13. На страницах 12–13 напечатано интервью, которое Ежи Жимовский (Jerzy Rzymowski) взял у американского писателя НФ и фэнтези Тэда Уильямса (Tad Williams, наст. Robert Paul Williams). Интервью носит название:
ГДЕ ПРОХОДЯТ ГРАНИЦЫ?
(Gdzie przebegaja granice?)
Ежи Жимовский: Когда я читал твои книги, меня поразило то, что они несут очень сильный морализаторский посыл. Твои романы отличаются этим от произведений многих авторов – ты уделяешь большое внимание моральному превосходству героев. Это сознательный выбор или инстинктивное действие?
Тэд Уильямс: На протяжении многих лет многие люди так же, как сейчас ты, обращали на это мое внимание. И я начал писать более осознанно. Но изначально это не был осознанный выбор. Я не знаю, в какой степени можно сказать, что я предлагаю конкретный моральный порядок. Я пелагианец – если ты знаешь эту старую ересь, восходящую к Византии. Если я правильно помню, Пелагий утверждал, что человек может стремиться к совершенству самостоятельно, а это не нравилось ранней Церкви, поскольку она считала, что это невозможно делать в отрыве от Бога и Церкви. Я сам не религиозен, но считаю, что существует огромное пространство для развития и совершенствования людей – полного совершенства, возможно, не удастся достичь, но усовершенствоваться можно. Я скорее оптимист: верю, что большинство людей всегда будет стараться поступать правильно.
Меня интересуют люди, принимающие решения, пытающиеся маневрировать в гуще событий, когда они сталкиваются с сопротивлением, страхом или недостатком времени.
Ежи Жимовский: Ты довольно жестоко обходишься со своими героями.
Тэд Уильямс: Конечно. Моральный и этический выбор не интересны, если ты делаешь их, когда все идет по-твоему. Легко быть хорошим, когда все вокруг хорошие, быть щедрым, когда ты богат. Важнее то, что делают люди, когда им за то, чтобы принять определенные моральные решения, приходится платить некоторую цену.
Ежи Жимовский: Как Тео Вильмосу в «Войне цветов» — когда он с самого начала подвергся суровым испытаниям, а также позже, когда узнал о своем наследии.
Тэд Уильямс: Да, но он совершил много ошибок на своем пути и обладал множеством качеств, которые трудно одобрить. Тео из тех людей, которые жалеют себя – такое, впрочем, случается со всеми нами. У нас есть такая поговорка: «он давал себе карточку выхода из тюрьмы»…
Ежи Жимовский: Это из игры «Монополия»?
Тэд Уильямс: Да, верно. Он оправдывался перед собой: «ну, тут, вообще-то, нет моей вины», «я заслуживаю немного покоя». Все мы так делаем. Но для него это была борьба за то, станет ли он кем-то достойным уважения или останется эгоистом. Меня интересуют такие ситуации.
Ежи Жимовский: В своих рассказах ты подчеркиваешь важность сострадания. Именно благодаря милосердию Саймон побеждает Инелуки в цикле «Память, Скорбь и Шип», подобным же образом терпит поражение вампир в романе «Ребенок из города прошлого». Это тоже совпадение?
Тэд Уильямс: Это было как нельзя более намеренно. Значительная часть научной фантастики посвящена боям и сражениям. Очень часто нам это нравится, потому что идея в том, что хорошая сторона побеждает плохую. Но я вижу в этом две проблемы. В реальном мире не так-то просто определить, какая сторона плохая. Злые люди не всегда ходят в плащах с капюшонами, скрывающими лица, ездят верхом на лошадях или говорят шипящими, леденящими кровь голосами. Более того, очень важно, как ты побеждаешь. Даже если ты прав, даже если тебе придется бороться, чтобы выжить, важно как, каким образом, ты в конце концов выиграешь.
И вот сейчас именно это стало ключевым вопросом для американцев. С одной стороны, большинство согласится с тем, что на теракты 11 сентября необходимо было ответить, но, с другой стороны, возникают сомнения относительно того, каким был бы лучший ответ и какого масштаба должна быть атака. Большинство из нас всегда чувствовали, что Ирак не имел к этому никакого отношения и не должен в этом участвовать. Но даже если бы мы преследовали только бен Ладена, даже если бы он был схвачен вместе со своими людьми, какое решение было бы лучшим долгосрочным решением? Выловить их всех до одного и убить? А может, познакомиться с ними и понять, кто они и откуда берутся?
Подобное было и в Европе в конце Второй мировой войны.
Нацисты были злыми людьми, в этом нет никаких сомнений. Нацизм и фашизм были источником крайнего, ужасающего зла. С другой стороны, в чем же заключалась разница между Германией и Францией? Могло ли такое произойти только в Германии? Был ли каждый гражданин Германии виновен в нацизме? Где границы? Как собрать все заново и найти элементарную человечность? В конечном итоге надо сказать: давайте попробуем пойти навстречу друг другу. Проблемы на Ближнем Востоке невозможно решить войной – конфликт будет только обостряться. В Южной Африке тоже много проблем, но посмотрите, насколько улучшилось положение черных и белых за последние три десятилетия. Им удалось добиться перемен без войны. В значительной мере потому, что Африканский национальный конгресс сказал: «Давайте не будем наказывать всех наших врагов. Давайте сосредоточимся лишь на нескольких настоящих преступниках; другие же пусть осознают, что они находились внутри неправильной системы. А теперь давайте двинемся дальше». Это ключевые вопросы также и для современного мира, это не просто философские идеи
Ежи Жимовский: То есть, важно не только то, как мы побеждаем, но и то, что мы сделаем после победы.
Тэд Уильямс: Именно так. Как мы думаем о наших врагах. Даже когда мы боремся с ними или дегуманизируем их, стараемся ли мы помнить, что, хотя правительства могут быть плохими, отдельные люди могут таковыми не быть. Я убежден, что есть люди, которые хотя и следуют за Бен Ладеном, во всем остальном порядочны — добры к своим семьям, вежливы с соседями. Они преступники и убийцы – это совершенно точно, – но они все еще люди. Я могу ненавидеть то, что они делают, но они все еще люди.
Ежи Жимовский: Эта тематика и этот определенный тип героизма и заставили тебя увлечься комиксами?
Тэд Уильямс: Мой друг, который пишет о комиксах, сказал, что любит их именно потому, что они по-прежнему предоставляют пространство для героизма. Частично это относится и ко мне. Но прежде всего потому, что комиксы нравились мне с детства.
Ежи Жимовский: Которые из них были самыми любимыми?
Тэд Уильямс: Я вырос на классических комиксах «Marvel» 1960-х годов — ранней «Фантастической четвёрке», «Человеке-пауке», «Халке», «Железном Человеке»…
Ежи Жимовский: Классический Стэн Ли.
Тэд Уильямс: Именно. Два года назад мне наконец представилась возможность познакомиться с ним. Я завзятый его фэн, поэтому подошел к нему и сказал: «Я хочу пожать вам руку. Вы внесли много радости в мою жизнь». А ему нипочем такие ситуации. Он вел себя так, будто никто никогда раньше не говорил ему ничего подобного. Это было на комиксном конвенте — вероятно, он услышал это от сотен людей в один и тот же день, но его реакция была «Ух ты! Спасибо! Это очень мило». Это только утвердило меня в понимании, как мне следует вести себя по отношению к тем людям, которым нравится мое творчество.
Ежи Жимовский: Ты смотришь «Героев»?
Тэд Уильямс: У меня не было такой возможности. Я слышал, они замечательные. У нас с женой двое детей, и трудно найти время для просмотра телепрограммы, когда тебе нужно время для семьи и работы. Но я собираюсь купить это на DVD.
Ежи Жимовский: Еще одна черта, присущая важным персонажам твоих романов, таким как Джозуа или Баррик, — это физическая увечность. Тут ты тоже хотел показать героизм, содержащийся в преодолении немощности?
Тэд Уильямс: Не уверен в этом. В романах фэнтэзи я пишу о доиндустриальном мире, где нечто подобное неустанно случалось. Если бы мы оказались в польском городе восьмисотлетней давности, многие его обитатели были бы беззубыми, опять же калеками – без рук, ног, глаз. Витаминов тогда не знали, лекарств не было, как не было и способов лечения. В случае главных героев речь идет также о том, чтобы показывать вещи, которые могут заставить человека почувствовать себя по-другому. И дело тут не столько в немощности, которую необходимо преодолеть, сколько в стене, отделяющей их от остального мира. Это делает их другими, отчужденными, и им приходится с этим как-то справляться. В случае с Джосуа инвалидность буквально отрезала его от людей. Если ты сравнишь его с братом, Элиасом, то увидишь, как они справляются с разными проблемами и как это их рознит.
Ежи Жимовский: У Баррика еще есть сестра.
Тэд Уильямс: Да, это правда. Я понимаю, что в моих романах много общего. Если ты пролистаешь мои книги, то увидишь, что почти у каждого персонажа где-то есть отражение. Я не знаю почему — наверное, это просто вещи, которые меня интересуют. Взять хотя бы цикл «Иноземье», где появляются десятки зеркальных персонажей, и история начинается именно с этого: как группа персонажей в каком-то смысле дублируется в пространстве воображаемых миров.
Ежи Жимовский: И в «Иноземье», и в одном из интервью ты говорил, что тебя беспокоит влияние СМИ на людей – как пропаганда меняет окружающую нас действительность; согласно геббельсовскому высказыванию о лжи, которая становится правдой, если ее повторяют тысячу раз.
Тэд Уильямс: Это очень верно. Геббельс также сказал, что все люди лгут по мелочи, и мы к этому привыкли, но редко кто лжет по крупному, и именно поэтому такая ложь наиболее эффективна. Когда правительство говорит американцам: «Мы сделаем так, что ваша жизнь улучшится», никто этому не верит. Но когда оно говорит: «Мы знаем, что эти люди — террористы» — даже если об этом никому ничего не известно — большинство людей не верят, что можно прямо в открытые глаза лгать о таких вещах. И это меня беспокоит: люди думают, что они могут отличить правду от лжи, хоть это и далеко не так. И ложь становится все более изощренной – можно подделать фотографии, нанять фейковых людей для распространения слухов в Интернете. Обычный человек не может с этим справиться, что становится проблемой, особенно когда дело касается важных вопросов. Когда речь идет о покупке мыла или машины, это не имеет большого значения, но когда люди доверяют властям, руководствуясь внешностью политика на фотографии, приятном от нее впечатлении, красивой прической, это уже большая проблема. Большинству людей это неважно, а меня пугает.
Ежи Жимовский: Тебя пугает отсутствие независимого мышления и менталитет толпы?
Тэд Уильямс: Такое существовало всегда. Люди всегда были склонны соглашаться с большинством. Сейчас же проблема не столько в менталитете толпы, сколько в том, что при существующих электронных средствах массовой информации люди сами выбирают источники информации. Никакой общей точки зрения нет — правые придерживаются правых СМИ, а такие люди, как я, более левые, слушают левые СМИ. И все они вообще друг с другом не разговаривают. Спорят, кричат друг на друга, а предметной дискуссии нет, а это очень плохо, если хочешь что-то исправить. Политика предполагает сотрудничество и дискуссию.
Ежи Жимовский: Люди тяготеют к экстремальным взглядам.
Тэд Уильямс: Да, потому что и тем и другим не обязательно обращаться к одной и той же публике. Они разговаривают только между собой.
Ежи Жимовский: В «Иноземье» ты выразил обеспокоенность тем, что современные технологии делают с людьми, как они их меняют; как люди создают виртуальные реальности вокруг себя.
Тэд Уильямс: В современных технологиях есть аспект отделения от мира, который меня озадачивает. Но, вообще говоря, у меня ум историка, и я знаю, что с каждой новой технологией — будь то огонь, печатный станок, паровой двигатель, электричество, телевидение, а теперь и электронные средства массовой информации, — некоторые люди объявляют конец света. «Боже мой, теперь все к чертям рухнет». Другие говорят: «О, теперь все будет идеально». На самом деле это просто перемены — частично к лучшему, частично к худшему. Некоторые вещи исчезают, потому что парадигма изменилась, и в результате приходится брести вслепую.
Как человек моего времени и поколения, я наблюдаю, как мои дети днями напролет играют в игры. Они не читают столь же много, и я не могу не беспокоиться об этом, потому что это другое. Считаю ли я, что это делает моих детей более глупыми или менее воспитанными, менее привязанными к людям? Ничего подобного я не заметил и стараюсь не волноваться излишне.
Ежи Жимовский: Ты пытаешься заинтересовать их книгами, чтобы они меньше играли?
Тэд Уильямс: Конечно, я в чем-то их ограничиваю. Но я вижу, что игры очень важны для их контактов с другими детьми, с чем мне не приходилось сталкиваться, когда я был моложе. В этом нет чего-то плохого, просто это другое. Я смотрю телевизор, но у моих родителей в детстве не было телевизора, они, наверное, слушали радио. Каждое поколение приносит свои изменения, не стоит слишком переживать.
Ежи Жимовский: Какие книги и каких авторов ты рекомендуешь своим детям?
Тэд Уильямс: Моей дочери семь, сыну десять. Мы читаем Доктора Сьюза, «Чарли и шоколадную фабрику», «Хоббита», также «Хроники Нарнии». Коннор только что закончил читать последний том «Гарри Поттера», и я вскоре начну читать ему «Властелина колец». Я хочу сделать это до того, как он увидит фильм, чтобы он сначала мог все это представить себе. В основном мы читаем всякие классические книги моего детства плюс те, которых тогда еще не было.
Ежи Жимовский: Раз уж ты вспомнил о фильмах по мотивам книг – ты любишь их смотреть?
Тэд Уильямс: У меня нет с этим проблем. Фильм «Волшебник страны Оз» — это не то же самое, что роман «Волшебник страны Оз». Он другой. Это отличный фильм? Да. В последнее время моими книгами стали интересоваться кинематографисты, и когда придет время, я постараюсь помнить, что это уже не мой роман, а фильм по нему, но это не то же самое и, наверное, даже не должно быть таким же. То же самое и с онлайн-игрой «Иноземье», основанной на книжном цикле «Иноземье» — она не будет в точности такой, как книга, потому что этого не может быть.
Ежи Жимовский: Уже есть конкретный кинопроект, основанный на твоем творчестве?
Тэд Уильямс: Нет, пока что все это находится на стадии переговоров.
Ежи Жимовский: Если фильм начнут снимать, ты примешь в съемках участие?
Тэд Уильямс: Если они захотят меня пригласить, определенно да. С удовольствием, потому что мне нравятся и другие средства массовой информации, и у меня есть свои представления о том, что в них будет хорошо работать. Но это уже не будет моя книга, поэтому я не буду закатывать сцен типа: «Не трожьте этого! Нельзя это изменять!
Ежи Жимовский: А как насчет того, чтобы воспользоваться возможностью и самому изменить нечто по сравнению с книгой?
Тэд Уильямс: Некоторые вещи не подходят ни для кино, ни для игры. В книге они работают хорошо, но в любой другой форме излишни. У меня нет проблем с этим. Ты смотришь «Властелин колец»?
Ежи Жимовский: Да, конечно.
Тэд Уильямс: Что понравилось?
Ежи Жимовский: В основном «Братство Кольца», а каждый очередной фильм нравится все меньше и меньше. Но то же самое было и с трилогией. Мория, сцена с Балрогом, выглядела именно так, как я ее себе представлял.
Тэд Уильямс: Тебе понравилась первая часть трилогии и первый фильм. Ты почувствовал себя обманутым из-за того, что там не было Тома Бомбадила?
Ежи Жимовский: Трудно сказать.
Тэд Уильямс: Видишь ли, я согласен с Питером Джексоном в том, что не было необходимости включать его в фильм. Разумеется, я сожалел об этом, потому что это часть книги, но Том Бомбадил в фильме не нужен, ведь фильм адресован также и тем людям, которые никогда не читали Толкина. Это вопрос баланса между читателями и зрителями. Я думаю, что если станут снимать фильм по мотивам «Иноземья» или «Трона из костей дракона», им придется многое из них вырезать, но я это понимаю.
Ежи Жимовский: Или, может быть, ты бы предпочел, как в случае с Джорджем Р.Р. Мартином, чтобы снимался сериал на основе твоих романов? Разве это не было бы лучшим вариантом?
Тэд Уильямс: Безусловно. Один из людей, с которыми я веду переговоры, заинтересован в создании сериала по мотивам «Иноземья». Кто знает, что из этого выйдет; проект находится на все еще очень ранней стадии. Но, пожалуй, именно «Иноземье» лучше пошло бы в сериале.
Ежи Жимовский: Судя по твоим словам, создается впечатление, что «Иноземье» вызывает больший интерес у создателей фильмов и игр, чем другие твои книги.
Тэд Уильямс: Одна из причин, вероятно, в том, что люди, которые читали мои романы в юности, выросли и теперь работают в кино и на телевидении. Многие в Европе знают меня прежде всего как автора «Иноземья», особенно в Германии, где цикл пользовался большим успехом. Многое зависит от того, откуда родом и сколько лет этим людям.
Пришла пора внимательнее присмотреться к внешнему виду и вооружению отдельных бойцов. Вопреки распространённому мнению, они не носят доспехи целый день, даже во время военной кампании. Этот наряд слишком тяжел и неудобен, в его полную версию облачаются только перед битвой или тогда, когда существует риск нападения (например, на марше или в карауле), в повседневности же используются только отдельные защитные элементы: шлемы, латные перчатки и стеганые кафтаны (гамбезоны).
В типичном фэнтезийном мире, поскольку он цивилизационно находится на уровне позднего средневековья, основной защитой тела являются пластинчатые доспехи. Правильно изготовленные и умело соединенные металлические пластины обеспечивают очень высокую подвижность, а также не столь тяжелы, как сплошные латы. Даже в полном доспехе такого типа рыцарю не требуется специальный кран, чтобы сесть на коня.
Кольчуга, состоящая из тысяч колец, соединенных крошечными колечками, еще не вышла полностью из ношения, хотя саму по себе ее редко можно увидеть, она чаще встречается как дополнение к пластинчатым доспехам. Ее либо надевают поверх доспеха, либо делят на части, закрывающие зазоры между пластинами.
Металлические доспехи нельзя надевать непосредственно на одежду (кроме толстой) и, тем более, на обнаженное тело. В противном случае они не только не выполнят защитную роль, но и могут навредить воину. Роль подкладки играют так называемые мягкие доспехи, т. е. упомянутый выше гамбезон и стеганые шапка и штаны. Такие доспехи изготавливаются путем сшивания многих слоев холста или простегивания толстой нитью слоев ткани и овечьей шерсти или ваты.
Вопреки названию, созданные таким способом доспехи могут быть очень твердыми, прочными и устойчивыми к тупым ударам, и в то же время легкими и дешевыми. Они единственная защита для бедных пехотинцев, а также их носят во время маршей или караула.
Голову воина защищает шлем, но рыцарский шлем обычно полностью закрыт или имеет подвижную переднюю часть (забрало или наличник), служащую для защиты лица и глаз воина.
Фактически только всадники могут себе позволить носить наличники, сужающие поле зрения, потому что в ходе выполнения своей главной и самой важной функции — кавалерийской атаки — они попросту скачут вперед. Те, кто сражаются пешими, предпочитают иметь лучшую видимость, поэтому предпочитают открытые шлемы.
К шлемам могут прикрепляться бармицы (своеобразные кольчужные «завесы», окаймляющие нижний край шлема, закрывающие затылок, шею и стекающие на плечи), так называемый подбородник — нижняя подвижно закрепленная часть пластинчатого доспеха, закрывающая щеки, подбородок и горло и опирающаяся на плечи, или шлемы могут возлагаться на кольчужный капюшон. Естественно, непосредственную защиту должна обеспечивать стеганая шапка, надеваемая отдельно или накрепко вшитая во внутреннюю часть шлема.
Доспех дополняется щитом, обычно чем больших размеров, чем слабее надетая на воине броня. Щиты имеют выпуклую форму и изготавливаются путем склеивания впритык профилированных досок и обивки их деревом или обшивки кожей. Рыцарские щиты обычно небольшие и треугольной формы, а солдатские чаще всего представляют собой так называемые павезы -- большие щиты, способные закрывать чуть ли не все тело, прямоугольной или овальной формы. Особенно полезны они арбалетчикам, которые, поставив их на землю, могут стрелять из арбалетов из-за такого укрытия.
Щит не является обязательным элементом снаряжения у пехотинцев (хотя и полезен), некоторые его не используют из-за оружия, требующего двуручного удержания (например, древкового). Крупных щитов не используют также лучники – им хватает небольших пуклеров — металлических или деревянных круглых щитов размером с крышку кастрюли, подвешенных на поясе.
Основное оружие в войске – не меч, а древковое оружие, способное поражать на большем расстоянии, чем меч. У конных воинов таким оружием является копье, удерживаемое в одной руке и используемое при атаке.
После первого же удара копье обычно разбивается в щепы, и тогда всадник хватается за висящее на его боку оружие, которым может быть меч, но также топор или булава.
Базовым снаряжением пехотинца также является древковое оружие, тем более что пика длиной в несколько метров позволяет эффективно противостоять атакам кавалерии, когда конник нанизывается на острие пики прежде, чем дотянется до человека, держащего древко.
Ассортимент древкового оружия у пехотинцев очень широк и стандартизации тут нет. Применяется колющее (пика, копье), рубящее (глефа, бердыш),
оснащенное крюком для стягивания наземь всадника (гизарма)
и способное использоваться во всех указанных видах деятельности оружие (алебарда).
Некоторые пехотинцы, шествующие в дальних шеренгах, орудуют в сражении двуручными мечами длиной до двух метров. На маршах их носят на спине, обмотав тканью или кожей. Это фактически единственный тип меча, который носят таким образом — при таком расположении обычного лезвийного оружия, вытаскивание его из ножен и возврат в них становятся усилием, требующим много времени и внимания.
Для ближнего боя пехотинцы используют личное оружие, по сути такое же, как и рыцарское, но преимущественно более дешевое в исполнении, то есть топоры, булавы, цепы. Встречаются и типичные для плебеев элементы вооружения, обычно изготовленные из сломанных мечей: тесак (по форме напоминающий большую саблю) и корд (очень длинный нож, а точнее короткий меч, однолезвийный, часто с дужкой, защищающей пальцы).
Существуют также подразделения, состоящие исключительно из арбалетчиков и лучников. Они применяют не древковое оружие, а оружие дальнего боя. Однако воины этих подразделений подготовлены к рукопашному бою, оснащены, как и другие пехотинцы, личным оружием и защитными средствами. Арбалет, из которого стреляют короткими массивными стрелами, так называемыми болтами, это очень точное оружие с большой пробивной силой, но, к сожалению, его заряжание и стрельба требуют много времени, поэтому оно более полезно в ходе осады, чем на поле боя, где ситуация может развиваться попросту молниеносно.
Используемый на войне длинный лук (размером до двух метров) — менее точное, но и более быстрострельное оружие (тренированный стрелок может сделать 10 выстрелов в минуту), по пробиваемости немногим уступающее арбалету. Стрельбу, которую ведет группа лучников, по частоте и количеству запущенных в воздух смертоносных снарядов можно сравнить с очередью из пулемета. И в столкновении с открытой большой массой противника (например, атакующими рыцарями) она приносит аналогичные результаты.
И наконец – другие расы фэнтезийного войска
Стандартный фэнтезийный мир многорасовый, и каждая из обитающих в нем разумных рас имеет свои обычаи, связанные с войной,
собственную организацию армии, способ ведения войны, типичное оружие и т.д.. и т.п. Мои соображения относятся в первую очередь к людям как к доминирующей расе. Но что будут делать нелюди в армиях людей? Место представителей других рас, вероятно, будет прежде всего среди массы плебейской пехоты, поскольку сомнительно, что им будут достаточно доверять, чтобы делать из них рыцарей или командиров более крупных отрядов. Предположительно, их будут по возможности рассредоточивать по разным подразделениям. Более высокие должности будут достигаться ими только в отрядах наёмников, и вполне возможно, что именно нелюди монополизируют рынок наёмников, который по природе своей «свободен».
Воинские подразделения, составленные из представителей других рас, обучавшихся и вооружавшихся согласно воинским обычаям данного народа формировались бы, вероятно, только из обитателей подчиненных людям анклавов (таким анклавом был, например, Шир в королевстве Арнор). Однако такие подразделения, скорее всего, останутся под командованием людей. В большинстве фэнтезийных миров отличительной чертой человека является его универсальность и легкость адаптации чужих образцов. Скорее всего, если бы боевая система, разработанная другой расой, показалась эффективной, были бы созданы человеческие отряды, оснащенные и обученные по примеру эльфов или гномов. Это, конечно, было бы удобнее и безопаснее, чем собирать в одном месте группу вооруженных нелюдей, не обязательно лояльно относящихся к вышестоящим начальникам-людям.
Современная война заключается более или менее в том, что одна из сторон конфликта переходит в наступление, это наступление иногда теряет темп вследствие обороны другой стороны, а зачастую в конце концов заходит в тупик и создается линия фронта, из-за которой противники как могут досаждают друг другу. Время от времени та или другая сторона переходит в наступление, в результате чего на этой линии возникают стычки и разгораются бои, что может привести к ее прерыванию или смещению. Во всей этой сумятице замешаны настолько большие силы, что «армия» не представляет собой всей совокупности войск той или иной стороны, а лишь тип соединения.
В средневековом фэнтезийном мире война выглядит совершенно иначе. Одна из сторон конфликта вступает на территорию другой с военной экспедицией, обычно с участием всего войска, участвующего в конфликте. Никакого фронта не образуется, войско обычно проникает на территорию противника единым клином и пересекают ее, стремясь достичь своих целей, т. е. либо опустошить районы, либо пытаться захватить ключевые крепости.
Разрушительные действия имеют целью запугать противника, ослабить его экономически путем уничтожения полей и посевов, воспрепятствования торговле. При этом агрессор пытается пополнить бюджет экспедиции за счет добычи и сохранить свои силы за счет ресурсов противника. Другая сторона, в свою очередь, стремится противопоставить противнику как можно большую силу и пытается вынудить его к крупному, решающему сражению. Она пытается также как можно дольше удерживать стратегически важные точки, чтобы изнуренный ведением осады противник решил, что война того не стоит, и вернулся домой.
Что касается стратегических точек, то это прежде всего укрепленные города и замки. Они являются ключом к овладению территорией, ведь тот, кто ее удерживает, контролирует прилегающую округу. Такая крепость является базой для войска, укрытием, куда оно может отступить при численном превосходстве противника, исходным пунктом для рейдов, изнуряющих противника, а также центром, координирующим оборонные действия.
Осада крепости — это обычно занятие, отнимающее много времени, денег и людей — но если война носит завоевательный характер, а не только грабительский или карательный, то без взятия крепостей, к сожалению, не обойтись. В такой войне не может быть и речи о быстрых, решительных наступлениях, известных нам из современной истории, — военные действия делятся на серию осад, в которых обе стороны пытаются уничтожить друг друга.
Об этом помнил Толкин, знаток как раз средневековья. Силы тьмы, ведущие войну за Кольцо, в основном стремятся захватить ключевые твердыни: Бирад Римрас и Минас Тирит. Таким образом, завоевательная война в фантастическом мире, которую ведут страны с примерно одинаковыми силами, напоминает то, что мы знаем по Первой мировой войне: длительный обмен ударами, опустошающий обе стороны. Сражающиеся вместо того, чтобы сидеть друг против друга в рядах траншей, сидят за крепостными стенами и в системе траншей и валов, окружающих осажденную крепость (предназначенных для предотвращения снабжения осажденных или прерывания связи с внешним миром, откуда осажденные могли бы ожидать помощи). Время от времени нападающие штурмуют крепость, пытаясь прорваться в нее, тогда как защитники совершают вылазки за стены, пытаясь прорвать окружающее их кольцо. Тем временем обе стороны подвергаются обстрелу из арбалетов, луков, метательных механических устройств и магическим атакам.
Если круг осады тесный и помощь не приходит, а у нападающего участника конфликта достаточно терпения и сил, рано или поздно у защитников заканчиваются ресурсы (в основном продовольствие и оружие) и они либо не выдерживают очередной атаки, позволяя себя разгромить. или спасают свои жизни, сдавая крепость в обмен на обещание достойного обращения с пленными. Искусство войны со стороны осажденных таким образом заключается в том, чтобы выдерживать осаду до тех пор, пока не появится возможность позвать на помощь и она не прибудет, либо же пока нападающий, утомленный неудачными штурмами, не решит, что несет слишком много потерь, и уйдет восвояси.
Как войско организовано?
Теперь, когда мы знаем общий вид фэнтезийных войн, пришло время пристальнее приглядеться к принимающим в них участие войскам. Эти войска настолько отличаются от того, что мы знаем сегодня, что их может быть трудно признать вооруженными силами.
Во-первых, казарменных, постоянных армий практически нет.
Это не означает, что нет каких-либо постоянных военизированных сил, такие силы есть, но они не пригодны для проведения операций большего масштаба, особенно наступательных; они скорее оборонительные и правоохранительные по своей природе. Это королевская гвардия, городское ополчение, постоянные крепостные гарнизоны.
Настоящая армия организуется лишь в случае необходимости, когда правитель готовится к военному нападению или его границы нарушаются иностранной военной экспедицией. Тогда правитель призывает к оружию вышеупомянутое народное ополчение, собирает отряды наемников и/или объявляет рекрутский набор в правительственные войска, создавая «контрактную» армию. Накопленные таким образом военные силы обычно расквартировываются ad hoc, в палатках, в районе своих операций и расформировываются после окончания войны.
Интересный факт: наемники или «контрактники», а также рыцари народного ополчения обычно привлекаются к военным действиям на заранее определенный период времени. Когда такой период времени проходит, а война продолжается, им обычно за это приходится доплачивать. Это делает проведение военных операций очень дорогостоящим занятием, и нередко которой-либо из конфликтующих сторон приходится досрочно завершить кампанию, даже если она будет для нее успешной, потому что у нее попросту нет уже денег.
Собранное войско состоит из двух основных типов воинских формирований: кавалерии и пехоты. Сюда же следует добавить отряды магов и так называемые обозы, т.е. всю мобильную армейскую базу, дополнительных лошадей, запасы продовольствия и снаряжения, перевозимые в повозках, и личный багаж ветеранов (особенно тех, что побогаче и сильнее) и множество прислуги и помощников (повара, маркитантки, врачи, возничие, конюший и т. д.). Некоторые профессиональные воины берут с собой еще жен и детей, а за всем этим тащится толпа бродяг, желающих чем-то поживиться на войне, т. е. музыкантов, блудниц и обычных босяков и оборванцев. Неудивительно, что обитателей лагеря обычно гораздо больше, чем тех, кто непосредственно принимает участие в военных действиях.
В войске нет униформы, разве что обе стороны конфликта выглядят настолько похожими, что в общей суматохе легко ошибиться. Тогда главнокомандующий может распорядиться о всеобщем ношении какого-либо отличительного знака. Однако это не униформа в современном понимании этого слова, а, например, шарф определенного цвета, символ, нарисованный на доспехах/щитах и пришитый к одежде, или определенный цвет одежды (например, красные капюшоны).
Не существует также воинских званий в современном смысле этого слова. Те или иные именования обозначают прежде всего функцию, выполняемую данным человеком (или нечеловеком) в настоящее время. Они могут быть самыми разнообразными даже в пределах одного войска, в зависимости от региона. откуда происходит данная часть войска, его традиций и обычаев.
Разумеется, имеется и некое общее «звание» – например знаменосец, т.е. та особа, которая имеет под своей опекой знамя подразделения. Эта функция очень важна и ответственна, ведь знамя – это прежде всего средство связи на поле боя. Его движениями передаются приказы войску, оно также является точкой сбора, когда необходимо перегруппироваться, его потеря вызывает такую неразбериху, что битва может закончиться поражением. Жизнь знаменосца нелегка — на него не только неустанно нападают, но он еще и оплачивает жизнью его утрату.
В подразделениях наемников может появиться также особа, называющая себя капитаном, но в значении главного, верховного командующего (например, капитана отряда или корабля). Может быть и «звание» ротмистра, т.е. командира пехотной группы численностью по меньшей мере в нескольких десятков воинов (роты) или кавалерийского эскадрона. Обычно наименование ранга командира указывает на то, сколькими людьми он командует. Часто можно встретить десятника, т. е. командира группы примерно из десяти воинов, или, соответственно, сотника. Существует множество различных способов организации армии. Один из возможных вариантов — разделить конницу на эскадроны, а эскадроны — на полуэскадроны и взводы, а пехоту — на батальоны, роты и взводы. К этому надо добавить еще и отдельные подразделения в виде отрядов наемников, нанятых как единое целое.
В хоругви (соответствующей примерно современной роте) около сотни рыцарей, и в нее обычно входят воины из определенной местности или зависимые от конкретного феодала или, возможно, принадлежащие к определенному роду. Хоругвь составляют копья, небольшие группы, состоящие трех или четырех бойцов, все верхом на лошадях: рыцаря, его оруженосца, вооруженного слуги и конного лучника или арбалетчика. Следует отметить, что последний стреляет чаще всего спешившись, лошадь служит ему лишь средством передвижения.
12. На страницах 8 – 11 размещена большая статья Мацея Новак-Крейера/Maciej Mowak-Kreyer, которая носит название:
НАСТОЯЩАЯ ФЭНТЕЗИЙНАЯ ВОЙНА
(Prawdziwa wojna fantasy)
Я по образованию историк, увлекаюсь историей, и меня особенно интересуют средние века и военная история. Поэтому я люблю читать книги в жанре фэнтези, связанные с вооруженными конфликтами. Однако зачастую я прихожу в замешательство, когда натыкаюсь в них на слишком уж современные военные идеи.
Армии, способы ведения войны, комбатанты — все это чуть ли не с рубежа второго и третьего тысячелетий переносится в сказочную реальность, лишь слегка приправленную квази-средневековыми реалиями. Это правда, что воображаемые миры управляются законами воображения, а также существует licentia poetica (поэтическая свобода), но, к сожалению, трудно преодолеть недоверие, когда в еще довольно примитивных феодальных обществах внезапно обнаруживаются воинские формирования, воины и стратегии, появление которых было результатом изменений на полях сражений, произошедших много позже средневековья и даже барокко.
Поэтому я попытался построить модель, представляющую «реальные военные силы фэнтезийного мира», то есть такие военные силы, которые, на мой взгляд, имели бы шанс функционировать в мире, типичном для этого поджанра фантастики. Однако эту статью не следует воспринимать чересчур серьезно, как единственно правильное толкование, это скорее результат интеллектуального развлечения автора, который, возможно, развлечет также читателя журнала и пойдет на пользу возможным будущим авторам.
В основу моих рассуждений я положил типичный фэнтезийный мир, т.е. мир, технически и культурно похожий на европейское позднее средневековье, но без огнестрельного оружия; с несколькими разумными расами — при доминировании, однако, людей; тот, в котором магия действительно существует и пронизывает его на «среднем» уровне (является своего рода крайне элитной отраслью науки, а не тем, что доступно только горстке избранных посвященных, но и не обычным элементом повседневной жизни).
Первый взгляд на войско
На протяжении большей части средневековья основу вооруженных сил составляла кавалерия, состоявшая из тяжеловооруженных рыцарей. Такая кавалерия, безусловно, также составила бы важную часть войска в фэнтезийном мире.
Рыцарь — всегда конный воин, в силу владения землей он обязан защищать населяющее ее население и нести военную службу у сюзерена, от которого он получил в феодальное владение свои поместья. В позднем средневековье, то есть в как бы типичном фэнтезийном мире, а потому и в рассматриваемой сказочной реальности рыцари уже не являются основной частью войска — первенство переходит к плебейской пехоте, использовавшаяся ранее преимущественно при осадах в качестве вспомогательных сил.
Благодаря изобретению длинного лука и древкового оружия, позволяющего поражать всадников на значительном расстоянии (прежде чем они успеют поразить пехотинца) и использованию плотных, трудных для прорыва построений, пехота становится равновеликой силой на поле битвы. Немаловажно и то, что она попросту дешевле стоит.
Несмотря на эти изменения, военная служба остается сутью рыцарства, но рыцарь — не только воин, обычно он также администратор и судья той территории, которой управляет. Это не избавляет его от обязанности являться с оружием и отрядом подчиненных по первому требованию «начальника» (войско, образуемое такими созываемыми отрядами, распускаемое по домам после окончания военных операций, было дворянским и народным ополчением, называвшимся в Польше «посполитым рушеньем»). Но кому же захочется на несколько месяцев отвлечься от текущих дел своего имения и оставить супругу на искушение ловким ухажорам? Поэтому рыцари стараются по возможности избегнуть этой неудобной обязанности или хотя бы сделать ее менее обременительной.
С этой целью они зачастую заключают с феодальными сюзеренами договоры, строго регламентирующие условия их участия в войнах — включая их время и даже компенсацию какого-либо возможного урона, понесенного в результате военных действий. Однако чаще всего этой обязанности стараются вовсе избежать, что возможно путем назначения заместителя или даже заместителей (конных и пеших), которые за соответствующее вознаграждение (а иногда даже по обязанности) представляют сильных мира сего во время военных действий, вместо них рискуя жизнью, получая ранения и перенося военные тяготы. С течением времени эти заместители (в нашем земном мире это было примерно во второй половине XII века) становятся профессионалами, зарабатывающими на жизнь войной, которую они знают гораздо лучше многих рыцарей.
У тех же постепенно прибавляется немалая толика совсем не военных занятий, и они становится «воскресными» воинами.
С дисциплиной у рыцарского ополчения обычно немалые проблемы, оно разнородно по оснащению и навыкам. Поэтому вместо того, чтобы полагаться на него, лучше вести войну руками профессионалов, сражающихся за вознаграждение, т. е. наемных солдат.
Увеличение доли таких солдат в армии означает, что альтернативой назначению заместителя для «воскресного» воина становится предоставление сюзерну соответствующей суммы денег, за которую тот может по своему усмотрению нанять готовое подразделение военных специалистов или самому таковое собрать.
Профессиональная часть армии складывается из отрядов наемников или рекрутских подразделений. Вопреки видимости, между наемником и рекрутом есть принципиальная разница, хотя оба воюют за деньги. Отряды наемников – это особые военные подразделения, командиры-владельцы которых предлагают свои услуги на рынке военного труда. Полученную прибыль они делят между собой и нанятыми воинами. Вопреки злым слухам, наемники не предают своих клиентов и до окончания контракта не переходят на службу к тому, кто лучше платит. Те, кто так сделает, потеряют авторитет и работы больше не получат.
Рекрутские формирования набираются правителями данной страны через назначенных ими командиров. Таким образом, воины, входящие в их состав, нанимаются государством, а не работают на частного предпринимателя. Кстати, стоит вспомнить и термин «кондотьер», который часто используется как эквивалент слова «наемник». А это ошибка: «кондотьер» это не просто наемник, но профессиональный наемный командир.
Основными составными частями позднесредневековой армии были кавалерия и пехота, поддерживаемые на поле боя артиллерией, в основном оснащенной огнестрельным оружием. В фэнтезийном мире нет пороха, поэтому его артиллерия состоит в основном из баробаллистических машин, мечущих каменные или железные снаряды. Но там, где существует магия, лишь ими она определенно не ограничилась бы.
Поскольку заклинания могут использоваться для разрушительного действия, перемещения предметов и лечения, они прекрасно подходят и для выполнения боевых и саперных задач, и как эквивалент военного здравоохранения. Нетрудно представить себе поля сражений, где вместо пушек используются механические орудия (вроде баллист или катапульт), мечущие в противника огненные шары и магические снаряды. Соответствующие заклинания также улучшат качество оружия, сделают его более прочным и точным. Заклинание оружия, вероятно, не станет массовым явлением, но такое, модифицированное заклинаниями, оружие наверняка использовалось бы для специальных целей —те же арбалеты, местный эквивалент снайперских винтовок. А различные заклинания, влияющие на разум, это ведь отличный инструмент разведки, а также способ поднять боевой дух армии посредством магической стимуляции разума и, аналогично, способ ослабить врага (как это сделал Саурон во время осады Минас Тирит).
Магия кажется настолько полезной на поле боя, что ее отсутствие может быть лишь результатом катастрофических последствий и побочных эффектов, наблюдавшихся в ходе и после первых случаев ее боевого применения (то, что произошло с химическим и ядерным оружием в нашем мире). Но, конечно же, каждая страна будет где-нибудь держать под рукой боевую магию в качестве угрозы, чтобы использовать ее в случае крайней нужды. Я не верю, что существует какое-либо культурное табу в отношении использования магического оружия — военный опыт нашей реальности (особенно Второй мировой войны) показывает, что вы, когда стремитесь к победе, используете все имеющиеся в наличии средства.
Восьмидесятые годы прошлого века в странах Восточного блока изобиловали фантастической продукцией. Предводительствовал в этом, разумеется, Советский Союз. Уже в 1962 году там сняли фильм «Человек-амфибия» режиссеры В. Чеботарев и Г. Казанский (социалистический ответ на фильм «Тварь из Черной лагуны»). Затем была первая, телевизионная экранизация романа «Солярис» (1970, режиссёр Н. Ниренбург), а еще затем — две заслуженно знаменитые экранизации А. Тарковского: «Солярис» (1972) и «Сталкер» (1979), последняя по мотивам «Пикника на обочине» Стругацких.
Однако в СССР зрительский успех имели скорее молодежные фильмы Р. Викторова («Москва – Кассиопея», 1973), чем поэтические, двусмысленные произведения Тарковского. Что интересно, сценарии к остальным фильмам, созданным в это время: «Тайна третьей планеты» (1981), «Через тернии к звездам» (1981). «Гостья из будущего» (1985), «Остров ржавого генерала» (1988) и «Подземелье ведьм» (1989) написал... Кир Булычев. В этом «ранкинге» поляки могли противопоставить меньше наименований, но среди них были и настоящие золотые самородки.
Сегодня самой известной такой картиной является, конечно, «Seksmisja/Сексмиссия» (“Seksmisja”, 1984, в российском дубляже «Новые амазонки») Юлиуша Махульского/Juliusz Machulski, которая под плащиком веселой забавы пыталась без помпы протащить рассказ о горестях жизни в оковах системы и высмеивала зарождающийся феминизм.
Гораздо серьезнее (но не обязательно лучше) стаффаж научной фантастики использовал другой творец, наиболее глубоко и вполне осознанно погрузившийся в темные воды фантастических условностей – Петр Шулькин/Piotr Szulkin.
Режиссер начал свое приключение с фантастикой еще в 1970-е годы, когда он готовил к показу дебютную короткометражку «Девушка с чертом» (“Dziewce z ciortem”, 1975)
и сразу после дебютной ленты поставил другую, чуть более длинную картину «Колдовские глаза» (“Oczy uroczne”, 1976).
Оба фильма были осыпаны премиями в Польше и за рубежом (оба представляли собой киновариации на достаточно кровавые народные баллады, в которых то дьявол появляется, то злой взгляд землевладельца обрекает человека на смерть). Члены жюри, впрочем, столь высоко оценивали скорее форму, чем содержание этих фильмов. Фантасмагорические «Колдовские глаза» оперируют в основном тревожными образами, в фильме не произносится ни одного слова, а все «комментарии» поются за кадром в виде мрачно завораживающей деревенской припевки.
Поворот в сторону НФ произошел в конце десятилетия. Первым был «Голем» (“Golem”, 1979) со сценарием, который, подобно сценариям всех остальных частей сложившейся позже «тоталитарной тетралогии», был в то же время переработан в повесть. Вначале тексты этих повестей были опубликованы в двух сборниках (в 1984 и 1988 годах), а в 2006 году издательство “Halart” напечатало их еще раз в томе «Социопатия/Socjopatia», исключив, правда, из подборки онирическую и сюрреалистическую «Отрубленную голову колдуньи/Odcięta głowa czarownicy» и подобную ей «Больницу/Szpital».
За «Големом» последовали фильмы «Война миров – следующее столетие» (“Wojna światów — następne stulecie”, 1981, премьера состоялась в 1983), «О-би, о-ба. Конец цивилизации» (“O-bi, o-ba. Koniec cywilizacji”, 1984),
«Га, га. Слава героям» (“Ga, Ga. Chwała bohaterom”, 1985). Все эти сюжетно различающиеся фильмы были объединены общей стилистикой – и крайне пессимистическим тоном, в котором автор говорит о действительности и человеке.
Киномиры тетралогии раздроблены и разделены. События происходят без четкой логической связи, их эпизоды больше похожи на образы/символы, чем на элементы связной сюжетной линии. Ученые-мучители из «Голема» проводят футуристические эксперименты по производству людей, при этом главный герой живет в подвале обшарпанного доходного дома, грубый смотритель которого имеет черты гностического Демиурга.
Человечество «Войны миров» соприкоснулось с марсианами, его образ мышления, несомненно, диктуется телевидением, а на заднем плане ветер разносит обрывки газет по пустынным улицам, где проносятся полицейские, разгоняющие припозднившихся оборванцев-прохожих. Впрочем, и сами марсиане также далеки от классических «зеленых человечков»; у Шулькина — это дети-карлики, одетые в серебристые пуховики и желающие от людей любви и крови.
Трудно рассматривать эти фильмы в отрыве от условностей научной фантастики — такие образы предлагает сам режиссер, повелев приземлиться инопланетным ракетам или поместив героев в постапокалиптический мир, — но даже эта фантастка в творчестве Шулькина «неполная», вырожденная. Сцена, в которой Скоупа (Ольбрыхский), героя фильма «Га, га. Слава героям» и заключенного, «приговоренного стать космонавтом» (в космос летают только преступники; другие не хотят или считают, что такой риск не оплачивается), отправляют на его корабль — с вымпелами, в испачканном скафандре, с бутылкой самогона и циничным охранником — это явное издевательство над штампами, где красивые мальчики садятся в чудесные летающие машины.
Поэтому кажется, что главным действующим лицом в произведениях Шулькина является именно энтропия, распад, разрушение окружающего мира; утечка мозгов и душ, превращающая людей в беспомощных безвольных марионеток, бездумно бредущих за толпой и всегда движущихся по линии наименьшего сопротивления. когда думать должны кто угодно другие, только не они. Тогдашним зрителям эти фильмы могли казаться явной критикой господствующей политической системы и, в более широком смысле, всеобъемлющей «системы», в которой каждый должен всегда пребывать на уровне дна.
Теперь же, годы спустя, дополненные мастерским «Королем Убю» (“Ubu Król”, 2003), они кажутся зеркалом, в котором, даже не подозревая об этом, мы — общество, смотрим на самое себя, околпаченное очередным модным словом-отмычкой (на этот раз — волшебной «демократией»).
Вторая половина десятилетия была ознаменована также тем, что амбициозный, но хаотичный фильм А. Жулавского «На серебряном шаре» наконец увидел свет (“Na Srebrnym Globie”, премьера в 1989 году, но фильм снимался с 1976 года, подробнее об этом в “NF” 9/07).
Тогда же создатели детских фильмов потянулись к научной фантастике, отправившись вслед флагманскому фильму «Пан Клекс в космосе» (“Pan Kleks w kosmosie”, 1988).
А последовавшую за трансформацией эпоху открывает в польской кинематографической фантастике… опять же Марек Пестрак со своим фильмом «Возвращение волчицы» (“Powrot wilczycy”, 1990). Может, это знамение?
Потомкам досталось в наследство около двух десятков поставленных – и несколько, к сожалению, не поставленных научно-фантастических фильмов. Анджей Вайда еще в 70-х годах примеривался к «Футурологическому конгрессу», а американцев в это же время интересовал, помимо прочего, «Непобедимый». Борьба романного «атомного мамонта» с роем стальных механонасекомых, при западном бюджете? Не получилось, а жаль. Может быть, киношная история бортового компьютера HAL 9000 нашла бы в «Непобедимом» достойного конкурента.
облако тэгов
