Несколько поз из личной жизни английской знатной дамы. Или?..

С одной стороны глядючи, создаётся полное ощущение, что это чисто эротическая литература и запреты на публикацию романа исходили именно из-за этого самого эротизма и сексуальности, натурализма и вульгарности. И с этим трудно спорить — несколько вполне откровенных сцен с описаниями механики физической любви и сопутствующими физиологизмами безусловно призывают Эрот и в текст романа и в фантазии и ощущения читателя.

С другой стороны, это вполне мелодраматичная история любви между двумя людьми. История треугольная, ибо, как водится, непременно есть третий, в данном случае это обманываемый муж, т.е. классика любовного романа налицо. Да и все свидания влюблённой пары происходят тайно, буквально «под пологом леса», отчего и сами эти свидания и их описания приобретают необходимую остроту и романтичность, страстность и пикантность.

Однако всё не так просто, потому что обманываемый супруг в полном смысле мужчиной в общем-то не является — война, ранение и инвалидное кресло с потерей функций органов, расположенных ниже пояса. И тут возникает нравственная коллизия: совсем молодая ещё женщина совершенно естественным образом хочет просто жить, жить наполненно и удовлетворённо. Что и как делать в этих ситуациях — советчиков, как обычно бывает, может набраться множество, но решать всё равно приходится тем, кто в этой недайбогникому ситуации оказался. Сознательно, специально и умышленно Констанция не ищет физического случайного удовлетворения на стороне, однако волей обстоятельств любовная связь всё-таки возникает — согласитесь, и при живом и дееспособном муже дело, в общем-то, довольно обычное. Однако, видимо всё-таки не хватает для полноты ощущения наполненности жизни нашей леди Чаттерли (Чаттерлей) чувства любви — всё-таки «секс» не равно «любовь». Остаётся незаполненной вот эта самая ниша, в которой обычно живёт в человеке это одно из самый таинственных и могучих чувств — Любовь. А вакуум, как ему и положено, стремится быть заполненным. Отсюда встреча — обыденная и рядовая, и отсюда же внезапно настигшее Констанцию это чувство — любовь.

Что делать читателю в этой ситуации? Осуждать Констанцию Чаттерли? Радоваться за взаимность чувств влюблённых? Сочувствовать Клиффорду Чаттерли? Придумывать варианты расхода треугольной ситуации к всеобщему благоденствию и удовлетворению?..

Но есть ещё и другие смысловые наполнения этого романа. Ну вот, например, возлюбленный леди Чаттерли по своему происхождению принадлежит не к знати. А наоборот, служит сэру Чаттерли, является его наёмным работником. И тут уже возникает проблема кастовых противостояний и сословных различий. «Табу! Фу! Нельзя! Констанция, опомнись! Кто ты и кто он! Никогда!», — несть числа подобным восклицаниям и высказываниям сэра Клиффорда (т.е. оскорбил не сам факт «левой» связи жены с кем-то там — такую возможность супруги Чаттерли допускали сознательно, — но связь с лицом, стоящим на сословной лесенке ниже себя). И хвала автору, который не побоялся поднять саму эту проблему — взаимоотношения между разными сословиями английского общества — на необходимую высоту и придать ей всю возможную для 20-х годов XX века остроту.

Но там ещё есть и другая составляющая — рассуждения автора и некоторых его героев о социальной справедливости и о межклассовых противоречиях (напомним, что на дворе середина двадцатого столетия и пролетарская революция в России уже вовсю развевает красными серпасто-молоткастыми флагами). Тема эта не так уж сильно выпячена, однако, вполне может быть, именно она стала (вместе с темой о взаимоотношениях между сословиями) тем самым камнем преткновения в судьбе романа. А эротика — ну что, эротика, эротика была только поводом...

Все эти мои рассуждения вполне могут оказаться надуманными и пришедшими в голову только мне, однако же вот подумалось так в процессе чтения.

Одна из загадок этой повести — это адресат. Кому адресовано это послание Брэдбери? Десяти-двенадцатилетнему мальчику? Подростку 14-15 лет? А может быть юноше от 16 и до 21? Или взрослому молодому человеку? Но, может быть, мы ошибаемся и книга предназначена только людям среднего и старшего возраста — родителям и дедушкам-бабушкам? Где проходит возрастная граница, которая отделит «своего» читателя этой повести от «не своего»?

А ведь вопрос совсем не праздный. Потому что первый раз я читал «Вино...» в юношеском возрасте, а потом уже примерно каждое десятилетие своей жизни перечитывал (впрочем, возрастной диапазон между 50 и 60, кажется, прошёл без Гринтауна №1). И ни единого разу ни в каком возрастном слое не умалилось отношение к этой повести и не размылись смыслы этого послания Брэдбери, отправленного им из лета 1928 года вперёд, в Настоящее и Будущее...

Вообще мне думается, что эта книга не является попыткой выстроить мостик между старым и малым поколениями (такие мнения иногда встречал в реале). А самое главное — это обращение автора к тому внутреннему «Я» читателя, которое — многомерное, многофигурное и многоликое — находится внутри каждого из нас. Потому что, меняясь с течением времени, наши предыдущие «Я» никуда не деваются и уж тем более не умирают. А просто уходят внутрь нас, где терпеливо и ожидающе покоятся, в надежде, что рано или поздно, но они понадобятся своему владельцу — тому, чьим предыдущим естеством они были.

Многие скажут, что человек меняется постепенно и постоянно, что «Я»-вчерашний не тождествен «Я»-сегодняшнему и т.д. Однако мне кажется, что всё-таки изменения происходят как бы ступенчато: идёт некий период накопления мелких событий и появления-накопления нового опыта, а потом скачкообразно под воздействием того или иного обстоятельства человек переходит на новую ступеньку своего «Я»-состояния.

И именно вот такие новые «Я» и сохраняются и фиксируются в каждом из нас. И именно такие наши «Я» по мере изменения перестают быть актуальными и уходят в тень наших новых состояний — мы взрослеем, накапливаем Опыт, Умения, Навыки и Знания, а тот предыдущий «Я», которым был я до этого, остаётся где-то там в недрах моего тела и моего мозга и моей личности.

Именно о таких моментах и идёт речь в книге, именно к ним, к этим нашим внутренним составляющим и обращена книга. И именно они, эти наши предыдущие Тольки и Саньки, Томы и Дженни, Жаки, Мадлен и Гансы, и заставляют нас читать эту книгу Рэя Брэдбери взахлёб и с судорожными перебивками в дыхании — потому что эта повесть о них и для них.

Но и непременно для нас, неважно, сколько нам сейчас лет и как далеко мы ушли от своего 11 — 12-летия и от своего собственного лета 1928 года. И где-то там во Вселенной непременно есть кладовая, где хранится на полках разлитое в бутылки из под кетчупа одуванчиковое вино нашего лета «1928 года».

Каждый день в одной бутылочке.

Найди её, эту свою кладовую, открой бутылочку и сделай глоток...

Рассуждения Маргарет Этвуд о выбранном Человечеством способе самоубийства совсем не лишены здравости. Потому что игры и заигрывания вида homo sapiens с природой людской, с его генной основой, наверняка являются довольно рискованными и, вполне допускаю, что опрометчивыми. И не только с людской конструкцией (привет, Долли!), но с кирпичиками всего живого на Земле вообще. И потому вполне достаточным может стать как раз появление на человеческом всеобщем рынке какого-нибудь мега-катализатора удовольствия и гиперсексуальности, чтобы встряхнуть наш человеческий карточный домик и рассыпать его равнодушно и даже немстительно.

Правда, лично мне «ближе» (в смысле — более правдоподобными и нефантастическими) кажутся сценарии всеобщего блэкаута, основанного на катастрофических изменениях в погоде всей планеты. Только не одномоментного разового катастрофического происшествия, как снимается и демонстрируется в блокбастерах, а медленного и неуклонного сползания естественной природной среды в зону катастрофы, постепенной разбалансировки настроенного механизма погоды и природных климатических зон. Но это уже личные предпочтения (если слово «предпочтения» здесь будет уместным).

Очень приличная книга, весьма впечатляющая тема, красочные картины недалёкого будущего Земли, симпатичные герои и персонажи. Похоже, рано или чуть позже, но придётся читать и «Беззумного Аддама».

Весьма приличный и достойный сборник рассказов двух авторов. С одним я уже немного знаком, ибо довольно регулярно читаю его рассказы и повести (Майк Гелприн), с творчеством другого (другой) встретился впервые (Ольга Рэйн). Совсем не хочется тщательно аналитически проходиться вдоль содержания этого сборника (для этого найдутся другие читатели и другие площадки), а вот общее цельное впечатление книга оставила с оценкой 5 звёзд. Сюжетное разнообразие, жанровое многоцветие, прекрасный литературный язык, лёгкие словесные и смысловые формы, яркие и привлекательные герои — ну что ещё нужно для отличной оценки сборнику фантастических рассказов!

Совсем неплохая книга. Если постараться избегать термина «хорошая».

Хорошесть книги состоит во многих достоинствах.

И историчность (с вполне понятными и объяснимыми включениями художественной придуманности некоторых героев и каких-то ситуаций).

И приключабельность на уровне: и сам ход исторических событий так и заставляет приключения впрыгивать в текст романа, и воля автора.

И даже актуальность романа, как ни странно, тоже тут как тут (с учётом современных реалий этого восточно-европейского региона).

И горячая и горячащая любовная линия — с трудностями и опасностями, с разлуками и стремлениями друг к другу, с обретениями и потерями.

И даже некоторая мушкетёристость тоже есть: боевых друзей-соратников тоже оказывается ровно четверо, и их неразлучимость и готовность быть вместе везде и всюду так и подталкивают читателя к именам прославленных героев Дюма.

И яркие и характерные герои, начиная от нашей четвёрки и переходя уже к другим, как совершенно историческим личностям, так и к придуманным авторам персонажам.

И красочные картины польско-украинских земель.

И жанрово-бытовые сценки жизни людей в этих местах и городах — что украинских, что польских (и вкрапления украинизмов, а также латинских выражений, распространённых в те времена и в тех местах).

И сочные и порой промораживающие душу описания боёв и штурмов, осад и сабельных стычек, и многочисленных сцен насилия одной стороны над другой и обратно.

В общем, скучать не приходится.

А избегать термина «хорошая» заставляет явная предвзятость и избирательность автора в своей симпатии к одной из противостоящих сторон. Всё, что делается панством и польским «рыцарством», шляхтичами — всё это подаётся явно с одобрением или, как минимум, с пониманием и сочувствием Генрика Сенкевича. И ровно такие же по жестокости и бессмысленности действия восставшего и бунтующего украинского казачества подаются автором только как чрезмерные и бесчеловечные жестокости и зверства. Одна сторона противостояние заранее назначена автором как неправая и преступная, а вторая явно обеляется и романтизируется, приукрашивается и как бы возвышается. И именно эта предвзятость Сенкевича и не даёт читателю возможность оценить роман очень высоко.

Хотя нужно отдать должное мастерству Сенкевича как литератора — он сумел-таки вызвать явную симпатию и сочувствие с некоторым своим героям. И уж конечно к влюблённой паре. И заразившись этим чисто человеческим сочувствием поневоле как бы становишься на сторону польских шляхтичей...

Ради справедливости нужно также признать, что есть-таки в романе строки упрёка и в адрес Речи Посполитой как государства, и в адрес польской знати — такие критические строки то и дело встречаются в тексте романа в тех местах, где анализируется общее актуальное социально-политическое положение в этом царстве-государстве в период его Смутного времени. Однако тут же вся вина и вся ответственность за смуту возлагается на казаков, на простой украинский народ и на Богдана Хмельницкого как главного смутьяна и зачинщика всех этих польских бед.

Трудно, не являясь специалистом-историком, пытаться самому раздавать сёстрам серьги, и потому при необходимости обратимся к учёным в этой области человековедения, а кому нужна настоящая критика романа Генрика Сенкевича, так за этим лучше к Болеславу Прусу. Нам же остаётся только воздать должное этому совсем неплохому историко-приключенческому роману. И решить, когда будут читаться вторая и третья часть трилогии...

Одна из четырёх детективных повестей, написанных именитым фантастом буквально в последнее десятилетие жизни и творчества. По манере повествования чем-то сродни ироническим детективам (не Донцовой!) — лёгкий язык, невымороченный слог, простые прямые мысли и столь же простые понятные чувства, совершенно реалистические выдуманные события — совсем простой, привычный и знакомый мир. В общем, несложная и приятная книга.

Что вовсе не означает, что детектив совсем уж без завитушек. Целая группа подозреваемых, несколько вероятных мотивов убийства, непростые личные и неличные отношения, лежащие в основе всех этих мотивов. Неплохо выстроенные переходы от одного к другому — от подозреваемого к подозреваемому и, соответственно, от мотива к мотиву. Постепенно раскрывающаяся шкатулка Пандоры тайных пружинок бытия убитого и его окружения, включая главную героиню-рассказчицу.

Нельзя сказать, что случился некий АХ! по прочтении, но и неинтересно не было. Вполне годится для развлечения. И для знакомства с автором ещё и в этой его ипостаси.

Темпоральная викторианская фантастика.

Такое определение жанра убивает сразу двух, а то и трёх зайцев: мы узнаём, что перед нами фантастика; мы догадываемся, что будут путешествия во времени (или временнЫе парадоксы); и мы предполагаем, что вероятнее всего мы окажемся в викторианской Англии.

И мы не ошибёмся, предположив всё это.

Остаётся только добавить словечко «романтическая», чтобы сообразить, что в качестве бонуса будут приключения персонажных героев и героических персонажей на любовно-романтическом фронте.

А термин «детективная» направит мысли и ожидания читателя в сторону предстоящего расследования обстоятельств пропажи некоего артефакта и на поиски оного.

Всё это дело написано живым весёлым, не без иронии, языком, что позволяет даже не очень серьёзно относиться ко всяким там упоминаниям о трагических страницах в истории Англии в годы Второй Мировой войны (а речь будет идти о печально известной бомбёжке люфтваффе Ковентри).

Забавные персонажи, занятные события, лёгкий английского толка юмор.

Для любителей всего этого будет в самый раз.

Сборник-эксперимент рассказов и повестей отечественных молодых писателей при очередном заходе в библиотеку привлёк моё внимание прежде всего своим необычным форматом. Имеются ввиду чисто внешние геометрические параметры книги — высота и ширина с толщиной, — которые в моём случае пошли книге на пользу, ибо она была вытащета с верхней полки стеллажа, полистана и впихнутона в подмышку, для унесения домой и прочитания. Использоватые в предыдущем и в этом предложения словесные корявости применеты специально для того, чтобы сразу обозначить специфическую литературную форму и заковыристое содержание некоторых произведений сборника. Потому что 3-4 вещицы буквально выдавливали из процесса чтения: абсурдистское содержание, помноженное на абсурдные смыслы, да ещё и при некоторых «изысках» литературотворчества отдельных «писателей», вошедших в книгу, были буквально камешками в сандалиях, когда и ступить больно, и трясёшь ногой — не вытрясешь никак, и расстёгивать-застёгивать непрерывно тоже лениво, да и помогает только на несколько шагов.

Зато тут же, в этом же сборнике, отделённые буквально одной-двумя страницами от неудобоваримостей, были и самые настоящие находки. Красивый образный язык, тонко затронутые острые или просто волнительные темы, сильные эмоции, возникающие при чтении таких рассказов — все эти, к счастью преобладающие и количественно и качественно в книге нюансы чтения-восприятия, сгладили и, в общем-то, свели почти на «нет» негативные моменты.

Очень понравились иллюстрации, органично вставленные в сборник между некоторыми его произведениями: сюжеты и вторые смыслы картинок, угадываемые при рассматривании, дополняли некоторые рассказы и порой просто помогали восприятию книги в целом.

Не буду называть ни одной фамилии и не укажу ни одного названия — ни понравившегося, ни воспринятого мной в штыки. Прежде всего потому, что на вкус и цвет сами знаете что, и то, что понравилось мне, может не понравиться другому читателю сборника. И наоборот. Важно как раз то, что и по стилю, и по форме, и по смыслам, произведения, из которых составлен сборник, могут порадовать разные читательские вкусы. Если, конечно, эта книга ещё где-то сохранилась в библиотеках...

Вот не раз уже зарекался брать для чтения первую книгу какого-нибудь цикла. Не потому, что это скучно, а потому, что всегда есть риск запасть на прочитанное и тогда вваливаешься с изяществом посуднолавочного слона в весь цикл. Потому что если книга хороша, то всегда хочется узнать, а что там будет дальше и куда понесёт нелёгкая полюбившихся героев и героинь в очередной раз.

Джо Аберкромби для меня не новое писательское имя. Однако и не старое — замшелое, плеснючее и изъеденное молью, — в личном читательском архиве есть опыт чтения книги «Кровь и железо» (опять-таки, первой книги цикла «Первый закон»). Книга для меня оказалась в самый аккурат и непременно хотелось прочитать весь цикл до конца (Вот! Что я говорил!), однако прихотливая читательская судьба распорядилась по-своему и скачанные книги цикла терпеливо лежат в папке букридера (очень надеюсь, что не покоятся, а именно ждут очереди).

Наверное из всего выше изложенного уже понятно, что ситуация с Аберкромби и с новым циклом попросту удвоилась: книга понравилась, герои симпатичны (ну, в смысле положительные герои симпатичны по-положительному, а негодяи привлекательны по-негодяйки) и неоднозначны, слюна на продолжение чтения выделилась и закапала (плавя клавиатуру). И даже некоторая подростковость повествования, толика инфантильности и сентиментальности не отпугивают — краеугольные камни будущих противостояний и сюжетных перегибов автором намечены и жутко хочется посмотреть — что там, за поворотом? Там, там-тарам, там-тарам...

Наверное эту книгу правильнее всего читать, будучи врачом-психиатром или, как минимум, клиническим психологом. Потому что те метаморфозы личности главной героини Ёнхе, которые описывает в своём трёхчастёвом романе Хан Ган, иначе как психиатрическими терминами вряд ли можно описать. Ну, а неспециалист и обыватель сразу скажет «сумасшедшая» и будет, в общем-то, по-своему, по-обывательски прав.

Однако вот эта лёгкость и быстротечность обывательского диагноза совсем не означает, что он изначально ясен и однозначен. Потому что Хан Ган рассказывает всю историю погружения Ёнхе в своё иное состояние с самого начала, с самого отправного поворотного момента.

Сон. Неприятный и непонятный, пугающий и навязчивый, повторяющийся и развивающийся по каким-то своим сонливым законам — сон буквально встряхнул Ёнхе, вывернув всю её суть и сущность наизнанку. И для мужа это вроде бы та же самая Ёнхе, молчаливая и послушная, привычная и знакомая, но одновременно и уже иная Ёнхе — с новыми привычками и убеждениями, с новыми пристрастиями и отвращениями. И вот с этой самой, новой иной Ёнхе он как раз и не готов мириться. да и не только он — эта новая и иная Ёнхе непонятна и раздражительна и для своей родительской семьи, и для сослуживцев — своих и супруга.

По прочтении книги и размышлениях вокруг неё и по поводу неё же, уже вот тут, на этой стадии появляется закономерный вопрос: «А можно ли было вовремя перехватить ситуацию? Можно ли было вмешаться в те внутренние процессы, которые происходили в психических недрах личности Ёнхе и вовремя пресечь их негативное и, в конечном счёте, разрушительное для личности Ёнхе развитие?». Ну, т.е. если бы супруг Ёнхе и её родители повели себя иначе, нежели это описано в романе и обратились бы к врачам-специалистам?

Однако роман уже написан и никаких нескольких вариантов развития событий в нём нет, и потому произошло то, что произошло. И переход повествования к другому рассказчику знаменует некий временной интервал после событий первой части книги, и изменение внешних условий в жизни героини. И тут уже для читателя интерес как минимум двойной, потому что личность нового рассказчика — мужа сестры Ёнхе — интересна сама по себе. Это художник. Но не в привычном нам образе — человек, стоящий с кистями и палитрой перед мольбертом, — а художник иного плана и иного инструментария. Он творит видеоролики. Не документальные, но постановочные и почти бессюжетные (так можно понять из контекста повествования), однако ролики с весьма смелым и порой попросту рискованным видеорядом. Неоднозначно воспринимаемым смотрящими их людьми и сложно оцениваемые обществом. Новая эстетика и новая этика.

И его симпатия и интерес к сестре своей жены, к той самой Ёнхе, постепенно перерождаются в жгучее желание снять эровидеоклип с её непосредственным участием (что делать, всегда, когда женщина нравится, хочется увидеть её обнажённой и ещё как-то повозиться с её телом, пусть даже и не в прямом и непосредственном сексуальном контакте, но тогда как художник в стиле боди-арт и боди-пейнтинг). Задумка эта по мере её исполнения приводит к совершенно неожиданным для всех участников действа результатам. И наша знакомая Ёнхе только уходит вглубь своего нового состояния и своего нового мира, погружение в который нечаянно спровоцировал её зять.

В третьей части книги мы уже имеем дело с сестрой Ёнхе, потому что только она одна из всех прочих семейных сохранила какую-то связь с Ёнхе в её новом и уже в полном смысле «ином» состоянии. Дабы не спойлерить, наверное на этой стадии осмысления прочитанного романа нужно прекратить эти размышлизмы. Да и ситуация стала уже более однозначной и маловариативной для всех её участников, коих, в принципе, всего двое и осталось — бедняга Ёнхе и её младшая сестра. И финал вполне понятен и однозначен.

Не буду пытаться лезть в обозначенное в аннотации кафкианство романа (всё равно в этом ничего не понимаю), но вот, возвращаясь к психиатрии, думаю, что специалисты в этой области медицины могли бы попытаться разобраться со всей описанной ситуацией. Ведь Корея — страна с довольно жёсткими традициями, и подчинённое положение женщины в корейском обществе является многовековым и привычным (хотя, скажите мне, в каком обществе было иначе?). Но всё равно, когда пришли новые времена и новые свободные европейские нравы, то попытка женщины следовать этому новому вызывает глухое (и неглухое тоже) сопротивление в традиционном корейском обществе и даже в собственной семье этой женщины. Когда на подсознательном уровне ты непрерывно чувствуешь себя в тисках представлений, что ты должен выглядеть так и одеваться этак и питаться только так и спать только таким образом и на сексуальную активность мужа реагировать только так, как говорит традиция и как гласят вековые устои, и ещё многое-многое другое — поневоле у отдельных личностей могут начаться некие внутренние неполадки уже на уровне психики. Почему-то мне кажется, что именно вот в каких-то таких делах и моментах и кроется первопричина всему происшедшему с Ёнхе...

Не могу сказать, что книга лёгкая для чтения и для восприятия, особенно для впечатлительных натур. Однако с точки зрения оценки в паре «книга-читатель» поставлю совсем неплохие баллы. Мне понравилось.

Щедрый интернет предоставил возможность прочитать эту посоветованную в годовом флэшмобе 2018 книгу в двух переводах:

Кессель — Лев (пер. Мендельсон) — 158 KB

Кессель — Лев (пер. Никитин) — 186 KB

А спрошенный для уточнения и облегчения выбора советчик поставила в тупик ответом: «... про перевод не знаю, я в оригинале читала».

Наугад ткнул курсором в верхний «свадебный» вариант, где переводчик Мендельсон...

Жутко атмосферная книжка получилась у Кесселя. И даже не то, что прям Африка-Африка и саванна-саванна, а передан именно дух этой необузданной дикости и первозданной свободы. И чуждости современного урбанизированного, технологизированного и технизированного человека этому миру, в котором после шестого дня творения человек уже есть, но он ещё весь в фиговом листочке и не тронут брожением и тлением и распадом цивилизации; когда ещё не закат, а только рассвет. И конечно, это ощущение было бы невозможно пробудить в читателе без мастерства автора (браво, Жозеф!) и без таланта переводчика (браво, Феликс!).

Ничего не буду писать про сюжетную линию, скажу только одно — сюжет закручен и заверчен почти с приключенческим изяществом. И с крутыми психологическими изысками. Разве что с концовкой я не совсем согласен — во-первых, такой финальный ход буквально напрашивался и потому не стал неожиданностью, а во-вторых, не согласен с таким финалом в принципе, просто потому, что «птичку жалко».

НО! Поймал себя на желании прочитать эту же книгу, но уже в переводе Валерия Никитина. А ведь нет ничего проще, как взять и перечитать книгу сразу после первого прочтения... Перечитал.

Н-да. В общем, если идти классическим школьным путём по пятибальной системе оценивания, то перевод Никитина я бы наградил оценкой в 4,5 (ну, или 4+). А вот то, что сделал с книгой Феликс Мендельсон, просит только отличных баллов (да ведь и фамилия обязывает). Хотя вполне допускаю, что если бы я начал с варианта Никитина, то ситуация могла бы поменяться с точностью до наоборот :-)

А вообще книга хороша ещё и тем, что её можно пообсуждать в группе или клубе, потому что смысловых слоёв хоть на событийном, хоть на психологическом уровне вполне достаточно для появления разных точек зрения и нескольких толкований поведения и поступков разных героев.

Конечно же книга провокационна. Ну, вот как провокационны «Вирт» и недоброй памяти «МЛК». Но для меня она больше резонансна с зюскиндовским «Парфюмером». Потому что главное и основное сходство героев этих двух книг в том, что в центре писательско-читательского внимания стоит Чудовище, стоит Монстр, стоит патопсихологический психопат. В принципе, вот этого одного предыдущего предложения уже достаточно для того, чтобы обозначить сферу и направление этого романа. Потому что есть ещё аннотация, которая добавит тайны и интриги и поспособствует любопытству читателя.

Для тех, кто полюбопытствовал взять книгу в чтение — нужно иметь ввиду, что в тексте встречаются некоторые физиологические подробности и нюансы, которые на чувствительные и впечатлительные натуры могут оказать определённое воздействие не самого приятного свойства. Как говориться — кто предупреждён, тот вооружён.

Тем не менее, это было довольно любопытное чтение. Такой вот ракурс на современную литературу. Оригинальную.

Эксперимент. Читательский.

Суть — читаю книгу и выжидаю месяц-два, не пишу отзыва и не делаю при чтении заметок «на память».

Не читаю чужие отзывы-рецензии на книгу.

Вообще ничего о книге нигде не читаю и ни с кем книгу ни в реале, ни в виртуальном пространстве не обсуждаю.

В результате: очень хорошо помню своё состояние во время чтения — роман нравился, события казались интересными, немного странными, запутанными, слегка отдающими магиреалистической детективщиной.

Имена героев «уплыли» сразу — но тут могут сказываться несколько факторов: много читаю вообще; книга не настолько сильно зацепила, чтобы герои «врезались» в память; просто нюансы собственной памяти...

Из аллюзий чётко закрепился некий весьма условный параллелизм с повестью Столярова «Мечта Пандоры» (опубл. «Меньше — больше. Сборник фантастики») — хотя у Столярова сама идея фантдопущения для меня выражена сильнее и сам событийный ряд привлекательнее.

Вкусовой остаток: книгу вряд ли буду перечитывать, но творчество Галиной по-прежнему интересно.

PS А отзыв-рецензию всё-таки проще и правильней писать сразу, на свежую голову :-)

Блин, вот и у меня тоже так — если где-то слишком чисто и порядочно, то непременно хочется напакостить по-мелочи... (собственные мысли вслух)

Вечно у Джоан Харрис не знаешь, что за жанр. Психологический триллер? Детективная история? История падений и подъёмов элитного учебного заведения? Битва характеров? Критика и сатира на существующие в английских привилегированный спецшколах нравы и традиции? Трагедия и драма «маленького человека»? Роман о социальном неравенстве? Начало цикла с обозначенной в этой книге ГГ (или, хотя бы, дилогии)? Педагогическая поэма в британском стиле? Песнь об ушедшем детстве? Подростковость как проблематика вне зависимости от страны обитания героев романа?

Об чём роман? Да, наверное, обо всём упомянутом абзацем выше, и ещё о многом, что пропустил в этом кратком перечне (ну, вот хоть внедрение компьютерной грамотности в средние учебные заведения и адаптация старого состава педагогов к новым условиям преподавания...).

Дело даже не в сюжетных ходах и не в событийных пунктах книги. Мне в романах Харрис всегда нравится вот эта чуть мрачноватая сдержанная атмосфера с лёгким мистическим ароматом (в одних романах бОльшим, в других почти незаметным). Нравится вот это погружение в предлагаемые Джоан условия — медленное и плавное, как спуск опытного дайвера в пучины океана. Врастание в кровь и плоть описываемого мира, знакомство и вхождение в группу персонажей книги. С кем-то сдруживание, но с кем-то и свраживание — плавно ты начинаешь ощущать пристрастия и отчуждения от того или иного героя; за одними начинаешь следить более пристально, а другие вроде как мимолётно пробегают в поле твоего читательского зрения... пока однажды не обнаруживаешь полную свою читательскую несостоятельность как наблюдателя, ибо ты полностью прошляпил появление в книге самого наиглавнейшего героя и зарождение самой сильной драматически-трагической основы.

И вот этот открытый финал, да ещё и с некоторой угрозой, обращённой вперёд, в будущее — не то за кадром что-то произойдёт, не то будет продолжение всей истории, пусть уже и не сент-освальдовского содержания, но вырастающее отсюда, из Игроков и Джентльменов...

Эта книга более всего мне напомнила Маркеса с его «Осенью патриарха». Те же самые литературные приёмы — бесконечный поток сознания, одно сплошное длящееся предложение размером в несколько страниц печатного текста, сложно расставленные знаки препинания, которые порой вместо разъяснения смысла запутывают его. И с сюжетом тоже невнятно — ну, обет, ну, летательная машина, ну, строительство всем миром, ну, личная жизнь... Что для чего, почему и зачем — непонятно. Фактологии — мизер. Эмоции — маловыразительные. Состояние изменённого сознания — нетушки. Второго-третьего смыслового планов — да вроде тоже не шибко выпячивают сквозь ткань повествования. Тянется куделя, скручивается нить, бормочет рассказчик, растут волосы, в огороде бузина, а дядька в зарубежье...

Ни удовольствия, ни отвращения. Ничего. Ноль. Зеро. Вначале было слово. Оно же и осталось — не выродилась Вселенная, извините. За что там Нобелевки дают?..

У этой книги малой прозы Захара Прилепина есть довольно необычное свойство — она чрезвычайно поэтична. Поэтична и романтична. Несмотря на жёсткую приземлённость тематики и смыслов части рассказов. Несмотря на околовоенный, привоенный и вдольвоенный подтекст некоторых из них. Несмотря на порой страшную и однозначно, что неприглядную прозу жизни — всё равно это поэзия.

Вполне допускаю, что эту поэтическую составляющую прозы Прилепина многие возьмут под сомнение, и допускаю, что некоторые вообще кинутся оспоривать. Ну, значит тогда это моё личное вИдение этого сборника. Во всяком случае, и во время чтения и сразу после окончания оного организм переполнен эмоциями. Эмоциями и чувствами.

Наверное можно не принимать прошлое Захара Прилепина. Вполне допускаю, что можно не соглашаться с его политическими взглядами и проистекающими из этих взглядов поступками и выборами. Даже соглашусь, что с этими его ценностными ориентирами и внутриличностными конструктами можно спорить.

Но вот я как-то где-то уже однажды писал, что считаю Захара Прилепина явлением в современной русской литературе. И готов это повторить здесь и сейчас, после прочтения этого сборника рассказов.

Полюбившийся отечественный писатель-классик Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк не даёт покоя — знание, что в букридере ещё хранятся и ждут своей очереди на прочтение файлы с романами и повестями, а также рассказами и очерками автора, буквально зудит и оставляет после себя расчёсы на хотелке. И потому в минутку, выпавшую между концом отыгравшего и ушедшего 2017 года и началом нового игрового года 2018, коварные пальцы привычным путём отщёлкали маршрут на клавишах букридера и на мониторе-экране высветилось «Бойцы. Очерки весеннего сплава по реке Чусовой».

Интерес к этому произведению Мамина-Сибиряка был изрядно подогрет прочитанным четыре года назад романом А. Иванова «Золото бунта, или Вниз по реке теснин» — в романе Иванова последнюю четверть объёма как раз и занимает мастерски описанный сплав на барке в составе каравана по совсем непростой уральской реке Чусовой.

Знаете, если убрать из ивановского романа всю приключенческую часть и оставить только полудокументальное описание сплава, то эти два произведения окажутся весьма близкими. И тогда очерк Мамина-Сибиряка, в моём понимании и видении, будет более ценен и более высоко оценен. Хотя бы потому, что сам автор не раз проходил это путь на барке по Чусовой, причём проходил его не из праздного любопытства, но будучи студентом и из необходимости добраться к месту учёбы. И потому молодой человек своими глазами и всей душой впитывал в себя все путевые впечатления, но главное — наблюдал всю картину ужасающей нищеты бурлацкого народа и не менее жуткие нравы бурлацкого быта. Ему — Мамину-Сибиряку — не нужно было ничего домысливать и у кого-то выпытывать расспросами, он имел возможность быть не просто очевидцем, но фактически одним из участников этого непростого дела — весенний сплав по Чусовой.

Небольшое по объёму произведение. Читается на одном дыхании. Но как много мыслей и чувств оставляет после себя...

Так получилось, что когда-то давно, в ещё допотопные времена, прочитал я, на волне общего своего интереса к Андрею Крузу, вторую книгу в этом цикле. А первого тома в нашей любимой библиотеке просто не было. И электронной книги у меня тоже ещё не было. История эта постепенно подзабылась, однако где-то внутри червячок всё время точил и рыл ходы, потому вот сейчас я кинулся дочитывать разные хотелки, в том числе и крузовские — пришло время прочитать книгу первую Ну что, поехали!

На этой книге можно смело изучать творчество Андрея Круза — мастера боевой остросюжетной фантастики.

Чем там у нас автор промышляет в нашем реальном мире? Правильно — ружейным бизнесом. Ну, и раз разбирается в этом, то об этом и пишет — всё легко и просто.

Что там у автора с его бизнесом в своё время случилось? Правильно, неприятности разные, с наездами и разборками, случились. Годится для стартовой ситуации? А почему бы и нет, ситуация-то знакома вообще до боли. И до переселения. Только Андрей Круз переселился в другую страну. А его герой, Андрей Ярцев, переселился в другой мир.

Что за мир? Где он находится? Какова его космическая география и вообще какова космогония вокруг и всякие прочие мирозданческие вопросы? А оно вам надо? — как бы иронически спрашивает читателя Андрей Круз и оставляет эти несущественные моменты за бортом. Просто мир, явно на планете земного типа с примерно такой же гравитацией и атмосферой — даже баллистика полёта пули такая же (а вот это очень важно!). Кстати, а кто сказал, что это вообще наша Вселенная? Может это параллельное Нечто...

Вообще, всё обстоит примерно как было в достопамятные времена с Америкой — приезжают переселенцы-колонисты и начинают тут всё устраивать с нуля (только что местных аборигенов в новом мире нету, некого истреблять, да и местной Покахонтас тоже нету). Соответственно, и нравы тут — полуамериканские. Почти полная свобода владения оружием и применения оного (в романе всё это весьма аргументировано) — собственно, именно этот аспект ставится автором в центр повествования и все местные события и происшествия вокруг этого дела и крутятся. Потому что никуда вольные лихие люди не делись и защита самого себя и своего образа жизни от их произвола стала священным Правом.

Всё, остальное нужно узнавать в самой книге.

Заключительная книга трилогии и одновременно всего цикла об эпохе мёртвых. Смертельно опасный квест закончен, наш главный герой добрался до дома.

Что понравилось (помимо всего того, о чём уже было написано мной в отзывах/рецензиях на предыдущие книги трилогии и всего цикла) — Андрей Круз правильно выводит читателя на понимание того, что обыкновенные живые «плохие» люди в подобных ситуациях окажутся хуже любого зомби. И что тонкая плёночка цивилизации легко слезает с представителей цивилизованного социума, как облезает кожа после солнечного ожога, даже не оставляя после себя клочьев. И ты либо становишься «плохим парнем», либо остаёшься нормальным человеком (всё это — если тебя не покусали). И трудно заранее предугадать, кто и как поведёт себя в похожих условиях, какой выбор сделает. Какие в ком возобладают начала — всё-таки, матерей Терез среди нас штучно, равно как и Робин Гудов...

Ну вот, с Эпохой мёртвых разобрались, пора разбираться с Землёй лишних :)

Без сомнения и промедления перед Новым годом забрал практически новенькую книгу с полки буккроссинга, ибо открыл томик в нужном месте и прочитал: «Приложение к альманаху Б.Н. Стругацкого «Петербург. XXI век», да и список членов редакции вдохновил своим составом.

Отвычная уже социальная фантастика американского образца. Прогрессорство с точностью до наоборот. Поясняю мысль: у АБС прогрессоры в основном наблюдают и только понемногу вмешиваются в естественный ход истории на той или иной планете и пытаются чуть-чуть ускорить его или подправить, но скорее и то и другое. А вот наши заокеанские и островные «партнёры», не мудрствуя лукаво, внедряют наблюдателя, имея перед собой и ставя перед ним (правда, порой в тайне от него самого) совершенно очевидную и однозначную цель — сломать всё к едрене фене и представить потом этот прореволюционировавший мир на милость спасителям, т.е. по сути колонизаторам. Конечно, и у АБС Антон-Румата (ну, или Максим Каммерер) срывается с психических катушек и крошит серо-чёрную нечисть пачками, но всё-таки у АБС этот психоспазм как раз и является основой центрального вопроса — правомерно ли вообще вмешиваться в чужую историю, и если правомерно, то насколько и в каких формах? А наши братья по разуму — англосаксы — ничтоже сумняше тащат свои цивилизационные ценности в любую точку, куда занесёт их нелёгкая — хоть на Южный Материк своего полушария, хоть в просвещённую Европу, хоть к звёздам и галактикам. Для них никакого стругацкого вопроса и сомнения не существует, для них всё ясно и понятно.

Не знаю, как кто понял и вычленил главную и основную суть этого романа, но для меня вся сущностная основа событий именно в этом.

Если по сюжету и по литературе, то совсем неплохая попытка придумать оригинальную социальную структуру и заложить в неё подводные камни. И даже то, что в основе движухи и проблематики общества выведены автором сексуальные отношения, и то, что таковые же отношения и околоSEXовые моменты волнуют нашего разведчика-диверсанта более всего, в общем-то не отпугивает читателя от обозначенных проблем организации социальной и культурно-политической жизни на планете. Разве что дамского обнажённого мясца в тексте с избытком встречается. Грудопопость завышена, так сказать.

Не могу сказать, что всё это было очень увлекательно и изысканно, но на шестёрку автор всё-таки наработал. Как поётся в одной известной рок-опере «За попытку спасибо!».

Квест. Ходилка-бродилка. Искалка-догонялка.

Одни идут группой с определённой целью (обозначенной в аннотации), а другие разыскивают и преследуют первых.

Хорошие и плохие. Противостояние. Рукомашество и дрыгоножество. Подымание мёртвых и рекрутирование их на свою сторону.

И борьба с исчадиями Зла, всё чаще появляющимися на территории, затронутой Катаклизмом.

Всё-таки неплохие волшебные сказки умеет создавать Алексей Пехов. То и дело заглядываю в его миры. С удовольствием.

Книга, вместившая в себя лучшие образцы советского производственного романа. При этом вся советскость этого романа состоит только в том, что действие происходит в совсем советские времена преимущественно на территории Груманта — советского посёлка на Шпицбергена, где расположены угольные шахты. Ну и, понятное дело, что раз действие происходит в период существования Советского Союза (действие романа начинается в военные годы и заканчивается в конце 50-х), то пару раз звучат зловещее слово «план» и не менее зловещая аббревиатура «ВЛКСМ». А в остальном всё развивается по законам обычного неплохого производственного романа. Неплохого потому, что помимо производства в романе имеются люди, которые это самое производство крутят и вертят на все лады. И, собственно, вся интрига как раз и состоит в отношениях между разными людьми по самым разным поводам. Тут и чисто производственные конфликты, и война личных амбиций, и соперничество старого и нового стилей управления, и просто соперничество между старым закалённым матёрым Директором и новыми поколениями Управленцев и Инженеров. И не без любовных треугольников, а кроме того, как водится, непременно борьба Добра со Злом, но только не в высокопарном смысле, а вполне в земном — есть сволочи и негодяи, и есть простые нормальные люди, вот и стукаются друг об дружку, высекая искры.

В общем, прочитал с удовольствием, а прочитав, затем с удивлением воспринял инфо, что это единственная книга автора и что больше он ничем таким литературным не отмечен и не помечен. Видимо муза поцеловала в лоб единственный раз, а может ещё что-то случилось...

Не знаю, как она это делает (она — Оксана Панкеева), но вот уже третью книгу цикла буквально проглатываю непрожёвывая. Совершенно отдыхательное чтение. Ненапряжное и весёлое, с мягкими эротизмами и лёгким в меру цинизмом, с ненавязчивыми морально-этическими моментами, с несокрушительной магией и мало сокрушающими магами, с признаками героического фэнтези (ну, там, махания мечами и прочие дуэльные моменты) и с любовными историями (но без всякого сю-сю-сю!). Любители классифицировать, наверное, могут отнести это к попаданческому жанру, ибо попаданцы-залетанцы тут есть. И параллельные миры тоже имеются, и даже ихние соглядатаи тут как тут (так что это ещё и шпионская история). И интриги в сюжете теснятся, и главная интрига, которая для хорошей серии или цикла всегда звучит одинаково: «Интересно, а что там будет дальше?».

Ну, вот выберу время и опять пойду в миры Оксаны Панкеевой (а пока буду за Киру держать сжатыми оба кулачка!)

Книга, хранящаяся на полках моей домашней библиотеки с года её выхода — куплена по случаю ещё в 1969 — и прочитанная всеми теперь уже взрослыми членами семейного клана. Внуков дожидается. А тут вот по случаю и сам с удовольствием перечитал.

Что привлекает — отсутствие в книге человека. Не то, чтобы полный игнор, но просто человек как часть биосистемы Забайкалья (а в книге речь идёт только об этом сибирском регионе) присутствует ситуативно и ровно настолько, чтобы обозначить, что он живёт в этих местах и вредит природе Сибири как только может. А в центре внимания весь остальной сибирский забайкальский мир — прежде всего, тайга (растения всех этажей), а также животный мир, включая насекомых и прочих рыб, птиц и зверей.

Конечно, книга написана с расчётом на подростка среднего школьного возраста образца конца 60-х — начала 70-х. И потому и язык в ней соответствующий, и объём сведений, и форма подачи, и красиво-привлекательные истории и фрагменты искусно вставлены, чтобы разжечь читательский аппетит как следует. И очень много иллюстраций, при этом не фотографий, а именно рисунков художника (а художник у нас Д. Громан) — рисунков цветных, и пусть слегка плакатных по технике, но выразительных и изрядно дополняющих и расцвечивающих содержание.

В результате мы имеем интересное и приятное чтение и массу новой, порой совсем неожиданной информации, причём часть этих сведений ничуть не устарела (а знаете ли вы, в примеру, что иван-чай способен снабдить вас всеми блюдами к обеду — хлебом, вторым, салатом, вкусным напитком и даже маслом; а что из берёзы можно получить вкусное и пригодное для пищи... «деревянное» масло?). Вот так-то!

Сразу скажу, что буду очень необъективен и пристрастен. Просто потому, что очень люблю фантастику Вячеслава Рыбакова и считаю этого писателя одним из немногих достойных учеников и продолжателей лучший традиций братьев Стругацких.

И вот этой своей книгой Рыбаков нимало не умалил, но всячески приумножил и укрепил это моё мнение и отношение к себе и к своим книгам.

С жанром — кроме того, что это социальная фантастика, мы вряд ли сможем больше и точнее сказать. Потому что в книге есть признаки многих оттеночных направлений. Тут вам и альтернативная история, тут вам и политический детектив и психологический триллер, тут вам и связочки между описываемыми миром и эпохой (вполне реальными и только лишь слегка изменёнными автором) и нашей современностью, и тут же любовно-романтические драмы и трагедии.

И все эти субжанры потроганы автором, проработаны с той или иной степенью глубины и выложены читателю на пробу.

Размышления Рыбакова о мотивациях сильных мира сего и в особенности персон уровня Сталина и первых лиц советского государства, а также анализ мотивов поступков и решений зарубежных лидеров предвоенной эпохи (речь идёт о 1938-39 гг.) довольно глубоки и незаурядны. И можно с его мыслями вслух соглашаться или спорить, но вот несколько месяцев назад при обсуждении одной из прочитанных книг в клубе КЧюЧ наш местный благочинный о. Игорь высказался о надчеловеческой сущности власти и правителей, заставив если не поспорить с собой, то как минимум задуматься о проблеме и феномене власти. Вот и Рыбаков — заставляет задуматься об истинной мотивации и сути власти на высшем государственном и мировом уровнях.

А то, что из того времени и той политической и социальной ситуации Рыбаков протягивает ниточки сюда, к нам, в наши события и ситуации, тоже совсем не случайно. Ибо вряд ли автор делает это просто для усиления фантастичности романа. Но скорее для того, чтобы дать понять читателю, что всё, о чём пишет и рассуждает автор и чем руководствуются его герои, живо и действует и сейчас, тут, у нас, в нашей стране и совсем рядом. И для этого Рыбаков притаскивает в свой роман телевидение, и даже в последних страницах словечко «Сеть» мелькает. И песни герои книги поют (причём, поют ещё в каторжные царские времена на пороге двадцатого столетия) из Булата Окуджавы и других шестидесятников — Рыбакову показалось важным дать точные ценностные приметы революционеров, дать нам их характеризующие признаки, связать их воедино — марксистов-революционеров и наших шестидесятников.

От всего этого образы многих упоминаемых Рыбаковым реальных государственных и политических вождей и их приближённых не так однозначны и не так явственны, какими они стали казаться нам в последнюю четверть века.

А вообще этот роман заставляет размышлять о многом, причём не о том даже, что и как было в реальности тогда, в последние годы перед войной, а именно о нашем времени и о наших реалиях.

Полезная книга. И интересная.

Вообще новое для меня имя польского писателя и драматурга. Как, впрочем, были неизвестны мне имена других польских авторов, прочитанных в этой серии «Современное европейское письмо. Польша». Что совсем не меняет уже устоявшегося мнения о серии и книгах, её составляющих — ниже 4 звёзд точно не опускалось, но может в среднем и повыше поставлю.

Книга написана автором весьма по специфическому поводу — инсульт и потеря способности разговаривать. И как терапия — занятия литературой. А что может быть знакомее своей собственной жизни! И потому — автобиография.

Интерес был двойной (а может и более кратный). Перво-наперво — из-за общего интереса к книгам серии. Второе — удачное начало книги сразу притянуло к себе подобно мощному магниту и книгу уже не хотелось растягивать на несколько дней чтения. Третье — всё-таки любопытно читать воспоминания человека о том «интересном» для всей Европы и мира предвоенном периоде и годах Второй мировой, да и о послевоенной Польше тоже интересно и ново — тем более интересно, что написаны они, смотря с точки зрения человека советско-российско-русского, как бы с другой стороны. Как ни крути, но Польша была для нас заграницей и отношение поляков к СССР и к русским с давних времён весьма специфическое. И потому вылавливать крохи признаков этого истинного отношения, не говоря уже о прямых высказываниях, занятие чрезвычайно полезное, хотя, возможно, не всегда приятное. Всё-таки зачастую болезненно бывает услышать ту правду, которая, даже будучи правдой весьма субъективной, всё равно является частицей той всеобщей правды, в которой каждый из нас (людей) непременно нуждается.

Но вообще появилось и осталось ощущение, что автор долгое время жил в состоянии эмиграции. Диссидентства и эмиграции. Причём как внешних, событийно-поведенческих и поступковых, так и внутренних. Не зря же он после написания этой своей книги всё-таки вновь покинул свою родную Польшу и уехал доживать во Францию. Хорошо любить свою родину из-за границы! И нелюбить оттуда тоже удобно...

У автора хороший литературный слог. Интересные случаи и события жизни. И не менее интересные оценки событий как собственной жизни автора и одновременно героя этой автобиографии, так и событий внешнего мира и внешних людей. И осталось ощущение некоторой недочитанности, кажется нужно поискать что-то ещё авторства Славомира Мрожека, чтобы прочитать его в другой ипостаси — художника и литературного творца.

Сам я родом из Восточной Сибири, из под Тайшета (Иркутская область). От моей родины до Сахалина ещё не одна тысяча км... но всё-таки этак на четыре — четыре тысячи с гаком меньше, нежели из европейской части России, где я сейчас живу. Т.е. какое-то обманчивое, ложное и неверное ощущение некоего соседства с Сахалином жило ещё в детстве. Да и названия этих малых народов, населяющих или населявших когда-то остров Сахалин или живших в тех дальневосточных краях и районах — нивхи, айны, гольды — тоже были на слуху достаточно давно — конечно же почерпнутые из литературы. Книги о путешествиях и открытиях Лаперуза и Крузенштерна были прочитаны ещё в начальной школе и потому многое из того, что помнится сейчас и к чему порой тянет с особым пристрастием, родом как раз оттуда, из шестидесятых.

Книга Владимира Санги, к моему удивлению, в библиотеке стояла совсем не на полке запасника, а на обычном обменнике. Причём не в каком-то заскорузлом, запылённом и малопосещаемом обычными читателями этнографическом разделе, а на обычной полке основного фонда художественной литературы. И попросилась она в руки как-то исподволь (на корешке значатся только имя и фамилия автора и больше ничего, т.е. привлечь внимание ей было нечем) — вполне возможно, что просто сработала память ещё школьных времён (спасибо, Людмила Петровна, за всю дополнительную информацию о советской литературе и литературе малых народов СССР, которую Вы сумели и успели вложить в наши буйны головы на уроках литературы — в головы, на тот момент уже задурманенные лицезрением созревших девичьих форм своих одноклассниц и мальчишескими фантазиями вокруг этих самых округлостей, а также взрывом фанатичного интереса к рок-музыке и полным падением школьной ученической активности).

Был одно время у меня такой период уже достаточно взрослого читателя, когда запоем и заподряд читал всякие разные сказки народов мира, до каких только сумел дотянуться — часть этих сказочных сборников до сих пор занимают особый отдел в книжном шкафу — вдруг внукам понадобится. Однако вот сказки и предания народа нивхи, к которому принадлежит и частицей которого является писатель Владимир Санги, их тылгуры и нгастуры — читать не довелось. И хотя кажется, что сюжеты многих сказок разных народов довольно часто пересекаются и имеют какие-то общие корни и схожие черты, однако всё равно разница в образе и условиях жизни каждого народа определяют и содержание многих как бытовых, так и волшебных сказок. И потому всё равно обязательно найдутся и совершенно новые неизвестные ранее мотивы и неожиданные сюжеты. Да и нюансы языка интересны сами по себе, ведь каждый сказитель непременно излагает каждую историю чуть-чуть по своему, и уже только то, какой именно формат рассказа запишет собиратель сказок, сделает именно этот формат формальным и литературно закреплённым, зафиксированным.

В общем, чтения — чтения с интересом и даже некоторой долей запойности (благо субботний вечер позволил читать сколько душа попросит... а душа попросила бессонную ночь) — оказалось всего на одни сутки. Да ведь и объём книжки небольшой — 205 страниц со всеми служебными страницами. А сколько нового и интересного узнаёшь о жизни четырёхтысячного народа, жившего в условиях первобытно-родового строя...

Прямое продолжение истории, начатой в романе «Я еду домой!». И потому с точки зрения рецензента материала для отзыва мало — спойлерить никак нельзя (книга-то приключенческая и тайна содержания составляет определённую ценность), а что тут ещё напишешь, если это второй роман из трёхкнижия и ты находишься вместе с героем романа и цикла ровно посередине.

Остаётся только упомянуть, что довольно высоко задранная планка выдерживается на должном уровне, усталости от чтения, казалось бы, уже знакомого материала и темы не наблюдается. Хотя, в принципе, это довольно простой квест из точки альфа в точку омега (простой с точки зрения читателя, т.е. внешнего соучастника романных событий, но для того, кто внутри и кто нос к носу постоянно сталкивается с обычными ходячими мертвецами и чуть реже с морфами-суперами, а то ещё и банды всякие нарисовываются поперёк пути — для этого человека квест далеко не прост...). Понятное дело, что наши герои (Андрей, Дрика и затем ещё и Сэм) постепенно сами эволюционируют в сторону выживания, т.е. становятся всё более гибкими и приспособленными для жизни в этих невероятных и смертельных условиях. Но главное — у главного героя есть Цель — Он Едет Домой!

Разнонаправленный сборник. В котором есть как то, что я не очень люблю, так и то, что буквально в точку, в яблочко, в десяточку и в колышек.

Совершенно дурацким и выпадающим из общего стиля сборника звеном выглядит первая повесть о Весёлом Роджере — хотя подзаголовок честно предупреждает читателя о пиратской стилистике и боевиковской начинённости. Просто не особо люблю такое ухарство.

Средненько выполнена вторая повесть о Городе-призраке — и фантдопущение непонятно какую идею в себе несёт, и соответственно главные действующие-противостоящие друг другу силы непонятные и невнятные. И сама идея появления именно города в этой цепочке: точка — линия — пятно (хорошо, согласен, пятно как часть плоскости) — город (в смысле — добавилось третье измерение, объём???) — планета (так вот оно, это третье измерение, третья координата...) ...

Забытая дорога тоже как-то оставила впечатление недоделанности произведения, как-то эти перстни сами собой собираются в кучку, что ли (т.е. понуждают своих владельцев стягиваться в одно место или передавать их тому, кто собирает)? И вот с этой забытой дорогой — как-то недокручено-недоверчено — что, вот этот дружище по имени Ромка просто приобщается к этой «поисковой» группе, вот и вся дорога?

Зато дальше пошло то, за что я люблю Васильева. Дальше пошла вкуснятина, дальше в меню начались совсем другие блюда.

Занятный рассказ Пелена — ну нравится мне васильевская тема с машинами-оборотнями!

Шикарный и трогательный рассказ по мотивам Перестарки — этакий реверанс с книксеном в сторону АБС.

Великолепная по задумке и по исполнению повесть Проснуться на Селентине. Со стругатчиной и легуинщиной вперемешку.

И, наконец, совсем в духе... Ивана Ефремова рассказ об Ущелье Горного Духа — история ничего не объясняющая, но просто сообщающая нам истину о том, что наука умеет много гитик (и ничего не говорящая о самих этих самых гитиках).

Заключительная повесть Хирурги вновь имеет формат боевика, но боевика уже в стиле стругацкого детектива «Отель «У погибшего альпиниста» — но стругацкость ещё и в том, что эти васильевские «хирурги» по сути такие же прогрессоры, как и у Стругацких Румата и Мак Сим.

В итоге мы имеем 380 страниц интересного разнопланового чтива на разные вкусы и предпочтения.

Прочитал роман и первым делом полез уточнить биографические сведения об авторе — было полное ощущение, что роман написан в традициях и стилистике фантастики образца начала XX века. Тягучее вязкое повествование с тягучим и вязким смыслом. Густота и вязкость которого такова, что не сразу просачивается в черепную коробку, а просочившись, не сразу заполняет все пустоты и закоулки сознания.

Да, и в самом деле это скорее притча, нежели событийно-смысловое повествование. Но в моём понимании это притча о ксенофобии и ксенофилии одновременно. Ксено_фобос, ксено_деймос и ксено_филос — вот три смысловых спутника, вращающиеся вокруг содержательного материнского тела. При этом настоящими чужими друг другу являются не только существа разных биологических видов (да ещё и обитающие в разных средах) — с этим как раз всё понятно, — но и даже два человека, два homo и два sapiens, воплотившие в себе всё человечество, стали друг другу по-настоящими чужими. Да зачастую так оно и есть — с нашей урбанизацией и стремительным темпом жизни люди и в «обычных» городских условиях чувствуют и ведут себя по отношению друг к другу настоящими враждебными чужими и хищными. И обозначенный в романе даже робкий намёк на возможность взаимопонимания между этими разными видами — человеком и лягушанами — только лишь усиливает эту идею Пиньоля — с чужими и зачастую враждебными нам порой бывает легче договориться или хотя бы понять друг друга, нежели с самими собой — людям с людьми. Вот такой подтекст вылез у меня после прочтения этой занятной книжки.

Классическая для Мамина-Сибиряка повесть. Такая... кондовая уральско-заводская. И вместе с тем насквозь человеческая.

Сороковые годы XIX столетия. Из-за границы после обучения разным горно-инженерным наукам возвращаются молодые парни, братья Гордеевы. Однако в условиях матёрого крепостного права их умения и знания, в общем-то, никому не нужны, и в особенности не нужны они самодурствующему управляющему. И потому один Гордеев за строптивость и непокорство отправлен в гору, в шахту, а второй милостиво устроен писарем.

Вот, собственно, вокруг этой проблемы повесть и крутится. Неволя и самодурство, самодурство и неволя. И несчастливые крепостные судьбы таких людей, как братья Гордеевы. И их семей — крепостных жён и будущих тоже крепостных детей.

Повесть написана Маминым-Сибиряком на основе фактического материала — похожие случаи были далеко не единичны. И потому схожие сюжеты вставлены Маминым-Сибиряком и в некоторые «уральские» романы.

Жаль, что повесть не экранизирована, мог бы получиться отличный фильм!

С удовольствием продолжаю свой книжно-читательский квест по произведениям великолепного русского писателя-классика.

Просто какой-то многоликий Янус, этот самый роман (а может быть и правдивая повесть) Брюсова.

Исторический роман. С глубоким погружением в теснины первой трети XVI столетия, с точными деталями быта и вообще атмосферы германских городков. С атмосферой и аурой средневековья.

Готический роман. С замками и рыцарями, графьями и графинами... графинЯми. С атмосферой мрачности и торжественной величавости. С магией, волшбой, магическими обрядами, полётами на шабаш и поклонением Князю Тьмы.

Романтический роман. Любовная история. Причём двойная — история личной любви и сопернических отношений в реале (с участием Андрея Белого и Нины Петровской), и история любви и отношений героя романа, ставшая отражением и тенью отношений первого плана.

Символический (символистский) роман.

И тут же он модернистский и при этом это роман-исследование.

И можно ещё пособием по психиатрии и патопсихологии назвать, тоже не ошибёмся.

Конечно, следовало бы написать о каких-то собственных мыслях и догадках, возникавших во время чтения романа, но... Но фишка в том, что сам текст романа сопровождается несколькими основательными приложениями и дополнениями, в которых всё об этой книге разжёвано и в рот читателя положено — глотай. И потому будет смешно написать, допустим, о том, что ты во время чтения подумал об истеричках, коими в большом количестве случаев являлись так называемые ведьмы — ведь об этом чуть позже ты прочёл в одном из таких приложений к тексту самОй этой правдивой повести. Потому просто скажу, что для более полного и глубокого понимания и осмысления этого романа чтение всех этих дополнений и приложений крайне желательно.

Возможно книга слегка скучновата, но ведь и написана в стилистике начала XVI века...

Когда-нибудь мир тем или иным способом всё-таки окончательно сойдёт с ума. И может быть это будет именно так, как описано Андреем Крузом...

Книга третья из цикла «Эпоха мёртвых» и заключительная (по крайней мере, пока) из повестей-романов с главным героем Сергеем Крамцовым и повествующая о постапокалиптических событиях в России.

Как и свойственно произведениям Андрея Круза, роман до предела начинён сведениями о вооружении и амуниции, а также о военной технике самого разного рода — преимущественно российско-советского производства, ибо мы ведь в этом романе в России.

Как и свойственно произведениям Андрея Круза, роман до предела начинён теорией и тактикой, а также разнообразной практикой ведения боевых и военных действий в условиях вооружённого противостояния различных и разной степени воинской обученности и снаряженности групп и группировок, способами применения различный видов взрывчатых веществ и вообще всякого разного взрывного — мин, гранат и пр.

Как и свойственно произведениям Андрея Круза, роман до предела начинён притягательной (в большей степени для мужчин) военной и боевой романтикой и энергетикой, разными хорошими и не очень, а также просто плохими людьми (помимо тех, кто уже не люди), обязательно нужными в книгах подобного рода — иначе кто будет постоянно напрягать наших главных положительных героев — парней и девушек разного возраста.

Как и свойственно произведениям Андрея Круза, роман до предела начинён разными психологическими этюдами — не в форме унывных наукообразных психологических и псевдопсихологических рассуждений и сентенций, коими порой увлекаются некоторые авторы, а той самой подлинной практической психологией, которой владеют, к примеру, бывалые не раз сидевшие урки, умеющие верно оценивать человека одним острым мгновенным взглядом. Или некоторые талантливые в этом смысле женщины. Знающие и понимающие людей вообще и того конкретного человека, который находится напротив как раз в эту самую минуту, и умеющие верно не только понять, но и предугадать то, чего этот напротив находящийся человек хочет и что он будет делать.

Как и свойственно произведениям Андрея Круза, роман до предела начинён разными приключениями и с этими приключениями связанными эмоциональными читательскими напряжениями — трудно оставаться безучастными к судьбам полюбившихся тебе людей, пусть даже это всего только герои приключенческой книги.

Как и свойственно произведениям Андрея Круза, роман до предела начинён...

Да что там перечислять! Просто можете в минуту отдыха взять и открыть книгу первую цикла, и начать её читать. Не понравится — смело откладывайте в сторону и ни о чём не жалейте! А коли понравится, так скорее всего так и пойдёте дальше из романа в роман вдоль по Эпохе Мёртвых. Как это делаю я — иду теперь уже во вторую книгу цикла «Я! Еду! Домой!».

Совсем простые незамысловатые и не замороченные приключения молодых людей на канадском Севере. Отправившихся туда дабы разжиться золотишком, которое они сами же и открыли в предыдущем романе («Охотники за волками»). Хотя, строго говоря, золото-то открыли не они, но как бы унаследовали жилку (впрочем, лучше узнать всё из уже упомянутого романа, а то чего я тут буду пересказывать!). Много описаний природы — красочные и умиротворяющие виды дикой необузданной природы северных канадских территорий, зверьё, опять же, ну и воздух, скалы, водопады, реки-озёра... И столь же простые отношения — дружба изо всех сил, смертельная вражда, горячая любовь, отважные сердца, сострадающие души...

На придирчивый вкус в стилистике Кервуда многовато превосходных степеней и умилительно-ласкательных интонаций, однако вопреки ожиданиям чтение от этого не становится томительным — просто понимаешь, что в начале века XX стилистика языковая чуть отличалась от второго десятилетия века XXI — избалованы мы постмодернизмами и пресыщены литературными изысками. А литература Кервуда проста и надёжна, как топор канадского лесоруба и как винчестер траппера. Да и ориентирована она была, как мне кажется, на довольно молодёжную читательскую аудиторию, на романтиков и мечтателей... начала XX столетия.

Сразу хочу расставить всё на свои полки: ни один фильм с участием Ивана Охлобыстина я до сих пор не смотрел. Специально не избегал, но просто так получилось. И ни одной его книги до этого тоже не читал. И тоже — просто так получилось. Потому знакомство с Иваном Охлобыстиным было, что называется, практически с чистого листа — ну, всё-таки кусочки его жизненной истории из новостей периодически вываливались и до ушей долетали, но не более того.

Две повести. В стиле фантасмагорической сатиры и юмористической фантасмагории. Два кривых зеркала, выставленных в не особо оживлённых, но, в принципе, классических российских местах. Ну и отражения, соответственно, кривые и изломанные. Но, может быть, всё-таки это не зеркала виноваты? Может быть сами исходники такие, что только для кривозеркалья и пригодны? Потому что разве это не мы умеем копать от угла и до обеда? Разве не наша национальная обувка, валенки, изначально делается без различия правого и левого и только потом уже разнашивается по ноге? Разве не в наши первые катушечные магнитофоны мы подкладывали бумажки и вставляли спички, чтобы лента плотно прижималась к воспроизводящей головке? И разве не наши универсальные инструменты кувалда да лом (кстати, не забыть бы проверить, куда я свой кувалдометр задевал!)?

Но вот вспоминаю схожие по стилю и жанру рассказы недавно прочитанного Глуховского или до этого читанные Веллера — всё-таки и у Веллера и у Глуховского в послечтении остаётся, скорее, злое чувство, неприязнь и брезгливость какая-то. А вот после чтения рассказов, к примеру, Олега Дивова, или вот теперь повестей Ивана Охлобыстина ни злости ни неприязни нету. Скорее чувство какой-то жалости, что ли — жалости к нам самим, к нам — пьяницам и раздолбаям, неумехам и бесшабашным широкодушным простакам. Вот в фильме Шукшина «Калина красная» в сцене встречи Егора Прокудина с матерью героиня Федосеевой-Шукшиной очень выразительно сетует как раз на то, что я сейчас ощущаю и чувствую — «Что же вы такие есть? Что же вы такие дорогие, заброшенные» — сетует Люба... Вот и у Охлобыстина мы такие — дорогие и заброшенные...

Чрезвычайно милая и сентиментальная повесть «К-10». Вернее, повесть-то из разряда боевой научной фантастики — опыты по изменению морфологии крупных животных и перепрограммированию их сознания с целью изменения их природного функционала и переориентации оного для военных нужд (во сказанул, сам-то пойму?). Однако милота и сентиментально-щемящее чувство наполняет читателя уже с первого появления Катьки — изделия К-10 Р-10 — на страницах повести. И не оставляет потом во время всех перипетий, в которые ввергает вас-нас-их-всех автор.

Человеку, в принципе, всегда было свойственно одушевлять всё, с чем он тесно соприкасается в быту и на работе — скажите, разве вы свой домашний или рабочий комп мальчиком (девочкой) не называете, когда он (она) начинает капризничать и нести ахинею, да ещё и всяческие эпитеты при этом употребляете, прилагательные там или дополнительные существительные (типа «скотина», «хулигашка», «капризуля» — ну, у каждого свой набор). Ну, или автолайбы свои любимые, я вот шестиструнку свою то и дело красоткой именую...

А тут перед тобой четыре когтистые лапы, удлинённый цепкий хвост, выразительная смышлёная усатая кошачья морда — и всё это со всеми повадками любящего тебя домашнего кота... нет, не кота, а кошки — восемьдесят кг чистой любви и обожания, тут от такого количества обрушивающегося на тебя счастья конечно и милота и сентиментальность навалятся. Страшная сила — эмоциональная привязка!

Составляющие вторую часть сборника рассказы написаны в классическом дивовском стиле — легко и иронически, сатирически и не без юмора, даже, я бы сказал, ёрнически и с изрядным подъелдыком (причём изрядность этого подъелдыка порой вписывается аккурат в размер согнутой в локте в классическом жесте «на-ка, выкуси» или «а ху-ху не хо-хо?» руки крупного мужчинки в засаленном ношенном-переношенном ватнике и ветеранской наружности сапогах-заколенниках). Ну, и поскольку Дивов мастерски владеет умением и талантом выстраивания картинки-зеркала, в котором отражается окружающая всех нас и создаваемая всеми нами же действительность, то отношение читателя к отражению будет уже определяться его собственной кочкой зрения и собственным местом в этом «дивном новом мире» по-дивовски.

Вспомнил ненароком свой горьковский послужной список — а ведь кое-что прочитано, если считать школьную программу и все последующие годы. Ранние рассказы Горького и роман «Мать», трилогия о детстве, отрочестве и юности и монументальный труд о жизни Клима Самгина. Есть некоторые представления о пьесах Горького — тут и школьный курс литературы, и экранизации.

Однако вот этот роман, хотя и был на слуху, но как-то прошёл мимо. И потому, воспользовавшись волной личного интереса к событиям века XIX и в особенности его второй половины, примкнул, наконец, к числу тех, кто приобщился и к семье Артамоновых, к их делу.

Роман, конечно, эпический. Более полувека проходят перед нами (начало, видимо, относится к 1862-63 годам, а финальные сцены уже точно, что к 1917-18 гг.). И Горький на примере семьи Артамоновых прослеживает всю картину становления и развития капитализма в Российской империи. При этом автор не пытается глубоко и досконально вникнуть в суть производственного процесса как такового, его мало интересует суть артамоновского бизнеса и содержание технологической цепочки — кое-какие термины мелькают из льноперерабатыващей производственной линии, но не более того. Мы просто знаем, что Артамоновы завели в этих местах льноперерабатывающий завод, побудив местное крестьянство на выращивание этой технологической сельскохозяйственной культуры, и организовали сдачу выращенного крестьянами на артамоновский завод для последующей переработки. А Горького интересуют те отношения, которые возникают, прежде всего, внутри артамоновской семьи. Автору любопытно посмотреть, как в предприимчивых русских людях растёт и укрепляется чувство хозяина и, наверное, затем уже и господина. И как сложно порой складываются судьбы людей из одной семьи — три брата и все три прожили совсем разную жизнь.

Горький великолепно владеет русским литературным языком. Образные описания и яркая насыщенная прямая речь делают текст романа лёгким на чтение и восприятие, оставляя его одновременно глубоким и выразительным. Пожалуй стоит вернуться к творчеству этого автора, теперь уже не по указке школьного литератора, а просто из стремления читать качественную русскую литературу.

На мой взгляд, этот роман напрочь выбивается из всего написанного Маминым-Сибиряком. По крайней мере из всего, что я успел к этому времени прочитать из его наследия (а это 9 книг — 8 романов и одно документальное исследование, опубликованное в сборнике, ну и «Алёнушкины сказки», конечно же). Не секрет, что основу «большого крупнотоннажного» творчества Дмитрия Мамина-Сибиряка составляют произведения, посвящённые заводскому Уралу. Но вот этот роман относится к Санкт-Петербургским — и по месту действия, и по персонажам и героям, и по содержанию и сути описываемых в нём происшествий и событий.

В центре внимания сам рассказчик, молодой начинающий писатель и по совместительству корреспондент Василий Попов, приехавший в столицу откуда-то с югов России. Ну, и его друг и сожитель (в том смысле, что они вместе живут в одной съёмной комнате на двоих) по прозвищу Пепко. Оба молодых человека являются студентами и оба они корреспонденты. И потому дружны, ибо живут одними и теми же заботами и проблемами, общими событиями и общим же кругом общения. И жизнь у них выстроена как и положено у молодых студентов — поиски денежной работы и попытки публикаций, писательские опыты и отношения с представительницами прекрасной половины человечества, дружеское общение и дачные выезды.

Роман вроде бы не начинён сверхмощными громкими привлекательными происшествиями, но тем и хорош, что на примере Пепко и самого рассказчика мы наблюдаем жизнь молодых людей того поколения, узнаём их мечты и чаяния, надежды и веры, любови и ценности, быт и работу — мы становимся свидетелями жизни того времени. И это ощущение ещё более усиливается, когда мы встречаем в романе места, когда уже сам автор обращается к своим героям и к каким-то событиям из их жизни со своими собственными рассуждениями и воспоминаниями, когда уже сам Мамин-Сибиряк философствует и рассуждает о минувшей молодости и о наполненности жизни вообще (на момент написания романа Мамину-Сибиряку было 42 года и видимо некое переосмысление своей собственной жизни было у него самого — впрочем, об автобиографичности этого романа написано в разных статьях о Мамине-Сибиряке).

Роман отличается от прочих ещё и тем, что в нём практически нет внешних людей, он субъективен и интровертен, он написан ракурсом «изнутри наружу». И такой взгляд изнутри на самого себя, своих знакомых и друзей, и на события внешнего мира позволяет и читателю применить этот приём и в отношении уже самого себя, провоцирует задаться теми же вопросами, о которых пишет Мамин-Сибиряк.

И, наконец, не перестаёшь радоваться писательскому мастерству Дмитрия Наркисовича, его таланту владения русской литературной письменной речью.

Когда планируешь какие-нибудь основательные дела, то обычно стараешься более-менее тщательно предусмотреть последствия. Но порой выходит прямо по формуле «Хотели как лучше, а получилось как всегда» (© Черномырдин).

Когда российскими властями замышлялся и затем претворялся в жизнь реформаторский шаг, в первую очередь предполагавший отмену нескольковекового крепостного права, то ведь наверняка «хотели как лучше». А получилось... ну, наверное, не как всегда (опыта реформы такого масштаба у России не было, разве что преобразования Петра I), но получилось не айс. По крайней мере, именно такие мысли мелькали в голове при чтении этого романа Дмитрия Мамина-Сибиряка.

Но помимо всей этой широкой картины жизни в реформенный 1861 и последующие за ним пореформенные годы, автор знакомит нас с несколькими конкретными семьями и людьми — и с кержацкими буднями и заботами, и с хохляцким житьём-бытьём, и с туляцкими хлопотами. И все эти широкие и глубокие перемены в жизни сотен и тысяч людей мы узнаём пропущенными сквозь судьбы совсем конкретных лиц, с именами и кличками, с «карахтерами» и причудами, с надеждами и страхами, с болями и радостями.

В результате, мы читаем увлекательнейший роман из истории жизни российской, и уж тут перед нами не мещане и не купчики, и не заводчики с барами, а самые что ни на есть простые работящие люди. Народ российский.

«Провокация. Скандал. Бомба. Новая литература» — крикливо утверждает аннотация. А вот мне кажется, что книга просто продолжает традиции Михаила Веллера. И потому говорить о «новой литературе» как-то не комильфо — разве что только в аннотации и только чтобы читательские мотыльки примотыляли в этот сборник.

Вообще к Глуховскому-писателю отношусь вполне себе уважительно. Прочитаны и высоко оценены первые две его «Метро«политеновские книги (и даже куплены в личную библиотеку), прочитаны «Сумерки». Теперь вот рассказы. О Родине...

Знаете, какая-то странная у Глуховского Родина. Такая... помоечная и свалочная. И сволочная вдобавок. И написанная не с прописной гордой буквы «Р» — Родина, а со строчной сиротливой «р» — родина, а может быть даже и родинка. Такая неродненькая родинка, что скорее бородавочка, которую хочется поскорее перетянуть туго ниткой, помазать половинкой луковки, пошептать наговорно и засушить к едрене фене, чтобы затем вообще сковырнуть ко всем чертям и бесследно. И хвастаться позже — вот тут, видите, гладкое место, тут раньше родинка была, так я её вывел бесследно.

Есть в интернетах выразительная картинка — две девчушки стоят под одним зонтом под льющим с небес дождём, у одной кислое плачущее личико и с тоской высунутая под дождевые струи ручка, а вторая радостно и улыбисто выглядывает на мир из под козырька зонта. Вроде и место одно и то же (мокрая трава), и погода одинаковая (дождь и ливень), а настроение разное. Себя я отношу к тем людям, которые, скорее, улыбаются под дождём (даже и без зонта). А Глуховский, кажется, увы!, к другим принадлежит. К кисломордым нытикам. Очень хочется надеяться, что это только в этой книге...

Занятная детективная история. Когда сразу описано само преступление (гибель на ипподроме известного бегового орловского рысака и смерть наездника), но его подноготная постоянно мерцает и расплывается — то ли в рысака целились, то ли в наездника, то ли вообще всё было совершенно случайно, да и кто причастен к событиям — круг подозреваемых — тоже не ясно.

Симпатичная и привлекательная фигура расследующего дело агента питерского угрозыска Зайцева (повествование в основном ведётся от его имени, но в третьем лице) — сыщик УГРО и умён и хитёр, и образован, и с морально-волевыми у него всё в порядке, и слово «честь» для него не пустой звук (для непосвящённых вроде меня — это вторая книга Яковлевой о сыщике/следователе Зайцеве). Вместе с тем, наш герой вовсе не геройствует и не суперменит (ни в каком смысле этих понятий), но методично и умело ведёт дело к раскрытию... или просто хотя бы к тому, чтобы самому всё знать и понимать и, по возможности, раздать всем сёстрам по серьгам.

Интересны и второстепенные герои и персонажи детективного романа — и сотрудники УГРО и ГПУ, и курсанты и преподаватели ККУКС (а вот не буду разбирать аббревиатуру на запчасти), и прочие люди из 1931 года (тут и питерское народонаселение, и жители казачьего городка Новочеркасск, а также проходящие и проезжающие прочие граждане Страны Советов); вся эта кутерьма людей колоритно и талантливо прописана автором и составляет тот необходимый смысловой и содержательный, а также настроенческий и мировоззренческий фон романа.

При всей кажущейся легковестности приключенческо-детективного романа в нём есть такие эпизоды и фразы, которые заставляют читателя вдумчиво и порой с содроганием воспринимать действительность, описываемую и рассказываемую нам в книге. Буквально короткими штрихами набросанные картины голода и мора людского в начале 30-х, намёки на реальные формы и методы раскулачивания и расказачивания, массовой «единодушной» коллективизации крестьянства, а также отношение казачьего населения к российцам — все эти эпизоды книги немедля переводят её в разряд книг весомых и смысловых.

По части русского языка у автора тоже всё в порядке — описания внешнего мира ярки и образны, диалоги не картинно-картонны, а вполне могут принадлежать реальным людям, а внутренний мир героев не противоречив и интересен. Вообще язык романа обыденный и простой, без ненужных и лишних философических экзерциций... Однако философические мысли и рассуждения порой поневоле сами приходят в голову читателя в уже упомянутых местах с непростым политико-социальным наполнением.

В результате, с увлечением читаешь детектив и с волнением ловишь картины быта и нюансы поведения и человеческих отношений, искренне сопереживаешь героям книги и сочувствуешь тем, кто этого достоин.

Пожалуй, стОит запомнить это имя — Юлия Яковлева...

Для начала решил разобраться, что же это такое — «Короли и капуста». Читаю в аннотации к выбранному изданию книги: «В настоящем издании представлена повесть «Короли и капуста».

Ага, понятно, повесть, радуюсь я. И иду на страницу автора. А там заявляют: «Единственный роман О. Генри — «Короли и капуста» — вышел в 1904».

Ну, что ж, так роман, смиренно принимаю я… и отправляюсь на такую же страничку автора в Вики. Читаю: «Единственный роман О. Генри — «Короли и капуста» (Cabbages and Kings) — вышел в 1904 году» — ага, понятно, кумекаю я.

И отправляюсь уже на страницу романа в той же Википедии. Бляха муха, да что ж это такое! Первая строка записи о произведении выглядит следующим образом: ««Короли и капуста» (англ. Cabbages and Kings) — сатирическая повесть американского писателя О. Генри». Однако здесь же, только пониже, читаю фразу: «Краткое содержание 18 глав романа (поглавно)»…

Ребята, мы так не договаривались! То роман, то повесть, а то вообще сборник рассказов и новелл, объединённых общим местом действия и сквозным сюжетом и героями…

Потерпев фиаско в попытках определиться с формой читаемого, продолжаем знакомство с О.Генри. Вернее с этим самым его то ли романом, то ли повестью, но может быть, просто сборником.

Чем хорош О.Генри для меня, так это своим талантом сконцентрировать эмоциональный катарсис в коротеньких и простых абзацах и фразах. Ну разве можно не пережить этот катарсис при чтении новеллы о лотосе и бутылке? Или «Игра и граммофон» — вот уж пример силы воздействия произведения искусства на человека (ага, психотехники в ход пошли…). Или об адмирале Фелиппе Каррера и его редкостном флаге. А новелла о башмаках и репейнике! И вершиной — заключительные новеллы о государственном перевороте, затеянном … пароходной компанией «Везувий» — вот вам политика канонёрок, политика большой дубинки и все банановые войны, и вот вам и вообще вся политика США, включая и нашу современность.

В домашней библиотеке на полке дружным рядком стоят несколько томов из 9-томного издания сочинений Жорж Санд. Видимо мать была её почитательницей, но может статься, что в безкнижные советские времена (вот парадокс — в самой читающей стране мира было трудно купить книги...) ей просто посчастливилось выкупить подписку или произошло ещё что-то подобное. Увесистые и объёмные эти тома благополучно пережили все наши переселения из квартиры в квартиру и из города в город, однако никогда не были открыты моей любопытствующей рукой на предмет почитать. Ну, главное вовремя вспомнить...

Любопытные времена — эти 20-е годы во Франции. Наполеон Бонапарт разбит и низложен соединёнными силами Европы и России, во Франции восстановлено монаршее правление, однако люд рабочий колобродится, да и более высокие и образованные слои французского общества колеблются и возмущаются.

Но это только общий фон, который в романе имеет весьма второстепенное значение и упоминается Жорж Санд только мельком и только в контексте совсем других событий. А эти другие события совсем просты —

Авторский стиль всё-таки выдаёт в Жорж Санд женское начало. Слишком много экзальтации, всяких охов и ахов, заламывания рук, стенаний и прочей слегка отталкивающей от чтения девачковости. И я бы даже сказал, что в нашей Индиане имеются черты того, что в наши времена назовут «эмо» — страдания и слёзы, слёзы и страдания. Да и сэр Ральф хорош —

Ещё в заслугу Жорж Санд можно и нужно сказать о том, что в книге то и дело встречаются разные философствования на самые разнообразные темы — часть этих рассуждений и размышлений вполне пригодны для цитирования, многие — для осмысления.

Не скажу, что получил огромное удовольствие от чтения, но всё-таки это был интересный опыт. Да и могу теперь хвастаться, что читал Жорж Санд :-)

С Агатой Кристи картина вот такая — выбираешь книгу, читаешь, а потом тупо пялишься в монитор в попытке сообразить, что же написать в отзыве о прочитанном. По содержанию пройтись — вроде негоже, ибо хуже нет спойлерить детективную историю (впрочем, убийца, как обычно, почтальон). Про авторский стиль мадам Агаты тоже, кажется, писано-переписано — и что она мастер интриги, и что она точна в деталях (наполняет событийный ряд только теми происшествиями и мелкими деталями, которые нужны для интриги, да ещё чтобы дать возможность читателю поупражняться в качестве доморощенного Пуаро или мисс Марпл), и что она великолепно владеет мастерством раскрывать характеры героев, и что сюжеты разнообразны и интересны, и что талантлива в передаче диалоговой речи, и прочее...

Можно было бы остановиться на сравнении романа с его киношной версией, да вот беда, кина-то я и не смотрел, хотя в телепрограмме то и дело «Отель «Бертрам» мелькает — кстати говоря, наверное роман был выбран для чтения именно в силу своей популярности, этакое — «в толпе мелькнуло знакомое лицо». А ещё можно было бы попытаться покопаться в вариантах подбора актёров на роль мисс Марпл, но ведь кина-то не смотрел, опять фиаско (если верить интернету, то эту незаурядную женщину сыграли то ли 7, но может и 9 актрис).

В общем, похоже этот роман останется без более-менее толкового отзыва, а будут только вот эти бестолковые строки и чувство восхищения перед Писательницей, перед Автором, перед Творцом.

Первое знакомство с Кервудом. Фамилия для слуха не новая, а вот читать не доводилось. Что удивительно при моём особом отношении к литературе Крайнего Севера.

Вполне симпатичный роман. С ароматом промороженного воздуха приполярной тайги, с треском костерка и горьким дымом прогорающего валежника. С оленями карибу и с медведями, волками и лисицами, с филинами и совами... и с индейцами, конечно же. И не без золотой лихорадки.

Очень незатейливая фабула — пара молодых людей вкупе с опытным индейцем-охотником отправляются в районы канадского Севера для добычи волков — за каждый волчий скальп неплохо платят. Вот, собственно, и всё. Всё остальное уже будет спойлерами.

В общем, если в детстве вы зачитывались рассказами и повестями Джека Лондона и попали в плен к Белому Безмолвию, то этот роман Джемса Кервуда будет вам в самый аккурат, чтобы немного поностальгировать и тряхнуть стариной. В путь!

PS А Кервуд большой жулик. Ибо прямо в текст романа включил упоминание следующей книги о дальнейших приключениях полюбившихся читателю героев. Вот и думай теперь...

Поиски одной из религиозных святынь — Ковчега Завета — составляют суть событийного ряда этого приключенческого романа. Нечто этакое дэнбрауновское вперемешку с вайнеровщиной и ещё целым сонмом авторов, написавших повести и даже романы, в основу которых легли похожие мотивы и суть. Есть некий Артефакт высшей общечеловеческой ценности и есть разные группы людей и организаций (как явных и формальных, так и засекреченных тайных сообществ), разыскивающих этот Артефакт. И, как водится в такого рода книгах, непременно появляются и оказываются на острие ножа-повествования некие «случайные» люди, дилетанты, довольно странно сложившиеся в разнородную разношёрстную группу... а затем оказывается, что и связь этих людей друг с другом не случайна, и их личные умения и навыки как нельзя более соответствуют поставленной целезадаче, ну, и прочее.

И, поскольку схематически книги подобного рода довольно близки друг другу, то основным и решающим отличием может служить только писательское мастерство и творческая фантазия автора. Если подходить к оценке этой двухтомной книге с такой стороны, то кажется тут всё без проблем. Событийный ряд достаточно выраженно начинён приключениями — погонями с перестрелками и прочими единоборствами и всей остальной детективщиной. В то же время интрига приключенческого романа не лишена некоей глубины и уж точно, что автор достаточно хорошо изучил вопрос. Не знаю, насколько вкраплённая в текст романа информация соответствует исторической действительности (а проверять совсем не хочется), но вот то, что доступно моему знанию-пониманию, вполне соответствует исторической канве. Ну, а то, что не соответствует, и изложено автором уже как авторские книжные версии, обыгранные в романе только для того, чтобы довести книжные события до задуманного Дмитрием Миропольским финала.

Так получилось, что этот роман читался в параллель с романом другого француза и классика Эмиля Золя «Накипь». И довольно долго было ощущение чрезвычайной близости, если не схожести книг. И тут и там молодые люди, приехавшие покорить Париж, и тот и другой герой сосредотачиваются над тем, как им устроить свои любовные делишки — не влюбиться и создать затем семью, а именно уладить делишки — найти любовницу и лучше, если не одну, да ещё при этом не чураться разного рода случайных приключений на этой ниве. И довольно долго было ощущение, что Эмиль Золя, в моём личном восприятии, обгоняет Флобера — как-то мне язык и образы Золя показались сильнее и доходчивее, да и сама проблематика изложена им более остро и жёстко. Но поскольку Золя я читал глазами, а Флобера слушал, то разница в восприятии (разные репрезентативные системы задействованы) вполне могла сказаться на оценке, тем более, что «Воспитание чувств» показался пообъёмнее.

Однако схожесть эта оказалась только внешней. Потому что в романе Флобера помимо чисто личной романтической истории влюблённости молодого человека в даму своего сердца (увы, замужнюю и старше по возрасту — иначе и трагической истории не было) довольно массировано показана вся предыстория французской революции 1848 года. По крайней мере, восемнадцатилетний Фредерик Моро приезжает в Париж за несколько лет до революционных событий (сентябрь 1840 года) и вся предреволюционная ситуация не просто разворачивается на его глазах, но довольно многие его знакомые и друзья становятся не только рядовыми участниками революционных событий, но даже довольно заметными их персонами.

А что же наш молодой герой? Да ничего! В том смысле, что никакой решительности в своих политических взглядах и убеждениях у него нет и нет никакой чёткой внятной позиции во время всех этих классовых столкновений и бурлений — точно так же, как нет этих качеств и свойств и в интимной любовной романтической сфере жизни. Фредерик стремится добиться благосклонности госпожи Арну и устраивает едва ли не осаду в течение многих лет, однако параллельно с этим устраивает свои любовные делишки довольно банально и прозаически, пользуясь услугами дам сомнительного свойства и порой шарахаясь то от одной высокопоставленной любовницы к другой, при этом непрерывно недоговаривая и обманывая всех и вся. И вот это его характерологическое свойство бесхребетника и вруна и стало его визитной карточкой на протяжении всего романа — мы встречаемся с Фредериком в последний раз уже в другой эпохе, в 1867 году. И там же и тогда же происходит последняя его встреча с женщиной, которую он романтически любил всю жизнь, благосклонности которой добивался упорно и настойчиво и даже сумел склонить её голову на свою грудь и заключить её в объятия... но не смог удержать её и сделать счастливой. Слишком заврался, слишком заметался как заяц, слишком старался приспособиться и пристроиться. В результате ни карьеры, ни любви.

Великолепно выполненная художественная энциклопедия по древнеславянской мифологии и верованиям. Увеличенный формат книги позволил удобно её сверстать — весь основной текст (сказки, былины или заговора) помещается на одну страницу, ниже располагается историко-культурологический комментарий, и тут же на развороте располагается цветная картинка-иллюстрация (см. картинку). Такая вёрстка придаёт книге сказочный былинный характер, тем более, что в качестве основного текста по каждому пункту содержания (см. картинку) как раз и идёт сказка или миф.

Чтение книги вообще не составляет никакого труда — текст каждой истории не перегружен излишними деталями и потому малообъёмен, комментарии просты и понятны, а картинки просто усиливают впечатление от книги до кинематографического. Однако вся эта простота обладает весьма сильным действием — многое запоминается, что-то узнаётся впервые и вновь, а весь содержательный массив по прочтении оставляет мощное послевкусие. И вот сейчас могу сильно рассердить упёртых апологетов христианства и других религий, но всё-таки не могу не посокрушаться по поводу утраты этой искони русской славянской веры — какая, всё-таки, мощь, какая силища!

Однако можно не опасаться читать эту книгу вместе с детьми практически любого возраста — никакой такой выпяченной митинговости в сторону старой славянской веры в книге нет, а есть только лишь выверенная доза определённым образом поданной информации, так сказать, «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой»... Тем более, что и ту сказочно-мифологическую основу, которая Пушкиным превращена в поэму-сказку о Руслане и Людмиле, читатель тут тоже обнаружит.

Взявшись читать Дмитрия Мамина-Сибиряка методично и заподряд, с удивлением обнаружил, что некоторые его произведения в советское время не переиздавались и найти их в каком-то виде затруднительно. И потому искренне обрадовался возможности прочесть этот малоизвестный роман уральского автора, найдя его в недрах интернета с ятями и ерами — ерунда, с этим как-нибудь справимся. Тем более хорошо, что книга-таки нашлась, ибо роман является прямым продолжением другой, уже прочитанной книги Мамина-Сибиряка. Хотя вот это аннотированное наследование одного романа предыдущему для восприятия читаемой книги не имеет ровно никакого значения. Вся книжно-романная ситуация выстраивается Маминым-Сибиряком наново и практически с нуля. Раскручивается и заканчивается совершенно однозначным финалом — однозначным не в том смысле, что всё шло именно к такому финальному аккорду, а в том значении, что финал этот недвусмысленен и однозначен, одновариантен.

В отличие от основного творчества писателя, события этого романа (кроме каких-то, вспоминаемых или рассказываемых героями и персонажами) происходят не на Урале и не в провинции, а в самой что ни на есть столице Российской империи. А в центре внимания находятся люди столичного полусвета, а также некоторые именитые и родовитые господа и дамы, ну и деловые люди (читай капиталисты) тоже присутствуют. Хотя ни о каком производственно-промышленном капитализме напрямую речь не идёт, ибо мы присутствуем и участвуем в личной жизни основных героев романа. Понаехавшая в столицу из уральских заводов некая семья и их дети — кровные и приёмные, — а также дядюшки и тётушки, братья и сёстры, живущие здесь, в СПб, и вращающиеся в этих светско-полусветских кругах — вот они, наши герои. И то, кто из них и каким образом устраивается и пристраивается в этом начавшем буржуазиться мире (на дворе конец 60-х — начало 70-х века XIX) и составляет предмет рассмотрения в романе. Выгодно выдать замуж молодую девушку, откровенно пристроить её к богатенькому старику, завести выгодное дельце и потуже набить свою мошну, не чураясь при этом обманом, а то и прямым подлогом — вот вам нравы. А ещё нужно разобраться во всём хитросплетении родственных связей, понять, кто кому тут отец и дядя, дочка и племянница, кто с кем согрешил по молодости и все эти кровесмесительные нюансы — вот вам подоплёка всех происходящих событий.

В общем, сатирическое и критическое отношение Мамина-Сибиряка к капитализации России — по крайней мере, в тех формах, о каких он нам сообщает — налицо. Но ведь и правда, как-то оно не комильфо... Такое вот неожиданное параллельство с ленинской работой «Развитие капитализма в России».

Вот, открыл для себя нового современного, талантливого, интересного отечественного автора. Рассказы, из которых собран этот роман-мозаика, по сути, являются слепками-отпечатками собственного жизненного опыта писателя. Опыта одновременно в двух смыслах этого словотермина. Опыта как жизненного багажа — безусловно. Но, прежде всего, опыта как эксперимента над самим собой. Над своей собственной жизнью и судьбой.

Герой Шаргунова с коротким ёмким именем Я — совпадающим с именем отчеством и фамилией автора романа — в том смысле, что повествование ведётся от первого лица, последовательно от рассказа к рассказу живёт. В детском отрочестве опыты ставит сама жизнь — то так изменит внешнюю среду, то этакий катализатор внесёт, то вот таким образом пробирку жизни подогреет — а опытный образец постепенно вступает во все ожидаемые и неожиданные «химические» реакции и в результате становится экземпляром, приобретая всё более заметные черты индивидуальности и затем Личности. И по мере взросления активная фаза и роль уже перемещается от самой жизни к её участнику, к герою романа, к повествователю. Уже он сам становится в большей степени экспериментатором и автором гипотез, одновременно оставаясь опытным образцом и моделью эксперимента.

Привлекает то, что автор совсем не старается пригладить свои вихры и шероховатости, отфотошопить свою жизнь и жизнь своего лирического героя (о степени слияния автора и героя в этом романе мы можем только догадываться, но всё-таки кажется, что эти два образа достаточно близки и порой накладываются друг на друга полностью до единения) — нам демонстрируют не только одёжки, но и нательное бельё, нам дают не только посмотреть на фантик, но позволяют снять красивую бумажку и потрогать-пожевать конфету. При этом Шаргунов удерживается от модных ныне тенденций демонстрировать русскую народную речь во всей её красе, и хотя герои романа разговаривают и ведут себя исключительно по-русски, но рассказывают нам об этом всё-таки на русском литературном языке, а не списывая глаголы и прилагательные с заборов и сараев.

Книга по мере прочтения оставляет всё более глубокий след, всё более глубокую колею (в высоцком смысле слова «колея»). О ней думаешь, что-то переносишь на свой жизненный опыт, с чем-то споришь и несоглашаешься, а где-то сокрушённо качаешь головой. Книга оставляет тебя неравнодшным, вот что важно!

Наверное могу сравнить эту книгу с какими-то книгами более раннего Прилепина. И точно попробую почитать Шаргунова ещё.