Марцин Велницкий/Marcin Wełnicki (род. 1984) – автор фантастических произведений, любитель и создатель компьютерных игр, юрист, социолог.
Живет в г. Гданьск. Юрист по образованию, дипломированный нотариус, изучал социологию.
Переводил руководства к компьютерным играм, на протяжении многих лет поддерживал тесные связи с польским сообществом фэнов ролевой игры «Гаснущие солнца» (“Gasnące Słońca”), опубликовал множество любительских статей – в фэнпрессе и журнале “Magia I Miecz”. Подготовил изрядное количество материалов для издательств “White Wolf”, “Hollistic Design” и “Red Brick”. Автор настольной игры “Zagłada Atlantydy” (2010), ведет собственный блог «Белые чернила» (bialyatrament.blogspot.com), давно, впрочем, не обновлявшийся.
Весьма мощно выступил в жанре, опубликовав в 2010 году четыре рассказа (“Nocą czarną jak kot/Ночь, черная как кот” – ант. “Jedenaście pazurów/Одиннадцать когтей”; “Święty z Issyk-kul/Святой с Иссык-куля” – “Science Fiction, Fantasy i Horror” 04 (54) 2010;
и роман “Śmiertelny Bóg/Смертный бог” (Британия, последний бастион свободной Европы, рухнула, завоеванная Германией. От Лиссабона на западе до Царицына на востоке Третий рейх вводит свой имперский порядок. Но у такого порядка есть своя цена, а у военной и психологической победы – свои последствия. У Третьего рейха есть свое чудодейственное оружие, но и за океаном, в Соединенных Штатах, ученые работают над его не менее страшным аналогом. На Старом континенте капитан гестапо Райнер Эрхард, доверенное лицо фюрера, начинает рутинное расследование, которое быстро превращается в нечто совершенно иное – отчаянную попытку разгадать тайну забытого крестового похода. В основе триумфа Третьего рейха лежит древний заговор – и еще более старая ложь. Прижатый к стене, зависимый от проводника, которому нельзя доверять, Райнер Эрхард берется за игру, где ставка – судьба всего мира, и с ужасом узнает, что завеса между этим и другим миром невероятно тонка. Время уходит. Боги ждут),
а в следующем, 2011 году – два рассказа (“Lato księżycowych cieni/Лето лунных теней” – ант. “Księga wojny/Книга войны”; “Worthington/Уортингтон” – “Science Fiction, Fantasy i Horror” 06 (68) 2011)
и роман “Testament Damoklesa/Завещание Дамокла” (Инспектор Мисато Иноуэ идет по следу торговца людьми, совершившего многие зверские убийства. Шаг за шагом он погружается в мир древних верований и жестоких культов Микронезии. Но давно тому убийцы якудза оставили маленькую девочку в горящем доме, так что на самом деле Мисато Иноуэ ищет только мести. Он и не подозревает, что в тени скрывается таинственный иностранец, гайдзин, который играет в совершенно другую игру. Ева Намура – обычная студентка, которая принимает одно плохое решение – едет в Сомали волонтером. Там она узнает слишком много секретов, и ей приходится оттуда бежать. И нигде, ни в раздираемой войной Африке, ни на улицах Берлина, ей находиться больше не безопасно. Единственный человек, которому он может доверять, — это незнакомец — Адам Уортингтон. Хотя он может быть для нее самым опасным из всех).
.
Плюс в 2012 году еще два рассказа – “Pola kwiatów/Квантовые поля” в “Science Fiction, Fantasy i Horror” 05 (79) 2012 и “Faza utajnienia/Фаза утаивания” в ант. “Science fiction po polsku 2/НФ по-польски 2”
– исчерпывающие к данному моменту вклад писателя в общую копилку польской фантастики.
Томаш Голис/Tomasz Golis (род. 1984) – автор НФ и фэнтези рассказов, компьютерщик.
Родился в г. Гожув-Велькопольски, живет в г. Познань. Специалист в области информатики по образованию, любитель фантастической литературы, воспитывавшийся на произведениях Стивена Кинга, Курта Воннегута и Говарда Ф. Лавкрафта.
Дебютировал в жанре рассказом “Pokój do wynajęcia/Комната внаем”, опубликованном в 2008 году в одноименной жанровой антологии.
В дальнейшем напечатал рассказы: “Sól ziemi/Соль земли” в журнале “Science Fiction, Fantasy I Horror” 10/2009, “Ilustrator/Иллюстратор” в журнале “Science Fiction, Fantasy I Horror” 1/2010, “Maskarada/Маскарад” в журнале “Nowa Fantastyka” 6/2010,
“Funkcja Rorschacha/Функция Роршаха” в антологии “Poznań fantastyczna. Miejska Paralaksa/Фантастическая Познань. Городской паралакс” (2015), “Miasto, magie, minotaur/Город, магия, минотавр” в антологии “Fantazje zielonogórskie/Зеленогурские фантазии” (t. 10, 2020), „Przybylam z dalieka/Прибыла издалека” в антологии “Cos fantastycznego/Нечто фантастическое” (2023).
16. В рубрике «Из польской фантастики» напечатаны три рассказа.
16.1. Рассказ “Cudowne źródelko, czyli kryminał hydrauliczny/Чудесная криничка, или Гидравлический детектив” написала Ева Бялоленцкая/Ewa Białołęcka (стр. 17-27). Иллюстрации НИКОДЕМА ЦАБАЛЫNikodem Cabała.
Непредвиденные последствия чудес. В некоем селе вода из садового фонтана начинает благотворно влиять на людей – они отказываются от старых вредных привычек и ведут себя благопристойно. Это божественное вмешательство или здесь действуют другие силы? Рассказ выдержан в легком, юмористическом тоне. Сначала мы видим действие с точки зрения священника, а затем глазами двух женщин, не живущих в селении. Здесь речь идет не о религиозной критике, а о более общих человеческих пороках. Особенно ярко проявляется сотрудничество двух героинь рассказа, которые противоположны друг другу по характеру. Тем не менее, немного разочаровывает то, что проблема решается слишком легко, хотя объяснение мне понравилось. Пока я читал рассказ, у меня сложилось впечатление, что это отличный материал для более длинной серии, и я бы с удовольствием вернулся к этим персонажам. (Из читательского отзыва).
Позже рассказ нигде не перепечатывался. На русский язык не переводился. Почитать о писательнице можно ЗДЕСЬ А карточка рассказа находится ТУТ И это шестая наша встреча с писательницей на страницах журнала (первые пять см. “Nowa Fantastyka” №№ 8/1994, 11/1995, 3/1997, 5/1998, 1/1999).
16.2. Рассказ “Maskarada/Маскарад” написал Томаш Голис/Tomasz Golis (стр. 28–37). Иллюстрации ТОМАША ВИТАСА/Tomasz Witas.
«Главный герой устал от своей повседневной жизни. Однажды он получает возможность на одну ночь изменить свою внешность и попробовать что-то новое. Завязка очень интригующая, но сюжет фактически не развит. Главный герой кажется таким же растерянным, как и читатели, и понятия не имеет, как воспользоваться новыми возможностями. В результате текст быстро становится довольно скучным, а финальный поворот вполне очевиден» (Из читательского отзыва).
Этот рассказ был прислан на литературный конкурс, объявленный журналом «Нова Фантастыка», и, хоть и не получил премии, оказался отмеченным конкурсной комиссией. Позже он нигде не перепечатывался, на другие языки не переводился. Его карточки, равно как и биобиблиографии автора на сайте ФАНТЛАБ нет.
16.3. Рассказ “Tygrys, tygrys/Тигр, тигр” написал Марцин Велницкий/Marcin Wełnicki (стр. 39–41). Без иллюстраций.
«Лишенный надежды, мужчина обретает сверхчеловеческие способности и решает использовать их для борьбы со злом, терзающим город. Показано, что герой становится все более и более зверем. К сожалению, новой идеи для этого избитого сюжета не нашлось. Хотя угроза исходит не от типичных головорезов, мы мало что узнаем о ней, и только финал, кажется, наводит на мысль о чем-то более тревожном» (Из читательского отзыва).
Позже рассказ не перепечатывался, на другие языки не переводился. Его карточки, равно как и биобиблиографии автора на сайте ФАНТЛАБ нет.
15. В рубрике «Журналистика» на стр. 14—16 размещена статья Анны Контек/Anna Kontek, написанная в сотрудничестве с Павлом Контеком/Paweł Kontek, которая носит название:
ЗЛАТОКОЖИЙ ДЬЯВОЛ
(Diabeł w złotej skórze)
Вампир – дьявол и ангел. Трудно поверить, что эти два слова относятся к одному и тому же существу. Трудно также не скрипнуть зубами, когда ужас превращается в идиллию. Как до этого могло дойти?
Облик вампира постепенно претерпел изменения и стал более сложным. Эволюционировал – в психологическом, социальном и культурном отношениях. Глядя на него, мы должны иметь в виду ту функцию, которую этот персонаж играл в человеческом воображении с самого своего мрачного рождения.
До Дракулы
Хотя термин «вампир» появился позже (в 1725 и 1731 годах, когда несколько журналистов использовали его для описания двух случаев вампиризма в Сербии), мы уже встречали существ с приписываемыми вампиру характеристиками в Древней Греции. Одним из таких существ была Эмпуса, демоница, которая могла воплощаться в теле суки, коровы или красивой девушки.
Она врывалась в сны мужчин, вступала с ними в половую связь, высасывая из них жизненную энергию и тем самым приводя к смерти. Эта концепция, вероятно, пришла из палестинских мифов о лилим (демонических детях Лилит), символизирующих жестокость и похотливость.
Сама Лилит -- в еврейской традиции первая жена Адама — превратилась в демона ночи, высасывающего кровь и убивающего детей, зачатых греховным способом.
Вампиром в его «каноническом» образе мы обязаны славянской народной демонологии. Отсюда он отправился на завоевание Европу и всей Земли: из Румынии в Венгрию и далее на Запад. Согласно легендами и преданиям, вампир – привидение, призрак мертвого преступника, возвращающийся в мир живых в виде большой летучей мыши или туман, чтобы высасывать кровь из спящих, обрекая их таким образом на медленную смерть или превращение в нежить. «Упыри (вампиры), -- писал Зигмунт Глогер в «Старопольской энциклопедии» -- это, согласно верованиям, трупы, из гробов поднимающиеся, в дома вторгающиеся, людей душащие, кровь высасывающие, на алтари взбирающиеся, кровью их пачкающие, свечи ломающие».
Обычно можно было догадаться, кто в округе заслужил вампирской участи. Л. Пелка в «Польской народной демонологии» дает следующую характеристику: «У такого человека дикий взгляд, лицо всегда красное, усмешка издевательская и злобная, фигура огромная. Сразу же после смерти его конечности остаются свободными, не остывают и не костенеют, как у другой нежити, и хотя глаза закрыты (…) снова открываются, и взгляд не тускнеет, ибо зрачки его выглядят так, как и при жизни». Вампиром может стать также самоубийца, человек хитрый, скупой и жестокий, либо физически уродливый, имеющий два сердца или две души.
Поиск истоков вампиризма приводит нас также к медицинским и мировоззренческим соображениям. На страницах журнала “Nowa Fantastyka”Мацей Иловецкий некогда назвал одним из возможных объяснений порфирию -- генетическое заболевание, вызывающее дефицит гемоглобина, а среди внешних симптомов имеющее в т.ч. деформации лица, бледность, чрезмерный рост волос, светобоязнь, специфическую жажду крови, употребление которой облегчает симптомы, аллергия на некоторые определенные растения, например чеснок,
Так или иначе, вампир является ответом на страхи людей, связанные со смертью и разложением. Он воплощает в себе страх перед мертвыми и их
возвращением из могилы. Вечная «не-жизнь» была также наказанием за противопоставление божественным законам и правилам, установленным группой и обществом.
В одном нет сомнения: вампиры всегда воспринимались как по своей сути злые, жестокие и мстительные существа, ведь в них трансформировались в основном жестокие люди, распространяющие зло. В таком виде мотив упыря-кровососа был перенят и зарождающейся литературой ужасов.
Кровавый аристократ
Представляемые художниками вампиры всегда отражали романтический и декадентский стиль жизни. Мрачное и загадочное существо, идущее против признанных законов и ценностей, поддающееся великим страстям, погружающееся в преступления и пороки, в конце XVIII века дождалось выделения в особый род. Помимо Гëте и Байрона (а в Польше – Мицкевича) этот ужасный персонаж пришелся по вкусу Джону Уильяму Полидори, создавшему прототип демонического аристократа в лице лорда Рутвена в романе «Вампир».
Эта книга, в свою очередь, вдохновила Брэма Стокера на сочинение самого известного романа о вампирах – «Граф Дракула».
Ирландский журналист связал историю об аристократе, убивающим своих любовниц, с зарождавшимся тогда horror-ом, которому задал тон в вампирическом духе забытый позже писатель Томас Прескетт Пресс, автор «Варни-вампира, или Праздник крови» (“Varney the Vampire Or Feast of Blood”) -- романа, содержащего элементы история и фольклора Румынии.
Почему Румынии? Потому что с XII и почти до середины XIX века там была распространена практика выкапывания трупов – чтобы убедиться в том, что душа умершего обрела покой (доказательством чего служило естественное разложение тела) или же обезвредить чудовище, вырвав у него сердце или вбив кол в пупок. Родом из Румынии был и Влад II, известный также как Влад Колосажатель и Влад Дракула (т.е. Влад сын Дракона), господарь Валахии в XV веке, прославившийся жестокостью, необычной даже для той эпохи. Именно у него Стокер позаимствовал имя своего героя.
«Во многих отношениях Дракула — это вершина и завершение мотива вампира, – писал Марек Выдмух в «Игре со страхом». – Вершина – потому что роман вырос из всей накопленной веками мифологической и литературной традиции, объединяя, суммируя и трансформируя ранее известные сюжетные нити. (…) Завершение, поскольку все идеи и приемы классической вампирской истории были собраны здесь и объединены в одно настолько образцовое целое, что трудно было написать о вампирах что-то новое».
Многие любители литературного и киножанра предпочли бы, чтобы эти слова оказались пророческими, но этого не произошло.
В поисках души
«Канонический» вампир царствовал в культуре более полутора веков. После литературы пришло пора кино, присвоившего себе демонического Дракулу. Роль очаровательного, кровавого аристократа сыграли, в частности, Макс Шрек, Бела Лугоши, Кристофер Ли, Клаус Кински и Гэри Олдман.
Истории о нем создали Фридрих Мурнау, Роман Полански, Вернер Херцог и Фрэнсис Форд Коппола. Характерной чертой остаются сверхъестественные способности: необычайная сила и скорость, умение превращаться в туман, летучую мышь или волка, а также великолепные умственные способности: необыкновенная острота ума, умение читать мысли, способность влиять на людей, непреодолимая сила личности, и, что немаловажно, мощное обаяние.
Неотъемлемой чертой вампира является его одиночество. Правда Дракула -- как литературный, так и кинематографический – создает демонических слуг, но по сути остается одиночкой. У него нет никаких причин искать контакта с людьми, потому что все человеческое в нем увяло и отмерло век тому назад. Что заставляет его искать контакта с миром, так это эхо любви, которую он потерял в результате человеческой смертности своей возлюбленной. Он испытывает презрение к живым людям, ощущает потребность во власти над этим последним, менее совершенным видом разумных существ. Его изолирует от них долголетие, многовековая мудрость и жажда крови.
Изменение образа кровососа приносят только «Интервью с вампиром»Энн Райс и весь цикл «Вампирских хроник».
Прежде всего, изменяется положение точки зрения: Райс не показывает сыновей Каина глазами людей, но позволяет нежити сказать свое слово. Она создает полную историю детей ночи и воспевает судьбу их сообщества. Вампирские круги вновь наполняются духом упадка. Могущество вампира подрывает все ценности, которые он имел, будучи человеком, развращает его. Убийства и утоление жажды позволяет на некоторое время преодолеть скуку вечного существования. С другой стороны, возникающее из проклятия крови бессмертие – единственный способ удержать навечно тех, кого мы любим и сохранить их красоту.
В образе Луи Энн Райс впервые сотворила страдающего вампира, который сторонится людей и восстает против своей природы, причиняющей страдания другим существам. В свою очередь, Лестат, пробудившийся от летаргии, обращается с человеком как с орудием войны с побратимами, но в то же время как бы восторгается им. В «Вампире Лестате» мы читаем: «Темный и ужасающий мир, который я покинул, погружаясь в сон, уже полностью выгорел, а старая мещанская показная добродетель и конформизм перестали занимать американские умы. Люди снова стали предприимчивыми и сексуально раскрепощенными, как и в старые времена (…) Христианский Бог такой же мертвый, каким он был и в XVII веке. И ни одной новой религии не появилось, чтобы заменить старую. Наоборот, самые простые люди этого мира следуют светским моральным принципам, столь же сильным, как и любая мораль».
Почему произошла такая трансформация? Райс — представительница эпохи моральной революции и «холодной войны», воспитанная на экзистенциальной философии. Вдобавок к этому она была потрясена до глубины души смертью своего первого ребенка – фантастика стала способом изгнания собственных бесов. Поэтому вампиры Энн Райс превращаются из сосредоточения наших страхов в олицетворение желаний, особенно тех, которые связаны с противостоянием смерти и течению времени. Они -- единственный путь к бессмертию в мире без Бога. Популярность цикла определяется еще и тем, что, несмотря на обильный пафос и зачастую ненужное сопереживание, он исполняет потребности читателей, направляя внимание на стремление к индивидуальному успеху, развитию и достижению личной свободы. Лестата не интересует посредственность, а человеческая мораль к нему не относится. Это исполнение мечты о почти полной свободе.
«Глок» вместо святой воды
Еще одно изменение образа вампира вызвано технологической эволюцией. В мирском обществе его существование требует рационального обоснования. Вот почему в поп-культуре — в очень характерном средстве массовой культуры, каковым является комикс – появляется Блэйд.
Блэйд — истинный сын создавшей его эпохи, нового века разума и неограниченного доверия к силе науки и, прежде всего, медицины. Человека, погруженного в этот мир, потребителя массовой культуры, не убеждают такие аргументы, как вера. Духовная сила сводится к тому, что можно измерить, взвесить и увидеть. Даже Бога, если он существует, мы воспринимаем не как всемогущую движущую силу, творца миров, а как приятеля, которому мы поем не осанну – всего лишь радостные песенки. Нам страшнее Ганнибал Лектор, чем чудовище из сказок для простаков или не поспевающий за модой граф Дракула. Мы обязаны этим воображению, сформированному телевидением, в котором насилие, кровь и смерть являются чем-то повседневным. Поэтому поп-культура оснащает вампира современными артефактами: сотовыми телефонами, iPod-ами и компьютерами. Осиновый кол Ван Хельсинга заменяется «Глоком» с ультрафиолетовыми или наполненными вытяжкой из чеснока пулями. Вампиризм становится передающимся через кровь вирусным заболеванием, которым можно заразиться, но которое можно также лечить.
Реалии становятся все более угрожающими: вампиром (читай убийцей) теперь может стать любой и каждый.
Но вампир, лишенный магии и метафизики, снова слабеет. Блейд — вампир и в то же время не вампир. Он разрывается между двумя мирами. Он -- полувампир, гибрид, рожденный еще живой, но уже укушенной вампиром женщиной, которая сразу после акта рождения трансформируется. Он — квинтэссенция бунта против нечеловеческой части своей натуры. Он не только не убивает людей ради крови, но и охотится на других вампиров.
Эпоха наивности
Так почему же следующим звеном в эволюции вампиров стал Эдвард Каллен? Почему проклятие лишения вечного покоя становится в коллективном воображении наградой и спасением?
Первопричиной может быть крушение рационалистического мировоззрения, преисполненного веры в силу науки. Медицина и технологии, которые несколько лет назад казались союзниками, вскоре стали слишком сложными для понимания обычного человека. Вместо того, чтобы упорядочить его мир, они привели к информационному и концептуальному хаосу. Они также не смогли справиться с природными угрозами: не победили СПИД, не окоротили грипп. Хоть метеорология и позволяет предсказывать погоду, но не способна противостоять разрушительным ураганам. Поэтому человек снова обращается к мистике – религиозным культам, светским духовным наставникам, или прорицаниям. Именно поэтому в «Сумерках» время от времени появляется магия в виде сверхъестественного чтения мыслей, управления людьми и предсказания будущего.
Вторая причина – культурное формирование поколения, представителем которого является Белла Свон, поколения, которое ни к чему не стремится, ничего не желает и не видит для себя в мире ничего ценного, потому что у него все есть. Психолог Джин М. Твендж (Jean M. Twenge) называет эту группу, родившуюся в 1970-х годах и позже (в Европе, а затем и в США), «поколением “я”». На развитие этого поколения повлияла тенденция подчеркивать уникальность каждого человека, очевидная во всей американской культуре, даже если для такой самоуспокоенности нет никаких причин. По мнению автора, это приводит к нарциссизму, эгоцентризму и убеждению, что никто и ничто не имеет значения, кроме меня самого. Проблема в том, что взрослая жизнь быстро проверяет такое отношение, ведь положение и признание надо заслужить.
Однако это не приводит у представителей «поколения “я”» к саморефлексии и изменению отношения к миру, они предпочитают им отказ от обыденного существования, депрессию и самоубийство. Новый вампир прекрасно воплощает это в себе. Лишенный физических слабостей, он становится новым кумиром. Он даже совершеннее своих предшественников: свет не убивает его, крест или святая вода не причиняют ему вреда. Правда, он имеет все ту же слабость, каковой является жажда крови, но при некотором усилии он полностью ее контролирует. И даже вместо того, чтобы убить человека, сосредоточивается на удовлетворении его потребности во внимании и справедливой оценке.
Конечно, это можно отнести к разряду женских мечтаний об идеальном любовнике и муже и всех последствиях этого в современном мире. Но нам кажется, что Белла – это еще и ответ на нарциссические потребности Эдварда, который неоднократно утверждает (в книге), что она — единственный смысл его жизни, потому что первой принимает его совершенно некритически и разгоняет скуку. Они — зеркала друг для друга, в которых, как мифический Нарцисс, убеждаются в собственном совершенстве (несмотря на рассуждения Эдварда о своей утраченной душе).
«Сумерки» — это выражение еще одной тенденции: пассивного бунта. Бунт был общей чертой всех вампиров, которые озвучивали голос последующих поколений в этом вопросе.
Лучше всего это иллюстрируют персонажи вампиров из фильмов «Пропащие ребята» (“The Lost Boys”, 1987) и «Почти стемнело» (“Near Dark”, 1987), действие которых происходит в 1980-е годы. В них кровосос — бунтарь против американского потребительского образа жизни или, в более широком смысле, любого установленного социального порядка, любой власти и любых авторитетов. Он нонконформист, но его бунт остается в основном безобидным. Ну пойдет и высосет кровь из одного-двух бездомных, кого это волнует? Он не вписывается в это общество так же, как Джон Рэмбо из «Первой крови» или Снейк Плискен из «Побега из Нью-Йорка». Он аутсайдер, который живет за пределами общества, потому что оно его отвергает. К сожалению, члены этого общества не могут позволить ему жить спокойно. Если его спровоцировать, он становится смертельно опасным.
В саге Мейер бунтарка -- Белла. Против чего она бунтует, если у нее есть заботливые родители, нормальная школа, она быстро находит друзей и живет комфортно и упорядоченно? Ее сверстников 1980-х и 1900-х годов было легко понять. У подростков тогда был строго определенный, навязанный путь развития: школа, семья, работа, пенсия. Сейчас ситуация изменилась. В эпоху глобализации и революции в области СМИ существует так много возможных профессий, что молодые люди вынуждены делать выбор, последствия которого при нынешних темпах перемен они не могут предсказать.
С другой стороны, планка идеала и успеха, как с точки зрения внешности, так и с точки зрения канона красоты и социального положения, установлена настолько высоко, что стала недостижимой. Единственная форма бунта, доступная в такой ситуации, — это пассивность. И побег в фантазию.
14. В рубрике «Журналистика» на стр. 12—13 размещено интервью, которое польский журналист Бартломей Пашильк/Bartłomiej Paszylk взял у американского писателя «ужасов» Питера Страуба/Peter Straub. Интервью носит название:
В ДУШЕ ЧЕЛОВЕКА ТАЯТСЯ ЧУДОВИЩА
(W ludzkiej duszy czaja sie potwory)
Бартломей Пашильк: Я нашел в рецензии на вашу книгу утверждение, что в ней есть «неожиданные повороты, в которых легко заблудиться». Вы и в самом деле иногда удивляете своих читателей. Бывает, что вы неоднозначным утверждением преподносите большой сюрприз, и приходится гадать, действительно ли произошло то, что мы себе представляли. Это осознанный прием?
Питер Страуб: Я стараюсь основывать романы на неожиданных поворотах сюжета и недосказанностях, но всегда надеюсь, что читатель в конце концов поймет, что произошло на самом деле. Конечно, не сразу — поэтому я преумножаю ложные подсказки и навожу на мысль, что произошло нечто иное, чем на самом деле. По меньшей мере один раз я использовал прием, благодаря которому сюжет можно интерпретировать двояко. Те читатели, которые не заметили вторую интерпретацию – а я подсказывал ее повторами и кажущимися ошибками в изложении истории -- могли насладиться счастливым финалом.
Бартломей Пашильк: Вы как-то сказали, что решили заняться написанием «ужасом», потому что произведения, относящиеся к этому жанру, могут «особым образом затронуть людей, изменить их и заставить задуматься». Однако современные ужасы вызывают у зрителя скорее рвоту, чем раздумья.
Питер Страуб: В таком разнородном жанре должно найтись место и для самых брутальных, «развратных» произведений, призванных высвободить глубоко сидящий в нашем воображении садизм. Это мелкие фрагменты фантастики ужасов, и это произведения не для всех -- их следует читать только тем, кто чувствует необходимость ознакомления с такой тематикой. Это не имеет ничего общего с процессом мышления, но подтверждает тот факт, что в душе человека таятся монстры.
Бартломей Пашильк: Я знаю популярных авторов «ужасов», которые льют кровь ведрами, но признаются, что не умеют писать сцены гибели невинного ребенка. В ваших книгах можно найти множество таких сцен – в романе «Мистер Икс» (“Mr. X”, 1999) вы описываете жестокое убийство младенца,
в романе «Джулия» (“Julia”, 1975) девушка забавы ради калечит животное.
Легко ли вам дается нарушение табу, или каждая такая сцена -- неприятный опыт, которого нельзя избежать, создавая фон истории?
Питер Страуб: Со стыдом признаюсь, что я получаю детское удовольствие от того, что раздвигаю границы хорошего вкуса или играю с табу. Создание подобных сцен — обычно единственные моменты во время утомительного сочинения книги, когда мне действительно весело. Однако я никогда не выдумываю их исключительно для того, чтобы шокировать. Они должны быть хорошо продуманными и разумно обоснованными контекстом.
Бартломей Пашильк: Отходя от готического horror-а из ваших ранних романов к, как вы выразились, «максимальному ужасу», представленному «Парящим драконом» (“Floating Dragon”, 1983), вы осознанно хотели попробовать что-то новое?
Питер Страуб: Я хотел проверить, что будет, если я напишу максимально жестокий ужастик, не заботясь о его правдоподобии. Когда мне в голову приходила какая-то сцена, она тут же включалась в книгу. Такой способ написания — чистое удовольствие, и я продолжал его чувствовать даже тогда, когда созданный мной мир охватило чистое безумие. В последнее время мне больше всего нравится писать последние страницы книги. Не думаю, что когда-нибудь у меня будет такое же настроение, какое было тогда, когда я писал «Парящего дракона», и мне захочется создать похожую ужасную историю. Хотя как знать…
ББартломей Пашильк: В начале вашей карьеры вы переехали в Ирландию, а затем в Англию. Читая ваши более поздние тексты, я задавался вопросом, насколько изолированным вы себя там чувствовали. В романе «Миссис Бог» (“Mrs. God”, 1990) вы описываете героя, который выезжает в Англию и там сталкивается лицом к лицу с худшим кошмаром в своей жизни. Отражало ли это ваше душевное состояние в тот момент?
Питер Страуб: В Англии мне жилось неплохо, однако я так и не поселился там, так сказать, навечно. У нас было много хороших друзей, был красивый, элегантный дом и мы пользовались всеми преимуществами жизни в большом городе. Мы посещали рестораны, ходили на концерты, в пабы и кино, восхищались удивительными зданиями, огромными зелеными парками, носили модную одежду и так далее. 1970-е годы в Лондоне были прекрасным периодом, я рад, что смог убедиться в этом воочию. Тем более, что большинство англичан критически относятся к временам до правления Маргарет Тэтчер. Но вы правы, я чувствовал некоторую отчужденность. Правда, мне нравилась привязанность англичан к иронии, но иногда это надоедало. Я выглядел в их глазах иностранцем и знал, что ничего не изменю, даже если проживу там всю оставшуюся жизнь. Я чувствовал, что коренные англичане всегда смогут скрывать от меня важные тайны, и это так и было -- хотя бы потому, что я верил, что у людей вокруг меня есть какие-то секреты, а я, человек другой культуры, не в состоянии их «разгрызть».
Бартломей Пашильк: Неожиданный успех романа «История с привидениями» (“Ghost Story”, 1979) заставил вас вернуться в США…
Питер Страуб: Я заработал слишком много денег сразу. В Великобритании в то время у власти находились лейбористы, а это означало, что налоги могли достигать 95%. Мой бухгалтер посоветовал мне покинуть эту страну, «и желательно сделать это еще вчера». Не похоже было на то, что я смогу заработать аналогичную сумму денег в будущем, поэтому мы поспешили вернуться домой.
Бартломей Пашильк: Вы написали роман «Пропавший мальчик, пропавшая девочка» (“lost boy lost girl”, 2003) за шесть месяцев. Это ваш рекорд скорости?
Питер Страуб: Насколько помню, я написал романы «Джулия» и «Если бы ты мог меня увидеть сейчас» (“If You Could See Me Now”, 1977, в переводе на русский «Возвращение в Арден») за примерно такое же время. Невероятно приятно, когда роман рождается так быстро и столь безболезненно.
Бартломей Пашильк: А который из романов родился с наибольшей болью?
Питер Страуб: Труднее всех мне дался роман «Клуб Адского Пламени» (“The Hellfire Club”, 1996) — это была чистая пытка в течение восемнадцати месяцев. После окончания работы над ним мне стало намного приятнее заниматься сочинительством.
Бартломей Пашильк: Ваши первые книги «Свадьбы» (“Marriages”, 1973)
и «Под Венерой» (“Under Venus”, 1984)
были социальными историями. Вы сожалеете, что они сейчас пребывают в забвении?
Питер Страуб: Я бы предпочел, чтобы ни одному читателю никогда не приходилось иметь дело с этими жуткими уродцами. Всякий раз, когда я думаю о них, мне становится только стыдно.
Бартломей Пашильк: Вам не нравится экранизация «Истории с привидениями» (“Ghost Story”, 1981), хотя сценарий не слишком отклоняется от сюжета книги. Как вы думаете, чего не хватает фильму?
Питер Страуб: Это очень рыхлая адаптация. Тайна братьев Бэйт не раскрыта, а изменяющее свой облик чудовище из книги заменено сгнившим призраком. После первого просмотра у меня возникло ощущение, что это более дешевая и более глупая версия моей истории, как будто кто-то вытащил двигатель из заказного, ухоженного автомобиля и вставил его в стандартный автомобиль, снятый с конвейера на второразрядном заводе.
Бартломей Пашильк: А что вы почувствовали после показа фильма «Призраки Джулии» (“Full Circle. The Haunting of Julia”, 1977), основанного на вашем первом романе ужасов?
Питер Страуб: Без сомнения, это плохой фильм, но я все равно предпочитаю его экранизации «Истории с привидениями». Миа Фэрроу создает довольно-таки тревожный образ, а тот факт, что сценарий не объясняет связей между персонажами, делает их взаимодействие более загадочным. В свою очередь противоречивость сценария придает истории сюрреалистический оттенок.
Бартломей Пашильк: Роман «Талисман» (“The Talisman”, 1984, в соавторстве со Стивеном Кингом) планировалось перенести на экран в 1980-е годы. Это должен был сделать сам Стивен Спилберг. Если бы все пошло по плану, мог бы получиться шедевр по мерке «Инопланетянина»…
Питер Страуб: Фильм Спилберга оказался бы потрясающим. Он действительно понимал эту историю. В настоящее время планируется съемка минисериала по мотивам «Талисмана». Деталей я не знаю, но искренне надеюсь, что на этот раз все с ним получится.
Бартломей Пашильк: Продолжение «Талисмана» -- роман «Черный дом» («Black House”, 2001) – выдержано в совершенно другом тоне. Я был приятно удивлён тем, что вы осмелились пойти в другом направлении. Тем более, что читатели спустя семнадцать лет с удовольствием прочитали бы «Талисман II», а не гораздо более мрачную и жестокую историю, в которой главный герой — Джек Сойер – очень сильно изменился. Разве вам не хотелось создать что-то более очевидное, что удовлетворило бы всех, кто мечтает вернуться в этот оставшийся в прошлом мир?
Питер Страуб: У нас никогда не возникало соблазна скопировать предыдущую книгу. Мы с самого начала знали, что если решим продолжить «Талисман», то это будет уже не фэнтези, а horror.
Бартломей Пашильк: Надеюсь, что «Черный дом» -- не последняя читательская встреча с Джеком Сойером?
Питер Страуб: Мы со Стивом планируем, что года через два года начнем работать над третьим и последним томом приключений Джека Сойера.
Бартломей Пашильк: Вы недавно снялись в нескольких эпизодах телевизионного сериала «Одна жизнь, чтобы жить» (“One Life to Live”), выcтупая в роли полицейского в отставке… Питера Брауста. Кому пришла в голову такая мысль?
Питер Страуб: Моему другу Майклу Истону, который играет там лейтенанта полиции, Он однажды спросил меня, не хочу ли я сыграть вместе с ним, сказав несколько слов. Я с радостью принял это предложение. Майкл говорит, что в будущем мой герой будет появляться чаще и пребывать на экранах дольше.
Бартломей Пашильк: Вы пишете, поскольку желаете «превратить романы ужасов в литературу». И вы не хотите, чтобы между вашими книгами и мейнстримом была построена искусственная граница. Лишь немногие выдающиеся современные авторы пытаются преодолеть границы жанра. Есть ли кто-нибудь, кем вы особенно восхищаетесь за его способность стирать эти границы?
Питер Страуб: Я восхищаюсь прежде всего теми авторами, которые умнее меня, такими как Дэн Чаон (Dan Chaon), Брайан Эвенсон (Brian Evenson),Майкл Чабон (Michael Chabon), Джонатан Лэтем (Jonatan Lethem) и Келли Линк (Kelly Link). Они по-разному стирают границы между жанровым и мейнстримовым писательствами, но их связывает общая цель и высокая эффективность.
Бартломей Пашильк: Главный герой повести «Можжевельник» (“The Juniper”, 1988), автор бестселлеров, в детстве проводил много времени в кинотеатре и не смог устоять перед последующими посещениями кинотеатра, даже тогда, когда к нему стал регулярно подсаживаться подозрительно дружелюбный мужчина. Спустя много лет молодая женщина спрашивает его, что нужно делать, чтобы стать хорошим писателем, но подчеркивает, что не хочет слышать «типичную чушь о том, что нужно просто писать как можно больше». И слышит в ответ: «Нужно часто ходить в кино». Это совет персонажа или автора бестселлеров Питера Страуба?
Питер Страуб: Когда я это писал, такой совет казался мне наиболее толковым. Я утверждал, что нельзя стать приличным писателем, если не был чем-то или кем-то обижен.
облако тэгов
