизм, греко-римские мифы, обжорство, пьянство, испражнения и мочеиспускания, модные наряды, популярные и не очень книги, научные изыскания, власть, кровь, няш-мяш... ой, я увлёкся. В общем, данная книга рекомендуется как руководство к троллингу на любые темы. Даже тема поиска и путешествия оканчивается сатирически:

В книге также списком перечисляется множество разнообразных вещей: игры, животные, кушанья, предки главного героя (жестокая пародия на родословие Иисуса), оскорбительные эпитеты, виды гадания, названия книг, античные герои и цари, а также повреждаемые в бою органы (попробуйте представить себе это анатомически подробное расчленение) и ужасающие уподобления физических и нравственных качеств некоего Постника, который в сюжете вообще не появляется лично (и вообразить его облик ещё труднее). Списком не выражаются только разве что сами Гаргантюа и Пантагрюэль: вокруг них всё это море сюжета кипит, и великанская их натура проявляется прежде всего в том, что они стоят надо всей этой вознёй, время от времени по просьбе людей делая что-то. К примеру, вот зачем бы Пантагрюэлю ехать вместе с Панургом и остальными к Божественной Бутылке через полмира, когда он — действующий правитель некоторой страны, и становиться фоновым персонажем? Гаргантюа как-то более деятелен: и замок врага он штурмует сам, и армию топит сам (угадайте, в чём). Пантагрюэль же имеет на протяжении книги всего один запоминающийся эпитет «добрый», и его постоянно оттесняют на второй план то Жан Зубодробитель, то Панург, то какой-нибудь Постник или Цапцарап. Подраться Пантагрюэлю, впрочем, тоже выпадает шанс: с целым взводом тяжеловооружённых великанов и их предводителем с говорящим именем Вурдалак. И ещё поучаствовать в битве против войска... колбас и сосисок, которые излечивают свои раны при помощи горчицы, доставляемой летучим кабаном!!!

Особняком стоят стихотворения: так уж вышло, что я ещё в детстве был «развращён» стишками «Харкун! Пискун! Пачкун!» и «Мне зад свой голос подаёт...», а потом познал и смысл стишка «Когда Тибо ложился спать...». «Их нравы» живописует и надпись у врат Телемской обители (ещё несколько страниц стихотворного текста), и стишок, который заканчивается иносказанием «И ветер сильный утихнул после мелкого дождя». Со своеобразной поэмы начинается и сам роман; отсылок к кладезю античной и европейской культуры в ней полным-полно, а вот смысла — ни на грош, что предвосхищает и впечатление от самой книги. В противовес богословским нравоучениям и рыцарским романам, а также народным песням, это литературное варево предназначено только для того, чтобы смеяться надо всем, что только попадётся на глаза. Что ни возьми, оно как во сне вдруг расплывается пятном, из которого начинают брызгать неудержимым потоком образы и дополнительные истории. «Гаргантюа и Пантагрюэль» — это «Бесконечная Книга» Энде, только для взрослых.

Как и «Гулливер», и «Путешествие Нильса с дикими гусями», это произведение было советскими литераторами пересказано для детей. Сокращённый вариант, едва в треть от полного текста, я тоже читал. Сие развлекательное чтиво избавлено от большинства неприглядных подробностей и длиннот, а также отсылок к пережиткам средневековья. В целом, его тоже можно рекомендовать к прочтению — как хороший пример «краткого пересказа».

Нравоучительное значение книги, пожалуй,

- в том, что ничему не стоит доверять слепо;

- в том, что повеса женится не вдруг, а женившись, с большой вероятностью будет несчастен;

- в том, что превыше всего для людей были и будут еда, отношения полов, тяга к знанию и Бог;

- в том, что нет такой темы, которую нельзя высмеять;

- в том, что в мире множество проходимцев и советчиков, но решает всё лишь личный выбор человека.

Одна из величайших книг мировой литературы, идеальное воплощение «осени Средневековья», колоссальный фонтан эрудиции, сопровождаемый саркастическим издевательством над эрудицией, выворачивание наизнанку неимоверного количества идей, понятий, концепций и систем.

Головокружительный тревеллинг по бесконечному лабиринту Вавилонской Библиотеки реально существующих и несуществующих книг. Книги, которые есть, которых нет, но они могли бы быть, наконец, книги, которых в принципе быть не может — все они в этом грандиозном аннотированном каталоге. Самое поразительное для сегодняшнего читателя в «Гаргантюа и Пантагрюэле» то, что эта титаническая Библиотека распахнута в мир. Автор, рафинированный интеллектуал, жонглирующий Вергилием, Скалигером и грошовыми народными книжками, не отворачивается от самых грубых, физиологических проявлений жизни, принимает всё и возвышает всё до уровня высокого искусства. Есть много общего у этой книги с живописью Иеронимуса Босха и особенно Питера Брейгеля Старшего, с художниками XVI века, создававшими визуальные энциклопедии профанных и сакральных мотивов, ведущих прямо в глубины человеческой психики.

«Гаргантюа и Пантагрюэль» Алькофрибаса Нозье, это книга для Пепельной Среды, для меланхоличного праздника прощания с карнавалом. В сущности, мир, воспетый и высмеянный гениальным «извлекателем квинтэссенции», уже разрушался в процессе писания этой великолепной панорамы европейской культуры позднего Ренессанса. На смену интеллектуальному анархизму «Гаргантюа и Пантагрюэля» шла контреформация барокко, по своему прекрасная, но неумолимо беспощадная эпоха экстазов и регулярных парков, в которых не оставалось места для ироничных фантазий о Телемском Аббатстве и Оракуле Святой Бутылки.

Я обожаю эту книгу. Я читал «Гаргантюа и Пантагрюэля» десятки раз и буду ещё много раз обращаться к этому шедевру. «Гаргантюа и Пантагрюэль» неисчерпаем.

Гаргантюа и Пантагрюэль. Уже одни раскатистые и такие французские звуки этих не менее французских имён заставляют читателя трепетно стучать в бубен своего сердца — в ожидании Сказки, в предвкушении Удовольствия, в преддверии Улыбки.

Утопическая сказка (которую, по большому счёту, «надо бы прочитать в юности и постараться запомнить») времён разгула папизма и инквизиции заставляет читателя поверить в бесстрашие (если не в бессмертие) автора книги Франсуа Рабле (почувствуйте на вкус звуки этого имени — Франсуа... Уже в одном имени автора сокрыты вся французистость романа и вся будущая свободность, равенственность и братскость этой одной из самых европейских стран, все её Великие и прочие революции).

Собственно говоря, Рабле с самого начала не скрывает, что он написал Сказку — и страна называется Утопией, и в описании Телемской обители столько утопически сказочных черт и примет, что, кроме сказки, это может быть разве что фантастикой (это в XVI веке, заметьте!).

А названия всяких островов, на которых побывали наши герои во время своего знаменитого плавания к Оракулу Бутылки, и вовсе сметают все и всякие сомнения — Утопия и Сказка.

Вообще мне, как человеку анжинерной конструкции и абсолютному «негуманитарию», порой хочется и в шутку и всерьёз назвать этот роман оцифрованным — столько всякой цифири понапихал в книгу Рабле, столько футов и фунтов, штук и десятков, сотен, тысяч, миллионов и разных прочих числительных он употребил (и вместе с ним обозвучили герои романа) в книге.

Попробуйте подсчитать — хоть перечисленные Рабле количества пищи, вина и всякой всячины, хоть просто сами числа пересложить, — авось у вас что-то получится, но мне это сделать не удалось. Так что «Улыбнитесь, чёрт вас возьми!!!».

Оцифрованная Утопия и Сказка.

Безусловно автор романа очень щедр.

Просто расточительно щедр на детали (животные всех мастей и пород, птица разных размеров и наименований, сукна и одежды, войско и ремесленники, географические пункты — реальные и выдуманные — и расстояния между ними), которые он с дотошностью старьёвщика или же ростовщика подсчитывает, учитывает и перечисляет, не избегая самой малости — Вы великий Педант и буквалист, мсье Рабле, снимаю шляпу!

Щедрая Оцифрованная Утопия и Сказка.

Однако не будем забывать, что мы имеем дело с Сатирой (с нею прежде всего, и непременно с прописной буквы).

Вовсе не случайно множество имён собственных в романе имеют тщательно продуманные автором и потому очень «звучные» характеристики, «сочные» личностные признаки и «яркие» индивидуальные особенности: Пузан, Канунпоста, Культяп (это вообще-то врач и, кажется, даже хирург!), Живоглот, Жру (краткость — сестра таланта!), Суеслов — приём сколь распространённый, столь и действенный.

И от этого сразу отчётливо видишь перед собой не просто полусказочные персонажи, но уже сами Сущности, Функции, Сути.

При этом автор вовсю упражняется в сатире в адрес всякого рода клириков, но чаще всего и более всего адресатами этой критической сатиры и сатирической критики является католическая церковь, папство.

Однако почти столь же часто и не менее остро «проходится» Рабле и в отношении всяких там «учёных философов» и других сорбоннариев (Сорбонна практически прописалась на страницах романа).

И, видимо, чтобы избежать открытых обвинений в свой адрес, Франсуа Рабле вовсю использует абсурдистскую стилистику — если в книге первой этого поменьше, то вторая книга хватает читателя за шкирку и буквально швыряет в болото абсурдизма — начиная с судебного процесса и затем подхваченная Панургом в его повествовании о пребывании в плену.

А дальше пошло-поехало. «Такая простая и вечная история».

Щедрая Сатирическая Оцифрованная Утопия и Сказка.

Не ускользнёт от внимания читателя изобильное военное наполнение романа — в этом смысле книга гораздо более военная, нежели сексуально-эротическая, ибо первые две книги наши герои постоянно с кем-то воюют, да и потом то и дело ввязываются в кровопускания и кровопролития аж до колбасных обрезков.

А вот с эротизмом Рабле, по современным меркам считая, очень сдержан и аккуратен — он обходится всякого рода намёками, иносказаниями, перефразировками, вторыми смысловыми планами и прочими пробочками к норочкам.

Вроде как всё понятно про пробочки-норочки, однако автор, коснись чего, может смело развести руками и заявить на голубом глазу — дескать, кто о чём думает, тот свой смысл и закладывает — и хитрО сощуриться при этом.

Щедрая Сексуально-эротическая Сатирическая Оцифрованная Утопия и Сказка.

Громадный пласт рассуждений автора посвящён теме женитьбы и отношений в браке (оказывается, что «Да ничего мы не знаем! Не знали и не узнаем уже никогда …»).

И хоть подводит нас Рабле вместе с Панургом к этим рассуждениям очень длиннО и порой утомительно муторно, однако в конце концов разражается устами советчиков довольно серьёзными уже философствованиями на означенную тему — впору брать куски текста и помещать их в учебники социопсихологии в раздел «Семья и брак».

Вопрос женитьбы (или не женитьбы) Панурга тянется до конца многостраничного романа и окончательно так и не разрешается (эх! мы так и не узнаем никаких интимностей из его жизни), зато картины реальных отношений внутри семейных пар и просто между мужчинами и женщинами автор нам раскрывает весьма откровенно и без прикрас.

Щедрая Философская Сексуально-эротическая Сатирическая Оцифрованная Утопия и Сказка.

С большим удовольствием треплет Рабле за холки всякую судейскую и околосудейскую шушеру — вообще проблема правосудия во Франции и, возможно, во всей Европе в XVI веке, судя по всему, стояла достаточно остро, ибо была выведена автором обличительно едко и безжалостно решительно и категорично.

И Рабле вовсю сатирит и юморит всех мастей ябедщиков, жалобщиков и прочих кормящихся от суда и дел судейских.

А также взяточников и крючкотворов, вновь папистов или, напротив, всякого рода постников...

Сатира, сарказм, язвительность, издевка, подача тех или других персонажей и целых человеческих типов в жалком неприглядном виде — всё это, по сути, является главным наполнением романа.

Щедрая Философская Сексуально-эротическая Сатирическая Критическая Оцифрованная Утопия и Сказка.

Вообще вот это длительное плавание по всяким разным островам и архипелагам порой уже просто превращается в блуждание «среди мифов и рифов» (и тут мелькнули мысли о любимчике — маринисте Конецком — и о том, что он наверняка всё это безобразное великолепие и великолепное безобразие читал, и что, пожалуй, Рабле имеет своеобразное отношение к маринистике и создал прообраз романа-странствия... А следом подтянулись соображения, что очень похожую стилистику использовал порой пан Станислав Лем…), но всё — и плохое и хорошее — имеет своё начало и свой конец. Закончился и этот тягучий, как перенасыщенный перевываренный сироп, роман.

Хотя, честно говоря, книга на самом деле кажется незаконченной — по крайней мере, событийно она явно не завершена.

И главное, что мы так и не узнаем: обзавёлся ли Панург супругой?

Заимел ли он некие роговые образования и пару-тройку синяков и шишек?

Не пустила ли его любимая жёнушка по миру?

И вы не знаете?

Огромная книга Рабле по количеству страниц уступает, к примеру и «Анне Карениной», однако сил на чтение требует побольше. Причина в невероятной плотности текста, перенасыщенного цитатами, аллюзиями( львиная часть которых пройдет мимо даже и квалифицированного читателя), громоздкости пострения этой книги, которая занимает промежуточное положение между читабельным развлечением на все времена и литературным шедевром сильно давешнего времени. Столь же знаменитая книга доктора Свифта по времени поближе и читается вполне себе современно, а вот «Кентерберийские рассказы» или даже ( скажу кощунство) дивина комедия Данте — уже нет.

С легкой руки Бахтина народность комизма Рабле и близость его к культуре низов была ннесколько преувеличена, во всяком случае Рабле уж никак не был средневековым простаком, а стилизация таковой и остается — на демократизме чтения не сказывается. В детстве я читал адаптированный пересказ и перемещения по островам, поедания в гипертрофированным размерах как-то завораживали. Первоисточник читать интересно, но меня хватает страниц на десять, дальше внимание резко рассеивается и интерес художественный к книге теряется — много в ней не вневременного, а публицистичного, теряющего значение по прошествии времени.

Комическая стихия Рабле, раскрепощение и какое-то очевидное сползание в область физиологических отправлений как источника оптимизма тоже представляется неоднозначной. Раскрепощение юмора и области его применения сами по себе конечно хороши, но выстроить линию от Рабле до братьев Фарелли тоже несложно, однако сказать, что автор «Гаргантюа» не является ключевой фигурой в малопочтенной традиции, что ныне прочно окопалась в соленом американском кинематографе, не могу. Книга Рабле — возможно лучший по читабельности из архаичных текстов или худший( наряду с «Дон Кихотом») из классических произведений, обязательных для прочтения в рамках самообразования.

Вновь открытый бог Гастер, мертвый бог Пан и вечно живой бог Вакх

Думаю, нет ничего лучше, чем после просиживания на жидком стуле перед гербом Франции взяться за «Хлеб с ветчиной» Чарльза Буковски. Это я не к тому, что время снова взяться за чревоугодие, а про окаменевший кал, который застрял у героя скандального автора в жопе, потому что ему не особо хотелось пользоваться сортиром. И ведь современному человеку действительно не хватает копроты, по-видимому, из-за особого, чуть ли неосознанного поклонения богу Гастеру. И Франсуа Рабле — один из немногих, кто без всяких церемоний показывает мир таким, каков он есть, а вдохновение ищет все-таки на пустой желудок. В основном, описания Рабле очень физиологичны и раскрывают сакральное на уровне его пищеварительной системы. И все это под непременные возлияния перебродивших жидкостей высшего качества, что должно дать нам понять, что есть пантагрюэлизм.

Первые две части томика очень похожи друг на друга и рассказывают нам истории рождения и взросления названных Гаргантюа и Пантагрюэлем великанов. Остальные три крутятся вокруг приключения свиты Пантагрюэля в поисках приемлемого предсказания о будущей женитьбе Панурга. Мне показалось странным, что Рабле захотелось написать приквел про Гаргантюа и его отца Грангузье, когда все крутиться вокруг Пантагрюэля и пантагрюэлизма. Первая книга, проникнутая этим самым пантагрюэлизмом, даёт нам только одного из главных героев — храброго защитника виноградников брата Жана. Да и две первые книги, за неимением чётких целей героев и очерченной сюжетной арки, больше напоминают отрывки, которые как будто вырваны из ряда праздных рассуждений. Такие разговоры строятся, как и у Монтеня, в форме накапливания аргументов к определённой мысли, но, в отличие от настоящего философа, у Рабле любомудрие представляет собой не что иное как притягивание фактов из античной истории и философии к церковной схоластике и христианскому мировоззрению. Именно такие вещи и вызывают большую улыбку, чем обращение к низменным темам. Больше всего меня повеселила история, в которой умер бог Пан. Другие разговоры — не что иное как перетирание одной мысли во множестве привязанных к ней эпитетов, качеств и свойств, кажущихся простым нагромождением случайных фраз. Заголовки каждой главки зачастую не дают четкого представления о том, что в ней произойдёт- скорей всего, в ней будет только зачин названного события, которое может и не получить продолжения далее и закончится перетиранием пары мыслей по названному поводу.

Последние три книги напоминают Путешествие Гулливера, что наталкивает на вопрос, а не заимствовал ли Свифт некоторые идеи Рабле, когда сделал своего героя великаном среди лилипутов и когда забросил его в свою собственную утопию — Лапуту? Так или иначе у Рабле встречается и сама Утопия, и несколько вариантов идеальных обществ, созданных на основе монастырей. В путешествии друзей и подданных Пантагрюэля к оракулу божественной бутылки обрывочность объяснима тем, что это могли быть судовые дневники Рабле-персонажа, который ведёт здесь повествование от первого лица и участвует в приключениях наравне со всеми. При этом чаще всего упоминаются ненасытный и неустрашимым брат Жан, учитель Пантагрюэля Эпистемон и пошляк, полиглот и пройдоха Панург. Пантагрюэль среди своих друзей выделяется редко, хоть он вроде и великан, чего зачастую и не заметно, пока к нему в рот не залезет магистр Алькофрибас и не увидит его внутренний мир, буквально описывающий этот микрокосм в масштабах макрокосма: внутри обнаруживается целый город с людьми.

Но как и все сатирические произведения, в этой великой во всех смыслах книге есть огромные минусы. Во-первых, её юмор действует только для того мира, где образованные люди с одной стороны ещё не отошли от приятия Божественных истин, но уже пресыщены вольностями церкви, досконально понимают идеалы христианской жизни и при этом подробно знакомы с достоянием античной мысли. Для них винегрет из языческой мифологии в контексте доверенной единственному Богу жизни и должен выглядеть смешно, но современник и вместе с ним автор комментария, использующий понятия и взгляды атеизма, отдаляется от этого плана восприятия и, по большому счёту, видит противопоставление научной мысли и религии, что видится не менее смешным извращением существования необразованной, атеистической прослойки мира. Не ухохочешься. Во-вторых, любая сатира берет от своей эпохи то, что находится на грани, перейдя которую, получаем гротескную и оттого смешную картину. Из-за этого здесь представлена только одна сторона того мира — та, над которой можно посмеяться. Такие книги, на мой взгляд, нужно читать в дополнение к тем, в которых есть то, на что можно посмотреть так же серьезно, как не столь веселые авторы той же эпохи, либо сопровождать пространным комментарием о том, что представляла из себя та самая, серьёзная, сторона. В-третьих, в «Гаргантюа и Пантагрюэле» присутствуют вполне себе разумные рассуждения, которые читателю профанному могут показаться столь же мудрыми, как этимология языка от Задорнова, когда простота конечных выводов кажется верной и неоспоримой истиной, потому что к ней прицеплено несколько аргументов и ходящих в народе мыслишек. В общем, это одна из тех книг, которая и просветить, и повеселить может только тех, кто прочтёт её в дополнение к знаниям об эпохе Возрождения и пониманию ее сокровенной мысли. Без этого карнавал будет походить на повседневное оправдание пошлости и раболепствование перед собственным кишечником.

Какие отзывы можно писать о «Библии», «Коране», «Ведах»? А об «Илиаде», «Одиссее», «Энеиде»?

Я смело поставлю это великое (и по объёму тоже) творение Рабле в один ряд с перечисленными памятниками литературы.

Роль, которую сыграли Гаргантюа с сыном своим Пантагрюэлем ещё, пожалуй, полностью и не оценена.

Книга эта изменила в своё время жизнь Европы. Внесла новую, живую, озорную струю в мир мрачного, пропитанного религиозным фанатизмом средневекового мировоззрения. Автор показал, что в жизни есть место не только подвигу во имя Господа, и радость бытия заключается не только в религиозном экстазе а в простых, доступных и повседневных вещах — хорошо поесть(и выпить), хорошо поспать(и переспать), хорошо похохотать над аскетическими монахами(и не только над ними). Автор радовался жизни и хотел, чтобы окружающие тоже не зацикливались на мыслях о загробном мире, а поглядев вокруг увидели всю полноту вселенной скрытую церковными шорами. Он хотел возродить античное представление о предназначении человека на земле. Книга эта освободила дух, дала свободу разуму.

А может мы сейчас и мыслим-то так свободно благодаря Рабле.

Можно, конечно, придираться и к стилю и к фривольности и даже к откровенному литературному хулиганству. Ну и пусть. «Человечество расстаётся с прошлым смеясь.» А над похождениями этих жизнелюбивых толстяков народ смеётся уже не один век.

P.S. Я даже несколько раз слышал пересказ некоторых эпизодов из романов, которые выдавались за новые анекдоты... И проходило.

В принципе есть две книги: «взрослая» — полный вариант романов Франсуа Рабле и «детская» — сокращённый пересказ оных романов. Детский вариант был прочитан мною лет в восемь-девять. Забавная история о великанах, полная юмора и жестокой сатиры на реалии жизни окружавшей Рабле. Под бич Задорнова XVI века попало решительно всё: от школы, печально известной скотскими бытовыми условиями для своих учеников, до великого брожения в церкви, случившегося за несколько десятилетий до написания книги, когда на папском престоле оказалось сразу три наместника Иисуса Христа. Неплохой текст так же сопровождался шикарными гравюрами Доре. Только за эти картины можно было бы поставить лишний балл книге.

Каково же мое было возмущение, когда мне в руки попалась «взрослая» версия романа. Пока я её читал (а я осилил около половины) меня не покидало чувство, что меня жесточайшим образом обманули. Вместо доброй и весёлой книги я обнаружил роман полный дерьма, мочи и блевотины. Причём на этих субстанциях автор постоянно акцентирует внимание. Большинство шуток состоит в том, что герои пердят, рыгают, блюют, справляют нужду. И чем смачнее это всё описывается, тем (по задумке автора) должно быть смешнее. Никакая книга ни до, ни после не вызывала у меня большего омерзения. Единственно, на мой взгляд, зачем имеет смысл прочитать «взрослую» книгу это понять, что американские молодёжные комедии типа «Очень страшное кино» полные сортирного юмора вовсе не апогей пошлости, как думают некоторые. На фоне данного романа это всё выглядит довольно пристойно.

Если бы была возможность, я бы проголосовал за «детский» вариант отдельно, ибо эта книга действительно хороша и заслуживает семи-восьми баллов. Но поскольку она – плод творчества Николая Заболоцкого, а не Франсуа Рабле, то я вынужден оценивать именно «взрослую» версию романа. И единственно возможная оценка в этой ситуации – единица. Признавая значение этой книги для европейской литературы в целом, больше я поставить ей не могу при всём желании. На мой взгляд, всё ценное, что есть во «взрослой» книге погребено под толстым и вонючим слоем пошлятины.