Вы цените жанр Horror? Ждёте выхода новинок в страшной литературе и кино? Ищете то, что может испугать, показав жуткую изнанку привычных вещей?
Мы знаем, как сделать Вам приятно!
На свет рождается Книга, в которой собрана история неизвестного вам русского Ужаса! Благодаря ей вы узнаете, чего не замечали, читая мрачные истории классиков. Как устроен страшный жанр и что следует ожидать, открывая жуткие произведения признанных русских мастеров. Поймёте, почему минувшие поколения возбужденно интересовались темным жанром. Увидите, как он развивался. Выясните, что делает ужас актуальным по сегодняшний день, много ли в этом направлении приёмов и техник, которые вас пугают. И вообще разберетесь, насколько история становится хорошей из-за страха, испытываемого при погружении в неё.
Всё это мы разбираем на примерах русской «тёмной» культуры, специфики российских/ советских фильмов ужасов и, конечно, русскоязычной литературы. Собравшая в себя этот материал Книга – объёмный нон-фикшн, скрупулезно исследующий русский Horror в кинематографе, мультипликации, литературе и фольклоре. И, конечно, это самый амбициозный проект Клуба КРИК. Полтора года мы изучали ваши вкусы. Больше двухсот дней собирали всё, что написали русские писатели от начала классической литературы. Каталогизировали и систематизировали найденный материал. Анализировали страшные произведения как классиков, так и малоизвестных представителей жанра. Отыскивали общие черты по-настоящему хороших жутких историй, разбирались в их отличиях друг от друга.
Такая же работа была проделана со страшным кинематографом. Мы дотошно выискивали все мрачные русские киноленты, снятые от проникновения кино в Россию и до развала СССР. Изучили жанровые фильмы разных направленностей, просмотрев более ста худ.лент и разобрав почерк десятков режиссёров.
Наш труд нашёл отклик у читателей ещё на первом этапе создания Книги. С момента появления начальных, посвящённых литературе глав их прочло около семисот человек. Главы получили отклик и оценки писателей, благодаря которым материал стал еще более интересным, чем был в начале.
Вы должны прочесть эту Книгу! Но обязательно приготовьтесь: вас ждёт глубокое погружение в Историю Русского Кошмара. Над восстановлением истории русского «страшного» искусства работают постоянные авторы Клуба. С их работами вы можете ознакомиться на колонках ФантЛаб и Литмаркет, где в последнее время публикуются статьи Клуба о жанре horror в кино. К авторскому цеху, трудящемуся над книгой, принадлежат:
Идейный вдохновитель проекта – Алексей Петров, один из создателей horror-сайта «Клуб-Крик», поклонник триллеров и фильмов ужасов, которых раньше в России и Советском Союзе почти не снимали… согласно стереотипному и ошибочному мнению. На самом же деле у Русского Horror-а длинный и витиеватый путь, еще задолго до кинематографа берущий начало в национальном фольклоре, жуткой литературе и продолжающийся по сей день.
Второй автор Книги — Алексей Холодный, писатель, работающий в направлении «страшной» беллетристики более восьми лет. Он рассказывает о специфике страха, свойственного русскому человеку, а также обширно анализирует богатое литературное наследие, повлиявшее на создание многих страшных кинокартин.
О жутком кинематографе вы узнаете от Александра Поздеева — писателя, который подробно говорит о советском horror-кинематографе, примечательном не только легендарным «Вием» с Леонидом Куравлевым и Натальей Варлей, но и обилием других фильмов, достойных того, чтобы о них знали поклонники жанра.
Весь этот материал систематизируется соучредителем Клуба Крик, литератором, сценаристом и актером - Дмитрием Витером. При участии Дмитрия, обновлённая версия Книги дополняется нигде не опубликованными фрагментами и редактируется. Пока мы вносим правки в текст, будем рады предварительно услышать ваши идеи и пожелания относительно формата Книги. Какой вы хотите его видеть? Обязательно прислушаемся к вашим словам. Ведь мы — ценители Horror-а и каждый из нас вносит свою лепту в развитие жанра.
Совместными усилиями мы сделаем нечто крутое!
P.S.: Будем рады связаться с автором рекламного арта, если он желает получить процент за то, что арт используется в PR-целях.
Итак, ваш покорный прочел внесерийный том Самой Страшной Книги. Больших впечатлений о нём нет. Прежде всего потому, что постоянные авторы серии доказали свой статус крепких рассказчиков, которые всегда пишут «на уровне» и просто не могут по-другому. К тому же, некоторые рассказы я слышал до чтения в исполнении декламаторов и вряд ли мог им удивиться при прочтении. Но об этом ранее говорилось на авторской странице. Кстати, дальнейший текст — компиляция отдельных отзывов, публиковавшихся на ней. В качестве же предварительного вывода хочу сказать одно: до знакомства со сборником ожидались хорошие тексты — и они здесь есть, ни много, ни мало.
Прежде всего, отмечу тройку наиболее сильных рассказов. Первым оказалась "Виртуальная машина" Г. Шендерова. История понравилась мне своей технической простотой. Здесь всё на месте и нет лишнего перегруза (которым грешил «Дом Уродов»). Конструкция верна, как топор: она рубит, пришибает читателя к сюжету, не даёт от него оторваться, чем выполняет свою главную задачу. Так что, с момента, когда я читал Германа в последний раз, не могу не отметить рост качества. Видно, что за более чем год поменялись не только стиль и техника раскрытия сюжета, а сам подход к созданию рассказа. Те, кто пишут, заметят разницу. Скрытые линии вплетены в сюжет верно, срабатывают они там и тогда, где и когда нужно (эффект близнецов).
Также мне понравилось, что тематика "Виртуальной машины" замешана на философии. Рассказ о Ноосфере, который я читал в последний раз, принадлежит перу коллеги А. Сенникова, где тоже описываются ужас и деградация человека, столкнувшегося с запредельной Плоскостью Бытия. Думаю, приблизившиеся к Ней люди испытывают подобные эмоции, и в истории Германа они переданы наглядно. Так что, за реалистичность ставлю второй плюс. И третий, общий — за атмосферу. При чтении правда было жутко.
Следом, ноздря в ноздрю, идут «Сутки через двое» А. Матюхина, которые тоже сложно критиковать. Вроде бы глаз ищет огрехов, но их нет. Конкретно в этом рассказе нравится, как автор интерпретирует реальность, стоящую за границей привычного жизненного опыта. Контролёр, каждый день проходящий мимо нас по десятку раз — реален и говорит однотипными фразами. Слыша их каждый день, мы не задумываемся о том, что находится в голове у говорящего. Укладываются ли его мотивы относительно нас в простую обязанность взять деньги за проезд. Или его цель другая, а «предъявите билет» — только для отвода глаз? Александр написал как раз о том, чего мы, возможно, не замечаем. Но проверить это нельзя, отчего вдвойне жутко. А учитывая, что сюжет разворачивается в бытовой, привычной каждому ситуации, так вообще страшновато. Поэтому внимательно смотрите в глаза кондуктора, прежде чем брать билет из его рук.
«Варина вера» Дмитрия Тихонова написана не менее мастеровито, но более жутко. Мои постоянные читатели знают, что автор этих строк питает большую любовь к языческой нежити. Так что, тематика рассказа не могла меня разочаровать. Я могу назвать историю большой бочкой с медом, ложка дегтя в которой – не раскрытые образы подруг. Они представлены как обычные характеры, чего маловато для серьёзного рассказчика. Но это, нужно признать, — мелочь, потому что 90% рассказа по праву заслуживают считаться качественными.
Не менее напряжённой, особенно при прослушивании истории в аудио, оказалась «Шуга» Д. Костюкевича. Текст приковывает к себе на первых же абзацах. Это происходит благодаря технике повествования, которая не рассказывает, но показывает события. Из-за чего рассказ напоминает фильм, а в процессе чтения не покидает ощущение, что мы находимся перед экраном. Подобный эффект известен писателям, использующим в своих работах кино-приёмы. Автор, судя по некоторым деталям, с кино действительно знаком. Именно поэтому его герой не «ушёл под лёд», а «уходит под лёд», не «увидел что-то странное под его корой», а «видит сейчас». Такое повествование заостряет внимание читателя на текущей ситуации, накаляет короткий момент – и держит, не отпуская.
Так что, не поверить в существующую жуть под водой нельзя. Особенно, учитывая то, что герой не встречается с монстрами, но борется с личной паникой, чтобы страх не захлестнул его вместе с водой. Её же вокруг — Толща. В ней дают о себе знать одиночество подо льдом, оторванность от суши, страх оказаться брошенным: всё, что давит, гнетёт при погружении любого — даже опытных ныряльщиков и, тем более, читателей, которые однозначно будут читать рассказ, не отрываясь от жутких «кино-кадров» в тексте. Тем, кому интересна борьба одинокого человека с Природой, однозначно нужно прочесть «Шугу». Дабы, как минимум, не повторять ошибок аквалангиста — холодная вода их не прощает.
В целом, не могу сказать, что история чем-то меня удивила. Её качество выдержано на неплохом уровне, к которому, думаю, привыкли постоянные читатели Дмитрия.
Аналогичная ситуация с «Вдоль села Кукуева» Е. Щетининой. Её рассказы я давно привык читать, не ища в них ошибок, а получая удовольствие. Глаза на этом рассказе отдыхают. Но, к сожалению, в них бросается один минус – это прием, благодаря которому автор решила быстро очертить обстоятельства и декорации, где развиваются эпизоды. Частые повторения типа « такое-то место, столько-то часов, такой-то километр » режут полотно текста, мешая воспринимать его цельным. Что выводит читателя из погруженности в историю, которая вызывала бы больше эмоций, если бы была подана как единое действие, а не нарезка из ситуаций, произошедших в разное время. Без акцентов на его смене и так понятно, что сюжет не стоит на месте.
В качестве альтернативы, ход времени можно было бы раскрыть через образ поездных часов и эмоциональной привязки каждого героя к ним. Когда, при взгляде героев на циферблат, для одного из них время движется быстро, а для другого – медленно. Это бы показало разнообразие, с которым герои воспринимают мир — и катастрофа от их общей гибели ощущалась бы сильнее. Благодаря чему можно было бы укрепить чувство вовлечённости в историю, не нарушив единство текста. Но имеем то, что есть. И, кстати, этот минус — один. Остального не обнаружил: как уже говорил, навык рассказчика у автора хорош.
А вот «Многоколенчатый» А. Титовой по-настоящему может испугать лишь взрослых ценителей жанра. Страх при прочтении почувствовать сложно, потому что он не внушается, а только констатируется как эмоция героя. «Ужас» истории основывается сугубо на понимании того, что происходит нечто страшное. Оно возможно, лишь если читатель сам на себе испытал ужас подобной жизни. Признак ли это качественной истории в жанре horror ? Я так не считаю. Прежде всего потому, что задача автора – испугать читателя, даже если тот не может отождествить сюжет со своим опытом, понимая его одним лишь умом. Допустим, дело не в страхе, а в желании понять, что происходит — то есть, в банальном интересе. Конечно, местная аудитория знает, что в мрачном направлении ваш покорный не ищет страшных историй, отдавая предпочтение интересным. Но вопрос, может ли эта история заинтересовать (!) настолько, что от нее нельзя было бы оторваться, здесь тоже открыт. Может быть, дело в динамике. Или недостаточно передана боль героини. Последняя, кстати, объяснена. Но «объяснить» – не значит «достоверно передать». Видишь, но не чувствуешь. Получается, в рассказе есть все составляющие хорошей истории, которые раскрыты наполовину. Только они не доведены до конца.
А вот монстр получился оригинальный. И, главное, интересный – потому, что не знаешь, реален ли он.
Похожая ситуация у «Трех правил Сорок сорок» Р. Газизова, где сложно понять, где метафора, а где – реальность. Дело в игре слов, умелом жонглировании их значениями, которое рушит границы восприятия привычных читателю вещей и ставит рассказ на грань гротеска. По сути, рассказ Газизова – это сюрреализм, ломающий привычные формы изображения действительности для того, чтобы показать их обратную сторону. Или обратная сторона жизни одинокого человечка как непрекращающаяся цепь его психологических травм: жестоких, друг друга порождающих и углубляющих предыдущие. Рассказ о душевных ранах, объясняющихся простым языком. Возможно, писал ювелир. Точнее смогу рассказать о стиле «Трёх правил Сорок сорок» если прочту другие рассказы автора.
Более однозначно обстоит дело с «Секретарем» В. Чубукова, который успешно играет на религиозной символике. Борьба с демонами, их изображение, поданное в форме православной мистики – действенные способы найти отклик у читателя яркими, подсознательно близкими ему образами. Вдова, не знающая покоя на том свете? Бес, обманувший молящегося монаха? Просто и знакомо. Но в тщательно подобранном соотношении привычные для читателя элементы вызывают у него шквал ассоциаций – образы становятся яркими и врезаются в память.
Мне нравится, что в последнее время среди русских авторов horror-а укрепляется качество историй, замешанных на православной символике. Темная сторона этой конфессии – особая находка для изучающих христианскую демонологию. Прямые цитаты в тексте из трудов монахов это лишний раз подтверждают.
Однако, при всей сложности темы, мне не понятен конец рассказа. Конкретно, его форма. Владимир передал события после контакта с нечистью не сюжетно (на действии), а в форме простого изложения событий («случилось то-то и то-то »). Из-за чего финал скатился в пересказ и значительно «просел». Но, учитывая что я узнал из публичного разговора с автором, такая подача целесообразна: на деле она выигрывает у альтернативных концовок. В любом случае, отличный от печатного вариант вы можете прослушать на канале Den Blues and Cupidon. Но финал — финалом, а рассказ заслуживает внимания уже за одно только мастерское раскрытие православной мистики: знаю, о чем говорю.
А вот «Пробуждение» Б. Гонтаря я вообще не понял. Может быть, отупел и не вижу некоторых деталей, но предыдущие рассказы этого автора мне казались более проработанными. Конечно, здесь по-прежнему чувствуется уверенная рука. Однако невозможно разглядеть природу Зла, сводящего с ума людей в горах. Для примера, советую автору прочесть «Стрекот» Ю. Лантана. Он ярко передал безумие, которым природа одаривает пришедших в ее владения гостей. В рассказе хоть и не горы, а лес, сути это не меняет: раскрытие Высшей Силы показано нагляднее — чего не могу сказать о «Пробуждении». Так что, о нём у вашего покорного смешанные впечатления: показанному безумию не хватает правдоподобности.
Если же вам нужна правдоподобность, то читать сборник нужно с рассказа «Младенец Сидоров» М. Тихомирова. История далась мне тяжеловато из-за длинных предложений, убивающих ритм. Но вижу, что писал профессионал. Дело в механике. Обычно авторы, для создания эффекта погружения в историю, используют все чувства человеческого восприятия. Буквально: вкус, зрение, звуки и запахи. Здесь же через одно описание запаха читатель знакомится с историей здания, где происходит действие (1), с текущей жизнью городка (2) и с биографией героя (3). Затем тот же трюк Максим проделывает через визуальную картинку, раскрывая много информации через один зрительный образ. То есть, одна деталь выполняет функцию многомерной за счёт «расширения» контекста, в котором появляется — это почерк уверенной руки.
Мне, как автору, приятно читать такой текст. В частности, понравилось следить за живыми диалогами. Но не (!) понравился резкий обрыв рассказа в крайней (не говорю «последней») сцене. Подобный финт ослабляет накал страстей, превращая претенциозное произведение в хоть яркую и живую, но короткую зарисовку из жизни служащих морга. Только зарисовки здесь мало — нужен финал.
Такие же проблемы с финалом у «Дел семейных» О. Ветловской и «Фантомов» Д. Лазарева. На первый взгляд, рассказ Оксаны – это ровная, не провисающая история. Но что было дальше? Думаю, финал стоит расширить, показав логичное завершение, в котором до конца раскроются герои. Какой мотив был у дядьки главного героя? Хотел жить в родном доме, терпя мертвого братика под боком? Странный мотив, даже жертвенный. Не видно причины поступка, а хотелось бы. В остальном – неплохо. Но послевкусие смазано из-за финала, который, как я сказал, не расставляет точки над «и». «Фантомы» же Дмитрия запомнились мне счастливым финалом, редко встречающимся в хорроре. Но его форму не могу назвать оригинальной. Просто все разрешилось – и все? Где неожиданные ходы, преодоление героями самих себя, той же перемены в характерах? Сыровато.
Таким же сырым считаю «Вешки» Ю. Погуляя. Они тематически родственны рассказам автора о Северо-Западе и, на мой взгляд, отличаются от других его историй. Я читал все работы из одноимённого сборника, в котором оживают твари из лесов, гор, озёр и болот. Признаться, оживают ярко, так что врезаются в память — особенно в голову вашего покорного, ибо, как вы знаете, он питает нездоровый интерес к хтонической нечисти. К сожалению, «Вешки» такого интереса у меня не вызывают. В отличие от других рассказов Юрия, в этом слабо очерчен конфликт. Как следствие, герои не раскрываются: мы не видим ни мотивации, ни страхов, ни желаний. А ведь они так ёмко были очерчены в рассказе «В глазах монаха» из того же сборника. Здесь же нельзя разобраться даже в человеческих типажах: они не преодолевают себя и, что важно, Природу, с которой столкнулись — то есть, конфликта нет как в образах, так и в сюжете.
Образ твари тоже очерчен слабо. Мы не знаем, как она выглядит и не понимаем, откуда появилась. О характере существа-из-гор стоит лишь гадать. Такая загадка интересна, если достаточно времени смаковать ей, разгадывая в ходе повествования. Но времени на это у читателя нет: тварь из гор появляется быстро. Чтобы так же быстро погибнуть от руки человека. Притом, что она умна настолько, что успешно заманивает двуногих гостей в ловушку — хотя легко подставляется под удар. Парадокс? Нет, это логическая оплошность, которую в рассказах Юрия я раньше не замечал. Так что, это не тот случай, когда уместно высказывать окончательное мнение.
В итоге, сборник не выделяется от предыдущих: общее качество сохранилось. Из открытий могу называть только «Секретаря» В. Чубукова и «Виртуальную машину» Г. Шендерова. Этих авторов я читал и раньше, так что уровнем мастерства удивлён не был. Но вот тематика, над которой оба поработали, доставила неподдельное удовольствие. Темная сторона Бытия, смотрящая на нас сквозь монитор и, особенно, страшный, обволакивающий мрак православной мистики — это ли не золотая жила для пишущих в жанре? Стоит задуматься.
Цель нашего клуба ("Крик")- открытый разговор о жанре. Поэтому, в нашем приоритете было, есть и будет общение с читателями. Так, один из них, Михаил Бочкарев, дал оценку на отрецензированный нами фильм. Речь идёт о слэшере "Сожжение", который он назвал более бескомпромиссным, чем «Пятница, 13". И сравнил его с "Моим кровавым Валентином", выразив желание прочесть рецензию и на него. Мы пообещали, что поищем материалы, хранящиеся в закромах. Сказано — значит, сделано. Публикуем большой отзыв, оставленный одним из первых авторов Клуба:
"Гарри Уорден, выходец канадского кинематографа начала 80-х не особо известен киноманам (разве что по неплохому, но не шедевральному ремейку), однако же пантеоне любимых кинофриков автора этих строк он занимает исключительно высшие места, благодаря прекрасному образу. Шахтёр-маньяк выглядит так же внушительно, как и обгорелый детоубийца в шляпе и своеобразной перчатке, или утонувший в детстве угрюмый труп в хоккейной маске. Сегодня мы поговорим о фильме, где этот замечательный маньяк фигурировал.
Кино это вышло в прокат негромко и каталось там без особой помпы, в конечном счёте наскребав немного денег и, вероятно, отбив у Paramount охоту к сиквелам (а ведь наверняка запилили бы!), тем самым явив миру произведение штучное (ремейк не в счёт, забудьте про него) и крайне фанатами слэшеров уважаемое. Недобор денег, в принципе, вполне понятен — на начало 80-х пришёлся расцвет жанра, и «Валентину» было трудно конкурировать с остальными представителями жанра. А ведь мог бы.
И ведь вроде бы лента действительно мало чем отличается от себе подобных, но вот ведь парадокс — фильм может считаться гениальным. Не в смысле сюжета (когда-то шахтёр Гарри Уорден вместе с несколькими коллегами по вине безалаберных людей попал в катастрофу в шахте, где его спустя несколько дней обнаружили — обезумевшего и дожирающего труп другого шахтёра, само собой он потом всем отомстил, пропал на много лет, а когда опять организовали праздники на 14 февраля — вернулся), актёров (приятные личности, никто не бесит, но и гениальных исполнителей нет) или спецэффектов (грим вполне добротный, но в большинстве ужастиков того времени был подобный). Это по-настоящему интересный слэшер — без отвлекающей внимание чуши, без травки и сисек (которые «Валентину», в отличие от других слэшеров, помешали бы) и с замечательнейшим маньяком.
Шахтёрская униформа, дыхание из-под респиратора, внушительная кирка — образ удался на все сто. Уорден режет и стар и млад, всех полов и возрастов, причём режет весьма разнообразно. Своего рода икона. Плюс незамысловатые, но интересные послания в коробках из-под конфет.
Актёры, как было сказано, не гениальны, но глазу приятны — не переигрывают, девушки красивые есть. Вот только знакомых имён нет. К сожалению, никто из исполнителей дальше этого фильма в кинематографе не продвинулся. Спецэффекты тоже не сверхзрелищны, но каждый цент на них потрачен верно и с толком, мастера по гриму и спецэффектам отработали своё с достоинством. Музыка — добротная, напряжение создаёт. Правда в одном моменте есть не особо вяжущееся с картиной кантри, любителям этого стиля может понравится.
И помните: 14 февраля — это не только день влюблённых. В Германии это день психбольных. Доказано Гарри Уорденом. Хоть он и не немец".
Поддерживая связь с нашими читателями, выполняю их просьбу. Мысли главного редактора "Клуба Крик" о качественном представителе олдскульного horror-а!
Слэшер «Сожжение» — общепризнанная классика хоррора, вышедшая на экраны в эпоху зарождения долгоиграющих маньячных франшиз «Пятница 13-е» и «Хэллоуин». Картина Тони Мэйлэма слеплена по образу и подобию этих классических лент, но в то же время обладает добротной индивидуальностью, выражающейся в качественной режиссуре, эффектных хоррор-сценах и мощном саспенсе. С одной стороны Мэйлэм снимал ленту в традиционной для слэшеров стилистике, но делал это настолько старательно и грамотно, что язык не поворачивается назвать «Сожжение» банальной «мясорубкой».
Одной из главных составляющих успеха в производстве фильма ужасов является желание постановщика не просто шокировать зрителя кровавой натуралистичной резней, а интересно рассказать увлекательную историю. А для этого важно правильно расставить драматические акценты, внести долю истинной трагичности в сюжет и делать не глупую страшную сказку, а жуткую притчу о большой несправедливости и бессмысленной мести. Только тогда зритель начинает воспринимать фильм всерьез, действительно пугаться и сопереживать героям. Как не странно это прозвучит, но именно человечность часто (хотя и не всегда) отличает цепляющий за душу слэшер от чисто эксплуатационного, когда герои в нем — это люди, а не манекены, а маньяк – живое существо, а не вселенское Зло.
В «Сожжении» Тони Мэйлэм виртуозно жонглирует насилием, эротикой, напряжением и… сочувствием незавидной судьбе как многочисленных юных жертв, ничем не заслуживших того, чтобы их кромсали садовым секатором, так и дикой участи убийцы, пять лет боровшимся за собственную жизнь из-за безнаказанной шутки малолетних "придурков". После выхода из больницы, вожатый Кропси превратился в жалкое подобие человека, у которого больше нет ни здоровья, ни будущего. Страшная детская шалость, превратившая вожатого в неизлечимого урода, никак не оправдывает массовых убийств, впоследствии им совершенных, но заставляет зрителя чувствовать этого персонажа, а значит испытывать эмоции от происходящего на экране.
«Сожжение» запоминается жутким обликом маньяка, лицо которого эффектно продемонстрируют лишь в развязке истории, зверским насилием и постоянным напряжением, стальным прутом проходящим через все повествование. По сути, перечисленные составляющие – необходимые атрибуты любого качественного слэшера, но в том и дело, что далеко не у всех режиссеров получается их грамотно воплотить в жизнь. Именно поэтому, такие хорошо сделанные маньячные хорроры как «Сожжение» и обретают культовый статус, а большинство бездарных поделок в том же жанре уходит в небытие.
Энштейн умер, встретился с Богом. Согласился принять любой приговор за жизнь на земле, но с оговоркой — если Бог покажет, как Мир устроен на самом деле. Бог провёл учёного в кабинет, усадил за чертежи и вышел. Позже Эншейтн выскочил с бумагами и сказал:
— Боже, я всё понимаю. Замысел твой сложен и велик. Структура Вселенной отточена до мельчайшего винтика, каждый из элементов дополняет друг друга. Но вот здесь, в первом чертеже, — не та фигура. Это же корень всего! В нём — просчет.
Бог, неловко почесав голову, виновато улыбнулся:
— Ну, извини. Ошибся.
Изучая жанровый кинематограф, я старался обходить фильмы, где корнем сюжета выступают социальные проблемы. Дело в моих принципах. Вопросы типы расизма, гендерного/социального неравенства воспринимаются мной не как общественная заданность, а как личностная данность, которую каждый из нас способен изменить. Важно лишь играть на рычажках той системы, где мы находимся — тогда она откроет перед нами свои блага. Хотя, в качестве справедливости, и отберет то, что у нас есть по умолчанию. Наверное, это принято называть способом приживания. Но, если посмотреть шире, здесь легко просматривается закон «неравной справедливости». Вопрос лишь в альтернативе: может ли социальная справедливость быть равной?
Об этом нам рассказывает сериал «Сквозь снег», вопрос неравенства в котором — основной. Интересно, что в картине неравенство подано не как приговор, а как вопрос, нуждающийся в разрешении, но прежде – в точной формулировке, которая невозможна без исчерпывающей интерпретации. Интерпретация состояния, в коем пребывает наше общество – это, наверное, наиболее ёмкая характеристика сериала. Потому как раскрывается неравенство именно в рамках озвученной формулы и, насколько видно из режиссёрского замысла, это неравенство – не заданность, а данность, которая не делит героев на хороших и плохих, но даёт им возможности. И показывает, что благодаря способности приживаться в социальных группах возможности можно как получить, так и потерять.
Причина — в социальной системе. На Поезде «Сквозь снег» её структура показана оригинально. Мы не видим привычной вертикали с категориями «выше» и «ниже». На первый взгляд, это отражает знакомую нам модель общества. Согласно ней, чтобы попасть в привеллигированный класс, нужно «вырасти». Вроде бы, так и есть. Но всё сложнее. Вертикаль – это условность, существующая в нашем воображении. И оторванность классов друг от друга – такой же миф. Поезд «Сквозь снег» это доказывает, предлагая другую форму общества. В ней работает только один принцип: нищие живут в вагонах Хвоста, а богатые ближе к Локомотиву. Чтобы первым добраться до вторых, достаточно сделать усилие, пройти дальше — тогда уровень жизни на порядок улучшится. Как видим, вертикаль здесь заменена горизонталью. А это в корне меняет дело, потому что оба враждующих класса оказываются в одной плоскости.
Из-за чего, они не могут не соприкасаться. На пересечении классов построен конфликт сериала. Главный герой – пассажир Хвоста, лидер своего сословия, которое намерено путём революции отобрать блага у первого класса. Также лидер хвостовцев — бывший коп, человек с принципами, но без хладнокровия и жёсткой руки. Его решительность в отстаивании прав терпит испытания, ибо он нужен не только родному вагону, но и всему Поезду. Особенно вражескому 1-му классу, в стане которого произошло убийство. Конечно, чтобы раскрыть преступление, находят единственного специалиста. Но, по иронии судьбы, он – революционер.
Как видим, бывший представитель власти нанят восстановить справедливость силами, которые воплощают несправедливость в новом обществе. Учитывая узнаваемость такой ситуации, возникает резонный вопрос: «настолько общество Поезда отличается от нашего?» Ведь и в нашей, не утопической, модели заложен Порок, когда одна сила договаривается с другой в обход решения большинства. Вроде бы, это тоже несправедливость. Но и здесь всё не так просто. При частном договоре сила под названием «общество» уступает «личности», которая встаёт во главу угла, так как благодаря своей компетентной «услуге» получает привилегию занять место выше, в обход существующих общественных рамок. Конкретно, это социальный лифт, открывшийся через договор с идейным врагом благодаря убийству-пороку, что был в этом обществе создан. Можно считать такую ситуацию обратной стороной «несправедливости». Светлой вспышкой на Чёрном солнце. Но ведь и мы находимся в такой же «грязной» системе. Больше того, каждым вдоль и поперёк освоены её частные выгоды. Признайтесь, согласны ли вы лишиться частных выгод, если система развалится из-за революции?
Те, кто хотел, абстрагировались от «гнилой» системы и, вместе с тем, от Общества. Чтобы не быть запятнанным его пороками, «отшельники» нашли себя в чистой на вид социальной группе. Конкретно, в числе верующих, чья система ценностей, на первый взгляд, по-настоящему справедлива. Составу же Поезда она кажется вечной — таким себе оплотом Традиции. Если в реальном обществе оплотом Традиции кажутся клирики, «пекущиеся о душах», то в «Сквозь снег» это обслуживающий персонал, заботящийся о комфорте уцелевших.
Схожесть двух социальных групп наглядно раскрывается в единственной детали – незримом символе Локомотива, которым проводники осеняют себя в знак причастности к делу выжившего Общества. Казалось бы, их вера в идею помогать уцелевшим крепка. Но вера в свое дело отличается от веры в чистоту своей группы, стоящей якобы вне вагонов-сословий. Последняя охраняется лишь до тех пор, пока при углублении в неё не понимаешь, что жизнь «человека вне категорий» зависит от общественного Порока. Признать это страшно, особенно когда ты – член группы с самой чистой репутацией. Но шок от понимания приходит медленно. Словно давая максимально осознать, что ты – часть системы. Разочарование, ужас и чувство зависимости от врагов за стенкой посещают многих – особенно проводницу, узнавшую суть Того, Кто руководит Поездом.
Он же выступает в роли Главного Инженера. Человек, сконструировавший поезд, не появляется и, в то же время, находится у всех на виду. Отмечу, что речь сейчас не о технологиях, поддерживающих связь с пассажирами. Дело в типаже Создателя. На первый взгляд, главным, что должно интересовать нас, живущих в обществе, с коего была списана модель жизни Поезда, это вопрос «почему Главный Инженер, создав Ковчег-на-колесах, допустил в нём социальную несправедливость?» Всё становится понятно, когда мы видим кадр с человеком-Создателем и его дочерью, которую он оставляет «за бортом», чтобы успеть на отправку. Ибо у него есть ответственность перед массой пассажиров, нуждающихся в спасении. Такая жертва собственным ребёнком – явное пренебрежение личной ролью родителя ради блага общества. По сути, человеческий инстинкт подчиняется социальной необходимости. Причём, не из-за страха перед обществом, а добровольно – осознанно.
Это отличает Инженера от людей, находящихся на его Ковчеге. Делает его иным, не зависящим от привычных рамок и, в частности, от рамок справедливости. Статус Инженера, как личности, стоящей вне привычных критериев, подтверждён системой, в которой он раскрывает себя. Так как структура общества в Поезде горизонтальна, Творец не может быть выше или ниже своих пассажиров. Но, будучи вне сословий, он находится одновременно в каждом из них. Здесь кроется важная характеристика Инженера. Для социума в Ковчеге он является Богом, но не Господом. Что приближает Инженера к иудейской трактовке Создателя как Высшего Существа, сотворившего группу/этнос людей — но не Господина, этой группой повелевающего.
Такая трактовка Бога-Инженера напоминает и христианскую мифологию, где Бог даёт свободу воли пастве, взамен требуя от неё смирения при встрече с последствиями своих же неверных, принятых свободно, решений. То есть, не приказывает вести себя так-то, но просит. Такая же роль у Творца Поезда. Не будучи Выше пассажиров по статусу, он находится вокруг и рядом со всеми в качестве прислуги. При этом, действует тайно, поддерживая в массах идею, что управляющий Ковчегом разум выше общества в нём.
Эта же роль соответствует и масонскому образу Бога как Великого Архитектора. Контролируя общество в вагонах, он делает это не под видом Закона как Власти, диктующей свои условия пассажирам. Наоборот, Бог Ковчега на поезде – это физический закон и разумная сила, которая ни во что не вмешивается, но всё обуславливает. Так что, «несправедливый» Создатель Ковчега или, согласно масонской традиции, Великий Архитектор– сложная личность. Радует, что при просмотре она раскрывается, обнажая человеческие черты. В частности, свои слабости, которых у Инженера хватает. Потому как на Он – женщина (это раскрывается в первой же серии).
Нужно отметить, сценаристы грамотно подали такой феминистический посыл. Если гендерная принадлежность в современном кинематографе – это, как правило, дань времени, то в «Сквозь снег» она — интересное переосмысление привычного нам образа Творца. По сути, смещение акцента в изображении того, что нам привычно.
Показать по-новому – один из приёмов, обеспечивающих картине успех. Но следует признать, что режиссёры воспользовались этим аккуратно, остановившись там, где нужно. Конкретно, не изменив постановку вопроса. Благодаря чему «Сквозь снег» интерпретирует проблему расслоения общества, не расставляя новых акцентов. Но очень точно обнажает то, что есть, без приукрашиваний и сгущения красок. Например, если в любой антиутопии началом всего оказываются войны между государствами, обществами и классами, в корне поменявшие мир, то в сериале роковые события не поставлены во главу угла — изменились лишь обстоятельства, обуславливающие сохранившийся конфликт. Последний же таков, каким был до Катастрофы и такой, каким является сейчас.
Так что, «Сквозь снег» — не антиутопия. Но интерпретация существующего порядка с обнажением социальных законов, на первый взгляд сокрытых от наших глаз. Сокрытых намеренно Творцом Поезда, в котором живёт оставшийся цивилизованный мир. Вопрос, для чего сокрыты. Вероятно для того, чтобы мы не видели, насколько сложно и, особенно, хрупко человеческое общество. Любая мелочь может нарушить механизм и вывезти его из строя. Тем более — революция со сломом классов. При таком раскладе, есть ли смысл что-то менять?
Я уверен, что на перечисленные вопросы вы сами дали себе ответ еще по ходу прочтения. «Кем?», «Для чего?» — это всё вторично. Важно знать, «почему?» Почему в тонко устроенной, хрупкой, системе так много несправедливости и недочётов? Почему низший класс должен терпеть? Может быть, потому, что по-другому нельзя? И существующая система – компромисс, уступка. Следствие ошибок, проделанных Человеком-Создателем Поезда ранее. В таком случае мы – не первые пассажиры, и «несправедливый» поезд – не клетка, а необходимость.
облако тэгов
