Не так давно вышла «Лига справедливости» Зака Снайдера — полная версия ленты, которая в театральном издании напоминала настоящее шапито.
Мы у меня на канале решили обсудить не только саму «Лигу» и её производство, но и другие фильмы Снайдера в киновселенной DC — «Человека из Стали» и «Бэтмена против Супермена».
Хуан Альсате снял триллер в направлении, которое в последние годы заслуживает право считаться авангардом horror-а. После выхода «Порочных игр» восемь лет назад появилась мода на мрачные ленты, повествующие о демонах внутри семьи. В тон новому мотиву были сняты «Убийство священного оленя» Й. Лантимоса, «Мы» Дж. Пила и «Реликвия» Н. Джеймс. Основная тенденция этих картин — ужас, заложенный в истории семьи, и/или ритуалы, которые довлеют над членами рода.
Жуть перечисленных фильмов кроется в отношениях родственников и через ритуал приближает зрителя к чему-то запретному, чуть ли не религиозному «табу», которое герои нарушили, выйдя за пределы дозволенных рамок. В таких картинах, за исключением комичных «Мы», это нарушение «табу» подается как преступление против родовой тайны, знание которой грозит сломом психики нарушителей.
Градус страха от контакта с «семейными демонами» режиссеры повышали с каждым новым фильмом, пока Ари Астер не связал их в единый узел — «Реинкарнацию». Вослед за ней жанр начал меняться. В сюжетах некоторых историй усилились религиозные мотивы. Внутрисемейные же конфликты получили роль среды для их развития. Тем не менее, старая школа психологического триллера с родовыми табу не ушла. Например, К. Ньюман в своём «Перевертыше» объединил и традиционную мифологию, и семью, но сделал акцент на последней через родовой ритуал.
Отмечу, что такое следование «старой» моде новой волны — разовое. Из перечисленных тенденций видно, что в последнее время набирает оборот интерес именно к религиозному хоррору. Примером тому служит «Солнцестояние», сюжет которого основывается уже не на семейном, а на сугубо культовом ритуале.
Ту же концепцию воплощает «Печать Ведьмы» Альсате. Фильм колумбийского режиссера — яркий показатель того, какой дорогой идет современный триллер. Действие «Печати» разворачивается в религиозной общине, где семье отведена второстепенная роль. Главное значение имеет вера. От школы «семейного» триллера здесь кое-что осталось, так как вера облечена в форму поклонения старшему — отцу. Только фигура патриарха уже отделена от родственных связей и, по большей части, выполняет лишь духовную функцию.
В религиозном триллере не могло быть по-другому. И Альсате, не нарушая этого канона, соответствует тематическим границам, которые отчетливо задал в начале картины. Нужно сказать, что выйти за рамки религиозных символов достаточно сложно даже для режиссеров со стажем. В первую очередь, по причине универсальности мифологического образа. Если же вокруг него, к тому же, строится сюжет, то зрителя тяжело удивить оригинальным финалом. Ведь большинство мифологических структур так же универсальны, как образы, которые они используют, и, соответственно, хорошо изучены. Поэтому религиозный триллер (в частности, «Печать ведьмы») редко выходит за знакомые нам сюжетные рамки. Он скорее использует уже оформившиеся мифы. Как, например, делает Альсате, поставив во главу конфликта женщину, что усомнилась в истинности веры, найдя предмет, которым вне общины пользуются неверующие люди. Пастор женщины (ее отец) предупреждает об опасности устройства, называя его «игрушкой Дьявола». Здесь легко узнается сюжет о грехопадении. Но не так все просто. Кое-что в привычной модели Альсате все же исправил.
Режиссер усиливает конфликт сестрой женщины (Ума), которая давно разочаровалась в Пасторе-отце и признала, что вера бессмысленна. Сестра убеждена, что Бога с Дьяволом нет, потому что нет доказательства-чуда: дерево, на которое по сюжету молится община-семья, не расцветает. Образ Древа из Ветхого Завета тоже понятен, и фигура женщины, что сбивает душу с «истинного» пути, так же отсылает нас к картине мира авраамических религий. Так что эти образы не могут удивить. Если бы не все тоже «но». Как «яйцо в утке, а утка в зайце», в образах Альсате заложен другой образ, который нужно разглядеть. Дело во все той же сестре.
Казалось бы, фигура строптивой женщины, что отрицает "божественную истину", — образ понятный и легко отождествляющийся с Лилит. В какой-то степени Ума ей действительно соответствует: не верит в идеалистичность мира, которым живет община, и знает о вранье отца. Это знание недоказуемо, но женщина уверена в нем из собственного желания идти против воли старшего. Конкретно в этой точке усиливается схожесть Умы с Лилит, которая, согласно апокрифической легенде, тоже не повиновалась воле Высшего. В «Печати» эта схожесть видна невооруженным глазом: сначала проявляется строптивость Умы, затем — уверенность в знании того, что вокруг обман. Но здесь же схожесть рушится, выходя, как ни странно, за границы конкретного мифа. Вся соль в одном вопросе: почему Ума, разочаровавшаяся в общинном «Эдеме», остается в нем? Какой у нее мотив? И есть ли в христианских (или дохристианских) мифах герой, так же разочаровавшийся, но оставшийся в среде Лжи?
Понять это зритель может сам, сравнив героинь с женскими фигурами из мифологии. Это нетрудно, так как образы на протяжении фильма не меняются. Характеры остаются такими, какими были в начале. То же касается религиозных мотивов, которые просто проявляют себя, но не переворачивают сюжет (по причине, названной выше). Универсальность мифологической структуры, на которой построена канва «Печати», делает сюжет предсказуемым и, как ни прискорбно, зависящим от собственных границ. Альсате видит это и всеми силами пытается выйти за пределы мифа. Углубляет архетипы, меняет образы, переставляет местами — и лишний раз подчеркивает условность «универсальной» структуры, которой пользуется.
Из-за этого используемые режиссером мифологические модели пестрят, сменяются одна за другой. Не успевают развиться и открыть двойное дно — в отличие от образа Умы, похожей и одновременно не похожей на Лилит. К неразвивающимся мифологическим мотивам в «Печати» относится парадоксальное заклание бога в жертву ему самому, желания женщины быть матерью и любовницей бога, которые отталкиваются от двусмысленной фразы «я желала, чтобы бог был во мне», и, конечно, само Древо, на которое стоит молиться. Эти образные составляющие в «Печати ведьмы» не развиваются. Они просто есть — и не более того.
Впрочем, не развиваются и сами герои. Например, при всей глубине Умы-Лилит, мы не знаем, что конкретно заставило ее разочароваться и проявить бунтарское сомнение в правоте Отца. Взгляды героев показаны без изменений. Вера, убеждения, принципы, категоричность, отрицание, скепсис, неверие, разочарованность и ведомость — все эти черты проявляются в персонажах ярко. Но, при этом, статично, в примитивной форме: один герой верует, другой сомневается и т.д. Кое-как взгляды женщин все-таки меняются в конце, но посредством жесткого религиозного опыта, резко. Виной такому переходу та же статичность, с которой черты героев изображаются на протяжении остального хронометража.
Как видим, «статичный» подход раскрытия образа в «Печати» не оправдывает себя драматургически. Но в качестве механического способа для подачи картинки он смотрится весьма неплохо. На фоне пейзажей «Эдема», где живет община, долгая фиксация камеры на конкретном объекте усиливает его многомерность, как бы увеличивает «визуальную мощность», за счет чего сильнее нагнетается атмосфера. Это происходит в первых кадрах и в сюжетообразующих моментах. К сожалению, переход между объектами столь же резкий, как в изменении характеров. Смена "долгой" картинки с усиливающим ее крупным планом укрепляет напряжение, но приближает фильм к камерному и цементирует динамику. Из-за чего, сбивает ритм.
Так что «Печать ведьмы» можно назвать экспериментальным триллером, который пытается выйти за границы мифов. Но этот выход не оправдан как драматургически, так и стилистически.
Универсальность наполняющих историю мотивов превращает ее в сказку с условными вводными, что не могут раскрыться в конкретный образ из-за собственной многозначности. Здесь видно желание режиссера объять необъятное, которое проявляется и в работе камеры: крупный статичный план резко сменяется таким же. Но второй держится дольше — и нагнетает, заставляя зрителя усваивать то, что он устает усваивать после частой смены ракурсов.
Попытка выжать смысл из картинки здесь лишняя: его слишком много в сюжете. Настолько, что отдельные сцены не могут раскрыть свой потенциал из-за многозначности контекста, в котором оказались.
Впрочем, это нормально для экспериментального авторского кино. Особенно учитывая, что все замечания касаются техники исполнения, а не темы. Она, без сомнения, яркий пример того, насколько будущее темного кино связано с религиозными мотивам, как и любая серьезная история.
Затерянная земля, или Кто на нас с Конгом? / «Остаться должен только один!», а может нет?
Прошло некоторое время после разборки титанов и уничтожения Гидоры. Короля монстров не видно и не слышно, Конг обитает на Острове Черепа, накрытом огромным невидимым куполом.
Тишь да гладь.
Как вдруг появившийся из неоткуда Годзилла нападает на базу корпорации «Apex Cybernetics». Причем, похоже, останавливаться на этом не собирается.
И только Конг может стать ключом к силе, способной остановить Короля монстров кайдзю.
Франшиза MonsterVerse подошла к своему логическому завершению (или, по меньшей мере, к промежуточному финишу). После «Годзиллы», «Конга: Остров черепа», второй Годзиллы, наступило время этим прекрасным созданиям окончательно выяснить, кто на земле хозяин.
VS. стал очередным подтверждением того, что компьютерные монстрики на экране нынче без проблем способны заткнуть за пояс большинство актеров-людей.
Главной звездой фильма является Конг. С первых кадров он становится буквально нашим соседом: не особо культурным, свойским, не выносящим ущемления и несвободы, готовым постоять за свою альфо-самость, не чуждым милосердию и любви. Постепенно Конга делают и вовсе эдаким старшим братом для героев. Не шибко умным, университетов не кончал, но с большим сердцем. А главное, когда пацаны с соседского двора решают поспрашивать закурить, готовым объяснить «зайдам» всю глубину их нравственного падения. Отличная мимика, внушительные зубки, простецкие повадки, знатный топор, адекватная пластика и огромные глаза.
Конг рулит.
Годжира (имя чудища происходит от японских слов «горилла» (! Привет, Конг) и «кит») старается, как может, хотя у него возможностей поменьше. Ящерка, чего с нее возьмешь. Башка крохотная, глазки и того меньше, лицом не поиграешь. Тока пасть разевать, да хмурится мордой.
Любопытно наблюдать за отношения между «последними горцами». Сперва это классика разборок альфа-самцов, сводящаяся к банальному мордобою. Постепенно в нем прорезается нотка уважения к достойному сопернику, готовность признавать силу другого. Потенциальная готовность сыграть в команде и не искать смерти оппонента.
Понятное дело, противостояние Конга с Годзиллой становится главным аттракционом фильма, его сюжетным хребтом. Украшением ленты, заставляя нетерпеливо слушать разговоры вялых людских персонажей, ожидая главного блюда. Первая порция экшена ждет нас на 40 минуте, затем после непременных людских похождений — летающие ящерки и финальный махач. В ход которого со временем вмешается третья сила.
Снято сражение изрядно комиксоидно и несерьезно, без людских трагедий, с аллюзиями на «Рубеж» и Бэтмена с Суперменом. Города выступают лишь фоном для битвы титанов, конструктором из кубиков под их лапами. Человечьи механизмы и достижения лишь инструментом для нанесения легкого неудобства сопернику, как то самолетики или краны. Люди – букашками под ногами. Однако, благодаря рейтингу, создается впечатление, что никто из гомо сапиенсов во время разрушения их поселений не пострадал. А в ситуации, когда эти человеки ну никак не могут уцелеть, камера в последний момент перепрыгивает на монстров, оставляя долю недоговоренности и надежды на счастливый исход.
Людские персонажи, как я уже сказал, сильно проигрывают титанам.
Скарсгард изображает ученого, сперва жутко боящегося Конга, затем, без перехода, готового пожертвовать ради него жизнью.
Милли Бобби Браун показывает зрителю бескрышную до глупости девочку-подростка, лезущую черту в пасть.
Ребекка Холл сурово хмурит брови, годами изучая Конга, но не способна понять о нем элементарных вещей.
Кэйли Хоттл (действительно глухая от рождения) и ее глухонемая девочка Джилл явно не чужда аутичному спектру, порой вяловато реагируя на события. Единственное существо, которому доверяет и о котором заботится наш огромный бибизян. Девочка вместо легко одетой блондиночки? Неравноценный размен!
Зато с ней связаны интересные сценки восприятия мира глухим человеком, когда вам полностью отключают звук и можно уловить лишь вибрации.
Был еще какой-то невнятный толстый «нехакер», «комичный» борец за правду, злец, жаждущий власти. Больше о них сказать нечего.
О сюжете и логике событий тоже упоминать не будем. Зачем расстраиваться.
Порадовали постановщики теорией полой земли, вольно обращающейся с гравитацией Своеобразным оммажем (вряд ли осознанным) Конан Дойлу с его Затерянным миром и Обручеву с Плутонией. Без динозавров, понятное дело, не обошлось.
Любопытными титрами, рассказывающими историю, достойную своего собственного фильма в духе Террора.
Ну и конечно концепцией «вместе с Конгом мы сила», или «кто на нас с Васей?». В этом даже можно усмотреть призыв к гармоничному сосуществованию с природой, необходимости всем существам, населяющим Землю вместе двигаться в голубую даль.
А можно и не усматривать. Подобные аттракционы создаются не для внутреннего наполнения, морального посыла или внятного сюжета.
А для наслаждения глобальным сражением Кита со Слоном.
Эрго. Эпическая компьютерная драка двух альфа-самцов, разбавленная вялыми необязательными телодвижениями людской массовки. Если выпустить битву одним роликом, от экрана было бы не оторваться.