Шёл намедни по улицам нашего мегаполиса, наблюдал за горожанами и размышлял о происходящих вокруг процессах кастомизации. А вы их замечали?
Бывает, зайдёшь в какой-нибудь арт-лофт, а там все кастомизированные. Как кланово-родовые общины. Кажется, что попал на китобойное судно в Меланезии.
Особенно такие тенденции проявляются в субкультурных тусовках, в творческих гаражных коммунах и прочих местах, где хобби отводится чуть больше времени, чем заработку на хлеб с маслом, и можно крафтить, майнить, вэйпить и чиллить часами напролёт.
В основную часть спектра кастомизированных входит весь новодельный бомонд, в основном приезжие из других городов трудяги-ремесленники и просто творческий люд, включая потомственных городских аборигенов. Все они обитают в пределах арт-кластеров вроде «Флакона», «Винзавода», «Артплея», «Клейзавода» и НИИ ДАР, где всё такое кирпичное, брутальное, аналоговое и цеховое. Есть также большое количество отдельных разбросанных по городу крафтшопов и просто странных эстетских мест вроде избы-читальни «Кладовая тишины» со всякой постсоветской барахляндией и постоянными музыкальными джемами.
В таких интересных местах коллективный творческий процесс не ограничивается никакими рамками. Это современные коммуны, цеха, гильдии мастеров или профсоюзы свободных пролетариев, но только не суровых советских рабочих или британских углекопов, впахивающих от зари до зари, а барберов, кальянщиков, сыроедов, татуировщиков, алхимиков, керамистов, псайкеров, кузнецов, реконструкторов, велобайкеров, краснодеревщиков, музыкантеров, тарологов…
Когда попадаешь в подобные места, создаётся ощущение, что это — изнаночная сторона современного высокотехничного и политкорректного, гладкого и стильного мегаполиса, чьи флагманы прогресса – сверкающие стеклом и металлом перекрученные в невообразимые геометрические формы башни-накопители IQ и $ (Москва-сити имеется в виду, конечно).
Тут же, на обширных территориях бывших краснознамённых заводов с дымящими над рекой трубами и заснеженными связками проводов, с постоянным нойзом слесарных работ, как в «Застенье» Нила Геймана или в «Повести о двух городах» Чайны Мьевилла, царят какие-то свои странные порядки и законы. Здесь устраиваются неоязыческие экспериментальные фестивали, ставятся исторические и артхаусные спектакли и церемонии, происходят разные прочие хеппенинги, не поддающиеся жанрово-смысловой категоризации в силу высокой кастомизации. Это сплошной цирк или шапито-шоу, и иначе быть не может. Ведь западная модель успешного мышления старательно внедряет каждому городскому обитателю, не важно, кастомному или обычному, что вся жизнь — это ежедневная подготовка в массовке таких же статистов к отыгрышу своей главной роли. Чтобы сыграть главную роль в пьесе своей жизни, надо сперва как следует кастомизировать себя (трансформировать сознание, очистить карму, нарастить мышцу, сменить ориентацию, прочие варианты), а уж затем получить приз зрительских симпатий. Живой пример данного процесса — старейший ямайский даб-продюсер, художник и просто эксцентричный тип Ли "Скрэтч" Пэрри, который к своим 80 годам кастомизировал себя по максимуму. Из российских оригинальщиков и фриков можно привести пример популярного в сети блоггера Кирилл Терешина, известного как Руки-Базуки (no comments).
Типажи тут можно встретить самые вычурные и нереальные, никак не коррелирующие с дресс-кодом большинства горожан. Лучшим выразителем этой парадоксальной дихотомии между «реальным будничным городом» и его зеркальным братом-близнецом на русской литературной сцене был и остаётся, имхо, Макс Фрай (Мартынчик-Стёпин) с его многотомием о сомнамбулических приключениях сэра Макса, агента Малого тайного сыска, в городе Ехо.
Говорят, что в Петербурге с кастомизацией творческого населения дела обстоят куда успешнее, чем в Москве. Не считаю, что так. Сейчас в столице столько арт-кластеров, да и просто старокирпичных цеховых заброшек, переоборудованных под кастомные мастерские, что можно сравнить это со средневековым бумом гильдий во времена средней и высокой готики в Европе. И вряд ли в Москве сейчас меньше кастомизации, чем в Питере.
То, что история движется по принципу Уробороса, постоянно повторяясь по спирали с некоторыми флуктуациями в пределах нормы, доказано уже множество раз. Обитатели же кастомных мастерских – это самые натуральные средневековые мастера-ремесленники, создающие своими руками разные странные штуки под заказ и для себя (лучший обзорный ресурс по отечественному крафтингу, как по мне, – это livemaster.ru).
Немного оффтоп. В даб-музыке есть такое понятие, как «выявление звукового костяка композиции», или «дабофикация». Так вот, даб как инструмент работы с уже записанными звуковыми петлями – это по сути та же кастомизация. Даб предоставляет определённый набор звуковых приёмов, с помощью которых можно пересвести, скажем, какой-нибудь шлягер Михаила Круга в запредельно-ритуальный нойзовый дрон (замедление, растяжение, наложение эффектов реверберации, дилея, флэнжера, эквализация, компрессинг и т.д.). И вот от изначальной композиции непонятно что осталось.
Так в чём же состоит принцип кастомизации, столь много раз уже замусоленный мною?
Кастом – это добавление в свой гардероб из однообразных гавайских рубашек мотоциклетной кожанки с заклёпками или урбан-мантии чёрного цвета.
Кастом – это набивание биопанковых текстур Гигера или скандинавских рунескриптов на свою нежную кожу.
Кастом – это борода-клёш и спаянный из металлолома родстер.
Кастом – это установка на свою мозговую ОС древнеарамейского или языка программирования Python.
Кастом – это покупка себе вейп-устройства и кастомизация его до совершенного нового состояния, скажем, в гибридное стимпанковое вейп-устройство.
Главное в деле кастомизации – это понимание своего личного диапазона градаций (или порога мутабельности). Он варьируется у каждого индивида с учётом прогрессирующей сложности внедряемых элементов стиля, поведения, установленных языков, концепций, моделей и практик. Варьируется в большей или меньшей степени от простейшей кастомизации через, скажем, поход в магазин этнических сувениров и покупки там себе каких-нибудь амулетов, до продвинутой и мастеровой кастомизации.
Обычно таким градусами крутизны в изменении себя и своего образа жизни обладают неформальные лидеры всяких крафт-цехов и фолковых бэндов, творческие богемщики, ну, и поп-звёзды вроде Тимати (сейчас даже больше кастомизируют себя трэперы, чем рокеры). В этих случаях может наблюдаться даже лёгкий киберпанк-эффект. Например, вживление под кожу ладони микрочипа со своим ID и всеми полезными данными. Или контактные линзы с расширенной реальностью и психоделическими эффектами на восприятие. Причём это всё дорогое и полифункциональное обновление своего ПО может быть продиктовано модой и показушностью, мол, «вот такой я кастомный, а следовательно, более приспособленный к стремительно ускоряющемуся развитию моды и общества в целом с учётом НТР и мировой инфляции». Данное от природы тело, пусть даже хорошо тренированное и пропорционально сложенное, но лишённое каких-либо кастомных модификаций, уже не вызывает интереса.
Набитыми на тыльной стороне шеи QR-кодами со ссылкой на свою страничку в соцсети уже никого не удивишь, как и металлизированными/проволочно-кабельными дредлоками.
У менее склонных к имиджевым мутациям людей (к ним отношу и себя – до сих пор не единого набитого партака) может возникать культурный шок при встрече и взаимодействии с сильно кастомизированными людьми. Обычный вопрос человека, не склонного к мутациям: «Слышь, а тебе зачем такие туннели в ушах? Чтобы ветер свистел, да?» В таких ситуациях у стороннего налюдателя даже может сложиться впечатление, будто встретились представители двух разных форм жизни, как на Вавилоне 5.
В отношении обитателей арт-кластеров вне пределов их обитания может возникать подозрение, непонимание, страх и оттого – пассивная/активная агрессия у простых, не- или малокастомизированных обитателей мегаполисов, в особенности, «районных пацанов».
Кстати, с недавних пор даже среди традиционных «районных хулсов» появились свои кастомные группы. Это те же вейперы и ещё лоубассеры. Вейперов все знают – они выпаривают ароматный глицериновый дым из киберпанковых устройств, издают свои журналы и открывают свои вейп-кафе. А вот про лоубассеров, пожалуй, никто никогда и не слыхивал.
Лоубассеры (термин придумал мой соратник по перу Глеб Вайскопф) есть в каждом районном дворе. Обычно они гоняют по ночам на своих кастомизированных стритовых запорожцах, шестёрках, волгах и вазиках по местным дворам без глушака либо просто тусят у подъездов и магазов с открытыми дверями, обмениваясь видюшками и приколюхами со смартфонов, решая пацанские проблемы, пока мощные басовые партии разрывают стенки их драндулетов и нервы жителей окрестных многоэтажек. В основном в кастом-мобилях играет всякий «Кровосток», саундтрек к «Форсажу 9» и прочие легенды рэп-баттлов. Днём же такие товарищи обычно либо копаются в запчастях своих кастомных родстеров, либо пьют пиво, либо вейпят, либо то и другое.
Итак, кастомные пиплы бывают двух категорий:
— кастомизирующие – обычно это бородачи-крафтеры, спецы по ручным видам традиционного труда: кузнечному, гончарному, столярному, кулинарному ремёслам, барберству, etc.). Это такие городские нативы-реликты, образующие свои закрытые трайбы. Однако эти берсерки по крайней мере что-то умеют и делают, т.е. мастерят вовне, а поэтому вольны кастомизировать и себя в том числе;
— кастомизированные – это те, кто потребляет услуги кастомизирующих, получая свою дозу трендовости. Обычно тут всякие модные денди и девушки-вампы формата ТП, понакупившие себе кастомных шмоток, бирюлек, блестяшек и гаджетов, понабивавшие себе крутых татуировок и медиасигилов; постоянные завсегдатаи барбершопов, крафтбаров, спа-салонов, таймклабов, элитных смокерных и вкусных кофеен; в большинстве своём нагловатые, прожорливые и говорливые городские щуки с нереальным уровнем ЧСД.
Также выделим кастомизацию по типу целевой направленности Input-Output:
— направленность из себя или кастомная экстраверсия (крафтинг уникальных арт-объектов, написание экспериментальной музыки, рисование графических романов, выпуск настольных и виртуальных инди-игр, исследовательская и творческая деятельность вообще);
— направленность на себя или кастомная интроверсия (татуировки, шрамирование, пирсинг, боди-арт, психоделики, погружение в виртуальную реальность с помощью новейших технологий, участие в городских квестах, работа актёром и моделью, а также мутации в области своего сознания и мировоззрения — квантовая психология, рейки-иггдрасиль, гештальт-терапия, холотропное дыхание, хакеры сновидений, НЛП и пр.)
Естественно, редко можно заметить чистые типы по данным критериям, так как всё в мире присутствует в виде смесей. Причём, если в человеке преобладает кастомная экстраверсия, то у него может быть реализована и интроверсия, а вот если мы имеем дело с выраженной кастомной интроверсией, то далеко не всегда она соседствует с экстраверсией (первый случай: много ли вы знаете татуировщиков без татуировок? второй случай: много ли вы знаете любителей псилоцибиновых грибов с высшим образованием в области микологии или практикующих лаборантов-химиков?).
В целом, кастом – это целенаправленная и контролируемая тяга к изменению своего внешнего и внутреннего измерений с помощью любых творческих и экспериментальных методов и практик. Придумал же кто-то подвешивание на крючьях и бандажирование (кстати, это древнее японское искусство шибари). А через изменение себя, как известно, можно прийти к изменению своего окружающего мира – «что внизу, то и вверху», как завещал Гермес Трисмегист. Но сейчас очень легко заиграться в первое и потеряться в дебрях кастомизации.
Возможно, что гибридные разумные животные, продукт экспериментов богов-пришельцев, были первыми, кому поклонялись древние люди.
Эрих фон Деникен
«Бог. Древний. Один из Jötunn. Ублюдок-отпрыск Локи. Мы не говорим его имени. Мы поклоняемся ему. Это держит нас здесь. Даёт жить дольше естественной жизни. Нет больше боли. Больше нет смерти. Твой ритуал начинается сегодня вечером. Это привилегия – поклоняться Ему. Ты встанешь на колени перед богом. Если нет, Он повесит тебя на дереве.»
Женщина-культист о Существе
***********************************************
Итак, недавно автор заметки посмотрел британский мистический хоррор «Ритуал» (2017) режиссёра Д. Брукнера по одноимённому роману А. Невилля (2011). Он произвёл на него положительное впечатление, и он решил даже написать развёрнутую рецензию.
Какие другие произведения жанра пришли мне на ум во время и после просмотра?
1. Новелла «Вендиго» Э. Блэквуда: полубог-полудемон североамериканских индейцев Вендиго;
2. Роман «Лес Мифаго» Р. Холдстока: первобытный мифаго, человек-вепрь Урскумуг;
3. х/ф «Пирамида» Г. Левассера : бог-чудовище Анубис;
4. Роман «Террор» Д. Симмонса: чудовищный демон-тупилак, созданный инуитскими богами;
5. х/ф «Лабиринт Фавна» Г. Дель Торо: Фавн; Пожиратель;
6. Книги из цикла «Ведьмак» А. Сапковского: реликты.
Для начала начну несколько абстрактно. Современный антропологи и исследователи первобытных религий выделяет 3 этапа трансформации культа:
1. Каменный век (палеолит, неолит) – развитый шаманизм с трёхъярусной космологией (Верхний, Нижний, Средний миры), поклонение воплощённым силам Природы (великаны-йотуны в Скандинавии, 8 классов существ – на Тибете и пр.) с кровавыми жертвоприношениями.
Модель: Пантеизм/панпсихизм.
2. Железный/бронзовый век – приход завоевателей (кочевников, мореходов) и насаждение нового пантеона побеждённым аборигенам, одновременное клеймение прежних божеств демонами и отправление их в Тартар. Примеры:
— Древняя Греция – олимпийцы побеждают титанов;
— Скандинавия – асы и ваны побеждают йотунов;
— Ирландия – племена Туата де Данаан побеждают фирболгов и фоморов;
— Тибет – Падмасамбхава подчиняет всех местных демонов и обращает в буддизм (не лучший пример, так как это уже 10 век н.э. и как бы монотеизм, но всё же).
— Древний Египет – фараон Эхнатон на время устанавливает собственный культ Атона, а всех прочих богов объявляет фальшивкой и запрещает им молиться (тоже не лучший пример, по многим факторам: первый в мире монотеизм, собственный царь, а не чужак-завоеватель, временная мера, но всё же).
Модель: Иерархическая структура развитого политеизма.
3. Новое время: приход новых завоевателей либо пророков и воцарение новой веры – монотеизма (иудаизм, христианство, ислам, буддизм, даосизм). Обращение прежнего политеизма в язычество и демонологию, преследования ведьм и старообрядцев.
Модель: признание одного Абсолюта/Демиурга и его пророка (исключение – буддизм, синтоизм).
*************************************
Синопсис:
Четверо английских мужчин среднего возраста (Люк, Дом, Фил и Хатч) отправляются в поход в шведские леса (Кунгследен, национальный парк Сарек), дабы встряхнуться от будничной городской жизни по схеме «дом-семья-работа-друзья». Одного из друзей, пятого, за полгода до этого убивают хулиганы-наркоманы во время ограбления супермаркета. Главный герой Люк при этом присутствовал, но спрятался за стеллажом с алкоголем, и теперь его денно и нощно гложет совесть.
Маршрут парни выбирают туристический – из серии «побродить по живописным холмам для классных селфи в инстаграмчик». В самом начале пути их поход стопорится из-за больного мениска очкарика-увальня Дома, который начинает ныть и хромать. Друзья, чтобы не мучиться с такой обузой ещё 20 км по горам, решают срезать путь до арендованного постоялого двора через хвойный лес. Тут всё и начинается.
Сперва компания немолодых парней замечает, что в дремучем бору как-то подозрительно тихо, а потом они натыкаются на подвешенный к соснам труп чёрного лося со вскрытой брюшиной, откуда сочится кровь. Парни делают вывод, что неподалёку охотники либо медведь со странными пристрастиями.
Начинается суровый скандинавский ливень, и наши герои думают, где бы укрыться. Наудачу им попадается хижина вроде егерской избы, вокруг которой деревья покрыты руническими знаками. Правда, изба заколочена. Мужики без задних мыслей выламывают дверь и прячутся внутри.
Дом выглядит заброшенным. Они осматриваются – повсюду развешаны амулеты в форме рун (чаще других попадается руна Отил/Отал/Одал). Парни решают, что тут поклоняются Одину.
скрытый текст (кликните по нему, чтобы увидеть)
цитата
Для справки:
Руну Отал (ᛟ) обычно связывают с наследством, а также с защитой имущества. Такую же форму имеют древние скандинавские железные амулеты-тролкорсы, похожие на перевёрнутую и скрученную подкову, вешавшиеся на притолоках дверей и на стенах, – люди верили, что это охранит их дом и скот от посягательств троллей и эльфов.
Парни, естественно, напрягаются. Наконец, Фил, имеющий динарийский тип внешности (турок, хинди либо араб), находит в дальнем чулане что-то неведомое – набитое соломой чучело без головы, с рогами оленя вместо кистей на поднятых полусогнутых руках и с утиными лапами. Фил пугается и зовёт остальных. Мужики оторопело смотрят на это диво. Фил, который в силу своего этнотипа ближе других к восприятию паранормального, делает правильное предположение: «Колдовство!»
Наступает ночь, и усталые путники падают вповалку в прихожей кто где. Люку снится, что он выходит из избы в тот супермаркет, где убили его друга за отказ выдать обручальное колечко. Сцена разыгрывается снова: он вновь прячется за стеллаж, и тут вдруг просыпается, стоя в утреннем лесу снаружи избы и слыша странные звуки из чащи (он их слышал ещё и вчера вечером, когда они сюда завалились).
На груди у Люка с правой стороны – пять кровавых точек в форме пентаграммы, словно бы стигматы. Он в ужасе. Тут наш герой слышит истошные вопли компаньонов и бежит их будить. Он находит Фила в чулане – парень, стоя на коленях нагишом, истово молится соломенному чучелу. Люк его будит от сомнамбулического транса, и Фил приходит в шок.
Остальные двое тоже не в лучшем состоянии – Хатч мочится в штаны спросонья, а Дом забивается в угол и в панике сучит ногами. Все собирают вещички и быстро покидают нехорошую хижину. Им понятно, что здесь не Одину поклонялись, а чему-то более древнему (и менее человечному).
Вновь забег через лес, обнаружение ещё одной-двух похожих избёнок. Парни начинают психовать, особенно Дом со своим мениском. Делают вынужденный привал. Люк забирается на вершину холма, дабы осмотреть местность, и между высоких стволов сосен замечает движение чего-то не менее высокого. Он в страхе бежит обратно к народу и поднимает шум.
Парни настроены скептично. Дом провоцирует Люка на конфликт и получает от рассвирепевшего друга хук в нос.
Ситуация накаляется. Люк уходит вперёд, но его нагоняет Хатч. Происходит перемирие. Парни идут дальше через чащобу и к ночи разбивают лагерь. Им опять снятся кошмары (у Люка – про супермаркет и хулиганов). Тут раздаются крики, Люк просыпается и бросается вон из палатки. Оказывается, беднягу Хатча только что утащило Нечто из леса!
Фил истерит, а Дом сладко дрыхнет. Вместе они бросаются на поиски Хатча и теряют все свои вещи вместе с лагерем. Вдалеке слышатся вопли Хатча и странные рыки большого зверя. У парней на троих – один нож.
Промотавшись по сосновому бору без особых успехов, к утру они всё же натыкаются на Хатча – вернее, на его подвешенный на ветви труп с вскрытой брюшиной. Парни смекают, что Нечто знало, что они пройдут здесь, и что Нечто устроило за ними охоту. Они снимают тело друга с деревьев, но похоронить его некогда и нечем. Почтив его память, мужики двигают дальше.
Ещё некоторое время промотавшись по глухомани, они делают привал, и Люк идёт на разведку. Он находит просеку с горящими на всём её протяжении факелами, а вдали ему мерещатся деревенские дома. Люк спускается обратно к парням, и как раз вовремя: Нечто тут как тут, оно хватает Фила и утаскивает в чащу, чтобы надругаться и умертвить.
От Фила остаётся лишь бессмысленно светящий фонарь. Тогда Люк хватает Увальня, дабы помочь тому ускориться, и начинается эпичное преследование под классный саундтрек ритуальных барабанов.
Нечто огромного размера и очень быстрое, однако оно даёт им уйти, и парни, преодолев финишную прямую, вваливаются в открытую дверь большой избы, где падают без сил. Вместо приветствия хозяева избы пробивают им башмаками по головам, и наши герои отрубаются.
Парни приходят в себя в большой пустой комнате-темнице с привязанными к стене руками. Люк делает попытку освободиться, но тут входят местные – худые и измождённые, с рожами зэков и уголовников, приводят старуху, которая даёт Люку водицы, а заодно показывает ему свои стигматы (четыре точки на левой стороне груди). Дому воды не положено, и его уводят из темницы, чтобы как следует отмутузить наверху.
Люк бессильно бьётся головой, опасаясь за друга. Тем временем входит молодая шведская крестьянка и сообщает, что скоро будет сделано жертвоприношение, всё будет хорошо. Он спрашивает её, кто или что это лесное чудище, которому они служат и которое вешает людей и зверей на деревья. Девушка отвечает, что это один из первых богов-йотунов (великанов), очень древний, он – Охотник, и поклоняются ему за то, что Он даёт бессмертие и крепкое здоровье. Что-то вроде кельтского рогатого Кернунноса, тувинского Манахана или тунгусского Мусуна. (Кстати, морфологически слова йети и йотун довольно схожи.) Ещё она говорит, что Люк будет инициирован, потому что у него великая боль в сердце (вот вам и отгадка про стигматы). Затем барышня уходит, а Дома приводят обратно, крайне потрёпанного и морально униженного.
Парни забываются тяжёлым сном.
На следующее утро Люк через проковырянную пальцем в бревенчатой стене щель следит за приготовлениями к ритуалу во дворе. Местные вкапывают в землю столб и вовсю хоботятся. Наконец, ближе к вечеру за Увальнем приходят отморозки и забирают его на улицу. Перед этим Люк клянётся, что спасёт друга (но не спасает). Пока беднягу привязывают к столбу всей деревней, Люк пытается высвободиться.
Сверху, над головой, доносятся чьи-то разговоры и странные зловещие песнопения. Пока наш герой выворачивает запястья в попытках ослабить узлы, во дворе воцаряется тревожное ожидание (напоминает сцену из первого фильма с Кинг Конгом либо греческий миф про прикованную Андромеду и морское чудище).
Вот из леса выходит Нечто, приняв видимость жены Дома, мавританки Гэйл. Дом вне себя от радости и удивления при виде жёнушки. Та обхватывает его лицо ладонями… и снимает личину человека. Под ней оказывается что-то с горящими глазами, скрытое капюшоном. Две серые длинные руки обхватывают увальня, поднимают над землёй и несут к опушке, где йотун Рогач, посмеиваясь, насаживает жертву на сук. Вокруг висят прежние его жертвы, мужчины и женщины.
Тем временем Люк ценой вывиха запястья освобождается из пут и делает ноги. Выйдя из темницы, он осматривается и решает проверить, что же за шум сверху его донимал. Поднявшись по скрипучей лесенке и вооружившись факелом, он распахивает дверь и видит собрание мумий (или драугров – живых мертвецов). Целый зал этих истлевших умертвий восседает, как в церкви, на скамьях перед священником, таким же древним драугром.
Проходя мимо одной из мумий, Люк нарушает чем-то её покой, и та, разинув пасть, начинает скрипучим голосом возмущаться, напрягая иссохшие голосовые связки. Тогда в испуге Люк подпаливает ей волосы факелом. Остальных прихожан этой сумеречной церкви ждёт та же участь. Все они содрогаются, хрустят суставами и протестуют на шведском языке.
Начинается пожар. Люк скатывается по лестнице, а у подножия встречает старуху, явно не довольную его поступками. Недолго думая, он пробивает ей в табло и заходит в оружейную, где хватает карабин и заряжает его патронами.
Снаружи начинается переполох. На выходе в коридоре Люк сталкивается с лысым костлявым старым отморозком, похожим на матёрого героинщика. Тот пытается его остановить и получает залп дроби в живот. Люк смело идёт наружу (ну чисто Эш из «Зловещих мертвецов»). Там он встречается с Рогачом, почему-то решившим умертвить молодую прихожанку. Теперь-то зрителю представляется возможность как следует разглядеть Охотника.
Это четырёхногое копытное доисторического вида, с лишённой меха шкурой серого оттенка, примерно трёх метров в холке и пяти метров в длину. Оно слишком тощее для мамонта и слишком большое для лося. Похоже телосложением на жирафа, только не с такой длинной шеей. Да и голова странной формы. Эта часть тела йотуна представляет собой человеческое тулово с руками-рогами, обрубком шеи и ногами в виде ещё одной пары рук (на месте бивней, если бы это был мамонт), между которыми в нижней части тулова – тот самый капюшон с глазами. В целом, голова доисторического монстра напоминает чем-то паучью. Довольно гротескное существо в духе босховых страшилищ-гибридов. Художники-концептуальщики постарались на славу.
Если помните, в первой лесной хижине с рунами, всякой дичью стояло чучело, изображающее именно головную часть Рогача. Можно вообразить, что этот субъект под капюшоном с руками-ногами – водитель-симбиот транспортного средства в виде доисторического реликта ледникового периода, спаянный с ним воедино.
Тот самый йотун Модэр в зримой модельной форме.
Тварь с виду костистая, жилистая и очень сильная, к тому же Рогач владеет магией иллюзии и гипноза. Но Люку на всё это наплевать, он бросает йотуну вызов, пальнув в него из дробовика наудачу.
И тут начинается финальная дикая охота.
Наш городской житель открывает в себе новые силы и даёт дёру от Древнего. Тот гонится за ним по лесу на всех четырёх и, как ни удивительно для такого гиганта, догоняет человека не сразу. Когда догоняет, то пытается его инициировать в свой культ, сначала как следует прессанув массой. Но Люк не хочет никаких инициаций – ему бы из леса выбраться в родную Англию, поэтому он бьёт чудище по морде-симбиоту топором и второй раз бросается наутёк.
Рогач, взвыв, летит за храбрецом, как скорый поезд, но нашему герою сказочно везёт – он выбегает из леса на холмистые луга и оказывается в зоне недосягаемости для Древнего. Возможно, это объясняется тем, что йотун полуматериален и не способен нарушить границы своих владений. Тот в бессильной ярости сотрясает трубным рыком окрестные леса, а Люк орёт на него в ответ. Потом он разворачивается и неспешно ковыляет прочь. Этим и заканчивается «Ритуал».
Итог: шведский лес до сих пор населяют реликтовые животные, вернее, полубоги. Этот йотун по имени Модэр (я его назвал просто Рогач) собрал себе на протяжении столетий паству из заблудившихся в его хвойной роще путников, имевших эмоциональные травмы, дал им бессмертие в обмен на поклонение себе любимому, и в принципе, более его ничего не интересовало (не считая охоты на дичь и подвешивания её на сучья как трофеи в охотничьем зале). Являясь приблудным отпрыском Локи (бога огня, великана по происхождению и известного трикстера, почему-то принятого в Асгарде за своего), Рогач перенял и некоторые способности своего знаменитого родителя – мастерство иллюзий, насылание сновидений, насмешничество, тщеславность и гротескность. Глупые современные люди вторглись на запретную территорию, не зная ни табу, ни обычаев, и поплатились за это жизнями. Главный герой, однако, нашёл в себе силы и убежал, хотя и потерял всех друзей. Остальные пласты смыслов могут открыться при прочтении одноимённой книги Невилля. Также возможна интерпретация всего сюжета как преодоление героем своего страха, в таком случае шведский йотун вообще не имеет обособленного существования, это коллективный мыслеобраз Страха человека перед темнотой и глухоманью. Культисты же избрали поклонению своему Страху. На этом всё.
облако тэгов
