цитата

Олди: фантастика позволяет обобщать

Харьковские авторы Олег Ладыженский и Дмитрий Громов пишут под псевдонимом Генри Лайон Олди почти 20 лет. Корреспонденту "Yтра", встретившемуся с писателями, на время беседы передались их оптимизм и бодрость духа.

"Yтро": Вчера в Москве закрылась ярмарка "Книги России". Что скажете о состоянии книжного рынка?

Олег Ладыженский: Сложное состояние – слово "кризис" навязло уже всех в зубах. Кризис приводит к тому, что ряд проектов, не ориентированных на короткую прибыль, сворачивается. Не все издательства могут удержаться на плаву. Читатель, в свою очередь, экономит на покупке книг.

Дмитрий Громов: Начинают выходить более дешевые издания, ориентированные на менее обеспеченных людей. Дорогие подарочные издания продаются хуже. С другой стороны, все не так плохо: несмотря на то что закрывается ряд серий, которые были убыточны или выходили в ноль по прибыли, открываются новые серии и проекты. В частности, у нас на днях открылась новая авторская серия "Без маски". Значит, издатели уверены, что это принесет им прибыль, что книги найдут своего читателя.

О.Л.: Кроме того, издатель не боится даже сейчас вкладываться в серии интеллектуальные, неглупые, не рассчитанные на низкий уровень культуры потребителя. Выходят и художественные альбомы, и серьезные философские романы, и энциклопедические труды. Сколько мы этих кризисов пережили? И этот переживем!

"Y": А вам не кажется, что большинство выпускаемой литературы – это красиво изданный, переплетенный, раскрашенный, но не совсем качественный и зрелый продукт? Книжные стенды пестрят, но покупать ничего не хочется. И кризис тут ни при чем.

Д.Г.: Закон Старджона еще никто не отменял: 90% чего угодно – полная дрянь. Это относится и к книгам, и к фильмам, и к продуктам питания. Более того, с кризисом ситуация не изменилась. Действительно, продолжает выходить очень много массового чтива. Но при этом мы наблюдаем, что интеллектуальная литература имеет свою нишу и издается. И своих позиций она если не наращивает, то, как минимум, не особо их теряет.

О.Л.: Еще египетские писцы три или четыре тысячи лет назад жаловались на то, что молодежь развращена и читает всякую ерунду вместо того, чтобы читать правильные папирусы. Поэтому сидеть и плакать о том, что выходит большое количество литературы низкого пошиба, не совсем разумно. Когда было иначе? Надо радоваться тому, что есть настоящая литература.

"Y": В последнее время фантастика переживает бум интереса, начиная от кинематографа и заканчивая таким увлечением, как историческое фехтование. С чем, по-вашему, это связано?

О.Л.: Я бы добавил: если мы присмотримся, в так называемом "мейнстриме" две трети самых известных произведений – фантастика. Но многие стесняются это признать.

Д.Г.: Взять хоть Пелевина, хоть Крусанова, ряд книг Мамлеева, Липскерова, "Почерк Леонардо" Дины Рубиной и так далее...

О.Л.: А вообще, фантастика интересна потому, что это литература свободных людей. Принципиально иной взгляд на действительность. Повседневность под углом фантастики начинает играть новыми красками, поэтому зрителю, в частности, и интересны фантастические фильмы. Он видит историю нашего социума: например, под углом зрения писателей Стругацких и режиссера Бондарчука. "Обитаемый остров" – вроде бы, другая планета... однако, как пел Высоцкий, "да тут про нас про всех – какие, к черту, волки". Ролевые игры также дают возможность участникам посмотреть на себя самих с новой точки зрения. Литература позволяет осознать привычные, вечные проблемы под принципиально иным углом. Когда мы пишем, к примеру, книгу об Одиссее – мы понимаем, что этому Одиссею девятнадцать лет. Фантастика? Боги, герои, циклопы... Человек в девятнадцать лет ушел на войну, оставил маленького ребенка и шестнадцатилетнюю жену. А десантники, которые уходят воевать в горячие точки, – это не те же самые одиссеи? Эта война нужна им? Нет, но на Олимпе так решили...

Фантастика позволяет затертую тему осознать по-новому. И тогда мы понимаем, что она стоит в общеисторическом, общекультурном контексте. Микропроблема становится глобальной. Фантастика позволяет обобщать.

Д.Г.: Кроме того, сейчас настолько стремительно меняется уклад, темп жизни – под влиянием технических новшеств, социальных и экономических потрясений, смены формаций, изменения геополитики – что обыденное сознание за этими изменениями и прогрессом просто не успевает. А фантастика иногда дает ответы на возникающие вопросы. Потому что некоторые ситуации в фантастике рассматривались гораздо раньше, чем они случились в реальности. Кроме того, фантастика еще и ведет к ломке стереотипов. За счет чтения качественной фантастики некоторые – не все, конечно – стереотипы действительно разрушаются, и тогда измененное сознание гораздо адекватнее воспринимает окружающую действительность. В этом, может быть, и кроется причина популярности фантастики.

"Y": То есть фантастика постепенно вытесняет реализм?

О.Л.: Фантастика не может вступать в войну с реализмом – это не противоборствующие стороны; фантастика – это реализм под особым углом зрения.

"Y": Ваша литература очень неоднородна: постоянно меняются жанры, стили, приемы. Вы настаиваете на том, что книги должны быть "разными". Сейчас, имея весомый литературный багаж за плечами, вы не пришли к какой-то константе – может, стоит перестать экспериментировать и пора прорабатывать определенную концепцию?

О.Л.: Мы всегда старались писать по-разному, иначе нам становится скучно. Когда мы занимались театром, стремились ставить разные спектакли: комедию и трагедию, масштабное представление и камерное действие. Когда мы начинаем новую книгу, нам хочется попробовать новые приемы, новые методики, новый литературный язык, наконец. Безусловно, есть и наработанные приемы, от авторского почерка никуда не деться. Но, если не двигаться дальше, костенеешь и умираешь: тело живое, а творчески ты уже закончился. Поэтому мы не любим "тиражировать" свои работы – из романа делать сериал, штампуя книгу за книгой. Может, коммерчески это и было бы выгоднее, но нас это не интересует.

"Y": Вы давно и успешно занимаетесь карате. Коричневый пояс и черный с двумя полосками (второй дан) удается получить не каждому пришедшему в школу. Стиль Годзю-рю, которым вы занимаетесь, считается одним из самых жестких видов контактного карате. Почему вы выбрали именно этот "до" (путь) и что дают вам тренировки?

О.Л.: Перед Годзю-рю мы много чего перепробовали. Фехтование, стрельбу, дзюдо, другие школы карате. Здесь, в Годзю, мы нашли себя. Поняли, что мягкое всегда соседствует с жестким, а сила – со слабостью. Что человек – очень силен и очень уязвим. Что агрессия приводит в пропасть. Что рядом с нами на тренировке – молодые и энергичные люди, разменявшие седьмой десяток. Значит, нельзя отставать и жалеть себя. Это путь. По которому мы – хорошо ли, плохо ли – идем уже тридцать лет. Это часть нашей жизни. Без которой мы были бы совсем другими.

"Y": Не как фантастов, а как опытных людей хочется спросить вас: добро побеждает/победит зло?

Д.Г. и О.Л. (вместе): Всякое зло искренне полагает себя добром. В этом соль проблемы. Скажем так: в борьбе добра со злом главное – не борьба, а добро. Если это понимать, человечество выживет.

"Y": Вашему творческому союзу почти 20 лет, вы живете в соседних квартирах. Как вам удается не уставать друг от друга? Вы часто ругаетесь?

Д.Г. и О.Л. (вместе): Мы научились не ссориться. Как? Очень просто. Главное – сделать так, как лучше для будущей книги, а не выпятить собственные амбиции. Когда это становится нормой жизни – всегда рад другу, всегда с удовольствием видишь соавтора.

"Y": Не вопрос, а традиционная финальная концовка. В вашем романе "Маг в законе" для передачи Знания и Опыта от Учителя к ученику достаточно лишь Договора. Если бы наш читатель (ученик) положил перед вами незаполненный лист для циркуляра, что бы вы там написали?

Д.Г. и О.Л. (вместе): "Делай, что должен, и будь что будет".

Источник.

Все это давно известно, но все же:

цитата

Только что закончился главный съезд российских фантастов «РосКон». Обычно он собирает до тысячи человек, там бывает много гостей из-за рубежа, в том числе именитых. На этот раз мероприятие было камерным, почти домашним – присутствовали 250 человек. Но по духу – все то же самое: в подмосковный пансионат приехали единомышленники, с которыми я могу разговаривать с середины фразы.

Через полтора-два месяца в издательстве АСТ выйдет мой новый роман «Недотепа» – юмористическое фэнтези о сыне герцога по прозвищу Недотепа. Его обманом лишают престола, он ищет справедливость и на этом пути попадает в обучение к магу. Это большое, смешное и доброе произведение, которое должно понравиться и взрослым, и детям. Такой роман для семейного чтения. Он мне очень нравится самому. К тому же его взялась иллюстрировать художник-легенда Евгения Стерлигова, ранее оформлявшая книги замечательного детского писателя Владислава Крапивина. Красивое будет издание, сам с удовольствием возьму в руки, очень жду выхода.

Менее оптимистичная ситуация со съемками третьей части «Дозоров» – «Сумеречным дозором». Кто и когда будет снимать триквел – так и неясно. «Первый канал» очень заинтересован в продолжении проекта, но Тимур Бекмамбетов, с которым я недавно разговаривал, по-прежнему отказывается его снимать. Ничего пока не слышно и от американской стороны, хотя раньше вроде бы предполагалось, что некоторые роли в фильме сыграют голливудские актеры, в частности Морган Фримен. Кризис этому виной или какие-то другие причины – не знаю.

Источник.

цитата

«Я никого не записываю в «Ночной дозор»

По приглашению международного медиа-клуба «Impressum» Эстонию с творческим визитом посетил культовый писатель современной России, мастер фантастической прозы Сергей Лукьяненко.

— Вы впервые в Таллине?

— Да, в первый раз.

— Каковы впечатления?

— Сравнивая с Москвой, здесь, конечно, больше спокойствия, камерности, провинциальности, в хорошем смысле этого слова. Таллин — город небольшой, красивый и уютный. Особенно Старый город. Все отвечает тем представлениям, которые были у меня об Эстонии.

— Вы сами человек не московский, родом из Казахстана?

— Да, я родом из южноказахстанского городка, который раньше назывался Джамбул, а сейчас, если не ошибаюсь, Тараз. Когда-то там был крупный центр химической промышленности. Огромные заводы, которые сейчас, по-моему, особо не работают. Я там вырос, сразу после школы поступил в медицинский институт в Алма-Ате. Отучился, некоторое время жил там, а одиннадцать лет назад переехал в Москву.

Творческая психиатрия

— Вы окончили бы мединститут по специальности психиатрия с красным дипломом, если бы Вам не помешало написание очередной повести или рассказа.

— Я сдал все выпускные экзамены на «отлично», но за второй курс у меня осталась одна-единственная тройка по английскому языку, что хорошо говорит о моей способности к языкам и о том, как велось обучение иностранным языкам в провинциальных городах Казахстана. Если бы это было важно для меня, то я бы пересдал, хотя бы на четверку, английский на шестом курсе, как это обычно делалось. И я бы получил красный диплом. Но я уже тогда четко понимал, что буду работать писателем, а не врачом.

— Итальянский криминалист-психиатр Чезаре Ломброзо пришел к выводу, что преступник, бунтарь-революционер и творческая личность – это один и тот же психологический тип с более или менее ярко выраженными психическими отклонениями от нормы. Насколько Вы, с одной стороны, как дипломированный психиатр, а с другой, как творческая личность согласны с таким утверждением?

— В чем-то это верно. Более творческие люди, в чем-то не стандартные, выламываются из среднего ряда. Они склонны или к переделу миро­устройства, или находят себе нишу в культуре, либо действительно могут стать на преступный путь. Но тогда мне повезло: я занимаюсь не революциями, не преступлениями, а книгами, в которых хватает всего — и революций, и преступлений.

— Есть такое мнение, что детективы и фантастика – это не совсем настоящая литература. Вы не испытываете психологического дискомфорта, когда Вас называют писателем-фантастом?

— Меня это не обижает, я люблю этот жанр.

Я начал читать с пяти лет и сразу полюбил фантастику. Читал интересные книги о приключениях на других планетах, а всякую ерунду про коммунистическое будущее пролистывал, потому что это было скучно. Я читал всю литературу, до которой дотягивался на полках, а книг в доме было очень много. У нас была прекрасная большая библиотека. Семейное достояние.

Я очень много читал и к восемнадцати годам перечитал всю фантастику, что была под рукой. И решил что-то написать сам. Написал, показал друзьям, всем понравилось, что-то получилось, и я продолжил писать дальше. У меня никогда не было особых размышлений, что писать. Конечно фантастику, потому что она мне интересна.

А на тему того, что фантастика считается не престижным жанром, жанром, то .... зависть, зависть. разумеется. А если серьезно, то на самом деле литература не делится на высокие и низкие жанры. Литература может быть плохой или хорошей, иметь своего читателя или не иметь. Все зависит от того, чем фантастика является для автора. Фантастика – это не жанр как таковой, это прием, некая обертка, которая покрывает любой существующий жанр. Это может быть мелодрама, любовный роман, детектив, философское исследование, богословский трактат.… Любой литературный жанр можно подать в виде фантастики.

Можно убрать фантастику — и останутся те же самые мысли и идеи, но в реалистичной оболочке. Что дает фантастика? Она дает автору возможность обострить ситуацию, показать героев в необычном ракурсе, чтобы наиболее наглядным образом, полно раскрыть их психологию и поведение. Можно поэкспериментировать с обществом, показать, как оно в своем развитии стало каким-то необычным.

Реализм тем и слаб, что он оперирует исключительно реальностью. У писателя-фантаста изначально в палитре больше красок, позволяющих создавать необычные вещи. Хотя иногда это заставляет писателя-фантаста слишком разбрасываться и создавать что-то аляповато-яркое.

— Ясно, что не каждый, кто умеет рисовать – художник, а кто умеет писать – писатель. Нужна какая-то идея-максимум, чувство миссии или что-то в этом роде. Была ли у Вас идея-максимум? Когда Вы ощутили в себе миссию писателя?

— Специальной идеи никогда не было. Я просто писал о том, что мне было интересно самому. Когда я начал писать, то внезапно понял, что писать книги так же интересно, как и читать их. Может быть, даже более интересно, потому что когда ты читаешь чужую книгу, то можешь с чем–то соглашаться, а с чем-то нет. А когда сам пишешь, то можешь писать книгу так, как сам хочешь. Это был мой основной принцип: надо писать так, чтобы тебе самому было интересно, тогда это будет интересно и другим.

Специально я ничего не вкладываю в свои произведения. Я никогда не думаю, что вот сяду и напишу вещь с каким-то заранее обдуманным замыслом. Но помню, когда я написал «Атомный сон», во многом не совершенную вещь, то я вдруг впервые понял, что в ней есть что-то большее, чем я хотел в нее вложить. Странное ощущение, что вещь от тебя уже оторвалась и приняла какой-то объем. Словно ты что-то складываешь из листа бумаги и получается какая-то фигурка, которая сама по себе. Когда появляется такое ощущение, то это значит, что вещь удалась.

— Эрнест Хэмингуэй говорил, что несчастное детство – главная предпосылка для того, чтобы стать писателем. У Вас с этим все в порядке?

— Все в порядке. Я не был особым хулиганом, хотя и совершенным тихоней тоже не был. Мое детство прошло довольно заурядно, за исключением того, что я очень любил читать и проводил за чтением массу времени. Наверное, Хэмингуэй здесь слегка ошибся.

Нормальная коммерция

— Многие писатели постоянно мелькают в телевизоре, рассуждая обо всем на свете. Это закон шоу-бизнеса: если тебя нет в «ящике», то тебя не существует. Вы, по-моему, не очень мелькаете на телеэкране?

— Я не могу сказать, что я совсем не мелькаю на телевидении. Я мелькаю, зачастую, наверное, больше, чем следовало бы. Мне неудобно отказывать, когда звонят с телевидения и говорят, что позарез важно, чтобы я сказал пару слов по поводу медицины будущего. Это бывает, но я стараюсь это все максимально ограничивать, иначе не будет времени работать. День, когда даешь интервью, как правило, для работы утрачен, потому что в голове висит как маячок, что будет какая-то встреча, какое-то выступление и продуктивной работы не получится. Для того чтобы хорошо работать, нужно сесть за стол и четко знать, что весь день будет посвящен тексту.

— Глобальная слава пришла к Вам после выхода фильма «Ночной дозор». Это кино сделало Вас более популярным, массово популярным?

— До выхода фильма у меня несколько лет были стабильно тиражи до полумиллиона экземпляров в год. Я был вполне известным автором фантастики. Из первой тройки. Кто первый — каждый из этой тройки определял по-своему.

Но после выхода фильма ситуация изменилась, тиражи выросли в пять раз. В год, когда вышел фильм, было продано два с половиной миллиона моих книг. Это очень много. Вскоре после этого появился большой международный интерес. Успех фильма принес большое количество переводов. Сейчас мои книги изданы где-то на тридцати языках, как в Европе, так и в Азии.

— Экранизация «Ночного дозора» – это чисто бизнес-проект или же Вам хотелось посмотреть, как все это будет выглядеть на экране? Насколько близко Вас подпускали к процессу производства фильма?

— С самого начала это был нормальный коммерческий проект. Книгу прочитал Константин Эрнст, она ему понравилась, и он решил, что ее можно экранизировать, сделав фантастический телесериал.

Разумеется, когда поступило такое предложение, я очень ему обрадовался. Было понятно, что это вызовет интерес читателей. Большинство писателей наверняка порадует перспектива увидеть своих героев на экране.

Мне предложили написать сценарий. И я начал работать. Это был длительный и сложный процесс, потому что я никак не мог понять, чего от меня требует режиссер. Он никак не мог мне это объяснить. Наконец-то мы поняли друг друга, сценарий был готов, начались съемки.

Дальше по ходу того, как снимали фильм, я постоянно был на телефоне. Консультировал, часто встречались, обсуждали.

Фильм изначально снимали как телесериал. Где-то на середине процесса сказали: «А давайте сделаем киноверсию». В итоге киноверсия стала основной, а телесериал был забыт. Поскольку снимали телесериал, то отсняли часов шесть материала. Кинофильм надо сделать значительно короче. Продюсер кричит «не меньше часа сорока», режиссер кричит «не меньше двух». Потом находится компромисс, режиссер берет ножницы и начинает резать фильм. Через некоторое время события на экране становятся непонятными: а зачем у нас это, а почему у нас то и т.п. Надо теперь по-новому объяснить события, взаимоотношения героев, какие-то фразы. По ходу дела придумываются новые сюжетные линии, новые обоснования происходящего.

Процесс был долгим, я в нем участвовал с начала и до самого финала. Какие-то мои советы принимались, какие-то нет. Достаточно много из того, что я говорил, в конечном итоге воплотилось в фильме.

— Беседуя в Таллине, мы, естественно, не можем обойти вниманием тему «Ночного дозора», которая в Эстонии приобрела особое политическое звучание. Предвидели ли Вы, может быть, своим писательским чутьем, что тема (или имидж) «Ночного дозора» приобретет такие нестандартные, необычные формы?

— В принципе я это предвидел, потому что какие-то прецеденты уже были. После выхода «Ночного дозора» приходили коллективные письма от пенсионеров, которые благодарили создателей фильма за то, что они рассказали всю правду про капиталистов-кровопийцев, которые соки сосут из простого народа. Было понятно, что такой яркий фильм может вызвать самые различные политические аналогии. К этому надо относиться, как к неизбежному.

Что касается эстонской организации «Ночной дозор», члены которой защищали памятник советским воинам в центре Таллина, то я хочу сказать, что у меня огромное уважение вызвал эстонский суд и лично судья, которая признала несправедливыми обвинения и освободила руководителей организации.

Чем по существу занимались ребята? Они защищали нашу память, память тех, кто пал в боях с фашизмом. По всей Европе стоят тысячи памятников на могилах советских солдат, которые победили в той страшной войне. Стоят везде, даже в тех странах, с которыми сейчас у России не самые лучшие отношения или в странах, где какие-то исторические обиды на Россию. Там за этими памятниками ухаживают, их не забывают, потому что это дань памяти не проповедникам идеи коммунизма, а тем, кто сражались с общим врагом всего человечества. И погибли за эту победу.

Акция по переносу «бронзового солдата», разумеется, очень болезненно воспринималась людьми как в России, так и в Эстонии. Так что здесь я всецело на стороне ребят из «Ночного дозора». Я надеюсь, что эстонские политики сумеют найти в себе мужество понять, что, будучи в Евросоюзе, надо оттуда перенимать все лучшее, в том числе и то, как там чтят память о павших героях. И уважать людей, которые помнят об этом подвиге.

— Вы встречались с активистами «Ночного дозора»?

— Да, я познакомился с ними. Мы встречались, возложили вместе цветы к «бронзовому солдату». Я был весьма тронут этой встречей.

Зло во благо или добро ко злу

— Возвращаясь непосредственно к книге «Ночной дозор», у меня сложилось впечатление, что многие люди могут воспринимать ее не как фантастику, а как художественное отображение какой-то реальности. Тем более, что по телевизору постоянно говорят о параллельных мирах, о темных и светлых силах. Вы не сталкивались с таким феноменом?

— Сталкивался. Есть всегда какое-то количество психически неуравновешенных людей, которые любую книгу могут воспринять как истину, как некий факт бытия. Хорошо, когда это ограничивается размещением по комнате предметов в каком-то волшебном порядке.

Другое дело серьезно воспринимать сказку и верить в то, что она реальна. Я получил, например, письмо от ученика десятого класса, который написал о сильном подозрении, что его старшая сестра — темная ведьма. В качестве доказательства приводился длинный список всех ее прегрешений. И этот школьник спрашивал у меня, как проверить эти подозрения? Обычно я не отвечаю на такие письма. А тут ответил, написав, что я проконсультировался с магами, и они сказали, что сестра — не ведьма.

Пишут люди, которые убеждены, что все описанное в моих книгах, – это правда, все реальность. Спрашивают, как записаться в «Ночной дозор», выражают готовность служить там в любой должности.

Всякое бывает. Людям очень хочется верить в сказку. Верить в то, что можно открыть дверь и увидеть что-то таинственное и удивительное. Но надо понимать, что сказка – это просто сказка.

— Вы верующий человек?

— Да, я православный.

— В Ваших книгах очень много магов, ведьм и прочей нечисти. Церковь к этому не хорошо относится. Не возникали ли трения по этому поводу?

— Это не церковь. Это, скорее, разная позиция у разных священников.

Есть священники, которые осуждают и сжигают книги о Гарри Поттере. Подобные акции были и в России, и в Европе, и в Америке. То, что раздражает верующего человека, конечно, может стать объектом его негодования. Но большинство священников понимает, что есть разница между сказкой, вымыслом и какими-то реальными культами, сатанизмом и т.п.

Ведь тогда надо дойти до того, чтобы запретить народные сказки, в которых всегда находятся колдуньи, черти, Баба Яга...… Может, все это запретить, чтобы никого не раздражало? Но это глупо.

Фантастика, сказка – это иносказательное отражение реальности. Это не имеет отношения к вере как таковой. Это некая игра. Есть книги, авторы которых сознательно оскорбляют и раздражают верующих людей. Но искать такие недостатки в любой книге, где действует нечистая сила, — это вряд ли разумно.

— В «ночном» и прочих «дозорах» человек думающий найдет многие интересные пласты. Например, «красной нитью» в этих книгах проходит тема борьбы между злом и добром. Тема не новая в мировой литературе. Вам удалось что-то сказать новое по этой вечной теме интеграции добра и зла?

— Трудно себя самого оценивать. Я попробую понять, что я сделал нового.

Маги, ведьмы, оборотни, вампиры – это, скорее, персонажи европейского фольклора. Я туда, наверное, внес некий восточный, азиатский, китайско-японский взгляд на проблему взаимоотношений добра и зла. В представлении европейского человека добро и зло не смешиваются, они разделены стеной. Здесь — черное, здесь — белое, здесь — добро, здесь — зло.

На самом деле это далеко не так. Во всяком случае так кажется мне, человеку, родившемуся и выросшему на Востоке. Очень часто добро и зло смешиваются между собой. Между черным и белым существует огромное количество оттенков серого.

И я попытался показать, что и силы добра порой творят зло, а силы зла могут совершать добро в каких-то своих целях. Так происходит и в жизни. Надо, наверное, просто понимать, что в каждом человеке есть и добро, и зло. Кстати, это и христианский подход. В самом закоренелом грешнике всегда найдется что-то светлое и наоборот — в самом хорошем человеке всегда есть какая-то лазейка для греха. Это подход людей, более спокойно (чем в нашей европейской, или атлантической, цивилизации) смотрящих на мир.

Я постарался пересмотреть эти четкие «голливудские» схемы: добро – зло, наши хорошие парни – их плохие парни. Сейчас это немножко переосмысливается на разных уровнях. И Голливуд от этих штампов почти ушел, и в литературе возобладал более философский взгляд на мир.

— У Вас в «Дневном дозоре» есть темный маг — эстонец Эдгар. После посещения Эстонии, не появится ли в Ваших книгах и светлый эстонский маг?

— На самом деле Эдгар вполне положительный персонаж. Несмотря на свою темную сущность, он как раз один из тех, кто творит добро. Персонаж получился вполне симпатичный, который, возможно, и дальше будет появляться в моих книгах.

Олег САМОРОДНИЙ, «КП» — Северная Европа» — 06.02.2009, рубрика "Культура".

Интервью для "НГ Религия":

цитата

Выдуманные божества

Конструируя новую духовную реальность, писатель свободен в своей фантазии

Вопрос о том, как возникает религия, мучит человека уже не одну сотню лет. Как известно, некоторые религии являются творением исключительно «рук» человеческих. Но не всякий способен «выдумать» религию – для этого надо обладать талантом. Как возникают подобные «искусственные» религии и насколько трудно их создание? С этими вопросами мы обратились к человеку, которому не раз приходилось быть «творцом идей», правда, исключительно в выдуманных мирах, – это известный отечественный писатель-фантаст, автор знаменитой серии про «Дозоры» Сергей Лукьяненко.

– Сергей Васильевич, как вы считаете, насколько важно наличие религиозного компонента в фантастической литературе?

– Как вам известно, вопрос религии, вопрос Бога существовал в литературе всегда – он был и остается одним из наиболее интересных вопросов для человека. Фантастика в этом плане не исключение, скорее наоборот – этот жанр литературы имеет некоторые преимущества в обсуждении темы религии. Ведь фантастика по своей сути не связана никакими ограничениями и может позволить себе любое конструирование реальности, включая версии, что Бог есть или же что его нет, и размышления о том, кто, собственно говоря, этот Бог. Существует такое направление, как христианское религиозное фэнтези. Самый характерный пример – это, конечно, же книги Льюиса про Нарнию, да и не только про нее, которые являются характерным образцом христианской фантастики: она интересна и сама по себе, и в плане ее религиозной составляющей. Большое количество российских авторов сейчас в той или иной степени работают в этом жанре. Естественно, и за рубежом тема Бога в фантастической литературе всплывает неоднократно, причем одинаково легко и в фантастике сказочной – фэнтези, и в научной. То есть некоторые авторы пытаются изучать этот вопрос с научной точки зрения. Ведь вопрос «есть ли Бог?» напрямую связан с такими волнующими человека темами, как жизнь после смерти, смысл нашего существования и так далее. А эти вопросы не просто интересные – ответ на них принципиально важен для человека.

– А какую роль в вашем творчестве играет религия? Не ваши личные воззрения, а тот религиозный элемент, который вы вносите в создаваемый мир.

– Для меня это прежде всего возможность с разных ракурсов посмотреть на наш мир, на людей. У меня, конечно, же есть вещи, где темы религии принципиально обходятся. Например, вся серия про «Дозоры» сознательно лишена упоминаний о Боге. То есть это выведено как бы за скобки, поскольку конструировать этот мир и вносить в него еще и элемент веры мне показалось уже неким излишеством. Скажем так – для данной вещи я в Боге не нуждался.

– Но ведь в «Дозорах» присутствует некая дихотомия – светлое и темное начало и как-то уравновешивающее их третье, нейтральное…

– Да, но там другой вопрос. Это проблема добра и зла, которая напрямую на тему Бога не выходит. У меня есть одно произведение, которое весьма религиозно. По сути, это даже религиозная альтернативная история. Я имею в виду книги «Холодные берега», «Близится утро». Конечно, основной мотив этой книги, с точки зрения религиозного человека кощунственен. Завязка ее в том, что Христос погибает в младенчестве, а его место занимает обычный человек, который пытается в меру своих сил, пользуясь поддержкой Бога, сделать то, что должен был осуществить Христос. Поэтому книга вызывает у верующих людей реакцию достаточно противоречивую, но лично для меня это была весьма религиозная вещь. У меня есть несколько фантастических произведений, в которых тема Бога, тема создателя Вселенной рассматривается с других точек зрения. Это «Линия грез», «Императоры иллюзий»... Иными словами, я, как и, наверное, любой другой автор, естественно, обращаюсь к этой теме.

– А вообще это трудно – конструировать религию?

– Религию нетрудно конструировать, если ты не связан своими внутренними ограничениями. До того момента как я счел, что я по своим убеждениям православный христианин и крестился, мне это, естественно, было делать проще. Ведь тогда у меня не возникало противоречий между моими личными взглядами и тем, что я хотел описать в книге. А конструировать – очень легко. На самом деле в мире существует такое количество религий, что выдумать что-то новое очень трудно – встречаются настолько экзотические воззрения, что поражают и воображение фантастов.

– В самом начале вы говорили о таком виде фантастического жанра, как христианское фэнтези. А вы сами пользуетесь каким-то клише или каркасом существующих религий для создания чего-то нового или предпочитаете начинать с нуля?

– Опять же это по-разному. Если я рассказываю о современности, о нашей жизни, то, естественно, я использую существующие религии. Если же я говорю о каких-то вымышленных мирах, вымышленных ситуациях, то тогда, само собой, надо что-то конструировать. У меня, например, есть книга «Спектр»: одна из ее частей как раз посвящена вопросу не то чтобы сравнения, а скорее описания разных религий, описания мира, где происходит некоторая попытка найти истинную веру, найти истинное понимание Бога. По большей части в книге, конечно же, идет некое фантазирование, но я отталкиваюсь от существующих религий.

– А при создании нового мира насколько важно дополнить картину некоторой религией? Или же бывает так, что лучше оставить духовную жизнь персонажей за скобками?

– По большому счету тема религии будет всплывать так или иначе в любой вещи, потому что религия составляет достаточно важный пласт жизни людей и во многом определяет их поведение. Соответственно, если мы пишем о людях в каких-то экстремальных, тяжелых жизненных обстоятельствах, а фантастика очень часто изучает именно такие моменты, то, скажем так, обращение или необращение людей в Богу, к вере – это неизбежный момент. Его можно обходить, но это будет некий элемент ненатуральности, фальши. Есть такое известное выражение, что атеистов в окопах под обстрелом нет. Фантастика как раз и рассказывает про людей, которые так или иначе находятся «в окопах под обстрелом», и делать вид, что все эти люди ни разу не задумывались о Боге, о жизни и о смерти – мне кажется, это будет не совсем верно.

Интервью для газеты "Столица":

цитата

Сергей Лукьяненко: Между черным и белым есть множество оттенков серого

Сергей ЛУКЬЯНЕНКО: В чем отличие фантастики от реалистической литературы с элементами фантастики? Я называю себя фантастом потому, что в моих книгах фантастический элемент играет главную сюжетообразующую роль. Если фантастический элемент убрать, и сюжет от этого чуть-чуть изменится, но не рассыпется, значит это реалистическая книга, автор которой из каких-то соображений ввел элемент фантастики. Если же все рассыпется на мелкие дощечки, значит мы имеем дело с фантастикой.

В определeнных кругах фантастику считают литературой второго сорта. Я с этим категорически не согласен. Главное для писателя — чтобы его читали. Можно написать очень умную книгу, но скучную, и ее прочтут пять человек. Это не работа. Писатель старается вступать в диалог с многими людьми, влиять на них. Писатель, умеющий пользоваться элементами фантастики, очень выигрывает.

Яблони на Марсе не расцвели

— Сергей Васильевич, очень долгое время в фантастической литературе преобладала тема космоса. Сейчас доминирует либо мистика, либо коллизия, спародированная Стругацкими в "Понедельник начинается в субботу": установили феодальные порядки и вовсю пользуются правом первой ночи. Как вы думаете, чем это объясняется?

— Я, честно говоря, тоже огорчен тем, что космическая фантастика, которая мечтала о прогрессе человечества, переживает не лучший период. Наверное, дело в том, что развитию этой фантастики мощный импульс дали надежды, связанные с началом космической эры. В 60-е годы казалось, что вот-вот будут на Марсе яблони цвести, а вокруг Земли летать корабли с экскурсантами — школьниками младших классов. Но успехи космонавтики очень скоро сошли на нет, да и возник вопрос, так ли нужны эти полеты — и интерес понемногу пропал. Но я очень надеюсь на то, что космическая экспансия человечества продолжится, и ставлю на китайцев.

Они пообещали, что к 2010 году у них будет постоянная база на Луне. И когда они начнут осваивать Луну, другие страны спохватятся, а писатели снова начнут сочинять романы о космосе и космонавтах.

Главное — ухватить идею

— В "Дозорах" у вас проводится мысль о равновесии Света и Тьмы, Добра и Зла. Это как-то связано с тем, что вы изучали такие религиозные учения, как манихейство, как альбигойская ересь, или вы сами пришли к такому выводу, наблюдая за творящимся в нашем мире и видя, что в борьбе Добра и Зла нет победителей?

— Я в самом деле отталкивался от такого азиатского подхода, в котором Добро и Зло не представляются разделенными, противостоящими друг другу, а скорее двумя силами, которые находятся в вечной борьбе и при этом перетекают друг в друга. Нет абсолютного Зла и абсолютного Добра, и между белым и черным есть множество оттенков серого. И для меня ночной и дневной дозоры делятся не столько по линии "Добро — Зло", сколько по линии "альтруизм — эгоизм". Ночной, разумеется, альтруистичнее.

— Как вы пишете свои книги? От руки, на старой пишущей машинке или пользуетесь компьютером?

— Была у меня и старая трескучая пишущая машинка, была и новая, хорошая, легкая, а начинал я вообще шариковой ручкой в толстых общих тетрадях… Но компьютер оказался удобнее всего.

Когда я работаю,желательно, чтобы рядом в кабинете никого не было, но чтобы в квартире кто-то был. Когда жена берет детей и уезжает в гости к родителям, казалось бы, раздолье, работай с утра до вечера, но нет: я места себе не нахожу, волнуюсь, как они там? Когда работаю, желательно, чтобы был хороший кофе, во время работы я курю — трубку или сигареты. И требую, чтобы телефон был отключен. А что касается творческого процесса — тут важно поймать какую-то идею, какой-то сюжет, зацепиться за него, найти первую фразу. В романе "Лорд с планеты Земля" все началось с фразы "В тебя можно влюбиться?" Мне показалось, что начать книжку таким вопросом было бы интригующе — а дальше все покатилось само собой.

— Как возник самый популярный ваш роман "Ночной дозор"?

— Когда пишешь о волшебниках Средневековья, возникает множество вопросов: как жили люди тогда, что носили, чем ели: ложкой или вилкой; ложка, вроде бы, раньше появилась… А мне не хотелось вникать в такие подробности. Мне захотелось написать о волшебниках, которые живут в обычных панельных домах, ходят на службу, пользуются мобильными телефонами… Я пошел в издательство и сказал: вот есть у меня такая идея. Издатель начал меня отговаривать: мол, кому это нужно, такую книгу не продать. Но, к счастью для меня и к счастью для издателя, я с ним не согласился. Как видите, разговоры, будто издатель полностью диктует автору, что ему писать, сильно преувеличены. Автор всегда пользуется какой-никакой свободой.

А дальше все пошло само собой. Волшебники есть добрые, полезные и злые, вредные. Злые — преступники. Значит, это детектив. Главный герой — оперативник. Молодой еще, неопытный. И образ главного героя сразу вырисовался, я отправил его охотиться на вампиров.

Когда я писал эту книгу, я еще не знал, что будет продолжение. Но далее меня это увлекло, цикл стал популярным — и, возможно, "Последний дозор" у меня не последний.

— У вас есть совершенно замечательная дилогия, "Холодные берега" и "Близится утро", которую я люблю больше остальных ваших книг, мне кажется она самой глубокой и невероятно захватывающей. Жаль, что вы не написали третьего романа, который дал бы ответы на вопросы, встающие к финалу второго. Как родилась эта дилогия, как вы сформировали для себя параллельную реальность, которая и Земля и не Земля вовсе, и как вам удалось сочетать нечто вроде евангелия с остросюжетным приключенческим романом?

— История эта довольно запутанная. Началась она с того, что мой друг, писатель Юлий Буркин, рассказал мне о каком-то неудачном романе начинающей авторши. Но в том романе была замечательная идея: некое пространство, в которое можно складывать материальные ценности. Буркин хотел бы воспользоваться этой идеей, но ему было неловко, он же прочел роман. Я попросил его: "Подари мне эту идею. Я-то роман не читал, мне как бы можно!"

Я и начал с холода, куда аристократы, владевшие магией, прятали разные нужные им вещи: оружие, драгоценности и т.д. И совершенно не думал, что в романе возникнет религиозная тема. Но сюжет развивался своим путем, и у меня появился там некий вариант христианства, возник образ мессии — принца-изгоя Маркуса, подростка, владеющего волшебной силой. Его все хотят уничтожить, а спасает его грешник Ильмар-вор. И идея пространства, в которое ты прячешь вещи, стала второстепенной.

Первый том я писал три месяца, второй полгода, и мне очень дороги эти книги. Потом я разыскал писательницу, у которой заимствовал идею холода, признался ей во всем и извинился. Она ответила, что идеи ей не жалко, тем более, что у нее роман не получился, а "Холодные берега" ей понравились.

— К концу второго романа у Ильмара возникает тревожное чувство: кто же на самом деле принц Маркус: Искупитель (Мессия) или Искуситель (лжемессия, которого люди примут за мессию, и это кончится очень плохо)? А вы сами как считаете?

— Я, честно говоря, сам не знаю. Вот Ильмар — тот переживает духовное обновление, становится на путь Богочеловека. А вот принц Маркус… пожалуй, он должен был оказаться Искусителем. Но мне стало его жалко, и я оборвал сюжет до того, как это могло выясниться.

Гламурный розовый танк

— Ваши впечатления от фильма "Обитаемый остров"?

— Шел я на эту картину с очень сложным чувством. Я очень надеялся, что фильм будет хорошим, но, к сожалению, уже знал, что мои надежды до конца не оправдаются. Фильм не плохой, нет. Но и не очень хороший. Там есть многое от Стругацких. Там сохранены многие идеи романа. Но при этом — неубедительная игра главного героя, несколько ходульных персонажей, очень обидные ляпы в области декораций.

Весь Интернет долго издевался над финалом, в котором появлялся гламурный розовый танк с люком, держащимся на какой-то петле, снятой словно с двери деревенского сортира. Когда герой ступает на броню, она прогибается.

Там много мелочей, которые разрушают доверие к экранизации. Я не верю, что эта картина окупится в прокате. Что очень плохо для всего жанра кинофантастики! В следующий раз продюсер скажет: "Не стану я тратить такую прорву денег на фантастику, лучше я сниму молодежную романтическую комедию и заработаю на этом деньги". И это очень огорчает. Хотя из экранизаций Стругацких эта — пока лучшая. Но очень хотелось бы, чтобы она была замечательной!

Одна личность может такое натворить…

— Как вы думаете, если бы Сталин стал священником, а Гитлер художником, мы бы жили сейчас счастливее?

— Не исключаю. Правда, марксистско-ленинская теория учила нас, что роль личности в истории ничтожна, но тем не менее мы убедились, что одна личность, оказавшись в ненужное время на ненужном месте, может натворить таких бед, что потом все человечество десятилетиями будет расхлебывать. Так что если бы Сталин и Гитлер занялись чем-нибудь другим, вполне вероятно, что мы жили бы сегодня в более приемлемом мире!

— Какой диагноз вы как психиатр поставили бы современному обществу?

— К сожалению, неутешительный. Было бы лицемерием уверять, будто современное общество здорово. Я затрудняюсь ставить конкретный диагноз, потому что болезней целый букет, среди них есть и смертельные. Но так как общество болеет всеми ими сразу, то они как бы уравновешивают, нейтрализуют друг друга. Я все же оптимист и считаю, что человечество может двигаться вперед, к большему душевному здоровью. И в глобальном плане, и в более важном для нас личном.

Борис Тух, "Столица", 2 февраля 2009[