| |
| Статья написана 20 апреля 2022 г. 13:29 |
Праект канцэпцыі «сціплага вершніцтва» для беларускай фантастычнай прозы. Няма ў нас рэзонаў сціплічаць: на магут- най хвалі неаміфалагізацыі, якая накрыла рэальнасць (свядомасць індывідуальную і калектыўную, культуру элітарную і маса- вую, гісторыі «прыватныя» і «вялікія») амаль на пераходзе паміж стагоддзямі, най- ноўшая беларуская літаратура магла б быць Вершнікам.
Бо Міф ёсць адначасова кара- нямі і вершалінай нацыянальнага прыгожа- га пісьменства: нездарма неаміфалагічная свядомасць бачыцца М. Тычыну «адной з самых прыкметных праяў нашага менталі- тэту»1. Ёсць усе падставы меркаваць, што най- ноўшая беларуская літаратура магла б калі не «ачоліць», дык хаця б узняцца (на людзей паглядзець і сябе паказаць) на той хвалі. Бо трывушчасць ды жывучасць яе Міфу гарантуюцца адметна беларускім катастра- фізмам — вытокам і вусцем, падмуркам і шпілем мастацкай светабудовы роднага пры- гожага пісьменства: паводле П. Васючэнкі, «катастрофа, яе прадчуванне або перажы- ванне сталася істотнай часткай беларускага светаадчування»2. Магла б. Калі б, халера, не тая клятая сціпласць. А можа, справа зусім не ў сціпласці, але ў звышадказнасці?... Хай сабе «лыцары»- чужаніцы (раманісты, навелісты і розныя там іншыя белетрысты) заваёўваюць для сваіх літаратур новых чытачоў: заманьва- юць іх (цэлымі натоўпамі!) з дапамогай фэнтэзі ды неаготыкі, дэтэктываў (псеўда- гістарычных) ды трылераў (нібыта мастацт- вазнаўчых). Няхай шлакочуць даверлівай публіцы нервы хорарам крывавым і заваб- ліваюць, як дзяцей, жахамі містычнымі… Беларускія літаратары думаюць (у асноў- ным) пра важнае, галоўнае: пра Беларусь. І тут ужо альбо грунтоўна да справы пады- ходзіць (каб і пісьменнікам не сорамна было звацца), альбо разменьвацца на ўсялякую драбязу, усе гэтыя трэнды-брэнды, фэнтэзі- фантастыку, містыку-готыку… Гэтую «жанравую сцэнку» чалавек сур’ёзны (прынамсі, больш ці менш аба- знаны ў буднях і клопатах НайБелЛіту) мог бы пакінуць без увагі — як «вучэбны тэкст», практыкаванне ў рыторыцы, якую з імпэтам узяла на ўзбраенне так званая літаратурная журналістыка. Мог бы. Калі б здолеў абмі- нуць увагай відавочны парадокс, які заклю- чаецца не проста ў несупадзенні, але ў зва- ротнай залежнасці патэнцыялу найноўшай беларускай літаратуры — і выніковасці таго літаратурнага працэсу, які разгортваецца тут і цяпер. Інакш кажучы, навідавоку канфлікт паміж тым, што па ўсіх рэзонах павінна быць — і тым, што насуперак усім рэзонам ёсць у НайБелЛіце. Ускосныя аргументы на карысць таго, што памянёнае «вершніцтва» мінімум на дзесяцігоддзе магло б стацца для Най- БелЛіту паспяховым праектам (паняцце з арсенала НБЛ-менеджараў), адшукваліся ўжо напрыканцы 2000-х. У працэсе пад- рыхтоўкі агляду беларускай прозы першага дзесяцігоддзя ХХІ стагоддзя па прапанове С. Лаўшука давялося сістэматызаваць над- звычай разнастайныя і часам несупастаў- ляльныя празаічныя «артэфакты» (тэксты ды творы). Цягам гэтай працы ў якасці КРЫТЫКА Ірына ШАЎЛЯКОВА 1 Тычына, М. Апавяданне — гэта апавядальнікі / М. Тычына // Сучасная беларуская проза. Традыцыі і наватарства : Анталогія. — Мінск : Сэр-Віт, 2003. — С. 8. 2 Васючэнка, П. Ад тэксту да хранатопа : артыкулы, эсэ, пятрогліфы / П. Васючэнка. — Мінск : Галіяфы, 2009. — С. 3. 109 адной з найбольш выразных акрэслілася тэндэнцыя да пераасэнсавання сутнасці і функцый мастацкай умоўнасці. Згаданая тэндэнцыя на розных узроўнях мастацкай сістэмы выяўляецца, вядома, з рознай сту- пенню інтэнсіўнасці і можа набываць самыя нечаканыя вынікі: ад узрастання змястоўнай ды фармальнай «вагі» прытчавасці (проза В. Быкава, В. Казько, В. Карамазава), сім- валічнасці і алегарычнасці (творы Ф. Сіўко, А. Федарэнкі, Б. Пятровіча, А. Наварыча, А. Брава, Н. Бабінай, М. Андрасюка), гра- тэскавасці (аповеды А. Мінкіна, В. Мудрова, А. Клінава, С. Рублеўскага) да змяшчэння стылявога (змястоўна-выяўленчага) «цэнтру цяжару» ў сферу фантастычнага і містыч- нага (аповесці і раманы Ю. Станкевіча, А. Казлова, Л. Рублеўскай, В. Чаропкі, А. Бароўскага). Яшчэ адным указаннем на гатоўнасць беларускай прозы адрэагаваць належным чынам на чаканні шырокай чытацкай аўды- торыі можна лічыць і пэўную актывізацыю літаратурнай фантастыкі. Дзеля зручнасці ў межах нашай размовы можна дамовіцца, што ў засені гэтага паняцця няхай будзе месца ўсяму: «прыгодніцкай фантастыцы, касмічнай оперы, містычнаму дэтэктыву, фэнтэзі»1, а таксама поўнаму «жанрава- відавому спектру» антыўтопіі (М. Аммон, напрыклад, улучае ў гэты спектр экато- пію, кіберпанк, антыўтопію класічнага тыпу, ухронію, практопію2). Дык вось цягам «нулявых» пераважная большасць твораў беларускай фантастычнай літаратуры3паба- чыла свет дзякуючы «Фантасту» — «часо- пісу ў часопісе», што друкаваўся на ста- ронках «Маладосці». Можна прыгадаць і адзінкавыя кніжныя выданні: «Дзікія кошкі Барсума» (2009) Г. Аўласенкі, «Дзеці зорак» (2009) А. Аляшкевіча, «Белаполіс» (2003) і «Электрычныя сны» (2006) А. Паўлухіна, а таксама калектыўны зборнік «Люстэрка Сусвету: беларуская фантастыка» (2007). Досыць плённым, на наш погляд, у гэтае дзесяцігоддзе быў зварот беларускіх аўта- раў да жанру фантастычнай аповесці: зга- даем творы «Век Вадаліва» (2004), «Даліна дзвюх поўняў» (2006) А. Аляшкевіча, «Не ўсім сняцца сны» (2006) У. Цвяткова, «Хуткадзейнасць» (2004) А. Паўлухіна, «Матылькі над багнай» (2006), «Горад, які яны засялілі» (2007) М. Южыка, «Анамалія» (2007) А. Бычкоўскага і інш. Не пакінулі без увагі пісьменнікі-фантасты і жанр фанта- стычнага апавядання («Нашчадкі неўраў» (2003), «Прышэлец» (2004) А. Бычкоўскага, «Падарожжа праз…» (2006) С. Мінскевіча і інш.), прычым прыярытэт належаў кароткім аповедам навелістычнага кшталту (апавя- данні У. Цвяткова «Цішыня на Лютэцыі», «Ліст з Марса», «Няўдалы бізнес», творы А. Паўлухіна «Не кларк» (2007), «Варыянтнае бюро» (2007), «Томас Мор» (2007), «Як вы» (2007) і інш.). Агульнай асаблівасцю твораў, якія з боль- шай ці меншай пэўнасцю можна разглядаць у абсягах беларускай фантастычнай літа- ратуры, з’яўляецца імкненне аўтараў сін- тэзаваць у межах аднаго тэксту элементы навуковай фантастыкі і фэнтэзі. Паслядоўна ў гэтым кірунку рухаўся цягам 2000-х Серж Мінскевіч: згадаем яго «раман-фэнтэ- зі» «Сад замкнёных гор» (2004), «касмічнае фэнтэзі» «Зорныя гульні» (2005) і асабліва «Рок-нат. Фэнтэзі++» (2010). У апошнім творы дзеля разгадкі таямніцы касмічнага карабля Рок-ната («Скалы-арэха») дасягнен- няў «футуралагічнай навукі» (кланіраванне як паўсядзённая амаль справа, новыя магчы- масці ўздзеяння на чалавечую псіхіку і г. д.) аказваецца недастаткова; у хранатопе твора складана пераплятаюцца розныя рэальнасці, адмыслова актуалізуецца паэтыка фэнтэ- 1 Аммон, М. А. Сучасная беларуская літаратурная фантастыка: паэтыка, тыпалогія, кантэкст : Аўтарэферат дыс… кандыдата філал. навук; спецыяльнасць 10.01.01 — беларуская літаратура / М. А. Аммон. — Мінск, 2013. — С. 3. 2 Тамсама, с. 17. 3 Не без палёгкі мусім прызнацца: для твораў літаратараў з Беларусі, якія паводле першакрыніц (блогаў ці інтэрнэт-допісаў саміх літаратараў) рэгулярна (і не без фурору) з’яўляюцца ў друкаваных расійскіх выданнях, а ў рускамоўным сегменце сеціва маюць поспех, блізкі да феерычнага, межы гэтага сціплага артыкула па вызначэнні цесныя. Таму няма сэнсу ўвязвацца ў спрэчку пра актуаль- насць іх як феноменаў менавіта беларускай літаратурнай фантастыкі пачатку ХХІ стагоддзя. ФАНТАСТЫКА ЯК СУРОВАЯ РЭАЛЬНАСЦЬ 110 зі — праз гісторыю супрацьстаяння гмунаў, народа пладароднай даліны, і гвіблаў, якая ў выніку аказваецца штучнай гісторыяй штуч- най цывілізацыі. Менавіта жанравая прастора сучаснай фантастыкі бачыцца некаторым беларус- кім пісьменнікам надзвычай прыдатнай для асэнсавання сацыяльных наступстваў тэхнагенных катастроф. Так, у аповесці Ю. Станкевіча «Эрыніі» (2006) перад чыта- чом разгортваецца змрочнае быццё насель- нікаў безыменнага Мегаполісу і яго вако- ліц пасля Катастрофы, самым жахлівым (бо незваротным) наступствам якой сталася побач з генетычнай духоўная дэградацыя чалавека, што «скасавала» тысячагоддзі культурнай эвалюцыі чалавецтва, абрынуў- шы яго ў антычны Танатас. Паказальна, што ў гэтым і шэрагу іншых твораў, якія пабачылі свет у 2000-х (аповеды С. Дубаўца «Кайлюс і Зелба. Зімовая казка» (2008), «Чучундра. Падарожжа прафесара Солада й доктара Зайца (Блюма)» (2009)) фантастыч- ны антураж сінтэзуецца з паэтыкай абсур- дысцкай прозы. Прычым у гэтым адмысло- вым хранатопе аўтары імкнуцца асэнсаваць непазбыўна важныя для айчыннай традыцыі пытанні нацыянальнай памяці і самаідэнты- фікацыі асобы (раманы Ю. Станкевіча «Ліст у галактыку «Млечны Шлях» (2002), «Пятая цэнтурыя, трыццаць другі катрэн» (2003), «П’яўка» (2008—2009) і інш.). На думку П. Васючэнкі, ключом да рэалі- зацыі літаратурных прагнозаў мусіць стаць разуменне, што пісьменнікі не прадказва- юць будучыню — яны яе праграмуюць: «Літаратура магла б перастварыць цывілі- зацыю, алітаратурыць свет, калі б забылася на ранейшы свой лёс — стварэнне антыўто- піяў. Галоўныя антыўтопіі ў беларус- кай літаратуры ўжо як бы створаныя. Выснова: ХХІ стагоддзе — час стварэння ўтопій»1. Аднак НайБелЛіт упарта супраціўляецца не толькі ўласнаму выраку пабыць (хоць імгненне!) Вершнікам (няхай сабе і на хвалі архаізацыі сучаснага быцця!). Ён, здаецца, усімі часткамі свайго «цела» («літарганіз- ма») супраціўляецца і прадказанням (больш падобным да ўшчуванняў) літаратуразнаў- цаў, і нават самой неабходнасці ўскочыць у сусветную плынь. Цікава, напрыклад, што ў сістэме каардынат найноўшай літаратур- най фантастыкі тэхніка сюррэалістычнага ці абсурдысцкага пісьма выклікае такі ж мінімальны інтарэс, як і інструментарый прагматычна забаўляльны, «камерцыйна скіраваны», так бы мовіць. Тут што ні аўтар, то «свой шлях» і адначасова — гатовы заснавальнік тэндэнцыі ці, прынамсі, кан- дыдат у яе самыя што ні на ёсць яскравыя прадстаўнікі. Апошняя характарыстыка цалкам магла б прыдацца для кароткай «атэстацыі» аўтараў, што адгукнуліся на фантастыч- ную ідэю «Маладосці» і даслалі свае тэк- сты для спецыяльнага нумара часопіса, які рэдакцыя меркавала скласці «з тво- раў фантастыкі, містыкі, жахаў, фэнтэзі і да таго падобнага» (тое засведчана ў абвестцы «Запрашэнне для Эдгара По», што зімой 2014 года распаўсюджвалася ў сацыяльных сетках). Дарэчы, у абвестцы ўтрымліваецца адна цікавая «неадпавед- насць»: паводле назвы кампанія нібыта скіравана на лакальны рэнесанс твораў вусцішна-дэтэктыўнага, містычна-гатыч- нага кшталту. Але генетычна акцыя звяза- на з праектам іншага кшталту: чацвёрты нумар «Маладосці» за 2014 год утрымлі- вае спецыяльны выпуск «Беларусь у фан- тастычных апавяданнях», зроблены «як успамін пра згаданы вышэй «Фантаст»2. Апекавалася «Фантастам» Раіса Баравікова (яе развагамі пачынаецца «фантастычны» нумар «Маладосці» за 2014 год); першапа- чаткова ён арыентаваўся ўсё ж на прозу з перавагай фантастычнага ды фэнтэзійна- га пачаткаў. Таму прапануем засяродзіца менавіта на прозе згаданага — «спецфан- тастычнага» — нумара (у якім, дарэчы, знайшлося месца для паэзіі, перакладаў і артыкулаў адпаведнай тэматыкі). 1 Васючэнка, П. Ад тэксту да хранатопа : артыкулы, эсэ, пятрогліфы / П. Васючэнка. — Мінск : Галіяфы, 2009. — С. 194. 2 Фантаст. Часопіс у часопісе // Маладосць. — 2014. — № 4. — С. 3. ІРЫНА ШАЎЛЯКОВА 111 Большасць айчынных літаратараў так званыя класіфікатарскія захады ў лепшым выпадку ўспрымаюць насцярожана, у гор- шым — рэзка негатыўна: магчыма, гэта расцэньваецца, у першую чаргу, як замах на ўнікальнасць творчага плёну. І блізка не маем на ўвазе тых пагардліва-ўніфікацый- ных намераў, якія маглі б абразіць аўтараў, што адгукнуліся на згаданае вышэй маладо- сцеўскае «запрашэнне». Затое маем жаданне разгарнуць кампанію па прызнанні ства- ральнікаў НайБелЛіту актуальнымі пісьмен- нікамі не толькі тутэйшага, але і тамтэйшага значэння. А тут без сістэмнага падыходу не абысціся. Паспрабуем паглядзець на дасла- ныя ў нумар памяці «Фантаста» творы не як на росып выпадковасцей, а як на своеасаблі- выя «прадчуванні» феноменаў, што маглі б стацца брэндавымі для найноўшай беларус- кай літаратуры. Мы знаходзімся ў досыць датклівым становішчы: агучаная мэта мае на ўвазе разложыста-эпічны аналіз тэкстаў, са шчодрым цытаваннем, з лірычна-кам- паратыўнымі адступленнямі, але ўсё гэта ўтрымлівае ў дачыненні да твораў фэнтэзій- на/фантастычна/містычных адзнакі «спой- лерства» (працытаваў тры важкія абзацы з пяці старонак — пазбавіў чытача асалоды, напрыклад, напалохацца самому як след). Таму паспрабуем прымірыць дзве адказна- сці (аналітыка і гуманіста) і па магчымасці ўшанаваць правы: аўтарскія — на інтрыгу, чытацкія — на самастойнасць першага ўра- жання. Дванаццаць твораў дзесяці аўтараў без асаблівых высілкаў размяркоўваюцца па трох (умоўных!) жанрава-стылявых групах. Варта заўважыць, што згаданую жанрава- стылявую спецыфіку ў спрошчаным выгля- дзе ўтварае складанае спалучэнне зместавых (тэматыка, праблематыка, каштоўнасная скі- раванасць і да т.п.) і фарматворчых (асаблі- васці сюжэтна-кампазіцыйнай будовы твора, адметнасць вобразна-выяўленчай «тэхнікі» і інш.) адзнак. Калі імкнуцца занатаваць у найменнях груп адметнасць прадстаўленых твораў, можна прапанаваць наступныя «шыльды»: Міфа (фальклорна) цэнтраваная навелі- стыка; навукова-фантастычныя аповеды з эле- ментамі фэнтэзі; (мета) рэалістычныя аповеды з элемента- мі фантастыкі/эзатэрыкі. Бясспрэчны прыярытэт малых эпічных форм у дадзеным выпадку абумоўліваецца, відаць, фарматам калектыўнага часопіснага праекта. Строга кажучы, гэты факт проста не дазваляе рабіць «жанравых адкрыццяў», кшталту: «Праўду кажу вам, людзі: найноў- шая беларуская літаратурная фантастыка рэалізуецца выключна ў жанравых мадыфі- кацыях апавядання». У дадзеным выпадку можна гаварыць хіба пра тое, што ўдзельні- кі «фантастычнага» маладосцеўскага фэсту аддаюць перавагу (адносна) кароткаму апо- веду з навелістычным фіналам. Твораў, якія з пэўнымі дапушчэннямі можна аб’яднаць найменнем «міфа (фальк- лорна) цэнтраваная навелістыка», у гэтым праекце амаль палова: «Спадарыня Трынога» Кацярыны Мядзведзевай (адзіная «малень- кая аповесць» у нумары); «Паляндра», «Ціхія Людцы» Уладзіславы Гурыновіч; «Эглея» Данііла Жугжды; «Гульня» Сяргея Белаяра (апошні аўтар вызначае ў падзага- лоўку жанр свайго тэксту як «фантастычнае апавяданне»). Галоўнай крыніцай (фабул, персанажаў, выяўленчых сродкаў) і адначасова «вытвор- чай прасторай» у дадзеным выпадку з’яў- ляецца дэманалогія, прычым у варыянце, на першы погляд, «інтэрнацыянальным». Але пры больш пільнай увазе выяўляец- ца нацыянальная цэнтраванасць мастац- кіх хранатопаў. У К. Мядзведзевай і аса- бліва ў У. Гурыновіч яна больш выразная; у іншых — ускосная. Але адмысловая — дэкараваная ў духу літаратурнага хорару, падбадзёраная прыёмамі трылера, — раман- тызацыя беларускага хранатопа ўтрымлівае творы ўсіх гэтых аўтараў у адным сілавым полі. Напрыклад, пры ўсёй няпэўнасці «хро- насу» твора К. Мядзведзевай «Спадарыня Трынога», «топас» — спецыфічна беларус- кі. І «нетутэйшыя» імёны галоўных герояў (Блерта, Грэн), і «інтэрнацыянальныя» дэма- нічныя вестуны, і нават эканомна-нешмат- слоўная апавядальнасць (гэткая «тэхніка дакладных намёкаў»), — усё гэта толькі паглыбляе ўражанне пагружэння ва ўнут- ранае мора «тутэйшасці», «спарахнелага ФАНТАСТЫКА ЯК СУРОВАЯ РЭАЛЬНАСЦЬ 112 мястэчка» з яго гусямі, жалейкамі і водарам свежа прыгатаванай кавы. Калі ў К. Мядзведзевай мы маем справу з дэманалогіяй больш ці менш «алітарату- ранай» (прапушчанай праз нямецкі раман- тызм, літаратурную готыку), то аповеды У. Гурыновіч падаюцца цэнтраванымі на беларускім традыцыйным фальклоры з яго адмысловай іерархіяй нячысцікаў. Зрэшты, тут фэнтэзійны кантэкст рашуча заяўляе пра свае намеры засяліць ваколіцы тутэйшых вёсак сваімі «людзьмі»: побач з Рахманымі (яны ж Ціхія Людцы), ведзьмамі, русалкамі ды «крылатымі карузлікамі» нябачна віру- юць эльфы, эльфійкі, феі ды іншыя «зай- шлы». У аповедзе «Ціхія Людцы» ўсяго многа: досыць дынамічны сюжэт; хранатоп «кірмашнага» кшталту, дзе ў адным шэра- гу гарманічна глядзяцца дырыжаблі, аўто, даматканыя спадніцы і вечарыны эльфаў. Пры гэтым структураўтваральную ролю выконвае маральна-этычная праблематыка (выбар паміж каханнем і неўміручасцю), а стылявой дамінантай па выніку бачыц- ца прыпавесцевасць. У «Паляндры» аповед ад першай асобы (небаракі Яські) падаецца стылізаваным пад «простую мову» — па ўзоры беларускіх гумарыстычных апове- даў сацыяльнай тэматыкі, скажам, пачатку ХХ стагоддзя. «Вачыма ворага» калі б хто хацеў глядзець, гіпатэтычна мог бы адшу- каць уплыў Я. Баршчэўскага, рэмінісцэнцыі з У. Караткевіча, калізіі з А. Казлова. (Тыя ж варожыя вочы ў аповедзе Д. Жугжды «Эглея» выгледзелі б сілуэт А. Глобуса, дакладней, яго пераканання, што «Смерць — мужчына», засведчанага ў аднайменнай аповесці.) Мы ж глядзім без тэндэнцыйнасці, таму ў вочы кідаюцца цікавыя пераходы-пералівы гумару ў іронію і нават пастыш, «атмасферныя» воб- разы… (назавём іх «персанажамі» — «конскі шкілет») і тропы («згрыбелая» баба). У строгай адпаведнасці з назвай свайго твора «Гульня» С. Белаяр бярэ на сябе цяжар «універсальнага салдата» — гуляе з чытачом у постмадэрн, пры гэтым пільна сочыць, каб створаныя ім персанажы з мартальнай (без перабольшванняў) гульні мелі толькі адзін exit. Гэта адзін з рэдкіх «некароткіх» апове- даў у спецыяльна-фантастычным выпуску «Маладосці». Таму напачатку нетаропкасць уводзін — скрупулёзнае апісанне пакут- лівага шляху дваццаці васьмі французаў у 1812 годзе ў кірунку Вільні — не ўспрыма- ецца як зацягнутасць. Такое сабе абяцанне (кавер-версія) такой чаканай у нас эпічнасці «Вайны і міра»: аўтар уводзіць чытача ў курс справы па-беларуску, а «нязвыклыя да холаду захопнікі» — па-французску. Выкажу прыватнае меркаванне: магчыма, празаік мае досвед эксперыментальных доследаў у галі- не чытацкай актыўнасці, вопыт хранаметра- вання ўздымаў і спадаў чытацкай цікавасці. Бо якраз у той момант, калі нетаропкасць «Гульні» ва ўспрыманні чытача набывае абрысы пташнікаўскай «Алімпіяды», зда- раецца тое, што аўтар кваліфікуе як «фан- тастычнае», а мы — як «дэманалагічнае» з элементамі літаратурнага экшану і хорару. Пры гэтым прадстаўнікі тутэйшай дэмана- лагічнай супольнасці вольна размаўляюць па-французску, вусцішныя дэкарацыі пад- свечваюцца іранічнымі ўмаўчаннямі, а ў сувязі з адкрытым фіналам гульня, як па мне, дык і не over… «Галаадская пустыня» Лаўрэна Юрагі (як, дарэчы і «Дзіця зямлі» Алёны Бела- ножка), на першы погляд, утрымлівае ў роў- ных прапорцыях адзнакі і міфацэнтраванай навелістыкі, і навуковай фантастыкі з эле- ментамі фэнтэзі. Але толькі на першы погляд, паколькі ў гэтых творах міф не размыкаец- ца як адмысловая, шматмерная цэльнасць у мастацкую рэчаіснасць — ён пазычае ёй свае сюжэтныя матывы (матрыцы). Інакш кажучы, згаданыя аповеды Л. Юрагі і А. Беланожка не столькі міфацэнтраваныя, колькі міфалагем- на арыентаваныя, калі разумець пад міфа- лагемай (міфемай, англ. mytheme) свядомае запазычанне ў міфа «матыву, тэмы ці яе част- кі і аднаўленне ў больш позніх фальклорных і літаратурных творах»1. Фабульнай асновай «Галаадскай пустыні» з’яўляецца старазапаветная гісторыя праро- ка Ільі, апісаная ў трэцяй і чацвёртай кнігах 1 Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США): концепции, школы, термины. Энциклопедический справочник. — М.: Интрада — ИНИОН, 1996. — С. 236. ІРЫНА ШАЎЛЯКОВА 113 Царстваў. Вытокі хранатопа (Галаад, Сарэпта, струмень Кірат, гара Кармель, росквіт куль- ту Баала (Ваала) і г. д.), як і «паходжанне» герояў (афіцэр касмічнай эскадрыллі Ілья Рэзнік, цар Ахаў, яго жонка Езавель, Елісей і інш.), як і падзейнасць — прадкрэслена празрыстыя. Гэтая наўмысная (спланаваная) прадказальнасць з’яўляецца адным з най- важнейшых кампанентаў мастацкай тэхна- логіі «закалыхвання» чытацкай пільнасці. У параўнанні з ёй усялякія, перапрашаем, гаджэты ды дэвайсы (кшталту флаера-зні- шчальніка, «моўнага аналізатара, ужыўле- нага ў падкорку мозга», «шматфункцыя- нальнай кібер-істоткі» — «аэравыведніка» і інш.) падаюцца элементамі не функцыя- нальнымі, але дэкаратыўнымі. Дзейсным сродкам мастацкага ўрэчаўлення біблейскіх міфалагем (сюжэтных матываў, вобразаў) становіцца ў аповедзе Л. Юрагі перайманне (імітацыя) старазапаветнага пафасу, рыто- рыкі, як бы агалошванне стылю мыслення ў стылі маўлення. Жанравыя структуры фан- тастычнай (часавай) рабінзанады на працягу ўсяго твора ціха, але так паслядоўна канф- ліктуюць са зместам і пафасам, што між- волі ўзнікае прадчуванне нейкага жанравага штукарства. Цьмянае напачатку, гэта прад- чуванне паступова ператвараецца ў чаканне, якое, зрэшты, аўтар не падманвае. Бо ўва- рванне ў мадэрнізаваную старазапаветную падзейнасць «Галаадскай пустыні» фіналь- ных акордаў «касмічнай оперы» здольнае пераканаць самага непрэтэнцыёзнага чыта- ча ва ўласнай праніклівасці. І толькі звыш- удзячны чытач згадае пра клопат аўтара, які з самага пачатку расстаўляў па тэксце нават не ўказальныя знакі — сімвалічныя слупы-ўказанні на гэткую «неспадзяванку». Уражвае, дарэчы, і шматфункцыянальнасць гэтых «іншаўказанняў». Вось хоць бы наяў- насць у ХХІ стагоддзі беларускай эскад- рыллі, адпраўленай аўтарам у другім абза- цы «на ўзмацненне злучанага знішчальнага корпуса, што дыслацыраваўся ў Паўночнай Афрыцы»1: гэтая дэталь, акрамя сюжэтнай, выконвае і функцыю аксіялагічную, бо калі ёсць беларуская касмічная эскадрылля, зна- чыць, ёсць і Беларусь. У аповедезе Маргарыты Латышкевіч «Радыёмаўчанне» Беларусі няма ні наўпро- става, ні ўскосна, затое космасу — з вер- хам. Бо ў дадзеным выпадку маем справу з «касмічнай операй» практычна ў чыстым выглядзе, калі быць больш дакладным — з эпізодам патэнцыяльнай касмічнай — логіі. Тэматычная адметнасць твора (прынамсі, у абсягах маладосцеўскага «фантастычнага» праекта) звязана з канцэнтраванай авантур- насцю фабулы: гэта своеасаблівы абразок з жыцця працоўных будняў касмічных кант- рабандыстаў, што спецыялізуюцца на акар- скім шоўку, сіліронскіх спецыях ды яшчэ на сякіх-такіх забароненых штучках. Галоўныя героі — сірыянін Клёан Ікара А-Бейрыс («Клёнік» буркатлівы, але душэўны, нават сентыментальны, з усмешкай у пяцьдзя- сят два іклы, «плюс-мінус два», ад яго імя вядзецца аповед) і зямлянін Гіз (абаяльны маўчун з таямнічай біяграфіяй). Яны ўтва- раюць дуэт, які арганічна глядзеўся б і ў некрывавым дэтэктыве пра двух сябрукоў, някепскіх хлопцаў, скажам, з горада Нью- Ёрка, напрыклад, прыватных дэтэктываў, якія хоць выпівохі, гульцы і па дзеўках хада- кі (адзін з іх, як мінімум), але затое яны за праўду і, па-вялікім рахунку, за мір ва ўсім свеце. Трэба сказаць, што з самага пачатку ў аповедзе пануе лёгка-іранічная настраё- васць. Аднак аўтар то дэталлю, то штрыхом нагадвае чытачу, што лёгкасць — не ёсць легкаважнасць: «Станцыі ў гэтым квадранце мультыкультурныя, так што просьба пры- гатаваць што-небудзь з сірыянскай кухні не выклікае забабоннага жаху ў персана- ла». На агульную лагоднасць, нават утуль- насць атмасферы ў тым кутку Галактыкі, дзе лёсіць займацца касмічным «кантра- басам» героям М. Латышкевіч, істотна не ўплываюць і згадкі пра таямніча-гераічна- трагедыйнае Пакарэнне Іркалы (зоркі, што стала чорнай дзіркай; драпежнага «вока бездані»). Фантастычна-авантурны аповед з амаль дасканалай кальцавой кампазіцыяй (пачынаецца радыёмаўчаннем і ім жа закан- чваецца) фінішуе як лірычна-медытацый- ны абразок (у духу класічнай традыцыі, запачаткаванай З. Бядулем, разгорнута-раз- 1 Юрага, Л. Галаадская пустыня / Л. Юрага // Маладосць. — 2014. — № 4. — С. 97. ФАНТАСТЫКА ЯК СУРОВАЯ РЭАЛЬНАСЦЬ 114 вітай М. Стральцовым, Я. Брылём). Нібыта і парадокс, але парадокс узорны. Вядома, калі браць пад увагу тэндэнцыі развіцця айчыннай прозы першага дзесяцігоддзя ХХІ стагоддзя, у прыватнасці, відавочны ўздым так званай лірычнай міні-прозы пры параў- нальна сціплым уздыху літаратурнай фанта- стыкі, фэнтэзі і да т. п. У пэўным сэнсе, «фантастычны» мала- досцеўскі праект стаўся амаль ідэальнай ілюстрацыяй да некаторых палажэнняў дысертацыйнага даследавання М. Аммон, прысвечанага паэтыцы і тыпалогіі сучаснай беларускай фантастыкі. Тут табе і «жанравы сінтэтызм», і «высокі аксіялагічны патэн- цыял айчынных твораў» (у тым ліку тых, на жанравы ландшафт якіх «значны ўплыў… аказала масавая культура»1). Напрыклад, у яшчэ адным міфалагемна залежным (на гэты раз — ад антычнасці) аповедзе А. Беланожкі «Дзіця зямлі» адлегласць паміж практопіяй, фэнтэзі і меладрамай вымяраецца, здаецца, некалькімі ўзмахамі крылаў аднаго з галоў- ных герояў — Ікара. Па нашых падліках, такіх узмаха можа быць чатыры: адштурхоўваемся ад абяцання love story; крыху лунаем над кароткімі ўводзі- намі ў тамтэйшае грамадазнаўства (соцы- ум, дзе роля кожнага вызначаецца шляхам «генетычнай селекцыі» і дэтэрмінуецца наяўнасцю ці адсутнасцю пэўных органаў, частак цела: Дзеці Неба, Дзеці Мора, Дзеці Зямлі); рашуча кіруемся ў паветраную плынь меладрамы; а ўжо ўсё добра (у сэнсе — happy end). А паміж узмахамі крылаў — экзатычныя пейзажы-ландшафты, родава-класавыя без- дані, сямейныя таямніцы і жыцці некаль- кіх пакаленняў… Інакш кажучы, створаны А. Беланожкай свет з матрыцы выпінаец- ца — катэгарычна і разнастайна, то бок усімі жабрамі, крыламі і герцагскімі палацамі. Відаць, па кантрасце з «Дзіця зямлі» аповед «Зарні Ані» гэтага ж аўтара ўражвае найперш чысцінёй, у пэўным сэнсе — узор- насцю жанравай камбінаторыкі. Гісторыя стартуе як «касмічная опера» (з «цікавай планетай» у «Новым Свеце», капітанам і маладым лейтэнантам, «кнопкай сувязі на камандным пульце» і г. д.), нязмушана пера- цякае ў прастору кібер-прозы: робат-андроід Зарні Ані — «залатая жанчына» — створаны як дублікат дачкі капітана, які «арыгіналам», маладой астранаўткай Зарні, і выпрабоў- ваецца ў палявых (а дакладней, лясных) умовах. Навуковы праект незаўважна «дабу- доўваецца» А. Беланожкай да асобаснага лёсавызначальнага адкрыцця. І фантастыч- ны аповед з меладраматычным «падыспа- дам» заканчавецца як класічная любоўная гісторыя. Фінал бясспрэчна шчаслівы, хоць і не без суворасці, бо беларускі фантаст заўсёды рэалістычна глядзіць у будучыню: закаханыя застаюцца хоць і з «высокатэхна- лагічнай» аптэчкай, але ж на «нетэхнаген- най» планеце… У творы Наталлі Канстанцінавай «Бар- довы кароль» (перакладзены з рускай мовы В. Жыбулем) паводзіны свету і яго насель- нікаў прынцыпова іншыя: тут цялеснасцю рашуча ахвяруюць на карысць віртуальнасці. Тэматычна аповед трымаецца на паверхні кіберпанку: пасля кароткага ўступу Сяргей (найноўшы Казанова, што «з твару… крыху нагадваў Шрэка, але дзяўчатам падабаўся»2) наўпрост сутыкаецца з «богам віртуальна- га свету», больш за тое — з «вярхоўным богам», які «сам змадэляваў сябе». Даволі хутка становіцца зразумела, што гэты ў літа- ральным сэнсе «бог з машыны» ёсць ці то крэўным сваяком, ці то інкарнацыяй таго, каго Гётэ некалі прадставіў спадарству як Мефістофеля. Варта мець на ўвазе, што перамовы пра куплю-продаж душы ў апо- ведзе Н. Канстанцінавай вядуцца ў паскора- ным тэмпе ў прагматычна-панылых дэка- рацыях з просталінейнасцю, якая зрабіла б гонар любому персанажу галівудскіх «кас- мічных опер», прызначанаму сцэнарыстамі 1 Аммон, М. А. Сучасная беларуская літаратурная фантастыка: паэтыка, тыпалогія, кантэкст : Аўтарэферат дыс… кандыдата філал. навук; спецыяльнасць 10.01.01 — беларуская літаратура / М. А. Аммон. — Мінск, 2013. — С. 3. 2 Канстанцінава, Н. Бардовы кароль / Н. Канстанцінава // Маладосць. — 2014. — № 4. — С. 25. ІРЫНА ШАЎЛЯКОВА 115 на пасаду сусветнага Зла. Зрэшты, у такім жа маршавым рытме выкладаецца ў апо- ведзе і меладраматычная частка фабулы, гісторыя трагічнага кахання Тані да Сяргея, асноўнага прэтэндэнта на «лёс імператара віртуальнага свету». Фінал аповеду — так- сама… энергічны, з сур’ёзнай заяўкай на трэндавасць. Цяга да навелістычнасці тут мела б усе шанцы злучыцца з жанравай сінтэтычнасцю: у абсягах трох абзацаў без лішняй мітусні здараюцца меладрама, кібер- панк, крымінальны трылер і зноў кіберпанк. А над усім лунае суровы цень маральна- этычнай праблематыкі (вытокі бяздушна- сці адшукваюцца ў «халодным» дзяцінстве недалюбленага героя і г. д.). А фінальны акорд — фантастычна суровы нават для нашай найноўшай прозы, відаць, найрэалі- стычнейшай сярод усіх найноўшых. Суровасць як характаралагічная рыса ўсяго НайБелЛіту ў маладосцеўскім праекце выяўляецца адметным чынам: напрыклад, упарта прарастае ў «фантастычным» кантэк- сце творамі Аксаны Бязлепкінай «Інтэрв’ю на памяць» і Віктара Лупасіна «Лятучы калегіум», што выяўляюць найбольш блізкае сваяцтва, бадай, з метарэалізмам. Як і папя- рэднія, гэта найменне нам спатрэбілася для таго, каб пазначыць контуры адрозненняў ды сыходжанняў. Тыя адрозненні-сыходжанні адначасова абумоўліваюць і жанрава-стыля- вую арыгінальнасць твораў, і ўтрымліваюць іх у адным мастацкім полі. Дзеля справядлівасці адзначым: тэксты гэтых двух аўтараў супраціўляюцца літара- туразнаўчаму атрыбутаванню з выключнай упартасцю. Разглядаць іх у рэчышчы агуль- най тэндэнцыі да пераасэнсавання сутнасці і функцый мастацкай умоўнасці ў беларускай прозе пачатку ХХІ стагоддзя — гэта як наў- прост звязваць з’яўленне ружовага слана ў прыстойнай (традыцыйнай) слановай сям’і з павелічэннем папуляцыі ружовых фламінга на палескіх балотах. Да ўсяго, сам феномен метарэалізму ў сучасным літаратуразнаў- чым дыскурсе набывае часам такія неча- каныя інтэрпрэтацыі, што ў залежнасці ад досведу чытача (ці аўтара) нейтральнае тэа- рэтыка-літаратурнае паняцце можа стацца прычынай крэўнай крыўды. Таму ўдаклад- нім адразу: паняцце метарэалізму ў дачы- ненні да згаданых твораў А. Бязлепкінай і В. Лупасіна нам спатрэбілася дзеля таго, каб пазначыць феномен узнікнення мастацкага тэксту, які вырастае на грунце неадпаведна- сці паміж вонкавым, відавочна-рэальным — і ўнутраным, невідавочна-рэчаісным. Вонкава тэксты будуюцца з «матэрыялу» (сюжэтна-кампазіцыйнага, вобразна-выяў- ленчага) і па «тэхналогіі» рэалізму, з ашчад- ным выкарыстаннем элементаў навуковай фантастыкі (у А. Бязлепкінай) ці эзатэрыкі (у В. Лупасіна). Прыгаломшвае вынік: рэа- лістычны вобразна-выяўленчы «ландшафт» выяўляе сваю сапраўдную функцыяналь- насць толькі тады, калі становіцца трыум- фальнай аркай для метарэальнасці як адзіна магчымай сапраўднасці, што існуе ў формах няяўных, няўлоўных, нярэчыўных. Асабліва яскрава тое выяўляецца ў «Лятучым калегіуме» В. Лупасіна. Чатыры кароткія аповеды аб’ядноўваюцца не толькі фармальна (назвай-«шыльдай»), але і тэма- тычна. «Дзед на ровары», «Коды», «Палёты над Масквой», «Зброя» — гэта адначасова і самастойныя іранічныя фрэскі з жыцця ней- кіх загадкава-нетутэйшых студэнтаў, і папу- лярныя ўводзіны ў «нейкую тэорыю левіта- цыі і тэлепартацыі»1. Ідэя не то каб новая ў нашых літаратурных ваколіцах2: напрыклад, не далей як у 2010 годзе расійскі пісьменнік Дзмітрый Быкаў выдаў гістарычна-авантур- ны раман «Астромаў, ці Вучань чарадзея. 1 Лупасін, В. Лятучы калегіум / В. Лупасін // Маладосць. — 2014. — № 4. — С. 66. 2 Дарэчы, у «Палётах над Масквой» мільгае цень ценю аднаго эпізоду з «Чапаева і Пустаты» В. Пялевіна. Хай сабе «лыцары»-чужаніцы заваёўваюць для сваіх літаратур новых чытачоў: заманьваюць іх з дапамогай фэнтэзі ды неаготыкі, дэтэктываў (псеўдагістарычных) ды трылераў (нібыта мастацтвазнаўчых) ФАНТАСТЫКА ЯК СУРОВАЯ РЭАЛЬНАСЦЬ Дапаможнік па левітацыі», фабульна ўгрун- таваны ў так званай «справе ленінградскіх масонаў» (1925—1926 гг.). В. Лупасін на раман і не замахваўся. Звыкласць незвычай- нага (тут: эзатэрычнага) сталася структураў- тваральным прынцыпам, з дапамогай якога асобныя міні-навелы склаліся ў зборнічак «практыкаванняў па левітацыі». На карысць цэльнасці «Лятучага калегіума» спрацава- ла і адмысловая расстаноўка персанажаў: студэнты то па адным (Вісюлін), то дуэтамі (Яўген Сяргееў, Каця Карабанава) блукаюць (сыходзяцца-разыходзяцца) па розных фрэс- ках, не пакідаючы, аднак, арбіты персана- жа, выпісанага штрыхамі, але жывейшага за ўсіх жывых — выкладчыка Рамуальда Вальдэмаравіча. Калі б ад «Інтэрв’ю на памяць» А. Бяз- лепкінай можна было б аддзяліць тое мета-, якое папярэднічае рэалізму ў вышэйзгада- ным паняцці, атрымаўся б аповед пра звычай- нае жыццё журналістаў-надзвычайнікаў, пра тое, як яны імкнуцца да медыя-славы (сту- дэнтка-журналістка Лідзія Мітас), імкнуцца быць у гушчары прафесіі (прэс-сакратар МНС Віктар), імкнуцца быць справядлівымі да тых, хто прагне заняць іх месца (выклад- чык Маргарыта Кова)… Мог бы атрымацца такі аповед, калі б не адзін нюанс: нязвык- лае ў гэтым аповедзе ёсць звыклай часткай паўсядзённасці менавіта таму, што аплятае ўсю гэту паўсядзённасць знутры і звон- ку — становіцца сцёртым тропам жыццёва- га маўлення: «Патап Краўчанка, загадчык мнемалабараторыі. Мы памяць чысцім. Тут у нас журналісты, усякае бывае. А ў нас старое абсталяванне, мы не можам так тонка чысціць, як у медыцынскіх цэнт- рах, затое бясплатна»; «Сучасная моладзь на мнемапрацэдуры ходзіць, як у салярый. Як толькі каханне скончылася, сціраюць памяць — і ўсё спачатку. Часам нават з тым жа чалавекам»1. Зварот да фантастычнага дае магчымасць не толькі разнастаіць любоўную калізію: можна ўбачыць не банальнае «Віктар + Лідзія», а велічна-сімвалічнае «Пераможца + Леда Міфалагічная»). З’яўляецца маг- чымасць нагадаць чытачу (між справаю- забаваю) пра адвечна-актуальную рэч: няма памяці (індывідуальнай, сацыяльнай, нацы- янальнай) — няма праблем, але няма і цябе (чалавека, грамадства, народа). Дазволім сабе ў размове пра фантастыку ўмоўныя вынікі падвесці амаль фантастыч- ны чынам. Дапусцім, пераараны намі ўздоўж і ўпо- перак празаічны сегмент «фантастычнага» праекта «Маладосці» — ідэальная мадэль, назіранні за ўласцівасцямі якой з вялікай доляй верагоднасці дазваляюць меркаваць пра працэсы ў рэальным (літаратурным, даруйце за гіперфантастычнасць) жыцці. Тады: найбольшыя шанцы нарадзіцца фанта- стам — у Мінску (4 да 10) і Брэсце (3 да 10); беларускія спадарыні ды паненкі больш актыўна асвойваюць літаратурную фанта- стыку, чым спадары (60 % супраць 40 %); у трэндзе — міфа (фальклорна) цэнтрава- ная проза, з перавагай навелістыкі. Што тычыццца найноўшай беларускай фантастычнай прозы, то яна: самая дэманалагічная; самая чуллівая; самая гуллівая; самая самаіранічная. У гэтай самай фантастычнай прозы процьма ўсялякіх патэнцыялаў: эстэтычны, этычны, асветніцкі, выхаваўчы і г. д. Калі ў нас, нарэшце, скончацца рэзоны сціплічаць, мусім прызнацца, што згада- ныя патэнцыялы — самыя высокія (сярод самых самакрытычных найноўшых літа- ратур). 1 Бязлепкіна, А. Інтэрв’ю на памяць / А. Бязлепкіна // Маладосць. — 2014. — № 4. — С. 114. часопіс Маладосць. – 2014. – № 5 (726)
|
| | |
| Статья написана 20 апреля 2022 г. 13:15 |
Споўнілася два гады, як у «Маладосці» (№ 12, 2004) адкрыўся часопіс у часопісе «Фантаст». Міжволі ўзнікае метафара — нібыта для беларускіх літаратараў была пабудавана навейшая абсерваторыя, з дапамогай якой яны маглі б узірацца ў будучыню і потым апавядаць сваім чытачам пра тое, што бачылі. Кажучы «касмічнаю моваю», на старонках «Фантаста» выступіла цэлая плеяда творцаў, неабыякавых да адпаведнага жанру літаратуры: Алесь Аляшкевіч, Алесь Бычкоўскі, Сяргей Лукашанец, Андрэй Паўлухін; стварылі адметныя ўзоры фантастычнай прозы Алесь Бадак, Міхась Южык, Уладзімір Цвяткоў і інш. Апрача таго публікуюцца фэнтэзійныя вершы, што не толькі прыемна здзіўляе, але і сведчыць пра шырокую варыятыўнасць фантастыкі. Напрыклад, вершы Арцёма Арашонка, Ярыны Дашынай.
«Фантазія, як і космас, бязмежная, — кажа галоўны рэдактар «Маладосці» Раіса Баравікова, — і чым больш аўтар піша, тым большы набывае вопыт, тым больш трэніруе свой мозг, тым самым увесь час адкрываючы для сабе нешта новае»*. Сама пісьменніца актыўна працуе ў гэтым жанры літаратуры, яе крэда — фантастыка з беларускай адметнасцю. Нядаўна ў Раісы Баравіковай выйшла кніга «Казкі астранаўта (Касмічнае падарожжа беларусаў)», якія пачыналі друкавацца ў «Фантасце» і, безумоўна, прыцягнулі ўвагу чытацкай аўдыторыі. Па старонках «Маладосці» і ўласна «Фантаста» можна прасочваць творчую эвалюцыю аўтараў. Напрыклад, у Андрэя Паўлухіна праяўляецца імкненне да вымалёўкі эпічнага шматвектарнага палатна бліжэйшага будучага, дзе рэчаіснасць цесна пераплецена-зрошчана з кібер-прасторай. Пацвярджае гэта аповесць «Хуткадзейнасць» (№ 3, 2005), у якой побач з рэальнымі персанажамі дзейнічаюць віртуальныя. Характэрны стыль прозы Андрэя Паўлухіна — «сечаныя фразы», мінімум апісання, аднак адводзіцца вялікая ўвага інфармацыйнай ёмістасці сказа. Базавая платформа твора — аналіз сённяшніх грамадскіх і навукова-тэхнічных працэсаў з праекцыяй на ўжо адчувальнае заўтра. А вось Алесь Бычкоўскі развівае жанр фантастычнага апавядання, і, на маю думку, упэўнена рухаецца ў напрамку стварэння фант-навелы. Менавіта такім чынам можна акрэсліць яго твор «Муары Лідлу» (№ 11, 2005) з прыпавесційнай фабулай і нечаканым фіналам. Увогуле, калі б у нас існавала «Залатая серыя беларускай фантастычнай прозы», «Муары Лідлу» заняло б у ёй пачэснае месца. Неадназначная «зорная дарога» пісьменніка-фантаста Алеся Аляшкевіча. Калісьці даволі шырокі крытычны рэзананс выклікала надрукаваная ў «Маладосці» (№ 7, 2004) аповесць «Век Вадаліва». Праз два гады ў тым жа часопісе (№ 6, 2006) выходзіць другая аповесць «Даліна дзвюх поўняў». Калі ў першай аўтар захапіўся сюжэтнай лініяй і маральным настаўленнем чытача, не вельмі дбаючы пра псіхалагічныя партрэты сваіх герояў, характары якіх ад пачатку зададзеныя, таму ўчынкі іх прадказальныя, а паводзіны схематычныя, то ў другой — псіхалагізм відавочна робіцца рухаючай сілай. Два воіны варагуючых касмічных дзяржаў, два жаўнеры амаль роўныя па агнявой і інтэлектуальнай моцы, апынаюцца ў небяспечным асяроддзі. Узаемавыручка, узаемапавага, а пасля і ўзаемапрыцягненне — бо ворагі, аказалася, людзі розных полаў, якія могуць кахаць адно аднаго, — усё гэта дапамагае ім перамагчы абставіны. Пачуцці герояў, эмацыянальная афарбоўка іх размоў, а таксама пастаяннае адчуванне небяспекі, што сыходзіць ад драпежных насельнікаў Даліны дзвюх поўняў, трымае ўвагу чытача. Таму выклікае шчырае шкадаванне трагічная развязка. Хаця цудоўна разумееш, што ўзнятыя праблемы: супрацьстаянне грамадскага абавязку і кахання, гонару і кахання, і, нават, вайсковай дысцыпліны і кахання — даўно раскрытыя ў літаратуры. Аднак гэта яшчэ раз паказвае, што нішто чалавечае фантастыцы не чужое. З іншага боку, давялося задумацца яшчэ над адной рэччу. Чытаючы пачатак аповесці Алеся Аляшкевіча «Даліна дзвюх поўняў», дзе апісваецца высадка баявога дэсанта на планету, я міжволі лавіў сябе на думцы, што я дзесьці гэта ўжо чытаў. Давялося зрабіць кампаратывісцкае даследаванне на прадмет інтэртэкстуальных сувязей гэтага твора з іншымі творамі, дзе паказана атака «зорнай пяхоты». І вось адзін вядомы раман знакамітага амерыканскага фантаста Роберта Хайнлайна (Robert A. Heinlein), які у расійскім перакладзе мае назву «Звёздная пехота» (па-англійску ён называецца «Starship Troopers» — даслоўна: «Дэсантныя атрады касмічных караблёў»), навёў на думку зрабіць тэкставы параўнальны аналіз. У аповесці А. Аляшкевіча пачатак дэсантавання перадаецца наступным чынам: «— Другі, трэці адсек — адстрэл! — Бух! Бух!.. Лар пачаў лічыць воплескі. Чацвёрты, пяты, шосты... Ён быў у сярэдзіне спісу стартуючых. Нарэшце звонку пачуўся металічны скрыгат, і ён зразумеў: надышла яго чарга; капсула ў камеры адстрэлу». А вось тэкст Р. Хайнлайна ў перакладзе А. Дзмітрыева: «— Центральный отсек... отстрел! — И два звучных хлопка: бум! бум! Это Джелли и сержант отряда отделились от корабля... Бум! И капсула дергается и передвигается на новое место. Бум! И она дергается снова, как патрон в магазине старинного автоматического оружия... Что-то клацнуло: мой черед, моя капсула в камере отстрела» . Відавочна, што героя аповесці «Даліна дзвюх поўняў» Лара і героя рамана «Зорная пяхота» Джоні, ад імя якога вядзецца аповед, «адстрэльваюць» аднолькава. А вось як дэсантнікі ўваходзяць у атмасферу планеты: «Выбух. Штуршок. І ён у бязважкасці. Ні гуку, ні ціску, ні вагі. Ён свабодна падае на вялікі жоўты круг, які апярэзвае сінільная чарната. Хутка Лар адчуў вібрацыю і разгойдванне капсулы — яна ўвайшла ў атмасферу планеты...» У Хайнлайна: «— А-А. М-М! — взрыв, сила которого заставляет вспомнить маневр торможения нашего капитана как детскую ласку. И тут же неожиданно все ощущения пропадают. Пустота. Ни звуков, ни давления, ни веса. Парение в темноте... свободное падение, примерная высота — тридцать миль. Атмосферы как таковой еще нет, плавно падаешь навстречу планете, на которой никогда не был. Я почувствовал вибрацию и раскачивание капсулы, вес возвращался быстро, и вскоре стало совсем хорошо (нам сказали, что сила тяжести на планете будет чуть меньше земной). Все это означало, что капсула вошла в атмосферу». У беларускім тэксце і рускім перакладзе з англійскай мовы паказваецца адзін і той жа працэс. Цяпер параўнаем апісанне капсул дэсантнікаў і іх дзеянні пры пераадоленні супраціўлення атмасферы планеты і ўвядзенні ў зман праціўніка: «Тут жа пачуўся рэзкі металічны трэск. Бух! Гэта адпала першая ахоўная абалонка капсулы. Бух! Другая, рассыпаўшыся на дробныя кавалкі. Цяпер для тых, хто паспрабуе яго засячы на радары, будзе нялёгкая задача — вызначыць, хто з гэтых дзесяткаў цэляў сапраўдны дэсантнік. На вышыні тысячы метраў ад паверхні планеты выскачылі са схованак тармазныя парашуты. Лара падкінула ўгору. Калі адляцела апошняя, трэцяя абалонка, ён раскрыў спускавы парашут». (А. Аляшкевіч «Даліна дзвюх поўняў»). «Внешняя оболочка капсулы прогорела и отвалилась. Атмосфера начала тут же разъедать вторую оболочку, качка и тряска усилились, потом стали ёще сильнее — вторая оболочка прогорела и отвалилась по кускам. Одна из тех уловок, которые позволяют десантнику, летящему в капсуле, надеяться дожить до пенсии. Куски оболочки, которые отваливаются от капсулы, не только тормозят падение, но и наполняют небо бессчетным количеством целей, способным сбить с толку любой радар — каждая из них может быть десантником, бомбой или чем-нибудь еще». (Р. Хайнлайн. «Звёздная пехота»). Як бачым, ахоўныя капсулы дэсантнікаў, састаўленыя са шматслойных абалонак, функцыяніруюць ідэнтычна. Тое ж можна сказаць пра іншае абсталяванне. Напрыклад, вось што гаворыцца пра скафандр «зорнай пяхоты»: «Скафандр быў апошнім дасягненнем зямной ваеннай навукі. Каб кіраваць ім, не патрэбна вучоба. Варта толькі апрануцца ў яго, і ты ўмееш усё: хадзіць, бегчы, паўзці. Усе твае рухі ён паўтарае імгненна: скачаш ты і скача ён, толькі куды вышэй, чым гэта зрабіў бы ты без яго. Скафандр проста счытвае пры дапамозе нябачных электронных вушэй з мышцаў імпульсы і дасылае іх у свае стальныя мышцы. Ён не толькі дакладна паўтарае кожны твой рух, а значна ўзмацняе яго. Таму яго проста носіш, як звычайны касцюм. Ён лёгкі і зручны ў баі, хаця на самой справе важыць разам з амуніцыяй з добрую тысячу фунтаў!» (А. Аляшкевіч «Даліна дзвюх поўняў»). «А скафандр можно просто носить. Две тысячи фунтов в полном снаряжении. Но стоит только влезть в него — и уже умеешь ходить, бегать, прыгать на невероятную высоту, припадать к земле, брать куриное яйцо, оставляя его целым... Внутри доспехов находятся сотнирецепторов, реагирующих на давление. Ты двигаешь рукой, возникает давление на рецепторы. Скафандр чувствует его, усиливает и двигается вместе с твоей рукой, чтобы снять давление с отдавших приказ рецепторов...» (Р. Хайнлайн. «Звёздная пехота»). Несумненна, беларускі аўтар знаёмы з рускім перакладам «Зорнай пяхоты», і ўсё ж, казаць пра плагіят мы не можам, бо, па вялікім рахунку, аўтарская мова ў творах розная. Калі ў Р. Хайнлайна шмат эмацыянальных уставак (апавяданне ад першай асобы гэтага вымагае), то ў А. Аляшкевіча пераважае канкрэтыка, яму важна толькі пазнаёміць чытача з тэхнікай, і зрабіць гэта даволі сцісла, бо сюжэт будзе разгортвацца зусім у іншым рэчышчы. А Р. Хайнлайн, ствараючы эпапею нялёгкага жыцця зорных дэсантнікаў, вымушаны вынаходзіць і падрабязна расказваць пра экіпіроўку жаўнераў будучага. Проста беларускі аўтар не захацеў яшчэ раз «прыдумваць ровар» і скарыстаў «добра зарэкамендаваныя» ў фантастыцы вайсковыя прыстасаванні. Трэба аддаць належнае прадбачанню Роберта Хайнлайна, бо яго «Зорная пяхота» выйшла ў 1959 годзе! Яшчэ да першага палёту чалавека ў космас! І пісьменнік-фантаст здолеў стварыць праўдзівую карціну будучага. На жаль, беларускі аўтар, выкарыстоўваючы старыя вынаходніцтвы ХХ стагоддзя, добраахвотна адмовіўся зазірнуць у будучыню. Напрыклад, можна было б удасканаліць баявы скафандр. Ужо цяпер створаны механічныя рукі, якія падпарадкоўваюцца мысленным загадам, ужо сёння ў спецлабараторыях лётчыкі на камп’ютэрных трэнажорах кіруюць самалётамі, якія падпарадкоўваюцца імпульсам мозгу. Такім чынам, можна было ўдасканаліць баявы скафандр будучых зорных дэсантнікаў і «счытваць інфармацыю не з мышцаў», а непасрэдна з мозгу жаўнера. Калі ўявіць, што дэсантнік пашкодзіў руку, і не можа ёй паварушыць, то ён не можа кіраваць і «рукавом» скафандра. А так, працуючы непасрэдна з думкамі дэсантніка, скафандр робіцца больш трывалым і дзейсным. Тое самае можна сказаць і пра ўваход дэсантнай капсулы ў атмасферу. Ужо сёння пабудаваны і апрабаваны касмічныя караблі, якім не патрэбны вогнетрывалыя матэрыялы на знешняй паверхні. Пры ўваходзе ў атмасферу робіцца нескладаны разварот крылаў (падымаючы іх уверх), карабель гасіць хуткасць, чым зніжае трэнне паветра. Такім чынам, «цыбульныя» абалонкі капсул таксама ў будучым састарэюць, тым больш шчыльнасць атмасфер розных планет неаднолькавая, дый гравітацыя таксама, таму заўсёды пры спуску на планету, паводле Р. Хайнлайна, будзе існаваць рызыка, а раптам «прагараць» усе абалонкі. А падманваць ворагаў кавалкамі абалонак — ненадзейна, кавалкі заўжды меншыя, чым сам дэсантнік, высокадакладная тэхніка, якая безумоўна будзе ў будучым, вылічыць падман. Лепей ужо прыдумаць якіх-небудзь электрамагнітных двайнікоў. Тут трэба фантазія... Шкада, што А. Аляшкевіч не захацеў ні выкарыстаць сучасныя тэхнічныя дасягненні, ні прыдумаць будучыя. Таму не верыцца аўтару, што «скафандр быў апошнім дасягненнем зямной ваеннай навукі», бо далей ідзе апісанне скафандра, які быў прыдуманы паўстагоддзя таму. Праўда, калі быць да канца справядлівым, адно ўдасканаленне ёсць, у Р. Хайнлайна скафандр важыў дзве тысячы фунтаў, а у А. Аляшкевіча ўжо... адну тысячу. Магчыма, беларускі аўтар выкарыстаў адмысловы постмадэрнісцкі прыём — цытаваў знакаміты раман, і фактычна расказаў гісторыю, якая здарылася з калегам Джоні па «зорнай пяхоце», толькі не з карабля «Роджэр Янг», а з лінкора «Смелы». Але ж у такім разе варта было прывесці якія-небудзь адсылкі — маўляў, пасля сумнавядомай «вайны з багамі» распачалася «вайна паміж прышэльцамі і людзьмі за адзіны ля зоркі альфа Арыёна спадарожнік»... Шмат каму з аматараў фантастыкі вядома, што «вайна з багамі»—жукападобнымі істотамі—апісваецца ў згаданым рамане Р. Хайнлайна. Тады ўзнікла б повязь паміж Сусветам Хайнлайна і Сусветам Аляшкевіча, што толькі б упрыгожыла аповесць «Даліна дзвюх поўняў». Хаця, усё роўна, адмаўленне ад вынаходніцтва новага такая повязь мала апраўдвала б. Пісьменнік-фантаст, а гэта насамрэч аксіёма, павінен не толькі сачыць за навуковым прагрэсам, а прадчуваць шляхі яго развіцця. Пяро літаратара — вялікі інструмент для вызначэння тых шляхоў. І, шчыра кажучы, шмат якія творы, апублікаваныя на старонках «Фантаста», даказваюць гэта. "Маладосць", 2007, №3 – с.61-64
|
| | |
| Статья написана 20 апреля 2022 г. 12:28 |
Беларуская фантастыка на старонках літаратурных выданняў Практычна ўсё, што магчыма зрабіць у мастацкай літаратуры, магчыма зрабіць і ў навуковай фантастыцы. Але шмат з таго, што можна зрабіць у НФ, недаступна таму, хто піша мастацкую прозу. С. Дылэні У гэтай рэтраспектыве, што ахопіць 90-я гады зышэдшага веку і спыніцца напрыканцы 2004 года, аўтар прынцыпова не кранае замежных, у тым ліку і расейскіх аўтараў. Аднак, некаторыя пісьменнікі, якія першапачаткова друкаваліся ў Беларусі, з цягам часу пераключыліся на маскоўскія ды піцерскія рэдакцыі. Аўтар таксама просіць прабачэння ў тых, каго не прыгадаў, бо нельга абняць неабдымнае.
Эпізод 1. Учора. У жніўні 1990 года здзейснілася доўгачаканае. Выдавецтва “Эрыдан” запусціла новы праект (поруч з ужо існуючымі серыямі “мікра”, “макра” і “экстра”) – “Фантакрым-MEGA”. Рэдактары пазіцыянавалі яго як “часопісападобны зборнік”, “своеасаблівы перадстартавы эксперымент”. Тым не менш, першы нумар выйшаў накладам у 100000 асобнікаў. Гэта, па словах саміх выдаўцоў, было “нешта на мяжы ўвасаблення векавой мары, маецца на ўвазе вялікая мара аб айчынным часопісе фантастыкі”. Ледзь не першая ластаўка на постсавецкай прасторы. Так, запярэчаць мне, а як жа “Уральский следопыт”, “Искатель”, родны “Парус”, урэшце? Нагадаю: гаворка ідзе пра спецыялізаванае выданне. Без дэтэктыўных, прыгодніцкіх і рэалістычных дамешкаў. Канешне, падмурак быў. Выдавецтвы “Рэха” і “Эрыдан”, “сямёркі” “Паруса” (кожны сёмы нумар – фантастычны), “Знамя юности” і выпускі “ФАЭТОНа”, “Чырвоная змена” і “Галактика”, КЛФ “Цыялкоўскі”... Рэгулярна дзейнічаў семінар фантастаў пры Саюзе пісьменнікаў Беларусі. Але нараджалася ўсё гэта са скрыгатам. Чыноўнікі не спяшаліся даваць “дабро”, бо ў нядаўнім мінулым – забаронены Яфрэмаў ды апальныя Стругацкія, цкаванне клубаў і фэнзінаў. “Няўдзячная гэта справа – пісаць фантастыку. Тут і абыякавасць з боку выдавецтваў і рэдакцый, і адносіны да фантастыкі (а роўна і да аўтара), як да нечага другаснага, пабочнага і несур’ёзнага. Сцяна, якую немагчыма ані пасункць, ані разбурыць” (Віктар Рэсянчук). І вось – сцяна пасунулася. Нават кансерватыўны “Неман” – друкаваў. На старонках газет і часопісаў дэбютавала больш за сотню аўтараў. У рэдкалегію “Фантакрым-MEGA” увайшлі Яўген Дрозд, Барыс Зяленскі, Мікалай Чадовіч і некаторыя іншыя, не менш вядомыя асобы. Узначаліў праект Аляксандр Патупа. Апроч тэкстаў, ілюстрацыяў і караценькіх інфармацыйных нататкаў са свету фантастыкі (аб праходзячых канвентах і атрыманых прэміях) часопіс змяшчаў крытыка-бібліяграфічныя матэрыялы аб айчыннай і замежнай (у прыватнасці – польскай) НФ. Безумоўную цікавасць уяўляе рубрыка “Мікрафантастыка”, дзе друкуюцца апавяданні-мініяцюры беларускіх і польскіх аўтараў, самыя кароткія – усяго некалькі радкоў. “Калі мы прачнуліся раніцой, вакол не было аніводнага дрэва. А ўначы некаторыя людзі бачылі тысячы, мільёны, мільярды стартуючых з Зямлі ракет. Столькі часу былі яны з намі, а мы нічога не ведалі пра іх!” (Зоф’я Бяшчынска, “Дрэвы”). У тагачаснай фантастычнай прозе дамінуюць матывы Чарнобыля і бунту электронных сістэм, шмат хто звяртаецца да альтэрнатыўнай гісторыі і памежжа, эксперымента. Айчынная фэнтэзі больш імкнецца да класічнай казкі і якаснай гістарычнай навэлы (з нязначнымі ўхіламі), чым да толкіенісцкага шаблону, які склаўся ў англамоўнай літаратуры. Прыкладам можа служыць апавяданне В.Пугача “Глядзі – гэта ён”, ў якім паўстае жорсткае феадальнае грамадства, дзе адсутнічае сістэма наслевання ўлады. Каралём (на пяць год) робіцца самы “варты” – той, хто пройдзе выпрабаванні Турніра. Запылены горад, дзе расквартыравана калона вояў (С.Булыга, “Квардыліён”) на справе апынулася перавалачным пунктам паміж царствамі жывых і мёртвых. Дэкарацыі ўмоўныя, горад не мае назвы, недзе праступаюць рысы рымскай правінцыі. Цэлая нізка рэальнасцяў з’яўляецца ў “Імені для рыцара” М.Арэхава і Г.Шышко; светы скрыжоўваюцца на Палігоне – своеасаблівай вучэбнай пляцоўцы будучага. “Ідалы” М.Алфёравай – прытча пра каханне і жывую рэлігію, дзе ідалы – канкрэтныя істоты, якіх магчыма вырасціць або забіць. Цяжка да чаго-небудзь аднесці апавяданне Наталлі Новаш “Сачыненні Біхевайля”, мяркую, гэта госць з памежжа. Антураж: дзень, кароткае “сонцастаянне” змяняецца ноччу і Пургой – страшэннай прыроднай з’явай, што змятае ўсё жывое. Людзі чакаюць яе скону ў каменных вежах. Забыты мудрэц Біхевайль у двухтомніку ўласных сачыненняў адкрыў нейкую ісціну. Зведаўшы яе, чалавек робіцца “пераможцай Пургі”, ён здатны сустрэцца з цыклонам і выжыць. Паралельны зрэз? Іншая планета? Адказа няма, усё тая ж канцэптуальная схематычнасць. Імчыць скрозь дождж і снег брычка князя Каневіча, прыдворнага афіцэра, сябры Калятроннай Дзесяткі (В.Цюннікаў, “Непагадзь”). Брычкай кіруе прыгонны Макар... Альтэрнатыўка, зразумела. “Колькі стагоддзяў таму чалавецтва пакінула Зямлю? Адно, два, тысячу? Зараз на Зямлі жыве Смерць. Смерць рукатворная”. Значыцца, апавяданне постатамнае. А час на далёкай калоніі выкруціўся дзіўнай пятлёй... Цвёрдую НФ прадстаўляе “Таймкіпер альбо Горкі глыток будучыні” А.Патупы. Гэта, уласна кажучы, не апавяданне, а рэцэнзія на рэцэнзію. У сваю чаргу, выдуманая рэцэнзія Артура Пэна напісана на выдуманы раман Арта Празорава з аднайменнай назвай. “Канечне, гэткая форма няпростая для ўспрыяцця, — апраўдваецца Патупа, — надта ўжо своеасабліва ўзаемадзейнічаюць аўтар і ягоныя героі, — але каго ў нашыя дні здзівіш складанасцю мастацкіх праекцый?”. Дарэчы, “перад намі канец ХХІ ці пачатак ХХІІ стагоддзя”. Чалавецтва жыве ў райскім запаведніку, дзе ўсё кантралюецца інтэлектронамі, “разумнымі элементамі тэхнасферы”. Інтэлектроны эвалюцыянавалі да такой ступені, што ў іх з’явіліся ўласныя мэты, яны будуюць наваколле па ўласных, невядомых крытэрыях. Людзі адціснутыя на другі план. Галоўны герой, Таймкіпер, вандруючы па гістарычных фантпраграмах (правобраз віртуальнай рэчаіснасці), спрабуе знайсці Памылку. Момант, калі homo sapience саступіў пазіцыі. І знаходзіць. Генетычна мадыфіцыраваны чалавек (гіперментал, згодна аўтарскай тэрміналогіі) здолеў бы вытрымаць канкурэнцыю з кіберсістэмамі. Але праграма па стварэнні асаблівай надкоркавай вобласці, “гіперкартэкса”, згортваецца. “...Цэласная карціна гіперментальнай эвалюцыі была вельмі складаная для панарамнага прагнозу, і заставаліся сур’ёзныя апаскі”. Вучоныя баяліся комплексу непаўнавартасці: “чалавек сённяшні будзе адчуваць сваю катастрафічную разумовую мізэрнасць перад чалавекам заўтрашнім, убачыць сябе толькі радавым звяном...”. Канечне, прасцей даверыць лёс інтэлектронам/эўраматам, няхай думаюць, забяспечваюць, прымаюць рашэнні... Вуснамі філосафа-няўдачніка Урсула Гоу аўтар прапаноўвае канцэпцыю будучыні, як мультыварыянтнасці, але не прамой лініі прагрэсу. Гоу адкрывае прынцып медыатарнага апярэджання: “Пара, урэшце, зразумець, што натужліва прарываючыся ў будучыню на хрыбце навукі, мы непрыкметна зробім прагнастычныя сродкі складанейшымі за нас, і ў выніку будучыня апынецца за імі, а не за намі”. Чарнобыльская тэма цікава раскрываецца ў “Рэспубліцы загінуўшых вераб’ёў” А.Эйпура. Праз трыста год пасля катастрофы Беларусь уяўляе сабой тэрыторыю, густа заселеную мутантамі. Афіцыйная ўлада не прызнае відавочнага. “Як цяперашнія бацькі не разумеюць таго, чаму ходзяць па РЗВ здані, поўзаюць і лётаюць розныя гады. Чаму камары пажыраюць асфальт, а хвоі пераходзяць цераз шашу”. Не хочуць разумець. Манекены-бабулькі сядзяць на прыпынках, лялькі-дзеці гуляюцца ў пясочніцах, робаты кіруюць камбайнамі. Акадэмікі ў браніраваных клубах вяшчаюць: усё добра. Як тут не прыгадаць “пацёмкінскія вёскі”... Гумарыстычная фантастыка прадстаўлена імёнамі Ю. Брайдэра і М.Чадовіча (“Візіт інспектара”), а таксама А.Сілецкага (“Скандал у высакароднай сям’і”). У 91-м годзе “часопісападобны зборнік” канчаткова трансфармуецца ў часопіс. З гэтага моманту “MEGA” выходзіць з перыядычнасцю адзін раз у два месяцы. Мяняецца галоўны рэдактар, вокладка, рубрыкі. Больш месца адводзіцца інтэрв’ю, крытыка-бібліяграфічным артыкулам, футурыстычным прагнозам. Друкуюцца лісты чытачоў. Часопіс набывае статус Мекі для фантастаў усяго былога СССР. У розны час тут публікаваліся А.Саламатаў, В.Рыбакоў, Л.Кудраўцаў, С.Логінаў, Ул.Гакаў. На старонках “MEGA” трапляліся нават узоры фантастычнай паэзіі (паэма Кацярыны Крукавай “Звышновая”, “ФМ” № 2/91). “Мікрафантастыка” мутыруе ў “Ненапісаныя раманы”, дзе сабрана малая проза пераважна айчынных аўтараў. Аповеды аб’ядноўвае добры гумар, кампазіцыйная завершанасць анекдота. Персанаж аповеда М.Арэхава і Г.Шышко “...І гэтая кусачая!” сніць прыгожую дзяўчыну, што цалуе яго. Нік з лямантам ускоквае. Ён бяжыць у душавую, “шалёна варочаючы ўсімі дзесяццю вачыма і з адчаем малоцячы па падлозе шаснаццацю шчупальцамі”. У “Андзеле” С.Булыгі (“ФМ”, 3/91) анёл жыве з кавалём, здраджвае яму з фельдфебелем і нараджае ад апошняга тузін дзяцей. Н.Новаш (“Легенда аб першым апавяданні”, “ФМ”, 3/91) стварае міф пра прышэльцаў з Месяца, якія ўзнікаюць у галаве Доўгавухага, паляўнічага першабытнага племені. Каб гісторыя захавалася, Доўгавухі прыдумляе пісьменнасць. Некаторыя аўтары “MEGA” зыходзяць у абсурд. “Партрэт у гарадскім краявідзе” С.Трусава пры жаданні магчыма расцэньваць як трактоўку “Партрэта Дарыяна Грэя”. Герой апавядання жадае атрымаць уласны партрэт, а на самой справе апошні ўвасабляецца ў двайніка прататыпа. А двайнік – у парасклейваныя на плошчы лістоўкі. Задача мастака, па Трусаву, не адлюстраваць, але ўбачыць схаваную сутнасць рэчаў. Ён піша, аднак не пэндзалямі і фарбамі, а свядомасцю. Ці падсвядомасцю, аўтар не ўдакладняе. Ды і навошта ўдакладняць? Мінчанін Б.Зяленскі ў апавяданні “Німфа з Ліцейнага” (“ФМ”, 4/91) звяртаецца да тэмы кантакта звычайнага абывацеля з Невядомым. Падзеі адбываюцца падчас рэвалюцыі 1917 года і грамадзянскай вайны. Афіцэр царскага войска паручык Каштымаў уступае ў сувязь з жанчынай, якае ўмее... нараджаць грошы. Баранэса фан Гольдэнзак, натуральна, незямнога паходжання, яна – чалавекападобны андроід, “гінекоід”, накіраваны з даследчымі мэтамі нейкім звышрозумам, САМУДам. Мільярды год таму САМУД засяліў космас жаночымі і мужчынскімі вірусамі, тыя эвалюцыянавалі, і сусвет падзяліўся на планеты, варожыя адно аднаму. І толькі Зямля – унікальнае месца, дзе супроцьлегласці “інь-ян” мірна саіснуюць. САМУД хоча зведаць такія чалавечыя якасці, як... сэксуальнасць і сквапнасць. Сапраўднай падзеяй у свеце беларускай фэнтэзі сталася публікацыя рамана Ю.Брайдэра і М.Чадовіча “Евангелле ад Цімафея” (“ФМ”, 3 – 4/91), які паслужыў пачаткам знакамітага цыкла аб Сцежцы. Зямлянін, наш сучаснік, трапляе ў паралельны свет, які складаецца з трох частак. Вяршэнь – лес цыклапічных дрэў, “занебнікаў”, на галіне кожнага з іх магчыма размясціць сярэдніх маштабаў раён; занебнік – складаны біяцэноз, дзе вымушаны суіснаваць людзі, драпежнікі (шасцірукія, кратадавы) і сімбіёнтная флора, расліны-паразіты. Ізыб’е – глеба, вялізныя забалочаныя прасторы, дзе бяруць свой пачатак занебнікі. Прорва – яна паміж Ізыб’ем ды Вяршэнню, паветраны акіян. “Прорва ёсць напамін аб вышэйшых, замежных сілах. Ейны сімвал – касакрыл, істота, якая ніколі не шукала сабе іншай апоры, акрамя пустэчы”. Прысутнічаюць у свеце занебнікаў і стварэнні чужыя, звышнатуральныя. Нябачныя – двумерныя прывіды (“яны з чалавекам што хочаш могуць зрабіць”), чый вобраз толькі “скажоны адбітак” іх сутнасці, тыя, хто знаходзіцца адначасова ў некалькіх светах. Феніксы – бессмяротныя птушкі, гаспадары часу, чыя моц нязмерная. І ўсё гэта – “жудасная казка”. Менавіта гэтак. Жудасная казка. Зямлянін (“пралаза”, той, хто пранікае ў прарэхі між светамі) мінае ўсе кругі пекла: нявольніцтва на Вяршэні, чаканне смерці ў падземнай турме багнікаў (народ, што насяляе Ізыб’е), здраду сябра, выпрабаванне ўладай, і, урэшце, гібенне ў ролі “вясельнага генерала”, уладара, ад якога нішто не залежыць. “Евангелле” – прыпавесць аб тым, як неблагі чалавек, атрымаўшы ўладу, спрабуе выкарыстаць яе годна, а атрымліваецца... Зрэшты, раман шматслаёвы. Знешні слой – рупліва прапісаны антураж, моцны сюжэтны каркас, жывыя персанажы, якім спачуваеш. Другі ўзровень – утоены здзек над рэлігіяй (свяшчэнная рэліквія народа Вяршэні – целагрэйка; Пісьмёны, іх біблія – “Зборнік рэцэптур і кулінарных вырабаў для прадпрыемстваў грамадскага харчавання”) і даследванне механізмаў улады (“Не голад правіць светам, а прага ўлады. Хай нават гэта ўлада над натоўпам голых дзікуноў”). Трэці ўзровень – прырода дабра і зла, антаганізмы чалавечае душы. Чаму радавы супрацоўнік сталовай № 1, трапіўшы на Вяршэнь, ператвараецца ў жорсткага дыктатара? Чаму, калі жадаеш “шчасця дзеля ўсіх”, вымушаны ісці на кампрмісы з уласным сумленнем? Усе мы сляпакі, сцвярджаюць аўтары рамана, не можам адрозніць белае ад чорнага, калі нам падсунуць іх разам. Але ёсць Сцежка. І той, хто мусіць ісці па ёй, зведае сябе ў Пачатковым свеце, бо ўсе астатнія – толькі яго копіі. В.Нехай, што друкаваўся дагэтуль ў “Маладосці” ды “Беларусі”, прапанаваў кінанавэлу “Памерці чалавекам” (“ФМ”, 2/92). Нечаканы эвалюцыйны скачок перабудоўвае людзей у незразумелых істотаў, чатырохрукіх, аднавокіх, пакрытых рыбінай лускай. Ганна і Андрэй на парозе ператварэння выбіраюць смерць – каб застацца сабой. У 92-м годзе казка скончылася. “Фантакрым-MEGA” кануў у Лету. І, на некалькі год – зацішша. Цікавасць да фантастыкі згасае. Яшчэ б: знадворку крызіс, тут элементарнае выжыванне... Сваіх пісьменнікаў павыціскалі заходнія, раскручаныя, вярняк. Што тычыцца “тоўстых” літаратурных часопісаў... іх задавальняла (і задавальняе) традыцыйная лінія непрымання “нізкага жанра”. Пачынаючыя аўтары апынуліся ў выдавецкім вакуме. Вакум часткова запоўніўся дзякуючы часопісу “Першацвет”, заснаванаму Алесем Масарэнка. У чацвёртым нумары за 98-ы год я ўбачыў цікавы аповед Наталлі Ніканчук “Пятля Арыёна”, які, між іншым, суправаджаўся малюнкамі аўтара. З самой Наталляй я пазнаёміўся значна пазней – у 2000 годзе, на семінары маладых літаратараў у “Іслачы”. Хутка “Першацвет” увёў рубрыку “Кніга ў нумары”, дзе і з’явілася “Касмічная супярэчнасць” Алеся Бычкоўскага – маленькі зборнічак фантастычных апавяданняў. Прадмову да “кнігі” напісала Юлія Алесьніна. Памятаю, спадабалася назва – “У сузіранлівых сутарэннях”. У зборнік увайшло 8 твораў. Гэта “Калі сярод жалеза вырастаюць ружы”, дзе распрацоўваецца тэма Штучнага Інтэлекту, “Страшнае слова”, “Прывітанне з мінулага” і “Дзіцячая забава”, у якіх прамільгваюць амаль брэдберыўскія матывы, парадаксальная “Абстрактная сутнасць” і “А154Л700”... Канешне, за тэкстам апавядання “Касмічная супярэчнасць” крыху праступае лемаўскае палотнішча, аднак “Супярэчнасць” раскрывае праблему кантакта з разумнай планетай крыху інакш – больш жорстка, канфліктна, бескампрамісна.. Увогуле, штучны інтэлект – асноўная тэма, якая чырвонай лініяй праходзіць праз творчасць тагачаснага Бычкоўскага. Друкаваўся гэты аўтар і ў “Маладосці”, дзе апублікаваў перапрацаваны варыянт апавядання “Калі сярод жалеза вырастаюць ружы” – “Электронны інтэлект”. Праглядаючы нумары “Маладосці” за апошнія гады мінулага стагоддзя, прыходзіш да высновы, што пераважае (гэта тычыцца фантастыкі) містычная ды сюрэалістычная проза, але ніяк не “цвёрдая” НФ. Чаму так? Хтось скажа: творцы імкнуцца паказаць унутраны свет герояў, даследваць падсвядомасць... Карацей, пагуляць у “вялікую літаратуру”, так званы “мэйнстрым”. Наблізіць фантастыку да пэўных стандартаў (мне таксама колісь прапанавалі ў адным выданні напісаць нешта “з ухілам”, але не цалкам “фэнтэзі”). Так, у “Маладосці” № 4/98 з’явіліся адразу два падобныя тэксты: “Спакуса” Руслана Равякі і “Франтавы атрамант” Зміцера Вішнёва. Першы – містычнае апавяданне з кампазіцыяй а-ля “дзённік Лоры Палмер”, чарговая бойка Дабра са Злом (абавязковыя атрыбуты: Люцыпар, пярэваратні, крывасмокі, кантракт, што падпісваецца крывёй). Зразумела, д’ябл амаль захапіў Зямлю (пакуль не ўсю, толькі частку – Савецкі Саюз) і яго непакоіць зона супроцьстаяння – Беларусь. Падпісваючы паперу ворага чалавечага, персанаж падпісваецца за ўсіх суайчыннікаў. Жудасна? Але для нас з вамі прыпасены хэпі-энд: дурань-Люцыпар адпускае Антося падумаць, і той уцякае. Праўда, ягоную дзяўчыну з’елі ваўкалакі, а на самога героя навесілі забойства... Але не ўсё так проста. Згодна тэксту Люцыпар ужо вырваўся – 26 красавіка, у дзень Чарнобыльскай аварыі (!). Павісаюць у паветры пытанні: па-першае, дзе спакуса (багацце, уладу, бессмяротнасць ніхто Антосю не прапаноўвае), па-другое – падпісаў ён той акт ці не? Па тэксту – не, а вось па выніках... “Франтавы атрамант” З.Вішнёва – аповесць-фантасмагорыя, твор у творы. Галоўны герой піша раман з аналагічнай назвай. Незразумела, ці то герой у творы, ці твор унутры героя. Карацей, тым хто не знаёмы з творчасцю постмадэрністаў (Пялевіна, напрыклад) ды з вершамі “Бум-Бам-Літа”, за аповесць лепш не брацца – паедзе дах. Агульны накірунак падмацоўвае аповесць А.Казлова “Дзеці ночы – служкі зла” (“Маладосць”, 3/99) – таксама містычны твор, на якім спыняцца не буду (спыняліся іншыя). Фантасмагорыя “Воўк” Лаўрэна Юрагі добра ўкладаецца ў абойму, нагадваючы “готыку” і адначасова “гарадскія жахі”. Караценькі, але моцны твор. Эпізод 2. Сёння Новае тысячагоддзе прынесла пэўныя змены. “Першацвет” спазнаў метамарфозы: новыя рэдактары, новая вокладка, новы фармат. Іншыя канцэпцыі. І, галоўнае, у часопісе часцей замільгалі творы, вызначаныя як “фантастыка”. Працягвае друкавацца рускамоўны празаік Алекс По, чые творы – хутчэй алегарычныя навэлы, байкі, якія чымсці родняцца з “малой формай” Стывена Кінга ды Альфрэда Хічкока. Рэгулярна з’яўляецца імя Ніка Срэдзіна (апавяданні “Авіякатастрофа”, “Скачок”, “Пляж”, “Чацвёртая планета”). 2001 год адкрыў імёны Альды Барэйс (“Расповед пра тое, чым бавіўся Яра да таго, як стаў вужыным каралём і што такое сапраўдная вераб’іная ноч”) і Анжалікі Дубасавай (“Памяць наадварот”). У байцы “Авіякатастрофа” Н.Срэдзіна маленькаму хлапчуку дастаткова паверыць у матэрыяльнасць аблокаў, каб яны зацвярдзелі і ўратавалі самалёт ад падзення, нягледзячы на настрой прагматыка-пілота. “Свет – гэта толькі тое, ва што мы верым. На шчасце, нашая вера апынулася мацнейшай за вашую, і мы засталіся жывыя. Няўжо вам не сумна ў строга зафіксаваным свеце без цудаў?”. З памяці выплывае знакамітае апавяданне С. Лук’яненка “Катэгорыя “зэт”, дзе веры, ментальнае моцы хлопчыка хапіла, каб цалкам знішчыць зорную сістэму... “Скачок” – альтэрнатыўная гісторыя, напрамак даволі папулярны ў Расіі ды заходніх краінах і амаль невядомы ў нас. Галоўны герой трапляе ў сусвет, дзе “Кутузаў загінуў пры Барадзіно, рускія войскі былі разбітыя пад Масквой”, “Расія зрабілася канстытуцыйнай манархіяй, федэрацыяй”, “халоднай вайны” таксама не было, ЗША сталі саюзнікамі”... Ну як? Не менш дзіўная і рэчаіснасць, адкуль прыйшоў сам госць: захаваўся СССР, у складзе якога існуе Беларуская Савецкая Сацыялістычная Рэспубліка... “Расповед” А.Барэйс – штось накшталт “славяна-кіеўскай фэнтэзі”, але – беларускі варыянт. На планеце А.Дубасавай (“Памяць наадварот”) жыве раса, прадстаўнікі якой памятаюць не мінулае, а будучыню. У гэтым жа, 2001 годзе, фінансавыя цяжкасці пахавалі “Першацвет”, як колісь і “ФМ”. Эстафету падхапіла “Маладосць”. У адрозненне ад “Першацвету” яна перанесла крызіс (хоць быў час, калі не выдавалася амаль паўгады), эвалюцыянавала і, урэшце, звярнулася тварам да фантастыкі. Я маю на ўвазе не разавыя публікацыі, а мэтанакіраваную рэдакцыйную палітыку. Працэнт фантастыкі ў “Маладосці” год ад года павялічваецца. Узрастае і разнастайнасць: жанравая, тэматычная, аўтарская. Множацца напрамкі. Гэта і харор (містыка), і фэнтэзі, і кіберпанк, і НФ. Змрочнае мінулае паўстае ў рамане А.Казлова “Мінск і воран, Парыж і здань” (“Маладосць”, 2/03), паўстае, каб адпомсціць нашчадкам злачынцаў. Апавяданне В.Багун “Фея” (“Маладосць”, 7/03) – гэта тыповая фэнтэзі. Створаны свет, дзе побач жывуць тры расы: людзі даліны, перы (крылатыя людзі, насельнікі горных вышынь) і вадзянікі. Паміж першымі дзвюма распачынаецца вайна, апошнія трымаюць нейтралітэт. У цэнтры расповеда – гісторыя кахання перы і дрывасека з даліны. Нават варожасць іх супляменнікаў не здатная перашкодзіць... Чытач, нават не надта адукаваны, адразу прыгадае Шэкспіра. У творы В.Багун канфлікт палягае глыбей, чым здаецца. На ўзрошні не кланаў, а рас. Дарэчы, шчэ Борхес сцвярджаў, што сюжэтаў у літаратуры няшмат. Ці то тры, ці чатыры. І адзін з іх – каханне. Па-новаму асвятляе тэму пярэваратняў А.Бычкоўскі ў апавяданні “Нашчадкі неўраў” (“Маладосць”, 12/03). Дзеянне адбываецца ў наш час. Міліцыянты Лемяшук і Барташэвіч, патрулюючы гарадскія вуліцы, сутыкаюцца з ваўком. Зразумела, яго не бяруць звычайныя кулі... Ваўкалакі Бычкоўскага з’явіліся не на пустым месцы. Паданні сведчаць, што ў старажытных беларускіх лясах жыў загадкавы народ – неўры (з іх роду быў і полацкі князь Усяслаў). Яны былі цесна злучаныя з прыродай і ўмелі ператварацца ў ваўкоў. Неўры – адважныя ваяры, іх не зламаў нават рымскі легіён, які без слядоў знік у неўрыдскіх лясах. Сучасныя lupus nosturnus – нашчадкі тых зніклых дзікуноў. Іх знішчаюць атрады вартаўнікоў, адзін з іх – Барташэвіч. “Нашчадкі неўраў”, на маю думку – неблагі прыклад айчыннай “гарадской фэнтэзі”, да ліку якой адносіцца і знакаміты “Начны Дазор”. Старую школу НФ прадстаўляе аповесць А.Аляшкевіча “Век Вадаліва” . Нечакана ўзяўся за фантастыку былы “бум-бам-літавец” Серж Мінскевіч, і ўзяўся даволі ўдала. Раман-фэнтэзі “Сад замкнёных гор” (“Маладосць”, 1/04), па ўласным аўтарскім азначэнні – “3d action ад першай асобы (з элементамі аркады і квэста)”. Ёсць падземны сусвет бетонных сутарэнняў, падзелены на гарады і плямёны. Ёсць персанаж, што ідзе зорным Шляхам, які выводзіць яго ў Сад. Зноў жа – барацьба за выжыванне, здада, смерць. Філасофія, згодна якой светам кіруе інфармацыя, коды “плюс” і “мінус”, аналаг дваічнае сістэмы. Свядомасць – першасная...Зямля Мінскевіча перанесла некалі, мусіць, тысячы год таму, страшэнную катастрофу, пасля якой на паверхні ўтварылася пустэльня. Сад – апошняя крыніца прыроды пад сонцам. Крыніца, дзе выжывае толькі адзін “садоўнік”. Двое – гэта ўжо смяротныя канкурэнты. Нехта з іх памірае, нехта – робіцца бессмяротным. Таму Раншай, трохсотгадовы садаўнічы, забівае ўсіх, хто ўзнімаецца па Мосце і мінае вогненную Браму. “Гэты Сад, пасаджаны нашымі продкамі, адзінае, што абагачае і ачышчае атмасферу планеты. Толькі ён паступова стварае тут паветра, якім вы там, унізе, дыхаеце. Вам па трубах паступае самае неабходнае для жыцця рэчыва – паветра, узбагачанае кіслародам. І калі раптам тут паселіцца нейкае племя, што будзе ў такіх цяплічных умовах неабмежавана размнажацца, а яно так і станецца, то пачнецца дзікае, дзічэйшае вынішчэнне Саду. Сад зачаўрэе, а разам з гэтым паступова на нашай планеце знікне чалавецтва!”. Даляшорзах перамагае ў бойцы канкурэнтаў. Ён бачыць будучыню не ў бязглуздым чаканні зорных продкаў, а ў мэтанакіраванай каланізацыі пустэльні. Вось – Шлях да зорак... Не ведаю, як у вас, а ў мяне не склалася адчуванне “фэнтэзі”. Хутчэй – постатамны раман. “Сад” Мінскевіча значна бліжэй да “Шалёнага Макса”, “Воднага свету” ды чорных фантазіяў Дашкава, чым, напрыклад, “Уладара пярсцёнкаў”. Пакінем гэта на сумленні аўтара. Лагічны вынік дзейнасці рэдакцыі – стварэнне часопіса ў часопісе “Фантаст”. У мінулым годзе Фата Моргана акупавала дванаццаты нумар “Маладосці”. Разгарнуў яго з вялікай цікавасцю (прыгадаўшы, натуральна, славутыя “сямёркі” “Паруса”). С.Мінскевіч выдаў тры апавяданні (“Смерць у бары “Зялёная поўня”, “Рукі, крылы, бессмяротнасць”, “Палёт і падзенне Крона Тэнлі”), і гэта ўжо не фэнтэзі, а цалкам навуковая фантастыка, цікавая, насычаная нетрадыцыйнамі для нашай літаратуры ідэямі. Найбольш моцны твор з падборкі – “Рукі, крылы, бессмяротнасць”. Мінскевіч апісвае будучыню, дзе чалавек набыў, урэшце, вечную маладосць. Дасягнуўшы генетычнага паўналецця, ён праходзіць аперацыю, што спыняе “гадзіннік”, адказны за працэсы старэння. Але... пабочны эфект – бясплоднасць. Таму грамадзянін Зямлі, або іншай планеты павінны (у пэўны тэрмін) завесці сям’ю і нарадзіць дзіця. Шчэ адно “але”: бессмяротныя не робяць прагрэс. Усе лепшыя ідэі належаць маладым. І тут пачынаецца палітыка. Планеты, 90 працэнтаў насельніцтва якіх – бессмяротныя, трымаюцца на адным тэхналагічным узроўні, не рухаючыся наперад. Маладзёнаў клануюць, аднак “дубляванне – не разнастайнасць”. Зямля штучнымі метадамі пануе ў галактыцы, трымаючы “на галодным генетычным пайку” калоніі і, дзякуючы гэтаму, застаецца метраполіяй. У тым жа апавяданні – варыянт эвалюцыйнага развіцця, пры якім чалавек набывае крылы. А набыўшы – страчвае розум. Эвалюцыя была рэгрэсіўнай. “Чаланы страцілі магчымасць працаваць. Навошта рукі, калі ёсць крылы! Тым больш, ежа паўсюль (...) Мова іх зрабілася прымітыўнай – толькі сігналы для палёту і размнажэння”. Розум і крылы – несумяшчальныя, папярэджвае аўтар. Узнікае пытанне: а як бы развівалася цывілізацыя чаланоў, калі б мела стасункі з касмічнай супольнасцю? Без ізаляцыі? Мабыць – натыркнулася б на бар’еры, створаныя Зямлёй... Усё адносна. Антыўтапічнае па сваёй сутнасці апавяданне А.Бычкоўскага “Прышэлец”. Скончыліся запасы энергарэсурсаў, на Зямлю ўпаў “прышэлец” (агромністы метэарыт), планета ператварылася ў выпаленую пустэльню. Мегаполісы, населеныя мутантамі, татальнае самазнішчэнне, дэпрэсія... Выйсцем было стварэнне кампаніі САН (“Сацыяльная абарона насельніцтва”), якая вывела чалавецтва ў космас. Каланізацыя іншых светаў зрабілася аб’ектыўнай неабходнасцю. На Зямлі застаецца два мільярды нікому не патрэбных “адкідаў”. З цягам часу САН робіцца імперыяй, і тады – псіхатронны кантроль, дыктатура, ваенныя спадарожнікі... Прыемна здзівіў Алесь Бадак, апублікаваўшы аповесць “Не глядзіце ў снах на поўню” і тым далучыўшыся да кагорты фантастаў. Хапае ў часопісе і публіцыстыкі. Ігар Вуглік у артыкуле “Дзіўныя прывіды са старажытнага неба, альбо “Агністы чалавек” невядома адкуль” знаёміць чытача з даследваннямі беларускіх палеауфолагаў. Тэму НЛА працягвае Ірына Занеўская (“А, можа, мы сустракаемся спрадвеку?...”). Павел Гаспадыніч падрыхтаваў матэрыял пра тунгускі феномен... Такім чынам, аўтары “Маладосці” абвяргаюць меркаванне некаторых крытыкаў, быццам у Беларусі няма годных пісьменнікаў-фантастаў. Шаноўныя, былі б выдавецкія плошчы, а таленты адшукаюцца. Спадзяюся, выданне добрай фантастыкі і надалей будзе адным з прыярытэтаў часопіса, а там ужо і недалёка... Але – гэта мары. *** Белорусская фантастика на страницах литературных изданий Практически все, что можно сделать в фантастике, можно сделать в научной фантастике. Но многое из того, что можно сделать в НФ, недоступно любому, кто пишет художественную литературу. С. Дилани В этой ретроспективе, которая охватит 90-е годы прошлого века и завершится в конце 2004 года, автор не затрагивает зарубежных авторов, в том числе и российских. Однако некоторые писатели, изначально публиковавшиеся в Беларуси, со временем перебрались в Москву и Санкт-Петербург. Также автор приносит свои извинения тем, кто не вспомнил, потому что нельзя объять необъятное. Эпизод 1. Вчера. В августе 1990 года долгожданное свершилось. Издательство «Эридан» запустило новый проект (наряду с существующими сериями «микро», «макро» и «экстра») — «Фантакрим-МЕГА». Редакция позиционировала его как «журнальный сборник», «своего рода предстартовый эксперимент». Однако первый выпуск имел тираж 100 000 экземпляров. Это, по словам самих издателей, было «что-то на грани воплощения вековой мечты, то есть большой мечты отечественного научно-фантастического журнала». Чуть ли не первая ласточка на постсоветском пространстве. Да, возразите мне, а как же "Уральский следопыт", "Искатель", родной "Парус", ведь? Напомню: это специализированное издание. Без детектива, приключений и реалистичных примесей. Конечно, основа была. Издательства «Эхо» и «Эридан», «Семерка», «Парус» (каждый седьмой номер фантастический), «Знамя молодежи» и выпуски «ФАЭТОН», «Красная Смена» и «Галактика», ЦЛФ «Циолковский». .. Регулярно в Союзе писателей Беларуси проводился научно-фантастический семинар. Но все это родилось с молотьбой. Чиновники не спешили давать «добро», потому что в недавнем прошлом — забаненный Ефремов и опальные Стругацкие, травля клубов и болельщиков. «Неблагодарно писать художественную литературу. Тут и равнодушие со стороны издателей и редакторов, и отношение к художественной литературе (как и к автору), как к чему-то вторичному, второстепенному и несерьезному. Стена, которую нельзя снести и разрушить» (Виктор Ресянчук). И вот — стена сдвинулась. Даже консервативный Неман печатал. Более сотни авторов дебютировали в газетах и журналах. В редакцию «Фантакрим-МЕГА» входят Евгений Дрозд, Борис Зеленский, Николай Чадович и некоторые другие, не менее известные люди. Возглавил проект Александр Потупа. Помимо текстов, иллюстраций и кратких информационных заметок из мира художественной литературы (о конвенциях и наградах), журнал содержал критические и библиографические материалы об отечественных и зарубежных (в частности — польских) НФ. Безусловный интерес представляет рубрика «Микрофантастика», в которой публикуются миниатюрные рассказы белорусских и польских авторов, самые короткие – буквально в несколько строк. «Когда мы проснулись утром, деревьев вокруг не было. А ночью некоторые люди видели тысячи, миллионы, миллиарды ракет, стартовавших с Земли. Они так долго с нами, а мы о них ничего не знали!» (Зофья Бещинская, «Деревья»). В художественной литературе того времени доминируют мотивы Чернобыля и бунта электронных систем, многие обращаются к альтернативной истории и фронтиру, экспериментируют. Отечественное фэнтези больше тяготеет к классической сказке и качественной исторической новелле (с небольшими уклонами), чем к сложившемуся в англоязычной литературе толкиенистскому образцу. Примером может служить повесть В. Пугача «Смотри — это он», в которой царит жестокое феодальное общество, где нет системы престолонаследия. Королем (на пять лет) становится самый "достойный" — тот, кто пройдет испытания Турнира. Пыльный город, где стоит колонна воинов (С. Булыга, «Квардиллион»), на самом деле оказался перевалочным пунктом между царствами живых и мертвых. Декорации условны, город не имеет названия, где-то проступают черты римской провинции. Целый ряд реалий появляется в «Имени рыцаря» М. Орехова и Г. Шишко; миры пересекаются на Свалке — своего рода полигоне для подготовки к будущему. «Идолы» М. Алферовой — притча о любви и живой религии, где идолы — конкретные существа, которых можно воскресить или убить. Рассказ Натальи Новаш "Сочинения Бихевайя" трудно к чему-либо отнести, думаю, она гостья с границы. Антураж: день, короткое «солнцестояние» сменяется ночью и метелью – страшным природным явлением, сметающим все живое. Люди ждут ее смерти в каменных башнях. Забытый мудрец Бехевейл обнаружил некоторую истину в двухтомнике собственных сочинений. Пережив его, человек становится «победителем Метели», он способен встретить циклон и выжить. Параллельный срез? Другая планета? Никакого ответа, все та же концептуальная схематичность. Мчится под дождем и снегом карета князя Каневича, придворного чиновника, членов Колониальной десятки (В. Цюнников, "Плохая погода"). Крепостной Макар заправляет каретой... Альтернатива, конечно. «Сколько веков назад человечество покинуло Землю? Один, два, тысяча? Смерть теперь живет на Земле. Смерть рукотворна». Следовательно, история посттемная. И время в далекой колонии оказалось странной петлей... «Хранитель времени, или Горький глоток будущего» А. Патупы представляет собой сплошную НФ. Это, по сути, не рассказ, а рецензия на рецензию. В свою очередь художественная рецензия Артура Пенна написана на одноименный художественный роман Арта Прозорова. «Конечно, эту форму нелегко воспринять, — говорит Патупа. Между прочим, «перед нами конец XXI или начало XXII века». Человечество живет в райском заповеднике, где всем управляют электроны, «разумные элементы техносферы». Электроны развились до такой степени, что у них есть свои цели, они строят среду по своим, неизвестным критериям. Люди отодвинуты на второй план. Главный герой, Хранитель времени, путешествуя по историческим фэнтезийным программам (прообраз виртуальной реальности), пытаясь найти ошибку. Момент, когда хомо разумный сдался. И находит. Генетически модифицированный человек (гиперментальный, по терминологии автора) сможет составить конкуренцию киберсистемам. Но сворачивается программа создания особой надкортикальной области — «гиперкоры». «... Целостная картина гиперпсихической эволюции была очень сложна для панорамного прогноза, и оставались серьезные опасения». Ученые опасались комплекса неполноценности: «сегодняшний мужчина будет чувствовать свою катастрофическую душевную ничтожность перед завтрашним мужчиной, видеть себя только членом семьи…». Конечно, проще доверить судьбу электрону/евромату, пусть думают, обеспечивают, принимают решения... Через неудачу философа-неудачника Урсулы Гоу автор предлагает концепцию будущего как многовариантного, а не прямолинейного прогресса. Гоу раскрывает принцип опосредующего антиципации: «Пора наконец понять, что, упираясь в будущее на спине науки, мы незаметно сделаем прогностические средства более трудными, чем мы сами, и в результате будущее окажется за ними, не позади нас». Чернобыльская тема интересно раскрыта в «Республике павших воробьев» А. Эйпура. Через триста лет после катастрофы Беларусь представляет собой территорию, густо населенную мутантами. Официальные власти не признают очевидного. «Как нынешние родители не понимают, почему призраки ходят, ползают и летают разные годы. Почему комары жрут асфальт, а сосны переходят дорогу? Не хочу понимать. Старые манекены сидят на автобусных остановках, пупсы играют в песочницах, роботы управляют комбайнами. Академики в бронеклубах вещают: все нормально. Как тут не вспомнить "потемкинские деревни"... Юмористическая фантастика представлена именами Дж. Брейдера и М. Чадовича ("Визит ревизора"), а также А. Силецкого ("Скандал в дворянской семье"). В 1991 году «журнальный сборник» был окончательно преобразован в журнал. Отныне МЕГА выходит раз в два месяца. Главный редактор, обложка, заголовки меняются. Больше места отводится интервью, критическим и библиографическим статьям, футуристическим прогнозам. Письма читателей печатаются. Журнал приобретает статус Мекки для писателей-фантастов на всем постсоветском пространстве. В разное время здесь публиковались А. Саламатов, В. Рыбаков, Л. Кудравцев, С. Логинов, У. Гаков. На страницах «МЕГИ» были даже образцы фантастической поэзии (стихотворение Екатерины Крюковой «Сверхъестественное», «ФМ» № 2/91). «Микрофотография» мутирует в «Ненаписанные романы», в которых собрана короткая проза преимущественно отечественных авторов. Рассказы объединяет добрый юмор, композиционная завершенность анекдота. Герой рассказа М. Орехова и Г. Шишко "...А этот укус!" снится красивая девушка, целующая его. Ник с воем вскакивает. Он бежит в душ, «бешено вращая всеми десятью глазами и отчаянно колотя по полу шестнадцатью щупальцами». В «Ангеле» С. Булыги (ЧМ, 3/91) ангел живет с кузнецом, изменяет ему с фельдфебелем и рождает от последнего десяток детей. Н. Новаш («Легенда о первой истории», «ФМ», 3/91) создает миф о пришельцах с Луны, которые появляются в голове Ушастого, охотника из первобытного племени. Чтобы сохранить историю, Ушастый изобретает грамоту. возникающие в голове Ушастого, охотника первобытного племени. Чтобы сохранить историю, Ушастый изобретает грамоту. возникающие в голове Ушастого, охотника первобытного племени. Чтобы сохранить историю, Ушастый изобретает грамоту. Некоторые авторы «МЕГА» доходят до абсурда. «Портрет в городском пейзаже» С. Трусова можно рассматривать как интерпретацию «Портрета Дариана Грея». Герой рассказа хочет получить собственный портрет, но на самом деле последний воплощается в двойном прототипе. А двойник — в листовках, расклеенных на площади. Задача художника, по мнению Трусова, не отражать, а видеть скрытую суть вещей. Он пишет, однако, не кистями и красками, а сознанием. Или подсознательно, автор не уточняет. А зачем уточнять? Минчанин Б. Зеленский в рассказе «Нимфа из литейного цеха» («ФМ», 4/91) обращается к теме контакта простых людей с Неведомым. События происходят во время революции 1917 года и Гражданской войны. Офицер царской армии поручик Каштымов выходит на связь с женщиной, которая может… родить на деньги. Баронесса фон Гольдензак, разумеется, внеземного происхождения, она человекоподобный андроид, «гинекоид», направленный в исследовательских целях неким сверхразумом, САМУД. Миллиарды лет назад САМУД заселил космос женскими и мужскими вирусами, они эволюционировали, и Вселенная разделилась на враждебные друг другу планеты. И только Земля – это уникальное место, где мирно сосуществуют противоположности «инь-ян». Самуд хочет испытать на себе такие человеческие качества, как... сексуальность и жадность. Настоящим событием в мире белорусской фантастики стало издание романа «Евангелие от Тимофея» Ю. Землянин, наш современник, попадает в параллельный мир, состоящий из трех частей. Вершень — лес из циклопических деревьев, «занебников», на площади каждого из них можно разместить район средних размеров; занебник — сложный биоценоз, где вынуждены сосуществовать человек, хищники (шесторукие, решетчатые) и симбиотическая флора, растения-паразиты. Изибье – это почва, огромные заболоченные пространства, где зарождаются занебники. Бездна между Изибом и Вершеньей, воздушный океан. «Бездна — напоминание о высших, чуждых силах. Его символ — ирис, существо, которое никогда не искало никакой поддержки, кроме пустоты. Присутствует в мире нищих и инопланетных тварей, сверхъестественное. Невидимы двухмерные призраки («они могут делать с человеком все, что захотят»), чей образ — лишь «искаженный отпечаток» их сущности, те, кто находится в нескольких мирах одновременно. Фениксы — бессмертные птицы, повелители времени, сила которых неизмерима. И все это «страшная сказка». Это верно. Страшная сказка. Землянин («проход», тот, кто проникает в промежутки между мирами) проходит все круги ада: рабство на Вершине, ожидание смерти в подземной тюрьме болот (людей, живущих в Изыбе), предательство друга, суд над властями и, наконец, смерть в роли «свадебного генерала», правителя, от которого ничего не зависит. Евангелие представляет собой притчу о том, как добрый человек, обретя власть, пытается с достоинством ею воспользоваться, но преуспевает... Однако роман многослойный. Внешний слой – это старательно прописанный антураж, крепкий сюжетный каркас, живые персонажи, которым симпатизируешь. Второй уровень — тайное глумление над религией (священная реликвия народа Стих — грелка для тела; Писания, их библия — "Сборник рецептов и кулинарных изделий для общепита") и изучение силовых механизмов (Миром правит не голод , а стремление к власти. власти над толпой голых дикарей»). Третий уровень — природа добра и зла, антагонизмы человеческой души. Почему обычный работник столовой №1, попав в Вершень, превращается в жестокого диктатора? Почему, если вы хотите «счастья для всех», вы вынуждены идти на компромисс с собственной совестью? Мы все слепы, говорят авторы романа, не можем отличить белое от черного, если сложить их вместе. Но есть Путь. И тот, кто должен следовать за ним, В. Нехай, издававшийся до сих пор в «Маладости» и Беларуси, предложил рассказ «Умереть человеком» (FM, 2/92). Неожиданный эволюционный скачок перестраивает людей в непонятных существ, четырехруких, одноглазых, покрытых рыбьей чешуей. Анна и Андрей на пороге трансформации выбирают смерть — остаться собой. В 1992 году сказка закончилась. Летом затонул «Фантакрим-МЕГА». И, на несколько лет — затишье. Интерес к научной фантастике угасает. Другое дело: кризис снаружи, здесь элементарное выживание... Их писатели подтолкнули западные, раскрученные, верные. Что касается «толстых» литературных журналов… их устраивала (и устраивает) традиционная линия отказа от «низкого жанра». Начинающие авторы оказались в издательском вакууме. Вакуум частично был заполнен благодаря журналу «Первоцвет», основанному Алеся Масаренко. В четвертом номере 98-го года увидел интересный рассказ Натальи Никанчук "Петля Ориона", который, кстати, сопровождался рисунками автора. С Натальей я познакомился гораздо позже — в 2000 году, на семинаре для молодых писателей в "Ислач". Вскоре «Первоцвет» ввел рубрику «Книга в комнате», где появилось «Космическое противоречие» Алеся Бычковского — небольшой сборник художественной литературы. Предисловие к «книге» написала Юлия Алеснина. Помню, понравилось название — "В созерцательных подвалах". В сборник вошли 8 работ. Это «Когда среди железа растут розы», развивающая тему искусственного интеллекта, «Страшное слово», «Привет из прошлого» и «Детские забавы», в которых мелькают почти мотивы Брэдбери, парадоксальная «Абстрактная сущность» и «А154Л700». "...Конечно, текст рассказа "Космическое противоречие" немного лемовское полотно, но "Противоречие" раскрывает проблему контакта с разумной планетой несколько иначе — более жестко, конфликтно, бескомпромиссно. Вообще искусственный интеллект — это основная тема, которая проходит через творчество Бычковского того времени. Этот автор публиковался и в «Маладости», где опубликовал переработанный вариант повести «Когда среди железа растут розы» — «Электронный интеллект». Просматривая выпуски «Юности» за последние годы прошлого века, приходишь к выводу, что преобладает (это художественная литература) мистико-сюрреалистическая проза, а не «жесткая» НФ. Почему так? Одни скажут: создатели пытаются показать внутренний мир героев, исследовать подсознание... Словом, сыграть в «большую литературу», так называемый «мейнстрим». Приблизить фантастику к определенным стандартам (меня тоже однажды попросили написать что-то "с уклоном" в одном издании, но не совсем "фэнтези"). Таким образом, в «Маладости» № 4/98 появились два похожих текста: «Искушение» Руслана Равяки и «Лицевые чернила» Змитера Вишнева. Первая — мистическая история с композицией а-ля «Дневник Лори Палмер», очередная битва Добра и Зла (обязательные атрибуты: Люцифер, оборотни, кровопийцы, договор, подписанный кровью). Конечно дьявол почти захватил Землю (не весь, а только часть Советского Союза) и его беспокоит зона противостояния — Белоруссия. Подписав бумагу человеческого врага, персонаж расписывается за всех соотечественников. Ужасный? Но нас с тобой ждет счастливый конец: дурак Люцифер дает Антосу подумать, и тот убегает. Правда, его девушку съели оборотни, а самого героя убили… Но не все так просто. По тексту Люцифер уже сбежал — 26 апреля, в день Чернобыльской аварии (!). В воздухе висят вопросы: во-первых, где соблазн (богатство, власть, бессмертие Антосу никто не предлагает), во-вторых — подписал он акт или нет? По тексту — нет, а вот по результатам... Ужасный? Но нас с тобой ждет счастливый конец: дурак Люцифер дает Антосу подумать, и тот убегает. Правда, его девушку съели оборотни, а самого героя убили... Но не все так просто. По тексту Люцифер уже сбежал — 26 апреля, в день Чернобыльской аварии (!). В воздухе висят вопросы: во-первых, где соблазн (богатство, власть, бессмертие Антосу никто не предлагает), во-вторых — подписал он акт или нет? По тексту — нет, а вот по результатам... Ужасный? Но нас с тобой ждет счастливый конец: дурак Люцифер дает Антосу подумать, и тот убегает. Правда, его девушку съели оборотни, а самого героя убили… Но не все так просто. По тексту Люцифер уже сбежал — 26 апреля, в день Чернобыльской аварии (!). В воздухе висят вопросы: во-первых, где соблазн (богатство, власть, бессмертие Антосу никто не предлагает), во-вторых — подписал он акт или нет? По тексту — нет, а вот по результатам... бессмертия Антосу никто не предлагает), во-вторых — подписал он акт или нет? По тексту — нет, а вот по результатам... бессмертия Антосу никто не предлагает), во-вторых — подписал он акт или нет? По тексту — нет, а вот по результатам... «Фронтовые чернила» З. Вишнева — фантасмагорическая повесть, произведение в произведении. Главный герой пишет одноименный роман. Непонятно, герой в работе или работа внутри героя. Короче, тем, кто не знаком с творчеством постмодернистов (Пелевин, например) и со стихами "Бум-Бум-Лита", лучше сказку не брать — крыша пойдет. Общее направление поддерживает повесть А. Козлова "Дети ночи — слуги зла" ("Юность", 3/99) — тоже мистическое произведение, на котором я не буду останавливаться (остальные остановились). Фантасмагория Лорен Юраги «Волк» хорошо вписывается в клип, напоминая одновременно и «готику», и «городские ужасы». Короткое, но сильное произведение. Эпизод 2. Сегодня Новое тысячелетие принесло некоторые изменения. "Первоцвет" преобразился: новые редакторы, новая обложка, новый формат. Другие концепции. И, самое главное, в журнале часто мелькали произведения, определяемые как «беллетристика». Продолжает публиковаться русскоязычный писатель Алекс По, произведения которого представляют собой скорее аллегорические рассказы, басни, чем-то родственные «малой форме» Стивена Кинга и Альфреда Хичкока. Имя Ника Средина появляется регулярно (рассказы «Авиакатастрофа», «Прыжок», «Пляж», «Четвертая планета»). 2001 год раскрыл имена Альды Барейс («Повесть о том, во что играл Яра, пока не стал королем змей и что такое настоящая воробьиная ночь») и Анжелики Дубасовой («Память наоборот»). В «Боевой катастрофе» Н. Средина маленькому мальчику достаточно поверить в материальность облаков, чтобы они затвердели и спасли самолет от падения, несмотря на настрой прагматичного пилота. «Мир — это то, во что мы верим. К счастью, наша вера оказалась сильнее вашей, и мы выжили. Тебе не скучно в строго фиксированном мире без чудес?» На ум приходит знаменитая повесть С. Лукьяненко "Категория Зетов", где веры и душевных сил мальчика хватило, чтобы полностью разрушить звездную систему... "Прыжок" — альтернативная история, достаточно популярное в России и странах Запада направление и почти неизвестно. у нас есть. Главный герой попадает во вселенную, где «Кутузов погиб под Бородино, русские войска разбиты под Москвой», «Россия стала конституционной монархией, федерацией», «Холодной войны» тоже не было. США стали союзником»… Как? Не менее странна и реальность, откуда приехал гость: СССР, в состав которого входит Белорусская Советская Социалистическая Республика, уцелел... "Повесть" А. Барейса — это что-то вроде "славяно-киевской фантастики", но это белорусский вариант. На планете А. Дубасова («Память наоборот») живет раса, представители которой помнят не прошлое, а будущее. В том же 2001 году финансовые трудности похоронили «Первоцвет», как прежде и «FM». «Маладость» подхватила эстафету. В отличие от «Первоцвета», она пережила кризис (хотя было время, когда она не публиковалась почти полгода), эволюционировала и окончательно превратилась в фантастику. Я имею в виду не разовые публикации, а целенаправленную редакционную политику. Процент фантастики в «Юности» увеличивается из года в год. Увеличивается и разнообразие: жанровое, тематическое, авторское. Умножение направлений. Это и хоррор (мистика), и фэнтези, и киберпанк, и НФ. Мрачное прошлое предстает в романе А. Козлова «Минск и ворона, Париж и привидение» («Юность», 2/03), предстает мстить потомкам преступников. Рассказ В.Багуна "Фея" ("Юность", 7/03) — типичная фантастика. Создан мир, где бок о бок живут три расы: люди долины, перья (крылатые люди, обитатели горных высот) и вода. Между первыми двумя вспыхивает война, и последние сохраняют нейтралитет. В основе сюжета история любви пера и дровосека из долины. Даже неприязнь соплеменников не способна помешать... Читатель, даже не очень образованный, сразу вспоминает Шекспира. В творчестве В.Багуна конфликт глубже, чем кажется. В возрасте не кланов, а рас. Кстати, Борхес тоже утверждал, что сюжетов в литературе мало. Либо три, либо четыре. И одна из них — любовь. По-новому освещает тему оборотней А. Бычковский в рассказе «Потомки Невроса» («Юность», 03.12). Действие происходит в наше время. Полицейские Лемяшук и Барташевич сталкиваются с волком, патрулирующим улицы города. Конечно, его не берут обычные пули... Волки Бычковского не появились из ниоткуда. Легенда гласит, что древние белорусские леса населяли загадочные люди — невры (среди них был полоцкий князь Всеслав). Они были тесно связаны с природой и умели превращаться в волков. Нейрианцы — отважные воины, их не сломил даже римский легион, бесследно исчезнувший в неридских лесах. Современные lupus nosturnus являются потомками этих вымерших дикарей. Их уничтожают охранники, один из них Барташевич. «Потомки Невроса», на мой взгляд, — удачный образец отечественного «городского фэнтези», к которому относится знаменитый «Ночной дозор». Старую школу Национального фронта представляет повесть А. Алешкевича «Эпоха Водолея». Неожиданно бывший «бум-бум-литовец» Серж Минскевич взялся за художественную литературу, причем взялся вполне успешно. Роман-фэнтези «Сад сомкнутых гор» («Юность», 1/04) по собственному определению — «3d экшен от первого лица (с элементами аркады и квеста)». Существует подземная вселенная бетонных подвалов, разделенная на города и племена. Есть персонаж, который идет по Звездному пути, который ведет его в Сад. Снова — борьба за выживание, капитуляция, смерть. Философия, согласно которой миром правит информация, коды «плюс» и «минус», аналогична двоичной системе. Сознание первично... Земля Минскевича когда-то, может быть, тысячи лет назад, постигла страшная катастрофа, после которой на поверхности образовалась пустыня. Сад — последний источник природы под солнцем. Источник, в котором выживает только один «садовник». Эти двое уже являются смертельными конкурентами. Некоторые из них умирают, некоторые становятся бессмертными. Так Ранчай, трехсотлетний садовник, убивает каждого, кто взбирается на Мост и проходит через огненные Врата. «Этот Сад, посаженный нашими предками, единственное, что обогащает и очищает атмосферу планеты. Только он постепенно создает здесь тот воздух, которым вы дышите там внизу. Вы получаете по трубам самое необходимое для жизни вещество – воздух, обогащенный кислородом. И если вдруг здесь поселится какое-нибудь племя, которое будет бесконечно размножаться в таких тепличных условиях, а это случится, начнется дикое, дикое истребление Сада. Сад будет заколдован, а вместе с тем на нашей планете постепенно исчезнет человечество!» Даляшорза побеждает в борьбе конкурентов. Он видит будущее не в бессмысленном ожидании звездных предков, а в целенаправленной колонизации пустыни. Вот Путь к звездам... Не знаю, как у вас, а у меня нет чувства "фантазии". Скорее, это посмертный роман. «Сад» Минскевича гораздо ближе к «Безумному Максу», «Водному миру» и черным фантазиям Дашкова, чем, например, «Властелин колец». Оставим это на совести автора. Логичным итогом работы редакции является создание журнала в журнале «Фантаст». В прошлом году Fata Morgana заняла двенадцатый номер журнала Maladost. Он с большим интересом развернул ее (вспоминая, конечно, знаменитую «семерку» «Парус»). С.Минскевич опубликовал три рассказа («Смерть в баре «Зеленое полнолуние», «Руки, крылья, бессмертие», «Полет и падение короны Тенли»), и это уже не фантастика, а наука художественная, интересная, полная нетрадиционных для нашей литературы идей. Самая сильная работа из подборки — "Руки, Крылья, Бессмертие". Минскевич описывает будущее, где человек наконец обретал вечную молодость. Когда он достигает совершеннолетия, ему делают операцию, которая останавливает «часы», отвечающие за процесс старения. Но... побочный эффект — бесплодие. Поэтому гражданин Земли, или другая планета должна (в течение определенного времени) создать семью и родить ребенка. Еще одно «но»: бессмертные не прогрессируют. Все лучшие идеи принадлежат молодым. И тут начинается политика. Планеты, 90 процентов населения которых бессмертны, остаются на прежнем технологическом уровне, не продвигаясь вперед. Молодежь клонируют, но «дублирование — это не разнообразие». Земля искусственно господствует над галактикой, держа колонию «на голодном генетическом пайке» и, благодаря этому, остается мегаполисом. В этой же истории — вариант эволюционного развития, при котором человек обретает крылья. А приобретя — теряет рассудок. Эволюция была регрессивной. «Члены потеряли возможность работать. Зачем руки, когда есть крылья! Тем более, что пища есть везде (...) Их язык стал примитивным — только сигналы для полета и размножения. Разум и крылья несовместимы, предупреждает автор. Возникает вопрос: как бы развивалась цивилизация участников, если бы у нее были отношения с космическим сообществом? Без изоляции? Видимо — натыкались бы на преграды, созданные Землей... Все относительно. Рассказ А. Бычковского «Чужой» антиутопичен по своей сути. Запасы энергии закончились, на Землю упал «инопланетянин» (огромный метеорит), и планета превратилась в выжженную пустыню. Города-мутанты, населенные мутантами, тотальное самоуничтожение, депрессия… Выходом стало создание кампании ООН («Социальная защита»), запустившей человечество в космос. Колонизация других миров стала объективной необходимостью. На Земле осталось два миллиарда «ненужных отходов». Со временем САН стала империей, а потом — психотронным контролем, диктатурой, военными спутниками... Алесь Бадак приятно удивила публикацию рассказа «Не смотри во сне на полную луну» и тем самым влилась в когорту фантастов. Хватит журналов и журналистики. Игорь Вуглик в статье «Странные призраки древнего неба, или «Огненный человек из ниоткуда» знакомит читателя с исследованиями белорусских палеоуфологов. Ирина Заневская продолжает тему НЛО («Может быть, мы с давних времен встречаемся?...»). Павел Хаспадынич подготовил материал о феномене Тунгуска... Таким образом, авторы "Маладости" опровергают мнение некоторых критиков о том, что в Беларуси нет достойных писателей-фантастов. Дамы и господа, появились бы издательства и нашли бы таланты. Надеюсь, что публикация хорошей фантастики и дальше будет одним из приоритетов журнала, а тут уже недалеко... Но — это мечта. Тэкст ўзяты з Pavluhin-kiber.narrod.ru
|
| | |
| Статья написана 2 августа 2021 г. 22:26 |
В середине 90-х годов прошедшего века, когда в стране как грибы после дождя появлялись новые печатные издания, я также попытался создать журнал — «Наука и фантастика». И даже получил свидетельство о регистрации. Но в силу финансовых проблем издателя журнал так и не увидел свет. Среди подготовленных к печати материалов была статья доктора исторических наук Игоря Можейко, более известного как писатель- фантаст Кир Булычев, специально написанная для нового издания. В ней он не только тонко подметил, но и замечательно показал на исторических примерах, что «фантаст по складу своему — существо чуткое, быстрее других улавливающее тенденции в развитии общества». Киру Булычеву принадлежит еще одно, парадоксальное на первый взгляд, высказывание: «Фантастика более, чем реалистическая литература, связана с жизнью общества в понимании ее как суммы социальных процессов».
Как известно, на рубеже 30-х годов XX века фантастика в советской стране потерпела катастрофическое крушение. Словно по мановению волшебной палочки она исчезла со страниц массовых журналов той поры. В 1930-1931 годах перестали выходить наиболее популярные журналы, активно печатавшие фантастику: «Всемирный следопыт», «Вокруг света», «Знание — сила», «Техника — молодежи». Почему так произошло? Потому что по сути фантастическими были СМИ того времени, в которых миллионами тиражировались утопические картины, далекие от реальности. Утопическими были «реалистическая» литература, живопись, кинематограф. А сама фантастика, еще недавно бурно развивавшаяся (вспомним раннего М. Булгакова, А. Толстого, М. Шагинян, И. Эренбурга, Вс. Иванова, Е. Замятина, А. Грина и других), стала лишней. Инстинкт самосохранения заставил фантастов замолчать. А как иначе, если на твоих глазах критики начинают «колотить» фантастическую пьесу Маяковского «Клоп» за «клевету на наше общество»? В газетах и журналах пышным цветом расцвел тоскливый жанр «научно-фантастического очерка». Даже Александр Беляев «приложил к нему руку» — выживать-то надо! — написав «Подводных земледельцев» и «Город победителя». Эти произведения выглядели особенно жалко после его знаменитых «Человека-амфибии», «Головы профессора Доуэля». Но всегда существуют исключения из правил. Даже в те безотрадные для фантастики годы случались прорывы научно-фантастической мысли. Один из них совершил профессор Белорусской академии наук Б.К. Армфельдт. В 1927 году он опубликовал рассказ «Прыжок в пустоту», в котором описал свой проект изучения верхних слоев атмосферы — при помощи гигантской ракеты с крыльями. Это — один из самых технически грамотных проектов для того времени. В самом деле, задуман полет для исследования космических лучей: вскоре это станет основной задачей стратонавтики. Взрывчатым веществом служила смесь пороха с углем — прообраз твердотопливных ускорителей. Управляли ракетой Бориса Армфельдта рули-щиты, приводимые в движение струями раскаленных газов — идея газовых рулей нашла впоследствии широкое применение. Пассажирская кабина отделялась от аппарата перед его падением и опускалась на парашюте, что можно считать предвидением системы спуска возвращаемой капсулы современного космического корабля. Любопытно описал Армфельдт и старт космического корабля с поверхности моря. Возможно, его идеи когда-нибудь пригодятся при полетах на покрытые водой планеты... У Армфельдта космос — буйство энергии. Вот какие впечатления вызвало у него звездное небо: «Это были не те милые, мягко и ласково мигающие на нашем небе звезды, а какие-то страшные, раскаленные искры. Они были всевозможных цветов: белые, синие, желтые, красные, и в каждой из них была сосредоточена энергия, невыносимая для глаз». Как не сравнить это описание со знаменитой картиной Ван Гога «Звездная ночь»! Это совсем не та звездная ночь, какую обычно рисуют художники. У Ван Гога космос пронизан гравитацией, излучениями — бурлящий, живущий! Разве это не гениальное прозрение художника, впрочем, как и писателя — нашего соотечественника?! Кстати, одно из самых поразительных предвидений в фантастике датируется тем же 1927 годом, когда русский фантаст и популяризатор науки Вадим Никольский опубликовал очерки «Через тысячу лет», фактически предсказав ядерный взрыв в 1945 году и Чернобыль! Автор рассказывает, как по вине «человеческого фактора» взрывается лабораторный образец, по сути, атомной бомбы — оружия массового уничтожения. Рисуется апокалиптическая картина катастрофы: «Дождь земли и камней завалил десятки цветущих городов Франции и Англии, создав бесчисленные Геркуланумы и Помпеи, засыпал Ла-Манш, разделявший обе эти страны, и в смертельном объятии спаял их в один материк...». История собственно белорусской фантастики не очень богата, но поучительна. Ее основоположником стал Янка Мавр — под таким псевдонимом творил И.М. Федоров. По словам исследователя белорусской фантастики С. Солодовникова, ее можно сравнить с перевернутой пирамидой: если внизу всего лишь одно имя — Янка Мавр, то вверху находим уже целую плеяду авторов. Когда в 1926 году газета «Беларускі піянер» напечатала начало повести «Человек идет», рассказывающей о путешествии в доисторические, «пещерные» времена, за подписью Янка Мавр, редакцию завалили горами писем, в которых юные читатели просили скорее печатать ее продолжение. Их внимание привлек не только интересный сюжет, но и сам псевдоним, сочетающий традиционно белорусское имя с таинственным иноземным. Любопытно, что повесть была задумана автором как своего рода... пособие для учащихся, призванное компенсировать нехватку учебников в то нелегкое время. Автор умело вводил в сюжет познавательный элемент, рассказывая о происхождении человека, климате далекой эпохи и тому подобном. Напрашивается параллель с другим реальным фактом: в начале 30-х годов, когда в газетах и журналах в цене были лишь рассказы о передовиках производства и фантастика исчезла с их страниц, читатели писали в редакцию с требованием публиковать фантастику! Появился даже призыв: «Верните Александра Беляева!» И читатели победили... Именно с произведений Александра Беляева и Янки Мавра началась и моя любовь к фантастике. Потом были десятки «проглоченных» произведений, в том числе белорусских авторов. Отечественная фантастика взросла на хорошо удобренной почве. Фантастические мотивы в нашей литературе берут свое начало в белорусских народных легендах, волшебных сказках, преданиях. Эти мотивы часто использовались в творчестве писателей и поэтов, например в анонимных поэмах «Энеида навыворот» и «Тарас на Парнасе», пародирующих библейские и античные сюжеты. А книгу одного из основателей новой белорусской литературы Яна Барщевского «Шляхтич Завальня, или Беларусь в фантастических рассказах» сравнивают со всемирно известным сказочным эпосом «Тысяча и одна ночь». В начале ХХ столетия фантастическое прорывается в притчах Ядвигина Ш. (А.И. Левицкого), романтических произведениях классиков белорусской литературы М. Богдановича, Я. Купалы, Я. Коласа, М. Горецкого. Так, в коласовском рассказе-аллегории «Под Новый год» герой, пролетая над Землей, любуется ее красотой, но видит также и голод, войну, болезни, с которыми надо бороться. Купаловская поэзия — богатый сказочный мир фантастических существ: домовых, леших, русалок, ведьм с их забавами, хороводами, играми. В то же время Янка Купала говорил о фантастике буквально в ее современном значении: «Применяя фантастику в своем творческом методе, писатели становятся пророками...». Тем не менее долгое время Янка Мавр, по существу, был единственным фантастом в белорусской литературе, озабоченной отражением сложных процессов современности, болезненной ломкой старого и закладыванием основы для нового. Не было и подготовленного к восприятию фантастики читателя. Более того, в 30-40-е годы наблюдалась даже ярко выраженная неприязнь к фантастическим образам, играм, полету воображения. Для успешного развития фантастики, особенно научной, требовалась база, каковой и стал для Беларуси путь социального прогресса — из отсталой российской окраины она превратилась в высокоразвитую в научном, техническом и культурном отношении республику. После Великой Отечественной войны вместе со страной началось восхождение белорусской фантастики. В один ряд с Я. Мавром, который в повести «Фантомобиль профессора Цыляковского» высказал удивительную для того времени и весьма перспективную идею использования для осуществления путешествий энергии... самой фантазии, стали Н. Гомолка с его «Шестым океаном» и М. Герчик («Лети, Икар»). Затем главной фигурой в белорусской фантастике становится Владимир Шитик, выпустивший повесть «Последняя орбита», ряд сборников рассказов. Многие из позднейших авторов являются его учениками. Произведения Шитика отличают психологичность, внимание к человеку. Яркий пример — рассказ «Огонек во тьме», трагическая и одновременно героическая история человека, искалеченного в катастрофе и заброшенного на необитаемую планету. У меня этот рассказ вызывает ассоциации с потрясающим произведением Рэя Брэдбери «Уснувший в Армагеддоне»... Фантастику как прием используют писатели-реалисты А. Адамович, Б. Саченко. В 1972 году драматург Кондрат Крапива пишет фантастическую комедию «Врата бессмертия», задумываясь о социальных аспектах научного открытия. Когда годом позже в Гродненском пединституте выступал Владимир Короткевич, студенты спросили, не собирается ли он обратиться к фантастике. Писатель не только дал положительный ответ, но и рассказал о нескольких уже задуманных им фантастических книгах. С 1981 года в республиканской молодежной газете «Знамя юности» стала регулярно появляться полоса «Фаэтон», посвященная фантастике, где печатались рассказы, рецензии, обзоры новинок. Появилась «фантастическая» полоса «Галактика» и в газете «Чырвоная змена». Начал печатать фантастику бюллетень «Рабочая смена» (впоследствии журнал «Парус»), журнал «Родник». Произведения белорусских фантастов стали появляться в «толстом» республиканском журнале «Неман». Импульс развитию этого направления в литературе придал основанный в 1982 году в Минске белорусским фантастом Владимиром Цветковым «Клуб любителей фантастики «Циолковский» — один из первых в СССР. Вокруг него сгруппировался сильный отряд молодых авторов: Ю. Брайдер и Н. Чадович, Е. Дрозд, Б. Зеленский, Н. Новаш, С. Булыга и другие. Это был, пожалуй, самый романтический период в истории отечественной фантастики: в доме творчества писателей «Ислочь» под Раковом проводились Всесоюзные семинары молодых фантастов, московское издательство «Молодая гвардия» выпустило немало сборников в серии «Румбы фантастики», где активно печатались белорусы. Были даже защищены несколько диссертаций по фантастике! *** Но все же не обходилось без проблем. Редакции белорусских изданий и издательств по привычке «осторожничали». Да, в конце 80-х была поставлена пьеса Н. Матуковского «Мудромер». Да, в 90-х годах издательство «Юнацтва» благодаря усилиям Владимира Шитика выпустило небольшой сборник белорусских авторов «Кристалл памяти», а «Мастацкая літаратура» издала антологию фантастического рассказа стран СНГ (!) (к слову, почему бы издательству вновь не «замахнуться» на нечто подобное?), в которую включены три белорусских автора. Но это были лишь эпизоды. Надежды фантастов и читателей оживило возникшее на книгоиздательском небосклоне издательство «Эридан», начавшее выпускать наряду с дешевыми изданиями на газетной бумаге и солидные фолианты отдельных авторов, а затем и журнал «Фантакрим-Мега». Но вскоре звезда «Эридана» закатилась... Последствия «Вискулей» в фантастике белорусская литература мечты чувствовала долго. Еще и сегодня встречаются «рецидивы» в виде настороженного отношения отдельных редакторов и критиков к этому жанру. Не секрет, что книготорговые организации, да и сами издательства, пока еще неповоротливы в продвижении литературы к читателю. Но в целом ситуация изменилась — великий перелом наступил. Одно из свидетельств того — появление на страницах популярного журнала «Маладосць» журнала в журнале «Фантаст», серия фантастики «Млечны шлях», которую в 2007 году начала издавать «Мастацкая літаратура», выпустив солидные сборники произведений современных белорусских фантастов «Люстэрка Сусвету», «У зеніце — Антарэс». Как надеются читатели, выпуск книг этой серии продолжится. Радует, что весомую дань этому популярному, особенно у молодежи, жанру отдают «серьезные» писатели: П. Мисько, В. Маслюков, А. Бадак, Л. Рублевская, А. Федоренко, Р. Боровикова, А. Козлов и другие. 2 Но главное, в фантастику пришла талантливая молодежь, верящая, что Непознанное будет волновать человечество всегда. Произведения молодых имеют разную жанровую направленность — научная фантастика, фэнтези, киберпанк и так далее, авторы поднимают самые злободневные проблемы, отражают перспективы духовного и научно-технического развития человечества. Причем сконцентрированы молодые фантасты не только в столице. Интересно пишет живущий в Березино Алесь Бычковский. Например, в рассказе «Нашчадкі неўраў» умело обыгрываются предания о загадочных древних племенах, живших на территории Беларуси, и «чернобыльский фактор». Алесь Алешкевич из Столбцовского района свой рассказ «Асоба» наполнил философским содержанием, размышляя о пределах развития разума. Своеобразными центрами фантастики стали Гомель и Гродно, где немало интересных фантастов. К сожалению, активности их творчества не способствует постоянная головная боль по поводу того, как издаться, найти спонсоров... И хотя упомянутые выше антологии «Люстэрка Сусвету» и «У зеніце — Антарэс» увидели свет благодаря финансовой поддержке Министерства информации Республики Беларусь, для развития такого массового жанра (в слове «массовый» в данном случае вижу не обидный ярлык, а широкий читательский интерес в духе нашего бурного века с его стремительным научно-техническим прогрессом, колоссальными социальными переменами в жизни общества) этого, конечно, недостаточно.А может, стоит «приглядеться» к фантастике, скажем, Министерству образования? Убежден, недалек тот день, когда ее будут преподавать в вузах, как уже происходит в некоторых странах. Пока же позволю себе предположить, что развитие этого литературного жанра, ориентированного прежде всего на молодежь, привлечет внимание БРСМ... Завершая на оптимистической ноте краткий экскурс в историю белорусской фантастики, замечу, что она своеобразна и уникальна. Ее можно назвать Золушкой, имея в виду непростую судьбу, но мы помним, что Золушка в конце концов превращается в принцессу! Верится, что и у белорусской литературы мечты — блестящее будущее. Это не удивительно, ведь Беларусь — поис- тине фантастическая страна! Она находится на перекрестке, стыке цивилизаций — восточной и западной. Богатейшая история, культура, мифология, интереснейшее искусство. А сколько великих имен она дала миру — ученые, конструкторы, художники, путешественники. Какую область человеческого прогресса ни возьми, всюду белорусы оставили яркий след. Даже Стравинский, Римский-Корсаков, Шостакович — гордость русской музыкальной культуры — имеют белорусские корни. В живописи достаточно упомянуть Марка Шагала и Язэпа Дроздовича, а по числу, так сказать, на душу населения нынешних замечательных художников, использующих фантастические мотивы в своем творчестве, Беларусь, несомненно, первая в Европе. И конечно, близкий нам космос: большинство скажет, что ракету изобрел Циолковский, однако задолго до него, в XVII веке, белорус Казимир Семенович создал чертежи многоступенчатой ракеты со стабилизатором... Но не только поэтому я верю в расцвет отечественной фантастики. Несмотря на то, что скептики уверяют, будто она никогда не выберется из пеленок, убежден: в стране, которая создала свою «силиконовую долину», фантастика не может не быть востребованной. Да и как иначе, если, например, в экологии, генной инженерии, интеллектуальных технологиях фантасты опередили и футурологов, и ученых: у них роботы стали музыкантами, судьями, хирургами, полицейскими... Когда-то братья Стругацкие написали рассказ «Испытание СКИБРА» — о проекте создания Системы Кибернетических Разведчиков других планет. А через несколько десятилетий кафедра ИИТ БГУИР приняла участие в проекте СКИБР — СуперКомпьютерной Инициативе Беларуси и России... Литература мечты — поистине кладезь идей, и особенно плодотворные рождаются в содружестве ученых и фантастов. Например, идею «космического лифта», с помощью которого можно доставлять на околоземную орбиту грузы, еще в 60-х годах прошлого века предложил ленинградский инженер Арцутанов, а позднее творчески разработал английский фантаст Артур Кларк в романе «Фонтаны рая». Наш соотечественник, гомельский изобретатель Юницкий, «оформил» ее в виде ОТС — «Общепланетного транспортного средства». А после открытия японцем Иишимой углеродных нанотрубок, дающих возможность получать прочнейшую наноленту-трос, эта идея обрела форму международного научно-технического проекта. И подобных примеров приключений идей, родившихся в головах ученых и фантастов, множество. Фантастика учит мужеству глядеть в лицо испытаниям и опасностям, которые могут ожидать нас в будущем. Но, главное, за научно-техническим и фантастическим антуражем, который сам по себе привлекателен для читателя, особенно молодого, стоит человек, борющийся за Добро, Справедливость, Любовь. В рассказе западного фантаста Ли Гардинга «Поиски» герой ищет уголок настоящей природы, а вокруг лишь город из металла и пластика. Наконец он находит прекрасный парк, но все в нем — трава, деревья, цветы — оказывается искусственным. Герой с ужасом убеждается, что и сам он — искусственное существо... Картина «синтетической цивилизации» есть и в повести белорусского писателя Г. Попова «За тридевять планет». Однако люди в ней остаются людьми. "Беларуская думка" №3 /2009 г. *** С 1981 года в республиканской молодеж- ной газете «Знамя юности» стала регу- лярно появляться полоса «Фаэтон», по- священная фантастике, где печатались рассказы, рецензии, обзоры новинок. По- явилась «фантастическая» полоса «Галак- тика» и в газете «Чырвоная змена». Начал печатать фантастику бюллетень «Рабочая смена» (впоследствии журнал «Парус»), журнал «Родник». Произведения бело- русских фантастов стали появляться в «толстом» республиканском журнале «Неман». Импульс развитию этого на- правления в литературе придал основанный в 1982 году в Минске белорусским фантастом Владимиром Цветковым «Клуб любителей фантастики «Циолковский» – один из первых в СССР. Вокруг него сгруппировался сильный отряд моло- дых авторов: Ю. Брайдер и Н. Чадович, Е. Дрозд, Б. Зеленский, Н. Новаш, С. Булыга и другие. Это был, пожалуй, самый ро- мантический период в истории отечествен- ной фантастики: в доме творчества писа- телей «Ислочь» под Раковом проводились Всесоюзные семинары молодых фантастов, московское издательство «Молодая гвар- дия» выпустило немало сборников в серии «Румбы фантастики», где активно печата- лись белорусы. Были даже защищены не- сколько диссертаций по фантастике! Но все же не обходилось без проблем. Редакции белорусских изданий и изда¬тельств по привычке «осторожничали». Да, в конце 80-х была поставлена пьеса Н. Матуковского «Мудромер». Да, в 90-х годах издательство «Юнацтва» благодаря усилиям Владимира Шитика выпустило небольшой сборник белорусских авто¬ров «Кристалл памяти», а «Мастацкая літаратура» издала антологию фантасти¬ческого рассказа стран СНГ (!) (к слову, почему бы издательству вновь не «замах¬нуться» на нечто подобное?), в которую включены три белорусских автора. Но это были лишь эпизоды. Надежды фантастов и читателей оживило возникшее на кни¬гоиздательском небосклоне издательство «Эридан», начавшее выпускать наряду с дешевыми изданиями на газетной бумаге и солидные фолианты отдельных авторов, а затем и журнал «Фантакрим-Мега». Но вскоре звезда «Эридана» закатилась... Последствия «Вискулей» в фантастике бе¬лорусская литература мечты чувствовала долго. Еще и сегодня встречаются «реци¬дивы» в виде настороженного отношения отдельных редакторов и критиков к этому жанру. Не секрет, что книготорговые ор¬ганизации, да и сами издательства, пока еще неповоротливы в продвижении лите¬ратуры к читателю. Но в целом ситуация изменилась — великий перелом наступил. Одно из свидетельств того — появление на страницах популярного журнала «Маладосць» журнала в журнале «Фантаст», серия фантастики «Млечны шлях», ко¬торую в 2007 году начала издавать «Мастацкая літаратура», выпустив солидные сборники произведений современных бе¬лорусских фантастов «Люстэрка Сусвету», «У зеніце — Антарэс». Как надеются читатели, выпуск книг этой серии продол¬жится. Радует, что весомую дань этому по-пулярному, особенно у молодежи, жанру отдают «серьезные» писатели: П. Мисько, В. Маслюков, А. Бадак, Л. Рублевская, А. Федоренко, Р. Боровикова, А. Козлов и другие. Но главное, в фантастику пришла талант¬ливая молодежь, верящая, что Непознан¬ное будет волновать человечество всегда. Произведения молодых имеют разную жанровую направленность — научная фантастика, фэнтези, киберпанк и так да¬лее, авторы поднимают самые злободнев¬ные проблемы, отражают перспективы ду¬ховного и научно-технического развития человечества. Причем сконцентрированы молодые фантасты не только в столице. Интересно пишет живущий в Березино Алесь Бычковский. Например, в рассказе «Нашчадкі неўраў» умело обыгрываются предания о загадочных древних племенах, живших на территории Беларуси, и «чер¬нобыльский фактор». Алесь Алешкевич из Столбцовского района свой рассказ «Асоба» наполнил философским содер¬жанием, размышляя о пределах развития разума. Своеобразными центрами фанта¬стики стали Гомель и Гродно, где немало интересных фантастов. К сожалению, ак¬тивности их творчества не способствует постоянная головная боль по поводу того, как издаться, найти спонсоров... И хотя упомянутые выше антологии «Люстэрка Сусвету» и «У зеніце — Антарэс» увидели свет благодаря финансовой под¬держке Министерства информации Рес¬публики Беларусь, для развития такого массового жанра (в слове «массовый» в данном случае вижу не обидный ярлык, а широкий читательский интерес в духе нашего бурного века с его стремительным научно-техническим прогрессом, колос¬сальными социальными переменами в жиз¬ни общества) этого, конечно, недостаточно.А может, стоит «приглядеться» к фанта¬стике, скажем, Министерству образова¬ния? Убежден, недалек тот день, когда ее будут преподавать в вузах, как уже проис¬ходит в некоторых странах. Пока же по¬зволю себе предположить, что развитие этого литературного жанра, ориентиро¬ванного прежде всего на молодежь, при¬влечет внимание БРСМ... Завершая на оптимистической ноте крат¬кий экскурс в историю белорусской фан¬тастики, замечу, что она своеобразна и уни¬кальна. Ее можно назвать Золушкой, имея в виду непростую судьбу, но мы помним, что Золушка в конце концов превращается в принцессу! Верится, что и у белорусской литературы мечты — блестящее будущее. Это не удивительно, ведь Беларусь — поис- тине фантастическая страна! Она находит¬ся на перекрестке, стыке цивилизаций — восточной и западной. Богатейшая история, культура, мифология, интереснейшее ис¬кусство. А сколько великих имен она дала миру — ученые, конструкторы, художники, путешественники. Какую область челове¬ческого прогресса ни возьми, всюду бело¬русы оставили яркий след. Даже Стравин¬ский, Римский-Корсаков, Шостакович — гордость русской музыкальной культуры — имеют белорусские корни. В живописи до¬статочно упомянуть Марка Шагала и Язэпа Дроздовича, а по числу, так сказать, на душу населения нынешних замечательных художников, использующих фантастиче¬ские мотивы в своем творчестве, Беларусь, несомненно, первая в Европе. И конечно, близкий нам космос: большинство скажет, что ракету изобрел Циолковский, однако задолго до него, в XVII веке, белорус Кази¬мир Семенович создал чертежи многосту¬пенчатой ракеты со стабилизатором... Но не только поэтому я верю в расцвет отечественной фантастики. Несмотря на то, что скептики уверяют, будто она ни¬когда не выберется из пеленок, убежден: в стране, которая создала свою «силико¬новую долину», фантастика не может не быть востребованной. Да и как иначе, если, например, в экологии, генной инженерии, интеллектуальных технологиях фантасты опередили и футурологов, и ученых: у них роботы стали музыкантами, судьями, хи¬рургами, полицейскими... Когда-то братья Стругацкие написали рассказ «Испытание СКИБРА» — о проекте создания Системы Кибернетических Разведчиков других планет. А через несколько десятилетий кафедра ИИТ БГУИР приняла участие в проекте СКИБР — СуперКомпьютерной Инициативе Беларуси и России... Литература мечты — поистине кладезь идей, и особенно плодотворные рожда¬ются в содружестве ученых и фантастов. Например, идею «космического лифта», с помощью которого можно доставлять на околоземную орбиту грузы, еще в 60-х го¬дах прошлого века предложил ленинград¬ский инженер Арцутанов, а позднее твор¬чески разработал английский фантаст Артур Кларк в романе «Фонтаны рая». Наш соотечественник, гомельский изо¬бретатель Юницкий, «оформил» ее в виде ОТС — «Общепланетного транспортно¬го средства». А после открытия японцем Иишимой углеродных нанотрубок, даю¬щих возможность получать прочнейшую наноленту-трос, эта идея обрела форму международного научно-технического проекта. И подобных примеров приклю¬чений идей, родившихся в головах уче¬ных и фантастов, множество. Фантастика учит мужеству глядеть в лицо испытаниям и опасностям, которые могут ожидать нас в будущем. Но, главное, за научно-техническим и фантастическим антуражем, который сам по себе привле¬кателен для читателя, особенно молодо¬го, стоит человек, борющийся за Добро, Справедливость, Любовь. В рассказе за-падного фантаста Ли Гардинга «Поиски» герой ищет уголок настоящей природы, а вокруг лишь город из металла и пластика. Наконец он находит прекрасный парк, но все в нем — трава, деревья, цветы — ока-зывается искусственным. Герой с ужасом убеждается, что и сам он — искусственное существо... Картина «синтетической ци¬вилизации» есть и в повести белорусского писателя Г. Попова «За тридевять планет». Однако люди в ней остаются людьми. *** Геннадий Ануфриев "Ключ от сейфа с удачей" 31 января, 2014 Окружающий нас мир — во многом сбывшийся прогноз фантастов. В их книгах удивительно точно предсказаны не только многие открытия, сделанные человечеством, но и постигшие его катаклизмы. Теперь говорят, что небольшая по объему книга Ивана Ефремова «Туманность Андромеды» сделала для советского общества эпохи «оттепели» больше, чем все постановления партии: дала зримый образ будущего, к которому можно и стоит стремиться... Хрестоматийный пример: к открытию лазера подтолкнули произведения «Война миров» Г.Уэллса и «Гиперболоид инженера Гарина» А.Толстого. Множество идей из произведений Ж.Верна, С.Лема, А.Азимова (кстати, нашего земляка) воплотилось в жизнь. Батискаф, космический корабль, компьютер, робот, мобильный телефон — первоначально они появились на страницах книг. Экология, генная инженерия, интеллектуальные технологии — и здесь фантасты опередили ученых, у них роботы стали музыкантами, судьями, хирургами, полицейскими... У белорусской фантастики тоже есть своя история. Сегодня у нас в гостях наш соотечественник, писатель–фантаст Геннадий Ануфриев. — Начнем наш разговор со сборника белорусской фантастики «Люстэрка Сусвету», которым издательство «Мастацкая лiтаратура» порадовало читателей в конце прошлого года и одним из составителей и авторов которого вы являетесь. Признаюсь, до сего момента о белорусской фантастике я знал мало... — И не только вы. Несмотря на обилие фантастики в книжных магазинах, в основном российской и переводной западной, наш рынок не очень–то баловал читателей белорусскими авторами. Еще недавно поток белорусской фантастики был, подобно речке Немиге, скрыт под другими литературными пластами. Ну кто у нас знает о том, что еще в 1927 году белорусский автор Б.Армфельт в повести «Прыжок в пустоту» весьма любопытно описал старт космического корабля с поверхности моря! Возможно, его идеи когда–нибудь пригодятся при полетах на покрытые водой планеты... Но в последнее время ситуация стала меняться к лучшему. В журнале «Маладосць» благодаря усилиям главного редактора Раисы Боровиковой, известной поэтессы, которая сама пишет фантастику, регулярно выходит «журнал в журнале» «Фантаст»; печатает фантастику и «Немига литературная». И вот новая серия «Млечны шлях» в издательстве «Мастацкая лiтаратура». Поток белорусской фантастики вырвался на поверхность и оказался на удивление полноводным. Сборник «Люстэрка Сусвету» — первая в своем жанре антология по жанровому и стилистическому разнообразию, разноплановости произведений, да и количеству авторов — их более двух десятков. Белорусская фантастика своеобразна и уникальна — от Я.Барщевского, Я.Мавра, М.Гамолки, В.Короткевича, В.Шитика до П.Мисько, Л.Дайнеки, В.Маслюкова, Л.Рублевской, С.Булыги, В.Цветкова и многих других. Появился большой отряд молодых белорусских фантастов, со многими из которых можно познакомиться в книге «Люстэрка Сусвету». — И все–таки, что может в ХХI веке фантастика подсказать человеку, возможности которого весьма ограниченны в сравнении с возможностями компьютера? — На это отвечу так: разум, интуиция, творческий поиск, а не пусть и фантастические возможности компьютера определяют прогресс человечества. А подсказать фантастика может многое. Существует целая новая отрасль науки — футурология, прогнозирующая развитие событий в грядущие десятилетия и даже столетия. Но первыми футурологами, безусловно, были писатели–фантасты. Вряд ли найдешь футуролога, не увлекавшегося этим жанром. Человек, не интересующийся будущим и считающий научно–фантастическую литературу вздором, утверждал Азимов, неизбежно придет к атрофии воображения и никогда не сможет увидеть, что же его ждет впереди. Стандартизация нашей жизни, переделка природы по нашему разумению (вспомните мичуринское «мы не можем ждать милостей от природы...»), безликость наших поселений — все это ведет к угасанию способности удивляться, открывать новое. А именно оно лежит в основе прогресса. Важная роль фантастики — в возрождении этой способности. Поэтому, несмотря на то, что скептики уверяют, будто белорусская фантастика никогда не выберется из пеленок, я верю в ее большое будущее. В стране, которая создает свою «Силиконовую долину» — Парк высоких технологий, — фантастика не может не быть востребованной. Более того, ее будут преподавать в вузах, как уже происходит в некоторых странах. — А в вашей жизни случалось что–нибудь фантастическое? — Если скажу, что меня похищали инопланетяне, это будет неправдой. Хотя нечто похожее на НЛО довелось увидеть лет десять назад на даче в Минском районе. Глубокой ночью светящийся шар около получаса висел над лесом, иногда перемещаясь из стороны в сторону. Его видели и другие — наутро в электричке слышал разговоры об этом событии. К слову, НЛО, другие загадочные на сегодняшний день явления вроде полтергейста, самовозгорания людей и т.п. в нашей республике не редкость. Их предстоит исследовать. Многое, возможно, связано с тектоническими разломами, один из которых, в частности, лежит под руслом реки Свислочь. А вообще самое фантастическое в моей жизни — это встреча с той единственной, любимой женщиной, с которой мы вместе вот уже скоро 30 лет. Кирилл ГРИГОРЬЕВ. Фото Виталия ГИЛЯ, "СБ". Дата публикации: 20.03.2008 Советская Беларусь, 2008, 20 марта Ануфрыеў , Г. Ключ ад сейфа з удачай : [ пра беларускую фантастыку : гутарка з пісьменнікам Генадзем Ануфрыевым / запісала Віялета Сямiлетава ) "Беларусь" . Belarus . — 2008. — No 4. — С. 35
|
| | |
| Статья написана 17 июля 2017 г. 22:50 |
На протяжении веков человек сталкивается со странными и непонятными для него силами и явлениями. Раньше он, в общем, вполне справлялся со своими страхами, принося жертвы, стремясь умилостивить эти силы, быть может, устанавливая и более близкие контакты. По крайней мере, в древних письменных источниках присутствуют упоминания о том, что мы сегодня называем НЛО, описания странных животных, похожих то на мамон тов, то на динозавров (не отсюда ли пошли драконы и змеи горы-нычи?). Полны тайн и египетские пирамиды, и мегалиты, и статуи острова Пасхи. Одни загадки берут начало из оставшихся материальных следов исчезнувших цивилизаций. Другие проистекают из поведения людей, власть имущих: почему вожди, короли, цари поступали так или иначе, ведь за этим следовали самые разные и порой весьма впечатляющие последствия, менялись судьбы народов.
И наконец, третье, о котором мы и будем говорить в дальнейшем: существуют такие законы природы, которые мы не в состоянии постичь, и всего лишь потому, что наши органы чувств не улавливают тонких энергий, наша биология оказывается слишком грубой, да и нерегулярность иных явлений препятствует их осмыслению. Вот и в рассказах Я. Барщевского, которые он определил как фантастические, часто нет этого фантастического. Есть странное, чудесное, необычайное, но СОВЕРШЕННО РЕАЛЬНОЕ. Рассмотрим все по порядку. 1. Я. Барщевский в самом названии декларирует наличие фантастического, но повествование, пронизанное тонким психоло- гизмом, ведет в сугубо реалистическом духе, по существу получается, что странное, необычное, таинственное является составной частью крестьянской жизни. (Так, у Ж. Сименона криминальное является частью самой жизни, большинство его романов и не детективы, а психологические произведения, построенные на криминальном мотиве. Кстати, так же развиваются криминальные мотивы у Бальзака и Диккенса.) С другой стороны, Я. Барщевский описывал ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫЙ случай, когда происходило нечто необъяснимое с точки зрения того времени. Он метко замечает, что “чудеса можно понимать только сердцем”. В плане чисто литературном Я. Барщевский является одним из ''основателей жанра “фэнтэзи” (то есть волшебно-сказочной фантастики) на польско-белорусской почве. До него была разве что “Рукопись, найденная в Сарагосе” Я. Потоцкого. Так бывает в истории литературы: произведение уже есть, а жанра еще нет. О рождении нового жанра сами писатели, как правило, не подозревают, они слышат тихо звучащую музыку, но не разбирают мелодии и ее смысла. 2. Первая новелла, будучи по внешнему материалу фантазийной, по существу излагает вполне реальную историю. Рассказчик предупреждает слушателей, что его повествование правдиво, то, что случилось, случилось с ним самим. Впрочем, следует обратить внимание на два момента. Здесь впервые появляется чернокнижник, который затем несколько раз мелькает на страницах книги. Это низкорослый, худой, всегда бледный человек,, нос у него большой, похож на клюв хищной птицы, густые брови, взгляд, как у сумасшедшего. Он одет в странную одежду черного цвета и такого фасона, которого не придерживались ни помещики (паны), ни ксендзы. Чернокнижник учил пана делать золото и другие “штуки” от нечистого. Какие аргументы приводит рассказчик? Во-первых, свет в панском доме горел по ночам, а этого крестьяне чрезвычайно не любили. Во-вторых, когда в руке чернокнижника увидели живую гадюку, которую он держал за голову (то есть возле головы, так змей обычно и держат), то никаких сомнений в связях панского гостя с дьяволом не осталось. Наибольший интерес вызывает описание какого-то магического ритуала на кладбище. ^Кто был этот чернокнижник? Бродячий алхимик, ученый, Типа Фауста, обладавший характером явно вздорным и неуживчивым, презиравшим людей — все это явствует из других его появлений. В тогдашней деревне любой незнакомец вызывал острый интерес, как правило, замешанный на неприязни: от незнакомцев белорусские крестьяне явно не привыкли ждать чего-то хорошего. Кстати, после ритуала на кладбище, во время которого пан и его слуга Карп потеряли сознание, чернокнижник исчез, а пан явно разбогател. Повествование о чернокнижнике переходит в историю о Карпе, бывшем панском слуге. Этот Карп отнял у рассказчика невесту, отсюда его характеристика: лентяй, построил дом, как у пана, посадил возле дома вишни и яблони, а также цветы... Коммента-рий-оценка: живет “не по-нашему”. И жену стал одевать, как паненку, и работать ей не давал, батраков стал держать. А чтобы добиться Агапы, Карп пришел к Парамону, “найстрашнейшаму чара^шку у нашай вакол1цы”. Далее начинается что-то непонятное. Здесь и выращивание из яйца, снесенного петухом, крылатого дракона, который начал снабжать Карпа золотом, и тот, разбогатев, с помощью пана, добился того, что Агапа стала его женой, Ситуация выглядит загадочно в свете последующих событий. О них рассказчик повествует с чужих слов, порой откровенно завираясь, хотя в чисто крестьянском духе, говоря, что дракон носил Карпу кроме золота и серебра еще и рожь, пшеницу, другое зерно. Точно так же в других рассказах, где фигурируют женщины, обвинявшиеся в колдовстве, которые сдаивали у коров молоко, делая масло и сыры, продавали все это в город и таким способом обогащались. Сюжет сдаивания молока ведьмой был в прошлом чрезвычайно распространен среди крестьян и России, и Украины, но дело в том, что женщины действительно порой доили чужих коров, но делали это в голодное время, чтобы спасти своих детей, конечно же, скрытно. Что касается Карпа, то его поведение становится все загадочнее. Он мечется, часто встает среди ночи и с кем-то беседует через окно или возле дверей. Об этом узнали из рассказов его жены Агапы, других свидетелей здесь просто быть не могло. А крестьянская психология все странное и непонятное записывала на счет дьявола. Карп вполне мог иметь связи с криминальным миром, но как тогда истолковать реплику раздраженного деревенского колдуна Парамона, заметившего после пожара в доме Карпа: “Хорошо дураку: как постелил, так и выспался”. В отсутствие самого Карпа (это важная деталь) появляется красиво одетый мужчина, на руке много золотых перстней, подпоясан широким красным поясом. Он предлагает Агапе “согласиться выполнить его желания”, она в ответ обращается к Богоматери, и это страшно пугает гостя. Потом он еще раз появляется, глаза горят как свечки, а пояс полыхает, как раскаленное железо. Он вообще “странно одет”. Гостя, по рассказам Агапы, — а она начала советоваться с людьми, как ей быть, — приняли за дракона, только в человечьем облике. А затем начался классический полтергейст: из углов хаты, из-за печи вдруг начали вылетать камни, причем были довольно солидные, в несколько фунтов, потом они полетели от окон и стен. Прыгали горшки, жбан с квасом, летала домашняя утварь. В это время самого Карпа дома не было, Агапа сбежала к родителям. Когда Карп вернулся и узнал о происшедшем, его первыми словами были: “Она меня погубила”. Он кинулся к Парамону. Но сделать уже, очевидно, ничего было нельзя. Дом загорелся во время его освящения ксендзом. Вот тогда Парамон и замечает: “Хорошо дураку...” Как расшифровать эту действительно странную историю? Полтергейст? Да, перед нами действительно “шумный дух”, как с немецкого переводится сам термин. В последнее время об этом феномене написано много, картина происходящего практически одна и та же: к тому, что описано у Барщевского, иногда добавляется вода, струи которой льются с потолка, из-за стен, слышатся стуки всякие, голоса, надписи появляются. Замечено, что часто эти феномены происходят в домах, где живут люди с крайне неустойчивой психикой (подростки, травмированные психически люди) — но, кстати, заметим, что не слышно, чтобы эти явления наблюдались в местах, где содержатся явные, настоящие сумасшедшие. Но если сопоставить эти “шумные явления” с “тихими” — с мироточением икон, то неизбежно приходим к выводу, что тут явно действуют злые силы и добрые. “Злых” можно успокоить, причем именно молитвой, а порой и простым уговором. Наиболее вероятной кажется гипотеза, что полтергейст — от-клик-контакт иного мира, параллельного измерения на работу энергетики человека. Может быть, нечто подобное и скрывается в первом рассказе Барщевского, и этот “странно одетый” мужчина с красным поясом — гость из иного мира... 3. Что же касается Парамона, объявленного “чародеем”, причем “наистрашнейшим во всей округе”, то перед нами — образ действительно незаурядного человека. Он самолюбив, и когда на свадьбе подвыпившие Аким с Гришкой начали его высмеивать, он заставил одного играть до одурения, а другого — танцевать. Что до использования решета для определения вора и неудачи Парамона, то тут ничего особенного нет, потому что практически ни один человек с паранормальными способностями не может не совершать время от времени ошибок. Решето (или топор) укрепляли на столбе, произносили соответствующие заклинания, затем перечисляли по порядку подозреваемых, и если при упоминании кого-то из них топор или решето даже немного повернется, качнется, — этого человека считали виновным. Кстати, Парамон мог вполне сознательно сделать виновными Акима с Гришкой, дабы их выпороли (что и произошло). 4. Рассказы Я. Барщевского пронизаны тончайшим психологизмом, удивительно органичным. Впрочем, он не ставил перед собой никаких аналитических целей, все объяснения фантастического и странного сводя либо к проделкам дьявола (нечистого) и его приспешников, либо к простому удивлению и принятию явления как оно есть. Во время свадьбы Карпа и Агапы, когда гости уже захмелели, раздался какой-то странный шум, хата осветилась, словно от вспышки молнии, потемнел огонь свечек... И Карп, изменившись в лице, почти не владея собой, громко гово- рит: “Прибыл мой гость”. И, точно спохватившись, заговорил с друзьями о чем-то другом. Гости, разумеется, пришли в ужас, им начали мерещиться по углам хаты всякие чудовища, но они выпили еще и успокоились. А ведь Карп был на грани разоблачения: нечто подобное мы .сейчас называем Контактом (вот только с кем: инопланетяне, пришельцы из параллельного мира?..). 5. В сборнике рассказов Я. Барщевского особое место занимает водка (горелка). Она фигурирует почти во всех сюжетах. Герои пьют в корчме, на свадьбах, встречая Новый год, угощая друзей... Но дело в том, что именно с водкой связаны два фантастических сюжета, которые, быть может, не так уж и фантастичны. В рассказе “Волколак” Марк превратился в оборотня-волка после того, как выпил “зачарованной горелки”, а потом еще и музыка дудки подействовала. Тема оборотней имеет свою традицию, ее вроде бы придерживается Барщевский, но приведенная деталь в виде “зачарованной горелки” позволяет все представить во вполне реалистическом духе. История юриспруденции полна судебных дел, в которых оборотней осуждали на казнь. Свидетельские показания в каждом случае были уверенные и единодушные, давали их люди безупречной репутации. Их показания не оставляли никаких сомнений, что перед судьями стояли преступники, совершавшие свои кровавые деяния в облике диких зверей. Сама же способность человека “обора-чиваться” (“превращаться”) вообще не подвергалась сомнению. Да и какие тут сомнения, если тема ликантропии идет еще из античности. Аполлон, хотя и являлся покровителем музыкантов и певцов, водителем Муз, обладал способностью превращаться в ворона, лебедя, мышь, барана и волка. Римский писатель Марцелл Сидетский считал ликантропию “особым видом меланхолии”, иначе говоря, сумасшествия, помешательства, а потому предлагал лечить ее с помощью “холодных ванн и тво-рожно-сыворотной диеты”. Совет довольно любопытен: как поймать оборотня и заставить его есть творог? Это сродни решению зайцев повесить волку на шею колокольчик, чтобы волка было издали слышно. Викинги порой носили медвежьи шкуры, чтобы придать себе мужества и жестокости в бою. Может, для этого и дед Талаш носил шкуру волка? В рассказе Барщевского Марк выпил “зачарованной горелки”, а ведь горелку действительно можно “зачаровать”, добавив туда спорыньи, настойки мухомора или другого гриба, называемого веселкой обыкновенной, а то и просто кувшинки. От настойки мухомора у человека кроме опьянения начинаются яркие галлюцинации, причем ими можно управлять, подавая устные коман ды. А что касается спорыньи, то она содержит смесь алкалоидов, в основе структуры которых лежит лизергиновая кислота. Одним из производных лизергиновой кислоты является ставший сейчас знаменитым наркотик ЛСД. Он вызывает сильные, стойкие и убедительные галлюцинации. Отравления спорыньей, намеренные и случайные, разумеется, не были редкостью в прошлом. Больные представляли себя обросшими шерстью, с клыками и когтями, именно так, как рассказывает Марк у Барщевского, утверждали, что во время ночных скитаний убивали людей, животных и в особенности детей. » Есть еще ряд соображений в пользу реальности нарисованной Барщевским картины. Зафиксированы случаи изменения формы человеческого тела, оно становится или Очень большим, или очень маленьким (кстати, индийские йоги владеют этой технологией). Другие экстрасенсы, практикующие как врачи, умеют останавливать текущую кровь, на глазах заживлять раны — и логика ведет нас к вероятному существованию способности полностью менять свой облик, то есть к оборотничеству. 6. О водке, но не только о ней, следует сказать при рассмотрении рассказа пятого “Родимый знак на губах”. Здесь говорится о некоей женщине, державшей корчму, часто справлявшей новые платья и всегда ходившей в красивых уборах. Этого было достаточно для того, чтобы ее заподозрили в колдовстве (молоко у коров сдаивала, делала масло, сыры и продавала в городе). Пытались ее как-то уличить мужики, так сказать, поймать с поличным, запрягли вечером коня, поехали, — а расстояния-то всего — десять верст, и дорогу знали прекрасно, но мужиков всю ночь кружило вокруг корчмы, так ее и не нашли. Рассказывает об этом случае соседка пана Завальни вполне серьезно, да наверняка так оно и было. Только вот перед нами классический случай того, как пьяные ночью (а ночи в деревне темные) пытаются добраться куда-нибудь. Когда человек начинает путаться в дороге, он еще и пугается, лишается всякого соображения. Вину, конечно, он возложит на какую-нибудь Прокседу, дьявола, ведьму, но не признается в собственной глупости, трусости и бестолковости. А эта Прокседа, будучи корчмаркой, на наш взгляд, непременно что-то добавляла в водку (самогонку). Мухомор или веселку, может, и спорынья попадала, немножко, но и этого хватало. А если еще и водка была градусов в 60? Вот во время свадьбы дочери Прокседы Варвары (Варька — у Барщевского) появляется около корчмы карета: шесть черных коней, на козлах — кучер, сзади — лакей в богатой ливрее... Выбежали гости и Прокседа с дочерью, а карета исчезла. Эффектная история. Вот только как среди темной ночи, хотя и говорится в тексте, что звезды светили и небо было чистое, но время-то было около полуночи, самая тьма. Как во тьме разобрать, какие там кони, богатую ливрею лакея? С пьяных глаз, и при ОЖИДАНИИ, что непременно что-то МОЖЕТ произойти, такая колдовская, ведьмовская слава была у Прокседы, — и увидеть можно все что угодно. А тут еще ветер налетел, буря, даже крышу с корчмы сорвал... И вместо дальнейшей свадебной гулянки гости оставшуюся часть ночи от страха молитвы читали. Что касается родимого пятна на губах Вари, то оно, вероятно, зависело от ее психологического состояния. Разговоры вокруг корчмы, подозрения, насмешки, что замуж ее дьявол возьмет, все это угнетало — и пятно увеличивалось. Но вот девушка выходит замуж, живет счастливо, спокойно — и пятно совершенно исчезает. 7. Герой первого рассказа сборника — Карп — может быть определен как народная модификация “лишнего человека”. Его современники — Онегин и Печорин, Бельтов и Рудин и многие другие подобные характеры в русской и западноевропейской литературе. Однако если те — дворяне и отражали вырождение своего сословия, терявшего пассионарность, волю к власти из-за избалованности богатством, социальной безответственности и привычки к наслаждениям, то у Карпа мы видим психологический слом из-за его должности лакея, легкой и бездельной, в сравнении с жизнью крестьянина (такова Франка в повести Э. Ожешко “Хам”). Прикоснувшись, — не к культуре, — к жизни и быту шляхты, Карпу трудно вернуться к трудовой крестьянской жизни. Мечта о богатстве без малейшего понимания нравственного смысла богатства привела его к контакту с Неизвестными Силами, и далее — к трагедии. В герое второго рассказа сборника (“Зухаватыя учыню”) есть какие-то зачатки паранормальных способностей, это и наполняет его бесшабашностью, “зухаватасцю”, явной непривязанностью к крестьянской жизни. Нас интересует магический элемент, ярко проявившийся в нападении Василя на... “снежного человека”. Ги де Мопассан записал историю, которую ему и Флоберу рассказал Тургенев. Это была история о том, как на молодого Тургенева в лесу напала самка “йети”, страшная, морщинистая, груди, как два мешка, болтались впереди, она гримасничала, длинные спутанные волосы, рыжие от солнца, обрамляли ее лицо и развевались за спиной. Тургенев почувствовал такой дикий страх, что выскочил из реки, где купался в жаркий день, и кинулся бежать, а это существо бежало рядом, повизгивало и пыталось его остановить. Пережитый страх не позволил ему написать о случившемся, ведь пришлось бы заново его пережить. Но Флоберу и Мопассану он рассказал о происшедшем. А ведь у самки “снежного человека” явно были не самые плохие, как говорят в таких случаях, намерения. 8. Странно, что Василь, напавший на “гоминоида”, не пострадал. Хотя в известной степени можно считать расплатой те несчастья, которые на него обрушились позже: волки хватали только его баранов и овец, лиса — только его гусей, его корова погибла, и наконец, пожар уничтожил только его хату. Мужики совершенно правильно расценили весь этот ряд несчастий как месть “лешего”. Но сам-то Василь, лично, не пострадал! А когда ему на смерче “протягивается рука”, односельчане заключают: Василь запанибрата с нечистым. Кстати, эта “рука смерча” чем-то напоминает “руку”, которую протягивает Крису Кельвину Океан Солярис в романе С. Лема... И Василь уходит из дому, исчезает... Разные потом были разговоры: будто бы слышали голос Василя в лесу и смех “лешего”. Снова и снова поражает в рассказе Я. Барщевского абсолютная естественность, реалистичность повествования. Образ “чернокниж-ника” явно у рассказчиков вызывает неприязнь, он чужак, странен и непонятен, а Карп, Парамон, Семен — свои, крестьяне, ну, выбившиеся из нормальной жизни, попавшие в странные ситуации, но все-таки свои, мужики. И вся эта фантастика, пусть она необычна и полна тайны, есть часть жизни. Перед нами, в сущности, какое-то синтезирование христианства и язычества, но жить в природе, рядом с природой и оставаться “чистым христианином” довольно трудно. При этом они далеко не все странное готовы принимать. Античные мифы слушают с интересом, но окончательным выводом является: чужое, нет связи с жизнью. Правда, Одиссея Завальни оценивается высоко, но, осуждая его за хитрость (особенно в истории с Полифемом), приязненно относятся к Энею, уважая его любовь к отцу. Но все это — чужое. Интересно, что помещики, воспитанные как раз на классической культуре, с откровенной насмешкой относятся к странному и необычному рядом с ними. Пан в первом рассказе является посмотреть на “полтергейст” в хате Карпа, но из этого ровным счетом ничего не следует. А в других рассказах в ответ на предостережения крестьян об осторожности, ибо происходит ЧТО-ТО необычное, следует вполне серьезная, хотя и раздраженная угроза выпороть, приказ не болтать чепухи, не верить в предрассудки. Воспитание, которое получали дворяне в учебных заведениях, было просветительским по своему духу. Впрочем, церковь христианская (что православная, что католическая — одинаково) не любила этой странной фантастичности, порой слишком уж реальной, ведь нити явно вели к язычеству. Однако странное и таинственное действительно происходило в жизни. Вот, например, черная собака из третьего рассказа (“Ужиная корона”). Психологическая пикантность данного “персонажа” состоит в том, что черная собака описана и в летописях, и в документах. Рядом можно ставить и уже упоминавшихся оборотней, “снежных людей”, а там — и эльфы, и тролли, гоблины. Все это можно объединить одним понятием — привидения, хотя это вряд ли будет точно. Тем более что привидение у Барщевского есть в “чистом виде, это — Плачка, но о ней ниже. Черная собака в рассказе о ловчем Семене соседствуёт с ужами и другими чудовищами (хотя они знакомы: волки, медведи). Семен заключает договор с королем ужей, но не о “продаже” души Продажа души дьяволу, сюжет, возникший в новейшие христианские времена, ставила целью для продавца-человека получение богатства, власти, наслаждений, просто исполнение желаний. Все желания Семена заключаются в удачной охоте (чтобы его не ругал барин); совершенно нормальное желание для охотника. Черная собака, как вид призрака, зафиксирована в Англии. Скажем, в книге “Фольклор графств Англии”, в томе, посвященном Сомерсету, говорится, что “черная собака” появлялась на дороге, ведущей из Сент-Одрис к Перри-Фарм, причем явилась в 1960 году двум местным жителям накануне их смерти. Фиксировалась “черная собака” в XIX веке, в XVI веке, и есть документированное свидетельство, что собака появлялась во время сильных гроз, когда непрерывно сверкают молнии и гремит гром. А это означает чрезвычайно сильную концентрацию электромагнитного поля. Однако черная собака у Барщевского появляется без всяких молний. От Семена ничего не требует, только быть сдержанным и смелым. Смелости у него хватает, а сдержанности — нет. Вывод: над ним проводится “эксперимент”. Цель: проверить выдержку, психологическую устойчивость. Семен не выдержал проверки. Как не выдержал ее Карп. Сегодня известно, что считавшиеся фантастикой, суевериями призраки и привидения вполне реальны, но при каких условиях и почему они появляются, какова их природа, остается загадкой. В нескольких рассказах Барщевского появляется Плачка, вполне реальная женщина, но в то же время призрак. Судя по всему, подобный феномен возникает при чрезвыйчайно сильном переживании, волевой нацеленности. Не будем касаться нравственных аспектов, связанных с появлением Плачки в рассказах, они достаточно определенны. Примечательно то, что Плачку видели многие, но далеко не все воспринимали ее моления и плачи, быть может, и в силу того, что она порой выглядела совершенно реальной. К чему обращать внимание на всякую плачущую женщину? Одета она была в белое платье, на голове черный убор и черная косынка на плечах. Лицо смуглое от солнца, приятное, глаза живые, но в них всегда стояли слезы. Очевидно, она умерла где-то в Х1У-ХУ вв., что-то в ее истории связано с детьми. Ее появление, по мнению крестьян, не обещает ничего хорошего. В самом деле, соприкосновение мира мертвых и мира живых свидетельствует о каких-то нарушениях в данном фрагменте космического пространства. 9.Вполне реальной кажется и история Гараськи, выделившего свое астральное тело накануне смерти. Кстати, мужики, ставшие свидетелями события, вовсе не испугались, не призвали для объяснения ситуации “нечистого”, приняли все так как есть. Они чудесное приняли не только сердцем, но и разумом. Сам Гараська, когда увидел астральное тело “чернокнижника” в виде тени на стене, испугался. Но он “чернокнижника” боялся в живом виде, а тут — тень. Интересно, но пан, к которому явилась “тень чернокнижника”, не пугается, скорее досадует, что ему не дает покоя эта история. Он о чем-то спорит с “чернокнижником”, это вызывает у него беспокойство и тревогу, но воспринимает он ситуацию, в общем, вполне естественно. Фигура “чернокнижника” является, быть может, самой, любопытной среди всех персонажей Я. Барщевского. Он явно имеет какое-то далекое отношение к друидам, поклонявшимся деревьям. Потому и советует пересадить дубы. А вот садовник Генрик впадает в непонятную истерику по этому поводу. А история с кладбищем, откровенно говоря, неясна, точно так же как и с* часовней. Чернокнижник советует Генрику и кладбище снести (на вполне резонном основании), и цемент из часовни пустить на фундамент своего жилого дома. И Генрик следует совету: надмогильные камни перемалываются в щебень, цемент берется от часовни, — и в новом доме его жена Амелия начинает болеть. Собственно говоря, здесь и начало его болезни — некоего сумасшествия, когда Генрику стало казаться, что на его голове волосы кричат. Ему не повезло, он не встретил сильного и умного гипнотизера (стихийного психотерапевта), как Томаш из рассказа о коте Варгине. Амелия явно обладала “вторым зрением”: она увидела, что у старика не кролики, а летучие мыши, но потом ее сбили с толку и муж, и старик. И с ней “чернокнижник” повел своеобразную борьбу, которая завершилась смертью Амелии. 10. Не следует думать, будто выявление реальных корней в фантастических рассказах Я. Барщевского снижает их художественные достоинства. Дело обстоит как раз наоборот: сборник в этом случае обнаруживает не только новые культурологические измерения, психологическую изощренность, но приобретает вообще иной жанровый статус. Мы не претендуем на лавры Шли-мана, откопавшего Трою. Главное, что земля Беларуси скрывает такое количество тайн, чудес и диковин, что удивляешься равнодушию белорусских писателей к этому богатству. Ведь вот как странно получается: В. Короткевич написал замечательные вещи — “Дикая охота короля Стаха”, “Черный замок Ольшанский”, есть “фантазийные” веяния и в “Колосьях под серпом твоим”, но никто не стал продолжать тематику, никто не выступил преемником... Почему? Точно так же одиноко высится яркая вещь К. Крапивы “Брама неум1ручасщ”, “выстроенная” рядом с комедией К. Чапека “Средство Макропулоса”, но абсолютно самостоятельно. И никто опять не заинтересовался развитием научной фантастики на Беларуси. Работал, в сущности, один В. Шитик, мелькнул сборником рассказов Н. Ципис, Н. Матуковский сверкнул “Мудромером”. А когда вроде бы началось оживление — появился “Эридан” и уничтожил белорусскую фантастику, потому что превыше всего оказался “золотой телец”. А ведь жанр волшебной фантастики — не просто сочинение новых сказок. Это создание новых мифологий. Именно так следует квалифицировать творчество Д. Толкиена, К. Льюиса, Урсулы ле Гуин, Р. Говарда, современного русского писателя Н. Пе-румова. Альберт, герой седьмого рассказа (“Огненные духи”) Я. Барщевского, идет на контакт с Незнакомцем, и тот ему предлагает: “Поклонись духу тьмы, и дух огня будет тебе служить...” Н. Перумов много пишет о Тьме и Свете, которым служат люди и маги. Сам Альберт может быть истолкован и как Фауст, и как ге-рой-стяжатель, ведь ему от Незнакомца нужно только золото. Возможностей использовать данный материал, обыграть его, . вставить в законченное и “отстроенное” повествование — много. “Дзфны К1Й” — это жезл, которым непременно обладают маги у Толкиена и Перумова. “Дра^ляны дзядок” прекрасно может быть обыгран на основе психометрии, а ведь это еще и образ Сократа. “Кабета 1нсекта” с трансформацией стервозной личности в насекомое — просто гениальная художественная находка. А как поворачивает пан Завальня тему волколаков, говоря, что волчица, вскормившая Ромула и Рема, была когда-то человеком, женщиной, имела человеческую душу... Можно только сожалеть, что такой богатый материал остается невостребованным, богатейшим кладом лежит он, ждет своего исследователя. Будем надеяться, что таковой найдется. Нёман. 2001. No 8. С. 200—210.
|
|
|