Правда, для подавляющего большинства читателей фантастика Алек-сандра Беляева — всего несколько наиболее известных книг: «Голова профессора Доуэля», «Человек-амфибия», «Последний человек из Атлан-тиды», «Остров Погибших Кораблей»... И мало кто знает, что творчество Беляева — это целая библиотека: более двадцати повестей и романов, несколько десятков рассказов, множество очерков, критических статей, рецензий, пьесы, сценарии, публицистика. Точное их количество сегодня еще неизвестно, и вряд ли сыщется человек, прочитавший все написан¬ное Александром Беляевым.

Если Алексей Толстой был одним из зачинателей советской научно- фантастической литературы, то Александр Беляев — первый в нашей стране профессиональный писатель, для которого научная фантастика стала делом всей жизни. До него этот литературный жанр у нас не знал ни такой широты тем, ни такого разнообразия форм, ни такой разрабо¬танности литературных приемов. Он оставил след во всех его разновид¬ностях и в смежных приключенческих жанрах; он создал чисто свои, бе- ляевские, например цикл научно-фантастических сказок, полушутливых новелл об изобретениях профессора Вагнера.

И это при всем том, что обратился Александр Беляев к литератур¬ной работе довольно поздно, когда ему было уже под сорок. Все те ты¬сячи страниц, что вышли из-под его пера, родились за каких-нибудь полтора десятка лет: первое научно-фантастическое произведение Алек¬сандра Беляева, тогда еще рассказ «Голова профессора Доуэля», было опубликовано «Рабочей газетой» в 1925 году, а последнее — роман «Ариэль» — издано «Советским писателем» в 1941 году. Трудно вообра¬зить себе фантастическую трудоспособность и беспримерное трудолюбие, которые потребовались для свершения этого литературного подвига.

А он находил в себе силы еще и для борьбы с тяжелой болезнью, по-единком с которой стала вся вторая половина его жизни, и для борьбы с непониманием со стороны литературной критики за достижение цели, которую он определил в заглавии одной из своих статей: «Создадим со-ветскую научную фантастику». Беляев не принадлежал к числу тех сча-стливчиков, кто рано находит свое призвание. Жизнь успела немало поки-дать его из стороны в сторону, прежде чем он наконец стал писателем.

2

Александр Беляев родился 4 марта (по новому стилю 16 марта) 1884 года в Смоленске, в семье священника Романа Петровича Беляева.

В его детстве был один день, один момент — внешне самый обычный, но, если вдуматься, не менее удивительный, чем самые яркие страницы беляевских книг. Кто из нас хоть раз не летал во сне? А наяву? Не на са-молете, а просто так, подобно птице? Эта мысль кажется нелепой, против неё восстает здравый смысл. И все же Сашу Беляева это не убеждало.

Он мечтал о полете, грезя им во сне и наяву. И потом, став постарше, как сам вспоминал впоследствии, непрестанно «мечтал о полетах. Бро¬сался с крыши на большом раскрытом зонтике, на парашюте, сделанном из простыни, расплачиваясь изрядными ушибами. Позднее мастерил пла¬нер, летал на аэроплане одной из первых конструкций инж. Гаккеля, за границей — на гидроплане». Но это все — потом. А тогда Саша забрался на крышу сарая. Над ним раскинулось бездонное небо, и в это небо он решил взлететь. И — прыгнул. Он был уверен* что полетит.

Психолог сказал бы, что это произошло в один из моментов форми-рования личности. Поэт сказал бы, что это мгновение высветило всю дальнейшую жизнь Александра Беляева.

Конечно, он упал и больно расшибся. Но без этого мига не появился бы Ариэль — живое воплощение страстной мечты о безграничной свобо¬де парения, которую пронес Беляев через всю свою жизнь. И люди поте¬ряли бы какую-то долю созданной им. красоты. Из чувства пьянящего полета и злой боли падения родился тогда в ничем не примечательном мальчишке тот Александр Беляев, которого знают сегодня миллионы людей на всей земле.

О том, какой силой обладала беляевская мечта, свидетельствует то, что в книгах его черпали силы и находили поддержку узники фашист¬ских застенков. «Когда я был в концентрационном лагере Маутхаузен, пленные советские товарищи рассказывали мне многие романы этого ав¬тора, которые я так и не смог впоследствии достать, — вспоминал фран¬цузский физик-ядерщик и писатель Жак Бержье. — Романы Беляева я нахожу просто замечательными. Научная мысль превосходна, рассказ ведется очень хорошо, и главные научно-фантастические темы отлично развиты. Лично я просто проглотил бы не прочитанные мной книги Бе¬ляева, если б нашел их. Беляев, безусловно, один из крупнейших науч¬ных фантастов. Как и произведения Жюля Верна и американца Роберта Хайнлайна, книги Беляева, мне кажется, совсем не устарели. А часто они оказываются пророческими, как, например, «Звезда КЭЦ». Эти слова были написаны спустя два десятилетия после смерти писателя.

А пока что жизнь только начиналась.

Рано приохотившись к чтению, Саша Беляев почти сразу же открыл для себя фантастику. Сила воздействия романов Жюля Верна была тако¬ва, что, как вспоминал он годы спустя, они «с братом решили отправиться путешествовать к центру Земли. Сдвинули столы, стулья, кровати, на¬крыли их одеялами, простынями, запаслись маленьким масляным фонарем и углубились в таинственные недра Земли. И тотчас прозаические сто¬лы и стулья пропали. Мы видели только пещеры и пропасти, скалы и подземные водопады такими, какими их изображали чудесные картинки (иллюстрации в книге): жуткими и в то же время какими-то уютными. И сердце сжималось от сладкой жути. Позднее пришел Уэллс с кошма¬рами «Борьбы миров». В этом мире уже не было так уютно...».

Не очень уютной становилась и окружающая жизнь. Кончалось дет¬ство, наступало отрочество. Куда мог пойти учиться младший сын небо¬гатого священнослужителя? Конечно же, по стопам отца. Ни малейшего призвания к духовной карьере Беляев-младший в себе не находил. Но выбора не было. Отец так решил, и мальчика на одиннадцатом году определили в Смоленскую духовную семинарию..

Правда, надо отдать этому заведению должное: преподавали там от¬менно. И отнюдь не только закон божий. Первые основы той широкой образованности, того энциклопедизма, который отличает Беляева-писа- теля, закладывались именно здесь. И учился Саша охотно. Но...

Сам дух семинарии был ему глубоко чужд. Противно было множество ограничений. Они задевали как раз те стороны жизни, которые обладали особой привлекательностью. Так, решением Святейшего Синода (высшей духовной властью России) семинаристам запрещалось: «...чтение в биб-лиотеках газет и журналов, чтение книг без особого письменного разре¬шения ректора семинарии, посещение театров (кроме императорских), а также любых других увеселительных собраний и зрелищ». Это Беляе- ву-то, влюбленному в чтение и музыку, живопись и театр! Хорошо хоть, были воскресенья, каникулы — рождественские, пасхальные и летние, ко¬гда можно было тайком нарушать запреты!

А соблазнов было немало. Губернский город Смоленск не был обой¬ден вниманием российских и иностранных музыкантов, композиторов, писателей, актеров, певцов. Здесь гастролировал Александринский театр; здесь звучали фортепианные сочинения Шопена в виртуозном исполне¬нии Игнация Падеревского. Сцена смоленского Народного дома знала лирический тенор Леонида Собинова и могучий бас Федора Шаляпина. Здесь слушали затаив дыхание концерты Сергея Рахманинова. Читал свои «Песню о Соколе» и «Старуху Изергиль» Максим Горький.

Но не только театром, музыкой и литературой занят был ум Саши Беляева. Не меньше привлекала его и техника. Увлечение полетами — все эти самодельные парашюты, планер — сменилось не менее страстным увлечением фотографией. Ему мало было просто хорошо фотографиро¬вать, находить оригинальные сюжеты. Нужно было еще и создавать свое, новое. В год окончания семинарии он изобрел стереоскопический проек¬ционный фонарь. Аппарат действовал отлично. Правда, лавры изобрета¬теля Беляева не прельщали, и о его творении знали только друзья да близкие. Но двадцать лет спустя проектор аналогичной конструкции был изобретен и запатентован в Соединенных Штатах Америки...

Но вот семинария позади, Александру Беляеву исполнилось семна¬дцать. Что же дальше? Самое, казалось бы, логичное — во всяком случае, такой точки зрения придерживался Роман Петрович Беляев — поступать в духовную академию, повторяя путь своего отца.

Но об этом Беляев-младший не мог и помыслить: он вынес из семи¬нарии стойкий атеизм. Даже многие годы спустя ни одного из церковно-служителей— персонажей своих романов он не наделит ни единой мало- мальски положительной чертой... Так какой же путь избрать дальше?

Манил театр. Александр к тому времени уже мог говорить о себе как о подающем большие надежды актере. Правда, пока что выступал он лишь во время летних каникул в любительских и домашних спектаклях. Но ролей было сыграно немало: граф Любин в тургеневской «Провин¬циалке», Карандышев в «Бесприданнице» Островского, доктор Астров, Любим Торцов... Театр представлялся Беляеву во всей своей сложности, единым организмом, где четкое разделение функций вроде бы сущест¬вует, но все слито в единое целое. И ограничиться только ролью испол¬нителя он не мог. Он пробовал себя в режиссуре, выступал как худож¬ник-оформитель, создавал театральные костюмы...

Театр не сулил, однако, надежного будущего. А главное, хотелось продолжить образование. Но ни в один университет России семинаристов не принимали... В конце концов подходящее учебное заведение все же сыскалось — Демидовский юридический лицей в Ярославле, существо-вавший на правах университета. Юриспруденция — область, несомнен¬но, интересная. Здесь остро сталкиваются человеческие интересы и люд¬ские судьбы. Здесь ощущается вся боль жизни — то, что не может не ин¬тересовать человека, увлеченного театром и литературой и по-настояще¬му любящего людей. Для продолжения образования нужны были деньги. И эти деньги дала ему сцена. Беляев подписал контракт с театром смолен¬ского Народного дома.

Роли сменяли одна другую с калейдоскопической пестротой. Два спектакля в неделю, репетиции, разучивание новых пьес... «Лес», «Триль- би», «Ревизор», «Нищие духом», «Воровка детей», «Безумные ночи», «Бешеные деньги», «Преступление и наказание», «Два подростка», «Со¬колы и вороны», «Картежник»... Театральные обозреватели смоленских газет отнеслись к Беляеву доброжелательно: «В роли капитана д’Альбоа- за г-н Беляев был весьма недурен», — писал один. «Г-н Беляев выдавал¬ся из среды играющих по тонкому исполнению своей роли», — вторил другой.

И вот наконец Беляев — студент. Одновременно с занятиями в лицее он получает — там же в Яросла-влё — еще и музыкальное образование по классу скрипки. Как на все это хватало времени — оставалось загад¬кой не только для окружающих, но, кажется, и для него самого. А ведь приходилось и подрабатывать — образование стоило денег. Александр играл по временам в оркестре цирка Труцци.

«В 1905 году, — писал он впоследствии в автобиографии, — студен¬том строил баррикады на площадях Москвы. Вел дневник, записывая со¬бытия вооруженного восстания. Уже во время адвокатуры выступал по политическим делам, подвергался обыскам. Дневник едва не сжег».

Дневник этот, уцелевший в начале века, в конце концов все-таки по¬гиб — вместе со всем архивом писателя — в годы Великой Отечественной войны. Но даже из этой короткой записи ясно, как встретил будущий пи-сатель события первой русской революции.

В 1906 году, окончив лицей, Беляев вернулся на родину, в Смоленск. Теперь он уже вполне самостоятельный человек — помощник присяжно¬го поверенного Александр Романович Беляев. И пусть поначалу осторож¬ные смоленские обыватели поручают молодому адвокату лишь мелкие дела — важно, что он работает, приносит пользу людям. Правда, «адво¬катура, — вспоминал он впоследствии, — формалистика и казуистика царского суда — не удовлетворяла». Требовалась какая-то отдушина, и ею стала журналистика. Занимаясь этим новым для себя делом, Беляев остался верен и прежней своей любви. В газете «Смоленский вестник» время от времени стали появляться подписанные разными псевдонима¬ми его театральные рецензии, отчеты о концертах, литературных чтени¬ях. Новое увлечение было не только интересно, но и давало приработок. А когда Александру Беляеву, уже присяжному поверенному, довелось в 1911 году удачно провести крупный — по смоленским масштабам, ко¬нечно, — судебный процесс, дело лесопромышленника Скундина, и полу¬чить первый в жизни значительный гонорар, он решил побывать в Ев¬ропе. В автобиографии об этой поездке сказано скупо: «Изучал историю искусств, ездил в Италию изучать Ренессанс. Был в Швейцарии, Герма¬нии, Австрии, на юге Франции». И все. Но на самом деле поездка эта, пусть длившаяся не так уж долго, всего несколько месяцев, означала для Беляева очень много. Он впервые оказался за пределами привычно¬го и знакомого до мелочей мира провинциальных городов Российской империи.

И вот — Италия. Венеция, Рим, Болонья, Падуя, Неаполь, Флорен¬ция, Генуя... За каждым названием — века и тысячелетия истории, от загадочных этрусков и гордых римлян до похода Гарибальди. Но моло¬дой русский адвокат не из тех туристов, что толпами бродят по Форуму и развалинам Колизея или обнюхивают Тройнову колонну с неизменным бедекеровским путеводителем в руках. Он должен заглянуть в кратер Везувия, побродить по раскопанным виллам и улицам Помпеи, проник¬нуться былым величием Рима, впитать в себя гармоническое изящество венецианских палаццо. Он хочет понять жизнь простых итальянцев — там, в злополучном римском квартале Сан-Лоренцо, который поставлял Вечному городу наибольшее количество преступников.

Свои непраздные впечатления от «жемчужины Средиземноморья» он впоследствии передаст героине «Острова Погибших Кораблей» Вивиане Кингман: «Венеция?.. Гондольер повез меня по главным каналам, желая показать товар лицом, все эти дворцы, статуи и прочие красоты, кото¬рые позеленели от сырости... Но я приказала, чтобы он вез меня на один из малых каналов, — не знаю, верно ли я сказала, но гондольер меня понял и после повторного приказания неохотно направил гондолу в уз¬кий канал. Мне хотелось видеть, как живут сами венецианцы. Ведь это ужас. Каналы так узки, что можно подать руку соседу напротив. Вода в каналах пахнет плесенью, на поверхности плавают апельсиновые кор¬ки и всякий сор, который выбрасывают из окон. Солнце никогда не за¬глядывает в эти каменные ущелья. А дети, несчастные дети! Им негде

П

порезвиться. Бледные, рахитичные, сидят они на подоконниках, рискуя упасть в грязный канал, и с недетской тоской смотрят на проезжающую гондолу. Я даже не уверена, умеют ли они ходить».

И снова — полет. На этот раз — настоящий. В те годы авиация была еще опасным искусством. Немногие рисковали подняться в небо на «эта¬жерках» Фармана, Райта или Блерио, о которых писал Александр Блок:

Его винты поют, как струны...

Смотри: недрогнувший пилот К слепому солнцу над трибуной Стремит свой винтовой полет...

Уж в вышине недостижимой Сияет двигателя медь...

Там, еле слышный и незримый,

Пропеллер продолжает петь...

Как хрупки и ненадежны были эти сооружения из деревянных реек и перкаля! Но зато как чувствовался в них полет! Человек сидел в лег¬ком кресле, и стоило чуть повернуться или наклониться — и встречный ветер, обтекавший щиток, превращался во что-то упругое и тугое, в не¬кую удивительную субстанцию двадцатого века.

Потом была Франция: Марсель с черной громадой встающего из моря замка Иф, где томился граф Монте-Кристо, мыс Антиб, Тулуза, Тулон, древняя Лютеция — Париж...

Швейцария — лодки на Женевском озере, пронзительная тишина ло-заннских и бернских музеев, библиотек...

Беляев возвращался на родину без гроша в кармане, но с колоссаль¬ным запасом впечатлений. Эта поездка представлялась ему первой из множества. Он должен побывать в аргентинской пампе и австралийском буше, в бразильской сельве и мексиканских прериях, в африканских са¬ваннах и на прекрасных островах Южных морей, воспетых на полотнах Гогена... Он еще не знал, что это путешествие было первым — и послед¬ним. Что в дальние страны отправятся лишь его герои.

Покачиваясь на подушках пульмановского вагона, он раздумывал о том, что пришла, пожалуй, пора распрощаться со Смоленском. Надо перебираться в Москву. Там — литература, там кипение страстей, тече¬ний, мнений; там — театр, по-прежнему манящий и любимый; наконец, там то и дело возникают громкие процессы, а значит, найдет свой зара¬боток и Беляев-юрист. Впрочем, не пора ли кончать с адвокатурой? Пора уже выбирать свое настоящее дело. Театр. Или — литературу?

Весной и летом 1914 года Беляев несколько раз ездил в Москву, и не как юрист, а как театральный режиссер, только что поставивший в Смо¬ленске оперу Григорьева «Спящая царевна», как член Смоленского сим¬фонического общества, Глинкинского музыкального кружка, Общества любителей изящных искусств.

В Москве он встречался с Константином Сергеевичем Станиславским, проходил у него актерские пробы. «Если вы решитесь посвятить себя искусству, — сказал на прощание Станиславский, — я вижу, что вы сде¬лаете это с большим успехом». Станиславский не ошибся, хотя Беляев так и не стал профессиональным актером или режиссером. Он все боль¬ше склонялся к литературе.

В эти месяцы в детском журнале «Проталинка» появляется его пер¬вое художественное произведение — пьеса-сказка «Бабушка Мойра». Может быть, в самом деле пора уже переезжать в Москву?

Но в августе 1914 года разразилась первая мировая война. С переез¬дом пришлось повременить. Пока что Беляев продолжал — теперь уже штатную — работу в «Смоленском вестнике». А в следующем, 1915 году стал его редактором.

4

И в этом же году на него впервые обрушилась болезнь.

Может быть, виной всему был тот давний ушиб, которым окончилась детская попытка взлететь в небесную глубину. Может быть, врач, кото¬рый делал пункцию, когда Беляев болел плевритом, неосторожно задел иглой позвонок... Но в диагнозе сошлись все: костный туберкулез.

Беляев писал об этом с мужественным лаконизмом: «С 1916 по 1922 год тяжело болел костным туберкулезом позвонков».

Шесть лет будущий писатель провел в постели. Три года — скован¬ный по рукам и ногам гипсом. Из этих лет и вынес он, наверное, весь пронзительный трагизм профессора Доуэля, лишенного тела, лишенного всего, кроме мимики, движения глаз, речи... Отсюда, вероятно, и ощущения Ихтиандра, который не может жить среди людей,как равный среди равных.

И ко всему этому — ощущение ненужности, брошенности. Врачи ре-комендовали перемену климата, и мать увезла его в Ялту, где и прошли все эти тяжкие годы.

И какие годы! Февральская революция и Великий Октябрь, граждан¬ская война... В Крыму кипели события, одна власть сменяла другую. Только после легендарной Перекопской операции окончательно наступил мир. А Беляев все это время лежал, прикованный к постели. Больного, практически безнадежного, бросает его жена. В 1919 году умирает мать, Надежда Васильевна Беляева. По своей или не по своей воле его, кажет¬ся, оставляют все. Кто знает, хватило бы сил, если бы не поддержка, дружба, преданность, любовь Маргариты Константиновны Магнушев- ской — будущей жены Беляева.

Все эти годы он много, очень много читал — всегда, пока был в со-стоянии. И немалое место в чтении этом занимала научная фантастика. В основном, конечно, переводная — своей, отечественной, было пока очень мало. Нет, он еще не решил заняться этой областью литературы. Это придет потом. Но тот прежний, детский интерес теперь возродился и окреп.

Только в 1922 году Беляев наконец смог возвратиться к активной жиз¬ни. Силы, правда, вернулись не полностью, болезнь еще не была побеж¬дена (победить ее так и не удастся, в конце концов одолеет она...). Но недуг отступил, а это было уже немало.

И Беляев сразу же включается в жизнь. Он работает инспектором по делам несовершеннолетних в Ялтинском уголовном розыске, потом — воспитателем в расположенном неподалеку от Ялты детском доме.

А год пустя сбывается давняя его мечта: Беляев вместе со своей женой Маргаритой Константиновной переезжает в Москву.

На первых порах думать о литературной работе не приходится. О теат¬ре из-за болезни и вовсе надо было забыть. Он поступает в организацию, казалось бы, крайне далекую от обычных его интересов, — в Наркомпоч- тель, Народный комиссариат почт и телеграфа. Некоторое время спустя Беляев стал юрисконсультом в Наркомпросе — Народном комиссариа¬те просвещения. Но чем бы ни занимался он по долгу службы, как бы честно и рьяно ни относился к своим обязанностям, оставались еще ве¬чера в маленькой, сырой комнатке в Лялином переулке. И этими вечера¬ми медленно рождался писатель-фантаст Александр Беляев.

Наступил 1925 год. В Москве стал выходить журнал «Всемирный сле-допыт». На его страницах сразу же начали появляться любимые чита¬телями самых разных возрастов и профессий приключенческие и научно- фантастические повести и рассказы. В одном из первых номеров журнала был опубликован рассказ Александра Беляева «Голова профессора До- уэля». Да-да, именно рассказ, а вовсе не тот всем нам сегодня известный роман, что напечатан в этом томе Собрания сочинений (см. коммента¬рии). Это пока еще была проба пера, проба сил. Но проба удачная — рассказ читателям понравился. И Беляев стал развивать успех.

Уже в следующем году вышел первый сборник его научно-фантасти-ческих рассказов «Голова профессора Доуэля» (1926), куда вошли так¬же и первые новеллы вагнеровского цикла: «Человек, который не спит» и «Гость из книжного шкапа».

Но не только фантастика привлекала в те поры Беляева. Его литера¬турные интересы определились еще не до конца. В том же году увидела свет и друг'ая его книга — «Современная почта за границей» (1926). Сегодня ее причислили бы к научно-художественному жанру. За ней последовал «Спутник письмоносца» (1927) —специальная инструктив¬ная книга. В это же время печатаются в различных журналах реалистиче¬ские рассказы Беляева: «В киргизских степях», «Среди одичавших коней», «Три портрета», «Страх».

И все-таки фантастика прежде всего. Одно за другим в том же «Все-мирном следопыте» публикуются новые и новые -произведения: «Ни жизнь, ни смерть» (1926), «Белый дикарь» (1926), «Идеофон» (1926), кинорассказ «Остров Погибших Кораблей» (1926).

Жизнь Александра Беляева наконец определилась. Он не меняет больше профессий, не путешествует... Зато много работает за письмен¬ным столом.

5

У Беляева было как бы три жизни. Первая — от рождения и до нача¬ла писательской работы. В той жизни были яркие события, поездки, дей¬ствия, судебные процессы, роли в спектаклях, режиссура, журналистика, путешествия и увлечения...

Вторая — внешне не столь броская. Она протянулась на те шестна¬дцать с небольшим лет, что еще осталось ему прожить. И в ней была прежде всего работа — упорная, бесконечная, тяжкая, но очень благо¬дарная работа над словом, над сюжетами, над идеями своих произве¬дений. Были встречи с писателями, учеными, инженерами, просто чита¬телями — интересными, удивительными людьми...

Эти две жизни словно уравновешивали одна другую. Во второй было больше динамики внутренней. Вынужденно ограниченную подвижность больного человека словно возмещали судьбы, путешествия, приключе¬ния его героев. Герои Беляева обошли все моря и материки и даже поки¬дали родную планету.

И еще была третья жизнь. Но о ней разговор впереди.

Первые три года своей писательской деятельности Александр Беляев провел в Москве. Здесь были его журналы, — в первую очередь «Всемир¬ный следопыт» и «Вокруг света». Но потом в конце 1928 года переехал в Ленинград. Он вообще любил менять обстановку, менять места жи¬тельства. Он не только переезжал из города’в город, но и в том же самом городе с удовольствием менял крышу над головой. Маргари¬та Константиновна Беляева вспоминала, как не раз, вернувшись до¬мой, она вдруг слышала: «А' мы скоро переезжаем. Я новую квартиру нашел...»

Порой эта охота к перемене мест оказывалась невольной. Так, в 1929 году из-за обострения болезни врачи снова посоветовали переменить климат. Беляевы всей семьей, вместе с четырехлетней дочерью Людмилой и родившейся в этом году Светланой переселились в Киев.

Писательская жизнь не стала проще. Возникли трудности с перевода¬ми на украинский язык, тиражи местных изданий были невелики, стало быть, уменьшились гонорары, а ведь надо было кормить семью... Правда, однажды украинский язык сохранил роман Беляева «Чудесное- око». Впервые' произведение было напечатано по-украински, и потом издава¬лось уже в переводе на русский, так как рукопись оказалась утраченной.

Выручали сохранившиеся связи с редакциями и издательствами Москвы и Ленинграда. Но все-таки это было довольно сложно. И как только здоровье позволило, в 1931 году Беляевы вернулись в Ленинград. На этот раз уже навсегда, если не считать последнего «микропереезда» в 1938 году под Ленинград, в Детское Село (ныне г. Пушкин). Здесь, в просторной квартире на Первомайской улице, прошли последние годы жизни писателя.

В те времена в Детском Селе образовалось нечто вроде литератур¬ной колонии. Тут подолгу жили Алексей Толстой, Ольга Форш, Вячеслав Шишков, Юрий Тынянов. Все они постоянно сотрудничали в местной га¬зете «Большевистское слово». С первых же дней жизни в Пушкине Алек¬сандр Беляев стал еженедельно печатать в «Большевистском слове» очерки, фельетоны, рассказы... Последняя его статья была опубликована в первые дни Великой Отечественной войны, 26 июня 1941 года.

Все эти годы Беляев тяжело болел. В 1940 году ему сделали опера¬цию на почках — по тому времени тяжелую и трудную. По просьбе Бе¬ляева ему разрешили следить в зеркале за ходом операции: писателю было нужно видеть и знать все.

Откуда только черпал он силы? Силы не только для бесконечной сво¬ей работы, но и для того, чтобы отдавать их окружающим. Каждую не¬делю приходили пионеры: Беляев вел у них драматический кружок, по¬могал инсценировать «Голову профессора Доуэля»... На все и на всех хватало энергии у этого неистощимого человека! К нему наведывались друзья. Его посещали читатели и почитатели. К нему приходили колле¬ги. Одной из таких встреч ленинградский поэт Всеволод Азаров посвятил стихотворение, опубликованное много лет спустя газетой «Вперед» (так называется теперь «Большевистское слово»):

Мне эту встречу вспоминать не трудно,

Соединяя с нынешним сейчас,

А он, ведя корабль высокотрубный,

Какой ценой в грядущем видел нас?

И не легко жилось ему, пожалуй,

И одобренье редко слышал он,

Но никогда не доходил до жалоб,

В свои предначертания влюблен.

И называл себя он инженером,

Конструктором идей грядущих лет,

А свой талант ценил он скромной мерой И признавался мне: «Я не поэт».

Но он поэтом был тогда и ныне,

Нам дорог звездный свет его дорог И юноша, плывущий на дельфине,

Трубящий звонко в свой волшебный рог!

Но все-таки силы постепенно таяли. Из-за болезни Александра Рома-новича Беляевы не смогли эвакуироваться, когда стало уже ясно, что отстоять город не удастся. 6 января 1942 года в оккупированном фа¬шистами Пушкине умер великий писатель-фантаст Александр Беляев.

6

Беляев ушел из жизни, может быть, не думая о том, что с его именем свяжут целую эпоху советской научной фантастики. Между тем дело об¬стояло именно так.

Ранние произведения Александра Беляева появились в середине два-дцатых годов, почти одновременно с «Гиперболоидом инженера Гарина» Алексея Толстого; последний роман печатался уже во время Великой Отечественной войны. Порой его называют «советским Жюлем Верном». И не случайно: Беляева роднит с великим французом активный гума¬низм и энциклопедическая разносторонность творчества, вещественность вымысла и дисциплинированное художественное воображение. Подобно Жюлю Верну, он умел на лету подхватить идею, едва зародившуюся на переднем крае знания. Даже его приключенческие книги нередко насы- щеныщрозорливыми предвидениями. Например, в романе «Борьба в эфи¬ре» (1928) читатель получал представление о радиокомпасе и радиопе¬ленгации, о передаче энергии без проводов и объемном телевидении, о лучевой болезни и акустическом оружии, об искусственном очищении организма от токсинов усталости и улучшении памяти, об эксперимен¬тальной разработке эстетических норм и многом другом. Иные из этих изобретений и открытий сегодня уже претворены в жизнь, другие лишь начинают обретать черты реальности, третьи не утратили свежести на¬учно-фантастической идеи.

В шестидесятых годах известный американский физик Лео Сциллард опубликовал научно-фантастический рассказ «Фонд Марка Гейбла», уди-вительно напоминающий один из первых беляевских рассказов «Ни жизнь, ни смерть». Сциллард использовал ту же самую проблему — анабиоз и пришел к такой же, как у Беляева, парадоксальной коллизии: капиталистическое государство у него тоже замораживает «до лучших времен» резервную армию безработных. Беляев физиологически грамот¬но определил явление: ни жизнь, ни смерть — и угадал в нем главное — глубокое охлаждение организма. Академик В. Ларин имел основания го-ворить, что прежде чем проблемой анабиоза занялись ученые, ее основа¬тельно разработали писатели-фантасты.

Тайна беляевского мастерства не только в поэтическом воплощении научной гипотезы, но и в том, что писатель тонко чувствует ее внутрен¬нюю красоту и оттого с такой изящной убедительностью превращает в идею художественную. Он утвердил в молодом жанре советской литера¬туры уважение к научной мысли, как плодотворному источнику искус¬ства. Уже Жюль Верн старался сообщать научные сведения в таких эпи¬зодах, где они легко увязывались бы с приключениями. Беляев делает следующий шаг. Он включает научный материал в размышления и пере¬живания своих героев, превращает в мотивировку их намерений и по¬ступков.

Когда доктор Сорокин в романе «Человек, потерявший свое лицо» объясняет Тонио Престо содружество гормональной и нервной систем как своего рода «рабочее самоуправление» организма, в противовес точ¬ке зрения о «самодержавии мозга» («Монархам вообще не повезло в двадцатом веке», — мимоходом замечает он), эта образная информация и психологически подготавливает пациента к необычному лечению, и предвосхищает бунт знаменитого комика против самодержавной амери¬канской демократии. Научно-фантастический домысел насчет превраще¬ния уродца карлика в красавца атлета сразу же делается пружиной и приключенческого сюжета, и человеческой драмы, и социальной борьбы, в которую неожиданно увлекло киноактера невинное желание понравить¬ся ослепительной партнерше. Научно-фантастическая посылка у Беляе¬ва не просто отправная точка занимательной истории, но и первооснова художественной структуры, источник поэзии. Оттого лучшие романы Бе¬ляева столь цельны и законченны, оттого сохраняют они поэтическую свежесть и тогда, когда научная основа устаревает.

7

Неистребимый интерес Беляева к неведомому всегда искал опору в факте, в логике познания, приключения не служат, главным образом, занимательной канвой. Впрочем, и вымышленная фабула нередко оттал¬кивается у него от факта. Толчком к созданию романа «Последний чело¬век из Атлантиды» (1926) послужила, например, вырезка из француз¬ской газеты: «В Париже организовано общество по изучению и эксплуа¬тации Атлантиды». Беляев заставил экспедицию разыскать в глубинах Атлантики останки этой легендарной цивилизации, восстановить историю предполагаемого материка. Материал писатель почерпнул из книги Р. Девиня «Атлантида, исчезнувший материк», русский перевод которой вышел в 1926 году. Беляева увлекла мысль французского автора: «Необ¬ходимо... найти священную землю, в которой спят общие предки древней¬ших наций Европы, Африки и Америки». Роман развертывается как фан¬тастическое воплощение этой действительно большой и благородной за¬дачи. Девинь очень живо реконструировал легендарную страну, спор о са¬мом существовании которой не решен и по сей день. В известном смысле это была уже готовая научно-фантастическая обработка легенды, и Бе¬ляев воспользовался ее фрагментами. Он подверг текст литературной ре¬дактуре, а некоторые незаметные у Девиня частности развернул в це¬лые образы. Девинь упоминал, например, что на языке древних племен Америки (предполагаемых потомков атлантов) Луна называлась Сель. У Беляева имя Сель носит прекрасная девушка.

Беляев сохранил стремление ученого-популяризатора не отрываться от научных источников. Девинь, например, связывал с Атлантидой легенду о золотых храмовых садах, по преданию, укрытых от опустошительного вторжения испанских конкистадоров в недоступные горные страны Юж¬ной Америки. Беляев поместил эти сады в свою Атлантиду. Была или не была Атлантида, были или не были сады, где листья вычеканены из золо¬та, но достоверно известно, что высокая культура обработки металлов уходит в глубочайшую древность.

При всем том Беляев, писал известный атлантолог Н. Ф. Жи¬ров, «ввел в роман много своего, особенно — использование в качестве скульптур горных массивов». В его романе столица атлантов построена на гигантской ладони бога Солнца, изваянного в цельном горном кряже. По словам Жирова, Беляев тем самым «предвосхитил открытие» его «перуанского друга, д-ра Даниэля Руссо, открывшего в Перу гигантские скульптуры, напоминающие беляевские (конечно, меньших масштабов)». Это частность, конечно, хотя по-своему примечательная.

Существенней, что Беляев, в отличие от Девиня, нашел социальную пружину сюжета. У Девиня к веслам армады, которая покидает гибну¬щую Атлантиду, прикованы каторжники, у Беляева — рабы. Писатель- фантаст сдвинул события на тысячелетия вперед. Атлантида в его рома¬не — сердце колоссальной империи вроде тех, что много позднее создава¬лись завоеваниями Александра Македонского, римскими цезарями, Чин¬гисханом. Но если Атлантида все-таки была, ее могущество не могло не опираться на рабовладельческий строй. Геологическая катастрофа раз¬вязывает в романе Беляева клубок противоречий, в центре которого вос¬стание угнетенных. Приключения одного из вожаков восстания, царского раба Адиширны-Гуанча, гениального создателя золотых садов, любовь к царской дочери Сели, драматические картины гибели целого материка в морской пучине, приводят читателя к берегам Старого Света, куда при¬било корабль с единственным уцелевшим атлантом.

Странный пришелец учил белокурых варваров добывать огонь, обра-батывать землю, рассказывал «чудесные истории о Золотом веке, когда люди жили... не зная забот и нужды». Может быть, легенда об Атлан¬тиде — не только литературное сочинение древнегреческого писателя Платона, не только фантастическое украшение Платонова проекта иде¬ального государства? Может быть, мы — наследники еще неизвестных, неразгаданных працивилизаций, пусть и не Атлантической, а какой-то другой? Полусказочные приключения героев Беляева ведут читателя к этой мысли. Ее высказывал Валерий Брюсов, она увлекла Алексея Тол¬стого (рассказы об Атлантиде в романе «Аэлита»). Она созвучна совре¬менным открытиям археологии и антропологии, которые отодвигают исто¬ки современного человечества в гораздо более глубокое прошлое, чем ка¬залось еще недавно.

Связь между «Последним человеком из Атлантиды» Беляева и книгой Девиня, когда одно произведение выступает как бы вариацией на тему другого, — прием, в литературе давно известный и широко распростра-ненный. Достаточно вспомнить, что к нему едва ли не в каждом своем произведении прибегал Уильям Шекспир. Каждому с детства знакомы приключения забавного деревянного мальчишки Буратино, написанные Алексеем Толстым по мотивам «Приключений Пиноккио» Карло Колло- ди. Беляев тоже пользовался таким приемом неоднократно, особенно в начале своего творческого пути, повторяя своих предшественников, но зачастую изменяя литературный источник до полной противоположности.

В рассказе «Белый дикарь» (1926), написанном под влиянием аме¬риканца Эдгара Райса Берроуза, чьи романы о воспитанном обезьянами “человеке Тарзане пользовались в двадцатые годы шумным успехом, Бе¬ляев приходит к совершенно иному финалу. Сталкивая своего «белого дикаря» с современным капиталистическим миром, его людьми и зако¬нами, он судит тем самым этот мир — мысль, которая не приходила Бер¬роузу в голову.

Отправной точкой для романа «Остров Погибших Кораблей» послу¬жил американский кинобоевик, название которого история нам не сохра¬нила. В первом варианте произведение Беляева носило даже подзаголо¬вок «фантастический кинорассказ». Но использовал писатель только об¬щую канву мелодраматического фильма с погонями, стрельбой, гангсте¬рами и сыщиками. И по этой канве вывел узор собственного познава¬тельного и романтического сюжета.

В начале двадцатых годов в русском переводе появился рассказ французского писателя Мориса Ренара «Новый зверь» (в оригинале он назывался «Доктор Лерн»). Речь в нем шла о пересадке человеческого мозга быку. Ситуация эта понадобилась автору только для того, чтобы «закрутить» приключенческий сюжет. Беляев подхватил идею Ренара. В рассказе «Хойти-Тойти» (1930) профессор Вагнер пересаживает слону мозг своего погибшего ассистента. Но Беляеву важны не только при¬ключения слоночеловека (хотя их тоже хватает). Главное для писате¬ля — гуманистическая идея о возможности продления человеческой жиз¬ни, пусть даже таким необычайным способом.

8

Использовал мотивы предшественников Беляев и в одном из наиболее известных своих романов «Человек-амфибия» (1926). На этот раз он шел по стопам французского писателя Жана де ля Ира. Вот как пере¬сказывал сюжет его романа «Иктанэр и Моизетта» Валерий Брюсов. Юноша, которому легкие заменяли пересаженные жабры акулы, «мог жить под водой. Целая организация была образована, чтобы с его по¬мощью поработить мир. Помощники «человека-акулы» в разных частях земного шара сидели под водой в водолазных костюмах, соединенных телеграфом. Подводник... навел панику на весь мир. Благодаря помо¬щи японцев человек-акула был захвачен в плен; врачи удалили у него из тела жабры акулы, он стал обыкновенным человеком, и грозная орга¬низация распалась».

Беляев полностью переосмыслил сюжет Жана де ля Ира, сохранив лишь Ихтиандра (Иктанэра) — юношу с жабрами акулы. В остальном же он написал совершенно новый роман. Ихтиандр — не угроза миру, не кандидат в мировые диктаторы. Наоборот, он жертва капиталистическо¬го общества, жертва церковников, и судьба его глубоко трагична.

В романе Беляева главное — это человеческая судьба Ихтиандра и человеческая цель экспериментов профессора Сальватора. Гениальный врач «искалечил» индейского мальчика не в сомнительных интересах чи¬стой науки, как «поняли» в свое время Беляева некоторые критики. На вопрос прокурора, каким образом пришла ему мысль создать человека- рыбу, профессор отвечал: «Мысль все та же — человек не совершенен. Получив в процессе эволюционного развития большие преимущества по сравнению со своими животными предками, человек вместе с тем потерял многое из того, что имел на низших стадиях животного развития... Пер¬вая рыба среди людей и первый человек среди рыб, Ихтиандр не мог не чувствовать одиночества. Но если бы следом за ним и другие люди про¬никли в океан, жизнь стала бы совершенно иной.

Нельзя не сочувствовать Сальватору, как бы ни были спорны его идеи с точки зрения моральной и медико-биологической, как бы ни были уто¬пичны они в мире классовой ненависти. Не следует, однако, смешивать позицию Сальватора с позицией автора, хотя и сам Сальватор, мечтая осчастливить человечество, знал цену миру, в котором живет. «Я не спе¬шил попасть на скамью подсудимых, — объяснял он причину «засекре¬ченности» своих опытов, — ...я опасался, что мое изобретение в условиях нашего общественного строя принесет больше вреда, чем пользы. Вокруг Ихтиандра уже завязалась борьба... Ихтиандра отняли бы, чего доброго, генералы и адмиралы, чтобы заставить человека-амфибию топить военные корабли. Нет, я не мог Ихтиандра и ихтиандров сделать общим достоя¬нием в стране, где борьба и алчность обращают высочайшие открытия в зло, увеличивая сумму человеческого страдания».

Роман привлекает не только социальной остротой драмы Сальватора и Ихтиандра. Сальватор близок нам и своей революционной мыслью ученого. «Вы, кажется, приписываете себе качества всемогущего бо¬жества?» — спросил его прокурор. Да, Сальватор «присвоил» — не себе, науке! — божественную власть над природой. И пусть в будущем чело¬век поручит переделку себя, скорее всего, не скальпелю хирурга, — важ¬но само покушение Сальватора, второго отца Ихтиандра, на «божествен¬ное» естество своего сына. Заслуга Беляева в том, что он выдвинул идею вмешательства в «святая святых» — человеческую природу и зажег ее поэтическим вдохновением. Животное приспосабливается к среде. Чело¬век приспосабливает среду к себе. Но высшее развитие разума — усо-вершенствование себя. Социальное и духовное развитие общества откро¬ет дверь и биологическому совершенствованию. Так читается сегодня ро¬ман «Человек-амфибия».

Мысль о всемогуществе науки у Беляева неотделима от захватываю¬щих приключений, от поэтичных картин вольного полета Ихтиандра в безмолвии океанских глубин. Продолжая жюль-верновскую романтику освоения моря, Беляев приобщает нас к иному, революционному мироот- ношению. Но и сама по себе эта фантастическая романтика имела ху¬дожественно-эмоциональную и научную ценность: скольких энтузиастов подвигнул роман Беляева на освоение голубого континента!

Нынче разрабатывается сразу несколько программ проникновения че-ловека в гидрокосмос. Еще недавно исследователи беляевского твор¬чества писали, что нынешние «люди-амфибии» — аквалангисты — осу¬ществили мечту о приходе человека в океан. Но это не совсем так.

В 1959 году профессор физиологии Лейденского университета Иохан- нес Кильстра поставил серию опытов на мышах и собаках, заставляя их дышать перенасыщенной кислородом водой. Исследуются и другие пути «амфибизации» — предварительное насыщение кислородом не окружаю¬щей воды, как в опытах Кильстра, но самого организма; извлечение кис¬лорода из окружающей воды посредством особых пленок-мембран. В 1962 году патриарх акванавтики Жак-Ив Кусто на Втором междуна¬родном конгрессе по подводным исследованиям заявил, что, по его мне¬нию, через полвека сформируются новые люди, приспособленные к жиз¬ни под водой. Это будет достигнуто с помощью союза инженера и вра¬ча. Акванавтам будут вживлены миниатюрные аппараты, вводящие кис¬лород непосредственно в кровь и удаляющие из нее углекислый газ. Лег¬кие и все полости костей будут заполнены нейтральной несжимаемой жидкостью, а дыхательные центры заторможены. «Я вижу новую расу Гомо Акватикус — грядущее поколение, рожденное в подводных посел¬ках и окончательно приспособившееся к новой окружающей среде», — сказал Кусто. Одни из первых подводных домов — прообразы грядущих поселков, о которых мечтает Кусто, были сооружены в крымской бухте Ласпи. Дома эти назывались «Ихтиандр-66», «Ихтиандр-67» и так далее. И сооружали их члены клуба аквалангистов «Ихтиандр». Символично, не правда ли?

Нельзя не вспомнить, что подводный поселок впервые был описан опять-таки в романе Александра Беляева. Только уже не в «Человекё- амфибии», а в «Подводных земледельцах» (1930).

9

Мысль о несовершенстве человеческой природы волновала Беляева глубоко лично. С нее, как мы помним, и начиналось творчество писателя- фантаста. Сейчас журналисты чуть ли не с удивлением восклицают: «До Барнарда был... Доуэль!» (кейптаунский врач Кристиан Барнард пер¬вым осуществил в-1967 году пересадку сердца). А ведь в свое время Бе¬ляева обвиняли в отсталости! «Рассказ «Голова профессора Доуэля», — отвечал он на упреки литературной критики, — был написан мною, когда еще не существовало опытов не только С. С. Брюхоненко, но и его пред-шественников по оживлению изолированных органов. Сначала я написал рассказ, в котором фигурирует лишь оживленная голова. Только при пе-ределке рассказа в роман я осмелился на создание двуединых людей (голова одного человека, приживленная к туловищу другого. — А. Б.) ...И наиболее печальным я нахожу не то, что книга в виде романа издана теперь, а то, что она только теперь издана. В свое время она сыграла бы, конечно, большую роль...»

Беляев не преувеличивал. Хотя и у этого романа были литературные предшественники (новелла немецкого писателя Карла Груннерта «Го¬лова мистера Стейла»), вдохновлялся фантаст экспериментами отече¬ственных ученых. Роман «Голова профессора Доуэля» обсуждался в Первом ленинградском медицинском институте. Ценность его состояла, конечно, не в хирургических рекомендациях, да их там и нет, а в смелом задании науке, заключенном в этой метафоре: голова, которая продол¬жает жить; мозг, который не перестает мыслить, когда тело уже разру¬шилось. В трагическую историю профессора Доуэля Беляев вложил оп¬тимистическую идею бессмертия человеческой мысли.

Фантастическая идея «Головы профессора Доуэля» и поныне исполь¬зуется в десятках научно-фантастических произведений, но уже на каче¬ственно новом уровне, подсказанном развитием кибернетики. В новелле А. и Б. Стругацких «Свечи перед пультом» (1960) сознание умирающе¬го ученого переносят в искусственный мозг. С последним вздохом челове¬ка заживет его индивидуальностью, его научным темпераментом биоки- бернетическая машина. Непривычно, страшновато и пока — сказочно.

Роман Беляева ценен не только тем, что привлек и продолжает при¬влекать внимание к волнующей научной задаче. Сегодня, может быть, еще важней, что Беляевым были хорошо разработаны социальные, пси¬хологические, нравственные, этические аспекты такого эксперимента. Академик Н. Амосов как-то сказал, что, если бы не было иного выхода, он ради того, чтобы сохранить счастье мыслить, смирился бы с вечной неподвижностью изолированной головы. Задача создания двуединого ор¬ганизма порождает еще более сложные нравственные вопросы. Романы Беляева как бы заблаговременно ставили их на широкое обсуждение.

Внутренний мир человека тоже интересовал Беляева как объект на¬учной фантастики. В романе «Властелин мира» (1926) Штирнер вторгает¬ся в этот внутренний мир с помощью своей внушающей машины, заставля¬ет женщину полюбить его, подчиняет своей воле людей в борьбе за власть. Фантастическое изобретение позволило писателю построить динамичный сюжет, создать захватывающие ситуации. Однако фабульная роль «вну-шающей машины» — не самая главная. Последняя часть романа — апофеоз мирного, гуманного применения внушения. Бывший кандидат в Наполеоны уснул, склонив голову на гриву льва: «Они мирно спали, да¬же не подозревая о тайниках их подсознательной жизни, куда сила че¬ловеческой мысли загнала все, что было в них страшного и опасного для окружающих». Этими строками завершается роман. «Нам не нужны те¬перь тюрьмы», — говорит советский инженер Качинский. Его прообра¬зом послужил Б. Кажинский, проводивший вместе с известным дресси¬ровщиком В. Дуровым (в романе Дугов) опыты по изменению психики животных. Раскаявшись, Штирнер с помощью своей машины внушил се¬бе другую, неагрессивную индивидуальность, забыл преступное прошлое. Бывшие враги стали вместе работать над передачей мысли на расстояние, чтобы помогать рабочим объединять усилия, артистам и художникам — непосредственно сообщать образы зрителям и слушателям. Мыслепере- дача у Беляева — инструмент нравственного воспитания человека и со¬вершенствования общества.

В романе «Человек, потерявший лицо» (1929) нарисована захваты¬вающая перспектива искусственного воздействия на железы внутренней секреции. Но его герою, талантливому комику Тонио Престо, избавление от физической неполноценности приносит только несчастье. Красавицу кинозвезду, которую полюбил Тонио, интересовало лишь громкое имя уморительного карлика. Кинофирмам нужно было лишь его талантливое уродство. И когда Тонио обрел совершенное тело — он перестал быть ка¬питалом. Его человеческая душа оказалась никому не нужна. Измененная внешность отняла у него даже права юридического лица: его не при¬знают за Тонио Престо.

Правда, он сумел отомстить своим гонителям. Во главе разбойничьей шайки Тонио с помощью препаратов доктора Сорокина расправляется с прокурором, судьей, превращает губернатора штата в негра, чтобы за¬ядлый расист на собственной шкуре испытал все прелести расовой ди¬скриминации. Но такой финал, в духе истории о благородном разбой¬нике, не удовлетворял писателя.

Беляев переделал роман, возвысив Тонио до социальной борьбы. Актер становится режиссером, постановщиком разоблачительных фильмов, ведет борьбу с Голливудом. Новый роман — уже не о жертве общества, а о бор¬це за справедливость — Беляев назвал «Человек, нашедший свое лицо» (1940).

В произведениях, которые условно (по существу, они глубже и шире) можно отнести к биологической фантастике, Беляев высказал, может быть, свои самые смелые и оригинальные идеи. Но и здесь он был связан научным правдоподобием. А в голове его теснились идеи и образы, не укладывавшиеся ни в какие возможности науки и техники. Не желая компрометировать молодой жанр научной фантастики, писатель замаски¬ровал свою дерзость юмористическими ситуациями, шутливым тоном. Заголовки вроде «Ковер-самолет», «Творимые легенды и апокрифы», «Чертова мельница» как бы заранее отводили упрек в профанации науки. Небольшие новеллы избавляли от необходимости детально обосновывать те или иные гипотезы: сказочная фантастика просто не выдержала бы серьезного обоснования. Здесь велся вольный поиск, не ограниченный научно-фантастической традицией. В этих шутливых рассказах Беляев словно спорил с собой, испытывал сомнением саму науку, здесь начина¬лась та фантастика без берегов, с которой, вероятно, хорошо знаком со¬временный читатель...

10

Все изобретения профессора Вагнера — волшебные. А сам Вагнер среди беляевских героев — личность особенная. Он наделен сказочной властью над природой. Он перестроил свой организм так, чтобы выво¬дить токсины усталости и в бодрствующем состоянии, научился читать две книги одновременно, мыслить раздельно каждым полушарием голов¬ного мозга и так далее («Человек, который не спит»). Он пересадил сло¬ну мозг своего погибшего ассистента («Хойти-Тойти»), сделал проницае¬мыми материальные тела и сам теперь проходит сквозь стены («Гость из книжного шкапа»). И этот Мефистофель нашего времени пережил ре¬волюцию и принял Советскую власть. «Никогда еще, — говорил Вагнер ее врагам, — столько научных экспедиций не бороздило вдоль и поперек великую страну... Никогда самая смелая мысль не встречала такого вни¬мания и поддержки... А вы?..»

Из фантастических юморесок вырастает образ не меетее значитель¬ный, чем гуманист Сальватор («Человек-амфибия») или антифашист Лео Цандер («Прыжок в ничто»). Немножко, может быть, автобиографич¬ный и в то же время — сродни средневековому алхимику. В иных эпи¬зодах профессор Вагнер выступает чуть ли не бароном Мюнхгаузеном. А другие настолько правдоподобны, что напоминают о вполне реаль¬ных энтузиастах-ученых тех трудных послереволюционных лет. И это, между прочим, помогает нам, современным читателям, слой за слоем сни¬мать с вагнеровских чудес маскирующие вуали юмора и приключенчест¬ва. Сложный сплав сказки с научной фантазией дает нам почувствовать какую-то долю возможного в невозможном. Мол, не таится ли в такой вот научной сказке зародыш подлинного открытия? Фигура Вагнера воз¬никла у Беляева, чтобы замаскировать и в то же время высказать эту мысль. Иначе трудно понять, почему Вагнер выступает героем целого цикла новелл, трудно подыскать другое объяснение тому, что автор добротных научно-фантастических произведений обратился вдруг к та¬кой фантастике.

«Изобретения профессора Вагнера» были как бы штрихами новой картины знания, которая еще неотчетливо проглядывала за классическим профилем науки начала XX века. Фигура Вагнера запечатлела возвра¬щение фантастической литературы — после жюль-верновских ученых- чудаков и практичных ученых Уэллса — к каким-то чертам чародея чер¬нокнижника. Таинственное его всемогущество сродни духу науки нашего века, замахнувшейся на «здравый смысл» минувшего столетия. Откры¬вая относительность аксиом старого естествознания, современная наука развязывала поистине сказочные силы, равно способные вознести челове¬ка в рай и низвергнуть в ад. Беляев уловил, хотя вряд ли до конца осо¬знавал, драматизм Вагнеров, обретших такое могущество.

11

В творчестве Беляева нашла продолжение традиция сатирической фантастики Алексея Толстого и, может быть, Маяковского. Автор «Прыжка в ничто» и «Продавца воздуха», «Острова Погибших Кораб¬лей» и «Человека, потерявшего свое лицо», «Отворотного средства» и «Мистера Смеха» владел широким спектром смешного — от мягкой улыбки до ядовитой иронии. Писатель часто переосмыслял юмористиче¬ские образы и коллизии в фантастические, фантастические — в сатири¬ческие и разоблачительные. Многие страницы его романов и рассказов запечатлели несомненное дарование сатирика, по природе близкое фан¬тастике. Некоторые образы капиталистов близки персонажам памфле¬тов Горького, направленных против служителей Желтого Дьявола. Бе¬ляев внес свою лепту в формирование на русской национальной почве фантастического романа-памфлета. Л. Лагин в романе «Патент АВ» шел по следам биологической гипотезы, использованной Беляевым в двух ро¬манах о Тонио Престо. Однако в отличие от Лагина для Беляева фанта¬стическая идея представляла самостоятельную ценность. Он и в сатири¬ческом романе не удовлетворялся использованием научной фантастики в качестве простого «сюжетоносителя». В романе «Прыжок в ничто» са¬тира неотделимо переплелась с научной фантастикой. Капиталисты воз¬вышенно говорят здесь о своем бегстве на другие планеты, как о спасе¬нии «чистых» от революционного потопа, нарекают свою ракету ковче¬гом... Святой отец, отбирая лимитированный центнер багажа, отодви¬гает в сторону пищу духовную и набивает сундук гастрономическими соблазнами. Попытка «чистых» — финансовых воротил и светских без¬дельников, церковников и реакционного философа-романтика — основать на «обетованной» планете библейскую колонию потерпела позорный крах. Перед нами кучка дикарей, готовых вцепиться друг другу в глотку из-за горстки бесполезных здесь, на Венере, драгоценных камней.

Наконец, Беляев сделал саму природу смешного объектом научно- фантастического исследования. Герой рассказа «Мистер Смех» (1937) Спольдинг, изучающий перед зеркалом свои гримасы, — это отчасти и сам Беляев, каким он запечатлен на шутливых фотографиях из семейно¬го альбома (эти фотографии опубликованы в восьмом томе Собрания сочинений, изданного в 1963—1965 гг. издательством «Молодая гвар¬дия»). Спольдинг научно разработал психологию смеха и добился миро¬вой славы, но в конце концов сам оказался жертвой собственного искус¬ства. «Я анализировал, машинизировал живой смех. И тем самым я убил его... И я, фабрикант смеха, сам больше уже никогда в жизни не буду смеяться». Впрочем, на самом деле драма сложнее: «Спольдинга убил дух американской машинизации», — заметил врач.

В этом рассказе Беляев выразил уверенность в возможности изуче¬ния эмоциональной жизни человека на самом сложном ее уровне. Раз¬мышляя об «аппарате, при помощи которого можно было бы механиче¬ски фабриковать мелодии, ну, хоть бы так, как получается итоговая циф¬ра на арифмометре», писатель в какой-то мере предугадал возможности современных электронных вычислительных машин (известно, что ЭВМ «сочиняют» музыку и стихи).

Художественный диапазон Беляева многообразен — от полусказочно- го цикла о волшебствах профессора Вагнера до серии романов, повестей, этюдов и очерков, популяризирующих крупные научные идеи. Может показаться, что в этой второй линии своего творчества Беляев был пред¬течей фантастики «ближнего прицела». Но он не прятался за науку офи¬циальную, признанную. Он популяризировал, например, космические проекты Циолковского, которые считались тогда несостоятельными, едва ли не сказочными. Циолковскйй на десятилетия опередил свое время, — и не столько технические возможности, сколько узкие представления о целесообразности, о необходимости для человечества того или иного изо¬бретения. И вот это второе, человеческое, лицо его замыслов писатель- фантаст Беляев разглядел куда лучше иных специалистов.

Например, цельнометаллический дирижабль Циолковского — надеж¬ный, экономичный, долговечный — до сих пор бороздит воздушный океан лишь в романе Беляева. Правда, в последние годы интерес к дирижаб¬лестроению вырос. В разных странах появились уже современные воз¬душные корабли, созданные с применением новейших синтетических ма¬териалов и оснащенные ЭВМ. Возможно, не за горами и тот день, когда в первый полет отправится цельнометаллический дирижабль, постро¬енный по идеям Циолковского.

Роман «Воздушный корабль» начал печататься в журнале «Вокруг света» в конце 1934 года. Вскоре редакция получила письмо из Калуги: «Рассказ... остроумно написан и достаточно научен для фантазии. По¬зволю себе изъявить удовольствие тов. Беляеву и почтенной редакции журнала. Прошу тов. Беляева прислать мне наложенным платежом его другой фантастический рассказ, посбященный межпланетным скита¬ниям, который я нигде не мог достать. Надеюсь и в нем найти хорошее...».

Это был роман «Прыжок в ничто» (1933). В предисловии ко второму его изданию знаменитый ученый писал, что роман Беляева представляется ему «наиболее содержательным и научным» из всех известных тогда произве-дений о космических путешествиях. А обращаясь к Беляеву, добавлял (цитируем сохранившийся в архиве набросок письма): «Что касается до посвящения его мне, то я считаю это Вашей любезностью и честью для себя».

Поддержка окрылила Беляева. «Ваш теплый отзыв о моем романе, — отвечал он, — придает мне силы в нелегкой борьбе за создание научно- фантастических произведений». Циолковский консультировал второе из¬дание «Прыжка в ничто», входил в детали. «Я уже исправил текст со¬гласно Вашим замечаниям, — сообщал Беляев в другом письме. — Во втором издании редакция только несколько облегчает «научную нагруз¬ку» — снимает «Дневник Ганса» и кое-какие длинноты в тексте, которые, по мнению читателей, несколько тяжелы для беллетристического произ¬ведения». «Расширил и третью часть романа — на Венере, — введя не¬сколько занимательных приключений, с целью сделать роман более инте¬ресным для широкого читателя». «При исправлении по Вашим замечаниям я сделал только одно маленькое отступление: Вы пишете: «Скорость туманностей около 10 000 километров в сек.», — это я внес в текст, но даль¬ше пишу, что есть туманности и с большими скоростями...»

Отступление, впрочем, было не только в этом. Беляев не принял со¬вет Циолковского снять упоминание о теории относительности и выте¬кающем из нее парадоксе времени (когда время в ракете, несущейся со скоростью, близкой к скорости света, замедляется по отношению к земному).

Популяризируя, писатель, как видим, не исключал спорного и выдви¬гал свои, ни у кого не заимствованные, фантастические идеи. Извест¬ный популяризатор науки Перельман, например, осуждал Беляева за то, что в «Прыжке в ничто» ракету намереваются разогнать до субсвето¬вой скорости при помощи чересчур «проблематической для технического пользования» внутриатомной энергии. Но Беляев смотрел в будущее: без столь мощной энергетической установки, как ядерный двигатель, невоз¬можны дальние космические полеты. Современная наука настойчиво ищет в этом направлении, а что касается современной научной фанта¬стики, то она давно уже оснастила ядерными установками свой звездный флот. Беляев оптимистичнее Циолковского оценил и сроки выхода чело¬века в космос. Как он и предсказывал, первые орбитальные полеты были осуществлены младшими современниками Циолковского. Сам же ученый, до того как он нашел возможность обойтись без водородо-кислород¬ного горючего, отодвигал это событие на несколько столетий.

В эпизодах на Венере мы найдем в романе Беляева не только приклю-чения, но и довольно логичный — по тем временам — взгляд на формы внеземной жизни. «Кроты», горячим телом проплавляющие ходы в снего¬вой толще, шестирукие обезьянолюди в многоэтажных венерианских ле¬сах и прочие диковинки — все это не буйная неуправляемая фантазия, а образы, навеянные научными представлениями того времени. Беляев знал, что природно-температурные контрасты на Венере более резки, чем на Земле, и, если в таких условиях вообще возможна жизнь, она дол¬жна была выработать какие-то более активные приспособительные при¬знаки. Не обязательно, конечно, шесть рук, но это ведь, так сказать, био¬логическая метафора.

Беляева интересовали не только космические проекты. Он жаловался Циолковскому на то, что при переезде пропали книги: «Среди этих книг были между прочим о «переделке Земли», заселении экваториальных стран и проч. С этими Вашими идеями широкая публика менее знакома, мне хотелось бы популяризировать и эти идеи».

В середине 1935 года тяжело больной Беляев писал Циолковскому, что, не будучи в состоянии работать, обдумывает «новый роман — «Вто¬рая Луна» — об искусственном спутнике Земли — постоянной страто¬сферной станции для научных наблюдений. Надеюсь, что Вы не откажете мне в Ваших дружеских и ценных указаниях и советах.

Простите, что пишу карандашом, — я лежу уже 4 месяца.

От души желаю Вам скорее поправиться, искренне любящий и ува-жающий Вас А. Беляев».

На оборотной стороне листка с трудом можно разобрать дрожащие строки, выведенные слабеющей рукой Циолковского:

«Дорогой Александр Романович.

Спасибо за обстоятельный ответ. Ваша болезнь, как и моя, результат напряженных трудов. Надо меньше работать. Относительно советов — прошу почитать мои книжки — там все научно (Цели, Вне Земли и проч.).

Обещать же, ввиду моей слабости, ничего не могу.

К- Циолковский».

Это было одно из последних писем ученого. «Вторая Луна» в память Константина Эдуардовича Циолковского названа была «Звезда КЭЦ».

12

В «Звезде КЭЦ» (1936), «Лаборатории Дубльвэ» (1938), «Под небом Арктики» (1938) Беляева занимала тема коммунистического будущего. В его раннем романе «Борьба в эфире» авантюрный сюжет заглушал не¬затейливые утопические наброски. Теперь он стремился создать роман о будущем на добротной научно-фантастической основе. Советская соци¬альная фантастика пересекалась с научно-технической не только своей устремленностью в будущее, но и своим художественным методом. «Со¬циальная часть советских научно-фантастических произведений, — пи¬сал Беляев, — должна иметь такое же научное основание, как и часть на¬учно-техническая».

Беляев сознавал, что со временем уйдет в прошлое классовый анта¬гонизм, исчезнет противоположность между физическим и умственным

трудом и так далее. В романе о коммунизме, говорил он, писатель дол¬жен «предугадать конфликты положительных героев между собой, уга¬дать хотя бы 2-3 черточки в характере человека будущего». В произ¬ведении о сравнительно близком завтра «может и должна быть исполь¬зована для сюжета борьба с осколками класса эксплуататоров, с вре¬дителями, шпионами, диверсантами. Но роман, описывающий бесклассо¬вое общество эпохи коммунизма, должен уже иметь какие-то совершен¬но новые сюжетные основы».

Какие же? «С этим вопросом, — рассказывал Беляев, — я обращался к десяткам авторитетных людей, вплоть до покойного А. В. Луначарско¬го, и в лучшем случае получал ответ в виде абстрактной формулы: «на борьбе старого с новым». Писателю же нужны были конкретные колли¬зии и обстоятельства, чтобы развернуть живое действие.

Он не чувствовал себя уверенно в психологической обрисовке своих героев: «Образы не всегда удаются, язык не всегда богат». Ленинград¬ский писатель Лев Успенский вспоминал, как однажды они с Беляевым остановились в Русском музее перед полотном Ивана Айвазовского «Прощай, свободная стихия». Фигура Пушкина на этой картине принад¬лежит другому великому русскому художнику, Илье Репину. Беляев со¬крушенно вздохнул: «Вот если бы в мои романы кто-то взялся бы так же вписывать живых людей!..» Хорошо знавший Беляева поэт Всеволод Аза¬ров справедливо говорил: «Сюжет — вот над чем он ощущал свою власть». Беляев умело сплетал фабулу, искусно перебивал действие «на самом интересном месте», владел сотней других приемов приключенче¬ского мастерства. Поэтому он невольно и в романе о будущем тянулся к привычному жанру, где, по его словам, «все держится на быстром раз¬витии действия, на динамике, на стремительной смене эпизодов; здесь герои познаются главным образом не по их описательной характеристи¬ке, не по их переживаниям, а по внешним поступкам». Здесь он мог при¬менить хорошо освоенные приемы. . ,.

Беляев понимал, что социальный роман о будущем должен включать более обширные, чем обычный научно-фантастический, размышления о морали, описания быта и так далее. А «при обилии описаний сюжет не может быть слишком острым, захватывающим, иначе читатель начнет пропускать описания». Именно поэтому роман «Лаборатория Дубльвэ», говорил Беляев, «получился не очень занимательным по сюжету».

Беляев думал и о другом. Он сомневался: «Захватит ли герой будуще¬го и его борьба читателя сегодняшнего дня, который не преодолел еще в собственном сознании пережитков капитализма и воспитан на более гру¬бых — вплоть до физических — представлениях борьбы?» Увлекут ли та¬кого читателя совсем иные конфликты? Не покажется ли ему человек бу¬дущего — «с огромным самообладанием, умением сдерживать себя — бесчувственным, бездушным, холодным, не вызывающим симпатий»? Сомнения эти были достаточно обоснованными. Когда двадцать лет спу¬стя увидел свет роман Ивана Ефремова о коммунистическом будущем «Туманность Андромеды», многие укоряли его героев именно в этом.

Теоретически Беляев сознавал, что автор социального романа о ком-мунизме не должен приспосабливаться к потребителю приключенческой фантастики, но на деле он все же вернулся к «сюжетному» стандарту, правда, несколько измененному. В одном романе мы вместе с американ¬

ским рабочим и сопровождающим его советским инженером совершаем путешествие по обжитому, механизированному Северу («Под небом Арк-тики»). В другом вместе с героями, которые ищут и никак не могут встретить друг друга, попадаем на внеземную орбитальную лаборато¬рию («Звезда КЭЦ»). Мы видим удивительные технические достижения, а людей — деловито нажимающими кнопки, борющимися с природой и тому подобное. О чем они думают, о чем говорят, как относятся друг к другу? Какой вообще будет человеческая жизнь, когда в ней не станет гангстеров-бизнесменов («Продавец воздуха») и новоявленных рабовла¬дельцев («Человек-амфибия»), претендентов на мировое господство («Властелин мира») и врачей-преступников («Голова профессора Доуэ- ля»)? Неужели тогда останется только показывать успехи свободного труда да по случайности попадать в приключения?

Коммунистические отношения только-только начинали зарождаться, их нельзя было целиком предугадать. Беляев же надеялся построить модель будущего умозрительно («...автор, — писал он, — на свой страх и риск, принужден экстраполировать законы диалектического развития»). Для социально-фантастического романа такой путь был малопригоден. Живая действительность вносит в социальную теорию поправки куда бо¬лее сложные и неожиданные, чем в естественнонаучную. С другой сторо¬ны, Беляев склонен был прямолинейно переносить в завтрашний день свои наблюдения над современностью. «В одном романе о будущем, — писал он, — я поставил целью показать многообразие вкусов человека будущего. Никаких стандартов в быту... одних героев я изображаю как любителей ультрамодернизированной домашней обстановки — мебели и пр., других — любителями старинной мебели». Казалось бы, все верно: каждому по потребности. Но ведь расцвет высших потребностей, весьма возможно, поведет как раз к известной стандартизации низших...

Беляев не мельчил идеал. Это, говорил он, «социалистическое отно¬шение к труду, государству и общественной собственности, любовь к ро¬дине, готовность к самопожертвованию во имя ее, героизм». Он крупным планом видел основу, на которой разовьется человек будущего, и у него были интересные соображения на этот счет. В повести «Золотая гора» (1929) журналист-американец, наблюдая сотрудников научной лабо¬ратории, «все больше удивлялся этим людям. Их психология казалась ему необычной. Быть может, это психология будущего человека? Эта глу¬бина переживаний и вместе с тем умение быстро переключить свое внимание на другое, сосредоточить все свои душевные силы на одном предмете...».

Искания Беляева в этой области не получили полноценного худо-жественного воплощения. Объясняя, почему в «Лаборатории Дубльвэ» он не решился «дать характеристики людей» и вместо того перенес вни¬мание «на описание городов будущего», Беляев признавался, что у него оказалось «недостаточно материала». Вероятно, писатель хуже знал тех своих современников, кто шел в Завтра. Ведь в своих прежних сюжетах он привык к иному герою. Но дело было не только в его личных возмож¬ностях, айв небольшом в то время историческом опыте советского обра¬за жизни. Дальнейший шаг к человеку и обществу будущего советская литература сделает уже в наше время. Но мы будем помнить, что на этом пути Александр Беляев выступил первопроходцем.

Если первая жизнь Александра Беляева — с рождения до выхода в свет новенького, свежо и остро пахнущего типографской краской номе¬ра «Всемирного следопыта» с рассказом «Голова профессора Доуэля», если вторая его жизнь — с этого дня и до 6 января 1942 года, когда пи¬сателя не стало, то третья длится по сей день и будет продолжаться еще долго. Это жизнь его книг. Выйдя из-под пера Беляева и вроде бы до конца отделившись от автора, книги продолжают нести в себе частицу его души — его любви к людям и ненависти к любым угнетателям, будь то ко¬лонизаторы, фашисты, рабовладельцы, чем бы ни угрожали они окру¬жающим: пушками или миллионами.

Враги платят ему взаимностью.

Когда оккупанты узнают, что в городе Пушкине живет известный пи¬сатель-фантаст Александр Беляев, сообщает его биограф О. Орлов, им «заинтересовывается гестапо. Исчезает папка с документами. Немцы ро¬ются в книгах и бумагах Беляева». Надо сказать, гитлеровцы вообще относились к писателям-фантастам с пристальным вниманием. Герберт Джордж Уэллс, например, был занесен в список тех англичан, которые должны быть уничтожены немедленно по завершении операции «Мор¬ской лев» — так назывался план оккупации вермахтом Британских ост¬ровов.

Книги Беляева запрещала франкистская цензура в Испании.

В шестидесятые годы аргентинские таможенники сожгли сборник на¬учно-фантастических произведений Беляева, что не слишком удивитель¬но — ведь именно в Аргентине происходят события «Человека-амфи- бии»... Своими действиями все они подтверждали слова, написанные когда- то Назымом Хикметом Полю Робсону: «Если они не дают нам петь — зна¬чит, боятся нас!».

Книги Беляева идут по свету. Они переведены уже на множество язы¬ков: английский и немецкий, французский и польский, болгарский и фин¬ский, монгольский и итальянский, испанский и хинди... И каждый год то в одной, то в другой стране появляются новые переводы.

Только у нас в СССР за годы, прошедшие после смерти Александра Беляева, его книги были изданы общим тиражом в несколько миллионов экземпляров. Было выпущено первое, а теперь, к столетию со дня его рождения, выходит второе Собрание его сочинений.

В 1930 году, когда отмечался пятилетний юбилей «Всемирного сле¬допыта», редакция опубликовала статью о работе журнала. В ней сооб¬щалось, что на. вопрос читательской анкеты: «Какие произведения по¬нравились вам больше других?» — был получен единогласный ответ: «Человек-амфибия». И сегодня, когда в клубах любителей фантастики распространяются подобные анкеты, имя Беляева по-прежнему оказы¬вается одним из первых, наряду с классиками мировой научной фанта¬стики и сегодняшними ее мастерами.

https://fantlab.ru/edition5204

Вернулся в Россию в 1905 году. С 1919 по 1923 год — священник в Киеве и активный участник «Братства Св.Льва», с 1923 по 1928 год — в Одессе. В 1926 году снял с себя сан хор-епископа (узнав, что его сын сотрудничает с органами ГПУ). 17 февраля 1929 года в газете «Известия» была напечатана его обвинительная статья против польского духовенства. Проходил свидетелем по групповому делу «Фашистской контрреволюционной организации римско-католического и униатского духовенства на Правобережной Украине в 1935-1936 года». 12 декабря 1937 года арестован в Киеве.

25 января 1938 года по Постановлению Особыго Совещания Коллегии НКВД приговорен

по ст.54-2 и 6, ч. 1 УК УССР к высшей мере наказания.

4 февраля 1938 года расстрелян.

http://catholic.ru/modules.php?name=Encyc...

***

Письмо ксендза Николая Толстого,

Месть и преследования за нежелание ксендза быть польским шпионом.

В одесских «Известиях» напечатано интересное письмо Николая Толстого, указывающего что несмотря на то, что совет свая власть даровала католической церкви одинаковые права со всеми другим», польское дуловекство продолжает вести оотрую кампанию против советского правительства. Ксендвы попрежнему являются слепым орудием в руках польского правительства, ставящего шеионокиѳ цели выше чистоты церкви. Польское правительство сделало всех ксендзов слугами шпионских застенков.

Далее автор письма увакывает, что еа его выступление против происков польского правительства ва Украине генеральные вика рии, управляющие рѳлигиовнымв католическими делами на Украине, лишили его прихода и ов івйчао обречен на нужду и голодную смерть. Кроме того ов подвергся вабиению фанатиками и неоднократно получает угрозы о том, что его обольют серной киолотой и сожгут, если он не прекратит своей деятельности. Толстой обо всем этем подал яаквіение одесскому губпрокурору.

TM

АРХІВ УКРАЇНСЬКОЇ ПЕРІОДИКИ ОНЛАЙН

Наш путь (Кременчуг) №84 від 11.04.1925, сторінка 2

***

КСЕНДЗЫ НА СЛУЖБЕ ПОЛЬСКОЙ ОХРАНКИ. Травля ксендза Толстого, разоблачившего связь ксендзов с польской охранкой.

ОДЕССА, 11—IV. В местных «Известиях» напечатано письмо ксендза Николая Толстого, указывающего, что несмотря на то, что советская власть даровала католической церкви одинаковые права, со всеми другими, польское духовенство продолжает вести какдаайю против советснего правительства. Ксендзы аа прежнему являются слепым орудная в рунах польского правительства, ставящего шячонзние цели выше частоты церивп. Польское правительство сделало всех ксендзов сяугагли шпионских застенков. Далее автор письма указывает, что за его выступление против происков польского правительства на Украине генеральные викарии (высшие священнки), управляющие религиозными католическими делами Украины, лишили его прихода. Он сейчас обречен на нужды и голодную смерть. Кроме того, оя подвергся изблзншэ фанатиками и нооднояраткэ получает угрозы, что его обольют серной кмтлотом и сожгут, если он не превратит своей деятельности. Ксендз Толстой обо всем этом по* дал заявление губернскому прокурору.

TM

АРХІВ УКРАЇНСЬКОЇ ПЕРІОДИКИ ОНЛАЙН

Всесоюзная кочегарка №83 від 12.04.1925, сторінка 2

***

«ОТРЕЧЕНИЕ ОТ САНА СВЯЩЕННИКА. Киев, 21. Отдел культов получил заявление римско-католического священника и протопресвитера Николая Алексеевича Толстого, в котором он заявляет, что отрекается от сана священника и звания протопресвитера. Интересна автобиография этого священника. В своем заявлении Толстой рассказывает, что он является правнуком старшей дочки фельдмаршала Кутузова и состоит в родстве с Толстыми, будучи далеким родственником Льва Николаевича Толстого.

Автор заявления закончил духовную академию, сотрудничал в русских газетах, был несколько лет заграницей, преподавал филологию, археологию и другие дисциплины в учебных заведениях Рима и Парижа. Последнее время он принялся за изобретения. Месяц тому назад он получил патент на изобретенный и усовершенствованный им хронометр, указывающий фазы с точностью до одной минуты в месяц. В дальнейшем бывший священник хочет посвятить себя научной деятельности. .«Не хочу,—пишет он,—жить больше паразитом, к чему меня принуждала жизнь униатского священника. Не хочу иметь ничего общего с римско-католическим духовенством, насквозь проникнутым польским шовинизмом и поэтому отрекаюсь от сана священника». газета "Харьковский пролетарий" №18 (1435) от 22.1.1929 г., с. 1»

Николай Алексеевич Толстой — один из образованнейших людей своего времени, богослов, философ, писатель, учёный, бунтарь как против православной церкви так и против советской власти.

Родился 20.02(4.03).1867 в аристократической семье старинного боярского рода Толстых, его не графской ветви. Отец — Алексей Николаевич Толстой (1830-1895) гофмейстер двора ЕИВ и дипломат; мать — Александра Константиновна Губина (1845-1875). Правнук старшей дочери фельдмаршала М.И. Кутузова. Закончил Пажеский корпус, из корпуса Пажей — в 1888 году назначен вторым лейтенантом во 2-й Софийский гвардейский полк.

Сильно желал стать священником, вышел в отставку и против желания отца поступил в Московскую духовную академию. Его женой стала Елизавета Ивановна Гаврилова (1869-1912), дочь хозяина квартиры, которую Толстой нанимал в Москве, служа офицером. Во время учёбы перечитал все имевшиеся труды Отцов Церкви по-русски и «Сумму теологии» Фомы Аквинского по-латыни. На одном из светских приёмов познакомился с философом Владимиром Соловьёвым и криптокатоличкой Елизаветой Волконской. Толстой был поражён проникновением протестантских взглядов в преподавание православного богословия.

В 1890 году рукоположен в православного священника, в следующем году предпринимает путешествие на Ближний Восток для ознакомления с традициями и обычаями ближневосточных христиан. После возвращения настоятель французской церкви Святого Людовика в Москве аббат Вивьен знакомит отца Николая с доминиканцем Винченцо Ванутелли, который после разговора с Толстым сказал ему, что с его взглядами он может считать себя католиком при этом оставаясь в родной Русской церкви. Вскоре отец Николай отправился (по его словам) в кругосветное путешествие взяв с собой походный антиминс и поминая в городах следования местных епископов. Впечатления, полученные Толстым в ходе «кругосветного» (на самом деле только Европа) путешествия, подробно описаны им в журнале «Душеполезное чтение».

В Вене отец Николай впервые побывал в униатской церкви и встретился с митрополитом Сильвестром Сембратовичем. После возвращения в Москву — написал кандидатскую диссертацию на тему Евхаристии под руководством А.П. Лебедева. В 1893 году с отличием закончил Духовную Академию, а в ноябре 1894 года официально присоединился к Католической церкви. Вскоре на католические взгляды Николая Толстого обратил внимание московский митрополит Сергий, по просьбе которого отец Николай написал изложение своих религиозных взглядов, но митрополит не дал ходу этому делу. О своих католических взглядах Николай Толстой беседовал с Иоанном Сергиевым. В Синоде так же знали о взглядах отца Николая, но никаких мер не предпринимали.

После похорон императора Александра III обер-прокурор Святейшего Синода Владимир Карлович Саблер неожиданно вызвал Толстого на приём и показал ему свежий номер католического журнала «Revue Benedictine», в котором были опубликованы его частные письма к патеру Ванутелли. Под угрозой репрессий и конфискации имущества у Толстого было потребовано отречение от сана. Родственники отца Николая уговаривали его отказаться от сана ради сохранения свободы и имущества, аббат Вивьен предложил ему бежать в Рим и стать по примеру князя Гагарина и других русских аристократов католическим «беженцем». Николай Толстой отправился в Рим, где повстречался с многими римо-католическими иерархами, в том числе с Папой римским Львом XIII. Во время службы литургии в Риме отец Николай поминал Папу Римского и императора Николая II. Вскоре русский посол Извольский передаёт Папе требование запретить отца Николая в служении и выдать его российским властям, однако, Папа отказался удовлетворять данные требования.

Через некоторое время посол Извольский решив, что отец Николай смирился со своей эмиграцией, передал Папе, что в России не станут преследовать лишённого по решению Синода сана священника. 22 апреля 1895 года Николай Толстой вернулся в Москву. Русские латиняне были недовольны его возвращением, а особенно его служением по «схизматическому» обряду. Отец Николай устроил маленькую домашнюю церковь и служил русскую литургию с поминовением Папы. Его часто посещали русские священники и профессора богословия. Чаша терпения Синода переполнилась, когда отец Николай Великим присоединил к Католической церкви по византийскому обряду Владимира Соловьёва и дочь губернатора Долгорукова. Вскоре, из-за угрозы высылки в отдалённые районы империи, Толстой с помощью Владимира Соловьёва выехал через Финляндию в Копенгаген. Кардинал Рамполла направил его в Париж в обитель монахов-августинцев.

В 1896 году в связи с коронацией Николая II был издан манифест, который прощал самовольно уехавших из России. Отец Николай получив благословение епископа отправился в Копенгаген, откуда пароходом добрался до Финляндии. Затем свободно добрался до Москвы, где встретился со своей женой и нанёс визит губернатору. Губернатор разрешил пробыть в Москве вместе с семьёй два дня, а затем велел отправиться на жительство в Нижний Новгород. Однако уже на следующий день Николай Толстой был арестован и на специальном поезде отконвоирован в Нижний Новгород.

Жена под давлением общественности подала прошение о разводе и лишении Толстого родительских прав, так как по её мнению, он собирается обратить детей в католичество. В Нижнем Новгороде ему, под давлением, пришлось написать отказную от детей. После этого Толстой снова решился на отъезд из России и, прибыв во Францию, получил направление в монастырь бенедиктинцев на улице Вано в Париже. Узнав об этом, отец и бабушка по материнской линии лишили его наследства. В 1897 году отец Николай женился вторично — на Челышевой Ефимии Ивановне (ок. 1869- ок 1929), которая родила ему семерых детей. На Родину вернулся после того, как вступил в действие манифест о свободе совести, подписанный императором 17 апреля 1905 года.

В 1916 Толстой издал свои воспоминания «Исповедь священника» (Голос минувшего, №4 и 5, 1916), работал секретарем газеты «Русское слово», сотрудничал с газетами «Раннее утро», «Церковно-общественной мысли», написал роман «Цари мира», преподавал археологию во многих духовных школах. В 1918 году, будучи попечителем учебных заведений московского округ подал в отставку в знак протеста против отмены изучения-в учебных заведения «Закона Божьего». После чего из голодной Москвы в разгар гражданской войны со всей семьёй двинулся на юг.

С 1918 по 1920 год проживал в городишке Бобров Воронежской губернии, откуда переехал в Киев, из Киева — в Одессу. В 1925 году вернулся в Киев, служил в греко-католической церкви Пресвятого Сердца Иисуса. Но тут жизнь пошла под откос. Сначала вызвали обратно в Одессу и заставили выступить свидетелем на процессе католического священника Павла Ашенберга (припомнили тому письмо 1922 года, отправленное в Рим, с жалобой на то, что католики в советской России мрут с голоду)… Затем выяснилось, что собственный сын стал осведомителем ГПУ… Тогда католическое руководство решило с отцом Николаем расстаться и лишило его сана — за вступление во второй брак при живой первой жене (немного запоздалый вердикт — во второй брак отец Николай вступил в 1897 году).

Безвыходным положением Николая Толстого воспользовались власти: предложили поставить подпись под неким письмом и 17 февраля 1929 года на всю страну (через газету «Известия») объявили: «В киевской газете „Пролетарская Правда“ появилось открытое письмо местного католического священника униатского обряда протопресвитера Николая Алексеевича Толстого, в котором он отказывается от сана священника и звания протопресвитера. В своем заявлении Толстой указывает, что ему неоднократно приходилось выступать публично против вмешательства католических ксендзов в политику и что он, не желая иметь в дальнейшем ничего общего с католическим духовенством, целиком проникнутым польским шовинизмом, а равно не желая оставаться впредь паразитом и эксплуатировать (так!) темноту масс, к чему вынуждал его католический костёл, снимает с себя сан католического священника и посвящает себя честному труду».

Честный труд выразился в должности переводчика треста «Цветметзолото», но не в столичной конторе, а в местах, приближенных к приискам — на Урале и Кавказе. А в 1935 году выпускника Пажеского корпуса и полиглота направили на работу в систему высшей школы — вахтером студенческого общежития. В Киеве, чтоб был под рукой — в роли свидетеля по делу «Фашистской контрреволюционной организации римско-католического и униатского духовенства на Правобережной Украине». А 14 декабря 1937 года арестовали и его самого. Теперь отец Николай выступал как «один из руководителей униатского движения на Украине, направленного к ополячиванию украинского населения и подготовке к оказанию активной помощи украинцами-униатами польской армии при вторжении ее на Украину». Уже 25 января 1938 года Особое совещание коллегии НКВД приговорило Николая Алексеевича Толстого к высшей мере наказания по статьям 52-2 и 54-6 УК УССР и 4 февраля 1938 года он был расстрелян. Ещё раньше — 25 сентября 1937-го — расстреляли его сына Михаила, а чуть позже — 16 февраля 1938-го — другого, Валентина.

Его внук Марлен Евгеньевич Скальский (25.03.1925 — ?) вспоминал: «Дед мог просыпаться в заданное себе время минута в минуту, проспал только один раз в Германии на поезд. Поезд этот рухнул с обвалившегося моста в реку. Это была крупнейшая катастрофа. Похожий случай произошел в Гамбурге, когда Николай Алкесеевич уже отправил багаж на судно, а сам засиделся в ресторане отеля. Расхотелось ему двигаться, велел вернуть багаж. Судно отплыло и скрылось в водах Атлантического океана со всей командой и пассажирами. Дед говорил мне что экипаж был подан, нужно ехать, а я ехать не могу. Вот не могу и всё.

В свои неполные 12 лет, я часто ввязывался с дедом в диспуты на разные темы, от праведности советского государства до бытия Бога. Это с ним, окончившим Пажеский корпус, духовную академию, получившим великолепное домашнее обучение, преподававшему в Сорбонне, читавшему в подлиннике талмуд и другие священные книги на иврите, сотрудничавшему во многих российских журналах, имевшего более 100 патентов на изобретения и открытия в различных областях знаний. На мой вопрос сколько же Ты знаешь языков, отвечал, что может думать(!!!) на 13 языках.»

Фантастическое в творчестве автора

В 1910 году Толстой опубликовал свой единственный фантастический роман — «Цари мира», в котором русский электротехник Филиппов изобрёл «силу», способную на расстоянии нескольких тысяч километров взрывать мины, разрушать крепости и поражать электрическим током намеченного врага.

Затем — и до самой революции — Толстой печатал в журнале «Вокруг света» фантастические очерки и рассказы: «В четвёртом измерении (Quasi una fantasia)» (1910), «Обитаема ли Луна?» (1914), «Последний человек из Атлантиды» (1916)", «Ледяные города на полюсах» (1917). В сборнике «Последний человек из Атлантиды» собраны практически все фантастические произведения Николая Алексеевича Толстого.

©borch для fantlab.ru (компиляция по материалам сети)

Примечание к биографии:

Дети от первого брака: Александра (1891-1978), Мария (1892- после 1930), Алексей (1893-1948), Екатерина (1895-1940).

Дети от второго брака: Лариса (1898-1980), Николай (1901-1980), Магдалина (1903-1992), Агнесса (1904-1978), Мария (1907-1924), Михаил (1908-1937), Валентин (1915-1938)

Не путать этого автора с его полным тёзкой: Николай Алексеевич Толстой (1856-1918)

Статьи и интервью:

*Это название использовал другой выпускник духовной семинарии Александр Романович Беляев, сын священника (настоятеля церкви Смоленской иконы Божией Матери (Одигитрии).

Зеев Бар-Селла «Александр Беляев, глава 14 "На дне" (отрывок)»

https://fantlab.ru/autor14276

И все-таки одно сочинение, прочитанное Беляевым, мы упустили. Правда, внимания на него до сих пор никто не обращал. Но в том, что оно на Беляева повлияло, сомнений не может быть никаких. Потому что название его: «Последний человек из Атлантиды». Напечатано оно было в 39-м номере журнала «Вокруг света» за 1916 год. Подзаголовок: «Очерк». А написал его Николай Толстой.

В отличие от своего зеркального тезки, Николай Алексеевич Толстой (1867–1938) для любителей русской фантастики — фигура неизвестная, поэтому скажем и о нем несколько слов: сын гофмаршала и выпускник Пажеского корпуса избрал духовную стезю: в 1890 году рукоположен в иереи, в 1893-м окончил Московскую духовную академию, а через год, в Риме, папа Лев XIII перекрестил его в католика восточного обряда. Вернувшись в Москву, открыл тайную часовню. Измена вскрылась, Николая Толстого лишили сана, учредили за ним полицейский надзор, что не помешало ему 19 февраля 1896 года обратить в католицизм самого Владимира Соловьева[234], создателя русской религиозной философии.

А в 1910 году Толстой опубликовал свой первый фантастический роман — «Цари мира», а затем — и до самой революции — печатал в журнале «Вокруг света» фантастические очерки и рассказы: «В четвертом измерении (Quasi una fantasia)» (1910), «Обитаема ли Луна?» (1914, ответ положительный), в 1916-м — «Человек завтрашнего дня» и «Последний человек из Атлантиды», в 1917-м — «Ледяные города на полюсах» (вспомним «Продавца воздуха»)… С 1918 по 1920 год проживал в городишке Бобров Воронежской губернии, откуда переехал в Киев, из Киева — в Одессу. В 1925 году вернулся в Киев, служил в греко-католической церкви Пресвятого Сердца Иисуса. Но тут жизнь пошла под откос. Сначала вызвали обратно в Одессу и заставили выступить свидетелем на процессе католического священника Павла Ашенберга (припомнили тому письмо 1922 года, отправленное в Рим, с жалобой на то, что католики в советской России мрут с голоду)… Затем выяснилось, что собственный сын стал осведомителем ГПУ… Тогда католическое руководство решило с отцом Николаем расстаться и лишило его сана — за вступление во второй брак при живой первой жене (немного запоздалый вердикт — во второй брак о. Николай вступил в 1897 году). Безвыходным положением Николая Толстого воспользовались власти: предложили поставить подпись под неким письмом и 17 февраля 1929 года на всю страну (через газету «Известия») объявили:

«В киевской газете „Пролетарская Правда“ появилось открытое письмо местного католического священника униатского обряда протопресвитера Николая Алексеевича Толстого, в котором он отказывается от сана священника и звания протопресвитера. В своем заявлении Толстой указывает, что ему неоднократно приходилось выступать публично против вмешательства католических ксендзов в политику и что он, не желая иметь в дальнейшем ничего общего с католическим духовенством, целиком проникнутым польским шовинизмом, а равно не желая оставаться впредь паразитом и эксплоатировать (так!) темноту масс, к чему вынуждал его католический костел, снимает с себя сан католического священника и посвящает себя честному труду».

Честный труд выразился в должности переводчика треста «Цветметзолото», но не в столичной конторе, а в местах, приближенных к приискам — на Урале и Кавказе. А в 1935 году выпускника Пажеского корпуса и полиглота направили на работу в систему высшей школы — вахтером студенческого общежития. В Киеве, чтоб был под рукой — в роли свидетеля по делу «Фашистской контрреволюционной организации римско-католического и униатского духовенства на Правобережной Украине». А 14 декабря 1937 года арестовали и его самого. Теперь отец Николай выступал как «один из руководителей униатского движения на Украине, направленного к ополячиванию украинского населения и подготовке к оказанию активной помощи украинцами-униатами польской армии при вторжении ее на Украину». 25 января 1938 года Особое совещание коллегии НКВД приговорило Николая Алексеевича Толстого к высшей мере наказания, и 4 февраля 1938 года он был расстрелян. Еще раньше — 25 сентября 1937-го — расстреляли его сына Михаила, а чуть позже — 16 февраля 1938-го — другого, Валентина.

Но вернемся в Атлантиду и благословенный 1916 год…

Ни одно из произведений Николая Толстого (включая перевод «Гамлета») никогда не переиздавалось. Нет особых надежд на то, что и в будущем их ждет иная судьба. Поэтому приведем «очерк» Толстого полностью. Надо ведь и читателю дать представление о дореволюционной русской фантастике… Хотя бы для того, чтобы понять, отчего она теперь совершенно забыта, а Беляева помнят и читают.

Итак, Николай Толстой:

«Последний человек из Атлантиды»

В Британском музее мне случайно попалась рукопись на греческом языке, сильно меня заинтересовавшая. Она была неполная с большими пропусками и представляла собой клочки папируса с едва заметными буквами. Слово «Атлантис» сразу приковало к себе мое внимание, и я обратился к библиотекарю с просьбой разрешить мне с нею заняться.

— Рукопись эта, — сказал мне заведующий музеем, — уже прочтена, скопирована и издана, и вы можете познакомиться с ее содержанием с большим удобством из этой книги. Но должен вам сказать, что, несмотря на ее древность, это только копия еще более древнего манускрипта, находящегося в Египетском музее в Булаке, в Каире. Тот папирус гораздо полнее и, если не ошибаюсь, целиком еще не был никем прочитан, так как написан на никому не известном языке вместе с весьма неполным греческим переводом, копию которого вы видите в нашем музее. Манускрипт этот составляет собственность египетского правительства, которое ни за какие деньги не соглашается уступить его нам. Если бы нашелся человек, который сумел бы прочитать те отрывки, на которых нет греческого текста, то, я уверен, он узнал бы много нового и обогатил бы науку богатыми сведениями.

Взяв рекомендацию, любезно мне предложенную, к директору музея в Булаке, я из туманного Альбиона перенесся в знойный Египет и после долгих мытарств, прекращенных всесильным бакшишем, получил на целых три дня драгоценную рукопись в свои руки.

Ознакомившись основательно с греческим текстом еще из брошюры, изданной Британским музеем, я заранее подготовился к дешифрированию неизвестного алфавита путем сличения его с греческим. Действительность превзошла мои ожидания: буквы оказались греческой скорописью, ничего общего не имеющею ни с одним алфавитом мира и потому оставшейся не разобранной, так как ученые искали в них какой-то неведомый язык, а он оказывался греческим. Греческий же текст был не переводом, а попыткой, неизвестно почему незаконченной, передать стенограмму печатными письменами. Это, должно быть, образчик самой древней в мире стенографии, к которой писавший прибегнул по необходимости, так как записывал весь этот рассказ со слов умиравшего человека, как это я прочел в самом начале рукописи, которую в переводе и привожу целиком.

«Завещание Гермеса, сына Геракла, последнего из потомков богов, населявших райскую страну на крайнем западе среди безбрежного океана, поглотившего ее пятьдесят лет тому назад, продиктованное греческому писцу Пасикрату для передачи государственным мужам, летописцам и учителям для назидания потомства. Я, Пасикрат, точно и верно передаю то, что слышу, исполняя, по данной мною клятве, последнюю волю умирающего.

Я не желаю уносить в могилу тайну, которой владею один на свете. Среди далекого океана под вечно голубым небом лежал остров, в несколько раз превосходивший Элладу, покрытый роскошной растительностью и обладавший неизменно теплым климатом. На этом острове не было ни диких зверей, ни вредных насекомых. По деревьям порхали разноцветные бабочки и райские птички с блестящим оперением, а по злачным лугам паслись стада густорунных овец. Деревья приносили круглый год обильные плоды, а ручейки и ключи доставляли нам холодную и горячую воду.

С незапамятных времен наш остров, который по размерам следовало бы звать материком, был отделен водным пространством от всего остального мира. Но раньше он сообщался, как утверждали наши ученые, и с вашим материком, именно с Африкой посредством узкого перешейка, и с другими, еще более отдаленными на запад странами, откуда пришли и наши предки, дети Солнца, и о которых вы, дети земли, не можете иметь никакого понятия. Между тем наши великие учителя утверждают, что и в эту страну заходящего солнца наши предки пришли издалека, из полночной страны, где полгода продолжается день и столько же времени ночь. Там, на вершине мира, где небо сходится с землей, а земля стремится к небу, — наше первоначальное отечество.

Мне говорили старики, что наше происхождение божественно; что мы дети неба и солнца, только временно носящие земную оболочку, и что цель нашей земной жизни — служить примером добродетелей и научить мудрости земных людей и сделать их похожими на себя. Ты спрашиваешь, чем мы отличались тогда от детей земли? Ты не видишь разницы между собой и мной. Но в то время разница была еще более очевидная. Мы, дети неба, рождались, но не умирали, не знали ни болезни, ни смерти, ни голода, ни страданий. Тело наше сияло красотой и было бело, как снег. Ум наш обладал способностью понимать всякое явление природы и памятью, которая никогда нам не изменяла. Отличительной особенностью нашего тела и духа было то, что мы никогда не знали усталости, но, должно быть, все-таки нуждались в отдыхе, так как сон смыкал наши глаза, когда дневное светило заходило за горизонт, и душа наша блуждала в царстве снов в продолжение всей полугодовой ночи. Они — дети земли, с которыми мы встретились, покинув наше отечество, были темнокожие, обросшие шерстью, люди с животными инстинктами, с физическими и душевными недостатками, страдавшие и от голода, и от перемены температуры и не знавшие употребления огня.

Мы научили их шить одежды, но не давали им в руки огня, боясь, что от неосторожного обращения с ним они сгорят сами и сожгут выжженную солнцем траву на равнинах. Но один из них похитил у нас эту тайну, научился высекать огонь и сжег всю страну с ее обитателями. Спаслись немногие. За нашу неосмотрительность Зевс прогневался на нас и принудил нас к той же участи, как и детей земли. Некоторые из нас вступили в брак с детьми земли и положили начало новому племени, которое перекочевало из страны заходящего солнца в Атлантиду, а оттуда в Африку и Азию. Зевс разгневался на нас еще больше и, чтобы не допустить нашего дальнейшего соприкосновения с детьми земли, заключил нас в Атлантиде и уничтожил сухопутную дорогу, связывавшую нас с остальным миром, затопив перешейки и окружив нас беспредельным морем.

То, что я говорил до сих пор, относится к легендам, передаваемым нам стариками. С водворения нашего в Атлантиде начинается историческая эпоха нашего существования, записанная нашими летописцами. Разобщение наше с миром было полное. Тем не менее мы знали, что не мы одни существуем на этом свете и что есть на нем мыслящие и разумные существа, имеющие с нами общих предков.

Три с половиною тысячи лет мирно жили мы на нашем острове. Племя наше начало хиреть, и мы, несмотря на благословенный климат, стали всё более и более ощущать в себе человеческие немощи. Смерть и болезни косили то одного, то другого.

Несмотря на это, племя наше размножилось до того, что готовых плодов не стало хватать на пропитание жителей, и мы стали разводить овощи на огородах и засевать злаками поля.

Но скоро нам и этого не стало хватать, и у нас начались междоусобия. Партия недовольных свергла нашего патриарха, т. е. старейшину нашего племени, и учредила олигархию, состоявшую из двадцати человек. Каждый из них руководил какой-нибудь отраслью общественного дела.

Один заведывал (так!) продовольствием населения, другой — общественным здоровьем, третий — науками, четвертый — воспитанием юношества, пятый — строениями, шестой — общественными работами, седьмой — астрологией и т. д.

Вся страна точно преобразилась. Работа закипела. В науке были сделаны замечательные открытия. У нас появились не только все необходимые для жизни вещи, но даже и предметы роскоши вроде зеркал, люстр, статуй и других произведений искусства. Наши дома походили на ваши храмы, окруженные колоннами и украшенные кариатидами. Дворцы наших олигархов состояли из нескольких ярусов мраморных балюстрад, над которыми свешивались гирлянды цветов, ежедневно заменяемых свежими. На крышах разводились сады, среди которых мы находили прохладу даже в полуденное время.

Денег у нас не было, не было и рабства, а между тем работы производились охотно и никто не терпел недостатка. Это достигалось тем, что каждый гражданин нашего государства, получив в детстве специальное образование с изучением известного ремесла, когда кончал свои личные дела и желал работать, заявлял об этом заведующему работами, и тот указывал ему, где требовались его услуги.

По окончании работы он получал свидетельство о том, сколько часов он потратил на работу и как ее исполнил. Когда ему в свою очередь надобились услуги другого специалиста, он заявлял об этом тому же заведующему и представлял свое свидетельство, как право на работу другого, за услуги которого платил таким же свидетельством.

Затем были общественные обязательные работы, за которые все граждане получали свою долю хлеба, сладкой пиши и нектара, если не выделывали их сами, и в таком случае делились с другими.

Береговые жители стали заниматься рыболовством, а внутри страны стали разводить скот, который доставлял нам мед для изготовления нашего любимого напитка. Винограда у нас не было, и вина мы не знали. В наших горах мы находили различные минералы и металлы, из которых научились выделывать всевозможные инструменты и машины.

Между городами и селениями были проложены снабженные каменными плитами дороги, по которым катились повозки, приводимые в движение воротом и колесами. Из одного помещения в другое были проложены слуховые трубы, по которым мы могли разговаривать на расстоянии, не видя друг друга. Из горячих и студеных колодцев была по гончарным трубам проведена вода в города и поселки, и каждый гражданин мог беспрепятственно ими пользоваться и даже проводить по трубам воду из общественного фонтана в свое помещение.

Когда заходило солнце, над нашими городами вспыхивали искусственные солнца, которых никто не возжигал и никто не гасил и в которых горел не обыкновенный огонь, а небесный. У нас были корабли, которые не боялись бурь, так как могли погружаться в воду, а затем всплывать снова; у нас были лодки, снабженные крыльями, на которых мы могли носиться по воздуху, по земле и по воде. Но у нас было нечто большее. У нас были зеркала вогнутые и выпуклые, посредством которых мы узнавали, что делается не только вдали от нас на земле, но и на небе.

Прошло еще несколько тысячелетий, прежде чем мы достигли всего этого и находились уже на той степени развития, до которого вам, эллины, еще далеко, несмотря на то, что вы много от нас унаследовали. Наши мореплаватели переплывали океан и, окружив себя таинственностью, завязывали сношения с выдающимися людьми вашего континента и открывали им тайну за тайной. Быть может, если бы не случилось катастрофы, уничтожившей Атлантиду, мы бы успели приобщить вас ко всем знаниям, которыми владели сами. Но Зевс, очевидно, не допустил этого. Он помрачил наш разум, и мы, вместо того чтобы сделаться светочами человечества, совершенно исчезли из его истории. Как это вышло? Эту-то тайну и желаю я поведать перед смертью потомству.

Среди наших правителей был один, которому звание олигарха казалось малым. Он хотел стать монархом, а достигнув этого, возмечтал стать владыкою мира. В первый раз потомки Солнца собрались совершить кровопролитие и гнаться за славой и за чужими землями. Впрочем, не все согласились идти на это дело, которое до тех пор было уделом детей земли. Часть нашего населения, наиболее благоразумная, воспротивилась и отказалась принять участие в предполагаемом походе. Другая, соблазненная своим предводителем, настаивала выступить как можно скорее, дабы завоевать и поделить между собой вселенную. Так как властелин не мог рассчитывать на нашу личную военную силу, которой нам никогда не приходилось испытывать, то он изготовил молниеносные снаряды, извергающие огонь и удушливое пламя. Состав этот в большом количестве хранился в пещере одной горы, примыкающей к залежам материалов, заготовленных и добываемых поблизости.

Накануне дня, когда атланты, так стали звать нас в Европе, намеревались выступить в свой поход, один из миролюбцев решил воспрепятствовать этому ценою собственной жизни. Он, очевидно, не рассчитал силу взрыва, задумал уничтожить смертоносный состав и поджечь его. Я был в то время на корабле. Раздался оглушительный раскат грома, и яркое пламя метнулось к небу. Гора распалась. Море хлынуло на город и затопило побережье. После этого раздался новый взрыв сильнее первого. Земля потряслась, и океан поглотил Атлантиду со всеми ее городами и обитателями.

Мой корабль нырнул в воду, и после тридцатидневного скитания по водам и под водой океана я приплыл к берегам Эллады и скончал (так!) свою старость среди вашего племени, которому завещаю написанные мною книги, переданные вашим архонтам. А вам и всем потомкам вашим завещаю мир и всеобщее довольство и счастие, которое вы можете получить только в объятиях знания и свободного мирного труда»[235].

233

А. Н. Толстой, иностранными языками не владевший, мог ознакомиться с книгой Скотт-Эллиота по переводу, напечатанному в журнале «Вестник теософии» за 1910 год.

234

Сам же Н. А. Толстой этот факт и обнародовал (Толстой Ник. Владимир Соловьев — католик (Письмо в редакцию) // Русское слово. 1910. 21 ноября).

235

Вокруг света. 1916. № 39. С. 582–583.

Повесть Беляева обязана Николаю Толстому не только названием, она и есть рассказ последнего человека из Атлантиды, только записанный не эллинским жрецом Пасикратом, а американским профессором Ларисоном в виде повести. На Толстого в беляевской повести указывает и единственный «русский» след:

«На пятом году экспедиции были найдены развалины храма Посейдона, а в них — громадная библиотека, состоящая из бронзовых полированных пластин, на которых были вытравлены надписи. Надписи прекрасно сохранились. Их удалось расшифровать одному русскому ученому-лингвисту».

XX век внес в список великих дешифровщиков не одно русское имя: Николай Невский (тангутские иероглифы), Юрий Кнорозов (иероглифы майя), Виталий Шеворошкин (карийский алфавит)… Но в начале века русские ученые разгадывали древние письмена только в фантастике — в романе С. Р. Минцлова «Царь царей» (1906) и у Николая Толстого… Правда, в последнем случае неведомая письменность оказалась лишь забытой системой греческой стенографии.

А вот одна деталь в «очерке» прилежного читателя журнала «Вокруг света» наверняка покоробила — про людей, «не знавших употребления огня». Этнографической науке такие не известны. Даже самые жалкие из людей, не знавшие одежды, умели разводить костры, причем такие, что проплывавший ночью мимо их острова Магеллан назвал его Tierra del Fuego — Огненная Земля.

Но Николай Толстой и не думал придерживаться этнографии: в его повествовании тот из «детей земли», что похитил огонь, — это, естественно, Прометей, а история атлантов — классический греческий миф: битва титанов с Зевсом. Толстой просто восстановил пропущенное Платоном звено, связывающее предание об Атлантиде с прочей греческой мифологией. А в остальном никакой мистики — чистая научная фантастика жюль-верновского типа…

У Беляева, как уже было сказано, никакой фантастики нет. Технические возможности его атлантов не выше древневосточных. И потому пришло время ответить на главный вопрос: что хотел сказать Беляев своей повестью?

Скульптор Адиширна-Гуанч любит принцессу Сель, принцесса Сель любит скульптора Адиширну-Гуанча. Древней истории известно и такое — это любовь египетской царицы Хатшепсут (правила с 1473 по 1458 год до н. э.) и придворного архитектора Сененмута. Но романов о Древнем Египте уже было написано немало, в том числе писателями вполне приличными (Болеслав Прус «Фараон») и компетентными (египтолог Георг Эберс)… Неужели Беляев захотел с ними соревноваться?

Еще раз припомним содержание «Последнего человека…»: скульптор Адиширна-Гуанч любит принцессу Сель, принцесса Сель любит скульптора Адиширну-Гуанча. Он раб, и, значит, союз их невозможен. Сын жреца, Акса-Гуам-Итца, любит рабыню Ату. Союз их невозможен. И тогда Акса-Гуам-Итца присоединяется к восставшим рабам. Любовь, свобода… Но за свободу надо платить. Платить кровью, кровью самой родной. На сходку повстанцев восставший раб приносит мешок, и из мешка выкатывает голову отца Акса-Гуама. Мать от горя сходит с ума… И Акса-Гуам не кричит, не негодует, а решает идти с повстанцами до конца. Потом, правда, Адиширна-Гуанч смущенно роняет, что отдал приказ лишь задержать жреца, а не убивать. Только вот исполнитель оказался не шибко умен — слишком исполнителен… Так что печалиться не о чем.

А вот главари восставших. У всех людей имена, а у этих клички — Злой и Кривой. Но ведь и вожди русской революции отказались от своих имен — Ленин и Троцкий. Белогвардейские публицисты так и говорили: «революция псевдонимов». И видели в этом знак принадлежности к преступному миру. И торжеством уголовной стихии объясняли захлестнувшую Россию вакханалию убийств — «красный террор».

А примкнувшие к революции выходцы из привилегированных классов непрестанно убеждали себя, что убийства — это явление временное, и убийц можно понять… Это расплата за былое угнетение.

Но винить надо было себя — за глупые иллюзии, за умственное затмение, за неразборчивость в связях (разве случайно дано «последнему атланту» козлиное имя: Акса?)…

Не натяжка ли все это? Нет — и доказательство тому дает нам сам «Последний человек из Атлантиды». Но не тот, о котором писал Беляев, а тот, которого Беляев читал, — Николая Толстого!

«…Так как властелин не мог рассчитывать на нашу личную военную силу, которой нам никогда не приходилось испытывать, то он изготовил молниеносные снаряды, извергающие огонь и удушливое пламя. Состав этот в большом количестве хранился в пещере одной горы, примыкающей к залежам материалов, заготовленных и добываемых поблизости.

Накануне дня, когда атланты, так стали звать нас в Европе, намеревались выступить в свой поход, один из миролюбцев решил воспрепятствовать этому ценою собственной жизни. Он, очевидно, не рассчитал силу взрыва, задумал уничтожить смертоносный состав и поджечь его. <…> Раздался оглушительный раскат грома, и яркое пламя метнулось к небу. Гора распалась. Море хлынуло на город и затопило побережье. После этого раздался новый взрыв сильнее первого. Земля потряслась, и океан поглотил Атлантиду со всеми ее городами и обитателями».

Рассказ Н. А. Толстого был напечатан в 1916 году — на третьем году войны, которую мы называем Первой мировой, а современники звали Великой, Европейской или германской… Но были и такие, кто отказывал ей даже в праве на звание войны и именовал ее «империалистической бойней», затеянной алчными капиталистами для нового передела мировых рынков. Те, кто требовал немедленного мира и призывал воткнуть штык в землю…

Только так и могли читать фантазию Николая Толстого современники… И Александр Беляев.

Но фантазия Беляева шла дальше: он знал, когда война закончится. А еще ему дано было увидеть продолжение: «миролюбцев», захвативших власть и взорвавших страну.

Так что «Последний человек из Атлантиды» — роман исторический. Только история эта не древняя, а самая недавняя — 1920 года, когда белая армия погрузилась на корабли и покинула обреченный полуостров. Затем пришли красные и затопили Крым кровью.

И теперь на далеком чужом берегу Акса-Гуам-Итца рассказывает европейским туземцам о канувшем в бездну золотом веке…

Позвольте — какой «золотой век»? Ведь Атлантида — это рабство, социальное неравенство…

Вдова Осипа Мандельштама вспомнила однажды, что в самом начале 1930-х муж сказал ей: «Если когда-нибудь был золотой век, это — девятнадцатый. Только мы не знали»[236].

Но, может быть, Беляев не ограничился иносказательным пересказом всем известных событий и оценкой их с точки зрения проигравших? Может быть, он хотел сказать что-то еще?

Рабы восстали, разгромлены, жрецы торжествуют… И в этот миг Атлантида раскалывается и тонет. И теперь победителей и побежденных ждет единая судьба — захлебнуться на дне.

*236

Мандельштам Н. Я. Воспоминания. М., 1999 [Кн. 1]. С. 303.

https://unotices.com/book.php?id=124821&a...

Звезда КЭЦ — КЭЦ -Константин Эдуардович Циолковский, Е. Палей-Евгеньев — А. Р. Палей.

Прыжок в ничто — Лео Цандер, немецкий инженер, изобретатель — Ф. Цандер; Ганс Фингер — молодой революционер-боевик, помощник Винклера — Вера Фигнер; Винклер — ассистент Цандера, законспирированный агент сил мировой революции, приставленный «присматривать» за Цандером (скорее всего — руководитель высокого уровня) — Иоганн Винклер (нем. Johannes Winkler; 1897—1947) — немецкий инженер, один из пионеров в области ракетостроения.

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A4%D0%B...

Властелин мира — А. Беляев героев своего романа не выдумал, а взял из реальной жизни. Так, например, прототипом главного героя Штирнера был некто Ширер. В 20-х годах мир был несколько раз потрясен сообщениями об открытии так называемых «лучей смерти». В прессе сообщалось об одном из таких «изобретателей» Ширере, который якобы взрывал такими лучами порох и мины, убивал вспышкой крысу, заставил даже остановится мотор. Позднее, правда, выяснилось, что все дело было в… электропроводах, тайком убивающих крысу и взрывающих снаряды. Штирнер несёт в себе и отдельные черты А. Л. Чижевского.

http://archivsf.narod.ru/1884/aleksander_...

Дугов (В.Л. Дуров), Качинский (Б. Кажинский) и отд. черты А. Л. Чижевского.

Бернард Бернардович Кажинский

Властелин мира — начало последнего абзаца в молитве "Акеда" и частое обращение к Господу Богу https://toldot.ru/articles/articles_16075...

Голова профессора Доуэля — композитор Мак-Доуэль

"Специального музыкального образования он не получил, но играл в Смоленском оркестре. И ноты читал с листа. Охотно играл на рояле в четыре руки с моей сестрой Анной Павловной. И самостоятельно мог играть на рояле сложные пьесы таких авторов, как Скрябин, Мак Доуэль и другие. Писал музыкальные очерки и рецензии. Много занимался журналистикой. Это живое дело всегда увлекало его».

https://www.litmir.me/br/?b=165170&p=...

***

"Вечный хлеб" — профессор Бройер — "бройт" (идиш) — хлеб.

Чудесное око :

Мотя Гинзбург — Лагин (наст. фамилия — Гинзбург) (?).В эпилоге старик Хоттабыч обучается радиоделу и мечтает стать радиоконструктором.

Как пишет в своей статье о Лагине Аркадий Стругацкий: «В 1952 году в «Комсомольской правде» была опубликована статья-фельетон, в которой некто Гаврутто обвинил Лагина в том, что его роман «Патент АВ» является плагиатом повести А. Беляева «Человек, нашедший свое лицо». Не застенок, не лесоповал, конечно, но обвинение это стоило Лагину немало нервов и здоровья. (Впрочем, специальная комиссия Союза писателей под руководством Бориса Полевого доказала, что как раз А. Беляев мог заимствовать идею своего произведения из конспекта романа Л. Лагина «Эликсир сатаны», опубликованного еще в тридцать пятом году. Странно, право: случись это сейчас, я бы в два счета показал с книгами в руках, что эти два произведения не им

*

Но я не могу сказать, что с коллегами у него сохранялись только хорошие отношения, — говорит Наталья Лазаревна. — Однажды папу обвинили в плагиате. Написали, что в своем романе “Патент АВ”1947 он переписал повесть Александра Беляева “Человек, нашедший свое лицо”1940. Честное имя папе удалось отстоять, только показав оригинал раннего произведения "Эликсир сатаны" из сборника “153 самоубийцы” 1935, где конспективно излагался тот же “Патент АВ”. Бывает, что одинаковые сюжеты приходят к совершенно разным писателям…еют между собой ничего общего.)». В общем, ложечка нашлась, а осадочек остался.

*

"Вот Мотя Гинзбург — конструктор, изобретатель, руководитель радиокружка и сам радист на траулере «Серго Орджоникидзе». Он изобрел подводный телевизор для поиска косяков промысловой рыбы. Впрочем, замечает Беляев:

«В сущности говоря, Мотя не изобрел ничего или почти ничего. Ему случалось видеть фотографии американских и немецких телевизоров, приспособленных для наблюдений на морской глубине. Правда, это были фотографии. Но принцип работы телевизора известен. Оставалось самостоятельно продумать кое-какие конструктивные особенности…»

Плавал на траулере такой радист или нет — неизвестно. Единственная черта, которой снабдил его Беляев, — безудержный энтузиазм. А это значит, что такой человек действительно существовал. В «Полярной правде» за 1932 год отыскались две статьи: «Ищите каменный уголь»[304] и «Заполярный гигант на базе „белого угля“»[305]. Угля на Кольском полуострове не нашли до сих пор, гигантов на базе гидроэнергии не построили. Но энтузиазма в статьях хоть отбавляй, а подписаны они: М. Гинзбург." (Зеев Бар-Селла. Александр Беляев)

Маковский (капитан траулера) — скорее всего, поэт Маяковский, командор, как его называли в поэтическом кругу.

"Лузитания" — упомин. в начале.

"Так страх

200 схватиться за небо

высил

горящие руки «Лузитании» (Облако в штанах).

«Лузитания» — пассажирский пароход, торпедированный германской подводной лодкой 7 мая 1915 года и сгоревший в открытом море.

Карпиловский — ловит карпов (ихтиолог)

Барковский — барк (учёный)

профессор Багорский — багор (член спецкомиссии)

фамилии, оканчивающиеся на -ский

Соломон Хургес — Звезда Соломона (Куприн)

В "Чудесном оке" фамилия персонажа Азорес происходит от топонима "Азорские острова". Они находятся в Атлантическом океане и согласно одной из гипотез являются осколками Атлантиды http://ukhtoma.ru/atlantida2.htm

Название островов, скорее всего, происходит от устаревшего португальского слова «azures» (созвучно русскому «лазурь»), что буквально означает «голубые».

Как бы то ни было, Атлантиду надо искать под водой. Где же именно? Мнения разделились. Уже само название «Атлантида», — естественно, наводит на мысль об Атлантическом океане. Океан велик. И только исследования рельефа дна Атлантики позволяют говорить более или менее уверенно о возможных местах катастрофы.

Их два — у Азорских и у Канарских островов. Там даже в наши дни не прекращают бушевать грозные вулканы, разрушая и создавая сушу. С точки зрения геолога десять — двенадцать тысяч лет совсем немного. А то, что дно океана в районе Азорского плато и Северо-Атлантического хребта неспокойно, говорит в пользу «азорского» варианта Атлантиды.

Возможно, Атлантида покоится не только в районе Азорских островов, но и восточнее, там, где теперь область больших глубин.

На такую мысль наводит очень большая толщина осадочного слоя в этой части океана. Столько осадков могло накопиться лишь в том случае, если теперешнее дно некогда было сушей. Иначе миллиарды лет понадобились бы, чтобы из воды выпало три с половиной километра отложений — цифра, которая противоречит данным науки.

И, заключая эти свои выводы, доктор химических наук Н. Жиров приводит мнение ряда геологов как советских, так и иностранных, которые высказываются в пользу Атлантиды — Атлантиды в Атлантике.

Борис Ляпунов. Неоткрытая планета. М. Дет.лит. 1968

***

Но вот и море, и небо, и корабли словно взмыли вверх. Телеоко опустилось в воду, экран заполнила зеленоватая мгла. Везде мелькали серебристые мелкие рыбки. Они летали меж водорослей. Настоящий подводный лес! Одни водоросли тянутся вверх, разбросав свои листья, словно струи фонтана, другие, словно длинные ленты, тянутся во все стороны. И все это плавно всплывало кверху. На смену маленьким рыбам появились большие, водоросли становились бурыми, темно-красными, подводный лес густел. И вдруг среди густых водорослей поднялась белая колонна с обломанной капителью. Рядом с ней – вторая, еще и еще – целый лес колонн. Остатки храма или площади, обрамленной колоннадою. Колонны, казалось, летят вверх. Появился пьедестал. Потом колоннада начала уходить в сторону... И зрители – «подводные путешественники» – увидели узкую улицу. На дороге, некогда вымощенной плитами, лежал толстый слой ила. Небольшие здания, сложенные из камня, были без крыш. Возможно, катастрофу опускания в бездну сопровождал взрыв вулкана. Раскаленная лава сожгла стропила крыш, и они обвалились... Телеглаз завернул в небольшой дворик. Портик, колоннады, остатки фонтана, статуи... – Мы снова на улице среди маленьких домиков, – долетел голос «экскурсовода» археолога Чудинова, – улица выводит на площадь перед храмом. Он хорошо сохранился. Лишь глубокая трещина расколола здание наискось от верхнего угла до нижнего. Архитектура немного напоминает египетскую. Эта часть города лежит на срезанной вершине горы. Солнечный свет еще доходит сюда, и вам все видно без прожекторов. Когда мы станем опускаться ниже, придется путешествовать с фонарями... Вы видите один из затонувших городов. Таких немало в морях и океанах. У нас на Черном море возле Херсонеса на дне моря давно найден такой город. С помощью телеглаза мы достаточно хорошо его изучили. В 1933 году доктор Гартман обнаружил телеглазом подводный город между Сицилией и Африкой. Теперь нам удалось найти еще один затонувший город. Вы знаете, что материки поднимались из морских глубин и опускались. Процесс этот не прекратился и в наши дни. В Тихом океане когда-то существовал огромный материк, который назван учеными Пацифидой. Он занимал почти всю впадину между Австралией и Южной Америкой. Африка простиралась далеко на восток и на запад и, возможно, соединялась с восточными берегами Южной Америки. Континент между Африкой и Австралией назывался Гендванной. Азия в незапамятные времена соединялась с Северной Америкой. И все эти материки опускались на дна океана. Но особенно заинтересовала ученых Атлантида... Древний философ Платон, живший за четыреста лет до нашей эры, сберег для нас рассказ об исчезнувшем острове Атлантиде, который размерами был больше «Ливии и Азии, взятых вместе», – иначе говоря, все известные древнему миру части Азии и Африки, – и лежал на запад от Геркулесовых столбов – теперешнего Гибралтара. По свидетельству Платона, Атлантида погибла «в один день и бедственную ночь». Это был великий остров, целый континент. Были здесь гигантские леса, огромные табуны слонов и других животных. Как писал Платон, жители Атлантиды «дважды в год пожинали произведения земли, пользуясь в течение зимы водами небесными, а летом привлекая воду, которую дает земля через каналы». Вся Атлантида была разделена на десять царств, которые находились под властью одного рода. Таким образом, в Атлантиде мы видим древнейшую, существовавшую много тысяч лет назад, доарийскую культуру. Десятки, сотни ученых делали удачные догадки о том, где была полумифическая Атлантида. И геологи, и ботаники, и лингвисты, и зоологи вносили свой вклад в изучение этого чрезвычайно интересного вопроса. Нам удалось открыть еще один затонувший город и таким образом перевернуть очень древнюю страницу человеческой истории. Мы, советские ученые, становимся в строй атлантидологов, и, возможно, нам удастся осветить темные уголки древней истории точно так же, как освещаем мы прожектором телеглаза темные глубины океана... Оратор смолк. В это время телеоко плавно двигалось вниз по горному склону между величественными статуями. Постепенно темнело. Вдруг вспыхнули огни прожекторов. Появились красные водоросли. Длинные широкие полосы их стояли неподвижно. Ветер водной стихии – движение воды – почти не доходил сюда, как и естественный свет. Зрители видели широкую дорогу, которая шла на вершину горы – к крепости или царскому дворцу. По обе стороны дороги стояли громадные статуи, грубо высеченные из камней. Длинноголовые герои или божества сидели на широких постаментах и угрожающе смотрели на восток. Возможно, оттуда затонувшему городу некогда угрожала опасность и статуи-стражи должны были пугать врага. – Мы постараемся расшифровать эти надписи, – сказал Чудинов. Поперек дороги лежал затонувший пароход. Его корпус был облеплен ракушками. Телевизор, перепрыгнув через корабль, продолжал блуждать по улицам и площадям затонувшего города. Дорогу пересекла огромнейшая расщелина, из которой торчали мачты другого затонувшего корабля. По обе стороны расщелины лежали статуи... «РТ-118» – иначе говоря, рыболовный траулер «Серго Орджоникидзе» – плавно подвигался вперед, маневрировал влево, вправо, туда, куда указывал Чудинов, который теперь был «капитаном». Затонувший город раскинулся на огромном пространстве, опускаясь все далее по пологой равнине. И вот, наконец, телевизор достиг границы города – большой гавани с каменной набережной и волнорезом. – Посмотрите, – продолжал голос лектора, – в гавани стоит несколько кораблей! Разве не удивительно? Они затонули одновременно с городом и гаванью. Возможно, они окаменели. Ведь с тех пор, как они под водой, прошли тысячелетия.

(Чудесное око)

***

"Подводные земледельцы" — Борис Григорьевич Масютин. профессор -

ровесник Беляева

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%B...

***

"Человек-амфибия": у Ихтиандра также был прототип – Иктанер, являвшийся персонажем романа «Иктанер и Моизетта» французского писателя Жана де ла Ира.

А. Беляев в авторском послесловии к журнальной публикации писал о том, что в основе романа лежат действительные события: «Профессор Сальватор – не вымышленное лицо, так же как не вымышлен и его процесс. Этот процесс действительно происходил в Буэнос-Айресе в 1926 году и произвел в свое время не меньшую сенсацию в Южной и Северной Америке, чем так называемый «обезьяний процесс» в Дейтоне… В последнем процессе, как известно, обвиняемый – учитель Скопс оказался на скамье подсудимых за преподавание в школе «крамольной» теории Дарвина, Сальватор же был приговорен верховным судом к долгосрочному тюремному заключению за святотатство, так как «не подобает человеку изменять то, что сотворено по образу и подобию божию». Таким образом, в основе обвинения Сальватора лежали те же религиозные мотивы, что и в «обезьяньем процессе». Разница между этими процессорами только в том, что Скопс преподавал теорию эволюции, а Сальватор как бы осуществлял эту теорию на практике, искусственно преобразовывая человеческое тело. Большинство описанных в романе операций действительно были произведены Сальватором…»

http://archivsf.narod.ru/1884/aleksander_...

***

"Голова профессора Доуэля": К моменту написания книги идея, где голова (мозг) живёт без тела, поддерживаемая наукообразным способом, не являлась принципиально новой для литературы — фельетон Эдварда Пейджа Митчелла «Человек без тела» (1877), рассказ Густава Майринка «Экспонат», роман Мориса Ренара «Доктор Лерн» («Новый зверь») (1908), роман Гастона Леру «Кровавая кукла» (1923), новелла немецкого писателя Карла Грунерта «Голова мистера Стейла» (Mr. Vivacius Style) — затрагивали эту проблематику. Сам Беляев назвал вдохновителем своей книги Шарля Броун-Секара.

***

"Человек, потерявший лицо"

В работе над книгой Беляев опирался на реальные работы врачей и физиологов своего времени. Даже фамилия Сорокин дана «чудесному доктору» не случайно: в восприятии современников она ассоциировалась с деятельностью Сергея Александровича Воронова (1866-1951), известного своими опытами по омолаживанию животных и человека.

http://archivsf.narod.ru/1884/aleksander_...

***

"Прыжок в ничто":

Коллинз — коммерческий директор АО «Ноев ковчег». Голубь — начальник орбитальной станции Земли.

Тора.

Глава 6.

9. Вот порожденные Ноахом: Hoax мужем праведным, цельным был в своих поколениях; с Б-гом ходил Hoax. 10. И породил Hoax троих сыновей: Шема, Хама и Йефета. 11. И извратилась земля перед Б-гом, и наполнилась земля кривдой. 12. И видел Б-г землю: и вот извратилась она, ибо извратила всякая плоть свой путь на земле. 13. И сказал Б-г Ноаху: Конец всякой плоти настал предо Мною, ибо наполнилась земля кривдой из-за них, и вот я истребляю их с земли. 14. Сделай себе ковчег из дерева гофер; (с) ячеями сделай ковчег, и осмоли его изнутри и снаружи смолой. 15. И вот каким сделай его: триста локтей — длина ковчега, пятьдесят локтей — его ширина, и тридцать локтей — его высота. 16. Просвет сделай в ковчеге, и в локоть сведи его сверху; и дверной проем ковчега сбоку помести; (с) нижним, вторым и третьим ярусом сделай его. 17. А я, вот я навожу потоп, воды на землю, чтоб погубить всякую плоть, в которой дух жизни, под небесами; все, что на земле, погибнет. 18. И я установлю Мой завет с тобою; и войдешь ты в ковчег, ты и твои сыновья, и твоя жена и жены твоих сыновей с тобою. 19. И от всего живого, от всякой плоти, по два от всякого введи в ковчег, чтобы оставить в живых с тобою; пола мужского и женского будут они. 20. Oт птицы по виду ее, и от скота по виду его, от всего ползучего земного по виду его, (по) два от всякого придут к тебе, чтобы их оставить в живых. 21. Ты же возьми себе от всякой пищи, какую едят, и собери у себя, и будет тебе и им в пищу. 22. И сделал Hoax; по всему, как повелел ему Б-г, так сделал он.

Глава 7

1. И сказал Господь Ноаху: Войди ты и весь твой дом в ковчег; ибо тебя увидел я праведным предо Мною в поколении этом. 2. От всякого скота чистого возьми себе по семи, самца и его самку; а от скота, который не чист, двоих, самца и его самку. 3. Также от птицы небесной по семи, самца и самку; чтобы животворить потомство на поверхности всей земли. 4. Ибо спустя еще семь дней я дождь дам на землю сорок дней и сорок ночей, и сотру я все сущее, Мною созданное, с лица земли. 5. И сделал Hoax, по всему, как повелел ему Господь. 6. А Ноаху шестьсот лет. И потоп был водами на земле. 7. И вошел Hoax и его сыны, и его жена и жены его сынов с ним в ковчег, от вод потопа. 8. От скота чистого и от скота, который не чист, и от птицы и всего, что ползает по земле, 9. По два пришли они к Ноаху в ковчег, мужского и женского пола, как повелел Б-г Ноаху. 10. И было спустя семь дней: воды потопа были на земле. 11. В шестисотом году жизни Ноаха, во втором месяце, в семнадцатый день месяца, в сей день вскрылись все источники бездны великой, и проемы небесные открылись. 12. И был дождь на земле сорок дней и сорок ночей. 13. В этот самый день вошел Hoax, и Шем, и Хам, и Йефет сыны Ноаха, и жена Ноаха, и три жены его сынов сними в ковчег. 14. Они и всякое животное по виду его, и всякий скот по виду его, и все ползучее, что ползает по земле, по виду его, и всякий летун по виду его, всякая птица всякого (вида) крыла. 15. И пришли они к Ноаху в ковчег, по два от всякой плоти, в которой дух жизни. 16. И пришедшие, мужского и женского пола от всякой плоти пришли они, как повелел ему Б-г; и затворил Господь за ним. 17. И был потоп сорок дней на земле; и умножились воды и понесли ковчег, и поднялся он над землей. 18. И крепли воды и умножились очень на земле, и плыл ковчег по поверхности вод. 19. И воды крепли все больше и больше на земле, и были покрыты (ими) все высокие горы, которые под всем небом. 20. На пятнадцать локтей сверху крепли воды; и были покрыты горы. 21. И погибла всякая плоть, что ползает по земле, из летающего, из скота, и из животного, и из всего кишащего, что кишит на земле; и все человеческое. 22. Все, что (имело) дыхание духа жизни в ноздрях своих, из всего, что на суше, вымерло. 23. И стер Он все сущее, что на поверхности земли, от человека до скота, до ползучего и до птицы небесной: и были стерты они с земли. И остался лишь Hoax и то, что с ним в ковчеге. 24. И крепли воды на земле сто пятьдесят дней.

Глава 8

1. И вспомнил Б-г Ноаха, и всякое животное и всякий скот, который с ним в ковчеге, и провел Б-г дух (утешения) по земле, и утишились воды. 2. И затворились источники бездны и проемы небесные, и прекратился дождь с небес. 3. И отступали воды с земли все дальше и дальше; и убывать стали воды по прошествии ста пятидесяти дней. 4. И стал ковчег в седьмом месяце, в семнадцатый день месяца, на горах Арарата. 5. И воды все убывали до десятого месяца. В десятом (месяце), в первый (день) месяца показались вершины гор. 6. И было по прошествии сорока дней, и открыл Hoax окно ковчега, которое сделал, 7. И выпустил он ворона, и вылетел тот, отлетая и возвращаясь, пока не высохли воды на земле. 8. И выпустил он голубя от себя, посмотреть, убыла ли вода с поверхности земли. 9. Но не нашел голубь покоя для ноги своей и возвратился к нему в ковчег, ибо вода на поверхности всей земли. И протянул он руку свою и взял его, и внес к себе в ковчег. 10. И ждал он еще семь других дней; и вновь он выпустил голубя из ковчега. 11. И прилетел к нему голубь под вечер, и вот оливковый лист сорвал он клювом своим. И узнал Hoax, что убыли воды с земли. 12. И ждал он еще семь других дней, и выпустил он голубя, и тот больше не возвратился к нему. 13. И было в шестьсот первом году, в первом (месяце), в первый (день) месяца, сошли воды с земли.

https://toldot.ru/limud/library/humash/be...

***

в цикле «Изобретения профессора Вагнера» = Вагнер, Фауст...

"Дьяволиада Александра Беляева"

В стиле http://fantlab.ru/edition102854

В имени беляевского персонажа Ивана Степановича Вагнера проглядывает отсылка к купринскому рассказу «Каждое желание» (1917) http://fantlab.ru/work103946, в этом издании (1920) — рассказ переработан в повесть «Звезда Соломона» http://fantlab.ru/edition31918

К племяннику алхимика-масона ( Беляев написал не разысканную пока ещё пьесу «Алхимики» (1933)) Ивану Степановичу Цвету приходит таинственный человек, принесший весть о наследстве и билеты на поезд в дядино именье. И просил этот М.И. Тоффель только об одной ответной услуге — сжечь, не читая, оккультные рукописи почившего дядюшки-масона...

В сокращении полного имени «Мефодий Исаевич Тоффель» виден Мефистофель. Т.е., Иван Степанович Вагнер ( сын Фауста ) и Мефистофель. Кроме того, «тойфель» на немецком — «чёрт».

Само собой, А. Беляев и тут не прошёл мимо — академик Тоффель в «Чудесном оке»:

http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A7%D1%83......

Там же: пассажирский лайнер «Левиафан»: http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9B%D0%B5......

А сам Беляев в рассказе «Хойти-Тойти» (1930 ) из цикла «Изобретения профессора Вагнера», в 5м отрывке с подзаголовком «Человеком Рингу не быть...» пишет:

«27 марта. Мне кажется, что я попал в кабинет Фауста. Лаборатория

профессора Вагнера удивительна. Чего только здесь нет ! Физика, химия,

биология, электротехника, микробиология, анатомия, физиология... Кажется,

нет области знания, которой не интересовался бы Вагнер, или Ваг, как он

просит себя называть. Микроскопы, спектроскопы, электроскопы... всяческие

«скопы», которые позволяют видеть то, что недоступно невооруженному глазу.

Потом идут такие же «вооружения» для уха: ушные «микроскопы», при по мощи

которых Вагнер слышит тысячи новых звуков: «и гад морских подводный ход и

дольней лозы прозябанье». Стекло, медь, алюминий, каучук, фарфор, эбонит,

платина, золото, сталь — в самых различных формах и сочетаниях. Реторты,

колбы, змеевики, пробирки, лампы, катушки, спирали, шнуры, выключатели,

рубильники, кнопки... Не отражает ли все это сложность мозга самого

Вагнера? «

А третья жена писателя — Маргарита ( Маргарита Константиновна Магнушевская (Беляева, 06.09.1895 – 24.09.1982)

«И только в 1921 году он смог сделать свои первые шаги благодаря не только своей силе воли, но и в результате любви к Маргарите Константиновне Магнушевской, работавшей в городской библиотеке. Чуть позже он, подобно Артуру Доуэлю, предложит ей в зеркале увидеть его невесту, на которой он женится, если получит согласие. А летом 1922 года Беляеву удается попасть в Гаспру в дом отдыха для ученых и писателей. Там ему сделали целлулоидный корсет и он смог наконец-то встать с постели. Этот ортопедический корсет стал его постоянным спутником до конца его жизни, т.к. болезнь до самой его кончины то отступала, то опять приковывала его на несколько месяцев к постели."

http://archivsf.narod.ru/1884/aleksander_...

В романе «Властелин мира» (1929) http://fantlab.ru/work3062 «по наведенным нами справкам, та же навязчивая мелодия охватила почти всех живущих вокруг Биржевой площади и Банковской улицы. Многие напевали мелодию вслух, в ужасе глядя друг на друга. Бывшие в опере рассказывают, что Фауст и Маргарита вместо дуэта «О, ночь любви» запели вдруг под аккомпанемент оркестра «Мой милый Августин». Несколько человек на этой почве сошли с ума и отвезены в психиатрическую лечебницу» http://www.kredo-library.com/021/00185/re......

Кроме того, композитор Рихард Вагнер написал увертюру «Фауст» http://www.wagner.su/node/833 ( 1839-1840 )

Просуммировав всех персонажей ( Вагнер, Фауст, Маргарита ), выходим на прототип главного героя цикла «Изобретения профессора Вагнера»

http://fantlab.ru/edition86018 ( 1931 )

http://www.fandom.ru/about_fan/kuzyakina_...

https://fantlab.ru/blogarticle31367

***

Буся и Ханмурадов, в теплых меховых костюмах и кислородных масках, с нетерпением ожидали крылатого гостя.

Солнце ярко светило на темно-синем небе. Внизу клубились сизо-серые волны облаков. Шкляр и Буся напряженно вглядывались в облака. Но аэроплан не показывался.

http://ruslit.traumlibrary.net/book/belia...

Шкляр, судя по остальному тексту, и есть фамилия Буси.

Интересно, а как в журнале «Вокруг света» (1934, № 10—12, 1935, № 1—6) ?

__

Дело в том, что Шкляр сейчас руководит постройкой большого цельнометаллического дирижабля «Циолковский».

Борис Михайлович Шкляр – Буся, как его зовут, – самый малорослый и легковесный из всего экипажа: вес – 45 килограммов, рост – 145 сантиметров – разогревает газ, поворачивает рычаг. Электролебедка поднимает якоря.

«Альфа» плавно взлетает вверх почти по отвесу.

*Борис — монгольское происхождение (от «bogori» — «маленький»), Шкляр — "стекольщик" (с белорусского)

____

Беляев А. Изобретатели // Приазовский край. 1916. № 22. 24. января. С. 2:

Недавно газеты сообщили о том, что наши союзники на западном фронте применяют аппарат, который обнаруживает приближение на расстоянии нескольких верст врага на суше или море.

Получив известие об этом изобретении, мы, как всегда, задали вопрос: не было ли уже у нас подобного изобретения, — и не ошиблись.

Этот аппарат, „тономикрофон“, был изобретен еще в 1887 году Львом Шкляром и представлен в одно из министерств, которое так и не удосужилось рассмотреть и использовать изобретение Шкляра.

Лев Шкляр, — сын бедного ремесленника, личность незаурядная.

За свою тридцатилетнюю жизнь, — умер в 1896 году, — он изобрел много самых разнообразных вешей: аудиофон (аппарат для глухонемых), выпуклые чернила для слепых, пылевоздухоочистители для шахт, контрольный аппарат, предупреждающий взрывы котлов, термостат, тономикрофон, безопасные лампы и др.

Кто знает, сколько полезных и даже, быть может, гениальных изобретений подарил бы еще он родине, если бы не его преждевременная смерть от чахотки.

И, — кто знает, — если бы мы обладали его „тономикрофоном“, за 20 верст предупреждающим о приближении неприятельских сил, может быть, не имел бы места сольдауский разгром [320], удавшийся врагу благодаря неожиданности его появления.

В настоящем году исполняется двадцать лет со дня смерти Л. Шкляра. К сожалению, эта юбилейная дата будет почтена только его близкими. Мы, — общество, — не знаем своих выдающихся людей.

* Лев (иврит) — (לב) — "сердце".

впоследствии — Шкляр, правда, Борис — руководитель изготовления цельнометаллического дирижабля в "Воздушном корабле". Пусть и не изобретатель, но хотя бы научно-технический руководитель.

---

созвучно с "Борис Шварц" — иллюстратор обложки книги А. Беляева https://fantlab.ru/edition273376

Изобретения профессора Вагнера: Материалы к его биографии, собранные А. Беляевым: [Рассказы] / Рис. Б. Шварца *// Всемирный следопыт (Москва), 1929, №4 – с.273-288

Творимые легенды и апокрифы:

I. Человек, который не спит – с.273-274

II. Случай с лошадью – с.274-277

III. О блохах – с.277-280

Человек-термо – с.280-288

* Шварц (идиш) — чёрный. Беляев — белый.

::::

В рассказе "Голова профессора Доуэля" прослеживаются отсылки к Артуру Конан-Дойлу (Arthur Conan Doyle)

Сын профессора Артур Доуэль (Артур Конан-Дойл, в старом правописании Дойль).

В рассказе вынужденно стал частным детективом (отсылка к Шерлоку Холмсу того же Конан-Дойла) — искал пропавшего отца.

Убитая певица из бара, подлежащая оживлению — мисс Уотсон (в старом правописании помощник Шерлока Холмса доктор Уотсон (Ватсон)

:::

Ариэль — переводится как «божий лев» и имеется в виду Лев Иегуды:

Ариэль (ангел)[en] — имя ангела в иудаизме.

Ариэль (спутник) — спутник планеты Урана.

Ариэль (роман) — фантастический роман А. Р. Беляева.

Ариэль (город) — израильский город, расположенный на Западном берегу реки Иордан.

Фамилии

Ариэль, Борис Михайлович (род. 1937) — российский патоморфолог и педагог.

Ариэль, Меир (1942—1999) — израильский поэт, певец и композитор.

Ариэль, Ури (род. 1952) — израильский политик.

Имя

Шарон, Ариэль (1928—2014) — израильский военный, политический и государственный деятель, премьер-министр Израиля в 2001—2006 гг.

Ариэль — дух воздуха в пьесе Шекспира «Буря».

Ариэль — персонаж (дух) в трагедии Гёте «Фауст».

Ариэль — персонаж поэмы Александра Поупа «Похищение Локона».

Ариэль — главный персонаж одноимённого романа А. Р. Беляева.

Ариэль — главная героиня мультфильма «Русалочка» студии Уолта Диснея.

::::

Ари+Эль

Доу+Эль

Эль (Бог) — Борьба в эфире

*

6 НИСАНА: ПРИНОШЕНИЯ ГЛАВЫ КОЛЕНА ГАДА

В шестой день — предводитель сынов Гада Эльясаф, сын Деуэля. Его пожертвование: одно блюдо серебряное в сто тридцать (шекелей) весом, одна кропильница серебряная в семьдесят шекелей (весом) по шекелю Святилища; оба (сосуда) наполнены тонкой мукой, смешанной с елеем, для хлебного приношения. Одна ложка из десяти (шекелей) золота, наполненная курением. Один молодой бык, один овен, один агнец по первому году во всесожжение. Один козел в очистительную жертву. А в жертву мирную два быка, пять овнов, пять козлов, пять агнцев по первому году. Это жертва Эльясафа, сына Деуэля.

Да будет угодно Тебе, Г-сподь, Б-г мой и Б-г отцов моих, чтобы осветить сегодня, по милости Твоей великой, святые души, обновляющиеся как птицы, и воркующие, восхваляющие и молящие о святом народе Израиля. Владыка мира, введи и вознеси этих святых птиц в святое место, как сказано, «глаз не видел Б-га кроме Тебя»... Да будет угодно Тебе, Г-сподь, Б-г мой и Б-г отцов моих, что если я, раб Твой, из колена Гада прочитавший в Торе Твоей, главу сегодняшнего предводителя (колена) тогда пусть осветят меня все святые искры, и весь святой свет, заключенный в этом колене, понимать и постигать Тору Твою, и в страхе пред Тобой выполнять волю Твою, все дни жизни моей, я, и потомки мои, и потомки потомков моих во веки веков, Омейн.

© Источник: https://moshiach.ru/calendar/1/2537_39_7....

::::

Арбель — псевдоним Беляева (А. Р. Бел (яев)

Арбель — гора и национальный парк в Нижней Галилее, в Израиле.

Арбель — река в Нижней Галилее, в Израиле.

Арбель — мошав в Нижней Галилее, недалеко от Галилейского моря и города Тверия в долине Арбель .

Арбель — еврейское поселение, существовавшее с конца эллинистического периода на Земле Израиля.

Арбель — долиной в восточной Галилее, которая находится к западу от города Тверия.

«Арбель» — псевдоним писателя Александра Романовича Беляева.

Фамилия

Эдна Арбель — израильский юрист, государственный прокурор Израиля (1996—2004), судья Верховного суда Израиля (с 2004 года).

;;;;

Беляев был осведомлён в истории религии.

"Так вот, -- продолжал Зайцев, -- Никитина не может решить вопроса, с кем ей работать: с профессором Лавровым или с профессором...

-- Но мы же за нее решать не можем, -- снова перебил Сугубов. -- И соперничать нам не пристало. Кто ей кажется краше, пусть того и выбирает.

Лицо Лаврова, как всегда, излучало улыбку. Он по очереди переводил взгляд с одного собеседника на другого и, наконец, заговорил:

-- Леонтий Самойлович! Мне кажется, что здесь самым правильным будет именно соломоново решение...

-- Разрубить этого младенца пополам? -- Сугубов насмешливо кивнул головой в сторону Никитиной.

-- Зачем же рубить? Пусть поработает и у вас и у меня. Ну, скажем, по четным дням у вас, по нечетным у меня... или по пятидневкам. Когда она ближе познакомится с работой каждого из нас, ей легче будет сделать окончательный выбор. Правильно я говорю, товарищ Никитина?

Нина утвердительно кивнула головой.

-- Как же это так, работать и у вас и у меня? -- возразил Сугубов. -- Вы что-то совсем странное предлагаете, Иван Александрович.

-- Соглашайтесь, Леонтий Самойлович, -- сказал Зайцев. -- В самом деле, это лучший выход: Никитина только выиграет, ознакомившись с методами двух школ.

Сугубов широко развел руками.

-- Ну ладно, пусть будет так. Соломоново решение принимаю, но за благие результаты не ручаюсь.

Так, неожиданно и вопреки обычаю, Никитина стала помощницей двух ученых, двух "друзей-соперников"."

Лаборатория Дубль Вэ"

https://toldot.ru/tsarSolomon.html