«Змея сновидений» Макинтайр если не стала классикой, то остается достаточно известным романом: свыше одиннадцати тысяч оценок на гудридсе: три крупные премии сами по себе являются значимым стимулом к чтению, книжный клуб не даст соврать. А вот «The Exile Waiting» на ее фоне выглядит бедным родственником: куда меньше изданий, да и на том же гудридсе оценок чуть более пятисот — современная нативная аудитория про роман просто ничего не слышала. При этом, забегая вперед, я не могу сказать что роман ощутимо хуже своего более титулованного продолжения-приквела. Но в первую очередь стоит отметить, что стилистически «The Exile Waiting» очень сильно отличается от «Змеи сновидений», это совершенно другая книга. Здесь несколько сюжетных линий, которые между собой сойдутся не сразу, в то время как в «Змее» мы наблюдали за путешествием Снейк. Здесь подавляющая часть действия происходит в одной локации, когда как в «Змее» они постоянно менялись, вплоть до того, что роман рассыпался на отдельные эпизоды, связанные главной героиней. «The Exile Waiting» написан под сильным, нет, правильнее будет сказать под сокрушительным влиянием Урсулы Ле Гуин — настолько всеохватным, что в более позднее время писательница наверняка бы призналась, что переделала фанфик на Гарри Поттера «Хайнский цикл» в ориджин, что кажется для Макинтайр вполне вероятным сценарием. Не только манера письма, но и тематика книги очень близка к прозе Ле Гуин, в частности отчаянная критика рабства. В принципе, это не удивительно, ведь Ле Гуин была главной учительницей Макинтайр в Кларионе, так что посвящение романа (да и выбранная в качестве эпиграфа цитата) — необходимая дань вежливости.

Действие романа происходит в очень далеком будущем, в котором Земля, пережившая череду ядерных конфликтов, практически лишена жизни, а немногие выжившие ютятся в радиационном убежище, называемом Центром, и сети окрестных пещер. Но для человечества это стало не концом, а только лишь началом, ведь во время войны беженцы во всю заселяли другие планы, и образовали свое содружество, называемое Сферой. Сама же Земля осталась практически заброшенной и мало кому интересной (кому нужно это галактическое захолустье, когда кругом десятки благоустроенных планет!).

Центром владеет группа семей, каждая из которых контролирует одну из систем жизнеобеспечения: вентиляцию, водоснабжение, освещение и т.д. При этом порядки установились вполне себе феодальные: семьи — фактически новая аристократия, извращенная и жестокая, остальное население, низшие слои общества, делится на рабов, простых людей и уродов, которых изгоняют в глубокие тоннели, где нет ни света ни еды. Любое уродство, даже самое незначительное, влечет за собой изгнание ребенка. Причину таких мутаций читатель должен додумать сам, хотя Макинтайр настойчиво намекает, что это радиация.

В романе три главных героя. Большая часть действия посвящена Мише, девушке лет пятнадцати-шестнадцати, которая живет со своим братом в местных трущобах — не тех, где обитают самые изуродованные мутанты, их мы по сюжету посетим только ближе к финалу романа, но на отшибе Центра. Оба они телепаты, но если у Миши способности весьма слабы, то ее брат напротив, слишком чувствителен и вынужден постоянно принимать лекарство, которое глушит голоса в голове. Вот только лекарство постепенно перестает действовать и подростки мечтают сбежать из центра в космос, чтобы среди миров Сферы найти исцеление.

Вторая сюжетная линия — Ян Хикару, потомок японских колонистов, живущих на иной планете. Постепенно он сближается со старой слепой женщиной, родом с Земли, которая перед смертью мечтает еще раз увидеть (да, в тексте так и написано!) родину. Чтобы исполнить ее последнюю волю Хикару отправляется в путешествие, которое, в конце концов приведет его в Центр.

Ну и, наконец, третья сюжетная линия о двух псевдобратьях Сабван и Сабту, плодах жестокого научного эксперимента, который заключался в попытке создать двух ментально связанных гуманоидов, фактически одну личность в двух телах. Их предыстория рассказана в раннем рассказе Макинтайр «Cages» (1971). Они прибывают в центр со своими таинственными мотивами (предположительно, чтобы захватить его), но постепенно, под влиянием интриг местной аристократии и неизбежной любовной линии, связь между псевдобратьями становится все более хрупкой, что в финале приводит к конфликту. Впрочем, зародыши конфликта видны в самом начале: если Сабван принимает декадансные порядки центра и с наслаждением предается плотским удовольствиям, то у Сабту они вызывают отвращение, да и влюбляется он в рабыню (не в Мишу), которую мечтает вывезти из центра.

Первую половину романа герои действуют порознь, и только ближе к финалу их пути сходятся, когда Мише удается втереться в доверие к Сабту, а тот поручает Хикару ее обучение в качестве нового навигатора, ведь в Мише проснулись недюжие математические таланты. Однако социальное напряжение в Центре очень скоро разрушит их планы. Финал романа целиком посвящен судьбе мутантов, отвергнутых обществом и влачащих жалкое существование в малопригодных для жизни пещерах, именно они и есть те самые "Изгнанники в ожидании" из названия и эпиграфа ("Unlock, set open, set free, the exile waiting in long anger outside my home"), которые должны найти свое прибежище в мирах Сферы, которая ничего не знает об их участи.

Для романа, в котором нет и трехсот страниц, книга удивительно насыщена: несколько сюжетных линий, множество конфликтов и связей между персонажами, во всем тексте выше я не рассказал и трети исходных данных, не говоря уже о кульминации и развязке. При этом Макинтайр постоянно играет с читателем, не раскрывая некоторые детали прямо, а заставляя читателя строить теории и предположения (как в случае с причиной мутаций). Или вовсе, помещает ответы в другие книги. Так в рассказе «Cages» мы видим бунт братьев и их побег из лаборатории, при этом сущность самого эксперимента дается лишь намеками и будет рассказана прямо только в романе «The Exile Waiting», опубликованном четыре года спустя. А, например, в романе «Змея сновидений» в одной из сцен герои видят на стенах туннеля люминесцентное изображение пауков, но значение этого символа станет ясно только в финальных сценах прошлого романа (не говоря уж о том, что Снейк так и не пустят за порог Центра, и, положа руку на сердце, хорошо что не пустили, ничего хорошего её там не ждало). Таким образом, хотя книги и не связаны прямо, в них имеются отсылки, дающие более полное понимание созданного Макинтайр мира.

Пожалуй, главное достоинство романа (да и всего цикла в целом), это удивительная фантазия Макинтайр и смешение в одной книге огромного числа ингредиентов: от космических кораблей и планет-утопий к казематам, где аристократы в окружении рабов предаются оргиям и насилию, от таинственных, населенных троглодитами подземелий, освещенных радиоактивными кристаллами, к высокотехнологичным лабораториям. Мир полный противоречий (например, генетические эксперименты в нем сосуществуют с боязнью мутаций), но это делает его только более живым. Но развитый мир демонстрирует скорее потенциал автора, чем мастерство: декорации часто оказываются слишком массивными, и заслоняют собой действо, а финал романа представляет собой весьма затянутую сцену погони, где персонажи принимают кучу спонтанных решений, приводя историю к нужному автору финалу — и сложно сказать, чего Макинтайр не хватило, мастерства или хронометража, чтобы концовка смотрелась убедительнее.

А еще в романе нет никаких змей, да и о жизни за пределами Центра и подземелий в принципе ничего не говорится, так что события «Змеи сновидений» — это позднейший реткон. И «Змею» вполне можно читать отдельно, ведь кроме контроля фертильности и пауков на стенах там с первой книгой нет ничего общего. А вот читать «The Exile Waiting» могу порекомендовать только на свой страх и риск, и только в том случае, если нравятся ранние романы Хайнского цикла и хочется чего-то похожего.

В качестве бонуса — различные обложки романа.

Знакомство мое с Пановым началось в середине двухтысячных, в старшие классы школы, когда сидя за первым своим компьютером с ламповым монитором, между бесконечными сессиями в Might and Magic (РПГ-серия мне всегда нравилась больше стратегической) я погружался в чтение архива книг, который какими-то непонятными путями также угодил на жесткий диск. Книг там было много, мегабайтов наверно 900 и, понятное дело, я планировал прочесть все. Но очень скоро выделил для себя авторов, которые вытеснили остальных. В первую очередь, это был Роджер Желязны, чья безграничная фантазия потрясала мое изображение, следом — Урсула ле Гуин, которую я тогда знал по зачитанному до дыр "Волшебнику Земноморья" в книжке-перевертыше "С драконом", и которая очень скоро открылась мне совершенно с другой стороны, как автор сложной социальной фантастики. И вот, где-то между этими двумя авторами, мой взор упал на огроменный сборник с первыми десятью, что ли, книжками из цикла «Тайный Город». Перспектива погрузиться в масштабный цикл на десяток книг (ах, если бы я знал, сколько их будет написано позже!) завораживала и я кинулся читать... чтобы слиться всего через пару глав. Книжка полетела в корзину сразу после сцены с каким-то профессором, который на лекции с серьезным лицом толкает телегу, что мол Тайный Город со всякими разными мифическими созданиями существует, на что его то ли освистали, то ли вызвали ему дурку, а мне хотелось сделать что-то подобное с автором, настолько несуразной и глупой мне показалась та сцена. С тех пор к Панову я не прикасался лет эдак пятнадцать, и никакие высоченные рейтинги фантлаба, стильные обложки (особенно мне запомнилась эта серия) мою волю поколебать не могли.

Вернулся к автору я только после увлечения аудиокнигами, дав шанс другой его работе, циклу «Анклавы», который произвел куда более приятное впечатление: сочетание высоких технологий и темной магии было чем-то действительно уникальным, затем «Герметикон», который я до сих пор считаю лучшим отечественным стимпанком (до тех пор, пока автор не стал искусственно растягивать сюжет, который теперь, кажется, не имеет даже намека на внятный финал, зато имеет потенциал к бесконечной сериализации). Вернулся я и в «Тайный Город», и основательно в нём обосновался, прослушав где-то полтора десятка книг, до тех пор как цикл не стал превращаться в межавторский проект, а качество романов не полетело стремительно вниз. На цикл я писал отдельный отзыв, в котором подмечал, что все романы следуют одним и тем же сюжетным паттернам, которые можно перечислить по пальцам одной руки, при сохранении статуса кво, что постепенно низводит цикл до своеобразного ситком-боевика, где очень много действия, но при этом ничего не происходит. Что же касается той самой возмутившей меня сцены, то у меня сложилось впечатление, что в позднейших изданиях она была переписана, чтобы не быть настолько кринжовой (а возможно мой литературный вкус просто окончательно испортился и я проглотил не подавившись то, от чего раньше плевался).

Вообще Панов автор удивительно разноплановый. В нем сочетается способность писать многотомные сериалы об одном и том же со склонностью к экспериментам (в его писательском портфолио есть и детский цикл, и янг-эдалт, и полицейский детектив, и даже футурологический нонфик), а способность выдавать по три-четыре романа в год не так сильно влияет на качество конечного продукта как могла бы. Больше всего в его творчестве меня привлекают два наиболее экспериментальных цикла. Первый — это «Отражения», своего рода более взрослая версия Тайного Города, мозаичный роман, разбитый на отдельные истории, которые подаются не по порядку и из которых внимательному читателю предстоит сложить паззл. Цикл удивительно многогранный, одна история рассказывает про пригородную романтику с долгими поездками на автобусе, другая — про покорение космоса. При этом отдельные части часто бывают куда интереснее целого, в частности «Ранний автобус» и «Белый карлик чёрной дыры» для меня пожалуй лучшее из того, что писал Панов. Портит цикл разве что излишняя склонность к "боевиковым" решениям, как бы ни развивался сюжет и сколь сложны и необычны не были бы конфликты, в итоге все закончится мордобоем. Тем не менее, я до сих пор жду третью часть, ведь оборвался цикл буквально на полуслове. Чего не скажешь о второй наиболее ценимой мною работе автора, цикле «Аркада», каждый роман которого закончен, а связаны они между собой скорее концептуально. Автор раз за разом показывает возможные варианты будущего, своего рода параллельные реальности, в которых действуют персонажи с одними и теми же именами и характерами, но сам мир и их судьбы каждый раз существенно изменяются. Пожалуй, единственное сравнение, которое приходит мне на ум это «Калифорнийская трилогия» Ким Стэнли Робинсона, но будущее Панова куда мрачнее, а главными героями становятся революционеры и террористы, а так же захватившие власть корпораты. В этом цикл можно назвать своего рода итерацией "Анклавов", но с более мрачным и серьезным тоном и без магии Вуду. Особенно запомнился мне второй роман, который в отличие от большинства книг автора не предлагает героям готовое решение проблем, или хотя бы ужасный конец, только ужас без конца, что читалось очень свежо. А еще цикл смог переработать один из ключевых недостатков автора, склонность к самоповторам, что неизбежно при написании километровых циклов, сделал из изъяна достоинство, построив на нем всю идею цикла. Гениальное решение!

В каком-то смысле новый его роман, «Побочный эффект», можно считать продолжением идей «Аркады»: в один момент я даже заподозрил, что у автора после написания трилогии остался материал и он использовал его в новом романе. У нас снова изменившийся до неузнаваемости мир будущего, снова технология, которая меняет мир настолько же притягательна, насколько и опасна. И, естественно, найдутся и революционеры, которые будут стремиться уничтожить эту технологию, и корпорации, которые не считаясь с жертвами будут пытаться получить из нее выгоду. В общем, классический роман Панова, да. При этом нельзя не отдать автору должное, на ожиданиях он играет классно, и первая же сцена книги очень сильного обескураживает читателя, готовящегося погрузиться в технологичный киберпанк. Ведь косплеит она классическую драку в таверне с орками, гоблинами, эльфами и прочими фэнтезийными существами. Мир изменился до неузнаваемости, и читателя без всяких прелюдий погружают в него по самую маковку. А вот дальше начнется классический Панов: загадочное убийство, ниточки которого тянутся очень высоко, крутой детектив и его напарник, которые должны их распутать, таинственная и опасная незнакомка, приехавшая в город со своими целями, корпораты, сражающиеся за влияние и власть, настолько богатые, что деньги для них не значат практически ничего, а человеческие жизни — абсолютно ничего. И все, естественно, окажутся совсем не теми, кем кажутся на первый взгляд, а когда маски будут сброшены нас ждет эффектная (задумывалась, по крайней мере, она именно такой) развязка. Очередная итерация классической формулы, но ежели она работает, то ничего больше и не нужно, Пелевин соврать не даст. С другой стороны, не покидает ощущение, что при всех сюжетных откровениях и вот-это-поворотов последних страниц Панов все-таки не докрутил и не раскрыл и трети потенциала своего мира. В отличие от той же «Аркады», где в финале из сеттинга выжималось все возможное. Пока роман заявлен как одиночный, но, быть может, здесь скрыт намек на сиквел?

Зная автора, не удивлюсь.

На этом, пожалуй, все.

В прошлом обзоре был комментарий, что пусть рассказ о книге и подробный, но из него совершенно непонятно, стоит ли ее читать. В этом плане обзор на Панова проще, вряд ли для того, чтобы принять решение о чтении, кому-то нужны обзоры.

Повесть начинается с размышления о том, с чем можно сравнить историю. Например, с каменным углем, который легко принять за минерал, но это не так. На самом деле уголь — это миллионы и миллионы листьев, сваленных в одну кучу, под собственной тяжестью застывших и уплотнившихся. Также и исторические записи, делающиеся день ото дня на протяжении множества поколений превращаются в незыблемый монумент, памятник прошедшим столетиям.

Либо же повесть можно сравнить с мелом. Мел — это не обычная порода. На самом деле это кости, миллионы и миллионы костей, спрессованных под тяжестью веков. История соткана из костей — бесконечных жертв, братских могил, погребенных под невообразимым грузом вины, пока они не будут сдавлены достаточно сильно, чтобы на их фундаменте можно было строить настоящее.

А затем Паркер рассказывает свою историю, которая показывает, что и то и другое сравнение не более чем поэтическая идеализация, а само восприятие истории, в том числе и рассказанной на этих страницах, как чего-то правдивого, вряд ли возможно.

Начинается она так: свежеиспеченный тиран собирает группу историков и искусствоведов, давая нетривиальную задачу: раскопать руины города, величественной цивилизации прошлого, очага культуры и искусств, который был сметен с лица земли ордой варваров. Одна беда, этого города никогда не существовало, а его появление нужно исключительно по политическим мотивам, чтобы шельмовать соседей по карте, выставив их потомками тех самых варваров, а в дальнейшем подготовить фундамент для войны, которая должна восстановить историческую справедливость. Естественно, нужно воспроизвести раскопки так, чтобы ни одна живая душа не усомнилась в их подлинности.

Главный герой — лингвист, занимающийся изучением мертвых языков. Он способен по крупицам восстанавливать лингвистические знания, и описанию тонких моментов работы историка-лингвиста уделено немало времени. «Making History», самое близкое к термину "лингвистическое фэнтези" произведение из тех, что мне доводилось читать. Хотя "фэнтези" очень условный маркер: здесь нет магии, нет сверхъестественных существ, богов, пророчеств об избранных и прочего классического антуража. Скорее, есть некий аналог даже не "альтернативной", а "параллельной" истории, которую, в отличие от произведений Гая Гэвриела Кея, вряд ли получится привязать к какому-то конкретному историческому периоду нашего мира. К тому же всё, что касается мироустройства, даётся Паркером размашистыми и грубыми мазками, достаточными, чтобы понять подоплёку происходящих событий, но совсем не достаточными, чтобы сложить цельную картину, хотя бы о том, какому уровню исторического развития соответствует описанный Паркером мир. Пожалуй, правильнее будет сравнить его со своеобразным аналогом античности, в котором гуманитарные науки ушли в развитии гораздо дальше, чем технические.

Итак, главному герою вместе с группой ученых необходимо подделать исторические находки (автор, в очередной раз, не поленился закопаться в матчасть и очень подробно расписал методику фальсификации артефактов и те неочевидные детали, которые при этом нужно учесть) и при этом каким-то образом остаться в живых, ведь весьма вероятно, что получив желаемые свидетельства, тиран захочет избавиться ото всех, кто знает правду. Но в определенный момент Паркер почти по-филипдиковски повышает ставки:

Возможно ли такое, что они сотворили подделку настолько совершенную, что неосознанно восстановили давно канувшее в глубины веков прошлое? Или же сама ткань истории настолько зыбка, что меняется от одной лишь попытки фальсификации, подобно природе света в опыте с двумя щелями? Либо же, кто-то еще более могущественный ведет свою, не до конца понятную игру? Во второй половине повести спираль интриги закручивается весьма и весьма плотно. Но, зная Паркера, легко предположить, каким будет финал.

И здесь я перехожу к не самой сильной стороне повести. Чтобы разрешить все конфликты и ответить на все вопросы (на самом деле не совсем, но об этом ниже) автор ближе к финалу вводит персонажа, который ранее в тексте совершенно не фигурировал: эротический интерес главного героя, куртизанку и владелицу доходного дома, которая начинает помогать ему, сначала в поиске улик, которые должны пролить свет на происходящее, а затем и с тем, как остаться в живых. Вытаскивание персонажа-решателя проблем, подобно роялю из кустов, ровно в тот момент, когда он будет необходим, само по себе является весьма слабым сюжетным приемом, а учитывая ту роль, которую куртизанка сыграла в финале истории, она явно должна была упоминаться с самого начала, иначе все действие сводится к тому плохому детективу, где убийцей оказался случайный прохожий, который до поимки никогда не появлялся в сюжете. Не говоря уж о том, что злодейские лекции обреченному герою — это жуткий моветон, не объяснимый ничем, кроме писательской лени.

Концовка, к разочарованию многих, что нашло отражение и в отзывах, оказалась нигилистической. В одном из последних абзацев автор прямо пишет:

цитата

Вот почему, когда я говорю "нахер правду", я не лукавлю. Я не испытываю ненависти к правде, она не оскорбляет меня, ничего подобного. Я не думаю, что можно ненавидеть то, чего на самом деле не существует. Я бы сравнил правду с драконами и единорогами. Все знают, как они выглядят и чем занимаются, а живущие в городе, вероятно, знают о драконах и единорогах больше, чем о коровах и козах. В этом смысле драконы и единороги реальны; в этом смысле реальна и правда. Могу я описать дракона или правду? Ну или хотя бы нарисовать? На самом деле, я не очень хорошо рисую. Встречу ли я когда-нибудь единорога или правду? Не думаю. Беспокоит ли меня это? На самом деле, нет.

Поиски исторической правды заранее обречены на провал, именно к такому выводу приходит герой. Существовал ли тот самый город на самом деле? За десятками фальсификаций и разрушений подлинных памятников, сотнями раз за разом переписанных исторических документов это уже не имеет никакого значения. Было ли совершено по-настоящему значимое историческое открытие, либо же фальсификаторы наткнулись на еще большее мошенничество, а может быть это самое большее мошенничество было совершено только для того, чтобы скрыть тот факт, что в попытке фальсифицировать историю герои непостижимым образом докопались до истины. Спираль можно раскручивать бесконечно, но какой в этом смысл, если сама история о группе историков и искусствоведов, которых собрал тиран, чтобы дать нетривиальную задачу: раскопать руины города, великой цивилизации прошлого, очага культуры и искусств, который был сметен с лица земли ордой варваров, была написана лишь для развлечения любителей фантастики и получения писательского гонорара. И написана, стоит отметить, весьма бесхитростным образом, с использованием многократно высмеянных клише. Искать в ней истину — весьма безблагодатное занятие.

Таким образом, в финале Паркер достает кукиш, который он увлеченно крутил в кармане все это время и с удовлетворением демонстрирует его читателю. А тому не остается ничего, кроме как увидеть в этом жесте глубокий смысл.

Не будем ходить вокруг да около и не замечать того, что и автор не слишком уж скрывает. Перед нами фантастическая версия «Легенд и Латте», трудолюбиво переносящая концепцию Трэвиса Болдри, который буквально создал новый жанр, в фантастические декорации Америки недалекого будущего. Если у Болдри главная героиня, бывшая наёмница и искательница приключений, решила отойти от дел и открыть кофейню, то у Ньюиц, бывший военный бот после окончания гражданской войны в Америке решает отойти от дел и открыть... лапшичную. С такими вариациями написана вся повесть: здесь не будет высоких ставок и угроз персонажам, за исключением смертельно опасной попытки починить канализацию, а повествование построено на атмосфере взаимопомощи и заботы друг о друге: классическое уютное фэнтези, только в фантастическом антураже, в который подмешено несколько модных и, так сказать, актуальных тенденций. В первую очередь, разделение Америки на свободолюбивую Калифорнию и весь остальной расистко-робофобский Янкилэнд (термин из повести), где роботам до сих пор не дали права и во время войны они могли "уснуть свободными в Калифорнии и проснуться как бесправная собственность в Америке". Даже ревью-бомбинг, который устроили лапшичной роботов, в итоге оказался инспирирован робофобными спецслужбами Янкилэнда. Кстати, я не могу отделаться от ощущения, что основу мира Ньюиц взяла из рассказа своей партнерши, Чарли Джейн Андерс «Книжный магазин на краю Америки» — еще один образчик "уютной фантастики", написанный до того, как это стало мэйнстримом, в которой Калифорния сражается за независимость. И, естественно, Калифорнию будущего Ньюиц и Андерс рисуют практически одинаково: еще не отошедшую от военной разрухи, но очень прогрессивную, с полным расовым и гендерным разнообразием. Я бы даже предположил, что это одна вселенная, но у Андерс роботов не было.

И здесь скрывается первая проблема «Automatic Noodle», то что роботы и отношение к ним здесь являются не более чем метафорой на мигрантов и то, как относится к ним общество. "Они отнимают у нас рабочие места", "они подозрительные и опасные" и прочее все в таком духе, что отчасти обесценивает самих роботов, которые далеко не так нереальны, как в эпоху Золотого века фантастики и заслуживают того, чтобы проблемы их существования обсуждались напрямую, не становясь при этом метафорой каких-то других проблем. Не говоря уже о том, что подобный подход порождает гору незапланированных нелепостей с роботами, которые в одной сцене рисуются максимально непохожими на людей, а в другой — излишне очеловечиваются. В одной сцене они меняют анатомию серией простых операций (Ньюиц в одном из интервью делится откровением, что заложила в эту сцену свой собственный опыт с операцией по удалению груди, из-за которого она настрадалась, и ей хотелось описать операцию по изменению анатомии, которая проходит гладко и безболезненно), манипулируют собственной памятью, что позволяет менять сознание и даже характер, перезагружаются в случае фатальных ошибок, откатываясь к последним сохраненным настройкам. А в соседних сценах, они впадают в депрессию от критики, утешают друг друга обнимашками и угнетаются по поводу и без. В повести есть автоматический доставщик, который находит оскорбительным то, как были репрезентованы говорящие машины в "Транформерах". И я даже не уверен, ирония это автора или нет. Ну и, конечно, как можно в изображении роботов обойтись без гендерной репрезентации, наделив их самыми разнообразными местоимениями? И слово "робофобия", которое встречается в тексте слишком часто, явно маскирует под собой другие, куда более известные "-фобии". В общем, балаган здесь такой, что мне интересно, найдут ли роботы саму повесть оскорбительной?

При этом более глубокая проблематика повести, которая заявляется, проговаривается автором в послесловии и многочисленных интервью, остается недостаточно раскрытой. Она заключается в игре слов, обыгранной в названии открытого роботами общепита: "аутентичный — автоматический", что на английском звучит более похоже. Главный вопрос в том: как можно чтить человеческую культуру приготовления пищи, будучи неспособным даже попробовать еду. И даже больше — какого это в принципе наслаждаться достижениями иной культуры, при этом не принадлежа к ней. Вопрос этот достаточно тонкий, но автор и не пытается о нем задумываться, обозначая даже не проблему, а так, общий контур проблемы, как в детективных сериалах мелом обводят лежащий труп. И вместо его проработки мы получаем довольно классическую историю про то, как персонажи со сложным прошлым находят друг друга и благодаря общему делу становятся сильнее.

При всей вышесказанной критике такая история ценна сама по себе. В этом чувстве сплоченности и готовности заниматься общим делом и совместно преодолевать трудности сокрыта основная ценность "уютного" фэнтези и научной фантастики. Далеко не всегда проблемы решаются насилием, что зачастую является основным инструментом классической фантастики, чаще всего куда больше помогает способность доверять себе и своим близким. Ну и классический "общепитовский" процедурал: как приготовить лапшу, если у тебя манипуляторы, как добавить специи, как украсить зал — выписан с вниманием к деталям и увлеченностью. Ньюиц признается, что сама является большой поклонницей китайской лапши и все рецепты из книги основаны на ее любимых блюдах.

А еще в книге есть забавная пасхалка, которая для меня сразу добавила к роману лишний балл. Столкнувшись с ревью-бомбингом роботы решают наращивать базу постоянных клиентов и открывают сайт своей лапшичной, название которого упоминается в тексте: automaticnoodle.website. И если перепечатать его в браузер, то можно попасть на специально созданный для повести вебсайт, в котором можно почерпнуть пару фанфактов, посмотреть на приведенные выше авторские фотографии и даже закупиться посвящённым книге мерчом (что также отсылает к сюжету романа — в определенный момент времени мерч "автоматической лапшичной" стал приносить роботам даже больше прибыли, чем готовка).

И пусть уши автора мелькали в тексте там и тут, что иногда раздражало, но чаще смешило, «Automatic Noodle», в целом, на удивление приятное чтение.

Повествование ведется от лица Руфуса, молодого парня, чудом избежавшего виселицы и принятого в актерскую труппу под руководством драматурга Гийома, странствующую, на первый взгляд, по вполне себе средневековой Франции. Буквально на первых страницах они получают задание от умирающего солдата: доставить таинственную коробку Его Святейшеству в Авиньон. Но чем дальше труппа странствует по городам и весям, тем отчётливее понимание, что события происходят в отдаленном будущем. В конце концов, автор прямо проговаривает, что после "технологической эры" наступили долгие "сумрачные столетия" приведшие к откату технологий к уровню, близкому к средневековому. И хотя упоминаются войны, складывается впечатление, что подобное развитие событий по замыслу Рейнольдса является естественным ходом вещей, поэтому повесть вряд ли можно назвать постапокалиптической, и с каждой перевёрнутой страницей она всё меньше кажется таковой. Мир откатился "назад во времени" очень странно: с одной стороны труппа путешествует в конной повозке, Гийом пишет пьесы пером на бумаге, да и дальняя связь в мире явно отсутствует. С другой стороны в навершие кинжала старого солдата и члена труппы Бернара заключен кусок обедненного урана, войны ведутся с помощью энергетического оружия, а в больших городах есть "лечебные гробы", полежав в которых можно восстановить здоровье. Но больше всего меня поразило, когда на одном из привалов труппа отобедала мясом мамонта. Вот уж где не помешало бы чуть более подробное объяснение, почему всё так и как оно работает.

Но Рейнольдса подобные мелочи не интересуют. Он продолжает сплетать воедино высокие технологии, примитивный уклад и исторические отсылки, не заботясь о сочетаемости компонентов, предлагая принять получившиеся декорации своей пьесы "как есть" со всеми условностями и упрощениями. И как зрители театральных постановок смиряются с бутафорским реквизитом, так и читатель должен смириться с тем, что он не получит никаких объяснений, почему в этом мире есть высокие технологии и при этом нет самых примитивных технических средств. А вот элементы фэнтези, которые обещались в анонсах, к сожалению или к счастью, в повести отсутствуют совсем. Те немногие детали, которые на них походят, вроде всадника без головы, который по легендам странствует вблизи проклятого леса, по мере развития сюжета получат вполне рациональное объяснение.

И хотя в основе сюжета мы имеем классический квест по доставке артефакта к месту назначения, в первую очередь Рейнольдса интересует быт театральной труппы Франции времён, которые за всеми технологическими условностями, напоминают раннюю Эпоху Возрождения. Организации постановок, работе с реквизитом, репетициям и распределению ролей уделена львиная доля произведения, и в определенный момент это начинает восприниматься как одно огромное провисание сюжета. Ведь страниц остается все меньше, мы всё так же далеки от поставленной цели, а обитатель загадочного ящика, который очень скоро начинает разговаривать с Гийомом, а позже и с Руфусом, не спешит открывать свои секреты. Вместо этого Рейнольдс касается темы, которой меньше всего ждешь от данного сюжета: критики использования искусственного интеллекта (читай, нейросетей) в творчестве. Ведь Гийом, бывший ранее знаменитым драматургом, исписался и уже давно не может выдавить из себя хоть сколько-нибудь пристойной пьесы, но обитатель ящика даёт ему снова возможность творить, и даже лучше чем раньше, но насколько этично такое творчество? Ответ даёт дальнейшее моральное падение персонажа. А следом уже и перед Руфусом возникает дилемма: как поступить, зная, что его мастер уже не тот, что раньше, совращённый "демоном из ящика". И дальше сюжет начинает развиваться в совершенно другом направлении.

С одной стороны, финальные сцены романа в декорациях "проклятого леса", который на поверку окажется вышедшей из под контроля попыткой справиться с загрязнением окружающей среды конца технологической эры, весьма хороши. С другой, Рейнольдс в очередной раз откусил больше, чем смог прожевать.

Это просто части декорации классической трагедии о верности и предательстве, учениках и наставниках, долге и амбициях. И в финале, в лучших традициях рейнольдсовских концовок мы убеждаемся, что все происходящее, в глобальном смысле, не имело никакого значения.

Роли сыграны и на сцену опускается занавес. К вящему разочарованию единственного зрителя, сиречь читателя. Но ему не привыкать. Вещь получилась довольно типичная для Рейнольдса, обещающая куда больше, чем в итоге дающая. И псевдосредневковый сеттинг скорее усугубляет проблему.