Жизнь летит стремительно, и за ней — не успеваешь.

...книжки вышли и тираж( по слухам) уже закончился, а руки только-только дошли до анонса.

Итак, изданное Минским Подсолнечником, в серии "под ШФ", тиражом 20 экз двухтомное собрание произведений А. Мирера.

Хорошая бумага, крепкий блок, отличная печать, иллюстрации по тексту.

Том 1 собрания произведений — "Дом скитальцев", 688 страниц.

http://fantlab.ru/edition152504

Содержание:

•Главный полдень (повесть), стр. 7

◦Дом скитальцев (повесть), стр. 125

•Мост Верразано (роман), стр. 389

•Перелепи моё лицо (рассказ), стр. 675

Том 2 собрания произведений — "У меня девять жизней", 736 страниц.

http://fantlab.ru/edition152505

Содержание:

•У меня девять жизней (журнальный вариант), стр. 7

•У меня девять жизней (роман), стр. 115

•Субмарина «Голубой кит» (повесть), стр. 331

•«Остров Мадагаскар» (повесть), стр. 529

◦Обсидиановый нож (рассказ), стр. 605

◦Знак равенства (рассказ), стр. 631

◦Будет хороший день! (рассказ), стр. 651

◦Дождь в Лицо! (рассказ), стр. 691

•Александр Мирер (биографическая справка), стр. 374

От себя хотел бы ещё добавить, что Подсолнечник не стоит на месте, делает правильные выводы и растёт качественно в своих изданиях.

Удачи и новых замечательных книг!

------------------------------------------------------ ---------


Charles Baudelaire. Les phares

Rubens, fleuve d'oubli, jardin de la paresse,
Oreiller de chair fraîche où l'on ne peut aimer,
Mais où la vie afflue et s'agite sans cesse,
Comme l'air dans le ciel et la mer dans la mer;

Léonard de Vinci, miroir profond et sombre,
Où des anges charmants, avec un doux souris
Tout chargé de mystère, apparaissent à l'ombre
Des glaciers et des pins qui ferment leur pays;

Rembrandt, triste hôpital tout rempli de murmures,
Et d'un grand crucifix décoré seulement,
Où la prière en pleurs s'exhale des ordures,
Et d'un rayon d'hiver traversé brusquement;

Michel-Ange, lieu vague où l'on voit des Hercules
Se mêler à des Christs, et se lever tout droits
Des fantômes puissants qui dans les crépuscules
Déchirent leur suaire en étirant leurs doigts;

Colères de boxeur, impudences de faune,
Toi qui sus ramasser la beauté des goujats,
Grand coeur gonflé d'orgueil, homme débile et jaune,
Puget, mélancolique empereur des forçats;

Watteau, ce carnaval où bien des coeurs illustres,
Comme des papillons, errent en flamboyant,
Décors frais et légers éclairés par des lustres
Qui versent la folie à ce bal tournoyant;

Goya, cauchemar plein de choses inconnues,
De foetus qu'on fait cuire au milieu des sabbats,
De vieilles au miroir et d'enfants toutes nues,
Pour tenter les démons ajustant bien leurs bas;

Delacroix, lac de sang hanté des mauvais anges,
Ombragé par un bois de sapins toujours vert,
Où, sous un ciel chagrin, des fanfares étranges
Passent, comme un soupir étouffé de Weber;

Ces malédictions, ces blasphèmes, ces plaintes,
Ces extases, ces cris, ces pleurs, ces Te Deum,
Sont un écho redit par mille labyrinthes;
C'est pour les coeurs mortels un divin opium!

C'est un cri répété par mille sentinelles,
Un ordre renvoyé par mille porte-voix;
C'est un phare allumé sur mille citadelles,
Un appel de chasseurs perdus dans les grands bois!

Car c'est vraiment, Seigneur, le meilleur témoignage
Que nous puissions donner de notre dignité
Que cet ardent sanglot qui roule d'âge en âge
Et vient mourir au bord de votre éternité!


перевод А.М. Гелескула:

Маяки

Рубенс, лень и дремота бездумного тела,
И ни тени души, и любви ни следа,
Но не ведает жизнь ни преград, ни предела,
Словно воздух в лазури и в море вода.

Леонардо, туманное зеркало тайны,
Где врасплох улыбается нам иногда
Тихий ангел, сюда залетевший случайно
Из родной синевы своих сосен и льда.

Рембрандт, этот безвыходный мир божедомки,
Нищета богадельни и крест на стене,
И в загоне, где судьбы и стоны негромки,
Зимний луч, неожиданный в тусклом окне.

Микеланджело, тяжки библейские камни
В основании мрамора, стен и холста,
Правит вера, но призраки водят руками,
Воскрешая Геракла в обличьи Христа.

Зачарованный схваткой и вечной борьбою,
Изнуренный и все же сберегший в душе
Благородное право кулачного боя
Корифей каторжан, меланхолик Пюже.

В мотыльковом азарте блудниц и жуиров,
Безалаберен и одинок, как никто,
Меж турнюров пастушек и буклей сатиров
В маскарадной сумятице грустный Ватто.

Гойя, шабаш вокруг и повсюду на свете,
Где-то выкидыш варят, то чистят штыки,
И карга молодится, а голые дети
На соблазн упырям надевают чулки.

У кровавого озера в небе багровом,
Где лишь ели и тролли мрачат берега,
Краскам Делакруа и твои звероловам
Вторят, Вебер, охотничьи ваши рога.

Это пламя и стон, богохульство и credo,
Становились отравой, как наш алкоголь,
И борцов никогда не венчала победа,
Но в несметных сердцах унимали вы боль.

Вы пароль наш, надежно затверженный стражей,
И для всех заблудившихся в дебрях и снах,
Как зажженный на выступах башен и кряжей
Негасимый огонь, вы спасительный знак,

Что не созданы мы из одной только глины,
И не зря рождены — но для жизни иной,
И, быть может, Господь, искупит наши вины,
Этот огненный плач перед вечной стеной.

------------------------------------------------------ --------------


перевод В. Иванова:

Маяки

Река забвения, сад лени, плоть живая, -
О Рубенс, — страстная подушка бредных нег,
Где кровь, биясь, бежит, бессменно приливая,
Как воздух, как в морях морей подводных бег!

О Винчи, — зеркало, в чьем омуте бездонном
Мерцают ангелы, улыбчиво-нежны,
Лучом безгласных тайн, в затворе, огражденном
Зубцами горных льдов и сумрачной сосны!

Больница скорбная, исполненная стоном, -
Распятье на стене страдальческой тюрьмы, -
Рембрандт!.. Там молятся на гноище зловонном,
Во мгле, пронизанной косым лучом зимы...

О Анджело, — предел, где в сумерках смесились
Гераклы и Христы!.. Там, облик гробовой
Стряхая, сонмы тел подъемлются, вонзились
Перстами цепкими в раздранный саван свой...

Бойцов кулачных злость, сатира позыв дикий, -
Ты, знавший красоту в их зверском мятеже,
О сердце гордое, больной и бледноликий
Царь каторги, скотства и похоти — Пюже!

Ватто, — вихрь легких душ, в забвенье карнавальном
Блуждающих, горя, как мотыльковый рой, -
Зал свежесть светлая, — блеск люстр, — в круженье бальном
Мир, околдованный порхающей игрой!..

На гнусном шабаше то люди или духи
Варят исторгнутых из матери детей?
Твой, Гойа, тот кошмар, — те с зеркалом старухи,
Те сборы девочек нагих на бал чертей!..

Вот крови озеро; его взлюбили бесы,
К нему склонила ель зеленый сон ресниц:
Делакруа!.. Мрачны небесные завесы;
Отгулом меди в них не отзвучал Фрейшиц...

Весь сей экстаз молитв, хвалений и веселий,
Проклятий, ропота, богохулений, слез -
Жив эхом в тысяче глубоких подземелий;
Он сердцу смертного божественный наркоз!

Тысячекратный зов, на сменах повторенный;
Сигнал, рассыпанный из тысячи рожков;
Над тысячью твердынь маяк воспламененный;
Из пущи темной клич потерянных ловцов!

Поистине, Господь, вот за твои созданья
Порука верная от царственных людей:
Сии горящие, немолчные рыданья
Веков, дробящихся у вечности твоей!

------------------------------------------------------ -----------------------


перевод В. Левика:

Маяки

Рубенс, море забвенья, бродилище плоти,
Лени сад, где в безлюбых сплетениях тел,
Как воде в половодье, как бурям в полете,
Буйству жизни никем не поставлен предел.

Леонардо да Винчи, в бескрайности зыбкой
Морок тусклых зеркал, где, сквозь дымку видны,
Серафимы загадочной манят улыбкой
В царство сосен, во льды небывалой страны.

Рембрандт, скорбная, полная стонов больница,
Черный крест, почернелые стены и свод,
И внезапным лучом освещенные лица
Тех, кто молится Небу среди нечистот.

Микеланджело, мир грандиозные видений,
Где с Гераклами в вихре смешались Христы,
Где, восстав из могил, исполинские тени
Простирают сведенные мукой персты.

Похоть фавна и ярость кулачного боя, -
Ты, великое сердце на том рубеже,
Где и в грубом есть образ высокого строя, -
Царь галерников, грустный и желчный Пюже.

Невозвратный мираж пасторального рая,
Карнавал, где раздумий не знает никто,
Где сердца, словно бабочки, вьются, сгорая, -
В блеск безумного бала влюбленный Ватто.

Гойя — дьявольский шабаш, где мерзкие хари
Чей-то выкидыш варят, блудят старики,
Молодятся старухи, и в пьяном угаре
Голой девочке бес надевает чулки.

Крови озеро в сумраке чащи зеленой,
Милый ангелам падшим безрадостный дол, -
Странный мир, где Делакруа исступленный
Звуки Вебера в музыке красок нашел.

Эти вопли титанов, их боль, их усилья,
Богохульства, проклятья, восторги, мольбы -
Дивный опиум духа, дарящий нам крылья,
Перекличка сердец в лабиринтах судьбы.

То пароль, повторяемый цепью дозорных,
То приказ по шеренгам безвестных бойцов,
То сигнальные вспышки на крепостях горных,
Маяки для застигнутых бурей пловцов.

И свидетельства, Боже, нет высшего в мире,
Что достоинство смертного мы отстоим,
Чем прибой, что в веках нарастает все шире,
Разбиваясь об Вечность пред ликом Твоим.

------------------------------------------------------ -----------------------


перевод П. Лыжина:

Маяки

О Рубенс — лени сад, волшебный ключ забвенья,
Где любят, не любя, нагие телеса,
Но где, бушуя, жизнь в порывах исступленья
Как море в море бьет, как воздух в небеса.

Да-Винчи — зеркало, где отразился зыбкий,
Глубокий, смутный мир необычайных снов;
Сонм нежных ангелов с загадочной улыбкой
Средь сосен вековых и синих ледников.

Рембрандт — больницы стон печальный и унылый,
Где лишь Распятие виднеется в углу;
Из грязи там мольбы восходят с дивной силой
И яркий зимний луч пронзает полумглу.

О Микель-Анжело — неясные творенья:
Смешались жутко в них Гераклы и Христы!
Могучие встают из гроба привиденья,
И длинный саван рвут сведенные персты.

Боец неистовый, сатир ли извращенный? -
Ты, возвеличивший оборванную тварь,
Тщедушный человек, но желчный и надменный,
Пюже, о каторжан меланхоличный царь!

Ватто — беспечный мир, где много знаменитых
Сердец, как бабочки, справляют карнавал
Среди блестящих зал, лучами люстр залитых,
Безумье льющие на кружащийся бал.

О Гойя — тяжкий бред! Средь шабаша коптится
Кровавый выкидыш под дикий смех и вой...
Старуха в зеркало загадочно глядится,
И дразнит дьявола детей раздетых рой.

Над озером в крови сонм демонов летает -
Делакруа! Вдали грустит еловый бор.
Под серым небом там плач странных труб летает,
Как бы из Вебера чуть уловимый хор.

Средь тысячи ходов глухого подземелья
Осанна, вопль и стон как отгулы летят,
Проклятье и хвала — божественные зелья,
Что сердце смертного как опиум пьянят.

То стражей тысячной разослан клич сигнальный,
Приказ, протрубленный из тысячи рогов,
То зов охотников затерянный и дальный,
Мерцанье тысячи высоких маяков.

Воистину, Господь, вот знак непреходящий,
Возвышенный залог достоинства людей:
Весь сей надрывный плач, из века в век летящий,
Чтоб смолкнуть у брегов Предвечности Твоей!

------------------------------------------------------ -----------------------


перевод Эллиса:

Маяки

О Рубенс, лени сад, покой реки забвенья!
Ты — изголовие у ложа без страстей,
Но где немолчно жизнь кипит, где все — движенье,
Как в небе ветерок, как море меж морей!

О Винчи, зеркало с неясной глубиною,
Где сонмы ангелов с улыбкой на устах
И тайной на челе витают, где стеною
Воздвиглись горы льдов с лесами на хребтах;

О Рембрандт, грустная, угрюмая больница
С Распятьем посреди, где внятен вздох больных,
Где брезжит зимняя, неверная денница,
Где гимн молитвенный среди проклятий стих!

Анджéло, странный мир: Христы и Геркулесы
Здесь перемешаны; здесь привидений круг,
Лишь мир окутают вечерней тьмы завесы,
Срывая саваны, к нам тянет кисти рук.

Пюже, печальный царь навеки осужденных,
Одевший красотой уродство и позор,
Надменный дух, ланит поблеклость изможденных,
То сладострастный фавн, то яростный боксер;

Ватто! О карнавал, где много знаменитых
Сердец, как бабочки, порхают и горят,
Где блещет шумный вихрь безумий, с люстр излитых,
И где орнаментов расцвел нарядный ряд!

О Гойя, злой кошмар, весь полный тайн бездонных,
Проклятых шабашей, зародышей в котлах,
Старух пред зеркалом, малюток обнаженных,
Где даже демонов волнует страсть и страх;

Делакруа, затон кровавый, где витает
Рой падших Ангелов; чтоб вечно зеленеть,
Там лес тенистых пихт чудесно вырастает;
Там, как у Вебера, звучит глухая медь;

Все эти жалобы, экстазы, взрывы смеха,
Богохуления, Te Deum, реки слез,
То — лабиринтами умноженное эхо,
Блаженный опиум, восторг небесных грез!

То — часового крик, отвсюду повторенный,
Команда рупоров, ответный дружный рев,
Маяк, на тысячах высот воспламененный,
Призыв охотника из глубины лесов!

Творец! вот лучшее от века указанье,
Что в нас святой огонь не может не гореть,
Что наше горькое, безумное рыданье
У брега вечности лишь может замереть!

------------------------------------------------------ ----------
------------------------------------------------------ ----------

Charles Baudelaire. Bohémiens en voyage

La tribu prophétique aux prunelles ardentes
Hier s'est mise en route, emportant ses petits
Sur son dos, ou livrant à leurs fiers appétits
Le trésor toujours prêt des mamelles pendantes.

Les hommes vont à pied sous leurs armes luisantes
Le long des chariots où les leurs sont blottis,
Promenant sur le ciel des yeux appesantis
Par le morne regret des chimères absentes.

Du fond de son réduit sablonneux, le grillon,
Les regardant passer, redouble sa chanson;
Cybèle, qui les aime, augmente ses verdures,

Fait couler le rocher et fleurir le désert
Devant ces voyageurs, pour lesquels est ouvert
L'empire familier des ténèbres futures.



перевод А. М. Гелескула:

Цыгане в пути

Бредут они, провидческое племя,
То большаком, то кое-где тайком,
Несут детей и кормят молоком
Голодное отверженное семя.

Мужчины за кибитками и теми,
Кто прикорнул там, тянутся пешком,
Поблескивает нож за кушаком,
И взгляд тяжел, как жизненное бремя.

Скупой привал и нищенский уклад,
Но вторят песням голоса цикад,
И даже пустошь кажется зеленой,

Когда дивятся чахлые холмы
На табор, этот вечно устремленный
И жгучий взгляд в родное царство тьмы.

------------------------------------------------------ --------------


перевод Вячеслава Иванова:

Цыгане в пути

Вчера клан ведунов с горящими зрачками
Стан тронул кочевой, взяв на спину детей
Иль простерев сосцы отвиснувших грудей
Их властной жадности. Мужья со стариками

Идут, увешаны блестящими клинками,
Вокруг обоза жен, в раздолии степей,
Купая в небе грусть провидящих очей,
Разочарованно бродящих с облаками.

Завидя табор их, из глубины щелей
Цикада знойная скрежещет веселей;
Кибела множит им избыток сочный злака,

Изводит ключ из скал, в песках растит оаз -
Перед скитальцами, чей невозбранно глаз
Читает таинства родной годины Мрака.

------------------------------------------------------ -----------------


перевод В. Микушевича:

Цыгане в пути

У них у всех глаза горят не без причины;
Народец вещий в путь отправился вчера;
Отвислые соски младенцам брать пора
И снова к матерям карабкаться на спины.

Как водится, в пути с ножами все мужчины,
В кибитках прячется от солнца детвора;
Ища химер былых, идущие с утра
Все пристальней глядят в небесные глубины.

Таящийся в песке кузнечик не затих,
Песнь дребезжащую усилил ради них;
Сады среди пустынь являет им Кибела,

Даруя ключ в скале народу своему,
Дабы провидели они родную тьму,
Пока землею Ночь навек не овладела.

------------------------------------------------------ ----------------


перевод И. Северянина:

Цыгане в пути

Вчера опять пророческое племя
Пустилось в путь, забрав своих детей;
У матерей созрел дюшес грудей;
Зрачки горят... (Не знойно ль было семя?..)

Отцы бредут, блестя своим оружьем,
И табором раскинулась семья,
Тяжелыми глазами обоймя
Простор небес с тоскливым равнодушьем.

Всегда при них звучнее песни птиц...
Им божество дает благоволенья:
Там, где они, — пышнее цвет растенья,
Там орошен утеса гордый шпиц.

И, как сады, цветут для них пустыни...
Для них нет тайн, — и счастья нет отныне!..

------------------------------------------------------ -----------


перевод В. Тардова:

Цыгане в пути

Пророческий народ с блестящими зрачками
В путь тронулся вчера, неся детей своих
На спинах иль открыв здоровой жажде их
Сокровища грудей с тяжелыми сосцами.

Мужья идут пешком, блестя воруженьем,
С боков телег, где семьи их сидят,
На небо устремив тупой и долгий взгляд,
Тяжелый от тоски по скрывшимся виденьям.

Из глубины норы сверчок, завидев их,
Свою удвоил песнь. Цибела-мать для них
Льет жизнь щедрей, чтоб скрасить их мытарства;

В песках — творит цветы, из камней — ключ родит
Для этих странников, которым вход открыт
В грядущего таинственное царство.

------------------------------------------------------ ------------


перевод С. Шервинского:

Цыгане в пути

Предсказатель народ с огневыми зрачками
Вчера пустился в путь, увлекая детей
На спине иль кормя из отвислых грудей
Их живой аппетит готовыми дарами.

Мужья идут пешком, сверкая лезвиями,
По сторонам телег, где добро их семей,
Взор по небу влача отягченных очей,
Где тускнеет тоска с бесплодными мечтами.

Из глубины песка приютного сверчок,
Их увидав, резвей свой двигает смычок.
Кибела, их любя, для них пестрит поляны.

Для них течет скала и пустыня цветет,
Для путников, кому путь открытый вперед, -
Грядущей темноты приветливые страны.

------------------------------------------------------ -----------


перевод Эллиса:

Цыгане в пути

Пророческий народ с блестящими зрачками
В путь дальний тронулся, влача своих детей
На спинах, у сосцов отвиснувших грудей,
Питая алчность губ роскошными дарами;

Вслед за кибитками, тяжелыми возами,
Блестя оружием, бредет толпа мужей,
Грустя о призраках первоначальных дней,
Блуждая в небесах усталыми глазами.

Навстречу им сверчок, заслышав шум шагов,
Заводит песнь свою из чащи запыленной;
Кибела стелет им живой ковер цветов,

Струит из скал ручей в пустыне раскаленной,
И тем, чей взор проник во мглу грядущих дней,
Готовит пышный кров средь пыли и камней.

Вечная память погибшим.
Вечная слава героям.



Р. Рождественский


РЕКВИЕМ
Памяти наших отцов и старших братьев, памяти вечно молодых солдат и офицеров Советской Армии, павших на фронтах Великой Отечественной войны.



1

Вечная слава героям!
Вечная слава!
Вечная слава!
Вечная слава героям!
Слава героям!
Слава!!

...Но зачем она им, эта слава,— мертвым?
Для чего она им, эта слава,— павшим?
Все живое — спасшим.
Себя — не спасшим.
Для чего она им, эта слава,— мертвым?..

Если молнии в тучах заплещутся жарко,
и огромное небо от грома оглохнет,
если крикнут все люди земного шара,—
ни один из погибших даже не вздрогнет.
Знаю: солнце в пустые глазницы не брызнет!
Знаю: песня тяжелых могил не откроет!
Но от имени сердца, от имени жизни, повторяю!
Вечная Слава Героям!..
И бессмертные гимны, прощальные гимны
над бессонной планетой плывут величаво...
Пусть не все герои,— те, кто погибли,—
павшим вечная слава!
Вечная слава!!

Вспомним всех поименно,
горем вспомним своим...
Это нужно — не мертвым!
Это надо — живым!
Вспомним гордо и прямо погибших в борьбе...
Есть великое право: забывать о себе!
Есть высокое право: пожелать и посметь!..
Стала вечною славой мгновенная смерть!

2

Разве погибнуть ты нам завещала, Родина?
Жизнь обещала, любовь обещала, Родина.
Разве для смерти рождаются дети, Родина?
Разве хотела ты нашей смерти, Родина?

Пламя ударило в небо!— ты помнишь, Родина?
Тихо сказала: «Вставайте на помощь...» Родина.
Славы никто у тебя не выпрашивал, Родина.
Просто был выбор у каждого: я или Родина.

Самое лучшее и дорогое — Родина.
Горе твое — это наше горе, Родина.
Правда твоя — это наша правда, Родина.
Слава твоя — это наша слава, Родина!

3

Плескалось багровое знамя, горели багровые звезды,
слепая пурга накрывала багровый от крови закат,
и слышалась поступь дивизий,
великая поступь дивизий,
железная поступь дивизий,
точная поступь солдат!
Навстречу раскатам ревущего грома
мы в бой поднимались светло и сурово.
На наших знаменах начертано слово:
Победа!
Победа!!
Во имя Отчизны — победа!
Во имя живущих — победа!
Во имя грядущих — победа!
Войну мы должны сокрушить.
И не было гордости выше,
и не было доблести выше —
ведь кроме желания выжить
есть еще мужество жить!
Навстречу раскатам ревущего грома
мы в бой поднимались светло и сурово.
На наших знаменах начертано слово
Победа!
Победа!!

4

Черный камень,
черный камень,
что ж молчишь ты,
черный камень?

Разве ты хотел такого?
Разве ты мечтал когда-то
стать надгробьем для могилы
Неизвестного солдата?
Черный камень.
Что ж молчишь ты,
черный камень?..

Мы в горах тебя искали.
Скалы тяжкие дробили.
Поезда в ночах трубили.
Мастера в ночах не спали,
чтобы умными руками
чтобы собственною кровью
превратить обычный камень
в молчаливое надгробье...

Разве камни виноваты
в том, что где-то под землею
слишком долго спят солдаты?
Безымянные солдаты.
Неизвестные солдаты...

А над ними травы сохнут,
А над ними звезды меркнут.
А над ними кружит беркут
и качается подсолнух.
И стоят над ними сосны.
И пора приходит снегу.
И оранжевое солнце разливается по небу.
Время движется над ними...

Но когда-то, но когда-то кто-то в мире помнил имя
Неизвестного солдата!
Ведь еще до самой смерти он имел друзей немало.
Ведь еще живет на свете очень старенькая мама.
А еще была невеста.
Где она теперь — невеста?..
Умирал солдат — известным.
Умер — Неизвестным.

5

Ой, зачем ты, солнце красное,
все уходишь — не прощаешься?
Ой, зачем с войны безрадостной,
сын, не возвращаешься?
Из беды тебя я выручу,
прилечу орлицей быстрою...
Отзовись, моя кровиночка!
Маленький.
Единственный...

Белый свет не мил.
Изболелась я.
Возвратись, моя надежда!
Зернышко мое,
Зорюшка моя.
Горюшко мое,—
где ж ты?
Не могу найти дороженьки,
чтоб заплакать над могилою...
Не хочу я ничегошеньки —
только сына милого.
За лесами моя ластынька!
За горами — за громадами...
Если выплаканы глазыньки —
сердцем плачут матери.
Белый свет не мил.
Изболелась я.
Возвратись, моя надежда!
Зернышко мое,
Зорюшка моя.
Горюшко мое,— где ж ты?

6

Когда ты, грядущее? Скоро ли?
В ответ на какую боль?..

Ты видишь: самые гордые вышли на встречу с тобой.
Грозишь частоколами надолб.
Пугаешь угластыми кручами...
Но мы поднимем себя по канатам,
из собственных нервов скрученных!
Вырастем.
Стерпим любые смешки.
И станем больше богов!..
И будут дети лепить снежки из кучевых облаков.

7

Это песня о солнечном свете,
это песня о солнце в груди.
Это песня о юной планете,
у которой все впереди!
Именем солнца, именем Родины клятву даем.
Именем жизни клянемся павшим героям:
то, что отцы не допели,— мы допоем!
То, что отцы не построили,— мы построим!

Устремленные к солнцу побеги,
вам до синих высот вырастать.
Мы — рожденные песней победы —
начинаем жить и мечтать!
Именем солнца, именем Родины клятву даем.
Именем жизни клянемся павшим героям:
то, что отцы не допели,— мы допоем!
То, что отцы не построили,— мы построим!

Торопитесь, веселые весны!
Мы погибшим на смену пришли.
Не гордитесь, далекие звезды,—
ожидайте гостей с Земли!
Именем солнца, именем Родины клятву даем.
Именем жизни клянемся павшим героям:
то, что отцы не допели,— мы допоем!
То, что отцы не построили,— мы построим!

8

Слушайте!
Это мы говорим. Мертвые. Мы.
Слушайте!
Это мы говорим. Оттуда. Из тьмы.
Слушайте!
Распахните глаза.
Слушайте до конца.
Это мы говорим, мертвые.
Стучимся
в ваши
сердца...

Не пугайтесь!
Однажды мы вас потревожим во сне.
Над полями свои голоса пронесем в тишине.
Мы забыли, как пахнут цветы.
Как шумят тополя.
Мы и землю забыли.
Какой она стала, земля?
Как там птицы? Поют на земле без нас?
Как черешни? Цветут на земле без нас?
Как светлеет река?
И летят облака над нами?
Без нас.

Мы забыли траву. Мы забыли деревья давно.
Нам шагать по земле не дано.
Никогда не дано!
Никого не разбудит оркестра печальная медь...
Только самое страшное,—
даже страшнее, чем смерть:
знать, что птицы поют на земле
без нас!
Что черешни цветут на земле
без нас!
Что светлеет река.
И летят облака над нами.
Без нас.

Продолжается жизнь.
И опять начинается день.
Продолжается жизнь.
Приближается время дождей.
Нарастающий ветер колышет большие хлеба.
Это — ваша судьба.
Это — общая наша судьба...
Так же птицы поют на земле
без нас.
И черешни цветут на земле
без нас.
И светлеет река.
И летят облака над нами.
Без нас...

9

Я не смогу.
Я не умру...

Если умру — стану травой.
Стану листвой.
Дымом костра.
Вешней землей.
Ранней звездой.

Стану волной, пенной волной!
Сердце свое вдаль унесу.
Стану росой, первой грозой,
смехом детей, эхом в лесу...
Будут в степях травы шуметь.
Будет стучать в берег волна...

Только б допеть!
Только б успеть!
Только б испить чашу до дна!
Только б в ночи пела труба!

Только б в полях зрели хлеба!..
Дай мне ясной жизни, судьба!
Дай мне гордой смерти, судьба!

10

Помните!
Через века, через года,— помните!
О тех, кто уже не придет никогда,— помните!

Не плачьте!
В горле сдержите стоны, горькие стоны.
Памяти
павших
будьте
достойны!
Вечно
достойны!

Хлебом и песней,
Мечтой и стихами,
жизнью просторной,
каждой секундой,
каждым дыханьем
будьте достойны!

Люди! Покуда сердца стучатся,— помните!
Какою ценой завоевано счастье,—
пожалуйста, помните!

Песню свою отправляя в полет,— помните!
О тех, кто уже никогда не споет,— помните!

Детям своим расскажите о них, чтоб запомнили!
Детям детей расскажите о них, чтобы тоже запомнили!
Во все времена бессмертной Земли помните!
К мерцающим звездам ведя корабли,—
о погибших помните!

Встречайте трепетную весну, люди Земли.
Убейте войну, прокляните войну, люди Земли!

Мечту пронесите через года и жизнью наполните!..
Но о тех, кто уже не придет
никогда,—
заклинаю,— помните!

...открываешь книгу, листаешь знакомые страницы — и в мир входит магия. Магия сонета.



Франсиско де Кеведо

ЛЮБОВЬ НЕИЗМЕННА ЗА ЧЕРТОЙ СМЕРТИ

Последний мрак, прозренье знаменуя,
Под веками сомкнется смертной мглою;
Пробьет мой час и, встреченный хвалою,
Отпустит душу, пленницу земную.

Но и черту последнюю минуя,
Здесь отпылав, туда возьму былое,
И прежний жар, не тронутый золою,
Преодолеет реку ледяную.

И та душа, что Бог обрек неволе,
Та кровь, что полыхала в каждой вене,
Тот разум, что железом жег каленым,

Утратят жизнь, но не утратят боли,
Покинут мир, но не найдут забвенья,
И прахом стану – прахом, но влюбленным.

ПСАЛОМ XIX

Как таешь ты в горсти, как без усилья
Выскальзываешь, время золотое!
Как мерно, смерть, бесшумною пятою
Стираешь ты земное изобилье!

Бездушная, ты всё пускаешь пылью,
Что юность возвела над пустотою, –
И в сердце отзываются тщетою
Последней тьмы невидимые крылья.

О смертный наш ярём! О злая участь!
Ни дня не жить, не выплатив оброка,
Взымаемого смертью самовластно!

И ради смерти и живя, и мучась,
Под пыткой постигать, как одинока,
Как беззащитна жизнь и как напрасна...


Гарсиласо де Ла Вега

***
Всё рухнуло, спаленное дотла,
на чем держалась жизнь моя устало.
О сколько счастья разом разметало,
каких надежд развеяна зола!

И так ничтожны все мои дела
перед дыханьем гибельного шквала.
Он жизнь мою, чтоб нищенкою стала,
по сто раз на день грабит догола.

И сто раз на день падаю и снова
встаю с такою силой сумасшедшей,
что вспять бы обратил движеньье рек.

И в сотый раз душа моя готова
надеяться на встречу с той ушедшей,
которой не встречать бы мне вовек.



Антонио Мачадо

***
Бывают уголки воспоминаний,
где зелень, одиночество и дрема, –
обрывки снов, навеянных полями
вблизи родного дома.

Другие будят ярмарочный отзвук
далеких лет, полузабытой рани –
лукавые фигурки
у кукольника в пестром балагане.

Навеки под балконом
оцепенело горькое свиданье.
Глядится вечер в огненные стекла...

Струится зелень с выступа стенного.
На перекрестке призрак одинокий
целует розу, грустный до смешного.


Хуан Рамон Хименес

НИЧТО

Высокой мысли башню крепостную
в твоей глуши я выстрою на взгорье,
и сердце с высоты осветит море,
багряной пеной волны коронуя.

Я сам затеплю искру золотую,
в моих потемках сам зажгу я зори,
в себе самом, единственной опоре,
обретший мир... А будь это впустую?

Ничем, ничем! .. И сердце, остывая,
пойдет ко дну, и крепостные своды,
холодные, застынут нелюдимо...

Ты – это ты, весна! Душа живая,
ты воздух и огонь, земля и воды!
...а я лишь мысль и ничего помимо...


ОКТЯБРЬ

Сквозь бирюзу речной зеркальной глади
луч золотит замшелые глубины;
по золоту последние жасмины
рассыпались и тонут в листопаде.

В зеленом небе, в тихой благодати,
за облаками в отсветах кармина
у края мира высится надмирно
нездешний сад; И дивно на закате.

Какой покой! С поблекшего каштана
смеется дрозд. И облако сникает
бескрасочно, и поздняя пчела

сгорает искрой света...И нежданно
в каком-то вздохе роза возникает,
тоскуя, что еще не умерла.


НАДЕЖДА

Надеяться! И ждать, пока прохлада
туманом наливается дождливым,
сменяет розу колос, и по жнивам
желтеют отголоски листопада,

и с летом соловьиная рулада
прощается печальным переливом,
и бабочка в полете торопливом
теплу недолговременному рада.

У деревенской лампы закоптелой
мою мечту качая в колыбели,
осенний ветер шепчет над золою...

Становится нездешним мое тело,
и старые надежды поседели,
а я все жду и жду... свое былое...



Сесар Вальехо


ПОД ТОПОЛЯМИ

Как трубадуры в стенах каземата,
деревья смолкли в роще тополиной,
и зажурчал библейскою долиной
речитатив кочующего стада.

Седой пастух согнулся под овчиной,
завороженный муками заката, –
и две звезды уснули, как ягнята,
в печали глаз, пасхальной и пустынной.

Поет сиротство шелестом погостов,
и колокольчик тает за лугами,
стихая все осеннее, все глуше...

Заткала синева железный остов,
и в ней, тускнея мертвыми зрачками,
хоронит пес пустынный вой пастуший.


Поль Верлен


ПОСЛЕДНЯЯ НАДЕЖДА

Она деревцом терпеливым
Растет у забытых могил,
Подобно кладбищенским ивам,
Которых никто не садил.

И птица, как верность поруке,
Не молкнет в тени деревца.
И разве не наши сердца –
Те ветви и певчие звуки?

Ты память, я – холод разлуки,
Которой не будет конца...
О жить бы! Но горсточка праха

Замрет, порастая быльем.
Ну что ж... Отзовись, моя птаха!
Я жив еще в сердце твоем?


БЛАГОРАЗУМИЕ

Дай руку, не дыши – присядем под листвой,
Уже все дерево готово к листопаду,
Но серая листва хранит еще прохладу
И света лунного оттенок восковой.

Давай забудемся. Взгляни перед собой.
Пусть ветер осени возьмет себе в награду
Усталую любовь, забытую отраду,
И гладит волосы, задетые совой.

Отвыкнем от надежд. И, душу не тираня,
Сердца научатся покою умиранья
У красок вечера над сумерками крон.

Будь перед сумраком тиха, как перед схимой,
И помни: ни к чему тревожить вещий сон
Недоброй матери – природы нелюдимой.


Мой давний сон

Я свыкся с этим сном, волнующим и странным,
В котором я люблю и знаю, что любим,
Но облик женщины порой неуловим -
И тот же и не тот, он словно за туманом.

И сердце смутное и чуткое к обманам
Во сне становится прозрачным и простым, -
Но для нее одной! — и стелется, как дым,
Прохлада слез ее над тягостным дурманом.

Темноволоса ли, светла она? Бог весть.
Не помню имени — но отзвуки в нем есть
Оплаканных имен на памятных могилах,

И взглядом статуи глядят ее глаза,
А в тихом голосе, в его оттенках милых,
Грустят умолкшие родные голоса.


Шарль Бодлер


ТУМАНЫ И ДОЖДИ

Снег, осеннюю грязь и весеннюю талость
Я любил, и любовь эта в сердце осталась,
В непогоду душа погружается в сон,
Как в туманное завтра моих похорон.

На безлюдьи, в размытой дождем панораме,
Где беснуются ветры, скрипя флюгерами,
Неприкаянный дух мой не ищет тепла,
На лету раскрывая вороньи крыла.

Что желанней душе, если стала пустыней,
Той душе, на которой смерзается иней,
Чем туман, нашей хляби бескровный король

И предвестие стужи, проникшее в щели?
Лишь неведомо, с кем на случайной постели
Под одной простыней убаюкивать боль.


Фернандо Пессоа


***
Ветшает жизнь — покинутая шхуна
В пустом порту, где бьет ее волна.
Когда же прочь от мутного буруна
Уйдет она, с судьбой обручена?

Кто окрылил бы плеском полотна
Ее снастей оборванные струны
И той дорогой вывел из лагуны,
Где ждет заря, свежа и солона?

Но зыбь тоски защелкнула капканом
Плавучий гроб покоящихся сил -
И никого, кто б мертвых воскресил.

Не слышно ветра в такелаже рваном,
В зеленый тлен засасывает ил,
А милая земля — за океаном.


------------------------------------------------------ -------------------------------------

Но не только гелескуловские переводы сонетов обращают на себя внимание ажурностью, изяществом и многогранностью смысла.
Наталья Юрьевна Ванханен — ещё один великолепный поэт и переводчик, представляет нашему взору свои миры, своё чудесное видение на русском стихов известных и знаменитых:

Хорхе Гильен

АРИАДНА, АРИАДНА

Те кручи облаков над кругом кроны -
неужто только сонное виденье?
По кучевому облаку забвенья
бреду сквозь явь, и оживают склоны.

Куда? Зачем? Осенних веток стоны,
гнезд густонаселенное кипенье.
Прощаюсь с октябрем без сожаленья,
в апрель вхожу, весною обновленный?

Лишь для тебя, всесильной формы царство,
что в слово светозарное одета,
претерпеваю в хаосе мытарства.

Неужто в этом мировом избытке
не удостоюсь даже тени света?
О, Ариадна, дай мне кончик нитки!



Лопе де Вега

***
Пылает Троя, облаками дыма
Пожарища уходят к небосклону,
Но плач и пламя радуют Юнону -
Месть женщины — увы! — ненасытима.

И в храмах нет спасения, и мимо
Бежит народ, и стены внемлют стону,
И Ксант по растревоженному лону
Кровавый прах уносит нелюдимо.

Растет пожар, и, вглядываясь зорче,
Мы различим, как, зверствуя бесчинно,
Войска ахейцев множат разрушенья.

Пока Парис исходит в смертной корче,
Великих бед прекрасная причина
В объятьях грека ищет утешенья.


***
Между колонн, оставшихся доныне
на пепелище, выжженном пожаром,
где славный город, уступив ударам,
застыл примером попранной гордыни;

среди руин, где сделались святыни
норой звериной, логовищем старым,
в золе забвенья, где теперь недаром
минувшей славы не найти в помине;

у стен, что были доблестью одеты,
а ныне лишь в плюще да повилике,
в развалинах без смысла и без строя,

ищу былого милые приметы
и вопрошаю камень многоликий –
и слышу голос: "Здесь стояла Троя!"



***
Тянусь к перу, но слезной пеленою
туманятся чернила и бумага,
хочу заплакать – высыхает влага:
мои желанья не в ладу со мною.

Я не пишу – глаза тому виною,
не плачу – всё жива в груди отвага.
Ни к смерти, ни к бессмертию ни шага,
и жизнь меня минует стороною.

Не тронут лист, но, может быть, вы сами
запишете (мне, право, слишком скверно,
и если вы не видите, поверьте)

мои слова моими же слезами,
тогда и вам откроется, наверно:
слова и слезы только лики смерти.