Действие книги происходит не только в альтернативной Америке, оно еще и происходит в какой-то альтернативной, откровенно белибердовой реальности, в которой, по-видимому, находилась и сама Айн Рэнд. Здесь альтернативные экономические взаимоотношения, альтернативные предприниматели, альтернативные финансы, альтернативная политика, альтернативная логика, альтернативные законы природы, альтернативный секс да и люди какие-то альтернативные. Почему-то во всем мире останавливается производство, все банкротятся, все разучились что либо делать, земные недра иссякают, и подается это как само собой разумеющееся — без каких-либо объяснений и причин происходящего.

Рэнд вообще плохо разбирается кажется во всем подряд. Высший свет и богатых людей она явно списывает с голливудских экранов, работа фондовой биржи и вообще сделки с акциями у нее на уровне воскресного приложения к массовой газете, и она свято уверена, что успех предприятия обязательно приводит к банкротству всех конкурентов и измеряется их числом. Работа легислатуры для нее тайна за семью печатями (именно поэтому ее персонажи с таким ужасом смотрят на законодательный процесс), а кабину парового локомотива она явно видела только издалека. Она не в курсе, что закрытые шахты затапливаются и прогуляться там не получиться, и даже миф о Прометее умудрилась переврать. Про опереточного пирата, который в духе Неуловимого Джо всех грабит и никто не знает даже, как он выглядит, говорить не приходится. Социализм здесь похож на Матрицу во время перезагрузки. Часто делает технические ошибки, дико передергивает, путает причины со следствием, да и вообще постоянно выдает свою невежество почти во всех сферах деятельности человека, а вместо реальных образов у нее везде симулякры и декорации; в особенно концентрированной форме это заметно в «трехчасовой речи» Джона Голта, где почти каждая фраза если не откровенное вранье, то мошенничество.

Персонажи здесь — заготовки манекенов, заунывными голосами на мертвом языке они говорят пустые рыбьи слова, не несущие никакого смысла, их можно не читать, и вы ничего не потеряете, точнее, их вообще лучше не читать, потому что это опасно для здоровья — как физического, так и в первую очередь душевного. Персонажи говорят, как пишущие машинки, на один голос: строго говоря, здесь нет диалогов, один большой монолог — по-видимому, автор беседует сам с собой, придумывает дебильные аргументы, подает их так, что хочется блевать, а потом с блеском их опровергает, причем один и тот же тезис может повторяться на протяжении книги десятки раз, одними и теми же словами. Сказать, что в книге много воды — значит не сказать ничего: если роман хорошенько отжать и убрать все повторы, останется максимум половина, если не треть.

По Рэнд, капиталисты это такая отдельная раса, новые арии, элои, единственные, кто живет и думает, к ним не применимы общечеловеческие мораль и этика, они стройны телом и благородны профилем, они коня на скаку и в горящую избу, а все остальные — этакие гнусные утопцы, уродливые морлоки, живущие в ночи, чмошники и паразиты (о которых так убедительно распинался Эндрю Райан, пока ему голову не снесли клюшкой от гольфа), только и думающие, как бы отнять у богатых все деньги и всячески поглумиться и унизить. Вообще чем меньше в персонаже человеческого, тем больше его хвалит автор. Судя по тому, как Рэнд извращенно и гнусно подает любовь, взаимопомощь и дружбу, ей этих качеств явно не хватает.

Это откровенная графомания, причем очевидно это с первых страниц. Рэнд явно хотела написать Великий американский роман и у нее это получилось, судя по статусу книги в современных Штатах, однако литературные достоинства романа находятся где-то на уровне Мертвого моря. О, я прекрасно понимаю, почему он нравится некоторым. Графоманский стиль Рэнд завораживает, буквально затягивает в поганую трясину нескончаемого словоблудия и вербального поноса, она пишет с такой уверенностью и напором в каждом слове, что карточный домик ее вымысла кажется реальным, долбит в одну точку по заветам Геббельса, рассчитывая, что ложь, повторенная тысячу раз, покажется правдой. Но, люди, надо ведь как-то использовать логику и мозги. Сегодня ты Рэнд веришь, а завтра что? начнешь заряжать воду через телевизор? вступишь в секту Марии Дэви Христос? Думать — это не право человека, это его обязанность.

Герои притворяются теми, кем не являются — (умными) людьми. Автор упорно нагнетает, что они очень умные и талантливые, и все могут, вот только это никак не проявляется. Эти гении регулярно повторяют, что они ничего не понимают в окружающем мире и людях (что, в общем-то не удивительно — мир-то выдуманный). Самая частая фраза в книге — «Я не понимаю». Персонажи не понимают, не в курсе, не могут взять в толк, почему все происходит, кто эти люди, где они находятся и кто такой Джон Голт. Данни Таггерт вообще крайне показательный персонаж: подаваемая как умная и сильная женщина, она ведет себя как тупая блондинка, прыгающая в постель к любому, кто поманит пальцем (но исключительно к богатым), плохо соображающая, что вокруг происходит и с готовностью это признающая. Для того, чтобы герои все-таки хоть бы выглядели крутыми, Рэнд уничтожает экономику страны и заселяет ее идиотами, на фоне которых все эти голты, уэйатты и риордены чутка возвышаются над общим болотом.

Умиляет паника, в которую ударяются герои, узнавая, что враги собираются принять очередной дебильный закон. Реальные американские магнаты на их месте давно бы купили конгрессы штатов, посадили своих губернаторов и сенаторов, вывели на улицы тысячи зависимых от них рабочих, а карманные журналисты и художники давно бы устроили истерию в прессе и обществе. Строго говоря, именно олигархия и нерегулируемая экономика едва не похоронили Америку, а вовсе не выдуманные социалисты. Рэнд в голову не приходит, что если собрать всех ее разлюбезных голтов и риарденов в одно место, то они очень быстро друг дружку сожрут.

Все это сильно напоминает фентези, причем очень плохое фентези, которое наверняка хоть раз попадалось каждому из нас, где герои из туалетной бумаги сражаются с картонными злодеями, от диалогов и реплик кровь течет из глаз, волны пафоса накатывают как цунами, НПС все как один говорят одно и то же, декорации состоят из одинаковых, все время повторяющихся элементов, а сюжет настолько скучен и вторичен, что даже иногда, на долю секунды, кажется оригинальным. Чем больше читаешь, тем меньше знаешь, буквально чувствуешь, как на глазах тупеешь, волосы редеют, спина горбится и вот ты уже говоришь «моя прелессссть». Фраза же «Расправь плечи» звучит как «Бегите, глупцы».

Рэнд пишет антиутопию как сентиментальный роман и это приводит к когнитивному диссонансу. Производственный роман она пишет как философский трактат, в результате получает уродливого мутанта — ни производства, ни философии. Если же копнуть чуть глубже, то легко заметить, что на самом деле под производственный замаскирован любовный роман про нефритовые стержни и шелковые лона. Помните, как у Тимура Шаова: «И она аж вспотела, так тела его захотела». Вот здесь то же самое не только на 108 странице, а гораздо чаще, довольно быстро начинаешь предугадывать, что вот эта сцена обязательно закончиться «он сорвал с нее платье и ее соски затвердели». Лучшая экранизация данной книги — это порнофильм, причем в BDSM-формате. У детища Рэнд и 50 оттенков серого гораздо больше общего, чем кажется на первый взгляд.

Если в книге поменять местами капитализм с социализмом (и вычеркнуть, конечно, BDSM-сцены), то получится шедевр соцреализма, который обязательно бы понравился Отцу народов и заслуженно бы получил Сталинскую премию. Это ж как сказка Гайдара с Голтом в роли Мальчиша-Кибальчиша. Фактически Рэнд написала историю борьбы авангарда рабочего класса с ужасным царизмом. Ее утопия в горах Колорадо (почему-то именно так она называет Скалистые горы) — это один-в-один «Кубанские казаки», только что женщин маловато.

Наконец-то стало предельно ясно, кто такой Пелевин Виктор Олегович и как следует оценивать его творчество. Возможно, кто-то давно это понял, но до меня дошло только сейчас, когда все разжевали и разложили по полочкам. Пелевин — это алгоритм. Алгоритм, компонующий произвольные слова в кажущийся связным текст. Текста, конечно, на самом деле нет — он образуется в голове читателя, так как писателя/автора у него нет. Алгоритм ВОП очень хорошо имитирует человека.

Нельзя поэтому говорить, что Пелевин пишет одну и ту же книгу: нет никакой книги, алгоритм всегда работает одинаково: вылавливает из культуры и литературы (проще — из сети) различные смысловые маркеры и разбрасывает их в произвольном порядке, паразитируя на семантике и постмодернизме. Нет нужды указывать, что пелевинская антиутопия — всего лишь пестрое и плохо сшитое собрание кривых проекций, где маргинальные явления выдаются за мейнстрим, а отдельные экстремальные случаи активно педалируются и преподносятся как знаки грядущего апокалипсиса. Нет нужды указывать, что Пелевин повторяется и копирует свои предыдущие романы — я уже писал это в своих отзывах, и не хочу уподобляться Виктору Олеговичу и писать всю жизнь одну и ту же рецензию. Как следствие, ругать Пелевина нет смысла — нет никакого Пелевина, а алгоритму все равно. Стоит ругать самого себя, в очередной раз за собственные деньги покрасившего чужой забор.

Сначала подумал. Что Пелевин да. Но нет.

Если бы меня попросили охарактеризовать стиль Вальтера Скотта одним словом, я бы, наверное, использовал слово «избыточность». Скотт подробно описывает героя, его одежду, материал, из которого сделана одежда, ее покрой и декорирующие элементы, чуть ли не историю возникновения такой одежды, оружие, материал оружия, историю оружия, внешность, выражение лица, выражение морды коня, деревья, камни и остальные элементы пейзажа, который герой лицезреет... С одной стороны это позволяет лучше прочувствовать эпоху и персонажей, ярче и четче представить себе картинку, с другой стороны время идет, а действия нет. Подобный стиль засасывает как лесная трясина, оторваться невозможно, хочется плюнуть на все, но нет — рука сама поворачивает следующую страницу, ты уже начинаешь думать на этом жутком английском начала XIX века, когда половина слов устарела еще до твоего рождения, а вторая половина используется в каком-то странном извращенном смысле, и вербальная избыточность оборачивается магией слова, переносящая читателя в нужное время и в нужное состояние ума.

Несмотря на то, что в «Айвенго» соблюдены определенные элементы рыцарского романа (заглавный герой идеал рыцарственности без страха и упрека, а Ричард Львиное Сердце — идеал без страха упрека в кубе, злодеи отвратительно злодеисты, а дамзельки прекрасны как Богоматерь), он достаточно реалистичен, жесток и кровав (жил бы Скотт в наше время, сериалы ставили бы по его романам, а не по Мартину), а от будничного описания костоломного рыцарского турнира кровь стынет в жилах, особенно когда автор как бы между делом перечисляет, сколько сквайров и баронов умерли, сколько покалечились, а сколько навсегда остались инвалидами. Злодей-храмовник в нужный момент демонстрирует вполне положительные если не качества, то чувства, гроссмейстер ордена — жестокий аскет — вызывает уважение своей принципиальностью, Айвенго в глаза упрекают в том, что он сначала делает, а потом думает, а король Ричард регулярно получает авторских пинков за то, что будучи отличным воином, был плохим монархом. Классический хэппи-энд, когда все герои награждены, а все злодеи повержены, сбалансирован эпизодом штурма замка бандой Джона Локсли (он же Робин Гуд) и великолепно выписанной сценой суда над «еврейской ведьмой», и все это на фоне разборок саксонской и норманской знати.

В целом роман, написанный почти двести лет назад, неожиданно для меня оказался весьма интересным как в смысле сюжета, оригинальности стиля, так и исторических декораций с колоритными персонажами.

Неожиданно глубокий и серьезный роман взросления, ловко замаскированный под одновременно параноидальный и смешной рассказ о всемогущей неправительственной организации, борющейся со злом и отслеживающую все аспекты человеческой деятельности, плавно перетекающий в психологический триллер с элементами наркотрипа в духе «Все не то, чем кажется»: в общем, все, что вы могли ожидать от Мэтта Раффа, автора книги «Канализация, газ и электричество» , вы здесь найдете сполна. Представленный в виде диалогов главной героини, обвиняемой в убийстве и сидящей в тюремном отделении для психов (nut wing) и тюремного, соответственно, психиатра, пытающегося понять, действительно девушка сумасшедшая или просто придуривается, роман проводит нас через детство Джейн Шарлотт, отрочество, грехи юности, искупление, выбор своего пути, цели и места в жизни. В книге полно мощных остроумных диалогов, безумных, но харизматичных персонажей, и чудовищных в своей нелепости ситуаций, от которых отваливается челюсть , а также множество обманок, вложенных одна в другую. Книжка читается просто влет, даже с учетом большого количества разговорных и сленговых слов, все понимаешь без проблем, оторваться сложно, учитывая, что совершенно непонятно, чем закончится не то что каждая сцена, а каждый диалог. Концовка оправдывает все ожидания, несколько раз заставляя посмотреть на события книги с разных углов восприятия, связывает все концы, все проясняет и оставляет после себя чудное лирическое настроение: Добро всегда побеждает зло. Ну, за исключением тех случаев, когда происходит обратное.

Вот ради таких вещей я читаю Теда Чана. Роскошная и радикальная альтернативка, рассказывающая о женщине-археологе (время определить сложно, какая-то смесь викторианских порядков и современных технологий), популяризирующей науку и веру с помощью раскопанных артефактов. Артефакты не простые — мумии без пупков, спилы окаменевших деревьев без годовых колец в середине — и как дважды два доказывают факт Творения и даже конкретную дату Божьего промысла. Уже сами по себе декорации выглядят изумительно, хочется побольше у знать о мире, потрогать, пощупать, понюхать, а Чан еще и добавляет сложнейшую драму, бросая героиню в экзистенциальный кризис веры, ломая ее принципы и заставляя переосмыслить все ее представления о жизни, ее смысле и целях человечества.

Все это подано в крутой концентрации, которую бы разбавить и был бы фейерверк, но специальность Чана — атомная бомба, на заряд он не смотрит, не влезай — убьет. Вообще, кажется, читатель- это последний, о ком Чан думает, когда ваяет свои экзистенциальные драмы.

Дары Смерти совершенно неожиданно — намеренно или случайно — раскрыли самую главную тайну сериала. А именно — кто является главным героем. Выясняется, что вовсе даже не Гарри Поттер. Гарри всего лишь пешка, хоть и королевская, в игре, которую в течение всех семи книг разыгрывал Альбус Дамблдор — истинный главный герой. Гарри должен был отвлекать главного противника Дамблдора и его сикофантов, а при удачном прорыве на восьмую горизонталь — еще и стать новым ферзем, супероружием против Волдеморта. Гарри знал лишь то, что хотел ему сказать могучий старик, и делал лишь то, что от него требовалось. По сути, Дамблдор почти всегда успешно манипулировал Потером, хоть это не уберегло его от ошибок. Но даже свою смерть он сумел использовать на все сто процентов. Действительно, страшно подумать, что же мог сделать директор Хогвартса, получи он неограниченую власть министра магии — при его-то талантах и способностях! Гарри никогда не сможет подняться до высот своего учителя — харизмы не хватает. Книга ведь заканчивается трагично: Поттер навсегда остался Мальчиком-Победившим-Волдеморта. Не меньше, но и не больше. Недаром в заключении Роулинг ни словом не обмолвилась, что же было с ним за эти немалые полтора десятка лет. Не о чем говорить — Гарри так никем и не стал. Учеба в Хогвартсе стала вершиной его карьеры — что может быть печальней?

Перед началом книг этого цикла стоило бы пускать напоминание, как это делается в современных сериалах («ранее в этом сериале»), чтоб просто не нужно было мучительно вспоминать, а что же там было в прошлом сезоне и кто эти все люди. И дело даже не в том, что предыдущий том я читал два года назад (хотя это тоже сказывается), а в том, что больно уж много там событий и персонажей, и многое банально забываешь. Из-за этого время от времени начинает казаться, что некоторые моменты появляются как-то внезапно — ты не помнишь, это уже было? это как-то объяснялось? ты что-то пропустил?

Как и в предыдущих книгах, здесь есть и парочка моментов «вот это поворот», и несколько более мелких «кто бы мог подумать» с внезапно бабахающими ружьями-на-стенах (про которые уже и забыл, да и вообще думал, что это просто картина в рамке), проваливающимися тайными лазами в полу и случайно открывающимися проходами в каминах — в метафорическом смысле, конечно.

Автор по-прежнему отлично владеет приемом маскировки, когда вроде бы все события указывают на одну развязку, а в итоге развязка наступает совсем другая — такого в романе вполне достаточно и несколько раз Брендон Сандерсон меня-таки подловил. Кроме того, автор как-то полюбил клиффхангеры и просто осыпал ими эту книгу — то и дело действие прерывается на самом интересном месте, чтоб перейти на другого персонажа и заставить читателя потомиться в неизвестности.

Однако не могу отделаться от ощущения, что меня водят за нос. Каждая книга заканчивается определенным набором знаний о мире Рошара, но каждая следующая говорит — нет, все на самом деле не так, а вовсе даже и по другому. Ты смекаешь, делаешь поправки, привыкаешь по новому. Но и эти знания оказываются частичкой, неполными, а то и искаженными. То есть читая четвертую книгу я уже понимаю, что то, что здесь говорится, принимать за чистую монету не стоит, потому как не пройдет и года (ну ладно, пары лет), как Сандерсон продемонстрирует очередной обманный трюк руками и читатель опять будет выглядеть дурачком, перепутавшим небо со звездами, отраженными ночью в поверхности пруда. В первых книгах это было круто (смотри Вот это поворот), но сейчас уже начинает утомлять своей повторяемостью. Иногда это выглядит как будто цветок раскрывается, поражая красотой и полной логичностью замысла, а иногда — как будто чертик из коробочки прыгает тебе прям в лицо и чувствуешь только смущение и злость.

Цикл и так славится своими пространными диалогами, монологами, соплежуйством и прочим в том же духе, но кажется, что в четвертой книге этого стало несколько невыносимо больше, чем обычно. Темп, и так невысокий, снизился пуще прежнего. Другой вопрос, что сандерсоновское растекание мыслей мне в принципе заходит, так что для меня это не минус, но некоторые сцены действительно не добавляют ничего ни сюжету, ни раскрытию персонажей и их взаимоотношений, а просто наличествуют, занимая место и отвлекая внимание читателя. Да и с движухой и экшеном тоже в общем-то все в порядке — особенно в середине и концовке, где меняется расклад сил, расстановка персонажей, кое-кто меняется до неузнаваемости, а некоторые даже откидывают коньки.

Так что книга не хуже предыдущих — она все также увлекает своим ровным слогом, объемной картинкой, удерживает внимание постепенным раскрытием всей картины, развитием персонажей и невозможностью предсказать, что будет дальше и как поведут себя герои. Никуда не делись драки в воздухе, беготня по стенам, Том Круз в роли Каладина, фокусы в духе «Вот ты видишь, а вот уже нет» и откровения «Люк, я твой отец!»

Не знаю, как это читают другие люди, но мне мстится, что это натурально пиеса, как если б вышла прямиком из-под пера Шиллера, скажем, и читать ее надо с завыванием на разные голоса и мелодраматическими паузами. Только в этом случае будут оправданы восклицания вроде «О, как гнусны и отвратны эти Харконенны, что так ужасно мучают меня!», «Мерзкий палач, я не сдамся тебе!» или там «Я такой ужасный злодей и негодяй, так слушайте же мой непереносимо злодейский план!!!» с диким хохотом в конце. И называться она должна «Пол, герцог Атрейдес» или как-то так.

Проблема книги в том, что вся эта космооперная ахинея подается так супер сурьезно, и у каждого второго на лице «не подходи ко мне, я обиделась». То есть даже ляпы и несуразности искать довольно нелепо — как показывать на дыры в рыбацкой сети. Все эти космодесантники с шашками наголо вызывают непереходящий фейспалм и читаешь книгу сквозь щелочку между пальцами. Фрэнк Герберт старается добавить глубины своим героям, но получается это довольно скверно и чувствуется схематичность как их действий, так и мотиваций.

Сильно портило впечатление лично для меня, что автор намеренно спойлерил собственный сюжет, заранее не то что намекая, а вполне отчетливо проговаривая, что сейчас будет и кто что сделает. В результате все повороты истории кажутся изжеванными, как будто твой бутерброд уже кто-то обильно понадкусывал. Зачем это сделано, понять сложно, потому как если б не эти неценные указания, читать было б интересней просто по дефолту.

И это при том, что в общем-то через все эти недостатки явно проглядывает талант автор. Чтение-то все равно вполне себе увлекательное, чувствуется некая мощь в замысле. Кроме того, в книге есть несколько оригинальных (и на 65 год, и до сих пор) моментов которые ставят ее в принципе отдельно ото всей фантастической литературы. Это, например, экологический пафос — мало какие книги вообще заморачиваются такой сложной темой, а также место действия — пустыня, которая является довольно сложной декорацией и также мало привлекательна для большинства авторов. Вот эти две фишки во многом компенсируют почти все претензии, которые можно предъявить книге, потому как они не просто есть, а активно автором используются и развиваются — вполне убедительно и напористо.

Я, скорее всего, взялся за книгу крайне невовремя — не то, чтобы ее читать можно было только в шестидесятых, нет, конечно. Но если бы она попалась мне в школе, думается, я бы не заметил всей той ерунды, которая мне очевидна сейчас. Знакомиться с сиквелами и приквелами не собираюсь, но не жалею потраченного на Дюну времени.

Довольно забавно, когда раскрученный и популярный роман на поверку оказыватся графоманской поделкой. Аберкромби создал довольно симпотишный, но по большей части вторичный мир, значимой особенностью которого является его полная противоречивость: части не стыкуются друг с другом, он буквально расползается в руках, как плохо собранный паззл; и вот шпаги сосуществуют с мечами, при отсутствии хоть сколько-нибудь заметной промышленности наличествуют сборные дома, а жесточайшее сословное деление общества не мешает всеобщей мобилизации. Герои ведут себя как золотые рыбки, напрочь забывая все, что видели три секунды назад, а пафосность и неестественность диалогов уступает только пафосности и неестественности монологов — как высказанных, так и внутренних (то, что при передаче мыслей автор прибегает к прямой речи, играет с ним злую шутку — возникает ощущение, что все это писал старшеклассник). Корявый стиль автора умиляет: перлы, выходящие из-под его пера могут поспорить за первые места в графоманских хит-парадах (а переводчик, кажется, в какой момент просто перестал справляться со всеми этими «птицами, издающими хриплые и звонкие крики» и «сочно зеленеющей травой, подстриженной почти под корень»). Аберкромби регулярно посмеивается над штампами жанра, но его роман при этом наполнен сюжетными и речевыми клише чуть менее, чем полностью. Не сказать, однако, что автор бездарен — он скорее смахивает на молодого талантливого автора, начитавшегося чужого фэнтези и решившего, что сможет не хуже. В общем, и получилось не хуже (временами это достаточно захватывающе, пока не осознаешь, что ты это уже где-то читал и даже вроде в этих же выражениях), но и не лучше: ни сюжет, ни герои (ну, за исключением дан Глокты, не к ночи будь помянут) не вызывают интереса и дочитываешь книгу скорее по инерции, нежели из большого желания.

Ахиллесовой пятой любой сатиры является ее коньюнктурная природа. Гоголь, конечно, велик, но современный читатель не понимает и половины того, над чем смеется и что обличает Николай Васильевич — изменились общественные порядки, социум, привычки. Многие рассказы Зощенко, Швейцера, Марка Твена устарели еще при жизни авторов. Конечно, есть Салтыков-Щедрин или, скажем, некоторые романы Пратчетта, ну так они и замахивались на вечное, древнее и корневое, стараясь не размениваться по мелочам. «День опричника» Сорокина к таким вещам не относится — это классический коньюнктурный фельетон, который отлично будет смотреться на страницах глянцевого журнала, но факт издания его отдельной книгой выглядит весьма спорно. Прошло немногим более пяти лет, а книга уже частично нечитаема — ну кто помнит сейчас человека-собаку Илью Кулика, которого Сорокин так зло высмеял, или кто, кроме филологов способен понять, кого автор пародирует в полудюжине стихотворений? Кроме того, книга не самостоятельна даже в жанре сатиры, ибо пародирует и высмеивает особую подгруппу фантастических книг, живописующих, как приход к власти спецслужб и наведение ими жесткого порядка в борьбе с «ляхами, жидами и студентами» восстановит Русь-Матушку и как мы все здорово опосля этого заживем под надзором доброго но справедливого государя — куда ж в русской утопии без монарха. Сорокин, конечно, большой мастер, способный левой ногой набросать хоть и лубочную, но вполне себе убедительную картину подобной милитократии, готовой оправдать любое преступление, любую кровь и грязь во имя добра, справедливости, Христовой веры и пинка по зад Америке (наших патриотов ведь хлебом не корми, дай только гадость какую-нить янкесам устроить). Повесть получилась забавная, временами смешная, временами страшная, временами противная (это же Сорокин, так что тема гомоебли раскрыта), что-то из футуристической проекции вполне возможно и сбудется, но определенная зацикленность на нынешнем политическом моментуме и отсутствие сюжета как такового смазывают впечатление.

Если бы стивенсоновский «Зодиак» писал Терри Пратчетт под редакцией Чайны Мьевилля, то вот как раз бы и получилось такое зеленое в розовую крапинку абсурдистское безобразие с подзаголовком «Трилогия общественных работ».

Книга гомерически смешная, ибо невозможно читать без смеха как совершенно упоротые персонажи совершают в разной степени идиотские поступки (впрочем, вполне соответствуя внутренней логике романа), однако стоит заметить, что немалое количество шуток и гэгов основаны на либо на разных аспектах американской реальности, либо на явлениях и персоналиях американской же поп-культуры. Кроме того, крайне важно помнить, что книга является то ли постмодернистской инкарнацией, то ли свободным продолжением культового в Штатах чтива «Атлант расправил плечи» , и в ней полно отсылок и аллюзий на этот манифест объективизма: так что, возможно, стоит перед прочтением ознакомиться с трудами Айн Рэнд; впрочем, если вы играли в «Bioshock», этого достаточно (один из основных героев книги, олигарх Гарри Гант, является этакой доброй ипостасью Эндрю Райана). К тому же, словно сжалившись над читателем, где-то в середине повествования Рафф не только обстоятельно пересказывает содержание «Атланта...», но и вводит саму Айн Рэнд в качестве одной из героинь.

Роман дописан в 1994, а действие происходит в 2023, так что будущее в нем имеет оттенок ретрофутуристики. Например, здесь по-прежнему есть магнитофоны, но делать с ними ничего не надо — голографический Джеймс Дин расскажет, как записать ту или иную программу, сам нажмет на нужные кнопки, если лень, и даже посмотрит кино с тобой, ежели ты одинок или болен.

Читать Раффа можно самыми разными способами. Можно как психоделическую антиутопию, написанную леваком под галлюциногенами. Можно как изумительно смешную пародию на жалкие капиталистические отношения с их надбавочной стоимостью и вечными тремястами процентами. Можно как ироничную экологическую агитку, причем ирония в данном случае относится к обеим сторонам конфликта — и борцам за экологию, и к их противникам. Можно как памфлет о межрасовых трениях и борьбе за права меньшинств — да, здесь есть даже такое. Или как сатиру на произведения о восстании машин. Или высокоинтеллектуальный стеб над теориями заговоров (в книге отличный заговор с участием ничего не подозревающих Гувера и Диснея) с дворецким-убийцей и целым шабашем крайне оригинальный персонажей. В общем, автор не поскупился и раздал всем сестрам по серьгам, и никто не ушел обиженным.

Лондон. Улица. Фонарь. Томас Кромвель, секретарь.

Во всем черном, словно грач. Ростовщик. Солдат. Палач.

Враги справа, враги слева: Норфолк. Суффолк. Королева.

То ли не было, то ли была. Развелся. Казнил. Умерла.

Старые грезы, новые грезы. Соколы. Леопарды. Розы.

Руки на горле, топор наготове: Утром ты пел, а к ночи уж помер.

Чье-то начало — чей-то конец. Тауэр. Эшафот. Дворец.

Годы мчатся, но как встарь: Томас Кромвель, секретарь.

Унылейшая книга из всех, прочитанных мною. Причем слово унылейшая надо писать капслоком и с тремя восклицательными знаками. Впервые за много лет я всерьез задумался, а стоит ли мучиться и дочитывать до конца, очень уж процесс чтения этой книги напоминал флагеллянтский обряд самоистязания. Продолжил я только потому, что надеялся, что главный герой, глумливо именуемый Жульеном, до конца не доживет и сдохнет в ужасающих мучениях где-то в процессе. Для описания книги идеально подходят слова самого Стендаля: «Полное отсутствие мысли, пустые фразы, настолько банальные, что превосходят всякое ханжество.» Все в книге — абсолютно все — меня раздражало: персонажи, события, место действия и сам автор, который явно ненавидит своих героев, и вообще людей, а также свою страну. Именно этим можно объяснить, почему персонажи книги получились такими гадкими и отвратительными, безмозглыми пошляками и завистливыми лгунами. Каждый второй страдает от паранойи, каждый первый — от шизофрении: настроение у героев меняется быстрее, чем сигнал светофора, эмоции меняются на прямо противоположные безо всяких мотивов и резонов, и возникает ощущение, будто читаешь репортажи из сумасшедшего дома. Манера говорить у всех одинаковая, и манера мыслить тоже одна на всех, что очень хорошо заметно, когда чередуются мысли Жульена и основного женского персонажа (мадемуазель де Ла Моль). Память у героев, кажется, только кратковременная, принципы зависят от того, какую книгу они прочли накануне, от любых действий они быстро устают и только презрение и ненависть к окружающим перманентна. Роман (вроде как основанный на реальных событиях) явно придуман и написан Стендалем с целью инфицирования всех окружающих своим отношением к миру: с каждой строчкой, с каждой страницей я чувствовал, как во мне постепенно наливается этот смрадный пузырь мизантропии, и мне постоянно приходилось отрываться от книги и передыхивать в нашем нормальном и уютном (как оказывается) мире, где много хороших людей и приятных мест.

Стендаль постоянно брюзжит: и деревня у него «ад мерзостей и лицемерия», и город «обитель зевоты и скучнейшего резонерства», и трава не такая зеленая, как ране; он равно ненавидит монархию, империю, республику, дворян, крестьян, попов, купцов, горожан, прихожан, мужчин, женщин и детей скопом. Автор не оставляет места для читательских размышлений, оценок и предположений — он все пишет сам, разжевывая до состояния нравоучения и морализаторства, погребая под ними те крупицы умных мыслей и замечаний. которые иногда можно найти в книге. Отрицательных персонажей он описывает так, чтобы у читателя не возникло даже тени сомнения в их отъявленной отрицательности, используя выражения вроде «подлый интриган» или «гнусный проныра». При этом не имеющие никакого значения моменты Стендаль может влегкую растянуть на целую главу, а крайне важные для становления главного героя тенденции и события ужимаются в пару строчек.

Главный герой не способен сделать или сказать что-то по-людски: в душе у него бушует непрекращающаяся буря эмоций, они у него просто зашкаливают в любой выбранный наугад момент времени, его мысли полны противоположных параграфов, он одновременно хитер, коварен и туп как табуретка. (Впрочем, за малым исключением, все остальные персонажи независимо от возраста также ведут себя как подростки на фоне гормонального взрыва.) Жульен постоянно подозревает всех своих собеседников, как знакомых, так и не очень, во всех возможных грехах, и это очень хорошо характеризует его самого как существо преподлейшее и прегадостнейшее. Зачем и почему автор — с очевидным любованием и постоянными упоминаниями о том, какой же он великодушный и блаародный — сделал его главным героем, совершенно не понятно, да и знать не хочу о таких страшных извращениях. Жульен (впрочем, не он один — все персонажи такие) движим «чисто пацанскими» желаниями заслужить респект и уважуху, для него важно не то, что он делает или говорит, а как это воспримут окружающие (причем всех остальных он за это качество презирает), и как бы сделать так, чтоб они его все любили, а он бы их игнорировал как истинно высокодуховный, со скрепами, человек. Описание его «любовного» романа (высосанного автором из среднего пальца) с мадемуазель Ла Моль — одна из мерзейших частей книги, от которой я рыдал из-за сочувствия и сострадания к себе. Справедливости ради стоит заметить, что все их эмоции и поступки являются навязанными им автором, не обращающим внимания ни на характеры, ни на логику происходящего, ни на окружение или воспитание, а в буквальном смысле заставляющим персонажей прыгать через горящий обруч для собственного удовольствия. Связности между событиями нет в принципе, Стендаль пишет все, что ему приходит в голову; роман больше говорит об авторе, нежели о героях, и то, что он говорит, неприлично и непечатно.

Есть книги-утопии. Все устроено правильно, все шагают дружно в ряд, каждому по потребностям, от каждого — по труду, богу — богово, кесарю — кесарево, завтра будет то же самое. Есть книги-антиутопии. Вокруг штурмовики с автоматами гонят тебя на безальтернативные выборы императора, Большой Брат бдит, все мерзко, грязно и уныло, радуйся, что живой, а не в лагере, предашь друга — получишь коричневую ленточку, завтра будет то же самое. Платоновский «Котлован», несмотря на ценные указания, ведущую роль и генеральную линию партии, конечно не утопия, но как ни странно, и не антиутопия. Это какой-то странный гибридный жанр, оригинальный и даже уникальный — я бы назвал его «предчувствие утопии» (или «ожидание утопии»). То есть вокруг срань господня, везде клин, до горизонта — карликовые березки, но все герои знают, что завтра, самое позднее — через год, непременно будет всем счастье, социализм и исполнение желаний. Не всем, конечно, а кто доживет.

Это не проза, это поэзия — куда там Пушкину! Пушкин был буржуй, сукин сын и несознательный помещик, скучно эксплуатировавший своих крепостных и пивший их кровь. Котлован — это поэзия из нутра рабочего человека, глядящего вперед к солнцу будущего устроения и не знающего, где бы примостить свои освобожденные от капитализма силы для приближения победы пролетариата. Это подлинная советская волшба, настоящая рабоче-крестьянская магия, от которой пухнет живот, просыпается тоска по неведомому и течет кровь из ушей.

Как жаль, что я не читал эту книгу раньше и едва не пропустил это творение! Как хорошо, что я не прочитал эту книгу раньше, ибо тогда я бы просто не понял ни черта и забросил ее за диван как ненужный хлам. Ни в коем случае нельзя преподавать «Котлован» в школе — как тупая школота (сам таким был, знаю, о чем говорю) может осознать и оценить уродливую красоту слога Платонова, мощь натужного рывка к социалистической утопии и кафкианский ужас коллективизации? Книга невероятно жуткая и тоскливая, пробирает до самого донышка, она как холодный и горячий душ попеременно без возможности отключить воду, ее образы впечатываются прямо в мозг и на сетчатку глаза, это рвотное и слабительное в одном флаконе, это шедевр без единого гвоздя, который надо выдавать под подписку о невыезде. Она монументальна, грязна и бессмысленна — как вечно расширяемый котлован.

Кажется мне, что когда Кинг пишет свои ужастики или фантастику, на самом деле он использует жанровые маркеры для того, чтобы замаскировать мейнстримную сущность своих романов. Ведь как не копнешь поглубже — так вылезает все та же одноэтажная Америка, рабочие и беловоротничковые пригороды, черти в тихом омуте. Это как в рекламе «БЕСПЛАТНОЕ ПИВО! А теперь, когда вы заинтересовались — настоящее объявление». Все эти маньяки-убийцы, пробудившееся древнее зло, одержимые зубные щетки, инопланетяне и попаданцы всего лишь фантик, в которые автор заворачивает то, что ему по-настоящему интересно — психологию обычных людей в повседневных взаимодействиях.

Впрочем, возможно, я ошибаюсь и приписываю Кингу что-то ему несвойственное. Возможно, ему нравится писать именно всю эту хрень про лампы-монстры и клоунов из канализации, а весь этот кажущийся таким живым мир маленьких американских городков — всего лишь декорации, чтобы читатель мог ассоциировать себя с героями и сильнее испугаться/впечатлиться, и все, что я написал в первом абзаце — лишь следствие того простого факта, что Кинг является отличным писателем.

Тут я неким плавным образом подхожу к 11.22.63, благодаря которой я теперь могу отбарабанить дату покушения на Кеннеди, даже если меня разбудят посреди ночи. Читать ее можно двояко — можно как приключенческий роман про путешественника во времени, занимающемся головоломным слаломом против вселенского гомеостаза в попытках спасти пресловутого ДжейЭфКея, а можно как книгу про плохих и хороших людей в Америке шестидесятых годов. Обе части одинаково интересны, отлично друг с другом смешаны и производят очень хорошее впечатление. Мне книга понравилась.

Если Мартин умрет, не закончив «Песнь льда и пламени», я выкопаю его труп, оживлю каким-нибудь сотонинским ритуалом (как это он проделал с некоторыми персонажами цикла) и заставлю все дописывать. В «Танце с драконами» он наконец перестал растекаться мыслею по древу, избавился от значительной части «воды», сосредоточился на основных персонажах и локациях, и значительно ускорил события. Жестко контролируя темпоритм, Мартин еще больше закрутил интригу, а способность удивлять никуда не делась — несколько раз мне пришлось искать свою челюсть на полу. Книга несомненно удалась автору и вдохнула в несколько заскучавший цикл новое дыхание, к тому же уже виден свет в конце туннеля — ранее неявная концовка судя по всему начала выруливать в сторону реставрации династии. Впрочем, у Мартина всегда есть нож... в смысле — туз в рукаве. Доживем — увидим. Ну, кто доживет, конечно.

Идеальный случай, когда чрезмерное количество пафоса способно загубить книгу с оригинальным фентезийным сюжетом. Некий полуостров захвачен с двух сторон двумя колдунами: один — король в своей стране, другой — подданный императора, но действует от своего лица. Во время завоевания погибает сын первого и колдун проклинает титульную провинцию, лишая ее даже имени. И вот двадцать лет спустя действует группа сопротивленцев, наметившая целью убить обоих колдунов сразу. Все они самые простые люди — обычные наследные принцы, могущественные колдуны в изгнании и талантливые музыканты — объединены своей любовью к родине, чистым сердцем, высокими порывами и неспособностью делать что-либо спроста, без подвыперта. Пафос из всех их действий и слов прет прям-таки девятым валом, зачастую забивая происходящее; они не смотрят на другого — они чувствуют нечто неимоверно важное, волна прошлого и будущего накрывает их с головой, они не разговаривают — они осознают важность исторического момента, способного изменить всю их жизнь, и жизнь всего народа, они не занимаются любовью — они познают друг друга, и тысячи солнц взрываются в небе и т.д. и т.п. Выдержать этот поток авторского словоблудия довольно сложно и первое, что падает его жертвой — это интерес к роману. Читаешь на каком-то автопилоте, когда уже нестерпимо хочется, чтоб эти прекраснодушные революционэры, все как на подбор честные, принципиальные мужественные люди, от зависти к которым главгерой «Овода» убил бы себя о стену, наконец-то свергли этих своих тиранов и зажили долго и счастливо и не мучили бы больше читателя. В книге много оригинальных находок (хотя некоторые, кажется, стырены прямиком из индийского кино) — сюжетные повороты, персонажи, страны, обычаи — но книгу это не спасает, и под конец только радуешься, что автор не растянул идею на трилогию, а ограничился одним томом.

Книга притворяется, что говорит о неких важных и актуальных вещах, но на самом деле не столько говорит, сколько забалтывает. Автор явно слышал, что сюжету нужен конфликт, и решил запихать его во все подряд. В результате конфликт в каждом диалоге, причем на ровном месте, бессмысленный и вздорный, как будто толпа склочников собралась, склочников интеллигентных, но все равно бесячих, из тех, что день прожитый без скандала, считает прожитым зря.

Все персонажи говорят одним и тем же голосом, с одними и теми же интонациями и с одним и тем же синтаксисом. Я бы даже сказал, что персонаж всего один, просто у него диссоциативное расстройство, как у Билла Миллигана. Хотя нет — на самом деле нет у него никакого расстройства, он хочет, чтоб все так думали, а на самом деле просто придурок.

Диалоги в последней трети читал по диагонали — и так было понятно, о чем они будут, и как именно они построены, и все это толчение ступы в воде раздражало неимоверно, а под конец также по диагонали читал и все остальное, одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что автор выдохся и начал повторяться, надеясь, что это сойдет за глубокомысленность.

Если б это был не текст, а фильм (а он весь прям вопиет «экранизируйте это!»), то это был бы чудесный нахрен никому не нужный артхаус, который получит хвалы кинокритиков, какой-нибудь экуменический приз тыгыдымского фестиваля и который посмотрит полтора человека.

Книга, конечно, не о том, как немцы и японцы победили во 2МВ и что из этого вышло. Филип Киндред Дик откровенно и недвусмысленно использует эту историю в качестве фона. Фон получился достаточно завлекательным и интересным, хотя и не без недостатков (слишком рано наступившая геронтократия в Рейхе, не слишком-то аутентичные японцы), но вся история — точнее, события книги, могла произойти и на другом фоне, каким бы странным не показалось это утверждение.

Как только понимаешь, что главное в книге — не событийный ряд, не сюжет (да и есть ли здесь вообще сюжет?), тогда начинает цеплять по-настоящему. Интриги вокруг Третьей мировой не очень-то важны — точнее, не более важны, чем, например, попытки одного из героев сохранить свой антикварный бизнес. Апогеем происходящего совершенно неожиданно выступили посиделки японского чиновника, пробующего на зуб (во всех смыслах) непримечательную булавку, и его раздумья на тему ее сущности. Дик удачно смешивает буддизм для чайников, сумеречных германских философов и будни политического триллера, создавая какую-то новую аниму, дать которой описание или вычленить — задача не для здоровых умов. (Лично меня заинтересовали рассуждения по поводу нацизма — не конкретного исторического режима, а скорее некоей космической философии с откровенно запредельными, за краем добра и зла, целями.)

Опорой романа выступает И Цзин , одержимость которым многих (чуть ли не всех) персонажей одновременно бесила и забавляла — возможно, я бы понял больше и почувствовал бы лучше, если б был знаком с этой книгой. Однако если попытаться посмотреть как бы изнутри книги, как бы встать на место автора, все эти пляски вокруг гексаграмм и даже финальная ослиная упертость героини (которая, впрочем, кажется, не вполне вменяема) выглядят вполне логично, даже несмотря на совершенную смехотворность и откровенную нереальность псевдоисторических выкладок титульного высокозамкового человека в его книге про саранчу — Дик сам пару раз иронизирует над всеми этими британскими империями от края до края и пакс американа.

В итоге получилась очень необычная фантастика (хотя что у Дика вообще было обычного?), прикидывающаяся обычной альтернативкой, с множеством входов и выходов, позволяющих формировать оригинальный текст по своему желанию, образу и подобию, и воспринимать его насколько хватит воображения, эрудиции и безумия. Финальный конструкт скорее читательский, чем авторский — ну да в этом и мастерство Дика.

Давненько я не брал в руки шашек... В смысле — не читал книг из школьного курса русской классической литературы. Строго говоря, я вообще не уверен, что читал Евгения Онегина даже в школе. Узнаваемость текста в данном случае ничего не дает — книгу за последние двести лет качественно раздербанили на афоризмы, устойчивые выражения и даже пословицы (начиная от «Мой дядя самых честных правил» и до «Итак, она звалась Татьяна»): зачастую мы их употребляем, даже не помня, что это именно Пушкин, а не народное творчество. Если из романа убрать все многократно цитированные фразы вроде «Охота к перемене мест» или «Любви все возрасты покорны», то в общем, ничего, кроме обложки не останется. И это, пожалуй, лучший показатель качества книги и ее важности для русской культуры вообще и каждого жителя России в частности.

Кроме того, это действительно энциклопедия русской жизни (жизни русской элиты, конечно), совершенно без дураков — автор, кажется, умудрился рассказать обо всем, что касалось или могло касаться русского дворянина и тех, кто этого дворянина окружал на протяжении жизни. Внимательно читая роман, можно многое узнать о повседневной жизни правящего класса страны в начале XIX века — детали гардероба, привычки, распорядок дня: все то, что для современников проходит незамеченным в виду их обыденности и всем-известности.

Для меня была очевидна пародийность романа, Пушкин постоянно иронизирует над ожиданиями читателя и издевается над штампами сентиментального романа, что, как мне кажется, сближает его с «Нортэнгерским аббатством» Джейн Остин; он регулярно прерывается на самом интересном месте, подогревая ожидания и намеренно и крайне ловко их эксплуатирует, вставляет самого себя в текст, используя прием якобы отстраненного и якобы объективного наблюдателя, часто отвлекающегося на свою жизнь и свои переживания, и беззастенчиво комментирующего происходящее.

Я проникся. Это действительно шедевр на все времена, без условий и оговорок, остроумно и интересно написанная книга.

Крапивин очень любит детей. Нет, не так. Крапивин крайне сильно любит идеальных детей. Опять не то. Крапивин патологически любит идеальных, выдуманных им самим и несуществующих детей. Как Пигмалион, он влюбляется в собственное творение — совершенное... и безжизненное. В книге нет живых героев: при всем несомненном таланте автора и предпринятыми им усилиями в детализации биографий, персонажи выглядят ходячими конструктами, каждый из которых имеет свою, вполне конкретную цель и не может сделать ничего, противоречащего программе. Город Инск, похожий на массовую галлюцинацию — ни истории, ни географии, жители делают раз разом одни и те же движения — как и любой маленький провинциальный город любую муху превращает в слона, а любое действие топит в болоте. Явления, не существующие в реальности — Информаторий, гиперболоид, плитка бабы Клавы — работают только в Инске, а что там, за пределами этого эскапистского рая — бог весть, кого это волнует. Попытка срастить определенные политические тенденции и сказку оборачивается не постмодернизмом, как по идее должно, а каким-то монстром Франкенштейна: голова от одного, туловище от другого, ноги вообще не понятно откуда. Впрочем, очевидно, что основная целевая аудитория книги — подростки, для которых мои придирки — как старческое брюзжание, и возможно, я просто слишком опоздал прочитать ее.

Цикл романов о чиновнике для особых поручений при министре внутренних дел имеет одну знаменательную особенность, можно сказать — «фишку». Она четко прослеживается в всем сериале, но ее квинтэссенция особенно хороша выражена в «Черном городе». Заключается эта«фишка» в том, что вся деятельность Фандорина очень похожа на Сизифов труд. Бедный Эраст Петрович катит свой камень на холм российской государственности, катит его, давя врагов и — бывает — друзей, обдирает руки до крови, но каждый раз камень скатывается, с грохотом валится обратно вниз, вызывая страшные обвалы и оползни. И вроде побеждает своих врагов Фандорин, но победы эти пирровы, плоды их обманчивы, главное не достигнуто, все усилия уходят сквозь пальцы в песок. Бьется Эраст Петрович как рыба о лед, и кажется — протяни руку — ухватишь птицу счастья за хвост, получишь желаемое, исправишь кривое, починишь сломаное; но встает на пути злодей-акунин (вот уж воистину говорящий псевдоним!), смеется страшным смехом и оборачивается все мороком, поражением, майтрейей. Великий человек прожил деятельную жизнь, многих спас, многим помог, стыдится нечего, но главная-то борьба была не с преступниками, не со злодеями, и даже не с самим собой — телом и духом — а с энтропией. Энтропия, как и следовало ожидать, победила.

Американская писательница Наоми Новик решила поюзать оригинальную для западных писателей фишку — славянскую фентези, поэтому здесь много славянских слов и имен — все эти агнешки, мареки и василии. Есть две страны — Полья и Росья — в которых даже слепой угадает заклятых соседушек. Впрочем, учитывая происхождение автора (родители — эмигранты из Польши) решение обратиться к восточноевропейским сказкам вполне разумное и логичное.

Начинается все это как фентезятина про очередную избранную, но быстро становится занятным и не вполне обычным: избранная эта руками и ногами отбивается от своей участи и ненавидит своего учителя — тот, в свою очередь, ненавидит свою ученицу, называя ее косорукой имбецилкой (его ругань читать одно удовольствие и можно хорошо так улучшить словарный запас). Несмотря на очевидную склонность к магии и интуитивное ее применение, героиня не желает ее учить и не способна хоть как-то ее понимать. Но жизнь, как говорится, заставит.

Здесь правильная магия, убедительная, с потом и кровью, где верный путь находится путем проб и ошибок, изматывающих тренировок и исследований, и за ошибки приходится расплачиваться не «минус пять очков Гриффиндору», а вполне натуральной смертью, а то и чем похуже.

Есть, конечно, за что и поругать: иногда читаешь прям взахлеб, иногда хватаешься за голову — сюжет скачет как по горкам: то густо, то пусто, одни сцены просто потрясающие по накалу и смысловой нагрузке, другие поражают своей клишированностью и слабым исполнением. Кроме того, Новик, как и многие авторы фентези (какая-то повальная болезнь, прям эпидемия), описывая свой мир, путает причины со следствиями, вырывает явления из различных эпох и смешивает несмешиваемое: рыцари ходят друг к дружке на суаре по визиткам, при почти полностью отсутствующем огнестрельном оружии (есть только примитивная осадная артиллерия) в наличии униформа, позволяющая отличить польянцев от росьянцев, в сражениях участвуют и гибнут десятки тысяч солдат — все это, напоминаю, на фоне вполне откровенного средневековья.

Самая большая удача автора, на которой базируется сюжет всей книги — это антагонист. Не какой-нибудь там колдун-вильгефорц, или очередной темный повелитель, нет, враг здесь — Лес, захапавший часть земли Польи и Росьи. Страшно злое место, откуда выскакивает всякая нечисть, хватает людишек и уволакивает. Иногда они возвращаются, но лучше б не делали этого, так как все, кто выходит из Леса — заражены или искажены Лесом и сами являются источником заразы. Лес этот, сука, очень хитрый и способен устраивать сложные многоходовочки и ферзевые гамбиты, пудрить людям мозги и стравливать оппонентов между собой — куда там кардиналу Ришелье. И когда ты думаешь, что победил Лес, лучше тебе подумать еще раз...

Мифопоэтическую премию, как мне кажется, дали не зря: описание волшбы завораживает и затягивает за край реальности. Новик написала отличную страшную мрачную сказку со всеми прилагающимися атрибутами и с количеством трупов, увеличивающимся в геометрической прогрессии; сказку, впрочем, заканчивающуюся достойным хеппи-эндом — как сказке и положено.

Эраст Фандорин напоминает персонажей Александра Невского из фильмов Александра Невского. Все восторгаются Сашей — мол, большой, сильный, мускулистый; также и Эраст Петрович — все персонажи замечают, какой он красивый, сильный и смелый, вообще душка и седые бачки ему так идут. Как будто конкурс объявлен, кто громче и искренней крикнет: «Спасибо дорогому Эрасту Петровичу за то, что он есть!

В ходе чтения складывалось ощущение, что писал не Акунин, а кто-то другой, старательно, и умело копируя стиль Бориса Шалвовича. Но вышло хуже — очевидно, что копируя стиль Бориса Шалвовича, писал сам Акунин.

Сюжет, поначалу казавшийся тривиальным, оказался весьма тривиальным. Он явно и грубо выдернут из Бондианы, и если Фандорина заменить на Бонда, то получится уместней и приличней. Мегаломаньяк хочет захватить весь мир для каких-то мегалоцелей? Такой сюжет можно использовать только с целью вывернуть его или как-то еще хитро обыграть, но ничего такого здесь нет, Акунин сработал под копирку Флеминга. Кривить лицо — мол-де Акунин исписался — не хочется, но сходство с Азазалем такое откровенное, что автор сработал на опережение и сам упомянул в тексте эту книгу. Пит Булль? Доктор Кранк? Серьезно? Что дальше — инспектор Ле Гуш и майор Мэйджор? Акунин и раньше использовал говорящие имена, но здесь уровень какого-то Ералаша, прости господи.

В целом все это вполне читабельно и местами даже занятно, но от связки Фандорин-Акунин ждешь хотя бы наличия хорошо прописанного исторического фона, а здесь и того нет — повесть явно внеисторичная, незаконченная, и по большей части, совсем-совсем ненужная.

Закрыв эту книгу на последней странице, я ощутил тягостное недоумение. Зачем вообще я читал ее?! Пелевин поступил по рецепту столь охаивамого им Голливуда: в сиквеле того же, но побольше. Конечно, мир вокруг Рамы Второго раздвинулся, он познакомился с Великим Вампиром, продвинулся по карьерной лестнице и совершил подвиг, но по сути ничего не изменилось, кроме того, что количество поноса, коим Пелевин поливает все и вся вокруг себя, увеличилось на порядок. Он просто повторяет все то, что уже изложил в «Ампир V», причем теми же самыми словами. Несмотря на определенные удачные фразы и пару смачных шуток, все это очень быстро скатывается в скучное и убогое самоцитирование. Мне могут возразить — мол, я не способен увидеть истину в том, что мне было разжевано, мол, мой ум Б отказывается увидеть настоящее положение вещей. Однако отказываться не от чего. Я согласен с основными идеями Пелевина — о том, что мир вокруг нас иллюзия, крутится на словах, а сознания не существует. Дальше постулирования этого весьма несвежего материала Виктор Олегович не идет, и что с этим бастардом субъективного идеализма делать — непонятно. Надо либо убиться о стену либо забить ржавый болт на тщетность страдания и пустой адреналин видеоигр и жить дальше. Поскольку убиваться я не хочу, а другой альтернативы вампирская романтика не предлагает, возникает вопрос: к чему все это было? Автор, несомненно, получил за свои усилия пресловутый баблос, точнее, бабло. С ним все понятно, а что насчет меня? Зачем я читал эту книгу?

Книга оставила меня в искреннем недоумении. Зачем Акунину понадобилось её писать??? Чтобы доказать, что он может написать фантастический роман? Кто бы спорил! Никто ведь и не сомневается, что Борис Шалвович, великолепный стилист, может написать все — от производствнного романа о буднях строителей БАМа до псевдокитайского трактата о любви, замаскированного под псевдокитайский трактат о войне. Несмотря на то, что книга написана отлично — жизненные персонажи, четкая мотивировка, экшн, в конце концов, — она является страшно вторичной. Как пятиэтажная хрущеба, «Фантастика» смонтирована из четко различиых блоков: это — из Шефнера, это — из Лукьяненко, и так далее. А сюжет? Это же стыдобища: инопланетяне развалили Совок! «Востоковеды шутят»? :confused: Единственное, что у этой книги ценного — это фамилия автора, ибо сама она ничем не отличается от той горы средненькой фантастики, что пишется сейчас в России. Увы, это кажется самая слабая книга очень уважаемого мною писателя.:frown:

Некомфортная фантастика, намеренно избегающая привычных сюжетных блоков и линий, персонажей и их взаимоотношений. Да и авторский слог намеренно некомфортный, с ломающимся ритмом — как будто Питер Уоттс специально использовал все приемы, чтоб читателю жизнь медом не казалась.

Это лингвофантастика — зверь в гетто довольно редкий. Ее сложно писать, сложно читать, сложно сделать интересной, потому как основная тема в таких книгах — как правильно понять инопланетян и как понять, что они вообще говорят, что подразумевают и как при этом абстрагироваться от смыслов собственного языка и недостатков перевода. Да, уже даже от описания начинаешь скучать, но из-за сложности темы в этом жанре почти не бывает проходных книг. И как бы к роману Уоттса не относиться, его тоже проходным не назовешь.

Если поспрошать читавших эту книгу (вне зависимости от оценки), о чем она, то ответы будут весьма показательны, и говорить они будут не столько о книге, сколько о читателе: весьма интересно, какие именно темы из поднятых автором, будут упомянуты как представляющиеся главными.

Лично я бы одной из главных линий романа посчитал размышления о будущем рода человеческого (это сразу бросается в глаза), и при кажущейся вторичности в них есть немало оригинального — вроде идеи, что полиментализм не расстройство, а тропа развития, или что для строительства будущего возможно надо посмотреть в прошлое (это я про вампирские гены). А вот вариант контакта, как мне показалось, по-настоящему уникальный, ни разу не описанный в литературе (или не попадавшийся мне) и представлен убедительно.

Мне кажется, что критики книги не замечают, что те элементы, что кажутся им слабостями стиля или сюжета, на самом деле не баги, а фичи — заметно, например, что автор намеренно пожертвовал связностью и живостью истории. Несмотря на очевидные недостатки в структуре и языке мне понравилось. Не то, чтобы меня зацепило или сюжет какой-то увлекательный — нет, ничего подобного нет и в помине, но роман производит впечатление, этого не отнять.

Самое неожиданное впечатление от сборника — это то, что основным персонажем, кажется, является Леонид Андреевич Горбовский, мелькающий со своей коронной фразой («Можно, я лягу?») чуть ли не в каждом рассказе и, по большей части, являющийся антитезой почти всех других персонажей и даже событий. В каком-то смысле весь сборник — это оммаж Горбовскому, памятник несбывшемуся и невозможному.

Что касается самой книги, то мне, за редким исключением, было просто неинтересно читать. Очевидно, что сведение рассказов в сборник — процесс искусственный, так как получившаяся картина откровенно однобокая и односторонняя. Ну, правда — почти полностью отсутствуют культура и ежедневный быт, нигде нет стариков или просто зрелых людей, почти везде — сплошь молодые белозубые энтузиасты, всех, кто страше тридцати, по-видимому, уже оцифровали при свечах или сослали десантниками на Пандору. Дырок и недоговоренностей так много, что это позволило Сергею Лукьяненко в одной из своих книг продемонстрировать довольно жуткий тоталитарный режим, обладающий при этом всеми особенностями Полдня.

Бросается в глаза странный контраст между продвинутым уровнем коммунистической цивилизации и этическими анахронизмами: земляне без зазрения совести отстреливают животных на чужих планетах буквально на рефлексе, намеренно уничтожают целые виды, продолжают антропоцентрично эксплуатировать животный мир (киты, которых зачем-то пускают на непонятно кому уже нужные в XXII веке жир и ус).

Конечно, зацикленность персонажей на труде ради труда и самоулучшении (вкупе с назойливой риторикой) можно объяснить наступлением того самого коммунизма — не политической идеологии, но уровня общественного сознания, которым бредили в двадцатые годы, пытаясь создать из себя Нового человека. Стругацкие пытались показать, как может выглядеть идеал, построенный на раннебольшевистких устремлениях и оттепельном энтузиазме, и, по-моему, не справились с этой задачей — получившийся организм больше похож на нежизнеспособный кадавр, даже если издалека он выглядит вполне мило и приветливо машет ручкой.

Сказать, что я удивился, когда узнал, что книга написана в 1928 году, значит сильно преуменьшить мои чувства. Фактически этот опус является не только зачинателем того вала героических попаданцев, который захлестнул литературные просторы нашей родины в девяностые годы и даже и не думает спадать, он не только собрал все штампы этого жанра, но еще и вволю поглумился над ними, став пародией на жанр, которого тогда еще просто не существовало.

Главный герой — ролевая модель для всех, кто мечтал попасть в прошлое и стать там, благодаря своим якобы обширным знаниям и умениям (по сравнению с неграмотными местными) великим деятелем, реформатором, канцлером, королем, на худой конец главным советником кого-нибудь известного, изменив ход истории, предотвратив войну, революцию, голод, холод и чуму. Советский инженер Роман Владычин с помощью своего таинственного механизма попадает аккурат на поле сражения под Ватерлоо и, вместо того, чтобы быть убитым на месте военными жандармами за шпионаж и скверный французский, добегает до Наполеона и спасает его от поражения. Дальше катится как по маслу — император в восторге, осыпает нового любимца титулами и властью, женщины бросают чепчики в воздух и валятся штабелями в постель к герою, он реформирует все и вся, Фуше и Аракчеев устраивают против него заговоры, Пушкин ест у него из рук, сам Теодор Амадей Гофман — не шутка! — признает его величие, и даже поучаствовать в крестинах своего собственного дедушки удается.

Читать все это было бы абсолютно невозможно, если б не вполне четко прослеживаемая ирония и даже сарказм авторов по отношению к собственному персонажу. Авторы с удовольствием играют с различными стилями, слог книги энергичен, стремителен, бесцеремонен, ни на чем не задерживается, имена и события валятся как из рога изобилия, с заговорщицким подмигиванием, историческими аллюзиями и литературными реминисценциями; да и сюжет есть, и не самый плохой, кстати сказать, и в истории авторы вполне шарят (несколько раз думал, что вот-вот схвачу за руку, ан нет, ловкие бестии, все у них верно), хоть и обращаются с ней крайне вольно и разнузданно. Все выпукло, ярко, персонажи довольно карикатурны (особенно это касается Аракчеева, рыгающего и высокопарно выражающегося), движения размашисты, дамы умопомрачительны, революционеры решительны. В общем, весьма занятный и элегантный опус, гротеск и пародия, буйная, но далеко не бессмысленная оперетка.

Виктор Олегович Пелевин — и жнец, и швец, и на дуде игрец. Поразительно разносторонний человек: он разбирается и в том, как порноролики называются в рунете, и в Angry Birds играл, и в GTA рубился, и в хохлосрачах сечет фишку, и в методах троллинга. Как только не устает всей этой ерундой заниматься, да еще время на написание романов остается. Впрочем, учитывая, что в данной книге он просто пересказал «Матрицу» языком своих романов «Ампир V» и «S.N.U.F.F.» с добавлением фирменного жлобства, злорадства, хамства и демонстративной гинофобии, то наверное, в этом нет ничего удивительного.

Виктор Олегович Пелевин — отличный повар. Отличается тем, что готовит только одно блюдо — рагу, каждый раз делая вид, будто готовит его впервые и вообще это блюдо уникальное; зато делает это так, что пальчики оближешь. Валит все стыренные у соседей ингредиенты в одну кучу, туда же специи — для остроты и вкуса, масло и майонез — для маскировки того факта, что все это уже едено и не раз.

Виктор Олегович Пелевин — знатный философ. Даже целый философский пароход, непонятно почему еще не высланный из страны. Если кто-то и может поспорить с ним, то это только Экклезиаст, у которого в голове творился примерно такой же бардак из разрозненных кусочков различных политических парадигм и духовных практик. В принципе, в книге достаточно нетривиальных, занятных и достойных обдумывания идей, и если бы автор сконструировал вокруг них хороший интересный сюжет, могло получиться очень здорово, но Пелевин предпочел подать их на бегу, галопом по европам, с каким-то шарлатанским подмигиванием, и в результате мы имеем набор кухонных банальностей и затасканных мемов поп-культуры с претензией на оригинальность и глубину.

Надо отдать должное автору, не побоявшемуся написать книгу с совершенно отвратительным героем, не вызывающим ни капельки симпатии — искренне надеялся, что Натаниэль все-таки сдохнет в конце, хотя и знал, что этого не произойдет, это трилогия в конце концов — и уникально воплощающем в себе все отрицательные черты не только подростков, но и взрослых. В течение всей книги я держал кулаки за Китти и ее соратников по Сопротивлению, хоть они и безмозглые идиоты, но все-таки отличаются от одноклеточного Мэндрейка. Вообще стоит заметить — складывается ощущение, что книга написана человеком, никогда в Британии не бывшим и судящим о ней по книжкам и фильмам — ну никакой убедительности в описании города. Лондон? Манчестер? Ньюкастл? Да все, что угодно. Когда Нил Стивенсон описывает Лондон, я ему верю, а Страуду — нет. Кроме этого, в книге полно лакун — например, странное несоответствие магии и уровня техники: в сцене с судом упомянуты компьютеры, но при этом они словно выдраны из другой реальности, кажется, даже их операторы не знают, что с ними делать. Политическая система описана в духе «здесь помню, здесь не помню»: есть премьер-министр, нет короля, есть парламент, нет выборов. Как вообще функционирует эта система? Типа «царь горы» — кто первый встал, того и тапки? Почему все волшебники такие архигады? Так ведь не бывает! А эти переборы в описаниях персонажей — у каждого есть какая-нибудь ярко выраженная деталь, превращающая его в какое-то подобие клоуна: кто-то жрет много, кто-то худой как скелет, у кого-то помада на все лицо... Нормальных типа не осталось? А эти чудесные сценки, когда группа крутых магов просит совета у 14-летнего пацана, у которого ни опыта, ни знаний! Это же бред! Даже с Гарри нашим Поттером так не носились, как с этим писаным яйцом Натаниэлем. И это я даже не буду особо про переводчиков говорить, хотя их перлы вроде «щербатого канделябра» и «полицейских в серых формах» немало меня повеселили... Бартимеус? Ну разве что Бартимеус. Все-таки это его трилогия.

Камерный мир истребителя чудищ понемногу приобретает эпический размах. Автор почти ничего не говорит о первой войне с Нильфгаардом, о том, где же был ведьмак в это время, но стены окружающего мира потихоньку раздвигаются, количество персонажей увеличивается в геометрической прогресии, знание географии становится не факультативным, а насущным. При этом стоит заметить, что сюжета в книге нет — в сущности ничего не происходит: обучение Цири в Каэр Морхене плавно перетекает в обучение её же у Йеннифер в обители Мелителе. Несмотря на то, что автор с увлечением развешивает по стенам кучу ружей, несмотря на то, что он закрывает или объясняет некоторые моменты, упомянутые в предыдущих книгах, «Кровь эльфов» является не цельным романом, а некоторым мостиком, переброшенным от «Меча предназначения» к будущим событиям, кои несомненно потрясут мир. Книга написана великолепно, но несамодостаточна.

Книга написана в популярном сейчас литературном ключе, превалирующем в современной Америке, и дает голос угнетенным меньшинствам, то есть женщинам и черным. Это не плохо и не хорошо, а просто есть и надо учитывать — некоторых в нашей стране подобный уклон коробит, а то и раздражает.

Ближайший аналог книги — замечательный, но прошедший незамеченным сериал For All Mankind, где те же декорации, связанные с освоением космоса и борьбой женщин за свои права, и тот же пафос. Поскольку и книга и сериал касаются одной и той же американской ракетной программы, то временами они едва ли не копируют друг друга, хотя сюжеты и изначальные условия (в книге падение метеорита, в сериале — высадка русских на Луне) различаются, конечно. Однако самое главное различие — это персонажи. Коваль концентрируется на своей героине и других женщинах, в результате нормальных мужских персонажей не остается. Фактически мужчин здесь всего два — это враг ГГ, «американский Гагарин» и махровейший сексист полковник Паркер, и муж ГГ, воплощенная мечта сильной и независимой, покладистый и удобный как валенок. Противостояние героини с Паркером, пусть и живописное и эмоциональное, по сути, затмевает собой все остальные челленджи — выход в космос и запуск ракеты на луну, и борьбу за уважение и гендерное и расовое равноправие, делая их какими-то акварельными и оттесняя на периферию истории. То есть борьба с системой заменяется борьбой с человеком — это пример того, как Мэри Коваль упрощает нарратив для собственных целей.

Автор довольно топорно выкидывает из картины мира Советский Союз, одним росчерком пера заставив его распасться — что послужило причиной распада, неясно, неясно также, почему коммунистический блок при этом сохранился. Возможно, Коваль просто не хочет вставлять в свою книгу этих ужасных русских с их ужасными именами, а может, намеренно упрощает ситуацию, подстраивая мир под свою фантазию и свои цели — в любом случае прием использован неудачный и оставляющий после себя больше вопросов, чем дающий ответов. По-видимому, Коваль решила убрать конкурента своей страны с мировой арены, дабы сосредоточиться на других темах, в результате пойдя по стопам многих других нынешних американских фантастов, на голубом глазу игнорирующих одну шестую часть суши; это еще один пример стремления автора срезать углы и выдавать желаемое за действительное.

Героиня отличный математик, бывший военный летчик и у нее классный во всех отношениях муж. Поняв, что еще чуть-чуть и это будет МэриСью, Коваль спохватилась и навесила на нее детскую психологическую травму, которая осложняет появление на публике и вызывает страх перед критикой. Так что помимо преодоления своей роли женщины в обществе пятидесятых годов (с процветающими расизмом и сексизмом), героиня вынуждена еще и справляться как-то со своими тараканами в голове. Ну, хоть то, что она еврейка, особой роли не играет — автор сообразила, что здесь уже будет перебор.

Несмотря на всю мою критику, отмечу, что написано при этом вполне неплохо, а местами так даже хорошо: Мэри Коваль вполне талантливая рассказчица, хоть шибко увлекательной книгу не назовешь, как-то автор копает все больше вглубь, упирая на эмоциональность и глубокий внутренний мир героини, но тем не менее выполнено на довольно высоком уровне, сюжет не провисает, в наличии сложные взаимоотношения и психологическое взросление (героиня не раз сталкивается, например, с собственным скрытым расизмом). Хорошо выписана как начальная, катастрофическая часть (рядом с Вашингтоном падает огромный метеорит, выжигая столицу и обрекая планету на грядущую жарищу), так и основная, производственная, посвященная будням канзасского ЦУПа и подготовке астронавтов.

Автор очень хорошо и вдумчиво рассказывает об истории медицины (в основном западной, конечно) и ее развития, научного метода и теории и практики экспериментаторства, как мы шли дорогой трудной, и что за город изумрудный, который мы в итоге пришли. Повествуется об этом по большей части без назиданий (есть чуть-чуть в паре моментов), со сдержанным юмором, буквально на пальцах растолковывая сложные моменты. (Хотя стоит отметить, что для меня, к сожалению, главы про различные типы анализа результатов медицинских исследований оказались нечитаемыми. Вот как раз про те титульные 0,05. Я почти ничего не понял, несмотря на все старания автора. Понятно, что это моя проблема, но было ощущение, что читаю на санскрите.)

Радует грамотная структурированность книги и логичная последовательность повествования, наличие множества ссылок на любые сложные слова или исторические понятия; есть немалый список использованной литературы — на такое в науч-попе обращают внимание далеко не всегда, так что респект таким авторам.

Самый большой (и крайне важный для меня) недостаток книги в том, что вместо России в ней — какая-то серая зона. От книги с российским автором как-то ожидаешь, что будет больше про нашу богоспасаемую родину, но нет. Талантов изредка кивает в сторону отчизны, из-за чего возникает впечатление, что врачей у нас нет, медицина последние сто лет не развивалась, все лечатся молитовкой да отваром мочи. Мне, скажем, не интересно, что там разрешают, а что запрещают американские или британские регуляторы — я хочу знать, как именно в России развивается связь науки с практикой. Я в конце концов, здесь живу, уезжать на ПМЖ за бугор не собираюсь и свои осины мне дороже. Только в последней части доли российской действительности стало чуть больше — одна маленькая подглавка с двумя разбираемыми случаями, идиотизм которых меркнет на фоне всего, рассказанного автором ранее. Да, Талантов указывает, что говорит в первую очередь о США и Британии потому, что там больше доступной статистики — но как-то от этого не легче: я все-таки в американскую статистику не попадаю ни чучелом, ни тушкой, так что интерес получается чисто академический. Хочется не только неких сферических «в онкологии делаются попытки», но и конкретных «в российской онкологии». Я хочу знать о наших шарлатанах, наших экспериментаторах, наших врачах и наших фармацевтах.

В попытке как-то все вышесказанное свести вместе, замечу, что книга хорошая, пусть и с несколькими важными (субъективными) для меня недостатками. Очень хороший науч-поп, во многом модельный и по-настоящему просвещающий — то, что доктор прописал.

Свежий, с пылу-жару, прям этого года сборник похож на музей неосуществленных проектов Леонардо да Винчи: над головой висит пирамидальный парашют, в одном углу — танк на конной тяге, в другой — летательный аппарат со спиралевидным крылом. Они хороши и опередили свое время, да вот беда — так и не были завершены, и все эти агрегаты в итоге были изобретены другими людьми. Вот и Exhalation: Stories также — все здорово и интересно, но по большей части сторис недоделаны.

Это сборник синопсисов, надежд на настоящие произведения, как гомункулус — надежда на человека. Даже художественными произведениями их зачастую не назовешь — скорее философическими письмами, поводом порассуждать на интересующую автора тему, к которым прикручены небольшие художественные очерки, чтоб читатель совсем уж не заскучал.

Другой вопрос — что даже в таком, урезаном, синопсическом виде талант автора видно невооруженным взглядом, и когда он дает себе труд хоть немного выйти за пределы философии, его рассказы тут же производят огромное впечатление, как будто перед тобой раскрылся роскошный цветок, только что бывший бутоном. И не понятно — Тед Чан не способен написать полноформатные повести и романы, или просто не хочет?

Под определенный углом видно, что почти все рассказы, составляющие сборник, имеют в основе своей одну и ту же проблему — выбор, его свобода, смысл и ответственность за него. Автор подходит к этому вопросу с разных сторон и разных ракурсов, формулирует его по-разному и всячески вертит, словно пытаясь собрать кубик Рубика и получить единственный верный вариант. Книга дает очень много пищи для размышлений, и в таком виде просто бесценна.

Не мне комментировать и обсуждать лагерно-тюремный быт Евгении Гинзбург, пережитые ею ужасы и как-то оценивать ее страдания. Я крайне высоко оцениваю эту книгу за обстоятельный и подробный рассказ о репрессиях 37 года, о механизмах допросов, о тюремном и колымском быте, о том, как выживали и умирали в лагерях. За рассказ о практиках сопротивления и приспосабливания, получения информации, деятельности органов. Это книга очень важна, и спасибо Евгении Соломоновне (в том числе и за то, что выдержала и не сломалась). Благодаря писательскому таланту Гинзбург, журналистскому умению подмечать и запоминать детали, благодаря тому, что она умудрилась побывать везде — на лесоповале, в известняком карьере, в карцере и бараке блатных, была лекпомом, тюрзаком и штрафным — это один из важнейших, основополагающих документов эпохи и наших знаний о Гулаге, о репрессиях тридцатых-сороковых годов. Здесь не о чем говорить, надо просто помнить. Поговорить я хочу о другом.

Ведь арестовывать стали не в 37 году. Тысячи и тысячи крестьян уже почти десять лет отбывали свое в ссылках и лагерях, Шахтинскому делу, открывшему сезон охоты на инженеров и рабочих, примерно столько же. Получается как в том стихотворении Мартина Нимеллера:

Сначала пришли за троцкистами, ты промолчала — ты же не троцкист.

Затем они пришли за крестьянами-кулаками, ты промолчала — ты не кулак.

Затем пришли за рабочими-саботажниками, ты опять промолчала — ты не саботажник.

И когда пришли за тобой, никто за тебя не заступился, все промолчали.

Где вы были, красные директора, профессора, секретари обкомов, редактора толстых журналов? Только сейчас, когда элиту взяли за жопу, вы заверещали — а нас-то за что?

Гинзбург указывает на странную нелогичность: реальные троцкисты, участвовавшие в оппозиции, получили только пять лет, ортодоксальные же коммунисты, обвиненные в контрреволюционной деятельности — по десять-двадцать. Однако никакой странности здесь нет, все вполне логично. Те, кто отстаивал свое мнение, боролся, голосовал не по указке ЦК или игнорировал нечестные выборы, получали меньше. Те же, кто строил режим, холил его и пестовал — получили по полной программе. За что боролись, на то напоролись. Срок за вполне реальную вину.

Попав впервые в чекистский подвал, Гинзбург роняет фразу — мол, мне показалось, что я, коммунистка, виновата перед этой девушкой с КВЖД, которую родина встретила тюрьмой. Да не показалось. Виновата. Все коммунисты, вся партия виновата в том, что происходило. Что закрывали глаза, молчали, ругали троцкистов и иностранных шпионов, требовали суровых наказаний, отсиживались по дачам, отворачивались. Разве не Гинзбург и другие члены партии требовали революционной строгости, «собаке — собачья смерть», принимали резолюции и подписывали петиции?

Надзирательница в одной тюрьме, пытаясь понять, почему Гинзбург «пошла против советской власти», предположила, что может, она идейно заступилась за бедных людей, колхозников? Да нет, милая, какие глупости. Товарищ Гинзбург, по своим собственным словам, всем сердцем поддерживала коллективизацию и раскулачивание. Прав был Твардовский, куда ей за бедных людей заступаться...

Евгения Соломоновна убеждена, что все это — попытки Кобы уничтожить элиту страны. Ну что ж, может быть. А когда старых большевиков стали к стенке ставить — это тоже была элита или нет? Их правильно осудили за лево-правый уклон и работу на иностранные разведки? А когда после революции и гражданской войны начали гнобить офицеров, предпринимателей, ученых — были ли они элитой страны? Или их не жалко? Кого вообще Гинзбург считает элитой? Тухачевского, расстреливавшего безоружных заложников тысячами и залившего тамбовские леса ипритом. Бухарина, который через руководимую им газету призывал жестоко расправляться с любыми инакомыслящими. Постышева, организатора украинского голодомора, нашедшего на спичечных этикетках профиль Троцкого. Различных секретарей райкомов и обкомов (друзей и приятелей Евгении Соломоновны по крымским курортам), которые насиловали учительниц и воровали вагонами.

Поразительно, но Гинзбург далеко не сразу осознала своей вины (как члена партии) в построении и поддержки того режима, что бросил ее в лагерь. Даже когда одна эсерка прямо в лицо ей сказала, что она рада, что коммунисты теперь получают то, что они готовили другим, даже тогда Евгения Соломоновна ничего не поняла. Только под конец первого срока вроде бы дошло — mea culpa. Хотя это противоречит ее пассажам о восстановлении социалистической законности и ленинской линии (по-видимому, забыла ленинские высказывания про «говно народа» и «кто не с нами, тот против нас»). Во всей книге чувствуется огромное облегчение: не виноватая я, это все Сталин, Сталин! Никита Сергеевич показал пальцем и все встало на свои места: во всем виноват «кавказский узурпатор».

Безумие, говорит товарищ Гинзбург. Как же можно ее обвинять в троцкизме и групповом терроре? Согласен. Нельзя. А когда священников убивали просто за то, что они верили в бога, это уже было безумием или еще нет? Когда крестьян ссылали только за то, что они умели вести хозяйство — это как? нормально? Когда Сагидуллина, сидевшего в соседней с Е.С. камере, брали в 33 за буржуазный национализм, это было безумием? Ведь Гинзбург член партии с 32 года, стало быть принимала участие во многих подобных кампаниях и подписывала возмущенные письма — против «Московского центра», «Ленинградского центра», против зиновьевцев. Лес рубят — щепки летят, заметила молодая комсомолка в Бутырке. Говорила ли подобные слова Гинзбург до того, как она стала щепкой? Думаю, говорила. А кто не говорил?

Книга Гинзбург очень хорошо демонстрирует (вряд ли осознанно) огромный разрыв, существовавший тогда между элитой страны — коммунистами, и всем остальным народом, вкалывавшем на стройках страны, спавших в бараках и времянках, не имевших привилегий членов партии.

У кого-то может возникнуть впечатление от моего отзыва, что я оправдываю сталинские репрессии или считаю, что Гинзбург сама виновата. Нет. Не оправдываю и не считаю. Просто я нахожу смешным представление, что в таком массовом явлении виновен исключительно злой дух сухорукого маньяка. Сначала партия, возомнив себя авангардом, опираясь на органы и армию, развязала жесточайшие репрессии против народов страны, а когда органы добрались до самого авангарда, уже народ поддержал направленные против партии репрессии. И как по мне, репрессированный крестьянин — это не то же самое, что репрессированный партсекретарь.

Лучший фентези-цикл за последние лет эдак двадцать. Не буду делать вид, что знаком со всеми современными романами в этом жанре, но та же Песнь льда и пламени проигрывает по всем статьям просто с разгромным счетом. Это по настоящему оригинальное фентези, а не просто перепев средневековых архетипов, сюжетов и декораций с добавлением драконов или, скажем, эльфов. Да, даже любимая мной Сага о Ведьмаке и Цири, откровенно вторична в сравнении с уникальным Архивом Буресвета.

Очень богатый на перипетии и неожиданные повороты сюжет; несмотря на то, что в здешнем мире уникальные природные условия, оригинальная сложная мифология и лор, автор ведет рассказ в своей внутренней логике, не пытаясь управлять событиями и заставлять героев делать им несвойственное — то есть не пытается ошарашить читателя внезапными откровениями, пользуясь своим положением создателя вселенной. Сандерсон всегда помнит, о чем он писал раньше и любое развитие событий, как бы неожиданным оно ни было, всегда в идет в плоскости уже рассказанного. Персонажи у него не пропадают в небытие, если в смерти героя есть сомнения, он обязательно где-нить появится снова, добавив сюжету новое измерение. Фабула очень обширная, но автор уверенно держит его в рамках и не дает растечься, при этом не заметно принудительности или вынужденности по отношению к героям или их поступкам.

Создав уникальное общество и уникальные общественные отношения, отказавшись основывать их на привычных нам исторических архетипах и конструкциях, Сандерсон сумел избежать ловушки, в которую часто попадают другие авторы фентези — совмещение элементов из разных эпох (хотя иногда допускает ляпсусы, используя слова вроде crusade и hedonism). Даже взаимоотношения зла с добром у него очень пластичны и текучи, несмотря на наличие таких опорных столбов фентези как «древнее пророчество», «темный властелин» и «вторжение чужих».

Мне очень нравятся маленькие вставки, рассказывающие незначительные истории из жизни незначительных персонажей; они так слабо связаны с основными событиями, что кажется и не нужны вовсе, но на самом деле придают глубину и объем миру, демонстрируют те маленькие камешки, что могут вызвать обвал или делают сюжет детальней и богаче на эмоции.

Меня чертовски радует от факт, что Брендон Сандерсон дико работоспособный писатель и умудрился выдать на-гора три здоровенных тома, которыми можно слонов убивать в течение всего семи лет. Так что я рассчитываю уже в ближайшие годы увидеть не сиквелы, не вбоквелы или приквелы, но полноценные продолжения цикла, которые я даже и не представляю, куда могут завести и чем окончиться.

Именно такой должна быть по-настоящему научная фантастика — с отличным, захватывающим внимание сюжетом, множеством персонажей с прописанным бэкграундом и действующих в рамках своей логики, целей и характера, с вдумчивыми и внятными объяснениями самых разных технических деталей (не буду врать, что понял все до конца, но того, что понял, вполне достаточно — учитывая, что я ни разу не технарь), с такими поворотами сюжета, которые и делают фантастику научной. Конечно, заметно, что Нил Стивенсон намеренно отбросил часть возможных линий (или обрезал их) по причине ограниченности места (его книги и так конкурируют размерами с томами БСЭ) и необходимости сосредоточиться на людях на орбите, однако это ни в коем случае не умаляет очевидных достоинств, ставящих роман значительно выше основной массы современной фантастики. Стивенсон в очередной раз доказал, что можно написать толстую книгу с множеством сложных деталей, которая при этом будет крайне интересной и не отпугнет читателя своей кажущейся заумностью. Я бы с чистой совестью поставил не пять звезд, а шесть, если бы это было возможно (правда, я вообще неровно дышу к творчеству Стивенсона).

Интересно, что большинство героев здесь — героини. В какой-то момент, после того, как последний мужик, пошутив про последнего мужика, отдает концы, остаются только одни женщины — что, в общем, оправданно. Причем это не кажется нарочитым, данью моде, политкорректности или уступкой воинствующему феминизму. Все вполне убедительно и логично, нормальные женщины в ненормальных условиях. Не знаю, почему автор решил (название ли определило сюжет, или наоборот) показать происходящее глазами женских персонажей (насколько ему это удалось — другой вопрос), но мне понравилось — это было интересно. Возможно те, кто говорит, что сильных женщин в литературе маловато, правы. Тем выше заслуга Стивенсона, не побоявшегося сделать ставку именно на героинь, а не героев (которые, конечно, в книге тоже наличествуют).

В принципе, можно было заканчивать книгу на совете семи Ев — на отметке где-то двух третей; высказываются мнение, что надо было разделить книгу, но это же Стивенсон, так что не дождетесь. Но автор решил показать что будет после апокалипсиса, и в общем, это хорошо, я на это очень рассчитывал. Прочитал книгу с огромным удовольствием, пусть и не на одном дыхании (это что же за дыхание должно быть?), но отрываясь от текста с большим трудом.

Занятная литературная постмодернистская игра, обесцениваемая, однако, именно этим фактом. Молодец, конечно, Грэм-Смит, большую работу проделал, запихивая зомби во все щели романа Джейн Остин, но вот стал ли классический роман лучше или хотя бы интереснее, это большой вопрос. Контраст между чопорностью и манерами Англии в начале девятнадцатого века и необходимостью как-то бороться с ходячими трупами (очень понравилось придуманное для них название — unmentionables, «неупоминаемые»), довольно скверно с этими манерами сочетающимися, весьма забавляет, но и только.

Возможно, если бы Грэм-Смит написал бы свой собственный сентиментальный роман с оригинальным сюжетом и ордами зомби в качестве задника, его творение заслуживало бы большего внимания и уважения, и хотя бы сняло обвинения в паразитизме (даже создатели экранизации поступили честнее, придумав собственную важную сюжетную линию), а так получается как с надписями в публичном туалете — некоторые довольно изящны и остроумны, к тому же интересны как определенный срез культуры, но все равно остаются надписями в туалете. Грэм-Смит, конечно, потрудился на славу — как школьник, тщательно пририсовывающий бороду и усы портретам в учебнике, и можно посмеяться или поужасаться падению нравов литераторов (и читающей публики, конечно), но ставить его творение на одну полку с оригиналом никому в голову не придет. Элегантный, но пустой фанфик.

Книга похожа на Кровавую Мэри — сверху томатный сок георгианских соплей, снизу — водка зомби-апокалипсиса; и как в коктейле, слои не смешиваются: неупокоенные мертвецы мешают читать про сестер Беннет и их матримониальные интриги, а описание различных куртуазностей дворянского общества препятствуют нормальному восприятию проблем выживания в разгар эпидемии зомби. Особенно это заметно в тех сценах и диалогах, которые Грэм-Смиту пришлось писать самому — они неплохо стилизованы, но откровенно нелепы. Оригинальный сюжет из всех сил старается выдавить всю эту зомби-фантасмогорию, потому как конец света есть, но похоже, что его никто не заметил: очевидно, что последствия для английского общества были бы гораздо глубже, чем просто те косметические изменения (вроде отправки на учебу в Китай и Японию), что соавтор книги внес в сюжет Остин. Грэм-Смит пошел по пути наименьшего сопротивления — мог бы тщательно переработать сюжет девятнадцатого века с поправками на ходячих мертвецов, и тогда бы получилось бы отдельное произведение, настоящий постмодернизм с собственными идеями и мыслями, но он предпочел ловкость рук и обыкновенное мошенство: получившийся роман все тот же добрый старый скучный P&P, где часть слов просто заменена на «зомби».

Печально, когда любимый и уважаемый тобой автор начинает писать о том, чего не знает и в чем не разбирается. Если Лондон в «Железной пяте» показал довольно точную и вполне возможную деградацию капитализма в олигархию, Уэллс же, кажется, вообще не понимает, в чем суть капитализма, иначе никогда бы не стал описывать мир, в котором одна компания сумела захватить власть над всем земным капиталом. Можно, конечно, предположить, что это метафора, но Уэллс — не Замятин, его романы всегда конкретны и точны. И дело даже не в том, что объективных предпосылок для такой мировой фирмы нет и быть не может, а в том, что это, по сути, главное предсказание в книге, и оно протухло еще при жизни автора. Конечно, в книге есть еще много более мелких, но, кроме точного описания аэропортов и подъема влияния психотерапии, все остальные представляют собой очаровательную отсебятину — вроде стеклянной крыши над Лондоном: Уэллсу не пришло в голову, сколько это будет стоить, сколько будет стоить содержание подобного сооружения, какой большой вред она нанесет и сколько мало пользы от нее будет.

При чтении книги создается ощущение, что спал не только главный герой, но и все остальные: общественные отношения остались неизменными с конца XIX века, при описании различных отраслей промышленности Уэллс просто копирует современное ему положение вещей, в результате мы видим кашляющих и больных рабочих под тусклыми лампами. Время от времени автор пытается что-то придумать, но дальше стыдливого кивка на изменившуюся мораль не идет (забавно читать, как герой, посмотрев один-единственный «фильм», тут же понимает насколько «развращены» правящие классы и какую «жестокую борьбу за выживание» ведут все остальные). Сюжета по сути нет, мир показан через набор бессвязных и аморфных революционных выступлений, в которых Грэм вертится как сами-знаете-что в проруби, концовка предсказуема, герои настолько безжизненны, что напоминают меловые силуэты на месте преступления, все это очень скучно и вызывает сомнение в авторстве. Ну правда же, неужели автор «Двери в стене», «Хрустального яйца» и «Новейшего ускорителя» мог написать такую примитивную халтуру?!

Поначалу я решил, что это довольно посредственный авантюрно-приключенческий роман, слабо притворяющийся фентези. Однако когда на 300-й (!) странице семья Вестритов начала стремительно разваливаться, я понял, что круто ошибься и что это настоящий мейнстримный роман взросления, непонятно зачем замаскированный под фентези. Это великолепная книга о семье кораблевладельцев, о взаимоотношениях их членов, любви-ненависти, побегах из дома, становление нового главы, взросление детей. Так мог бы писать Ирвин Шоу... Если бы был Толкином. Автор потрясающий знаток психологии — диалоги между героями выписаны исключительно верно, полностью соответсвуя мотивации и психопортретам персонажей, а это крайне редко случается не то что в фентези — вообще в литературе. Кроме того, несомненно отлично удались автору станицы, посвященные кораблям — как живым, так и обычным — сказывается личный опыт Хобб.

Однако есть в книге и минусы. Перевод Семеновой очень хорош, плавный, четко следующий выбранному стилю, однако... Иногда переводчика словнго начинает штормить: то в речи персонажей появляются просторечия типа «токмо» и «опосля», причем никак не коррелируя с уровнем образования говорящего, то вообще появляются слвременные обороты вроде «упала с катушек» и «все путем». Иногда чувствуется, что Семенова для перевода выбирает не самый удачный синоним, но в целом таких ляпов в книге немного. Что же касается претензий к автору, то это относится с культу Са — она вообще никак не прописана в книге, просто упомянута, а ведь герои — моряки, народ крайне суеверный, а где суеверие — там и религия. Да и работорговля — причины её не соответсвуют масштабам и последствиям, это постоянно мешает всопринимать мир Живых кораблей как реальный, а не просто картинку.

Вообще же стоит заметить, что слои фентези и мейнстримного романа как в бокале у Бонда — не смешиваются. Это печально, так как книга получилась действительно захватывающей и цельной.

Не могу обойти стороной крайне странный перевод Максима Немцова, который произвел на меня шокирующее впечатление абсолютно аматерского — будто переводчик буквально на днях проштудировал самоучитель по английскому и решил, что этого достаточно. Довольно стремный буквализм, при котором название группы «Doors» переводится как «Двери», а «Rolling Stones» как «Перекати-камни» — и я вполне могу понять эту логику. Чего я не могу понять, так почему она используется только местами. Почему тогда Битлз и Гудиер не переведены? Какие-то фамилии переведены, а доктор Браун почему нет? а в фамилии Вулфмана переведена только первая часть? Получается и трусов нет, и крестик болтается. Смелости не хватило написать «группа Жуки» (или «Розовый Флойд»). Вроде как у переводчика мания величия и он считает, что все остальные переводят неправильно, а он сейчас весь в белом покажет как правильно. При этом Немцов не критично относится к друзьям переводчика — nation не всегда нация, bathroom не всегда ванная, enterprise — не всегда предприятие, а money shot нельзя переводить как «денежный кадр» (забавно, что четвертаки при этом называет квортерами, а слово батут заканчивает буквой д). Вообще Немцов переводит как в девятнадцатом веке, когда переводчики не до конца понимали язык и его особенности, многое переводилось на слух и не по смыслу, но по удобству, и считалось нормальным использовать ы и ъ в английских именах.

Результатом надмозговых потуг Немцова стал мой регулярный ступор, когда я зависал на несколько секунд, чтобы понять, что именно толмач имеет в виду, а когда понимал, хотелось то плакать, то смеяться попеременно (то, что хиппи обращаются друг к другу на «вы», это отдельная тема для лулзов). Я не думаю, что ситуация, когда перевод отвлекает внимание от авторского текста, комплиментарно говорит о переводчике. Лучше б Немцов сосредоточился на примечаниях. Крайне мало крайне необходимых для понимания текста комментариев и ссылок — тех, что есть, с гулькин нос, вообще недостаточно, они как тизер, скорее намекают, чем объясняют. Даже со знанием специфики американских шестидесятых-семидесятых все равно сложно читать — слишком уж много деталей.

Я не знаком с другими творениями Томаса Пинчона, но эта книга, похоже из разряда контркультуры — всякие там Буковски, Паланики, Хантер-Томпсоны и иже с ними. Все это сочно, ярко, движуха, колоритные персонажи, странные диалоги, все посыпано дурью и белым порошком, везде пирсинг, петтинг и фистинг. По факту книга ведь не детектив, а просто энциклопедия торчковой культуры — позднеторчковой, на закате уже. Чего курили, что слушали, чем жили да как думали, как себя вели, какие фантазии циркулировали, каким теориям заговора верили и как старчивались и сходили с ума. В общем-то книга дает неплохое представление, почему нормальные законопослушные граждане так люто ненавидели всех этих грязных хиппанов. Меня они конкретно выбесили, хотя я только книгу прочитал, а с реальными-то никогда и не встречался.

Что покоряет — так это идея сделать детективом закоренелого торчка. Нет, это надо додуматься — поместить в центр расследования человека, способного смотреть документалку по кокаиновому кирпичу. Снимаю шляпу перед вящей оригинальностью такой задумки и отличным ее исполнением.

В чем-то похоже, как будто читаешь National Geografic, но только не про бушменов там или индейцев Амазонки, а про скрытый белый народец, носящий длинный волосы, живущий сегодняшним днем и постоянно употребляющий различные вещества. Натурально — описываются способы питания, повадки, брачные танцы, религиозно-философские взгляды да прочая этнография.

Текст заморочный, героя болтает как говно в проруби, у него проблемы с памятью, вокруг овер до хрена персонажей, история постоянно искажается. Да и вообще думается, смысла какого-то в книге нет, ибо герой чисто случайно летящей походкой оказывается в нужных местах в нужное время и большая часть истории идет у него за спиной. Да и сюжета нет, это чисто трип по хиппилэнду. Но чего не отнять — так это стиля: реально погружаешься в эту свою атмосферу, затягивающий темп повествования и специфическое чувство юмора.

Идея богатая, но воплощение подкачало — автор зачем-то выбрал странный стиль с многословием, не всегда уместным постмодернизмом, зашкаливающим пафосом и птушными прибаутками, который откровенно не подходит к теме, антуражу и истории. Вообще очень похоже на Александра Бушкова — прям его слог, его фразочки, его манера строить предложения, даже юмор его. К тому ж Кирилл Еськов , пытаясь опровергнуть Толкина, повторяет толкиновские шаблоны — теперь у него орки белые, пушистые и блаародные, в противовес «отсталому» Рохану и «подлому» Арагорну.

Местами это интересно, местами тягомотно, очень многое портят диалоги, подходящие только для какого-нибудь самодеятельного театра «Юный гопник» и больше всего смахивающие на нерифмованный рэп с использованием современного дворового сленга. Часть информации передана монологами и это не хорошо, потому как утомляет назидательностью, да и вообще показывает авторский провал.

За исключением основной идеи (эльфы — гумно, Мордор — молодец) ничего оригинального в книге больше нет. Толкиновская форма наполнена содержанием множества скверных звонкопонтовых боевичков, расплодившихся в девяностые. (Книга выглядит так, будто кто-то открыл Властелин колец и вложил внутрь роман Пиранья против волков.) К сожалению, пока автор опирается на толкиновскую фантазию, текст выглядит более-менее прилично, но когда действие переносится в локации, Толкином не разработанные, сразу видно тотальное отсутствие фантазии у автора, вынужденного целыми грузовиками заимствовать из нашего с вами мира. Буквально каждый фрагмент или деталь потырены, причем сделано это весьма топорно — то есть неаккуратно выдрано и выломано и также малоэстетично и малополезно впихнуто, причем зачастую в места, для этого неприспособленные (помните анекдот «тупые, но сильные»?). Персонажи же говорят настолько одинаково, что создают впечатление механических болванчиков, у которых в головах играет одна и та же магнитофонная запись — никакой мало-мальски уникальности или проработанности здесь не найдешь.

В принципе, Толкин здесь даже и ни при чем. Властелин колец Еськов использует как исходную точку, как ту самую печь, от которой танцуют, чтобы поговорить о архетипичных Мордоре и Валиноре, о переписывании истории и тому подобном. Книга написана в 1999 году и вся укоренена в девяностых, когда нация оказалась в числе проигравших и кто только мог, оттоптался на мифах и всем том, что относится к самоидентификации — рассматривать роман в вакууме значит вообще ничего не понять. Помните, как Фоменко завернул фентези в математику? Вот Еськов сделал также — завернул публицистику в фентези. Поэтому как художественное произведение роман имеет множество недостатков, правильно подмеченных во многих отзывах. Такая книжка могла зайти только на излете девяностых — подобная история, подобные персонажи, подобный пафос. Сейчас она выглядит ярким, но бесполезным артефактом, чье место на полке среди других пылесборников. Ну, или в жерле Ородруина.

Вроде бы эта повесть относится к жанру научной фантастики. Однако научная сторона фантастики здесь такова, что любой нормальный читатель с техническим образованием будет рыдать кровавыми слезами. Душка Шефнер предпочел забыть свою юность у фрезерного станка и со смаком проигнорировал убедительность, вменяемость и логику, населив свою повесть массой стремных механизмов со смехотворными названиями, откровенно бессмысленным назначением и замечательно нелепым функционалом. Впрочем, вся эта избыточность несомненно в логике произведения: сознательность масс достигла неимоверных высот, деньги отменили, оружие только в музеях, никто не помнит, как ругаться, лозунг «каждому по потребностям, от каждого — по способностям» выполнен и перевыполнен — это не Полдень, XXI век, это гораздо, гораздо величественней и фантастичней. Несмотря на откровенный соцреализм (а может благодаря ему) повесть выглядит вполне цельной, осмысленной и последовательной, под конец приближаясь к притче. Даже стеноломная занудность рассказчика здесь к месту, ибо позволяет увидеть несовершенного человека в совершенных условиях, и за смертью героя увидеть реальный мир вместо аляповато раскрашенного задника. Шефнер создал замечательную умную сказку и каждый найдет здесь что-то свое, над чем стоит остановиться и задуматься.

Признаться, брался я за эту книгу с сильнейшим скепсисом, опасаясь, что мне не понравится: и написана она в специфических условиях, и Сталинскую премию получила (что понравилось генералиссимусу, не обязательно понравится мне), и множество похвальных отзывов (это всегда настораживает), и вообще, кажется, для подростков — причем для советских подростков, давно вымерших. Но нет, я был крайне приятно удивлен тем, что прочитал роман с большим удовольствием — несмотря на наивный соцреализм, сильную дискретность событий второй части, определенную плакатность героев и очевидную заточенность под конкретную аудиторию и конкретное время. История вышла нешаблонной и нескучной, яркой и самобытной, в меру романтичной, в меру реалистичной (удачно вписаны в роман разбросанные по тексту кусочки Советской России 20-х годов — комплексный метод обучения, педология, новые виды социальных лифтов, борьба с беспризорностью), показывающей — ну, не реальный Союз, но некое воображение страны, имевшее сильнейшую притягательность для молодежи — каким это должно было быть, к чему надо было стремиться, чем это так и не стало. Как и многие другие книги того периода, этот роман, как мне кажется, может быть отнесен к специфическому жанру соцреалистической утопии.

Очередной мейнстримовский автор решил облагодетельствовать фантастическое гетто. Результат, как и следовало ожидать, оказался плачевным. Поскольку Кормак Маккарти совершенно не знает, что в последние десятилетия происходило в фантастике, то он просто повторил идею, сеттинг и даже штампы того жанра, который уже давно и плотно выработан. Критики и журналисты с восторгом подняли его на щит, поскольку сами также фантастику не читают, и думают, что «Дорога» — это что-то оригинальное и новое. Минималистические до идиотизма диалоги (лучше бы их вообще не было, чем в таком виде), тривиальности, почерпнутые в пубертатных пабликах, повороты ээээ... ну, пусть будет сюжета, от которых хочется плеваться, все это присыпано неплохими описаниями интерьеров и постприроды — вот и весь роман.

Телеграфный стиль автора начал раздражать почти сразу. Я осознаю, что подобную манеру Маккарти использует специально, для обезличивания и бесцельности действия, но когда в сотый раз читаешь конструкцию вроде «посмотрел — пошел — плюнул — упал — умер», начинают крошиться зубы. Отсутствие сюжета также является намеренным выбором автора, однако выбор этот довольно спорен: написать книгу про то, как кто-то куда-то идет, большого ума не надо, этим степные акыны уже тысячу лет занимаются, а вот попробуй сделать так, чтоб там сюжет был и сюжет этот был интересен читателю — Маккарти это явно не дано.

Я искренне пытался найти смысл в этом произведении (романом это назвать сложно, скорее, раздутый до неприличия рассказ), и даже хотя бы метасмысл, но его там нет, есть только иллюзия смысла из-за постоянного движения героев. Цепочка из домов, жратвы, дождя и случайных встреч не складывается во что-то цельное и осмысленное. Строго говоря, это всего навсего эксплотейшн, только не кинематографический, а литературный. Этакий roadsplotation, причем далеко не лучшего качества. Хотел посмотреть экранизацию, но теперь не буду — нечего там экранизировать.

Пока читал эту огромную (1100 страниц) книгу, у меня появилась масса различных наблюдений, претензий, заметок, похвал, идей, придирок и ремарок в сторону. Если их всех собрать вместе, то рецензия получилась бы вполне сопоставимой с объемом самой книги. Понимая, что справиться со всем этим материалом я просто не могу, да и не хочу, да и не надо это никому, никто не будет читать такую простыню на несколько страниц с собственным содержанием, алфавитным указателем и примечаниями, я решил высказаться как можно более кратко, наплевав на какие-то отдельные подробности и подробные отдельности, показавшиеся мне во время чтения почему-то важными.

В общем, по гамбургскому счету, читать очень даже стоит. Брендон Сандерсон проделал огромную работу по наполнению своего мира — то, что многие писатели фентези обычно делать либо ленятся, либо просто не способны. В принципе, было бы достаточно упомянуть оригинальный климат — постоянно дующие сверхветра влияют не только на людей, их быт, привычки, архитектуру, обряды и особенности взаимодействия, но и на флору, сельское хозяйство, геологию и многое другое: автор действительно тщательно продумал, как и чем его мир должен отличаться от привычного нам. Однако Сандерсон на этом не остановился и добавил множество других аспектов жизни, которые авторы фентези предпочитают игнорировать: культурные различия, социальные статусы, ритуальные привычки, система верований (религия вообще играет крайне важную роль в книге), научные исследования, сложная мифология. Причем все это подано не в виде какой-то многостраничной лекции, а кусочками, разбросанными по тексту, благодаря чему читатель может самостоятельно собирать картину мира у себя в голове.

В книге довольно много, что можно покритиковать — есть и сцены дурацкие, и диалоги стремные, но основная моя претензия не к тексту Сандерсона, а к его русскому изданию, а именно к переводу. Перевод Александра Вироховского является весьма посредственным. Очень многие слова, словосочетания, выражения и даже предложения переведены не точно, заметно, что выбран не самый лучший вариант перевода, результат зачастую вообще трудно отнести к русскому языку — меня раздражало, что временами буквально сплошным потоком шло то, что правильнее было бы назвать «машинным переводом». Небрежный отбор русских аналогов, нежелание переводчика искать более точный синоним, проблемы с согласованием падежей и времен, использование неуместных калек: это, конечно, далеко не подстрочник, но местами довольно близко. Перевод, прямо скажем, халатный, и не заслуживает названия литературного. Верховский, конечно, проделал большую работу, знакомя русскоязычного читателя с книгой Сандерсона, но для меня очевидно, что для редакторской работы поле не паханное.

В книге много персонажей, и это хорошо, автор фокусируется всего на двух-трех, и это еще лучше: события идут параллельно, не пересекаясь друг с другом, но активно дополняя. Не всегда понятно, какое отношение те или иные эпизоды или персонажи имеют друг к другу, но всегда понятно, что показаны они нам не просто так: несмотря на медленное развитие событий (иногда это раздражает, иногда наскучивает), я не могу сказать, что какие-то моменты в книге лишние и от них можно избавиться. Роман не очень увлекательный, в нем отсутствует какая-то живость, зато присутствует определенная солидность и размах, и интерес к происходящему, в общем, сохраняется на протяжении всей книги на достаточно высоком уровне: оригинальность сюжета не дает возможности предугадать его повороты, а концовка вообще производит неизгладимое впечатление. Очень нестандартное фентези, продолжение которого буду читать только в оригинале: данная же книга еще ждет своего переводчика.

Написанный в 1973 году роман, насколько я понимаю, стал одним из первых (наряду с книгами Семенова о Штирлице), с которыми получила признание, популярность и даже определенную рекламу деятельность отечественных органов контрразведки. Я, конечно, не знаком с большей частью данной литературы, но даже мне очевидно, например, откуда есть пошел на земле русской писатель Бушков и сонмы его разноталантливых апологетов. Понятно, почему роман был и остается таким востребованным и выдержал более полутора сотен переизданий: подробное, со знанием дела описание специфической деятельности Смерша, тщательная подача информации, создание нужной атмосферы с помощью (псевдо)документальных вставок, множество выпуклых, живых, с реальными биографиями персонажей, каждое действие которых логически обосновано их опытом и психологическими особенностями, демонстрация работы командной цепи вплоть до Ставки и самого Сталина.

Но вот авторская манера повествования мне не понравилась. Ужасно коробили меня время от времени какие-то странные провалы в стилистике. Как будто писали два разных автора. Один — вполне себе крепкий такой ремесленник, звезд с неба не хватающий, но вполне заслуживающий читательское внимание. Второй — рабкор Урюпинского Комсомольца, не способный двух слов связать без перехода на газетные шаблоны. Как мне кажется, Богомолов пытался писать, подражая другим известным ему писателям, пытаясь делать то же, что и они. Однако в результате временами у автора прорывается какой-то картонный слог, словно он старательно вырезал все образы и описания по лекалу, причем не лучшему. То много лишнего, то явно чего-то не хватает. То многовато определений или находятся они там, где, в общем не нужны. То сбивается на газетный стиль и суконные фразы, отчего целые абзацы выглядят насквозь фальшивыми. Чрезмерная подробность описаний зачастую выглядит механической, скопированной. Впрочем, стоит заметить, что у такой манеры есть сильная сторона: Богомолов скрупулезно описывает внешний вид почти всех персонажей, даже эпизодических, четко указывая не только вид одежды, но и обувь, тип головного убора, нашивки, ордена, погоны и прочие аксельбанты: это производит немалое впечатление наличия по-настоящему уникальных, настоящих, реальных персонажей.

Не понравилось, что последняя часть безбожно затянута, сводки, ранее помогавшие создать атмосферу и добавлявшие нужные и точные детали, здесь только мешали и раздражали, авторские намерения увеличить напряжение были видны как на ладони и нужный ударный момент Богомолов упустил: к развязке мне уже было скучно, весь азарт испарился, что приехала бабушка, что не приехала — мне уже было все равно. Да и обрывается книга на полуслове — не знаю, кому как, а лично мне было бы интересно узнать о последней фазе операции, а ведь захватом троицы шпионов дело очевидно не закончилось. В общем, роман отличный, несмотря на все мои субъективные претензии к авторской стилистике, но концовку автор не дожал, что изрядно разочаровывает.

Зело жирный мизантроп, увлеченно, хоть и не шибко убедительно, косплеящий Вито Корлеоне, прибывает на планету Namor, люто одолеваемую разнообразными, многоужасными и умными гадами морскими (с тентаклями, разумеется). Умные на этой планете только эти самые гады, народец же здешний закомплексован как древние греки, только себя относившие к виду разумных людей, а всех остальных именовавшие рабами и варварами; сложить дважды два и получить искомые четыре местные не в состоянии потому, что... эээ... неизвестно, в общем, почему. Их можно понять — они специально написаны как коллективный доктор Ватсон, чтоб получше оттенять остроту ума и ироничность почетного кошколюба с дурацким именем Haviland Tuf — главного героя данного рассказа. В тексте много логических несуразностей вроде тридцатикилометрового корабля, рассчитанного на экипаж в двести человек, но управляемого только одним — конечно же, нашим героем! Он один, самопровозгласив себя экоинженером (учиться на эту профессию, видимо не надо — достаточно побродить немного рядом с чанами с бурлящими там клонами), способен узреть корень проблем планеты дураков и справиться с чудовищной опасностью, попутно всласть пошантажировав местное население. Идея в рассказике интересная, но чувствуется, что писан он без желания и вдохновения — левой ногой. Если хотите почитать про экологические катастрофы, лучше ознакомиться с историей Австралии — там до сих пор угар и содомия, а из литературного творчества Мартина предпочтительней Песнь Льда и Огня, данное же творение относится к разряду профессиональной халтуры.

Где-то на середине книге я решил узнать, что еще есть у автора и с изумлением узнал, что «Марсианин» — это его дебютный роман. Даже если Вейер ничего больше не напишет, его имя уже будет вписано с историю фантастики золотыми буквами — злоключения астронавта, оставленного на Марсе и вынужденного каждый день в буквальном смысле бороться за выживание и мельчайший шанс дожить до спасения, эверестом выделяется на фоне и так невысоких гор производственных робинзонад. Жанр весьма сложен: автору необходимо не только загнать героя в сложную ситуацию, грозящую отложенной смертью, но и создать условия, при которых он, используя подручные материалы и собственные интеллектуальные способности, оказывается способен эту ситуацию преодолеть. И Вейер с этой задачей справился мастерски. Что немаловажно — расписывая проблемы и способы их решения, автор не забывает, что пишет вообще-то художественный роман, а не мануал к насовской технике, так что со стилем, слогом, напряжением и юмором в книге все в полном порядке. Даже прекрасно зная, что главный герой не умрет, каждый раз задерживаешь дыхание и ломаешь голову, пытаясь понять, что же предпримет главный герой, выкарабкиваясь из очередной жэ, иногда спровоцированной им самим. Понятно, что Вейер в определенной степени подыгрывает косморобинзону, наделив его навыками специалиста по ботанике и инженера, однако это не делает положение героя легче. Что касается языка, я ожидал, что будут проблемы с техническими терминами, однако этого не произошло: подробные «на пальцах» объяснения были по большей части понятны; а вот с разговорной лексикой пришлось помучиться — я не всегда понимал те или иные сленговые выражения. Роман удачно поделен на две неравные части, что позволяет отвлекаться от аудиодневников героя на диалоги сотрудников ЦУПа в Хьюстоне, однако в какой-то момент даже это не спасает и повествование становится несколько однообразным — пока события не выходят на финишную прямую. Впрочем, никакие шероховатости не мешают этой книге стать одним из лучших образцов твердой научной фантастики XXI века.