Йен Бэнкс, Безатказнае арудие (1994)

На русский язык перевести аннотацию в полном объеме не сподобились. Хорошо хоть обложка совпадает.

Рисунок Марка Дж. Би

Рисунок анонимного художника (aegiandyad)

Какое это будущее — трудно сказать, вероятней всего, слегка альтернативное: как-то не очень вяжется город Куйбышев с образами умирающей Земли, разукрашенной по всем заветам Кафки и Вэнса; хотя с равным успехом все земные города, за исключением только Серефы, могут считаться позднейшими реконструкциями, ориентированными на инопланетных туристов. Честь же разработки и спецификации Последней Столицы мира однозначно остается за Бэнксом — замок-космический лифт, выстроенный на книжных полках и кухонных мойках, алтарях и детских шкафчиках для игрушек, неразделимо сросшийся с оптоволоконными корневищами всепланетной инфосферы, не мог бы присниться ни Дали, ни пражскому клерку, но только автору Шагов по стеклу. Сходный образ позднее встретится в Водородной сонате (вычислительный субстрат Каконима, структурированный как фрактальная крепость размером с мегалополис):

Казалось бы, логично предположить, что спустя неисчислимое множество эпох человечество откажется от биологической формы существования или, по крайней мере, придаст ей элитарный статус, а всех "рядовых" бессмертных — выселит в виртуальность. Тем не менее киберпанк под традиционным светом разбухающего красного солнца мне пока нигде больше не встретился.

Дислихсия аднаго ис пратаганиздов затрутняет шьтение иво глаф да такой степини, што на каком-то ытапе йа палез ф аригенал и ни бес удафлитфарения канстатировал висьма малое саатветсвие иму рускаво пиривода: на самам деле днивники Баксула написаны не на аглиском, а на саснательно искажоном фанитичиской "падонкавскай" за писью эдин бурхском диалехте шатланзкого.

Вообще-то художественная ценность их, на мой взгляд, сравнительно низка; одиссея графа Сессина на Той Стороне — "двадцать субъективных лет в один день", изложенная мрачным, изящным, величественным языком, подстраивающимся под средневековые саги и хроники, уделывает "падонковский" тред на раз. (Так, вероятно, могли бы выглядеть переосмысленные "под твердую НФ" странствия амберских принцев по Владениям Хаоса. Собственно говоря, территории, по которым бродит конструкт графа, именно так в обиходе и называются.)

Неприятных физиологических деталей, коими так изобилует мейнстрим Бэнкса и (в некоторых случаях) романы из цикла о Культуре, здесь довольно мало, а если они все же встретятся, то сюжетная целесообразность их не вызовет сомнений. Скажем, безнадежная попытка королевского порученца разнести химическим оружием затянувшую пол-замка броню мегаструктурной псевдоматерии, что насылает призраков, демонов и мимикрические вирусы на все соседние узлы крипты (так называется у Бэнкса виртуальный мир мертвых), только так и могла закончиться —

Стилистически четыре пласта повествования настолько различны, что понять, кто из персонажей в данный момент ведет рассказ, нетрудно — значительно тяжелее отличить реальность от криптосферы. Слог неизменно точен, хлёсток, из него вытравлена вся "водичка", характерная, скажем, для упражнений на ту же тему Симмонса (Илион, Олимп); ассоциативные цепочки распаковываются в мозгу читателя, подобно кодовой последовательности упрятанного в дорожном тумане проблескового маячка, и, уходя глубоко под поверхность сознания, залегают там на долгую зимовку.

На этой Земле нет богов; ее населяют люди, химерики да разнокалиберные искусственные интеллекты. Еще есть Хаос — он только наступает, по мере того как Солнечная система сближается с космическим газопылевым облаком, а атмосфера истончается и съеживается. Земля — эдакий галактический заповедник праворадикального консерватизма. Все, кто был хоть самую малость креативен и любознателен, давно мертвы либо присоединились к космическим караванам Диаспоры. На родине человечества больше нечего делать, кроме как резаться в MMORPG на развалинах крепости из ненаписанных книг. Даже у Ханну Райяниеми во Фрактальном принце выдержанная в традициях вэнсовского барокко постсингулярная Земля выглядит симпатичнее, несмотря на грозное похаркивание Соборности из-за кулис.

Книжке бы идеально подошел слегка переиначенный слоган Sucker Punch — Alice in Wonderland with feersum endjinns. Мне отчего-то кажется, что она прежде всего — о природе времени, базового и субъективного, но неизменно безжалостного: сходное прочтение темы и вариаций использует много позже Кристофер Нолан.

Интервью с Бэнксом после выхода Водородной сонаты

Оригинал

http://www.orbitbooks.net/interview/iain-...

Сетевй перевод. Часть первая

Вопрос: В Водородной сонате вы исследуете концепцию Сублимации, то есть процесса перехода развитых цивилизаций на высший уровень существования. В предыдущих романах о Культуре вы тоже касались этой темы, а в Черте прикрытия детально разрабатывали идею виртуальных Преисподних. Что именно так привлекает вас в этих альтернативных состояниях бытия, что заставляет писать о них?

ЙБ: Я считаю это естественной частью процесса исследования возможностей, какие может предложить нам будущее. История технологии полнится "сбычей желаний", даже мечтаний: когда-то наш вид мечтал научиться летать, переговариваться с людьми на другом конце света, исследовать другие миры и отправиться к ним... Технология уже позволила нам это. Исторически пристальный интерес, сопряженный с обыкновенно успокаивающими, но, увы, малоправдоподобными мечтами, вызывала возможная послежизнь, ну или, говоря проще, задача оттянуть смерть как можно дольше. Этим занимаются все религии. Впрочем, религии ничего полезного или правдивого о Вселенной нам не сообщают, вместо этого обрушивая на нас ошеломляющее, я бы даже сказал, чудовищное количество информации о нас самих: о том, чего мы стоим, чего нам должно бояться и к чему стремиться Там, в Послежизни. Сейчас мы начинаем относиться к таким идеям более реалистически. Для писателя это плодотворная и важная делянка, ведь мы, люди, нынче стоим на пороге создания подобных нам существ, как боги древности. Я имею в виду искусственные интеллекты. Мы продолжаем исследования в области продления жизни, граница между реальным и виртуальным планами бытия понемногу стирается и в будущем, вероятно, исчезнет вовсе. В область, где традиционно присутствовали только теология и вера, которым единственно дозволялось выносить о ней суждения, приходит НФ. Фантастика в наши дни вправе высказываться на эти темы с некоторой уверенностью или, во всяком случае, предоставлять альтернативные точки зрения. Конечно, всегда найдутся те, кто будет ими обескуражен, не в силах принять религию просто как часть истории, нарративный инструмент, а не как выделенную линию связи с абсолютной Истиной, даром что смехотворно противоречивую.

Вопрос: В романах цикла Культура вновь и вновь возникает тема расцвета и падения цивилизаций и империй. Водородная соната, в частности, посвящена беспокойным последним дням расы, известной как Гзилт (Gzilt). Что так зачаровывает вас в историях конца цивилизаций? Воплощает ли бесконечный круговорот цивилизаций Культурверсума ваш личный взгляд на наше существование как, цитирую ваши же слова, всего лишь вопиющий беспорядок?

ЙБ: Да надо иметь заячье сердце, чтобы не интересоваться вопросами падения империй и крушения цивилизаций. Трагедия нам интересна не меньше комедии. В восхождении кого-то или чего-то к вершинам и последующем падении мы способны усмотреть почти одинаковую грозную красоту, с легкой завистью наблюдая за этими трансформациями. Опять же — НФ позволяет оперировать с такими темами довольно легко, подстраивая сеттинг под нужные масштабы. История с моей точки зрения обладает существенным недостатком — она слишком fixed. Даже оголтелого ревизионизма мне было бы недостаточно.

Полагаю, что, ввергая вселенную Культуры в бесконечный цикл расцвета и падения цивилизаций, я главным образом пытаюсь осмыслить колоссальные временные и пространственные масштабы Вселенной (пока что --- лишь нашей Галактики), проецирую на них деятельность живых существ, чем-то похожих на нас, обладающих сходными мотивами и стремлениями, строящих свои империи, цивилизации и социальные институты, наделенных сопоставимыми сроками жизни. В романах о Культуре я в особенности тщательно работаю над тем, чтобы подчеркнуть масштаб исторического контекста за пределами непосредственно выхваченной зоны, где фокусируется повествование; как физически, так и хронологически. Я подчеркиваю, что путей Контакта и общения цивилизаций очень много. Крайние три романа я посвятил главным образом прояснению, в глазах читателя, того простого факта, что Культура --- лишь крохотная частичка галактической метацивилизации.

Кроме того, в процитированном вами высказывании мне не очень нравятся слова всего лишь. Наше существование --- всего лишь вопиющий беспорядок? Ну и что? У нас может появиться место в этом хаосе, в бесконечном просторе случайности и гонки за непонятными целями, к этому месту мы понемногу, неуверенно и с проблесками надежды, поднимаемся. Нам здорово повезет, если мы до него доберемся. Вскарабкаемся к нему. Но пока все наши яйца сложены в корзину единственной планеты, шансов на исполнение этого нет вовсе.

Вопрос: В Водородной сонате музыке отведено значительное место. Да и в вашей собственной жизни, как можно судить, тоже. Ранее вы рецензировали музыку для радио и признавались, что жадно ловите каждую стоящую композицию. В 2009 г., однако, интервьюер отмечал, что ваше переложение "Тати-тати" для пианино было скорей "несмело-прерывистым". Улучшились ли за это время ваши музыкальные навыки? Вы слушаете музыку, когда пишете книги?

ЙБ: С негодованием отрицаю этот поклеп! Я в жизни не играл "Тати-тати". И сейчас тоже не смог бы. Первые четыре такта Лунной сонаты Бетховена мне, пожалуй, еще под силу, но не более: остальная часть этого произведения, как ни странно, настойчиво сопротивляется моим потугам его освоить. Музыкант я, будем откровенны, паршивый, но у меня есть компьютер iMac с 27" дисплеем, а на нем живет страшно умная программка Logic Pro 9. Она-то и выручает меня, когда хочется сыграть нечто более или менее отделенно напоминающее музыку. Собственно, не она одна --- парочка внешних звуковух, микшер и ж-ж-ж-жутко нетерпимые к любым моим погрешностям динамики. Хорошо хоть, что хотя бы один человек неизменно остается глубоко впечатлен результатами этой возни, и этот человек --- я сам.

Когда бы я ни писал, я слушаю музыку. Как правило, из радиоприемника: первую и шестую станции, поп, рок, хип-хоп, фольк и, иногда, классику по третьей станции. Иногда даже концерты по заявкам с говорилки второй станции. Если бы они устраивали их почаще! У меня уже столько плейлистов скопилось. Бах в исполнении Гленна Гоулда — кстати сказать, моя последняя надежда, когда нужно так точно сконцентрироваться на клавиатуре и писанине, что даже певцов слушать невмоготу. В такие минуты пускай себе что-то негромко наигрывает --- мурлычет --- в такт моим мыслям.

Вопрос: Культуре уже двадцать пять, первый роман цикла --- Вспомни о Флебе --- вышел в 1987 г. Вы рассматриваете этот цикл как труд всей своей жизни? Не собираетесь ли вы его закончить или же, напротив, чувствуете, что еще столько всего надо исследовать?

ЙБ: Да, Культура, похоже, станет моим самым значительным творением. У меня уже вряд ли достанет сил разработать нечто превосходящее или хотя бы сопоставимое с ней по структурной сложности. Я очень доволен ею. Пока мне будет что новенького рассказать и показать читателям, я буду писать о Культуре. Для меня очень важно, что я в состоянии писать и внеКультурную НФ, но даже в пределах цикла взятые мной ограничения не сильно меня стесняют: по большей части действие книг происходит вне самой Культуры. Такую манеру я взял с самого начала, когда писал Вспомни о Флебе.

Я больше скажу: я вовсе не собираюсь заканчивать цикл. Еще в самом начале я решил, что буду сопротивляться соблазну оборвать его в какой-то точке. Собственно, такова и отличительная особенность самой Культуры, какой она сейчас стала: она сопротивляется соблазну Сублимации и предпочитает оставаться в базовой Реальности, улучшая ее всеми способами. То есть, улучшая в том смысле, в каком Культура это понимает*. Так долго, как сможет, с тем чтобы, когда и если Культура все же исчезнет, событие это прошло практически незамеченным по той простой причине, что состояние, присущее Культуре, стало уже своеобразным "интерфейсом по умолчанию" для всех цивилизаций галактического масштаба.

Впрочем, Культура может в этом полностью ошибаться.

У меня достаточно идей и набросков для следующего романа о Культуре. Такое положение вещей сохраняется по меньшей мере лет десять, и неважно, в какой точке цикла я находился: идеи продолжают возникать, с постоянной, хотя и умеренной, скоростью. Сейчас я намереваюсь "в следующий раз" пойти окольным, нарочито усложненным путем; был, однако, у меня и миг, когда я хотел создать что-нибудь туго закрученное и летящее на гиперкинетике, был момент...

Ай, ну его. Посмотрим.

Вопрос: Вы пишете о Культуре уже почти тридцать лет. Как вам удается сохранять свежесть фантазии? Вы с тем же наслаждением приступаете к каждому следующему роману, как к первому? Вам еще есть что доказывать?

ЙБ: Хе-хе, я сохраняю свежесть фантазии, как бы относителен ни был этот термин, потому что все время ищу, а о чем бы еще мне написать. Иногда меня посещают по-настоящему славные новые идеи, взять хотя бы пустотелы из Mатерии**. Иногда бывает так, что какие-то идеи я отбрасываю, а потом возвращаюсь к ним снова, перепахивая ранние романы. Например, аэросферы впервые появились во Вспомни о Флебе, а потом — во Взгляде с наветренной стороны. Что до Сублимации, которой посвящена Водородная соната, то тут случай другой. Сублимация упоминается в нескольких романах о Культуре, но я никогда не давал себе труда как следует обдумать эту концепцию. Использовал ее лишь как сюжетный инструмент, позволяющий устранить цивилизации со сцены без классического коллапса в духе Озимандии. Постепенно меня начали донимать вопросами, а что же такое эта Сублимация. Я решил внимательнее исследовать эту область и вдруг понял, что Сублимация представляет собой куда более важную часть всего Культурного и галактического контекста, чем мне казалось, что из нее можно, пожалуй, вытянуть интересненький сеттинг. В общем-то никогда прежде я не подходил так близко к взаимодействию с читателями в сюжетном конструировании. Или не хотел подойти, если угодно. Однако мне все еще требовалась плодотворная сюжетная идея. Так бы Сублимация и пылилась на моей полке много лет... но сюжет взял и, по счастью, сам себя предложил. После этого книгу удалось написать почти сразу же. Я даже помню, где и когда мне явилась эта идея. Лежал я на чем-то вроде пузырьковой кровати, формой как воздушная кукурузина, в аквапарке, вернее, спа-комплексе под названием Арчена, это в Южной Испании, и вдруг вспомнил, как неделю или две тому назад Стивен Фрай в QI обмолвился о чем-то под названием "Грандиозное разочарование". Хоп-па! И тут же весь сюжет Водородной сонаты раскрутился в моей голове. Это было в октябре 2011-го.

Мне было приятно, что я наконец сажусь за роман, который откладывал долгие годы. В конце концов, писательство — моя жизнь, моя карьера, мой способ заработка, я привык писать по одному роману каждый год или около того. Постепенно это из приключения становится рутиной... до некоторой степени. Я стараюсь как-то от этого уходить, переключаясь с мейнстрима на НФ и обратно, чтобы каждый раз, принимаясь за новую книгу, писать о чем-то кардинально отличном от предыдущего сюжета. Так или иначе всегда наступает миг, неважно, в каком жанре я в данный момент работаю, когда книга начинает писаться сама и подгонять меня. Я погружаюсь в нее и почти забываю, писал ли я когда-нибудь еще что-то.

Человеку амбициозному, который стремится к самоуважению и удовлетворению от своей работы, всегда есть что доказывать. Я уже в том возрасте, когда мне пора доказывать, что у старого пса еще не все зубы выпали. Я так и делаю. И я твердо намерен доказывать это раз за разом, пока у меня это получается. (Обычно индикатором, говорящим о том, что пора садиться за работу, служит ленч с издателем, когда тебе расточают обычные комплименты, но затем вежливо интересуются, а нет ли у тебя в загашнике че-нить свеженького.)

=================================================

* Эх, не могу не процитировать:

** Я не согласен с этим вариантом перевода названия.

Перевод помещен в последнем номере все того же журнала Миры (1/1995), фотоматериалы которого я продолжаю потихоньку перетаскивать на суд общественности.

Год написания статьи — 1959. В ней по каким-то причинам отсутствуют ссылки на работы Тьюринга и Мински, зато Кэмпбелл очерчивает свой альтернативный вариант теста на разумность, упирая на эмоциональную составляющую. По-видимому, тест Кэмпбелла остался в набросках и не был детально разработан.

Конец света шагает по планете, и мир продолжает успешно сохраняться. Когда, как не в такой день, представить общественности интересную статью об аргументе симуляции.

Так получилось, что в Швеции у меня есть несколько сочувствующих фантастике знакомых, и в предвверии киевского Еврокона я время от времени снабжаю их нужными для выживания в xUSSR сведениями. Между делом в переписке было упомянуто, что в упсальском КЛФ на днях пробегала совсем свежая статья на тему, затронутую Бостромом, но выдержанная в критическом ключе. Я заинтересовался этой статьей, поскольку киберпанк мне всегда был любопытен, а что до аргумента симуляции, то на вопрос о его справедливости в НФ обычно отвечают "да, да, чудесно; пожалуйста, долейте пива после отстоя", ну чему примеры, как выяснилось, и в статье приведены.

С приближением конца света мне удалось связаться с автором и получить от него черновик статьи. Написан он был на довольно шероховатом английском, и помимо рассказов про русскую фэндом-активность я заодно взялся несколько улучшить качество перевода. Со шведским оригиналом пришлось повозиться, так что покамест --- конец света не ждет --- показываю английскую версию статьи Хенрикссона, а там, если будет время, попробую перевести.

Публикуется с разрешения автора.

Статья Алана Кубатиева http://fantlab.ru/work11930

Увы, номер журнала отличается отвратительным качеством печати, но текст различить все же можно.

Многие мысли, высказанные Кубатиевым в интервью самому себе 1993 года, сохраняют актуальность по сей день :-)