Иван Ефремов «Великое Кольцо»

Цикл – Великое кольцо.

«Туманность Андромеды» открывает данный цикл и рассказывает о звездной экспедиции звездолета, которая возвращается на Землю. Приземляясь на планету в системе «Темной звезды», экипаж сталкивается с различными проблемами и исследованиями. Параллельно этим, часть событий происходит и на самой Земле – на одной из научной станций. Понравились описания эр, научных объяснений и смысловых тем, устройства общества и жизни в нем, природы, коммуникаций и других тем, которые затрагивает автор. Минусы тоже есть, в виде неспешного повествования и не сильного эмоциональной стороны.

«Сердце Змеи» небольшая повесть, рассказывающая о исследовательском полете звездолета нового поколения, который на своем пути встречает представителей иной космической цивилизации. Спокойно, мило, немного наивно и вполне интересно. Читаемо, как связующие звено между романами.

«Час Быка» объемный, многосторонний и антиутопический роман, когда люди с коммунистической Земли прилетают с гуманитарной миссией на планету, где правит закрытое тоталитарное общество. Хочется отметить уникальный образ людей обоих фракций; смысловую, философскую и индивидуальную душевную глубину; ответственность, грустные нотки и итоговый посыл. Из минусов отмечу сложность восприятия, периодическая скучность и тяжесть чтения. С одной стороны, книга отображает нашу действительность и стремление к будущему, в первую очередь в социально-нравственном и личностном аспектах, а также в государственной структуре. С другой стороны, практическую невозможность достижения поставленных целей, так как на это ушла не одно сотня лет, а главное, нет того зерна, которое стало бы прорастать.

«Пять картин» в виде рассказа закрывает цикл с основной мыслью, что искусство и потенциал, накопленный человечеством тысячелетиями, никогда не пропадет даром и не будет забыт.

Подводя итог скажу, что «Туманность Андромеды» оставила приятный осадок. Коммунистического навязывания или агитации сильного не заметил во всех произведениях И. Ефремова, если только в «Часе Быка», но почему-то уверен, что если вместо коммунистического строя описывался демократический, то негатива было бы возможно меньше, так как считаю, что время с 85-ого года не прошло мимо всех нас. Но, вернусь к общему, кроме вышесказанного, считаю, что космического духа и атмосферы в произведения автора порой не хватало. Да, многие вещи строго поделены на «черное» и «белое», ну так это далеко будущее и не известно, как оно будет там, а исходя из не очень приятного настоящего, читать о хорошем и светлом, лично мне было приятно и ничего плохого в этом не вижу. И при все этом не стоит забывать, в какое время писались произведения, но слог и сказ во всех – прекрасен. Считаю цикл для более смыслового и неспешного чтения, хотя полностью абстрагироваться от окружающего мира и мыслей невозможно.

Рекомендую.

С использованием заметки для Medium (https://bit.ly/3VdXxCH).

Тем, кто сетует на недостаточную проработку характеров в современных голливудских блокбастерах, например, свежих итерациях «Звездного пути» и «Бегущего по лезвию бритвы», следует, вероятно, чаще освежать в памяти “митохондриальную Еву” всех русскоязычных космоопер последнего полувека — «Туманность Андромеды» (но не «Час Быка», обслуживаемый довольно бодрыми антагонистами и неприятно актуальный в пору прокси-WWIII США, России и Китая).

Влияние ефремовского цикла на русскую фантастику ощущается даже сейчас, в другом социуме и тысячелетии. На ефремовский цикл, впрочем, сочинено не так много фанфиков, как на миры Стругацких (безусловные рекордсмены русской фантастики по этому показателю). Это и понятно: коммунистические утопии слишком зыбки и, перемещаясь из мира идей в мир вещный, то и дело оборачиваются антиутопиями, причем помимо авторской воли, и хорошо еще, если впоследствии это понимает сам автор, как случилось с Лемом и «Магеллановым облаком». (Однако уж в чем-в чем, а в отсутствии авторского самоконтроля не упрекнешь Баррингтона Бэйли, которому принадлежит лучшая из пока встретившихся мне пародий на ефремовский сеттинг «Идеальная любовь»).

Ефремовская вселенная была бы, подобно Галактической Империи Айзека Азимова, отчасти мила и привлекательна под вуалью ретрофутуризма, иллюстрируя, словно капсула времени, потрясающий прогресс астрофизики: нет нужды путешествовать за пределы системы, чтобы исключить существование ультракомпактных звезд и черных дыр в ближайших окрестностях Солнца; железные звезды вроде тех, у какой попадает в ловушку «Тантра», существовать в современном космосе просто не могут (и еще многие триллионы лет не смогут) — предел Оппенгеймера-Волкова не позволит, а условий для холодного нуклеосинтеза путем квантового туннелирования не имеется... и так далее.

Но у этого сеттинга хватает опасных черт, перешедших по наследству не только в фанфики вроде «Темного пламени», но и в мир Полудня Стругацких или менее известные сеттинги Арсеньева («Студентка, комсомолка, спортсменка», кстати, возглавляет топ рекомендаций Флибусты) и Кузнецова («Живые и взрослые»).

Характерными особенностями ефремовского мироздания, отраженными и в работах авторов, которым довелось донашивать за Ефремовым его шинель, выступают:

безальтернативный, жесткий, практически картезианский детерминизм (Шрёдингера, Гейзенберга, Пенроуза, Белла, Реннера и Фраухигер в мире Кольца, видимо, задушили в колыбелях и бросили в ту же братскую могилу, куда впоследствии отправились Бодрийяр, Маклюэн, Нассим Талеб, Лоренц и Мандельброт);

брезгливо-пуританский подход к проблемам искусственного интеллекта;

стремление свести задачи космической экспансии к паттернам земного общества и натянуть целый выводок стратегически мыслящих сов на глобус Хаббла (“главное остается на Земле”, эхом вторят ему АБС, “я не хочу быть функционалом, идите вы все в пень”, отвлекается от карпаччо с пармезаном певец путинского консенсуса Сергей Лукьяненко);

глубокая, сродни религиозной, вера в то, что из человеческого материала, отлитого по матрице европейских античных (и только античных) утопий, можно изготовить сколько угодно гвоздей и микроскопов к ним, причем производство первых никак не мешает выпуску вторых.

Эту веру не стоит путать с оптимистическим убеждением в силе человеческого разума; разница лучше всего видна, пожалуй, по циклам Джона В. Кэмпбелла об Аарне Мунро или Нивена и Бенфорда о Чаше небес.

«Туманность Андромеды» стала, вероятно, первым русскоязычным произведением послесталинской эры, обретшим широкую известность в переводах на западные языки, и с цикла о Великом Кольце до сих пор иногда начинают знакомство с русской фантастикой.

Хотя для этого и есть причины, очерченные выше, а современная русская фантастика (особенно космоопера) пребывает в удручающем состоянии, я все равно не завидую тем, кто так поступает при наличии «Дома скитальцев» Мирера, «Я, Хобо» Жарковского или «2017» Славниковой. Настолько статичны и лишены индивидуальности ефремовские герои, норовящие вдобавок при каждом удобном случае, как Миико Эйгоро, пнуть недостойных предшественников или, как Фай Родис, пожонглировать охапкой идиотских мячей.

Хочется верить, именно ефремовский пример, наряду с плачевным финалом советского и китайского социальных экспериментов (их римейки явно ждет та же участь), отучил современных фантастов именовать постдефицитные общества коммунистическими, ведь соответствие “высокой теории воспитания” с запретами на ЛГБТ-пропаганду или внебрачный секс для них совершенно не обязательно.

Да и показывать их стараются если не в состоянии трансгуманизма, то, как Бэнкс или вышеупомянутые Нивен с Бенфордом, “глазами смертных” — через контакты с другими цивилизациями и фракциями.

По «Часу Быка», между прочим, очень хорошо заметно, что именно такой подход вынужденно использовал и сам Ефремов в тех эпизодах цикла, какие лучше всего выдержали проверку временем.

Для меня Великое Кольцо Ефремова, один из тех немногих вариантов будущего, в которых хотелось бы пожить самому. Это не просто «цикл», это концентрированный «дух эпохи» тех лет, связанных с первыми успехами Человечества в космосе. И когда еще были надежды на будущее, связанное с космосом. Будущим, не променянным на айфоны.

Одна из книг, которую я рекомендую прочитать всем своим друзьям.

Уже очень много высказано самых разных мыслей и мнений по поводу книг И.А. Ефремова. И сам я написал отзывы на его произведения, и всё же хочется сказать что-то еще. Прежде всего, я уверен, что буду вновь и вновь перечитывать книги Ефремова.

Так почему же всё-таки люди читали, читают, и, я уверен, долго еще с интересом будут читать книги Ефремова о далеком будущем? Причин тому много, и мне бы хотелось выделить, на мой взгляд, главные из них.

1. Утопий было написано немало, но в своем цикле «Великое Кольцо» Ефремов дал развернутое, философски и социологически СОСТОЯТЕЛЬНОЕ художественное изображение будущего. Хотим мы того или нет, но цивилизация имеет свой вектор развития во времени (На эту тему, кстати говоря, много писал С. Лем). От направления этого вектора во многом зависят судьбы отдельных людей. «Мы стоим на том, что обязаны усовершенствовать этот мир для человека». «Оптимизм коммунистического будущего у Ефремова убедительно обоснован историческими аналогиями» (А.Ф. Бритиков). Привлекательна ли социологическая модель Ефремова? На этот вопрос каждый отвечает самостоятельно. На мой взгляд, в достаточно далекой исторической перспективе (речь идет о тысячах лет, а не о миллионах) человечество должно придти к устройству мира, аналогичному (не идентичному) ефремовской модели, либо его ждет инволюция. Ефремов не только в своих произведениях о будущем, но и всем своим творчеством как бы внушает основную мысль. Цивилизация Земли в развитии своем не может застыть, подобно какому-нибудь сказочному королевству, утопии. Это общее онтологическое свойство всех процессов – они должны иметь исход. А потому, её ожидает либо «коммунистическое» будущее, либо распад всей земной культуры и даже, возможно, самого понятия «человек», как мы его сейчас понимаем.

2. Ефремов показал научно обоснованный идеал человека будущего. Человек, по сути, сознательно эволюционировал в качественно иное существо, близкое нам, но уже не до конца, «до прозрачности», понятное. Не столь важна степень отличия, сколько НАПРАВЛЕНИЕ развития. Незабываемы образы главных героев — Дар Ветра, Эрга Нора и Веды Конг, Фай Родис (её некоторые читатели называют «богоравной»). Действительно, ЛЮДИ как боги. Эта «божественность» привлекательна, так как кажется достижимой, а не мифической. Она есть результат долгого исторически (миллионы лет) развития человека. В доказательство лучше всего привести слова самого Ефремова: «Сын Земли, полностью погруженный в ее природу, — таков человек, и в этом он диалектически велик и ничтожен. Велик по возможностям и бесконечности своего познания этого, не чужого для него мира, в котором он по существу — микрокосм. Ничтожен по тугим цепям инстинктов и рефлексов, опутывающих его рвущееся к звездам, красоте и радости сознание. Я говорю об инстинктах самосохранения, продолжения рода, охраны потомства, полового отбора и соперничества, голода и эгоизма.

И все же на скелете этих простых инстинктов выросло чудесное здание психики человека-мыслителя, создателя, гуманиста и врача, несмотря па все извилины и трудности жестокого пути.

Итак, вооруженный научным предвидением, социальным опытом и знаниями, человек должен строить и новую психику, идти к новому мироощущению, к жизни сложной, напряженной и, конечно, тоже нелегкой. Однако если нервная организация будет крепкой, тренированной, психика — развитой и закаленной, тогда будет гармония с новыми требованиями, с новым, изменяющимся вокруг нас миром. Человек будет здоров и счастлив, а это уже само по себе — твердый фундамент всех будущих успехов».

Мало кто из писателей говорил о человеке под таким «углом зрения».

3. Ефремов, на мой взгляд, берет на себя смелость ответить на вопрос о наиболее общем смысле жизни человека как личности и как части социума. Он (смысл) заключается в бесконечном познании безграничной сложности бытия и человека в нем как микрокосма. Цель этого познания — развитие и победа живой, мыслящей материи над неживой, как говорит Ефремов, — косной, неограниченное (в перспективе) преобразование её по собственному замыслу. (Здесь идеи Ефремова смыкаются с идеями представителей философского течения «Русский Космизм».)

4. Стиль повествования. Передать его словами очень сложно. Уже начальные рассказы, как известно, заметил находящийся, фактически, при смерти, А. Толстой. С точки зрения чисто литературного мастерства вымышленные миры описаны так, что в них трудно не поверить, а, скорее, хочется поверить. Но этого достигали многие. У Ефремова же нужно отметить переданный с особой силой сплав научно-философского стиля мышления и художественной выразительности. Поражает его умение соотносить отдельные явления и мир в целом, выявлять их взаимосвязь. Читателю передается совершенно особая радость познания, радость новизны и открытия новых граней мира, свойственная, вероятно, нашим далеким предкам и придающая жизни полноту. Может быть, дело и в том, что Ефремов умел говорить о высоких идеях и чувствах убедительно и проникновенно, в сочетании с точностью мыслей, формулировок. Как никто другой он говорил об идеале без пафоса, без «громких слов», не кривя душой. Если есть в мире литература, которую можно назвать воодушевляющей в смысле обращения к высшим человеческим качествам и, одновременно, далеко не сентиментальной, лишенной, по выражению А.Ф. Бритикова, идиллического прекраснодушия, то это, в первую очередь, — произведения Ефремова о далеком будущем.

5. Творчество Ефремова представляется мне человеко-ориентированным, человеколюбивым. Ведь, в конечно счете, не столько даже важно то, достигнет ли человечество звезд (я на это надеюсь) и когда, встретит ли собратьев по разуму, сколько то, какой в принципе будет жизнь людей на Земле. Собственно говоря, нет более важной темы в искусстве. Потому, видимо, Ефремов и придумал свою Академию Горя и Радости.

Этим, конечно, не исчерпывается всё богатство мыслей, поведанных Ефремовым в цикле «Великое Кольцо». В нем рассмотрено много самых разных «частных» вопросов, как, например, первая встреча двух космических рас («Сердце Змеи»). Психология, медицина, педагогика, физика и космология, соотношение науки и искусства в жизни человека — всё это темы ефремовских текстов. Да и вообще, «Великое Кольцо» — повод задуматься о том кто мы, откуда пришли и куда идем.

Показал Ефремов и своё видение взаимоотношений полов. Критики часто отмечали феминизм его произведений. Этот «феминизм», на мой взгляд, гораздо привлекательней той его разновидности, что существует в мире сегодня.

Еще одна цитата: Москва, 14 окт. 1963. Дмитревскому.

«…трудами и душой налаженное Вами, интересное и полезное для других оказывается выброшенным за борт как пустая бумажка, и нет никакой возможности отстоять его, потому что сражаться с паровым катком или бревном без противотанковой пушки нельзя. Вот тогда получается на душе тоскливо от внезапного понимания, что мир вовсе не так уж хорош, как кажется и как хочется, и главное, будущее не обещает чудесных превращений…

Все это я переживал не раз за свою длинную научную жизнь и так и не научился не огорчаться и не надеяться на лучшее…»

И всё же знаменательными кажутся мне слова С. Лема из его послесловия к «Войне миров» Г. Уэллса: «Течение исторического времени воздействует на литературу, словно ветер на огонь: маленькие огоньки гасит, а большие разжигает». Прошли десятилетия, но притягательная сила «Туманности Андромеды», «Сердца Змеи», «Часа Быка» неумолима. Источник этой притягательности — непоколебимая вера в гуманистический идеал человека, в могучую созидательную силу непреходящих ценностей разума, добра и красоты.

Некая «зацикленность» :) на том, что произведения о Великом Кольце сплошь про-коммунистические, пафосные и профанатические… порой мешает разглядеть, за затуманенной туманностью , в отчаянно страшный час ночи, в самом сердце хладнокровного чудища, ту... невыразимо-светлую, хрустально-зыбкую, изящно-тонкую фантазию о лучшем будущем человечества. Где каждый «весел, счастлив, талантлив», где каждый индивидуален, могущественен, прекрасен и непременно со «звездчатым» взглядом лучистых и ярких очей :). Заглянуть в царство эры самоуверенных мужчин и загадочных женщин, эры абсолютной гармонии с мирозданием, превратившей человека в мифически-сказочное Существо... Существо наконец объединившее искусство науки и науку искусства в неразделимое и совершенное целое.

У Ефремова одушевлён не только человек, но и космос, и одушевлён очень специфическим образом – Великим Кольцом. Много сейчас говорят о диалоге культур. Ефремов пишет о диалоге ноосфер. Ноосфера Земли, единой, цельной, объединённой Земли вдруг начинает рефлексировать самоё себя! Необходимость этого постулируется имплицитно. Другой как зеркало. Раз мы говорим о бессознательном отдельного человека, которое влито в океан коллективного бессознательного, то можем говорить и о коллективном сознании человечества – это и будет важнейший аспект ноосферы. Тут и уровни зеркал: человек напротив – иная культура – инопланетная цивилизация.

Ефремов много пишет о подлинном взаимодействии между мужчиной и женщиной. Ефремовский космос также биполярен, по сути дела – гендерно ориентирован. Это очень сложная перепластованная спиральная структура; Вселенная – Антивселенная. Светлый мир Шакти, в котором мы живём все; Тамас – мир энтропии, остановки всяческого движения. Но что-то происходит и там. Эти миры связаны, они не существуют в отрыве один от другого. Есть связь, сложная, нелинейная, через квазары, коллапс звёзд, через чёрные дыры. Энергия взаимопроникает. Что лежит между Шакти и Тамасом? – Возможность мгновенного перемещения, нуль-пространство.

В «Часе Быка» говорится о методике косых (геликоидальных) врезов в равновесные системы противоположных сил. Речь не только об исследовании, но и о воздействии. Можно понять это как обязательное исследование всякого факта в контексте системы (аксиома космизма и диалектики). Косой врез означает учитывание живой иерархической связи, преодоление идеи равенства как математического тождества, но также и асимметрию, придаваемую временем. Ответ не должен быть абсолютно симметричен вопросу, потому что тогда диалог окажется формально исчерпан, едва начавшись, и схлопнется, а содержательно – и не начнётся вовсе, так как сложная нелинейная система не замирает, она ежемгновенно меняет конфигурации элементов и сущностно верный ответ во времени будет меняться, а формально верный – приведёт к ошибке. До определённого момента можно редуцировать, создавая модели с простыми обратными связями (например, действие равно противодействию), но подлинное решение проблемы – это всегда выход за пределы качающегося маятника, бинарности. Превышение полномочий вмешательства как утеря меры при действии, основанном на формальном моделировании – суть Стрелы Аримана. Время меняет параметры, всякая проблема должна решаться не абстрактно, будучи изолирована от реальности в сознании субъекта действия, но в самой жизни. И это будет отражением высшей структуры макрокосма – системы Шакти\Тамас, которая также нелинейна.

Инверсия ефремовских образов, возможность философски плодотворно понимать литературные метафоры раскрывает огромный исследовательский и читательский потенциал. Получается, глядя на череду испытаний, которые проходят герои во внешнем мире, во многом мы можем переложить эти закономерности на свой внутренний мир. Фактически это те испытания, которые все мы должны проходить и проходим с той или иной степенью успешности во внутренних ландшафтах своей души.

Говоря, может быть, не вполне корректно, просто заостряя на этом внимание — для ясности точек и траекторий притяжения (аттракторов) — романы Ефремова являются своего рода трансперсональными путеводителями по нашим собственным судьбам. Проводниками, аналогичными тибетской или египетской Книге Мёртвых. Только в данном случае это Книга Живых.

Нетривиальный взгляд на проблему зачастую таит в себе значительный потенциал. Читая Ефремова, нам стоит держать в уме взаимоувязанность совершенно разных компонентов его творчества. Разных настолько, что, казалось бы, и не соединимых. Тем не менее, силой своего слова, силой самой своей личности он их сплавлял, синтезировал.

Сейчас нам с детства навязывают мысль, рождённую в недрах западной цивилизации и концептуально выраженную в романтизме: любовь, во-первых, слепа, во-вторых, отчуждена от человека – в том смысле, что она человеку не помогает, а мешает, приводит его к жизненным катастрофам, поэтому зачастую её необходимо преодолевать. Она эгоистична. В школьной литературе самыми гениальными произведениями о любви назван цикл рассказов Бунина «Тёмные аллеи» и купринский «Гранатовый браслет», где описано торжество тёмных страстей, перверсий, страшных слепых и катастрофических привязанностей, ведущих к смерти.

Вечно так продолжаться не может, должен быть перейдён рубеж, когда произойдёт интеграция современного рассыпанного человека в целостное Я, и оно будет связано со всеми слоями своей психики, открыто миру. Ефремовское понимание любви концептуально противостоит инерции инфернальной культуры. Любовь – высшее знание и высшая радость. Любовь – свидетель беспредельности.

Как и всё в нашей вселенной, любовь вырастает вместе с душой человека. Первоначально это тёмная страсть, которая осветляется длительным эволюционным путём, начинает изливать свет, но отражённый, подобно Луне. Тёмная сторона её (выражаемая через ревность) ставится под контроль, после – изживается. Остаётся радость сексуальной страсти. Но высшая любовь находится за пределами страсти как таковой, подобно тому как потенциал человека должен преодолеть инфернальные законы живой природы. Это Солнце, у которого не может быть тени. Выход в любви за пределы биологии в несовершенном мире часто реализуется через жертву. Таков путь всякого совершенствования: шаг вперёд, девять десятых назад.

В «Часе Быка» устами Вир Норина излагается замечательная идея: никогда нам не выйти в большой космос, пока не допустим внутри себя беспредельность. Мы не поймём беспредельность мира, пока внутри нас конечность, закапсулированность. Мы во внешний мир транслируем свой внутренний опыт. Вир Норин поражает тормансианских учёных, которые убеждены, что эти вещи вообще никак не связаны, что психологические установки учёного – вообще табуированная тема, не подлежащая обсуждению, дескать, это его личное дело, а вот то, что он делает в науке, – это дело общественное, и это они готовы обсуждать.

Здесь видятся корни отношения к науке, корни онтологической диалектики ефремовского будущего. Страсть запада к «объективности» доводит любое исследование до такой стерильности, что всё живое загибается, разъятое на фрагменты в полной уверенности, что целое есть механическая сумма частей. И это проявляется во всех сторонах жизни.

Каждый миф несёт потенциалы плодотворного воплощения. Но он же ставит и жёсткие блоки на пути познания. Миф античности не мог выйти к идее промышленности, поэтому паровой двигатель так и остался игрушкой. Миф даосско-конфуцианский не позволял планомерно думать над созданием сопромата – ради огнестрельного оружия. Мезоамериканский миф не позволил просто перебить отряд Кортеса в джунглях – необходимо было прежде взять в плен лошадей и принести их в жертву. Понадобился миф протестантизма, чтобы зажатое в ужасе человеческое сознание заметалось в панике, ища способ заглушить страшнейшую экзистенциальную тоску от кальвинистских разрывов и блоков в структуре бессознательного. И заглушало её в сумасшедшей деятельности, приведшей к промышленной революции и всему современному миру.

В этом диалектика истории.

Но сейчас иное время и возникают иные требования. Наука сто лет учится рефлексировать самоё себя. И это не прихоть – это неизбежность, без которой нам не жить. Поэтому постнеклассника постулирует вещи, совершенно нереальные для классической парадигмы. Но наука сама по себе – это абстракция. Есть конкретные люди, которые или проходят испытание переменами, или нет. Исследователь обязан рефлексировать свой миф и пытаться ослабить его воздействие на свои установки. Он их вообще может использовать, как актёр, надевая и снимая. Они ему принадлежат, а не он им. Иначе мы имеем дело с Матрицей, которая захватывает в плен сознание человека и живёт его энергией, словно паразит. Человеку-то это зачем?

Связь между Шакти и Тамасом, Инь и Ян, сознанием и подсознанием – зыбкая и неустойчивая. Недаром всем известный восточный символ – дельфинята, которые друг вокруг друга кружатся, – волнообразен. Путь нелинеен. Поэтому даже нуль-пространство нелинейно, скручено, подобно слоям Тамаса и Шакти. Прямой Луч у Ефремова не абсолютен, потому что он не даёт полного выхода за пределы подчинённости законам этого мира. Мыслитель это понимал, поэтому расставлял вехи перспективного исследования.

Между Шакти и Тамасом происходит активный обмен энергиями: стекание энергии в воронки чёрных дыр как осаживание в подсознание опыта жизненного пути, квазары как полные энергии архетипы, побуждающие к действию. Интересно наблюдать, как пограничье в разных системах является порталом в иные реальности.

В Агни-Йоге воспроизводящийся на различных уровнях организации материи фрактальный образ спирального кружения и есть внешнее выражение ритма пульсации Космического Магнита – сердца мира и одновременно его источника. У Ефремова Шакти и Тамас тоже закручены в спираль, слоями, на все уровнях. Тамас тут эквивалент юнговской Тени.

В психологии ЭВР важно преодолеть анимальную, теневую сущность психики – так же, как, скажем, много раньше в «Туманности Андромеды» океаны очищаются от кровожадных хищников. Океан – это не только буквально понятая экосистема. Ефремову целью был прежде всего человек, и его художественные приёмы сообразны цели. Океан – символическое отображение бессознательного.

Это суть различные проявления морфологически единого подхода. Тут мы видим сочетание идей света, вскипающего огнём и концентрирующегося в лазерный луч, и идеи прозрачности, понимаемой как безопасность и открытость информации. Огонь очищает и оживляет. Недаром звездолёт Прямого Луча называется «Тёмное пламя». Он выполняет очистительную функцию на Тормансе и одновременно идёт по границе светлого и тёмного миров. По этим же причинам оказывается на определённом этапе становления необходимой деятельность Серых Ангелов – это внутрисистемная попытка терапии, в то время как «Тёмное Пламя» – эмиссар сверхсистемы.

Тень-Тамас должна быть выведена под свет сознания не только интровертно, но и экстравертно. Проникновение в Тамас и освоение его неизбежно. Можно сказать, это крайняя точка техно-гуманитарного баланса. Попытка освоения может быть катастрофична, пока анимальная сущность не преодолена полностью. Недаром в хронологии ефремовского мира стоит странная пауза в 500 лет между временем проведения Тибетского опыта и полётом первого ЗПЛ. Дело не в технологиях, дело в той же максиме, что используется в ЭВК относительно третьей сигнальной системы – она притормаживается искусственно, чтобы люди не сгорали от избыточной эйдетики. ИАЕ писал о мудрости и умении ждать или выбирать другой путь, не ломиться прямолинейно. Получается, что проект ЗПЛ потребовал уравновесить новую сверхтехнологию соответствующим человеческим фактором – то есть активным массовым включением СПЛ, что резко делать было нельзя.

В итоге всё шло своим чередом, по дао-ориентированному принципу: время не уходит, время приходит. Техно-гуманитарный баланс был успешно соблюдён. И тут же породил новый вызов – Тамас.

И снова стало необходимо совершить следующий шаг в развитии самого человека – до-трансмутировать остатки линейного, поверхностного восприятия мироздания. В ЭВР идёт осознанное противостояние анимальной сущности и безграничья ноосферы вселенной. Фактически речь идёт о последнем бастионе Матрицы.

Человек, преодолевший Матрицу, – бодхисаттва, он вне Тени, её в нём вообще нет. И его внимание – это уже не луч избирательного внимания, рождающий тень, но сфера света, не имеющая жёсткой привязки к координатам пространства и времени. Это квантовый мир, выведенный на макроуровень.

Люди без внутренней Тени словно из планет становятся звёздами, источниками непрерывного света, для Земли это Махатмы. Сама рефлексия для таких людей-звёзд будет не хватательной, аналитической, а обнимательной, континуальной. Точка зрения атомарного Я уступит место дуге или сфере зрения соборного Мы. Это Чаша и Клинок, переложенные в иную систему. Мы снова приходим к гендеру и наступающей эпохе Матери Мира. Следует отметить, что для Торманса эту роль сыграли люди, ещё обусловленные внешним физическим пространством-временем и лишь находящиеся в процессе его преодоления.

Тамас – последняя загадка человечества Земли, всего Великого Кольца.

Все, кто осваивают Тамас, – Махатмы. И они покидают Великое Кольцо – чтобы осуществлять дальнейшую эволюцию в Великой Спирали. Поэтому никто из сверхцивилизаций не использует ЗПЛ до Тибетского опыта и не прилетает на Землю. Разумеется, существует некий «нулевой» зазор, и какое-то время такие контакты происходят, но без явного нарушения техно-гуманитарного баланса.

В астрологии, интерес к которой был у Ефремова не случаен, есть представление о самопознании как прохождении светлой и тёмной стороны Луны, Селены и Лилит. Луна символизирует женское начало. Тёмная сторона Лилит – невидимая, не выведенная на свет сознания, и потому разрушительная.

Человек, пройдя до конца тёмную сторону Луны как внутри себя (Тень), так и снаружи (Тамас), завершает Кольцо и размыкает его. Потому и названо: Великое КОЛЬЦО, что необходимо сделать в познании этот круг и разомкнуть его, выйти за пределы cвета и тени, и уйти в духовный ультрафиолет лучистого человечества.

Тамас – это ведь ещё и женщина. Эпоха женщины должна реализовать себя полностью – объять абсолютные глубины женщины, осветлить их, сделать осознанными. Вот в чём значение освоения Тамаса. Вот какова диалектика подступов к этой корневой для земного человечества загадке.

Е.И. Рерих писала, что на плане высшем не мужчина, но женщина психически оплодотворяет мужчину, являясь активным началом. Прямая параллель проводится к необычному на первый взгляд утверждению Ефремова об активности женского начала. Ведь активная Шакти – это ян рядом с инертным Тамасом, но это ещё и женщина. Чистая, янская противоположность тамаса в индуизме – раджас, а вовсе не шакти. Такие вещи случайно не пишутся. Ефремову важно было подчеркнуть женственность вселенной. Скорее, речь идёт о том, что Единое тело Шакти/Тамаса – сознание и бессознательное женщины. Ефремовская вселенная имеет пол, и есть она София Премудрая, гипотетическая четвёртая ипостась в трудах последователей исихазма – имяславцев Серебряного века. Свидетельств того, что Ефремов активно интересовался православной философией нет, но знаменитую книгу Роберта Грэйвза «Белая Богиня» он читал с пристальным вниманием. Все позднейшие представления о божественной женскости – развитие идеи Великой Богини матрицентрических цивилизаций. Сейчас широко доступны работы выдающейся археологини Марии Гимбутас.

Ефремов не одинок в интуиции женственного характера нашей вселенной. Интересное сопоставление существует в творчестве Головачёва. В романе «Посланник», построенном по мотивам «Розы Мира» Даниила Андреева, Веер Миров (Роза Мира) – Шаданакар – тоже женщина.

Неумолимая философская логика подводит нас к выводам, которые в открытом виде нигде Ефремов не прописывал, но которые с неизбежностью вытекают из всего строя авторской мысли, словно белые пятна в таблице философских элементов. Человек как микрокосм выступает тоже как носитель этой оппозиционной диады: сознание – подсознание. Соответственно, в силах человека оставить себя в расщеплённом, дуалистическом состоянии, лишённом связей между сознанием и подсознанием, либо же найти мост связи, обрести целостность. Во вселенной этот мостик представляет собой нуль-пространство, лезвие диалектического синтеза.

Ефремовская антропология автоматически предполагает способности Прямого Луча, сверхсознание как синтез в оппозиции: инстинкт – интеллект. И самым большим даром он полагает большую любовь. Любовь тут выступает непременным условием и атрибутом истинного знания, в отличие от современного понимания любви как ослепляющей, эгоистической и роковой силы. Таковы же и поиски неуловимой, но явственной красоты как наивысшей целесообразности в эстетике и этике, которые категориально соответствуют форме и содержании.

Подведём итоги.

Нуль-пространство – ось мира, аналог мужчины, вокруг которого женщина-вселенная ведёт свой тантрический танец. Летающие внутри женщины анамезонные звездолёты имеют мужскую форму. Входящие в мужское пространство ЗПЛ – форму женскую (исходя из этого, кстати, можно предположить, что спиралодиск из галактики Туманность Андромеды является потерпевшим крушение ЗПЛ).

Женщина – пространство, символически выражаемое через мандалу – сакральное изображение вселенной в восточной философии. Мужчина-время только тогда вступает с ней в плодотворное взаимодействие, когда входит в сердцевину – в центр мандалы, в точку стяжения всех энергий. Глаз урагана. Пустое для заполнения пространство. Нуль-пространство. То есть ЗПЛ – ещё и обживание вселенной самой себя, включение энергии анимуса. ЗПЛ и СПЛ актуализируют анимус Софии – Матери Мира. Осветляют его, что является моментом вселенской индивидуации, необходимой перед освоением и осветлением Тамаса. Эра Водолея, начавшаяся только что и заканчивающаяся во время действия «Часа Быка», должна смениться янской Эрой Козерога и это может означать как раз вышеописанный процесс. Вероятно, к концу Эры Козерога должен произойти квантовый переход за пределы биологии. К состоянию космотворчества, зашифрованному в посланиях из центра Галактики.

Неполнота определений такого рода и их взаимоперетекание совершенно неизбежно, потому что слово пытается схватить и определить, сфотографировать положение вещей и процессов. Это его функция, и наша беда и слава. В этом корпускулярно-волновой дуализм – именно дуализм – сказанного слова. Противоположности конвертируется одна в другую столь же быстро, как подъём и опускание волны, которые лишь стороны одного процесса движения масс воды.

Недаром ИАЕ пишет о ненужности сверхтщательных определений. Во времени они превращаются в описание своей изначальной противоположности. Поэтому диалектика предельно конкретна, в этом её сложность, зависимость от использующего её силу человека, и... вечное неувядание.

Насколько сильным и монументальным получился «Час Быка», настолько неубедительным оказалась «Туманность Андромеды». Налицо эволюция идей автора, которые в «Туманности» ещё только оформлялись в упорядоченную конструкцию, но в «Часе Быка» уже предстали стройной системой.

Далёкое будущее Ефремова — победивший коммунизм, победивший животное начало (так называемое «инферно») разум. Мысль интересная в разрезе корней главных проблем человечества. Но если в первой книге цикла мы видим просто оголтелый коммунизм, вызывающую улыбку утопию, то вторая книга пронизана зрелой философией и интересна не только как художественная книга.

Творчество Ефремова – особое. Оно преодолевает прихотливое внимание к частным проблемам. Это единый мир кристальной чистоты, мерцающий строгим узором граней, мир, насыщенный глубочайшей внутренней логикой, из произведения в произведение выковывающей неразрывную цепь причинности. Это вдохновенный гимн величию мироздания и могуществу человека в нём.

Полновесностью и энциклопедичностью выдвигаемых идей Ефремов резко выделяется из общего ряда писателей-фантастов. Тут нет попытки противопоставления. По свидетельству современников, его интеллектуальная мощь и особенное, планетарное мышление окутывало фигуру писателя аурой мудрости, обаяния и колоссального превосходства.

Книги писателя о далёком прошлом органично сочетаются с романами и повестями сугубо фантастическими; можно сказать, взаимно друг друга дополняют. Будущее Ефремова – синтез высших достижений прошедших эпох, очищенные от скверны и условностей кристаллы человеческого духа, воплощённые в действительность жизни.

Мышление писателя было особенным не только в силу строгой научности. Он стремился рассматривать все проблемы, сопрягая их с существованием мира в целом.

Взгляд на Землю как на космическое тело, подчинённое общим для вселенной законам, и на человека как на активный фактор происходящих во вселенной изменений называется космизмом.

Космизм – порождение Серебряного века русской культуры и науки. Научный космизм – естественная ступень понимания происходящих во вселенной процессов. Неудивительно, что это явление зародилось именно в России. Русскому человеку свойственна целостность восприятия мира и стремление доискаться до последней истины.

Имена К. Э. Циолковского, А. Л. Чижевского и В. И. Вернадского золотыми буквами вписаны в историю науки. Они и некоторые другие учёные совершили множество крупнейших революционных открытий. Ефремов считал себя их воспреемником. Вместе с этим он глубоко интересовался философским наследием семьи Рерихов, внимательно изучал написанные ими в сотрудничестве с индийскими йогинами-мыслителями этико-философские книги Агни-Йоги (другое название: «Живая Этика»), многие идеи которой легли в основу «Туманности Андромеды».

Люди будущего, изображённые Ефремовым, есть во всех нас. Снимать с себя наслоения прошлого – насущная задача каждого.

С античности люди задумывались об идеальном устройстве общества. Работу Платона «О государстве» можно назвать первой утопией. Тогда это был политический трактат, во времена христианского Средневековья акцент сместился на религиозную сторону. Первую светскую утопию написал в ХVI веке уникальный человек, коммунист, которого почитают в качестве святого и чей портрет висит в Ватикане, – англичанин Томас Мор.

Были другие опыты, но недостаточное понимание человеческой психологии делало их однобокими, существенно перекашивая в сторону подчинения человека обществу вплоть до полного его подавления. Некоторые как, например, знаменитый «Четвёртый сон Веры Павловны» из романа Чернышевского «Что делать?», страдали излишней механистичностью.

Неудивительно, что глубина проблем роста цивилизации, усугублённых кровавыми войнами и угнетениями, породила явление антиутопии. «Мы» Е. Замятина – классическая антиутопия, роман-предупреждение. После ужасов мировых войн говорить о светлом будущем стало почти неприлично. На этом фоне пророческая мощь и принципиальная новизна выстроенного Ефремовым здания особенно поражали. Ефремов сознательно полемизировал с мрачными прогнозами, утверждая творческую мощь человека и его способность выпутаться из грозных ловушек. Художник обязан показывать пути выхода из тупиков развития – таково было кредо учёного и писателя.

Французская газета «Трибун де насьон» через два года после публикации «Туманности Андромеды» писала о романе: «…Вероятно, впервые научная фантастика заинтересовалась самим человеком… «Туманность Андромеды» представляет и другой интерес. Из неё мы видим, какова цель человеческого существования после того, как исчезнет опасность войны и экономическая борьба. Это не химерические устои, а прозорливое провидение лучшего будущего».

О будущем до Ефремова писали многие, в том числе и с попытками детально описать жизнь людей отдалённого будущего. Например, Г. Уэллс или В. А. Обручев. Но, не говоря уж о невысокой научности таких попыток, связанной прежде всего с недостаточным уровнем науки того времени, все они обладали одной особенностью – описание производилось со стороны. Сам Ефремов так писал об этом: «…Я почувствовал, что могу уже что-то написать обо всё этом с определённой степенью реальности, то есть без ввода в действие простака, пионера или чудака-профессора, внезапно оказавшихся в обществе будущего. Мне хотелось взглянуть на мир будущего не извне, а изнутри».

Размышления о будущем обществе, о контакте с иными цивилизациями – внешне неожиданный скачок после «рассказов о необыкновенном» и исторической дилогии «Великая дуга». На самом деле всё закономерно. Ефремова интересовало прошлое, но не само по себе, а с точки зрения появления в нём ростков современного отношения к миру. В будущем же он надеялся увидеть эти ростки развившимися до своих предельных размеров. Братство людей, объединённых общим творческим поиском, преклонение перед красотой и героическая самоотверженность – вот что по крупицам искал писатель в прошлом, приветствовал в настоящем и провозвещал в будущем. Ручейки духа, сливающиеся в один могучий поток, – именно это занимало специалиста по мезозойской эре.

Это, конечно, не произвольная чудаческая филантропия учёного, уставшего от общения с пресмыкающимися. Закономерность обращения своего внимания к космосу Ефремов обосновал в статье «Космос и палеонтология», где наглядно показал глубокую связь этих, казалось бы, отдалённых друг от друга областей знания. Написание «Туманности Андромеды» стало результатом пытливой работы могучего интеллекта, сплавленного с напряжёнными духовными исканиями и хорошим практическим знанием людей и жизни.

Где-то читал, что «Великое кольцо» — это картина грандиозных декораций к спектаклю, который не состоялся.

Прочитав все четыре произведения, понял, что спектакль состоялся, но он мне не особо понравился. При всей своей философичности и глубокомысленности, не соблюдено, мне кажется, самое важное условие: произведения всё-таки художественные, а не социально-исследовательские.

Видно, никуда не уйти от параллели между Ефремовым и Стругацкими...

Всё просто, по-моему. Коммунизм «по Стругацким» — для тех, кто не дорос до коммунизма «по Ефремову». В Будущем АБС весело, есть чем заняться и как развлечься, но вот СТРОИТЬ такое будущее людей их книги не побуждают. Собственно, в итоге сами АБС это поняли — не вышло у них коммунизма.

У Ефремова всё не так. Или ты принимаешь его — и тогда уже не останешься в стороне от строительства коммунизма «по Ефремову». Или он просто скользнёт мимо тебя, вызвав лёгкое волнение на поверхности или недоумённое непонимание.

В обоих случаях — вопрос прежде всего к личности читающего, к его жизненным мотивам.

Романы из цикла о «Великом Кольце» — уникальное явление, наверное, единственный помимо Стругацких образчик социальной фантастики в Союзе. ТА ещё годится под штампы настоящей фантастики времён «развитого социализма» — коммунизм, всеобщий труд, счастье, диалектические основы познания... А вот ЧБ — масштабный философский трактат о судьбах человечества, и его страхах и надеждах — выбивается из любых рамок и представлений, за рамки любых идеологий. «Великое Кольцо» — описание того, к чему нужно стремится, и чего опасаться на пути развития человечества. Ефремов даже соизволил наметить нам путь к выходу из инферно — но только наметить. Наша задача — прислушаться... Но мы, нынешние, не созданы для мира «Великого Кольца». Там уже будут совсем иные существа...

А ведь, что-то завораживающее есть в мыслях великого писателя. Даже так — Великого Писателя.

Прокинутое сквозь холод и мрак бесконечного Космоса, живое кольцо общения разумных цивилизаций — словно руки добрых друзей — помогут и поддержат в борьбе, порадуются твоим успехам и предостерегут от ошибок необдуманых шагов. Блистательная, великолепная мечта.

Не звездные войны. На тра-та-та из пулемётов и не вжик-вжик лайт-сабрэми. Мир и так достаточно жесток и коварен, не зачем усугублять его своими распрями.

В борьбе с этим миром, с энтропией Вселенной и надлежит родиться могучему человеку будущего — великому и прекрасному, на замле и в небе.

И тогда минет час Быка и коснётся нас сияние загадочной и манящей туманности в созвездии Андромеды.

Ещё в детстве я прикоснулся к этой мечте. и не расстанусь с ней никогда.

ТА — эксперимент в литературе, шаг вперёд по пути представления, какими могут быть люди будущего. Именно поэтому они не такие, как мы, поскольку теперешнему человеку в его взвинченно-неуравновешенном состоянии не только ничего не построить, но и не разобраться толком в том, что ему самому необходимо. Одно слово — ЭРМ... А когда глубина чувств иная — то и понять таких людей сложнее.

Не хочу противопоставлять Стругацким, тем более, что они во многом вначале ему следовали, а он видел в них многообещающих авторов и всячески способствовал публикациям. Но принципы изображения героев как людей с иной дисциплиной чувств для него были крайне важны, в то время как для АБС после «Пикника» важнее было не создание основ строительства характера, а высвечивание противоречий.

Тогда (первая публикация в «Технике-молодежи») этот роман вызвал потрясение. И не только у меня. Правда вызывало сомнение, что все это будет только через тысячу лет. Ну, максимум 200, считали мы тогда.

Сейчас я так не считаю. Видимо тысяча лет — оптимальный срок. Мудр был Иван Антонович!

Да, коммунизм по Ефремову — это не коммунизм по Стругацким. Все здесь более плакатно, герои произносят свои монологи, торжественно вступают в диалоги, красиво жертвуют собой... Но сама идея Великого Кольца — это великолепно. Первая попытка показать внеземное сообщество...Как хотелось тогда, чтобы это сбылось!