Рассказ, конечно же, никакая не фантастика, просто автор довёл до абсурда типичный американский образ жизни, в котором сия страна живёт и цветёт все свои двести с лишком лет — вспоминается слышанная когда-то как бы шутка, в которой только доля шутки: «Америка — страна, в которой утром ты идёшь на работу мимо строящегося дома, а когда возвращаешься вечером, из его верхних этажей уже выгоняют жильцов, просрочивших арендную плату». Как сказал по поводу таких людей классик: «и жить торопится, и чувствовать спешит»... Не знаю, мне-то как раз всегда казалось, что при таком темпе жизни чувствовать просто не успеваешь, — успевают только инстинкты срабатывать: быстро хапнуть, быстро употребить, быстро переработать на гумус. И бежать искать следующее, что можно хапнуть и переработать. Не удивительно, что американцы — по крайней мере, для внешнего наблюдателя, — производят впечатление людей, которые сперва делают, а потом думают. А то и вообще не думают. В рассказе всё это довольно точно описано: главное — действие, даже учёные люди должны не рефлексировать, а спешить жить и успевать отвоёвывать у мира свои законные «пятнадцать минут славы». Рассказ хороший, точный и ставящий крайне печальный диагноз роду человеческому.

Новый роман, 2-я часть дилогии (которой, подозреваю, рано или поздно придётся стать трилогией) про мальчика Давида, с одной стороны, углубляет его историю, с помощью разных притчеобразных эпизодов проявляя его характер, с другой — расширяет, вовлекая в неё всё новых персонажей: Дмитрия, Хуана Себастьяна и Алёшу; Ану Магдалену; Трёх Сестёр; упоминаемого в качестве примера для подражания Дон Кихота. Что это? Постмодернистские игры уставшего от литературы автора? Невнятные потуги старого человека сказать что-то, что понять людям других — совсем не литературоцентричных — поколений очень трудно? Праздная игра ума? Не знаю. Фирменный кутзеевский стиль — «вопрошательный» — ставящий больше вопросов, чем дающий ответов, кажется, исчерпал себя. Видимо, тогда же, когда из сумеречной Южной Африки автор решился податься в чёткую и ясную солнечную Австралию. Вопросов к жизни, да и вообще вопросов — у автора больше нет. А жаль: раньше на любой каверзный ответ у Кутзее всегда находился нужный вопрос... в чём и заключалось, как мне кажется, непередаваемое обаяние его книг. Однако нужно отдать должное писателю: после нескольких практически провальных, проходных книг (к коим можно отнести, как мне кажется, и 1-ю часть дилогии) Кутзее написал книгу, которую интересно читать даже несмотря на почти полное отсутствие в ней вопросов. Странные герои, совершающие странные, на грани бреда, поступки, всё время говорящие странным, вычурным языком какие-то странные вещи, в конечном итоге всё равно приводят читателя к вопросам, оставленным автором за скобками. Кто мы? Зачем мы здесь? Куда мы идём? Зачем? И если читатель задаст эти вопросы — причём прежде всего сам себе — то задача автора, как мне представляется, будет вполне выполнена. На большее, я думаю, он и не рассчитывал.

Если бы это был просто фанфик к одному из самых слабых текстов классиков НФ, то никаких претензий к нему и быть не могло — ну, прикололись авторы и прикололись... интернет завален этой ерундой (по мне, если человеку действительно есть что сказать, он не станет вышивать по чужой канве), кому не жалко впустую потраченного времени, пусть читает... Однако книжка-то написана с явным прицелом на юношескую аудиторию, — чтобы показать подрастающему поколению, как надо прожить эту жизнь, чтобы, так сказать, не было мучительно больно за неинтересно прожитые годы. И в этом смысле книга, конечно, абсолютно провальная: авторам вообще нечего предложить, кроме набора «жизнеутверждающих» пошлостей (не сиди сложа руки, ищи, где бы чего прихватить, ухватить или отхватить, своих не сдавай и никогда своим не ври, с чужими бейся до последнего, а уж врать им можно хоть через слово, короче — «один за всех и все за одного», — ну и т.д., и т.п. — «и будет тебе наградой цели заветной высь») и непристойных шуточек. Что до скрытого месседжа — чисто либерального, толкаемого на уровне фразочек и тех же шуточек (свобода, равенство, братство, все начальники — козлы, любая власть по определению отвратительна, жизнь — дерьмо, все бабы — далее известно), — опять-таки совсем не канает. У нас тут повальная роботизация намечается и такая же повальная безработица — и неужели кому-то в этом светлом будущем поможет сакральное знание о том, что все начальники козлы и что «всего важнее в жизни друзья»??? Все попытки в 21 веке разговаривать с молодёжью на образном языке Дюма или Жюля Верна (даже не Стругацких, ибо их тексты, даже «коммунистического» периода, были несравненно глубже) мне представляются заведомо обречёнными на полное непонимание. И это понятно. Многие, в т.ч. писатели, с возрастом предпочитают впадать в детство. Единственное, что можно сказать таким писателям: не стоит навязывать СВОИ представления о СВОЁМ (полузабытом) детстве и СВОИХ (наивных и таких же полузабытых) детских мечтах сегодняшним детям — они живут в другом мире, и ваш им глубоко по барабану. К счастью или к несчастью, кто знает...

Странный опус — фантастический роман почти без фантастики, а точнее, просто попытка психологического и отчасти социального анализа того, что может нам подарить фантастика в самое ближайшее время. Авторский вывод, по мне, довольно пессимистичен: ничего, кроме депривации, для тех, кто к ним не готов, новые фантастические технологии не принесут. И особенно ничего хорошего не получат те люди, свято верящие в мифические вещи типа тех, о коих один из героев сказал так: «если не умереть в конце, то зачем же вообще жить?» На что давным-давно Станислав Лем ответил просто и ясно: «люди не хотят жить вечно — они просто не хотят умирать». Таки да — люди не хотят умирать, просто жить не умеют, и от этого все проблемы. А вовсе не от новых технологий. Отдельно нельзя не отметить поразительную ясность мысли и слога для 80-летнего автора — увы, в искусстве масса примеров, когда некогда даровитые художники впадают в маразм задолго до восьмидесяти.

По мне, роман довольно слабенький, экшном автор не владеет совсем (иногда пропуская целые значимые куски повествования и отделываясь общими словами), герои малоинтересные и незапоминающиеся, кроме, пожалуй, ГГ. Однако, с другой стороны, по большому счёту это вообще не роман — это такая довольно скромная, не претендующая на большую глубину и сильную художественную выразительность, но вполне доходчивая метафора о том, кто и как должен пасти народы (сам народ себя пасти не может — в самой демократичной стране мира все более-менее вменяемые люди это понимают, и уж Брин — из их числа). И финальная сцена битвы двух «приращённых» — вояки и интеллектуала (читай: кшатрия и брахмана) — на самом деле ключевая для понимания того, что хотел сказать автор. Он вовсе не хотел сказать, что давайте замочим всех сумасшедших убийц и прочих уродов и заживём дружно, хотя некий кивок в сторону «женского» решения этого вопроса он делает (впрочем, довольно смешной — ага, сейчас, вот женщины соберутся и перестанут рожать от убийц и уродов! — и что будет делать существенная часть женского населения в таком случае? где взять на всех умников и интеллигентов?). Автор задаёт простой вопрос: «кто возьмёт на себя ответственность, кроме тебя, интеллигент недорезанный?» — и так же просто отвечает: «если взять ответственность некому, кроме тебя, и тебя ещё не дорезали, то придётся тебе, чувак, стать сильным!» Т.е. брахман должен стать к тому же и кшатрием.

И глядя на те же Штаты, которые несмотря на многочисленные «смертельные» прогнозы и якобы «постапокалиптические» книги и фильмы (б.ч. из коих глубоко антиапокалиптична по своей сути — в отличие, например, от наших), живут и поживают и смотрят в будущее, а вовсе не в прошлое, причём смотрят смело, понимаешь: это единственный путь — ты должен стать сильным, оставшись человеком. Только тогда у тебя будет шанс и народ попасти, и от тех «сильных», кто решил стать зверем, отбиться. Воспитанные в таком духе (это никакой не патриотизм, это доведённый до предела рационализм: народ пусть живёт, как хочет, а управлять им будем мы, ибо мы знаем, как надо!) интеллектуалы — те самые брахманы-кшатрии в одном флаконе — чуть ли не главное оружие Америки в борьбе за мировое господство, точнее, в удержании за собой того самого мирового господства. Да, безусловно, Брин не самый умный из них (уж до Симмонса и Стивенсона ему как до Луны), но свои пять долларов он в общее американское дело, безусловно, внёс и с полным правом может носить гордое звание «бойца идеологического фронта».

После прочтения какое-то время назад 3-й части Чонкина подумал, что не стоит более тратить время на некогда довольно забавного, но нынче безнадёжно впавшего в не пойми что писателя. Данный опус попал в руки случайно, совершенно случайно начал его читать и в итоге быстро прочитал, п.ч. уж больно легко читается — способности к гладкописи у Войновича не отнять. Однако как и после 3-го Чонкина осталось стойкое недоумение — то у автора Сталин — лошадь, теперь у него, значит, другое лицо — пеликан. Насколько продуктивно можно работать, продолжая разрабатывать столь нехитрую метафорику: обзывать всех, кого ни попадя, каким-нибудь зверем, вот тебе и сатира!.. С одной стороны, это, конечно, сатира, причём местами уже на всё и вся — всем достаётся... с другой — этакий гимнец либерализму в самом его пошлом изводе («не хотим быть бедными и больными — хотим быть здоровыми и богатыми!» и пускай для этого наши правители пашут день и ночь, а мы — мы в сторонке постоим), однако больше всего здесь самолюбования: я, я да я, и ни о чём, кроме самого себя, на самом деле автору писать не интересно.

После роскошного дворца «Ртути» сей опус смотрится кривым сараем. При всём уме автора (прямо скажем, редком среди писательской братии, которая всё больше «чувствует», а не думает) что в «Криптономиконе», что в «Ртути», что особенно в «Зодиаке» поражало совершенно неумеренное количество голимого, местами просто никчёмного, накручиваемого, видимо, только ради листажа экшна... здесь этот экшн перешёл уже всякие пределы — иногда настолько скучно читать про то, как ГГ в очередной раз разрубил кого-то своей катаной, что хочется бросить... Но в конце концов слишком умные авторы плохо продаются, вот редакторы им и советуют — побольше экшна, побольше погонь, драк и прочей дребедени для малолеток... Иной раз удаётся соблюсти меру — но чаще нет. Что до иронии, не говоря уж о пародии, — что-то совсем не видно никакой иронии. Да, есть пара-тройка удачных шуток на 400-страничный роман, но это-то нынче как раз в боевиках чуть ли не обязательно, и не они делают погоду в этом зубодробительно серьёзном произведении: здесь тот самый случай, когда автор если и хотел поизмываться над штампами, то в итоге оказалось, что штампы вовсю измываются над ним... Что до «кибер»-составляющей: по мне, скромная книжечка про командную строку того же автора намного интереснее будет. Ну и ещё: сюжетообразующая идея про вирус представляется глубоко завиральной — и таки вирус, религия и наркотики — совсем не одно и то же... а уж экскурсы в разного рода сказки (т.н. «мифологии») просто смешны: попытки на полном серьёзе анализировать сказки, которые дошли до нас не то что через третьи, а через сотые руки, ни к чему, кроме очередной порции нелепых анекдотов, не ведут... И тут хотелось бы сказать автору так: уж если взялся писать роман, т.е. художественное произведение, не стоит строить из себя исследователя и теоретика — в любом случае понятно, что никакой серьёзной критики со стороны серьёзных учёных твои «идеи» не выдержат; а если хочешь что-то сказать очень умное, то не проще ли написать научную статью? Но при такой постановке вопроса сразу же всплывает та самая «меркантильная» составляющая любого литературного творчества: автор не хочет печататься в научных журналах с их тиражами в несколько сот (в лучшем случае — в несколько тысяч) экзов — он хочет продавать миллионы копий своих книг. И тогда окончательно отпадают всякие подозрения в том, что автор «шутит», «иронизирует», «пародирует». Автор совершенно серьёзно кидает в свой коктейль всё то, что может понравиться разным аудиториям: интеллектуалам — «идеи» и «концепции», любителям боевика — погони и перестрелки, «киберпанкам» — всякие киберштучки... Где тут ирония, о чём вы, ей-богу? Голый коммерческий расчёт, и только. Или почти только. Всё-так есть у Стивенсона то, чего нет у массы бесчисленных клепателей стандартных бестселлеров, — это его безусловный литературный талант. Который позволяет ему делать даже чисто коммерческий продукт на совершенно недостижимом для той самой массы уровне.

Данный опус большинством читателей почему-то отнесён к разряду фантастики, что не может не вызывать удивления — это чистой воды сказка (ну или притча):

Безусловный шедевр: «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять

сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй, прибавить к этому еще дородности Ивана Павловича — я бы тогда тотчас же решилась».

Если бы так в жизни было, мы бы все были просто счастливцы... Не говоря уже о читателях романов: если бы приставить к занятности одного писателя «мудрость» другого, да прибавить ещё «жизненность» третьего, то просто офигели бы от счастья...

Один из самых «дутых» авторов, которые когда-либо водились в литературе (впрочем, в американской литературе таких «дутиков» — 99,99%): одна бл... связалась с одним уродом — после чего решила с его помощью замочить опостылевшего мужа... А не проще ли было просто уйти?

Роман почитать стоит — хотя бы ради интересной идеи, ибо исполнение сильно хромает (что удивительно, учитывая силу писательского дара г-на Дивова, явленную в других его произведениях). В романе много нестыковок — как сюжетных, так и психологических, но меня больше всего разуверила в возможности мира, описанного в нём, следующая: в России, где царит «Выбраковка», случилось экономическое чудо (описанное вскользь и не очень убедительно), но при этом в Москве ПРАКТИЧЕСКИ НЕТ ПРОБОК — и, кстати, московские улицы описываются так, как будто при этом не было никакой реконструкции и никакого особого строительства. Хотя известно: при любом бурном экономическом росте самый большой рост бывает в крупных городах и, конечно же, в столице — с бурным, опять же, строительством — и в том числе дорожным. Пример того же Китая всем известен — страна за 20 лет экономического роста преобразилась до неузнаваемости — причём именно в крупных городах... а деревня как жила в 19 веке, так практически там и живёт... Так что Москва, столица бурно растущей экономической державы, в которой нет пробок — это просто нонсенс...

История о том, как женщина может выйти замуж за дьявола и будет счастлива... ведь главное для женщины не то, чем занимается её муж (пуcть хоть людишек мочит почём зря), а как он к ней относится!

Чуть ли не первый текст «классика» (а из прочитанного у Кларка — это 7-й роман), от которого я — местами — получил удовольствие (то ли действительно местами неплохо написано, то ли переводчик Кубичев сильно улучшил первоисточник). С одной стороны, Кларк явно начитался другого классика — Стэплдона, и замах у него получился нехилый — на миллиарды лет. Только я бы сказал, что в силу слабого знакомства с матчастью все выводы автора и все его спекуляции по поводу далёкого будущего человека и человечества, мягко говоря, не стоят выеденного яйца. Один элементарный просчёт: жители Диаспара обрели бессмертие и при этом больше не размножаются... Ладно, пусть такого быть не может, потому что смертность и способность к размножению — определяющие признаки хомо сапиенса, — но автору взбрело в голову «наградить» будущего человека этими качествами. Вообще-то следующий ход мысли должен был подвести его к тому, что такой человек перестал быть человеком. Следовательно, он должен был поменяться так, что ничего общего с нами у него не осталось, — ни целей, ни желаний, ни даже просто мыслей. Автору недосуг думать над такими сложными вещами — он продолжает спекулировать, рассказывает про какую-то мифическую дружбу этого «нового» хомо с обыкновенным человеком (это похоже на «дружбу» некоторых нынешних людей с животными — им примерно столько же можно друг другу сказать, как героям книги Кларка), про какие-то «глобальные» идеи, которые обуревают бесполое, по сути, существо — главного героя. И так — если разбирать — можно описывать авторские проколы пачками. Только зачем? «Классик» Кларк ныне находится в статусе уже довольно хорошо подзабытого классика. Пройдёт ещё пара десятков лет, и он перейдёт в разряд классиков типа Жюля Верна — можно будет давать почитать подросткам, чтобы подготовить к более серьёзным книгам, — не более того. Только и этого не будет. Большой художественный текст как формат по большому счёту уже давно умер. И продолжать «воскрешать мертвецов», чем у нас постоянно занимаются некоторые издатели и некоторые читатели, — в общем-то, совершенно пустая трата времени. P.S. Я данный опус прочитал по одной простой причине — он давно стоял у меня в очереди на прочтение, а тут образовалось в связи с режимом самоизоляции некоторое свободное время. Если бы не это, он бы ждал, видимо, ещё много лет.

Один из самых показательных рассказов Прилепина — как только он начинает рассказывать чужую историю, ему тут же становится не интересно и работает он спустя рукава, хотя вроде бы и честно отрабатывает свою «смену в 8 часов». Почти сразу после начала чтения понимаешь, что история не о себе любимом, поэтому ничего ценного в этой истории не найдёшь. При всей безусловной одарённости и приобретённой долгими годами упражнений мастеровитости Прилепин так и не смог стать беллетристом — хорошо он может писать только о себе и о том, что касается его непосредственно. Впрочем, это как раз тот самый случай, когда писатель, повествуя только о себе любимом, походя затыкает за пояс тысячи «литераторов», которые вроде бы вполне себе профессионально и с огоньком «веселят публику». Прилепин публику почти никогда не веселит — несмотря на все его почти бесконечные прогоны о том, как ему нравится жизнь, истории его по большей части довольно депрессивные и никакого рая не обещают. Но, по мне, так честнее и правильнее. Рая нет и не будет — но некоторые всё-таки не попадут в ад.

Прочлось на одном дыхании, хотя местами от омерзения чуть не тошнило. Наш Великий и Ужасный даже не шотландец, а эдинбуржец вернулся в родные пенаты и к родным до боли героям после небольшого — относительно удачного — «путешествия в Америку»(«Сиамские близнецы») — и правильно сделал. Таки да, с возрастом Уэлш стал совсем откровенным и совсем отвязным — такое ощущение, что для него уже не осталось никаких табу — впрочем, чего уж тут, все мы взрослые люди и всем всё ясно. Странно, но этот роман напоминает сюжетом — пусть и на несколько «сниженном», а точнее — «низовом» уровне — известные при царе Горохе повесть и фильм Ставиньского «Час пик». Только в отличие от главного героя поляка-католика, который, оказавшись перед лицом смерти, решил всё раздать, ничего не прося взамен, герой Уэлша, то ли протестант, то ли абсолютный атеист (подозреваю, две эти категории людей довольно близки друг к другу по духу), оказавшись в ситуации, когда его жизнь, по сути, полностью утратила смысл, если чего и раздал, так совсем немножко, по мелочи (приятелю подсобил занять своё место в порноиндустрии, например; и, наоборот, отговорил дочку от порнокарьеры), зато напоследок ещё и нехило кинул своего «друга» и нанимателя. А потом — когда смысл неожиданно вернулся — так же спокойно и с большой радостью вернулся к своей обычной жизни с её постоянным мелким мошенничеством — а точнее, к бессмысленному прожиганию оной путём горячо любимых случайных и бессмысленных связей. С одной стороны, именно на таких героях — абсолютных маргиналах и отморозках — Уэлш и сделал свою карьеру и, само собой, не может их в глубине души не любить и не может им не сочувствовать. С другой — бессмысленность их существования только ярче выпирает в его сочувственных описаниях их жизни. В каком-то смысле он своим отношением к «простым» людям близок к Мураками — только тот даже самого замшелого и ничем не выдающегося неудачника воспевает как «соль земли», а Уэлш сперва долго и упоённо описывает всю мерзость этих «титанов», на которых держится земля шотландская, долго и со смаком их высмеивает, но в конечном итоге говорит почти то же самое: они не виноваты, виновата система, что они такие подонки, но таки они люди, мелкие, подлые, мерзкие, но люди, и я их люблю. Тем более что мои книжки про них покупает совсем другая публика и позволяет мне не ходить на работу, за что ей — этой публике — большое отдельное спасибо (как он прямым текстом написал в послесловии к «Сиамским близнецам»). В очередной раз могу только пожалеть, что в русской литературе нет ни своего Мураками, ни своего Уэлша, — наши современные писатели в подавляющем своём большинстве ничего не хотят знать про свой народ — как будто его нет вообще. Впрочем, литература — всего лишь отражение того безумия, которое царит в обществе, — то самое печальное зеркало, на которое неча пенять.

Очередной образчик настоящей псевдофантастики, в которой всё — сюжетные ходы, социальные декорации, мотивация героев, — ну, буквально всё перетащено из нашего настоящего, причём практически без малейших изменений. Понятно, что автору не хочется ничего выдумывать про будущее, до которого он не доживёт, и поэтому ему проще сделать кальку с того, что он хорошо знает... Короче, никакая это не фантастика, по большому счёту. Но самый смешной ход — это про то, как в далёком будущем — настоящем далёком будущем, когда человечество уже фактически полностью освоит Солнечную систему и будет чувствовать там себя как дома, — некая героиня почему-то сидит себе и напевает под нос советскую песенку (цитата из которой вынесена в заголовок рассказа) из 1970-х годов, которую уже сейчас никто не помнит, хотя и прошло всего-то 40 с небольшим лет. В настоящем далёком будущем будут наглухо забыты такие «великие классики», как битлы и роллинги (может, Баха с Моцартом ещё как-нибудь будут помнить — коли сохранится каста исполнителей классической музыки для «чистой» публики), чего уж там говорить про Валентину Толкунову! Именно этот ход в рассказе лично у меня вызывает одновременно смех и полное неприятие. Ну зачем так врать-то бессмысленно?

Внешне очень эффектный рассказ, в котором, однако, нелепость на нелепости сидит и нелепостью погоняет. Впрочем, надо принять во внимание дату написания — трудно было себе в 1953 году представить, что в далёком будущем, когда «космические корабли будут бороздить просторы необъятной Вселенной» (на самом деле многие думали, что вот сейчас, через 10-20 лет мы уже будем «бороздить Вселенную», т.е. «далёкое будущее» на пороге), не будет никаких фотографических снимков, которые надо будет долго и упорно «проявлять» (сейчас, в 2019 году, кто-нибудь понимает, о чём вообще речь? — ну кроме суперпродвинутых фотографов, использующих все возможные технологии, в том числе безбожно устаревшие), и уж точно не будет капитан межгалактического корабля читать толстый отчёт своего подчинённого, представленный в бумажном виде. Однако все эти милые мелочи (которые ещё 25 лет назад совершенно не казались странными — ну, подумаешь, межгалактический корабль, на котором, по идее, надо рассчитывать каждый килограмм груза, тащит с собой бумагу! — ну надо же отчёты на чём-то писать!) не отменяет самого главного ляпа, допущенного автором. Его «идея» — что во Вселенной бывают такие планеты, которые можно, как старинные игрушки, заводить с помощью ключа, — даже в 1953 году, по мне, должна была показаться странной. Если во Вселенной есть силы («детишки» и их «родители»), которые могут себе позволить иметь в качестве игрушки целую планету, неужели они настолько закоснели в своём технологическом развитии, что им для планеты-игрушки будет нужен заводной ключ в виде двухмильной стальной колонны? Неужели даже в 1953 году нельзя было себе представить такой мир без всяких смешных и нелепых механических приспособлений? Например, управляемый с помощью элементарных радиоволн? Поверить в это сейчас трудно, но учитывая то, что Шекли, чуть ли не основатель жанра «юмористической фантастики», именно в этом своём рассказе почти вообще не юморит, а наоборот, предельно серьёзен (видимо, был совсем не чужд многочисленным теориям заговора), — думаю, что данный рассказ — не самый удачный его опус. И при этом чуть ли не один из самых лучших его рассказов. Что, соответственно, наводит на мысль о качестве всего корпуса его сочинений.

Даже создавая свои странные и абсолютно оторванные от реальности миры, Урсула Ле Гуин оставалась женщиной. Да, история совершенно эскапистская — суть коей довольно банальна и не раз и не два обсасывалась в мировой литературе: сбежать бы из этого до одури осточертевшего своей обыденностью мира куда глаза глядят, хоть к чёрту на рога, и никогда не возвращаться! Однако и в этом заезженном сюжете женщина (и настоящий писатель) найдёт свою, «женскую» составляющую: женщина ищет мужчину, и даже если она найдёт его в выдуманном мире, но поймёт, что он — тот, кто ей нужен, она вцепится в него так, что не отпустит никогда. Да, любителям фантастики все эти «страсти» глубоко по барабану, посему «поздняя» Ле Гуин, мягко говоря, не очень любима любителями фантастики. Ну и пусть. Зато она была Писатель с Большой Буквы. В отличие от легиона бумагомарак с миллионными тиражами. От неё остались Миры. От них останутся горы макулатуры — ну, или в Новом Дивном Мире — миллиарды электронных цифирок, стираемых одним движением «мышки».

Как бы роман — точнее, не то чтобы роман, а раздутый до размеров небольшого романа очерк для иллюстрированного журнала о т.н. «поколении Х» — описывающий трёх персонажей этого самого поколения Х, которые удалились от света в занюханный городишко где-то в Калифорнии и валяют там дурака, якобы из некоего социального протеста – работают кто где, кто в баре, кто ещё непонятно где, придуриваются, спят с кем ни попадя, и т.д. и т.п., и периодически ведут дурацкие разговоры ни о чём; вот, собственно, и всё – в этом «романе» нет ни по-настоящему живых героев, ни начала, ни конца, ни тем более интриги (при этом, как ни странно, роман совсем не занудный, читается легко и быстро), только голая социология: дети среднего класса не хотят жить, как жили их родители, им наплевать на деньги, успех и т.д. и т.п. и прочая мура ни о чём на потребу зажравшейся буржуазной публики; единственный положительный момент, который можно отметить, это некоторое чувство юмора автора, которое позволяет ему изредка выдавать забавную шутку (а также некоторое умение точно сформулировать, коим он пользуется вовсю, размещая на полях книги всякие разные определения из жизни нового поколения); роман, снискавший такой большой успех, по большому счёту знаменует окончательный упадок Большой литературы – теперь (уже, почитай, лет 30) для успеха в литературе не нужно того, что нужно было раньше (завязка, кульминация, развязка, интересные и живые герои, интересные сюжетные ходы), — опиши реальность с точностью социолога и с юморком эстрадного комика – и всё, успех у тебя в кармане. Только, как мне представляется, к художественной литературе это всё не имеет никакого отношения. Очерк для иллюстрированного журнала — это и есть очерк, а никак не роман. Место ему в иллюстрированном журнале, который складывается в пыльные коробки на чердаке и там забывается — после одного-единственного прочтения.

Такое ощущение, что эти 200 с лишком страниц немотивированного бреда были написаны старым писателем незадолго до смерти ради одного единственного диалога, в котором он изложил кредо своего склона лет, — диалога молодого человека с немолодым. Молодой задаёт вопросы, а немолодой отвечает: «А для чего люди вообще живут? — Мы живём, потому что живём. Без определённой цели. — Этого быть не может. Должен быть какой-то смысл. — Даже если никакого смысла нет, это не мешает людям усердно страховать свою жизнь. Мы живём, потому что не хотим умирать. Только и всего. — Это ужасно — так думать.» Таки да — если в молодости не быть идеалистом и не иметь никаких иллюзий, то лучше вообще не жить, потому что жизнь превратится в сплошную борьбу за выживание без смысла и без цели, а если в зрелости у тебя ещё остались хоть какие-то идеалы и иллюзии, и жизнь не стёрла их подчистую, то ты прожил жизнь зря и так ничего в ней и не понял. Остаётся добавить, что этот глубоко философский диалог вообще никак не связан с остальными 200 страницами этого романа — просто этакая вставная философическая новелла, которая, увы, не искупает абсолютную, как мне кажется, бессмысленность остального текста.

Не самый удачный текст автора и при всём сумбуре сюжета и действия остаётся стойкое ощущение, что рассказ написан не ради заковыристого сюжета с глубокомысленными футурологическо-социологическими прогонами, а ради нескольких фраз, почти не относящихся к сюжету. «Тим очень симпатичный парень... 22 года. Чёрт возьми, мне бы столько.» После чего — чуть погодя — ГГ, которому 35, этого симпатичного парня 22 лет убивает. И дальше — про того же Тима: «Как всё его поколение, он живёт легендами и мифами. А мы вообще не живём, давно уже.» Ну прямо «Отцы и дети» в космических декорациях: они молодые, и они живут, а мы — старые, не живём, но и молодым жить не дадим. Не знаю, оговорки это по Фрейду или автор так и на самом деле — в силу возраста — считает, но вынужден признать, что некая суровая сермяжная правда в его словах присутствует. Особенно в последней фразе про Тима и его поколение.

Не соглашусь с жёсткими оценками — я вот лично для себя открыл, без сомнения, хорошего писателя, умеющего бойко и занимательно рассказать нетривиальную историю. Автор, конечно же, пытается заглянуть немного в будущее и, может быть, в смысле некоторых прогнозов он тычет пальцем в небо (не верю я, например, что англосаксы дадут когда-нибудь кому бы то ни было реально влезть в их любимое privacy), но, по мне, роман этот не о новейших технологиях, а прежде всего о том, как новое и неизведанное корёжит мозги тем, кто в этом новом живёт и не хочет отставать от этого нового, чтобы не отстать, так сказать, от жизни вообще. И это стремление успеть — или, точнее, преуспеть, — заставляет даже умных людей делать глупости, а уж девочку невеликого ума из бедной семьи заставит сделать больно родителям и думать, что так оно и надо, и плюнуть на друзей и не жалеть об этом и в конце концов опуститься до банального стукачества и не воспринимать это как стукачество. Потому что в конце концов она-то успела, а вы, вы все, бывшие друзья и любовники, и даже родители... идите лесом. «Сфера» — это классический роман воспитания, вывернутый наизнанку: когда молодой человек, входящий во взрослую жизнь, каждый божий день учится взрослой жизни, но учится не тому и не так, потому что учат его не тому и не так. А так как ВСЕХ (ну или почти всех) молодых людей учат не так и не тому, то рано или поздно, не завтра, но послезавтра уж точно немолодые и неуспешные рискуют проснуться в другой стране, — в стране, в которой им будет не просто неуютно, а в стране, в которой им не будет места. Роман, по мне, крайне актуальный для нашей многострадальной родины: как мне представляется, в фигуре Мэй, как в капле воды отражается всё наше постсоветское поколение с его тотально мифологизированным мышлением и нежеланием глядеть в лицо реальности. Спасибо тем, кто учил не тому и не так. Кажется, их старания не пропали даром.

Какой бы ногой ни писал Дивов этот рассказ (не говоря уже о том, в котором часу ночи), у него всё равно получилось нечто на голову выше среднестатистического фантастического текста — человек таки умеет писать и умеет оживить практически любую, даже совсем неинтересную историю: к фантастике это имеет очень косвенное отношение — да, практически производственный роман (в размере рассказа) о буднях трудяг будущего. И всё равно хорошо.

Абсолютно согласен с автором — это самое спорное его произведение. Я вот довольно много прочитал книг и немножко представляю, какие сюжеты в мировой литературе встречаются, но не могу припомнить, чтобы хоть кто-нибудь когда-нибудь за всю историю литературы использовал тот сюжетный ход, на котором автор построил свою вещь:

При всём несогласии со многими мировоззренческими и идеологическими прогонами г-на Стивенсона всегда отдавал ему должное: человек, безусловно, талантливый, и знает подходцы, причём к разным читателям... Данный опус породил жёсткое разочарование: такое ощущение, что человек к полтиннику если не исписался, то ужасно устал писать, и из 900 страниц 700-800 просто тянул лямку (ну как же — договор заключён, авансец получен). А уж что касается финала, то ничего более зубодробительно скучного давно не читывал — тот самый случай, когда вполне себе уместный экшн (в умеренных дозах), искусственно раздувается до немыслимых размеров и превращается в совершенно бессмысленный и беспощадный трындёж ни о чём... Очень жаль будет, если г-на Стивенсона и впрямь смогла перемолоть наша горячо любимая американская фабрика грёз — так глядишь, на службе у мировой закулисы вообще талантов не останется, одни строчкогоны... Отдельно нельзя не отметить начальные страницы романа: они откровенно автобиографичны и написаны с неожиданным для автора лиризмом... вот плюнул бы товарищ на многомиллионные авансы и написал бы семейную сагу про Айову и всё, что вокруг неё, — вот было бы, подозреваю, интересно почитать...

Исигуро, фантасмагорист покруче Гоголя, рядится в одежды реалиста, но скрыть своё истинное «я» у него не очень получается — на протяжении любой его самой банальной истории всё время ощущаешь, что тебя дурачат: мило, обаятельно, без издёвки, любя — но дурачат. Или просто прикалываются. Может, именно в этом и прелесть исигуровских историй — он совершенно несерьёзно относится к тому и к тем, о чём и о ком пишет: лёгкость необыкновенная, почти хлестаковская, которая и подкупает. И при этом автор ухитряется в конце концов выходить на какие-то странные и порой весьма серьёзные обобщения — не прямым текстом, а окольными путями. Как и большинство любителей изящной словесности, не люблю рассказы — они слишком коротки, чтобы что-то успеть в них сказать. Исигуро — тот редкий писатель, который успевает. Хотя по своей писательской сути он не рассказчик, а романист.

На протяжении всего опуса было странное подспудное ощущение: автор спорит с Толкиеном... на самом деле странное: вроде бы ничего общего, никакой связи — там высосанная из пальца вселенная, не имеющая к нашей никакого отношения, здесь — тщательно списанная с нашего (точнее, «ихнего») Средневековья вселенная с небольшими дополнениями типа идиотских куриных... пардон, драконьих яиц... а также типа Иных, слизанных, вполне возможно, у нашего Лукьяненко (или это просто переводчик прикололся — не знаю)... К концу стало таки ясно: спор с Толкиеном таки состоялся — и выигран «за явным преимуществом» г-ном Мартином: если во времена Толкиена «маленький человек» имел хоть какой-то шанс — кольцо там поднести куда попросили, — то нынче он никаких шансов не имеет: его порубают на куски ради мифической «чести» (или «сохранения лица»), не парясь ни секунды, — лишь бы король (точнее, его 12-летний псевдоотпрыск) был доволен... Г-н Мартин выполнил социальный заказ на 200%: новое Средневековье наступает, вот щас-щас наступит, прямо на нас всех, своими толстыми волосатыми лапами... ну и похоронит, естественно... останутся «короли», «герцоги» и прочие «маркизы»... «игры» которых только и будут важными для истории... впрочем, о чём это я? ведь «конец истории» наступил лет 20 назад.

Всегда думал, что целью жанра «альтернативная история» является прежде всего анализ того, что «могло бы быть, но НЕ случилось», а вовсе не анализ «того, чего НЕ могло бы случиться никогда»... а также «художественное» (или не очень) исследование обстоятельств, которые привели к тому, что НЕ случилось вполне вероятное событие... когда же уважаемые «альтернативщики» пытаются описать то, чего ни при каких раскладах случиться не могло, ничего кроме раздражения это не вызывает и вылетает из головы через пару часов после прочтения — как говорят учёные, мозг отфильтровывает информационный мусор, чтобы не засорял пути прохождения для нужной информации... Прочитал почти весь сборник рассказов «Альтернативная история», в который вошёл данный опус (читал не спеша, рассказ в день, не больше): уже половины не помню, — перед прочтением очередного рассказа смотрю в содержание и должен несколько минут вспоминать, о чём же был рассказ... А всё потому, что иначе как мусором информацию, содержащуюся в этих рассказах, назвать нельзя... Ну не могли Великие Моголы НИ ЗА ЧТО и НИКОГДА завоевать Британию! Даже при помощи каких-то загадочных португальцев (которые к моменту контакта британцев с Моголами уже практически были в полном упадке, из которого до сих пор толком выбраться не могут)... Да, текст (как и большинство текстов англичан — в отличие от текстов тех же американцев) хорошо написан — ну, так какая разница, КАК это сделано, если сделано НИЧТО... пустышка... текст ни о чём... т.к. любая литература, описывающая происходившее (или якобы происходившее) сотни лет назад, в принципе не может тронуть сердце, то тут даже нельзя сказать «ни уму ни сердцу», п.ч. цель подобной прозы изначально «интеллектуальная» — т.е. автор хочет «что-то умное» сказать... и когда получается никак не коррелирующий с реальностью бред, только и остаётся, что плюнуть и забыть.

Идея оригинальна, но совершенно утопична: неужели кто-то может представить, что смишно-рекламистская мафия просто так отдаст те миллиарды баксов, которые имеет не ударяя пальцем о палец, каким-то там учителишкам (которые за 20 лет целенаправленного и методичного разрушения средней школы даже ни одной всероссийской забастовки не смогли организовать)? и неужели возможна ситуация, чтобы корпорации платили какие-то загадочные «агентские» учителям, выучившим способных учеников? Им проще импортировать задарма таланта из бедной страны, регулярно тратящей свои бюджетные крохи на «бесплатное» образование квалифицированных кадров, в порядке благотворительности экспортируемых в богатые страны, не так ли?

Дядя Хэм скуп на слова, но никогда не скупится на мысли.

Прочитал когда-то школьником, не понял почти ничего, и книга так и осталась одной из самых нелюбимых лемовских (которые — из переведённых — прочитал практически все). Перечитав сейчас, понял, что по грандиозности замысла книга стоит вполне себе наравне с прочими шедеврами Лема, однако исполнение, увы, явно подкачало. Конечно, книга принадлежит своему времени, и сейчас всерьёз воспринимать романтику освоения дальнего космоса, наверное, даже как-то смешно. Однако в «социально-философском» смысле Лем по-прежнему из своего 1960 года походя делает одной левой все те толпы «фантастов», творениями которых забиты книжные магазины (пока ещё, недолго им осталось), ридеры (воображенные Лемом в виде «оптонов») и онлайн-читалки. Как, собственно, его ГГ одной левой уделал бы любого жителя того обезьяньего рая, который описан в книге под видом «бетризованного» общества. Точнее, мог бы, но не стал. Пожалел своих несчастных потомков, которые решили перестать быть людьми. Хотя на самом деле, конечно же, ничего они не решили — просто вечные наши кукловоды долго промывали населению мозги для того, чтобы оно поверило в своё «бетризованное» счастье. Лем об этом не пишет, он много о чём в этой книге не написал, о чём надо бы было, ну так он об этом писал потом в других книгах — иногда очень подробно. Отдельно нельзя не отметить один момент: ГГ здесь, пожалуй, один из самых «автопортретных» героев Лема (примерная цитата из романа:«недаром тебя все называли философом») и именно поэтому он так мало похож на крутого космолетчика. Именно поэтому он больше похож на мятущегося интеллигента. К сожалению, миром управляют вовсе не мятущиеся интеллигенты, поэтому он и таков, каков есть — с тотальной ежедневной агрессией всех против всех, слегка завуалированной с помощью разных социальных институтов, — то есть «институциализированной». Но если вспомнить книгу другого классика «Агрессия, или так называемое зло», то нужно к лемовским построениям добавить, что пока люди остаются людьми, агрессия никуда не денется. А если агрессию убрать, это уже будут не люди. Посему я бы так сказал: создавая свой невозможный мир, Лем, скорее всего, прекрасно понимал его невозможность (он и сам признавал потом неудачность этого опуса), но ведь мятущегося интеллигента хлебом не корми, а дай поставить мысленный эксперимент. Тем более что этот мысленный эксперимент в конечном итоге удался: книга регулярно переиздается и продолжает кормить потомков того, кто этот эксперимент поставил.

Удивительно, конечно, что за этот «женский» романчик, — точнее, за подростково-девчоночий романчик про взросление девочки-подростка, вписанный в фэнтезийные декорации, дают такие высокие оценки. Подозреваю, что это всё под влиянием если не гениальной, то очень качественной экранизации великого Миядзаки. В отличие от него писательница Джонс великой не была. Она настолько увлеклась в своём опусе декорациями, что смысл затемнила почти полностью: а как там всё-таки происходит взросление/становление девочек-подростков? Где там намёки, добрым девицам уроки? Что-то ничего не просматривается, кроме пустого словоблудия о прекрасных принцах, скрывающихся под личиной не очень добрых волшебников... Да, Оксфорд даёт о себе знать: написано бойко, местами даже афористично, но нагромождение абсолютно бессмысленных «волшебностей» в какой-то момент становится просто скуловоротным — поскорее бы дочитать...

Перечитав спустя много лет после первого прочтения в нежном возрасте эту книгу, у которой всегда была репутация если не антисоветского романа, то точно романа с антисоветским душком, вынужден признать, что на самом деле роман абсолютно просоветский. Совершенно банальная метафора: «бывшие люди» начинают бодаться с советской властью за своё имущество, но закономерно проигрывают, потому что теперь их имущество пошло на пользу «всему народу» — разворачивается, так сказать, «на большом социальном фоне» и не без чувства юмора, которое у авторов, безусловно, было, — и работает. Советская власть победила, потерпевшие могут идти на все четыре стороны! — кто в могилу, а кто по миру... Что ж, авторы, обласканные Советской властью, имели полное право её славить — даже несмотря на «отдельные недостатки», примерами которых эта книга набита под завязку. Кто девушку кормит, тот её и танцует. Другое дело — мне не очень понятно, зачем всё это продолжают бесконечно переиздавать — даже мне, человеку довольно подкованному в советской истории, многие вещи в книге были непонятны совсем. Ознакомившись с известными комментариями М.Одесского и Д.Фельдмана, узнал много такого, чего просто не мог знать (ну, самый яркий пример — это почему Бендер пришёл в Старгород пешком и без носков: вот уж никогда бы не догадался) о реалиях 1920-х годов. То есть сей опус давным-давно имеет только исторический интерес (ну разве что за исключением нескольких бессмертных шуток) и его давно пора издавать в серии «Литературные памятники» для маньяков-книголюбов тиражом 200 экземпляров. Так, собственно, и бывает с 99% любой литературы, которая пишется всегда «здесь и сейчас» и для современников, а вовсе не для «далёких потомков».

Роман, который и романом-то назвать нельзя — на самом деле полный постмодерн, никакой психологии, никаких по-настоящему человеческих историй, одно пустое мельтешение исторических и псевдоисторических персонажей на подмостках сумбурного авторского замысла, не приводящее ни к чему. Автору абсолютно нечего сказать читателям, кроме банального — посмотрите, какой я умный и красивый, сколько умных слов знаю, аж целый роман написал, толстый-толстый, «о мифах и героях», а также о тех, кто в эти мифы и в этих героев верит. Тот самый случай, когда автор, прочитав несколько десятков умных книжек, о многих из которых, кстати, молва, что они умные, сильно преувеличена, начинает думать, что от этого он становится очень умным и тоже может умные книжки писать. А напрасно, кстати. Читая «умные» книжки, надо всё-таки иногда применять и свой собственный ум. Увы, тут совсем не этот случай. Автору дали за книгу премию Сомерсета Моэма — боюсь, тот по этому поводу в гробу переворачивается до сих пор, ибо в отличие от награждённого был настоящим писателем, хоть местами и не избегавшим пошлости, но писавшим о людях и для людей. Писания г-на Норфолка представляют собой сплошную, рафинированную пошлость, в которой ни одного живого словечка не найдётся. Одно бла-бла-бла, и ни слова больше. Зачем писать о живых людях живыми словами, если и так схавают и так пробашляют?

Самый, пожалуй, «английский» роман самого неанглийского английского писателя 20 века (у которого даже в тех романах, где действие происходит в Англии, выглядит она настолько странно, что узнать её решительно невозможно). Сквозь весь навороченный «антиутопический» антураж романа проступает глубокое неприятие типичным англичанином (2/3 из которых живут в личных 1-2-этажных домах, а в многоквартирных домах живут практически только студенты или иммигранты) всего этого житья «на небесах». Местами возникает ощущение, что высотки у автора ничего, кроме физиологического отвращения, не вызывают. Что до антиутопичности, то, по мне, ничего подобного автор в виду не имел, никакого такого будущего он не «предвидел». В отличие от того же Голдинга он моделирует НЕВОЗМОЖНОЕ и на примере этого невозможного просто показывает природу человека такой, какой её видит. Взгляд глубоко пессимистический, но верный, ибо стоит только не позвонить в полицию, и общество тут же начинает распадаться на дикие банды. В этом смысле, кстати, роман крайне актуальный для нашей многострадальной родины — абсолютное недоверие ко всему государственному, сидящее почти в каждом русском человеке с детства, приводит к тому, что никто не хочет звонить в полицию (как же: ещё у Даля было — «в помощь на собак волка не зови»), и живём мы примерно так же, как живут обитатели этой выдуманной высотки: каждый сам за себя, иногда за свою семью и совсем уж изредка — за свою банду, которая собирается время от времени для того, чтобы отбить у другой банды свой кусок пирога. Т.е., если уж совсем коротко резюмировать авторский месседж: в современном обществе, где Бог давным-давно умер (или боги умерли — кому что ближе) человека делает человеком только внешнее насилие, сам с собой он справиться не может. Да и не хочет.

Поразительное по откровенности высказывание писателя о самом себе, с попыткой в 3-й части описать самого себя через восприятие других людей — причём, как я понимаю, вполне реальных. Этот ход с псевдобиографической книгой о самом себе, написанной неким критиком после смерти писателя (живого до сих пор) на основе интервью с близкими людьми писателя, мне представляется чем-то уже совершенно за гранью добра и зла. При этом, однако, написано, как почти всегда у Кутзее, так, что оторваться невозможно — этим его отстранённым и бесстрастным стилем, когда любой предмет описания, в данном случае сам автор, очень похож на лягушку на столе у Базарова. С одной стороны, вроде бы интересно и подробно, с предельным погружением в суть вещей. С другой — такое впечатление, что автору на всё это с высокой колокольни. Т.е. по прочтении кажется, что Кутзее до самого Кутзее на самом деле никакого дела нет: через фигуру самого себя он просто пытается рассказать о мире вокруг. Да, ход интересный, но при этом мир получается предельно субъективный, без малейшего желания быть хоть сколько-то объективным и понять других. Короче, по книге Кутзее, которому на самого Кутзее начхать, вы всё равно почти ничего не узнаете о мире, который его окружал на протяжении его жизни, п.ч. этот мир — только его, глубоко личный, кутзеевский, и очень слабо соотносится с реальным. И поэтому те редкие моменты, когда реальный мир вторгается в личный мир Кутзее, не могут не впечатлять: например, как в случае со скамейками в парке: «Для белых» и «Для небелых». Прочитал всего переведённого у нас Кутзее, но это первая книга, в которой он так просто и ясно описывает апартеид — во всех других его книгах, где фигурировала ЮАР, были сплошные экивоки и почти ничего конкретного. Таки человек он очень странный и очень отстранённый — может, именно поэтому сумел создать один из самых странных и завораживающих литературных миров современности.

Писательница, которую ставят в один ряд с Джонатаном Франзеном (который, как мне представляется, если и не гений, то очень близко), и которая, по мне, обыкновенная бытописательница, без какого бы то ни было полёта. Слог у неё хороший, читается эта семейная история легко, только по прочтении остаётся странное послевкусие: если в этом, во всех этих бесчисленных «мелочах жизни», в этих катушках синих ниток, — смысл этой самой жизни, то, может быть, и не надо такого смысла? Если коротко — тем детишкам, которые глядя на своих счастливых родителей, мечтают о счастливой семейной жизни, читать это крайне не рекомендуется. Если вдруг они это прочтут, то тут же перестанут о ней мечтать, ибо автору нечего сказать в её оправдание, она скорее постоянно развенчивает бесконечные сказки о ней — намеренно или нет, не знаю. Только в итоге получается именно это: после целой жизни ничего, кроме катушки синих ниток, не остаётся. С одной стороны, это истинная правда — в 99,99% случаев из 100, но, с другой, зачем же так откровенно об этом? Пусть каждый сам разочаровывается в жизни по мере взросления и получения жизненного опыта.

Как мне кажется, не самый удачный роман хорошего писателя — то ли старость не радость, то ли подиссяк порох в пороховницах воображения. Если с художественной точки зрения роман — один из самых малоубедительных за всю карьеру Ирвинга (особенно малоубедительны старички в возрасте за 80, прыти которых — в разных областях жизни — позавидовали бы и многие юнцы; ну и крайне неубедительна завязка романа: 12-летний пацан ухитряется одним ударом 8-дюймовой сковородки убить женщину весом 120 кг!), то с политической он весьма занимателен. Автор вкладывает в уста одного из главных героев, Кетчума, такие слова: «...Айова — это ведь тоже индейское название. Чёрт побери, когда-то индейцы жили здесь повсюду. И что эта страна с ними сделала? Поневоле задумаешься, какие вообще намерения у Штатов. Вьетнам — не первое место, где мы обмазались дерьмом. Куда движется эта тупая, придурочная страна? Я так думаю: если бы все эти мёртвые индейцы — в Айове и в других местах — вдруг ожили, они бы нам так и сказали: вы непременно пожнёте то, что посеяли». Потом для Кетчума слова :«Эта поганая, придурочная страна...», становятся просто рефреном всех его монологов. Самый главный герой — альтер эго Дэнни Эйнджел думает об этих словах: «Не слишком ли жестоко судил Кетчум об Америке?» Дальше автор «защищает» своего героя: «Дэнни по-прежнему чувствительно относился к тому, что писали о нём на родине. Там на него часто ставили клеймо «антиамериканиста». И дальше: «Во всех остальных частях света, включая Европу, а также в самой Канаде, мнимый «антиамериканизм» писателя, наоборот, считали явлением положительным.» Вот так вот, цитируем к месту и не к месту не относящиеся к развитию сюжета слова о «придурочной стране», мочим почём зря политику республиканцев и особенно Джорджа Буша-младшего (не называя его имени), а потом отмазываемся словами про «мнимый антиамериканизм». Хотя, что там говорить, Ирвинг — патриот, свою страну и свой народ он любит побольше многих критиков (любовью этой, можно сказать, пропитаны все его книги), но, без сомнения, градус его «мнимого» антиамериканизма в данном опусе существенно выше всех его предыдущих опусов. Видимо, допекла жизнь в родной стране даже такого патриота.

Всегда приятно открыть нового для себя хорошего писателя, и особенно приятно, когда это происходит в таком, мягко говоря, малоубедительном и не очень плодотворном жанре, как хоррор (по мне, за всё время существования в нём смог убедительно состояться как писатель только один человек — Стивен Кинг). На первый взгляд, автор буквально следует по пятам за классиком, выстраивая довольно простенькую метафору: провинция именно потому так убога и ужасна, что где-то глубоко внутри этой провинции сидит тот самый Зверь, который в любой момент готов вырваться на волю и натворить бед (сразу вспоминаются, конечно же, «Оно» и «Необходимые вещи», но в принципе про это или почти про это написана бОльшая часть раннего Кинга). Но потом автор делает некий кульбит и показывает буквально на пальцах, что провинция плоха не потому, что там внутри Зверь, а потому, что собственными силами с этим Зверем она справиться не может и — главное — не хочет, и, следовательно, ей обязательно нужен кто-то со стороны, из Большого мира, чтобы избавить её от её собственного Зверя (Кинг, может, когда-то и хотел сказать примерно то же самое, но в последний момент всегда отступал от такого радикального вывода; он сам — плоть от плоти Провинции, он её любит и верит в то, что она сама справится). С одной стороны, трудно не согласиться с автором, но с другой — как же это всё печально. В любом случае роман на удивление хорош и, главное, хорошо написан и читать его могут все, а не только любители хоррора.

В качестве первой книги автора читать категорически не рекомендуется: мемуары обычно оставляют на десерт, уже после подробного ознакомления с творчеством писателя. Однако фанатам Остера наверняка понравится — даже в эссеистическо-мемуарной прозе видно любимого автора со всеми его штучками и заморочками. По крайней мере, я проглотил книжку за день. Начав описывать банальную жизнь своего покойного отца — максимально простыми и доходчивыми словами — автор ухитряется втянуть читателя в его жизнь так, что кажется: таки да — ты понял этого человека всего, целиком, и никаких тайн не осталось. Даже при том, что персонаж, мягко говоря, малосимпатичный. По мне, самое главное умение настоящего писателя заключается в умении интересно писать о неинтересном. С трудом представляется что-то менее интересное, чем жизнь эмигрантов, перебивающихся с кока-колы на гамбургер и считающих каждый цент ради обретения мифической американской мечты, в жизни которых вообще нет никаких интересов, кроме каждодневной борьбы за место под солнцем, но Остер способен даже из этого убогого материала слепить вполне себе микророман с сюжетом и месседжем (первая часть — «Портрет человека-невидимки»). Во второй («Книга памяти») материала вообще почти нет, ибо это мемуар человека 30 с небольшим о пережитом и передуманном, разбавленный эссеистикой на литературные и окололитературные темы, при посредстве коей автор пытается как бы придать своей молодой жизни сюжет. Но сюжет жизни любого писателя состоит не из того, что с ним происходило, а из списка написанных им книг, и сделать на материале жизни, в которой ничего не происходит, кроме чтения и писания книг, полноценный беллетристический текст — дело архисложное. В этом смысле 2-я часть, конечно же, не так хороша, как 1-я. Однако — даже в этом не очень вдохновляющем тексте, где малоинтересные бытовые зарисовки чередуются с цитатами, многие из которых иначе как словоблудием не назовёшь, — чувствуется потенциал. Который Остер всеми своими написанными позднее книгами подтверждал грубо, зримо и неоднократно.

Перечитывая сейчас, спустя 10 лет, не могу не удивляться: автор угадал почти всё, что можно было Украине предложить и на что ей нужно было согласиться. Проблема в одном: никто ей этого толком не предложил и никого на ней не было, кто бы мог согласиться на предложенное. Прямо по старому анекдоту — «других писателей у меня для вас нет». Ни на Украине не нашлось нужных «писателей», ни в России не нашлось нужных «предлагателей». Будем дальше жить в реальности, которая ни им, ни нам не нужна, — и лить крокодиловы слёзы. А сидящая на «сияющем холме» обезьяна будет наблюдать, как тигры грызутся в долине за её, обезьяний, гешефт.

В каком-то смысле один из самых лучших романов незабвенной Айрис: с одной стороны, кажется, что структура его переусложнена, местами сплошные рояли в кустах, а местами герои ведут себя категорически неадекватно (по прочтении осознал, что что-то подобное по «атмосфере» читал у Кафки), но с другой, чувствуется за всем этим несколько заполошным действом (особенно это касается условно главного героя Эдварда) что-то такое мощное, что-то такое странное... то ли — что несмотря на атомный век, компьютеры (не раз саркастически упоминаемые) и прочее, и прочее, все мы так и живём в каком-то мифологическом пространстве, и мучают нас, и управляют нами каждый божий день все эти бесконечные архетипы, паттерны сознания и чёрт знает что ещё, что досталось нам от предков, причём не обязательно от ближайших (не зря один из главных героев — психиатр-психоаналитик)... то ли — что жизнь и вправду так устроена, что логики в ней нет и не надо её искать... и несколько сказанных абсолютно невовремя и абсолютно бредовых слов могут вполне кого-то наставить на путь истинный... и самый умный-разумный психиатр-психоаналитик не может разглядеть, что у него под носом творится... Ни в одной своей книге Мёрдок не была однозначна, проза её может толковаться очень по-разному, — одно можно сказать определённо: ни одна книга Мёрдок не оставляет после себя ощущения впустую потраченного времени. А эта книга — тем более.

Том, печальнейшим и одновременно забавнейшим образом иллюстрирующий тезис о том, что писатель в своих произведениях частенько предсказывает собственную судьбу, а также судьбу тех, кого — пусть даже и непроизвольно — втягивает в свою: читая сюжет про издание «Неназначенных встреч», не можешь не вспомнить УНС в её части про Управление лесом (а АБС представляешь в роли Переца); читая параллельный сюжет про съёмки «Сталкера», так же неотвратимо вспоминаешь УНС в её части про Лес (и Тарковский представляется прямо-таки Кандидом)... Вот, наверное, была бы забавная книжка: глава про Управление лесом, потом глава про «Неназначенные встречи», потом глава про Лес, потом про «Сталкера»...

С одной стороны, вроде бы совершенно вторичная литература: письма, дневники, заявки и ответы на заявки, — с другой, это что-то типа романа в документах о думах и чаяниях, а также о страхах, надеждах и неврозах русской интеллигенции 1960-х-1970-х. Составители, конечно же, воздвигли себе нерукотворный памятник. Который, увы, мало кто оценит.

Ощущение, что Кинг выдохся, появилось ещё в середине 90-х, когда у нас перевели подряд три его провальных опуса «Необходимые вещи», «Игра Джеральда» и «Роза Марена». Прочитанные позже более ранние вещи показали тенденцию во всей красе — оригинальность мысли и поставленный слог книга от книги совершенствовались с начала 70-х до конца 80-х. Что случилось потом, не понятно — есть версия, что это автору воздаяние за уничтожение лучшего его творения — Касл-Рока (в «Необходимых вещах»). Потом, читая поздние вещи, с каждой книгой всё больше убеждался в том, что Кинг сдулся. Отдельные всплески вроде «Зелёной мили» не отменяли тенденцию. Но вот недавно прочитал «11/22/63» и подумал, что у Кинга открылось второе дыхание. Зря подумал — роман был задуман и, видимо, продуман в начале 70-х, т.е. в самом расцвете творческих сил, и наверное только по этой причине удался. По прочтении «Мобильника» вздохнул и понял, что второго дыхания у писателей не бывает...

Берётся вроде бы оригинальная идея — по мобильным телефонам всем гражданам посылается Импульс, который стирает им мозги, — однако по мере её реализации автор сваливается в банальный «зомби-хоррор», один из самых бессмысленных поджанров НФ, и в итоге приходит к тому, что: а) он не знает, кто это всё сделал и зачем, б) он не знает, что будет дальше, в) а ему и плевать, что будет дальше, г) главное в этой жизни, даже в постапокалиптическом мире — семья, пусть даже и урезанная, состоящая из тех, кто выжил, — т.е. пусть весь мир летит в тартарары, главное, моё безмозглое дитятко со мной... Абсолютно неубедительный и бессмысленный финал просто убивает книгу. А жаль — казалось, что идея была вполне себе плодотворной. Но в том-то и проблема: настоящие писатели не могут не писать, даже если сдулись полностью давным-давно и сказать «граду и миру» им совершенно нечего.

Тот, увы, нередкий случай, когда один, вполне достойный автор, берёт в соавторы другого, отнюдь не такого достойного, а точнее просто конченого пошляка, и тот ему портит всю малину. А точнее, просто убивает текст: ну да, ребята, хотел я чего-то сказать, то бишь добавить к уже сказанному, но уж вы простите, друган сбил с пути истинного — то ли бухали всю дорогу, то ли в карты резались, я уж не помню, — вот и вышло в итоге чёрт знает что.

К сожалению, тот самый часто встречающийся случай, когда автор (авторы) то ли в погоне за длинным рублём, то ли не желая расставаться с любимой выдуманной вселенной, продолжают писать продолжения, хотя читателю ясно, что всё, что автор (авторы) хотел (хотели) сказать, сказано было в первой части. И дальше — ничего, кроме самоповторов, быть не может. Уже во 2-й части данной трилогии всё это проявилось сполна, а 3-ю пришлось дочитывать с чувством стойкого недоумения. Она оказалась настолько даже не вторичной, а третичной, что её пришлось разбавлять каким-то просто откровенным бредом, чтобы довести до романного формата (по мне, 2 просто лишних «линии» в романе: 1) нелепые «макамы», стилизованные под арабские сказки; 2) история двух бандюков; и ещё целый абсолютно лишний, вообще непонятно зачем включённый в роман герой — Толик-Идиятулла). Всё-таки слишком уж широк наш русский автор — я бы сузил.

Роман, может, и не самый удачный и у автора, и в английской литературе вообще, но спустя годы меня пробирает одно место из него — Бёрджесс как в воду глядел:

"– Также и жена ваша, – продолжал Джослин, шелестя листами пухлого досье, – имеет сестру в Северной провинции, которая замужем за сельскохозяйственным служащим. Двое детей.

Он неодобрительно хмыкнул.

– Какая-то аура плодовитости окружает вас, Братец Лис. Как бы там ни было, поскольку речь идет о должности главы факультета, то совершенно очевидно, что при всех равных условиях Правление предпочтет кандидата, у которого с документами по линии родственников дела обстоят более благополучно. [...]

– Вот давайте посмотрим, давайте взглянем на других кандидатов.

Джослин подался вперед, поставил локти на стол и начал загибать пальцы.

– Уилтшир – гомо. Краттенден – не женат. Коуэлл – женат, имеет ребенка – отпадает. Крам-Юинг поступил основательно, он castrato – очень сильный кандидат. Фиддиана можно не считать. Ральф – гомо…

– Все ясно, – перебил его Тристрам. – Я принимаю мой приговор. Я продолжаю сидеть там, где сижу, и смотрю, как люди помоложе – должен же быть кто-то помоложе, всегда есть – смотрю, как люди помоложе прыгают через мою голову. И все из-за моих «документов», – закончил он...»

Читано было лет 20 назад и тогда даже и в страшном сне не могло присниться, что до практически подобного же бреда придётся дожить.

Можно, конечно, назвать роман историческим. А можно и «криптоисторическим» (в силу отсутствия подробных знаний об истории Западной Европы 17 века никаких особых «крипт» в тексте не нашёл — на поверхностном уровне вынужден согласиться со многими: автор хорошо изучил описываемую эпоху). Однако, по большому счёту, это роман про учёных. Точнее, гимн учёным в частности и познанию вообще.

Следующая цитата из романа заставила содрогнуться и восхититься одновременно.

«…Гук вскрыл собаке грудную клетку и удалил рёбра, обнажив бьющееся сердце, однако лёгкие обмякли и, казалось, уже не работали.

Собака визжала почти как человек.

[…] пришёл кто-то и […] осведомился, что происходит. […]

— Королевское общество, — начал Даниель, выставляя перед собой слово «королевское» как щит, — оживило мёртвую собаку при помощи крови другой собаки, а сейчас исследует искусственное дыхание. […]

Уилкинс и Гук вставили собаке в дыхательное горло бронзовую трубку, соединённую с теми же верными мехами, при помощи которых заставили говорить покойника.

— Раздувая мехи, они наполняют и опорожняют лёгкие, чтобы собака не умерла без воздуха, — […] — Осталось лишь выяснить, как долго можно этим способом поддерживать в собаке жизнь. Мы с мистером Уотерхаузом должны по очереди раздувать мехи, пока мистер Гук не объявит, что эксперимент закончен.»

Автор явно и сам восхищён своим героями — в отличие от того же Булгакова, который на материале сходных по степени «смелости» опытов на животных (и тоже вполне реальных опытов) написал сатиру что на общество, что на учёных. Ибо автор знает: наука без жертв — это не более чем профанация науки. А уж в битве за мировое господство и вовсе все средства хороши. Например, та же работорговля, на которой Англия «поднималась» примерно в то же время, и которую автор как бы «мочит» посредством своей «свободолюбивой» героини Элизы. В конце концов что сдирать с живых собак шкуру, что неграми торговать — это всего лишь некоторые издержки на дороге к великой цели — всемирной гегемонии.

P.S. Книга очень хорошо написана — из активно работающих в SF по умению владеть словом Стивенсон не уступает практически никому, — если и составит ему конкуренцию кто-то, то наберётся таких человека три-четыре. И, конечно, отдельное спасибо переводчице — перевод просто блестящий.

Ключевой диалог рассказа: «– А что вы думаете? – спросил пожилой. – Не правда ли, жизнь прекрасна потому, что коротка?

Максимус равнодушно смотрел в окно.

– Думаю, вы лжете.»

выглядит совершенно не правдоподобно. Если бы Максимус ответил: «Врёшь ты, чувак!» — было бы в самый раз. Или: «Ну и сдохни, старый козёл! А я буду жить.»

А то сперва ходил по головам ради бессмертия, а потом вдруг превратился в вежливого интеллигента. В жизни так не бывает — и никогда не будет, — даже когда придёт её величество сингулярность. Если человек озверел (не важно, по какой причине — внешней или внутренней), человеком он уже не станет...

Если же абстрагироваться от крайне неудачной формы изложения простеньких идей автора, то Максимус прав не по форме, но по сути: это лет 50 назад сформулировал другой человек — гений в отличие от г-на Васильева: «Человек не хочет жить вечно. Он просто не хочет умирать!»