Эмиль Золя безусловно велик. И могуч. Острота и злободневность, откровенность и даже некоторая безжалостность этого романа по отношению к предполагаемому читателю (напомним, что роман «Накипь» написан в период французской Третьей Республики в 1882 году и предназначался для чтения прежде всего тем, кто в нём изображён — буржуа и предпринимателям, именитым и не особо знатным, но всё-таки не бедствующим горожанам, парижанам, тем, кто задирал нос перед простым рабочим человеком и кичился своим происхождением или наличием монет в карманах — причём наличие этих монет совсем не всегда было фактическим) под силу только крупному и смелому литератору, совсем не боящемуся общественной негативной реакции, как мне кажется, неизбежной для этого романа. Уж больно неприглядными, порой жалкими и зачастую смешными изобразил он людей из определённого социального слоя горожан. Причём смешными не в смысле шутки юмора, а в том смысле, что высмеял эту, видимо, довольно многочисленную и значимую во французском обществе категорию людей.

В центре внимания стали отношения между мужчинами и женщинами. Такими, какие они есть. Ну, вы поняли — мужчины хотят и стремятся обладать, а дамы изыскивают возможности для любви. И это, в общем, нормальная естественная потребность, определяемая нам социально-половой ролью и статусом (чёрт его знает, наверное во времена Золя всяких там промежуточных гендерных типов не было, ибо в романе о них ни полслова, ни ползвука). Однако то, как мы всё это проделываем друг с другом, как обставляем все эти наши левые походы и забеги, чем руководствуемся при этом, какие ставим цели и какими способами добиваемся их достижения — вот вся эта возня вокруг и около мальчиково-девочковых отношений и стала предметом рассмотрения в этом романе французского классика. Но Золя не просто показываем нам разного рода ухищрения, предпринимаемые теми или иными персонажами для обеспечения своих романтических и сексуальных потребностей, а безошибочно и беспощадно (повторю это определение) вскрывает всё двуличие и ханжество, лицемерие и показушность, морализаторство и бездушие современных ему городских буржуа. И заканчивает свой роман тем, с чего я начал этот отзыв — «Всюду те же свиньи», — говорит один из персонажей романа. И мы с ним соглашаемся.

PS Так получилось, что этот роман читался в параллель с романом другого француза и классика — Гюстава Флобера «Воспитание чувств». И довольно долго было ощущение чрезвычайной близости, если не схожести книг. И тут и там молодые люди, приехавшие покорить Париж, и тот и другой герой сосредотачиваются над тем, как им устроить свои любовные делишки — не влюбиться и создать затем семью, а именно уладить делишки — найти любовницу и лучше, если не одну, да ещё при этом не чураться разного рода случайных приключений на этой ниве. И довольно долго было ощущение, что Эмиль Золя, в моём личном восприятии, обгоняет Флобера — как-то мне язык и образы Золя показались сильнее и доходчивее, да и сама проблематика изложена им более остро и жёстко.

С довольно раннего детства книги о Великой Отечественной войне являются одним из любимых жанров. Естественно, с возрастом их привлекательность в приключательско-героическом смысле становится всё менее определяющей, а на первый план всё заметнее выходят другие мотивы и смыслы. Однако вот этот роман Пикуля отвечает и первому и второму подходам. Т.е. если бы я его читал этак в 14-летнем своём естестве, то и тогда бы книга понравилась и захватила бы точно с такой же силой, с какой она буквально поглотила меня в канун начала седьмого десятка жизни.

Да, в принципе, всё понятно, почему и отчего. Личные судьбы разных людей — военных и невоенных моряков и сухопутных, гражданских взрослых и подростков, русских и финнов (как врагов наших, так и тайно и явно сочувствовавших России в её борьбе с фашизмом), да и несколько немецких персонажей — показаны достаточно глубоко и полно — непременное условие успешного романа. Причём судьбы эти Пикуль поворачивает к нам то одним, то другим боком — мы видим героев романа то в обыденной бытовой обстановке, то в перерывах между боями, то вместе с ними бежим в атаку или летим на полном ходу на «морских охотниках», а порой вдруг оказываемся внутри любовных треугольников — автор искусно находит множество ракурсов, чтобы раскрыть образы героев и персонажей со всей полнотой и объективностью. А пафос героических страниц отнюдь не выливается в панегирик вождям и маршалам-героям, хотя, конечно, роман заряжен чувством любви к Родине. Да и кроме того, Пикуль совсем не придумывает событийный ряд, потому что хотя мы читаем художественную книгу, однако написанную с соблюдением всех основных требований к историческому роману.

Этот роман пример того, как не надо писать — так впоследствии оценивал эту книгу сам автор. Ну-у, не зна-а-аю... Наверное всё-таки с Пикулём не соглашусь. Особенно если учесть, что автору на день выхода книги из печати было ни много ни мало... всего 26 лет.

В принципе, мы просто продолжаем отслеживать судьбы наших главных героев — Толстой поочерёдно сближает нас то с Дашей, то с Катей, то с Телегиным, то с Рощиным, при этом перенаправляя наших визави то в одну точку российской географии, то в другую, то сближая их друг с другом, то вновь разводя в разные стороны. При этом с каждым из них происходят значительные и даже решительные перемены и случайности, и только к концу романа мы получаем надежду, что всё будет хорошо. Хмурое утро всё-таки наступает.

Подытоживая общее впечатление: в моём представлении это один из лучших романов о революции. Где герои совсем не революционные рабочие и крестьяне, а люди из российской интеллигенции и мелкопоместного дворянства, т.е. те, кто наверняка неоднозначно воспринял революционные события 17-18 гг, и долго определялся со своими принципами и приоритетами. И посредством наблюдения за перипетиями жизненного пути наших героев мы видим, какими разными и порой совсем запутанными могли быть (и были) эти метания и искания и самоопределения. Кто ты и с кем ты — вот на какие вопросы нужно было ответить каждому такому человеку в то время, ответить, не лукавя, прежде всего, перед самим собой. И не просто ответить словами, но физически и осмысленно прийти туда, куда выбрал и начать делать Дело — воевать и строить новое общество или пытаться сохранить старое.

Конечно, поскольку Толстой в окончательном виде закончил роман в 1941 году, то он не мог нам показать судьбу наших героев в последующие годы. Но, к сожалению, мы знаем, как часто судьбы старых военспецов и просто старых спецов заканчивались для них драматично и трагично. И потому, скорее всего, для Рощина (прежде всего для Рощина) вряд ли можно прогнозировать долгую и счастливую жизнь. Но это уже просто догадки и предположения. Хотя с удовольствием почитал бы варианты развития толстовского сюжета...

Пара ласковых слов об аудиокниге. Вся трилогия великолепно прочитана артистом Иваном Литвиновым. По сути, вместо прочтения романа вслух мы получили мастерски выполненный, сыгранный моноспектакль в аудио формате. Сделанный актёром так искусно, что когда он читал за женские персонажи, то ни тени сомнения не возникало, что говорит женщина. Да и вообще, Литвинову удалось придать индивидуальные особенности практически каждому персонажу книги, где таких персонажей множество. В общем, этот роман «сделал» мне весь октябрь!

А затем был 1917 год, и смута и бунт и массовые волнения и вся эта муть гражданской смуты и революционных движений. И предвестие будущего раскола общества.

1918

И вот оно случилось. И началось. Бедные на богатых, а богатые на бедных. Сытые на голодных и наоборот. И сумятица событий сопровождается такой же мутной круговертью мыслей и чувств. Сложно жить планомерно и вдумчиво и гораздо проще существовать одним днём. И вот именно в такое житьё-бытьё-существование погружены герои из первого тома трилогии — Даша, потерявшая ребёнка, и её муж Иван Телегин, Катя, схоронившая мужа, и Вадим Рощин. Чехарда хаотично скачущих друг через друга событий расшвыривает эти две пары любящих друг друга людей безжалостно и деловито, но помимо этого ещё и определяет сдружившихся было Телегина и Рощина в две враждующие и смертельно схватившиеся друг с другом силы — один в Красной Армии, а второй у белых. И всё содержание и вся суть второго тома — простой показ всей этой чересполосицы судеб и случайных закономерностей. Одна тысяча девятьсот восемнадцатый — что тут ещё скажешь...

Конец 1913 — лето 1917 гг. Наверное для тех времён это была довольно обычная интеллигентская семья. С довольно обычным — опять же, для предреволюционных месяцев и лет — образом жизни. Две молодые женщины — одна уже замужем и не очень-то счастлива в браке, а вторая только начинающая расцветать и созревать в девичестве. Поскольку название этой части трилогии предполагает, что именно Катя и Даша являются центральными персонажами, то, в принципе, Толстой следует этой схеме. Однако, помимо погружений во внутренние миры прекрасных дам мы то и дело сталкиваемся и с представителями сильной половины человечества. Причём вовсе не обязательно, что в том внешнем виде, какими они представляются главным героиням. Нет, Толстой охотно даёт нам возможность «пройти внутрь и посмотреть» мужские секретики и тайны. Тут вам и ловелас Бессонов, чьё появление в жизнях сестёр едва совсем не сокрушило их судьбы; тут вам Иван Ильич Телегин, молодой заводской инженер; тут и супруг Кати, а в придачу ещё несколько разной степени значимости и важности мужских персонажей, то и дело появляющихся и проявляющихся на этом фоне жизни целого слоя российского. А в фоне мы имеем довольно тревожную обстановку предвоенную и затем первые месяцы и годы войны, имеем вот это ощущение тревоги в ожидании социальных бунтов и революционных переворотов, буквально висящее в воздухе и колышущее российское общество волнениями в умах и смелостями в разговорах.

Ну и, конечно же, любови и томления духа и тела, с ошибками и проступками, с изменами и готовностью к любви (у каждой сестры свой набор, но при этом часть персонажей из этого любовного набора становятся общими для них).

Отдельное внимание читателя притягивают и сосредоточивают на себе военные главы. Картинки военно-фронтового быта, тактические действия на фронте, изложенные иронично и критически, а затем плен и действия Телегина и его товарищей в плену — эти главы, с одной стороны, зримо характеризуют состояние армии, с другой — показывают читателю, как меняется человек на фронте и как в нём вызревают такие черты личности, о которых ни он сам, ни читатель даже не предполагали.

А затем был 1917 год, и смута и бунт и массовые волнения и вся эта муть гражданской смуты и революционных движений. И предвестие будущего раскола общества.

Жаль! Жаль, что этот роман остался недописанным. Хотя о его незаконченности мы узнаём только лишь из всякого рода послесловий и примечаний к произведению и ещё из информационных интернет-страничек. Потому что, в принципе, тот кусок книги, который опубликован, автором до логического конца доведён — судьбы героев закончены и итоги подведены. Однако не закончен разговор автора с читателем — тот разговор, который Лесков ведёт с нами устами одного из героев романа, Червева. Разговор глубоко социально-философский и для описываемых времён смелый и едва ли не революционный. Отрицание государства как формы и сущности, как социально-правового института — куда смелее!

Однако помимо вот этих идей и взглядов (социалистических, анархистских, коммунистических, народнических...) роман интересен и сам по себе, как литературное произведение. У Лескова очень интересный и достаточно глубокий образный выразительный язык. И потому, в общем-то, не бурлящие будоражащими событиями страницы романа читаются легко и свободно, без напряжения и скуки (бывает ведь, что устаревшую книгу, читаемую более по обязанности, нежели в охотку, листаешь с подспудным желанием поскорее перевернуть последнюю страницу). А уж каковы нравы российского дворянства, и с какой неожиданной стороны подаются и раскрываются картины общественной жизни в предреформенные времена — это уже не просто худлит, а исторический фактологический материал.

В общем, по моему разумению, Лескова-то некоторые читатели (камушек в свой огород) подзабыли напрасно. Не только «Левша» да «Соборяне» с «Леди Макбет...» у него в загашнике.

Для меня этот роман Джоанн Харрис наполнен апрельским волшебством... Рэя Брэдбери. Не без участия Мэри Поппинс — той Поппинс, какой я её знаю из отечественного фильма. Сочетание вот этих двух, трудно смешиваемых и вряд ли представимых вместе, ингредиентов — апрельское волшебство Брэдбери и Мэри Поппинс в исполнении Натальи Андрейченко и сотворило и саму книгу и главную героиню романа Виан Роше.

От Брэдбери роману достался, прежде всего, карнавал. Образ карнавального всеобщего веселья, в котором, тем не менее, сокрыты чудеса и тайны, и лёгкий ветерок, гоняющий по улицам микрогородков ленты серпантина и кругляши конфетти — вот основа всего действа. А поскольку этот лёгкий ветерок непременно сулит перемены и появление странных и необычных людей, то мы уже понимаем, что в силу вступила писательская магия Памелы Трэверс (автора Мэри Поппинс).

Однако вот эта предполагаемая родословная «Шоколада» совсем не убила очарования этой книги и не оттолкнула от себя читателя. Замечательно лёгкий язык романа, великолепно выполненные образы героев и персонажей, глубокая идея романа и мастерское её воплощение не оставляют возможности выбора — ты можешь только взахлёб прочитать книгу, получив при этом массу удовольствия. Как, впрочем, это всегда происходит при чтении книг Джоанн Харрис.

После прочитанной несколько лет назад «Жажды» имя Андрея Геласимова прочно впечаталось в кластеры читательской памяти. Но и только, ибо почему-то и отчего-то ни одной его книги так и не было затем прочитано. То ли в библиотеке на глаза не попадалось, то ли в общении нигде и никем не упоминалось. В общем, имя запомнилось, а книги не читались.

А тут при последней библиотечной охоте уже сама библиотекарь Елена вдруг выложила стопочку свежеприобретённых районкой книг — не хочу ли я взять что-то почитать. Глаза разбежались, руки задрожали — книжек было шесть и поскольку в руках уже теснились четыре томика, взятых для чтения, то выбор мог пасть только на одного новичка. Так в моих руках появился «Холод».

В принципе, описанная в романе ситуация совсем не надуманная. Потому что в истории нашего небольшого райцентра было, что в новогоднюю ночь поддатый кочегар/оператор котельной что-то там упустил в громадных котлах общегородской котельной, там что-то как-то долбануло, рвануло и садануло, и подача тепла прекратилась на добрую половину города. А морозы как назло были зимние. В общем, аврально и лихорадочно ремонтировали, потом меняли лопнувшие трубы и радиаторы, четверо суток город жил как вот в этом романе Геласимова.

Что происходит с нами всеми и что будет с нами происходить — творимое и деемое нами же — когда вдруг откажет электричество или ещё что-то этакое случится, неважно что именно, но когда человек встанет с естественной природой фейс-ту-фейс? Что мы станем делать с самими собой и друг с другом, кто у кого будет рвать с плеча последний полушубок, а кто, наоборот, потащит соседям последнее одеяло? Какой выбор сделает каждый из нас? Потому что, в конечном счёте, это единственное, что каждый день, час и минуту мы делаем — делаем свой Выбор...

По содержательно-смысловым моментам вопросов нет вообще. Умно и толково, со знанием дела и с некоей даже философией, с историей вопроса и с диалектикой развития темы... Хотя почему темы — тут не одна тема.

Ну вот возьмём то, что обозначено в заголовке — правда. Что есть правда? И как её отличить от истины? И чем отличается газетно-новостная правда от истинной правды? И сколько она живёт?

Или вот уже речь пойдёт о газетах и новостной журналистике — история и суть вопроса проработана достаточно чётко. С обозначениями рисков, с закономерностями и механизмами, способствующими и препятствующими развитию газетного дела.

Собственно говоря, можно было бы накопать и озвучить и другие смысловые моменты, но для меня главными и достаточными для размышленчества оказались именно эти две стороны пратчеттовской медали — правда и газетные новости.

Можно было бы, конечно, пуститься во все тяжкие и начать здесь рассуждать о постоянно кипящем информационном шуме и о журналисте, вся роль которого суть фильтрация этого шума — это мы берём, обрабатываем и пускаем дальше уже в виде газетной новости (или утки), а это мы игнорируем и пропускаем сквозь себя, но не включаем в газетно-новостную строку; о том, что суть новостной журналистики — организация потока информации (своеобразная информационная труба — и хорошо живёт тот, кто сидит на трубе и крутит вентиль туда-сюда...), ну и прочее и прочее и прочее... Только эти все мысли никакого отношения к книге не имеют, ибо спровоцированы не ею.

В общем, вот какая штука. Есть суть и содержание книги, и есть форма подачи этих сутей и содержаний. И в случае с Пратчеттом у меня как раз и есть главный конфликт в соотношении между формой и содержанием. Т.е. суть и содержание меня устраивают и даже порой интересны. А вот форма подачи скорее отталкивает. Хотя вот этот роман я слушал в аудиоварианте с великолепной озвучкой — талантливый чтец, удачное музыкально-звуко-шумовое сопровождение, практически моноспектакль получился. Тем не менее довольно часто ловил себя на том, что отключаюсь от слушания и уплываю в какие-то свои мысли и думы. Что совсем не способствовало восприятию именно аудиокниги. Эх! Видимо всё-таки Пратчетт совсем не мой...

Начало XVII века. Смутные времена на Руси. Безвластие ли, многовластие ли? Поляки лезут в Москву, Лже-Димитрии с разными номерами. И тут восстание Ивана Болотникова. Стотысячное. Смертельно опасное для Москвы и для власти боярской.

Мы встречаемся с Болотниковым уже как с узником Шуйского. Армия Болотникова разбита, а сам Иван захвачен и отправлен в Каргополь. Повесть коротенькая и мы проводим в Каргополе всего несколько дней (ну, может недель). Водворение в съезжую, сидение в холодной клетушке, а затем казнь — ослепление и утопление.

При чтении обращает на себя внимание и интересен подход автора к освещению образов разных людей — персонажей повести. Откровенно уничижительными, злобными и похотливо-грязными поданы читателю стрельцы и воевода Каргополя, сдержанно-светлыми показаны простые жители Каргополя (которые по сюжету повести проявили хоть какую-то жалость к вору-Болотникову), а Болотников везде и всюду именуется автором по имени-отчеству, т.е. с высшим уважением и пиететом. Но всё это понятно, ибо повесть написана в самые советские времена и всех вождей крестьянских восстаний и бунтов требовалось изображать только положительными героями и чуть ли не прогрессивными революционерами, все же остальные были либо заблудшие тёмные души, либо и вовсе злодеи-угнетатели. Классовый подход, что поделаешь...

Но с точки зрения литературной написано добротно, образы сильные, описания красивые.

Просто кусочек древней истории. Эпизод из жизни будущей архангельской земли. На дворе XI столетие от РХ, вдоль реки Вина (будущая Двина) живут звероловы и рыболовы биармы, здесь же в добрососедстве проживают семьями немногочисленные новгородские ватажники. А на морях пиратствуют и держат всех в страхе свободные ярлы-викинги — вся Европа то и дело попадает под удар их драккаров. Не забывают эти разбойничьи команды и про миролюбивых биармов — тут и торг выгодный произвести можно, а при случае и поживиться разбойничьим набегом или подлым ночным ударом — взять меха, а то и рабов себе набрать, да и женщин-девушек увезти с собой.

Вот об одном таком эпизоде и идёт речь в повести. Пришли незваными и ушли потом умывшись красной юшкой.

Повесть скорее предназначена для чтения учащимися старшей школы... советских ещё времён. Однако для интересующихся историей читателей описываемые события интересны и сейчас. Тем более, что событийный ряд изложен качественным литературным языком. Да и объём небольшой, чтения на пару-тройку часов.

По сути, мы имеем дело с военно-приключенческим боевиком. Правда, замешанным на документальной основе. Люди возраста от 30 и старше помнят невесёлые новости из ближнего закордонья, постоянно приходившие плотным потоком и заполнявшие новостные ленты в 90-х годах. Отпочковывание бывших советских республик от общего центра (СССР) почти везде сопровождалось притеснениями русского населения, что вынуждало многих просто сбегать оттуда в Россию, порой только в том, во что они были одеты. Но были и такие, которые оставались там, будучи скреплены узами брака или просто не имели средств или силы воли сорваться с места. Тем более, если от смешанных браков в таких семьях рождались дети и зависали между двумя этносами — русским и местным.

Именно такими и предстают перед читателями герои романа —

Однако роман всё-таки приключенческий, и потому непременно появляется

Суть событий лучше всё-таки узнавать из самого романа по мере его чтения, а потому никакого анализа событийного ряда здесь не будет. По структуре книга выстроена как рассказы отдельных персонажей, каждый из которых составляет отдельную главу. Больше всего мне эта схема напомнила чтение художественного текста по ролям, практикуемое в средних классах общеобразовательной школы — каждая глава написана в соответствии с особенностями менталитета и интеллекта того персонажа, от имени которого в ней ведётся рассказ, отсюда разнообразие словарного запаса и одновременно его упрощение: всё-таки основные рассказчики книги — более-менее простые таджики с разным образовательным цензом и культурной составляющей личности. Однако никакого ощущения простоты во время чтения романа не возникает, все эти народноречивые и простолюдные выражения являются особенностями местного разговорного сленга. А в нужных местах появляются и сложные речевые конструкции и непростые речевые характеристики, и прочее, характеризующее автора как умелого литератора.

Эмоционально книга всё-таки нелёгкая, есть в ней драматические и трагические моменты, есть сильные по выразительности эпизоды, особенно «губительные» для впечатлительных натур. Но самое сильное ощущение, возникающее при чтении, сопровождающее его и остающееся в послевкусии — понимание, что книга насквозь документальна в своей основе, что такие или подобные события происходили на самом деле, и не только в экс-советском Таджикистане, но и в других среднеазиатских и закавказских республиках. Тем более, что в менталитете представителей этих народов подобное поведение и жизненные принципы являются довольно обычными и распространёнными — служил с этими ребятами «в однем и тем полке» в 70-х, сталкивался с разными проявлениями и ханства, и байства и прочего...

А вообще книга сильная, для любителей военно-политических боевиков будет в самый раз!

То, что книга написана журналистом и репортёром в одном лице, заметно невооружённым глазом. Стиль газетно-журнального очерка сохраняется во всех рассказанных нам практически документальных историях. Работа автором проделана немалая — попробуйте раскопать подробности жизни женщины, обвинённой в любовной связи с одним из высших германских нацистов! Или написать о событиях, явно в советские времена зашифрованных и засекреченных вплоть до того, что их как бы и вовсе не было, а если и было, то не там и не так. И при этом автор вовсе не впадает ни в антисоветскую патетику или в антифашистскую истерию. Наоборот, Мариуш Щигел старается быть максимально объективным и при исследовании того или иного происшествия или биографии человеческой, и при их оценивании, если таковое вообще происходит.

Помимо того, что затронутые Мариушем в книге темы интересны сами по себе, они ещё и изложены великолепным журналистским языком. Однако при этом Мариуш Щигел совсем не стремится искусственно задрать вверх планку читательского интереса к своим репортажам — мы не встретим в книге дешёвых безотказных приёмов журналистского профессионального маркетинга, когда та или иная «картинка» вставляется в текст прежде всего для привлечения читательского внимания и только потом уже исходя из интересов полноты изложения и раскрытия темы.

Нет смысла перечислять, о чём именно эта книга — просто в аннотации обо всём этом написано со всей прямотой и непосредственностью. Однако это вовсе не следует считать спойлером, ибо ценность и интересность книги вовсе не в сохранении таинственности, а в том, как и почему Мариуш Щигел всё это написал. Написал, издал и затем с помощью переводчиков (П. Козеренко) предложил нам, русским читателям.

Отдельное спасибо издателям серии «Современное европейское письмо: Польша» — шикарная серия!

Помню с детства, как эту книгу читали мои родители, и помню, как плакала над ней мать и сурово и хмуро курил на крыльце отец. Наверное именно с тех времён (середина 60-х) и запало в память имя Валентина Саввича Пикуля, тем более, что позже его книги то и дело появлялись на журнальном столике у кровати родителей — автор «Баязета» был читаем и почитаем и матерью и отцом. И возможно именно от них этот мой интерес к творчеству этого довольно необычного и точно, что своеобразного советского писателя-историка перешёл и ко мне.

Что мы знаем о той далёкой русско-турецкой войне? Смутно, что она была, и кажется именно на неё собирался уехать Вронский («Анна Каренина»), а вот с датировкой уже проблематично, тем более не говоря об основных событиях и военных операциях. Кажется белый генерал Скобелев славно воевал именно тогда (лезу в интернет, проверяю свою догадку/предположение — да, память не подвела, Михаил Скобелев и в самом деле прославился на этой войне), кажется освободили мы тогда от турок Болгарию... вот, собственно, и вся вымученная из памяти фактология. А уж об обороне Баязета и речи нет — ниоткуда кроме как от Пикуля я об этом эпизоде войны не слышал.

Валентин Саввич рисует нам мощную эпическую картину одного из периодов этой войны, связанного с занятием русскими войсками города-крепости Баязет и последовавших затем попыток со стороны турецкой армии осадой и штурмом взять город с тем, чтобы затем победным маршем двигаться вглубь уже российского Кавказа. Поскольку книга историко-художественная, то вместе с реально существовавшими тогда персонажами в романе действуют и придуманные автором люди — офицеры и солдаты. Часть имён и фамилий автором изменена — видимо для того, чтобы иметь возможность использовать право на авторские версии толкования и описания имевших место событий и отношений. Основная хронология и событийный ряд, изложенные в романе Пикулём, соответствуют исторической действительности.

В ходе ознакомления с темой я наткнулся на различные версии описанных Пикулём событий, в особенности эти расхождения и даже споры касаются личностей старших командиров баязетского гарнизона. Думаю, что поскольку даже специалисты окончательно не пришли к единому мнению о спорных моментах, то упрёки в адрес писателя Пикуля со стороны того же Р.Н. Иванова (который выдвинул свою версию событий и отдельных деталей баязетсткого «сидения») вряд ли уместны и обоснованны — всё-таки Пикуль писал, придерживаясь основных документов эпохи. А упрёк со стороны того же Иванова в том, что В.С. Пикуль писал книгу под государственный заказ — так наверное все тогда писали книги или с одобрения или под тем или иным контролем со стороны разных окололитературных органов, т.е. обстоятельство писания под госзаказ можно отнести практически ко всем писателям конца 50-х — начала 60-х.

Что касается литературных достоинств романа, то для меня они очевидны — книга читается на одном дыхании, ради чтения откладываются разные дела, а удовольствие от чтения неоспоримое и неподдельное.

Довольно часто бывает, что к концу чтения книги в общем довольно ясно понимаешь, какую конкретную цель преследовал автор, что именно он хотел послать своим читателям, какая, так сказать, мораль у басни. В случае с «Казусом Кукоцкого» понять это не так-то просто. Казалось было, вся книга будет про доктора Кукоцкого, про его необычный дар, открывшийся вдруг ему. И всё это основное будет наложено на семейный кукоцкий фон, вся семейная история будет только лишь подложкой под докторскую судьбу, будет попутным материалом. Однако Улицкая ловко переводит стрелки на другую линию и повествование вместо линейного прямого маршрута вдруг вырывается в перепутаницу крупной железнодорожной сортировочной, когда взглядом «сверху» не сразу и разберёшься во всей этой паутине путей, стрелок и семафоров и, главное, составов и вагонов, то и дело перегоняемых туда-сюда целиком или группами, а то и поодиночке. Вот и тут, постоянно выплывают новые персонажи, которые перехватывают первенство во всей этой семейной саге и локус внимания уже устремляется на них, болезных. Конечно, число этих новоявленных персон немногочисленное — приёмыш да дочка, но вот перевод центра читательско-писательского внимания именно на них совершенно очевиден. Никакого скандала в этом конечно нет, просто с названием романа, первоначально толкуемым только в прямых смыслах, сочетается странно. Но если словечко «казус», взятое Улицкой в название книги и присовокупленное к фамилии центрального персонажа, начать толковать не до чтения романа, а по ходу, а то и после чтения, то и вообще всё приходит в норму — вот такой жизненный казус приключился с доктором Кукоцким, ну что тут поделаешь...

Всё это моё многословное бла-бла-бла в предыдущем абзаце необходимо только для наполнения текста отзыва хоть какими-то словами. Ибо толковать помещённые Улицкой в текст романа события и темы означает спойлерить по полной программе, чего делать вот совершенно не хочется. И осуждать там в принципе некого, и обсуждать тоже — всё совершенно однозначно и всё точно описывается формулой — Что случилось?— Ничего особенного, случилась жизнь. Жизнь, зараза такая, вообще имеет обыкновение случаться, причём порой случается она с кем попало и как придётся. Причём во всех смыслах слова «случается»...

Великолепная книга, великолепный литератор Людмила Улицкая. Что тут ещё скажешь.

Книга, полная противоречий. И двусмысленностей. Точнее — многосмысленностей. Безусловно только лишь в моём личном восприятии и отношении.

Попробовал определиться с основной темой романа. Дружба длиной во всю жизнь? Богема города Нью-Йорка и её особенности? Аутоагрессия и суицидальные наклонности? Любовь истинная и любовь гомосексуальная? Насилие над детьми? Сексуальные перверзии? Патопсихологии и психопатологии и другие девиации и расстройства психики и поведения? Жизнь и смерть?..

Список тем и их смешений и оттенков можно множить и дальше; думаю, что каждый прочитавший эту книгу волен сам для себя выбрать основной тематический мотив этого романа или сформулировать что-то иное — в любом случае ошибки не будет.

А вообще мне показалось, что это очень женская книга. При том, что основными персонажами и героями её являются мужчины… ну, точнее, люди со всеми анатомическими признаками и особенностями сильного пола. Уточнение это непременно должно существовать, ведь из пяти главным героев книги трое являются геями и только двое живут в гетеросексуальных отношениях (при этом вовсе не факт, что и они хотя бы раз не пробовали вариативные сексуальные игры). Но женскость этого романа заключается не в сексуальных ориентациях её главных героев — просто сам роман выстроен выразительно по-женски. Почти все персонажи книги чрезвычайно эмотивны вплоть до экзальтации, сентиментальность и мери-сьюшность отдельных диалогов и описаний просто выпирает из текста. Может быть всё дело в принадлежности героев книги к богеме, но всё-таки мне кажется, что мужчины ведут себя более сдержанно и не льют слёзы так часто, как это делают герои романа.

А противоречивость книги для меня состоит как раз в неоднозначности и разнонаправленной векторности моего личного отношения к описываемым явлениям, событиям, к особенностям характеров и сферы интересов — ко всему тому, о чём (и о ком) идёт речь в романе. И отсюда получается странная раздвоенность отношения — книга в целом мне всё-таки понравилась, а вот её народонаселение не особо.

А ещё мне кажется, что из этой книги можно сделать добротное объёмное голливудское кино.

Книга третья из тетралогии о капитане Невельском. Чем дальше читаешь этот цикл, тем больше приходишь к мысли о нежизнеспособности российской государственности времён Николая Павловича Первого, особенно уже ближе к концу его тридцатилетнего правления. Вот странно устроен мир. Капитан флота российского рвётся исследовать неисследованные ещё берега и открыть то, что ещё на карте лежит белым пятном, капитан этот всячески стремится служить во благо государства российского и во славу русского царя и Отечества, а сановники Государственной дуры-Думы (если быть точным, то вопрос о виновности Невельского рассматривался на заседании комитета министров) всерьёз рассматривают вопрос о виновности капитана из-за того, что опись дальневосточных берегов России капитан этот сделал не дождавшись высочайшего (т.е. от имени царя) повеления. Сделано величайшее открытие, важнейшее для России и в политическом и в экономическом смыслах, а мы (сановники) сердимся на своевольца и решаем разжаловать его в матрозы... Как весомо сказал бы нынешний российский министр внешних сношений Лавров — «Дебилы, б...». Ибо у простого капитана флота государственного ума больше будет, чем у сановников.

А вообще судьба, конечно, увлекательная и личность капитана Невельского очень любопытна и интересна. И черты характера, которые мешают ему сделать ослепительную яркую карьеру, вместе с тем помогают Невельскому быть самим собой во время экспедиций и в особенности в установлении доверительных отношений с аборигенами земель дальневосточных — гиляками и гольдами, И твёрдым в обращении с купцами манчжурами и китайцами, а также с американскими и английскими китобоями, буквально разбойничавшими на берегах охотских и приморских. И именно предусмотрительность Невельского позволила России опередить иностранных картографов и первой воткнуть флаг Российской империи на карту Дальнего Востока. А заодно определить сущность Сахалина как острова и найти наконец устье Амура.

Очередной опус английских юмороведов. Совсем не вызвавший у меня ни смеха, ни широкой улыбки. А по прошествии нескольких дней и книг и вообще заплывший паволокой забвения.

Опять-таки вынужден делать реверансы перед почитателями Терри Праттчетта и ценителями английского юмора — вполне допускаю, что это не книга мне не угодила, а я не пришёлся впору ни книге, ни автору. Честно говоря на ум приходит только одно объяснение: давайте представим себе две рядом расположенные шестерни. Вроде и у той и у другой есть зубцы, так что кажется, что стоит только одной закрутиться и соприкоснуться со второй, как та немедля начнёт вращаться. А теперь присмотримся повнимательнее — и направлены эти косые шестерни в разные стороны, и углы скоса зубьев на них расположены под разными углами, и величины зубьев разные — в общем, ничего кроме скрежета эта пара издавать не может, и никакой крутящий-вертящий момент посредством такой «главной передачи» никуда не передаётся. Вот так и у меня с Праттчеттом — просто мы с ним из разных шестерёночных устройств и никак в зацепление перейти не можем...

Валентин Иванов сумел найти эпиграф к книге первой такой силы и точности, что его невозможно пропустить мимолётно и не стырить в текст отзыва:

«Русский народ всей своей громадной массой не мог вдруг в 862 году размножиться и разлететься сразу, как саранча, его города не могли возникнуть в один день. Это аксиома. (Ю.Венелин)»

И действительно, ведь не по мановению волшебной палочки вдруг и внезапно появились все эти Новгороды и Псковы, Мински и Рязани, Смоленски и Киевы, появились уклад и законы жизни многочисленных славянских племён и родов. И конечно же была предыстория всего этого — частично мы познакомились с ней в книге того же самого Валентина Иванова «Русь изначальная», и вот теперь продолжаем наше путешествие вглубь веков к истокам русской государственности и народности в этой книге.

В центре внимания Валентина Иванова находится Господин Великий Новгород (на тот момент совсем ещё не Великий и не Господин, по крайней мере в книге это название города пока ещё нигде не мелькает, везде этот форпост северо-западных славян — ильменских словен — называется просто Новгород. Середина IX века от РХ (хотя тогда летоисчисление от РХ на Руси ещё не вели, не было тогда у славян этого ближневосточного европейского божества), город живёт своей обычной тревожной торговой жизнью — торговой потому, что через Новгород проходит знаменитый летописный торговый путь «из варяг в греки». А тревожной в силу соседства — в Скандинавии вовсю гнездятся свободные ярлы, которые на своих драккарах с ватагами викингов пиратят всю Европу и разевают рот на восточные земли и города. А кто у нас на востоке от Скандинавии? Правильно — свободный и богатый Хольмгард (Новгород) да ещё неоткрытые неисследованные земли на восток от Скандинавии и непокорённые народы, там живущие.

Автор нам показывает две экспансии. Одна — стремление свободных новгродичей к открытию новых земель и освоению их, к установлению торговых и тесных соседских хозяйственно-родовых и по сути уже семейных отношений с народами, населяющими эти вновь открываемые и осваиваемые земли. Группа-ватага новгородских повольников отправляется на северо-восток в богатые дичью и пушниной земли, где встречается с местными народами, живущими ещё в каменном веке (железа и вообще металлов они не знают и живут охотой и рыбной ловлей, ну и наверное немного растениеводством, но скорее собирательством). О перипетиях этого похода-экспедиции и открытии будущих архангельских земель и повествует нам автор.

А другая экспансия связана с военным нападением ярлов-викингов на своих драккарах и на вновь открытые новгородичами архангельские земли, и на сам вольный Новгород. И вот это противостояние пиратских разбойников и мирных новгородичей и составляет затем всё содержание романа.

Понятно, что книга, написанная в советские времена и русским писателем, наполнена гневом по отношению к захватчикам и разбойникам нурманнам (норманнам) и сочувствием по отношению к своим, русским, новгородским. Вряд ли уместно упрекать за это автора. Но чтобы авторская позиция стала понятнее, Иванов в эпилоге рассказывает нам о судьбе нескольких из выживших после этой «экспедиции» ярлов-викингов — история более чем бесславная (если конечно не считать славными делами разбойничьи кровопролитные набеги, грабежи и убийства и прочую пиратскую «прелесть»). Так что я в своём восприятии книги скорее вместе с Ивановым — сочувствую новгородичам (тем более, что я и сам новгородских кровей и имею полное право быть «за наших«!) и негодую на подлых норманнов.

Не знаю, как там с точки зрения исторической — в том смысле, что не уточнял, насколько содержимое книги соответствует разным летописно-историческим источникам и точкам зрения специалистов, — но как литературный труд книга читается очень легко, событийно-драматический ряд наполнен разными будоражащими происшествиями и яркими запоминающимися героями и антигероями.

Мы имеем дело с чётко очерченным составом преступления — преступлениями времён Второй мировой, совершёнными эсэсовцами в концлагерях. И даже имена преступников известны сразу. И в результате расследования читателю предстоит вместе с работающими по делу детективами и внедрёнными в исследуемую среду законспирированными агентами узнать, кто есть кто в этой череде имён и фамилий, всплывающих в книге и проявляющихся на поле «брани». Тем более, что по остросюжетности роман тоже выполнен неплохо, да и загадочностей в нём вполне хватает.

У Станислава Лема в этой его книге всё совсем не так однозначно — хотя фабула расследования нам известна сразу (смерти нескольких людей при схожих обстоятельствах и деталях), однако в процессе расследования возникают разные версии происшедшего и, как оказалось, происходившего и происходящего уже некоторое время. Поскольку предполагаемая и рассматриваемая вариативность причин и условий трагических событий довольно широка, то отслеживать всю эту детективно-криминалистическую кухню чрезвычайно интересно, тем более, что автор без промедления обостряет ситуацию неким остросюжетным моментом (а спойлера не будет!), отчего концентрация адреналина у читателя сразу подскочила к черте кипения. И хотя лемовский детектив довольно близок к классическому варианту — свершённое преступное деяние и неспешное ветвящееся дерево расследования, всё-таки пан Станислав умело поддерживает градус напряжённости, выводя к концу романа событийные ходы и причинно-следственные связи в совсем уже неожиданные места.

Нельзя не отметить фирменный лемовский литературный стиль — всё кажется очень простым и безнаворотным, но именно вот эти самые литературная простота, лёгкость и безнаворотность и являются признаками самого настоящего Мастерства. А концовка и вовсе не такая, какую ожидал читатель.

Просто небольшой совет для тех, кто решит взяться за чтение книг этого писателя. На мой взгляд чтение циклов всё-таки правильнее будет расположить по хронологии исторических событий, в них описываемых. Просто потому, что причинно-следственные цепочки тогда выстраиваются более отчётливее. И потому сначала следует читать тетралогию о Невельском (1848-1855 гг.), затем трилогию о Путятине («Сага о русских аргонавтах» («Черные корабли с Севера») и трилогию о Владивостоке, и только потом переходить к «Амуру-батюшке» и «Золотой лихорадке». Понятно, что всё написано автором в разные не то что годы — десятилетия, и может быть тогда (в 1944 г.) Задорнов при написании «Амура-батюшки» совсем ещё не думал о стройном объёмном дальневосточном амурском цикле, и потому энергетика романов может разниться друг от друга. Но всё-таки событийный и причинно-следственный ряд выстроится в последовательном исторически-хронологическом порядке. Так-то оно вернее будет.

В этом четвёртом заключительном романе цикла мы вместе с Невельским и его командой живём в Приамурье в самые сложные, голодные и холодные первые годы экспедиции. Первые зимовки, уносящие десятки матросских жизней, преступная халатность чинуш и хапуг, и сопротивление высших чинов предложениям капитана Невельского об освоении Амура и переносе центра финансовых и экономических вливаний России в Дальний Восток с Камчатки именно на Амур, судьбы многих полюбившихся нам героев и персонажей романа — начиная от высших чинов типа губернатора Муравьёва и адмирала Путятина и заканчивая простыми матросами и гиляками и гольдами, личная жизнь капитана, первый сплав по Амуру — событийный ряд весьма насыщенный и чрезвычайно интересный. И ведь только личный сплав Муравьёва вниз по Амуру и события Крымской войны с её эпизодами на Камчатке доказали правоту Невельского в необходимости переноса центра внимания России именно на Амур и на открытие и освоение более южных и удобных бухт и гаваней — не было бы всего этого, не было бы и бухты Золотой Рог и не было бы Владивостока.

Да будет Свет! И появился Свет. И тут же появилась Тьма и Тени, потому что и то и другое не могут существовать без Света и являются его изнанкой.

Мир вообще дуалистичен по своей сути и конструкции. Инь-Ян, Мужчины-Женщины, Добро-Зло, Свет-Тьма — какую тезу ни произнеси, обязательно в паре с ней будет стоять рядышком держась за руки антитеза. Вот на этом дуализме мира и на противостоянии сил Света силам Тьмы и построен роман дуэта Дяченко.

Все хотят быть сытыми и все хотят есть. И всё зависит только от того, какую ты занимаешь позицию и какую играешь роль в этой бесконечной «пищевой» цепочке. Тени тоже хотят есть. Но вот беда — пищей для них служат люди. Вот и вся коллизия — овцы и волки, рыбаки и рыбки, старухи и корыты, to be, or not to be.

Очень лёгкая на восприятие приключенческая фэнтезийная и фантастическая книга. С непременными Любовями — у Дяченок Любовь является обычным и практически всегда непременным артефактом творчества. С подвигами и славами, со служением и долгом, с интригой и тайной, с магией и волшбой.

Возможно эта книга могла бы послужить тестовым материалом на умение чувствовать и воспринимать английский юмор. Потому что вот в моём личном восприятии она написана вроде как с потугами на юмор и даже смутное ощущение есть, что где-то тут вроде дОлжно улыбаться, а может быть даже подхихикивать, подвзвизгивая и вытирая слёзки. Но дальше ощущения дело не пошлО — ваш попкорный слуга (именно попкорный, потому что без попкорна читать было бы всё равно что смотреть несмешное комедийное кино — ну вот как советская версия (1979) «Трое в лодке не считая собаки» с Ширвиндтом, Мироновым и Державиным в одном кадре — вроде вовсю стараются мастера комедийного жанра, а не смешно, не вытанцовывается — © Н. Гоголь) просидел за книгой если не с каменным лицом, то всё равно с неприподнятыми уголками губ. Может быть просто было слишком сильнО ожидание искромётного юмора и уморительного смеха? А может и в самом деле, чтобы понимать и чувствовать английский юмор, нужно быть попросту англосаксом? Хотя вот книжный вариант уже упомянутой истории о путешествии по Темзе в сопровождении Монморанси вполне смешной и даже перечитывался пару раз. Ну, будем считать, что в этот раз дядюшку Поджера не завезли ;)

Хотя сама история совсем не скучная и кое в каких моментах даже привлекательная и небезынтересная. Просто НЕ СМЕШНО.

Рискнул одним из тегов к этому роману поставить «современная социальная фантастика». Ибо в основе лежит фантдопущение о возможности точно предсказать каждому жителю некоего острова-государства точную дату и даже время смерти.

Сама такая идея не нова — в нежно любимой мной повести Ольги Ларионовой «Леопард с вершины Килиманджаро» фантдопущение точно такое же. И вопрос этот — как жили бы люди, знай они заранее время своей смерти? — конечно же задавался многими и многажды. Задал этот вопрос и автор вот этого только что прочитанного романа молодой писатель Денис Калдаев. Задал вопрос и рискнул поискать ответ. Точнее ответы, ибо на такой заковыристый вопрос ответ однозначным и единообразным быть не может — сколько людей, столько и мнений.

Думаю, что нужно отдать дань смелости молодого автора — поставить перед собой и перед читателями вопрос достоевско-стругацкого уровня, не убоявшись ни опасностей забрести самому в социопсихологические дебри, ни возможных и даже вероятных упрёков каких-нибудь искушённых читателей в некомпетентности, мелкости исследования и ещё в чём-нибудь, в чём такой критик сочтёт себя поднаторевшим.

По мере раскрытия темы автор довольно умело крутит возникающие коллизии человеческого отношения к феномену А1 (так в романе названа процедура получения ответа на самый, пожалуй, острый вопрос буквально жизни и смерти) — Анализа. И мы вместе с автором и с героями романа то восхищаемся открывающимися в связи с таким сакральным Знанием возможностями и перспективами, то впадаем в ересь сомнения и затем уже неприятия и процедуры Анализа, и его реальных последствий — в конечном итоге мы проходим весь путь, которым прошёл главный герой книги Марк Морриц.

Не уверен, что попаду в яблочко, но мне кажется, что и имена своим героям автор романа выбирал совершенно осознанно — Марк, Иона, Арктур, Дориан, Франц Гилберт — в соединение с обстоятельствами, в которые каждый герой погружён в этой непростой книге, эти имена несут какую-то дополнительную смысловую нагрузку, пусть не прямого смысла, но контекстного и оттеночного характера.

По части русского литературного языка, как мне показалось, в романе всё в порядке, по крайней мере явных огрехов я не нашёл (но вполне допускаю, что увлёкся сюжетом и просто перестал обращать внимания на мелкие детали). И со стилистикой изложения тоже всё очень прилично — при этом это уже второе прочитанное мной произведение автора, так что кое-какая база уже имеется.

Возможно чуть провисает драматическая концовка романа и чуть неправдоподобным кажется сама идея финальной трагедии (не буду спойлерить, ибо это составляет часть центральной интриги всей книги), но это уже вкусовые моменты и ими можно пренебречь.

В итоге мы имеем очень добротную и довольно глубоко проработанную книгу с весьма интересной идеей и внятными смыслами и сутями, чётко очерченной интригой и трагедиями и драмами внутри сюжета. Вполне читабельную и я бы даже мог рекомендовать её для чтения другим читателям.

В принципе, книги подобного жанра я читаю крайне редко, буквально штучно и не чаще одной в год. Потому что любой современный боевик чаще всего сводится к какому-нибудь Крепкому Орешку, в одиночку противостоящему какому-нибудь Злу (в очень разных обличиях) и размахивающему каким-нибудь знаменем Добра и Справедливости, между тем, когда во имя этого Добра и Справедливости он крушит челюсти и выворачивает конечности и лепит груды из трупов своих врагов. И чаще всего в процессе чтения вроде заражаешься интересом и азартно проглатываешь такой боевик, но проходит несколько недель и N-количество книг, и ты понимаешь, что недавно прочитанная и положительно оцененная тобой книга напрочь вымылась из сознания, оставив после себя только ощущения пустоты.

Не то, чтобы я был против книг подобного рода, свою функцию они выполняют — мозги проветришь да поразвлечёшься, — но чрезмерно увлекаться ими не хочется, вот и не увлекаюсь.

Однако вот эта книга, хотя большей частью, казалось бы, полностью вписывается в выше изложенный конструкт, всё-таки выделяется из массива. Ну, понятно, что это боевик. Но боевик политический и весьма близко вписанный в нашу действительность. И поскольку описываемые времена буквально предшествуют нашим (мы попадаем в период конца перестройки и затем в присно славные девяностые), то автор в романе показывает действующие и противостоящие друг другу довольно могущественные силы — политические партии и их охвостья, тайные сообщества и криминальные группировки, новую русскую волну «сильных мира сего» и носителей малиновых пиджаков, банкиров и предприимчивых журналистов, а также создаёт убедительно выглядящую атмосферу взаимного недоверия и противостояния, съедания одним другого, непрерывного тотального контроля и слежки, захвата и перехвата реальной власти и громадных финансовых потоков. А для сугубого интереса Маркеев вводит в действие некие тайные и отчасти мистические силы — хотя с мистикой они мало соседствуют, скорее с так называемым «тайным знанием», с эзотерическими возможностями и некоей парапсихологией и прочим.

Сугубый материалист отбросит все эти мистико-эзотерические предпосылки в сторону и удовлетворится чисто развлекательной приключенческой стороной сюжета, но для мистика и эзотерика, к его вящему удовольствию, в романе найдутся свои прелести. Но интерес к содержимому романа, как мне кажется, обеспечен как для одних, так и для других. А я при случае, видимо, вернусь к Олегу Маркееву...

Очень узнаваемая стилистика советской коммунистической научной социальной фантастики. Коммунистической не в том смысле, что «даёшь коммунизм» и прочие лозунги и призывы (хотя контекстно они безусловно просматриваются), а в том, что непременно есть угнетаемые и угнетатели, есть бунты и подавляющие их правители, есть слова «революция» и «народ», «человечество» и прочие слова и термины из идейно заряженной коммунистической обоймы.

Событийная фабула чрезвычайно проста и практически полностью описана в аннотации, причём чрезмерно старательный аннотатор умудрился сразу вывернуть напоказ один из основных сокрытых в недрах повести смыслов и раскрыть источник и причину заражения жителей новенькой планеты и заодно землян-космопроходцев — минус ему за это в карму! Ибо нефиг раскрывать возможную интригу.

Если про саму основную идею, заключённую в интриге повести — манипулирование массовым и индивидуальным сознанием, управление каждым отдельным человеком и людьми в совокупности, — то попытки такового предпринимаются давно и многими. И механизмы такого воздействия и управления имеются (и описываются в книгах) самые различные — от массовой идеологии и религиозных культов и заканчивая всякими психотропными биохимическими воздействиями или оперативное вмешательство в работу мозга, или же всякие волновые излучения, ну и многое другое — как сугубо фантастическое в своей основе, так и постоянно и непрерывно практикуемое в реальности. Выбранный Ариадной Громовой и описанный ею в повести механизм искусственного выведения учёными неких специфических вирусов и последующего массового заражения ими широких масс населения для полного обезволивания людей — наверное не так уж глубоко фантастичен в своей основе, по крайней мере есть ощущение, что какие-то подобные эксперименты вполне могли иметь место... Так что книга с одной стороны явно антифашистская, а с другой направленная вообще против всякой насильственно навязываемой идеологии и других форм и методов превращения людей в управляемых болванчиков. Актуально, однако!

Основное содержание повести вылеплено из диалогов персонажей, а также из некоторого количества внутренних монологов — конструкция относительно оригинальная и вынуждающая автора основательно владеть искусством диалогов и прочей разговорной речи своих героев.

В принципе всё получилось, и хотя некоторый оттенок наива и инфантильности, и может быть даже банальности при чтении усматривается (отсюда слегка сниженная оценка), однако для прозевавшего эту повесть в положенное время читателя было достаточно интересно и немного сентиментально-ностальгически погрузиться в старые добрые времена, когда свято верилось в грядущий мир не только под разноцветными звёздами, но и в конечное торжество добра и справедливости на старушке Земле. Да может оно так и будет, просто идём мы туда не светлым широким проспектом, а глухими окольными извилистыми тропами...

Сафон в начале романа упоминает образ русской матрёшки, суть которой — двоение, троение и прочее умножение содержащихся в этой игрушке (игрушке?) смыслов и фигур. И ёмкий этот образ автор вспоминает не напрасно, потому что именно по такому матрёшечному принципу и выстроен его собственный роман. Собственно говоря, в этом романе зарыто сразу несколько романов, несколько сюжетов, несколько вполне книжных историй — с драмами и трагедиями, со злодеями и героями, с любовями и предательствами, дружбами и враждами. И каждая из этих историй читается с интересом и волнением, с азартом и вниманием, с нетерпением и сопереживаниями героям.

Однако всё не так просто, автор не просто налепил несколько сюжетов и слил их в один роман. Сафон объединил все эти рассказанные драмы и трагедии одной общей явственно различимой темой, одной общей судьбой и героями — все рассказанно-прочитанные персонажи сплетены в один общий клубок взаимодействующих людей. И в конечном итоге мы с разных ракурсов видим одну большую мега-историю и мега-трагедию, рассказанную нам несколькими рассказчиками и очевидцами, участниками и свидетелями событий и происшествий. И каждый раз нам открывается какой-то новый смысл уже рассказанного и показанного, каждый раз мы получаем новую толику знания о происходящем. При этом совсем нет ощущения вторичности пересказываемого наново сюжета, потому что как будто наново слышишь новые подробности и узнаёшь другие детали. И в особенности когда Сафон просто решительно выворачивает действие наизнанку и превращает одних героев в других (не-не, спойлеров не будет!) — сюжет романа решительно выворачивается мехом внутрь мясцом наружу.

Все эти мрачноватые и слегка готические, чуточку мистические и вместе с тем такие жизненные происшествия рассказаны мастерски, по части изложения к автору нет ни единой претензии и даже замечания — всё ладно скроено и сшито.

Стругацкая тема по-прежнему не сходит с модальных значений. И наверное долго ещё будет волновать как почитателей (т.е. читателей) АБС, так и пишущую братию (и сестрию). И слава богу! Ибо есть в многажды прочитанном творческом братском багаже те оттенки и нюансы, которые всегда будут волновать, цеплять за живое, ставить новые вопросы и не давать ответа на уже заданные и многажды продискутированные.

Предложенный составителями И. Минаковым, М. Гелприным и Л. Деминой сборник, по моему разумению, можно отнести к очень удачной попытке продолжить и развить, а также просто развернуть другими боками стругацкие темы и смыслы. При этом авторы вошедших в сборник произведений (рассказов и повестей) по разному подошли к раскрытию темы «Мир Стругацких» — кто-то просто попытался продолжить события того или иного произведения АБС, кто-то рискнул показать уже известные нам события с другого ракурса и глазами другого очевидца-участника; нашлись смельчаки, выступившие с критическими творческими разборами ряда стругацких идей и смыслов, и есть также творцы новых смыслов, прямо происходящих из стругацкого творчества. И на самом деле неважно, кто какой путь выбрал, важно то, что ни разу во время чтения не было скучно или — упаси боже! — грустно и печально. И даже критические моменты, встречающиеся в паре рассказов, всё равно дышат любовью и уважением к советским мэтрам мировой фантастики.

Конечно, какие-то произведения сборника понравились более всего и обязательно будут перечитаны (хотя понимаю, что выборочно перечитывать всё равно не буду, а просто однажды сниму с домашней стругацкой полки новенькую книгу и открою на первой странице, с тем, чтобы последовательно и методично перелистнуть её страницы со скоростью своего чтения, дойдя до послесловия и содержания). И конечно есть менее понравившиеся рассказы — их всего пара, и при том, что они всё равно достойно заполняют своё место в этой книге. Называть и те и другие наверное всё-таки не буду — у каждого читателя свои пристрастия и антипатии, чего уж ими делиться, вы и сами для себя свои такие же найдёте в этом сборнике.

Поскольку книгу слушал в аудиоформате, то сначала замечания по поводу чтицы — манера чтения и особенности голоса сразу напомнили уважаемую дикторшу Татьяну Миткову, которая какое-то время вела раздел новостей на НТВ. Сходство это заключается в каком-то неуловимо-распознаваемом оттенке тревоги и напряжения, которое происходит даже не от самого содержания читаемого, а просто в силу голосовых характеристик. Какая-то педалированая драматизация вкупе с назидательно-нравоучительными оттенками, усиливаемые ещё и самим содержанием романа Дефо — что поделать, начало XVIII века, цветистые выспренние выражения и торжественно-манерный стиль, едва ли не барокко/рококо/ампир и прочие вычурности. Отсюда происходит и общее напряжение и тревога, исходящие от книги.

Другая отличительная черта уже самой книги — слишком много нравоучительства и морализаторства, причём сама героиня романа, от чьего лица и ведётся рассказ, совсем не отличается избытком благочестия и скромности — по крайней мере, саму себя она то и дело называет шлюхой (видимо не имея целью употребить этот термин в оскорбительном для себя смысле, но просто называя своими именами свой образ мыслей и жизни).

Довольно странными в этом контексте выглядят довольно часто встречающиеся в тексте обвинения в адрес тех мужчин, которым она не отказывала в близости и постели — сама надевает на себя дезабилье и буквально убеждает мужчину в своей готовности оказать ему любую услугу, а потом следуют абзацы с упрёками и обвинениями...

Вообще, сама главная героиня оказывает двойственное впечатление. На первый взгляд, это совершенно беспринципная женщина, которая, сначала выйдя на дорогу зарабатывания средств на своё выживание торговлей своим телом и переходя затем на содержание то одного, то другого мужчины и бросив при этом (ну, по крайней мере, оставив и затем практически не интересуясь их судьбами) своих многочисленных детей — вместе с этим то и дело сокрушается о греховности своих поступков и деяний, но между тем и деяния и поступки эти, и сам образ жизни её остаются долгое время неизменными. И всё это морализаторство так и кажется простым манерничанием перед кем-то, жалкой попыткой создать хорошую мину при плохой игре. Но ведь, в принципе, историю эту она держит втайне практически от всех и всяких людей, т.е. ей как бы и незачем актёрствовать в морализаторстве, разве что самого Бога она может страшиться (а мы помним, что книга написана в начале XVIII века и времена тогда были весьма богобоязненные — что мало что меняло с точки зрения распространённости греховности и порочности...).

Ну, а то, что с возрастом (и ближе к концу романа) наша героиня помудрела — так ведь понятно, что с возрастом даже самые красивые дамы выходят в тираж и теряют конкурентоспособность. И всё равно, даже помудрев и уйдя, так сказать, на покой (т.е. обзаведясь семьёй и успокоившись), мадам отличается чрезвычайной меркантильностью и крайним златолюбием, а кроме того не прочь приврать или как минимум умолчать о многом, что было в её жизни. Вплоть до того, что сознательно преследует брошенную ею самой дочь и по сути допускает её насильственную смерть от рук своей «подельницы».

История эта безусловно полностью принадлежит веку XVIII, однако если отбросить всякий внешний антураж, то всё остальное остаётся неизменным и теперь, разве что многое стало более откровенным и менее осуждаемым и порицаемым.

Немного тяжеловат стиль, но тут уж ничего не поделаешь, такие были тогда литературные приёмы и формы. А так — вполне приличная книга, часто было просто интересно.

Давно тяготею к исторической литературе. И с той или иной периодичностью беру то одну, то другую книгу этого жанра и читаю — чаще всего с удовольствием и крайне редко с тяжёлым вздохом.

Двухтомная «Русь изначальная» как раз относится к таким книгам, расставаться с которыми совсем не хочется. Погружение в мир VI века от Р.Х. было таким полным и глубоким, что тяжело выныривать на поверхность века XXI и осознавать себя жителем этого донельзя технизированного и технологизированного столетия. Только что ты вместе с дозором росичей пробирался по Степи в ожидании хазар, как тут же оказался на обочине асфальтовой дороги, упершись носом в поток ревущих и клаксонящих бензиновых чудищ. Пространственно-временное это перемещение столь значительное и внезапно ошеломительное, что начинаешь себя чувствовать подселенцем из глубины веков, по роковой ошибке заброшенного в наши смутные времена (впрочем, кажется времена всегда смутные!).

Широта и глубина ивановского эпического произведения не может не поражать. С необходимой для опытного и увлечённого писателя-историка силой воображения рисует нам Иванов картины быта росского рода и других славянских приднепровских племён, прописывает детали костюма (проще говоря одежды) и вооружения, описывает приёмы охоты и надиктовывает торговые пути-дороги, знакомит читателя с особенностями языческих верований славян в середине VI века, прорисовывает нюансы организации жизни и существования славянских племён вблизи недружественной Степи и потому требующей обеспечения необходимой охраны и обороны от воинственных степных племён и родов.

И тут же в параллель с бытописанием росичей Иванов погружает нас во всю сложность существования второго Рима, Византии, этого колосса христианской веры и одновременно величайшего рабовладельца. Мы попадаем в Византию во времена правления базилевса Юстиниана и вместе с жителями империи проживаем многие месяцы и годы этого непростого периода в существовании государства. Восстания охлоса и многолетняя италийская война, а тут ещё вторжение славянских племён на территорию Империи — забот полон рот.

Помимо чисто исторических фактов и подробностей Иванов умело руководит нами в изучении (иначе и не скажешь) нюансов политической и международной обстановки в Европе — мы узнаём, кто с кем и против кого дружит, кто кого в какие земли науськивает и кто какие народы провоцирует на войны и вторжения; мы присутствуем у самых истоков зарождения будущей русской государственности (а пока это появление союза славянских племён); вместе с могучими воинами земли росской мы начинаем осознавать себя единым народом общей славянской крови...

Конечно же, помимо художественно-исторической книги этот роман является примером исторического труда. В том смысле, что автор не просто фантазирует на тему жизни славян и византийских особенностей в указанные времена, но предварительно он глубоко изучил первоисточники исторических сведений и свидетельств современников, при этом некоторых таких авторов Иванов попросту включил в роман в качестве действующих лиц. Научность этой книги ещё и в том глубоком серьёзном анализе действующих сил, закономерностей в историческом развитии государственности в Византии, в соотнесении таковых закономерностей в Восточной Европе и на территории будущей Руси, в обозначении того, что мы потом назовём прогрессом для одних народов и регрессом для других.

И интересным дополнением и по сути частью книги стало авторское приложение, где Иванов объясняет читателю отдельные термины, а также выводит некоторые постулаты и частично дополняет текст романа.

А ещё в этой книге много чисто военно-приключенческих страничек и целых глав, отчего она может быть легко воспринята просто любителями приключенческой литературы. Что немаловажно при нынешнем засилии литературы, ориентированной в основном на экшн и геройства. Так что роман вполне конкурентноспособен и в современные дни.

Я бы отнёс этот роман к категории литературных игр. Прежде всего потому, что Олди играли на поле, на котором в своё время знатно мастерились фантаст Герберт Уэллс и детективщик Артур Конан Дойл, вампирист Брэм Стокер, ну и в придачу к ним менее известные и именитые литераторы. Эпическая уэллсовская «Война миров» в сочетании с каноническим конан дойловским детективным Шерлоком Холмсом (в сопровождении неизменного доктора Ватсона) и при участии стокеровского Дракулы... хотя нет, самого Дракулы здесь не было, но его подручные манили и звали и усыпляли и тянули руки-крюки к шеям — в общем, вот один только этот триптих способен привлечь внимание любопытствующего читателя. А если ещё принамешаны некие спецлюди из будущих времён и пространств, которые призваны разобраться во всём этом смешении сюжетов и героев, персонажей и очевидцев происходящего в пока ещё викторианской Англии, и не просто разобраться, но и восстановить статус-кво — в общем, читатель обречён на вживание в события и факты, в расследования и преследования. При этом понятно почти сразу, что никакой такой особенной интриги не будет и что ты почти что сразу примерно понимаешь, откуда ноги растут. Но ценность этого романа Олди не в интриге и тайне, а, на мой читательский взгляд, в атмосфере конца XIX — начала ХХ столетий, которую в своё время так колоритно воссоздали в своих произведениях прославленные классические писатели и которую сумели реанимировать в своём романе Олди.

Замечательная по мастерству, точности и выразительности авторская аннотация, и в конце почти до конца верное — «не замечая автора, которого почти нет». Действительно, создаётся мощное впечатление отсутствие автора в тех бытовых и жанровых событийно-эмоциональных картинках жизни, которые Людмила Улицкая представляет на суд читателя. Ну вот знаете, как бывает в настоящем непостановочном документальном кино (или в мастерски снятом кино художественном, но при этом с полным эффектом отсутствия на съёмочной площадке киногруппы и режиссёра-постановщика — ярким примером такого кино для меня является фильм Алексея Германа «Мой друг Иван Лапшин») — и кадры дёргаются, и герои фильма говорят невыразительными голосами, и произносят они не самые красивые слова и фразы, и неуклюжих движений множество, и какие-то неловкости есть, и провисы в разговоре, и отсутствие любой мало-мальской реакции актёров или героев документальных сюжетов на камеру. Вот точно так и у Людмилы Улицкой в этом авторском сборнике — точно такие же непостановочные кусочки жизни разных лет. Разной степени наполненности и выразительности, разных векторов направленности (начиная от любовных инцидентов — любовь ведь всегда инцидент и драма, а без этого это уже не любовь, — и снисходя до простых бытописательских подсмотров, подглядок за людьми), разного объёма повествования и разных героев в центре этого повествования. «Это мой народ. Какой есть...» — пишет Улицкая в последнем предложении рассказа «Общий вагон». Действительно, общий вагон...

Но всё-таки присутствие автора тут как раз есть, и ощущается оно, прежде всего, в том, на что именно автор обращает своё (и затем уже наше, читательское) внимание, что именно выхватывает режиссёр и оператор Улицкая своими глазами-камерой и своим умом, своим вниманием и своей системой ценностей. А ведь помимо умения выхватить то, что невзирая на обыкновенность и обыденность способно встать в центр внимания и заинтересовать читателя, нужно ещё и умение так сложить на бумажке буковки и слова, чтобы они, эти самые буковки и слова, превратились в связные выразительные рассказы, в бытовые и жанровые событийно-эмоциональные картинки жизни (тут мы возвращаемся в первый абзац этого сумбурного отзыва на прочитанную улицкую книгу). А умение это у Людмилы Улицкой безусловно есть, чего-чего, а литературного мастерства ей не занимать.

Получил истинное наслаждение, потомил душу улицкими наблюдениями, помассировал совесть и всё прочее содержимое своего себя. До новых встреч, Людмила Евгеньевна!

Эх, какой притягательной силой наделены книги Карлоса Руиса Сафона! Слегка мрачноватая сумеречная атмосфера трилогии (ибо часть четвёртая ещё не переведена на русский язык и для русскоязычных читателей цикл о Кладбище Забытых Книг остаётся пока что трилогией — поправьте меня, если я ошибаюсь) затягивает читателя в свои тенета, и с каждой очередной книгой погружаешься в мир вечерне-ночной немного мистической и чуточку готической Барселоны всё глубже и глубже.

В книге третьей Сафон соединил в один событийный и причинно-следственный ряд героев обеих предыдущих книг — знакомые нам по первым двум романам персонажи встречаются либо лично, либо как-то экзистенциально, но так или иначе их имена то и дело встают рядышком и порой даже в пределах одного авторского предложения. А заодно мы не только узнаём, что там случилось с героями дальше, но и знакомимся с тем, что там было раньше и какова была судьба того или иного персонажа тогда, когда вся эта длинная тягучая история ещё не начиналась.

На этот раз мистики и готики практически нет вообще, разве что пара-тройка намёков на присутствие в жизнях Мартина и семейства Семпере чего-то и кого-то могущественного и потустороннего (хотя какое же оно потустороннее, коли вмешивается в дела людские и частью своего существования присутствует здесь, в этом мире, в этой реальности — слегка в неё вмешиваясь и подправляя, причём совсем не обязательно в тёмную сторону...). Однако всё то мистическое и готическое, что было в двух предыдущих романах, никак не разрушено, просто тайное пока остаётся тайным, и только некоторые намёки сделаны автором на возможные варианты, что там было с писателем Мартином и почему.

Вот. А вообще теперь очень хочется уже узнать, что там было (будет) дальше. Будем ждать...

Поскольку название романа предполагает, что в сюжете непременно должна появится или как-то проявить себя игра го (и это предположение совершенно верное), то автор выстроила схему повествования как чередование ходов двумя игроками. Т.е. коротенькие главки, из которых собрана книга, поочерёдно и ни разу не сбившись относят нас

Сюжет захватывает с самого начала и держит читателя даже не в напряжении, но просто в безвыходном положении — руки сами по себе непроизвольно жмакают next page и послушные странички, заряженные то нежным голосом героини, то мужественным голосом героя, мелькают в темпоритме игры-блиц, когда времени на обдумывание совсем мало и нужно ходить и ходить и ходить...

Ваш ход, господа!

Эта книга попала в списки хотелок пару лет назад, когда в одной литературной игре нужно было прочитать готический роман. Не помню, почему я тогда отложил «Игру Ангела» в сторону, и что именно выбрал для чтения — тоже не помню, однако ведь «Ангела» из хотелок не удалил и пару чисток этого списка она пережила, причём желания забанить роман ни разу не возникло. Полагаю, что уже на этом этапе книга и один из её главных персонажей исподволь на «тонком» уровне взяли мою читательскую душу под свой мягкий всесильный контроль и плавно довели таки до момента, когда откладывать чтение «на потом» уже стало невозможно — список «хотелок» уменьшился до десятка и название «ангельского» готического романа буквально стало торчать и выпрыгивать из выборки «хочу прочитать».

Вся эта преамбула была нужна только для того, чтобы подчеркнуть, что магическая мистическая составляющая романа вполне активна и дееспособна и без открытия книжного томика, и даже в электронном или аудио форматах. И потому повествование, ещё до нажатия кнопки «плей», обволокло и повлекло читательское сознание вглубь вечерне-ночной Барселоны первой трети века двадцатого, погрузило в атмосферу вечера и ночи, заманило в лабиринт инфернального страха и потустороннего ужаса, сдобренных изрядной порцией уголовно-криминальных драм и трагедий на любовных фронтах.

Мой багаж готического чтения невелик — роман Льюиса «Монах» да пара-тройка напрочь позабытых теперь уже рассказов (кажется, всё-таки Эдгара По), вот, собственно, и вся готика. И если спросить меня об отношении к этому жанру, то до чтения «Игры Ангела» оно было аморфным и студенисто-вязким. Но вот теперь жанр обрёл более чёткую форму и налился мышцами и даже оскелетился кое-каким костяком — имеется ввиду, что сейчас куда с большим одобрением и интересом произношу этот термин «готика» и, скорее всего, прочту ещё парочку толстых готических книг.

Джон Ирвинг, полюбившийся после чтения романа «Правила дома сидра», порадовал и в этот раз. Вообще, он очень щедрый писатель, этот самый Джон Ирвинг. Он умудряется поместить в роман столько сюжетных линий, что из всего этого концентрированного сгущения можно было бы нарезать ещё пару-тройку книг, и даже не рассказов и повестей, а вполне самостоятельных романов. При этом каждая такая сюжетная тема довольно остра и приключабельна и вполне может тянуть интерес к событийному ряду самостоятельно. И герои-персонажи этих сюжетиков вполне живые и яркие личности, вполне соперничающие с основными героями самого романа Ирвинга.

А центральных фигур и самых настоящих героев романа у Ирвинга опять несколько. Тут вам

Невероятно много в романе Ирвинга и поднимаемых им острых и значимых вопросов. Тут вам

И так и хочется порой вспомнить своего любимчика Николая Васильевича Гоголя и воскликнуть подобно ему «И чего только нет на этой ярмарке!», имея ввиду ирвинговский многослойный, многофакторный, политемный и разносторонний роман.

Единственное, что показалось в романе лишним — это концовка книги, где перечисляются все полюбившиеся нам люди, с которыми так накоротке свёл нас Джон Ирвинг — ну вот зачем он

Первое, что приходит в голову при мысли о необходимости написания, наконец, отзыва на прочитанное — невероятно живые образы всех героев этого романа, неважно — главных персонажей, «старика» и «старухи», или их детей, друг за дружкой нарождённых супругами, или же внуков и внучек и правнучки. Собственно, вот на этом ощущении их живости и построена, им скреплена и на нём держится вся книга.

Хотя вся мощь этого романа держится как раз на отсутствие в нём всякой «книжности» — книга воспринимается как неспешный рассказ о знакомых людях, а не как литературное полотно. И пушкинские сказочные запевы «вот неделя, другая проходит», то и дело встроенные в текст и произносимые чтицей аудиокниги напевно и растяжно, вдобавок придают некую былинность, что ли, отчего совсем забываешь о том, что это сочинение литератора, а не старушечий пересказ истории жизни каких-нибудь «суседей».

Ещё одна отличительная особенность катишонковского романа — практически полное исключение из него приключенческой составляющей. Ровное спокойное бытописание, лишённое нагромождения всяких сгущений трагических событий и острых краеугольных напряжений событийного ряда. Впрочем, в жизни стариков, как и в жизнях всех других семей, на самом деле таких трагедий предостаточно — влюблённости и измены, рождения и смерти детей, революция и тифы, переезды через всю страну по широте и долготе, война, тяжёлые болезни... Однако Елена Катишонок, видимо намеренно, уходит от чрезмерной трагедизации и драматизации при описании всего этого, все эти моменты просто случаются в жизни героев романа, и ни автор, ни персонажи, ни читатели не заламывают рук и не возводят очи горе (что вовсе не означает, что переживания отсутствуют напрочь — просто автор совсем не стремится задрать ввысь планку эмоционально-чувственного отношения к событийному ряду, а скорее преследует цель продемонстрировать обыденность всего того, что происходит в жизни и с жизнями обычных людей того поколения, да и вообще в жизни и с жизнями любых других людей и поколений). Как говорится в одной известной книго- киношутке — «Что с Вами случилось? -Со мной ничего. Я сам случился в этом мире».

Случайное начало, примерно одинаковое содержание центральных жизненных событий и неизбежный конец — вот вам и вся картина жизни человека и людей. И степень трагедизации и драматизации, которую ощущает и переживает каждый живущий человек, зависит не от этого событийного жизненного наполнения, а от отношения к этому самому наполнению. Кого-то жизненные коллизии делают дряблым стонущим и заламывающим руки страдальцем, а кто-то просто продолжает жить. Сохраняя все основные принципы своей жизни и все основные ценности. Так, как это сделали катишонковские старик и старуха. Жившие неделю за неделей у самого синего моря...

PS Не уверен, что буду читать продолжение романа (некоторые, читавшие это самое продолжение, отговаривают от такой идеи), но эту книгу прочитал/прослушал с удовольствием.

И всё-таки это современная сказка для детей и подростков. Мистическая и фэнтезийная сказка. С приключениями и страшилками-пугалками. Привлекательными как раз для означенной читательской аудитории.

А вообще, конечно, напрашивается мультик по мотивам этой книги — художники-мультипликаторы могли бы вволю порезвиться на творческом изобразительном кульмане и мольберте, планшете и поле, изображая внешний вид всех этих упокойников и прочих персонажей, всяческой жити и нежити.

Да и для композитора нашлась бы интересная работа, чтобы сопроводить создаваемое мультяшное кино соответствующим звукорядом.

А я бы такую мульти-работу с удовольствием посмотрел бы. Вместе со старшим и средним внуками (10 и 8 лет соответственно). А потом ещё и пообсуждали бы...

Книга из великолепной серии «Современное европейское письмо. Польша». Какой-то умный работник библиотеки в своё время не пожалел казённых денег на приобретение книг этой серии в нашу местную районку, дав, подарив читателям великолепную возможность приобщиться к миру современной польской литературы. Причём литературы самых разных жанров.

Для меня это уже четвёртая книга этой серии, и несколько на польской полке ещё мелькает и ждёт прикосновений, перелистываний, вчитываний, сочувствий и сомыслий, состраданий и сорадостей — сосуществований и сожизний.

Писать что-то по сабжу смысла нет никакого — всё возможное, чтобы без спойлеров, содержится во вкусной аннотации. И нужно просто взять книгу, открыть и начать читать и вкушать.

Ещё раз хочется подчеркнуть великолепную работу издателей — стильные в одном вкусе обложки книг, интересные неизбитые шрифты, качественная приятная на ощупь и в перелистывании бумага, надёжная проклейка книжного блока — в общем, для рук книга столь же приятна, как и для глаза и для восприятия.

Кабы заранее не знал, что под личиной Анны Борисовой скрывается личина Бориса Акунина, так включил бы госпожу Борисову в список писателей, за чьим творчеством желательно проследить и дальше. Щедрая фантазия породила в одной небольшой книжке несколько сюжетов для вполне независимых друг от друга отдельных произведений разного объёма — хотите, рассказом ограничьтесь, а при желании, так и роман вытянется. При этом включенные в книгу в качестве составляющих генерального сюжета уже самого романа Борисовой-Акунина истории обладают необходимой для привлечения и удержания читательского интереса остротой и динамичностью. Что не мешает им, будучи слитыми в одну сюжетно-событийную цепочку, не мешать друг другу и работать на общий интерес к роману и к его героям.

Ну, про простоту языка всё сказано в аннотации — книга более чем наполовину состоит из диалогов и прямой речи персонажей и потому носит в себе отпечатки персонажно-героических личностей со всеми их речевыми характеристиками и личностными особенностями. Отсюда и практически разговорный стиль и динамическая сленговая стилизация то под одного персонажа, то под другую героиню. Всё это изрядно разнообразит чтение и придаёт ему — чтению — необычайную лёгкость и притягательность. Ну вот я, например, потратил на чтение в грязном исчислении (т.е. отвлекаясь то на дорогу, то на всякие планёрки и прочие работы) утро и часть первой половины дня — начал читать где-то в 5.30 и к 10.00 книга была закончена.

Нельзя не упомянуть ещё и о странном, необычном сочетании развлекательного характера романа «Креативщик» с возможностью поразмышлять то в отношении одного встроенного в роман сюжета, то другого, благо недостатка в их количестве и разнообразии не ощущается.

В общем книга стоила читательского интереса. И оставила в раздумьях — продолжать знакомство с Акуниным-Борисовой, или пока можно поостыть...

Книга состоит из семи глав и, соответственно, из семи новелл. Семь кусочков жизни в XI веке. Семь историй, разбросанных по всей территории европейской Руси — Господин Великий Новгород и Переяславль, Ростов Великий и Киев, Чернигов, Тьмутаракань и ... Византия (да-да, это не описка, автор приводит нас вместе с героями новелл в Константинополь и даже в Китай).

И персонажи в каждой новелле свои, совсем не обязательно появляющиеся в других новеллах. Владимир Мономах и Святополк Окаянный, великий князь Ярослав и сплетённое в один клубок противоречий семейство Ярославовичей.

И Дикое поле с его хазарами и печенегами, половцами-куманами, с их бесконечными набегами и войнами с Русью.

И монголы, то и дело собирающие свои племена в единый кулак и воюющие соседний Китай — вызревает, готовится Великое нашествие на всю Азию и даже в Европу.

И простые русские люди — новгородские купцы и киевские мастеровые, черниговские крестьяне и полоцкие ратники, мужчины и женщины, дети и подростки — всё это гомонит и копошится, шевелится и движется в этих замечательных новеллах, рассказывая читателю о всех самых значительных и одновременно самых обыкновенных событиях жизни в начинающейся русской государственности.

У Валентина Иванова совершенно особенный литературный стиль — тягучий и вязкий, узористый и слегка колышущийся подобно волнам ковыля в степи. И речь — кажется и не стилизованная под XI век, но вместе с тем оставляющая полное ощущение погружения в те удалённые от нас уже почти на целое тысячелетие времена. И потому очень важно в самом начале чтения настроиться на восприятие этого ивановского стиля и на понимание и впитывание этой речи — не гнать галопом по европам, а неспешно растворяться в этой особенной и одновременно совсем обычной жизни.

Кем бы ты был там? Каким бы ты был тогда? Мечником или оратаем, купчиной или мастеровым-горожанином?

Да ведь мы там и были — пусть не сами мы, но ведь были там и тогда какие-то наши предки, наши пращуры, наши пра- пра- пра...!

Замечательное чтение! Ну, надо теперь отправиться в век VI, в Русь изначальную...

Очень удобная для восприятия книга. Прежде всего формой — всё содержание разбито на коротенькие главки (в бумаге это наверное несколько страничек, а в аудиоформате несколько минут слушания). По сюжету имеются две основные содержательно-смысловые линии —

А концовка романа вообще просто выворачивает всё наизнанку и делает многие непонятки понятками, однако при этом это наново понятое само по себе не менее сложно для восприятия, чем всякие экзистенциалистские выкладки. В итоге жуть как интересно и умнО!

Ну, не знаю, с какой стати это называют Анти-Гамлетом! Скорее это просто предыстория Гамлета, рассказанная нам его матерью, королевой Гертрудой. И потому никакого противопоставления здесь нет.

А вот сама идея великолепна — ведь частенько бывает — читаешь какую-то громкую историю и думаешь, а какова предыстория, что там лежит в основе событий, предшествовавших читаемому? И Джон Апдайк как раз даёт читателю возможность прикоснуться к предтече тайны, к корням знаменитой шекспировской «Быть или не быть?».

Правда нужно иметь ввиду, что знакомая картина шекспировских событий в нашем романе совсем отсутствует — прежде всего потому, что у Апдайка шекспировских событий ещё не наступило, но ещё и потому, что даже совсем знакомое место, развёрнутое на 90 градусов и показанное в необычном освещении, узнаётся с трудом, а то и вовсе не узнаётся. И конечно же вся драма жизни Гертруды, рассказанная ею самой, выглядит совсем иначе, нежели когда она была бы нам поведана устами Гамлета. Потому что нам понятнее и мотивы её поступков и решений, и внутренний мир её чувств и переживаний, да и просто на виду оказывается вся её жизнь, начиная с младенчества и заканчивая тем, что непосредственно предшествует Гамлету шекспировскому. И сам Гамлет тут совсем не тот романтический мятущийся герой, каким мы привыкли его видеть у Шекспира, да ещё если и в киношном варианте в исполнении Смоктуновского.

Так что прочитать этот роман ей-богу стоило. А там можно и Гамлета в классическом варианте перечитать, тоже не лишним станется.

Конечно этот роман весь погружён в описываемые времена. Война в Корее (1950-1953 гг.), разворачивающаяся и набирающая обороты борьба за мир во всём мире, всемирное движение миролюбивых сил и всё такое прочее (кое-что из этого всего я помню, только уже из середины 70-х — Всемирный конгресс миролюбивых сил). И потому книга не без некоторой архаики — не в литературном смысле, тут всё в порядке, а в стилистике мыслей и разговоров персонажей книги.

Вот эта явственная выпуклость книги в сторону антивоенной тематики, честно говоря, кажется слегка чрезмерной и порой просто нарочитой (ну, вот как нарочитым кажется разговор двух влюблённых о соцсоревновании между страстными поцелуями). Хотя, вот если представишь ситуацию, в которой оказался главный мужской герой романа Дэвид (гибель младшего сына в Корее) и всю ту переоценку своей жизни и газетно-издательской журналистской трудовой деятельности, то может быть и поймёшь, что у человека явственный кризис и резкий разворот смысла своего существования. И тогда становится понятна и одержимость Дэвида своими пацифистскими идеями, и все его сначала одиночные крестовые антивоенные походы, хождения в люди и прочие малоуспешные идеалистические прожекты, а потом уже присоединение к Движению.

Чтобы не было скучно, а заодно для более полного и глубоко раскрытия образа главного героя, Причард знакомит нас с его семьёй — знакомит плотно и детально, а со старшей дочерью Мифф попросту едва ли не сдруживает. И параллельно с идеологическими и пацифистскими главами писательница даёт нам возможность приобщиться к личной, частной жизни своих героев, тем более, что всё умело увязано в одну общую сюжетно-событийную схему. И тут же вводится ещё один довольно важный персонаж — важный и для полноты раскрытия образа Дэвида, и для возможности дать ему проявить себя в ситуации выбора не на идеальной идеологическом и митинговом уровне, а на уровне Поступка — Дэвид встречается с попавшим в наркотическую зависимость молодым парнем из простого рабочего семейства, Тони, ровесником погибшего в Корее сына. И вот эта возможность и внутренняя потребность Дэвида поучаствовать в судьбе Тони может помочь ему изжить в себе чувство вины за смерть своего собственного сына...

Некоторые совсем уже лирические моменты в книге поданы совсем сдержанно и целомудренно. Однако личные отношения с полюбившейся молодой женщиной также украшают страницы романа, окончательно делая книгу всё-таки художественным произведением, а не пафосным набором антивоенных речёвок и идей.

В любом случае было весьма любопытно вновь прикоснуться к творчеству Катарины Сусанны Причард, книга которой «Девяностые годы» украшает полку домашней библиотеки и побуждает прочитать всю её трилогию от начала до конца.

Без СПОЙЛЕРОВ никак не обойтись!

Странная героиня, странные её «коллеги» —

Охота на живца.

Но это внешняя фабула романа, его событийная сторона. А есть ещё внутренний мир Иссерли (так зовут нашу охотницу-живца) — причудливый и искалеченный внутренний мир изуродованной врачами-хирургами-экспериментаторами их планеты женщины, самки. И внешнее уродство зачастую несёт за собой уродство внутреннее, внутреннюю инвалидность — просто уверен, что многие из читателей сталкивались с этим явлением. И приданное врачами-хирургами человекоподобие никак иначе, как уродством и инвалидностью и не воспринимается (тем более, что и в самом деле несёт за собой сильные боли в изменённом позвоночнике, лишение естественных для их вида внешних форм и органов и ограничение организмического функционала). Безусловно Иссерли страдает. Страдает от переносимой боли (от которой ей теперь никогда не избавиться), страдает от осознания своей ущербности (тоже уже безвозвратной), страдает от утраченных возможностей нравиться самцам своего биологического вида, страдает от ощущения того, что она находится внизу их социальной лестницы, страдает от необходимости общаться с другими, такими же как она соплеменниками, занимающимися переработкой дичи, мужланами и тупицами в её представлении, страдает, страдает, страдает...

Конечно в романе есть несуразности. Ну, вот трудно понять, что Иссерли знает, что люди

А ещё подумалось о названии романа — почему книга названа именно так? Уж не для того ли, чтобы читатель попробовал представить себя в виде предмета охоты, в виде той самой дичи, за которой гоняемся уже мы сами — и в самом деле на охоте, и выращивая на еду крупный рогатый и прочий мясной скот и птицу? Чтобы мы сами попробовали стать, пусть только на страницах этого романа, той самой скотиной для откорма и забивания, теми самыми стейками и отбивными, биточками на косточке и набором костей для холодца (непременно с половинкой головы да и с мозгами чтобы)...

Очень странная книга! Очень странные люди и нелюди! И столь же странные мы сами...

Продолжение-окончание истории о Эндимионе. Заключительная книга дилогии и тетралогии. Хотя при желании автор вполне может включить новые факторы и развернуть гиперионовскую хронику ещё на пару томов. Или больше. Возможности для этого есть и даже сильно выдумывать ничего не надобно — те же самые «львы, медведи и тигры» остались, в общем-то, за кадром.

Симмонс хитрО закрутил колечко во времени, нечто подобное предполагалось при чтении, однако автор всё же умело держал читателей в неведении относительно некоторых высказываний главной героини романа Энеи, вплоть до того, что думалось, что автор непременно изобретёт совсем уже неожиданный ход. Но Симмонс обманул, прописав ожидаемую таблетку знания — ну и то неплохо, что из логики повествования не вывернул.

Собственно вся религиозно-философская составляющая всего цикла рассмотрена в предыдущих рецензиях на первые три книги и ничего особенно нового здесь уже добавлять нужды нет. И потому просто небольшой совет для тех, кто возьмётся слушать две последние книги тетралогии в аудиоформате — вот совсем не рекомендую слушать вариант под рубрикой «Аудиокнига своими руками», уж больно непрофессионально и дилетантски читает исполнитель, чрезмерно драматизирует и трагедизирует голосом происходящее и пытается отыграть интонационно, отчего порой попросту морщишься и досадуешь. Такой вариант озвучки, как бывает в школах при чтении по ролям — дилетанский и иногда просто жалкий.

В целом вся тетралогии вполне симпатичный вариант современной космической фантастики, правда термин «космической» здесь нужно понимать расширительно — Космической, имея ввиду под Космосом не тот астрономический физический космос, а Космос как Вселенную во всей её многозначности.

Вообще получается, что тетралогия состоит из двух дилогий — первые две повествуют нам о

А вторая дилогия начинается

Повествование довольно энергичное, событийный ряд насыщенный, и вместе с тем автор продолжает подбрасывать в развитие изложенных в первых двух томах цикла богософских идей новые пунктики, а также добавляет интриги, намекая, что, вполне возможно, всё обстоит не так, как нам казалось по прочтении двух первых книг, и что есть ещё один или даже несколько слоёв сущности Мироздания, со своими небожителями и высшими силами. В общем, ждём встречи со львами, медведями и тиграми...

Поскольку весь цикл слушаю в аудиоформате, то следует отметить, что первые две книги озвучены более профессионально — голос рассказчика гораздо богаче обертонами и точнее соответствует и содержанию книг, и пониманию слушаемого, да и просто ошибок в произношении гораздо меньше. А вот чтец третьей книги, к сожалению, читает с большим числом погрешностей, да и сам голос явно любительский — глуховатый и с сипинкой, ну, вот как бывает у доморощенных актёров домашних театров. Общей картины восприятия книжного пространства это не разрушает, но отличия не заметить (и не отметить) невозможно.

Вторая часть тетралогии не только более динамична (хотя и в первой движухи хватает), но и более глубока. Слоёный пирог смыслов и тем весьма замысловат по консистенции и по вкусовым оттенкам. Параллельно с чисто космическими и футуристическими картинами будущего Человечества (а точнее — человечество в будущем) Симмонс крутит непростую тему богословия и богомножия, богологии и богософии, богоцентризма и боголюбия, выводя читателя на непростые рассуждения о сути этого феномена под обобщающим названием Бог. И вместе с тем углубляется начатая в книге первой тема Искусственного Разума и Искусственного Интеллекта, плавно переходя в понятие «Бог из машины» и тесно смыкаясь с теологическим содержанием романа. Всё это дело замешано на картинах космических и галактических противостояний между отдельными веточками расползшегося по Галактике человечества, а также сдобрено изрядной порцией подпространственных и внепространственных, сингулярных и 0-Т связей и перемещений, сопряжением понятий техносфера и мегасфера, метасфера, инфосфера и прочих сложно представимых конструкций совсем уже неевклидового пространства-времени.

Однако Симмонс довольно милосерден к своему читателю, и тот любитель фантастики и приключений, которому весь этот инфоцифровой метаболизм человечества до лампочки, вполне сможет насладиться чисто приключенческой событийной стороной романа.

Ну, и автор не оставляет выбора: хочешь — не хочешь, но перейдёшь уже к «Эндимиону». А между делом поинтересуешься Джоном Китсом и его творчеством.

Такая маленькая по объёму и такая вместительная по смыслам и сутям пьеса. Небольшое количество персонажей позволяет при чтении легко всех запоминать с самого начала и не перепрыгивать к списку действующих лиц, как это порой бывает с могучей драматургией в десятки персонажей. Да и характеры героев пьесы таковы, что сразу запоминаешь, кто есть кто, а также зачем и почему.

Фабула очень проста (однако вполне современна и актуальна и злободневна):

Однако мне, как человеку с азами психологического образования, было крайне интересно смотреть на чисто психологические аспекты этого конфликта. Потому что даже, казалось бы, однозначно положительный герой доктор Штокман вдруг обнаруживает такие психологические характерологические черты и типологические особенности, что впору рисовать графики, мастерить психологические портреты и составлять прогнозы. Есть такие люди, которые — хлебом их не корми, но дай стать героем. А ещё лучше — Героем. И если нужно или возможно, то они всё сделают, чтобы превратить себя уже в ГЕРОЯ. И вот какие-то такие «героические» оттенки в докторе Штокмане — безусловно, очень хорошем человеке, борце за справедливость и всеобщее конечное счастье — явно просматриваются. Из таких отличные митинговые трибуны вырастают, политические декламаторы и общественные риторики, гневно клеймящие и зовущие непременно на борьбу всех со вся. А ведь порой можно просто попытаться не «брать город штурмом», наваливая перед городскими стенами и бастионами тысячи трупов своих ратников, а «обойти его с тылу»... И тут уже важно тщательно разбираться, что важнее — цель или средство, движение или цель. Но это спор старый, с этим ещё товарищи и господа Каутский, Бернштейн и Ульянов-Ленин разбирались в свои времена, но совсем по другим поводам...

Но вообще очень любопытный вопрос, поставленный доктором Штокманом — всегда ли большинство право? И всегда ли оно неправо? И что такое «общественное мнение» и как оно формируется — тоже очень любопытно и весьма показательно.