Автор: Элиас Эрдлунг, эсквайр

<Вниманию почтенной публики представляется небольшой кусок фантазийно-сказочной прозы из сокровенных закромов воображария>

I

…Как-то Колюне Мерзлюке, мальчику неопределённого возраста, вздумалось чем-нибудь заняться, но он не занялся, а только лёг и лежал, и стало ему так изуверски, всепожирательски скучно и пресно в душе, потом перейдя в область живота, что Колюня встал, пошёл в дедушкину спальню и залез в платяной шкаф, иначе гардероб. Он оказался в полной-преполной темноте, но вдруг забили где-то вдалеке угрюмые колокола, и стены вокруг Колюни стали раздвигаться, пока не раздвинулись совсем и не исчезли где-то за линией горизонта. Вышло из-за края тёмной облачной массы бледномерцающее ночное светило, загадочно ухмыляясь Колюне, и мальчик, удивлённо и опасливо осмотревшись, увидел вокруг себя бескрайние холмистые луга ночных цветов.

Цветы эти жили ночной жизнью и имели фантастические формы. Они напоминали силуэты и отдельные части тел разных животных, птиц, людей, вещей и даже механизмов. Цветы мягко мерцали, подчиняясь неведомому ритму, то тускнея, то набирая яркость. Вместе с нарастанием свечения усиливалось и благоухание, и таким же образом оно уменьшалось. Цвет и запах были едины.

Колюне пришла в голову мысль, что эти приливы и отливы цветоблагоухания нисходят на луг прямо из космических высей, а задаёт ритм феерическому действу сама ноктюрнальная богиня, шарообразное светящееся тело которой подобно сердцу этого мира. Это таинственное сердце размеренно пульсирует, заставляя эфирные воды незримого Океана Жизни омывать здешние луга, долины и холмы в вечном, неизменном цикле… Вечном… А что же значит это “вечно”? Колюня задумался над этим словом-символом, пытаясь уразуметь, символом чего же оно является.

Ему это тут же наскучило, потому что он почувствовал собственную неспособность разрешить этот с виду простой вопрос (он же был всего лишь земным мальчиком), поэтому он, поддавшись внезапному порыву исследователя, вскочил на ноги и пошёл куда глаза глядят. А глаза его глядели сразу во все стороны, запечатлевая в его пластичном детском уме магические картины невиданного подлунного пейзажа.

Колюня шёл по изумрудно-нефритовой траве, утопая в её шелковистых росистых прядях почти по пояс, вокруг вздымались купы сказочных бутонов и соцветий, похожих на созвездия. Цветы отливали пурпуром, аметистом, малахитом, бирюзой, лазурью, золотом, сапфиром, кармином, жемчугом, янтарём. Одни бутоны напоминали морских коньков, другие похожи были на скрипки, третьи – на кошачьи головы с тлеющими угольками глаз, четвертые – на греческие оксибафоны. Колюня, проходя мимо, внимательно разглядывал каждый бутон, и вдруг он понял чудесным образом, что то, на что цветы похожи, тем они в какой-то мере и являются. Он даже оторопел от такой смелой мысли.

Мальчик случайно заметил прелюбопытнейший бутон, растущий поодаль от других, и с изумлением узнал в нём голову своего покойного деда, которого не раз видел на старых довоенных фотографиях. Про деда ему было известно от бабушки лишь, что “он-де чудаковатый был и выпить не дурак”.

Теперь, будучи диковинным растением, дедушка заметно похорошел, порозовел, и лик его светился каким-то радостным, чуть задумчивым покоем.

Колюня, тем временем примирившись с нынешним существованием своего деда в виде цветочного куста, подошёл к его мерно раскачивающейся на прохладном ветерке голове в обрамлении нежных оранжевых лепестков и потрогал старца за его широкие, пушистые листья-опахала.

Отрешённый взгляд предка принял осмысленное выражение и неспешно сфокусировался на мальчугане.

“Bonum vesperum, мой внучатый вундеркинд!” – возникла в голове Колюни мысленная вибрация. Мальчик сосредоточился и послал чревовещательному бутону ответное приветствие.

На лице деда расцвела печальная улыбка.

“Я давно уже ждал твоего прихода в наш надзвёздный обсерваторий. Ты принёс с собой цветки тысячелистника и молодые почки вербы?”

“Нет, дедушка, я не подумал об этом. Но я взял с собой немного вкусных конфет.”

“Нееет, эти вещи тебе не нужны здесь. Госпожа Белладонна не примет твоих подношений. Увы, мой мальчик.”

“Дедушка, что ты имеешь в виду?” Мальчик призадумался. “И почему ты назвал это место надзвёздным? Вон, смотри сам, звёзды как были над нами, так там и остаются. Только они какие-то другие…”

“Правильно, Колюня. Это не сами звёзды, это их сущности, их души, если так понятней. Ты сейчас пребываешь в том мире, который жители Нижнего Царства, то бишь земляне, называют именно “надзвёздным”, или астральным. Здесь всё, всё по-другому. Здесь всё намного более настоящее. А про то, что я тебе только что сказал, про госпожу Белладонну и подношения… Ты сам всё поймёшь через некоторое время, мне нечего тебе объяснять.

Тут наступил прилив цветоблагоухания, и всё растительное тело деда заискрилось мириадами живых огоньков, содрогаясь в мерном ритме напоения Жизнью.

Но мальчик уже отвлёкся от старца, засмотревшись на мистический небесный театр грандиозных действий. В школе он очень любил изучать мифы и легенды древних народов, он знал чуть ли не всех героев Эллады и властителей Олимпа. Младшая и старшая Эдды ему были так же близки, как египетские космогонии и сказания о Гильгамеше, а календари ацтеков и майя он постигал с одержимостью средневекового монаха-герметиста.

Теперь перед ним предстало во всей своей необозримой полноте то, о чём он так много читал и о чём так много грезил в минуты отрешённости…

Геркулес в шкуре эриманфского вепря летел за яблоками Гесперид, великий бог Пан в заповедной роще услаждал слух прекрасных дриад игрой на своей колдовской свирели, Дракон обвивался вокруг храброго охотника Ориона, силясь раздавить его в тисках, Кассандра изрекала свои туманные пророчества, скорбные Плеяды оплакивали их несчастного отца-титана Атланта, Персей побеждал морского монстра, готового пожрать изящную Андромеду, Гончие псы Тиндала неслись в страшном голоде прочь от волос Вероники, Изида воскрешала убиенного и расчленённого Озириса, Прометей похищал у хромоного Гефеста священный огнь, аргонавты спасались от кровожадной Сциллы и кошмарной Харибды, отчаянно работая вёслами, Вишну и Лакшми верхом на вещем Гаруде парили над землями и океанами…

Колюня завороженно, разинув рот, внимал бредовым астральным мистериям, у него начала кружиться голова, поплыли ослепительные круги перед глазами, и мальчик ничком упал в мягкую траву.

II

Наш протагонист лежал в забытьи на изумрудном пологе из душистых трав – и вместе с тем пребывал где-то ещё. Что это было за ещё? Попробуем как-то охарактеризовать проплывающие перед мысленным взором нашего фантазёра видения. Мальчик проносился с захватывающей дух скоростью и закладывающим ух свистом сквозь всевозможные светящиеся формы, невообразимые конструкции, спиралевидные тоннели и инопланетные пейзажи. Он даже не успевал как следует оглядеться – и вот уже новый мир сменял предыдущий в танцующем вихре Всего–во-всём. Один раз Колюня пронёсся через восхитительные волшебные поющие и сверкающие чаши, вложенные как бы одна в другую. Мальчик странным образом почувствовал себя так, будто бы он превратился в чистый тон, последовательно поднимающийся с яруса на ярус какой-то сказочной стеклянной башни, и казалось ему, что самый нижний ярус, с самой глубокой и низкой акустикой, придавал его телу насыщенный красный оттенок, а добравшись до самого верха, юная сомнамбула словно бы окуналась в прохладный тёмно-фиолетовый речной туман, преображавший и его самого в тонкую-тонкую ноту. Затем всё словно бы повторялось заново, да как-то не так. Это были очень странные ощущения, Колюня как будто бы и не менялся в своей сути, а менялась только его внешняя видимость, делаясь всё тончее и тончее при каждом повторе, и так происходило девять раз, девять зеркальных башен-чаш пролетел наш мечтатель, и даже казалось, что и чаша-то была всего одна, только каждый раз она словно бы исторгала из себя свою точную копию, правда, уже менее материальную по своей сущности, что ли. Более же всего Колюне почему-то запомнилось поистине ангельское пение этих гармонических сфер.

“Азриэнн Сингала Лу Виндху Фаа-Зилль Нарайяна Килимдадо” – запомнил мальчик.

Наконец Колюню начала сотрясать слабая сладковатая дрожь, и он заключил, что путешествие внутри звёздного света подходит к логическому завершению. Колюня уже приготовился оказаться в своём земном теле, запертом в старом дедушкином шкапе, и в предвкушении этого момента совершенно расслабился всем своим “я”. Когда через одно только мгновение он вновь сосредоточил своё внимание на восприятии действительности, мальчик внезапно испытал сильный прилив тревоги. Дело в том, что вроде бы вернувшись в своё тело, он почему-то не был уверен в том, что оно – его прежнее, хорошо знакомое тело ученика начальных классов, оно как-то странно вытянулось вдаль и раздалось вширь, словно бы загрубело и отяжелело в несколько раз. К тому же юный сомнамбулист ощутил под своей спиной не приятную мягкость наваленных друг на друга слоёв ткани, так уютно пахнущих нафталином – нет, под собой он теперь чуял что-то холодное-холодное, твёрдое-твёрдое…

Мальчик в замешательстве разлепил сонные глаза и узрел над собой слабо освещённые, теряющиеся во мгле своды широкой и глубокой пещеры…

Он вскочил на непокорных, негнущихся страусиных ногах, силясь понять, что же такое произошло во время его периода бессознательности, но тут же зашатался и рухнул обратно, на грубый каменный пол. Это было уже слишком! Даже для такого любителя фантастических приключений, как наш главный герой. Лёжа на холодном камне, Колюня второпях ощупал своё непривычное тело, и нашёл, что:

А) оно совершенно непокрытое и ничем не защищённое от грязи и сырости;

Б) оно большое, видимо, такое же по величине, как у его родителей, какое-то слишком упругое и всё жилистое.

Самым непонятным в этом тёмном деле казался для Колюни тот факт, что его маленький продоговатый вырост между ног теперь претерпел существенные изменения и стал по ощущениям схож с сосисками, которые он так любил есть на завтрак вместе с яичницей-глазуньей. Ах, какая была яичница у его бабушки! Кто знает, когда он ещё сможет её попробовать, в свете нынешних обстоятельств. Да и сосисек он вряд ли будет удостоин, если отныне будет жить в этих подземных хоромах, ежели только сумеет без вреда для здоровья сварить или запечь эту мясистую штуку, подменившую ему его писательный аппарат.

Такие вот мысли промелькнули в разгорячённом воображении мальчика цвета индийской сини, пока он пытался совладать с собственными ощущениями и обстоятельствами. Наконец он приподнялся на острых локтях и прислушался: ему почудилось, что где-то в глубинах этих сырых пещер раздаётся ни на что не похожая музыка и отрывистые выкрики то ли людей, то ли зверей. Был явно различим ритмичный гулкий барабанный бой, какой наш мальчик мог сравнить с услышанным как-то раз, пару лет назад в городе, выступлением заморских темнокожих, белозубых и курчавых людей, полуголых и измазанных яркими красками с ног до головы. Те исступлённо и завораживающе отплясывали на месте, горланя непонятные туземные песни и выбивая зажигательные ритмы на своих больших кубко- и бочкообразных ритуальных барабанах, умудряясь абсолютно непостижимым образом соединять отдельные партии в общий унисон. Тогда маленького Колюню это очень позабавило и удивило, он даже захотел себе такой же большой там-там, как у туземного народа, чтобы стучать на нём целыми днями без остановки, но отец и мать отвергли его наивную мечту с совершенным равнодушием и поспешили утащить как можно дальше и скорее рыдающего и умоляющего ребёнка от манящего зрелища.

Но сейчас отдалённая мерная звуковая пульсация почему-то не понравилась Колюне, очень даже не понравилась, было в ней что-то отнюдь не безмятежное и радостное, как у туземцев, а наоборот, что-то превобытно-зловещее, угрожающее. К тому же барабанный бой и вопли перемешивались с другими звуками, совсем уже странного и неприятного свойства, мальчику вспомнилась тут же дивноголосая гармония виденных им недавно волшебных чаш-сфер, в которых он проносился, и, сравнив её с этим гротескным оркестром из глубин катакомб, Колюня сделал вывод, что последний являет собой образец жуткой диспропорциональности своих составных частиц. Или он просто не привычен к пещерным музыкальным традициям? Пока он не мог ответить на этот вопрос объективно.

Вот уже наш герой собрался с силами и поднялся во весь свой высокий рост, уже куда лучше сохраняя равновесие. Он прошёлся взад-вперёд, слегка покачиваясь, но это ведь были только первые шаги. Тут вдруг Колюне бросились в глаза какие-то неясные очертания в призрачном, мельтешащем ежесекундно неисчислимыми микро-вспышками неясном освещении помещения, он сделал в их направлении несколько шагов и остановился, приглядываясь. Как странно – в полумраке перед ним посреди подземной залы вырисовывался знакомый объект, правда, в непривычном исполнении. Это было не что иное, как школьная парта и школьный же неказистый стул, но они были целиком каменные и вросшие в землю, или, скорее, выросшие из неё, как сталагмиты.

Колюня недоверчиво приблизился к этим сумбурным образам, и теперь его глаз уже смог различить некоторые вещи на поверхности стола. На ней спокойно и задумчиво расположились следующие предметы:

– Чернильница причудливой формы, в виде уткнувшегося подбородком к себе в колени угрюмого готического демона;

– Лежащее рядышком перо, словно выдранное у птицы, схожей с павлином – настолько экзотично оно выглядело;

– Чистый лист настоящего папируса – таких материалов наяву Колюня в жизни еще не видывал;

– Грязный клетчатый носовой платок, каких у школьников обычно полно рассовано по карманам;

– Большое блюдо с неизвестными мальчику плодами и ягодами, самых странных форм и цветов, обрамленное красивой пальмовой ветвью.

– Непонятная штука конусообразной формы, предположительно, минерального происхождения, с разными выемками и выступами, вдобавок исчерченная знаками и символами и слабо светящаяся изнутри, но вовсе не освещающая должным образом данное рабочее место. Гораздо более здесь была бы уместна простая восковая свеча, раз уж пошло такое дело, или коптящая лампадка на худой конец.

Вот в целом и всё, что выделил из общей массы зоркий глаз новоиспечённого подземного обитателя. Он стоял, с интересом взирая на такое нелепое сочетание предметов в этой сумрачной пещере, как вдруг неожиданно услышал прямо в голове мысленный приказ: “Садись и пиши, немедленно!”

Пришлось мальчугану повиноваться и, стиснув от давления чужой воли зубы, как во время нудного урока истории или арифметики, он плюхнулся на каменный стул, который был ему совсем не в пору (будь у него прежнее маленькое тело, было бы куда удобнее!), и, согнувшись в три погибели, Колюня уже решил приступить к записи неизвестно чего неизвестно зачем. Он потянулся было своей гипертрофированной узловатой кистью за павлиньим пером, но тут произошло нечто, заставившее беднягу буквально застыть на месте, как мраморную статую…

III

Из глубин подземельных, сочащихся влагой и осыпающихся аркад донеслось отчётливое кудахтанье. Колюня, чувствуя себя очень странно, отложил перо и осмотрелся по сторонам. Воздух в пещере, где он сидел за каменной партой, словно завибрировал. С чего бы это? Колюне стало не по себе, он схватил грязный носовой платок и промокнул им потеющий лоб.

Правда, более из отдалённых бездн ничего не доносилось (не считая ритмичных гулких звуков тамтамов, перемежающихся выкриками беснующихся музыкантов), и Колюня вновь взялся за перо и пергамент. В голове у него настойчиво зазвучал нарративный глас, который и надиктовал ему следующее:

“Постановление, датированное 17 числом месяца Гекатомбриона.

Я, Его Святейшее Заграбастие, Император Каучуковых Шлангов и Стеаринового Мыла, Быстроокий Данайский Герой-Победитель, сын Бронколамуса, питомец Рантара-Содрогателя Твердей, приснославный Consul Romanus, Обладатель атласных штанов цвета самородного камня-сапфира, Августейший Базилик-Понтифик и Церемонмейстер Первозданного Епитрахория, Коего высокородные цели призваны служить добродетели и чистому Духу Свободы, Его Необхватное Рыхломордие и Великогнусное Беспардонние, Архимудропакостное Алукардианство, III Скрабулион V-го Съезда Дипломированных Рыцарей Нищенствующего Ордена Чаши Грааля, “Всадник Свинцовые Башмаки”, “Разящий Скипетром Старец Смердящий”, Проедатель Плешей и Свергатель Устоев, трижды промозгший Узурпатор и дерзновенный Вивисектор, плодящий красоты весомые и кошмары могучие, сим восклицанием постановляю:

всем и каждому, у кого клещ ушной заведётся нечистый, ватных палочек выдать и воска свечного пять баночек строго. Всё.”

Монолог закончился и диктор исчез, будто его ветром сдуло. Колюня, весь в поту, откинулся на спинку каменного стула и стал размышлять. “Что бы это могло означать? Кто этот голос, диктующий мне эту белиберду? Уж не мой ли дорогой дедушка? Или это происки госпожи Белладонны? Да и где я нахожусь, в конце концов?!” Пока Колюня без сил развалился на стуле, из пещерного мрака вновь донеслось хтоническое кудахтанье, на этот раз уже как будто ближе. Мальчик вскочил со своего места, нервно озираясь, схватил в левый кулак чернильницу-гаргойлу и запустил её куда-то по направлению источника странного звука. Послышались звонкие удары стекла об камень, после четвёртого раза раздалось печальное “Бздыыыыынннь!!” Однако дребезг разбитой чернильницы не затих в пустоте, а стал отражаться от стен пещеры, множась и усиливаясь с каждым новым отскоком. “Эффект ретроспективного эха!” – сообразил Колюня и зажал уши. Через несколько земных минут (60 + 60 + 60) мальчик открыл одно ухо, затем другое. Вроде бы всё было тихо. Вдруг зазвенели серебряные колокольцы, и из темноты выскочила сначала одна курица, чёрного цвета, потом другая – белого. Курицы были великанского размера, где-то со страуса каждая, и облачены в красивую переливающуюся сбрую. За ними волочились расписные сани с бубенцами, на козлах которых сидел некий карлик, похожий на кобольда. Экипаж выехал прямо на середину пещеры и остановился, курицы стали горделиво расхаживать туда-сюда, поклёвывая что-то с земли и порывисто взмахивая крыльями. На их бронзовых шипастых наголовниках также были приспособлены колокольцы, которые громко позвякивали от дёрганых движений этих чудоптиц. Колюня смотрел на это явление во все глаза, не в силах что-либо сказать от изумления. Карлик и курицы, казалось, были всецело поглощены самими собой. На карлике был занятный камзол, а на голове у него озорно торчал восточный колпак с кисточкой. Всем обликом этот кобольд походил ещё и на цирковую обезьянку, ибо был достаточно волосат, одни огненно-рыжие бакенбарды чего стоили. Колюня уже собирался что-то сказать, но будто потерял дар речи, язык его никак не слушался. Тут карлик достал из кармана своего богатого камзола солидную трубку с изогнутым мундштуком и стал её усердно раскуривать. Затянувшись как следует из курительного аппарата, он вдруг сильно закашлялся и некоторое время восстанавливал дыхание. Потом его ленивый взгляд как будто ненароком переместился на стоявшего в оцепенении нагого мальчугана. Карлик сделал вид, что очень обрадовался встрече и отпустил низкий поклон.

Колюня тут же обрёл дар речи и выдавил из себя вопрос с таким облегчением, будто вопрос был какой-то скользкой рыбёхой, которая трепыхалась до того у него в горле:

– Кто вы?

Карлик улыбнулся по-обезьяньи, ещё раз затянулся трубкой и ответил:

– Да неужто не знакомы?

Голос у него был весьма забавный, как будто поднятый на несколько октав и нелепо интонируемый, что наблюдается у детей дошкольного возраста.

– Нет, простите, но мы всё-таки не знакомы.

– Быть такого не может. Ну что ж. Раз вы запамятовали, милейший, я вам напомню. Меня зовут Хоронзон Али Салям ибн Хабир ибн Масрур ван Мустафари ад-Дахакария, и вот уже пять тысяч веков я приставлен к этим двум безмозглым исполинским птицам, с которыми управляюсь как никто другой во всех Трёх Универсумах. Моя Повелительница уже давно ожидает вашего прихода, а зовут вас, мой дражайший эфенди, Колюня Мерзлюка, ученик общеобразовательной средней школы № 1547. Ваш дедушка, Ибрагим Илларионович Мерзлюка, завещал мне ваш Камень Души, сказав, что вы будете величайшим визионером за всё время существования западной цивилизации. Ещё он отдал мне на хранение удивительный Тетрадодекагептаэдръ, который вы также наследуете, о эфенди!

Колюня почти ничего не понял, так как его сильно отвлекали голосовые модуляции этого потешного карлы, да к тому же сам смысл сказанного был довольно туманен.

– Я не так давно встретил своего дедушку на Надзвёздных Лугах. Он был поющим цветком. Ещё он говорил мне про госпожу Белладонну. Это она ваша повелительница? И что вам нужно от меня?

Карлик почесался быстро-быстро, как только умеют обезьяны, зажал пойманную блоху в цепкой хватке и отправил её в рот. Затем, медлительно и важно, проговорил:

– Не стоит нервничать, ваша милость. Я всего лишь неказистый и глуповатый служка, исполняющий приказания. С меня спрос невелик. Поющие цветки – это всего лишь миражи в пустыне Прошлого, сотканные образами и желаниями Мира Подлунного, откуда и вы, и ваш дедушка родом. Ибрагим Илларионович был могущественным имиджмэйкером, дабы вам было известно, и многие его слепки до сих пор могут быть найдены в разных локациях Горних Сфер, где вы уже побывали или ещё только побываете. Но сам он как сущность уже давно растворён в Великом Океане.

– А сейчас мы где? – перебил нетерпеливо Колюня карлу.

– Где мы сейчас? – ответил вопросом на вопрос Хоронзон и пожевал прилипший к губам намокший табак. – Сейчас мы в Нижнем Царстве, если вам так угодно знать. Это область Сновидчества, граничащая с Геенной и Тартарусом. При неумелом навыке астронавигации многие сновидцы после возвышенных видений Горних Сфер стремительно низвергаются в пучины этих Злокачественных Пустот. Но ничего страшного в этом нет, это дело опыта. Надо только лишь пройти этот Уровень достойным образом, поэтому я и явился к вам в помощь, эфенди. Очень подходящую пословицу я тут вспомнил: “Чем выше лезешь, тем больнее ушибёшься.”

– И что мне для этого нужно сделать? – озабоченность Колюни дала о себе знать. – Как мне улучшить свой навык астронагибации или как это там звучит?.. И что там с гоcпожой Белладонной, вы так и не ответили?

Карлик лукаво сощурился.

– Не всё сразу, мой друг, не всё сразу. Теперь по порядку. Выходы из Нижнего Царства ограничены и их неусыпно бдят баснословные твари. У меня есть именной пропуск Возничего, выписанный королевской канцелярией моей Повелительницы, курицам пропуск не нужен в принципе, потому что они бестолковы и неразумны, а вот что касается вашей особы…

– И что же касается моей особы? – раздражённо буркнул Колюня.

– Тут потребуется некоторая хитрость. Но благодаря моим исключительным картографическим познаниям и нужным связям в этих беззвёздных краях, нам следует отправиться всего лишь в два места, где вам будут выписаны временные удостоверение личности и пограничный пропуск в Горние Сферы.

– Странно… Раньше мне не требовалось никаких таких пропусков, чтобы путешествовать, где мне захочется. Отчего так?

Карлик почесал ноздрю, зевнул, выпустил облако дыма и ответил:

– Всё дело в том, мой дорогой эфенди, что мы находимся в Нижнем Царстве. Здесь никто никуда не ходит без удостоверений, свидетельств, грамот и прочей бумажной волокиты. “Без бумажки ты букашка”, хаха. Ещё одна золотая фраза этого пещерного Царства. Что ж, я вижу, вы расстроены моим дурацким лепетом, дражайший мой эфенди. Но что поделать, таковы здешние нормативы. Теперь, что касается Белладонны… Если честно, я не уверен, что мы говорим об одном и том же лице… У меня есть только моя Повелительница.

– И чем же она повелевает?

– Чем повелевает? Ну-уу, достаточно сказать, что всеми Камнями Душ и Петлями Судеб, когда-либо созданных.

– Ммм… – только и промямлил Колюня.

– Не стоит конфузиться, дорогой мой эфенди. У неё есть несколько олицетворений, направленных на определённые цели. Знаете, что-то сродни нордической Морриган – Матери Скорби, известной как Маха, колдунья, Бадб, предвестница и Неман, плакальщица. Или как индийское Женское Начало Шакти-Парвати, которая проявляется весьма разнообразно: Махамайя, Кали, Дурга, Деви, Лолита... Встречается даже имя Аллах. Возможно, одной из таких проекций моей Повелительницы и является эта ваша Белладонна. Или вот ещё…

Колюня тряхнул головой, не желая больше ничего выслушивать от этого сумрачного гостя Нижнего Царства, этого уродливого старого скабрезника.

– Довольно! Давай-ка вези меня, старина Хоронзон, куда ты там говоришь, а остальное уж как-нибудь выяснится по пути. И можно мне выделить хоть какие-то штаны? Тут чертовски холодно!

Карлик весело прицокнул языком, спрыгнул с козел, подошёл к багажному отделению саней и извлёк оттуда свёрток белой материи, который оказался арабским бурнусом. Затем он достал белые же шаровары и просторную хлопковую рубаху. Ещё откуда-то из закромов появились клетчатая арафатка, широкий кушак, загнутые туфли и накидка на голову с узорами из фрактальных турецких огурцов. Наряд был готов, и Колюня почувствовал себя очень недурно. Он взял с каменной парты блюдо с экзотическими фруктами, дабы не проголодаться в дороге, страусиное перо, которое заткнул себе за ухо, странную светящуюся фигурку-параллелепипед и взобрался в сани, готовый к отправлению. Хоронзон вытряхнул остатки табака наземь, спрятал трубку за пояс, запрыгнул на козлы и, схватив кнут, щёлкнул двумя пальцами как-то по особенному. Курицы тут же недовольно заквохтали, но подчиняясь приказанию, развернулись и понеслись иноходью прочь из пещеры. Колюня, не ожидая такой быстрой скачки, вжался в подушки сиденья, оглядываясь по сторонам. Карлик задорно улюлюкал, направляя куриц из одного слабоосвещённого туннеля в другой, резко меняя направление и подпрыгивая на козлах, как на надувном матраце. Это было всё очень нелепо и смешно: огроменные курицы-скакуны, карлик-возничий по имени Хоронзон, похожий на кобольда и на мартышку, бешеная скачка по неведомым лабиринтам Нижнего Царства ради выписывания каких-то там удостоверений, сам Колюня, одетый в бурнус с капюшоном, будто он был халифом, сани с бубенцами, скользящие по влажным камням, словно намазанные мылом, пещерные анфилады и пассажи, похожие на полутёмные улицы древней Персии… Отдалённый барабанный бой и песнопения всё нарастали.

“Вот так да…” – думалось Колюне, – “Вот так приключения! И никаких тебе видеоигр не надо. Только как же теперь мне отчитаться обо всём этом родителям?”

IV

Сани несли ездоков всё вперёд и вперёд сквозь бесконечные туннели Подземного мира. Настроение Колюни парадоксальным образом перескакивало то и дело от жадного любопытства к угрюмому и тревожному ожиданию. Однообразие светящихся лишайниками пещер начинало утомлять, тяжёлый запах метана, фосфора и прочих продуктов субтеррестриальной геоинженерии становился невмоготу. Впереди равномерно бряцали колокольцы на шеях великанских курообразных и покачивалась на козлах нелепая фигурка Хоронзона, большая голова которого с копной огненно-рыжих волос и дурацкой феской походила на тыкву.

“Как же меня так угораздило?” – вяло думалось единственному пассажиру. Теряющиеся во мраке замшелые стены слева и справа по курсу движения стали покрываться какими-то узорчатыми разводами, на них теперь появлялись указатели, символы, надписи и прочие рукотворные следы человеческой (?) мысли. Отдалённый шум сотен голосов и гул барабанов всё нарастали, и нашему сомнамбулисту пришло на ум, каковы, должно быть, истинные размеры происходящих торжеств, если они слышны на таком отдалённом расстоянии. А каково в действительности было это расстояние? Из курса физики Колюня помнил, что расстояние S из точки X в точку Z можно определить, зная скорость V и общее время движения T. Как бишь там? ПУТЬ РАВЕН ПРОИЗВЕДЕНИЮ СКОРОСТИ НА ВРЕМЯ ДВИЖЕНИЯ. То есть S = VxT. Если известны расстояние и время, то скорость находится по формуле: v = S : t; если известны расстояние и скорость, то время находится по формуле: t = S : v. Великолепно. Если скорость движения этих саней ещё можно измерить по внутреннему спидометру (Колюне казалось, что сани движутся порядком 60 км/ч, потому как на велосипеде воздух с похожей силой обдавал его по лицу во время даунхиллов), то уж временной фактор явно ускользал от его внимания. Сколько они уже несутся в этих Сумрачных Пределах Царства Горных Пород? 10 минут? 2 часа? Неделю? Вечность? Один миг? Опять началось это расстройство пространственно-временного континуума. Мерзлюка теперь был точно уверен, что Серафим Егорович из 75 квартиры был абсолютно прав, толкуя его маман и папан, что-де “чтение основ квантовой механики и разного рода фантастических рассказов буржуйских писак вместо выполнения домашних работ по классическому курсу школьных наук не пойдут вашему мальцу на пользу, а токмо лишь башку всю засорят нахрен”. Юноше вспомнился почему-то образ тяжеловесного слона на тонких соломенных, будто паучьих, ногах-ходулях. У отца в кабинете висела картина, где целый караван таких странных существ шёл по каким-то пустыням.. Колюне очень нравилась эта картина. Но кто был художник? Отец вроде говорил. Что-то на букву С.

– Того испанца звали Мальдорор де Бали, – развернув свою тыквенную голову на 90 градусов и воздев короткий перст, изрёк Хоронзон со своих козел.

– Да ну? – ничуть не удивившись, а только раздражившись ещё больше на наглое внедрение в собственный мыслеход, откликнулся Колюня. – Не путаешь чего?

– Чтоб мне быть поданным к столу Ашмодая с яблоком во рту! – невозмутимо ответствовал карла. – Уж у меня в хранилище редкостей имеется парочка холстов с личным автографом этого мастера извращённых фантазий и фотошорного брикольяжа. Если когда будете проездом, милости просим взглянуть.

– Непременно, – откинулся на подушки Колюня, чувствуя, как всё более отдаётся на волю обстоятельств. – А с самим маэстром случаем знакомства не имели честь водить?

– Как же, как же, – подал свой хрипловатый голос Хоронзон, подскакивая на козлах, в то время как курицы перелетали очередную трещину в земле. – На одном званом балу в Муккарабахе как раз прислуживал ему за столом, хе-хе.

– А что ещё за Муккарабах? – заинтересовался пассажир.

– О, ну это тот самый скальный город, в котором мы без пяти минут как окажемся. Там сегодня торжества, как вы, должно быть, уже давно слышите, монсеньор.

Колюня усмехнулся.

– Да, сложно тут не услышать. Слушай, Хоронзон, ты точно знаешь, как помочь мне вновь оказаться в Надзвёздном мире?

Хоронзон ничего не ответил и только щёлкнул хлыстом чёрную курицу по правую руку.

Колюня начал вопрос сызнова, но не договорил, потому что карла соизволил ответить.

– Мон шер, этого я знать не могу, но вполне уверен, что после посещения Министерства по Миграции Населения и Главного Управления Внутренних Дел у вас будут все бумаги на руках, чтобы быть способными пройти мимо Стражей любых из Четырёх Врат достославного Муккарабаха.

Воцарилось напряжённое молчание.

– А что за население города? Кто там обитает – люди, нелюди, тролли, морлоки, злые демоны, может быть?

– Да все, кто угодно. – просто ответил возница.

– Ааааа… – протянул Колюня, – ну а праздник-то в честь чего?

– Хых, вот молодёжь-то пошла. Да вы ж сами недалече как приняли депешу от самого светлейшего мэра этого чудесного скального города, запамятовали уже? – ошарашил Хоронзон и без того не успевающего за впечатлениями Колюню.

– Это который Всадник Свинцовые Башмаки? Как-то не знаю даже. По напыщенности напоминает мне речи римских диктаторов.

– Что вы, монсиньор, не стоит так выражаться, – внезапно перепугавшись, перешёл на шёпот Хоронзон, – здесь ведь даже у стен есть уши…

Колюня, в который раз чувствуя себя странно дальше некуда, пригляделся к проносящимся мимо подземельным стенам и – о диво, действительно, на некоторых участках скального массива имелись выросты вроде древесных грибов-чага.

– Так тут не только уши, ещё и носы имеются, и языки, и глаза, и рты! – завороженно пробормотал Колюня, вжимаясь поглубже в кресло от вида здешней лишайниковой жизни.

– И то правда. – только и бросил с козел кобольд.

Помимо странных органообразных наростов на стенах туннеля теперь по всей протяжённости зажглись неоновые лампочки, куда лучше освещавшие путь, чем масляные факелы до этого. Хм-мм, а когда было “до этого”, нахмурил брови наш сомнамбулист. Вот всегда так в этом парадоксальном мире, стоит на секунду отвлечься – и на тебе! Что-то совершенно иное.

Туннель теперь стал петлять и завихряться, как американские горки. Ещё не хватало мёртвых петель! Вот они движутся резко влево и вверх, а вот вдруг срываются вниз по наклонной. Вверх-вниз, влево-вправо, по-диагонали, по-параболе, по-спирали.

Живопись также стремительно прогрессировала. От примитивщины уже давно не осталось и следа. С каждым десятком метров наскальные sgraffito претерпевали новые модификации: аморфные значки, узоры, концентрические круги и указатели превращались в схематических животных, те – в свою очередь – в антропоморфные силуэты, одиночные, групповые, затем появились сцены охоты и ритуалов погребения, затем вновь резкий скачок – и вот уже Колюня видел фрески псевдоегипетских и псевдошумерских божеств с головами животных, идущих в пол-анфас длинными безмолвными процессиями. Скорость движения тоже всё ускорялась, уши стало закладывать. Праздничный шум дошёл до уровня морского рокота. Вот пошли чопорные портретные галереи времён Средневековья, стремительно мутирующие в ангелические хоры и звёздные системы Ренессанса, перерастающего в чувственное барокко складок, париков, изгибов и выпуклостей, перекрывающееся мрачными фигурами шекспировских трагедий прерафаэлизма, который тут же трансформировывался в импрессионистские жирные мазки сиюминутных моментов уличных сцен, и у Колюни стало захватывать дух. Ещё два мгновения ока – и на смену цветовым пятнам пошли мультяшно-комиксные персонажи Диснея, перемежающиеся графическими абстракциями, тэгами, постерами и 3d-объектами. Скорость движения стала практически сверхзвуковой. Тело Колюни всё вдавилось в спинку мягкого сидения, настенный поп-арт стал смазываться в одну цветастую мешанину. Засверкали электрические сполохи.

– Что-о-о–та-ко-е-е-е???!!! – возопил наш сомнамбулист.

Звучный крик Хоронзона донёсся из какого-то запредельного далёка.

– Это-о-о-о-кван-то-выыыый скааа-чоооок, моооон-сиииинь-оооор!

Шквальные порывы турбулентных воздушных потоков сотрясали узорчатые сани. Вокруг мелькали огненные шары и ослепительные зигзаги искрящихся молний.

Колюня зажмурился, щёки его раздувались как на центрифуге.

Внезапно он услышал как бы оглушительный звуковой взрыв – очевидно, они только что прорвали сверхзвуковой барьер. Как будто пробка из бутылки игристого. Абсолютно оглушённый и ошалелый от этих аттракционов, потерявши всякое чувство ориентации в пространстве-времени, Колюня в который раз за своё путешествие отключился.

А когда пришёл в себя, увидел, что парит в санях Хоронзона над величественным пещерным городом-цитаделью, разделённым извилистой лентой полноводной реки на два берега, парит над тысячами шпилей, минаретов и куполов с развевающимися флагами, над площадями, базарами и садами самых невероятных форм и цветов, и размеры этого города, не говоря уже о самой грандиозной каверне, поражали воображение. Повсюду на открытых пространствах можно было заметить многочисленные скопления обитателей этого удивительного андеграундного города, выглядящих с высоты как крошечные цветовые шарики, быстро-быстро снующие туда-сюда. Ни дать ни взять, броуновское движение заряженных частиц. Звуковые вибрации теперь слышались отовсюду, сотрясая барабанные перепонки мерным ритмом и напоминали оркестровые марши с восточным колоритом. В воздухе вокруг носились целые флотилии воздушных змеев, наполненных светящимися газами шаров, китайских фонарей и, кроме того, наблюдались разного рода птицы, похожие на ярко окрашенных пернатых рептилий Триаса или Юры. Один из этих хохлатых экземпляров приземлился прямо на голову Колюне, после чего был стряхнут на сиденье. Взрывались сотни фейерверков. Как ни странно, огромные ездовые курицы держались на воздухе, попросту расправив свои корнатые подкрылки и не прилагая никаких дополнительных усилий, кроме разве что нелепого перебирания когтистыми ногами. Колюня разглядел вдали, в самом центре Муккарабаха, массивные сверкающие медью формы грандиозного дворца, располагающегося на отдельном острове. Очевидно, то были апартаменты Великого и Ужасного Мэра.

– Вот мы и прибыли. – ободряюще гаркнул Хоронзон, поправляя съехавшую набок феску – мубро дабжаловать в Муккарабах, град Тысячи Башен!

V

– Это офигеть как круто! – не выдержал Колюня, остервенело крутя головой, пытаясь ухватить этот сказочный мираж одною силою своего рассеянного внимания.

– Воистину, мой юный господин. – крикнул Хоронзон, постепенно направляя куриц на снижение.

У Колюни перехватывало дых от обилия звуков и зрелищ. В его височных долях будто поселились бронзовые молоточки, тюкающие и звякающие на всяк манер.

– Тут тебе и вальс, и тральс, и парадальс. – брякнул с козел как-то по-будничному рыжий карла, одновременно поднимая левую руку за голову и охаживая куриц по толстым, покрытым филигранной бронёй бокам, отчего те издавали яростные недовольные квохчи и вихляли то в одну, то в другую сторону, отчего было ощущение ныряния вниз с головой в воздушные бассейны или что-то в этом роде, Колюня не смог как следует сформулировать должной референции. Да и похер, подумал Колюня, вон виды какие шикарные, кому в школе рассказать – в штаны надуют от зависти.

Внизу плавно раскрывался уходящий к горизонту план подземного метрополиса. Юный визионер, присмотревшись как следует, заметил с удивлением, что хоть этот величественный архитектурный ансамбль из многих тысяч храмов, дворцов, лачуг, башен и заводов находится внутри Земли (или любой другой обитаемой планеты Вселенной), он имеет собственную атмосферу и освещение. Городские стены, скаты крыш, купола, шпили и пилоны буквально купались в полуденном южном солнце, по улицам двигались процессии пустынных животных вроде верблюдовых, и вообще было довольно жарко, даже в столь лёгкой одежде, какая была на его одеревенелом теле. Колюня весь взмок; ему страшно хотелось пить. Однако интерес его не пропадал, а настроение было самое что ни на есть одухотворённое.

– Эй, Хоранзим! – крикнул хриплым голосом Колюня, глядя, как вдалеке, на мэрском острове, поднимаются в воздух мириады расписных, словно яйца Фаберже, воздушных шаров.

– Чего тебе? – неохотно огрызнулся занятый маневрированием среди воздушных гольфстримов старый джинн-забияка, рыжий душеприказчик, герцог семидесяти ведомств и двадцати восьми округов, премудрый Али Салям ибн Хабир ибн Масрур ван Мустафари ад-Дахакария. А потом, опомнившись, – прошу прощения, Ваша Светлость, чего вы изволите узнать у старого глупца Хоронзона?

– Долго ещё нам вертлять? Я страсть как хочу есть и пить. И голова кружится от тряски и высоты. Лечь бы уже, вздремнуть часок-другой.

Хоронзон, спорый на ответ, гаркнул что есть мочи:

– Ещё пять минут обожди, мой эфенди. А теперь – фастн йорз ситбелтз!

Взвый воздуха, резкий нырок, и их сани уходят в крутое пикэ.

– Ох йоооооооо! – вопит Колюня, думая, что настал его последний час. – Мамаааааааааааааа!

Промеж ног у него растекается ядовито-жёлтое пятно.

Пролетев камнем около 0,3 секунды и сделав мёртвую петлю, сани вновь выровнялись и полетели теперь над полноводной рекой, перепоясанной чудом инженерно-эстетической мысли этого края, стеклянным мостом с большой буквы, сверкающим, словно хризопраз в лучах незримого Солнца. По реке плыли величественные барки, яхты и прочие парусные многоярусные, их стяги переливались всеми цветами радуги, включая несколько дополнительных. Над рекой носились воздушные змеи, горделивые альбатросы и суетные чайки, испускающие протяжные вопли при виде саней, несомых двумя курицами-переростками. Мимо пролетел, скрипя лопастями, воздухоплавающий бриг-цеппелин.

– Красотищщща какая! – пускал слюни Колюня, вгрызаясь в припасённый со времени пещерных приключений сочный помегранат.

– Это Двунадцатое Чудо Света, приснославный Мост Скарладонатти, о почтеннейший мой.

– И какая у него история? И из чего он сделан? И сколько ему лет? И для чего он выстроен такого размера? Он золотой? Или медный? Или скрипичный? Или мельхиоровый? И сколько всего Чудес Света?

– Не всё сразу, не всё сразу, май бразу, а то так и до ксеноглоссогогии недалеко доехать. Чудес Света, господин мой, столько, сколько ушей у гремучего гелиокекропса…

Внезапно, слушая вполуха визгливую речь демонического своего провожатого и во все глаза пожирая чудесное видение высокотехничного и одновременно, какого-то по античному стимпанкового моста, раскинувшего свои исполинские быки (и быки были действительно в форме бронзовых быков, только с рыбьими хвостами) через бирюзовую ленту, видимого сквозь лёгкую голубоватую дымку с высоты полёта орнитодактиля, наш юннат-опиуман испытал стойкий футурошок, осложённый дежавю в равных пропорциях с жамевю, да ещё и с некоторой долей деперсонализации. Кто он? Где он? Что происходит? Отчего? Зачем? Что это за? Но всё же видение, будь оно хоть на одну треть реальным, превосходило все краслоты, какие только мог вообразить или увидеть в своей нормальной жизни мозг какого-нибудь прославленного итальянского визионера XVI, того же Кампанеллы, али Фичино, али Пико делла Мирандолы. Уже хотя бы потому стоило запомнить это приключение на всю оставшуюся жизнь.

– Гелиокекропса… ты меня слушаешь, мой господин?

– Я весть внимание, Хоронзон. – ответствовал пришедший в себя Колюня, протирая слезящиеся глаза. – А дай-ка мне твою трубку попробовать.

– Нет, она для тебя слишком крепка, эфенди. Мало ли чего. А мне потом за тебя отчёт составлять, так-то и так-то, уморил парня, и всё прочее.

– Да ну?

– Да вот-те мой хлыст.

– Ну лааааады.

– Так вот, эфенди, Было в ранние времена 78 Чудес-та. Ибо неспроста эта цифра, а магического свойства она. Тогда был Мифогонный Эон, люди жили в тесном общении с животными, растениями, грибами, лесами, гениями, богами, пришельцами, конкистадорами и Высшим Разумом в сказочных городах-государствах, вроде как наш Муккарабах, или Фтонопс, или Парфагены, или Горгоника, или Тарталия, или Мундвич, или Идаликсардия или Адоцелелепочте.

– …

– Да, представь себе, были и ещё многие города, и они-то и входили сами по себе в Чудеса Света. Но Чудом могли быть и какие-то особы выдающиеся рукотварные объекты, находящиеся в этих городах, притом каких угодно размеров – от знаменитого Дворца-Обсерватория Мармадамми и колоссов древнего Пелагоса до говорящей Медной Головы Абульдида и крошечного заводного термита Джупали, который способен был проедать сталь, что твои манжеты. Но Время, этот Шут Богов, как ты знаешь из своих земных учебников, неумолимо, и оно вправе судить самые прекрасные вещи. И теперь мы имеем то, что имеем – несколько сохранившихся городов в самых недоступных участках Подземного Мира и ещё кой-чего из блёклых развалин в мире Подлунном.

– А что случилось-то? – в уме Колюни знаки вопроса, эти несносные горбуны, копошились, подминая и напирая друг на друга, как жуки в банке. Колюня вспомнил, что у него всегда летом была огромная банка, наполненная разноцветными жуками и всякими жирными, чудовищными гусеницами. Они все без устали куда-то карабкались по гладким прозрачным стенкам и пожирали один другого, и это было одновременно отвратительное и крайне занимательное зрелище. Но потом Колюня прочитал книгу какого-то поляка из серии ДетГиз про римскую смутную эпоху, и там ему особенно запечатались гладиаторские бои. И с тех пор он перестал ловить и сажать в банку разных насекомых. Хотя иной раз всё-таки ловил какого-нибудь рогача, но обыкновенно выпускал заранее.

– Что случилось, что случилось… – закряхтел Хоронзон, его голос уже ничем не напоминал мультяшный, как будто ему опостылела собственная роль. Он отпустил вожжи, извлёк из камзола свою бриаровую трубку и, задумчиво глядя, в искрящийся горизонт великой пещеры, которой и края-то не было видно, стал методично набивать её табаком. – Случилось что. А вот что – учёные мужедевы (а были все эти древние как один андрогинами) потеряли всякий разум, заигравшись в магию, науку и технологию и соорудили такое баснословное Орудие Мысли, которое позволяло расщеплять материю в один присест. А что такое материя? – Хоронзон сплюнул вниз, но ветер снёс слюну в сторону, и этот залп пролетел в каком-то дюйме от лобной доли Колюни. Под ними тем временем проплывали крыши столичных амфитеатров, музеев, гастрономов и жилых домов, и вблизи они уже не казались такими ослепительными. На центральных улицах толпилась тьма народу, слышались какие-то взрывы, гудение, раскаты общего хохота и рёв ездовых животных, и казалось, что это не праздник, а какая-то революция.

– Материя, – сказал Колюня, недолго соображая, – это такая форма энергия, которая структурируется в определённые сгустки и может быть преобр…

– Ом мани падме хум, эфенди, вам надобно открыть черепную коробку и хорошенько встряхнуть содержимое, чтобы вся ваша терминологическая ересь вылетела вон. – надменно процедил Хоронзон сквозь посеребрённый мундштук и стал дальше читать морале, – нахватались срамоты по верхушкам. Коперник, термодинамика, демон Шляхтича, дендерское электричество, асаны, прасаны, чингисханы, звёздные войны, чёрные дыры, спермоцидные киты и тахионные галактики – Хых! Понимаете, друг мой – проклятие вашего века кроется в самой системе вашего образования. Вас пичкают разнородной информацией, которую льют в текстовые носители бестолковые эрудиты, которых в свой черёд некогда пичкали такие же энциклопедисты, выращенные на домашнем парном молоке и пилюлях. И в итоге вы вырастаете, начинаете молоть всякую бурду на псевдонаучную тематику и писать собственные книги, которые тоже обязательно войдут когда-нибудь в общеобразовательную программу.

– Ну как бы….

– Вот именно! – Хоронзон устало потянулся и звучно хрустнул затёкшими шейными позвонками. – А всё это для чего? Чтобы построить новое Чудо-Орудие, новый техногенный Модуль Флуктуации, который бы стал расщеплять материю, а материя, да будет неучам известно – это сама ткань реальности, и тем самым делать из упорядоченного, плотного Космоса решето Хаосмоса, сквозь которое просачивается Антиматерия.

– А что такое Антиматерия? – задал резонный вопрос наш благодарный слушатель.

– Что такое Антиматерия, ты меня спрашиваешь, о неуч царя Набухудонсара?! – изрыгнул из себя в приступе невоздержанного хохота проклятый карла, аж подавившись своим дурманящим табаком. – ЧТО ТАКОЕ АНТИМАТЕРИЯ????!!!! Я И ЕСТЬ АНТИМАТЕРИЯ, НИЧТОЖНАЯ ТЫ ТЛЯ, Я ЕСМЬ ХОРОНЗОНЪ, РАСЩЕПИТЕЛЬ МИРОВ!!!!

От этого чудовищного гласа восприятие Колюни задрожало и вдруг рассыпалось, разбилось на миллиарды микроотражений, и его на какой-то миг не стало вовсе как самого себя. Но волна диссоциации отхлынула через некоторую вечность-миг, и вновь мир сфокусировался на полёте в санях над мостом Махарабоджа, или как его там.

– Это что сейчас такое было, Хоранзим? – в ужасе вопросил Колюня, приходя в себя и нервно сглатывая.

– Да ничего. Это я так. – только и сказал помрачневший огненно-рыжий карлик, сурово потягивая коптящую трубу.

Тут курицы помпезно заквохтали и резко пошли на очередное снижение. Внизу проносились кварталы за кварталами белокаменных строений, сады, скверы, площади и запруженные базары, на которых толкался всякий чудной люд в разноцветных костюмах. Некоторые персонажи имели весьма фантастический вид. Колюне показалось, что он различил двух огромного вида полулюдей-полузверей, похожих на жирафов, торговавшихся с каким-то земноводным в огромном тюрбане за прекрасную полуящерицу-полуэфиопку в малиновых шароварах, вестимо, наложницу али баядерку. Тут прошла городская стража, похожая на вереницу майских жуков-бронзовок, одновременно схожих с сарацинами. Там у фонтана отдыхала некая посольская миссия – люди (или нелюди?), вроде богомолов, закутанные в цветастые саваны, как египетские мумии, чинно развалились в тени на самаркандских коврах, а огромные клыкастые то ли берберы, то ли циклопы с ятаганами наголо сторожили их покой, поводя слоновьями ушами и отгоняя опахалами тучи слепней.

Колюня захлопнул отвисшую было челюсть, опомнившись вдруг, и опять пристал к усталому своему вознице.

– Эй, Хоранзим!

– Ну чего ещё там?

– Слых, Хорназем, так а чего, куда все Чудеса Световые подевались? Неужто их в этот Расщепитель Материи засосало?

– Именно. И полмира впридачу. Но и теперь их ещё на Мундусе вашем поболее будет, чем в популярных туристических изданиях описывается. Ведь печатка Соломона ибн Дауда до сих пор не пылится в музейных экспозициях, верно? Как и сандалии Трисмегиста и черпак Тувал-Каина?

– Да не знаю я, Хоранзим.

– Эти вещи теперь прячутся от людей. И зовутся они Санграалы. А мы уже прибываем. Так что соберитесь, мой господин, приведите себя в порядок и посерьёзней. У нас с вами предстоит на сей день несколько важных знакомств, в том числе – с дамами из высшего общества.

– Есть, синьоро Мандарино! – весело откликнулся со своего седалища Колюня, внимая многотысячному шуму городских масс.

Впереди маячило какое-то пышное, восточного вида здание, похожее на мавзолей. Только в этот мавзолей со всех сторон съезжались и слетались всевозможные транспортные средства. Площадь представляла собой сплошной разноязыкий мультиколорный хаос.

– Ну чистый Бабилон-5! – вырвалось у Колюни.

– Ещё того похлеще. – ответствовал Хоронзон, пристёгивая взмокших куриц. – Это Центральный Вокзал, из него мы сразу последуем, пройдя таможенный контроль, в Посольское Бюро, чтобы…

Голос Хоронзона снесло сильным супротивным вихрем.

– Да как скажешь. – открикнулся Колюня. – Выпить бы чего.

Они стремительно снижались, а бурнус Колюни размотался на шее и громко защёлкал на ветру, словно хлыст.

Продолжение ожидаемо