Из трёх вариантов его обложка оказалась самой долговечной. «Signet» несколько раз менял дизайн (каждый раз повышая цену на 10-15 центов), но картинка оставалась прежней:

Куда бы ни перемещалась картинка по обложке, на ней неизменно можно было увидеть горящий город, Неемию Скаддера на гигантском уличном экране, вооружённых повстанцев и сладкую парочку на переднем плане…

– Обопритесь на меня, гражданин, я отведу вас в медсанбат!

– Спасибо, сестра! Кстати, классное мини, где достала?

Вопрос о том, откуда в стране победившей теократии могла появиться красная плиссированная мини-юбка, оставим на совести художника. Гораздо интереснее то, что изображено на заднем плане, этот огромный уличный телеэкран. Потому что красную мини-юбку художник мог увидеть в любом кабаре, а вот такие уличные телеэкраны в 1955-м году отсутствовали на планете как класс. Ведь первые наружные дисплеи-табло появились лишь к концу 50-х. Это были громоздкие, чисто механические конструкции. Передняя часть экрана состояла из дырок, на задней части были нарисованы белые кружочки, а перед каждым из них поднимались или опускались индивидуальные шторки, меняя цвет «пикселя» с белого на чёрный и обратно. В 1968-м году шторки и кружочки заменили электрические лампочки, но эти экраны по-прежнему показывали лишь текст или слегка анимированное чёрно-белое изображение. Только в 80-х лампочки накаливания сменили цветные люминесцентные лампы, и появилась возможность выводить на экран настоящую цветную картинку, но и тогда это было слишком дорогое удовольствие, чтобы крутить на этих экранах обычные телетрансляции. Настоящие уличные телевизионные панели на светодиодах появились лишь в 2001 году. Так что Стэнли рисовал свой экран чисто из головы, а в голове у него были только американские drive-in, кинотеатры под открытым небом. И если присмотреться, это он и есть, здоровенная тряпка, на которую проецируется изображение Пророка.

Дорисовать на ней растровые полосы Стэнли, конечно же, не додумался, поэтому никаких ассоциаций с телевизором его картинка не вызывает. Что ж, не так-то просто нарисовать гаджет, который появится лишь полвека спустя. Однако Мельцоф отнюдь не полный бездарь. Например, он очень грамотно выстроил сюжет обложки, и все художники, которым после него выпало рисовать обложки сборника «Revolt in 2100», так или иначе перепевали две главные темы, определённые Стэнли: Пророк на уличном экране и городские повстанцы.

А ещё Стэнли Мельцоф взаправду сумел заглянуть в далёкое будущее – оказывается (на пару с Хайнлайном) он заложил в этой картинке определённый культурный паттерн, который оказался востребован в наши дни. Напомню, что в своё время Джон Кэмпбелл писал о повести «Если это будет продолжаться…»: «Культурные паттерны со временем меняются; одно из «изобретений» Хайнлайна заключается в том, что этот факт можно использовать при написании историй». Знал бы Джон, что именно в этой книге и на её обложке присутствует вполне реальный культурный паттерн будущего века, или, выражаясь современным языком, мемчик. Он пролежал, никем не замеченный, до 2012 года, а потом выпрыгнул в сеть, как чорт из коробочки. Конечно, не обошлось без некоторой помощи фотошопа:

Или совсем лобовой вариант:

Если вы подзабыли недавнюю американскую историю, то я напомню, что вместо Неемии Скаддера с экрана на нас глядит 44-й Президент США Барак Обама. Это та самая баракабама, «кто гадит в наших парадных и тошнит в вагонах метро» ©. Именно он пришёл к власти в Штатах в 2012 году – в то самое время, когда во Вселенной Хайнлайна Президентом был избран Неемия Скаддер.

Политическая «актуализация» повести Хайнлайна не ограничилась одним вышеприведённым визуальным мемом. Четыре года спустя, в год очередных выборов, публицисты снова заговорили о «кошмарном сценарии Хайнлайна», только вместо Барака Обамы на этот раз склоняли имя Дональда Трампа. А в 2017 году писатель-фантаст Дэвид Брин разразился в своём бложике целой речью, в которой заявил, что «История Будущего Хайнлайна сбывается на наших глазах». Он обильно цитировал и повесть, и «Повесть о ненаписанных повестях», пытаясь доказать, что сценарий прихода к власти Неемии Скаддера точь-в-точь списан с нынешней ситуации США. Не знаю, что там американцы пишут про нынешнего Президента сейчас, но, подозреваю, ещё какое-то время то одна, то другая партия будут пристраивать Хайнлайна на свои знамёна и, прикрываясь цитатами из повести, станут обзывать своих оппонентов «скаддеритами».

Следующим художником, который рисовал обложку к «Революции», был гениальный Жене Шафран:

На картинке его фирменная трёхслойная композиция с Ангелами, Девственницами и Пророком на хроматографическом фоне. Пурпурный цвет, как известно, символизирует с одной стороны любовь, с другой – власть, так что Жене использовал его во всех смыслах по максимуму.

У этой обложки интересна не только лицевая, но и обратная сторона, там, где «Signet» помещал аннотации:

«ПОЛЕ БИТВЫ БУДУЩЕГО: 2100 год н.э. Соединёнными Штатами правит злобный Диктатор…» Как видим, издатель попытался связать между собой сюжет повести и название книги. Хорошая попытка – для тех, кто не видел диаграмму Истории Будущего. С этой обложкой вышли четыре или пять тиражей, а в 1979 году эстафету принял третий художник, Винсент Ди Фейт.

Оригинал картинки:

Винсент, в отличие от сюрного многослойного Жене, в своих работах весьма прямолинеен и конкретен. У него очень брутальные герои, а тематика отсылает к комиксам 30-х годов прошлого века. Для «Signet» он нарисовал целую плеяду суперменов в длинных плащах, красных труселях и острых «макаровских» воротниках. Воротник и плащ присутствуют и на этой картинке, но изображено тут явно духовное лицо, так что красные труселя остались за кадром. Думаю, перед нами сам Пророк – ведь Мастер масонской Ложи надел бы фартук и шляпу. А ещё мне кажется, что этот Пророк – чернокожий. Хотя, это может быть, в принципе, кто угодно, картинка достаточно универсальна. Но если её поместить на обложку «Фригольда Фарнхэма», она будет смотреться там вполне уместно.

Когда в 1986 году издательство Baen Books начало выпускать сс Хайнлайна, они пригласили рисовать обложки некоего Джона Мелоу. Мне кажется, этот Мелоу в своих картинках с некоторой долей юмора косплеил работы Ди Фейта. Сравните две картинки:

Для «Революции 2100» Джон нарисовал вот такую парочку:

Пожалуй, из всех обложек «Революции», именно эта наиболее соответствует содержанию повести: бравый глуповатый герой в кирасе и женщина, для которой эта кираса не стала серьёзным препятствием. По-моему, очень удачное сочетание фактуры и символизма.

Но я что-то отвлёкся на революционеров, а хотелось бы сначала закрыть тему телепророков на обложках «Революции». Начиная с Миллениума, художники разных стран (вот чисто дети малые!) бросились подрисовывать на обложки разных баракабам в рамках политической «актуализации» повести.

Финское издание 2000 года украсила фигура главы католической церкви:

Подпись под экраном «SWNF – Sparrow Will Not Fall» – это название новостного канала из повести (на самом деле в оригинале он назывался «No Sparrow Shall Fall», видимо, художник сделал обратный перевод с финского на английский). А на экране (обратите внимание, на этот раз там есть растровые полосы) мы видим кого-то очень похожего на Папу Римского Иоанна Павла II (актуальный Папа на тот год). К сожалению, подходящих фото с ним я что-то не нашёл, на доступных в сети он либо с поднятыми руками, но без красной столы на плечах, либо в красной столе, но без рук. Есть, правда, удачное совпадение жеста и облачения у следующего Папы, Бенедикта XVI:

Думаю, сходство с финской обложкой очевидно. В общем, Джон Кэмпбелл напрасно пытался напустить туман и рассказывал про «ложный культ». Горячие финские парни решительно посрывали все маски и назвали вещи своими именами: Неемия Скаддер – агент Ватикана, сказали они. Точка. В этом, кстати, есть определённый резон. Если предположить, что Неемия был не какой-то абстрактный «фундаменталист», а вполне конкретный католик, то вся предыстория Второй Американской Революции выглядит в новом свете: на фоне экономического и духовного кризиса американские протестанты оказались вытеснены католиками, получившими экономическую и идеологическую поддержку из Ватикана. Что-то вроде польской «революции» 80-х, только в более крупном масштабе. Власть Пророков вполне могла поддерживать тесные отношения с Ватиканом, а Ватикан мог официально признать Неемию Скаддера святым. Это также объясняет, почему главный герой уверен, что в Англии (где позиции католиков слабы) живут каннибалы, а Рим в негативном ключе не упоминается. Это проливает новый свет на международное положение Нового Иерусалима. И это же, возможно, объясняет, почему к 2100 году на Земле вообще не осталось католиков (см. «Фрайди» и другие поздние романы). Если Римская церковь была внешней опорой Американской Теократии, то изгнание католиков с Американского континента могло быть только началом. С падением железного занавеса информация о проделках Пророков распространилась по планете и могла вызвать антикатолические настроения. Но это, конечно же, чистая конспирология, которая в дребезги разбивается одним упоминанием Католического Легиона в рядах повстанцев (если, конечно, он не был туда дописан специально, чтобы усыпить бдительность католички Кей Таррант).

Но христианство – не единственная мировая религия. На Ближнем Востоке водятся свои баракабамы и свои художники, которые пытаются адаптировать классику к местным условиям. Так, например, на последнем турецком издании «Революции» обложку украсил весьма колоритный ближневосточный бородач:

Подобные картинки я имел удовольствие наблюдать в 70-х – на афишах в одном сельском клубе. Местный художник, находясь в творческом угаре, создавал незабываемые сочетания цветов и форм. Турецкие художники тоже испытывают слабость к киноафишам и не чураются перерисовывать с них на обложки для местных книг. Не исключено, что и эту картинку они потырили с какой-нибудь киноафиши. Жаль, изображение размыто, но на голове Пророка явно что-то ближневосточное, наподобие куфии. На обычную арафатку не похоже, я такую штуку видел то ли на арабском шейхе, то ли на Лоуренсе Аравийском. Что не исключает варианта скверно перерисованной шапки Мономаха. Но кем бы ни прикидывались презренные скаддериты, Аллах найдёт и покарает неверных.

А теперь посмотрим французский вариант раскрытия темы. В одной из глав я уже писал о замечательной серии издательства «OPTA», которая выходила с 1967 по 1974 год. Серия «Les classiques de la Science Fiction» была чем-то вроде советской «Библиотеки Всемирной Литературы», только вошла в эту «всемирку» исключительно фантастическая литература. Хайнлайну в этой серии были посвящены тома №№ 10, 16, 28, 29 и 47. 10-й и 16-й тома вместили в себя «Историю Будущего». В первый вошли сборники «Человек, который продал Луну» и «Зелёные холмы Земли». Предваряла цикл очень неплохая статья Сэма Московица, нашлось место и диаграмме Истории. «Революция», «Пасынки» и «Дети Мафусаила» вошли во второй том.

Суперобложки, в отличие от «всемирки», в этом издании весьма бюджетные и невзрачные, и я их не буду показывать, зато есть рисованный форзац:

Левый верхний уголок посвящён сюжету «Если это будет продолжаться…» Фантазия художника породила Пророка с посохом, собор и человеческий хаос вокруг, смахивающий на зомби-апокалипсис. Иллюстрация в тексте всего одна, на ней Пророк уже без посоха, от него отчётливо веет Азией и малобюджетными боевиками с кун-фу.

Таким образом, тема Пророка отыграна в образах Запада, Ближнего и Дальнего Востока, а возможно и Африки (с учётом картинки Винсента Ди Фейта). Теперь можно перейти ко второй основной теме обложек.

Вторая основная тема обложек «Революции» – вооружённые революционные массы. В кап.странах к этой теме относятся несколько нервозно, и тамошние художники стараются делать упор на индивидуальность, а не на массовость, как, например, неизвестный датчанин, собравший на обложку вот такой коллажик:

Революционер тут ярко выраженный, но всего один, а на одного яростного пролетария на картинке приходится сотня равнодушных мелкобуржуазных обывателей. Лишь в отдалении одиноко возвышается чей-то кулак – то ли в качестве поддержки, то ли наоборот, угрозы. «Узок круг этих людей, страшно далеки они от народа» ©. Глаз Большого Брата в небе спокойно бдит за процессом. Картинка оставляет чёткое ощущение, что вот-вот подъедут фараоны, заберут красного пролетария, и революция в 2100 на этом бесславно закончится.

Не менее жалко выглядит революция с британской точки зрения. Издание 1972 украсила картина Брюса Пеннингтона, который обожал рисовать пожары, разрушения и прочий негативчик:

Что мы тут видим? Труп на переднем плане и кучку людей у врат готического собора, которые грозят кулаками стае летающих тарелок. Не думаю, что тарелку можно прогнать кулаками, так что, скорее всего, эти юфо не улетают, построившись в косяк, а наоборот, только-только подлетели и развернулись в шеренгу – и сейчас ка-а-ак вмажут синими или зелёными лучами по этим жалким маленьким фигуркам! Позже эту картинку использовали турки для своего первого издания «Революции» в 1975 году.

В следующем оформлении NEL использовали картинку Тима Уайта:

Оригинал картинки:

Думаю, вы её узнали, её много раз лепили на обложки книг Хайнлайна (и не только) в самых разных видах и разных изданиях – от «Звёздного десанта» до «Дороги доблести». Если присмотреться, на ней можно разглядеть сухопутный линкор, высаживающий отряды повстанцев в парке Цитадели. А если не присматриваться, то это просто очередная картинка Уайта про очередные звёздные войны. Пару лет спустя её использовали немцы:

Работы Уайта, Фосса и прочих «универсалов» в докомпьютерную эпоху играли роль нынешних стоковых картинок. Издатель открывал альбом художника и тыкал пальцем в первую попавшуюся: «Во! Что надо: и про войну, и чтобы космическое, ага.». Визуальная деградации книжной отрасли началась не в 90-х, а ещё тогда, в 70-х. А ведь когда-то герр Голдман заказывал обложки своих изданий знакомым художникам:

Картинка минималистская, но в ней можно увидеть революционные массы, атакующие город, расцвеченный вспышками выстрелов. Но даже такая картинка – редкое исключение, ведь, как я уже говорил, западные художники предпочитают изображать на обложках отдельно взятых индивидуумов, а не массовые выступления трудящихся.

Вот, например, первое британское издание:

Понятно, что картинка «левая», но ведь на ней явно не вооружённое восстание масс, а какие-то личные разборки.

А вот последняя обложка от «Baen», какое-то «клубное» издание, выпущенное в годовщину смерти писателя:

Возможно, это битва за Цитадель, всё в дыму и ничего не разобрать. А вот логотип на плече пилота виден отчётливо, и, вполне возможно, он использован художником незаконно – уж больно смахивает на чей-то зарегистрированный товарный знак. Лет пять назад подобное лого, четыре перекрещенных стрелки, стали предметом скандала – оказывается, их аж в 1965 году придумала фирма «Kinneir, Calvert Associates» для аэропорта Глазго:

Полвека спустя эти четыре стрелки нагло присвоила компания «Virgil Abloh» для своих дурацких свитеров. Как говорится, «Солонку спёр… не побрезговал» ©.

И напоследок немного латинской экспрессии.

«Коллекция» была отменно длинной серией фантастики, она начала выходить в Португалии в 1953 году и закончилась в 2006-м. Последним вышел том за номером 563, то была «Дюна». Такие объёмные серии фантастики выходили, по-моему, только в Германии. На периодичность издания «Коллекции» не повлияла даже революция 1974 года. Это как если бы советская мировская серия ЗФ продолжала бы выходить после развала Союза ещё лет двадцать.

Художник Lima de Freitas отдал этой серии 20 лет жизни. У него были разные обложки, но конкретно вот эта мне нравится. Этакие бравые бронированные ребята, из которых дух свободы так и брызжет!

Хорошая задумка была у художника бразильского издания:

К сожалению, качество скана не очень, но кое-что разглядеть можно – сплошная символика и фокусы с ракурсами. Я лично вижу край горящей бумаги, образующей горизонт этого мира, пылающий храм на горизонте и бумажных солдатиков, падающих в выжженную прореху их бумажного мира – но это только моё прочтение, я уверен, там можно увидеть и что-то другое.

А завершит тему обложка аргентинской «Революции», для которой, похоже, позаимствовали картинку Пола Лера.

Я не знаток Лера, но когда я вижу циклопические сооружения или механизмы каплевидной формы, а на их фоне микроскопических людей в виде жалких букашек, я уверен, что такое мог нарисовать только он, Пол Лер. Это его фирменный мизантропический стиль.

И на этом на сегодня всё. У меня осталось ещё полсотни обложек, среди которых можно найти парочку достойных картинок и весь набор советских и российских изданий повести с шикарными внутренними иллюстрациями. Так что парочка глав с картинками и комментариями по поводу отечественных переводов в этом обзоре ещё появятся.

В своё время Хайнлайн был не слишком доволен тем, какой получилась повесть «Лоза и Смоковница». Он жаловался Кэмпбеллу, что весь измучился, пока её писал, а в итоге получилась какая-то дешёвая халтура. Редактор, как мог, его утешал. С точки зрения Джона, повесть была о’кей. И даже более чем о’кей, Хайнлайн применил в ней уникальный литературный метод, за что повесть и удостоилась категории «Nova»:

Культурные шаблоны со временем меняются; одно из «изобретений» Хайнлайна заключается в том, что этот факт можно использовать при написании историй… Как умелый акробат, проделывающий невероятные трюки, он производит впечатление, что всё это просто, легко и естественно… Но обратите внимание, сколько культурно-технологического фона он ненавязчиво доносит до читателя, не загружая его двухминутными лекциями об особенностях текущего момента.

Целые поколения критиков, соглашаясь с Кэмпбеллом, говорили о том, что повесть резко отличается по качеству от обычной палп-продукции, но… И это «но» у каждого критика было своё, специфическое, однако все они сходились в том, что это «проба пера». Ведь долгое время считалось, что «Лоза и Смоковница» первое крупное произведение Грандмастера, и, как всякий дебют, оно не блещет красотами языка, проработанными характерами, построением сюжета, композицией (нужное подчеркнуть) и потому заслуживает снисходительного отношения. После того, как была найдена рукопись романа «Нам живущим», ныне живущие критики добавили к словам про дебют «как ранее считалось», а все прочие рассуждения оставили без изменений. На самом деле «Если это будет продолжаться…» вовсе не дебют Хайнлайна в крупной форме, перед этим он написал целый утопический роман и половину повести «Утраченное наследие». Эта повесть – довольно сложно сделанная вещь (если смотреть под правильным углом), и с языком в ней тоже всё в порядке.

Начинается она как цитата из Шекспира – ночь, стены замка, стражники с алебардами и внезапное явление. Пусть не тень отца Гамлета, но тоже нечто неземное, во всяком случае, с точки зрения главного героя. Поначалу сюжет чётко придерживается русла «заговор-спасение принцессы» в антураже камзолов, шпаг и подземелий, затем на смену шекспировской пьесе приходит флеминговская шпионская авантюра с использованием высокотехнологичных гаджетов. Потом экшн впадает в тихую подземную гавань, где не происходит ничего, кроме разговоров, причём чисто философские вопросы перемежаются с прикладными темами пропаганды и практики организации государственных переворотов. По темпу и стилистике этот кусок очень близок к утопиям, но в более свежем формате Герберта Уэллса, а не Томаса Мора. Затем действие вновь нарастает, происходит финальная битва уже в чисто палповом стиле, позаимствованном из космоопер Дока Смита, Джека Уильямсона или ещё кого-нибудь из этой шайки плеяды.

Несмотря на явную эклектичность, все части повести довольно гладко подогнаны друг к другу, переходы между ними не вызывают активного неприятия, потому что они хорошо вписаны в сюжет. Завершает повествование классический эпилог, где все сёстры получают по серьгам, а автор голосами героев подытоживает события.

Основная идея «Лозы и Смоковницы» – конфликт между воспитанием/культурным окружением и идеей личной свободы/свободы личности. Но, в отличие от более поздних романов, здесь Хайнлайн не занимается исследованием поднятой темы, он пишет, уже имея ответы на все вопросы. И начинает с козырей – Джона Лайла, верующего, недалёкого и простодушного легата Ангелов Господних сбивает с орбиты любовь к женщине. А поскольку эта любовь запретна, он тут же автоматически переходит в оппозицию к принятому порядку вещей. В этой части сюжета Хайнлайн не слишком оригинален: в классической литературе мужчины под влиянием женских чар то и дело перебегают на другую сторону баррикад, возьмём, например… э-э-э... ну, или… вот чорт! Ладно, я приведу пример из классики как-нибудь потом, сейчас мне в голову упорно лезет один «Тарас Бульба» – и нахально заслонил собой всё остальное. Не думаю, что Хайнлайн читал душераздирающую историю про козака Андрия и его прекрасную полячку, но чем-то подобным он наверняка вдохновлялся.

Итак, плотские чувства подрывают духовные устои Лайла (история подростка Бобби из Библейского пояса маячит где-то на заднем плане), и он постепенно впадает в ересь, чему активно способствует его приятель Зеб. Затем героя повяжут кровью (убийство шпиона), прогонят через похищение сестры Юдифь и допрос в инквизиции. Не имея иного выбора, Джон уходит в нелегалы. После этого его ненадолго выпускают в свет, где он ещё раз убеждается, что выбрал правильную сторону. В девятой главе он попадает в подземный центр Сопротивления и как персонаж уходит на второй план. Вся третья часть посвящена идеологической накачке героя. В ней Зебадия играет роль Наставника, фигуру, которую Хайнлайн подробно проработает в более поздних своих произведениях. По словам Фары Мендлесон «основная задача Джона Лайла – слушать своего друга Зеба». И Джон слушает Зеба всю десятую главу. В одиннадцатой начинается подготовка к восстанию, озвучивается идея массовой промывки мозгов населения, а потом все приготовления очень оперативно завершаются перехватом трансляции из Нового Иерусалима с церемонии Чуда Воплощения:

Первая стадия трансформации застала меня врасплох; я был так увлечён кажущейся реальностью сцены, что на мгновение забыл, что на самом деле вижу не реального человека, а триумф трюкового кинематографа, фальшивку, короче говоря — мошенничество от начала до конца.

Черты живой тени начали расплываться. Он вырос на дюйм или два в высоту. Затем черты лица обрели знакомую форму давно умершего Первого Пророка, одежды Пророка сплавились в сюртук древнего покроя, и передо мной явился Преподобный. Неемия Скаддер, бывший странствующий проповедник долины Миссисипи, в том изначальном виде, каким он был, пока не начались эпилептические припадки, которые убедили его, что он — Глас Божий, после чего он вошёл в политику.

Революционеры подделывают выступление Пророка и, послушная голосам из телевизора, Америка немедленно устраивает Революцию.

В двенадцатой главе сконцентрирована четвёртая часть повести, в которой происходит битва за Цитадель. Здесь Лайл ненадолго выходит на первый план и играет одну из ключевых ролей, но этот эпизод обставлен чрезвычайно скромно, так, чтобы у читателей не возникло даже мысли о том, что Лайл – великий герой, достойный монумента на Алее Славы. По замыслу автора Джон Лайл никакой не герой, от его поступков мало что зависит, его функция в повести – быть свидетелем грандиозных событий и выслушивать монологи более умных товарищей. В общем, типичный персонаж утопических романов.

В конце сюжета, как мне кажется, Хайнлайн пытается замкнуть ассоциативное кольцо – повесть начинается со встречи героя с невестой Пророка, толкнувшей его на путь революции, а в её финале невесты Пророка убивают тирана, завершая тем самым революцию. Конечно, эта литературная завитушка может существовать только в моём воображении. Хайнлайн не слишком увлекается литературными завитушками и, в частности, кольцами в сюжетах.

Но убийством Пророка повесть в её первоначальном варианте не заканчивается. В эпилоге, который называется «Пролог в конце», Джон счастливо женится на сестре Юдифь, вернувшейся из Мексики, отказывается от звания майора, выходит на гражданку, и, на пару с торговцем, личность которого позаимствовал для перемещений по стране, организует фирму по продаже текстиля, наслаждаясь свободой под собственной виноградной лозой и смоковницей (тут следует цитата из Вашингтона без конкретной ссылки на источник).

В эпилоге упоминается и мальчишка-эспер, едва не погибший от перенапряжения во время битвы за Цитадель. Оказывается, выжил, но потерял свои способности.

Психотерапевты говорят, что его мозг не пострадал, но у него появился подсознательный блок или фуга — его внутреннее существо решило больше не иметь дела с подобными вещами. Странная история.

После этого сообщения, по всем канонам литературы XIX века, Джону Лайлу и Юдифь следовало бы усыновить мальчугана, но тут Хайнлайн отступает от шаблона.

Ещё один кивок в сторону канонов прошлого века сделан в начале эпилога, где герой сообщает, что всё повествование – это его письменный отчёт о событиях, составленный по просьбе Мастера Ложи. Раньше подобные уведомления были в моде. Иногда мне кажется, что древние авторы стыдились писать от первого лица, поэтому вечно выдумывали для своих текстов эпистолярную или мемуарную оболочку. Что ж, у всех свои тараканы. Пусть с этим разбираются филологи.

Но основное содержание «Пролога в конце», это, конечно, речь полковника Новака, очень пафосная, исполненная любовью к демократии и свободомыслию. Речь как будто предназначена для того, чтобы дезавуировать предпринятую масонами массовую промывку мозгов населения.

Чисто внешне повесть похожа (скорее, должна походить) на привычный по скрибнеровским временам бильдунгсроман – герой развивается от персонажа Первого типа до Второго (по классификации Паншина). Но на самом деле ничего подобного в первой версии повести не происходит – развитие Лайла сводится к практически мгновенной перемене сторон баррикад. Как пишет Слуссер в книге «The Classic Years of Robert A.Heinlein»

В одно мгновение молодой человек, преданный одному делу, всей душой переключается на другое: это всего лишь пример человека, обречённого на благодать. С этого момента всякий раз, когда его действия интуитивны, он неизменно делает «правильные вещи»

Вернувшись к тексту повести спустя четырнадцать лет, Хайнлайн не мог этого не заметить. И он начал вносить изменения. В исходном варианте Лайл встречает сестру Юдифь непосредственно перед тем, как она отправляется служить Пророку. Через час начинается переполох, сестра Юдифь в обмороке, её уносят, Лайл встревожен. Но, как выясняется при следующей встрече, обморок был вызван вовсе не тем, о чём вы подумали – несчастная просто услышала разговор Пророка с кем-то из Администрации, в котором они обсуждали рутинные вопросы, не стесняясь в выражениях.

«Затем он заметил моё лицо и нахмурился. «Что тебя беспокоит, девочка моя?» спросил он. Сначала я не могла и рта открыть, но потом процитировала ему стих из Священного Писания. Он был ошеломлён, потом рассердился, позвал старшую сестру и приказал: «Выведи отсюда эту глупую девку и проследите, чтобы в следующий раз она была лучше обучена».

В новой версии Хайнлайн сделал упор на физиологию – невесты Пророка теперь заняты именно сексуальным обслуживанием тирана, и именно это вызвало шок у сестры Юдифь. А ещё он добавил романтизма – между первой встречей Джона с Юдифь и её визитом к Пророку проходит больше месяца, так что чувства Лайла успевают разгореться куда сильнее, чем за час после встречи.

Хайнлайн также расширил эпизод, в котором Лайл сидит на конспиративной квартире. Он добавил в него чтение книг и свободной прессы, а также разговор об ассассинах (в исходном варианте Каббала гнушалась террора) и внутренний монолог героя, в котором прозвучал известный слоган Хайнлайна: «секретность – краеугольный камень тирании».

Но констатаций «я понял», «я осознал» совершенно недостаточно, чтобы показать эволюцию персонажа. Для этого герой должен преодолеть какие-то внутренние барьеры и для этого Хайнлайн добавляет разговор о религии, в которой Лайл с ужасом осознаёт, что его друг – атеист, а потом вводит в действие сестру Магдалену. Сексуальная раскрепощённость женщины заставляет Джона Лайла очень явно для читателя преодолеть важный внутренний барьер. А затем Хайнлайн и вовсе убирает фигуру сестры Юдифь с доски, оставляя Лайла терзаться и преодолевать последние сомнения. Помимо очевидного усложнения сюжета и добавления в него бóльшей глубины, эта замена, как мне кажется, несёт и символическую нагрузку, очень личную ремарку автора.

Как известно, большинство произведений до 1948 года были написаны Хайнлайном в соавторстве с его женой Леслин. Разумеется, её роль в основном сводилась к обсуждению характеров и возможных поворотов сюжета, но её вклад в тексты был настолько существенен, что при разводе Хайнлайн посчитал нужным договориться об её отказе от авторских прав на ранее написанные тексты. Новая жена Хайнлайна, Вирджиния, отличалась от Леслин по многим параметрам, однако постаралась занять её место в этих обсуждениях максимально полно. Замена романтичной, но легкомысленной Юдифь на прагматичную Магдалену очень похожа на замену романтичной Леслин на прагматичную Вирджинию. Нет, я не настаиваю на такой трактовке, но развод с Леслин долгие годы оставался болезненным участком в душе писателя, и он периодически выплёскивал в тексты свои эмоции по этому поводу в той или иной форме.

Помимо сексуальных подначек, Хайнлайн добавил Джону Лайлу домашней работы с трудами отцов-основателей, но это дурной пафос, который даже американцам кажется чрезмерным. «Он читает слова Тома Пейна и Патрика Генри и получает мистическое откровение» язвительно комментирует Хайнлайна критик Джордж Слуссер. Джордж явно не верит в силу священных скреп – одно слово, интеллигенция.

Вторым важным изменением в повести было, как я уже говорил выше, изгнание НЛП. Вместо массовой промывки мозгов автор отправляет американский народ в свободное плавание по волнам истинной демократии. На заседании штаба ветеран Сопротивления из Вермонта, похожий на сердитого Марка Твена, проговаривает монолог Новака из первой версии повести, после чего заявляет: «свободных людей не надо «натаскивать»!» – и тут же умирает, чтобы никто не успел оспорить его слова. Но, отказавшись от психогаджетов, Хайнлайн просто-напросто уклоняется от основной проблемы Второй Американской Революции в том виде, в каком он её сам и сформулировал: как привести к свободе людей, которых вполне устраивает текущая ситуация. В этой повести Хайнлайн наткнулся на проблему, которая оказалась ему не по зубам – ни тогда, ни позже он не смог найти её удовлетворительного решения. Кстати, вскоре после публикации повести в 1940 году Хайнлайн напишет рассказ «Solution Unsatisfactory» («Неудовлетворительное/никудышное решение») – и это название незримо витает над всем его последующим творчеством. По мере удаления от палпа с его простыми парадигмами и примитивными схемами, писатель всё больше будет сталкиваться с серьёзными вопросами в областях, где не бывает простых решений. Одно из главных достижений Хайнлайна как писателя в том, что он принимает новые правила игры и соответственно перестраивает свой подход к литературе. В 1972 году он напишет:

«…что же я пытался в ней сказать?

Я задавал вопросы.

Я не давал ответов. Я пытался встряхнуть читателя, освободить от некоторых предубеждений и побудить его думать самостоятельно, направить мысли в новое, неиспробованное русло. В результате, каждый читатель получил от этой книги что-то своё, потому что он сам находил свои ответы»

Сороковые годы отучили Хайнлайна от непринуждённых чисто интеллектуальных игр научной фантастики, где задача сводится к поиску остроумного решения поставленной проблемы. Остатки своего интереса к подобным развлечениям он использовал в ювенильных романах – возможно поэтому они многим и нравятся. Но если бы Боб придерживался только этого направления, он бы никогда не стал тем Робертом Хайнлайном, которого мы знаем.

Помимо упомянутых радикальных изменений сюжета, Хайнлайн произвёл множество более мелких доработок. По-видимому, между 1939-м и 1953-м он прочитал довольно много специфической литературы: «New Ways of War» Тома Винтригема, «Guerrilla Warfare» Берта Янк Леви (и, возможно, одноимённые труды Эрнеста Че Гевары и Мао Цзе Дуна, которые к началу 50-х вышли на английском), и слегка подковался в практических вопросах вооружённых восстаний. В первоначальном варианте повести подготовка к революции мало чем отличается от подготовки предвыборной компании – речь идёт исключительно об агитации и пропаганде, а масоны выступают светлыми эльфами, которым претит физическое насилие. В новой версии появляется плановый террор, ассасины, вооружённый захват телевизионных ретрансляторов и упоминания о чистке рядов подпольщиков, и, в частности, о печальной участи тех, кто не прошёл проверки при приёме в Ложу. Кстати, сама роль масонов в новой схеме восстания была уменьшена – в прежнем варианте революцию подготовила и осуществила исключительно масонская Ложа. В новом варианте масоны лишь одна из движущих сил Революции, которая организует переворот в кооперации с другими группами, возглавляет восстание, а затем отходит в тень, дистанцируясь от прямого руководства новыми гражданскими структурами. В исходном варианте масоны никому отдавать завоёванную власть не собирались. В ходе правок, касающихся военной организации подпольщиков, Хайнлайн вытер пару примечательных абзацев, которых ей-богу жалко:

«…добавьте к этому тот факт, что все революционеры, почти без исключения, были сильными индивидуалистами, как правило, одарённые умом. Можно догадаться, как трудно было превратить их в дисциплинированных солдат. Но если бы они не были такими, какими есть, они бы не стали революционерами»

А ещё Хайнлайн провёл основательную ревизию гаджетов, упомянутых в повести. Так, например, её герои носили электронные часы на пальце, их ход автоматически синхронизировался с сигналами точного времени, посылаемыми из Военно-морской обсерватории. Если задуматься, часы на пальцах попадаются и в других произведениях Хайнлайна, но там они избежали ревизии. Возможно, в данном случае Боб изымал вовсе не часы, а Обсерваторию ВМФ. Это место, куда он изначально стремился, поступая в Академию в Аннаполисе. Ведь поначалу Бобби вовсе не хотел быть моряком, он хотел стать астрономом и выбрал этот кружной путь к цели, потому что другие варианты были ему не по карману. Вполне возможно, что Хайнлайн смахнул со стола обсерваторию ВМФ, как слишком личную деталь, а заодно прихватил и часики.

Устранён забавный эпизод с заворачиванием в асбестовую ткань при прыжке из ракеты – при работающем двигателе герой неминуемо должен был пролететь через факел, поэтому пришлось придумывать асбестовый чехол на кресло пилота, а кроме того, пришлось поднимать ракету в стратосферу, чтобы встречный поток воздуха не разрезал парашютиста о дверной косяк. В пересмотренном варианте Хайнлайн предложил более изящное решение: использовал для прыжка верхнюю часть дуги траектории, где происходит максимальное замедление скорости и отсечка факела.

Переписывая текст, Хайнлайн наверняка не выпускал из рук логарифмическую линейку, главный рабочий инструмент писателя-фантаста. Все числовые параметры повести были изменены: число двигателей скутера, вероятность победы восстания и т.п. Всё, вплоть до числа датчиков детектора лжи инквизиции.

Эти мелкие изменения любопытны, временами забавны, но они мало что меняют в повести. Гораздо любопытнее то, что не подверглось изменениям: в новой версии повести Хайнлайн не стал отменять цензурные правки Джона Кэмпбелла. Все критики, как один твердят о том, что «писатель освободился от жёстких рамок журнальной публикации в вопросах секса…» и так далее и тому подобное. Возможно, в вопросах секса Хайнлайн действительно от чего-то там освободился. Но в том, что касается вопросов религии, в том, что может коснуться существующих религиозных институтов, он по-прежнему предельно осторожен. Думаю, в этом он оказался прав. За тринадцать лет, прошедших с момента журнальной публикации, американское общество начало меняться, но тринадцать лет – слишком малый срок, чтобы что-то изменилось кардинально. Ещё через тринадцать лет из-за одной неосторожной фразы одного волосатого музыканта весь Юг запылал кострами из пластинок популярной группы, а продюсеру пришлось отменять их выступления в Библейском поясе. Так что Хайнлайн вполне трезво оценивал целевую аудиторию и не стал подымать из черновиков то, что теперь останется в них навсегда.

Книга с переработанным вариантом повести вышла в декабре 1953 года под названием «Революция 2100 года». Название более чем странное, эта дата никак не соответствуют хронологии «Истории Будущего». Хайнлайн предлагал варианты «Гимн перед битвой» (спустя полвека Джон Ринго напишет роман под таким названием, отдав должное Грандмастеру), «Мятеж в Раю» и т.п., но Тед Дикти, редактор «Shasta», озаглавил том «Revolt in 2100», проигнорировав мнение автора. Это была одна из типичных выходок «Шасты». В книгу вошла повесть «Если это будет продолжаться», короткая новелла «Ковентри» и рассказ «Неудачник» – все выстроены в хронологической последовательности. Как видим, к третьему тому «Истории» Хайнлайн окончательно утратил весь первоначальный энтузиазм по поводу заполнения белых пятен диаграммы. Он отлично поработал над первыми двумя томами («Человек, который продал Луну» и «Зелёные холмы Земли») но уже на момент выхода второй книги их отношения с издательством перешли в сугубо юридическую плоскость. Если верить всему, что об этом написано, Эрл Коршак оказался необязательным партнёром, из тех, что мгновенно забывают свои обещания, хронически не соблюдают договоров, в одностороннем порядке сдвигают сроки, забыв вас об этом предупредить, и, вдобавок, достают всех ночными звонками, потому что лишь по ночам они вспоминают какие-то важные вещи. У машины бизнеса Коршака было только два режима работы: полный стоп и аварийный, когда всё нужно было сделать ещё вчера. Хайнлайн придумал для выбешивающих выходок издателя термин «korshaking». Собственный адвокат фирмы был в шоке от того, как Коршак вёл дела со своими партнёрами. Кроме того, Коршак был скуп на роялти по своим изданиям, и продавал вторичные права на сборники рассказов Хайнлайна, не выплачивая автору ни цента.

Поэтому третий том «Истории будущего» в итоге был просто собран «из того, что было», Хайнлайн добавил в содержание послесловие «Повесть о ненаписанных повестях», в котором посетовал о том, что никогда не напишет ни «Каменную подушку», ни «Шелест его крыльев», «потому что ему очень не нравится Неемия Скаддер». На самом деле ему очень не нравился совсем другой человек – Эрл Мелвин Коршак. Но написать этого в послесловии, он, конечно же, не мог. И при всём при этом, третий том «Шасты» оказался самым толстым. Скорее всего, ни «Подушка», ни «Крылья» в него бы уже не поместились.

Альянс с «Шастой» завершился на четвёртом томе – Хайнлайн переписал «Детей Мафусаила», но на «Da Capo» сломался. «Я никогда не допишу Da Capo, в любом случае, я слишком устал от этой серии и, разумеется, не собираюсь подписывать контракт на этот том» написал Хайнлайн своему литагенту в феврале 1955 года. Разорвать контракт с «Шастой» в судебном порядке оказалось слишком накладно. Сделка с Коршаком закончилась автоматически: «Шаста» на целый год задержала выплату сумм по контракту и они были аннулированы. В 1957 году издательство «Шаста» выпустило последнюю книгу, а годом позже прекратило своё существование. Всего Коршак успел выпустить пару десятков книг таких известных авторов, как Лейнстер, Ван Вогт, Браун и др. Скорее всего, Коршак их тоже кинул на бабки, но ухитрился избежать банкротства и остаться при своих, уважаемым членом фэндома.

Переработанных для «Шасты» «Детей Мафусаила», после того как Хайнлайн выцарапал права обратно, напечатало уже другое издательство.

В проект «Истории Будущего» Хайнлайн привлёк своего любимого художника, Хьюберта Роджерса, все обложки для «Шасты» сделал он. Это была одна из последних работ художника в этом жанре – по завершению проекта он переключился на пейзажную живопись, оставив фантастику.

Странно тасуется эта колода карт. Хайнлайна иллюстрировали самые разные фант-графики, в том числе величайшие художники своего времени – Фрис, Эмшвиллер, Финлей, Ван Донген, Уэлан. Оригиналы, с которых делались обложки, рвали из рук на Ворлдконовских аукционах:

Но Хайнлайн никому не писал таких проникновенных писем, как крепкой посредственности Хьюберту Роджерсу. «Таков поэт: как Аквилон, что хочет, то и носит он» © Наше Всё.

Хьюберт не слишком напрягался, выбирая тему для обложки «Революции» — он просто переработал свою старую журнальную иллюстрацию из «Astounding».

Как видим, немецкую каску заменил колпак инквизитора, а герой отказался от пиджака и галстука. В отличие от журнальной версии с озабоченным коммивояжёром, у него тут довольно лукавое выражение лица, не совсем понимаю, что оно означает. Электронные орбиты знаменуют наступление атомной эры. На суперобложке они украшают корешок книги:

Как и предыдущие два тома, форзац «Революции» украсила диаграмма Истории Будущего.

На этом, собственно, все графические изыски «Революции» в «Шасте» заканчиваются, и далее речь пойдёт о переизданиях. Однако на этом не заканчивается история повести, ей предстоит пережить ещё парочку трансформаций, но них немного позже.

Надо отметить, что среди читателей «Astounding» повесть Хайнлайна котировалась ниже, чем «Слэн» Ван Вогта или «Окончательное затмение» Хаббарда. К моменту публикации повести Хайнлайн напечатал только четыре рассказа: «Линия жизни» и «Неудачник», вышли в том же «Astounding», миниатюрка «Хайль!/Успешная операция» – в фэнзине Рэя Брэдбери. Четвёртой публикацией был «Реквием», рассказ не типичный для «Astounding» (Кэмпбелл взял его в качестве эксперимента, проверить, как на него отреагируют читатели). Но, несмотря на скромное портфолио, у Хайнлайна появился свой фан-клуб. Первым в этот клуб записался Айзек Азимов – сразу после «Линии жизни», затем подтянулся Вилли Лей и другие. В июне 1940 года, когда Хайнлайн был в Нью-Йорке, его пригласили в Лигу Научной Фантастики Куинса, поговорить о «Если это будет продолжаться…». Формирующийся американский фэндом заметил писателя, а писатель обнаружил существование фэндома.

Конечно, с Форрестом Аккерманом, например, Боб познакомился уже давно, столкнувшись с ним в книжном магазине. Форрест познакомил Боба с Фредом Полом, и у них завязались деловые отношения, но это были чисто личные связи. С организованным фэндомом Хайнлайн до сих пор дела не имел. Лиги Научной Фантастики кучковались вблизи Восточного побережья, а Хайнлайн жил на Западном. И вот они пересеклись, Хайнлайн и Лига Научной Фантастики Куинса или QSFL, как её называли (столичные жители вечно куда-то торопятся, а американцы к тому же обожают изъясняться аббревиатурами, видимо, сказывается ностальгия по школьным годам, когда классы хором скандируют азбуку: «Эй Би Си Ди…»).

Лиги Научной Фантастики – сиротливое детище отца-основателя американской сай-фай Хьюго Гернсбека. Гернсбек организовал их в 1934-м на базе своего журнала «Wonder Stories», чтобы укрепить его аудиторию. О том, чтобы регулировать и постоянно спонсировать это движение речи не шло. Вскоре лафа закончилась, а обманутые лигионеры стали через суд требовать деньги с отца-основателя. Но значки Лиги и её сертификаты остались на руках у счастливых обладателей, а идея организации проникла в массы читателей. После того, как в 1936 году лавочку SFL прикрыли, некоторые территориальные Лиги ухитрились выжить, они самоорганизовались и превратились в центры кристаллизации будущего американского фэндома. И всё же в начале сороковых они были довольно жалким зрелищем.

Как вспоминал Дэймон Найт, «по всему Восточному побережью поклонники фантастики подросткового возраста сбивались в кучки, словно безнадёжные наркоманы…» На фото тех лет нет ни намёка на будущее грандиозных конов с банкетными залами и звёздами в президиуме. Маленькие зальчики на сотню-две мест, в них восторженные очкарики с нездоровыми лицами, на которых аршинными буквами написано слово «ЛУЗЕР».

Они действительно выглядели именно теми, кем их считали родители и одноклассники: чокнутыми придурками, подсевшими на чтение бессмысленной чепухи. Редкие взрослые на этом сборище выглядели (и, возможно, чувствовали себя) неуместно. Они тоже носили роговые очки, дурацкие штаны до подмышек, и все, как один, курили трубки. Кроме того, примерно до 60-х эти клубы по интересам были весьма непредставительны. Слишком бросался в глаза их расовый, гендерный и, мягко выражаясь, отчётливо национальный перекос.

Что касается конкретно Лиги Куинса, в сороковом она всё ещё бурлила и кипела в процессе становления. В 38-м от неё со скандалом отпочковалась Лига Кингса (названия округов Нью-Йорка Куинс и Кингз пишутся как «Queens» и «Kings», так что оппортунисты в пику «Лиге Королевы» нахально назвались Лигой Короля). Если я ничего не путаю, именно эти «кингсы» и стали знаменитой группой «Футурианцы», в которой в разные годы отметились многие известные личности. Ни один из футурианцев (кроме Айзека Азимова) не закончил колледж, но, по остроумному замечанию Дэймона Найта, «из этой маленькой компании вышли десять романистов, два литагента, четверо составителей антологий и пять редакторов». Если добавить к списку ещё и классных художников, которые с ними тусовались, группа Уоллхейма выглядит куда солиднее их оппонентов в QSFL. С футурианцами Хайнлайн встречался отдельно, но никаких следов эта встреча в истории фэндома не оставила. А вот встреча с Лигой Куинса оставила – известный функционер Сэмуэль Московиц написал по её следам эссе «Я и Роберт Хайнлайн».

О визите Хайнлайнов в Нью-Йорк можно рассказывать долго, а ещё дольше – о фэнах и фэндоме, но мне придётся быстренько перескочить на несколько лет вперёд, чтобы успеть закончить эту историю. Упомяну только об одной вещи. Вскоре после завершения работы над «Лозой и смоковницей» Хайнлайн начал приводить в порядок свои заметки и вспомнил один лайфхак, который использовал Синклер Льюис: диаграмму персонажи/события. Она помогала согласовывать хронологию событий в смежных линиях сюжета и держать в памяти характеристики сквозных персонажей. Никакой реальной необходимости у Хайнлайна в этом не было. Он не писал романов-эпопей, а все его рассказики никак не пересекались друг с другом. Но скромные реальные достижения соседствовали с грандиозными планами, которые он лелеял. Краткий исторический экскурс, написанный для романа «Нам, живущим», дразнил его воображение космическими масштабами. Поэтому Хайнлайн оторвал половинку своего предвыборного плаката кампании 1938 года (её можно увидеть на фото в начале этой главы), прикнопил её к чертёжной доске и на обратной стороне нарисовал самый первый вариант диаграммы, в которой свёл сюжеты, персонажей и исторический фон своих написанных и ещё не написанных произведений. Во время визита в Нью-Йорк Хайнлайн рассказал об этой диаграмме Кэмпбеллу, тот пришёл в восторг и дал диаграмме название, под которым она сегодня известна всем: «Future History», «История Будущего». Со временем «Историей Будущего» стали называть сам корпус текстов, упомянутых в диаграмме.

Поначалу их было всего ничего, семь штук:

«Линия жизни»
«Да будет свет»
«Road-Town» («Дороги должны катиться»)
«Реквием»
«Если это будет продолжаться…»
«Ковентри»
«Неудачник»

Но это было только начало. Через пару лет в таблице значилось уже пятнадцать произведений, правда, не все они были написаны – Хайнлайн начал использовать диаграмму для составления литературных планов. А потом прошло ещё несколько лет…

…

Весной 1948 года владелец издательства «Shasta» Эрл Коршак выкупил у хозяев журнала «Astounding», издательского дома «Street & Smith», права на роман «Дети Мафусаила» и сообщил Хайнлайну, что планирует издать всю Историю Будущего Хайнлайна в пяти томах. При этом он попросил заполнить пробелы в диаграмме: дописать те вещи, которые упомянуты в хронологии, но всё ещё не написаны. Предложение Хайнлайна заинтересовало, но он был по уши загружен работой над «Красной планетой». Он вернулся к проекту в 1949-м. Планы Коршака он посчитал слишком скромными и выдвинул контрпредложение: каждая из пяти книг строится на произведениях вокруг типичной личности одной из эпох Истории:

Том 1. Гарриман и освоение Луны
Том 2. Райслинг и освоение Солнечной системы
Том 3. Скаддер и Вторая Американская Революция
Том 4. Лазарус Лонг и победа над смертью
Том 5. Потерянная экспедиция и триумф человечества

Для формирования полноценных томов сс Хайнлайн хотел не просто заполнить пробелы в диаграмме, он решил написать десять новых произведений.

– Да-да, всё это замечательно, – сказал Коршак, – Но давайте обсудим роялти. Много мы заплатить не сможем…

Хайнлайн назвал условия контракта с «Shasta» «чудовищными», но согласился – проект пятитомника Истории Будущего был слишком заманчив. 19.04.49 г Коршак выслал ему авансом двести долларов за первый том, добавив:

– Сегодня Вы сможете съесть стейк за счёт «Shasta»…

Хайнлайн ему ничего не сказал. Он дописывал сиквел к рассказу «Реквием» под названием «Человек, который продал Луну». Шастовскому мегапроекту мы обязаны не только новыми рассказами Хайнлйана, но и переделками старых. Кое-где это были мелкие исправления, но некоторые вещи Боб переработал основательно – например, рассказ «Взрыв всегда возможен» существует в двух версиях, с Лунной гипотезой и без. Оба варианта напечатаны «Азбукой» в серии ЗМФ: первый вариант в «Расширенной Вселенной», второй – в «Зелёных холмах Земли» (первый вариант не раз публиковался, второй – впервые вышел на русском, но, на самом-то деле, мне пришлось заново переводить и то, и другое). А кроме того Хайнлайн существенно доработал роман «Дети Мафусаила» и заново переписал повесть «Если это будет продолжаться…». И вот с этого момента стоит поподробнее.

Каждый божий день, начиная с 1937 года, Джон Вуд Кэмпбелл-младший, заходил в здание через боковое крыльцо, пробивал табель на контрольных часах, и шёл вглубь здания к допотопному подъёмнику. Он закрывал за собой дверцу, дёргал за верёвку и поднимался на третий этаж, в складское помещение. Сквозь пыльный лабиринт бумажных рулонов и стопок упакованной продукции он пробирался в дальний угол помещения. Там, в крошечной комнатке с двумя столами, был его кабинет, который он делил со своим бессменным секретарём, мисс Кей Таррант. В комнатушке едва помещался третий стул, предназначенный для посетителей. Этот стул (с доступного ему ракурса) видел множество гениев Золотого века. Кого тут только не было – Клиффорд Саймак, Айзек Азимов, Фредерик Пол, Хол Клемент… Но в 30-е годы Хайнлайн жил в Голливуде, что на Западном побережье США, а Нью-Йорк расположен на Восточном, так что между писателем и его редактором протянулась целая страна. Они долгое время обменивались письмами, прежде чем встретились вживую. Но все эти годы почтовая служба США работала как часы, и 4000 км не стали для них помехой. 16 августа Хайнлайн отправил в «Astounding» рукопись «Лозы и смоковницы», а 25 августа Кэмпбелл уже написал ответ. По-видимому, какое-то обсуждение сюжета состоялось ещё на этапе написания черновика, но эти письма не сохранились. Осталось только письмо Кэмпбелла, в котором он сообщал, что принимает рукопись к публикации, но:

25 августа 1939: Джон В. Кэмпбелл-мл. – Роберту Э. Хайнлайну

«…В ближайшее время вы должны получить наш чек на 310.00 $ за «…Виноградная лоза и Фиговое дерево…» («Если Это Будет Продолжаться…») – название нужно изменить, чтобы звучало поживей. Повесть действительно всем хороша и заслуживает нашей обычной 25%-ой премии за «необычайно хорошую историю». Это – изумительно хорошая вещь; присылайте такие же отличные истории столько, сколько сможете.

Но – ради всего святого! – не присылайте больше ничего на эту тему. И премия не поможет, потому, что эта вещица станет головной болью и «камешком в ботинке», в ней придётся всё аккуратно перефразировать и смещать акценты.

О, боги! Перечитайте ещё раз концовку повести в том виде, в котором вы её прислали (кстати, вы ведь не думаете, исходя из собственной логики материала, что мы могли бы всё это спокойно напечатать всё, как есть, правда?). Представьте, какую реакцию вызовет в нашей стране повесть в её нынешнем виде! Даже после значительного смещения акцентов, она, несомненно, породит очень жаркие обсуждения.

В своей заключительной части вы говорите, что религия — это догма, отвергающая логику и аргументы. Судя по всему, вы в этом твёрдо убеждены. Но, если так, то какую, по вашему мнению, реакцию эта история вызовет у религиозно настроенных читателей? Ваша логика замечательно последовательна и великолепна во всём. Это здорово. Мне это нравится. Но многим – совсем наоборот, думаю, вы это понимаете.

Всё это мне придётся переделать. Я буду вынужден убирать всякие классные моменты, от которых у людей может подгорать, столько сколько потребуется, чтобы устранить проблему. Вы только представьте, что начнётся, если мы пропустим в печать этот эпизод с исповедью! В качестве полезного дополнения к тайной полиции диктатора он, несомненно, чрезвычайно прекрасен; как вещь для печати в современном американском журнале – это динамит, туши свет!

Я получил истинное наслаждение от содержания и логики этой вещи. Вы можете, и, я уверен, часто будете получать эту 25%-ую премию за необычайно хороший материал. Меня очень интересуют рассказы и короткие повести. Эту вещь мы не можем отправить в печать пока не закончим «Серый Ленсмен» Э.Э.Смита, поэтому сейчас мне хотелось бы ещё чего-нибудь, чтобы заполнить промежутки…»

Этого письма в Голливуде очень ждали.

Нет, на самом деле это уже не Голливуд, да и годы сороковые, но ситуация та же самая: финансы поют романсы, и Боб с нетерпением ждёт ответа из издательства.

7 сентября 1939: Роберт Э. Хайнлайн – Джону В. Кэмпбеллу-мл.

«Дорогой Мистер Кэмпбелл.

Ваше письмо о том, что вы берёте ЛОЗУ И СМОКОВНИЦУ пришло сегодня, и вы даже не представляете, как оно обрадовало всю нашу семью. Мы переживали долгий период засухи — я уже начал думать, что редактора боятся притронуться к моим рукописям, словно это ядовитый плющ. Ни один другой редактор не проявил ни малейшего дружелюбия. Я даже захандрил. И тут — ваше письмо, оно пришло в день рождения моей жены, и стало идеальным подарком на день рождения.

Кстати, большая часть чека пойдёт на погашение ипотеки за наш Замок Нищебродов.

Я абсолютно согласен с вами по поводу вашей критики этой истории. Я знал, что она нарушает множество табу, и не думал, что ее вообще можно продать и опубликовать на каких-то условиях. К тому времени, как она была закончена, я был сыт ею по горло, но мы с миссис Хайнлайн решили всё же потратиться на почтовые расходы, и отправить её хотя бы в один адрес, в надежде, что её чтение доставит вам удовольствие, даже если её нельзя будет опубликовать.

 В будущем я постараюсь избегать наиболее укоренившихся табу — по крайней мере, для коммерческих вещей…»

Хайнлайн действительно постарался какое-то время не пинать священных коров, а Кэмпбелл действительно присвоил повести категорию «Nova», которой обозначал произведения, отличающиеся новизной подачи, открывавшие новые горизонты научной фантастики. Обратите внимание: именно новизна подачи, а не свежесть идей. Кэмпбелл чрезвычайно высоко ценил умение Хайнлайна сформировать фон, не прибегая к экспозиции. Долгие годы это была «фирменная фишка» Грандмастера, и только в 60-е он начал сбиваться на обычные «лекции». Повесть «Если это будет продолжаться…» стала второй вещью, заслужившей категорию «Nova» (первую получил в декабре 1938 года рассказ «Вопрос формы» Горация Голда). Не все читатели «Astounding» были согласны с таким выбором. Объявив об учреждении «Nova», Кэмпбелл стал получать письма с альтернативными предложениями. Читатели спорили, называли своих кандидатов в эту категорию, а Джон публиковал эти письма, создавая иллюзию демократичности. Это была одна из завлекалочек журнала, которая продержалась пару сезонов, а потом исчезла. Присвоение повести Хайнлайна этой категории тоже критиковали, Боб отнюдь не был мгновенно вспыхнувшей новой звездой журнала «Astounding», как это иногда пытаются изобразить, лишь со временем критики и читатели признали, что повесть «Если это будет продолжаться…» действительно была вехой в развитии научной фантастики. До её публикации фантасты не решались затрагивать в своих произведениях вопросы веры. Им дозволялось пинать древние культы и языческих богов, но они вынуждены были держаться на безопасном удалении от современности. В 30-е годы публикация «Лозы и Смоковницы» была рискованной затеей. В январском анонсе Кэмпбелл вертелся ужом, подчёркивая, что речь в повести пойдёт о ложном культе, не имеющем никакого отношения к истинным христианским конфессиям. Не могу не вспомнить, как много лет спустя на другом краю планеты тем же самым пришлось заняться редактору советского журнала «Вокруг света» перед публикацией «Пасынков Вселенной». Термины были немного другими, но суть не изменилась: редакция старательно подстилала соломку.

Кэмпбелл решительно повычёркивал опасные места в рукописи, сократив её процентов на десять. Возможно, он кое-что туда добавил, например, упоминание Католического Легиона в рядах Сопротивления, чтобы угодить Кей Таррант, выполнявшей в их маленькой редакции функции цензора – Таррант была строгой католичкой. Кроме того, Джон добавил вводную, где вновь помянул «ложный культ». В конечном итоге риск себя оправдал, и табу с тем христианства и теократии было снято. Благодаря этому прецеденту со временем смогли пробиться в печать «Гимн Лейбовицу» Миллера и другие вещи. Но эта публикация не прошла совсем уж безболезненно для Джона. Свидетель вспоминает, как Кей Таррант, глядя в спину удаляющемуся Хайнлайну, выпустила колечко дыма и задумчиво произнесла:

– И всё же этот паренёк здорово нам тогда поднас…ал. Как я и думала.

А чек из «Astounding» действительно позволил Хайнлайнам залатать дыры в семейном бюджете и выплатить ипотеку за дом на Лукаут-Маунтин авеню 8777 на полгода вперёд. От этого дома сегодня остался только адрес. Но это всё же больше, чем ничего, если вспомнить что именно этому домику мы обязаны рождением писателя-фантаста Роберта Энсона Хайнлайна.

Иллюстрировать повесть выпало одному из ведущих художников «Astounding», Хьюберту Роджерсу. О нём я подробно написал в обзоре по «Пасынкам Вселенной», поэтому здесь повторяться не буду. Эта была их первая совместная работа, раньше Хайнлайна в «Astounding» иллюстрировали Исип, Уэсс или Шнееман. Роджерс был на голову выше всех троих (кстати, это его фото Кэмпбелла украшает начало предыдущей главы). И именно Роджерс чаще всего работал с ведущими авторами Кэмпбелла – возможно, этот выбор отражал новый статус Хайнлайна в «Astounding». Повесть позиционировалась как главная изюминка февральского выпуска 1940 года, поэтому иллюстрация к ней была вынесена на обложку.

Слово «иллюстрация» в данном контексте звучит как-то несерьёзно. На самом деле это была настоящая картина размером примерно 50х70, написанная маслом на загрунтованном картоне. В отличие от шедевров фотошопа или продуктов нейросетей, это был материальный предмет, который можно подержать в руках или повесить на стену. В жизни Хайнлайна это была первая его цветная обложка, поэтому он пришёл от неё в полный восторг. Позднее он выклянчил у Кэмпбелла картину Роджерса, подержал её в руках и повесил на стену в своём доме.

На фото кто-то из друзей писателя (возможно, сосед, а возможно и какая-то известная личность, но мне было лень выяснять подробности). Фото из 60-х, картина к этому времени пережила четыре переезда и, возможно, утратила рамочку и часть сентиментальных воспоминаний, но всё ещё в полной сохранности. ДВП + водоэмульсионка + щедрый слой лака сверху – вот нехитрый рецепт долговечности ваших шедевров, рекомендую. И не надо мне рассказывать, что облачное хранилище надёжнее. Подождём лет двадцать, тогда увидим.

Внутренние иллюстрация Роджерса к повести узнаваемо скучноваты:

Хьюберт явно на что-то намекает своей картинкой, во всяком случае, у Ангела Господня очень характерный шлем с рожками:

Правда, эмблема на лбу, треугольник с кружочком, отличается от рун Waffen-SS. Не похожа она и на привычные христианские символы – Кэмпбелл конечно же проинструктировал Роджерса на этот счёт. Эмблему хорошо видно на следующем рисунке – каббалисты встречают Лайла в подземельях Цитадели Пророка.

Тут налицо некоторая хаотичность в униформе – кто в галифе, кто в ботфортах. Возможно, художник пытался подчеркнуть, что первая треть повести написана в стилистике «замки, камзолы и шпаги». В руках у Ангелов впрочем вполне футуристические вихревые ружья. Два круглых барабана, слева и справа, по-видимому, никакие не барабаны с патронами, а генераторы этих самых «вихрей». Роджерс был внимателен к гаджетам (положение обязывало) и старался не рисовать откровенно бессмысленных конструкций. Обложка журнала, разумеется, вызвала волну критики (качество бумаги и переплёта читатели палп-журналов не обсуждали), сухопутный дредноут в виде танка времён Первой Мировой попахивал анахронизмом. Хайнлайн счёл своим долгом поддержать художника:

3 февраля 1940: Роберт Э. Хайнлайн – Хьюберту Роджерсу

Дорогой мистер Роджерс:

Позвольте выразить, как сильно мне понравились и как высоко я оценил ваши иллюстрации к моей истории «Если это будет продолжаться…». Обложка прекрасна; я восхищён и композицией, и цветовым решением. Но особенно меня восхитило поразительно драматичное исполнение титульного листа, выполненное в черно-белом цвете без каких-либо особых действий с картинкой. Для меня это портрет Зебадии, человека, как вы помните, гораздо большей силы характера, чем герой.

Я видел в фан-бюллетене, как какой-то военный раскритиковал конструкцию, которую вы придали танку, и заявил, что полевая артиллерия может разнести его вдребезги. Я с этим не согласен. По профессии я инженер-артиллерист, пушки – это мой бизнес. Полевая артиллерия бесполезна против такого танка. Вы указали (по сравнению с ходовыми цифрами) толщину брони не менее двенадцати дюймов. Чтобы повредить такой корабль, потребовался бы чрезвычайно удачный выстрел из орудия такого же калибра.

С нетерпением жду ваших иллюстраций ко второй части.

Искренне ваш

Роберт Э. Хайнлайн

Их сотрудничество продолжалось до середины 50-х, пока Роджерс не распрощался с фантастикой. Письма Роберта Хьюберту переполнены медоточивой лестью и прямо-таки щенячьим восторгом от общения с Настоящим Художником. Хайнлайн несколько раз пытался научиться рисовать (он брал уроки и даже поотирался в 20-е среди богемной тусовки в Гринвич-Виллидже), но мало чего достиг, поэтому художники остались для него недосягаемым идеалом – за исключением всяких абстракционистов-сюрреалистов, о которых он был не слишком высокого мнения.

Ещё одна иллюстрация – сцена допроса Лайла в Инквизиции, на этом эпизоде отметились все художники, которые работали с повестью.

Графический дисплей детектора лжи на стене какой-то уж слишком графический. Мне кажется, Хайнлайн описывал нечто более близкое к современной цифровой технике. В общем, так себе картинка, в ней интересно только композиционное решение. Его можно будет сравнить с работами других авторов.

В мартовском номере, который с нетерпением ждал Хайнлайн, была точно такая же заставка с Ангелом Господним и много-много техники:

Любезно предоставленный спецслужбами скуттер под окном.

Он же в полёте. Мне кажется, число иллюминаторов зашкаливает. По тексту это была небольшая одноместная машинка.

И вот драматический прыжок из стратосферы. Инверсионный след от подошв Джона должен меня впечатлять. Но что-то не впечатляет. Перекошенный горизонт плохо читается, поэтому впечатление от картинки смазывается, она рассыпается на несогласованные детали. Их приходится собирать в единое целое умом, чтобы убедиться, что здесь всё изображено верно и соответствует фактуре повести.

Но была во втором номере и вполне пристойная картинка – миниатюрка на четверть полосы, которую можно описать одним словом «паранойя».

К сожалению, кто-то проделал дырку в бумаге и часть головы утрачена. Стоило бы, конечно, поискать другой скан в сети, но патина времени, мноно но аварэ, имеет свою особую ценность.

Завершает публикацию совершенно шаблонная плашка, которую мог нарисовать кто угодно. Раскройте любой томик серии «Stella» – там таких полно, а есть и намного интереснее.

Хайнлайн высоко ценил работы Роджерса и украсил ими свой рабочий кабинет, когда наконец-то устроил его в доме на Лукаут-Маунтин авеню, 8777:

Нет, вы только посмотрите на это лицо – кто-нибудь видит в нём хотя бы тень Грандмастера Золотого Века фантастики?

«В течение трёх поколений американский народ от колыбели до могилы воспитывался самыми умными и дотошными психотехниками в мире»

Психотехники контролируют подсознательные стремления лиц, помещённых под наблюдение, конструируют пропагандистские компании, анализируют социальные тенденции общества и, наконец, напрямую манипулируют массовым сознанием всего населения. При этом психотехники оперируют численными показателями и уравнениями, и строят свои прогнозы с вычисляемым уровнем достоверности. Хайнлайн описывает нечто, весьма похожее на психоисторию Гарри Сэлдома (нет, Хайнлайн не читал черновики Азимова, тот написал их много позже), разве что формулы психотехников Хайнлайна попроще и применяются к более коротким временным дистанциям.

Психотехника, т.е. психология, развитая до уровня науки и реализованная как технология, – это было то, что нужно Кэмпбеллу, который стремился расширить круг тем, вовлечённых в научную фантастику, за счёт гуманитарных наук. Представление о психологии, как о равноправном партнёре традиционных естественных наук – физики и математики – привело Джона в восторг. В своём предисловии к журнальной публикации повести он пишет:

«Роберт Хайнлайн в своей «Если это будет продолжаться…» показывает нам цивилизацию, в которой психология и массовая пропаганда стали наукой.

…

Психология не может считаться наукой, пока профессиональные психологи признают (и они не могут этого не признавать), что «невозможно предсказать, как конкретный человек отреагирует на конкретный стимул». При должном развитии психология сможет предсказывать подобные вещи; как следствие, она сможет точно выбрать нужный стимул, чтобы вызвать любую желаемую реакцию. Несомненно, наш мир стал бы более упорядоченным, если бы мы умели нажимать на нужные кнопки в сознании человека и заставляли его реагировать так же надёжно, как и любую другую машину.

…

И если у вас есть человек или группа людей, принимающих решения, то хороший психолог, применив свою науку, сможет заставить их отреагировать на выбранные стимулы вполне определённым образом!

Возможно, он будет прав, а весь остальной мир ошибается. Возможно, на самом деле всё совсем наоборот. Но об этом уже никто не узнает. Потому что весь мир будет вынужден согласиться с ним, причём совершенно искренне»

Читатели не могли не заметить смещение тем журнала в гуманитарную область. В письме в редакцию «Astounding» некая Линн Бриджес писала:

«В прошлом году «Astounding science fiction» запустила в оборот новый тип истории, который лучше всего охарактеризовать как «социологическую» научную фантастику… И Азимов, и Хайнлайн рассматривают психологию, как точную науку, которую можно применять в формулах и получать предсказуемые результаты. Я не могу с этим согласиться. Сама природа психологии мешает ей достичь точности математики…»

Хайнлайн, считавший психоанализ шарлатанством, мог бы с ней согласиться, если… Если бы не работа над пропагандистскими материалами во время политических кампаний.

«Годами они учились тому, как оседлать человека и скакать на нем верхом. Они начали с рекламы и пропаганды и тому подобного и дошли до того момента, когда простое честное жульничество, к которому прибегает любой коммивояжер или бродячий торговец, превратилось в математическую науку, против которой у обычного человека нет ни одного шанса»

Реклама и пропаганда. И ещё семантика. В промежутке между первыми подходами к повести в мае и её завершением в августе 1939 года Хайнлайн посетил семинар по общей семантике Альфреда Коржибского. За семинар пришлось заплатить 50 долларов – огромная дыра в семейном бюджете Хайнлайнов, хорошо ещё, что семинар проходил в Лос-Анджелесе и не пришлось тратиться на поездку. Вот они на фото перед семинаром – Роберт и Леслин, молодые и полные энтузиазма. У них впереди ещё два с половиной года такой жизни, прежде чем всё закончится.

Коржибски произвёл на Боба неизгладимое впечатление, в его Общей семантике он увидел прикладной инструмент, который можно использовать как в частной жизни для личного потребления, так и в социальной инженерии масс. С этого момента семантика надолго поселилась в его текстах.

Мне кажется, Золотой век фантастики на самом деле был периодом неопределённости. Писатели-фантасты этого времени металась между гаджетами и чудесами, они тянулись к разным волшебным палочкам, миражам, возникшим в серой зоне между наукой и мистикой. Именуясь «научными фантастами», они увлекались общей семантикой, дианетикой, телегонией, биоэнергетикой, паранауками и иной рациональной эзотерикой. Возможно, причина заключалась в том, что всем им не хватало систематизированного образования, ведь «вышка» в США (по крайней мере, в те времена) была хаотическим набором случайных дисциплин в несбалансированной и несогласованной подаче, за редким исключением какого-нибудь КалТеха. Им недоставало глубины знаний, чтобы оперировать параметрами в естественнонаучном поле, как это сегодня делают Тед Чан, Грег Иган и другие научные фантасты. Поэтому они искали темы на стыках областей, в зонах неопределённости или вовсе за периферией науки. Неудивительно, что со временем они мигрировали в «социальную фантастику». Чорт, я что-то отвлёкся от темы.

Общая семантика подтолкнула Хайнлайна к мысли, что слова-символы, заключённые в правильную конструкцию, могут работать. Он поверил, что есть инструменты, способные давать предсказуемый результат. Не «Голос» Бене Гессерит, подавляющий волю, а нечто вроде вербального айкидо. Проще говоря, он верил в возможность НЛП – задолго до того, как само НЛП было разработано. Видимо, идеи Общей семантики Коржибски толкают всех адептов учения именно в этом направлении. Учитель вдохновенно говорил им о символике и познании истин, а они, слушая его, обдумывали, как бы им поработить остальное человечество. Тому не надо искать рептилоидов, у кого рептилоид за плечом… Чорт! Я опять отвлёкся.

Манипуляции сознанием населения США занимает важное место в повести. Главный её герой Джон Лайл прошёл нелёгкий путь от наивного лоялиста с промытыми мозгами до революционера и либертарианца. В этом ему помогла запретная любовь к невесте Пророка и долгое перевоспитание в среде подпольщиков. Любовь как первопричина личного бунта весьма правдоподобна – любовь по природе своей не признаёт никаких догм и социальных барьеров. С перевоспитанием ситуация несколько сложнее – и Хайнлайну пришлось заготовить для Джона Лайла несколько роялей в кустах: преступление, из-за которого он вынужден перейти на нелегальное положение, изоляция в окружении заговорщиков, и тот факт, что в числе революционеров оказываются его друзья и уважаемые им люди. Хайнлайн понимает, что данная комбинация уникальна и её рецепт не годится для массового применения. Но как превратить миллионы людей, которым поколениями промывали мозги, в сообщество свободно мыслящих людей? Полковник Новак, глава отдела психодинамики, прямо заявляет:

«Помните, братья мои, ни один народ никогда надолго не остаётся порабощённым, иначе как по собственной воле. Американский народ с колыбели был приучен умнейшими и скрупулёзными психотехниками верить в диктатуру, которая им управляет, и доверять ей. Со времени подавления наших древних гражданских свобод при жизни Первого Пророка только самые смелые и независимые умы освободились от табу и суеверий, которые были привиты их подсознанию. Если вы освободите людей без должной психологической подготовки, они будут подобны лошадям, выведенным из горящей конюшни, они просто будут стремиться вернуться на привычное место. Революция может быть быстрой и успешной, но за ней последует долгая и кровопролитная гражданская война»

«Мы можем захватить власть, но не можем её удержать» говорит Новак. Хайнлайн, по-видимому, тоже считает, что победа революции возможна только при радикальной трансформации сознания масс. Вариант гражданской войны и диктатуры новой власти даже не рассматривается. При таком романтическом подходе задача выглядит неразрешимой, поэтому в сюжете появляется бог из машины – этакий психотехнический гаджет, массовый гипноз, мгновенная промывка мозгов, раскрепощающая разум. Не уверен, что Хайнлайн был первооткрывателем, но идея «технологического индокринирования» мне попадалась только в послевоенных произведениях фантастов. (Например Фрэнсис Карсак в «Бегстве Земли» описывает облучение порабощённой планеты контр-гипнотическим оружием. Хотя, возможно, Боб тут ни при чём, и это был отклик писателей на реалии холодной войны с её массовой пропагандой.) В повести Хайнлайна Новак и Зеб составили грандиозный план восстановления свободомыслия населения.

«Они планировали не что иное, как массовую переориентацию под гипнозом. Метод был прост, как и всё гениальное. Они подготовили фильм, который представлял собой смесь истории, богословской критики, курса общей науки, философии… они планировали использовать его на испытуемых в состоянии лёгкого гипноза»

Метод не был стопроцентно эффективен:

«Обычно их техника срабатывала, и испытуемые становились семантически приспособлены к современной недогматической точке зрения, но если испытуемый был слишком стар ментально, если его мыслительные процессы были слишком тщательно канализированы, это могло разрушить его систему оценок, не давая новой взамен. Субъект мог выйти из гипноза с непреодолимым чувством незащищённости, которое часто перерастало в шизофрению, инволютивную меланхолию или другие психозы, включающие потерю коркового контроля и, как следствие, таламическую и субталамическую дисфункцию»

Иными словами, эти башни ПБЗ вызывали головные боли не у свободомыслящей интеллигенции, а у всякого быдла её узколобых противников. Ну, примерно. Задача сильно осложнялась масштабами страны и численностью населения. Заговорщикам пришлось разработать целую программу осчастливливания своих сограждан:

«Пришлось обследовать более ста миллионов человек, чтобы выяснить, смогут ли они освоиться после быстрой переориентации, а затем повторно обследовать после лечения, чтобы убедиться, что они в достаточной степени приспособились. Пока человек не сдал второй экзамен, мы не могли позволить себе предоставить ему избирательное право как свободному гражданину демократического государства. Нам пришлось научить их думать самостоятельно, отвергать догмы, с подозрением относиться к авторитетам, терпеть разногласия и принимать собственные решения – подобные типы психических процессов, были почти неизвестны в Соединённых Штатах на протяжении многих поколений»

В итоге план Новака был утверждён, и населению Штатов в очередной раз промыли мозги – на этот раз с благими намерениями – и Вторая Американская Революция победила. Гражданское общество заключило Договор. Несогласных и неподдавшихся благотворному гипнотическому внушению отправили в ссылку в Ковентри. Но это уже совсем другая история.

Рассказ о том, как революционеры используют психотехнику, чтобы загнать освобождённое население в светлое будущее – наиболее скользкий момент всей повести. Хайнлайн пытался как-то смягчить неприятный осадок от него словами самого Новака в эпилоге повести:

«…у американского народа не так плохо с головой; просто у него есть склонность продавать своё первородное право за чечевичную похлёбку. Каждый ценит свою свободу, но при этом наивно уверен, что его бедный, недалёкий сосед нуждается в защите. Поэтому мы принимаем множество великолепных законов, призванных защитить моральное и духовное благополучие наших бедных слабых собратьев. Мы слишком поздно обнаруживаем, что, поступив так, мы отдали наши древние свободы бюрократии, которая начинает тиранить нас под видом спасения наших душ

…

Теперь мы должны восстановить все старые гражданские свободы, а также стальную, герметичную новую гражданскую свободу, которая предотвратит превращение догматических понятий любого рода в закон»

Я прошу прощения за объёмные цитаты, они из первого варианта повести и в финальной версии отсутствуют. Соответственно, на русский они никогда не переводились. Первый вариант повести был напечатан в 1940 году в журнале «Astounding». Позднее, уже в 1953 году Хайнлайн радикально переосмыслил роль «массового НЛП» в сюжете. Для второго издания он переписал сюжет повести, убрав из него применение революционерами таких средств как «массовая гипноиндукция, позитивная реморализация. Гипноизлучатели на трех экваториальных спутниках…» © ну, вы поняли. Вместо этого он устраивает на заседании Генштаба вооружённого восстания дискуссию о допустимости подобных методов и вводит персонажа, «похожего на сердитого Марка Твена», который произносит нечто вроде credo: «свободного человека не надо натаскивать». В результате Хайнлайн вычеркнул из сюжета повести не только Оружие Победы Второй Американской Революции, он ещё много чего оттуда повычёркивал (и ещё больше добавил). В финальном варианте вещь стала менее «палповой» и более «хайнлайновской». Но об этих переделках мы поговорим чуть позже. Главное – пятнадцать лет спустя Хайнлайн взорвал башни ПБЗ, которые сам же и построил, предоставив бывшему легионеру Маку и его хитромудрому другу Зефу расхлёбывать проблему раскрепощения сознания сограждан старым дедовским способом – «с помощью доброго слова и револьвера» ©.