Приятель, работающий в сфере IT, как-то обмолвился, что его жена знает пин-код к его банковской карточке, но не знает пароля на его ноутбук. Это уже не первое такое признание от знакомых со схожим родом занятий. Интересно...
Я до крайности опасаюсь и побаиваюсь людей, которые все знают, все понимают в тонкостях и обладают абсолютной уверенностью в чем бы ни было.
Всю ночь не давала покоя фраза "молчащий в чаще".
Надо ли перед чтением "Пассажиров с пурпурной карточкой" Фармера читать джойсовские "Поминки по Финнегану"?
Надо ли перед чтением "Концентрационного лагеря" Томаса Диша прочесть обязательно "Доктора Фаустуса" Томаса Манна?
Надо ли перед чтением "Криптономикона" Нила Стивенсона ознакомиться с "Радугой тяготения" Томаса Пинчона?
Оказывается, Томас Диш был геем. В биографии на ФантЛабе про это не упоминается, между тем, как нетрадиционная ориентация писателя отразилась на его жизни довольно сильно. Да и на творчестве в принципе тоже — в одном из ранних критических эссе Диш ни с того ни с сего вдруг обвинил Хайнлайна в том, что "Звездный десант" был плохо завуалированной гей-порнофантазией (почти по Фрейду, ага). Правда, позже Диш сожалел об этом своем заявлении.
Вообще фантлабовская биография Диша на его страничке ужасна. Мало того, что куцый копипейст с какого-то другого источника, так еще и напечатана вслепую, без абзацев — читать просто невозможно.
Также в этой биографии не приводится известная история о том, как Филип Дик накатал на Диша письмо в ФБР после выхода в свет романа Диша "Концентрационный лагерь". Якобы к Дику явились какие-то подпольщики и убеждали его исподтишка вставлять в свои будущие книги упоминания о новой смертоносной разновидности сифилиса. И якобы Дик отказался, а потом с изумлением прочел новый роман Диша, где неизвестная ранее разновидность сифилиса была одним из сюжетообразующих факторов. Из чего Дик неопровержимо делал выводы, что Диш поддался на уговоры таинственной организации.
Явление авторского "камео" в кинематографе дело привычное. А вот есть ли его аналоги в литературе? За исключением случаев, когда автор ведет повествование от своего имени, вводя себя (или своего лирического героя) в произведение в качестве полноправного персонажа (например, "Гаргантюа и Пантагрюэль" Рабле)... Скорее этак мимоходом, незаметно.
Как ни тужился, смог припомнить только это:
цитата
Немалая река Днестр, и много на ней заводьев, речных густых камышей, отмелей и глубокодонных мест; блестит речное зеркало, оглашенное звонким ячаньем лебедей, и гордый гоголь быстро несется по нем, и много куликов, краснозобых курухтанов и всяких иных птиц в тростниках и на прибрежьях.
Николай Васильевич Гоголь. Тарас Бульба
цитата
...или, к примеру, этот здоровенный мулат из Капарики, по имени Мануэл Матеус, Балтазару Семь Солнц он не родня, и по кличке Сарамаго, поди знай, какое будет от него потомство, он отделался покаянием, а обвинялся в том, что был искусником по колдовской части, и с ним еще три молодки, что сказать обо всех этих людях и еще о ста тридцати, которые выйдут на ауто, многие отправятся составить компанию матери Блимунды, кто знает, жива ли она еще.
Жозе Сарамаго. Воспоминания о монастыре
цитата
Сидя в ЛЕМе, я еще не успел понять, что случилось перед самым отлетом. Этот ЛЕМ не имел ничего общего с американским треножником, в котором НАСА послало Армстронга и Олдрина за горсткой лунных камней.
Ну-с, в очередной раз, то ли в шутку, то ли всерьез, позволю себе предаться излюбленному занятию — позанудствую всласть.
Читая заметки новой рубрики в АК ФантЛаба о вопросах, связанных с художественными переводами, на ум приходят разные мысли. Чтобы не писать простыней в комментариях к этой рубрике, решил их оформить отдельным постом у себя. Тем паче, что ничего такого не обещаю, так, вопросы и мысли по поводу.
Ознакомившись с мнением профессионального переводчика, что в большинстве случаев по возможности надо пытаться переносить реалии оригинала на язык перевода, вспомнил один известный рассказ, перевод которого на русский уже стал, наверное, классическим.
Это рассказ Фредерика Брауна "Этаоин Шрдлу". В нем идет речь о том, как владельцы маленькой частной типографии ради барыша разрешили одному загадочному типу набрать у них в типографии какие-то малопонятные метафизические тексты. О том, что за этим последовало надо читать в самом рассказе, благо он отличный, можно даже сказать из категории "must read".
В оригинале рассказ называется Etaoin Shrdlu. Это неудобовыговариваемое буквосочетание довольно известно на западе. Связано оно с реалиями книжной и газетной печати времен свинцового набора. В этом процессе долгое время (естественно до появления фотонабора и современных систем DTP) немалую роль играли линотипы.
Линотип — это автоматическая строкоотливная машина, позволяющая упростить для оператора-человека долгий и кропотливый процес набора готового макета страницы из отдельных литер. Грубо говоря, оператору линотипа достаточно было набирать на клавиатуре текст будущей строки, а машина обеспечивала формирование и отливку готовой строки в металле. Потом из этих отлитых строк компоновалась печатная форма полосы, которую уже можно было использовать для оттиска на бумагу.
Клавиши с буквами на клавиатурах линотипов, печатающих латиницу, располагались таким образом, что крайние символы составляли два столбика буков, те самые Etaoin Shrdlu. Конструктивно линотипы были устроены так, что не позволяли исправлять опечатки, и если оператор осознавал, что ошибся, то он был вынужден продолжать набирать эту строку до конца, чтобы потом извлечь строку целиком и заменить её на исправленную. Чаще всего, чтобы забить строчку, оператор просто пробегался пальцами по всем клавишам крайних двух рядов подряд (набирать окончание строчки или писать что-то значащее смысла не было — строчка все равно подлежала целиком замене). Так строчка оказывалась заполнена словами Etaoin Shrdlu. Постепенно эта фраза становилась для корректоров своеобразным сигналом, что строка содержит опечатки и её следует заменить. Иногда набор, содержащий такие строчки, по недосмотру проскакивал в печать и фраза оказывалась на страницах книг и газет. Что еще более способствовало её известности.
В рассказе Брауна линотип играет не последнюю роль, поэтому закономерно, что автор в качестве названия для него выбрал эти два слова.
Русскоязычный читатель был знаком с этим рассказом по переводу С. Бережкова. Переводчик решил оставить словосочетание как есть, только транслитерировав его на русский. Получилось у него так — ЭТАОИН ШРДЛУ.
Между тем, любой, кто бывал в типографии и видел линотипы для кириллического набора, может подтвердить, что на клавиатурах таких линотипов нет и намека на подобную фразу.
Вот, например, клавиатура линотипа для латиницы (я выделил клавиши с прописными буквами красным для пущей наглядности):
А это клавиатура линотипа для кириллицы.
Как видим, в таком варианте фраза, сформированная по условиям, о которых было сказано выше, выглядела бы буквально так — ОЕНА ИСМВЫГУ.
И вот тут у меня, как у простого читателя, не являющегося специалистом по переводу с английского на русский, возникает вопрос — а надо было ли оставлять заморского Этаоина Шрдлу? Что превалировало при этом решении? Благозвучность английского варианта? Элементарное — у переводчика не дошли руки посмотреть на клавиатуры отечественных линотипов? Отстутствие в русском языке традиции этой самой ОЕНА ИСМВЫГУ, соответствующей традиции западного ЭТАОИН ШРДЛУ? Неизвестно...
В любом случае перевод Бережкова конечно же сформировал традицию. Иначе чем ЭТАОИНа ШРДЛУ, мы героя брауновского рассказа не воспринимаем.
Кстати, английская википедия любезно подсказывает, что рассказ Брауна не единственное фантастическое произведение, в котором фигурирует персонаж под именем Etaoin Shrdlu. Есть еще роман Чарльза Г. Финнея «Цирк доктора Лао» и роман Альфреда Бестера и Роджера Желязны «Психолавка» (дописанный Роджером Желязны по черновикам покойного Альфреда Бестера).
Сверился с русскими переводами этих двух романов.
В романе Чарльза Г. Финнея (перевод Е. Смирнова) переводчик тоже транслитерировал оригинал, превратив Mr. Etaoin в Мистера Этайона. В романе Бестера и Желязны (перевод И. Тогоевой) та же картина — Etaoin Shrdlu из оригинала стал Етаоин Шрдлу в переводе.
Интересно — если будут еще в будущем переводы этих трех произведений на русский решится ли новый переводчик попытаться подобрать аналог в русском языке знаменитому Этаоину/Етаоину/Этайону Шрдлу или транслитерация этого выражения на русский станет по молчаливому соглашению стандартом?
Читая мемуары в очередной раз убедился, насколько веселые и интересные, а, самое главное, неожиданные вещи случались в Антарктике.
Как всегда одержимый "синдромом брадобрея царя Мидаса" не могу не поделиться очаровательнейшим отрывком из воспоминаний знаменитого и замечательного героя моего детства Юрия Александровича Сенкевича.
Итак, задолго до Джейми Хайнемана и Адама Сэвиджа, Юрий Александрович во время экстремальнейшей зимовки на станции "Восток" (не надо, пожалуй, объяснять даже что это за место и чего стоит там находится) по сути заложил основы будущей популярной программы "MythBusters" :
цитата
Я снова перечитал все, что из его книг оказалось в нашей библиотечке, и решил проверить то, о чем он писал. Джек Лондон утверждал, что в сильный мороз плевок замерзает на лету и падает на землю со звоном. Антарктические морозы не чета североамериканским, и я был уверен, что такой "эксперимент" получится и у меня. Но, к моему разочарованию, никакого звона я не услышал ни при минус 60 градусах, ни при минус 70…
Тогда я решил усовершенствовать свои "изыскания", довести их до самой откровенной "натуральности". И предложил Саше Завадовскому: "Саня, давай проверим! Я сейчас заберусь на крышу, пописаю оттуда, а ты стой внизу и смотри, как будут падать ледяные капельки". Мороз в это время был под восемьдесят… Саша воодушевился: "Это интересно, полезай!" Я взобрался на крышу нашего "дома", приготовился: "Саня! Смотри!" — "Давай! Давай!"
Конечно, я попал на него — и не льдинками, а самыми натуральными каплями. Все замерзло, но не на лету, а на Саниной куртке. "Тра-та-та-та!!!" — возмущался мой "ассистент". Действительно, картина была достойна кисти великого художника… Пришли к себе огорченные и озадаченные неудачей "эксперимента". Сели и стали думать. Потом позвали физика Славу Громова, рассказали про вычитанное у Джека Лондона, про свои "исследования". Вдруг слышим в ответ: "Ну и дураки вы оба! Надо было со мной сначала посоветоваться. Ведь у нас воздух разрежен, соответствует четырем тысячам метров по концентрации кислорода, поэтому его молекул в полтора раза меньше, теплоотдача идет медленнее… Эх вы! Экспериментаторы…"
Все ниженаписанное несет в себе изрядный заряд шутки, поэтому прошу всерьез и глубоко не принимать и тем паче не оскорбляться.
Все таки забавная вещь — человеческая психика. Стоит самому на время перестать выискивать ляпы в художественных произведениях, как сразу же начинаешь осуждающе посматривать на других, продолжающих заниматься этим, да еще и защищать тянет бедолаг-авторов.
В оправдание себе, как водится, начинаешь искать примеры подобного поведения у других — как стремления искать ляпы у других, так и допущения, быть недовольным такими поисками уже других.
Почитаешь таких примеров и слегка успокоишься — все-таки не только я, далекий от идеала, но и люди известные и выдающиеся позволяли себе такие слабости.
Вот, например, очень хороший и известный писатель-маринист Виктор Викторович Конецкий.
Здесь он делает замечания не кому-нибудь, а самому Бунину, лауреату Нобелевской премии по литературе!
цитата
У Бунина в «Господине из Сан-Франциско» полно чуши. От прямых школьных ошибок: он помещает пароходный вал в киль; капитан обязательно загадочная личность, «похожий на огромного идола»; за минуту до смерти господин из Сан-Франциско видит в читальне гостиницы: «стоя, шуршал газетами какой-то седой немец, похожий на Ибсена, в серебряных круглых очках и с сумасшедшими, изумленными глазами»… Ну, скажите вы мне, ведь видит американец, тупой миллионер, а зрит-то за него ястребиный Бунин! Знать не знает американец ни языческих идолов, ни тем более внешности Ибсена! Это Бунин нагляделся на идолов у себя в азиатских степях и в юности вечно пялился на знаменитых писателей, ибо им завидовал, но чтобы американец знал Ибсена! И чтобы американский миллионер, войдя в читальню, за считанные секунды изучил бы физиономию какого-то немца и определил бы, из чего у того очки, заметил сумасшедшие и изумленные глаза… А между прочим, и нам внешность немца до лампочки — зачем она тут? Меня воротник душит, жилетка печенку давит, через тридцать секунд у меня в сердце сосуд разорвется, и шея моя напружинится, глаза выпучатся, я дико захриплю…
Полноте, Иван Алексеевич! Ни от инфарктов, ни от инсультов так люди не умирают, ибо Бог прибирает их быстрее, и нет, увы, сил мотать головой, хрипеть, как зарезанный, закатывать глаза, как пьяный… Если это скоропостижная смерть, то она и есть в миг, если нет, тогда его еще лечить надо, а не в плохие номера гостиницы таскать. Почитайте Амосова.
Насколько же классикам легче было! Изучать-то им только историю надо было… А нам?
А здесь рассказывает уже о том, как ляпы искали у него самого:
цитата
— ...и еще я из мелкокалиберки застрелился! Тебе, как прошлому вояке, вовсе непростительно: мелкие вши бывают, а винтовки малокалиберные. Думаешь, приятно читать про себя такую чушь?
— ...за мелкий калибр я уже двадцать писем от читателей получил и стыдом умылся, хотя тут другой дядя виноват.
И еще, тут уже более развернутее:
цитата
Недавно получил письмо от старого капитана, чрезвычайно знаменитого на весь свет, мною глубоко уважаемого. В тридцати пунктах указаны (с приведением номера страницы, абзаца и строки в абзаце) мои неточности в морской терминологии.
Каждый пункт вызывал у меня бешенство.
Я пишу: «Поднимаюсь на пеленгаторный мостик и вижу, что линемет отодвинут в сторону, ракеты сложены в кучу, а на ящике лежит и загорает Эльвира — младшая буфетчица. Она лежит на животе, лифчик расстегнут. Эльвире хочется, чтобы и следа от лифчика не осталось на ее тропическом загаре».
Знаменитый капитан пишет: «Мостик этот издавна назывался капитанским. Стал называться ходовым. Но даже не в этом дело. На судне, где уважают морские порядки, он никогда не служит пляжем даже для Эльвиры. Я не знаю судов, где капитаны разрешали это. В этом уважении большой смысл. Определенные места на судне служат определенным целям, и только им. И вообще, зачем это размазывание, в каком виде загорала Эльвира и прочее…»
«Не было на море ни одного человеческого деяния, о котором все люди имели одинаковые мысли. Общему сему жребию и наше сие дело подлежит». А это написано лет двести назад при разборе обстоятельств бесследной гибели нашего фрегата.
Когда-то я относился к такой особенности морского мышления с юмором. И даже позволял себе над таким удивительным феноменом подшучивать. Но уже порядочно, как перестал. Серьезное и даже трагическое за ним стоит.
Сходите разок на Фонтанку в городской суд, когда судят там за аварию моряков. Сколько экспертов — столько мнений.
облако тэгов
: 
