| |
| Статья написана 11 ноября 2020 г. 20:05 |
Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, он же Хоттабыч, — глав- ный герой повести-сказки Лазаря Лагина «Старик Хотта- быч», впервые вышедшей в 1938 году, а затем дважды исправленной автором (в 1952 и 1955 годах), с учетом изменения внутриполитической ситуации в СССР и меж- дународной обстановки. В общей сложности книга пере- издавалась у нас более ста раз.
В авторском предуведомлении к книге Лагин несколь- ко слукавил, обозначив в качестве источника сюжета этой повести-сказки только «Тысячу и одну ночь». В дей- ствительности же существовал более близкий источник, роман «Медный кувшин» (The Brass Bottle) англичанина Томаса Энсти Гатри (писавшего под псевдонимом Ф. Эн- сти), — произведение, созданное в 1900 году и впервые переведенное на русский в 1916 году (этот раритет был в личной библиотеке Лагина). Для специалистов факт сюжетного заимствования никакой тайной не был, а вот современный читатель получил возможность сравнить оригинал и его советскую версию только в 1993 году, ког- да сказка Энсти вышла у нас массовым тиражом. Начальный сюжетный посыл почти совпадает — разве что пионер Волька Костыльков вылавливал своего джинна в Москве-реке, а молодому лондонскому архитектору Го- рацию Вентимеру не пришлось за медным кувшином ны- рять в Темзу. Он преспокойно купил сосуд вместе с джин- ном Факрашем-эль-Аамашем на одном из аукционов. Затем по всем правилам должны были начаться принци- пиальные различия между сказкой англичанина и нравоу- чительным «детским детективом» (по определению одно- го из персонажей В. Высоцкого) Лазаря Лагина. Гораций Вентимер, будучи представителем капиталистической Англии, просто обязан был стать антагонистом честного советского пионера Вольки: если последний благородно отказывался от всех даров Хоттабыча, то первый, не отя- гощенный моральным кодексом строителя коммунизма, должен был хапать и хапать. Собственно, на это непре- менное отличие забугорной жизни от советской намекал в упомянутом предисловии сам Лагин: «В капиталистиче- ских странах у многих людей и по сей день представления о счастье еще связываются с сундуками, битком набитыми золотом и брильянтами, с властью над другими людьми... Ах, как мечтают те люди хоть о самом завалящем джинне из старинной сказки, который явился бы к ним со своими дворцами и сокровищами!» Но странное дело: Гораций Вентимер в сказке Ф. Эн- сти оказывался не идейным противником будущего ла- гинского Вольки, а фактически его двойником. Конеч- но, караваны верблюдов с сундуками и пышные дворцы выглядели одинаково неуместно и в Лондоне конца XIX века, и в Москве 30-х годов ХХ века, а потому и Гораций, и Волька, ставшие объектами джинновской щедрости, испытывали одинаковое чувство дискомфорта и выра- жали сходные желания восстановить статус-кво. Но глу- бинная причина трагикомических разногласий между джиннами и людьми — вовсе не в нелепости допотопной моды для представителей века пара и электричества. Точнее, не только в этом. Отшелушив из речи Вольки пионерскую риторику, читатель мог заметить, что они с Горацием уверяли каждый своего чародея примерно в одном и том же, а именно: в своем явном нежелании получить даром то, что ими не заработано своим трудом, в поте лица. Нравственный стандарт, свойственный до- брой старой Англии с ее кодексом пуританской доброде- тели, вдруг совпал с моральными установками (да, книж- ными, да, пропагандистскими, — но других Волька и не знал) советского человека. Оба героя решительно отка- зались как от свалившегося с неба несметного богатства, так и от незаслуженной славы. Вспомним, что Волька из- бегает спровоцированных Хоттабычем почестей, а его литературный «предок» Гораций срывает процедуру из- брания его почетным гражданином Лондона, сообразив, что тайный вдохновитель церемонии — джинн Факраш. Что ж, теперь можно понять, отчего Лагин старался не афишировать первоисточник «Старика Хоттабыча»: любой бдительный товарищ, сравнив два текста, легко сообразил бы, что — несмотря на идейно выдержанное предисловие к книге Лагина — серьезных причин для принципиальной полемики с классовым врагом просто нет. Потому-то обе сказки, отличаясь друг от друга чисто сюжетной конкретикой (Волька все-таки не Гораций), весьма схожи интонационно. Не совпадают по тонально- сти разве что финалы обеих повестей: Хоттабыч в конце концов вписывается в советскую жизнь и решает получить бесплатное среднее образование. Факрашу везет меньше: вообразив, что здесь на смену Сулейману-ибн-Дауду при- шел столь же могущественный Лорд-мэр, он в итоге заби- вается обратно в кувшин и требует, чтобы его немедленно швырнули в Темзу — от греха подальше… Книга Лагина в советские годы была любимым дет- ским чтением. Подозреваю, что юные пионеры, которые потом встанут у руля госкорпораций или будут избраны депутатами Госдумы, прочли историю о щедром и ве- ликодушном джинне Хоттабыче не без пользы для себя. И теперь всякий раз, когда у первых спрашивают о про- исхождении их первоначального капитала, а вторых просят рассказать о происхождении их недвижимости за рубежом, они честно рассказывает какую-нибудь фанта- стическую байку из «Тысячи и одной ночи». https://fantlab.ru/edition225377
|
| | |
| Статья написана 11 сентября 2020 г. 21:48 |
Булгаков читает Куприна ФАНТАСТЫ И КНИГИ © Н. Кузякина, 198? Вечерний Волгоград (?). — 198?. — 1, 2, ? марта. Пер. в эл. вид Ю. Зубакин, 2006 ТВОРЧЕСТВО М. А. Булгакова широко привлекает в последние годы внимание читателей. Как вы новую жизнь – в многочисленных изданиях, на театральной сцене, на киноэкране и в замыслах кинематографистов переживают его произведения, написанные в 20–30-е годы, но не утратившие, как показывает время, своего социального звучания. Возвращение к читателям в полном объеме булгаковского литературного наследил как бы вновь открыло нам и большого художника, мастера слова.
В общем ряду интереса к писателю и работы исследователей-литературоведов. С одной из них, работой доктора искусствоведения Н. Б. Кузякиной недавно познакомила своих читателей газета «Вечерний Ленинград». С согласия коллег мы перепечатываем эту публикацию в нашей «Вечерке». ИМЯ КУПРИНА произносилось когда-то в Киеве с особой симпатией. В отличие от других популярных беллетристов России он был «свой» – и не только по открытому темпераменту, простоте обхождения и знанию южной жизни. Начинавший писатель жил в городе над Днепром несколько лет (1896–1898), бывал в нем многократно и позднее. «Чудесный город, весь похожий на сдобную, славную попадью с масляными глазами и красным ртом» – в этой характеристике выразился не столько даже сам Киев, сколько молодой Куприн, отчаянно неустроенный и голодный. В «Киевских типах» Куприн схватил неповторимый облик, занятные особенности городской жизни начала 90-х годов, и это тоже привлекало читателей. Тонкие терракотовые книжки «Полного собрания сочинений А. И. Куприна», выходившие бесплатным приложением к «Ниве» за 1912 год, пользовались успехом. Война 1914 года, а затем революции 1917 года заставили их пылиться в книжных шкафах: на глазах у читателей рассыпалась та жизнь, которую Куприн еще недавно столь сочно живописал. Замечательный рассказчик, писатель терял широкого читателя и на какое-то время становился достоянием интеллигентных дам, узкого круга любителей русской словесности да своего брата – профессионала. Трудно сказать, как относился молодой Булгаков к прозе Куприна. Но один из его рассказов Булгаков прочитал очень внимательно. И это было скорее всего в марте 1919 года. Жена Булгакова, Татьяна Николаевна, впоследствии вспоминала, что они уезжали из Москвы «последним поездом», а когда приехали в Киев, «в городе были немцы». Серые колонны немецких войск в железных шлемах вошли в Киев вместе с полками Центральной рады первого марта. Следовательно, и Булгаковы приехали домой в начале марта. Они вернулись на старую материнскую квартиру на втором этаже в доме Листовничего по немыслимо крутому, будто поставленному торчком Андреевскому спуску. Оборудовали кабинет для частного приема – приходилось как-то зарабатывать на хлеб. Календари в городе, как и вся жизнь, перепутались и двоились: даты старого и нового стиля писались рядом, через черточку. Видимость сохранности основ старого быта не могла прикрыть их резкой надломленности, все выглядело зыбко, Тем не менее внешне как-то устанавливалась новая жизнь. Давняя любовь ведет Булгакова в театры, и прежде всего в оперу, которой он был лишен два года – почти что вечность! Свободными вечерами он пишет прозу, начатую, возможно, еще в Никольском: в будущем, после переделок, она получит название «Записки юного врача». И в это же напряженное время идет никому не ведомая, подспудная работа писателя, закладывается фундамент будущих произведений Булгакова. Цепкая память уже отбирает «про запас» имена, события, лица – все, что впоследствии всплывает само собой, будто только что сочиненное. Литературные связи Киева и Советской России в тот год ослабли, но не прерывались, наиболее интересные книги привозили через несколько месяцев после их выхода в Москве и Петрограде. С приходом Советской власти в феврале 1919 года появились новые книги и сборники, задержанные обстоятельствами. Киевляне набросились на новую литературу. Первый номер газеты «Неделя искусств, литературы, театра и др.» (16 марта 1919 года) должен был побывать в руках у Булгакова, литературный первенец Советской власти заслуживал внимания. Известный тогда публицист В. Г. Тан (Богораз) поместил в газете большую обзорную статью под странным названием «Полтора Мефистофеля». Он рассказал читателю о романе В. Винниченко «Записки курносого Мефистофеля» и рассказе Куприна «Каждое желание». В сочинении Винниченко публицист отметил перепевы избитых мотивов, пахнущих Арцыбашевым, – старых, пошлых, ненужных. Образ главного героя, прозванного курносым Мефистофелем, имел к философии самое отдаленное отношение. Огорчило В. Тана и «Каждое желание» Куприна (сб. «Земля», кн. XX, М., 1917). Рассказ показался ему тоже старым, скучным, написанным не без влияния Р. Киплинга и Г. Уэллса. «Нет, не дается российским писателям чужая чертовщина. Уж лучше бы они ограничивались нашей собственностью. Тем более, что и реальность теперь такая, почище всякой чертовщины... Купринский Меф. Ис. Тоффель – это только пол-Мефистофеля, даже четверть Мефистофеля», так заключил критик. На самом деле рассказ оказался вовсе не столь уж плох, но для этого его надо было прочитать кому-то иному. Возможно – Булгакову? Рецензия В. Тана должна была привлечь его внимание хотя бы потому, что в ней шла речь о литературной интерпретации образа Мефистофеля. Говорю о «литературной», ведь Булгаков в предвоенные годы покорен и музыкальными образами Мефистофеля – в опере Гуно «Фауст» (известно, что он слушал «Фауста» чуть ли не 50 раз) и в опере А. Бойто «Мефистофель». Так или иначе, но «Каждое желание» Булгаков прочел, и впечатления от рассказа Куприна впоследствии отозвались, как мы увидим, в романе «Мастер и Маргарита». Рассказ Куприна, вскоре переименованный в «Звезду Соломона», писался, когда только занималась заря 1917 года и многие тысячи людей, вчера еще и не помышлявшие об этом, становились волею обстоятельств властителями судеб и жизней. Достойно выдержать испытание «вседозволенности», по Куприну, мог только очень хороший, «необыкновенный обыкновенный» человек. Герой рассказа Иван Степанович Цвет, канцелярский служитель в Сиротском суде с жалованьем 37 рублей и 24 1/2 копейки в месяц. Жил скромный канцелярист в небольшом губернском городе России, которому Куприн отдал названия, взятые из Киева: дуэль в рассказе происходит «за Караваевскими дачами, в рощице, на лужайке»; трамвай бежит сверху «по Александровской улице, выбрасывая из-под колес трескучие снопы фиолетовых и зеленых искр». Детали вполне точные: по крутой Александровской, от здания Купеческого клуба вниз, на Подол, в самом, деле ходил тогда первый в России трамвай, и Караваевы дачи (по имени профессора Караваева, имевшего тут участки) существуют и поныне как район Киева – равно как и Житний базар, о котором тоже пишет Куприн, Что же происходит в этом обобщенном городе, так похожем на дореволюционный Киев? Молодому человеку, ничем не замечательному, «кроме разве своей скромности, доброты и полнейшей незвестности миру», живущему «канареечной» жизнью в мансарде над пятым этажом, ранним утром 26 апреля, в воскресенье, явился Мефистофель. Субботний вечер Иван Степанович провел в холостяцкой компании, в пивной «Белые лебеди». Затеялся разговор о богатстве, о сказочном выигрыше в 200 тысяч. Умный, желчный регент Светловидов остановил захмелевших: «Ни у кого из вас нет человеческого воображения, милые гориллы. Жизнь можно сделать прекрасной при самых маленьких условиях. Надо иметь только вон там, наверху, над собой, маленькую точку. Самую маленькую, но возвышенную. И к ней идти с теплой верой. А у вас идеалы свиней, павианов, людоедов и беглых каторжников (...). Что каждый из вас продал бы свою душу с величайшим удовольствием, это несомненно. Но ничего бы вы не придумали оригинального, или грандиозного, или веселого, или смелого. Ничего, кроме бабы, жранья, питья и мягкой перины. Цвет единственный, смущаясь, захотел тогда, чтобы «был большой сад... и в нем много прекрасных цветов (...). И чтобы мы с вами все там жили... в простоте, дружбе и веселости. Никто бы не ссорился. Детей чтобы был полон весь сад... и чтобы все мы очень хорошо пели. И труд был бы наслаждением... И там ручейки разные... рыба пускай по звонку приплывает...» Чуть перебрав свою скромную норму, Иван Степанович поздно пришел домой. Утром его разбудил голос странного гостя: «В пыльном, золотом солнечном столбе, лившемся косо из окна, стоял, согнувшись в полупоклоне и держа цилиндр не отлете, неизвестный господин в черном поношенном, старинного покроя, сюртуке. На руках у него были черные перчатки, на груди – огненно-красный галстук, под мышкой древний помятый, порыжевший портфель, а в ногах на полу лежал новый ручной саквояж желтой английской кожи». Странно знакомым показалось Цвету с первого взгляда узкое длинное лицо посетителя: «этот ровный пробор посредине черной, седеющей на висках головы, с полукруглыми расчесами вверх, в виде приподнятых концов бабочкиных крыльев или маленьких рожек, этот большой, тонкий, слегка крючковатый нос с нервными козлиными ноздрями, бледные насмешливо изогнутые губы под наглыми воинственными усами, острая французская бородка. Но более всего напоминали какой-то давний, полузабытый образ – брови незнакомца, поднимавшиеся от переносья круто вкось прямыми, темными, мрачными чертами. Глаза же у него были почти бесцветны, или, скорее, слабой степени напоминали выцветшую на солнце бирюзу, что очень резко, холодно и неприятно противоречило всему энергичному, умному, смуглому лицу». У любезного незнакомца был слегка скрипучий голос: он вытащил из жилетного кармана древние часы и посмотрел на них: «Теперь три минуты одиннадцатого. И если бы не крайне важное и неотложное дело...» В смятении Иван Степанович так и не может припомнить, отчего ему знакомы и внешность неожиданного посетителя, и его фамилия Мефодий Исаевич Тоффель. Между тем для читателя Куприн детально срисовывает черты с традиционного облика Мефистофеля на «дошаляпинской» сцене: острая французская бородка, наглые воинственные усы, крутой подъем бровей. Так смотрелось и лицо М. Баттистини, певшего Мефистофеля в «Осуждении Фауста» Г. Берлиоза; открытки с изображением Баттистини в ролях стояли в витринах всех больших городов России. Для Цвета началась фантастическая жизнь, в которой он поначалу пытался что-то связать воедино, а потом вынужден был принять предложенные ему условия существования как данность. Тоффель поздравил бедняка с получением наследства в виде имения Червоное в Черниговской губернии и немедленно отправил туда с пожеланием сжечь книги «по оккультизму, теософии и черной магии», которые там есть. Ночью в усадьбе дяди-чернокнижника, занимаясь расшифровкой непонятной ему, но, судя по всему, крайне важной формулы, Цвет случайно находит ее ключевое слово: «Афро-Аместигон», после чего почти каждое его желание, даже не высказанное, исполняется мгновенно. Плата за это – потеря памяти о прошлом. В городе, при содействии Тоффеля, который служит ему во всем, Цвет начинает новую жизнь богатого человека. Всевластие искушает и тяготит его, хотя он старается не употреблять во зло ни деньги, ни свою опасную способность видеть другого насквозь, как бы перевоплощаться. Тоффель все время ждет, чтобы Цвет вспомнил заветное слово, но тот не может. Колдовское слово ослепительно и мгновенно всплывает в памяти, когда Цвет видит, как женщина, сшибленная трамваем, падает между рельсов. Теряя сознание, он закричал диким голосом: «Афро-Аместигон!». Это слово освобождает Тоффеля от зависимости. Он удивлен простотой и бескорыстием Цвета, которые спасли и его, и человечество от многих ужасных начинаний. «Злодей на вашем месте залил бы весь земной шар кровью и осветил бы его заревом пожаров. Умный стремился бы сделать его земным раем, но сам погиб бы жестокой и мучительной смертью. Вы избежали того и другого, и я скажу вам по правде, что вы и без кабалистического слова – носитель несомненной, сверхъестественной удачи». Когда успокоенный Иван Степанович, «патрон и клиент» Тоффеля, с кротким любопытством спросил его: «Вы – Мефистофель?», тот с мягкой улыбкой отказался от такой чести: «Вас смущает Меф. Ис... – начальные слоги моего имени, отчества и фамилии?.. Нет, мой друг, куда мне до такой знатной особы. Мы – существа маленькие, служилые... так себе... серая команда...» Прощаясь с Цветом, который вернул ему свободу, Тоффель снова спрашивает – нет ли у него на самом дне душевного сундука сожаления о потере того великолепия, которое его окружало? Не хочет ли он, возвращаясь в свою прежнюю жизнь, унести с собой что-либо веселое, яркое? Добрый и чистый Иван Степанович обеспокоен, однако, только одним: не повлечет ли прощальное заклинание, которое он должен произнести, за собою какого-либо горя: «Не превратит ли оно меня в какое-либо животное или, может быть, вдруг опять лишит меня дара памяти или слова? Я не боюсь, но хочу знать наверное. – Нет, – твердо ответил Тоффель. – Клянусь печатью, ни вреда, ни боли, ни разочарования». Цвет возвращается к прежней жизни. А вся необыкновенная история оказалась всего-навсего сном. Правда, между сном и реальностью обнаружились прямые связи – но Куприн не стал разъяснять все детали, напротив, оставил их для догадок самому читателю. Рассказ Куприна, который приходил к публике вместе с грозным набатом гражданской войны, вполне мог оставить читателя равнодушным: сказки и сны дореволюционных лет, призыв к духовности и доброте – какие наивность и простодушие! Российская «чертовщина» вокруг впечатляла почище любых сочинений. Но когда сейчас читаешь «Звезду Соломона», убеждаешься, что зря. В. Тан ругал Куприна за повторение «чужой чертовщины», зря приплел и Киплинга с Уэллсом. Напротив, Куприн совершает важные действия, отрываясь от традиционных путей в использовании западных легенд о дьяволе: он отказывается от их главной мотивировки – продажи души Дьяволу. Цвет не ищет дьявола. Напротив, его как человека чистой души и вполне бескорыстного избирают, чтобы он попытался найти кабалистический ключ, «слово». По заветной формуле дьявольские силы попадают ему в услужение, но и освобождают его, коль слово найдено, не причинив никакого вреда. Обе стороны сохраняют честность, в их прямых отношениях мошенничество невозможно. Куприн нашел способ ввести своего нестрашного дьявола в современный мир. Без всяких небесных знамений запросто входят герои Куприна и Булгакова-ходатай по делам Тоффель, профессор черной магии Воланд – в мир реальности. Множество мелких, частных, но важных деталей из «Звезды Соломона» подхвачены и преображены Булгаковым в «Мастере и Маргарите». Тут и изменчивые глаза Тоффеля, и его способность показываться человеку в любом месте въявь, живьем – не где-то там, в видениях, а в натуре. Есть основания думать, что характер Тоффеля отложился некоторыми чертами и в образе булгаковского Коровьева-Фагота. Правда, Тоффель старше и не очень склонен к забавам. Но – энергичен, даже суетлив, болтлив не в меру, с ловкостью «фокусника» достает всяческие бумажки с печатями и к тому же поет «фальшиво» итальянскую песню. Ссылки Фагота на то, что он – бывший регент, тоже находят объяснение в рассказе Куприна: ведь там есть регент Среброструнов, который впоследствии приходил к Цвету одалживать деньги: простудился, стал глохнуть, голос сдал. Любопытно отметить, что и Тоффель перед Цветом, и Воланд в квартире Лиходеева появляются в тождественной ситуации: герои просыпаются после изрядной выпивки непривычно поздно (один – в десять часов три минуты, другой в одиннадцать) и в присутствии незнакомца. Эта причина изначально важна, так как она дает возможность Тоффелю и Воланду, не оставляя персонажам времени на размышления, подчинить их своей воле. Булгаков, подхватывая догадки Куприна, временами использует их с широтой, о которой его предшественник и не помышлял. Куприн, к примеру, только называет способность Тоффеля «казаться» въявь, то есть на самом деле. А Булгаков красочно расписывает каждое «явление» героев из группы Воланда: то они отражаются в зеркалах, то материализуются, то звучат только их голоса, то они неожиданно меняют внешность. Подобные сцены связаны идеей постоянной изменчивости и вечных трансформаций неведомого мира. Но – и, идеей вынужденной приспособляемости этого мира к человечеству, еще более нестабильному и капризному. Булгаков вдохновенно разворачивает мотив, лишь названный Куприным, – легкости и ловкости героя в результате приобщения к иным силам. Цвет, проснувшись в имении, после ночи, в которую он набрел на ключевое слово, «сразу почувствовал себя таким бодрым, свежим и легким и ловким, как будто бы все его тело потеряло вес... как будто ему вдруг стало девять лет, когда люди более склонны летать, чем передвигаться по земле. Куприн к этой мысли более не возвращается. А Булгаков, связав ее внешне с чудодейственной мазью Азазелло, погружает читателя в развернутые описания полета Маргариты над Москвой и ее окрестностями. Широко использовал Булгаков мотив потери памяти, намеченный Куприным: Цвет забыл, что с ним было, «точно кто-то стер губкой все события этой странной и страшной ночи». Он забыл и свою прошлую жизнь.* В «Мастере и Маргарите» больной профессор Иван Николаевич Понырев имеет «исколотую память», в ней, до очередного приступа болезни, образуются пустоты: полностью пропадают удивительные события, свидетелем которых он был. И, наконец, надо сказать, что Булгаков весьма активно использовал трамвай, возникающий в кульминации рассказа Куприна. Потрясенный Цвет «в полной мере пережил и перечувствовал все, что было в эти секунды с дамой, торопливость, растерянность, беспомощность, ужас». Зигзагом молнии ему вдруг осветилась его собственная жизнь, он вспомнил все – и колдовское слово. Наступила развязка. Гибель незнакомой дамы в рассказе Куприна-повод для психологической катастрофы героя. Этот ход принимает и Булгаков. Иван Бездомный, потрясенный гибелью Берлиоза, заболевает, а знакомство с Мастером и излечение ведут его к пересмотру своих жизненных позиций. В результате из скверного самодовольного поэта Ивана Бездомного получается профессор Иван Николаевич Понырев; прощаясь с ним, Мастер называет его «мой ученик» – тот сдержал слово и прекратил писать стихи. Однако и сама ситуация гибели под колесами трамвая представлена Булгаковым как содержательная: не случайная смерть неведомого человека, а возмездие Берлиозу за безответственность, за пошлый рационализм за эгоистическое удобное жизнеустройство. Думается, что Куприн подсказал Булгакову самое главное: вероятные пути соединения «чужой чертовщины», впрочем, давно уже ставшей своей, с картинами окружающей жизни. Реалии киевского быта, которым мог и не придавать значения Куприн, имели для Булгакова, читавшего рассказ в Киеве, особую искусительную наглядность. Возможно, тогда и зародились соблазнительные мысли и параллели, которым суждено было воплотиться в образы уже много лет спустя, в годы жизни Булгакова в Москве. ====== * Старик Хоттабыч (Воланд) тоже иногда стирает память. Маргарита недоумевает, как это– «всё полночь да полночь, а ведь давно уже должно быть утро», и выясняется, что Воланд продолжил праздничную ночь, остановив луну. У Куприна попытка Цвета остановить Землю сопровождается ссылкой на подобный подвиг Иисуса Навина, который, конечно, невидимо подсвечивает и космогонические шалости Воланда – и т. д. (М. Петровский. Писатели из Киева: Куприн и Булгаков) — Значит, ты очень скоро погибнешь. Не позже заката солнца,- с удовлетворением констатировал, отвратительно улыбаясь, Омар Юсуф. — В таком случае, трепещи, о презренный джинн! — вскричал Волька самым страшным голосом, каким только мог.- Ты меня вывел из себя, и я вынужден остановить солнце. Оно не закатится ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Трепещи и пеняй на себя! Это был очень рискованный шаг со стороны Вольки. Если Хоттабыч успел уже рассказать своему брату, что в Арктике солнце в это время года светит круглые сутки, то всё пропало. Но Омар Юсуф в ответ на Волькины слова только глумливо возразил: — Бахвал из бахвалов, хвастун из хвастунов! Я сам люблю иногда похвастать, но даже в минуты самой большой запальчивости я не обещался остановить ход великого светила. Этого не мог сделать даже Сулейман ибн Дауд — мир с ними обоими! Волька понял, что он спасён. И не только спасён, но и может прибрать к рукам неприятного братца старика Хоттабыча. Кстати, Хоттабыч одобрительно подмигнул Вольке, а о Серёже и Жене и говорить не приходилось: они догадались о Волькином замысле и сейчас буквально стонали от восторга, предвкушая близкое посрамление Омара Юсуфа. — Не беспокойтесь, Омар Юсуф. Раз я сказал, что остановлю солнце, то можете быть уверены: оно сегодня не закатится. Л. Лагин. Старик Хоттабыч. 1940
|
| | |
| Статья написана 2 августа 2020 г. 21:52 |
"Теперь уже Богораду стало ясно, что именно ему снится. Ему снилась Индия. Это было само по себе просто замечательно. Но самое замечательное было ещё впереди. – Кто ты такой? – сухо осведомился у Жени погонщик слонов. – Англичанин? Португалец? Американец? – Что вы! – отвечал ему Женя на ужасном английском языке. – Я русский… Руси. – Для верности он ткнул себя в грудь. – Хинди, руси – пхай-пхай… Что тут с погонщиком сделалось!
Лицо его расплылось в широчайшей улыбке, и он закивал головой с такой силой, что тюрбан только чудом не слетел наземь. Затем он заставил своего слона стать на передние колени, взял Женю к себе, и вся кавалькада, торжественно покачиваясь, продолжала свой путь к деревне. По дороге им встретилось несколько ребятишек. Погонщик им что-то прокричал. Ребята раскрыли рты и вытаращили глаза, упиваясь лицезрением живого, самого натурального советского мальчика. Потом они с пронзительными воплями, приплясывая на бегу, кинулись сломя голову в деревню, и, когда туда прибыл на головном слоне ученик седьмого «Б» класса 245-й московской средней школы Богорад Евгений, на единственную улочку деревни уже высыпало всё наличное население от мала до велика. Вот это была встреча! Женю с почётом сняли со слона, с почётом ввели под навес и первым делом накормили, что было более чем кстати. Оказывается, что и во сне ему хотелось кушать. Подумать только, какой ему снился реальный сон! Потом к нему подходили и жали руку. Потом все спели протяжную-препротяжную индийскую песню, а Женя по мере сил подпевал, и это всем ужасно понравилось. Потом Женя запел Гимн демократической молодёжи и его подхватили несколько деревенских парнишек и девчат, а все остальные по мере сил своих подпевали. Потом все стали уговаривать одного молодого индуса, и тот наконец уступил их настояниям и затянул какую-то песню, и Женя почти сразу догадался, что это «Катюша», и с жаром подхватил её, а все остальные в такт хлопали в ладоши. Потом ему снова жали руку и всей деревней кричали: «хинди, руси – пхай-пхай!». Когда все немножко угомонились, с Женей всей деревней повели разговор. А так как и он и жители деревни не шибко владели английским языком, то потребовалось немало времени, чтобы узнать у Жени, не хочет ли он, чтобы его поскорее переотправили поближе к Дели и Советскому посольству. Но Женя не особенно торопился. И в самом деле, зачем человеку торопиться, когда ему снится такой интересный и приятный сон? Он и оглянуться не успел, как пришли делегаты из соседней деревни и повели дорогого советского гостя к себе. И в этой деревне, и в трёх других, где он успел побывать за этот замечательный день, всё повторилось, как в первой. В третьей деревне он заночевал. А лишь только рассвело, его уже ожидали делегаты из четвёртой. Здесь-то и пришлось Жене маленечко постонать. Попробуйте не стонать, когда сотни дружественных рук качают тебя с криками: «хинди, руси – пхай-пхай!», и от полноты чувств подбрасывают тебя чуть ли не под самые облака. К счастью, вскоре затарахтел попутный грузовичок, на котором Женя должен был поехать до ближайшей железнодорожной станции. Кругом толпились улыбавшиеся жители деревни, пожимали раскрасневшемуся Жене руки, обнимали его. Две девочки примчались с большим венком и надели его на шею страшно смутившемуся юному гостю. Трое мальчиков во главе с их учителем принесли ему в подарок большущую гроздь бананов. Учитель от имени всех жителей деревни пожелал Жене счастливого пути, ребята попросили передать привет московским ребятам от индийских и, кроме того, попросили у него автограф, как если бы он был какой-нибудь знаменитостью. Конечно, он не мог им в этом отказать." *** Хи́нди ру́си бхай бхай (хинди हिंदी रूसी भाई भाई, «индийцы и русские — братья»; последние слова часто неточно передаются как пхай пхай) — лозунг советско-индийской дружбы в 1950—1980-е годы, официально пропагандировавшийся обеими сторонами. Провозглашён Н. С. Хрущёвым на митинге в Бангалоре 26 ноября 1955 года[1]. Ему хронологически предшествовали аналогичные лозунги «Хинди чини бхай бхай» (хинди हिंदी चीनी भाई भाई)[2] об индийско-китайском братстве, связанный с периодом мирного сосуществования Индии и Китая в 1954—1962 гг. (панча шила) (этот период закончился с Китайско-индийской пограничной войной) и «Русский с китайцем братья навек» (1950, лозунг также утратил актуальность при Н. С. Хрущёве)[3]. Лозунг проникал и в художественную литературу, например, в книгу и фильм по повести Лазаря Лагина «Старик Хоттабыч»[4] и в повесть Льва Кассиля «Будьте готовы, Ваше высочество!» (неверный вариант «пхай» — из книги Лагина). https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A5%D0%B... *** Советская культура, 1955, 17 декабря, № 154. Русский с индийцем — братья (музыка Дм. Покрасса, слова В. Драгунского). *** В этом издании Индия упоминается дважды. А впервые — на экзамене по географии. "Наконец Волька решился: взял первый попавшийся билет, медленно-медленно, пытая свою судьбу, раскрыл его и с удовольствием убедился, что ему предстоит отвечать про Индию. Как раз про Индию он знал много. Он давно интересовался этой страной. – Ну что ж, – сказал директор, – докладывай. Начало билета Волька даже помнил слово в слово по учебнику. Он раскрыл рот и хотел сказать, что полуостров Индостан напоминает по своим очертаниям треугольник, что омывается этот огромный треугольник Индийским океаном и его частями: Аравийским морем – на западе и Бенгальским заливом – на востоке, что на этом полуострове расположены две большие страны – Индия и Пакистан, что населяет их добрый, миролюбивый народ со старинной и богатой культурой, что американские и английские империалисты всё время нарочно стараются поссорить обе эти страны, и так далее и тому подобное. Но в это время в соседнем классе Хоттабыч прильнул к стенке и трудолюбиво забормотал, приставив ко рту ладонь трубкой: – Индия, о высокочтимый мой учитель… И вдруг Волька, вопреки собственному желанию, стал пороть совершенно несусветную чушь: – Индия, о высокочтимый мой учитель, находится почти на самом краю земного диска и отделена от этого края безлюдными и неизведанными пустынями, ибо на восток от неё не живут ни звери, ни птицы. Индия – очень богатая страна, и богата она золотом, которое там не копают из земли, как в других странах, а неустанно, день и ночь, добывают особые, золотоносные муравьи, каждый из которых величиной почти с собаку. Они роют себе жилища под землёю и трижды в сутки выносят оттуда на поверхность золотой песок и самородки и складывают в большие кучи. Но горе тем индийцам, которые без должной сноровки попытаются похитить это золото! Муравьи пускаются за ними в погоню и, настигнув, убивают на месте. С севера и запада Индия граничит со страной, где проживают плешивые люди. И мужчины и женщины, и взрослые и дети – все плешивы в этой стране, и питаются эти удивительные люди сырой рыбой и древесными шишками. А ещё ближе к ним лежит страна, в которой нельзя ни смотреть вперёд, ни пройти, вследствие того, что там в неисчислимом множестве рассыпаны перья. Перьями заполнены там воздух и земля; они-то и мешают видеть… – Постой, постой, Костыльков! – улыбнулась учительница географии. – Никто тебя не просит рассказывать о взглядах древних на географию Азии. Ты расскажи современные, научные данные об Индии. Ах, как Волька был бы счастлив изложить свои познания по этому вопросу! Но что он мог поделать, если уже больше не был властен над своей речью и своими поступками! Согласившись на подсказку Хоттабыча, он стал безвольной игрушкой в его доброжелательных, но невежественных руках. Он хотел подтвердить, что, конечно, то, что он только что сказал, ничего общего не имеет с данными современной науки, но Хоттабыч за стеной недоумённо пожал плечами, отрицательно мотнув головой, и Волька здесь, перед экзаменационным столом, вынужден был также пожать плечами и отрицательно мотнуть головой: – То, что я имел честь сказать тебе, о высокочтимая Варвара Степановна, основано на самых достоверных источниках, и нет более научных сведений об Индии, чем те, которые я только что, с твоего разрешения, сообщил тебе. – С каких это пор ты, Костыльков, стал говорить старшим «ты»? – удивилась учительница географии. – И прекрати, пожалуйста, отвечать не по существу. Ты на экзамене, а не на костюмированном вечере. Если ты не знаешь этого билета, то честнее будет так и сказать. Кстати, что ты там такое наговорил про земной диск? Разве тебе не известно, что Земля – шар? Известно ли Вольке Костылькову, действительному члену астрономического кружка при Московском планетарии, что Земля – шар! Да ведь это знает любой первоклассник! Но Хоттабыч за стеной рассмеялся, и из Волькиного рта, как наш бедняга ни старался сжать свои губы, сам по себе вырвался высокомерный смешок: – Ты изволишь шутить над твоим преданнейшим учеником! Если бы Земля была шаром, воды стекли бы с неё вниз, и люди умерли бы от жажды, а растения засохли. Земля, о достойнейшая и благороднейшая из преподавателей и наставников, имела и имеет форму плоского диска и омывается со всех сторон величественной рекой, называемой «Океан». Земля покоится на шести слонах, а те стоят на огромной черепахе. Вот как устроен мир, о учительница! Экзаменаторы смотрели на Вольку со всё возрастающим удивлением. Тот от ужаса и сознания своей полнейшей беспомощности покрылся холодным потом. Ребята в классе всё ещё не могли разобраться, что такое произошло с их товарищем, но кое-кто начинал посмеиваться. Уж очень это забавно получилось про страну плешивых, про страну, наполненную перьями, про золотоносных муравьёв величиной с собаку, про плоскую Землю, покоящуюся на шести слонах и одной черепахе. Что касается Жени Богорада, закадычного Волькиного приятеля и звеньевого его звена, то он не на шутку встревожился. Кто-кто, а он-то отлично знал, что Волька – староста астрономического кружка и уж во всяком случае знает, что Земля – шар. Неужели Волька ни с того ни с сего вдруг решил хулиганить, и где – на экзаменах! Очевидно, Волька заболел. Но чем? Что это за странная, небывалая болезнь? И потом, очень обидно за звено. Все экзамены шло первым по своим показателям, и вдруг всё летит кувырком из-за нелепых ответов Костылькова, такого дисциплинированного и сознательного пионера! Тут ещё на свежие раны Жени поспешил насыпать соли сидевший на соседней парте Гога Пилюкин, пренеприятный мальчишка, прозванный его одноклассниками Пилюлей. – Горит твоё звено, Женечка! – шепнул он, злорадно хихикнув, – Горит, как свечечка!.. Женя молча показал Пилюле кулак. – Варвара Степановна! – жалостно возопил Гога. – Богорад мне кулаком грозится. – Сиди спокойно и не ябедничай, – сказала ему Варвара Степановна и снова обратилась к Вольке, который стоял перед нею ни жив ни мёртв: – Ты что это, серьёзно насчёт слонов и черепах? – Как никогда более серьёзно, о почтеннейшая из учительниц, – повторил Волька старикову подсказку, чувствуя, что сгорает от стыда. – И тебе нечего добавить? Неужели ты полагаешь, что отвечаешь по существу твоего билета? – Нет, не имею, – отрицательно покачал головой там, за стенкой, Хоттабыч. И Волька, изнывая от чувства своей беспомощности перед силой, толкающей его к провалу, также сделал отрицательный жест: – Нет, не имею. Разве только, что горизонты в богатой Индии обрамлены золотом и жемчугами."
|
| | |
| Статья написана 31 марта 2020 г. 22:57 |
Большинству русскоязычных современников известна эта детская история. Интересно, что она не вся выдумка. Брат Хоттабыча как-то признался: — Знай же, о недостойный юнец, что я один из джинов, ослушавшихся Сулеймана ибн Дауда. И Сулейман прислал своего визиря Асафа ибн Барахию, и тот привел меня насильно, ведя меня в унижении, против моей воли. Он поставил меня перед Сулейманом, и Сулейман, увидев меня, приказал принести этот кувшин и заточил меня в нем.
Сам Хоттабыч, рассказал о себе следующее: — Знай же, о благословеннейший из прекрасных, что я могучий и прославленный во всех странах света джинн Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, или, по-вашему, Гассан Абдуррахман Хоттабович. И случилась со мной удивительная история, которая, будь она написана иглами в уголках глаз, послужила бы назиданием для поучающихся. Я, несчастный джинн, ослушался Сулеймана ибн Дауда — мир с ними обоими! — я и брат мой Омар Юсуф Хоттабович. И Сулейман прислал своего визиря Асафа ибн Барахию, и тот доставил нас насильно. И Сулейман ибн Дауд-мир с ними обоими! — приказал принести два сосуда: один медный, а другой глиняный, и заточил меня в глиняном сосуде, а брата моего, Омара Хоттабовича, — в медном. Он запечатал оба сосуда, оттиснув на них величайшее из имен аллаха, а потом отдал приказ джиннам, и они понесли нас и бросили брата моего в море, а меня в реку… слова человека, который владеет кольцом Сулеймана, для меня закон… В Талмуде, трактате Гитин, рассказывается, среди прочего история неудачной попытки царя злых духов овладеть троном Короля Шломо. В конечном итоге Шломо получил власть не только над «верхними» но и над «нижними». Злые духи прислуживали Королю Шломо, носили его по воздуху на ковре (да, да! ковер самолет!), перемещали в пространстве и вообще были полезны по хозяйству. В книгах каббалы упоминается, что Король Шломо (Сулейман)* сын Давида (ибн Дауд) действительно заковывал некоторых духов печатями со Святыми Именами. Хорошенько подумайте, прежде чем открывать кувшин с печатью Короля Шломо! Шмуэль Фортман а-Парци * царь Соломон Источник: https://www.moshiach.ru/view/kaleidoscope... © www.moshiach.ru В Талмуде рассказывается история неудачной попытки царя злых духов овладеть троном Короля Шломо. Злые духи прислуживали Шломо, носили его по воздуху на ковре, перемещали в пространстве и вообще были полезны по хозяйству. Источник: https://www.moshiach.ru/viewcomment/4264.... © www.moshiach.ru
|
| | |
| Статья написана 25 февраля 2020 г. 18:22 |
Один из набросков к будущему "Старику Хоттабычу" ГЛУПОЕ ЖЕЛАНИЕ (СКАЗКА) Одному забойщику вдруг стало холодно. А звали забойщика Кузьмой. Ему было сорок восемь лег. Он был круглый сирота. Неженатый. Между прочим, ударник. Смотрит Кузьма: с чего-то ему вдруг стало холодно? А у него ял инджаке оказывается большая дырка. Фу ты. напасть какая! Надо бы починить, да кечем. Известное дело — круглый сирота. Неженатый. Вот Кузьма отправляется в город. Заходит в одну торговую точку, в другую точку заходит, в третью. То материя пп того цвета, то меньше отреза ил костюм не продают.
Идет он тогда на толчок и довольно скоро покупает пе первой свежести пиджак подходящего цвета, рваный. Думает: пуговицы отпорю, пригодятся в хозяйство, а пиджачок распороть можно, и будет заплат вдоволь. Н вот он дома распарывает пиджак, и из подкладки вдруг вываливается простенькое такое оловннное колечко. Поднимает Кузьма «*то колечко с полу, надевает длл смеху на свой мозолистый палец я сам себе говорит: — Фу ты, вот какая находка. Глупая. Лучше бы я хоть целковый нашел. Только он начал внугренно улыбаться, внднт: в комнате ДЫМ клубом клубится, из дыма неизвестный человек выходит, вытягивается во фрунт н покорно спрашивает: — Чего, товарищ Кузьма, прикажете? И гут оказывается, что оловянное колечко но самом деле не простое, а очень волшебное. Его, окидывается, только на палец надеть м повернуть, как сейчас же появляется зтот самый дух и выполняет любое пожелание. Причем исполнение самое срочное. Кузьма, конечно, очень разволновался и говорит: — Я тебе, дух, приказываю, чтобы у меня был к вечеру новый костюм. Желательно, чтобы тонкошерстный. И что же? Вечером иа торжественном собрании рудоуправление премирует Кузьму как хорошего ударника костюмом из самой тонкой шерстн. Тут Кузьма видит иа практике, что дух пе треплется, н снова вертит кольцо. И сейчас же дух перед ним вытягивается во фрунт. — Чего прикажете, товарищ Кузьма? Могу порекомендовать балычок экспортный, хромовые полуботинки, то, се... — Балычок — балычком, а я тебе, дух, приказываю, чтобы у меня кяартира стала получше. — Есть, товарищ Кузьма! Только дух п воздухе растаял, стучится в двери к Кузьме почтальон: . — Прините повестку. Смотрит Кузьма в повестку и видит: по лотерее ОЗЕГГ выпал ему выигрыш: новый дом в 4 комнаты со всеми коммунальными услугами. Спереди дома—веранда и палисадник. Ладно. Сидит Кульма в новой квартире, в яопом пиджаке, еиотрит с веранды на палисадник н скучает: — Вот я, Кузьма, и подходящий возраст пришел, одет неплохо, квартирку имею довольно подходящую, а скучно. И опять-твки вертит кольцо. Дух здоровается и спрашивает: — Чего вы, товарищ Кузьма, прикажете? — Жениться хочу. — Каких больше уважаете: молодых пли посурьезней? Блондинку или из чернявых? Из местных? — Нет уж! По такому случаю хорошо бы на московской, на артистке посветлей, что ли. Почесал себе дух затылок, помялся малость. — Ладио уж, можете не сумлеваться. И действительно. Через два дня приезжает на шахту с выездным спектаклем брнг»да московского театра, н актриса из бригады как Кузьму со сцены увидела, так и влюбилась. Конечное дело, поженились. Сидит Кузьма после работы с женой в новом доме, на палисадник через окошко смотрит, пиджак на нем новый креп* ко складку держит, и опять ему грустно... Вот жена у него н спрашивает: — Олег (она его из Кузьмы в Олега переделала, чтобы красивей), чего ты грустишь? — Л мне оттого грустно, что я круглый сирота и что моим бедным престарелым родителям в гробу не видать, какой я хорошей сейчас жизнью живу. — А ты поверти кольцо. Повертел Кузьма колечко, дух приказ выслушал, попросил два дня сроку, а на третий день поутру являются его родители с чемоданчиком и стучатся в новый дом. Они, оказывается. в восемнадцатом году не умирали, а около Ташкента, когда за хлебом ездили, застряли, да так и не собрались до сей поры вернуться домой. Ну, конечно, радости было много: выпили, закусили. Мамаша около печки возится, пнроги печет с трибами, с гуси* ними потрохами, с яблоками. Красота! Отец у окошка сидят, газеты читает, чай пьст с вишневым вареньем. Пишла тут у Кульмы пе жизнь, а сплошная масленица. Что ни день, то пироги. Через жену все время бесплатные контрамарки в театры. Радио играет. Персональной машиной Кузьму премировали за отличную работу. Другой бы на его месте, рвач какой-нибудь, все вертел бы да вертел бы кольцо и всякого добра набирал. А молодая жена и престарелые родители ему говорят: — Нам, Олег, набирать барахла не к чему. Раз ты отличник, тебе заработок хороший идет. Смотришь: рудоуправление премирует, трест. Нечего нам духа беспокоить. Не верти зря кольцо. Вот как-то Кузьма в забое работает, молоток у него вроде путемета трещит, уголь весело падает, и его отвозят на-гора. А тут сбоку, смотрит, крепильщик скучает. Его Николаем авали — кренильщиха. — Милый Коля, — говорит Кузьма, — чего ты, дорогой, скучаешь? — Ах, да как же мне не скучать, дорогой Кузьма. Я пятый день председателя тахткома угольщиков никян добить* ся не могу. День в шахте провозишься, как подымешься на-гора, пока а бане помоешься, подзакусишь, то, ее. а председателя уже н нет. И .секретаря не видно. А Кузьма смеется: — Это мне, — говорит, — плевое дело. Хочешь, я тебе его сейчас сюда прамо в забой доставлю? Конечно, крепильщик Николай со всей душой согласился. Сказано — сделано. Кузьма кольцо повернул на пальце я внднт; нз штрека проползает в забой дух. — Здрасте, дорогой товарищ Кузьма. Я по вас прямо соскучился. Чего приказать изволите? — Я тебе, дух, приказываю, чтобы сей секунд ко мне ,сюда, в забой, явился председатель шахткома моего профсоюза. Или Секретарь. Или инструктор какой. Дело есть. Дух прямо побелел. Задрожал. Упал в ноги Кузьме. Плачет. — Дорогой товарищ Кузьма, проси, чего хочешь. При-кажи — индийских слонов на откатку поставлю. Хочешь — отбойный молоток подарю чистого золота с бриллиантами? Хочешь — я тебе прямо в забое шашлычную устрою с кавказским ансамблем? Только одного не проси: не могу я твоей просьбы выполнить. Не под силу мне задание даешь. Раз он угольный профсоюзник—его в дабой не то что я, сам дьявол никак загнать не может. Пе губи меня, Кузьма, не подры* вай моего авторитета. А Кузьма упирается. Пет да нет, подавай ему сюда в за* бой председателя шахткома да и только. Пошел тут по забою ужасный дым, треск нестерпимый, грохот. Свистнул дух поименному, заревел по-эвериному, залаял по-собачьи, захрюкал по-свинячьи, захрипел как ра> дно и сказал: —> Ну, прощай, дорогой товарищ Кузьма. Не хотел ты со мной в дружбе жить, не хотел задание под силу давать,— будь здоров, не поминай лихом. Больше не увидимся. И пропал. Бросился было Кузьма колечко вертеть, смотрит, а колеч ка-то и нет. Засыпало его, наверное, породой. Л. ЛАГИН *** Глупое желанiе Советская сказка Л. Лагина ОДНОМУ забойщику вдругъ стало холодно. А звали забойщика Кузьмой. Ему было сорокъ восемь летъ. Онъ былъ круглый сирота. Неженатый. Между прочимъ, ударникъ. Смотритъ Кузьма: съ чего — то ему вдругъ стало холодно? А у него на пиджакё оказыва- ется большая дырка. Фу ты, напасть какая! На- до бы починять да нечёмъ. Известное дЪло —- круглый сирота. Неженатый. Вотъ Кузьма отправляется въ городъ. Захо- дить въ одну торговую точку, въ другую точку за- ходить, въ третью. То матергя не того цвъта, то меньше отръза на костюмъ не продаютъ. Идетъ онъ тогда на толчокъ и довольно скоро покупаетъ не первой свежести пиджакъ подходя- щего цвъта, рваный. Думаетъ: пуговицы отпо- рю, пригодятся въ хозяйств-!, а пиджачокъ рас- пороть можно, и будетъ заплатъ вдоволь. И вотъ онъ дома распарываетъ пиджакъ, ж изъ подкладки вдругъ вываливается простенькое такое оловянное колечко. Поднимаетъ Кузьма это колечко съ полу, надЬваетъ для см-Ьху на свой мозолистый палецъ и самъ себе говорить: — Фу ты, вотъ какая находка. Глупая. Лучше бы я хоть целковый нашелъ. Только онъ началъ внутрснио улыбаться, ви- дитъ: въ компатЬ дымъ клубомъ клубится, изъ дыма неизвестный человъкъ выходить, вытягива- ется во фронтъ и покорно спрашиваетъ: — Чего, товарящъ Кузьма, прикажете? И тутъ оказывается, что оловянное колечко на самомъ дълъ не простое, а очень волшебное. Его, оказывается, только на палецъ надъть и по- вернуть, какъ сейчасъ же появляется этотъ са- мый духъ и выполняетъ любое пожелаше. Пры- чемъ исполпеше самое срочное. Кузьма, конечно, очень разволновался и го- ворить: — Я тебе, духъ, приказываю, чтобы у меня быль къ вечеру новый костюмъ. Желательно, чтобы тонкошерстный. И что же? Вечеромъ на торжественнонъ со- браши рудоунравленге премируешь Кузьму какъ хорошаго ударника костюмомъ изъ самой тонкой шерсти. Тутъ Кузьма видитъ на практике, что духъ не треплется, и снова вертитъ кольцо. И сей- часъ же духъ передъ нимъ вытягивается во фронтъ. — Чего прикажете, товарищь Кузьма? Могу порекомендовать балычокъ экспортный, хромовые полуботинки, то се ... — Балычокъ — балычкомъ, а я тебе, духъ, приказываю,. чтобы у меня квартира стала по- лучше. — Есть, товарищь Кузьма! Только духъ въ воздухе растая.тъ, стучится въ двери къ Кузьме почтальонъ: — Примите повестку. Смотритъ Кузьма въ повестку ж видитъ: ж# лотерее ОЗЕТ выпалъ ему выигръшъ: новый домъ въ 4 комнаты со всеми коммунальными услу- гами. Спереди дома — веранда и палисадникъ, Ладно. Сидитъ Кузьма въ новой квартир!, въ новомъ пиджаке, смотритъ съ веранды на жа- лисадникъ и скучаетъ: — Вотъ я, Кузьма, въ подходящей возрастъ пришелъ, одвтъ неплохо, квартирку км!;то доволь- но подходящую, а скучно. И опять таки вертитъ кольцо. Духъ здоровается п спрашиваетъ: —- Чего вы, товарищъ Кузьма, прикажете? — Жениться хочу. — Какихъ больше уважаете: молодыхъ или посурьезнЬй? Блондинку жли жзъ чернявыхъ?, Изъ мъстныхъ? — Штъ ужъ! По такому случаю хорошо 'бы на московской на артистке посветлей, что лж. Почесалъ себе духъ затылокъ, помялся ма- лость. — Ладно ужъ, можете не сумлъваться, И действительно. Черезъ два дня прпъзжаетъ на шахту съ выъзднымъ спектаклемъ бригада мос- ковскаго театра, и актриса изъ бригады какъ Кузьму со сцены увидела, такъ и влюбилась. Конечное дъло, .поженились. Сидитъ Кузьма после работы съ женой въ но- вомъ доме, на палисадникъ черезъ окошко смо- тритъ, пиджакъ на немъ новый кръпко складку держитъ, и опять ему грустно.. а Вотъ жена у него ж спрашиваетъ: — Олегъ (она его изъ Кузьмы въ Олега пе- дълала, чтобы красивей), чего ты грустишь? — А мп'Ь оттого грустно, что я круглый си- рота ж что моимъ бъднымъ престар-влымъ родите- лямъ въ гробу не видать, какой я хорошей сей- часъ жизнью живу. — А ты поверни кольцо. Повертъмъ Кузьма колечко, духъ приказъ вы- слушалъ, попросилъ два дня сроку, а на трети! день поутру являются его родители съ чемодан-' чикомъ и стучатся въ новый домъ. Они, оказы* вается, въ восемнадцатомъ году не умирали, а около Ташкента, когда 8а цгёбонъ Ездили, за- стряли, да и такъ ж не собрались до сей поры вер- нуться домой. ; Ну, конечно, радости было много: выпили, закусили. Мамаша около печки возится, пироги печетъ съ грибами, съ гусиными потрохами, съ яблоками. Красота! Отецъ у окошка сидитъ, газеты читаешь, чай пьетъ съ вишжевымъ ва- реньемъ. Пошла тутъ у Кузьмы не жизнь, а сплошная масленица. Что ни день, то пироги. Черезъ же- ну все время бсзплатныя контрамарки въ театры. Радю играетъ. Персональной машиной Кузьму премировали за отличную работу. Другой бы на его мёстъ, рвачъ какой-нибудь, все вертъдъ бы да вергЬлъ бы кольцо и всякаго добра набиралъ* А молодая жена ж престарелые родители ему го- ворить : — Ыамъ, Олегъ, набирать барахла не къ че«; му. Разъ ты -Отличиикъ, тебе заработокъ шш идетъ. Смотришь: рудоуправлеше премируй етъ, трестъ. Нечего намъ духа безпакожть. Не верти зря кольцо. Вотъ какъ-то Кузьма въ забое работаешь, молотокъ у него вроде пулемета трещитъ, уголь весело падаетъ, и его отвозятъ нагора. А тутъ; сбоку, смотритъ, крепильщикъ скучаетъ. Его Николаемъ звали — крепильщика. — Милый Коля, — говорить Кузьма, :— че- го ты, дорогой, скучаешь? — Ахъ, да какъ же мне не скучать, дорогой Кузьма. Я пятый день председателя шахткома уголыциковъ никакъ добиться не могу. День въ' шахтЬ провозишься, какъ подымешься нагора," пока въ бане помоешься, подзакусишь, то, ее, а председателя уже и нетъ, И секретаря не видно,' А Кузьма смеется: ■— Это мне, — плевое дело. Хочешь, я тебе его сейчасъ сюда въ забой доставлю? Конечно, крепильщикъ Николай со всей ду-* шой согласился. и Сказано — сделано. Кузьма кольце повер- нулъ на пальце ж видитъ: жзъ штрека прополз ваетъ въ забой духъ. —- Здрасте, дорогой товарищь Кузьма. Япо васъ прямо соскучился. Чего приказать лите? — Я тебе, духъ, приказываю, чтобы сей се-4 купдъ ко мне сюда, въ забой, явился председа- тель шахткома моего профсоюза. Иди секретарь.- Или икетрукторъ какой. Дело есть. Духъ прямо побйл&лъ. Задрожалъ. Упалъ' въ ноги Кузьме. Плачетъ. — Дорогой товарищь Кузьма, проси, чего хо- чешь. Прикажи — индшскихъ слоновъ на от- катку поставлю. Хочешь —- отбойный молотокъ' подарю чистаго золота съ бршшантами? Хочешь — я тебе прямо въ забое шашлычную устрою съ кавказскимъ ансамблемъ? Только одного не про- си: не. могу я твоей просьбы исполнить. Не подт; силу мне задаше даешь. Разъ онъ угольный профсоюзникъ — его въ забой не то что я, самъ дьяволъ никакъ загнать не можетъ. Не губи ме- ня Кузьма, не подрывай моего авторитета. А Кузьма упирается. Шть да нетъ, подавай ему сюда въ забой председателя шахткома да и только. Пошелъ тутъ по забою ужасный дымь, трескъ; нестерпимый, грохотъ. Свистнулъ духъ по,зме-' иному, заревелъ по-звериному, залаялъ по со- бачьи, захрюкать по-свински, аахрипълъ какъ' радю ж сказать: — Ну, прощай, дорогой товарищь Кузьма. Не хотелъ ты со мной въ дружбе жить, не хо- тЬлъ задаше подъ силу давать, — будь здоровье не поминай лихомъ. Больше не увидимся. И пропалъ. Бросился было Кузьма колечко вертеть, смо- тритъ, а колечка-то ж н4тъ. Засыпало его, на- верное, породой. Л. ЛАГИНЪ. Для Вас: Еженедельный иллюстрированный журнал (Рига), 1935, 9 ноября (№46) Крокодил, журнал (Москва), 1935, №24 В небольшом сатирическом рассказе Лазаря Лагина «Глупое желание» (1935) забойщик Кузьма стал обладателем простенького оловянного колечка. Но как оказалось, совсем не простое это колечко, а волшебное. Как повернешь его на пальце, появляется вдруг дух и выполняет любое его желание. Вот поэтому вскоре и стал Кузьма жить в новом доме с палисадничком и ходить в новом костюме. Жену заимел красивую, даже родителей вернул ему с того света дух. Но вот чего не смог сделать этот самый дух, так заставить спуститься в забой представителя угольного профсоюза. Бюрократия оказалась сильнее волшебного существа. Глупое желание: Сказка // Крокодил, журнал (Москва). 1935, №24 – с.2 То же: [Рассказ] // Для Вас: Еженедельный иллюстрированный журнал (Рига), 1935, 9 ноября (№46) – с.2
|
|
|