Короткое вступление перед отзывом на роман Шеймаса Дина "Чтение в темноте" неожиданно превратилось в полновесное эссе, поэтому пост о романе будет чуть позже.

_

Лет десять назад, когда я читал Хайнлайна, потихоньку подбирался к Шекли и Саймаку, и даже шесть лет назад, когда я уже попробовал на зуб Сэллинджера, Сартра или, например, Маркеса — я еще совсем не задумывался о Мифе. Как категория он еще не существовал в моем сознании. Нет, конечно же, я читал школьником мифы древней Греции, русские былины, позже пробовал взяться за Библию, — но ни о каком Мифе я не помышлял, вместе эти произведения духовной культуры не связывал. Однако, так стало получаться, что вот уже несколько последних лет, Миф в той или иной форме оказывается передо мной снова и снова. И, хотя полновесных литературоведческих и философских работ о мифомышлении я не читал (пока), определенное понимание у меня сформировалось. Миф занял прочное положение среди других привычных категорий — жизнь, воспоминания, правда, фантазия...

Итак Миф — [сказание, передающее представления людей о мире] является первоосновой литературы вообще. В тот момент, когда научная картина мира вытеснила мифическую, когда рацио стало преобладать над стихиями и духами, именно литература вобрала в себя мифологию полностью, не отбрасывая ничего и не вычеркивая. С тех пор в литературе происходит возрождение того или иного мифа в реалиях нового времени. Причем, происходить это может как сугубо развлекательно (яркий пример — переиначивание греческих мифов у Олди), так и глубоко — психологически, философски, эстетически (Джойс, Сартр, Рансмайр). Тот же процесс происходил в древние времена — ни для кого не секрет, что Мифы разных народов имеют общие эпизоды — Потоп, падение Башни. А образ Христа — это ли не инкарнация мифа о Прометее?

Миф никогда не бывает сам по себе, мифы разных народов образуют законченные системы, призванные полностью описать окружающий человека мир. С другой стороны, отдельные мифы охватывают краткие эпизоды — назовем их события — рождение или смерть, победу или поражение, возвышение или падение, встречу или расставание, путешествие или возвращение. Таким образом, любая мифология [древнешумерская, ассирийская, греческая, христианская] включает в себя — все множество событий, которые могут произойти в жизни отдельного человека или жизни группы таких людей. Для чего?

Во-первых, миф — это иррацио. Первой из наследниц мифологии является поэзия, и ее иррациональная составляющая — лирика. Вот, что относят к характерным чертам мифологии:

цитата

произвольное (алогичное) соединение сюжетов и тождественность означающего и означаемого, персонификация явлений природы, зооморфизм

Но не этот ли спектр методов — основа поэзии, с ее аллегориями, метафорами, метонимиями и пр.? В основе любой метафоры — соединение несоединяемого, по второму диалектическому принципу, алогичность, противоречивость, иррациональность — принципиальная невозможность разложить в логически тождественную цепочку определений. Но именно к этой иррациональности от начала времен до наших дней человек мучительно стремится — об этом свидетельствуют дошедшие до нас мифологии, позднее трансформировавшиеся в поэзию, и мистику, и фантастику, и сюрреализм, и постмодернизм и многое другое. Рационального явно недостаточно человеку для полноты жизни, поскольку сама жизнь и итог ее — смерть, по сути своей, иррациональны. И поэтому требуется Миф, который умеет связать необъяснимое, сделав его понятным, оставляя при этом необъясненным. Миф позволяет найти смысл в бессмысленном, в жизни, в смерти, в рутине дней, в жесте самопожертвования, во всем.

По большому счету, достаточно связать поездку на работу с путешествием Ясона, мытье посуды со схваткой Геракла и Гидры, — а человеческое сознание способно устанавливать такие связи — ассоциативно, иррационально, необъяснимо, — и вот человек уже живет внутри Мифа, и тогда все тревоги, все попытки и неудачи начинают обретать иной, более глубокий смысл. По сути бессмысленное существование обретает Значение. А человеческий дух обретает Место внутри Мифа. Чем является Библия, с этой точки зрения? — Полная система мифов. Человек-христианин получает возможность видеть свою жизнь внутри этой Мифической картины, совершать подвиги, жертвовать, умирать и воскресать. И когда на службе в церкви несколько сотен людей стоят со свечами и поют молитву, в мифическом понимании — происходит совсем другое, происходит рождение Спасителя, или его Воскрешение или любое другое из Мифических событий.

Возвращаясь теперь к литературе, можно отметить, что через частности — события — человеческой жизни любое произведение может быть связано с той или иной Мифологией и само является, по сути, Мифологией — через Миф о возвращении или Миф о рождении, через Миф о смерти или Миф о победе. Важно не то, с какой мифологической системой человек себя связывает, а то — что связь эта есть. Литературные памятники советских времен — по сути те же мифы о героях труда или войны, о победах, о смерти. Связывая себя мысленно с Матросовым, с Маресьевым, с Гагариным или Кожедубом, с Космодемьянской, советский человек также передавал свою жизнь Мифу взамен на Смысл своего бытия.

Мифомышление некуда не девалось, и с этим вряд ли можно спорить. Произведения "модного" магического реализма — по сути, и есть яркие воплощения современного мифомышления: "Сто лет одиночества", "Адские машины..." Картер, "Страна смеха" Кэрролла, "Маленький, большой" Краули, "Зимняя сказка" Хелприна, романы Сарамаго — все это Мифы. Говорить о современном мифотворчестве сложнее. Одно дело — оживлять старые мифы в новой реальности, другое — создавать мифы, которых до сих пор не было. Я не достаточно хорошо знаю ранние мифосистемы — от Шумера, Вавилона и Египта до древнего Китая и Индии, — чтобы утверждать, что тот или иной сюжет — является новым. Но вполне может оказаться, что Уэллс и Лем — не просто мифорассказчики, но и мифотворцы. А "Вечный воитель" Муркока — появившийся в условиях аромантизации войны — новый миф о Сизифе-воине, который не хочет воевать, и об оружии, которое убивает своего владельца.

Подводя краткий отмечу, что любой человек — живет в Мифе. Сценарии, о которых говорил Эрик Берн, — закостеневшие в поступках людей мифы. Особенно отчетливо значение Мифа встает перед человеком в попытке осознать Смерть. Всякий самоубийца должен во что-то верить — в чье-то раскаяние, в победу каких-то идеалов, в искупление, но тот сюжет, тот порядок событий о котором он думает и которого ожидает, и есть то "сказание" или миф. Равно как и человек, стоящий перед естественной смертью, что бы он ни думал — "моя душа переродится в другом человеке" или "моя душа встретится с умершими родственниками", или даже "я умру, тело станет землей, вырастет трава" — мыслит себя частью мифа, а свою будущую смерть — эпизодом большой мифической картины.

Я не знаю, вероятно, что все вышесказанное хорошо знакомо и очевидно литературоведам и философам. Может быть. Однако, я верю — что творю миф об обретении знания в моей собственной мифической картине мира. Почему нет?..

Послушал аудиокнигу и, право слово, ограничился бы отзывом, но, заглянув в текст книги, обнаружил, что сходство между аудиокнигой (как оказалось, аудиоспектаклем) и книгой — не так, чтобы уж очень было заметно. Так как отзыв мой, как оказалось, не очень относится к книге — размещать его на странице произведения было бы нехорошо. Кладу сюда.

Хорошая "детская" антиутопия, если можно так выразиться. "Мы" Замятина умножить на "Дракон" Шварца. После нее читать "Мальчик и тьма" Лукьяненко совершенно необязательно, потому что здесь — все лучше, грамотней, тоньше.

Начинается все, как обычно у Крапивина, с попадания мальчика в "волшебную страну", но далее — Волшебная страна, оказывается далеко не страной Питера Пэна, а обществом, за своим, пусть не железным, но тоже "занавесом". Для антиутопии мир повести не так уж и уникален, однако, тут следует отметить, что Крапивин строит антиутопию минимальным числом средств: антиутопия Крапивина в этой повести — Страх. Страх, вбитый в детские головы, превращает их сразу во взрослых послушных и до корней пропитанных боязнью людей. Тут можно также провести аналогию, что "взрослость" можно охарактеризовать, как стадию развития человека, когда страх становится устойчивым. Дети могут пугаться, но они ничего не боятся и способны противостоять всему, чему угодно, но стоит страху закрепиться в ребенке, и он уже — "взрослый", т.е. безнадежный человек.

Мальчик, подобно рыцарю в "Драконе" Шварца, готов сразиться с чудищем, с Ящером, который символизирует ужас горожан, и, в конце концов, Ящер будет побежден, Дракон падет, но... ничего не изменится. Потому что Ящер, как и Дракон, — в сердцах людей, страх, вбитый с самого детства, ставший привычкой, второй натурой, он — это сами люди.

Повесть хороша своими героями. Здесь Женя, который легко заводит друзей, который не задумывается, трус он или нет, поступает согласно первому порыву, и даже раскаяние превращается в Тень птицы, которую он носит в себе, в дальнейшей жизни, как напоминание, как Символ того, что он перерос свою ошибку. Здесь Юлька, привыкший всегда доказывать, что он не девчонка, который боится показаться трусом; он считает предательством то, что предательством совсем не является и готов самоуничижать себя за это. Не по этой ли причине он оказывается самым смелым, хоть и до безрассудства, из ребят? Здесь и двуликий правитель-советник — очень колоритный персонаж.

Архитектура повести хороша. Все детальки, как кусочки паззла, найдут своем место в повествовании: и ключ, и кинжал, и порох, и пушки, и каждый из ребят, и легенда, и Ящер — все и всё. Очень хороши метания персонажей, люди здесь живые — они мыслят, они ошибаются, они строят планы, и планы эти рушатся в одночасье, а потом случаются неожиданности, а с ними отчаяние, или надежда — все как в жизни. Повесть-сказка, повесть-квест с дополнительными смысловыми слоями.

Пожалуй, единственное, в чем автор уступил своей целевой аудитории — это финал. Он удлиннен на целый эпизод и искусственно сделан счастливым, светлым, "десантники" атакуют дворец, Юлька снова встречает родителей. На мой взгляд, повесть должна была закончится разговором с Толиком — это эмоциональный пик. Женькина исповедь — боязнь, что тебя не поймут, что тебе не поверят, решимость лететь в одиночку и спасать Юльку, причем, не имея никакой уверенности, что есть кого спасать, вновь всколыхнувшаяся вина перед Юлькой. И решительный ответ Тольки. Мы — вместе. Стоп. Эмоции идут на взлет. Мы не знаем, есть ли там Юлька, есть ли кого спасать, но Женька и Толька в этот момент сделали все: они принимают решение, и остальное — для их внутреннего развития уже неважно.

Оставшееся — хеппиэнд для мальчишек, которые уверены, что Рыцарь всегда побеждает Дракона.

_

Прошу обратить внимание на последний абзац. Финал эмоционально очень сильно отличается от текста повести.

Оценка 8-9.

Аудиоспектакль превосходен, вот только интересно теперь, это — отсебятина постановщиков или аудиоспектакль ставился по пьесе?

Не могу удержаться, хотя обычно более одной статьи в день не выкладываю.

Сказка "Тайна рыжего кота" Сергея Таска неожиданно переиздан.

Собственно, что сказать об этой книге. Вряд ли кто-то и когда-то мог повторить абсурд и магию "Алисы в стране чудес". Сергею Таску с его сотоварищами (а у романа десять авторов из разных стран) это почти удалось. Впервые сказка была опубликована в журнале "Мурзилка" за какой-то там хвостатый год. Единственное твердое издание было в 1992 году в серии Оранжевый абажур. Выглядело примерно так:

У букинистов его еще можно достать.

И вот, первое переиздание почти через 20 лет. Это — событие.

Примеры внутренних иллюстраций с Лабиринта:

Рисунки, конечно, своеобразные и непривычные, но вполне колоритные. Себе буду брать однозначно. Возможно, прикуплю парочку для знакомых детишек на подарки. В общем, поздравляю нас всех с этим знаменательным событием!

Итак, поделюсь своими впечатлениями о необычных книжных сериях, с которыми столкнулся совершенно случайно. Эти серии очень похожи. По сути, все они — это попытки собрать под единым оформлением некоторый набор must-read для подростков, поэтому в изданиях этих серий только известные произведения и, главное, чем они ценны — наличием в них иллюстраций. Не одной или двух, а множества, что приближает их по сути, увы, не по качеству, к хорошим советским сериям.

Итак, первая книжная серия — "Мастера" издательства "АСТ" (крайне неудачная ссылка, поскольку содержит много чего, не относящегося к данной серии). Бумага газетная серая, а вот картинки в книжках уникальные. Лично сам я являюсь владельцем шести томиков, большая часть которых досталась мне по цене от 30 до 70 руб.

Впрочем, эта серия немногочисленна. Другой серии повезло больше.

Во-первых, она двулика. Делится на две объемные подсерии для "младших" школьников и "старших".

Во-вторых, более многочисленна.

В младшую половину серии попали — известные сказки, истории Катаева, Носова, Твена, семитомник Волкова об Изумрудном городе, сказки Баума о стране Оз, Памелы Трэверс о Мэри Поппинс, Киплинг и Рони-Старший:

В "старшей" половине вещи посерьезней и все хорошо известные любому фантлабовцу — Ильф и Петров, Грин, Жюль Верн, Стивенсон, Сабатини, Хаггард, Каверин, снова Твен, Джек Лондон, О'Генри, основное собрание Ефремова, самые известные вещи Конан Дойла и Обручева, трилогия "Властелин Колец", Беляев, Лем, Саймак, несколько томиков посвященных истории.

В-третьих, ведущее издательство "Оникс", бумага в моих "Двенадцати стульях" не в пример лучше АСТовской, зато иллюстраций заметно меньше — на стыке глав (частей), на титуле, на форзацах. Увы, этого слишком мало. Насчет иллюстраций в "младшей" половине серии сказать не могу — ни одного томика в руках еще не держал. Примеры есть в Лабиринте.

Серию можно посмотреть здесь, правда старшие и младшие идут вперемежку.

Наконец, серия "Приключения и фантастика" издательства "Стрекоза-пресс". В библиографических данных всех книг указано "ил.", что означает наличие иллюстраций. К сожалению, ни одного примера найти не удалось.

Серия "Приключения и фантастика" издательства "Белый город" выполнена очень привлекательно, но — ВНИМАНИЕ! — в книгах только пересказы, такие книги я не стал бы брать даже с доплатой.

Внутренние иллюстрации — цветные. Потыкать можно здесь — http://www.labirint.ru/series/3064/ .

Еще одна серия-ОБМАНКА — Библиотека "Иллюстрированная классика" издательства "Детство. Отрочество. Юность" —

пример иллюстрации здесь.

Собственно, к чему я все это. Просто захотелось собрать тот самый пресловутый джентльменский набор, в который можно тыкать носом племяшек и будущих детей. Чтобы книжки в этом наборе было приятно просто полистать, как в юности, не перечитывая, и все равно припоминая детали сюжета. При этом не хотелось бы собирать такую полку с бору по сосенке, тем более, что есть примеры вполне сносного оформления, со своей техникой рисунков, со своим стилем.

Поспешил я с предыдущей статьей. Когда писал в колонку отзыв на роман Рю Мураками, совершенно позабыл ряд замечаний, которые родились у меня в процессе чтения и размышления о. Как бы ни был плох или хорош роман, думаю, самое главное — сколько человек способен вынести из него и какой опыт приобрести. Есть характерное высказывание на этот счет: хороший читатель учится даже у плохих книг, или если обобщенно: великий человек строит фундамент своего успеха из камней, которые в него кидают (известная цитата перефразирована). Поэтому некоторые мысли, приведенные в этой статье, будем считать тем, что я вынес из романа "Все оттенки голубого".

Почему я его все-таки дочитал (дослушал)? Первая причина банальна — слушалось легко, хотя в некоторых эпизодах громкость наушников пришлось убавлять до минимума из опасения, что текст пробьется из ушей и будет услышан кем-нибудь из окружающих. Начитано неплохо. Но, пожалуй, эта причина — не главная. В конце концов, был у меня соблазн в свое время бросить "Осиную фабрику" и лишь внешний стимул (спойлер, раскрывающий интригу) заставил меня дослушать роман. Причину я вижу в том, что ситуация, в которой живут герои, что-то мне напомнила. И кое-кто из персонажей напомнил кое-кого из знакомых.

Был я знаком с одним человеком, назовем для определенности Х, знакомство это состоялось случайно, через "вторые руки" — Х был знакомым знакомых, и на некоторое время мы поддерживали связь. Недолго. Потом также случайно связь эта потерялась, и никто не сделал впоследствии усилий, чтобы ее восстановить. Видимо, в том не было никакой необходимости. Знакомство это состояло в паре-тройке моих визитов к Х, а также просмотру фотографий Х с некоторой вечеринки его со своими ближайшими друзьями, плюс личная встреча с одним из этих друзей, назовем Y, в доме у Х.

Дело в том, что компания Х пробовала наркотики, достаточно легкие, может быть, абсент, может быть, какая-то "травка". Я в подробности не вдавался. Делали они это из чистого баловства (возраст Х и его знакомых был около 18-20 лет), без каких-либо последствий, ужасов и пр. Но. В момент знакомства с Х у меня создалось какое-то неопределенное впечатление об этой компании. Помню еще встречу с Y, который пришел к Х и сидел с блуждающей улыбкой на лице, прислонившись к стенке, и вел себя не совсем нормально: смеялся постоянно, нес какую-то чушь или глядел на X преданными глазами и молчал. X также пожаловался мне, что Y постоянно приходит и остается ночевать и никакими силами его не выгонишь из дома. Отстраненно улыбающееся выражение на лице Y присутствовало и на всех фотографиях вечеринки. Так вот, помню отчетливое ощущение, которое у меня возникло при просмотре фотографий вечеринки, хотя ничего неприличного на них не было (может быть, мне была показана отцензуренная часть — неважно), — это ощущение беспорядочности отношений между людьми круга X. Глядя на фото, я почувствовал, что там может произойти все, что угодно. Я тогда ни чем не связывал это возникшее у меня впечатление, а вот теперь — после романа Мураками, посмотрев эту кухню "изнутри", так сказать, — думаю, что могу связать — и не ошибусь — с наркотиками.

Персонажи романа Мураками живут под постоянной "мухой". У них уже нет никакой связи с реальностью. Глядя со стороны, видишь лишь одно — намеренное уничтожение собственного организма химической дрянью, которая не только вызывает привыкание, но еще и притупляет и полностью искажает реальные чувства, события: свои, чужие. Такое могут позволить себе только изначально здоровые люди. Спросите у больного ЦП, гормональными нарушениями, раком — готов ли ты осознанно спускать в унитаз остатки своего здоровья. Человек, вынужденный каждый свой день отвоевывать у смерти, однозначно скажет — нет. И будет прав. Более того, в глазах такого человека подобное поведение — тяжкое преступление.

Зато здоровые люди, страдающие от единственного недуга — скуки и неспособности себя чем-то полезным занять, постоянно так или иначе издеваются над своим здоровым организмом: алкоголь, наркотики, татуировки и пирсинг, химическая обработка волос. Я еще видел человека с проблемной кожей, который прокалывал себе что-то на лице. Зато люди со здоровой кожей, с красивой чистой гладкой кожей, без дефектов губ, носа, ушей, непременно придумывают всякие украшения. Мне не жалко. Мне это кажется абсурдным. Мне нравится все естественное. Я не люблю косметику на лицах вообще, не люблю неудобную, якобы модную одежду, — вид девушек в тесных юбках на высоких шпильках вызывает у меня сочувственную улыбку, а вид барышень в -25 без шапок и с голыми, извиняюсь, задницами — только опасения за их поясницу.

А теперь перейдем к деструктивной прозе.

Мы живем в век, когда более всего ценится толерантность (ах какое слово), свобода слова и свобода совести. Общество наше слоится на субгруппы, каждая из которых выделяет себя в элиту, придумывает себе законы и им следует. Это, в общем-то неплохо. Плохо то, что этот процесс, чем дальше, тем больше начинает выходить за рамки здравого смысла. Носители всяких физиологических и психологических отклонения приравниваются в правах с основными здоровыми носителями цивилизации. И не последнюю роль в этом играют писатели.

С точки зрения творчества, если знать о закономерностях ТРИЗа, это понимаемо и обоснованно: темы периодиечски истощаются, а искусство не может стоять на месте. Вслед за историями о хороших полицейских и плохих бандитах идут истории о хороших бандитах и плохих полицейстких. Вслед за историями о плохих гомосексуалистах следуют глубокие проникновенные вещи о хороших гомосексуалистах. Следом за плохими наркоманами появляются хорошие наркоманы. Постепенно в массовом сознании границы стираются — скоро мы уже всерьез будем говорить о хороших убийцах, добрых насильниках, душевных маньяках, справедливых террористах. Меняется массовое сознание и соответствующие элементы начинают осознавать себя как субгруппа в обществе, где уже и так до черта различных субгрупп. Гомосексуалисты получают признание, еще чуть-чуть и того же потребуют педофилы? Разве нет??

Хуже всего то, что наблюдая за искусством Европы в последние десятилетия, я с неудовольствием вижу тенденцию все большего проникновения деструктивных элементов в наиболее признанные произведения. Я не против эротики. Один из моих любимых фильмов — "Империя чувств" Нагисы Осимы, а одна из уважаемых книг — "Адские машины желания доктора Хоффмана" Анджелы Картер. Однако, посмотрев две картины Romance X (Приз XXI Московского международного кинофестиваля — по информации с ВидеоГид) и Пианистка (Гран-при Каннского кинофестиваля 2001 года по информации с Википедии) я ничего, кроме удивления не испытал: зачем такие фильмы? Какой заряд они несут? Какой еще субгруппе извращенцев они дают возможность называть себя полноценными людьми и требовать понимания и признания окружающих. В современной зарубежной прозе уже невозможно обойтись без сцен насилия или секса, причем, каждый автор выдумывает что-то поэкстравагантнее. Примерами могут служить романы Пола Остера, Иэна Бэнкса, Джонатана Кэрролла, Стива Эриксона и др.

Человечество теряет остатки здравого смысла с завидным упорством и с низменным успехом. Все это вполне укладывается в модель рыночных отношений: сенсация = деньги. Нужно шокировать, нужно удивить, поразить, ошарашить. Дурная слава ничем не лучше доброй, зато достигается меньшими усилиями. Вот только печально все это.