Допущение, которое автор установил в основании трилогии — отношение между условным "Союзом" и таким же условным "Западом", как между живым и мертвым.
Великая Отечественная — это нашествие мертвецов, с которыми приходилось драться.
Застой — все любят "мертвые вещи", купленные у загробного мира джинсы и сапожки, и тихонько перестают слушать стариков, которые снова и снова говорят о ненависти к мертвецам.
Кто изобретатель, а кто подражатель? У мертвых больше знаний, но каждый мертвец застыл в своем времени, а живые идут вперёд...
И как раньше жили — до проведения границы между мертвыми и живыми, когда на улице можно было встретить мертвого чистильщика обуви и это никого не волновало?
Словом, пока главные герои остаются школьниками, с детским кругозором и порой нелепыми гипотезами, с подражанием крайностям взрослых и чистым стремлением к дружбе — текст хорош.
Читатели видят в мире ровно столько, сколько нужно для маленьких инсайтов-аналогий. И очень легко прощают недостатки — ведь противоречия маскируются детским незнанием.
Такой уровень, увы, не выдерживается даже до конца первой книги — финал уже проседает.
Кроме того, любая альтернативка не может держаться только на переименовании привычных образов. Требуется их дополнение.
И тут хорошим примером выступают "Холодные берега" Лукьяненко:
— не просто подать герою селедку в ресторане на газете (как алкашу у подъезда), но показать, что металла в мире мало, печатное дело только выходит на уровень 18-19 вв., потому в блюде — половину цены газета-то и составляет: увязка фундаментального допущения с конкретикой. Пересказаны, кстати, и заметки из этой газеты;
— "А само название — “Давид и Голиаф”, возникло от статуй, внутри установленных... Давид стоял, опустив пращу, улыбаясь уголками рта. Скульптор все передал — и молодость безусого лица, и небрежную ловкость обнаженного тела, и хищный прищур глаз. Давид был красив, зол и красив, как в преданиях.
А Голиаф уже упал на одно колено. Могучий мужчина в доспехах, вышедший на честный бой, и сраженный подлым ударом в висок. На простом, бесхитростном лице застыла мука и удивление, он еще пытался подняться, но ноги не держали. Только Голиаф все равно вставал, каменные мышцы вздувались как канаты, и жизнь, которой в камне нет и не было никогда, опаляла любого, взглянувшего на сраженного воина. Казалось — он все-таки встанет. Дойдет до Давида, который со страху повторно окаменеет, да и опустит тяжелый кулак на кудрявую голову..."
Автор снова и снова жмет на единственную кнопку — узнавание имён и простейших образов. Основной символ государства — серебряная звезда в круге. В мире мертвых есть "Нью-Йорк", только называется Вью-Ёрк. Вместо "колдуна-брухо" будет "брахо". Это надоедает, и когда уже в третьей книги вместо юмористического журнала "Крокодил" — персонаж упоминает "Аллигатор" — остается только пожать плечами.
Отчего возникла проблема?
Имхо, автор не захотел самому себе расписывать подробности. Как вещи из мира мертвых обретают материальность у нас? Как живые платят "энергией" (хорошо хоть не "энергоносителями") — Пелевин накрутил вокруг этого идею "баблоса" и много всякого интересного. Если есть миры дважды мертвых, и трижды, и ясно, что эта линия уходит бесконечно вглубь — что с мирами жизни? Если нечисть в деле, то как там с ангелами (привет от сериала "Сверхъестественное")? Если душа бессмертна, то как там с богом? Если мир мертвых так похож на Запад, то что сейчас в Америке, которую населяют живые? Что там в Индии и Китае? Самой что ни на есть яркой неиспользованной заготовкой выступает язык: у живых он один, общий, у мертвецов — сохраняются "английский", "французский" и т.п. Ситуация просто описывается (эффект узнавания с иностранными языками в Союзе) — но дальше не развивается...
Не все технические детали должны попадать в текст, но когда их слишком мало в сознании автора — это хорошо чувствуется.
Школьники могли верить или не верить взрослым (и этот момент у автора получился отлично!), однако студенты должны знать.
Но мир и сложность сюжета — остались приблизительно на уровне восьмого класса. И время там замерло в 1980-х.
Интермедии-отступления, которыми автор попытался разнообразить текст — сами по себе хороши, но каждый раз не поднимаются выше очередного эффекта узнавания (когда показаны метания интеллигента — идеалы 60-х, потом сомнение и диссиденство 70-х, потом возврат к борьбе с мертвецами).
При очень даже неплохих, живых героях — к середине второй книги обнаруживается, что ничего оригинального сказать или сделать они не могут. Для впечатляющих замыслов нет объектов, а есть лишь стандартные заимствованные блоки, из которых никак не получается собрать слово "Вечность" или хотя бы экстравагантный сюжетный ход.
Особенно большой проблемой это становится в отношении загробного мира — мертвецы живут в неизменном времени, у них мир поделен на зоны, и в каждой ничего не меняется — условные 70-е, условные 90-е (откуда они берут новое, ведь чтобы сделать новый компьютер, надо построить новый завод, то есть изменить мир вокруг себя!). Если каждый мертвец застыл в своем возрасте — может ли он учиться? Как он не сходит с ума? И снова ответы на детско-подростковом уровне.
Наконец, можно просто воспроизводить аромат времени, а можно подумать — отчего там такая странная отдушка?
В реальности Союз во многом держался на ощущении подвига очередного поколения — и одновременно как бы сокращенном "ощущаемом периоде истории". Вот революция, вот первое поколение, вот второе поколение — каждое из них со своим подвигом, и в рамках этого подвига существуют люди-образцы. Что было до революции — стало картинкой (там тоже есть образцы, но именно что "нарисованные"). Остывание памяти о подвиге (это у автора получилось просто здорово!) требует перейти не просто к потребительству, но к каким-то устойчивым схемам, которые могли существовать столетиями, или к большим и сложными схемам, где этот подвиг — один из эпизодов истории. Автор лишь сказал, что мир будет меняться (провели "Фестиваль молодежи мертвецов" и убили аналог Андропова). Большой и сложный мир, где живые и мертвые смогут быть вместе — окажется набит большими и сложными проблемами. Из 2010-х годов — это очень хорошо видно (и в конце первой книги есть персонаж, который прямо предупреждает о грядущих катастрофах). Но автор в финале предпочел воспроизвести наивно-ожидательный аромат Перестройки.
Это была бы великолепная детская повесть, относительно неплохой первый роман (и он бы не уступал "Истории с кладбищем" Геймана), но получился жуткий провал трилогии, когда с каждой прочитанной страницей становится всё скучнее.
Что надо делать для хорошей медитации на тему тщеты философии и ограниченности нашего познания?
Раз в десять лет смотреть индийский боевик, а так же фильм про оккупацию Швеции...
Помедитировал. Теперь и отзывы будут :)
.
Славные сикхи, в больших тюрбанах противостоят мерзким афганским сикариям (я знаю).
1897-й год на дворе. Добрый, но строгий офицер в пробковом шлеме дает ценные указания по защите границы. Потому как злой пуштун ползет на берег, точит острый свой кинжал.
Есть там три форта — кирпичная и каменная постройка, высокие стены, так с налету не взять. В таком укреплении двадцать один гордый сикх (давайте избегать карточный ассоциаций) — они вместе решили умереть, но не дать слишком быстро взять форт афганским сикариям (потому как те очень любят орудовать кинжалами).
У врагов выделяются несколько отвратительных типажей. Это снайпер с древним мушкетом, крашеными ногтями, мерзкой улыбкой и коварными подведенными глазами. Попадёт в сикха — и радуется (при это мизинец отставляет, моде следует, садюга). Кучка туповато-трусливых командиров. И, конечно, совершенно тупые массы пехоты, которые легко жертвуют собой, и даже готовы сложить примёт (насыпь у крепостной стены) буквально из тел павших не-товарищей.
И вот начинается битва.
Сикхи богоподобны.
Поднимает герой на врага руку, и падает враг. Поднимает на другого врага другую руку — и тому тоже кирдык. Вот поднимает на третьего ногу — и ломает ему шею удушливым приемом. Буквально боевая Камасутра в исполнении гекатонхейров! У них однозарядные винтовки, но сикхское кунг-фу всегда придет на помощь.
Был бы у них пулемет "Максим", как в самом начале фильма — они бы всем им показали. Но пулемет у белого господина!
Враги многочисленны, а мерзкий снайпер никак не уймется. Тогда герой приматывает подзорную трубу к ружью, и снайперски изничтожает врага.
В каждой схватке они одолевают противников. И даже если взобрались те на стену, то можно схватить побольше таких, еще бочонок со взрывчаткой, и прыгнуть вниз, оставив на стене лишь приколотый вражеским кинжалом тапок.
Но вот взорвана стена, вот кончились патроны, вот напились крови шпиговальные кинжалы афганских сикариев...
И остался только один сикх в подожженной башне. Чтобы умереть достойно, он выходит оттуда, и, полыхая, так и говорит афганцам — "Вы неправы!" И взрывается, ведь с ним пороху есть.
Причем снято все на достойном техническом уровне, но пересаливание в смысле героизма (которое делает смешным вполне реальный подвиг) достигает обычных индийских высот. По драматургии — это типичная пропаганда середины прошлого века...
Единственная интересная фраза звучит в самом начале фильма, когда один сикх рассказывает другому:
— Афганский принц, как невеста, Британия, как жених, а русские — как любовник.
— Но кто тогда мы?
— Мы, друг мой, процессия на этой свадьбе.
.
"Во имя спасения" — немного другой жанр.
Есть шведский параноик-энергетик, который фотографирует вражеские суда, заплывающие в территориальные воды. Достал он всех своей паранойей. Сын уходит в город — музыкой заниматься. И жена тоже от него уходит. И начальство не ценит.
Прошли годы.
И вот начинается коварное вторжение неизвестного врага.
В Стокгольме взрываются мосты, пропадает связь. По всей стране уничтожаются подстанции — проблемы с электричеством. Но, главное, люди отчего-то сходят с ума в буквальном смысле слова.
Дольше всех из правительства протянула министр агрополитики — она не стала эвакуироваться со всем, хотело позвонить дочери, которую не видела несколько лет, а тут раз — и ракеты прилетели в здание парламента.
Молодой музыкант приехал в родное село, вот девушка, к которой он был неравнодушен — но она вышла замуж, теперь уже есть ребенок.
А тут какой-то кошмар на дорогах и муж с ребенком — не возвращаются.
Остатки военных в убежище объясняют министру агрополитики, что это какая-то гадость в тучах — покапает на тебя дождик и все, Альцгеймер начинается. Та требует обратиться к населению — чего бояться надо, как прятаться. Среди военных разногласия (хотят сами прятаться, отсидеться), кого-то нейтрализуют — и вот обращение. (быстренько прилетает какой-то спецназ, и вот уже нет министра)
Тем временем параноик-энергетик на секретной подстанции, которая сейчас только и может снабжать током остальную Швецию, сооружает сколько-то вьетнамских ловушек. Двустволкой и добрым словом отражает вторжение спецназа. А тут уже и какие-то беженцы на станцию приходят, и даже сын. Между ними — объяснение (довольно странное).
Но вот — свежая порция спецназа. В бой!
Сын на малолитражке таранит вертолет (с красной звездой), а отец, на одномоторном самолетике — другой (гибнет при этом).
Увы. Да еще боевая удача не может длиться вечно, и вот в разрушенной церкви родного села молодой музыкант попадает под дождь... Который с препаратами.
Тут — безо всяких шуток и подковырок — в фильме очень сильный эпизод: память о прошлой, не совсем осмысленной жизни, оставляет молодого человека, и он как-бы соединяется с корнями, с малой родиной, и одновременно уходит в мечту.
И сам образ начинающегося хаоса — у авторов фильма получился.
Но потом идут титры.
Там — между списками актеров — отрывки из пресс-конференции. Что Швецию защитят иностранный войска. Но кто же устроил эти теракты? Как его зовут??? Имя, вопрошает корреспондент, скажите мне имя. В последних кадрах мелькает лидер одной северо-восточной державы.
Блин!!! Сюжет подразумевает постоянное столкновение людей с неведомым и странным. Во всех фильмах франшизы с этим пытались работать, но лишь в первом было что-то неплохое, да еще мелькнула колония каких-то разных зверюшек в камере хранения.
Нет.
Вместо этого сценаристы упорно воспроизводят бондиану.
И конечно, пара главных персонажей. Имея таких актеров, можно было замахнуться на вариацию "Фанфана-Тюльпана" или "Маверика".
Но протагониста сделали откровенно тупым, а героиню — скучной.
И 100500 отсылок к недавним фильмам про супергероев.
Проблемы установки программного обеспечения в мозговые оболочки...
В своё время Р. Желязны написал отличный рассказ "Миг бытия так краток"... — о том, как роботы пытались восстановить Землю после гибели человечества.
План "реконструкции" был так себе, и то, что в итоге люди все-таки появились на планете — просто чудо.
Здесь похожая проблема, но подана с немного другого ракурса: не загрузить компьютерную программу в биологический мозг, как было у классика, но воспитать обычного индивида. Человеческого ребенка. Нормального общества для младенца уже не найдешь. Бабушки дедушки, родители, мачехи с отчимами, старшие братья и сестры — в прошлом. Остались только фильмы, фотографии и учебники по педагогике. Сколько-то тысяч эмбрионов и ограниченная сообразительность машины.
Как быть?
Вот нам и показывают бункер, где робот год за годом воспитывает маленькую девочку. Угловатый и тяжеловесный ВАЛЛ-И следующего поколения — только без мусора... "Засыпает" на несколько часов — подзаряжается. Рассказывает сказки, показывает кино. Девочка понемногу взрослеет.
И все было хорошо, пока в дверь бункера не постучалась вполне себе живая, раненная женщина.
Какое-то время идет психологический поединок между мамой-роботом и незнакомкой, которая говорит о своих друзьях, о жизни вне бункера — а эти слова так притягательны! И еще она боится машин. Робот доказывает, что в словах незнакомки ложь — не тот характер пулевого ранения. Незнакомка показывает, что далеко не все человеческие эмбрионы, которые числятся бункере, еще живы. И это не первый цикл выращивания ребенка...
По форме "Дитя робота" — преимущественно камерный фильм с хорошими спецэффектами. Открытые пространства присутствуют, но скорее в качестве необходимого дополнения. Дизайнеры постарались обустроить бункер — добротные hi-tech декорации для пьесы на троих.
Два живых человека играют лицами, еще один только голосом (другой телом, изображая робота). И еще есть младенец.
Динамика, сюжета, напряженность интриги — растут именно таким темпом, который нужен для максимального проявления характера. По сюжету девушка должна навсегда запомнить эти события, и да, запомнит, без вариантов.
Исполнительницы не обделены актерским талантом.
Хорошо выстроен сюжет с постепенным раскрытием исходного плана машины — и вынужденной его трансформацией. Причем ясно, что все перемены еще не закончились, и человека с машиной в будущем ожидает сколько-то странных танцев. Потому что компьютер — самый строгий экзаменатор, и надо доказать ему своё право унаследовать цивилизацию.
В фильме прослеживаются минимум две работающие на сюжет НФ-идеи:
— проблему человеческого сомнения и подросткового максимализма машина решила далеко не с первого раза и скорее методом перебора, чем воспитания. Потребовался конфликт с другим человеком, чтобы обеспечить лояльность дочери к своей будущей семье. То есть в связке человек-машина отбор идёт с обоих сторон (что ясно еще со времен питекантропов и формирования руки, но каждый раз люди уверены, что теперь они главные навсегда...);
— антропоморфность и единичность робота, как маска. Был робот один, сам по себе, стала натуральная "техносфера". Причем эта может быть жертвенная маска, и если человеку нужно убить конкретно эту оболочку, то какие проблемы?
Есть в сюжете прокол не прокол, но тонкий момент — "Мать" могла не только хранить эмбрионы, но еще и заниматься программой генетического усовершенствования человека. Тут нет и намёка на подобное. Что оправдано — зачем перегружать фильм? — однако упрощает сюжет, делает его чуть более плоским. А так создание нового человечества свелось, фактически, к решению единственной педагогической проблемы. Простите, а если завтра у этой барышни крыша поедет на почве множества детей, которых ей придётся воспитывать в одиночестве? Машина убьет её и повторит все заново? Тогда логично иметь несколько бункеров — для разных серий экспериментов. Эта идея, опять-таки, могла бы загромоздить фильм, но без неё всё слишком уж линейно.
Наконец, использование боевого, без всяких скидок, робота, когда тот лазером плавил стальные засовы бункера — выглядит уже откровенным переигрыванием и "драматизацией на пустом месте". Машине проще было установить еще один электронный замок, иметь в бункере запасной выход, на пустить внутрь еще одно свое подобие и т.п. Но "стулья зачем ломать"?
Итого: хороший НФ-фильм — показана новая грань старой темы. И это годный пример, которому могут следовать небогатые кинематографы.
Отраслевая победа — и тоже всё висело на волоске...
У победы не только тысяча отцов, и но сотни малых побед-фундаментов: вот тут выиграли, вот так поборолись, и еще здесь оказались сильнее.
Поначалу снимают фильмы о боях и разведке, но рано или поздно дело доходит до отраслевых эпосов.
Победа и наркомат минометного вооружения.
Победа и Магнитка.
Победа и шахтеры.
Глупо видеть в подобном что-то неправильное — если проза лейтенантов рождает шедевры, то и про железные дороги можно рассказать историю...
Война была большая, и подвигов хватило на всех желающих.
Итак: пробит сухопутный коридор в Ленинград. Построена дорога. Теперь надо водить поезда. А кому? Старики и девушки — основной контингент в депо. С флота выдергивают квалифицированного машиниста, который туда по мобилизации был направлен. Давай, на поезде ты старший будешь.
И начинается...
Трудовой подвиг — тут без всяких кавычек — показывают с нескольких сторон:
Новенькие. Девушки, мало что понимающие в железнодорожном деле, наспех обученные. От имени одной из них ведется повествование.
Старики, которые понимают, что вот сейчас умереть могут, и надо как-то успеть.
Немногие «работяги мирного времени». Главный герой сталкивается с проблемой: он не может успеть везде, однако новенькие — это умеренного качества глаза и руки. Как быть везде?
Сильная сторона фильма — уважение к деталям и декорациям. Вот мост из бревен, вот шпалы на льду, вот состав и единственное серьезное вооружение на нём — ДШК.
Образность из железной дороги вытащили по максимуму: депо, внутренности вагона, стрелки, ночные рейсы, бег регулировщицы навстречу поезду (повреждение путей). Словечки и привычки.
Разные типажи актеров. Тут не всегда удачно, но с главным героем угадали, отлично подобрали девушек, со старым машинистом тоже, и получились вывозимые из Ленинграда дети.
Авторский текст — на своём месте. И это отдельная большая удача фильма: интонации, слова, продолжительность.
Впечатлила отданная ребенку свирель: в хаосе войны любая вещь существует столько, сколько продолжается уход за ней. Значит, свирелью должны пользоваться. И чтобы продлить существование, надо немедленно передавать её после смерти владельца, пусть даже незнакомому человеку. Нетипичное для современности отношение к предметам.
Очень хорошо показаны пределы власти чекиста в критической ситуации. Есть техника, есть обслуживающие её люди, и пока путейцы действуют заодно — они главные.
Отлично подано нарастание кризиса. Вот вроде обычный рейс, есть проблемы. Но каждое отдельное, совсем не фатальное происшествие, наслаивается на другое, и вот уже ком проблем летит наперерез эшелону. И вот уже возникает дилемма между вагоном с детьми и вагоном с оборудованием, которая становится одной из составляющих этой ситуации.
Результаты подвига — что получилось, а что нет — тоже показаны впечатляюще. Вот проведен поезд, увеличены нормы выдачи хлеба в осажденном городе. Но вот разрушенные после недавних артналетов дома. А вот будущее — дети и техника — которое вывезено из-под обстрелов.
Батальные сцены с тем же ДШК — противоречивые впечатления. Попытка сбить самолет смотрится реалистично, а поединок с бронепоездом как-то не очень (что делали в это время артиллеристы тех частей, что обороняли коридор?).
Что кажется неудачным, так это немецкий диверсант в эшелоне. Смотрится откровенным перебором, сделанным для взвинчивания интриги. Легко заменяется каким-нибудь бродячим минометом, который немцам удалось протащить через линию фронта, или новой оптикой на немецкой же батарее или еще чем-то подобным. Я понимаю, что была попытка показать внутренний конфликт с обществе тех лет, но тут ни «а» не сказали, ни «б». Для формата полнометражки — это слишком сложная тема второго плана.
Часть реплик физиков, вывозимых из Ленинграда — ну кондовая.
Погибший герой. К сожалению, здесь это штамп чистой воды. Могли ведь дать другой образ: что остался без руки, после госпиталя продолжил водить паровозы, и встретил Победу уже пьющим человеком, однако с женой и ребенком. Не менее типичный исход для того времени, и весьма показательный образ индивидуальной, семейной победы. Но создатели фильма побоялись тронуть романтичность образа.
Итого: добротная попытка снять очередное кино про войну.
Вряд ли фильм станет классикой, но тут не видно явных глупостей или клюквы, а есть хороший сюжет и живые герои.