| |
| Статья написана 25 ноября 2013 г. 23:08 |
Капитан Джим Уэддербёрн черта лысого не боится. А Джеймс Уэддербёрн услышал нечто, от чего мурашки поползли по коже. Дрейфуя по ночи на манер ледяного ветра, переплетая свой путь с фонарными столбами, он услышал аккордеоны. Аккордеоны: звучание зла. Аккордеоны — как хамелеоны. Они чуть необычнее даже этого слова; приводящий их в действие механизм неочевиден. Вы видели когда-нибудь внутренности аккордеона? В нем нет ни микрочипов, ни чего-либо, что объясняло бы производимый аккордеонами звук. Они выводят свои хрипы, демонстративно пренебрегая всеми научными законами. А в сегодняшнем мире, где от микрочипов остались лишь следы на песке, аккордеоны зловещи как никогда. Эти глянцевые футляры, смахивающие на хитин насекомых. Эти вдохи и выдохи вкупе с белозубым сиянием клавиш во тьме. Тони Баллантайн "Грезящий Лондон" (перевод вашего непокорного)
|
| | |
| Статья написана 21 ноября 2013 г. 14:22 |
|
| | |
| Статья написана 27 октября 2013 г. 01:30 |
А вот интересно. Роман Готорна Абендсена из романа Филипа Дика "Человек в Высоком замке" в оригинале называется "The Grasshopper Lies Heavy", и поскольку один из героев книги говорит, что "это из Библии", все русские переводчики как один интерпретировали название в духе Откровения Иоанна Богослова: тут и "Саранча садится тучей", и "И саранча легла густо", и "Из дыма вышла саранча", и "Саранча, застилающая небо", и "Тучнеет саранча". Это Г. Корчагин, О. Колесников, А. Левкин, Н. Мухортов; я так и не разобрался, кто что перевел, но добросовестно просмотрел все варианты переводов на Флибусте. Между тем саранча из девятой главы Откровения — это традиционно locusts. Я не просматривал все варианты, но в Библии короля Якова это locusts и много где еще. И, скажем, знаменитый роман Натанаэла Уэста "День саранчи" называется именно "The Day of the Locust", а поскольку Уэст упоминается в книге Дика, получается какая-то странная параллель, которая меня сбила с толку моментально. А вот "The Grasshopper Lies Heavy" — это другое. Фраза очень напоминает Екклесиаста 12:5, "and the grasshopper shall be a burden" в Библии короля Якова и, скажем, "and the grasshopper drags itself along" в более современной версии. В синодальном переводе — "и отяжелеет кузнечик", в церковнославянском — "и отолстѣ́ютъ прýзiе". Это про времена, когда сделать ничего нельзя, когда "померкли солнце и свет и луна и звезды", когда "нашли новые тучи вслед за дождем" (ср. "плотные тучи — и нет дождя" из "И цзин"), про смерть в том числе: "В тот день, когда задрожат стерегущие дом и согнутся мужи силы; и перестанут молоть мелющие, потому что их немного осталось; и помрачатся смотрящие в окно..." Но никакого апокалипсиса; Абендсен не сравнивает нацистов с саранчой Иоанна, да и странно было бы так называть роман о победе над нацизмом; это скорее про пассивную позицию перед активным внешним миром — то, что "Книга перемен" обозначает чертой "инь" в противоположность черте "ян". И что-то мне кажется, что никто из переводчиков не угадал. Но если у кого есть другие аргументы — welcome.
|
| | |
| Статья написана 28 сентября 2013 г. 00:49 |
Для выражения задачи и ее ввода в Искинт требовался светокарандаш, но Антон им не воспользовался, не это ему было нужно. Легким касанием пальцев он, точно зверька, огладил инвентор, тронул грани смежных кристаллов, пока не ощутил знакомое покалывание, и тогда, опустив ладони, сосредоточился на этом щемящем покалывании, представил, как под кожей ладоней исчезает холодок соприкосновения с веществом, как вместе с холодком исчезает его твердость и нет уже больше ни пальцев, ни вещества, ни тесной комнаты, ни аппарата в ней, а есть только человеческое "я", движущееся навстречу тому, что скрыто в Искинте, — сливающееся с ним. Мгновение перехода, как всегда, выпало из сознания. Внезапно Антон стал не тем, чем был, бесплотно завис в волне необозримого, почему-то белого, как полуденный туман, океана, и эта волна колыхнула его сознание, или, наоборот, сознание всколыхнуло всю эту туманную и неощутимую вокруг белизну. Что-то вроде изумления передалось Антону, он привычно и быстро откликнулся, и тогда в его сознании вспышкой возник вопрос, который нельзя было выразить словами, как, впрочем, и весь последовавший затем диалог, в котором человек узнавал Искинт, а тот, в свою очередь, узнавал человека. Хотя можно ли это назвать узнаванием? Один из величайших философов, Карл Маркс, к ужасу примитивных материалистов еще в докибернетическую эпоху высказал ту, впоследствии самоочевидную мысль, что и машине присуща своя, особого рода "душа", выражающаяся в действии законов ее функционирования. Тем более это относилось к Искинту, искусственному интеллекту целой планеты, главному управителю всех ее техносистем, чья память вмещала все и вся, чей мозг одновременно решал тысячи задач, отвечал на тысячи запросов и выдавал миллионы команд. Да, у Искинта была своя "душа", огромная и сложная, как он сам, ее-то Антон и воспринял как бескрайне колышащийся, неосязаемо белый, безбрежный океан инаковости. Это, на секундочку, 1985 год. "Сила сильных", последняя книга Дмитрия Биленкина. Не без анахронизмов, хотя это что считать анахронизмами; вот кто из вас, жалких ничтожных людей, как выражается Алан Кубатиев, видел в деле настоящее советское световое перо — то, которым можно было тыкать в экран монохромного дисплея? Только пользовались им редко в машинном зале моего детства. И, да, я допускаю и даже уверен, что Биленкин читал Гибсона. Но — 1985 год. "Нейромант" в 1984-м был издан.
|
| | |
| Статья написана 25 сентября 2013 г. 23:34 |
Для родной газеты. В прокат вышел новый фильм Нила Джордана «Византия», сюжет которого, несмотря на название, не имеет к тысячелетней православной империи никакого отношения. «Византией» тут называется бывшая гостиница, которую двухсотлетняя вампирша Клара (Джемма Артертон) превращает в бордель. Есть в финале фильма и одна отсылка к собственно византийской истории, увы, невнятная и необязательная. Но так как режиссер Нил Джордан своей фильмографией доказал, что он далеко не глупец, остается предположить, что название намекает на прилагательное «византийский», которое несет в себе дополнительные смыслы: «хитрый, лицемерный, жестокий» в русском и «очень сложный, лабиринтоподобный» в английском. 
Ирландец Нил Джордан известен своим умением усидеть сразу на двух стульях – кино и авторского, и коммерческого. Прославившись некогда сказкой ужасов «В компании волков», он начал не без успеха чередовать съемки в Голливуде и Ирландии. Отсюда – профессионально снятые и коммерчески успешные «Интервью с вампиром», «Майкл Коллинз», «Конец романа» с одной стороны и более авторские, как правило, ирландские киноистории вроде «Жестокой игры», «Завтрака на Плутоне» и «Ундины» с другой. И в последние годы Джордан не изменяет себе: после «Ундины», фестивальной псевдофэнтезийной картины о бедном рыбаке, чей невод выловил однажды женщину (то ли русалку, то ли нет), режиссер снял популярнейший телесериал «Борджиа», а параллельно – опять-таки для души – работал над «Византией». Репутация Джордана такова, что сегодня у него с удовольствием снимаются лучшие актеры мира: в «Ундине» главную роль сыграл Колин Фаррел, в «Борджиа» знаменитого папу Александра воплотил сам Джереми Айронс, а в «Византии» кровососущих маму и дочку изображают англичанка Джемма Артертон (Гретель из «Охотников на ведьм») и совсем юная ирландка Сирша Ронан («Милые кости», «Ханна», «Гостья»). Разумеется, сочетание «Джордан плюс вампиры» заставляет вспомнить в первую очередь «Интервью с вампиром» с Томом Крузом, Брэдом Питтом и Антонио Бандерасом. Может быть, это один из лучших фильмов об упырях за всю историю кино, ставший культовым в том числе благодаря литературной основе – роману Энн Райс. Действие «Интервью» происходит в разных эпохах и географических локациях, от испанской Луизианы 1791 года и Парижа 1870-х до современных Нового Орлеана и Сан-Франциско. Энн Райс и Нил Джордан не первыми поняли, что бессмертие вурдалаков позволяет создать в пределах одной книги и одного фильма масштабную, сложносочиненную, увлекательную историческую хронику. Однако именно «Интервью с вампиром», а не, допустим, «Дракула» Копполы, подняло планку вампирских эпосов на недосягаемую высоту. «Византия» – это попытка прыгнуть еще выше, поставить новый мировой рекорд в столь редком виде спорта, как кино о кровососущих. История Клэр и ее дочери Элинор развертывается в двух-трех временных пластах одновременно: наполеоновские войны, раннее викторианство, современность. География тут не столь широкая, как в «Интервью с вампиром»: в самом начале Клэр, работающая стриптизершей в ночном клубе, убивает таинственного «господина», тоже, по всей видимости, вампира, и вместе с дочкой бежит в прибрежный городок, где двести лет назад все и началось... 
Мы постепенно узнаем о том, что Клэр в юности совратил некий капитан Рутвен (Джонни Ли Миллер; имя персонажа отсылает к одному из первых английских вампиров, герою романа Кэролайн Лэм «Гленарвон», списанному с лорда Байрона), после чего она оказалась в борделе, где и родила Элинор. Не решившись убить дочь, Клэр подбрасывает ее в монашеский приют и много лет спустя, уже превратившись в вампира, спасает от верной гибели. «Византия» рассказывает зрителю истории, много историй, вложенных одна в другую, как элементы китайской головоломки. В этих историях меняются времена и костюмы, но герои остаются прежними. Безжалостный капитан Рутвен, его сослуживец Дарвилл, чуть не погибший от лихорадки, братство вампиров, передающее избранным карту островка, на котором есть странная пещера: тот, кто в нее заходит, выпадает из времени, встречает самого себя, умирает и воскресает уже новым, мертвым, бессмертным существом... И, конечно, Клэр и Элинор, вокруг которых закручивается действие: мать и дочь, представляющиеся сестрами, нигде подолгу не задерживающиеся, навсегда оставшиеся такими, какими они были в момент вампирского преображения. Это одна из загадок фильма, то, что не говорится прямо и о чем зрителю нужно догадаться самому: в момент превращения в кровососа останавливается не только старение тела, но и развитие духа. И если ты шлюха, пусть и поневоле, ты и дальше будешь стремиться работать в домах терпимости и ночных клубах, потому что ничему новому тебе уже не научиться. Если же ты 16-летняя девочка, воспитанная в монашеской строгости, наивная и мечтательная, – ты обречена оставаться такой на протяжении вечности. Если ты «не тварь дрожащая, а право имеешь», ты будешь таким всегда. И ни войны, ни революции не сделают тебя другим. Изменить тебя может только одно: любовь. Вампиры Джордана остаются людьми, они готовы умереть сами, но защитить от смерти любимых. Как пел Леонард Коэн: «Любовь – единственный способ выжить...» Парадокс в том, что такое вот сложное, многоуровневое кино с прекрасными актерами, не похожее ни на комедийную жвачку, ни на скучные фильмы ужасов, ни на унылые боевики, почему-то мало кому сегодня нужно. «Византию» год держали на полке и выпустили в ограниченный прокат летом, в самое тухлое для киносборов время года, так что на начало августа касса фильма – около 90 тысяч долларов – была более чем в сто раз меньше его бюджета. Уже сейчас можно сказать, что это, увы, провал. А значит, у Нила Джордана будет еще меньше хороших сложных фильмов. Что-нибудь попроще – ради бога. Когда-нибудь в будущем историки кинематографа вновь откроют нашу эпоху и вспомнят, что снимались в то время приличные ленты, однако публика их не любила. Но «Византия» будет хорошо смотреться и через двести лет. Такая любовь не стареет.
|
|
|
облако тэгов
