Слово «Марксизм» вызывает у русского любителя истории в основном две реакции – либо резкое сокращение лицевых мышц, выдающее желание плюнуть в область твоих ботинок, либо появление огня в глазах, выдающего стремление отстаивать свою Веру в Учение. Причём, зачастую, и те и другие не читали ни Маркса, ни Энгельса, ни Ленина, зная об узловых установках марксова метода только из косвенных источников в стиле «мне Рабинович напел».

А между тем марксизм сделал очень много для науки. Он поставил такие вопросы, какие ранее не привлекали внимание исследователей. Не имеет значение, был автор марксистом или нет, важно только то, что подчас исследования историков являлись реакцией на постулаты марксисткой историософии. Марксизм выступал за идею синтеза человеческой истории на основе отношений, складывающихся в процессе повседневного производства – проще говоря, работы на обеспечение своих естественных потребностей. Изучение общества в этом направлении дало определённые плоды – взять ту же русскую аграрную школу, испытавшую большое влияние марксизма, или востоковедческие исследования Дьяконова, Илюшечкина, Большакова и многих других. Можно ещё вспомнить работы Жоржа Дюби, Фернана Броделя, Эрика Хобсбаума.

Марксизм развивался на Западе – правда, там он не был Учением, и не подвергался жутчайшей вульгаризации и мозголомной пропаганде. Марксизм там оставался тем же, чем и был в реальности – методом исследования исторической реальности. И, далеко не свободный от чужеродных влияний, он претерпевал порой невиданные метаморфозы…

Перри Андерсон – один из главных теоретиков так называемых «новых левых». Это интеллектуал широкого профиля, в разное время высказывающийся о самых разнообразных проблемах современной философии, социологии и истории, правда, с разным успехом. Он бросал вызов французским структуралистам, обвиняя их в консервативности («Истоки постмодернизма»), критикует английских соратников-марксистов («Разногласия в английском марксизме»). В молодости же начинающий историк Андерсон предпринял амбициозный проект – написание, ни больше, ни меньше, истории возникновения современных европейских государств с точки зрения материализма. Книга называлась «Происхождение абсолютистского государства», и её должно было предварять небольшое введение, касающееся социально-экономической ситуации Средневековья. Однако Перри увлёкся, и в результате введение стало отдельной книгой, получившей название «Переходы от античности к феодализму», вышла она в 1974 году.

В чём особенность работы Андерсона? Во первых, его открытость. Для большинства отечественных марксистов она нехарактерна, автор же даже предпочитает их вволю критиковать, ссылаясь на многочисленные недоработки работ Бородатых Учителей. Он очень редко балует читателя цитатами из Классиков, предпочитая опираться не на букву, а на суть марксистского метода. Во вторых – знание языков. Библиография Андерсона, конечно, достаточно ограничена, но включает в себя весьма знаковые вещи – например, «Феодальное общество» Марка Блока, о котором автор отзывается в восторженных тонах. Знание русского языка позволяет ему познакомится и с достижениями нашей, отечественной науки – так, на него большое влияние оказали работы Елены Штаерман о кризисе античного общества. Он в курсе и дискуссий медиевистов по поводу феодализма – например, о дискуссии 1970 года по поводу разнообразия способов производства в Европе. Остаётся неизгладимое впечатление, что Андерсон также внимательно изучал и нашумевшую работу Арона Гуревича «Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе» (1970), многие выводы у них весьма схожи.

Итак, о чём книга? Андерсон ставит себе задачу рассмотреть, каким образом произошло становление основных «общественных формаций» (не в классическом смысле) в Европе, какие силы воздействовали на их появление. Как материалист, Андерсон ставит во главу угла эволюцию, изменение способа производства и пропорциональное изменение «производительных сил».

Итак, стартовая установка – рабовладельческая формация, финальная стадия которой знаменуется становлением тупиковой закольцованной олигархической структуры, в которой главной производственной ячейкой становится крупная латифундия, с лежащим в её основе рабским трудом. Синтез с германскими элементами поле «Volkerwanderung», отличавшимися общинно-аллодиальной структурой хозяйства, породила ту систему, которая и именовалась «классическим феодализмом», возникшим к IX веку, с манориальной системой, бенефициариями, зачаточной феодальной лестницей и прочими прелестями жизни. Однако Андерсон говорит также и о пестроте укладов средневековья, напирая на совмещение самых различных хозяйственных элементов, от рабства до свободного аллодиального владения, считая это залогом самостоятельного развития сельскохозяйственных структур, породивших позже иной элемент, вырвавшийся из феодальной системы — город. Вопрос о региональных различиях между синтезированными элементами «формаций» автор разбирает особо.

«Раздробленный» феодализм «снизу», характерный для Франции, резко отличается от феодализма, навязанного «сверху», и автор это прекрасно осознаёт. Многообразие форм и укладов – такова суть эпохи средневековья, феодализма в чистом виде не существовало никогда, и каждая «общественная формация» — уникальный элемент эволюции способов производства. Хотя многое в теории Андерсона сводится к доле синтеза элементов различных «формаций». Скандинавия и Восточная Европа служат примером эволюции первобытнообщинных структур с незначительной степенью влияния средневековой синтезированной формации Западной Европы, причём в случае с Востоком одним из основных элементов недоразвитости феодального уклада служит «кочевничий тормоз». Сложные, мягко говоря, взаимоотношения осёдлых земледельцев и кочевых скотоводов породили неустойчивый баланс, эдакий симбиоз, который, правда, в течении Средневековья так и не перелился в полноценный синтез. В целом, по мнению Андерсона, развитие производительных сил и способов производства на Востоке Европы совпадают с Западными – что и характеризуется так называемым «вторым изданием крепостничества». Историю Византии автор оценивает по другому – с его точки зрения, здесь происходили обратные процессы. Вместо синтеза имперского рабовладельческого элемента с варварско-славянским, произошло взаимное отторжение и разложение общественных систем, приведший к распаду и разложению обоих, и быстрой ассимиляцией во время османской экспансии.

Скажу честно – это одна из лучших обобщающих работ, мне известных – наравне с «Проблемами генезиса» и «КСК» Гуревича, с «Феодальным обществом» Марка Блока, с работами Иосифа Кулишера. С отдельными положениями Андерсона можно спорить до бесконечности – благо материала хватает, неточностей, перетяжек, притянутостей здесь хватит на несколько поколений медиевистов… Впрочем, как и поставленных вопросов. Главная красота исследования заключается в лаконичности и чёткости концепции Андерсона – далеко не всем дано создавать подобные вещи.

Так что, весьма рекомендуется к прочтению – любому, кто интересуется историей средневековья. Взгляд с птичьего полёта, пуст даже и весьма смутный, всегда полезен, особенно когда взгляд направлен на какие-то глобальные вещи.

Михайлова И.Б. Средневековый Багдад ( некоторые аспекты социальной и политической истории города в середине X — середине XIII в.). Ответственный редактор О.Г.Большаков. М. Наука. ГРВЛ. 1990г. 158 с., обложка, обычный формат.

…Честно говоря, даже не знаю, для кого пишу сию рецензию – вряд ли кто из уважаемых читателей возьмёт прочитать, или хотя бы найдёт это сочинение, но тем не менее – возможно, кому-нибудь из просвещенной публики это понадобится.

В нашей стране с середины века существует два больших направления в изучении средневековых городов. Первое – охватывает Западную Европу, здесь уместно вспомнить имена Виктора Рутенбурга, Михаила Сюзюмова, Соломона Стама (наш, саратовский, между прочим), и многих других. Эти исследовали, так или иначе, решали проблему «феодальности» города, пытаясь понять, какое он место занимает в истории – органично входит в структуры средневековья, или наоборот, служит в нём раковой опухолью. Другое направление было во многом инициировано Олегом Большаковым, написавшим во второй половине прошлого века две прорывные работы («Средневековый город Средней Азии» (1973), и «Средневековый город Ближнего Востока» (1984)). Наравне с другими авторами (Клара Ашрафян, Элеонора Стужина, и прочие) он определил основную парадигму исследований – восточный город как органичное продолжение государственных редистрибутивных структур, прежде всего несущих административных характер. Согласно Большакову, город прежде всего – место перераспределения прибавочного продукта, которым целиком и полностью распоряжался правитель и его администрация.

Скажу честно, я так и не смог найти информацию об авторе этой книжки, её нет ни на одном академическом сайте. Косвенно можно понять, что «Средневековый Багдад» — это текст диссертации, судя по объёму – кандидатской, и, судя по выбранной тематике, она была написана как раз под надзором Большакова. Почтенный профессор рассматривает города Сирии, Палестины и Египта, даже накапывая довольно богатый актовый материал, однако столица Аббасидов у него остаётся за кадром. Не закрыла мощных лакун и его предполагаемая ученица Михайлова – ей всё-таки не удалось показать центральное место Багдада в мусульманском мире, как центра культуры, религии, экономики… Своё внимание она сосредотачивает на политической истории города (читай – Халифата Аббасидов) и его социальной структуре.

Источники, правда, исключительно нарративные – нет на руках у автора ни актовых материалов, ни археологических данных (что неудивительно – город перестроен целиком, восстановление КС вряд ли возможно). Отсюда и такое ограничение тем исследования – не всё можно извлечь из исторических сочинений. Время тоже ограниченно – с X века (приход к власти Буидов) и заканчивая нашествием кочевых орд монголов в XIII веке. Багдад постоянно был объектом борьбы сначала буидских, затем сельджукских султанов, оставаясь знаком власти для светских мусульманских правителей. Причём халиф никуда не исчезал – он занимал незначительное, практически подчинённое положение.

И вот тут открывается весьма интересный сюжетец. Да, конечно, Михайлова остаётся в тренде своего учителя, и описывает подчинённый центральной администрации город. Однако, исходя из текста, становится ясно, что жители Багдада вовсе не были пассивными наблюдателями. Единым остаётся одно – и сунниты, и шииты города практически всегда выступают за Халифа, наследника Посланника Аллаха, зачастую жестоко противостоя не сакрализированным светским султанам и их администрации.

Ещё одно – само деление городского социума. Багдад разделён на кварталы – по территориальному, отчасти – религиозному признаку. Постоянное противостояние районов – тоже регулярно всплывающая тема книги, хотя автор и не торопится их как-то истолковать. В отношениях кварталов с властью Михайлова прежде всего видит противостояние – в её материале доминирует описание того, как полицейские силы власти пытаются остановить регулярные конфликты внутри города, встречая неизменное противодействие всех сторон. Некоторую монотонность описаний нарушают периодические столкновения с регулярной армией тюркских династий. Ещё интересный момент – две организации внутри городского социума, собранных на этико-религиозной основе – футувва (нечто вроде светского монашества) и аййары (позиционировавшие себя как часть футувва). Аййары – частые гости на страницах книги, это независимые от чьей-либо власти, судя по описанию – анархисты и разбойники, постоянно противостоящие то халифской, то султанской власти. Существование подобных организаций на Востоке – вообще весьма любопытный факт, особенно если учесть, что они оставались в лоне мусульманской общины.

Вердикт – неплохая монография, для тех, кто «в теме». По крайней мере, она даст возможность судить об обществе мусульман не по красивым поэтическим касыдам, и сомнительным псевдоориенталистским романам, а по реальной повседневной и суровой жизни восточной столицы.

Проблема возникновения ислама имеет и у нас, и на западе довольно обширную библиографию – начиная с XIX века регулярно появляются публикации, посвящённые этой весьма непростой теме. Начиная с Вайля, Шпренгера и Мюллера, и заканчивая Рабином, Ретерсом и Армстронгом множатся всё новые и новые публикации о первых полутораста годах существования этого учения, и фактологическая картина, восстановленная по большей части по данным Корана и Хадис, разобрана очень подробно – так, известная жизнь Мухаммада разобрана чуть ли не по дням, также как и его политика на посту Посланника Аллаха. У нас, конечно, подобных обобщающих книг маловато, однако на сегодняшний момент самым подробным справочником является первый том эпического четырёхтомника Олега Большакова «История Халифата», который рассматривает события до 633 года, включая общественный строй Аравии до рождения Мухаммада, и более широкий политический контекст времени.

Однако проблема требует новых подходов. Как и в случае с пресловутым «призванием варягов» встаёт вплотную вопрос – «а что было раньше»? Ну да, согласен, изучение доисламской Аравии даётся тяжко – ведь письменных памятников немного, да и с археологическими дело обстоит немногим лучше. Но всё решаемо. Тем паче, что русская историографическая традиция имеется, пусть и не большая. Отдельные статьи уже были написаны Василием Бартольдом, Авраамом Лундиным, Петром Грязневичем, Михаилом Чураковым. С монографиями сложнее. Есть книга 1976 года о Набатейском царстве авторства Ильи Шифмана, имеется труд директора Эрмитажа Михаила Пиотровского «Южная Аравия в раннее средневековье» (1985), а также известная и до сих пор не потерявшая значения (потому что единственная) «Общественный строй Северной и Центральной Аравии в V-VII вв.» (1981) Людмилы Негри. Все эти книги подвели определённую традицию изучения доисламской Аравии – между прочим, интереснейшего региона в первые полтысячелетия после Р. Х. Анализ письменных текстов, прежде всего – «родных», автохтонных, немного – археологические раскопки, плюс – определённый реверанс «историческим закономерностям» развития кочевничьего общества, которые долгое время оставались незыблемыми и в нашей, и в западной науке (пример – классическая эволюционная схема «band – tribe – chefdome — state», которая, впрочем, вполне логична, хотя и в достаточной степени умозрительна).

Есть такой весьма интересный учёный – Андрей Коротаев, профессор РГГУ, СНС Института Востоковедения РАН, имя которого в моём городе Саратове, конечно, никто не знает. Также как и его работ. А, между прочим, их разнонаправленность, также как и количество, вызывает недоумение – совершенно неясно, как может человек, которому только недавно перевалило за полвека, освоить столько материала? И тем не менее – перу Коротаева принадлежат работы по исторической демографии, математическому и глобальному социологическому моделированию, теории мир-системного анализа, в какой-то степени – футурологии. Конечно, большинство этих работ написано в соавторстве, в рамках различных проектов РАН (иначе невозможно осветить такое огромное количество тем), но и с учётом этого фактора становится ясно, что Коротаев – личность крайне любопытная, хотя качество большинства работ мне неизвестно. Основная его специальность – востоковед-арабист, Коротаев является одним из ведущих в мире специалистов по Южной Аравии, в том числе – и средневековой. В число его интересов входит и вопрос о происхождении ислама.

Собрав в «Центре цивилизационных и региональных исследований» при РАН команду ещё из двух учёных – египтолога Дмитрия Прусакова и физика-климатолога Владимира Клименко, совместно с которыми разрабатывал проблему происхождения ислама. Прусаков – учёный, использующий в своих штудиях методы исторической антропологии, делая упор на взаимоотношении человека и природы, и Клименко – автор нескольких книг по исторической климатологии, так что выбор соавторов очевиден. Несколько лет ими разрабатываль монография, основной текст которой занимает ровно… 36 страниц. Это не статья – это монография, и по объёму поставленных проблем она вполне заслуживает этого названия. В чём суть?

Изучая историю Йемена, Коротаев наткнулся на любопытный факт – политическая картина Аравии конца V и конца VI вв. резко отличаются. Если в первом случае мы видим Йеменское Царство (условно –Химийаритское царство) на Юге и несколько на Севере – вассальные соседним империям – Киндитское, Лахмидское и Гассанидское. Кроме того, пространства, которые не занимали эти образования, были наводнены разномастными вождями – маликами. Но через сотню лет от них не остаётся и следа – в Аравии возобладала племенная организация. К концу VI века мы имеем удовольствие наблюдать совершенно разнообразные формы организации социума – как в случае с Хиджазом, где городки Мекка-Таиф-Йасриб образовали нечто торговой империи. Впрочем, эти структурой не обладали никакой устойчивостью.

Причину стали искать во внешних факторах – ведь процессы упадка можно было наблюдать и в Европе, и на Ближнем Востоке. Историки климата и физических процессов на нашей планете фиксируют ряд тектонических сдвигов в VI веке, сопровождавшихся, как водится в таких случаях, извержениями вулканов, землетрясениями, засухами, эпидемиями, и прочими прелестями жизни. Это валом прокатилось по всему миру, обрушив, в числе прочего, и аравийские царства, бывшие жители которых были вынуждены приспосабливаться к новым условиям. Впрочем, это крушение было скорее дополнительным фактором, второстепенным, нежели прямым. Попытки создания новых структур резко отличались друг от друга в разных регионах, однако всеобщий упадок спровоцировал развития рахманистских монотеистических верований, одно из которых стало зародышем ислама, первотолчок которому дал небогатый купец Мухаммад ибн Абдаллах…

Книга – целиком аналитическая, в ней нет лишней информации, всё по сути и помогает объяснить авторскую концепцию. Она является олицетворением так называемого «мир-системного подхода», который использует Коротаев, беря во внимание самый широкий контекст истории. Это основной стержень этой крошечной книги. Это сложно назвать полноценным исследованием, скорее – постановкой проблемы, конспектом для будущей работы. Также она может послужить отличным примером применения мир-системных подходов, которые применяет Коротаев, и которые, как мне представляется, имеют полное право на существование. Хотя я не думаю, что эта книга будет интересна стороннему читателю – больно уж специфические темы обсуждают в ней соавторы.