Журнал Amazing Stories (Удивительные истории), считающийся первым в мире массовым журналом, полностью посвященным научной фантастике вполне оправдывал своё название. Девизом журнала стала фраза «Экстравагантная выдумка сегодня — холодный факт завтра». Редактор его, Хьюго Гернсбек, не поскупился на качестве издания – журнал этот, в отличие от многих других выходил на хорошей бумаге и позиционировался как научно-популярное а не просто развлекательное издание. Позднее, в 30-х годах Гернсбек запустил новый журнал Wonder Stories в качестве конкурента и наследника успевшего к тому времени стать архаичным Amazing Stories. Гернсбек всё ещё номинально числился редактором нового издания, одновременно являясь его владельцем, однако фактическим редактором Wonder Stories был его ассистент Дэвид Лассер, благодаря которому новый журнал оказался действительно конкурентоспособным, интересным самым разным категориям читателей.

К этому времени в журнале на постоянной основе уже публиковались многие авторы, ставшие впоследствии признанными классиками фантастической литературы. В 1930 году к ним присоединился и Кларк Эштон Смит.

Успевший перед тем опубликовать несколько приключенческих, мистических и страшных рассказов и стихотворений, Смит постепенно задумывался о возможности стать профессиональным писателем и потому изучал возможности всех потенциальных рынков для своих рассказов. В 1930 году Дэвид Лассер покупает первый НФ-рассказ Смита «Убийство в четвёртом измерении» для октябрьского выпуска журнала Amazing Detective Tales, и в том же октябре в Wonder Stories появляется первый из рассказов Смита о капитане Вольмаре – «Брошенные в Андромеде».

Как писал сам Смит в письме к Г.Ф. Лавкрафту – «Я начинаю писать «Брошенных в Андромеде», Это будет фантастический рассказ о бунтовщиках, высаженных с космического корабля без оружия и провизии в чужом мире. В нём можно будет застолбить несколько отличных идей для фантастики, хоррора, сатиры и гротескной литературы».

Лассер по-видимому с восторгом принял этот рассказ. Неудивительно – ведь он сам поощрял авторов, пытающихся нарушить все негласные ограничения, существовавшие в фантастике тех лет – использование религиозных тем, исследование изменения роли полов в обществах будущего, оригинальные взгляды, ставящие под сомнение различные социальные запреты. Благодаря ему расширилась тема космической героики – стали появляться не только рассказы о победах над фантастическими чудовищами, но и о тяжёлых поражениях человека в борьбе с Неведомым, а сами рассказы стали более глубокими и интересными, демонстрируя заметный рост художественного уровня.

После публикации «Брошенных в Андромеде», за которую Смит получил чек на $ 87.50, Лассер предложил ему написать серию рассказов с теми же героями, о их приключениях на разных планетах, с тем, чтобы каждый месяц можно было выпускать по новому рассказу.

Однако с продолжениями приключений капитана Вольмара и его команды у Смита как-то не задалось. Поздней осенью 1930 года был закончен рассказ «Красный мир Полярной звезды», однако он был отвергнут редактором из-за того, что в первой части было слишком много описаний и слишком мало действия. В результате «Красный мир Полярной звезды» лёг на полку и Смит так никогда и не попытался пристроить его ни в один из профессиональных журналов.

Дальнейшая судьба этого рассказа достойна отдельной истории. Только в начале 50-х годов рукопись его наконец была продана Майклу ДеАнджелису, который издавал в Бруклине свой фэнзин «Gargoyle». Однако и он не сумел напечатать этот рассказ, который позднее вообще затерялся вместе со всеми следами ДеАнджелиса. После этого долгое время рассказ считался утраченным, однако к счастью, в 2003 году рукопись вновь была найдена и опубликована в сборнике «Red World of Polaris». Один из тех редких случаев, когда к читателям возвращается рассказ, достоверно существовавший, но впоследствии исчезнувший и на протяжении долгого времени считавшийся утраченным безвозвратно.

Неудача с «Красным миром Полярной звезды» не смутила автора. «На этот раз они получат действие!!!» – комментировал он в письме к Лавкрафту начало своей работы над новым рассказом о приключениях капитана Вольмара «Плен в созвездии Змеи». Работа, однако, шла медленно – рассказ был готов и опубликован в Wonder Stories только летом 1931 года. Впрочем, новый рассказ настолько понравился Лассеру что он сумел втиснуть его в полностью сформированный номер, уже практически готовый к печати. Правда, название его редактор всё же изменил на «The Amazing Planet».

После получения синопсиса и набросков к следующему рассказу «Водный мир Алиота», Дэвид Лассер предложил Смиту более детально представить в новом произведении мотивации, менталитет и образ мышления людей будущего, чтобы в полной мере продемонстрировать колорит цивилизации грядущих веков. Смит, однако, счёл эту идею избыточной – если издателя так интересует исследование человеческого поведения и мотивов, то для решения подобных проблем и конфликтов вовсе не обязательно отправлять героев на другие планеты. По этой или же по какой-либо другой причине рассказ так и остался незавершённым.

Пожелания Лассера Смит, однако, постарался воплотить в другом рассказе «Венерианские каннибалы» (Приключение в будущем) – о путешествии жителя США 30-х годов в далёкое будущее Солнечной системы, где земляне успели заселить несколько планет и астероидов, обратив в рабство жителей Венеры, а коварные марсиане распространяют среди вырождающихся людей опасные наркотики и инфекции, и подстрекают слишком расплодившихся венериан к восстанию… Самому автору не слишком понравился этот рассказ в одном из писем он отзывался о нём как об «ужасном куске хлама», однако редактор и читатели были совершенно иного мнения – рассказ был принят ими вполне благосклонно.

Чтобы немного отдохнуть от суровости научной фантастики, Смит обращается к более привычным ему жанрам ужасов и визионерства. Он пишет рассказ ужасов «Возвращение чародея» и один из самых лучших своих рассказов «Город поющего пламени». И хотя рассказ этот не слишком вписывался в концепцию Wonder Stories, однако Лассер, ознакомившись с ним, пришёл в настоящий восторг, без промедления опубликовав его в июльском номере журнала.

К этому времени Смита уже считался одним из постоянных авторов Wonder Stories. Летом 1931 года Лассер передал Смиту наброски марсианского рассказа «The Martian», за авторством канадского преподавателя Э. М. Джонстона. На основе его сюжета Смит написал рассказ «The Planet Entity», опубликованный в осеннем выпуске журнала (позднее, для сборника «Tales of Science and Sorcery» (1964) Смит сменил его название на «Seedling of Mars» (Семя с Марса).

Более года Смит продолжает сотрудничать с Wonder Stories, опубликовав продолжение «Города Поющего Пламени» – «За Поющим Пламенем» и более десятка других НФ-рассказов. Однако не всё было хорошо. Великая Депрессия не самым положительным образом сказывалась на журнальном деле в США. Издатель начинает задерживать платежи за публикации (Гернсбек, как владелец нескольких журналов и ранее не стеснялся экономить на своих авторах, задерживая выплаты гонораров), рассказы Смита подвергаются нещадной редакторской правке – особенно досталось «марсианскому» рассказу «Обитатель бездны», который первоначально отвергли даже в Weird Tales, посчитав его слишком страшным. В конце концов, его всё же приняли в Wonder Stories, заставив автора переработать рассказ, однако даже после авторской переработки рассказ был подвергнут ещё одной безжалостной редакторской правке. После скандала, с требованием кроме всего прочего выплатить около шести сотен долларов задолженности, Лассер извинился перед Смитом за «обильные изменения» сделанные в его рассказе, но было уже поздно. И хотя автор всё же смог добиться выплаты всех задолженностей по гонорарам от Wonder Stories, составивших кругленькую на то время сумму в $741 в рассрочку (выплаты эти продолжались до лета 1935 года), эпизод сотрудничества Смита с Wonder Stories был завершён.

Итог сей эпопеи оказался довольно ироничным. Желая стать профессиональным писателем, Кларк Эштон Смит понял, что для этого ему придётся создавать определённое количество халтуры, к каковой он относил научную фантастику, хотя и признавал её несомненный потенциал для возможности раскрытия собственных визионерских историй и ярких сюжетов. Это не вписывалось в концепцию Дэвида Лассера, который, справедливо оценивая талант Смита как художника, в то же время считал, что создаваемые им яркие образы должны служить исключительно для раскрытия человеческих характеров и мотиваций. Сам же Смит, в первую очередь считавший себя поэтом, пользовался словами как глиной, из которой он лепил фантастические образы и зловещие ощущения, не слишком интересуясь при этом людскими достоинствами и недостатками. Так что, получив наконец все причитающиеся деньги от изрядно задолжавшего ему Гернсбека, Смит смог направить свои творческие фантазии в более подходящее русло, публикуя свои страшные и причудливые рассказы в журнале Weird Tales, концепция которого наиболее соответствовала писательской манере Смита. Здесь можно было меньше оглядываться на редакторов, пытающихся править авторские рассказы, подгоняя их под определённый стиль и идею.

Как уже говорилось, фантастическая литература первой половины XX века в значительной мере представляла собой литературу идей. Каждый из авторов старался описать то, о чём до него ещё никто не задумывался, стать в некотором образе первооткрывателем. Путешествия за пределы Солнечной системы, тайны микромира и иных измерений, преодоление известных физических законов известной вселенной – вот тот краткий список идей и тем, впервые появившихся в начале ХХ века и определивших развитие фантастической литературы на десятилетия вперёд.

Свой вклад в это внёс и Кларк Эштон Смит. Вероятно, он был первым, кто догадался использовать придуманную Уэллсом машину времени в качестве транспортного средства – в рассказе «Письмо с Мохаун Лос» (1932 г.). Отправившись в будущее, герои рассказа попадают на планету другой солнечной системы – за время, пока их функционирующая машина времени находилась вне Вселенной, вращающейся вокруг неё, наша Солнечная система вместе со всей галактикой улетела по своей траектории в невообразимую даль, а на ее месте оказалась иная система с обитаемой планетой, где и высадились герои рассказа. Обратное путешествие осуществлялось точно таким же образом – отправляясь в прошлое, герои оказывались в той же точке пространства, откуда стартовали. Лишь спустя десятилетия авторы Золотого Века научной фантастики вновь возьмут на вооружение эту идею.

Случалось и забавное. Если идея действительно хороша – то зачастую она приходит в голову одновременно нескольким людям. Так, Эдмонд Гамильтон в 1932 году в журнале Weird Tales опубликовал рассказ «Разум Земли», в котором группа ученых обнаруживает в Арктике «мозг» нашей планеты, оказавшейся разумным живым существом. Открытие это оборачивается настоящей катастрофой, как для самих ученых, так и для всего человечества.

Как оказалось, не одному Гамильтону в тот момент пришла в голову идея такой истории. В предисловии к сборнику «Культ Ктулху» Э. Хоффман Прайс приводит любопытный отрывок из письма Кларка Эштона Смита Лавкрафту, касающийся этого рассказа: «Эдмонд Гамильтон, черт его побери, совершенно испоганил идею, похожую на ту, которую как раз обдумывал я: рассказ под названием «Лунный разум», в котором шла бы речь о гигантском живом мозге, расположенном где-то в центре Луны». В результате такого неудачного для Смита совпадения его рассказ «The Lord of Lunacy» так и не был никогда написан – остался лишь краткий набросок, да письмо к Лавкрафту, где Смит ругает Гамильтона за то, что тот успел раньше него.

(Справедливости ради – на четыре года раньше их обоих успел А. Конан Дойл со своим рассказом «Когда Земля вскрикнула», но он всё-таки не из компании американских авторов фантастических палп-журналов.)

Своеобразный стиль Смита, более подходящий для визионерских историй, описывающих миры и вселенные тёмного, мрачного фэнтэзи, не всегда выглядит уместным в НФ-рассказах. Использование столь любимых автором редких и малоупотребительных слов, заимствованных из древних и мёртвых языков, идеально подходящих для произведений, повествующих о последних днях дряхлой умирающей Земли, или юных континентах, на которых развёртываются события первых дней человеческой истории, выгладит несколько непривычно в научно-фантастических рассказах, действие которых происходит в ближайшем будущем на других планетах. Сам Смит говорил, что предпочёл бы отказаться от описаний космических кораблей, скафандров и другой техники, отпустив на волю своё воображение – однако, он должен был накинуть научную, или хотя бы псевдонаучную узду на свою фантазию, для того, чтобы суметь продать хоть что-то из написанных им НФ-рассказов.

И тем не менее, несмотря на всё это, Кларк Эштон Смит остаётся уникальным автором среди НФ-писателей своего времени. Он сумел значительно оживить страницы Wonder Stories, а его НФ-рассказы, начиная с «Брошенных в Андромеде» позволили установить некий новый шаблон инопланетной одиссеи, с героями, пролагающими свой путь через чуждые пейзажи, изобилующие невообразимо странными формами жизни. Множество других авторов позже с разной степенью успешности создавали собственные истории на похожую тему, однако превзойти Смита в его мастерском изображении зловещих пейзажей и чуждых существ иных миров удавалось очень немногим.

*

Опубликовано в 3 томе собрания сочинений Город поющего пламени

В то время Смит ставит перед собой чёткую задачу – стать профессиональным писателем. Пробуя себя в различных жанрах – ужасов, фэнтэзи и научной фантастики, он сотрудничает одновременно с несколькими литературными журналами, публиковавшими фантастические и приключенческие истории.

Откликнувшись на предложение редактора журнала научной фантастики Wonder Stories, Дэвида Лассера, благосклонно принявшего его первый НФ-рассказ «Брошенные в Андромеде» и пожелавшего увидеть его продолжение, Смит начинает работать над новыми историями о приключениях команды космического корабля «Альциона», ведомого фанатичным исследователем Вселенной, капитаном Вольмаром.

Однако работа над научно-фантастическими рассказами продвигалась нелегко. Поэтический язык и причудливый, изысканный стиль автора, более склонного к детальнейшим красочным описаниям ужасов и чудес иных миров, нежели к созданию динамичных рассказов с обилием приключений и непрерывным действием, постоянно держащим читателя в напряжении, не слишком отвечали концепции Wonder Stories. Уже готовые рассказы приходилось перерабатывать согласно требованиям редактора, а некоторые истории были просто отклонены Лассером, как это произошло, например, с рассказом «Красный мир Полярной звезды».

Поэтому, чтобы не потерять темп, Смиту приходилось переключаться от написания твёрдой научной фантастики к более милым его сердцу визионерским историям, не скованным жёсткими ограничениями какого-то определённого жанра, и представляющим собой скорее вольные фантазии на совершенно произвольные темы, позволяющие в полной мере описать те невероятные сцены и картины, что возникали в воображении автора.

Именно так и появился на свет рассказ «Город Поющего Пламени», который позднее станет частью нового цикла – самого земного из циклов Кларка Эштона Смита, и в то же время – открывающего поистине запредельные глубины и тайны потусторонних измерений, вход в которые может оказаться проще, чем об этом можно подумать, а выход – далеко не всегда столь же лёгок и прост, как это могло казаться поначалу.

Бытие, как известно, определяет сознание. Рано или поздно почти каждый автор – неважно, фантастического, или же строго реалистического направления, садится за стол, чтобы написать хотя бы один рассказ, повествующий о жизни собрата-писателя. Не стал здесь исключением и Смит.

Действие рассказа «Город Поющего Пламени», в отличие от прочих причудливых рассказов Смита о иных мирах и временах, происходит «здесь и сейчас» – во вполне современной автору Калифорнии 30-х годов XX века, одним из главных персонажей которого становится профессиональный автор фантастических рассказов Филип Хастейн, пишущий истории о всевозможных оккультных явлениях, призраках и прочих странностях. В процессе сбора материалов для очередного своего творения, Хастейн исследует различные необъяснимые события, вольно или невольно становясь непосредственным их участником – то сталкиваясь с ужасающими существами из самой преисподней, то проникая в невероятно прекрасные миры множественных измерений, находящиеся за пределами человеческого восприятия и самой фантазии.

В образе Хастейна мы легко можем увидеть некоторые черты, намекающие на некоторую автобиографичность героя. Филип Хастейн является связующим персонажем, появляясь во всех историях цикла, однако, как правило, сам он не нигде не находится в центре повествования, предоставляя эту честь другим персонажам, с которым ему приходится встречаться по ходу развития сюжета.

Нет нужды в очередной раз повторять, что писатели – люди странные. И неважно, выдуманный ли это персонаж, или же вполне реально существовавший человек (последние, зачастую, оказываются куда более странными персонажами, нежели выдуманные литературные герои). Практически всем им присуще некое свойство, в большей или меньшей степени отличающее их от прочих представителей человеческого рода. Художники, писатели, композиторы, и другие представители творческих профессий, зачастую, отстраняясь от окружающей их реальности, немалую часть своего времени проводят в собственных мирах, порождённых их неуёмной фантазией и воображением.

И случается так, что миры эти, поначалу не выходившие за пределы одного-единственного человеческого разума, вдруг становятся более вещественными и настоящими, нежели наш общеизвестный мир, данный нам всем в ощущениях. Такова колдовская сила человеческой фантазии, позволяющей сделать реальным нематериальный, придуманный мир, заставляя тысячи, а то и миллионы людей искренне верить в безусловную реальность его существования. Да и кто может поручиться, что в бесконечно обширной Вселенной не найдётся именно такого уголка, который и был представлен нам автором?

Великий мастер литературы эскапизма, Кларк Эштон Смит с пугающей убедительностью являет нам в своих произведениях именно такие миры – чарующие, непостижимые, зачастую опасные и враждебные не только для человека, но и для других, намного более могущественных созданий.

Однако и слабых людей, и величественные, едва ли не божественные сущности, что обретаются в рассказах Смита, объединяет одно и то же свойство, заставляющее их раз за разом попадать в расставленные автором ужасающие ловушки и непредставимо кошмарные ситуации, зачастую кончающиеся гибелью, или чем-то непредставимо ужасным, гораздо более страшным, чем простое прекращение существования.

Свойство это – любопытство и страсть к познанию нового, неведомого, находящегося за гранью восприятия, зачастую недостижимого и потому – столь фантастически притягательного для тех, кто пресытился привычным существованием на собственном плане бытия и жаждет чего-то неизведанного, отличающегося от давно известной, зачастую смертельно надоевшей картины обыденного мира.

По роду своего занятия, Филиппу Хастейну приходится встречаться с самыми разными людьми. Собирая материалы для написания новых рассказов, или просто общаясь с интересными, загадочными персонажами, он тщательно исследует всевозможные таинственные случаи, связанные с Потусторонним.

Призраки, безумные учёные и художники, фантастические изобретения и проходы между измерениями, ведущие в Неведомое, странные люди, места и события – всё это является той основой, которой в меру своих скромных сил пользуется скромный профессиональный писатель-фантаст из Калифорнии для создания своих произведений.

При этом сам Хастейн неоднократно признаётся в том, что сам он вовсе не склонен к мистике. Напротив, в каждом из загадочных явлений, сколь бы необычным оно ни казалось, он старается отыскать некое рациональное зерно.

И, надо сказать, рациональный подход зачастую оказывается спасительным в случаях контакта со страшным, опасным и непознаваемым Неведомым, которое может оказаться намного ближе, чем это можно себе представить. Ужасающие хищные твари, питающиеся человеческими страхами и самими людскими душами, могут повстречаться нашему герою в совершенно мирной букинистической лавке на тихой улочке провинциального городка. Проход в иные измерения отыщется во время прогулки по живописной горной местности вокруг родной бревенчатой хижины, а среди гостей писательской вечеринки легко может оказаться учёный-исследователь, сумевший войти в контакт с Абсолютным Злом, что незримо пронизывает всю нашу Вселенную.

Разумеется, ни один писатель не сможет равнодушно пройти мимо подобных безумно интересных вещей, что могут дать невообразимое количество уникальных материалов для написания новой гениальной книги. И, разумеется, наш герой не оставляет без внимания ни таинственную рукопись, что может привести его за пределы известной Вселенной, ни соблазнительные намёки на возможность познакомиться с тайной заброшенного дома, где по заслуживающим внимания слухам появляются призраки давно исчезнувших людей, ни просьбы о помощи другу, по собственной неосторожности и любопытству оказавшемуся в чудовищной опасности.

Не откажется он и от рискованной экспедиции в компании с товарищем, что приведёт его в конечном итоге за пределы ведомых нам измерений, даровав новые, немыслимые на нашем земном плане чувства, ощущения и способы восприятия, знания, ужас и экстаз, что фактически представляют собой некую новую форму бытия, невообразимо более сложную, чем наше.

И даже такое невероятное приключение не станет пределом испытаний для участвующих в нём героев. Продемонстрировав им новые, необычайные, высшие планы существования, недоступные обычному человеку, автор тут же даёт понять, что это ещё далеко не конец. Даже после значительных телесных и душевных изменений, которые претерпевают герои Смита, оказавшись в новом мире, автор тут же показывает, что это – всего лишь начальная стадия роста разумного существа в долгой цепи перерождений, каждое из которых открывает всё новые, всякий раз ещё более сложные уровни существования и познания, намекающие на возможность беспредельного совершенствования и обретения всё новых и новых знаний.

Может ли быть что-то привлекательнее такой перспективы? Ведь жажда познания поистине не имеет пределов – так же, как и Вселенная. И даже все ограничения, налагаемые на человека его физическим существованием в пределах известного и доступного пространства и того краткого времени, что отведено природой на одну-единственную, пусть даже самую долгую человеческую жизнь, не могут поставить пределов безграничному воображению, позволяющему с необычайной лёгкостью жонглировать мирами и Вселенными, исследуя их и перекраивая под собственный вкус.

Талант Смита как визионера-мечтателя, представляющего нашему вниманию чудесные и ужасающие миры воображения, позволил показать нам всё великолепие высших измерений, куда попадают герои «Города Поющего Пламени». Рассказ этот не очень вписывался в концепцию журнала Wonder Stories, публикующего исключительно научно-фантастические произведения, однако, несмотря на это, он очень понравился редактору Дэвиду Лассеру, так что тот немедленно включил его в ближайший план выпуска, напечатав рассказ в июльском номере Wonder Stories за 1931 год. В ноябре того же года вышло его продолжение «За Поющим Пламенем», логически завершающее первый рассказ. С 1942 года «Город Поющего Пламени» впервые выходит в книжном издании, уже в полном виде, где эти два, ранее опубликованных по отдельности рассказа, представляют собой две части одного произведения.

Кроме того, в августе 1937 года Кларк Эштон Смит написал краткий синопсис третьего рассказа, который должен был продолжить историю Поющего Пламени. Однако, рассказ под названием «Возрождение Пламени» по всей видимости, так и остался ненаписанным, поскольку в архиве Смита после его смерти не было найдено ни рукописи, ни машинописной копии, ни даже набросков этого рассказа.

Другие рассказы этого цикла – «Охотники из Запределья» «Одержимый Злом» и незаконченный «Музыка смерти» уже не отличаются столь ярким потоком визионерских образов и невероятных приключений в неведомых мирах, однако, несмотря на это, каждый из них по-своему оригинален. Ведь в поисках неведомого вовсе не обязательно отправляться за тридевять земель. Иногда для этого бывает достаточно всего лишь внимательнее присмотреться к окружающей действительности и людям. И увиденное далеко не всегда может оказаться приятным и безопасным.

Неосязаемые чудовища, доступные только лишь взору, но не способные физически навредить человеку, могут, тем не менее, утащить с собой его душу, представляющую для них самую лакомую пищу, оставив на Земле одну лишь пустую, и всё ещё бессмысленно живую оболочку, совсем ещё недавно бывшую человеком. Исследование тонких миров и пограничных состояний может привести к встрече с Абсолютным Злом – и встреча эта не принесёт ничего хорошего фанатичному исследователю. Гениальный эксцентричный композитор, умело совмещавший музыкальнее творчество с занятиями чёрной магией и некромантией, приглашает на званый вечер призраки самых величайших музыкантов ушедших эпох, чтобы дать невероятное представление, – несмотря на то, что и сам он уже давно мёртв. Однако, сила искусства и тёмное знание позволяют преодолеть незримый барьер смерти, чтобы в чудесным образом преобразившемся на одну ночь заброшенном доме могла собраться компания мёртвых виртуозов для того, чтобы дать ещё один концерт – пусть даже и в призрачном облике (как тут не вспомнить Великий бал у Сатаны из одноимённой главы «Мастера и Маргариты» М. Булгакова).

Встречи с Потусторонним, внезапно врывающиеся в обыденную реальность нашего собственного, хорошо знакомого и предсказуемого мира, описываемые Смитом, выглядят не менее убедительно, чем его красочные истории, описывающие приключения в иных мирах и измерениях. Однако, при малейшей возможности, автор стремился увести своих героев подальше от земной действительности, о которой многие из них думают и говорят, как о заброшенном и тоскливом узилище, пребывание в котором поистине невыносимо. Врата, приоткрывающие путь в Неведомое, которое с немалой долей вероятности может оказаться опасным и неблагоприятным для человека, зачастую оказываются для героев Смита много привлекательнее опостылевшего земного существования.

И хотя сам Филип Хастейн не слишком стремится навсегда покинуть план земного бытия ради прелестей и диковин иных неведомых миров, а скорее является свидетелем подобных попыток со стороны истинных героев рассказов, тем не менее, в каждом из них он так или иначе тоже соприкасается с Неведомым, которое, навсегда погубив или фатально изменив главного героя, частично меняет и самого Хастейна.

Воспоминания о ужасных и чудесных событиях, о страшных потерях и невозможности возвращения к прекрасным недостижимым для человека мирам никогда до конца не изгладятся из его памяти. А согласно синопсису ненаписанного «Возрождения Пламени», после нового путешествия Хастейна в Высшие Измерения и случившегося там расщепления его личности, часть сознания писателя навсегда остаётся в том невыразимо чарующем мире – в то время как самому герою приходится возвращаться на Землю, утешая себя лишь тем, что ему довелось побывать в тех местах, где вряд ли в обозримом будущем сможет оказаться хоть кто-то ещё из людей.

И всё же воспоминания эти не несут в себе печали и безысходности. Ведь каждое их них напоминает герою (и читателю) об удивительном опыте, свидетелем которого ему довелось стать, об удивительных путешествиях и невероятных событиях, рожденных визионерской фантазией Кларка Эштона Смита – поэта, художника и писателя, всю свою жизнь стремившегося к неведомому, неизученному, экзотическому, в каждом из своих произведений предлагая читателю совершить увлекательный побег из привычного мира – в неимоверную, восхитительную даль воображаемых миров, лежащих за пределами человеческой фантазии.

*

Опубликовано в 3 томе собрания сочинений Город поющего пламени

Незабываемый стиль автора, постоянно обращавшего свои взоры в Запредельное, мастерски описывавшего невообразимые миры, лежащие за пределами пространства и времени, уже которое десятилетие восхищает как неофитов, только-только решившихся прикоснуться к жанру фэнтэзи, так и искушённых читателей, пресытившихся однообразными штампованными историями поставленных на поток бесконечных фэнтэзийных сериалов.

Мало кому из авторов удаётся создание по-настоящему оригинальных миров. А ведь мир, в котором действуют герои – это едва ли не главная, неотъёмлемая часть любого по-настоящему хорошего фэнтэзи. Можно на протяжении нескольких томов расписывать его подробности, создавать карты, выписывать исторические хроники – и всё равно, это ещё далеко не гарантирует, что новый мир, созданный автором, окажется действительно интересным и захватывающим, несмотря на все старания рассказчика.

Иному же автору достанет и нескольких строчек, чтобы мир, описываемый им, моментально и навсегда завладел вниманием читателя – даже если сам автор создавал его всего лишь с целью заработать на новой публикации.

И тут уже не обойтись без наличия таланта, возможно, близкого к гениальности. Одного умения складно слагать буквы в слова, а слова – в строки, недостаточно для создания произведения, которое не окажется проходным, уйдя в небытие спустя совсем непродолжительное время, а напротив, будет пользоваться неослабевающим интересом у многих поколений читающей публики, задавая каноны и направления развития жанра на многие годы вперёд.

В начале XX века, когда фантастическая литература только готовилась к своему победному шествию по планете, а будущие авторы Золотого Века в большинстве своём ещё даже не успели окончить школу, многочисленные литературные журналы уже вовсю публиковали бесчисленные истории о приключениях героев выдуманных миров. Золотой Век фантастики вырос из эпохи палп-журналов, будущие авторы его, зачитывавшиеся в юности фантастическими, страшными и удивительными историями, постепенно выросли, создав собственные миры, ставшие ныне классикой фэнтэзи.

Однако старт их творчества берёт своё начало именно в дешёвых журнальчиках, публиковавших простенькие и наивные рассказы с добродетельными героями и безусловно плохими соперниками, чьи характеры были прямолинейны, а мотивация поступков – исключительно проста.

Но, несмотря на всю подобную наивность и простоту, главным положительным качеством немалой части этих рассказов было появление в них новых идей и тем. Писать о том, о чём не писал еще никто до тебя – вот что было главным в фантастической литературе тех лет. Именно тогда зарождались новые стили, создавались оригинальные традиции фантастического письма и манеры подачи материала.

Не секрет, конечно, что и тогда многие из авторов главной целью своего литературного труда ставили желание заработать. Удавалось это далеко не всем – кто помнит сейчас, кроме специалистов, имена многочисленных авторов-подёнок, публиковавших тогда свои опусы и исчезнувших навсегда по той или иной причине. Закрывались журналы, редакторам не нравились присылаемые им рассказы, сами авторы находили для себя более лёгкие и выгодные формы заработка, навсегда отказываясь от продолжения литературного труда.

Но, разумеется, были и те, кто благодаря своему таланту и удаче были приняты в число постоянных авторов журналов, чьи произведения пришлись по вкусу как редакторам, так и читателям.

Пробовавший себя в качестве профессионального писателя, Кларк Эштон Смит одновременно сотрудничал с несколькими журналами различной направленности. Более всего его талант оказался востребованным читателями Weird Tales. Именно странные, сверхъестественно-фантастические истории Смита, по большому счёту не укладывавшиеся ни в одну из категорий, как раз и сделали его знаменитым. Грандиозная фантазия, не сдерживаемый ничем полёт воображения, мастерские визионерские описания красот и кошмаров немыслимых миров, поэтический язык и проскальзывающая иногда едкая насмешка составили тот причудливый коктейль фантазии, выгодно отличающий Смита от множества других авторов.

Тогда, в начале века, ещё не существовало чёткого деления фантастической литературы на отдельные направления. Авторы фэнтэзи только обживали новое, не слишком заселенное пространство своей жанровой ниши, продолжая и развивая в своём творчестве традиции ранних мастеров – таких, как например лорд Дансени, и создавая собственные, которые позже станут настоящими канонами для фэнтэзи конца XX – начала XXI века.

Кстати, влияние Дансени на творчество Смита по-видимому было не таким уж значительным. Сам Смит признавался, что он впервые прочитал несколько рассказов Дансени в 1920 году – однако простое прочтение нескольких рассказов вряд ли смогло оказать глубокое влияние на писателя – особенно на такого оригинального, как Смит. Он исключительно тщательно подбирал для себя литературные модели – и Дансени среди них просто не было. Ведь ещё задолго до 1920 года Смит уже писал собственные стихи и рассказы, имитирующие стиль арабских сказок 1001 ночи. Первые из таких историй были написаны Смитом в возрасте всего 11 лет. К 1910-1912 г, когда были опубликованы первые «восточные» рассказы Смита, уже можно вполне говорить о том, что автор сумел выработать свой собственный стиль, который был вполне сформирован к тому моменту, когда Смит впервые познакомился с творчеством Дансени. Некоторое поверхностное сходство Дансени и Смита демонстрирует нам пример независимой и почти что параллельной эволюции стиля. Примеры такого рода не являются редкостью в области литературы. Но, разумеется, продукты параллельной эволюции в конечном итоге оказываются весьма различными, хоть и имеют в своей основе некоторое сходство.

При этом, в отличие от воображаемых стран, описываемых лордом Дансени, неопределённо располагающихся где-то «за пределами Востока» или «на краю света», чьё географическое расположение намеренно сделано расплывчатым, без уточнения даже, на нашей Земле или же на какой-либо другой планете происходит их действие, миры Кларка Эштона Смита практически всегда имеют чёткую локализацию, позволяющую соотнести их с реально существующими (или существовавшими) местами нашей планеты – или Вселенной.

Так, область Аверуань, где периодически происходят всевозможные потусторонние события, располагается где-то в средневековой Франции, земли древней Гипербореи, расцвет цивилизации которой отстоит от нас на 200 000 лет в прошлом, надежно укрывает сегодня толща ледового щита Гренландии. Цветущая Лемурия и загадочный Посейдонис в результате ужасающих катастроф погрузились на океанское дно, задолго до появления известной нам записанной человеческой истории. Континент Зоти́к, прибежище тёмных колдунов и некромантов последних веков существования дряхлой, умирающей Земли, поднялся из океанских вод на руинах давно утонувших. известных нам сегодня континентов.

А когда воображению автора становилось тесно даже на таком обширном поле, действие новых рассказов переносилось на просторы необъятной Вселенной, где могли происходить события, для которых наша Земля оказалась слишком маленьким и простым миром.

Таков цикл рассказов о планете Ксиккарф, расположенной в системе тройного солнца, плывущей в космосе, окружённой ожерельем из четырёх маленьких лун. Шесть планет и тринадцать лун солнечной системы, которой правит могущественный чародей Маал Двеб, составляют поистине безграничную сцену, на которой развёртывается действие рассказов цикла.

К сожалению, Смит написал только два рассказа о чародее Маал Двебе с планеты Ксиккарф, оказавшихся, однако одними из самых причудливых и изобретательных фантазий автора. Остаётся лишь гадать, каких невероятных пределов могло достичь воображение Смита, возьмись он за этот цикл столь же основательно, как это произошло с рассказами о Зоти́ке или Гиперборее. Но даже и эта пара рассказов подарит читателям немалое удовольствие от погружения в глубины неистощимой авторской фантазии.

Фэнтэзийные рассказы Кларка Эштона Смита не является «чистым» образцом жанра, напротив, в них органично сплетаются магия и наука, щедро приправленные поистине безумными описаниями немыслимых миров и их чудовищных обитателей. Леденящий ужас Запредельного смешивается в них с невероятной красотой иных измерений, чувственность смерти и хрупкая красота умирания – с невероятной жестокостью и кошмарными страданиями героев, неосторожно осмелившихся заглянуть за изнанку Вселенной, где таится нечто более страшное, чем само Абсолютное Зло, едва доступное для человеческого понимания, изначально пребывающее за пределами категорий, доступных для людского восприятия.

Рассказы цикла «Ксиккарф» написанные в период самого плодотворного этапа творческой карьеры Смита для излишне придирчивого читателя могут показаться повторяющими уже известные сюжетные линии и темы, использованные автором в других его рассказах.

Отчасти это утверждение можно счесть верным. Как и многие другие истории Смита, они рассказывают о скуке, порождённой чувственным пресыщением и усталостью от изощрённой порочности – немало сходных тем мы можем встретить в циклах о Гиперборее, Посейдонисе и особенно – Зоти́ке. Как и в историях о Посейдонисе, герой рассказов о Ксиккарфе, Маал Двеб – наполовину чародей, наполовину учёный. Таким образом, рассказы эти представляют собой не чистое фэнтэзи, а содержат в себе ещё и элементы научной фантастики – так же, как и некоторые внецикловые рассказы Смита.

Однако, подобное сходство между различными рассказами Смита вовсе не выглядит механическим самоповтором – уж кого-кого, но только не его можно упрекнуть в недостаточности фантазии. Напротив, во всех этих рассказы автор со всех доступных ему точек зрения исследует различные аспекты существования человека в мире, который практически всегда неблагосклонен, а то и попросту враждебен к нему. Враждебность эта может проявляться в самых различных формах – от невообразимо чудовищных до уныло-скучных, заставляющих героя искать выход из сложившейся вокруг него невыносимой обстановки. Ищут спасения от наступающего ледника жители Гипербореи, с гибнущего континента Посейдонис бегут на соседнюю планету Сфаномоэ чародеи-учёные, мальчик-козопас принимает предложение древнего повелителя зла, становясь королём отдалённого царства Зотика, но все они не находят радости в бегстве от окружавшей их действительности, обретая лишь новые страдания, а зачастую – и мучительную гибель. Даже чародей Маал Двеб, единовластный повелитель шести планет и тринадцати лун, не в силах более выносить сладкое проклятие собственного всемогущества, отправляется на поиски приключений налегке, временно ограничив своё всемогущество для того, чтобы вновь испытать остроту риска и неожиданных опасностей, с которыми он мог бы встретиться в подвластных ему мирах.

Если даже всемогущий чародей, в собственном дворце, предоставляющем своему хозяину все мыслимые и немыслимые развлечения чувствует едва выносимую скуку и тоску, то что уж говорить об обитателях более простых планов бытия, наподобие земного. И потому, при малейшей возможности, что любезно предлагает им воображение автора, герои Смита стараются воспользоваться ими, чтобы вырвавшись из надоедливого, унылого круга однообразного бытия переместиться на другие его планы, в миры, где странности и чудеса представляют собой самые обычные явления. Героев не останавливает даже то, что многие из этих фантастических миров являются экстремально опасными. Однако влечение, оказываемое ими на героев повествования является поистине непреодолимым – как и желание вырваться из опостылевшего круга однообразной предыдущей жизни.

Однако автору было недостаточно просто демонстрировать все возможные формы эскапизма из подлунного мира. Помимо всего прочего он желал превзойти в своих творческих фантазиях все признанные мифологии прошлого и будущего.

Итог этой дьявольской амбициозности Смит подводит в своем стихотворении в прозе «К демону», в форме нижеследующей молитвы, обращённой к потустороннему первоисточнику своего творчества:

Расскажи мне побольше историй, о злотворный и благостный демон, но не нужно рассказывать только о всём том, что я ранее слышал, иль во сне мог увидеть иначе, чем лишь только туманно и редко. Нет, и слышать о том не желаю, что доступно в пределах пространства, иль во времени зыбких границах; ибо я утомился немного от записанных в хрониках лет, и земель, нанесенных на карты…

Расскажи мне побольше историй, но пусть будут в них только те вещи, что не встретить в древнейших легендах, или в мифах миров параллельных…

Расскажи о неведомом страхе, о любви невозможной поведай, в дальних сферах пространства, где Солнце – лишь звезда безымянная, или, там, где даже лучи его света до скончания века не вспыхнут.

И пусть нам никогда не узнать, истинно ли демоны, обитающие в иных измерениях, нашептали автору свои невероятные ужасающие и пленительные истории, или же есть какое-то более простое и естественное объяснение появлению их в нашем, пусть не идеальном, но возможно всё-таки не самом худшем из всех возможных миров – неважно.

Главное – то, что мы, вслед за автором, сумевшим поистине чудесным образом записать все эти истории, можем прикоснуться к тайнам и чудесам чуждых, неведомых миров, лежащих за пределами ведомых нам пространств, раз за разом погружаясь в этот яркий, невообразимо богатый мир чудес и фантазий, дарованный нам щедрой рукой Кларка Эштона Смита.

*

Опубликовано в 3 томе собрания сочинений Город поющего пламени

Интерес к автору возник ещё в 1990 г., когда Владимир Шелухин выпустил в Николаеве первый фэнзин ужасов МЭД ЛЭБ / MAD LAB и анонсировал два рассказа Грабинского во втором номере (который, увы, так и не вышел). Картинки с адским паровозом и нескольких скупых слов об авторе и его творчестве оказалось достаточно, чтобы пробудить стойкую заинтересованность. Ждать правда пришлось долго, до выпуска энигмовского двухтомника, да ещё в сети бродили несколько отдельных переводов — те самые шелухинские и ещё что-то.

Причём ещё когда читал двухтомник, не имея на руках польских оригиналов, чувствовалось, что не всё с переводом гладко. Когда в середине десятых наконец внезапно заполучил польское полное собрание прозы Грабинского, так и оказалось. Энигмовские переводы по-своему хороши, но это скорее пересказы, с ненужным украшательством и прочими переводческими изысками. Кое-где имелись и пропуски сложных или ненужных по мнению переводчика мест типа рассуждений автора про современную польскую литературу и критику. Язык же у него оказался чистым, простым, не перегруженным красивостями, хотя конечно и без них не обходится. Но всё в меру и по делу.

Конечно и сложностей хватало — много латыни, куда ж без неё в демонологических текстах, и прочих языков и диалектов. Роман "Монастырь и море" особенно всем этим изобилует, поскольку действие происходит в польском Поморье. Тут автор порезвился от души — и поморский диалект, и куча морской и рыбацкой терминологии, и монастырская жизнь и быт, расписанные лишь немногим проще чем у Умберто Эко — и опять латынь, иногда целыми абзацами из старинных книг, да ещё и без перевода. В общем, читать хорошо, переводить сложно и оттого интересно. А ещё французский, итальянский, проч. подоб. тоже в немалом количестве по всем произведениям.

Не удивлён, что современные ему критики ругали за мультиязычность и общую сложность текстов. Деконструкция реальности, когда непонятно, что грёза, а что явь, не хуже, чем у Филипа Дика, хотя тот тогда ещё даже не родился. И прочие радости жизни, перечислять которые лень.

В общем двухлетний проект закончен. Доволен. По итогам выяснилось, что внезапно почти овладел латынью, написал рассказ, продолжающий темы, начатые автором в "Рассказе о могильщике", который Грабинский сам отчего-то называл одним из самых слабых своих рассказов. Автор конечно в своём праве оценивать свои вещи, но по факту там идей на хороший роман а то и на цикл. Частью их и воспользовался.

Останавливаться не хочется. Чуть отдохну и продолжу ковырять химерность и прочий польский экспрессионизм тех же времён и раньше. Там ещё много неизвестных, но весьма достойных имён и вещей. Интересной работы надолго хватит

Забавнее всего была неуклюжесть атак. Поскольку ни один из этих панов не мог точно зацепиться за идейные основы работы Вжесьмяна и ни один из них не обладал достаточной компетенцией, дискуссий о его философских и психологических концепциях тщательно избегали, судорожно цепляясь за внешние аспекты и прочие пустяки. О том, что нового и оригинального Вжесьмян принёс с собой в поэзию и искусство, речь не шла вообще, а если и говорилось, то с пренебрежением, поверхностно и, что ещё хуже, в ложном свете, выказывая полное отсутствие понимания. Господа критики по-хозяйски, с засученными рукавами и хвастливой бесцеремонностью подходили к произведениям, трепетавшим творческой мукой, проникнутым ужасом жизни и изумлением перед её проявлениями, как если бы речь шла об оценке сборника песенок для кабаре или арабских приключений одного из наших любимейших юмористов*. Без церемоний, не слишком углубляясь в суть, его творчество попросту подвергали сжатому изложению, к тому же в бездарной, часто неправильной или даже превратной манере, снабжая эти ничтожные опусы, не дающие ни малейшего понятия о трудах автора какими-то банальными или язвительно поверхностными комментариями.

Я с изумлением неоднократно читал эти «рецензии» и «оценки», написанные на типичном журналистском жаргоне, полные ошибок, искажений текста и грубых насмешек.

Наиболее комичным из всего этого было драпирование под беспристрастность и объективность. Эти поверхностные и тривиальные охотники за внешними деталями, нетерпеливо выписывали из творений Вжесьмяна всяческие предполагаемые ими недостатки и промахи и умышленно замалчивали то, что наполняло поэзию глубиной и красотой, торжественно заявляя, что делают это вовсе не ради каких-то мелких и пустых домогательств.

Некоторые из этих статей, задыхающихся от избытка собственного яда, были для нас обоих источником непрекращающегося веселья. Особенно нас забавляли противоречия, в которых запутывались господа рецензенты; одна такая оценка, казалось, напрямую боролась с другой, либо обе сливались в братских объятиях на почве общей неприязни к Вжесьмяну.

Так, например, один из них, сочтя творчество моего друга нездоровым, со всей серьёзностью врача-диагноста доказывал, что Вжесьмян пишет в приступах горячки и впадает в бред. Второй такой же, коллега первого по цеху, торжественно заверял публику, что Вжесьмян сознательно творит безумие, действуя с холодной рассудочностью.

Здесь я невольно натолкнулся на одно из «основополагающих» и «кардинальных обвинений», выдвинутых против этого отклоняющегося от нормы творчества. Часть критиков сочла его нездоровым, именно же «неврастеничным» и кто знает? — может быть просто вредным. А следовательно — Écrasez l'infame!** Долой его! Пусть не мутит спокойные и тихие воды! Ибо нам нужна «здоровая» литература, много-много солнца и смеха. Так что давайте смеяться, господа и дамы! Смеяться и веселиться, ибо жизнь коротка и надо уметь ею пользоваться. Смех полезен и необходим для пищеварения! Смех является признаком силы племени! Да здравствует смех и добрые гуляки! Пусть они веселят нас и кувыркаются!

Помимо благородной группы «санитаров», заботящихся о здоровье литературы, Вжесьмян мог похвастать и другой, не менее искренней и… глубокой категорией противников, которых он окрестил «виталистами». Эти господа «почувствовали» в его творчестве некоторую бедность материала, которым он оперировал. Вжесьмян, по мнению одного из этих знатоков искусства, мало черпал из собственного опыта, а в поиске тем для своих произведений обращался к учебникам психологии и психопатологии, а также к некоторым довольно чуждым ему событиям, о которых он узнал из приключенческих рассказов и трансформировал их на свой лад.

До чего же поразительная проницательность и какое знание источников! Можно подумать, что Вжесьмян исповедовался перед ним или же уважаемый критик подсматривал за автором через замочную скважину.

А наряду с этим вот такое суждение с другой стороны:

— Всё творчество Вжесьмяна несёт в себе какую-то логику фанатизма, а иногда и нечто почти ошеломляющее в своей иррациональности.

Кому тут верить?

Полагаю, что этот, второй, наверное, был ближе к истине.

Вообще, мнения об этом странном человеке менялись в зависимости от необходимости и обстоятельств. Один «именитый» рецензент вначале любезно признавал, что Вжесьмян работает в ёмком, лапидарном и удивительно мощном стиле — стиле, улавливающем полутона и отзвуки, которые обычно незаметно дрожат в воздухе, что он с несравненной краткостью раскрывает мистическую внутреннюю форму, суть которой была едва ощутима. И тот же критик, несколько лет спустя, слегка заматерев, высказал совершенно противоположное мнение об этом же стиле. Теперь, по его мнению, произведения Вжесьмяна были написаны «убогим» языком. Parbleu! Можно лишь восхищаться постоянством и изощрённостью суждений!

К последней, наиболее распространённой категории оценщиков музы Вжесьмяна принадлежали специалисты по «влияниям». По их мнению Вжесьмян пребывал под сильным воздействием всех мыслимых и немыслимых мировых фантастов от родоначальников жанра Эрнста Гофмана и Эдгара По через Стивенсона, Вилье де Лиль-Адана до его современника Майринка. Вжесьмян был тем и этим, одним и другим, был всеми ими понемногу — но только не самим собой, не Вжесьмяном. Да и как бы могло быть иначе? Где ещё найдёшь у нас что-то подобное?..

______________________________________________________ __________________________________

Конец выпавшего отрывка. Далее по тексту — "Вжесьмян при случае почитывал критическую писанину и усмехался."

____________

* Речь идет об известном фельетонисте, поэте и прозаике Корнеле Макушинском, в том числе авторе сборника парафразов сказок под названием «Арабские приключения» (1913).

** Раздавите гадину! (фр.).

*** Чёрт побери! (фр.).