В порядке сотрудничества с клубом "Крик" рецензирую рассказ Виктории Радионовой "Помилуй мя".
***
Предзимье на юге Урала. В глухом, всё ещё золотом и багряном лесу бичует себя хлыстом и покаянием суровый, заросший бородой по самые брови Савватей. Без попа и под небом Богу молится. Святою мукой гнев да страх в душе побеждает. Не знает ещё, что деревню заняли белочехи, что жену его Дуню отрядили править подводой. В лес на расстрел везти тех из оказавших сопротивление мужиков, что сами уже идти не могут. И ответил ему Господь, и принял Савватей долю свою тяжёлую. Кто, если не он, сдюжит, кто понесёт в люди смерть и гнев Господень?
***
Рассказ «Помилуй мя» написан в сочетании стилей реализма, мистики и романтизма. По тексту это выражается в ёмких и красочных пейзажных зарисовках, правдоподобных российских реалиях начала двадцатого века, религиозных экстатических видениях персонажей и появлении сверхъестественного существа. Примечательно, что романтизм и мистика Виктории Радионовой не становятся романтической мистикой стандартных любовных романов, нацеленных на женскую аудиторию. При этом реализм у неё не усиливается до натурализма в описании побоев, увечий, сексуального насилия и убийств. Прямо говоря, автор не тужится, пытаясь хотя бы формально зацепиться за тот или иной популярный жанр. Это особенно ценно в эпоху коммерческой узконаправленной сетературы, всё чаще и чаще получающей публикацию на бумаге.
Реальные место и время действия указаны прямо или косвенно, и легко узнаются. Южный Урал, село Агаповка Челябинской области. Гражданская война в России, 1918-й год, поздняя осень. Не суть важно, что взбунтовавшихся легионеров Чехословацкого корпуса «белочехами» назвали в своих сочинениях российские эмигранты-литераторы, причём значительно позже описываемых событий. Важно то, что это действительно было в нашей истории, и автор заслуживает искреннее уважение за то, что не побоялась использовать сей факт в произведении. Все помнят скандалы с юбилейными памятниками чешским легионерам в 2018-м году? А ведь они в рекордно короткий срок взяли под контроль всю Транссибирскую железнодорожную магистраль и, несмотря на сопротивление Красной армии, прошли от Поволжья до Дальнего Востока. Естественно, не мирным маршем.
Исторические события используются в качестве общего фона и сведены к минимуму, поскольку специфика рассказа в отечественном религиозном мистицизме. Вера Савватея кажется странной даже его соседям-староверам. Не мудрено. За основу взята секта хлыстов, но некоторые моменты указывают на скопцов, рябиновцев и даже русский романтизм. Наиболее известны хлысты – исихасты, аскеты и эзотерики, верящие в возможность бесчисленного количества воплощения Бога в человеке и тем самым связанные не только с христианством, но и со славянским язычеством. Скопцы считали кастратами всех апостолов и следовали им если не физически, то духовно, пытались приблизить Страшный суд, а убеждения их можно свести к чайлдхейтерству и вегетарианству. Рябиновцы отличались от старообрядцев тем, что не признавали икон, если на них вместе со святыми был кто-то ещё или животное, а деревом Креста Господня называли рябину. Русские романтики, как и все прочие, вытаскивали на свет малоизвестные демонические образы из христианства.
Сюжет параллельно ведёт линии Савватея и его жены Евдокии (Дуни). Эпизод от лица мужа, следом жены с кратким экскурсом в прошлое посередине – и снова два эпизода в том же порядке, но с воспоминаниями уже у Савватея. В конце линии супругов встречаются и сливаются в одну. Для четырёх с половиной тысяч слов композиция выглядит слишком сложной, а между переходами от героя к герою будто зияют пропущенные фрагменты. Всё это мелочи. Время может быть подано как объективное, текущее вне зависимости от воли автора, и тем объяснить кажущуюся резкость при передаче эстафеты от супруга к супруге и обратно. Композиция же выстроена именно так для того, чтобы раскрыть образ Савватея постепенно и лишь в самом конце произведения. Между прочим, достаточно экзотично и вместе с тем по-нашему, родному получилось.
Любовь присутствует, но неожиданно входит в проблематику произведения, а не является его основной темой. Дважды неожиданно то, что любовь здесь отнюдь не сентиментальная букетно-конфетная привязанность современного «фемина янг эдалт» с когтями, клыками и крыльями, и даже не романтическое софт-порно для дам постарше. В. Радионова напоминает читателю о традиционных для русской культуры смыслах. Супруги – это те, кто парой впряжены в одну упряжь. Доля от Бога у них такая, на двоих одна, на всю жизнь. А любовь может быть не только между возлюбленными, но и к детям, Богу, тварям земным, к врагам даже. Необъяснимая бездетность четы главных героев, к сожалению, актуальна и сейчас.
Неизвестно, была ли использована при написании рассказа местечковая агаповская бывальщина, или он полностью создан фантазией автора. В любом случае сюжет «Помилуй мя» далеко ушёл от короткого занимательного рассказа устного народного творчества. В нём есть жестокость реальной истории, общечеловеческие драмы и высокая мистика, заставляющая читателя вспомнить о душе и Боге, задуматься о смысле жизни. Особенно приятно, что весь использованный В. Радионовой материал отечественный и действительный. При этом информация подаётся легко и естественно, в не превышающем сюжетную необходимость количестве. Рассказ закончен там, где эксплуатационная литература только начинается, и при этом не вызывает ощущение недосказанности. Автор высказала всё, что хотела, ни под кого не подстраиваясь, и те, кому это понятно и близко, её услышат.
Цикл «Смутное время» Василия Головачёва воистину смутен. Первый том – «Бич времён» – получен путём добавления ещё одной части к роману «Реквием машине времени». Который и без того составлен из четырёх самостоятельных произведений, причём три из них даже публиковались отдельно. Из всех его частей на общем фоне выделяется лишь повесть «Одни мы». Она на голову выше остальных уже иллюзией непричастности к «Расширенной вселенной УАСС». Простые парень и девушка конца двадцатого века, потерявшиеся в пространстве-времени невесть откуда взявшейся циклопической Башни. Неоконченное приключение, любовь и суровое выживание в жанре научной фантастики.
Далее идёт «Схрон» – фактически одно целое с первым, и без того сборным романом. Целиком и полностью стандартное головачёвское повествование, развивающееся по принципу снежного кома. Третий том – «Палач времён» – сиквел, эксплуатирующий детей основных персонажей первых двух книг и Аристарха Железовского из «Реликта». Финальные «Магацитлы» вообще стоят наособицу, поскольку являют собой вольное продолжение «Аэлиты» Алексея Толстого. С одной стороны, в них, как и в «Одни мы», есть привлекательная основа. С другой, привлечение внуков персонажей «Бича времён» и УАСС в который раз делает из необычной повести трудночитаемую конструкцию объёмом с роман.
«Смутное время» всё так же ведёт читателя из футуристического СССР через гипертрофированную перестройку в метафизику. Жизнь – борьба, настоящие люди лишь те, кто умеет и драться, и думать, и любить. Добро должно быть с кулаками, но занимать сугубо охранительную позицию. Стада туров вольготно пасутся на равнине, не боясь львов и волков, но быки мельчают до овец, кролей, мышей – чтобы взрастить героя, закогтиться у бездны на краю и вновь, согласно вселенскому маятнику, беспечно плодиться и расти над собой. Всё те же салочки и чехарда диверсантов и контрразведчиков. Всё то же количественное развитие сюжета, накидывающее новое и неожиданное вместо развития и завершения старого. Быстрее! Выше! Сильнее! Вместе! Соревнование с Marvel всё продолжается и продолжается.
То, что почему-то называют «неоязычеством», усиливается в сравнении с циклами «Реликт», «Регулюм» и даже «Евангелие от Зверя». Мотив посланника к Богу проявляется в полной мере, прямо до светлых Врат Ирия. На арену выходят Кощей Бессмертный, Змей Горыныч и Меч-кладенец в псевдонаучной обработке. Появляется отдельный и архиважный мир магического славянского постапокалипсиса – своего рода неприкосновенный генетический запас нации. Волхвы, вожди и воители, раса разумных медведей, ежеужи и прочие мутанты на заросших сказочными лесами руинах техногенной цивилизации. Неожиданно интересное местечко – но, как и многое у В. Головачёва, лишь намеченное, неразвитое и оборванное.
Цикл важен тем, что здесь автор прямо проговаривает свою философию Времени. Время первично и способно распадаться на пространство и энергию. Множественность миров обусловлена тем, что каждое событие, допускающее вариативное развитие, действительно развивается во всех возможных вариантах, образуя альтернативные реальности. Графически это представлено бесконечно ветвящимся Древом Миров со всеми его корнями, ветвями, листьями, почками, отводками и отростками. На бытовом уровне всё вроде понятно, на вселенском же и квантовом голова идёт кругом. А ещё В. Головачёв намекает на «физику невозможных состояний», делающую возможной абсолютно всё, включая сосуществование взаимоисключающих объектов и процессов.
Именно в этом цикле дана концепция и основные понятия Игры, в которую, к примеру, решил сыграть с кем-то подросший Звёздный Конструктор из «Реликта». Игра – естественное состояние и всеобщий процесс всего сущего во Древе Миров. На тварном уровне она выражается в росте, размножении, индивидуальном развитии, естественном отборе, эволюции. На более высоких – кто знает? В. Головачёв выстраивает ступенчатую иерархию Игры и персонифицирует её уровни в субъектах. Вот такая получается восходящая «лестница»: Оруженосцы, Игроки, Судебные Исполнители, Судьи, Организатор и Представители Заказчика. Это наиболее крупные фигуры, способные лично бороться за исход Игры. Заказчик – он же Творец – вне Игры. Не вполне ясно, разделился ли он на части ради Игры себя с собою вне себя, или только так кажется. Вводятся также понятия «кванк» и «спектр».
Так, Эмиссар ФАГ-а из «Реликта» занимает лишь должность Оруженосца Игрока. «Рыцарем» выступает Игрок уровня Конструктора. Далее следуют Исполнители воли Судей, способные карать зарвавшихся Игроков. Судьи, естественно, следят за соблюдением правил. Есть ещё Организатор Игры – тёмный баламут, названный человечеством Сатаной за дела свои. Представители Заказчика – они же ангелы или зрители – наблюдают за Игрой и наставляют избранных, как Стаса Панова из «Регулюма». Кванк – одиночная личность и двойник себя самого в каждом инварианте бесконечно ветвящегося времени. Спектр – совокупность множества кванков одной и той же личности, способная стать Оруженосцем, Игроком, Исполнителем и Судьёй. Есть ещё уникумы-одиночки наподобие Железовского, не имеющие двойников-кванков, но единолично обладающие всей силой и возможностями спектра.
Приняв во внимание авторские философию Времени и концепцию Игры, начинаешь понимать внутренние взаимосвязи его многочисленных произведений. Все несостыковки сюжетов, алогизмы законов художественного мира и кардинальные изменения персонажей списываются на кванковую природу миров и субъектов. Шаблонность фабул – отражение иерархии и жёстких правил Игры. Открытые финалы возникают из-за принципиальной невозможности понять замысел Творца. Мотив посланника к Богу, вероятно, появился из-за стремления особо просветлённых героев выйти из Игры, как из колеса перерождений сансары. Но понять авторскую концепцию – одно, принять – совершенно другое. Романов у Василия Головачёва много больше, чем в «Мирах Упорядоченного» Ника Перумова, а различаются они между собой подчас меньше, чем кванки Павла Жданова из цикла «Смутное время».
В порядке сотрудничества с клубом "Крик" рецензирую рассказ Евгении Кинер "Сиринкс", занявший 2 место в конкурсе "Бумажный слон" № 13.
***
Когда-то, давным-давно, отец говорил, что чайки – это моряки, не сумевшие вернуться домой. Мальчик верил ему и сам летал во сне, хотя очень боялся упасть вниз, в холодный туман, на груду острых костей. С годами всё забылось. Сны пропали, а внутри поселилась мертвящая пустота. Случайная вспышка обиды и ярости доказала повзрослевшему Андрею, что между людьми и птицами действительно существует таинственная связь. Птица – воплощение души человека, а суть птицы заключена в её голосе. Чтобы хоть чем-то заполнить свою опустевшую жизнь, Андрей решил собирать их песни. Последние песни.
***
У рассказа Евгении Кинер (Петрущенко) необычное, будоражащее воображение название – «Сиринкс». Что это? Какая-то звукоподражательная трель, нечто научное, космическое или, наоборот, мифическое, родственное сладкозвучной Сирин? Выяснилось, что это название органа, которым не имеющие голосовых связок птицы издают звуки. Живой духовой инструмент из меняющих диаметр трубок и мембран, развившийся из трахеи в месте её разделения на бронхи. «Свирель» с древнегреческого и по сути. Маленький, почти не кровоточащий кусочек плоти, с некоторых пор получивший сакральное значение для главного героя.
Произведение по учебнику начинается с места в карьер: читатель застаёт персонажа режущим живую иволгу и представляющим её душой незнакомой ему девушки. Очередной психопат с навязчивой сверхценной идеей. Следом два проясняющих происходящее флешбека: в давнопрошедшее светлое детство и недавнее беспросветное настоящее. Суть вводных сцен проста. Андрейка слышал от папы, что птицы – это души живых и мёртвых людей, а выросший Андрей убедился в этом на собственном опыте, практическим путём. Казалось бы, дальнейшее развитие сюжета предсказуемо полностью. Лови птиц, подчиняй людей, пользуйся властью. Но вместо злобного и мелочного колдуна автор подсовывает увечную и почему-то страдающую личность.
Примерно наши дни. Окраины захолустного городишки из частных «деревяшек» и переживших свой век двух-трёхэтажных многоквартирников. Герой по возрасту должен был уже закончить ВУЗ или отслужить в армии, до тошноты напиться алкоголя и наобщаться с девушками до мозолей. В обоих случаях определиться с самим собой и устроиться на постоянную работу. Но Андрей не такой, как все. В молодом и полном сил возрасте он уже опустошён, потерял уважение к себе и опустился на социальное дно, к алкашам и мигрантам. Не раз и не два упомянутая пустота указывает на некую трагедию. Возможно, погиб кто-то из родных или близких. Быть может, отец. Что именно произошло, остаётся только гадать.
Рассказ отвлечён от объективной действительности, художественная реальность неуловимо изменена. Происходящее даётся и толкуется сквозь мироощущение не вполне адекватного героя. Повествование в третьем лице, но фиксировано внутри Андрея и отражает только его точку зрения. Нет ни стоящего над всем автора, ни других персонажей-рассказчиков. Читатель будто погружается вслед за героем в туман, из которого лишь изредка проявляются объекты и люди. Появляются, чтобы тут же исчезнуть в нём снова, чаще всего навсегда. Само течение времени передаётся субъективно. Часы, годы, мгновения и недели длятся ровно столько, насколько они важны для Андрея. Идёт ли реальное время вообще?
Внешне примитивный сюжет внутренне сложен, слажен и символичен. Разрушенный, выгоревший человек получил цель и смысл жизни – Охоту. Будто потеряв собственную душу, Андрей начал коллекционировать чужие. В окружающем тумане, наконец, появилось что-то определённое: не отражающее небо озеро, дерево как центр мироздания и девушка, как обещание чего-то несбыточного. Но на этой яблоне нет ни цветов, ни плодов, и рай потерян навсегда. Сирин нескончаемо поёт печальную песнь с каждой убиваемой ради сиринкса птицей. Мёртвой воды вдоволь, и пойманные души заспиртованы в алхимических склянках. Алконоста всё нет и нет, и некому принести живую воду. Лишь девушка-художник зачем-то оставляет под деревом странные свитки. Не апостол Андрей ловит вместо пескарей птиц и мечтает не ходить по воде, а летать и петь по-соловьиному.
Для понимания смысла кажущегося бессмысленным произведения крайне важны два сна героя, три рисунка, подаренных ему девушкой, и его финальное видение. Все вместе они составляют аллегорический сюжет, параллельный событийному. Полная острых костей яма в начале и в конце. Страх и радость. Падение и полёт. Камышевка в корнях, под деревом, и соловей на ветке, поросшей глазами вместо листьев. Перечёркнутый тянущимися к нему тенями и ветками одинокий флейтист. Чудовище с металлическими когтями-лезвиями и древочеловек, хранитель душ. Предостерегающий птичий крик и скоро двухсотлетний романс. Гигантский, ведающий все языки скворец в серебряной короне и понимание того, что сам выбираешь свою судьбу. Круговорот жизни-смерти-жизни от кроны Древа Мира до корней и обратно.
Концовка внешнего сюжета предельно ясна. Если не принимать во внимание сюжет аллегорический, то всё произошедшее даже мерзко: пропал человек, и девушку за собой утащил. Просто маньяк, один из многих, ещё одна эстетизация садизма и прочих девиаций. Искренне хочется верить, что истинен другой конец. Вариант с возрождением души и воспалённой богатой фантазией наиболее привлекателен и правдоподобен, учитывая общую романтическо-поэтическую тональность произведения. Творческая личность в затянувшемся пике чёрной меланхолии и появление музы, не обязательно реальной. Однако главная слабость всех иносказаний в том, что они ничего не говорят прямо сразу и никогда не поясняют после. К сожалению, те же претензии возникают и к рассказу «Сиринкс». Он печалит, тревожит и пугает, как птичий крик в ночи, но остаётся недоступным для головного восприятия и рационального толкования.
В порядке сотрудничества с клубом "Крик" рецензирую повесть Виктории Радионовой "Болезнь куклы", занявшую 1 место в конкурсе "Бумажный слон" № 13.
***
Чтобы похвастаться перед одноклассниками своей смелостью, десятилетний Мишаня решил залезть во двор сумасшедшей старухи. Говорили, что у неё полный дом сломанных кукол, которых она насобирала по мусорным бакам. Говорили, что ночами она катает их в детской коляске, чтобы те погуляли… Двадцатидвухлетний Михаил не помнит о своей давней шалости ничего, кроме длительного лечения у психиатров. Но его девушка без памяти влюбилась в старинную куклу, выставленную в ломбарде. В тот самый день, когда деньги были накоплены, кукла пропала. Её поиски завели Михаила на окраину города, где он провёл детство. Домик хозяйки куклы показался ему странно и страшно знакомым…
***
Название повести Виктории Радионовой – «Болезнь куклы» – кажется названием какой-то редкой хворобы. Так и чудятся остекленевшие глаза, застывшее лицо и резкие, механические движения у знакомого, здорового ещё вчера человека. А ещё сделанные из людей манекены, ампутанты для различных утех, потерявшие младенцев матери, оживающие ночами игрушки, проснувшиеся мумии, культы вуду, вселившиеся в человекоподобные оболочки демоны и духи мёртвых. Тема более чем разработана – и вдруг такая удача. Кто бы мог подумать, что источником вдохновения для автора мог послужить не надоевший до чёртиков Чаки, а Пётр Ильич Чайковский!
«Детский альбом», он же «Двадцать четыре лёгкие пьесы для фортепиано» П. И. Чайковского, ещё не так давно был у всех на слуху: радио, телевидение, школьные выступления, детские утренники. Сейчас о нём знают преимущественно ученики фортепианных классов из музыкальных школ. Тем удивительнее читать хоррор, пронизанный аллюзиями на этот музыкальный сборник. Здесь есть не только прямо указанные «Марш деревянных солдатиков» и «Болезнь куклы». Угадываются страшная «Баба Яга» и стонущие, рыдающие взахлёб «Похороны куклы». Сатанински вывернутые наизнанку «Мама» и «Новая кукла». Танцевальные пьесы, ставшие бесовской пляской. Много чего может узнать в тексте читатель, слышащий музыку.
Произведение структурно сложное. Мы все уже понемногу привыкли к тому, что сейчас в малом объёме столько событий, сколько раньше не было в ином романе. Неторопливый и обстоятельный, проработанный от и до рассказ стал динамичной и прямой, как полёт стрелы, новеллой, а та, в свою очередь, почти деградировала до комикса в пересказе. В «Болезни куклы» тоже много всего, да и повествование охватывает период куда больший, чем указанные двенадцать лет. Сюжет мог кончиться не один раз, но продолжался снова и снова. Всё это привычно. Необычно наличие чётко оформленного голоса автора, который сглаживает резкие переходы между сценами и поясняет всё, что не могут знать персонажи. Автора-повествователя и нулевой фокализации. Возрастного развития для протагониста и антагониста.
Следующая заслуживающая уважение особенность – отсутствие в тексте компиляции ужатых сюжетов современной тематической литературы и кинематографа. Узнаваемые образы есть, взять хоть пошло повисший на жилках глаз и дико колотящуюся взаперти куклу. Но автор использует два интересных приёма. Первый заключается в том, что персонажи девственно чисты в отношении всех «кукольных» ужасов. Они будто ничего не читали и не смотрели, и потому не перегружают читателя ещё и своими соображениями насчёт происходящей с ними чертовщины. Второй приём меняет людей и кукол местами, создавая неожиданное прочтение кажущихся знакомыми коллизий и конфликтов.
Фактически повесть составлена из почти десятка микросюжетов. Детство и отрочество Михаила, встреча с Аней, её предыдущий роман, сбор сведений о приглянувшейся ей кукле и то, ради чего и читают хоррор. Подход, показывающий жанровые сцены и рассказывающий все остальные, полностью себя оправдывает. Слишком многие авторы сейчас вовсе не заморачиваются реальным фоном для Явления Ужаса, чтобы придираться. А вот повторение пропажи памяти раз от разу выглядит всё искусственнее. На бред и морок всё произошедшее списать не получится, поскольку остаются последствия, на которые реагируют другие люди, а время действительно проходит. Аня хорошо прописана как личность, но это обесценивается отсутствием её активного участия в сюжете. Вместо второй половинки в паре влюблённых, противостоящей злу, получилась необоснованно живая декорация. Жаль.
Музыкальный цикл П. И. Чайковского был посвящён детям, погружал слушателя во внутренний мир и переживания ребёнка от утренней молитвы до вечерней, а, быть может, показывал духовный путь человека от первого пробуждения личности до последнего покаяния. Прозаическая «Болезнь куклы» страшна уже тем, что подаёт всё это в жанрово извращённом виде. Здесь всё не так, сплошные диссонансы. Танец на костылях и помада морковного цвета. Удушливый, концентрированный запах цветочного освежителя воздуха, не скрывающий смрад разложения. Состарившийся до взросления ребёнок с обнажившимися в улыбке чёрными кариозными зубами. Имитация аристократических чайных посиделок из русской классики в заплесневелом, затянутом по углам паутиной флигеле. Зачем всё это? За что так? Кому? Для чего? Пусть каждый читатель задастся этими вопросами.
По-моему, идея произведения в том, что каждый ребёнок хочет жить. Любой, даже уродливый, больной и злой. Он будет страдать, как несправедливо наказанный, и жутко завидовать другим – почему-то здоровым – детям. А если хватит воли и сил, будет пытаться стать как все. Или безумно мстить. Так лает болонка на волкодава, так чахнет и плачет на окошке бонсай… Концовка произведения в рамках современного минимализма привычно неоднозначна. Смогли ли преодолеть Михаил с Аней колдовское наваждение? Пожалела их Хозяйка кукол или просто наигралась? Или игра продолжается? Показанная в повести возможность переселения душ вкупе с «тёмным» жанром также наводят на очень, очень нехорошие подозрения относительно финала.
Летом 1909-го года в безвестный уездный городок Российской империи приехал с гастролями французский театр ужасов. А вместе с ним в его сонный провинциальный уклад вторглось незримое Зло. Сценические зверства будто раскрыли двери в бездну в душах скучающих обывателей, и волна жестокости и насилия охватила всех. Только одному мальчику суждено разгадать тайну зловещей труппы — но тогда он даже не подозревал, что самый страшный кошмар его жизни ещё впереди...
***
«Гран-Гиньоль» в реальности – парижский театр ужасов, просуществовавший с конца 19-го по середину 20-го века. Подавал представления, состоящие из нескольких одноактных пьес-скетчей низового, криминально-девиантного содержания, перемежающихся лёгкими и комедийными для контраста. Акцент делался на шок-контенте, который отличался нарочитой аморальностью, гипернатурализмом и установкой на внешний эффект, цирковое трюкачество, эпатаж. Можно сказать, буйный дедушка джалло из простонародья. В рассказе Анатолия Уманского «Гран-Гиньоль» – название бродячей труппы, невесть как попавшей в провинциальный городок Российской империи времён Николая II. Мистика да и только.
В центре повествования четырнадцатилетний мальчик-сирота, не знавший умершей вскорости после родов матери, сын погибшего в битве за Порт-Артур морского офицера, взятый на воспитание одним из его подчинённых. Работая помощником осветителя в местном театре, он оказался причастен ко всему происходящему. Естественно, он смог пробраться на представление заезжего коллектива, не предназначенное для детских глаз. Конечно же, он узнал и страшную, невозможную тайну его закулисья, скрывавшуюся вообще от всех…
Сюжетная схема рассказа оправдана сопоставлением и противопоставлением субжанров хоррора и реализма, представленного в тексте описаниями реального насилия и военных действий. Сравнение дополнительно подчёркнуто самим автором в эпиграфе цитированием Эрнста Юнгера: «Теперь это уже не так забавно, как перед войной…» – и я вернусь к нему позднее. Но схема представляется мне не вполне удачной, поскольку обрамляет прошедшие и являющиеся основными события 1909-го года настоящим года 1919-го. Читатель уже в самом начале точно знает, что главный герой выдержит испытания и останется жив.
Произведение отличается настолько изящным слогом, что поначалу напоминает русскую литературную классику без стилизации под какого-то конкретного автора. Приятное разнообразие для ужасов, если честно. Плюс к тому приёмная семья героя – чуть ли не семейство Ростовых. Пара сыночков и лапочка-дочка! Идиллия одним словом. Рай, который ожидаемо предстоит потерять. Так зачем автору жанра, и без того построенного на весьма ограниченном наборе жёстких схем и предсказуемых приёмов, заранее снимать напряжение? Для чего обесценивать одно из основополагающих воздействий – страх за жизнь протагониста? Давайте попробуем проанализировать.
Что мы имеем в структуре рассказа, помимо «рамочки» и сравнения цирка моральных уродов с реальным миром? Огромное, невообразимое, просто возмутительное для малой прозаической формы количество заимствований и пересказа. Весь репертуар заезжего театра, по сути, это сцены из других произведений – от маркиза де Сада до Клайва Баркера и порно-садистского кинематографа. Очередной вопрос: почему автор не стесняется прямо сказать это читателю через своего героя? Быть может потому, что он прекрасно изучил интерес и вкусы целевой аудитории, потрафил ей, – а следом поднял указательный палец и погрозил: «Но-но! Повеселились и будет. Извольте задуматься, дамы и господа!» Так давайте задумаемся.
Указанный поджанр данного рассказа – сплаттерпанк, плюс говорящее название, плюс пометка «только для взрослых». Формально всё сходится. Почти. Если не придираться. А теперь давайте удалим всё, что автор обесценил как несущественное: переживания за героя-мальчика и вставные заимствованные микросюжеты. Вуаля! Перед нами оказалась романтическая мистика. Четырнадцатилетний подросток не мог не влюбиться в Безымянную — открытую публике как ни одна другая приму заезжего театра, буквально показавшую себя со всех сторон. Ах, вечные любовь и кровь! Не верите? Глядите сами.
В коротком произведении три истории любви и один любовный треугольник. Для чего так много? Григорий и Марья, Безымянная и Сен-Флоран, Безымянная и – заметьте – оставшийся безымянным протагонист. Но не всё так однозначно и в этой теме. Кто есть кто в любовных отношениях? Григорий – отставной военный, узаконенный убийца и жертва внутреннего зверя, на время возвращённый в человеческое состояние Марьей. Сен-Флоран – антрепренёр и режиссёр «Гран-Гиньоля», спаситель и мучитель Безымянной. Пацан – ещё ребёнок, не испорченный ни жизнью, ни субкультурой. Патологическая жертва, как и Безымянная, но одновременно и её спаситель. И, быть может, очередная жертва для самой Безымянной? Тема любви, оказывается, несёт здесь куда более серьёзную проблематику, не находите?
Анатолий Уманский – фанат и деятель «тёмной литературы». Быть может, образ Безымянной для него олицетворение – ни много ни мало – самого жанра хоррор? В подтверждение своей гипотезы приведу взаимоотношения Безымянной с четырьмя персонажами: Сен-Флораном, Цвейгом, Григорием и главным героем. Сен-Флоран её использует. Не так скотски, как его предшественник, и вроде как любит, но сама любовь для него прежде всего бизнес, товарно-денежные отношения. Сен-Флоран особенно страшен тем, что является законодателем мод, подобно небезызвестному Сен-Лорану. Цвейг – военный журналист, причём не ищущий дешёвых сенсаций и всерьёз радеющий за моральный облик общества – желает разоблачить театр ужасов в целом, как явление культуры. Разъять целое и объяснить фокус, чтобы он потерял воздействие и притягательность. Солдат Григорий нутром чует в подобных "французских аттракционах" чистое зло и снова берётся за саблю. Мальчик видит в Безымянной иную Красоту, Волшебство и Тайну, и попросту её любит.
Вернёмся теперь к сопоставлению-противопоставлению жанров хоррор-литературы и жизни, описываемой методом реализма. Даже по тексту рассказа выходит, что до встречи с людьми, в действительности познавшими кровь и смерть, вульгарные ужасы на коне, а после оказываются уже под конём. Конец, достойный всех извращений, не только французских. При этом действительно чистым душам, подобным герою произведения – не маленькому дикарю Павле и сломавшемуся Сен-Флорану – равно противны как надуманные, так и реальные ужасы. Патовая ситуация, причём и для вульгарщины, выдаваемой за хоррор, и для реализма, ставшего безумным натурализмом. Но автор показывает выход, который одни посчитают бредом, а другие – романтической выдумкой. Таинственный и прекрасный выход, оставшийся Безымянным. Да и выход ли это?
Скажу честно, никоим образом не желая обидеть автора: рассказ красивый и не без смысла, но всё же ничем особо не выделяющийся. Почему? Как ужасы произведение не самостоятельно и не оригинально. Заметно влияние «Впусти меня» Ю. А. Линдквиста и «Девушки по соседству» Дж. Кетчама. Посередине – практически всей основной частью – вообще представляет собой сплошную компиляцию сцен порно-садистской и криминальной направленности, данную в виде пересказа. Как романтическая мистика оно, к сожалению, представляется недоработанным из-за особенностей использования рамочной конструкции – выглядит банально оборванным с обеих сторон во взрослом состоянии героя. Вариативность толкования финала, обусловленная его открытостью и возможностью выбора читателем только одной из предложенных точек зрения, лишь усугубляет положение. Но вот в качестве эссе изящной словесности, отражающего личное авторское отношение к жанру хоррор и размышления о нём на конкретных примерах из прочитанного и просмотренного, оно великолепно.
облако тэгов
