«ЦАРЬ СОЛОМОН И АШМОДАЙ»

by

Генри Илиовизи

from

«СТРАННЫЙ ВОСТОК»

[1900]

Перевод: Э. Эрдлунг, 2017, All Rights

=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=

CONTENTS.

I. The Doom of Al Zameri

II. Sheddad’s Palace of Irem

III. The Mystery of the Damavant

IV. The Gods in Exile

V. King Solomon and Ashmodai

VI. The Crœsus of Yemen

VII. The Fate of Arzemia

VIII. The Student of Timbuctu

IX. A Night by the Dead Sea

=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=

Хорошо известно, что после того, как Соломон в качестве правителя всего Израиля наследовал своему отцу Давиду, то у него случилось видение, в котором Господь представил ему выбор между богатствами и мудростью, и что юный монарх предпочёл последнее. В подтверждение этого выбора Соломон был не просто одарён всепонимающим сердцем, но ещё и получил средства для стяжания великого благосостояния, что позволило ему выстроить самый восхитительный из храмов и самый роскошный из дворцов. Секрет же соломоновой силы заключался в обладании Всемогущим Именем, выгравированным на его перстне-печати, применение которому ему открылось по чистому случаю.

Первая значительная проблема, с которой столкнулся Соломон, заключалась в том, как выстроить Храм Бога в согласии с бесчисленными предписаниями не использовать железные орудия для резьбы, подгонки или полировки материалов, из коих должно быть возведено сиё священное здание. Данный запрет подразумевал существование камнерезного инструмента, о котором ни Царь, ни его мудрейшие советники не имели ни малейшего понятия. Тогда вызван был Эльдад, одинокий обитатель священных пещер, чтец звёзд, странник пустыни, хронист традиций, Эльдад, не имевший ни одной морщины на своём лице, хотя ему уже было сто девятнадцать лет от роду, сохранивший свои способности во всей их силе с помощью оккультных наук, этот волхв, тот самый, что выгравировал Несказанное Имя на перстне Царя

"Ведомо тебе, о Эльдад, что я желаю выстроить Дом Бога с помощью материалов, непригодных для обтёсывания ни одним железным инструментом; без сомнения, Провидение приуготовило средства для возведения Его Санктуария; советники мои не способны прояснить мне суть тайны; ежели и в твоих силах не будет просветить меня в этой проблеме, я просто не знаю, куда мне следует обратиться для её разрешения." – сказал так Царь.

На что отвечал ему Эльдад:

"Знай же, о Царь, что в начале всех вещей, когда творение было близко к завершению, пред тем, как солнце шестого дня отозвало свой последний сочный луч от земли, созданы были четырнадцать дополнительных чудес, которых предвидение Все-знающего обрекло сыграть свою роль в этом нижнем мире. Они следующие: пасть земли, что пожрала Кору и его мятежных приспешников; пасть фонтана, известная как Колодец Мириам, неисчерпаемый источник, чей поток сопровождал Израиль сквозь пустыню, сливаясь с ним в гимне хвалы; пасть животного, что вещала к Валааму, после того, как пророк-язычник ударил его трижды, не видя ангела, что удерживал его от дальнейшего; многоцветная радуга, что символизировала Божью милость для хрупкого человека; манна, пища Израиля в течение сорока лет; посох, через который Моисей совершал все свои чудеса; два сапфира, из которых были вырезаны скрижали Закона; самоцветы, изрёкшие Десять Заповедей; буквы алфавита; склеп Моисея, что не зрел ни один смертный глаз; овен, обречённый стать заменой Исаака в момент жертвоприношения; первая пара щипцов, без коих ни одно железо не могло быть ковано; духи, добрые и злые, Шаббат, появившиеся ещё прежде, чем были сформированы тела для некоторых душ, так что те навеки остались невоплощёнными; и Шамир, червь не более ячменного зёрнышка величиной, но сильнее чем камень, который он расщепляет простым прикосновением. Шамир, о Царь, единственный способен среди всего сотворённого совершить работу в соответствие с божественным умыслом. Те бесценные геммы, из которых были тогда высечены скрижали и буквицы, придал им форму Шамир."

"Шамир тот должен быть в моей власти, о Эльдад, существует он там для постройки дома Божьего, как и был он там уже, дабы материализовать Незыблемое Слово. Но скажи мне, кто на земле может обладать столь удивительным существом? Добыл ли он его путём обмена, покупки, стратегии или силы?" – возопил тогда глубоко взволнованный Царь.

"Царь, знание моё не идет дальше того, что уже было сказано мною тебе. Бездна изрекает: не во мне это, и океан изрекает: нет у меня этого. До сей поры Шамир был за пределами человеческих глаз. Где он может быть, скажет о том будущее. Здесь моя мудрость заканчивается." – закончил речь почтенный мудрец, покидая царскую аудиенцию.

Был уже поздний вечер, когда Царь отправился беспокойно почивать. Лёгкий и прерывистый, как и его дремота, его ум был захвачен странными видениями пустынных местностей, отвесных скал, кишащих яростными птицами-падальщиками, и пропастей, наводнённых ядовитыми рептилиями. Первый румянец утра встретил монарха на одном из его позолоченных балконов, с коего тот окидывал взглядом цветущие красоты своих пышных садов, вдыхая благовонные ветерки мирного нового дня. Природа застыла в своём очаровании, и живое творение, казалось, дышало покоем. Внезапно в одной из высящихся кущ зелени раздался выкрик боли, а в следующее мгновение два экземпляра пернатого народа упали к ногам Царя. В когтях хищной птицы было зажато нежное крылышко трепыхавшейся голубки, белой, как снег. Движимый импульсом сочувствия, Царь мощным рывком сгрёб за шею непотребного пернатого хищника, освободив его жертву, но не раньше, чем крыло голубки было сломано. Каким бы великим не был гнев Царя при виде бедной, истекающей кровью и беспомощной голубки, его удивление оказалось ещё больше при виде мгновенной трансформации свирепого кочета в его хватке; птица оказалась не иначе как демоном, чёрным и могучим, раздувшимся до огромных пропорций, и просящим у царственного пленителя освободить его.

"Выполню я всё, что ты потребуешь, о хозяин, ибо кольцо на твоём пальце даёт тебе власть над Ашмодаем и его легионами, к которым я принадлежу, выполняя его приказы," – смирённо утверждал тёмный слуга.

"И какой же причиной вызван твой злобный натиск на столь чистое существо, как эта голубка?" – спросил тогда Соломон, как громом поражённый откровением, что его кольцо-печать наделило его силой сродни всемогуществу.

"Символ чистоты, голубь подвержен анафеме у нашего брата, кто входит в тёмный легион Ашмодая

"Ты уйдёшь не раньше, чем я узнаю у тебя, кто владеет Шамиром," – веско произнёс Соломон, предполагая, что демон кой-чего да знает об этом.

"Что требуешь ты от меня, о хозяин, от того, кто из числа самых низших прислужников нашего князя Ашмодая, могучего духа этого мира? Его тебе следует спросить, ибо он – тот, кто удовлетворит твою нужду," – отвечал так демон.

"Что ж, тогда опиши мне его жилище и подходы к нему, и я обязуюсь отпустить тебя на все четыре стороны," – скомандовал сын Давида.

"Найти его можно там, где ни одно существо из плоти и крови не сможет долго пробыть; это не небеса; это не земля; в сердце Востока, на высочайшем пике высочайшего горного хребта есть полая вершина, увенчанная вечными льдами, в ней под печатью, в алькове морозного кристалла бьёт чистейший родник под небом, из коего пьёт он, вот где убежище Ашмодая. Сюда спускается он со своего заволоченного облаками царства, проверяет печать, дабы удостовериться, что никакая нечистота не осквернила его изысканный напиток, затем, утолив свою жажду, он заново опечатывает свой фонтан и даёт аудиенцию своим придворным, которые толпятся здесь, ожидая получения его приказаний, после чего, освежённый дрёмой, Ашмодай взмывает обратно для управления стихиями и пригляда за работой трудящихся воинств его," – такова была информация, посредством которой демон заработал себе освобождение.

В откровенной беседе со своим генералом Бенайей Соломон выносил план по нападению на крепость Ашмодая, и в скорейшем времени была тайно выслана хорошо экипированная экспедиция из нескольких избранных людей под командованием этого неустрашимого воина. Обиталище князя демонов было расположено не просто далеко на юго-восток от Святой Земли, но с достижением его были связаны такие трудности, что путешественникам пришлось пересекать пустыни, пробираться по малярийным топям, кишащим скорпионами и драконами, переправляться вброд через дикие реки и навешивать мосты через пропасти, и всё это лишь для того, чтобы очутиться в лабиринте колоссальных скал, опоясанных цепью громоздящихся до небес вершин, теряющихся в плотном тумане. Орлиный глаз Бенайи ухватил сокрытые облаками контуры покрытых снежными шапками высот, в напряжении пытаясь распознать удобное место для начала восхождения. Непроницаемая завеса плывущих туманов мешала точному наблюдению, и, наконец, стремительный генерал почувствовал, что сейчас он более нуждается в отваге и терпении, чем в стратегии. Удалившись со своими людьми в пещеру у основания горы, Бенайя занял позицию, позволявшую обозревать высочайшую точку вершины, надеясь, что произойдёт хотя бы что-нибудь, могущее выдать объект его поиска. Бенайя был ошеломлён контрастом между угрожающим горным гребнем с одной стороны и чистейшей солнечной лучезарностью – с другой. Стоило ему приковать свои глаза к надломленной вершине, плотная масса тумана ощутимо потемнела. Шум, как от беснующегося моря, отбрасываемого скалистым побережьем, предшествовал буре и землетрясению, которые содрогнули всю окружающую местность внутри и снаружи, к грохоту добавились гром и молнии. Вечные снега на гребне принялись вздыматься, рассыпаясь от ярости хаотического шторма – урагана, перемешанного со вспышками красного огня, – целиком уменьшившегося за считанные секунды до воронкообразного вихря, вращавшегося с безумной скоростью, со стержневым центром в лощине промеж могучих утёсов, сделавшихся видимыми через спазмический феномен. Бенайя знал, что это означает, и его предположение о том, что это нисхождение Ашмодая, подтвердилось вполне спустя несколько часов схожими атмосферными возмущениями, когда демон возносился обратно к своему воздушному эмпирею.

Как любому хорошему стратегу, генералу не потребовалось много времени для изучения ситуации. Восхождение на гору происходило с великой осторожностью, и за перемещениями князя демонов наблюдали из наиболее безопасных укрытий. Покорение вершины было сопряжено с тяжёлым трудом и громадной опасностью, но, наконец, скалолазы достигли пика, осмотрели окрестности и нашли надёжное место для укрытия в выемке, блокированной стеной прочного льда. Всё здесь было готово для следующего шага.

Если нисхождение Ашмодая поразило приключенцев с расстояния, близость к точке его заземления наполнила их сердца ужасной тревогой по поводу того, что атмосферные и подземные волнения способны вышвырнуть их из укромного уголка. Подобно удару молнии, бьющему в центр урагана, демон низвергся вниз, распечатал свой кладезь, прильнул губами к берилловой жидкости, сделал огромный глоток, и затем запечатал его вновь. Он едва ли был готов, когда столообразное плато вокруг него сделалось густым от полчищ демонов, прибывших рапортовать о своих свершениях и принять новые приказы. Все они были начальниками различных рангов, у каждого имелись свои легионы для исполнения его поручений. Исходя из характера отчётов и обсуждаемых схем, становилось ясно, что эти командиры представляют собой три вида духов по отношению к человечеству – враждебности, дружелюбности и нейтральности. Налицо было разделение труда – на задачи враждебного, мирного и нейтрального характера.

Невозможно сказать, как бы обошлись с отважной группой самозванцев, попадись они в лапы ужасного князя и его демонической армии, если бы Бенайя не владел Всемогущим Именем, охраняющим его от обнаружения подобно щиту. Обсудив вопросы, демоны, не зная о каком-либо нежеланном присутствии, удалились, оставив Ашмодая привычно вздремнуть, после чего тот взметнулся ввысь подобно вспышке, сопровождаемый феноменальным аккомпанементом стихийных возмущений, как и ранее. Теперь пришёл черёд для Бенайи использовать свой шанс. Не прикасаясь к печати на поверхности колодца, бравые приключенцы вылили содержимое родника через искусно просверленную дыру под поверхностью жидкости. Сделав это, они тщательным образом закрыли дыру, а через другую дыру, просверленную на более высоком уровне с противоположной стороны кладезя, они налили столько вина, чтобы заполнить до прежнего уровня опустевший родник. Заметя каждый свой шаг, чтобы избежать подозрения, и приняв все возможные предосторожности в случае экстренной ситуации, Бенайя терпеливо дожидался следующего дня, когда всё повторилось заново, за исключением удивления ужасающей мощи, когда Ашмодай обнаружил, что его кладезь содержит вино вместо воды. Обречённому судьбой попасться в расставленный на него капкан и побуждаемому жгучей жаждой, Ашмодаю не пришлось долго выяснять вопрос о целесообразности питья отравляющего напитка, взвешивая pro и contra Священного Писания, и вскорости он решился испробовать его эффект на своей полуэфирной природе. Это было именно то, на что рассчитывали Соломон и его генерал. Ашмодай едва успел отделаться от своего военного Совета, когда вино начало действовать; он чувствовал себя так, как никогда ещё ранее, и дискутировал сам с собой о своеобразном настроении, в которое погрузился с головой, о котором не мог дать себе никакого отчёта, ибо эти ощущения были для его сверхчеловеческой природы в диковинку. Сон навалился на него, и лежал он там, растянувшись в беспомощности, как бесчувственное бревно. Бенайя уже приготовил цепь, наделённую неодолимостью посредством Всемогущего Имени, выгравированному на её звеньях. Скрепив её вокруг талии и шеи принца демонов, лишил он Ашмодая его потенциала. Ужас Ашмодая по его пробуждении не подлежит словесному выражению. Рёв ярости омрачил всю природу, сотряс горы до их основания и поверг в страх все его легионы, что умчались прочь, дабы спрятаться в глубочайшие пропасти, и даже в недра земные и в глубины морские. На какой-то момент Бенайя потерял дар речи, в то время как его компаньоны лежали в прострации на земле. Демон принял все мыслимые кошмарные формы, чтобы внушить благоговейный ужас ревнителям его свободы. В несколько мгновений он нацепил на себя отталкивающие личины всего, что монструозно и смертельно в природе, от взъярённого тигра до шипящего змея, чей укус есть смерть; всё впустую.

"Именем Высочайшего, я, Бенайя, генерал армии Царя Соломона, сим приказываю тебе, Ашмодай, могущественный Принц джиннов, следовать со мной к трону мудрейшего Царя, которому требуется твоя помощь для постройки Храма Господня."

Заклинание это сломило всё сопротивление, и демон был конвоирован, обезоруженный и приниженный. Сознавая всю тщёту достижения чего-либо через насилие, Ашмодай притворился покорным, приняв форму и манеру самого вышколенного и приветливого из придворных, и, будучи пожалован ко дворцу, очаровал Его Высочество речью о вещах, далеко превосходящих постижение обыкновенных людей.

"Должен ты добыть мне Шамира, чтобы Дом Господен мог быть построен без участия железных орудий," – сказал Соломон Ашмодаю.

"Шамир, о великий Царь, не в моём попечительстве; дух океана поручил его птице Аузе, чтобы она сохраняла его вечно в состоянии совершенства," – ответствовал Ашмодай, после чего добавил, – "и ни один человек не может приблизиться к этой птице."

"Сообщи же мне, где Ауза пестует своих птенцов," – скомандовал тогда Царь.

"К югу от великой пустыни есть гора с высящимся утёсом и стенами, столь крутыми и гладкими, что даже пауку сложно взобраться по ним. На вершине той скалы – гнездовье Аузы, птицы с когтями из стали и огненными глазами, скорой, как ласточка, превосходящей размерами стервятника, и более яростной, чем орёл," – отвечал ему демон.

Вновь Бенайя возглавил экспедицию, и много они испытали лишений и тягот, прежде чем одинокая каменная свая выросла перед глазами неукротимого генерала. Не было видать ни птицы, ни её гнездовья. Вершина отвесной скалы была столь высоко над облаками, что не было никакой возможности её масштабировать. Но у Бенайи было полно средств про запас, и он предвидел подобные трудности, поэтому взял с собой пару голубей. Оставив человека с голубкой по эту сторону горы, генерал совершил обход к противоположной стороне с голубем-самцом, завязал шнур на его лапке и позволил тому взлететь. Направляемый своим инстинктом, голубь вскоре уже воспарил над скалой, летя вниз для воссоединения со своей подругой. После этого, через утёс был переброшен более прочный трос, а за ним ещё более тяжёлый канат, достаточно сильный, чтобы поднять человека. Этим человеком был Бенайя, кто во мраке ночи был втащен наверх с помощью спутников. Таким образом, они перехитрили Аузу.

Велико было удовольствие генерала, когда обнаружил он себя перед гнездовьем, занятым птенцами, Ауза же, к счастью его, отбыла на поиски пищи. Прозрачный камень в сохранности покоился над гнездовьем. Прилетев, Ауза обнаружила своих птенцов связанными, голодными и кричащими. С материнской нежностью поспешила она расщепить камень, приложив к нему Шамира. Пришёл звёздный час Бенайи. Вылетел он из-за валуна и напугал птицу; выронила та бесценного червя. Бенайя налетел на него подобно орлу. Вскоре тут как тут появился муж Аузы. Между взъярёнными птицами и отважным Бенайей разразилась отчаянная схватка. Наш герой был вооружён против железных когтей и не отступал перед сверкающими глазами. Он получил трофей и удержал его, поместив его в подобающее время к ногам своего хозяина, к великому удивлению Ашмодая. Так было положено строительство Храма Бога, а Шамир расщеплял и обтёсывал материалы.

Жажда к знаниям Соломона росла вместе с его растущим осознанием болезненных ограничений, что сопутствовало их стяжанию человеком, и Ашмодай не замедлил воспользоваться алчбой Царя до запретных знаний в надежде сбросить с себя оковы. Он обучил Соломона секретам растительного и минерального царств и дал ему ключ к пониманию животного царства, включая способность чтения мыслей. В качестве финальной заслуги он обучил его ткачеству колоссального воздушного парома, достаточно вместительного, чтобы перевозить Царя на его троне, полностью экипированную армию и ватагу духов. На этом воздушном корабле, площадью в шесть десятков миль, Соломон, всюду сопровождаемый Ашмодаем, преодолевал грандиозные расстояния, взмывал за облака, выше орла, и взирал вниз на землю аки бог. Свитая джиннами из самых субтильных природных эссенций, текстура этого плавучего острова обладала лазурной, зелёно-голубой полупрозрачностью, паря в солнечном сиянии словно покрытое рябью море, купающееся в золоте.

Но чудом из чудес в оснастке этого корабля был сферический павильон, просторный в своей протяжённости и состоящий из радужных оттенков, который фотографировал с невероятным увеличением всё, что попадало в область зрения глаза, направлявшего его курс, обнажая тайны суши и океана и разоблачая многочисленные занятия мира духов под началом Ашмодая. Здесь же находился соломонов чудо-трон, вознесённый на семь ступеней, каждую из которых охраняла пара великолепных зверей, избранных из числа внушающих уважение семейств львов, слонов, тигров, медведей, змей, антилоп и орлов; трон стоял на помосте, высоком и ослепительном, затмеваемым лишь тиарой монарха, которая спорила с солнцем в лучистости. Соломон начинал верить, что он воистину больше чем человек, и Ашмодай не упускал шанса лишний раз раздуть властолюбивое тщеславие автократа. Соломон был столь восхищён собственным триумфом над князем демонов и вырванными у того тёмными секретами, что отсрочил на неопределённый срок амнистию своего советника и держал того при себе спустя ещё долгое время после того, как Храм был освящён великим церемониалом, и, надо отдать должное взрывателю камней Шамиру, после того, как грузы золота осели в царской сокровищнице.

Одним ранним утром суверен богатейшего царства на земле приказал ветрам подняться и навеять ему невесомый лагерь навстречу занимающемуся дню, после чего занял тронное сидение в радужном павильоне с Ашмодаем у своих ног. Воспарил ввысь магический паром, легче, чем воздух, прозрачней, чем эфир, и крепче, чем адамант, устремился он в восточном направлении подобно волнистой тверди, залитой пурпуром и золотом. Беззвучная ширь вверху, в сочетании с сияющим половодьем, что разлилось с Востока, и невероятный калейдоскоп жизни зверей и духов поразительным образом отразился на стенах светящегося павильона, введя в благоговейное состояние разум самого храброго из царей, что воскликнул: "Велик же воистину всемогущий Бог, в беспредельности Коего мы не более чем атом во вселенной вещества!"

"Великий Царь, твоя голова есть микрокосм неизмеримости, созерцание которого превосходит тебя. Нет в небесах ничего того, что бы не было недоступно для владения человеком, если только он знает, как," – сказал Ашмодай, потянув свою цепь.

"Говоришь ты загадками, дух могучий. Дай мне уверенность, что моя могила не означает конец, и твои цепи будут разбиты," – вскричал Соломон тогда.

"Царь, развоплотившись, ты станешь подобен мне, духу вседлящегося Источника, не подверженного изменению, но со временем тускнеющего, ибо отягчённого тем, что неэфирно по сути своей. Хотя даже и в твоей смертной петле я могу дать тебе, если будет мне дарована свобода, с помощью добродетели твоего кольца-печати, отблеск вещей, превышающих твои высочайшие грёзы, только обещай, что дашь мне удалиться, дабы стимулировать твою спиритуальную эссенцию для трансмутации путём гармонии, подобно той, что по твоему повелению, я могу заставить произвести духов моих," – пообещал Ашмодай.

"Тогда сделай так, чтобы воздух завибрировал мелодией, подобно той, что лучше всего подходила бы для моей более величественной субстанции, по твоему предложенному мне изменению," – скомандовал Соломон, не подумавши.

Тут же атмосфера содрогнулась от голосов мириадного хорала, повергнув Царя в непомерный экстаз блаженства, приводя в восторг его душу и заставляя течь слёзы из глаз его. В своём экстатическом транспортном средстве монарх повелел Ашмодаю подойти на длину руки; прикосновение разбило кандалы коварного демона, второе движение руки отдало тому кольцо-печать – и затем – симфония зазвучала подобно шипению двадцати тысяч гадюк, ночь поглотила лучи солнца, взрыв как от сотни артиллерий сотряс землю, потрясающий столп пылающего огня выстрелил ввысь до зенита лазури, из его центра вылетел стрелой и исчез за пределами моря некий свёрток: им был Соломон, которого, мощью своего восстановленного дыхания, Ашмодай зашвырнул на самый край земли

Кто был бы столь учён, чтобы разоблачить обманщика-узурпатора? Кто мог бы обвинить духа в отмщении через возмутительное унижение? Двор был проинформирован, что князь демонов эскапировал, и всё пошло как и раньше, включая нежное внимание к узницам царского гарема.

Бедняга Соломон обнаружил, что очутился в очень далёкой стране, отчего пришёл в сильное изумление и конфуз. Его память предавала его; стоял он так, с изменившимся лицом и статью, и лишь смутно вспоминалось ему, что был он царём где-то там. Из своей ситуации он сделал заключение, что имел какой-то глуповатый сон о большой помпезности и властности. В реальности же он был бездомным нищебродом, с разбитым телом и некрепким умом. Голод заставил его просить хлеба, и оборванцы стали его друзьями по ночлегу в уродливых притонах, открытых для изгоев человечества. Часы его были поделены между бодрствованием и сновидением; моменты ясности ума перемежались приступами меланхолии. Иногда сомневался он, что имя его Соломон, что мир вокруг него реален. Тяжкое время настало для омрачённого мудреца. Мало-помалу способность воспоминания возвращалась к нему, и необыкновенные обстоятельства, из-за которых он оказался здесь, вставали всё яснее перед его мысленным взором.

Как бы то ни было, знание нематериальных вещей, которое Соломон получил от своего тесного сопряжения с Ашмодаем, дало ему некоторую поддержку и комфорт в течение его долгих скитаний от места к месту, – безвестного, часто – объекта насмешек для тех, кто слушал его рассуждения о претензиях на имя Соломона. Велика же была его боль, когда услышал он однажды, как странный путешественник говорит о настоящей мудрости Соломона, о его достославном правлении, и о неисчислимых богатствах, что стекались к нему по суше и по морю. "Значит ли сиё, что безумец я? Если Соломон правит в Иерусалеме, то кто я?" – спросил самого себя посрамленный царь-нищеброд, и взмолился смирённо о получении прояснения свыше о природе своего состояния. Его гордость была сломлена.

Одним поздним полуднем прибыл царственный странник, в усталости и голоде, к вратам враждебного города. Поначалу недружелюбные обитатели отказали ему в проходе, но услыхав, как он притязает на титул самого Соломона Мудрого, они позволили его величеству войти, уверившись, что перед ними безумец. Далее этого их гостеприимство не распространялось. С коркой хлеба в качестве ужина, несчастный монарх не нашёл ничего мягче для сна, чем торфяник какого-то открытого небу тепляка, а компанию ему составило стадо животных. Ночь была холодна, а ситуация – мучительна для изголодавшего человека, у которого не было ничего, чтобы накрыться. После нескольких часов беспокойной дремоты, Соломон почувствовал, что его конечности столь сильно сведены судорогой, что ему пришлось подняться и пойти, чтобы возобновить циркуляцию кровообращения. В тусклом свете заволоченной тучами луны Соломон подошёл к старой кобыле, покрытой следами от побоев и столь тощей, что не было особенно трудно сосчитать её рёбра. Опыт Соломона-бродяжника сделал для него доступной симпатию к вызывающей жалость жизни, и он получал грустное утешение от вида других существ, бывших ещё более увечными, чем он. Он размышлял, что человек – источник великих страданий и несчастности здесь, на земле, для тварей, которым он причиняет боль, хотя они доверены ему благим Провидением.

Было около полуночи, когда царственный бродяга вновь поднялся на ноги, чтобы возобновить свою ходьбу, найдя невозможным утопить свою тоску в забытьи сна. Ярко сияла луна, и глубокая тишина удерживала странный пейзаж в магическом оцепенении, составляя сильный контраст с волнением, тяготившим царскую грудь. Вдруг знакомые ноты попали в ушную раковину Соломона; это была речь кобылы с плохой судьбой, обращавшейся в тоскливых словах к своей неопытной семье, наставляя их своим материнским советом, ибо конец её уже был близок. Затаив дыхание, слушал человек историю агонии длиною в жизнь, рассказанную существом из благороднейших видов, находящихся под человеческим контролем.

"Да, часто была я отхлёстана и побита моим жестоким хозяином. Ах, голод, в том числе, и жажда, – жара днём и холод ночью, терпела я их; трудилась, трудилась под палкой, и ныне, когда я стала слишком стара, он выставил меня вон, чтобы я погибла без крова, без еды. Слишком слаба уж я, чтобы отгонять мух, что мучают меня, а смерть всё не идёт. Некогда верилось мне, что мы, лошади, имеем преимущество перед животными, что забиваются на еду. Вид крови жертвы, проливаемой плотоядной похотью человека, заставлял меня содрогаться. Я видела открученную голову птицы, видела ягнят, плавающих в своей крови, видела телёнка, взятого на убой от своей матери, что огласила воздух рыданиями, видела коров, падавших под ударами смертельных дубин в руках прожорливого человека. И разве меня, в мои дни юности, не использовали в свой черёд? Взбиравшись на меня, мой хозяин, в компании себе подобных, почитал за великий спорт выпустить свору чёртовых гончих в погоню за перепуганными зайцем, лисой или оленем. Пойманное, агонизирующее существо валилось наземь, чтобы быть разорванным на части. Человек – это наш дьявол, для нас, беспомощных, глупых животных, какими мы являемся. В природе достаточно всякого, чтобы насытить его аппетит. Курица снабжает его яйцами, корова – молоком, маслом и сыром, овцы – шерстью; мы же перевозим его вместе с поклажей, увеличивая его силу в битве, и потакаем его любви к помпезности и самодовольству. Мёд, фрукты, грибы и разнообразие зерна и овощей должны ведь защищать живые создания от его смертоносного обжорства."

"Он будет мертвецки мёртв завтрашним деньком," – произнёс энергичный жеребёнок, разгорячившись от печальной истории своей матушки. "Этот твой хозяин не станет хозяином мне; один удар моими задними ногами будет ему в самый раз; пусть только попробует это со мной; он не хлестнёт меня и двух раз."

"Дитя, никогда не пытайся делать это, если любишь меня," – взмолилась интеллигентная, но сильно заезженная кобыла. "Норовистая лошадь, как они клеймят тех, кто возмущается эксплуатации, совершенно точно получит двойную порцию пытки; я пробовала это и мне досталось по полной. Ударишь раз своего мастера – и его месть займёт годы, лишь бы ты истёк кровью до смерти."

"Но я не могу этого вынести. Я буду бить правой и левой, разбивать окна, ломать кости, телеги, крушить всё, что попадётся мне на пути, и сломаю себя самого, если так будет нужно. Им придётся попотеть, чтобы уследить за моими ногами; я не буду этого терпеть," – отвечал жеребёнок решительно.

"С тем же успехом, что и искать мести через нанесение увечий хозяину, ты можешь лягать гранит, и обнаружишь, что ноги твои сломаны, или броситься в мельничный пруд и утонуть. Как бы то ни было, мы не лишены отмщения. Природа, наша общая мать, не позволит своим обидчикам уйти безнаказанными. Если бы человек попросту был доволен тем, чем животное и растительное царства свободно снабжают его, он был бы во много раз более счастливым, уравновешенным, здоровым и благородным существом. Охота и забивание наделяют человека свирепым темпераментом, что упивается кровавой баней, поэтому его собственный род утопает в крови, ставши жертвами его зверства. Дитя, я так же восставала в своё время. Доведённая до белого каления порезами от кнута в руке негодяя, однажды я совершила дерзкий рывок к освобождению, понесясь в безумстве вдоль улицы, сбивая всё на своём пути, – сшибая толпы мужчин, женщин и детей, пытавшихся в панике сбежать, – причиняя столько вреда, сколь я могла причинить, и, наконец, приземлившись, израненная и бездыханная, среди оторопелых детей на открытом школьном дворе, убив одного и поранив других. После этого со мной обходились как с дикой тварью, били в любое время, меня стреножили кандалами, а голову приковали цепью, вбитой в стену. Когда же меня запрягали, то удила в моём рту натягивали до предела; вот что я получила. Высшая воля должна была постановить сиё нашим уделом," – так завершила свою повесть истощённая кобыла, в трауре склонив свою голову.

Соломон, не примеченный лошадиной группой, подошёл ближе и изумил их языком, который они столь хорошо понимали. Неудачливая кобыла подняла голову, и её загоревшиеся глаза сверкнули, когда тихий голос царя произнёс следующее:

"Право ты, о, благородное создание, в обвинении своего хозяина в бессердечности и неблагодарности по отношению к твоему высокодуховному племени, что оказывает ему неоценимую поддержку. Йеа, человек только лишь ребёнок и раб привычек, но в своё время поднимется он до понимания своих обязанностей по отношению к мириадам жизней, окружающих его, не созданных для бессмысленного злоупотребления или безжалостного уничтожения. В самом деле, он достаточно расплачивается за удовлетворение своих нижайших инстинктов, ибо великодушный Творец изначально задумывал, что человек будет побуждаем более тонкими, глубокими, нежными составляющими своего существа. Придёт день, когда он вздрогнет от идеи поддерживать собственную жизнь через заклание других, когда поедатель плоти будет равноценен каннибалу. – Имя моё Соломон, и в моём царстве называли меня Мудрым, но мудрость моя не смогла просветить меня, отчего вещи такие, какие есть, когда всё могло бы быть куда лучше. Поверь мне, человек страдает телом и душой и, подобно вам, имеет своего дьявола, что досаждает и дурит его. В Священном Писании содержатся прекрасные слова в хвале к коню: он, вооружённый громом, благороднее льва, бесстрашнее орла, изящный, словно зебра, сильный как волна, быстрый как ветер, гордость воина, услада принца, опора царя. Как только вернусь я к власти, я вспомню о тяжести твоего горя, правдивая кобылка, и твоя раса получит столько льгот, сколько на то будет моей воли."

Лошади были обрадованы тёплыми словами их необычного друга, и амбициозный жеребёнок предложил довезти его куда угодно. У Соломона было достаточно свободного времени, чтобы объяснить сложности, в которых он оказался благодаря коварству Ашмодая, и что он был уверен о восстановлении своих прав в тот самый момент, как только войдёт он в ворота своего возлюбленного Иерусалема.

"Пусть твоя мудрость, твоя доброта и твоё царство распространятся вдаль и вширь, о Царь! чтобы мои беспомощные отпрыски могли избежать пыток, что претерпела я в течение жизни своей!" – взмолилась кобыла, сотрясшись дрожью, что выдавала крайнюю степень слабости. В следующее мгновение несчастное животное содрогнулось, пошатнулось, упало и издохло.

Если Соломон рассчитывал на лёгкий триумф над своим грозным соперником, то его прибытие в Иерусалем, спустя годы несказанных тягот и испытаний, открыло ему глаза. Город имел все признаки великого процветания; царство было надёжно упрочено, и великолепие царского Двора не имело равных на всём изумительном Востоке. Посольства приходили сюда, чтобы отдавать дань уважения от лица княжеств и империй, близких и далёких, принося с собой дары из редких животных, золота, дорогих продуктов и драгоценных камней, а уходили они, преисполненные благоговения от сверхчеловеческой мудрости могучего правителя Израиля, что удивлял послов не только тем, что обращался к каждому из них на его родном языке, но ещё и демонстрируя детальную осведомлённость в их тайных государственных делах, и ещё чтением их сокровенных мыслей. Эмиссары отчитывались своим суверенам, что в земное царство спустился, чтобы править им, полубог.

Опрокинуть мощь планов и ресурсов Ашмодая для потрёпанного нищего и в самом деле было задачей, способной даже Соломона ввергнуть в отчаяние.

Войдя в город, царь-оборванец стал искать прибежища для нищих, не выдохнув и слога о своей идентичности, чтобы только Ашмодай не узнал о его прибытии, что было бы очень скверным обстоятельством. Соломон-бедняк знал, однако, что выглядит он столь непохоже на Соломона Мудрого, что долго колебался, решаясь приблизиться к своему некогда верному Бенайе, кто, не подозревая о мошенничестве демона, продолжал быть столь же храбрым и лояльным своему царю, что и раньше. Попытка завязать беседу закончилась тем, что генерал бросил серебряную монетку, только бы избавиться от назойливого нищего, посмевшего обратиться к нему, как если бы они были ровней. В своём унынии Соломон повернулся спиной к своей возлюбленной столице, блуждая много дней, не зная себя от горя, пока, не увидев отблеск моря, не свалился, распростёршись, на берегу, молясь в великом уничижении, рыдая и провалившись, наконец, в забытьё. Ему приснился сон, в котором Эльдад, кто успел-таки умереть за время своих странствий, возник перед ним в образе рыболова, высвобождая большущую рыбину со своего крючка, которую он и презентовал сновидцу. Крик, разнёсшийся в воздухе, разбудил Соломона, и шлепок по щеке какой-то холодной вещью заставил его подняться на ноги. Перед ним лежала изворачивающаяся рыба, а над головой его парили две птицы, одна выше другой, что в схватке за добычу уронили её прямо на лицо спящего. Иссохший от жажды и мучимый голодом, Соломон вспорол рыбе брюхо, и – чу! – кольцо, подарок Эльдада, всё-подчиняющая чара, лежало в ней. Только лишь оказалось оно на пальце Царя, как ужасающее землетрясение встряхнуло побережье, в то время как из сердцевины города Господнего взвился потрясающий столп дыма и огня, затерявшись в глубокой лазури. Можно не добавлять, что это был след от отвесного взлёта Ашмодая, который, мгновенно извещённый о триумфе своего супостата, ретировался так быстро, как только мог, вызвав общее смятение по отбытии своему.

К тому времени у Соломона уже был достаточный опыт в общении с князем демонов, чтобы хватило на всю оставшуюся ему жизнь; и так как ни что иное, как последовавшее мщение Ашмодая стало причиной падения Соломона в ересь в дальнейшие годы, то мудрейший из древних царей не просто лишился силы, вложенной во Всемогущее Имя, но и завершил свою карьеру столь бесславным образом, что умер, будучи объектом жалости некоторых из его подданных и ненависти остальных. Заручаясь средствами для постройки Храма без помощи обычных инструментов, он бы поступил более мудро, прогнав от себя князя невидимых воинств по завершении строительства вместо того, чтобы несправедливо его удерживать на сверхсрочном, и охотясь за тайнами, не предназначенными для человека. Стремление Соломона быть более, чем человеком, ублажая его тщеславие, привело его

в конечном итоге к краху, в то время как ум его никогда не был в покое, даже под постоянной охраной его личной гвардии, "Героических Шестидесятников".

ПРИМЕЧАНИЕ ИЛИОВИЗИ. – "Мы также испытывали Соломона, и помещали на его трон подставное лицо; после чего он обратился к Богу и сказал: О Господь, прости меня, и дай мне царствие, коего никто не получит после меня; ибо ты податель царств. И мы сделали ему воздушного слугу для него; он кротко нёсся по его команде, куда бы тот ему ни приказал, и ещё мы дали ему в услужении демонов, и среди них были мастера по всем строительным работам, и ныряльщики за жемчугом." (Коран, Сура 38.)

---

Талмудическая версия временного низложения Соломона с трона описана так: – Сознающий тот факт, что стабильность его царства основана целиком на печати, носимой на пальце, Соломон доверял лишь одной своей наложнице по имени Амина, которой вручал бесценное сокровище в моменты, когда телесные естественные функции требовали его временного снятия. На печати той было невыразимое Имя. Однажды Сакхар, вредоносный демон, возник перед Аминой в форме Соломона, получил таким образом кольцо, узурпировал трон, трансформировал или исказил облик настоящего монарха, и правил страной на свой вкус, изменяя законы и делая все те глупости, какие способны делать демоны. Между тем Соломон, сокрушённый случившимся и совершенно не признанный своим Двором, скитался окрест, а существование своё поддерживал милостыней. Произошедшее с мудрым царём несчастье открылось тому в образе себя самого, совершающего служение по его приказу другому демону, чтобы успокоить свою любимую жену, Джераду, прекрасноокую принцессу Сидона, чей отец пал во время осады города армией Соломона. Как только видение поклонения исчезло, демон вылетел из дворца и выкинул печать в глубины моря. Тауматургическое кольцо было проглочено рыбой, та была в свой черёд выловлена и судьбоносным образом очутилась в руке Соломона, таким образом возвратив ему всемогущую чару, позволившую ему вернуть себе право на престол. Что же до Сакхара, то он был пойман, на шею ему подвесили камень, после чего без сожаления кинули демона в озеро Тиберийское. Имя Сакхар соотносится с еврейским существительным шехер – "ложность", а Амина – с эмунах – "вера" или "убеждённость", дальнейшего разъяснения для усиления чувства аллегоричности, полагаю, не требуется. Среди самых известных легенд, что сконцентрированы вокруг правления Соломона, стоит упомянуть историю о зелёном ковре, сотканном из шёлка и достаточной величины не только, чтобы вместить на себе его трон, но ещё и армию людей по его правую руку и сонм духов – по левую. По команде царя ветры перемещали всю эту армаду целиком, медленно либо быстро, соотносясь с пожеланиями его величества, до тех пор, пока царское чело не накрывала тень грандиозной птичьей стаи. В подтверждение этой басни мы находим в Коране: "И его армии собирались под знамя Соломона, и состояли они из джиннов, и людей, и птиц." (Сура, 27.)