Цилиндр, чёрные перчатки
И поднят воротник пальто -
Я с полночью играю в прятки,
Великий Господин Никто.

Крадусь в ночи, поэт и гений,
Стараясь до утра успеть,
Ловлю остатки впечатлений
В мелкоячеистую сеть.

Вернувшись затемно с уловом,
И отшвырнув цилиндр и трость,
Толпе своё святое Слово
Я брошу, словно шавке кость...

Хлестнула сон рассвета плётка,
Прервался он — и был таков.
Фальшив, как рваная подмётка
Моих элитных башмаков.

Харон, Герасим и Мазай
В одной вдруг очутились лодке.
Один так жаждал всех спасать,
Другой — топить, а третий — водки.

Ещё у них была собака
С красивым именем ЦербЕр.
Весьма полезна в пьяных драках,
Но в целом — добродушный зверь.

Они уплыли поздней ночью,
За горизонтом тлел рассвет.
И было всё таким непрочным
На нашей, лучшей из планет.

Осень — словно наказанье.
Сгнили мысли и желанья,
Затянула небо плесень,
Нет ни снов, ни птичьих песен.

Если есть хоть лучик света -
Только в дуле пистолета
И за краем парапета.

Эта осень как монета,
Как ни бросишь — снова решка.
Я бреду по полю пешкой,
Я почти достиг "аш-восемь".
Только поздно. Осень. Осень...

Придёшь как тень на берег Леты,

Попросишь: Отвези, Харон.

И что же мне ответит он?

Наверное, — "Гони монету!"

Что взять с меня? Какую плату?

Одна душа. И та в заплатах.

На протяжении всей жизни мистер Томас Кармоди неукоснительно соблюдал два правила: ничему не удивлялся и доверял лишь своему исключительно практичному уму. И последний час он встретил с хладнокровием, достойным истинного джентльмена. После смерти Кармоди попал в рай. Наличие потустороннего мира оказалось для Кармоди настолько неожиданным, что он чуть было не удивился, но вовремя вспомнил о своих правилах и, взяв себя в руки, сказал с достоинством восседающему на троне Богу:

— Извините, сэр, но я по-прежнему не верю в Ваше существование.

Бог смущённо почесал бороду.

— Извини, Томас. Но я в твоё существование тоже не верю.

Кармоди хотел возразить, но мир вокруг него растёкся, как лейбак с дешёвой футболки после первой стирки, и мистер Кармоди перестал существовать.