История первобытного общества – весьма и весьма сложный раздел в нашей науке. «Первобытными» мы называем большинство дописьменных культур, те из них, которые мы вынуждены изучать по материальным остаткам. Конечно, ясно, что именно в эпоху каменного века сложилось человечество как таковое, были заложены основы его социального и культурного развития. Конечно, очень трудно установить этот процесс – своеобразны уж больно источники на сей счёт.

Самый надёжный метод, конечно, археология. Она нам помогает понять, как жили люди древности, во что они одевались, что ели и какими орудиями рубили деревья. «Археологическая культура» — главный объект подобных исследований, материальный отпечаток какой-то общности людей. Мы раскапываем их, документируем и пробуем интерпретировать – с разной степенью успешности (можно вспомнить, например, интересный пример с Леви-Брюлем и его исследованиями первобытного менталитета).

Второй путь всем нам хорошо известен по Льюису Моргану и Фридриху Энгельсу. Берутся современные «первобытные» культуры, которые изучают этнографы, и их социально-культурные отношения экстраполируются на глубокую древность. Энгельса я упомянул совсем не зря – в его книжке-конспекте «Происхождение семьи, частной собственности и государства» на основе одних этнографических (да и то не всегда) данных выстраивается схема развития родовой общины и института брака. Лучший друг Карла Маркса весело конструирует воздушный замок из браков «пуналуа», из кратких сведений источников видит «парный брак» у всех народов мира, тщательно ищет кровнородственную общину у древних германцев. Вся эта эволюционистская схема настолько эфемерна, что её даже критиковать неприлично.

Однако какой тренд она заложила в советскую историографию! Историки тщательно искали в этнографических и археологических источниках классическую схему Энгельса «дикость-варварство-цивилизация», упаковать факты в готовую обёртку, и подать её в под правильным соусом цитат из Первоисточников, то бишь ПСС в 50 тт. И схема ведь – получалась! Главное, иметь хорошие ножницы и клей. Были среди таких историков и оригиналы, вроде Бориса Поршнева, который, работая с материалом первобытной истории, разработал свою суггестивную теорию возникновения человечества.

Увы, Геннадий Марков пошёл по иному пути. В своё время этот автор выстрелил прорывной концептуальной монографией «Кочевники Азии», в которой доказывал невозможность применения к кочевничьим обществам понятия «феодализма». Однако после опубликования этой монографии он увлёкся другими темами, и занялся типологизацией хозяйственных структур первобытного общества, пытаясь выстроить общую схему его эволюции.

Результатом штудий стала книга «История хозяйства и материальной культуры в первобытном обществе». Если в «Кочевниках…» автор проявляет осторожный скепсис к теоретическому осмыслению общественного строя, предпочитая изучать источники, то здесь он уже в самом предисловии сообщает, что более такой вольности себе не позволит, и вся работа будет проходить как положено. То есть – в свете «законов» о смене общественно-экономических формаций. Культура? Помилуй Бог, культура – только отражение материального производства, никак не иначе.

Итак, какова общая концепция книги? Хозяйство имеет свойство эволюционировать. Человек, естественно, начинает с присваивающего хозяйства – собирательства и охоты. В эпоху неолита начинается одомашнивание скота и возникает земледелие, происходит развитие производительных сил и дальнейшее развитие социальных отношений.

В принципе, всё это мы знаем банально по учебнику истории 5 класса. Автор, конечно, рассмотрел вопрос весьма профессионально и увлекательно, однако дело в другом. Он выводит несколько типов хозяйств – низшее и высшее присваивающее, мотыжное и плужное земледелие и кочевое и полукочевое скотоводство. Автор блестящих «Кочевников Азии» здесь прямо-таки озадачивает – каждый из этих типов означает, оказывается, соответствующий тип социально-культурных и классовых отношений, например, мотыжное земледелие, по мнению автора, вряд ли соответствует классовому обществу, ему больше подходит плужное земледелие, и так далее. Понимая, что археология в выстраивании схемы не поможет, Марков набрал примеров из этнографии, и расположил их в правильном порядке, строя гипотетическую схему эволюции хозяйства и социального развития общества.

Спорно? Да ещё как. Даже сам автор понимает это, говоря в предисловии, если кратко, что проблема сложна и нарисованная схема – эфемерна. Рассуждая о развитии различных народов, Марков частенько уходит в чистую этнографию, отводя проблемы хозяйства на второй план на фоне описания материальной культуры и просто культуры, что серьёзно размывает и без того непрочный фундамент книги.

В результате – довольно слабая попытка классификации развития хозяйства, приведшая к развитию классового общества. Поставленные задачи оказались не выполнены – Марков слишком много отдал на описательность и схематическое структурирование материала, что делает его сочинение достойным, но не обязательным чтивом об истории первобытного общества.

Лапина З. Г. . Учение об управлении государством в Средневековом Китае. Москва. Наука. Главная редакция восточной литературы .МГУ. 1985г. 384с.илл. твердый переплет, обычный формат.

Историки, занимающиеся историей Китая, чаще всего идут по пути её иллюстрирования. Очень много работ, которые показывают политическую историю, масса тех, кто показывает причудливые культы и обычаи этого народа. Это интересно, конечно, но как мы поймём эту цивилизацию, если будем изучать отдельные, небольшие курьёзы?

Есть и другие вещи. Чтобы понять чужую культуру, нужно вникнуть в саму её суть, понять тот язык, через который они реализуют свои представления об окружающем. В конце концов, недаром учёные тратят многие годы на лингвистическую подготовку. Хорошие традиции, заложенные в языкознании продолжились и в советские годы – несмотря на многие и многие репрессии в отношении известных учёных. Традиции до сих пор живы в нашей синологии – большое спасибо тем, кто выдерживал её все эти годы.

Может быть, именно поэтому книга Зинаиды Лапиной получилась такой… немарксистской? Казалось бы, всё на месте, и ссылочки на Первоисточники, и обязательная лёгкая критика «буржуазной» историографии… Однако, прекрасно зная, что дальше первой главы цензор эту муть читать не будет, Лапина писала уже своё. Она не стала фантазировать насчёт феодальной системы, не впала в рассуждение об эксплуатации крестьянства и классовой борьбе.

В центре исследования – трактат XI в., экзаменационное сочинение, написанное чиновником Ли Гоу, которое именуется «План обогащения государства, план усиления армии, план успокоения народа». Большая часть учёных даже сер. 80-х, в которых была написана книга, просто повыдёргивали бы из трактата цитат, разбавив Марксом, и написали бы пафосное сочинение об усиливающейся феодальной эксплуатации и прогрессивности Ли Гоу. Однако Лапина не такова. Её интересует причудливая вязь иероглифов, тот смысл, который в них вкладывал автор.

В современном китайском языке понятие «цзин цзи» означает экономику, и примерно совпадает с западным. Часто его экстраполируют и на прошлое. Однако, как это часто бывает, биномом «цзин цзи» просто обозначили то, что не имело прямого аналога в сознании конфуцианца. В средневековых текстах это понятие содержит в себе целый комплекс различных понятий.

Главное для конфуцианца – семья. Чжин Гоу – государство – это большая семья. Тай Цзу – глава семьи. Тот, кто является проводником воли Неба, носитель благой силы Дэ. Он должен держаться «цзин цзи». Это не просто «экономика». Это целый образ мыслей. «Цзин цзи» — это стремление к бережливости. Бережливость ведёт благородного мужа к совершенствованию. Благородный уж будет всё делать для процветания других, и использовать своё богатство во благо. Низкий человек будет копить богатства и обирать окружающих. Либо безудержно тратить всё на бездумные развлечения. Это неприемлемо для

Конфуцианца. Он должен стремится к совершенству во всём. Если все будут на своих местах, а благо будет распределятся по справедливости, когда каждый будет помогать каждому – тогда наступит гармония в обществе.

Сразу становится ясно, что Ли Гоу, конечно, идеалист. Он пишет о том, как должно быть, и многие слова из его трактата так и просятся на цитаты. Однако он верить в Дао, в путь, ведущий к совершенству, верит, что люди осознают и поймут цену идеалам Кун-цзы.

В целом, книга Лапиной представляет из себя суховатое источниковедение, с подробным лингвистическим анализом. Стороннему читателю лучше вообще не стоит браться за эту книгу – мне, знакомому с Китаем только по университетскому курсу и паре обобщающих рбот, пришлось тяжело. Однако если вы готовы к сложностям восприятия – пожалуйста. В любом случае, понимать китайскую культуру вы будете чуть-чуть лучше.

История большинства мировых цивилизаций, великих и малых, в наше время уже известна в общих чертах. Несмотря на наши куцые знания, работа историков прошлых столетий не прошла даром –призрачный лик чужих культур нам явлен, частично восстановленный либо через письменные источники – язык – либо через археологию. Методы историков с каждым десятилетием становятся всё более сложными и многосоставными, сцепляясь с другими сферами знания, пытаются препарировать прошлое в попытке понять, как появился наш мир. Конечно, этим занимается не так много людей…

Среди немногочисленных «прорывных» публикаций может затесаться старомодная обобщающая работа. Таковой и является «Цивилизации» Фелипе-Фернандеса Арместо, достаточно известного американского историка испанского происхождения. Автор не стал идти на поводу «традиционной» описательной историографии, но и не заморачивался по поводу новых подходов – в его книге присутствует концепция, которая призвана соединить все цивилизации мировой истории в единый логичный комплекс человеческих обществ, живущий по своим закономерностям.

Концепция книги, в общем, проста. Для автора термин «цивилизация» является синонимом «общества» и «культуры», о есть – определённой целостности в конкретном обществе людей, будь то культурное, ментальное, или экономическое единство. Он упёрся в сложность квалификации, определений и конструкций, которые выстраивали философы истории, и пошёл по самому простому пути, который разметили ещё Ибн Хальдун, Джамбаттиста Вико и Иоганн Гердер. Он связал цивилизацию с окружающей средой, которая формирует облик человеческого общества, его хозяйственную деятельность, во многом – мировоззренческие черты его менталитета. Окружающая среда предоставляет цивилизации свои ресурсы, и подчиняет ритму своей жизни. Именно поэтому одни общества развивались в рамках своей, скажем так, экосистемы, другие же третировались тяжёлыми и жёсткими условиями.

И тут на помощь автору пришла старая добрая концепция «вызова-и-ответа», которая была постулирована великим цивилизационистом Арнольдом Тойнби. Звучание этой идеи, конечно, не столь сильно и абсолютно, как в «Постижении истории». Фернандес-Арместо берёт за основу определения «цивилизации» способность модифицировать и встраиваться в окружающий его ландшафт, образую на этой основе устойчивый базис своей культуры.

Конечно, Фернандес-Арместо цивилизационист, однако отличается и от Шпенглера и от Тойнби. Главным пафосом их трудов была вера в прогресс, которая, хочешь не хочешь, но была заложена глубоко в сознании этих философов-историков. Цивилизация идёт от своего рождения к распаду, считал Шпенглер, и этот цикл неизбежен, логичен и последователен. Тойнби пошёл даже дальше – он выстроил цивилизации в последовательную цепь эволюции общества, которая на своём третьем этапе завершиться объединением человечества в единое духовное образование.

Автор от подобных глобальных обобщений отказывается, предпочитая конкретный, казуальный подход. В его понимании цивилизации – это вполне конкретные формы самоорганизации общества, которые существуют в конкретной среде. Для некоего бесстрастного «космического наблюдателя», который для наглядности создал Фернандес-Арместо, западная цивилизация ничуть не развитее и не мощнее всех остальных, а её подъём – чистая случайность, игра Норн на пряже истории. «Цивилизация», как считает автор, может сколько угодно существовать во времени и пространстве, и развиваться в любую сторону, если постарается соблюдать баланс между собственной организационной сопряжённостью и окружающей средой, с которой тоже можно производить модификации.

Для чего написана эта книга? У неё, между прочим, есть вполне конкретный общественный посыл. С точки зрения Фернандеса-Арместо, мультикультурализм, вера в прогресс, идея превосходства человека над биосферой – это главные заблуждения, которые рано или поздно доведут уничтожение Атлантической цивилизации до конца. Сила цивилизации – во внутреннем единстве и сопряжённости, и её размывание приведёт только к гибели её носителей. Что до среды, то человек по прежнему прямоходящее животное, часть биосферы, и его чрезмерные попытки потревожить гармонию природы могут вызвать и ответную реакцию…

Ничего принципиально нового в этой книге, конечно, нет. Отказ от европоцентризма был озвучен ещё Вольтером, а различные варианты цивилизационной теории высказываются достаточно часто, и Фернандес-Арместо работает вполне в тренде нынешней западной историографии. Несмотря на это, книга американца, безусловно, заслуживает внимания, поскольку написана «с огоньком» и имеет определённую аргументацию. В большой плюс можно записать и то, что её спокойно может читать и «интерессант»-любитель. Язык «Цивилизации» прост и изящен, и если читатель не побоится вала информации на свою голову, он вполне сможет её осилить от корки до корки, ничего не упуская.

Может быть, эта книга и не стала прорывом в мировой историософии, и автор не сделал на ней громкого имени, она всё же не прошла незамеченной, и заслуживает пристального внимания.

История исламской цивилизации – это история экспансии, здесь него скрывать. Расширение «дар ал-ислам» всегда являлось одной из главных целей образованной и военной элиты, и они стремились к выполнению этой святой миссии. Однако этим вовсе не ограничивается дух религии Полумесяца. Ислам знал свой расцвет, Золотой век, когда росли города, процветала торговля и ремёсла, когда учёные, писатели и теологи расширяли горизонты видимого мира, и их имена с трепетом уважения повторялись в каждом просвещенном уголке Афразии.

...Сейчас всё забыто. В Мосуле провозглашён новый халиф, первый за последние сотню лет. Его адепты не несут в себе ничего, кроме уничтожения, ради слепой веры, «голого света», злого и жгучего. К чему, зачем, почему? Отчего достижения цивилизации, её великие имена, её открытия забыты и преданы анафеме? Новый халифат несёт в себе только зёрна абсолютного уничтожения, и, возможно, это знаменует окончательный закат Зелёного Знамени… Но культуру его нужно сохранить.

Для того, чтобы сохранить лучшее, что было в исламе, необходимо изучать его историю. В 90-е гг. определённым событием стала книга Исаака Фильштинского, «История арабов и Халифата». По сути, она представляет из себя курс лекций, который московский исламовед-культуролог прочитал в Институте Азии и Африки в 1992 году. Своей задачей он считал описание истории Халифата Аббасидов, который существовал со времени свержения Умаййадов (750 г.) и вплоть до 1517 г., пока Селим не захватил Египет, и не состоялась передачи регалий «амин ал-муминин» в руки турецкой династии.

Впрочем, обширную эпоху духовной власти Аббасидов Фильштинский рассматривает не через призму их политики. Его куда более интересует культура и наука, которая очень быстро выходила из-под контроля не только халифов, но и наиболее агрессивной части уммы. Му’тазилитский калам, рационалалистическое движение, развивавшееся в VIII веке, и получившее сперва поддержку власти, быстро зажил собственной жизнью. Именно его представители переводили на арабский греческих философов, изучали труды восточных учёных, творили свои собственные открытия. Этот многоголосый синтез и породил самую передовую научную мысль Средневековья, в сфере математики, астрономии, медицины, и многих прочих сферах знания. Фильштинский много пишет и о своём любимом предмете – литературе – которая также являлась продуктом синтеза жанров и направлений, порождающая оригинальные, красивые и интересные сюжеты.

Впрочем, Фильштинский не отделяет историю культуры от политической. Основу глав его книги составляет именно история Халифата – сложная, противоречивая. Очень кратко, но при этом ёмко и полно, автор поведал об особенностях правления каждого халифа Багдада, а позже – Каира. История культуры тесно связана с политическими потрясениями разных эпох, считает автор, и небезосновательно. Ряд политических решений раннего времени привёл к расцвету различных шиитских направлений, череда потрясений привела на трон в Каире династию Фатимидов, нагрянувшие с востока сельджуки своей мощью практически свели на нет власть багдадского халифа… Один правитель мог запретить то или иное направление в философии, и тогда его представители подвергались гонениям, другой – поддерживал их, открывал медресе и поддерживал светские науки. Всё зависело и от политической ситуации, которая никогда не была по настоящему спокойной.

В общем, эту книгу можно посоветовать любому, кто хочет узнать больше о «золотом веке» исламской цивилизации. Курс лекций написан в достаточно популярной манере, и его прочтение не составит труда даже тому, кто впервые слышит об этой эпохе. Главное – постичь эту цивилизацию, понять её, причём в первую очередь – самим мусульманам, уровень знаний которых о собственной истории порой чудовищно низок.

Семёнова Л.В. Салах ад-Дин и мамлюки в Египте. М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1966. – 217 с.

В этой книге делается попытка привязать к средневековому Востоку марксистского понятия «феодализма». Несмотря ни на что, идеология была в нашей науке практически всесильна, слишком привлекательна и логична была схема, и все спорны моменты истории исследователям приходилось едва ли не насильно уминать в рамки теории формаций. Молодым исследователям казалось, что они идут единственно верным путём диалектического материализма, расшифровывая тайные смыслы мировой истории в готовые и истинно правильные научные схемы, как в три закона Ньютона.

Впрочем, мы немного не с того начали. Речь у нас о вполне конкретном исследовании вполне конкретного места и времени. Смотрим: XII – начало XVI века, Египет. Династия шиитов Фатимидов рухнула, на её престол в Каире взошёл курд Салах-ад-Дин Йусуф ибн Аййуб. В середине XIII века Аййубиды, как называли эту династию, также оказались сметены Муиззом Айбеком, мамлюком – половцем из наших степей, и эта власть продержалась вплоть до завоевания Египта армией османских турок. Период далеко не самый простой, множество источников, большая часть из которых даже не переведена на европейские языки. И тем не менее, молодой учёный Лидия Семёнова, выпускница питерского истфака, берётся за эту нелёгкую в высшей степени эпоху. Почему?

Потому что здесь легче всего найти пресловутый феодализм – вернее сказать, нечто, на него похожее. Один из учителей Семёновой, Сергей Певзнер в конце 50-х публиковал статью о существующем аналоге европейского лена в мусульманских странах – «икта», представляющем собой наделение государственной землёй или доходами с неё служилого человека. Икта, по мнению Певзнера, представлял собой продукт нормального общественного развития, и являлся наследственны феодом, ведущим постепенно к раздробленности и феодальной эксплуатации крестьян.

Семёнова тоже тщательно пытается упаковать материал в рамки теории феодализма. Впрочем, не особо получается – экономическая система средневекового Египта на феодализм не похожа, и автор полностью отдаёт себе в этом отчёт. В Египте икта — ненаследственное владение, с которого, впрочем, мукта (его держатель), собирал весь положенный харадж, ушр’ и джизью до последнего дирхема. В принципе, это можно считать одним из новшеств Салах-ад-Дина в обеспечении своей немаленькой армии, однако – вряд ли элементом нарождающейся феодальной системы, особенно если учесть их частые учёты и перераспределения. Впрочем, отбирать их не разрешалось. При мамлюках система икта тоже не приблизилась к феодализму ни на шаг – наоборот, контроль со стороны государства усилился. Пожалуй, относительно независимыми от государства, и наследственными, были вакфы – земли, которые передавали из госфонда мечетям, медресе, религиозным организациям, мусульманским и христианским – чаще всего новь, однако известны факты и покупки земли в этот статус. В XIV-XV вв. структура собственности усложнилась – появились «ризки» — земли, даваемые чаще всего отставным мамлюкам или их семьям, неотчуждаемые и не облагаемые налогами, и росла доля «мулька» – возможно, полный аналог частной собственности, подвергающейся купле-продаже, и защищенной маликитским законодательством на юридическом уровне.

Отдельная глава посвящена городской жизни в Египте. Цехов и гильдий в них, конечно, не сложилось, но купечество с ремесленниками были относительно свободны в своих предприятиях. Впрочем, государство имело возможность монополизировать доходное производство, а иногда – и попросту запретить тот или иной вид деятельности. Это неудивительно, ведь очень многие ремесленники работали именно на государство, и делало свои товары на заказ чиновникам. Так что далековато городу было до зарождения «капиталистических» отношений…

…И на фоне всего этого многообразия данных тем паче удивительным служит утверждение Семёновой, что феодализм таким образом укреплялся, эксплуатация росла и государство теряло свою монополию на власть. Фактически автор проигнорировала многое из проанализированного материала, показывающего многообразие общественных отношений, которые были намного шире всех и вся схем. Но, несмотря на псевдомарксистские купюры, в книге изучен уникальный материал, который нигде в русской историографии просто не найти, да и в зарубежной – трудновато. Но эта книжка – только не для тех, кто первый раз решил приобщится к истории Востока. Исследование практически целиком социально-экономического характера, и требует предварительной подготовки к ней.