Кто такой Умберто Эко я, естественно, знал. Соратник Жака Ле Гоффа, медиевист, семиолог, теоретик культуры, в общем, серьёзный учёный. По крайней мере, вышеупомянутый Ле Гофф пригласил его в авторский состав серии «Становление Европы», поставив в один ряд с Гуревичем, Кардини, Баччи, Монтанари и Канфора. Не буду лгать, я знал, что Эко — романист, причём, как мне сообщали, выдающийся, настоящая икона зарубежной и нашей интеллигенции. С чего бы это, приходил ко мне вопрос?

Наиболее близким по своей тематике мне показался роман «Имя розы», хотя я и не знал, что мне предстоит постигать. А ведь, прочитав эту вещь, я могу со всей уверенностью сказать — я не видел ни одного исторического романа, который был бы лучше «Имени розы». Его просто в природе не существует. И дело ведь в том, что Эко — подлинный, настоящий специалист, который годами (к моменту своего триумфального дебюта ему было почти пятьдесят) изучал материал и вникал в эпоху. И из под его пера вышла такая прекрасная вещь.

Нельзя объять необъятное — и в угоду точности и достоверности Эко не стал давать широкой панорамы мира средневековья, упаковав происходящие события в ограниченные (но на самом деле очень широкие) стены монастыря. Конечно, он не отрезан от всей вселенной — вокруг него происходят бурные события начала XIV века, когда светские владыки продолжали бороться с Папой, когда как грибы после дождя множились ереси. Это эпоха Дольчино, Салимбене, Данте и Оккама — великих и малых имён. Постоянное брожение умов, суровость жизни, неуклонная вера в грядущий Апокалипсис окрашивала этот мир в самые неприглядные и мрачные тона, но даже в эту эпоху жили люди, способные на радость, смех и свободную мысль.

Основная тема — люди той эпохи. С одной стороны они, конечно, похожи на нас — ведь в своей глубинной сути люди очень мало изменились. Однако человек средневековья совершенно по иному видел и воспринимал мир вокруг себя — его «картина мира» была отлична от нашей. Фактически человек постоянно ощущал давящее осознание близкого конца света, Страшного Суда, и неизбежность расплаты за все грехи, ужас перед вечными муками. У стороннего читателя может вызвать недоумение сам вопрос, который обсуждают герои романа: ну что такого в том, смеялся Спаситель, или нет? А вопрос этот — далеко не праздный. Смех — это единственное спасение человека от удушающего повсеместного страха перед грядущим, и для образованного человека той эпохи много значил ответ на этот вопрос. Каково иным людям лишиться последней отрады в этом мире, отданной в угоду суровости и аскетизма? Именно поэтому Вильгельм Баскервильский так рьяно охотится за вторым томом «Поэтики» Аристотеля, и без того оказавшего гигантское влияние на средневековую схоластику.

Из общего ряда этих казалось бы одноликих, но таких разных людей выделяется один ярчайший типаж. Это упомянутый уже Вильгельм Баскервильский. Этот человек не так много имеет общего с Шерлоком Холмсом (хотя аналогия налицо), но он обладает таким же острым, чутким и прозорливым умом. Причём — вот Эко молодец! — он сын своего времени, в подсознании у которого существует всё тот же ужас перед грядущим, который не может помыслить мира без существования Бога (хотя и может её допустить, с ужасом и брезгливостью тут же отвергнув). Особенно ярко смотрится и фигура его антипода — Хорхе Бургосского — талантливейшего человека с идеальной памятью, отказывающем себе и окружающим в свободе мыслей...

И это не всё. Из предыдущей амбивалентности вытекает целая философская проблема, проблема свободомыслия. Хорхе — «дьявол», по определению Вильгельма, он человек, загоняющий себя и весь мир в рамки определённой «истины», идеи, ради которой гибнут все противостоящие. Наиболее опасны для мира именно такие люди — фанатики, сметающие всё на своём пути.

И это ведь ещё не всё. В «Имя розы» нужно вчитываться, это — срез целой эпохи, взгляд одновременно изнутри и со стороны, это произведение связывает нас с той далёкой эпохой, удаляет её от нас, но одновременно — в чём-то приближает. Совершенно уникальный, потрясающий роман — это эталон. По всей видимости, я больше не буду читать «чистых» исторических романов, ведь ни один из них даже близко не встанет с этим гениальным творением итальянского медиевиста.

...Считать, что этот роман хоть как-то примыкает к какой-либо из господствующих течений — большая ошибка. Социализм? Нет. Капитализм? Тем более нет. Что за явление такое — «Час Быка»? Почему его запрещали? И как в то время вообще могла выйти такая вещь? До сих пор — неясно. Ясно только одно — это уникальное и штучное явление.

«Час Быка» настолько сильно выходит за рамки всех идеологий и систем, настолько сильно непохож на другие произведения советской фантастики... Коммунизм «Часа...» — это совсем не то, что под этим словом понимали Маркс и Энгельс, а уж тем более — Ленин. И вообще — кто это такие? Фай Родис, историк и главный герой романа, ни единого разу не упомянула в своей речи основоположников «исторического материализма». А «первая страна социализма»? А пятилетки? А партий? Ничего этого в светлом коммунистическом будущем нет? Кощщунство!!!

А между тем именно в «Часе Быка» мир светлого будущего показан как никогда ярко и объёмно, сильнее, чем в ТА. Удивительно, насколько он оторван от уровня «способа производства», и какой упор сделан в нём не на формирование социума, а на формирование индивида, неповторимого и совершенного. Ефремов осмеливается не только «забыть» имена классиков марксизма, но и внедряет в текст массу санскритских понятий, обозначающих явления вселенной, говорит (!) о духовности... Не о религии, конечно (это было бы грубо и прямо), а как бы завуалированно — о высокоморальном развитии людей на основе духовного совершенствования (упоминаются как бы между прочим «святые для любого жителя Земли храмы Тибета, Эллады и Руси). Общество будущего — это по настоящему совершенный мир, мир совершенных людей, совсем по иному мыслящих и развивающих тайные способности своего разума.

Почему он так ярок, этот пасторальный мир? Ему здесь есть антипод — мир Торманса, где обитают люди на самой низкой стадии общественного развития. Конечно, можно считать роман «критикой капитализма», «критикой лжесоциалистического Китая», и говорить о прочем подобном бреде. Что на самом деле? Достаётся всем — и Союзу в том числе. Ефремов был мудрым человеком, и прекрасно понимал, что ни одна из существующих систем не способна построить коммунизма, что каждая из них тупикова. Да, Торманс — это мир развитый технически, но совершенно морально деградировавший, изуродованный — это будущее дальнейшего развития и капиталистической, и социалистической систем — почти что. ПОка ещё это не наш мир... а завтра? Мудрец Ефремов сделал страшное и жуткое предсказание — он показал, насколько все эти системы античеловечны и уродливы. Это смелый шаг — пойти на уничтожение идеологии не только в своём сердце, но и грамотно изложить это на бумаге.

И всё таки Ефремов даёт нам надежду. Надежду в облике Фай Родис. В облике Грифа Рифта. В облике Сюй-Те, наконец. Это отголосок того, к чему нужно стремится — к несбыточному. Мир уважающих друг друга людей, в котором нет места соперничеству и интригам, здесь живёт только любовь и знание. Это тщательно воспитание индивида, всем обществом, и каждым по отдельности, где родители не «уродуют своих детей по своему образу и подобию». Это надежда, утопия. Но Торманс всегда реальнее. Дело здесь не в правительстве, не в олигархах, не в ворах — только в нас самих. Это и хотел сказать Ефремов своим романом. Он сказал, что надежды почти нет, но это «почти» так много значит...

Философский трактат высочайшего уровня. Далеко выйдя за пределы социализма, Ефремов смог создать нечто, равное по своей мощи лучшим образцам западной социальной фантастики. Во всех ВУЗах — обязательно рекомендовать!

Наверное, писать отзыв на этот роман — гиблое и ненадёжное дело. Вообще, в литературоведении это — основное занятие. Сколько слоёв находят в «Мастере и Маргарите»? В «Тихом Доне»? В «Отцах и детях»? Где там действительно затаилась авторская мысль, а где просто — наша чрезмерная фантазия?

«Преступление и наказание». Я всегда любил шокировать людей тем, что ругаю признанные шедевры. А здесь? Не получается ругать. Ну никак. Можно отметить огрехи в стиле. И что? От этого роман становится хуже? Наоборот, он намного выше, чем помпезная «Война и мир». О чём пишет здесь Достоевский? Что хочет он снова нам сказать, этот хмурый философ?

Естественно, так называемого «морализаторства» здесь нет и в помине. ребята, прежде чем разбрасываться этими словами, внимательно почитайте текст. Основное внимание Фёдор Михалыч уделяет тем самым молодым, образованным людям, которые мнят из себя гениев, и с этой уверенностью идут на самые страшные преступления. Да, идеи Раскольникова распространены и сейчас. Ты велик? Значит, любой твой поступок — во благо (пассионарность!!!), ты «право имеешь». Вот и вся суть. Весь роман посвящён совершенно чудовищной ломке мировоззрения, просто жуткой, болезненной и страшной. Роман-обновление.

Раскольников похож на человека, вроде Наполеона, способного вести на смерть ради своей гордыни тысячи человек? Никак. Честный, по своему добрый, хоть и мрачный человек. Он осознаёт, что он лучше многих — но не знает, как относится к этому. Он многих презирает — но компенсирует это жалостью и милосердием. Да, Раскольников — это по настоящему персонаж трагедии, как князь Мышкин он человек, которому очень трудно уживаться в этом мире, где его ум и талант никому не нужны. А кто живёт хорошо? Подлец Лужин. Вот у него — всё в порядке. Настоящий хозяин жизни, буржуа. А кому приходится хуже всех?

Мармеладовы — очень светлые, но слабые личности, слабее Раскольникова. Только Соня достаточно сильна, чтобы выжить и не уничтожить себя, несмотря на крайнее положение. Свидригайлов — порочный негодяй, но осознав силу любви и её недостижимость, он кончает с собой. Порфирий Петрович, поражённый Раскольниковым, разрывается между долгом и симпатией к нему. И ведь насколько они все реальны! Как натуральны их поступки, эмоции! Такое мастерство — редкий гость в писательской среде.

...Нет, всё таки писать об этом романе — гиблое дело. Недаром Ницше писал, что Достоевский — единственный писатель, у которого есть чему поучится. И ведь был прав! «Преступление и наказание» — это настоящая история из жизни, причём не мелкая и пошлая, при всё антураже, а глубокая. Страшный, унылый Питер, комната Раскольникова, общая... серость, яркие персонажи, глубокая психологическая и филосовская наполненность — всё это вместе создаёт нечто такое, что делает Достоевского одним из величайших гениев мировой литературы. Посему, за неумением правильно написать и осознать это произведение в свои невеликие 23, заканчиваю.

А оценка? Я думаю, нет сомнений, что ставить.

Как трудно начать писать этот отзыв! Интересный факт — вспоминаешь самого себя, читающего эту книгу 12 лет назад, вспоминаешь реакцию на неё. Читаешь сейчас — за кофе, в автобусе, на работе — где угодно, и понимаешь, что книга не стала хуже. Ничуть. Видишь глубже, лучше понимаешь автора, многие давно знакомые, когда-то выученные наизусть фразы и обороты теперь воспринимаются по другому. Но, закрыв страницу первой книги, понимаешь — одно осталось как прежде. Полное погружение в текст, глубокое уважение и восхищение миром, созданным разумом одного-единственного человека — Джона Рональда Руэла Толкиена.

Сначала такое чувство, будто это — такая же милая сказка, как «Хоббит» — начало именно такое. Но дальше сюжет становится всё серьёзнее и серьёзнее — над миром нависла Тьма. Мы знаем это вначале только со слов Гэндальфа — но чувствуем её жуть всё кожей — она разлита в воздухе. Позже появляются Чёрные Всадники — и нет более запоминающегося воплощения таинственного зла.

Образ, навеки врезавшийся в память — могучий, пугающий всадник — и маленький, слабый хоббит под корнями дерева...

Этот роман открывает перед нами мир Средиземья — красивый, так похожий на наш — мир героической эпохи, где вместе живут славные малыши-хоббиты, где по унылым пустошам Глухоманья бродят Следопыты с нуменорской звездой во лбу, где сияют великолепием эльфийские крепости — обиталище, где ещё живо прошлое. Это до такой степени красиво, тонко описано, что по сию пору иногда посещает иллюзия, что ты сам идёшь вместе с отрядом Хранителей по бескрайним просторам Средиземья. Пугающие, безмолвные тоннели Мории, заброшенные земли Арнора, покинутая Остранна, золотисто-серебрянные Мэллоны Лориэна — всё это стало настоящим эталоном в фэнтези, настолько, что фэны заговорили о штампах.

Магия? Её практически нет в романе. Мы её чувствуем — она присутствует в книге незримо, она вполне обыденна в этом мире, является одной из его основ. Герои колдуют редко — для них волшебство не является Чудом, оно — неотъемлимая часть их мироздания, поэтому эльфы так удивляются просьбе Сэма показать магию в действии. Для них она обыденна.

Сказка? Пожалуй, нет. С каждой страницей всё меньше сказки. это эпос — разворачиваются великие события, третья эпоха подходит к концу, мы ощущаем на себе ледяное, свежее дыхание «Сильмариллиона». События, причастность к которым мы чувствуем на протяжении всей книги,

тянутся из глубины веков — это продолжение всё той же истории о легендарных эльфийских и аданских витязях. Пусть люди говорят о том, что «Хранители» — скучная, лишённая динамики книга. Это прежде всего произведение — эпос, со своими законами, со своей спецификой. Кто-то её принимает, кто-то — нет.

Конец книги мрачен. В тяжкий час распадается отряд Хранителей — каждый из них делает то, что должен — по велению сердца. Фродо с Сэмом уходят на восток — без надежды на возвращение... Растерянность, разброд — вот что характерно для окончания романа. Боромир не может противостоять силе Кольца, искушению Властью — и нападает на Фродо. только в этот момент мы понимаем всю опасность кольца — оно разлагает душу.

Одна из знаковых книг в моей жизни. Это — абсолютная классика мировой литературы, бесспорно, оказавшая влияние на миллионы людей. Великая книга.

Третий роман эпопеи — самый трагический, самый светлый. Конец саги, завершение эпохи эльфов в Средиземье, начало чего-то нового, смутного, и не обязательно доброго... ведь эта эпоха самой противоречивой расы Арды.

История «Войны за Кольцо» (ибо Саурон пошёл на Минас-Тирит единственно затем, чтобы добыть Сокровище Своей Сокровенной Мощи) развивается, и переходит в свою кульминацию именно здесь, на полях боя Гондора и Глухоманья. Герои едут в Минас-Тирит, чтобы сохранить этот мощный волнорез на пути Мордора. Должен взойти на престол Государь — тот, кто сможет объединить людей перед лицом зла.

В первой половине романа действие всё так же быстро и динамично развивается. Чёрное воинство идёт штурмовать крепи Минас-Тирита, которым управляет полубезумный наместник Дэнетор. Городу явно суждено пасть — но на помощь приходят Белый Всадиник и... Впрочем, иные читатели и так прекрасно знают, о чём там идёт речь. А речь идёт о простых и естественных вещах — героизме, отваге, чести, воле. Именно эти качества, а не магические силы помогли Арагорну овладеть Палантиром. Именно эти качества помогли Мериадоку и Эовин победить короля-колдуна. И только отвага и воля заставили Арагорна двинуть своё войско к неприступному Мораннону... Эта часть полна и грусти, и радости. Да, это победа, вернулся Государь... Но какой ценой? Тяжкое впечатление производит безумие Дэнетора, который пытался узнать тайные замыслы Врага, и в результате длительной борьбы был им сломлен. Гибель Теодена также одна из самых трагических страниц романа. Мастерство Толкиена позволило нам увидеть висящую над миром Тьму, смущающую даже самые сильные умы.

Вторая часть — остаток пути Фродо и Сэма к Ородруину. Здесь уже главная роль отводится не хранителю Кольца, а его спутнику, без которого Фродо никогда бы не смог дойти до Горы. Только он защищал его и оберегал на пути — и то для того, чтобы Кольцо под конец сломило волю и самого хранителя. Только Судьба и Провидение привело к Негасимым Горнилам Горлума, и Кольцо было уничтожено.

В общем то всё, что было написано выше — просто описание. А сказать я хочу совершенно о другом. В фэндомской среде считается, что «Властелин колец» оканчивается традиционным хеппи-эндом. А давайте разбираться. Лично мне кажется, что «Возвращение государя» — наоборот, книга в чём-то трагичная, она исполнена какой-то светлой горечи по ушедшему и несбывшемуся.

На чело Арагорна возложили корону Гондора. Но залог ли это 2светлого будущего»? Арагорн говорит Гэндальфу, а скорее самому себе: «Но ведь я скоро умру. Я всего лишь смертный... Что тогда случится с Гондором и со всеми теми, для кого станет столицей Минас-Тирит?» Он прекрасно понимает, что его империя не вечна, и в будущем её всё равно ждёт гибель, рано или поздно, ибо зло из мира никуда не исчезло.

Тревожный звоночек — разорённая Хоббитания. Саурон, его Кольцо и назгулы — это теперь достояние прошлого, легенда. А сломленная и изуродованная земля родины хоббитов — настоящее, простое человеческое зло, которое теперь возьмёт верх в мире. Толкиен очень подозрительно относился к прогрессу — и с ненавистью он описывает грязные рабочие бараки и полумеханические мельницы, уродующие Хоббитанию. Конечно, Тьма отступила... но как надолго?

И наконец — судьба Фродо, Хранителя Кольца. Это счастливый конец? Вспомните — он на краткий миг побыл Властителем Кольца, он столько раз сталкивался с гибельной Тьмой, что стал чужд этому миру. Никогда он уже не будет счастлив среди своих сородичей, его душа, как и тело, изранены, и никогда эти рубцы не заживут. Единственный выход — уплыть в Валинор, быть может, там найдётся противоядие от недуга. Фродо говорит Сэму: «Я завещаю тебе свою несбывшуюся жизнь...» Хороший конец? Вам судить.

Последний корабль с Высшими эльфами, остатком Нолдор, отплывает из Серой Гавани, и мир затилает серая пелена дождя. Вот здесь — именно здесь — виден рубеж между эпохами. Что-то ушло из мира, и становится невыносимо грустно, потому что он никогда не будет таким, как прежде...

Эпос закончен, настала совсе иная эпоха. Поэтому Толкиен не стал писать продолжение — ведь это значило разрушить то, что он создавал на протяжении почти всей жизни. Его право. Возможно, поэтому «Властелин колец» живёт в наших сердцах — за щемящую тоску в груди по уходящему прошлому, за трепетное ожидание будущего, освещённого робкой надеждой?... «Остановись мгновенье, ты прекрасно...»

«Властелин колец» снова прочитан, не первый раз, а чувства всё те же. Всё таки эта книга, вероятно для людей особого склада ума, которые воспринимают каие-то тонкие фибры, некий мощный духовный смысловой пласт, волей или неволей заложенный Толкиеном в роман. В любом случае, это бессмертная классика, которая переживёт века.

Вторая часть «Властелина колец» — самая середина эпопеи. Часто бывает, что между началом и концом идёт как-бы провисание, затянутое и скучное. Но Толкиен никогда бы не приобрёл своей славы, если бы его книга была бы такова. Он не делил её на составные части — для Джона Р. Р. это был единый роман. И вторая часть вышла тоже очень красивой, здорово прописанной и напряжённой.

Отряд Хранителей разделился — у каждого из них — разные пути, но одинаковые цели. Они должны спасти мир от смыкающейся Тьмой с востока. Первая часть знакомит нас с приключениями тех, кто остался по правую руку от Андуина — Арагорна, Леголаса и прочих. Эта часть пронизана тем же светом, что и первый роман — романтикой эпической саги, северным колоритом и сюжетной динамикой. Да, эта часть в плане событий очень богата — казалось, ты только читал об отплытии Боромира — а уже онты идут на Изенгард, ещё пару страниц перевернёшь — и вот уже Гэндальф борется с Саруманом. Возвращается Гэндальф в образе Белого Всадника, из лесов выходят Пастыри Деревьев, а конунг (не так прост перевод Муравьёва!) Теоден, ощущавший себя дряхлым старцем, вновь твёрдо держит меч в своей руке. Да, эта часть наполнена оптимизмом — ведь первые победы над тьмой одержаны именно здесь. Обратите внимание — как мало Толкиен уделяет места баталием. Сражение за Хельмову Крепь описано в достаточно общих чертах, возможно, даже торопливо. В любом случае, это не самые яркие страницы романа. А если вспомнить то, как Гэндальф исцелил Теодена от его немощи? А ведь это настоящее волшебство — без всяких эффектов, без примочек. А противостояние Гэндальфа и Сарумана, за право первенства? Это не было поединком в современном понимании этого слова. Один из краеугольных камней магии этого мира — Воля. И поединок магов — это сражение двух Воль, которая оказывается неизбежным поражением Зла, некогда предавшим Добро. Вообще, каждый персонаж здесь играет свою символическую роль, повторюсь, как в традиционном эпическом сказании.

Вторая часть — абсолютно иная. От образа Белого Всадника на серебристом коне читатель сразу попадает в околомордорские земли — мир, где царит удушливая Тьма и безнадёжность. События текут медленно, трое хоббитов бредут под постоянным гнётом присутствия Врага, И везде — какая то затхлость, подавленность, наконец, чувство одиночества — если читать внимательно, вникая в текст, может стать очень неуютно и тоскливо. Это мир, в котором любой бы потерял надужду. Только один герой смог разбавить эту Тьму — герой, которого Толкиен будто-бы вытащил из собственной современности — Сэм Скромби (Гэмджи, Гужни — кому как нравится). Его незатейливые шутки, и некоторая непосредственность несколько сбавляют тяжёлый эмоциональный фон, который в ином случае стал бы полноценной, жёсткой тёмной фэнтези. За что можно любить эту часть? Я, может быть, изобрету велосипед таким образом, но может кого и удивлю — за образ Горлума. Подземное забавное чудище из «Хоббита» превратилось в настоящую трагическую фигуру, символом разьедающей, подтачивающей силы Кольца Всевластья. Он будто бы состоит з двух личностей — злобного и подлого Горлума, сущности, порождённой Кольцом, и Смеагорла, так навсегда и оставшегося наивным, любопытным, несколько романтичным (любящим старинные легенды) хоббитом, который некогда ни с того, ни с сего вдруг задушил своего друга за Кольцо, оставшись потом наедине со своей виной. Весь путь хоббитов мы вдим, как его съедает противоречия — с одной стороны, тяга к Кольцу, с другой — вполне искренняя признательность Фродо, который впервые за много лет проявил к нему признательность и поддержку.

Толкиен планку не понижал. В детстве я любил болье часть о Фродо и Сэме, а сейчас даже трудно разобраться — какая лучше. В любом случае, она ничуть не хуже других частей трилогии, это просто — середина. Декорации, расставлены, и грядёт сражение за Запад — но это уже другая история...

...Почему классика?...

На первый взгляд, когда мы приходим в этот мир, мы не видим ничего особенного. Он как будто подёрнут дымкой, из-за чего создаётся эффект нечёткости и бледности. Первым, что доходит до сознания чётко — это грохот волн, которые разбиваются о жёсткие рёбра скал островов Архипелага, которые мощными валами гуляют на просторе Открытого моря, смыкая перед глазами усталого моряка тёмно-синеватое матового воды со свинцовыми тучами небес. Затем мы чётко видим острова — гранитные вершины подводных гор, которые волей демиурга Сегоя взделись над волнами бушующего Океана, маленькие клочки камня и земли, давшие приют бесчисленным народам, человеческим и нечеловеческим, богатые, цветастые, разнообразные... Наконец, мы видим плывущего на маленькой деревянной скорлупке человека, которая кажется сущей мелочью на фоне тёмных морских волн, играюче окатывающих солёными брызгами стоящего на носу... и неминуемо они потопили бы его, если бы не сила, зримо воплощаемая в сияющем огоньке на вершине тисового посоха...

Мир Земноморья — мир тотального одиночества.

Но ещё это мир тишины и покоя, где каждый из островков представляет из себя целый мир, замкнутый, как монада, лишь изредка эти барьеры пересекаются под парусом, но никакой киль не в состоянии пробить барьер между их душами, которые пребывают в спасительном и сонном гомеостазе. Мир, в котором у теб почти нет внешних конфликтов, всегда обобщён вовнутрь. Нет добра, и нет зла — даже страшный камень Терренон не зол сам по себе, он просто тёмен и мрачен, ему не выйти за пределы даже своего замка. Поэтому здесь всё решается в душе человеческой. В этом мире одиноких и разобщённых людей нужно снова становится человеком, ведь единственная настоящая борьба — это борьба с самим собой, со своей собственной тьмой, гордыней, властолюбием, жестокостью. Познать себя, и подчинить все свои тёмные инстинкты собственной воле — всё это значит nosce te ipsum, новый шаг, первый шаг в обретении человечности, и поиске равновесия и ощущения собственного пути.

Здесь мы не можем искать сюжет — он прост.

Философия «A Wizard of Earthsea» тоже не несёт в себе невероятной глубины, и лежит на поверхности. Дело не в ней.

Дело в чувстве. Урсула Ле Гуин создала произведение искусства — и нужно иметь поразительно тонкую эмпатию, чтобы чувствовать в тихом плеске затуманенной поверхности воды подлинную красоту высказывания писательницы. Казалось бы, это не сложная, маленькая, суховатая книжица — но насколько сильно она впивается в душу, как глубоко мы чувствуем печаль и изящество этого меланхоличного мира, который всегда погружён в молчание, несмотря на грохот волн! И, раз за разом, снова и снова, мы с плеском подплываем к путеводному огоньку посоха Геда-Ястреба, чтобы вместе с ним отправится на поиски самоё себя, и прислушаться в этой благословенной тишине к самим себе.

Некоторые истины просты, но это не значит что они не подлинны.

...Поэтому и классика.

Многие фантасты, такие как Стругацкие, Ханлайн, Саймак, прописывая идею Контакта, всегда наделяли инопланетян теми или иными человеческими чертами. Лем пошёл по другому пути — его перо изобразило АБСОЛЮТНО ЧУЖДЫЙ РАЗУМ, чуждый для человека, который мы попросту не способны понять, слишком он ИНОЙ. С этой задачей1 писатель справился блестяще — Океан Солярис выглядет чудовищным в своей стихийной мощи, в своих бесконечных всплемках, приливах, создаваемых им конструкций — всё это создаёт абсолютно реалистичный образ Чужого. «Гости» — не более чем эксперимент Океана над людьми, он попросту вывернул их подсознание наизнанку и воплотил их тайные желания и чаяния в жизнь — просто для того, чтобы узнать, что из этого получится, поскольку для него человеческие способы мышления также чужды.

В чём основная мысль книги? Мне трудно судить. Она была прочитана мною только что, за два дня, такие книги нужно перечитывать неоднократно, чтобы увидеть многослойность идеи автора. Могу сказать, что одна из основных мыслей Лема состоит в том, что человек — ничтожен на фоне всей Вселенной, с её воистину многообразными формами Разума и Бытия, все его чаяния и амбиции — не более чем лёгкие колебания материи. Человек — ничто, его разум ограничен замкнут в себе, закольцован, во всём он ищет черты, присущее себе самому, и не может выйти за эти рамки. Для нас остаётся загадкой, постиг Океан человека или нет — писатель оставил нам этот вопрос открытым.

Отдельно стоит упомянуть персонажей. Кто-то в отзывах говорил, что они очень схематичны — не соглашусь. Лем — тонкий психолог, характеры Криса. Страута, Хари прописанны просто великолепно, их взаимоотношения, сомнения и страхи бесподобно изображены Лемом, а любовная линия, настолько яркая и живая в своей противоречивости способна тронут любого.

итог: раньше был знаком с автором только по «Звёздным дневникам...» и «Кибериаде». Такое произведение мог написать только Великий Мастер, которого с лёгкостью можно назвать одним из лучших европейских писателей прошлого века.

...Через восемь лет после выхода гениального «Имени розы» Эко выпускает второй роман — спешить ведь некуда? Но вот ведь в чём штука — роман вовсе не про средневековье. Ну, да, отдельные моменты такие есть, но их всё-же не так много. «Имя розы» по своей структуре идёт не вширь, а в глубь, в самое сердце описываемой эпохи. «Маятник Фуко» — это более широкий спектр взятой темы, более глобальный и значимый. Что же представляет из себя этот роман?

Основная идея одновременно и сложна и проста. Простота её состоит в том, что к концу основной стержень её виден безупречно, а сложность — в культурно-историческом контексте, разработанном Эко. Три скучающих интеллигента собираются в команду, и начинают творить План. Что это? Изучив многочисленные конспирологические теории о мировом заговоре розенкрейцеров/тамплиеров/фашистов и прочих жидомасонов (нужное подчеркнуть) решили создать ИДЕАЛЬНОЕ описание Мирового Заговора. Эдакая игра ума, попытка выяснить тем самым, насколько внушаемо человеческое общество, ну и параллельно докопаться до истины, если она, конечно, существует...

Скажу честно, у меня этот роман вызывал по ходу прочтения целый вал мыслей. Да, признаюсь, я читал в поезде. Когда выключали свет на ночь, я тщательно обдумывал каждый образ, каждую часть, пытаясь вникнуть в хитросплетения мысли великого Умберто. А ведь роман прямо-таки перегружен аллюзиями, историческими и литературными! Конечно, исторические мне, по большей части, вполне понятны, а вот с литературными — куда сложнее. Эко прекрасно знает современную европейскую литературу, и вставляет множество фразочек и цитат из самых разных произведений. Конечно, самые впечатляющие места здесь — это развенчание и осмеяние умников-конспирологов со своими теориями.

А ведь Эко вполне серьёзен, говоря нам, что подобная игра ума — очень опасна. Три интеллигента создают свой План, и происходит... что? По мере того, как я приближался к концу, мнение менялось. Создали ли они параллельную реальность? Или, наоборот, попали прямо в точку, раскрыв настоящий заговор? Однако всё оказалось изящнее, и — страшнее. Причём намного. Параллельный мир? Да хрен с ним, всё равно не наш. Настоящий заговор? Тогда если всё обо всём знают, какая разница. А ход Эко просто гениален. План падает на благодатную почву — и ранее не существовавший заговор обретает плоть, и становится реальностью. Кучка сумасшедших, вообразивших себя тамплиерами-заговорщиками, отныне существует, причиняя добро направо и налево... Если вдуматься — это очень страшно. Страшнее не бывает! Ведь то, что существует сейчас в печати, показывается по телевидению, рассказывается в кулуарах, может лечь на благодатную почву, и стать в какой-то степени реальностью. Включите, ребята, Рен-TV, и вы поймёте, о чём я.

Персонажи здесь даны скорее намёками, неясными образами. Троица Казобон-Диоталлеви-Бельбо скорее даны нам не своей яркой индивидуальностью, а окружением — вещами и людьми. Ну и, конечно — идеями — тем, что этих троих объединяет. Вообще, троица — не самая яркая плеяда в «Маятнике...». Есть персонажи и поинтереснее. Скажем, негритянка-коммунистка Ампаро. Она недолго маячит у нас перед глазами, но как здорово подана! Эдакий Базаров XX века, подвергшаяся воздействию иррационального, разрушившего крепкую материалистическую основу мировоззрения. Или монсьер Алье, умнейший, начитаннейший мошенник, настолько увлечённый своими играми в Сен-Жермена, что поверил в неё всерьёз. Вообще, манера Эко подавать персонажа одновременно смущает и впечатляет — текст становится весьма сложным от этих игр образами и слогом.

Каков итог? Интересная литературная игра, повествующая об очень серьёзных вещах. Я настоятельно, очень настоятельно её рекомендую всем, кто хоть как-то касался конспирологических теорий, а уж тем паче — верующим в них.

Садясь писать отзыв на подобные произведения, очень часто охватывает чувство растерянности. В неполные двести страниц Саймак сумел вложить столько, сколько другому писателю хватило бы на длиннющюю сагу. «Планета Шекспира» — вот по настоящему недооценённый роман Старого Клиффа.

Сюжет-то простой, его и пересказывать не имеет смысла. Ограниченное число действующих лиц, каждый из которых сразу запоминется, который имеет свои неповторимые индивидуальные черты. И длительные филосовские пассажи, чаще всего связанные с дневником Шекспира.

Всё на своём месте. Ни грамма лишнего. Вчитываясь в строки романа, мы находим много интереснейших мыслей, о природе человека, о его месте во вселенной, о самой сути Разума.

Межличностные отношения — вот что самое любопытное в романе. Космический путешественник Картер Хортон, охотник-инопланетянин Плотояд, робот Никодимус, жительница будущего Элейн. Что может быть между ними общего? Но Саймак всех их сплавляет в единый котёл событий, они сближаются, находят общий язык, и становятся близки друг другу. Мастер описывает их сложные характеры, то, как они ищут взаимопонимание друг с другом — и этому хочется верить, настолько всё прадоподобно прописанно. Несколько особняком показывается Корабль — три диаметрально противоположные по своему складу личности, которые, по идее должны стать единым разумом. Саймак не описывает процесс их слияния. Опять же — он посвящает немалое количество страниц поиску взаимопонимания между этими личностями.

Поднимаются и более глобальные вопросы. Он пишет о том, что люди, погубив свою планету, и бежав с неё, утратили свой дом. Они пребывают в рассеянии, в разброде.

Отсюда был введён и образ Пруда — аллегория на Человечество. Единый разум, распространившийся от планеты-метрополии к иным мирам, с только ему одному ясной целью. И он просит Хортона взять его с собой. Надеясь добраться до своего дома? Освоить новые миры? И этот вопрос остаётся за кадром.

«Разум всегда вступает в конфликт со своим окружением.» Мысль не нвая, согласен. Но как Саймак её обыгрывает! Особенно в образе двух существ — воплощений Красоты и Уродливости. Кто читал, тот поймёт, нет смысла раскрывать все пласты. И таких мыслей в романе много. Некоторые из них банальны, некоторые — оригинальны, но как бы то ни было, в них интересно вникать, над ними интересно размышлять — настоящаяя гуманитарная НФ, в самом чистом виде.

«Планета Шекспира» — непризнанный шедевр. «Город», ничуть не менее гениальный роман, знают все. А «Планету...»? жаль — одно из самых лучших произведений американского Грандмастера.

...Очень редко, когда кто-то превосходит мои ожидания.

В Равенне и Варене, конечно, разные мозаики. В нашем мире мы видим двух людей, которые смотрят в глаза друг другу, окружённые своей свитой, но при этом остающиеся наедине. И, даже если вы читали «Тайную историю», всё равно замрёте перед ними в благоговении, вспоминая то смутное и страшное время, когда гениальный мозаичник выкладывал в этой маленькой церквушке свои полотна...

...Просто Гай Гэвриел Кей захотел встать за плечом у этого мозаичника, понять, что за рука создала это творение.

В Варене другая мозаика, другие люди, другая эпоха. Но мир... схож с нашим.

Огромный город на берегу пролива, один из последних великих городов западного мира, в котором многоцветно кипит бурная, слишком бурная, как гонки на колесницах, жизнь, которая столь же опасна на поворотах для каждого наездника.

Тихие, зарастающие лесами окрестности Варены, погружённая в благородное молчание бывшая столица мира, маленькие церквушки, в которых иногда ютяться прихожане.

Отживающая свой век держава Востока, которой правят жестокосердные и несправедливые правители, почитающие своих подданных беспрекословнымии рабами.

Одинокий, очень одинокий человек, сидящий посреди пустыни глубокой ночью, смотря на звёзды, чьё одиночество завтра разрушим полмира...

И рыжий мозаичник, имя которого не сохранит история, выкладывающий, вновь и вновь, своё творение.

Как будто мы сами стоим на гладком мраморном полу собора, и, не обращая внимания на затёкшую шею, смотрим на купол, на рисунок, который стал символом всей жизни человека, и всей жизни своего времени, отголоском божественного огня, кипящего в душе художника.

И, стоя в этом оглушающе пустом пространстве, в котором стены отодвигаются всё дальше и дальше, с горечью осознавать, что эта мозаика, которая существует только в нашем воображении, обречена на уничтожение, крушение, исчезновение...

Прости своё время, Кай Криспин.

И прости людей — они не виноваты. Почти.

Интриги города Сарантий уходят как-то на второй план. Люди везде живут и умирают, разве жизнь императора более ценная, чем жизнь пахаря? Каждый день триумф и трагедия, для кого-то. Каждая жизнь ценна, и каждый миг — развилка, между смертью и жизнью, между войной и миром. Честолюбивые стремления людей редко переживают даже их краткий век, не говоря уже о столетиях.

Даже искусство может исчезнуть, мозаика может осыпаться с потолка под тяжестью всепоглощающего молчаливого времени, она может быть сбита долотами каменотёсов по приказу религиозного фанатика.

Но художник, пережив гибель части своей души, всё равно берёт своё. И снова. И снова. И снова.

Жизнь всегда найдёт дорогу — и искусство одно из самых зримых воплощений существования человеческого, возможно, единственный его смысл.

Что же в итоге? Притча об искусстве, о прихотливости судеб людей, о трагедии и величии их жизни?

Конечно, так. Но... Всё это сбалансировано так, и так сплетено, что нет никаких перевесов и ничего лишнего, все получили ту чашу, которая им была отмерена, никто не забыт. Очень давно я не видел произведения, в котором столь кратко, ёмко и лаконично показывался целый мир, во всём своём многообразии.

«The game of Thrones»? Увы, Джордж Мартин — пигмей рядом с Гаем Гэвриелом Кеем.

Привкус горечи от завершения предыдущей эпохи проходит, и постепенно врывается радость иной, новой жизни.

Всё-таки сообщество бумагомарателей делиться на две неравные части — писателей и Писателей. Они могут быть разными — как в жизни, так и в своих книгах. По всякому. Но есть Писатели, которых трудно переоценить — такие, как Дэн Симмонс. Конечно, как философу ему далеко до Герберта или Стругацких — в этом плане они его опережают. Но Симмонс — во первых, умеет прекрасно плести интригу, составляя причудливые сюжетные узоры. И во вторых — у него просто бешеная, неудержимая фантазия, которая создаёт такие образы, которые не под силу даже опытным психоделам.

«Гиперион» — это просто истории паломников, разностилистические рассказы, которые, впрочем, плохо объединялись в единую канву повествования. Совмещение сюжетов произошло только во втором романе — в «Падении Гипериона», где основные вопросы нашли свои ответы. Не могу сказать, чтобы всё было ровно, недостатки есть. Но роман сделан просто блестяще, и это заслоняет всё.

Практически всё встало на свои места. Все герои обрели целостность, они выполнили своё предназначение. Поль Дюре вновь появился в нашем мире, избавленный от крестоформа и нашедший Бога и веру. Кассад вступил в единоборство со Шрайком, и нашёл в бою свою Монету и благородную смерть. Мартин Силен оказался на дереве Шрайка, и смог закончить свою поэму, смотря в глаза Боли. Сол Вайнтрауб принёс свою дочь в жертву, подобно Аврааму. Ламия Брон нашла ответы на все свои вопросы. Консул помирился со своей совестью. Истории паломников закончены и переплетены между собой, обретя наконец взаимосвязь и целостность, которых не было в первом романе.

Интрига вокруг ИскИнов стала основой сюжета. Объявив главным врагом компьютерный разум, Симмонс завязал на нём прочие загадки предыдущего романа — крестоформы, Старую Землю, Гробницы Времени. Сама по себе концепция существования ИскИнов оказалось оригинальной и неожиданной. Но Шрайк так и остался смутной, таинственной фигурой, сверхъестественным творением будущего.

Более подробно — об одной из самых важных линий мысли, которая меня серьёзно заинтересовала. В «Гиперионе» Симмонс задал вопрос — насколько изменился человек со времён Ветхого и Нового заветов, основным критерием поставив вопрос о жертвоприношении Авраама. Само собой, он не смог ответить на него — и вряд ли сейчас кто-нибудь сможет. Но Дэн его развернул в несколько иной плоскости — он привёл вывод, что жертвоприношение Авраама было испытанием Человеком — Бога. И мысль эта настолько точно выходит из понимания мировоззрения мифологического сознания, что, вероятно, является верной. Да, схитрил Симмонс, но сделал это абсолютно не зря.

Как всегда, отзыв довольно сумбурен. Всегда у меня так с хорошими романами. Напоследок скажу только, что роман сделан блестяще, причём настолько, что меньше десятки я просто не могу поставить.

...So spake the Son, and into terrour chang'd

His count'nance too severe to be beheld

And full of wrauth bent on his Enemies.

At once the Four spred out thir Starrie wings

With dreadful shade contiguous, and the Orbes

Of his fierce Chariot rowld, as with the sound

Of torrent Floods, or of a numerous Host...

Кто мог написать такие строки?

Революции порой рождают настоящий «культурный взрыв»...

Джон Мильтон, истинный сын эпохи уже практически закатившегося Возрождения, тонкий романтик в юности, позднее — протестант-революционер, едва ли не сепаратист, яростный революционер и противник Реставрации, он прошёл всю славную эпоху Английской революции как её активный участник и вдохновитель. Дело его жизни потерпело, по сути, поражение, однако нашло ярость его борьбы, его пламенеющая душа, его блёсткий талант нашли своё воплощение в поэтических строках, а не-видение ослепших глаз придало им горечи, пламенная вера же окрасила их в тональность надежды.

Многое слилось в этих строках. Юность поэта пришла под покровительством Овидия и Вергилия, зрелость встретила его уже бок о бок с Петраркой, Данте и Спенсером, позже пришли Шекспир, Донн и Джонсон, однако всё это заслонял за собой главный текст его жизни — Библия, бывшая с ним всю его жизнь. Его богословская мысль, созданная на стыке идей Реформации и Ренессанса была окрашена своими собственными, неповторимыми красками, его политическая мысль — суровостью и безаппеляционностью.

Только под конец своей жизни Джон Мильтон смог завершить венчающие его земной путь поэмы, и одной из них была «Paradise Lost» (1667), эпос таких невероятных масштабов, что даже сам Гомер не смог бы объять, даже Данте со своим проводником прошли кратно меньший путь. Поэт задумал собственную, английскую национальную эпопею ещё в юности, хотел продолжить опыт Спенсера и средневековых рыцарских романов, но писать о благородном монархе короле Артуре убеждённый анти-роялист не мог, и обратился к вечности — к Священному Писанию. История Грехопадения, начало всех начал рода человеческого — что может быть печальнее и грандиознее? Однако даже этот замысел в процессе работы над поэмой оказался тесен, и Джон Мильтон создал историю Зла, его сотворения и расцвета. Чтобы подвести к тому, как Искуситель Змей проник в Райский сад, требовалась его полная история. Титанический размах поэмы поражает, в её строках сплелись «Бытие», Гомер, Вергилий, три великих греческих трагика, патристические трактаты Отцов Церкви, возрожденческая литература, от Данте Алигьери и Торквато Тассо до Уильяма Шекспира и Кристофера Марло.

Как возникло Зло? Это история двух «преслушаний», Падение Ангела и Падение Человека. «Одиссея» начинается с нимфы Калипсо, «Энеида» — с царицы Дидоны. Так и «Paradise Lost» начинается с середины, исходной точкой является конец эпохи Восстания Падшего и начало эпохи Человека, что придаёт устойчивый баланс всей архитектуре поэмы. Баланс сохраняется и между динамикой и ритмом — где-то мы сталкиваемся с невероятным титаническим эпосом «горней» битвы, а где-то — негой описания райской жизни, в ином случае мы слушаем рассказ архангела о сотворении мира, и поражаемся богатству контрастных образов, одновременной детальностью и цельностью повествования. Центральной фигурой здесь является сам Архивраг, несущий в себе черты античного героя, бросившего вызов Небу, отчасти поэт даже отсылает к эсхиловскому образу Прометея. Безусловно, Мильтон вплетает в образ Люцифера определённый набор идей, пытаясь понять его бунт, но его бунт существует лишь для самого себя, и содержит некоторый иронический подтекст. Но сколько он породил образов последующей литературе, особенно под перами романтиков! Как часто сходил враг рода человеческого на книжные страницы! Вспомните яркие образы, созданные, скажем, Леонидом Андреевым, или Михаилом Булгаковым — их не было бы без Джона Мильтона, как и романтического «демонизма». Сама по себе героика Сатаны привлекательна, она является данью столь любимой Мильтоном античной литературы, но в корне противоречит Священному Писанию. Героизм сходит на нет в тот самый момент, когда падший ангел перестаёт быть полководцем и воином, а превращается в змея-искусителя, внешне и внутренне, сражаясь отныне с невинными и беззащитными людьми, губя их хитростью и коварством. Многие считали падшего борцом за свободу, а Бога тираном, но, если иметь представление о богословских штудиях Мильтона, поневоле отказываешься от этой идеи, ведь у него узурпировавший власть деспот Люцифер является тираном, а Бог является воплощением свободы, пусть даже и свободы, требующей смирения перед миром. Неочевидной антитезой Врагу является Мессия, будущий Сын Божий, также несущий в себе черты героя, однако остающийся смиренным и кротким.

И тем не менее, главными героями поэмы являются не они, а Адам и Ева. Живущие в абсолютной свободе и неге, им был дан лишь один запрет... все помнят какой. И тут мы вплотную касаемся теодицеи — если Бог всеведущ, почему он позволил случится грехопадению, и отчего не воспрепятствовал Искусителю? Мильтон выкладывает на стол все карты, и вот уже за обедом Адам и Ева принимают ангела Рафаила, повествующего им об истории Зла в этом мире, и о будущем Человека. Поэт был убеждённым противником идеи предопределения, и воспевал свободу воли, считая, что первопредкам было дано знание о преступлении, для того, чтобы они могли разумно распорядится своей волей. Здесь вступает в игру главное противоречие, а именно — почему Бог создал людей именно так, что они перешагнули через один-единственный запрет? Подлинная свобода в христианском мышлении заключена в послушании и преданности Богу.

Самая, быть может, любопытная черта поэмы заключена в том, что Мильтон придаёт своим героям, раздавленным грехопадением, новое, исключительно человеческое достоинство, и ведётся речь о возможности спасения. Отныне человеческая душа становится ареной борьбы между Добром и Злом, Мессия, Сын Божий, придёт, чтобы посеять в сердцах людей свет, Враг же будет взращивать в душах грех. Человек перестал быть невинным существом, он обрёл знание, а вместе с ним — и надежду на прощение, что даёт ему возможность не просто существовать, но жить, в вере и смирении.

Да, Рай — потерян. Но Человек гордо держит спину, ведь он знает о милосердии Неба, и понимает, что будет спасён.

Грандиозная, титаническая поэма, мрачная и светлая органная симфония. Достойное переосмысление христианской мифологии, доведённое до совершенства.

Однажды, осенью 1998 года некий юный второклассник увидел на полке в библиотеке книжку — коричневую такую, с каким-то шерстолапым толстячком и драконом. Называлась она «Хоббит», и внутри он обнаружил изумительную карту. Второкласснику очень нравились карты, и он решил взять книжку домой, и почитать о событиях, которые на ней (карте) произошли.

После этого положено воскликнуть «...и это было чудо...». Но чуда сперва не случилось — никакого. Около года книга у меня пылилась без дела, но потом я начал везде натыкаться на фамилию писателя, и увидел в той же библиотеке книгу «Две твердыни». После этого «Хоббит» был прочитан вмиг, а следом за ним пошёл весь «Властелин колец». Вот тогда и пришло Чудо. Было это 12 лет назад.

Сейчас на дворе 2012 год, и я обнаружил, что уже несколько лет не брал в руки произведений одного из любимейших своих авторов, и решил исправить положение, начав, естественно, с «Хоббита». И вновь я весь ушёл в волшебный мир Средиземья, который здесь ещё не назван Средиземьем.

«В норе была нора, а в норе жил хоббит». Из этой фразы, словно из точки сингулярности, возникла целая вселенная, невероятно красивый и невероятно продуманый мир, которым мы восхищаемся по сию пору. Пока это детская сказка — но такая ли она наивная, как стоит полагать? Толкиен писал её для одного из самых близких людей — сына, и хотел многое ему рассказать о жизни, которую видел за свою — богатую событиями — жизнь. Так что это нге просто сказка для развлечения — это выражение теплоты и желания научить чему-то.

Сказка добрая, мягкая, она написана с юмором (простым, действительно смешным), и расчитана на детей. главный герой — обыкновенный хоббит — маленький человечек, не привыкший к странствиям, но с железным стержнем внутри, и душой мечтателя. Можно было бы сочинить простую историю о том, как он пошёл в странствие, и обрёл там великое богатство — но это было бы слишком просто. Я заметил, многие говорят: это просто сказка. Давайте разберёмся.

В сказке все персонажи либо добрые, либо злые. А здесь? Гномы — однозначно добрые персонажи, это понятно, но периодически у них вылезают весьма неприглядные черты. Отыскав в Горе сокровища, они прояляют в полной мере свою жадность, и пуще дракона стерегут свои сокровища. Когда Бильбо отправляли на встречу с драконом, гномы струсили — никто, кроме отважного Балина, будущего короля Мории, не стал сопровождать хоббита в его пути внутрь Горы. Вспомним также и других. Трандуил посадил гномов в темницу, за то, что они без его ведома разгуливали по землям эльфов. Можно понять короля эльфов, который всегда с подозрением и враждебностью относился к гномам? Можно. Можно ли встать на сторону гномов, которые, можно сказать, наказаны ни за что? Тоже можно. И как быть юному читателю?

В детской сказке сюжет завершился бы сразу после гибели дракона, но нет. Победив Смога, люди, гномы и эльфы готовы вцепится друг другу в глотки, из-за драконьего золота. Причём ни тех, ни других, ни третьих, никак нельзя назвать отрицательными персонажами — их можно назвать просто живыми. Не тяжеловато такое проявление чисто человеской алчности в простой сказке?

Или как юный читатель будет оценивать поступок Бильбо, который украл Завет-камень Траина прямо из под носа Торина, и преподнёс его людям и эльфам, чтобы предотвратить кровопролитие? Принцип меньшего зла? Банальное воровство? Предательство своего друга и спутника? Это что, вопросы из детской сказки?

Вопросы, вопросы. За это мы и любим «Хоббита». Это не просто развлечекние для детей младшего школьного возраста. Это книга, в которой заложена основа будущей эпопеи, которая навеки изменит жизнь миллионов людей, живущих на нашей планете. Это история для детей — и в тоже время, она заставит призадуматься и взрослого. Она проста — и в тоже время притягательна. Это произведение, в котором автор оставил часть своей души — это видно невооружённым глазом. Книга на все времена — имена многих современных мифотворцев забудутся, но «Хоббит» будет жить в сердцах людей.

Писать об этом романе — дело сложное и несколько неблагодарное, ведь «Таис Афинская» — это произведение просто на стыке нескольких жанров, с массой мыслей, растолковывать которые непросто. Конечно, вряд ли Ефремов видел всё это своими глазами (как меня пытались убедить), это прежде всего — аллегория, образ, с помощью которых Ефремов выражал своё отношение к миру.

Вообще, писать роман о гетере, сжегшей Персеполис — идея интересная. Об этой даме мы знаем весьма немного, и только как спутницу Александра Филлипыча и Птолемея, царя Египетского, мне — только по Плутарху. Неважно, кто она была в реальности — Ефремов уже создал из её образа нечто потрясающее, настоящий идеал женщины. Ефремов женщин уважал и любил, знал толк красоте, изяществу, уму отдельных представителей женского пола — и Таис является неким собирательным образом, в этом нет сомнений. Всегда открытая новому, чей разум всегда пластичен и готов принять и понять любое мировоззрение, войти в любую культуру — гетера очень напоминает мне Фай Родис из «Часа быка». Но если Фай Родис окружают её соплеменники, жители благостного Полдня, Кольца, то в какое время приходится жить Таис, среди обыкновенных людей?

Ефремов поместил свою женщину-идеал в эпоху зарождения эллинизма. Почему он выбрал Таис, а не, скажем, Элеонору Аквитанскую, или княгиню Ольгу? И дело здесь даже не в том, что Ефремов восхищался эллинской культурой, вернее, отчасти не в том. Эпоха эллинизма — время, когда создавалась уникальная цивилизация, синтезировавшая целый ряд культур Ближнего Востока, и создалась она благодаря одному человеку — Александру Македонскому, который, удачно выбрав момент, сокрушил полураспавшееся Ахеменидское государство. Мы, конечно, уже не увидим под наслоениями мифов реального человека, не поймём его мотивов. В романе Ефремова Александр — великий мечтатель, мечтающий достигнуть Последнего моря, подобно Саин-хану, и познать пределы мира. Этот человек Александр в своём изначальном порыве — человек, мечтавший изменить мир, сделать всех равными между собой, создать гармоничное и разумное общество. Это, по мнению Ефремова — первый человек, который задумался об этом, и он был порождением культуры и философии Греции.

Тем не менее, Ефремов показывает, что иные культуры ничуть не хуже греческой. Таинственные египетские обряды кажутся Таис сначала мерзкими и непонятными, однако позже у неё открываются глаза на всё её своеобразие и глубину. Индийской культуре и вовсе отведено огромное место в романе — хоть и поверхностно, Ефремов посвятил много времени сравнению её с греческой философией. Да, Ефремов не баловал нас описанием знаменитых битв Александра — зато культурам он уделял центральное место.

Постепенно прихожу к выводу, что этот роман не историческим в строгом смысле этого слова. Всё окружение Таис служит скорее декорацией, фоном. На самом-то деле Ефремов продолжает продвигать те же самые идеи, что и в «Великом кольце» — о гуманизме, о равенстве, о том, какими должны быть люди. Таис — это человек будущего, она родилась не в то время, и выделяется среди современников. Таис — это наблюдатель, она стоит над всеми окружающими, она прежде всего — философ, причём более многогранный, чем Аристотель. Она поэт — недаром самое большее понимание она получает у скульптора Лисиппа. И она женщина — красивая, умелая, переполненная сексуальной энергией — гетера в высшем смысле этого слова.

В этом романе Ефремов всё-таки нашёл некоторый баланс между философским трактатом и литературой — «Час быка» был тяжеловесен, «Таис Афинская» читается влёт. Конечно, с точки зрения философии «Час Быка» мощнее, но «Таис...» — именно литературное произведение, написанное прекрасным языком. Произведение ярко, красиво, и доносит до нас именно эстетические чувства Ефремова — а он красоту чувствовал превосходно. Именно благодаря этому роман станет классикой навеки.

«Идиот»... Постоянно ходят по просторам инета приколы вроде «автобиографический роман», или «посвящение». А вот прочитаешь — и рука уже не поднимается на подобное. Очень, очень грустное произведение, пожалуй, более печального конца трудно сыскать в литературе. Конечно, в школе его изучать нельзя — тяжеловесный язык и чрезвычайная затянутость некоторых моментов должны отпугнуть юного читателя, не говоря уже о смысловой составляющей. Никакой динамики нет и в помине — всё не спеша, люди раскрываются постепенно, с разных сторон, очень подробны описания различных случаев, диалогов, каких-то мелочей, одни из них несут в себе некое зерно смысла, другие — нет. В любом случае, роман остаётся в своих нюансах большой загадкой (как и «Мастер и Маргарита», кстати), и материала для будущих литературоведов будет хватать всегда. Я не принадлежу к этой касте, ни диссертацию, ни сочинение писать не собираюсь. Скажу вкратце.

Говорят, Достоевский пытался изобразить в князе Мышкине своё видение Христа, такого человека, который мог бы быть им, психологически достоверный. Возможно — об этом наверняка знает только сам ФМ. А Лев Николаевич, кто он? Человек абсолютно чистой, кристальной души, умный, образованный, лишённый вредных привычек и явных недостатков. Главный парадокс Достоевского, главный парадокс христианского мировоззрения — по настоящему святой человек должен быть... идиотом? Нет, вовсе не тем идиотом, которого мы себе представляем, когда слышим это слово. Юродивость, наивность — можно называть как угодно. Мышкин любит всех людей — может ли он ненавидеть? Наверное, может. Но может и отказаться от ненависти, он всё способен простить, всех способен понять. Любил ли Он Настасью Филипповну? Да, любил. Не так, как Рогожин — из жалости, просто понимая, что нужен ей. Любил ли он Аглаю? Да. Как ребёнка, как пока ещё нетронутую, чистую красоту. Образ Мышкина настолько мощен, настолько великолепен, что мало кто из современных авторов способен создать подобное. Не будем подробно беседовать об этом — о том, про что писали уже целые полки книг.

Образы людей, окружающих Мышкина, тоже вышли у Достоевского настолько убедительными, что их легко можно представить в повседневной жизни. Все они на своём месте, как Рогожин, как Настасья Филипповна, как Епанчины. Даже мелькающие как бы между прочим Бурдовский сотоварищи тоже выполняют очень важную роль — так Достоевский себе представляет молодое поколение нигилистов — мрачные, какие-то демонические даже фигуры, беспринципные и жестокие к другим. Даже генерал Ардалион Иволгин, появившийся только в двух эпизодах, правда очень ярких, крепко вливается в память.

Конечно, самое восхитительное — монологи и размышления героев, как поданные автором в виде собственных мыслей, так и вложенных в уста персонажей. Заметьте — здесь нет того морализаторства, в котором часто обвиняют Фёдора Михайловича — он никого не судит. Просто размышляет, сталкивает лбами различные позиции и мысли. Там пиршества для «homo cogito», можно соглашаться с тем, что высказано в романе, а можно и не соглашаться. Свою задачу он выполняет — спокойный, печальный философский трактат, тяжеловатый, но более сложный в силу жанра, который избрал Достоевский.

Под занавес — почему же всё так мрачно? Почему князь Мышкин вновь стал... идиотом? Дело здесь, как мне кажется, вовсе не в потерянной любви. Просто Лев Николаевич не вынес столкновения своего мира — человеколюбия, честности, правдивости — с миром настоящим, с миром, где он чужой, где он — просто обыкновенный юродивый. В этом вся трагедия — в том, что святые люди недаром удаляются от мира, или просто погибают — они не могут жить среди других людей.

Вердикт: наверное, одна из самых знаковых книг русской литературы. Морализаторство, апологет христианства? Наверное, всё таки нет. Роман-трактат, своеобразное «житие», психологическая повесть? Это ближе. Есть свои недостатки, недочёты — но это нисколько не умаляет значимости романа для читателей. Он не оставляет равнодушным.

Айзек Азимов — знаковый писатель, как для США, так и для нашей страны. Его рассказы о роботах с увлечением читали по обе стороны океана. Романы, которые он писал, уже стали классикой. И один из них — «Стальные пещеры».

Писатель описывает нам Землю через 2 тысячелетия после нас. Все 8 миллиардов людей, живущие на планете, скопились в гигантских городах, представляющих собой замкнутые системы, закрытые куполами. Мало кто видел свет Солнца, обонял носом чистый воздух — их заменили мерцающие неоновые лампы и фильтрующие кондиционеры. Натуральных продуктов не хватает на всех, их заменяют модифицированные дрожжи. Мы так и не узнаем, как управляется город — но ясно, что перед нами — гигантская распределительная система, овеществлённый коммунизм — полное отсутствие денег... и человеческих условий жизни. Раковина в квартире считается большой роскошью, так же как право обедать в собственной квартире. Столовые, душевые, даже рабочие места — всё общее. Дедушка Маркс бы порадовался... Азимов даёт нам ясно и чётко понять, что земляне в своих городах, в своих стальных пещерах, зашли в тупик, и постепенно деградирут в рамках металлических стен. Космониты, потомки землян, расселившиеся на других планетах, начинают доминировать, и Земле грозит вырождение...

Картинка непритязательная, антиутопичная. И на этом фоне разворачиваются события, которые скорее подстать какому-нибудь детективу. В Космотауне, инопланетянском районе Нью-Йорка, происходит убийство космонита — роботехника. Расследование поручают детективу Элайдже Бейли, который вместе с инспектором от космонитов — роботом Дэниелом Оливо, проводит расследование.

Это — первый слой. Второй слой — более глубок. Как уже говорилось, человечеству грозила гибель, как на земле, так и на планетах космонитов. Доктор Фастольф, такеж космонит, описывает Бейли решение дилеммы. Земляне должны вырваться из своих городов, колонизировать иные планеты — основываясь на иных принципах, нежели космониты — на принципах коллективизма и взаимопомощи. Эта идея, получившая в дальнейшем развитие, впервые появляется именно в «Стальных пещерах».

Песонажи получились превосходно. Элайдж Бейли и Р. Дэниел Оливо — возможно, одни из самых ярких и выразительных персонажей в фантастике XX в. Бейли, конечно, мало напоминает Шерлока Холмса. Это довольно эксцентричная, холеричная личность, склонная к раздражительным вспышкам, и поспешности решений. Он два раза в расследовании приходит к ложным выводам — но это вовсе не показатель его глупости, скорее это проявление его чисто человеческих черт, для того, чтобы ярче отобразить его образ на фоне невозмутимого напарника. Тем не менее Бейли — человек недюжинного ума, так как он всё-таки разгрыз крепкий орех преступления, и нашёл разгадку.

Его напарник — Р. Дэниел Оливо — и вовсе произведение исскуства. Азимов создал немало ярких персонажей-роботов, но этот, пожалуй, самый яркий. Человекоподобный робот, направленный на то, чтобы жить рядом с людьми, чтобы не отличаться от них — уникальное создание. Следить за тем, как меняется мышление робота, совсем нового, как говориться, «только что с конвеера», не менее увлекательное занятие, чем за ходом разгадки престкупления. «Стальные пещеры» — больше, чем детектив. Это произведение о людях и роботах, которые живут рядом друг с другом, и учатся пониманию.

Когда молодой Саша Бушков ещё не имел желания просто зарабатывать на хлеб с куском мяса, когда из под его пера не выползали чудовищные опусы про пресноводных хищных рыб и рефлексивных сотрудниках Охранки, он писал очень умные и действительно прекрасные повести. Возможно, Бушков окончательно разочаровался в людях, и, считая свою публику жалким быдлом, начал ваять циклы один длиннее другого. А вещей, подобных «Лабиринту» — где действительно есть, что сказать — у него появляется ныне исчезающе редко.

Греческие мифы прекрасны, их герои неизменно вызывают трепет и подсознательное желание им подражать. А что на самом деле? Язон — обыкновенный корсар, Одиссей — подлец и обманщик, Ахиллес — просто спятивший от крови убийца... Тесей? Наверное, реальный исторический Тесей был ещё тем кровопийцей, никак не похожий на свои романтичные образы с красивых древних ваз. И повесть «Лабиринт» — об этом же. Что за фасадом великих подвигов скрывается большая ложь, большая подлость. Обман влечёт за собой обман, воздаяние — неизбежно, и этот порочный круг не разорвать. Что же происходило на самом деле?

Вы знаете, я даже не буду особо комментировать повесть. Она слишком зла и жестока. Она выворачивает наружу пороки и слабости людей. И даже то воздаяние, которое несут герои повести за свою подлость — не радует. Всё равно об этом никто не узнает, всё покроется толстой коркой мифов и обмана. Самый честный человек здесь — Тесей — оказался пленником совершённого когда-то обмана — он его прославил больше всего. И в конечном итоге, на закате жизни, он поразительно напоминает того самого царя Миноса, который был в такой же ловушке, заперев несчастного Минотавра в Лабиринте...

Настоящее откровение. Я начал лучше понимать Бушкова. Да, люди вполне достойны и «России, которой не было», и «Золотого демона. Всё схавают. Ведь порочный круг не разомкнуть, и никто ничему не научится.

В мировой фантастике, в числе самых выдающихся произведений есть такая любопытная тетралогия — «Песни Гипериона». Конечно, можно совершенно по разному относится к творчеству Дэна Симмонса, что-то не принимать, но эта вещь, пожалуй, соединяет в себе множество весьма интересных особенностей.

Прежде всего, это пример мастерской литературной игры, виртуозного владения самыми различными жанрами, понимания сюжетных основ шедевров литературы. Взяв за основу структуру классических проведений классического средневековья, Симмонс играл жанрами по своему собственному усмотрению, меняя мистику на боевую НФ, её — на философскую фантастику, и так далее и так далее. Конечно, смена жанров мало влияет на цельность мира — он остаётся живым и разнообразным, несмотря на то, что в сюжете есть некоторые нестыковочки. Мир Гегемонии — это очень любопытный коктейль. До этого я читал «Илион», и скажу прямо — безумной фантазии Симмонса нет равных в обоих этих произведениях. Даже не стоит описывать саму структуру — нужно просто читать. Этот мир полон мелких нюансов, здесь всё работает на сюжет — христиане на Пасеме, такие разные на вершине могущества и в забвении, мирные фермеры на Гиперионе и таинственные сверхлюди Бродяги, адепты ТехноЦентра и тамплиеры на своих Живых Кораблях. Практически ничего лишнего. То же самое и в персонажах — многие из тех, кого мы считали второстепенными, выходят на первый план, и оказывают просто вселенское воздействие на окружающий мир. О паломниках и говорить нечего — каждый из них, несмотря на то, что они несут вполне определённую роль в тексте, являются неоднозначными и глубокими характерами, а не просто статистами-образами. Всё это так.

Но НФ ли это в чистом виде? Ведь многие прекрасные произведения, написанный о далёком будущем, лишь в последнюю очередь являются «научными». Так и здесь. «Песни Гипериона» — это роман-размышление, роман-философия. Как и «Дюна». Вообще, рассуждения в обоих циклах довольно схожи. Оба автора рассуждают о новом эволюционном витке, на который рано или поздно выйдет человечество, и о том, каким образом можно сокрушить силы, сдерживающие это развитие. Причём это развитие — в обоих случаях не несёт на себе отпечаток технократии. Это прежде всего — развитие самого человеческого рода, его отношения к окружающему миру и уважение к его цельности, в стремлении подчинить себя его законам, развиваясь внутри них до вершины своих возможностей.

Так что... Оценка «Песней...» по всей справедливости является высокой. В ней очень много составляющих, причём они на диво грамотно сбалансированы, практически нет нестыковок. Нужно ли продолжение? Нет, цикл завершён, он не требует ничего, кроме внимательного и думающего читателя. Я прочёл. Рекомендую сделать тоже самое и остальным.

«Любой человек, который думает, будто может перехитрить правительство, уже сумасшедший» (капитан Битти).

...И вот, наконец, я впервые в жизни взял в руки произведение такого большого классика, как Рэй Брэдбери.

Да, я существую. Мне почти 29 лет, я любитель фантастики с двадцатилетним стажем, и тем не менее я никогда не читал Рэя Брэдбери. И я не мифический персонаж, я на самом деле есть. И вот, я начасвоё л знакомство...

...и изменил своё правило. Я люблю читать новых авторов с их одиночных, особо не выделяемых вещей. которые показывают стиль и мировоззрение своего творца. А тут я взял одно из самых известных произведений писателя, которое, ни много ни мало, считается гениальным и эпохальным. Это «Fahrenheit 451», о котором слышал, наверное, с тех самых пор, когда начал читать книжки. И вот я начал неспешно изучат это небольшое по объёму произведение, пытаясь залезть в голову молодому Рэю Брэдбери...

Итак, начало 1950-х, США. Сложное время. С одной стороны — «маккартизм», который сгребал в одну кучу и коммунистов, и либеральную университетскую интеллигенцию, и всех подряд. С другой стороны — взлетающая популярность идеологии социализма, дикая известность «Франкфуртской школы» и левых идей, идей равенства и усреднения, поддержки меньшинств и мультикультурализма... И то, и другое не обещало будущему ничего хорошего, особенно для интеллектуалов, стремящихся к обособлению от масс. Рэй Брэдбери хорошо чувствовал дух времени. Представим себе: молодой автор, не кончавший университетов, живущий среди простых, в общем, «среднечеловеческих» американцев, получает своё знание из книг, получает через них свою индивидуальность,в диалоге с Человечеством формирует своё Я. А теперь представьте: у человека всё это безжалостно отбирают.

Должен сразу сказать, что критическое острие этой книги направлено не против «общества потребления». Некоторая степень его критики здесь есть, не спорю, но дело здесь вовсе и не в нём. В конце концов, люди в массе никогда не читали, по крайней мере не вникали в суть прочитанного. Здесь ситуация другая. Да, серости подкидывают развлечения. интерактивные стены, музычку в «ракушках», и всё такое. Живи в этих рамках, как в вольере — и будь счастлив. А если кто-то хочет выйти, подумать, сказать протестное слово? Вот здесь-то ты и прищучен...

Власть. Вот о чём говорит Рэй Брэдбери, вслед за Евгением Замятиным, за Джорджем Оруэллом, за Олдосом Хаксли. О способе осуществления Власти над другими. Против Неё всегда выступают люди, имеющие за плечами культурное наследие всего человечества, которое старается систематически и глубоко познавать окружающее. Это знание всегда транслируется, и транслируется оно, хочешь не хочешь, через книги. Все мы взбираемся на плечи гигантов... Для того, чтобы таких песчинок в колёсах Власти не появлялось, следует в принципе исключить возможность их возникновения. И наиболее радикальный способ — прервать трансляцию и преемственность знания. Заставить всех людей быть серостью, оторванной от всего, висящую в пустоте, на единственной нити из отупляющих развлечений. Перегрузим людей информацией, создадим вокруг них информационный шум, пусть всегда находятся в напряжении, пусть отучиваются от раздумчивого одиночества. Пусть не ломает голову над всякой ерундой, покажи ему только одну единственную Правду, и пусть верит в неё. Пусть будет больше всего, что требует простых автоматических рефлексов! Пусть человек не думает о гнетущей его тирании...

Капитан Битти. Некогда глотавший всё подряд, бессистемно и бессмысленно начитанный, заблудившийся капитан Битти. Его единственная отрада — это то самое прибивание людей, желающих думать, к полу, сжигание их жизней и знаний, упоение своей Властью над ними. Это главное лицо всего романа Брэдбери. Жестокий, ироничный и неглупый тиран, стирающий с лица земли любую возможность воспротивится его давлению, встать на его пути. Он и есть олицетворение людей, запрещающих всё, диктующих свою волю, оболванивающую всех в своём жутком «равенстве».

...Итак, вот перед нами очередная антиутопия, описания того, как изящно и ярко было сломлено целое поколение людей, точнее — всегда небольшой группы думающих интеллектуалов. До этого, конечно, не дошло, хотя многие мелочи автор предсказал верно. Вопрос в ином: почему эта вещь так популярна у нас, почему люди исподволь чувствуют реальность описанного мира сожжённых страниц?

В общем, как и любая антиутопия, этот роман актуален и важен. Он говорит нам о необходимости жажды знания, жажды прекрасного. И дело ведь не совсем даже в книгах, как правильно было сказано Фабером. Просто нужно думать, нужно изучать опыт тех, кто думал раньше тебя. Нужно оглядываться вокруг, видеть красоту окружающего, общаться с другими людьми и делится красотой — и эстетической,и интеллектуальной. Мысль — одна из немногих сущностей, которая может быть у человека сама по себе. Не дадим же отобрать её у нас.

А знакомство с Брэдбери удалось. Я его понял, и принял. Добро пожаловать!

«Отгорел закат, и полная луна облила лес зеленоватым мертвенным серебром». По лесу шёл человек с летучей мышью на плече, с русо-седыми волосами, несущий в руках длинное копьё. Он шёл к родному дому, где жили чужие, и шёл умирать. Знакомая картина? Да, вы правы, это тот самый суровый и нелюдимый венн, которого обзывают «кумиром дам умеренно взрослого возраста», по имени Волкодав. Читатель, который умудрился никогда не слышать об этом романе, недоуменно спросит: уж не перепутали ли вы, почтенный, начало с концом?

Нет. Вся суть в том, что этот человек, отомстив за свой род, обнаружил, что боги дали ему жить дальше. А как? Давайте посмотрим, кто он такой. Двенадцатилетний мальчишка, с молоком матери впитавший детские прописные истины, потеря всё, и угодил на самый страшный рудник своей части света. Сначала молодой Щенок выживал, все семь лет своего существования он посвящал только тому, чтобы учиться убивать. Выйти из подземья, выучиться воинскому искусству, убить палача собственного рода... Щенок стал Псом, Пёс стал Волкодавом. Одна его половина — свирепый и выжженый изнутри мститель, мастер оружного и безоружного боя, сжатый комок мышц и жил, сметающий всё на своём пути... А в глубине — двенадцатилетний мальчишка, которому так и не дали имя, впитавший в себя прописные истины. Истины детские, да — вера в то, что слабого нужно защищать, женщину — чтить, что есть Правда богов, а справедливость должна побеждать. Свирепый воин и идеалистичный ребёнок, уживающиеся в одном теле, теперь должны научиться жить. Мальчик должен вырасти.

В общем-то, весь роман об этом. Семёновой удалось сделать весьма интересное — в начале её романа Волкодав — несколько угловатый, ходульный, нарочито грубо прорисованный человек... Однако с каждой главой он всё более привлекателен, всё более человечен. Он растёт на глазах у читателя, учиться общаться с людьми, учиться получать удовольствие от жизни, познаёт грамоту. Перед нами — воистину история взросления героя, который, не растеряв своих идеалов, незаметно для себя, совершенствуется, становится новой личностью...

Мда, скажет дон читатель в ответ на эту пафосную речь, и пойдёт смотреть в зеркало. Но вот как-то вот... Не соответствуем? Нет, дело не во мне и не в зеркале, скажет дон читатель, дело в том, что герой-то у вас — ненастоящий, картонный, ненатуральный! Симулякр закомплексованной женщины средних лет, па-аанимаешь... Но дон рецензент, то бишь я, найдёт ответ и на этот вопрос, высказанный в огромном количестве отрицательных отзывов. Дело в том что Волкодав — эпический герой. У вас же нет претензий к Ахиллесу за котёл Фетиды, или Беовульфу за оторванную голыми руками лапу Гренделя? Вот и Волкодав, как последний в роду, должен дать Серым Псам новое рождение, а для этого нужно быть личностью... необычной. Героической. Таков и наш герой — защитник слабых, опора сильных, гроза неправедных. Чем не Отец-Основатель? Я, конечно, ничего не утверждаю, но, мне кажется, моё предположение близко к истине.

Язык книги просто прекрасен, и тёк для меня как вода. Хороший, ёмкий, красивый русский язык, за который ты любишь и уважаешь классиков, заставляет увидеть и красивый мир, окружающий Волкодава, и людей, которые вокруг него. Этот жанр я бы назвал не «славянским фэнтези», а поставил бы более широко: фэнтези этнографическое. Ведь какой основной посыл книги, который ты явственно чувствуешь на протяжении всех шестиста страниц, выражен ближе к концу, неявно и вскользь. Цвет кожи, обычаи, верования — разные, но внутри люди все одинаковые. Венн — «славянин» Волк отъявленный злодей, так же как и боярин Лучезар Лугинич, тогда как сегваны — «норманны» Аптахар и Винитар благородны душой, также как вельхинка — «кельтка» Эртан, саккаремка — «персиянка» Ниилит и даже инопланетный прогрессор, среброволосый Тилорн. Банально? Да, ещё как, но чаще всего именно банальность — самая чистая правда.

В общем-то, жизненный путь Волкодава составляет основу сюжета, поэтому в первой половине книги он не имеет чёткой структуры. Видно, что книга писалась долго, отдельными фрагментами, которые Семёнова потом старательно и аккуратно сшивала между собой, стараясь обходится без швов. Для дебюта, пожалуй, она создавал необычайно сильный текст, хотя явно ещё не научилась строить единую линию сюжета.

Так что я хочу сказать? Несмотря на изрядную полярность мнений, я присоединюсь к тем, кто любит эту книгу. Она светлая, заставляет верить в добро и справедливость... и не только верить — делать. Построить лучший мир, Беловодье, где люди не превращают друг друга в перегной. Мир был бы чище, если бы в нём существовали такие, как Волкодав... Но это всего лишь сказка. Но сказка на все времена. По крайней мере для меня.

P.S. А в седьмом классе я писал про «Волкодава» сочинение. Такие дела.

Зачем Туве Янссен понадобилось писать о муми-троллях такую тяжёлую, и притом абсолютно недетскую вещь? Болезнь матери — понятно, но к чему это было, неужто необходимо детскую сказку превращать в философский трактат? Видимо, Туве пыталась в своём любимом, уютном мире муми-троллей найти спасение от грусти, разрешить все волнующие проблемы, очистить мысли. Стоит лишь пожалеть человека, который живёт в настолько мрачном мире, как остров маяка. Муми-папа здесь увидел, насколько мечты отличаются от реальности, и в глубокой растерянности принялся искать себе призвание... Муми-мама не смогла выдержать этой мрачности, и в недрах маяка сотворила свой собственный мир, похожий на родные края... Малышка Мю совершенно одичала, плотно влившись в саму плоть острова, ставшего её роднее, чем названная семья... И только Муми-тролль сохраняет ясную голову, пытаясь понять и постичь этот мир глубже остальных.

Всё это слишком мрачно, слишком безысходно, чтобы читать детям. Одиночество, непонимание, жестокость — совсем не темы для юных читателей. Но даже здесь есть место для веры в будущее. Даже Морра и та смогла привязаться к Муми-троллю, единственному, кто смог разделить с ней и развеять абсолютное, кошмарное одиночество. И смотритель маяка, которого исцелило прикосновение к светлым душам муми-троллей, вновь стал собой, и путеводный огонь вновь светит во тьме. Туве писала эту повесть для себя. Но детям её читать нельзя.

На первый взгляд кажется, что «Вий» является прямым наследником «Вечеров...» и страшных рассказов нашего доброго друга Рудого Панька. Мы будто бы снова окунаемся в жуть «Вечера накануне Ивана купала», того и гляди, Басаврюк появится пред нашими очами.

Отчасти это так. Но вот тональность другая. Это тот же мир Жизни, где мистическое соседствует с тварным, где нет нужды удивляться нечистым силам, живущим бок о бок с человеком. Однако тема, которая была ярче всего выражена в уже упомянутой повести о ночи на Ивана Купала и несчастном Петрусе — тема погибели. Тема торжества смерти и страха перед ней. И ужас — ужас перед таинственным и дьявольским, перед нечистым.

Да, Хома Брут ведьмы не боялся, и её существование принимает в порядке вещей, даже с юморком. Кузнец Вакула твёрдо знал, что с помощью крёстного знамени он может преспокойно пришпилить чёрта, вот и наш философ, недолго думая, огребает ведьму поленом, и делает ноги, уже на следующий день благополучно забывая досадный свой полёт под нечистой. Казалось бы, вот он, стержень — доброе соседство с таинственным и твёрдость перед их лицом, готовность бросить им вызов.

Но Гоголь вовсе не зря переносит Хому Брута в маленькую деревянную церковку на окраине селения, наедине с гробом мёртвой панночки, в глубокой ночи.

Тишина.

Свечи.

Открытая книга с молитвами, кои нужно читать в пустом помещении, отдающем эхом.

Собственный срывающийся голос.

Гроб.

Тело ведьмы.

«Не шевельнулась ли она»?

Вот здесь начинается то, что пугает в повести больше всего. Не подгнивающий труп ведьмы и Вий с опущенными веками, а именно ожидание того, что может случится, что ещё впереди. И — ужас перед неизведанными глубинами, откуда приходят эти существа, ужас перед Нечистым и всем мистическим миром, который при свете дня кажется таким светлым и ярким.

Именно поэтому эдаким мимолётным контрастом фраза Тиберия, что «всякий знает, что нужно перекреститься и плюнуть ведьме на хвост». Но мы теперь знаем, что столкновение с миром нездешним оборачивается взглядом в неведомое, которое по прежнему может погубить твою душу. Нет, этот мир не так светел, и не так свободно дышится в украинскую ночь. Ты всё равно находишься на грани жизни и смерти, вечного спасения и вечной погибели, и не стоит забывать об ужасе, который несут с собой слуги того, кого нельзя называть.

...Дочитав только что «Красную страну», начал искать в ней, по старой привычке, глубокий смысл. В прославленных книгах я его нахожу редко, даже в классике. Особых философий нет и здесь. Но пуста ли сия вещь? Ан нет.

Смотрите — например, парень с забавным именем Темпл. Разве он так уж плох, как его старается выставить наш добрый автор? Рукастый, неглупый, способный на очень многое молодой человек. Но все окружающие считают его трусом и слюнтяем, и всё это потому, что он никуда особо не лезет, а плывёт по течению, стараясь найти своё место в жизни.

Наш старый друг Лэмб тоже представляет собой интересный пример. Он уходит от своего ужасно-героического прошлого, становится тихим и незаметным. Ему приходится притвориться старым и безобидным болваном-северянином, которому каждый может дать пинка под зад, а то и повозить лицом об пол. Величайшему бойцу эпохи кажется, что лик недотёпы, неспособного постоять за себя, полного тюфяка, это и есть воплощение правильной жизни обывателя, с высоты его взгляда. Эта маска, конечно, оказалась отторгнута, но сам факт?

Вот ещё — Даб Свит. Траппер и следопыт, легендарный в краях Старой Империи. В молодости он развлекался и чудил, и его мелкотравчатые подвиги обросли сказками и неведомыми подробностями. Так возник ещё один Даб Свит — великий герой и охотник. Настоящий Даб Свит оказался никому не нужен, и ему, в конце концов, приходится с этим смирится, играя легенду.

Последний в нашем ряду — старый ублюдок Никомо Коска. Мы видели этого человечка более близко в «Лучше подавать холодным». В принципе, это постаревший и во всём разочарованный Темпл. Человек, который пошёл на поводу у своих неведомых учителей, ставший наёмником, неоднократно преданный и обманутый, отвечающий всем той же монетой. Его легенду сотворили другие, но Коска полностью воплотил её. Маска стала лицом — уродливым, злым. В глубине его души ещё остаётся тот молодой парнишка, который хочет начать всё сначала, не оступаясь и не совергая преступлений, но кто его ждёт, кому он нужен?

Вот так. В этом жестоком мире, мире, где слово Red неизбежно ассоциируется только с «Blood», не нужны обычные и славные парни. Нужно быть под стать окружению. Нужно постоянно кого-то играть, как Иосифу Лестоку на сцене. А как ты сыграешь — плохо ли, хорошо ли — покажет сам факт сохранения твоей жизни. Создавай свою легенду — опасную, нелицеприятную — но живи...

Как и положено в вестерне. Сюжет, кстати, вполне драйвовый, и не даёт рукам выпустить книжку. Герои хорошо удались, особенно отдельные, вроде старого девятипалого ублюдка или Коски. Даже в мироописании, где Аберкромби не силён, засверкали новые краски, и возникает полный «эффект присутствия». И язык очень даже хорош, хотя и прост.

Так к чему всё это? К тому, что каждый должен быть самим собой — но только тогда, когда у него есть на это силы. Как Лэмб, как Темпл. И всем нужно давать шанс что-то изменить не в своей маске, а в себе. У него всё равно ничего не получится, но как приятно иногда тешится иллюзиями...

И за это Аберкромби — низкий поклон.

Вера Камша решила начать творить с чистого листа. «Хроники Арции»? Ну, подражание Перумову и Мартину, писавшееся изначально в стол, видимо, изрядно опостылело и самой писательнице, поэтому и окончание цикла не выходит уже больше десяти лет. Ей нужно было что-то свежее, не отягощённый писательской незрелостью мир, в который будет приятно поместить своих героев...

Мир, во всём похожий на Европу XVII века, абстрактное королевство Талиг. Четыре сотни лет назад Франсиск Оллар отобрал трон у династии Раканов, изгнав их вместе с наиболее верными сторонниками за пределы страны. Свергнутая династия веками строит заговоры против узурпаторов, при дружественной «помощи» соседних стран, Оллары потихоньку увядают в своём величии, древние роды «Людей Чести» давно превратились в толпу деградантов. У государства на глиняных ногах есть только одна надёжная опора — молодой маршал Рокэ Алва...

Если отдельные тома «Арции» выглядели как подражание Мартину, то здесь я вижу больше ноток из Гая Гэвриэла Кея. Тот же псевдоисторический фон, мощная прописанность героев, определённая... уютная «камерность» мира, но в тоже время — отсутствие грязи, столь любимой Дж. Р. Р. №2. Да и сами герои... Альдо Ракан — весьма и весьма похож на Алессана ди Тигана из одноимённого романа, бездумного борца за свободу своей родины. А Рокэ? Пусть мне плюнут в глаза, если он не напоминает, почти один в один, Аммара ибн Хайрана из «Львов Аль-Рассана». Но направление, мне кажется, Камша выбрала верное — стиль Кея лично мне всегда импонировал.

Герои. Рокэ Алва, конечно, во многом ненатурален — великий фехтовальщик, стрелок, тактик, любовник, книжник, злодей, алкоголик... И всё это — одновременно. Но всё равно — вышел он здорово, каждое появление на страницах романа то балагурящего и зубоскалящего, то неимоверно жестокого маршала Талига заставляет прилипнуть к тексту накрепко. Рокэ — очень и очень яркая личность, сотканная из противоречий, вызывающая одновременно и отвращение и восхищение. Образ маршала до такой степени удачен, что Камше можно простить всё что угодно, все мелкие недостатки романа. Ричард Окделл — юный идеалист из «людей чести», который как принято в его среде, мечтает об ушедшем прошлом, когда трава была зеленее, восхищается Раканами (коих никогда не видел), и ненавидит Олларов (которых, впрочем, до середины повествования он тоже не видел). Хороший, искренний парень, чрезвычайно наивный и мало что повидавший в жизни, попадает под опеку Алвы, и, внезапно, обнаруживает, что дьявольский Первый маршал не так плох, как его малевали... По всей видимости, парень станет вскоре ближайшим соратником Рокэ, и обратиться против своих былых покровителей... Робер Эпинэ немного невыразителен, куда бледнее предыдущих, но, по всей видимости, это человек, устраивающий « la revolution» не по своей воле, а ради друга и своей семьи — нет в нём чегеваровского огонька — только какая-то добродушная обречённость. Альдо Ракан и Мэллит — вообще никак, бледные тени, а вот вредная бабка Матильда — просто гениально, пусть даже и появляется она всего ничего.

Сюжет — хорош. Интриги перемежаются со странствиями, те в свою очередь — в описание военной кампании, замечательное, между прочим — военные баталии у Камши традиционно удаются. Всё равномерно и гармонично.

Пожалуй, единственный крупный недостаток романа — создать полифонию мнений у автора не получилось. С какого бока не смотри, Раканы и их сторонники — жалкие и мелкие пакостники, коими вертят все кому не лень. Ну не возникает у меня впечатления, что это и правда династия, достойная восшествия на трон, ну никак. Хотя, безусловно, у каждого героя — своя правда, но у сторонников свергнутых она немного то вымученная, то идеалистичная...

В итоге — безусловно, один из лучших образчиков отечественной фэнтези последних двадцати лет. Конечно, судя по размеру цикла и падающим оценкам дальше всё грустно, однако начало цикла — выше всяких похвал. И за такое бойкое начало автора, безусловно, стоит поблагодарить.

Профессор филологии Джон Рональд Руэл Толкиен был весьма необычным человеком. Конечно, люди науки имеют разные причуды. Дмитрий Менделеев чемоданы шил. Исаак Ньютон толковал Апокалипсис. Павел Виноградов увлекался политикой. А Толкиен имел другое, может быть, не такое заметное, но, может быть, более глубокое увлечение — всю жизнь он творил Мир.

Всё исходит из любви Толкиена к языкам, к древнему эпосу. Он сотворил языки — и начал искать для них подходящую оправу. Но Средиземье Вк и тем паче «Хоббита» не слишком годилось для этого. ВК — это скорее эпоха героическая, вернее сказать, «историческая», вроде той небезызвестной песни, где на одной доске поставлены вполне реальные Зигфрид и царь Этцель. Нужно было нечто иное, что-то, отражающее легендарную мифологическо-героическую эпоху Средиземья. Так возник «Квента Сильмариллион».

Многие, очень многие считают, что произведение осталось незаконченным. Бытует мнение, что перед нами — просто сырая заготовка будущего романа или эпоса, который сын Кристофер по неведомому нам скудоумию выдаёт за полноценный роман. Но вряд ли это так. «Сильмариллион» — цельное, законченное, я бы сказал, монолитное произведение, эдакий «псевдоэпос», в хорошем смысле.

Конечно же, стилизация. Но никто из современных авторов, ни один из них не смог создать настолько глубоко проработанной мифологии мира, и при этом создать иллюзию глубокой древности того текста, который несёт её в себе. Причём сделано это настолько блестяще, что остаётся только руками развести и ещё раз поразится писательскому и учёному дарованию Профессора. Создавая этот эпос, он расставил в нём акценты несколько по иному, чем в ВК.

Не будем долго говорить о музыке Айнур (уже авторская индивидуальность!), об устроении Средиземья. Всё это дань первым главам «Книги Бытия», «Прорицанию Вёльвы», «Калевале». Здесь дело в ином. Если эльфы в ВК — это либо шустрые, добрые и беззаботные фэйри, либо статные и могучие, пропитанные Добром и Светом витязи, то в «Сильмариллионе» эльфы нам предстают одержимыми нешуточными страстями и переживаниями существами. Это уже не воплощение идеальных черт человечества — это, несмотря на явную гиперболизированность изложения, вполне живые и яркие существа. Они способны на подлость, на предательство, эльфы с одинаковой силой любят и ненавидят, исписывают отчаяние, умирают просто от тоски. Они — рыцари, «пассионарии» своего племени, звездоокие воители с печатью рока. Все эльфийские короли всегда понимали, что война с Морготом-Мелькором обречена на провал, но всё равно твёрдо стояли на своих рубежах — просто потому, что не могли иначе.

Да, это эпос. Совершенно уникальный, синкретический текст, умещающий в себе всё наследие мировоззрения Толкиена. в котором причудливо сплелись католические догмы и любовь к суровому северному языческому эпосу. Там нет места юмору, как в ВК, нет места «маленькому человеку» — это книга об эпохе сильных и обречённых. В любом случае, тот, кто захочет прочитать «Сильмариллион» — он возьмёт его, и восхититься. А многим и не стоит — слишком своеобразно.

...Просторы древней Англии были окутаны туманами. Как и всегда, как и теперь. Болотистая земля на юго-западной оконечности этого острова, с давних времён заселялась людьми. Вот они возводят утлые хижины на окраине смертельно опасных болот, вырубают жилища в крепких костях земли каменистых холмов. Дивные руки мастеров создают причудливые инструменты из камня, шьют одежду из шкур, они ставят менгиры и возводят дольмены — то, что веками позже будут исследовать поколения учёных, среди которых был некий доктор Мортимер. Вот один из них, высокий, рыжий мастеровой, возможно, даже предок тех людей, которые многими веками позже обоснуются в огромном, с его точки зрения, каменном строении, и назовут себя именем Баскервили. Он мастерит что-то на краю своего жилья, при свете костра, и вглядывается настороженным взором в шелестящую тишину болот. Темнота и тихое шуршание неведомой жизни настораживает его... И тут туман разрывает жуткий вой — кто знает, чей, может быть, волка, может быть собаки... Если не более страшного и жуткого существа, сияющего мертвенно-бледным светом, скачущего сквозь мрак и ищущего свою жертву...

Прошу прощения за это слегка лирическое отступление, но именно такая атмосфера складывается вокруг дартмурских болот и старинной родовой легендой, на фоне древних остатков жизни человеческой они кажутся лишь мгновением на фоне молчаливых тысячелетий. Это даже не детектив, поскольку Холмс появляется здесь ровно там, где нужно, чтобы «завести» сюжет в чёткие рамки детектива. А так — это мистика, и для её отображения нужен был впечатлительный и романтичный доктор Уотсон. Древние болота, старинный молчаливый замок, странные люди, живущие вокруг, ощущение чего-то дремучего, угрожающего и гнетущего — вот что создаёт неповторимую атмосферу этой необычной вещи. Таинственное — вот главный герой этого романа, и Конан Дойл прекрасно знает, как играть с воображением читателя, подкидывая ему один смутно узнаваемый образ за другим, играя с его тайными страхами, засевшими глубоко-глубоко в суть его сознания...

Хотя и как детектив это очень хорошо, поскольку здесь он смотрится очень органично. Изощрённое убийство требует действительно большой фантазии и для преступника, и для сыщика, и автор прекрасно сплетает готическую таинственность с холодной логикой Шерлока Холмса, образуя из них практически «диалектическое единство».

В общем и целом, это прекрасный межжанровый эксперимент, хорошо продуманный и прекрасно написанный. Вероятно, это лучший роман Артура Конан Дойла за всю его творческую жизнь, поскольку найти такой баланс самых разных элементов ему, как мне помнится, не удавалось...

Урсула Ле Гуин, пожалуй, одна из самых любимых мною писательниц. Настолько поразительно жанровое и смысловое содержание её книг, что поневоле, хочешь не захочешь, но поставишь в один ряд с великими классиками мировой фантастики, поставив обозначение «Великий Мастер».

«Обделённые: двусмысленная утопия». Представитель, возможно, самого редкого жанра — социальной фантастики. В каком смысле я употребляю это словосочетание? Социальная фантастика — моделирование структур общества, попытки проследить его функционирование и эволюция в неисторических, не имевших ранее место быть обстоятельствах, а также показывающие место отдельного человека в нём.

Само собой, здесь не идёт речи о «веристичности». И так ясно, что социальные массы очень редко пребывают в статичном состоянии, и проследить его эволюцию достаточно сложно. Но не будем придираться — всё таки мы имеем дело именно с «моделью» человеческих взаимоотношений, причём моделью для нас нечуждой. О чём речь? Ле Гуин показывает три модели общественного развития, две реальные и одну утопическую.

А-Йо — вполне себе капиталистическое государство, с товарно-денежным типом экономики, с чудовищным социальным расслоением. В этом государстве просматривается, хотя и в гипертрофированном виде, привычная Ле Гуин в США, с её вывеской демократии, патриотизмом и прочими карамельными вывесками. Писательница с изрядной долей неприязни, или даже лучше сказать — ненависти, описывает это общество, где одни могут ужираться и упиваться роскошествами, тогда как другие будут умирать от города. Примерно такое впеатление оно произвело и на главного героя — Шевека.

Роман опубликован в 1974 году, то есть со времён Пражской Весны прошло 6 лет. В этот самый момент абсолютно всем стала ясна внутренняя суть СССР, представлявшейся многими носителем света Социализма в мире. Но Урсула слышала о Союзе только мельком — вот и Шевек с чужих слов судит о «социалистическом» государстве Тху. Тху — общество редистрибутивной экономики, всеобщей централизации и иерархизации общества, превращения его в придаток государственной машины. И этот вариант отвергается.

Третий — это произведение искусства. Не секрет, что Ле Гуин является приверженцем идеологии анархизма, и в это романе она поставила себе цель описать общество анархистов, безо всяких купюр, излишней идеализации, с освещением подводных камней и т. д. Итак, с планеты Уррас, из А-Йо, сбегает огромная группа идеалистов-анархистов (одонийцев), и заселяет соседнюю планету-близнец — Анаррес. Но Анаррес планета не простая — там именно нужно выживать, поскольку она практически целиком состоит из пустынь.

Итак, общество анархистов. Нет частной собственности, нет закона, нет брака, нет ничего. Идеальных коллектив — люди вместе трудятся, питаются, спят, потребляют продукты производства... Однако это не совсем анархизм — всё-таки существуют органы распределения определённых продуктов, контролирующие назначения на рабочие места, и так далее. Хотя все должности там — временные. Уже чистого анархизма не получается. И это тоже не всё — помимо изъяна в виде органов распределения существует так называемое «общественное мнение», короче говоря — охлократия. Для определённой группы людей законы анархизма-одонизма превращаются потихоньку в догматы, которым необходимо неукоснительно следовать. Таким образом, мир Анарреса — весьма противоречивое образование, со своей сложной структурой, которая уже потихоньку выходит из этого «коллективистского коммунизма». И где же стержень этого вполне себе устойчивого общества? Он прост — это борьба с окружающей средой. Именно борьба за выживание заставляет людей поддерживать коммуны, и препятствует любому виду накопления.

А между этими тремя образованиями — гениальный физик Шевек. Как и всякий выдающийся талант, он испытывает тесноту везде, где только не присутствует. Его сильно смущает оголтелый догматизм анаррести, а позже — продажность и расчётливость уррасти. И он отвергает всех их. Его гениальное открытие — ансибль — не должно достаться никому из соотечественников — близких или дальних. И он дарит его Человечеству — Земле и Хайну. Шевек недаром центральный образ в романе, мы видим оба мира его глазами, проживаем его жизнь, горести и страхи. Его удел — одиночество, даже на коллективистском Анарресе. Ле Гуин показала, насколько печальна судьба учёного, художника — в любом обществе, даже в обществе анархистов.

Почему «двусмысленная утопия»? А потому, что Анаррес — это ещё не совсем идеал. Он близок к нему, но ещё — нет. Здесь свои проблемы в социальном развитии, в идеологии, в ментальности. Но Ле Гуин показала, что анархизм — вполне реальная парадигма. Да, я не очень верю в это, но, кто знает, быть может это окажется единственной альтернативой....

Гай Гэвриел Кей, автор так называемого «интеллектуального фэнтези», ступил на очень интересную, но в тоже время сложную для творчества почву — эпоху Реконкисты. Осознавая всю сложность и противоречивость этой эпохи, сложные отношения людей на Перинейском полуострове, он создал фэнтези в этом антураже, поместив действие в совсем другой мир.

Мир практически не отличается от нашей реальности — ни эльфом, ни орков, ни даже могучих чародеев с посохами. Есть только истязаемый войнами полуостров, на одном полюсе которого находятся солнцепоклонники-джадиты (аналог христиан), а на другом — звездорождённые ашариты (мусульмане). Есть и третья конфессиональная группа — киндаты (иудеи), которые оказываются между молотом и наковальней в этой войне. Перед нами — последний этап войны — распад единого халифата Аль-Рассана, усиление трёх джадитских государств, и начало противостояния.

На этом фоне разыгрываются сложные человеческие драмы и разбиваются судьбы. Два человека, которые стали друг для друга ближе чем братья, вынуждены были сойтись в смертельной схватке, лекари вынуждены брать в руки оружие, а дети рано учатся убивать. Такова реальность этого мира, и Кей ничуть не щадит читателя, описывая зверства обоих сторон. Да, это реализм, но и он пропитан некой романтикой, поэзией, которая придаёт роману лёгкость. Аммар ибн Хайран, воин и поэт, недаром сделан центровой фигурой — он квинтессэнция эпохи.

О чём роман? О геноциде, о религиозных воинах, которые ничего не приносят людям, кроме горя и страданий — отчасти. Это история о людях, живущих в это жестокое время, и вынужденных приспосабливаться под него.

Но всё равно в конце нас охватывает грусть по поводу гибели Аль-Рассана — мы ведь осознаём, что скрывается под его образом. Поэтому любуйтесь архитектурными ансамблями Толедо и Гранады, читайте поэтов тех нелёгких лет, и вспоминайте древний, погибший Аль-Андалус, ибо строки Аммара в конце книги посвящены именно к нему:

Спроси Фезану, что стало с Фибасом

А где Ардена, и Лонза где?

Где Рагоза, обитель учёности,

И остались ли там мудрецы?

Где Картады стройные башни

В красной долине власти?

Где Серии прозрачный шёлк?

Где Тудеска, Элвира, Алхаис,

Где Силвенес сокрылся во тьме?

Где дворов многочисленных арки,

Совершенство садов Аль-Фонтаны?

Фонтаны рыдают с горя,

Как любовник при виде рассвета,

Что его разлучает с любимой.

Они в печаль погрузились

По львам, ушедшим навеки,

По возлюбленному Аль-Рассану,

Который исчез навеки.

В фантастике есть два направления по ксено-теме, обозначенные двумя недавними антологиями: «Убить Чужого» и «Спасти Чужого». Однако как много написано книг именно по проблеме Контакта? О понимании, взаимопроникновении, постижении друг друга? Да вряд ли. У людей это не очень развито, что делать. Урсула Ле Гуин — счастливое исключение: только в её произведениях можно встретить тему Контакта по настоящему.

Что может быть более чуждым, чем цивилизация андрогинов, лишённых пола? Когда мы видим человека, то прежде всего идентифицируем его как мужчину или женщину, и ведём себя соответствующе, хотим мы этого или нет. Здесь же — совсем иное дело. Жители Гетена — не мужчины, не женщины. Общество, которое существует тысячелетиями, в тяжелейших условиях покрытой льдами и снегами планеты. Они закрыты и непроницаемы, как шпенглеровские монады — даже друг от друга. Они лишены противоречия полов, у них практически нет воин, они живут в идеальном балансе с окружающей средой. Что это за люди? Как к ним относится, как понять?

Урсула Ле Гуин — великий гуманист. Отсюда и основной нравственный посыл книги — все мы люди. Фактически эта вещь полностью реабилитирует писательницу от обвинений в фенинизме — ведь она провозглашает равенство людей друг перед другом. Возможно, бесполое общество гетениан является её идеалом. Неважно. Все они люди.

Конечно, антрополог Ле Гуин не ограничилась просто демонстрацией идеи, как это было, скажем, в «Обездоленных», где культурологический элемент не особенно проявляет себя. А «Левая Рука Тьмы» — совсем о другом. Если «Обездоленные» были написаны для сравнения трёх общественных систем, то в этом романе нужно было сконструировать культуру андрогинов-гермафродитов, помещённых в крайне тяжёлые природные условия. Уже здесь просматриваются будущие шедевриальные «Толкователи» — легенды, обычаи, причудливые бытовые подробности — всё на месте, грамотно вплетается в текст романа. Я уже не говорю о красоте и притягательности пейзажей, на которые мы любуемся здесь — чего стоит только переход по Леднику Горбен!

Что в итоге? Книга о поисках взаимопонимания, об истинной человечности, о самопожертвовании. За этими слишком общими и необязательными словами кроется простой и понятный для всех смысл: люди, давайте подумаем о том, что нас объединяет — ведь в каждом из нас присутствует «Правая рука Света» и «Левая рука Тьмы».

Второй том саги «Песнь Льда и Огня» не являет собой какой-то прорыв в авторском стиле и композиции, но можно сказать точно одно — он не менее сильный, чем «Игра престолов». Жестокий реализм, которым наделил Мартин свой мир вполне естественен, и можно вполне серьёзно сказать, что такое могло происходить и на нашей грешной планетке. Автор хочет показать нам войну — гражданскую войну — с разных точек зрения, с разных точек позиций, пытаясь создать объёмный образ происходящего, и в целом у него это получается.

Мартин очень много текста отдаёт «власть имущим», на редкость колоритным персонажам, которые имеют свой, иногда даже достаточно объективный взгляд на мир. Но несмотря на то, что они куда лучше видят суть вещей, они выбирают твёрдо свою сторону. Таков, например, Тирион Ланнистер — карлик, благородный реалист внутри, но чудовище для остальных. Он просто служит своей семье, которая его ненавидит. Он спас Королевскую Гавань — но кто это оценит? Кейтилин Старк — вдова, борющаяся за счастье своих сыновей, вынужденная быть послом короля Севера. Не могу сказать, что в ней особенно прибавилось здравого смысла с первой части, но, по крайней мере, у неё хватило сил спокойно поговорить с пленённым Джейме.

Дети Старки — вовсе особенная песня. Санса продолжает ломать свои иллюзии об этом мире, но остаётся по прежнему тихой и незаметной... возможно, до поры до времени. Сложно сказать, как поведёт себя девочка в дальнейшем, но пока она не проявляет жёсткости характера. В отличие от своей сестры — Арьи. Арья, пробираясь через разорённые земли королевств, идёт буквально по трупам — и у неё большое, но мраное будущее. Бран остался таким же, каким и был — разочарованным калекой, но и на него есть надежда у рода Старков. А вот Джон Сноу себя не слишком проявляет. Другое дело, что его глазами мы можем видеть просторы дальнего Севера, и постигать загадочный, но жуткий мир Зачарованного Леса, наверное, самого яркого региона Вестероса.

Особенно меня удивил Теон Грейджой. Как-то не особенно хочется признавать, что в человеке может быть столько зависти, злобы, гордыни и похоти — но факт остаётся фактом. Такие люди есть и в реальности. Став виновником сожжения Винтерфелла, Теон полностью заслужил любое наказание свыше — более чем.

Дейенерис Таргариен... Её линия по прежнему скучна. Почему? Честно говоря, я не могу до конца ответить на этот вопрос. Но как только Бурерождённая появляется на страницах книги, то сразу челюсть сводит зевотой. Вялое повествование движется по кругу, Дейенерис путешествует по Вольным городам и ищет помощи, опекает драконов, переживает пару раз покушение... Меня совершенно, к сожалению, не впечатлила эта часть, возможно, её нужно прочувствовать как-то по другому.

Вывод: сильное произведение, посвящённое главной материи литературы — людям. По прежнему как-то не тянет называть Мартина гением, но его талант — налицо.

Cоздавая свои первы романы о Бейли и Оливо Азимов явно решил сыграть на контрастах. В «Стальных пещерах» перед нами коллективистское, ну, если хотите, социалистическое общество, представляющее из себя единый организм, резко ограниченный стенами городов. Мир, который фигурирует сюжет «Обнажённого солнца» — Солярие — обиталище Крайнего Индивидуализма. Не просто идивидуализма — полной свободы от всего. Не только от голода, лишений, тяжёлого труда — но и от любви, настоящей дружбы, человечности, наконец. На каждого жителя планеты приходится тысячи роботов — каждый выполняет какие-то функции, по максимуму облегчающие жизнь своему хозяину — тем временем солярианин может посвятить время более спокойным, отвлечённым занятиям — искусству, науке. Единственные практичные профессии на Солярии — роботехник, врач и воспитатель детей, причём две последние считаются очень грязными и популярными. Сами понимаете — никакой высшей власти, даже признака государства.

Наши идеологи анархизма были бы в восторге. Однако, если присмотреться, буколистический идеал Солярии оказывается таким же тупиковым, как постепенное закисание людей в стенах стальных пещер. Люди настолько привыкли к уединённому образу жизни, что любой физический контакт с другими жителями палнеты внушает отвращение. Они не могут даже стоять друг рядом с другом. Слова «дети», «любовь» стали дикой непристойностью. Причём это общество развивается дальше в этом направлении — всё больше детей вообще отказывается от личных контактов, предпочитая общатся по видеосвязи. Любому ясно, что это приведёт к дальнейшему вырождению человека как вида на Солярии...

На этом фоне разворачивается вполне ожидаемый сюжет — Элайдж Бейли и Р. Дэниел Оливо расследуют преступление — убийство. Не стоит вдаваться в подробности, поскольку детектив здесь выполняет роль скорее инструмента, чтобы в как можно более точных деталях изобразить солярианское общество, и показать его отличие от земного. Можно лишь сказать, что сюжет увлекателен, и роман проглатывается буквально за несколько часов.

Мораль? Она достаточно проста. Элайдж Бейли сломил в себе боязнь открытого пространства, Глэдия Дельмар — боязнь физического контакта с людьми. Они вырвались из тенет, сплетённых собственным разумом. Отсюда довольно оптимистичный вывод — осталььные люди тоже способны вырваться из оков судьбы, устремившись в межвёздные дали, дабы дать человечеству жизнь.

«Стены — только костыли! Темнота и людские толпы — только костыли! Он, должно быть, чувствовал это подсознательно и ненавидел их, даже когда думал, что любит и нуждается в них.»

И ведь, сказывается, сколько может вмещать в себя одна единственная ночь! Какой многоцветный, многоликий, пёстрый мир раскрывается нам здесь, на этой грешной земле в начале 17** года! Сколько лиц, сколько радости, сколько света, доброго лунного света!

Да, это правда. Для Гоголя ночь — не место обитания дьявольских сил, не пугающая темнота, а часть Божьего мира, спокойная, светлая и благосклонная для человека. Да, здесь есть и ведьмы, и чёрт выскакивает из трубы — но разве он страшен? Да гляньте вы на него, он же жалок, простой деревянный крест, тройной перст крёстного знамени — и всё, он уничтожен, раздавлен верой простого человека! В этой сказке простой кузнец может и черта оседлать, и к матушке царице на поклон слетать, и руку первой красавицы станицы получить... И всё это — от заката до восхода Солнца.

Конечно, «Ночь перед Рождеством» — это не только история кузнеца, царициных черевик и выпоротого хворостиной черта — вовсе нет. Это и горькая, безответная изначально любовь простодушного и доброго Вакулы, ценящего красоту, к ветренной заразе Оксане, и комедия положений вокруг похотливой Солохи и её армии, гм, сорюмочников, и мимолётный сказ о визите запорожских казаков в Петербург к царице в поисках правды, у которой из-за плеча выглядывают полирующий бриллианты Потёмкин и бледный Фонвизин...

Конечно, это иллюзорный мир, мифопоэтическая конструкция, созданная юным, и действительно хорошим человеком — Николаем Гоголем. Вся повесть пропитана здоровым оптимизмом и любовью к людям, пусть даже грешным, нелепым, туповатым, но — Божьим тварям... Да, образ черта, как мне кажется, всё же взят из германской литературы, именно там, со Средних веков, высмеивали черта, ставили его в глупое положение, и делали его пугающую фигуру как можно менее страшной. И этот столь яркий элемент текста создаёт на удивление светлый образец веры в Бога — веры, лишённой страха.

...Начиная строчить этот отзыв, я не переставал думать об оценке первого Перумовского опуса, по сути, мальчишеской пробы пера. В принципе, если судить строго, то выше четвёрки с минусом подняться ему не выйдет — язык корявый, много диалогов, мало динамики, много откровенно неестественного, и речах, и в образах... Но всё таки, отчего вышло по иному? Попробую объяснить.

Жил на белом свете, во времена, которые мы называем странным словом «Perestroyka», молодой парень по имени Коля Перумов, студент-биолог. Попалась ему в руки книжка, которая называлась «Хранители» — и наш студент пропал в ней, окунулся с головой в мир суровых просторов Средиземья, где по лесам бродят таинственные эльфийские охотники, в неприступных скалах обитают горные гномы, а в ночной тьме можно наткнуться на гнусного орка. Мир героического эпоса, где маленькие и и беззащитные несут на своих хрупких плечах миссию, которая не под силу сердцам сильных... Миссию по спасению мира. Молодой биолог жил в это мире, раздобыл на английском языке две следующие книги ВК, и, постоянно спотыкаясь, продолжил своё незримое путешествие рядом с отрядом Хранителей...

Но всё хорошее кончается. «Ну, вот я и вернулся», говорит Сэм, и оксфордский профессор с достоинством завершает свою историю. Он сказал всё, что хотел. «А как это...?», с удивлением произносит наш герой. Он не всё посмотрел в этом чудесном мире, не закончил свой односторонний диалог с автором, и — главное — мир наступившего благоденствия так не соответствовал его собственной эпохе, эпохе бурных перемен. И Ник сел за письменный стол, копя над продолжением истории. Диалог продолжался — и он остался односторонним...

А ведь молодой Перумов ясен и понятен всем нам, которые с ранних, ранних пор зачитывались ВК, мы хорошо чувствуем его мальчишеский задор. Хотел посмотреть Аннуминас, который упоминается у Толкиена мельком? Пожалуйста! Побродить по Мории ещё разок, заглянув даже ниже её пределов? Да ради Бога! Посетить Ортханк, который мы никогда не видели изнутри, полагаясь на слова Гэндальфа? Да, ещё бы! И когда ты ловишь это ощущение, тебе многое становится ясно, ты понимаешь, почему автор так подыгрывает герою своей книги Фолко — это его альтер-эго в Средиземье. Конечно, в более ранней редакции романа это было видно более явно, например, в случае с Санделло, который является куда более ярким, нежели жестокий наёмник из ранней редакции.

Пока что Перумов бережно обращается с миром, в который он вошёл, не особо старается превратить его в свой собственный. Да, это уже не эпоха героики, это скорее позднее Средневековье. Хоббитания мила и уютна, Глухоманье, по большей части, пустынно и малозаселено, также как и в старые времена, Мория, хоть и более лощёная, по прежнему темна и страшна. Возможно, именно бережное отношение молодого автора и заставляет говорить читателей о новом погружении в мир Средиземья — ведь мало кто из продолжателей удостоился такой чести.

С героями у него тоже всё получилось. Гномы Торин и Строри очень хороши и самобытны, сразу видно, с какой теплотой Перумов относится к подгорному народу. Позиционируемый как подобие Бродяжника-Арагорна Рогволд (почему не Рангвальд?) оказался живым, уставшим пожилым человеком. Ну и, конечно же, любимый молодёжными субкультурами ещё с десяток лет назад Олмер, золотоискатель из Дэйла — никак не похож на стандартного Врага Детей Илуватара — просто пока человек, сильный и смелый, готовый взять то, что ему причитается. Своё мнение о нём я скажу значительно позже, здесь же отмечу, что Перумову удалось несколькими штрихами создать яркий запоминающийся образ.

В общем, это просто юношеское сочинение, правда, побывавшее в руках хорошего редактора. Оно дышит задором и свежестью молодой души, желающей окунуться в мир Средиземья. Молодость сквозит в самом желании трудной дороги, в фигуре Бородатого Эйрика, взявшегося за арбалет и презревшего принцип сытых арнорцев «каждому-своё». И за это ощущение я и оказываю «Эльфийскому клинку» большой почёт — ведь и я, как и многие, храню несколько тетрадей, исписанных корявым почерком, в которых сам делаю робкие шаги по просторам Средиземья и Белерианда. Но не многие смогли вырастить этот опыт в начало творческого пути не самого плохого «фэнтезиста» нашей страны.

...Песни трубадуров в средние века повествовали о мире, где рыцари всегда смелы и отважны, дамы прекрасны и преданны, добро побеждает зло, и справедливость торжествует. Так не бывает? Возможно. Но для того и создавались эти песни — слушая их, люди понимали, что, несмотря на всю тьму их предапокалиптического мира, Бог не забыл их, оставив в обречённом мире капли добра, тепла и света, ради которых стоит жить и спасать свою душу...

Чем отличается Кей, скажем, от Мартина? В отличие от Дж. Р. Р.№2, Кею удалось сохранить в своих произведениях глубокую романтичность, и проходящую рефреном печаль по идеальному. Герои ПЛИО живут в жестоком мире, и играют по его правилам. Герои Кея — стремятся к чему-то, недосягаемому и несбыточному, чего не будет никогда. И грустят по нему. Эта скрытая печаль в чём-то роднит романы канадца с лучшими творениями русских писателей. Плюс — несомненно, психологизм. Тут нельзя отказать автору — он умеет удивлять. Населяющие его книги люди — самые обычные, земные, со своими грехами и пороками, подлые и благородные... Друг может ударить в спину, думая, что совершает это за правое дело, а заклятые враги становятся спиной к спине, когда речь идёт об общей цели... Нельзя предсказать, как повернётся сюжет, как поступит тот или иной персонаж — душа каждого остаётся глубокими потёмками...

В какой-то степени, этот роман — действительно песнь. О том, что справедливость победила. Что хорошим людям не дали погибнуть во имя славы плохих, простите за банальность. Счастливый конец, приторный? Ну и ладно. Я не хочу грустного конца для Бартрана и Блэза, для Арианы и Лиссет. Всё должно заканчиваться хорошо — пусть так будет хотя в книгах...

Ну, сюжет, традиционно, идёт достаточно неспешно, но при этом он весьма лихо закручен. Множество персонажей играют в сложную игру человеческих и государственных отношений, следуя по пути судьбы и своих богов. Однако побеждает — любовь. Неважно, к чему. К женщине, к ребёнку, к родине. Победившие думают о любви, побеждённые — о власти. Побеждает любовь — даже в сердцах многих подлецов и легкомысленников. Таково знамя «Песни для Арбонны». Наверное, впервые писателю удалось показать подобную мораль, практически не погрешив реализмом. За это ему — честь и хвала.

Отдельное спасибо — за всё тоже самое ощущение грусти по несбыточным идеалам. В конце концов — зачем же ещё жить на этом свете?...

Это свершилось. К добру ли, к худу — неизвестно. Изменился ли мир? Тоже загадка. Но факт остаётся фактом — Чайльд-Роланд, он же Стрелок-Дискейн добрался до Тёмной Башни, и поднялся на её вершину.

Чудно читать высказывания о том, как долго фанаты Кинга ждали этой вещи. Как просили пересказать писателя краткое содержание конца перед смертью читателя. Как томились ожиданием. У меня же на весь цикл ушло года полтора с ощущением, что книги — вот они, под рукой, бери и читай, поэтому нет смысла торопиться. И я не торопился проглатывать свежий кусок пирога, тем паче, что «Песнь Сюзанны», предпоследняя книга, мягко говоря, не впечатлила. Но «Тёмная башня» — однозначный успех, взлёт, торжество авторского таланта, который, собравшись, справился с концовкой и сделал её достойной своего великолепного Роланда.

Психоделические выкрутасы предыдущего романа наконец-то сменились старым, проверенным стилем, атмосферой странствия по умирающему миру, фанатичному стремлению к Башне, граничащему с обречённостью. Члены ка-тета Роланда гибнут, причём безвозвратно — в том облике, что и раньше, они уже не появляются до самого конца, Кинг жесток. Я, может, и не знал их с глубокого детства, но успел к ним... привыкнуть, что ли?... Пожалуй. Все персонажи уходили в своё время, тогда, когда нужно сюжету.

Приятно сознавать, что Книг себя не оправдывает, и расстаётся с персонажами с немалым сожалением. Всё-таки это его дети, в своём роде... Во всяком случае, сделав себя персонажем романа, он выставил себя в не самом выгодном свете, как труса и никчёмного человека, которого Роланд ненавидит за вклад в свою судьбу. Да, за такое стоит и уважить...

Не буду долго распространятся — написана книга прекрасно, удивляет, насколько она лучше «Песни Сюзанны», ведь вышли они в один год. И концовка... как сказал мне один друг, «взрывает мозг». Да, определение вполне точное. После того, как перевернёшь страницу, возникает много вопросов: почему? в чём вселенская роль Роланда? неужели нет никакой альтернативы? Немного поразмыслив, ты понимаешь, что иной конец был бы фальшивым. Он бы разочаровал читателя, убил бы фанатов. Плохой ли, хороший — в любом случае, это было бы концом не самого дурного цикла в истории фэнтези, уничтожило бы весь смысл от путешествия Роланда. Он идёт к Башне вечно — он центровая фигура в этой Вселенной. Роланд Дискейн будет жить всегда — любить, убивать, ненавидеть... Он вечный герой, и мы всегда будем знать, что он продолжает идти навстречу своей судьбе — навстречу Башне.

...В то время, когда Гоголь писал эту небольшую повесть, он жил в Питере, тёмном, мрачном и сыром городе на Неве. Его пугал север, пугали эти промозглые ветра, это сумрачное серое небо. И он возвращался мыслями в Малороссию, к залитым Солнцем полям и маленьким, аккуратным глинобитным домикам, облепленным садами, ветки деревьев которых тяжко склоняются под тяжестью спелых фруктов. Но это прошлое, это прошлое, и к светлой ностальгии примешивается горе текущей сквозь пальцы жизни, времени, судьбы... Украдкою Гоголь смахивает слёзы...

Представьте себе жизнь в маленьком поместье, где вам не приходятся обременять себя бытовыми заботами, по крайней мере, супротив вашей воли. Вам некуда торопится, не о чем спорить, ничего не нужно строить... Что же такое — жизнь без содержания?

Мы приходим вместе с молодым Гоголем в усадебку Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны. Милейшие старики, не правда ли? Размеренная и довольно бестолковая жизнь у них. Пожилой помещик хозяйством не занимается, хозяйка целыми днями следит за готовокой, солением, мочением, винокурением, целомудрием домашних девок, и всем прочим, не замечая, что управитель у них нещадно ворует. Вся их жизнь заключена в еде. О, здесь и богатство, и разнообразие кулинарных приёмов, и вереница простых, но так вкусно сделанных блюд, что даже от их описания, описания «девятного» приёма пищи в день слюни могут брызнуть на лощёную страницу.

Такие вот старики. Завязшие в быте, недалёкие, ни о чём особо не думающие... Но...

Весь их мир, мир старосветской усадьбы — это тихая и уютная вселенная, в которой и не нужно движение. Мы начинаем замечать добродушные шутки Афанасия Ивановича, обращённые к мрачной на вид супруге, видим, как она заботится о своём муже, старается угодить ему хотя бы в «пиршестве брюха». Как эти одинокие, бездетные старики любят гостей и всячески их привечают, вежливо слушая и вникая в их миры, а не вываливая на них груз своей небогатой событиями и мыслями жизни.

И ты понимаешь, что они в своей простоте и кажущемся невежестве совершенно счастливы, и неотделимы друг от друга. Они проросли друг в друга, их связывают узы, куда более крепкие, чем любовь — узы невозможности существования поодиночке. В этом смысле слёзы добродушного Афанасия Ивановича по давно почившей супруге крепче, чем любовь — это ощущения отрезанной от тебя половины, вечная фантомная боль оставшегося без половины души человека, который понимает тебя с половины движения брови. Это и есть их мир.

...И этот мир ухнул в прошлое. Вот нет уже и самой усадьбы, домик разрушен и запущен. Маленький, уютный мир старосветских помещиков, исчез навсегда, его уже никогда не будет, не будет славной пожилой четы, проводящей дни в чудесном чревоугодном общении. Не будет доброго, вечно улыбающегося старика, тонко подшучивающего над своей старушкой, не будет и её самой, грозно помахивающей пальцем на загулявших дворовых девок. Их мир ухнул в забвение, как позже — Обломовка, как Кирсановка, как имение Раневской с вишнёвым садом и хранителем его Фирсом...

У каждого поколения свои молодые, целеустремлённые и наглые, и свои старики, со своим неповторимым бытом, со своей ни на что не похожей жизнью. И она исчезает, растворяется, испаряется, и от живых людей не остаётся ни следа. Но, быть может, хоть кто-то сможет оставить их слабое эхо на книжных страницах?

Сложно подобрать аналог и эпитет тому, что было сделано Гоголем в его раннем произведении, которое он создаёт практически юношей. Стать «русским Вальтером Скоттом» («Гетьман») у него не вышло, бытовой роман («Страшный кабан») тоже не продвинулся дальше пары глав, а попытка создания поэмы в стиле певучего языка Нашего Всё («Ганс Кюхельгартен») и вовсе оказывается осмеянной и провальной.

Однако Гоголь не сдался. Уже будучи в Питере на мелкой должности он, приткнувшись к плечам Жуковского, Пушкина и Вяземского, творил за их спинами произведение, которое не было под силу ни одному из них, произведение, пропитанное южным Солнцем и ночным теплом, переполненный грубоватыми и звонкими голосами, разносящимся над степями и мешавшихся с тихим шумом цветастого разнотравья. Этот мир не знал мятущегося бездельника Онегина, и бравый господин Выжигин тоже был здесь чужим. Это пространство населено простыми, незамысловатыми, но хорошими людьми, истинными, неподдельными христианами, поскольку быть здесь атеистом невозможно.

Как можно не верить в потустороннее там, где оно встречается на каждом шагу? Где черта можно поймать за хвост и сломить крёстным знаменем, где посреди свадьбы может оказаться колдун-оборотень, где в ночь на Ивана Купала можно совершенно спокойно шагнуть в Преисподнюю? Но именно на фоне этих, казало бы, фантастических декорациях Божий мир простой малоросской глубинки близ Диканьки кажется таким светлым и спокойным, несмотря ни на что, и даже ночь здесь не страшна, а мягка и добра. Чистый и крепкий духом человек выдержит всё, и преодолеет любое искушение и любые козни. Мало того — весь этот мир переполнен весельем и смехом, через который пышет яркая и насыщенная Жизнь. Несмотря на всю мрачность окружающего человека Иного, смех остаётся неиссякаемым источником оптимизма и веры в то, что зло неизбежно должно проиграть, что человек всё равно спасёт свою душу, и преодолеет любой грех.

Так родилась истинно русская книга — «Вечера на хуторе близ Диканьки». Субтильный, нелепый и смешной молодой Никоша-карла, краснеющий и робеющий перед великими современниками, преодолел всех, создав книгу, не пропитанную русской безысходностью и отчаянием, а, наоборот, оптимизмом и верой в людей. Поэтому даже страшные и трагичные истории этой книжки, даже суховатая бытовая зарисовка о «среднечеловеке» всё равно оставляют за собой светлое и сладкое послевкусие уверенности в том, что человек — не просто говорящее животное, но ещё и Божья тварь.

Мы, люди современности, живём в пыли, вокруг нас курятся зловонные испарения ДВС, которые мы уже не замечаем, наше ухо привычно к постоянному шуму большого города.

Когда-то не было ничего подобного. Люди жили в мире тишины. Единственное, что её нарушало — это тихий шум листвы, колышущейся под ветром. Шум деревьев, леса, где-то — пармы. Нельзя сказать, чтобы в этом мире тишины люди были счастливы — нет, жизнь полтысячелетия назад была очень тяжела, полна ужасов и лишений. Но мы что-то потеряли, пусть даже и обретя многое. Что-то, слышимое в листве. В запахе хвои. В стрекоте птиц.

Главное ли это в романе, который носит скромное и неброское название «Сердце Пармы»? Отчасти — да. Стылая, жуткая, таинственная, прекрасная тайга вокруг Каменного Пояса — один из его героев, место, населённое такими силами, которые человек пытался облечь в привычные формы, называя их богами, духами, ламиями, загоняя в привычные формы истуканов... Картина мира этих людей была сложна, не проще нашей — ведь знания естественных наук заменялись познаниями таинств лесов. Жуткий, таинственный мир воинов в шлемах с лосиными рогами и памов-шаманов с костецами и бубнами...

И всё-таки это — часть антуража, мира, созданный писателем Ивановым, вглядывающимся в прошлое своей земли. Но его роман — действительно Большая Литература. Поэтому в центре всего — человек. Князь Михаил Ермолаевич — безумно одинокий и никем не понятый человек, имя на летописной странице, бледнеющее на фоне блестящих эскапад Ивана Московского. Он — русский, но родившийся под сенью пармы. Он пермяк, который всегда останется для своего народа потомком пришлых «роччиз». Ему чужда Москва, расцветающая в своём подобии «Третьему Риму», чужда стылая тайга, которая является прибежищем его кровных врагов... Он разорван надвое, этот сын двух народов, и единственное, что ему любо — это процветание той страны, в которой он родился — той, которую потом назовут «Великой Пермью»...

Конечно, Иванов — интересный человек. Он поместил действие своего романа в XV век, то время, когда откованный русский меч собирал земли вокруг Москвы, когда закончилось время мелких родовых общин и волостей, а наставало время единства и силы. Отсюда и интересный идеологический посыл, вложенный в уста князя Михаила. Чужда ли ему Москва? Да. Его народу? Тем более. Но он добровольно покоряется и склоняет главу перед дедом того, кто назовёт себя «царём всея Руси». Отчего? Пермяки должны оставить обычаи своих предков, забыть свой язык, и влиться в это гигантское, горделивое и великое образование, которое мы сейчас зовём «русским народом». Такова имперская идеология — «единая поднебесная», как мы помним. Такова суть происходящего в те времена — склонение главы перед силой, которую не хочется принимать, но нет выбора — за ней будущее.

Так что-же это за роман? Откуда на просторах нашей родины, раздвинув ряды мелких середняков и откровенных пигмеев, выросла эта роскошная пихта, под названием «Сердце Пармы»? Откуда появился писатель, ничуть не уступающий Г. Г. Кею и прочим мастерам мифотворчества? Конечно, и здесь хватает оборванных линий и мелких нестыковок, но это не портит общей картины — перед нами классический, по всей вероятности, роман, который ещё будет славить автора на века вперёд... Не будем гадать о зашифрованных здесь смыслах — просто насладимся этой влекущей, суровой и безумно талантливо написанной книгой.

Прав был старик Кларк — невероятно высоко развитая техника становится в чьих-то глазах магией...

Формально этот роман — НФ. Причём чистое, без примесей. Прямой магии, сверхъестественных сил здесь никаких нет. Но... Откуда же такая поэтичность текста? Откуда эта неизбывная красота, печаль по ушедшим времен благородной дикости средневековья, это ощущение непознаваемости? Всё это свойственно фэнтези. А ещё — это свойственно «Роканнону». Уже с самого начала мы понимаем, что роман — не просто повествование о том, как наука торжествует над дикостью. Наоборот — сказка, легенда берёт верх.

Кто такой Роканнон? Это этнограф, учёный с цивилизованной планеты Хайн, который просто изучал ФомальгаутII. Но стоило ему оказаться на ней... Если честно, то сразу приходит на ум «Волшебник Земноморья» — такой же невероятно яркий и живой мир, живущий по странным и необычным законам. Роканнон оказывается в изоляции от своего мира — и нет другого выхода, как влиться в этот, стать его частью. Так простой этнолог с Хайна стал легендой — живя по законам эпоса.

Конечно, этот мир не особо отвечает законом жанра, в котором написан весь остальной цикл о Лиге Миров. Но зато он показывает всю самобытность каждой планеты в этой Вселенной, даёт ощутить самую его суть. Посыл ведь — очень гуманистический. Не нужно расхищать мир, вторгаться в него, перекраивать под себя. Нужно просто войти в него — и принять какой он есть, влиться в структуры. На протяжении всего романа Роканнон не устаёт Постигать — ведь он, пришелец из дальних миров, Властелин Звёзд, пришёл чтобы учиться, а не учить.

Прекрасный роман. Высокая поэзия всегда была свойственна Ле Гуин, а в этой вещи она проявилась во всей красе.

«Земля старела. Смягчались её формы и несли на себе знаки времени. Пути её стали причудливы и неисповедимы, как жизнь человека в его последние, предсмертные годы». Такой эпиграф украшает роман Майкла Муркока «Чёрный камень». Но, если задуматься, он идеально подходит и третьей части эпопеи о том, как «Роланд к Тёмной башне шёл». Ведь Срединный мир, который во всей красе предстал перед читателями в «Бесплодных землях», умирает.

Это чувствуется в каждом предложении, в каждой строчке, в каждой сцене. Вспомните — ведь большинство второстепенных персонажей немолоды — млады и седые, скажем, или тем более старики из Речного Перекрёстка. Апофеоз — явление свихнувшегося компьютера-поезда Блейна Моно, обладающего чудовищной мощью, но такого же ветхого и древнего, как всё остальное. Ветхость и старость окружающей обстановки этого древнего мира также говорит сам за себя — везде чувствуется запах тления и разложения, как будто уже начался процесс разложения. Смертельная болезнь будто бы поразила родной мир Роланда, болезнь, от которой уже нет шансов оправится. Да, это — «бесплодные земли» в самом прямом смысле. Они уже никого не смогут породить и вскормить.

Но вместе с миром раскрываются и персонажи. На этот раз Эдди и Сюзанна несколько отходят на второй план, хотя и не полностью. Главные герои третьего романа Роланд и — в особенности — Джейк. Характер мальчика меняется очень сильно, он взрослеет на глазах, пройдя полный жути путь от полубезуца к стрелку. Лишения не ломают его, а только укрепляют, и он становится более похожь на Роланда. Стрелок раскрывается нам более полно, нежели в предыдущих романах. В первом романе он был просто жестоким убийцей. Во втором стало ясно, что он не так прост и фанатичен, как казалось — он может ценить людей вокруг себя. А в третьем оказалось, что он ещё и обладает огромным внутренним достоинством, и даже рыцарским благородством. Такое «осветление» Роланда очень пришлось по сердцу, видимо, долгие годы Кинг вынашивал его образ... А какие сюрпризы готовит нам «Колдун и кристалл» — страшно подумать...

До «Тёмной башни» я почти не читал Кинга, и относился к нему с некоторой опаской. И даже прочитав первые два романа, сомнения продолжали меня обуревать. Но именно третий стал для меня показаелем того, что Стив — один из мощнейших западных авторов современности. Здесь практически нет ничего лишнего, всё гармонично сбалансировано, можно сказать, почти шедевр. Однозначно, буду читать «тёмную башню» до той поры, пока не узнаю, чем закончится кхеф Роланда и его ка-тета.

Один из главных героев рассказа — мрачный, приходящий в запустение дом, когда-то полный жизни, ныне же угасающий вместе со своими хозяевами — и сами брат и сестра Эшеры, связанные друг с другом своим безумием. Тяжело больная Магдалина похоронена заживо, и брат это чувствует, понимает, что они совершил ошибку, которую уже не сможет исправить — Магдалина сходит с ума, очнувшись в могиле, и встреча с ней приводит Родерика к смерти от встречи со своим страхом... Дом — символ психологического увядания, буря — помутнения рассудка, гибель особняка — окончательное разрушение разумов и гибель главных героев... Очень мрачный, жуткий рассказ, для понимания которого необходимо полное погружение.

В детстве я, конечно, читал «Тараса Бульбу», классе в 6-м, слава Богу, повесть была в полном виде помещена в учебник. Конечно, уловил я немного... только то, что является центральной точкой стяжения всей истории казачье-польского пограничья, главным источником споров вокруг этого произведения.

Думаю, каждый понял, о чём я. О фразе: «Я тебя породил, я тебя и убью».

Однако прежде чем пытаться понять и осмыслить глубокое противоречие этого фрагмента, хотелось бы сказать пару слов и о самой повести.

Гоголь отказался от «Гетьмана», с карьерой «малороссийского Карамзина» тоже не сложилось, но замыслы бродили в неспокойно и противоречивой душе молодого писателя. Ему удалось воплотить некоторые свои идеи в рамках сборника «Миргород», там же была помещена и первая редакция «Тараса Бульбы», короткая, немного скомканная и сжатая. Семь лет спустя Гоголь тщательно перерабатывает повесть, с одной стороны, улучшив её, с другой — несколько ухудшив.

Второй вариант «Тараса Бульбы» написан куда лучше и полнее, чем первый, в нём больше объёма, больше поэзии, больше стиля. Новыми красками заиграло и степное разнотравье, и образы этих воистину титанических фигур из прошлого, и их так называемые «подвиги».

Так Гоголь создал эпический роман, роман рыцарский, как он его понимал. Безусловно, Тарас Бульба — эпический герой, и ему самое место в одном ряду, скажем, суровой фигурой Эгиля Скаллагримссона, «освободителем Иерусалима» Готфридом Бульонским, быть может, Сидом Кампеадором. Это отважный воин, который живёт собственной лихостью и удалью, его счастье — это борьба за богатство с саблей в руке, криками пытуемых в ушах и отзвуками треска сжигаемых католических алтарей. Это воистину настоящий эпический герой, который вовсе не был близок интеллигенту Гоголю, это чуждый ему человек, чужая ему эпоха. Это мечта, недосягаемая, привлекательная и отталкивающая одновременно. Гоголю прельстит православный уклад казачества, его отвага и бесшабашное мужество. Но его ужасает их разгул, их зверства, все эти описанные им нанизанные на копья младенцы и содранная с ног кожа пленников аккуратно обходится стороной многочисленными интерпретаторами писателя. В явный ужас приводит его и пьяный казачий разгул, в котором теряется ощущение закона, где истребляется вовсе всё человеческое. Но это же общество рождает мужественных рыцарей и защитников веры.

А что Андрий? Раньше мне казалось, что он чужой в казачьем мире, поэтому он и оставляет отца с братом на произвол судьбы, делает свой выбор. Но нет — он казак. Мужественный и смелый рыцарь, отважный боец, верный соратник. Но, в конечном счёте, он перешёл на сторону... сторону чего?

Он вырос из эпоса, и для Андрия мир перестал быть двухмерным. Это уже чисто романтический образ, как говорят, образ «романный», более индивидуалистичный. Он вышел из эпоса, и открыл для себя иной мир — мир красоты и возвышенных чувств. Один взгляд на прекрасную полячку наполнил его сердце ужасом, что эта бесподобная красота может сгинуть, и стал её верным защитником. Он отказался от всего, и стал служить той, что ему действительно была близка — и чума на оба ваших дома!

Почему так? Вспомним, как Андрий вошёл в католический храм Дубны, направляясь к любимой. ведь он почувствовал благодать и святость этого места, звуки усталой молитвы и перебирание клавиш органа проникло в самые глубины его души. Именно в этом месте молодой казак примирил в своей душе православие и католичество. Он научился главному, что их объединяет — состраданию, мягкости, той самой «нежбе», которую так презирает удалой отец. В его душе это главное. Именно поэтому во второй редакции Гоголь существенно смягчил гибель Андрия, и сделал её более красивой и трагичной... и более непримиримой для отца.

Однако тут и завязывается узел конфликта, поскольку Андрий всё равно несёт ответственность за свою кровь, родство, товарищество. С точки зрения этих парадигм он, конечно, предатель, и его гибель вполне заслужена. Эпическая традиция, да и просто воинские обычаи не терпят предательства.

С этих точек зрения и можно смотреть на гибель Андрия, и мы не найдём ответа, как же правильно — каждый действует в рамках своего мировидения. И каждый читатель должен решать сам, как же нужно было поступить Тарасу. Уже по ответу на этот вопрос мы поймём, что за человек перед нами. Как в своё время говорил Даниил Гранин режиссёру Владимиру Бортко, убийство Андрия — ещё большее предательство, ибо собственная кровь куда важнее Родины. Возможно он прав, но могут быть и иные точки зрения.

Николай Гоголь написал сложную повесть, которая не поддаётся однозначному толкованию, и не указывает, как жить в этом грешном мире. Она попросту создаёт два мифа, которые столкнулись друг с другом, и обрушили на читателя настоящий поток мнений и интерпретаций. В любом случае, ответы каждый будет искать сам.

Что такое Хайнский цикл? Сложно сказать. Противоречивое и очень сложное полотно, в него входят самые разные по сути, по наполнению и стилю произведения, романы, рассказы, подциклы, даже пьесы... Хайнский цикл — это квест «Города иллюзий», боёвка «Планеты изгнания», мифоэпическая поэтика «Роканнона», социальная фантастика «Обездоленных» и «Левой руки Тьмы», культурологическая — «Толкователей». Жанры — различны, идеи — различны, по сути цикл делятся на две части — написанное в 60-70-е, и в 90-е. Их сложно объединить... Но они похожи.

Что такое Хайнский цикл? Это не та научная фантастика, которая известна по Артуру Кларку. Это взгляд с иной стороны — со стороны подлинного гуманитария, культуролога и этнографа. Тут совершенно иные задачи — вскрыть не внешний лоск высоких технологий, ансиблей и околосветовых кораблей, а показать базисную основу этих техночудес, глубокую культурную и социальную составляющую народов, населяющих планеты Экумены. Это целый каскад миров, непохожих друг на друга, масса культур, цивилизаций, обычаев, людей... Хайнский цикл — неброская, но очень богатая и разнообразная картина, где краски образуют единый и невероятно притягательный пейзаж...

Что такое Хайнский цикл? Это подлинный гуманизм. Несмотря на весь богатый набор миров, культур и социальных противоречий, красной нитью тянется одна и та же идея. Эта идея — взаимопонимание. Мир Хайна, созданная им Экумена — не военная организация, не бюрократический аппарат, не управленческая структура. Это — просто попытка понимания всех бесконечных частей человечества, разбросанных по галактике, постижения с самых причудливых и разнообразных явлений. Экумена — не принуждение, это взаимоуважение, обмен опытом, взгляд в одну сторону...

Ответили ли мы на вопрос? Вероятно, нет. Да, Экумена — утопия. Реалистичная, местами жёсткая, противоречивая разнообразная. Но это — близко к идеалу. В Ханском цикле продвигается идея почитание и уважения индивидуальности, идея поиска понимания. Я не знаю других произведений, которые так чётко ставили бы этот вопрос перед людьми.

Вывод? Однозначен. Хайнский цикл — это шедевриальное творение. Каждый найдёт там себе произведение по вкусу, а думающий человек — пищу для размышлений. Конечно, чтение не самое лёгкое, но необходимое — где ещё ставятся сложнейшие вопросы нашего бытия...

Кинга читал немного, но его слава «короля ужасов» доходила и до меня. Многим моим знакомым он нравился потому, что писал «чернуху», как некоторые выражались. Казалось бы, это подтверждено — малоаппетитные сцены из «Стрелка», кровавые бойни из «Извлечения троих», мрачные, жуткие пейзажи «Бесплотных земель» говорили сами за себя. Но роман «Колдун и кристалл» совершенно не таков — он более свеж, и, главное, совершенно не таков, как первые романы.

Писать о настоящей, искренней, романтичной любви подростков Кингу явно сложно — он потратил на это немало времени и сил. Повествование о любви Роланда и Сюзан изначально трагично — ведь мы знаем, каков её финал. Это книга о молодости — значит. она куда ярче, чем остальные. Сам Срединный мир ещё не увял — даже его степные просторы кажутся цветущими полями. В город Меджис прибывает юный Роланд со своим первым ка-тетом, — для того. чтобы найти свой путь и навек укрыться под бронёй стрелка, которого мы впервые встречаем на страницах первого романа, гонющегося за колдуном Уолтером. Наконец-то мы видим весь путь Роланда, все стадии его становления — эта книга необходима нам для понимания образа любимого героя Кинга, которого он создал ещё в раннем детстве, и не уставал шлифовать всю свою жизнь.

Но о других персонажах Роланд тоже не забывает Друзья Роланда — Катберт и Ален — великолепно прописаны, видны явные параллели с Эдди и Джейком. Также ярко смотрятся и антагонисты — ведьма Риа балансирующая на грани безумия, и Джонас, неудавшийся стрелок, чья жестокость была ответом на позор изгнания из Гилеада. Второстепенные персонажи тоже не смотрятся безликими статистами — наоборот, они настолько похожи на обыкновенных людей, что поневоле содрагаешься от мысли, что точно такие же люди живут по соседству с тобой.

Господа, читайте этот роман. Это — квинтэссенция Кинга-романтика, здесь он проявил себя со своей светлой стороны, описав не только человеческие пороки, но людские достоинства.

Видимо, выкладывая мозаику своей «Галактической истории», Азимов решил, что для полноты картины не хватает довольно большого куска — необходимо сделать более плавный переход от цикла о Бейли и Оливо к серии об Академии. Такой связкой и является роман «Роботы и Империя».

Не знаю, наскольно можно считать этот роман частью цикла о Бейли и Оливо. Это в меньшей степени детектив — расследование теперь уже не ставится во главу угла. Да и нет больше детектива Элайджа Бейли — ведь после событий романа «Роботы зари» прошло более двухсот лет. Теперь место главных героев занимают ставший бессменным Дэниел Оливо и Жискар Ривентлов — позитронные роботы, которым суждено решить судьбу человечества. Наиболее занимательная часть романа — долгие диалоги Дэниэла и Жискара, в которых раскрывается сама суть того, как Галактика встала на путь создания империи — процессы, происходящие в мирах космонитов, в мирах переселенцев, на Земле описаны с большой дотошностью. Мы невооружённым глазом чувствуем, как сменяется эпоха «Стальных пещер», и на смену ей приходит эра «Транторианской империи», а за ней уже проглядывается и идея селдоновской Академии.

Кроме того, большое место занимает обсуждение так называемого «Нулевого закона» — «Робот не может повредить человечеству или своим бездействием допустить, чтобы человечеству был нанесён вред». Фактически, Дэниел и Жискар, выведя этот закон, обрекли себя на участь хранителей, сторожей человечества — его вечными покровителями.

Однако нулевой закон стоит выше первого — о том, что отдельному индивиду не может быть причинён вред. Следовательно, робот, оперирующий этим законом, должен либо самоуничтожится от неразрешимого противоречия, либо эволюционировать практически до уровня человека. И такая эволюция происходит — Р. Дэниел Оливо в своём восприятии поднимается на невероятно высокий для робота уровень. это уже не просто человекоподобная машина со сложным позитронным мозгом — это практически человек, просто неспособный выйти за рамки Трёх Законов. Подобным образом изменяется и Жискар — однако его более простой мозг разрушается от противоречия, не способного нести ношу нулевого Закона.

Другие линии романа более просты и незамысловаты — стареющая Глэдия, пытающаяся изменить свою жизнь, её новый возлюбленный, потомок Элайджа Д. Ж. Бейли, пылающий жаждой мести Калдин Амадейро и Левулар Мандамус — их линии интересны, они придают роману интригу, однако смысловой нагрузки практически не несут.

Это — один из последних романов блистательной саги Айзека Азимова о галактической истории, и о позитронных роботах. несмотря на некоторую затянутость, роман наполнен цепляющими за душу размышлениями, это — ещё одно описание того, насколько может быть человечен робот, и бесчеловечен Homo Sapiens.

Прочитав эту книгу, я был поражён. Нкак не ожидал, что в межавторской коммерческой сери может появится ТАКОЕ произведение — великолепное, продуманное, талантливое. ТО, что в фильме представлено несколько смазанно, «клипово», в книге расцветает яркими красками, и образы наполняются объёмом и смыслом.

Мир, ИМХО, представлен в книге не очень явно, скорее он дан как фон для действий главных героев, и ни разу не заслоняет их за собой. Но Стовер бесподобно передал атмосферу сумеречности, заката, распада старой эпохи, чётко в конце книги поставив границу между двумя эпохами — Старой и Новой, эпохами Оби-Вана-Ананкина и Люка.

Герои — безусловно, главная удача автора. Показаны мысли аждого из них, их страсти, пороки, желания, они предстают перед нами более ярко и живо, чем в фильме, они становятся прадоподобнее и объёмнее. Между главами Стовер периодически давал пространную ссылку-анализ главных герое, таких как Оби-Ван, Анакин, Падме, Винду, стремясь показать, как они все внутренне изменились к концу Воины Клонов, и к чему привела их судьба.

Однозначно, Стовер написал книгу, которую я могу без обиняков назвать лучшей во всём этом межавторском цикле.

«Тьма великодушна, она терпелива и всегда побеждает но в сердце ее могущества лежит слабость. Хватит и одной свечи, чтобы разогнать мрак

Любовь сильнее свечи

Любовь способна разжечь звезды»

«Умри, брат, лучше не напишешь!» (С).

Почему Дмитрий Скирюк оставил писательское поприще, и уже больше 15-ти лет не публикует крупных произведений?

«Осенний лис» очень странно смотрится на фоне русского фэнтези. На фоне огромного пласта «артурианы», которая освоена во многом под преломлением мастерства оксфордского профессора, не умещается он и на одной полке с вычуранными псевдопостмодернистскими «ориенализированными» опусами, вроде олдиевского «Чёрного баламута», тем паче неуютно нашему зверю и среди однотипных «героических» и «эпических» поделок авторов-однодневок.

В рамках каждого из этих пластов есть свои выдающиеся имена, закрученные сюжеты, интересные герои.

А «...Лис»... Остаётся всё равно особняком. Хотя, казалось бы, всё тоже самое, и набор отсылок к классике, и обречённый главный герой с проклятьем на челе, прекрасные девы, коварные колдуны, чванливые феодалы, приключения, сражения, застолья...

А всё как-то не так. Что-то особенное есть в этом тексте, которое заставляет держать его наособицу, выделять из ряда других, что-то, что можно вложить в литературное произведение помимо воли автора. Сам Скирюк именует эту особенность «непричёсанностью», и спорить с ним не хочется: она действительно есть. Но я бы внёс небольшую поправку: это — молодость.

Недаром в драматургии и сценаристике считается, что лучшая пьеса — первая. Ты вкладываешь в неё всё, что есть в твоей душе и опыте, ты ещё не думаешь о неблагодарном зрителе, не рассчитываешь с холодным сердцем реакцию придирчивых критиков, не желаешь быть «учителем жизни». Ты просто хочешь произнести Слово, высказаться, донести до других метания своей души. Да, жизненного опыта не так много, книжный опыт больше, и автор строит свои миры на основе других миров — По, Стокера, Грина, Сапковского, и многих других. Вставляет вкрапления поэзии, которая волнует душу. Размышляет над темами, которые ещё не замылились под наслоениями так называемого «жизненного опыта» — о любви, казало бы, ощутимой, но мимолётной, о дружбе, с трудом переживающей последнее рукопожатие, о собственном месте среди других, которые не кажутся тебе своими. И понимая силу этого высказывания, перестаёшь обращать внимание на шероховатости текста, его несовершенство, местами даже откровенные нелепости в сюжете.

Даже не буду говорить о том, какие сюжеты можно встретить в этих рассказах: здесь вам и гаммельнский крысолов, и горшочек-«самовар», и граф Дракула, гномы соседствуют с турками эпоха расцвета османской экспансии, а тихие польско-румынские леса и горы с германскими Ганзейскими городами и всмаделишными викингами в рогатых шлемах. Рассказы, конечно, довольно однотипны, но с каждым из них растёт автор в своём мастерстве, растёт и его герой, обретает черты характера, историю, личность, в конце концов. В этот мир мы вошли с молодым автором, который встретил бредущего по дороге рыжего хромого травника без имени — в конце мы поднимаем руку в приветствии зрелого творца миров, яркого и самобытного, и его героя, вышедшего из огня, смело смотрящего вперёд, идущего насвтречу всем радостям и невзгодам новой жизни.

После того, как была опубликована последняя книга «Травника», Скирюк оставил писательство. И я могу понять, почему. Он осознал, что становится профессионалом — холодным, расчётливым ремесленником, который пишет не книги, а «проекты» — то, что случилось со многими некогда талантливыми авторами — вспомним Лукьяненко и Панова. И его уход из литературы — поступок очень мужественный и зрелый, восхищающий меня своей смелостью.

Ну а я рад, что всегда могу встретится с Лисом, с травником Жугой, на опушке осеннего леса — нам не хватает друг друга, в общем мирном молчании мы снова сможем беззвучно поговорить о наших странных, нелепых, но по своему красивых мирах.

Господа, да это ж эпос! Самый что ни на есть всамделишный эпос, не хуже «Тараса Бульбы», со своим развитием, завязкой и кульминацией. Масштаб, правда, другой, но что вы хотите от провинциального малоросского города Миргорода, и двух весьма, гм, оплывших дворян? Сражения Ахиллеса с Гектором?

Отчего вдруг дружба переросла в лютое противостояние?

Да ведь они счастливы в своей ненависти друг к другу! Внезапно неприязнь и вражда наполнила их вялые и довольно скучные жизни смыслом и сильным чувством, подстегнули их фантазию и отвагу. Какие они «телеги» написали местному судье, это же настоящая поэзия, написанная с выдумкою и изяществом. А подпил гусиного хлева глубокой ночью обыкновенною пилой? А свинья, укравшая документ? Это же великие поступки, самые великие, на которые способны эти карлики духа!

Самое интересное, что эта игрушечная вражда стянула к себе внимание всего города, все горожане искренне пытались примирить двух бывших друзей, как будто от этого зависит душевное здоровье всего Миргорода. Действительно, скучно на этом свете, если обыкновенный «гусак» может привлечь внимание такого количества народа...

Так что наш добрый друг Антон Палыч был в кои веки не прав. Ржавое ружьишко-то так и не выстрелило. Время ружей и сабель для этих дворян уже прошло — настала эпоха бумаг и перьев, причиной дуэли за честь становятся свиньи и гусаки. Воистину — скучно на...

Холод.

Темнота, лишь слегка развеянная голубоватым и тусклым пламенем спиртовки.

Холод... с трудом разгибаются пальцы, их не согреть даже под полами шинели...

Приглушённые голоса матросов из-за переборки, вонь их тел и выделений...

Холод. Серебристо блестит иней возле затворов патентованных престоновских иллюминаторов.

Снаружи шумит дикий зимний ветер, стонет и плачет под чудовищным давлением паковый лёд, сковавший корабль.

Холод. От него не спастись даже под слоями шерстяных рубах и свитеров, уже пропитанных твоим собственным потом, холодным и липким, благодаря которому мороз обвивает тебя со всех сторон.

И ко знает — может, ты следующий на очереди у Нечто, что скрывается в арктической ночи, и унитожает таких жалких существ, как ты.

Холод, холод, холод, холод...

Бесконечная тирания мороза, голода, лишений — вот что пропитывает насквозь роман Дэна Симмонса. Команды кораблей «Эребус» и «Террор» оказались не просто на севере Американского континента — они попали в абсолютно чуждый себе мир. Мир, который живёт по своим законам. Они пересекли некую Черту, которая отделяет жуткий мир Холода от того, где расположилась индустриальная «мир-система», и оказались во власти ледяного... Ада? Чистилища? Сложно сказать. Кто пройдёт его круги, кто переживёт, сольётся со Льдами?

И на этом фоне вовсе не кажется лишним и дух Туунбака, который превратился, в версии Симмонса, в эдакого арктического Повелителя Боли, персонификацию Шрайка, несущего Искупление тем, кто по глупости оказался в его владениях. Можно ли считать это чужеродной вставкой в исторический роман о трагической судьбе пропавшей экспедиции? Вряд ли. То, что описывает автор, при всей детализации и реалистичности, несёт стойкий отпечаток Иного, и ты со временем осознаёшь, что это действительно некая иная плоскость бытия, принадлежащая иным силам.

Итак — Иное. Что же мы видим в нём? Мы видим людей, с которых мороз и ветер сдирает всё наносное, ненастоящее, фальшивое. До костей сдирая плоть, они обнажают истинное нутро человека, каким бы оно ни было. Да, многие обратили внимание и на помощника конопатчика Хикки, этого местного человекозверя, на его спутников-каннибалов. Но были и такие, которые отрыли человечность в себе. Как доктор Гарри Гудсир, лоцман Томас Блэнки, вестовой Джон Бридженс, лейтенант Джон Ирвинг... И, наконец, Френсис Родон Мойра Крозье, сделавший всё для спасения своей команды, даже в тех условиях, когда ,это нереально.

Да, стоит обратить внимание на то, что делает человека зверем. Но иногда человек ведь может остаться и человеком...

В общем, это весьма и весьма сильная вещь, от которой очень сложно оторваться. Огромное количество деталей создаёт в голове чёткую картинку, и ты будто бы сам погружаешься в морозный воздух, и холод начинает пробирать до костного мозга. Прекрасно выписаны характеры, очень образно поданы разные взгляды на исполинский мир за и в пределах кораблей. И, наконец, сам сюжет — наполненный жутью и тревожным ожиданием, обманчиво-неспешный, но иногда просто взрывающийся жутчайшим фейерверком событий.

В итоге могу сказать, что это весьма сильный и образный роман об Ином Мире. О законе, который приходится соблюдать в нём. И о людях, которые всегда остаются людьми — разными.

Даже в этом мире.

Холод. Лёд. Ветер.

Тепло иглу. Мягкость медвежьей шкуры. Северное сияние.

Везде есть место красоте и жизни.