В честь запуска надолго отложенного 4 тома Смита закончил давно брошенную статью в него. Про нелёгкую жизнь, женщин, ироническую прозу, поэзию и прочие гиперкосмические ужасы и красоты.
Почти каждый автор старается попробовать себя не только в выбранном им изначально стиле и жанре, но и во многих других. Когда — чтобы просто выяснить, получится ли у него написать что-то отличное от того, что делал раньше, когда — по внезапно возникшему вдохновению, или напротив, выполняя необычный, но оказавшийся вполне посильный заказ.
Смит не был исключением из правила. Несмотря на то, что сам он всю жизнь в первую очередь считал себя поэтом, на старте своей творческой карьеры он пробовал себя не только в стихотворном жанре, но и экспериментировал с другими формами. Ещё в одиннадцать лет, начав подражать волшебным приключенческим историям «Тысячи и одной ночи», Смит постепенно знакомится с шедеврами мировой поэзии, открыв для себя в возрасте 13 лет стихи Эдгара По — и в тот же год сам начинает писать стихи.
К семнадцати годам он начинает понемногу печататься в местной периодике — в 1910 году в Overland Monthly были опубликованы сразу два его приключенческих рассказа, из которых спустя несколько лет вырос условный «восточный» цикл приключенческих историй, действие которых происходит в Индии и других южноазиатских странах.
Вместе с тем он продолжает публиковать в местных журналах свои стихи, выпускает в 1922 году сборник стихов и стихотворений в прозе «Ebony and Crystal» — и в то же самое время работает с совершенно иными формами — ироническими рассказами.
Хотя, по общему признанию, среди них нет великих шедевров, даже эти экспериментальные рассказы представляют собой нечто большее, чем банальные мелодраматические или сентиментальные истории. Любовь, смерть, потеря и ирония являются одними из основных тем в творчестве Смита, будь то в стихах или в прозе, что придаёт его иронично-романтическим и фантастическим историям собственный характерный и забавный тон, отличающий их от его более поздних произведений, написанных в основном в 1930-х годах.
В рассказах этих не стоит искать какой-то глубины — Смит написал их в надежде продать их в такие журналы начала 1920-х годов, как «Snappy Stories», «10 Story Book» и другие подобные издания, полагая, что таким образом он мог бы хоть немного увеличить свой более чем скромный доход.
Названные издания фактически считались журналами для мужчин, хотя ни по своему содержанию, ни по своей природе их нельзя назвать эротическими. Они отличались типичной смесью светлой и беззаботной прозы в сочетании с довольно очаровательными, но вовсе не сексуально-провокационными фотографиями привлекательных молодых женщин, как правило, нарядно одетых по последней тогдашней моде. Любой эротизм в них всегда был неявным и довольно скромным.
Эти реалистические рассказы отражают в себе дух того времени, эпохи джаза и периода различных запретов, типа сухого закона. Несмотря на всю кажущуюся простоту, они содержат в себе довольно яркие детали и приметы повседневной жизни характерные для тогдашнего модернизма и авангардизма. Более того, судя по переписке Смита с его другом, учителем и покровителем, поэтом Джорджем Стерлингом с 1918 по 1926 год, становится ясно, что он написал эти рассказы, опираясь непосредственно на свои жизненные переживания.
Тут стоит отметить, что Смит, с детства не отличавшийся хорошим здоровьем вынужден был работать на окрестных фермеров, чтобы хоть как-то заработать на жизнь. Удовольствия это не приносило, от нищеты спасала материальная помощь, организованная для него Стерлингом, контактировавшим со многими местными богачами, которые могли позволить себе отправлять молодому талантливому поэту ежемесячную или ежеквартальную стипендию на протяжении нескольких лет. Поскольку потребности семьи Смита были сравнительно простыми и малочисленными, то общая сумма денег, таким образом, была достаточной для того, чтобы не слишком заботиться о них. Выплаты эти продолжались до конца 10-х годов, после чего Смиту вновь пришлось искать подённую работу у местных фермеров. Он считал её более предпочтительной, нежели постоянная, пусть и регулярно оплачиваемая должность где-то в конторе Оберна. 25 августа 1924 года в одном из писем он писал:
Когда начнётся влажная погода, я займусь написанием ещё каких-нибудь рассказов. Литературное блудство мне неприятно; но я не хочу ломать себе голову над тем как заработать — или связать себя {обычной} работой. Я бы скорее голодал, чем стал рабом заработной платы в Оберне.
Между 1918 и 1926 годами Смит, несмотря на проблемы со здоровьем, выполнял самую различную работу для нескольких десятков местных жителей, главным образом обитавших в Оберне и Лонг-Вэлли. Зачастую это был довольно тяжёлый физический труд, включая рубку деревьев, но в то же время он, похоже, помог ему укрепить здоровье, стать физически более сильным и психологически более самостоятельным. При этом Смит мог продолжать свою творческую работу параллельно с зарабатыванием денег. В первые годы Второй мировой войны он собирал и упаковывал фрукты на ранчо, колол, пилил и рубил дрова, работал на шахтном подъёмнике. Самой тяжёлой работой, которую он когда-либо делал, по его собственному мнению, были смешивание и заливка цемента, а также рытьё колодцев. Самая «мерзкая» работа, которую он когда-либо делал, заключалась в опрыскивании фруктовых деревьев мышьяком и серой. Как-то в течение недели он печатал счета в офисе компании водоснабжения, а сборщик тряпок на обернской свалке однажды предложил Смиту работу в качестве его помощника!
Два отрывка из писем Смита к Стерлингу начала 1920-х годов, не только рассказывают о его жизни в этот период, но и приоткрывают историю создания его иронично-романтических рассказов. В своём письме от 27 декабря 1920 года Смит упомянул, что он может посетить Джорджа Стерлинга в Сан-Франциско, однако позднее решил не встречаться со своим другом и наставником в знаменитой «Обезьяне» или Фонде Монтгомери, расположенном в центре города. (Цитата, приведённая ниже о Болонье, — это кафе «Болонья» в Сан-Франциско, известное в среде местной богемы).
Я сомневаюсь, что я поеду в Сан-Франциско, я не чувствую, что могу позволить себе поездку; во всяком случае, я не получил бы от этого большого удовольствия. Я поклялся не пить, и у меня нет времени беспокоиться о полу-девственницах сорта Болонья. В любом случае, я не занимаюсь любовью с девушками. Мне нужны только замужние женщины.
Позже Смит немного раскрывает свои отношения с противоположным полом. Это правило он вывел для себя после тщательного обдумывания и более или менее следовал ему почти до конца жизни. Следующее письмо, в котором он упоминает эту тему, датируется 5 сентября 1921 года:
Брак — это ошибка, которую я никогда не собирался совершать: я не был влюблён в незамужнюю женщину с пятнадцати лет!
Смиту исполнилось пятнадцать в 1909 году. Преимущества такой позиции, т.е. любовных отношений только с замужними женщинами для человека с ограниченным доходом совершенно очевидны. В таких обстоятельствах скромный молодой человек не стал бы делать достоянием общественности свои любовные и сексуальные предпочтения. Он чётко выбрал метод, с помощью которого мог бы наслаждаться теми аспектами зрелых любовных отношений, которые имели для него наибольшую ценность.
Таким образом, и в том, что осталось между строк писем Смита к Стерлингу, и в его отношении и поведении с женщинами мы видим практически те же детали, которые описаны в его иронических рассказах. Совершенно очевидно, что он брал все эти истории из своей жизни, или творчески развивал их. Иными словами, эти иронические и романтические рассказы являют нам пример настоящего реализма. Однако когда они, наконец, были опубликованы под одной обложкой, современный читатель воспринял их как банальные мелодрамы — ещё один случайный ироничный эффект, которого не мог предвидеть автор.
При жизни ему удалось опубликовать всего два из этих рассказов — «Любовная игра» и «Что-то новенькое», тогда как остальным пришлось оставаться в архиве до лучших времён, наступивших только в конце 80-х. Не все эти рассказы являются завершёнными — например, «Платоническое замешательство» явно выглядит как завязка какой-то более длинной истории, так же как и не включённый в настоящее издание незаконченный фрагмент под названием «Сплетня». «Любовная история» и «Что-то новенькое» являют собой прекрасные примеры миниатюр, и лишь «Знаток-любовник» и «Шах и мат» являются типичными рассказами обычного журнального объёма.
Читатель также найдёт здесь ироническую фантастику Смита, написанную в основном до 1930-х годов. Возможно, термин «иронично-романтическая фантастика» будет более точным. Рассказы эти являются своеобразным переходным звеном между его юношескими работами и своими первыми, по-настоящему взрослыми фантастическими рассказами, в которых сквозь бесконечный космический ужас иногда пробивается живая ирония, которой Смит никогда не был чужд.
Примером тому изящная фантазия «Садастор», опубликованная в 1925 г. Несмотря на общий печальный настрой рассказа, в нём появляются ироничные нотки, когда могущественный демон утешает свою опечаленную подругу историей о том, что другим жителям этой вселенной приходится переживать куда более неприятные вещи, чем её собственные проблемы на любовном поприще.
В более зрелых вещах Смита иронии заметно меньше, но тем не менее и ей находится место среди потусторонних чудес, рождённых его фантазией. Причудливых жителей иных миров удивляют и ужасают попавшие к ним люди, чей облик и поведение шокирует даже древние и могучие расы, много повидавшие на своём веку. Современная культура предстаёт в гротескном виде сквозь призму воззрений учёных-историков далёкого будущего Земли, полагающих нынешнее засилье автомобилей формой поклонения ужасному божеству Аффто, в конечном итоге губящего и самого учёного, читавшего лекцию о странных обычаях древних. Пьяницы, боги, демоны, литературные критики и прочие чудовища — всем достаётся по заслугам от автора.
И в его поэтическом творчестве также встречаются остро иронические произведения. Нашлось место даже крепкой «клубничке», выполненной, впрочем, всё в том же любимом мифопоэтическом стиле — речь здесь идёт о неопубликованном при жизни стихотворении «Соблазн», найденном в рукописном архиве автора. Даже по нынешним меркам ему можно смело ставить рейтинг 18+, и то не всякий издатель осмелится его опубликовать — что уж говорить о первой половине ХХ века, когда крепкие солёные словечки и натуралистические описания секса были почти абсолютным табу. Тем не менее, и это тоже один из заметных и оригинальных образцов его творчества, и было бы несправедливым оставлять его без публикации.
Впрочем, и «Соблазн» и «Консервная банка на вершине горы» и другие подобные вещи относятся скорее к литературным шуткам, без которых не обходится ни один приличный автор.
Случалось и поразвлечься на заказ. Однажды редакторы журнала Fantasy Magazine в 1934 году задали своим авторам тему — описать в собственном характерном стиле зажжённую сигарету, чтобы читатели попытались угадать автора. Смит это сделал следующим образом:
Зажжённый в густом и многоцветном сумраке Антареса, кончик сигареты космического пилота вспыхивал и угасал, точно маленький алый глаз какой-то пещерной химеры; и опалово-серый дым клубился, словно благовония с языческого алтаря, вздымаясь вверх по спирали, поперёк высоких полотнищ полярных сияний, встававших в небесах из закатных лучей гигантского солнца.
В самом деле, не всё же время писать мрачные, величественные и галлюцинаторно-визионерские поэмы или короткие стихотворения — которыми как раз и славен Смит, в первую очередь считавший себя именно поэтом, а не автором фантастических рассказов.
Поэтический стиль Смита был сформирован многими авторами. Прежде всего это Эдгар По, Шарль Бодлер, Джордж Стерлинг. Кроме того Смит, по словам Женевьевы К. Салли отождествлял себя с Алджерноном Чарльзом Суинберном. Двумя любимыми поэтами Смита были Джон Китс и мрачный романтик Томас Ловелл Беддоус. Важное влияние оказал Амброз Бирс: посредством своих лучших стихов, эстетико-поэтических теорий, описанных в его эссе, особенно в двух, касающихся фантастического шедевра Стерлинга «Вино волшебства», и прежде всего через его влияние на Стерлинга, непосредственного поэтического наставника Смита. Подобно тому, как Бирс оказывал Стерлингу поддержку и помощь, давал технические советы, Стерлинг, в свою очередь, делал то же самое для молодого Смита, явив тем самым своеобразную наставническую преемственность.
В определённых кругах Смита критиковали за его лингвистические привычки. Он обычно писал в богатом, высоко орнаментированном стиле, чужом для читателей, привыкших к стилю прозы его современников — Хемингуэя, Дос Пассоса, Фицджеральда и Стейнбека. На подобную критику Смит отвечал следующим образом:
Что касается того, что я использую богатый красочный стиль, используя множество слов классического происхождения и экзотической окраски, я могу только сказать, что он предназначен для создания эффектов языка и ритма которые не могут быть достигнуты с помощью словаря, ограниченного так называемым «базовым английским языком».
Он добавляет:
Атмосфера удалённости, необъятности, таинственности и экзотичности куда естественнее может быть передана стилем с примесью латыни, использующей более разнообразные и звучные ритмы, отличающейся более тонкими оттенками, нюансами и тонкостями смысла — подавляющее большинство которых, однако, оказываются без толку потрачены на среднего читателя, даже если он предположительно является грамотным.
Что касается вымышленных слов, я действительно использовал такие, помимо собственных имён персонажей, городов, стран, божеств и т. д., в царствах, лежащих «к востоку от солнца и к западу от луны». Я использовал слова, имена фантастических монстров и т. д., взятые из Геродота, Мандевиля и Флобера, которые мне не удалось найти в словарях или других справочных материалах. Некоторые из них встречаются в «Гашишееде», очень неверно понятом стихотворении, которое было задумано как исследование возможностей космического сознания, в значительной степени опирающееся на мифы и легенды. По моей собственной теории, если бы бесконечные миры космоса были открыты человеческому взору, визионер был бы охвачен ужасом, как герой этого стихотворения.
Как сказал Стерлинг, Смит «совершенно невинно поддавался шёпоту своего подсознательного демона». У него хватило мужества избегать сентиментального, очевидного, банального. Он выдержал гораздо более тонкие соблазны духа своего времени, который сотворил поэзию из уличных машин, торгашей, проституток, трущоб и отбросов жизни. На его работах нет указания даты; он не современный и не древний; это просто красиво.
Он бродит по странной земле в тусклом свете убегающих лун, рядом с тёмными бассейнами, где мерцают лилии, — по стране, география которой не требует более точного указания, кроме того, что она находится где-то между Сатурном и Солнцем.
Его чувство пространства завораживает. Он взывает к огромным перспективам, пребывает среди сталкивающихся звёзд и планет. На кометах у него есть знакомые духи; на дальнем краю космоса он просеивает падающую звёздную пыль в поисках странных золотых слов; он опьянён клубком туманностей, и в холодном огне Сириуса его разум видит весь гиперкосмос прошлого, настоящего и будущего.
Вы не найдёте ничего о сегодняшнем, вчерашнем или завтрашнем дне во всех томах поэзии Смита. Ничего, кроме красоты, бессмертной, безмолвной красоты, летописи праха миров и разложившихся иллюзий человека.
Он мятежник, и его повелитель — Люцифер, падший ангел, Утренняя Звезда, знаменующая последний день, когда пространство свернётся как ковёр, а время превратится в неподвижную бесплодную точку в центре всемогущей тьмы.
Подобно Бодлеру, По и Блейку, он глубоко заглянул в другой мир. В этом мире он бессмертен, один из великих провидцев, которые сидят по ту сторону солнц и пишут эпитафии всем живым существам в безмолвных песках Вечности.
*
Василий Спринский
облако тэгов
