Шли 50-тые.

И пока Рэй Брэдбери попал в десятку касательно того, к чему движутся люди (реалити-шоу во весь экран, уход книг и отсутствие просто разговоров между людьми)... Пока тот же Рэй Брэдбери великолепными мазками яркой палитры отправил людей, со всеми их пороками и проблемами, на Марс, где они могут начать всё сначала... Пока Роберт Шекли выдавал великолепные рассказы, поражающие своей фантазией, глубиной и юмором, не парочку рассказов, а десятки... Пока Клиффорд Саймак верил в человечество, поднимал многие этические и философские вопросы, не забывая также удивлять фантазией... Пока Станислав Лем писал «Магелланово облако» и планировал создать Великое произведение «Солярис», поражающее своей глубиной... Пока Айзек Азимов планомерно и основательно разрабатывал идею роботов и «Конец вечности», подойдя серьёзно к обоим направлениям, пытаясь найти парадоксы и разрешить их...

В это время классик фантастики Роберт Хайнлайн написал произведение, которое я могу тремя словами охарактеризовать так: приключения меркантильного эгоиста.

1. ПРИКЛЮЧЕНИЯ. Приключения ли? Разве можно назвать приключением повествование, в котором бОльшую часть объема занимает подобное: я сходил туда, я проснулся и пошел туда, я поговорил с тем. Плюс подано это серо и с каким-то хамским юморком. Плюс сюжет очень явно движется именно в том направлении, куда хочет выкрутиться автор. Пример: чтобы предусмотреть путешествие во времени, когда у героя всё, тупик, автор отправляет его в бар с коллегой, где пьяный коллега об этом пробалтывается.

2. МЕРКАНТИЛЬНОГО. Чаще всего главного героя волнуют деньги в любом их виде: акции, золото, патенты. К концу романа мне захотелось запомнить конкретные примеры, чтобы показать жадную душонку главного героя. Вот самый яркий пример: когда изобретатель машины времени просит дать ему две монеты для эксперимента, главному герою даже их было жалко отдавать; он подумал, что их у него и так уже не очень много. Это уже просто смешно.

3. ЭГОИСТА. Обычно, когда повествование ведется от первого лица, хочется себя отождествлять с героем. Здесь этого делать крайне не хотелось. Он пытается унизить официантов и прочих посторонних людей, считает своих коллег из будущего непроходимыми тупицами, изначально заинтересовывается девочкой Рики только как адресатом своих финансовых вложений, манипулирует людьми в своих целях, показывая читателю якобы настоящего современного героя. Да он ничем не лучше той же Беллы, поэтому его не жалко.

Увы, данная «классика» слишком переоценена. После превосходных «Пасынков Вселенной» не думал, что меня будет ждать такое разочарование. Не вышло здесь ни супер-трудяги в духе Мартина Идена, не вышло и Джейка Эппинга из «11/22/63» С. Кинга, который задавался глобальными вопросами, мечтал, переживал, принимал окружающих за людей. И увы, даже кот Пит не спасает, хотя кошек я очень люблю.

А что же с Дверью в Лето? Это какой-то образ, обозначенный в начале книги один раз, и один раз в конце. Образ, который претендует на нечто глубокое, но по сути являющийся дешёвым пафосом. И да, к сожалению, такому человеку, как главный герой, не суждено найти своё Лето ни в настоящем, ни в будущем.

«Даша, вы неподражаема!» — фраза, повторяемая разными персонажами на протяжении книги.

Знаете, порой возникает столь свойственное человеку желание немножко побаловаться. Кто-то пробовал курить, кто-то стучал в незнакомую дверь и убегал, а кто-то совал пальцы в розетку. Вот и мне, меж чтением обычно всё-таки качественной литературы (потому что тщательно выбираю авторов), захотелось немного пошалить. Да и не только пошалить, кстати говоря. Здесь еще есть момент «тест-драйва» системы оценивания произведений, ибо когда читаешь много хорошего, начинает замыливаться глаз. Вот и решил, так сказать, умыться. Только из крана, видимо, полилась не вода, а нечто иное.

В качестве ознакомительного взялся за первый роман «Крутые наследнички» из большого цикла «Любительница частного сыска Даша Васильева». Раз уж цикл большой, то он либо дорог автору, либо имел успех у читателей, либо всё вместе. Данное творение повествует о том, как Даша Васильева со своими детьми получает пригласительное письмо от давней знакомой, очень удачно вышедшей замуж в Париже. По приезде во Францию она попадает в целый змеиный клубок, начинающийся со смерти мужа этой самой подруги.

Анализируя как текст, видно, как сразу всплывает масса проблем. Художественная сила на нуле, запомнился только один образ на всю книгу: когда у Даши затекли ноги, было ощущение, что у нее там не кровь, а минеральная вода с пузырьками. Пожалуй, всё. Да и разве это образ? В быту в хорошем настроении люди выражаются и более красочно. Когда писательница хочет описать красивый элемент одежды в духе платья или юбки, смело можете говорить, что это будет либо голубой цвет, либо розовый. Более изысканными цветами автор вас баловать не станет. Персонажи плоские настолько, что их даже не назовешь картонными. Кроме редкого описания внешности нет больше никаких характерных черт, которые хоть как-то выделяли бы героев, отличали их друг от друга. Они говорят то крайне серо, то безмерно удивленно (или любая другая эмоция, которая в этот момент нужна автору), чем напоминают поведение актеров в каком-нибудь дешевом театре. Все их поступки искусственны, а психологический портрет рисуется лишь через третьих лиц в духе «о, она такая лицемерка, о, он такой тихоня», и тд. Также по тексту встречается масса необъяснимого, простите, бреда. Здесь, пожалуй, тоже уместен пример: дочь главной героини, девочка 12-ти лет, в самолете рассказывает помощнику пилота, мол, чтобы у хомячков не было хомячат, нужно хомяку в клетку сажать другого хомяка-мальчика, потому что у «голубых» детей не бывает. Если позволите, без комментариев.

Анализируя как детектив, заметно, что он на том же уровне. Особенно неприятны полушутки-полусюжетные ходы в стиле «вот это поворот!». Самый показательный пример идет в начале книги: по приезде в Париж Дашу из аэропорта забирал какой-то веселый и вальяжно настроенный водитель ее подруги Наташи, а через 2 страницы оказалось, что это был как раз ее муж (вот это поворот!). Мне даже не доставляет удовольствия, что я дошел до всех этих обманок, наоборот, выглядело это примитивно и неприятно. Ощущение, что тебя держат за дурака. Далее. Все аргументы/доводы/версии читателю предлагается сделать на основе лишь одного вида доказательств — на рассказах других знакомых умершего. Конечно, есть и два предмета, которые намекают на определенные выводы, но их роль становится понятна сразу. А болтовня всех замешанных в деле утомительна и искусственна. Самым корявым в таких «допросах» является тот факт, что все персонажи при малейшем нажиме или задаваемом вопросе поступают одинаково: «Эх, скрывать уже нечего, хорошо, я всё расскажу.» Другой отрицательной чертой детективной стороны романа является то, что все знакомые умерших в чем-то замешаны, и это видно по жирным намекам писательницы. Если вам говорят, что умерло 6 человек — будьте уверены, что половина из них точно живы, и это была подстава. В общем, вместо одной отдельно взятой мощной интриги автор разворачивает десяток наивных «разоблачений» чуть ли не в каждой главе, уже делая таким образом из детектива сериал.

Пару слов о феномене женского детектива. Бытует мнение, что ежели, мол, вы любитель другого жанра, то просто не лезьте в чтение женских романов и детективов. Нет уж, это слишком наглый ход. Это защитный механизм, в то же время нацеленный преимущественно на женскую аудиторию по следующим причинам: а) мечта о женском счастье в легендарном Париже, да еще и с несметным богатством при муже; б) ранее упомянутые маленькие «неожиданные повороты», которые всегда будут держать в состоянии «ух, ты! как здорово!», когда читаешь от нечего делать и просто бежишь глазами по страницам; в) эти бесконечные склоки змеиного клубка — то там кто-то кому-то с кем-то изменял, то кто-то оказался наркоманом (не напоминает бабок у подъезда, которые всех сразу записывают в шлюх и наркоманов?), в общем, все приемы, рассчитанные на дешевый эмоциональный ажиотаж. Не нужно иметь столь примитивный вкус, это печалит.

Осуществив разведку, докладываю: Не читайте этот роман. Возьму на себя ответственность и скажу даже больше — не читайте этого автора, и отговаривайте всех, у кого увидите подобную книгу. Есть огромное множество качественных писателей, на которых и так не хватит жизни, чтобы всех прочесть.

«Миллион лет назад здесь, возможно, не было реки, а спустя ещё миллион лет снова не будет, но и через миллион лет здесь будет Человек или, во всяком случае, какое-то существо, которому не безразличен мир»

Выразив это суждение, Клиффорд Саймак по своей доброте, возможно, и не понимал, что в первую очередь он написал о себе. Этот автор — Человек с большой буквы. Один из самых светлых писателей, которых я встречал. Если бы он жил в своём романе и входил в галактическое содружество, то, я уверен, Саймак принадлежал бы к расе сияющих.

Планируя ознакомиться с произведениями Саймака, роман «Пересадочная станция» я воспринимал как что-то простоватое, не ждал от него ничего особенного. Подумаешь, в каком-то домике в глуши находится пересадочная станция. Подумаешь, житель этого дома общается с путниками из других миров. Что же здесь может заинтересовать? Боже, как же сильно я ошибался...

По существу, «Пересадочная станция» — роман-рассуждение. Буквально после каждого действия или события идёт значительный внутренний монолог главного героя — смотрителя станции Инека. Человека, оказавшегося на перекрёстке загадочной галактики и матери Земли. Видевшего войну и глупость, познавшего безграничное величие галактических рас, верящего в людей, и всё так же преданно любящего красоту природы своей родной планеты. По ходу всего произведения Инеку приходится отвечать самому себе на невероятно сложные вопросы. Главными причинами его внутренних споров является безмерная любовь к человечеству и тоскливое предчувствие того, что земляне не ещё готовы к такому шагу...

В данном романе удивительны все открытия Клиффорда Саймака: и люди-тени — как воплощение иллюзий и грёз каждого человека; и галактическая раса математиков — вечно находящихся в жидком состоянии (ведь они варятся в собственном соку); и инопланетные сиятели — как люди, которые освещают нашу жизнь своим теплом и светом; и конечно же энергия духовности и Талисман — как некая первооснова мира, дающая любовь, мир и спокойствие всем существам во Вселенной. Здесь, пожалуй, не могу не процитировать чувства, возникшие у Инека при ощущении действия Талисмана:

«Охватившее его чувство не поддавалось описанию: было в нём что-то от материнской любви, и от гордости отца, и от обожания милой сердцу женщины, и от товарищеской верности, и ещё многое-многое другое. Это чувство приближало далёкое, а сложное делало простым и понятным, оно уносило прочь страх и печаль, хотя в нём самом тоже звучала нотка печали — словно бы от понимания, что никогда в жизни не будет больше такого возвышенного мгновения, что в следующую секунду оно уйдёт безвозвратно и отыскать его уже не удастся. Однако мгновение длилось.»

Но даже счастливый конец романа не может затмить нечто непобедимое, всегда сопровождающее главного героя, — одиночество. Ведь даже сейчас, когда всё сложилось как нельзя удачно, мы прекрасно знаем, что где-то там, на одинокой поляне, стоит дом, и в нём живёт и работает человек — смотритель пересадочной станции.

Ставлю себе цель: докопаться до бо́льшего количества слоёв и аспектов, чем традиционно приписываются этому Великому произведению, так как, забывая об остальных сторонах романа, он по недальновидности обедняется. А этого допустить нельзя.

1. Путь наверх.

Что же обычно принято считать самым первым и самым важным аспектом романа (подчёркиваю «принято»)? Да тот факт, что «Мартин Иден» Джека Лондона, к сожалению, стал одной из тех книг, по которым странные люди учат неопытных людей как стать успешными и богатыми. Иными словами, говорят они, «Мартин Иден» — это история пути наверх. Пути тернистого, голодного, одинокого, спотыкающегося, дойти до конца по которому возможно лишь несколько раз упав и не единожды потеряв веру в успех. Что ж, весьма красиво, достойно и... я даже не скажу, что чрезвычайно пафосно, потому что такое самопожертвование и стремление всегда должно заслуживать похвалы и какого-то признания. Но это ведь не всё, уважаемые любители успеха и фанаты миллионов:) Далеко не всё...

2. Творческий процесс.

«Во мне столько всего, о чем я хочу сказать. Но все это так огромно. Я не нахожу слов, не могу выразить, что там внутри. Иногда мне кажется, весь мир, вся жизнь, все на свете поселилось во мне и требует: будь нашим голосом. Я чувствую, ох, не знаю, как объяснить… Я чувствую, как это огромно а начинаю говорить, выходит детский лепет. До чего трудная задача – передать чувство, ощущение такими словами, на бумаге или вслух, чтобы тот, кто читает или слушает, почувствовал или ощутил то же, что и ты. Это великая задача.»

Кроме этой цитаты Джек Лондон вложил огромное множество мыслей и позиций по поводу работы творца. Чем творец пользуется. Какие ищет ходы для идей. Что хочет сказать между строк. С какими препятствиями сталкивается: от редакторов, как неудавшихся писателей, до самых близких людей, которые не могут прыгнуть на твою высоту. Здесь очень много всего, и это нужно просто читать и прочувствовать вместе с Мартином Иденом. Скажу только, что после перечитывания я нашел для себя настоящую загадку, темную лошадку произведения — Расса Бриссендена. Этот персонаж, этот художник жизни настолько колоритен, что диву даешься, плюс относиться к нему равнодушно невозможно. Говорят, его прообраз — Шарль Бодлер. Интересно...

3. Цветы для Элджернона = Мартин Иден.

Иными словами, очень упрощая, это некое горе от ума. В обоих произведениях мы видим обаятельное для окружающих простачество, которое постепенно и неуклонно трансформируется в колоссальный интеллект и презрение ко всем окружающим, как к людям «неспособным понять». Интеллект (или ум, здесь нет смысла разграничивать данные понятия), к большому сожалению, по убеждению этих двух авторов ставит зависимость между ним и отношением к окружающим людям. Что Чарли Гордон начинал всё чаще взрываться и выходить из себя, потому что его не понимали, не могли догнать мысль, что Мартин Иден, сначала с пылом и усердием старался доказать всем свою позицию, но тоже сталкивался с непробиваемой стеной узости мышления. Насколько эта зависимость точна? Конечно, в душе хочется сказать, что не должно быть такой зависимости, что чрезвычайно умный человек должен обладать ещё одним свойством — мудростью, то есть терпимостью и определённой долей стоицизма к окружающему миру. О, кстати! Кажется, я пришёл в своей голове к компромиссу, мысль следующая: рост ума будет негативно влиять на отношение к людям в том случае, если этот рост происходил необычайно стремительно. Думаю, никто не будет спорить, что молодые люди, отличающиеся умом, чаще, чем люди постарше, смотрят на окружающих «интеллектуально свысока». Это проблема, опять же, стремительного роста знаний при слабом росте нравственности и человеколюбия.

В этом же пункте хотелось бы поговорить о финале романа... Удивительно то, насколько часто встречаются мнения, что роман якобы «сдулся» к середине и в финале вообще оплошал, ведь главный герой всего добился. Вот на такие мнения, простите, хочется ругаться долго и рьяно:) Неужели непонятен посыл автора? Неужели не ясно, что настолько отдалившись от общества, обратного пути уже нет? Или вы как хотели — чтобы он стал миллионером и в конце изобрёл айфон? Так что ли? Нет уж. Лично я, допустим, прекрасно помню все падения Мартина Идена, всю казавшуюся безысходность при несомненном таланте его рассказов. Естественно, главный герой ставил вопрос: «Почему эти рассказы не публиковались до периода известности? Они ведь остались прежними, изменился лишь мой статус.» В дальнейшем это умножалось на лесть и обиду от того, что сейчас относятся иначе, чем относились, когда по сути-то он и был тем, кто написал эти первые рассказы. Оглушительная обида за людскую слепоту. И Мартин Иден считает, что невозможно жить в этом мире, так как его собственный мир идеалов рухнул.

4. Теория и практика.

«Они изучали жизнь по книгам, в то время как он был занят тем, что жил.»

Вечный вопрос, полагаю. Обычно имеется перевес одного над другим, что-то в человеке преобладает, исходя из его сути, либо условий прожитой жизни. Мартину Идену посчастливилось окунуться в обе среды — и в роли морского весельчака-гуляки, и в роли учёного-философа-писателя. Просто-напросто поэтому его не понимают ни в одном лагере, ни в другом. И Джек Лондон не даёт точного ответа, какой из двух лагерей лучше, он просто говорит о великой силе сопряжения их двух. В данном романе человек «повидавший жизнь» примеряет вторую роль человека «почитавшего книги». А забавно то, что в романе «Морской волк» того же автора происходит обратный эффект — из «почитавшего книги» в «повидавшего жизнь». То есть переход возможен, и он велик. Вот только в реальности этот переход случается крайне редко, обычно человек не способен перестроиться под совершенно иную парадигму.

5. Большой человек и маленькое общество. Спенсер.

Социальный дарвинизм, верно? В обществе так же существует естественный отбор, как и в животном мире. Везде побеждает сильнейший. Мартин Иден своим трудом и упорством доказывает своё право на существование. Его методы теперь не кулаки, а аргументы и доводы. В любом случае, он сильнее каждого из них по отдельности. Но вот такой вопрос: сильнее ли он всех их вместе взятых? Сможет ли лев устоять против стаи гиен? Как мы видим, главный герой пробивается в свет, но Ломается, именно Ломается. Да, он добился результата, но он и увидел, как всё устроено. Раньше ему представлялись великие цели и вселенская справедливость, отзывчивая к просящему. Но теперь стало очевидно, что общество ломает под себя самых крепких и высоких индивидов.

6. Любовь и одиночество.

«Все в мире непрочно, кроме любви. Любовь не может сбиться с пути, если только это настоящая любовь, а не хилый уродец, спотыкающийся и падающий на каждом шагу.»

Немного отвлекаясь, скажу, что великая радость тому, кто встретил настоящую прекрасную любовь. Ведь настоящая любовь сделала бы Мартина Идена совершенно другим человеком. Ему просто Пришлось стать сильным и чёрствым, потому что он был сам по себе один. Одиночество — тяжелая ноша. Возможно, оно и привело главного героя к такому исходу. А что же было у него с Рут? Не могу сказать, что чувствовала Рут, но что-то довольно детское, чувство, сравнимое с тем, как нянька успокаивает и убеждает малыша в том, что он молодец. Что-то вроде опеки. А что чувствовал Мартин Иден? Я считаю так: Рут была его музой, его целью. Он хотел быть достойным её, выйти на её уровень, доказать ей и всему свету, что он может. И когда нити, удерживавшие их ранее, потеряли своё значение, тогда и пошли их отношения под откос, потому что их изначальные установки и видения друг друга были неправильными. Очень печально было читать тот момент, когда Мартин Иден понял, что Рут — просто аристократическая пустышка, как и все они, напичканная знаниями от дорогих учителей, и что её имеющийся уровень саму девушку вполне устраивает, она не видит смысл в росте. Это отсутствие стремления также больно ударило по главному герою.

7. Великолепная автобиография.

Думаю, это прекрасный пункт для завершения анализа. Джек Лондон вызывает поистине огромное уважение. Эта мысль пришла мне в голову, когда на днях я послушал лекцию Дмитрия Быкова о романе «Мастер и Маргарита»: он говорит, что роман был написан для одного читателя — для Сталина, и что это собственно не стиль Булгакова, что остальные произведения написаны совершенно в другой манере. Но вот курьёз... Самое несвойственное стилю автора произведение приобрело бесспорно наибольшую известность. Если все предыдущие положения верны, то что бы сказал об этом сам Булгаков сейчас? Вот это и натолкнуло меня на мысль, что эталоном в вопросе передачи своего «Я» практически из первых рук, учитывая наибольшую популярность именно этого романа, является Джек Лондон. Его произведение — подробный и хронологический анализ собственных проблем и размышлений, стремлений, успехов и падений. Это эталон. Писатель рассказал нам свою историю, и она читается намного интереснее любого выдуманного сюжета. Не потому, что она именно автобиографична, а потому, что эта история живая...

Великая Книга, обязательная к перечитыванию.

Четвертый час ночи. И прежде чем постараюсь детально разобрать интересующие меня моменты романа, необходимо сказать о двух глобальных вещах.

Во-первых, я начинаю прослеживать некую тенденцию тех фантастических романов, которые весьма-весьма фантастические по своей жанровой принадлежности, но которые смогли вырваться в ранг мировых шедевров «вне любого жанра». Я говорю о таких вещах, как «Солярис» Лема, «Лангольеры» Кинга и, собственно, «Убик» Дика. Сейчас поймёте, почему они и почему их так немного. Но сразу же, согласитесь, эти вещи способен «заценить» любой читатель, пусть и критически относящийся к фантастике. А дело здесь, на мой взгляд, в простом жанровом элементе — детектив. Как персонажи «Лангольеров» искали разгадку, что происходит и что это за мир, как Крис Кельвин искал разгадку Соляриса и событий, происходящих на корабле, так и основной всё-таки персонаж Джо Чип пытался найти ответ, где он и что нужно делать. Без этого подпитывающего детективного элемента, задающего драйв и напряжение, названные мной книги не стали бы такими яркими вспышками. Да, они не в самых-самых топах популярной литературы, но для тех, кто их прочел, ощущение почти всегда пушечное.

Во-вторых, «Убик» вновь похож на «Солярис» Лема, но еще другой стороной: в нём слишком много всего, всякого рода мыслей и смыслов. Из-за этого в принципе можно потеряться. Когда я читал «Солярис», то практически после каждой главы рождались мысли на пару абзацев, потом начиналась следующая глава, идущая дальше, это было издевательство, честно говоря:) В «Убике» не столько психологии и вопросов понимания мира (хотя...), сколько заложено в нем литературных открытий/прозрений автора, нашедших отклик в будущем. И если же всё-таки попытаться вычленить стержневую идею каждой из этих напичканных до отказа идеями книг, то я бы сказал, что «Солярис» — о понимании себя, а «Убик» — о смерти. Конечно, выглядит такая характеристика крайне блекло, но для себя уж надо было определиться с кратким обозначением, это было непросто.

Теперь более детально.

Вклад.

«Убик» похож на: «Город» Саймака, «Лангольеров» и «11/22/63» Кинга, на «Вести из Непала» Пелевина, на фильмы «Начало», «Матрица» и «Господин Никто». Понятное дело, на каждое из названного лишь отчасти, и, естественно, «Убик» был написан раньше всего указанного (кроме Саймака). Этот роман — настоящий кладезь идей и миров. Это я еще не упомянул про сериал «Черное зеркало» и серию мультфильма «Рик и Морти», когда они бегали по симуляции, а Рик пытался не выдать инопланетным хитрюгам рецепт концентрированной темной материи. И вот теперь мне понятно, какой величины был и остается этот Автор, сколько он всего выдумал, как научил читателя по-новому мыслить, что подарил мировой культуре. Также в этом абзаце не могу не упомянуть, что при чтении Дика вообще не раз думалось, что Виктор наш Пелевин его читал, и много. Погуглил — оказалось, правда, Виктор Олегович очень ценил Дика. Всё сошлось.

Стержневая идея.

Как уже упоминалось выше, для меня центральной идеей «Убика» является тема смерти. Во-первых, общество будущего отодвигает смерть, создавая мораториумы, помещая людей в саркофаги, даруя им полужизнь — некое состояние забытья, долгого сна, пробуждать из которого умершего могут родственники, общаясь с ними через наушники. В остальное же время умершие видят сны, погружаются в коллективный иллюзорный мир, склеенный соседями по мораториуму посредством совместного энергетического поля. Но время полужизни не вечное, оно тоже ограничено. То есть что получается? На примере Эллы заметно, что дела корпорации мужа уже не так ее интересуют, и это логично, закономерно: она не вплетена в ежедневную рутину фирмы, она не чувствует ответственности за успех предприятия, за благополучие сотрудников. Иии... вот здесь надо быть очень честными с собой... ей по большому счету уже абсолютно наплевать, что происходит на поверхности, в живом мире, у нее здесь свой неосязаемый (конечно же, осязаемый! мы-то из романа это хорошо помним) мир, а в тот первоначальный она никогда не вернется. И ужас в том, что это уже совершенно другой человек, чужой — вот что страшно. В состоянии мораториума можно откровенно послать тех родственников, которые с тобой связываются, но тогда они быстренько выпустят твоё «время», во-первых, а во-вторых, надо же кому-то из общины спящих интересоваться делами на поверхности, и лучше новости узнавать из первых рук, чтобы не спутать их с какой-нибудь галлюцинацией или грёзой из соседнего саркофага. Что имеем в итоге? Попытку убежать от смерти, как всегда. Оттянуть момент полного ничто, поставив перед ним, как перед тараном, еще одну хрупкую досочку, дабы подольше оставаться за воротами. Но проблема-то в том, что в состоянии полужизни, возможно, и хорошо, да, но возможно, и гораздо хуже, когда бежишь, сам не зная зачем и куда, не уверенный в реальности того, что с тобой происходит, пытаешься выжить, цепляешься... а потом вдруг узнаешь, что ты, к примеру, просто персонаж компьютерной игры. И ты начинаешь ощущать эту давящую рамку вокруг тебя, не сбежать и не умереть. Вспомнилась нулевая серия третьего сезона «Черного зеркала», про Рождество, где сознание человека оставили в иллюзии, в квази-комнате, и ускорили воспроизведение так, что его сознание пробыло там сотни или тысячи лет. И тут ответ очень простой, что же лучше, умереть или довериться чему-то настолько шаткому и зависимому от разных факторов, как мир полужизни.

Кто такой убик?

Убик — это аэрозольный баллончик, рекламируемый главному герою где ни попадя. Забавно, что в мировоззрении/представлении Ранситера столь важная субстанция выглядит и подаётся в столь коммерческой форме. А если серьезно, Убик — это субстанция жизни. Вода, логос, монады — что угодно, не суть важно. Убик — это то, что не даёт загнуться миру полужизни в смерть, тому, кто уже на пороге смерти, если на него не побрызгать убиком. И снова минутка честности: умирает всё, и всегда, рано или поздно. И этого не избежать. Но блин, Филип Дик поступил нечестно, даровав своим персонажам такой вот волшебный убик, он не прав, но ничего сделать с этим я не могу, такой уж он, видимо, гуманист. Остается разобраться только с тем, зачем это ему. А всё для того же, что и в «Андроидах...» мерсеризм, — для того, чтобы не лишать человека надежды. И на данный момент я считаю, что аэрозольный баллончик «Убик» — это надежда. Без нее все члены команды передохли бы, как мухи, и ничего, и хрен бы с ними. Но, видимо, человек — это то существо, которое заслужило право надеяться, пусть и быть обманутым этой надеждой, но всё равно надеяться.

Твисты миров.

По количеству и качеству твистов этот роман точно обыгрывает «Мечтают ли андроиды об электроовцах?» и «Помутнение». Своего рода, ныне действующий лидер. Небольшая проблема в том, что мир-то достаточно скользкий, и чтобы в нём прежде устаканиться, требуется немало времени, и уж тем более неслучайный читатель знает, что в очередной книге Филипа Дика реальность его кинет через бедро. Это были краткие восторги твистами. Теперь очень важная для меня часть отзыва — понимание концовки и разгадка уровней реальности. После нашумевших откликов во Вконтаке в группе по Филипу Дику о великой мощи 17-той главы, я был немного подготовлен... Потом, перевернув последнюю страницу и увидев, насколько короткая эта 17-тая глава, я мобилизовал все мозговые центры на готовность к бою. И... Я завис. Я несколько минут не мог уложить в голове, как Джо гуляет в мире Ранситера, когда Ранситер живет в мире самого Джо? Либо ранситерский Джо ненастоящий, тогда смысл в его метаниях теряется чуть больше, чем полностью, либо же передо мной две матрешки, где каждая должна быть и меньше, и больше другой — а это невозможно. Но мне был приятен этот ступор. Но в итоге в голове всё разрулилось и вот, как это выглядит на самом деле:

Прочие идеи.

Нуу... мелких деталей вроде рассыпающихся предметов или монет с профилем главы корпорации так много, и они такие запоминающиеся, что роман пёстр, словно комната подростка. Здесь и пугающий мальчик Джори, повелитель мира полужизни, злой, эгоистичный, готовый сожрать ни в чем не повинных людей. И мир телепатов и антителепатов, прогностов и антипрогностов — как некое подобие современного проявления промышленного шпионажа, когда влезть в секреты фирмы становится всё сложнее (фильм «Начало» подойдёт только в этой части романа). И девушка Пат, способная менять варианты прошлого — мне она, кстати, показалась наименее интересной и нужной, будто лишнее запутывание сюжета, ибо понять ее способности мне было, ну, очень трудно, как и многим сотрудникам фирмы, к слову:) И всё же главной идейной вишенкой остаются саркофаги и полужизнь. А главной сюжетной — твисты вокруг реальности, основанные на той же полужизни. Плодотворную тему нашел Филип Дик, ничего не скажешь.

Страница «Игры Эндера» — кажется, наиболее подходящее место, чтобы сказать пару вещей об отзывах фантлаба. Я очень люблю этот сайт. Он чрезвычайно удобный (поиск по фильтрам, издания, да и в целом) и собирает вместе большое количество умных и не особо случайных людей, ведь засидеться на нем можно лишь целенаправленно, нежели на том же ливлибе, где качество отзывов/рецензий, на мой взгляд, похуже. Как раз из-за массовости и эм.. солянки категорий пользователей. Но есть парочка нюансов, которыми хотел бы с вами поделиться. «Игра Эндера», повторюсь, здесь как ничто другое к месту.

1. Критические отзывы. У пользователей фантлаба какая-то мания любить отрицательные отзывы. И чем более негативный (хотя обычно без грубостей), тем лучше. Об этом свидетельствуют количество плюсов на них и частое выделение в лучших отзывах недели. В итоге можно неслабо удивиться, читая первую по рейтингу страницу отзывов на «Игру Эндера», практически полностью состоящую из негативных мнений, и при этом видеть среднюю оценку 8,44 при нескольких тысячах голосов. Не хочется распыляться банальностями, мол, критиковать легко, и всё такое. Вероятно, такие отзывы полезны с той точки зрения, что они могут сразу указать не читавшим книгу на ряд ее недостатков, и если планирующий прочесть готов принять эти примерные недостатки, то тогда можно приступать. Но гораздо хуже, когда недостатки надуманы, или отражают личную позицию лаборанта, которая под тяжестью количества плюсов возводится в объективное общее мнение. Да, чуть не забыл: так забавно наблюдать, как в конце подобных отзывов приписывается такого рода предложение: «Сейчас на меня полетят минусы...», «Минусуйте, если хотите, посмотрим, сколько вас, не готовых воспринять критику» и т.п. Прием проще простого, на который, как иронично, летят горы плюсов:)

2. Предвзятость, которая, на мой взгляд, не должна быть свойственна любителям фантастики. Здесь подходим к содержанию. Значительная часть рецензентов обвиняет книгу в русофобии, и это меня поражает. Перед прочтением был готов и, что называется, навострил ушки, настроил локаторы на поиск русофобии. Но ее там нет, друзья. Есть содружество государств, да, оно во главе с США. Цель объединения — война с жукерами + недопущение мировой войны. Как итог — глобализация, которую мы наблюдаем, собственно, и сейчас в реальности. Идем далее. Время написания романа — 1985 год, конец холодной войны. Роман о войне (с жукерами!) в самых-самых различных ее аспектах, одним из которых будет война внутри одной команды, одного вида, одной планеты. И закономерно, что американец, если пишет о войне и противостоянии, как явлениях, американец, которому нет нужды критиковать своё государство обозначит внутренним противником содружества стран то государство, которое было главным противником в реальности во время холодной войны. То есть ничего личного, понимаете? Была бы ситуация с Китаем, был бы указан Китай. Был бы главным оппонентом Египет — значит Египет. Вот и всё. А не из-за того, что там русские какие-то не такие, или что они самая агрессивная нация, это был бы настоящий треш. Еще один моментик... Американский автор пишет в своей стране, во время холодной войны. Вспомните, как в романах Беляева порочные сюжеты, связанные с наживой, происходили в некой капиталистической стране. Вспомните, как Стругацкие должны были прикрывать реальные аллюзии, загоняя героев в другие страны, мол, это не про нас. В итоге постарайтесь принять обстоятельства написания романа и обстановку. И самое главное, как финал, — понять, что роман максимально гуманистический.

САМ ОТЗЫВ.

Чтение в школьном возрасте, к сожалению, не было у меня в числе интересов. Одолевалась только программа уроков литературы. И вот при ознакомлении с «Игрой Эндера» я пришел к следующей мысли... как же жаль, что во время учебы в Суворовском училище мне не попалась эта книга. Она бы мне несказанно помогла.

Чем же этот роман так заслуженно хорош? В первую очередь, поднимаемыми проблемами и взглядом на них.

Интригующие диалоги «садистов»-учителей в начале каждой главы говорят о многом и задают тон главному вопросу романа — оправдание жестокости ради выживания. Чтобы спасти человечество от жукеров, учителям приходится, вопреки Достоевскому, жертвовать слезинкой ребенка для достижения общего блага. Вопрос соотношения цели и средств ее достижения автором поставлен прямо. Всё воспитание в специальной школе организовано так, чтобы Эндер либо сломался, либо стал сильнее (теперь уже мысль по Ницше). Пусть персонажи-учителя кажутся мерзкими типами, я не настаиваю на обратном, но взрослый мир — это мир сложных компромиссов, где, в случае книги, на одной чаше весов Эндер, пара трупов и раса жукеров, а на другой — выживание человечества. Зарываться в песок — не время, необходимо действовать. Это как с известной в этике проблемой вагонетки.

Следующий по важности вопрос романа — игра. Да, коллеги, поэтому в книге дети. Не нужно возмущаться, что в таком маленьком возрасте дети так по-взрослому размышляют. Забавно, что если кто-то изначально негативно настроен по отношению к книге, то ждите критики нереалистичности фант. допущений. Так вот, мы отвлеклись. Игра — одно из центральных понятий романа. Игра — это лучший инструмент обучения, поэтому дети играют. Игра — это безопасный способ действий через имитацию — поэтому дети не беспокоятся и полностью сосредоточены на цели. Кратко еще раз: Игра = обучение + отстранённость. То есть финальный твист опять же не был безумием садистов-учителей, на самом деле, они стратеги еще те... А сколько похожих твистов позже последовало примеру «Игры Эндера»: короткометражка «Зловещая долина», один из эпизодов сериала «Черное зеркало» (во втором сезоне), и пр. Можно сказать, финальный твист книги стоит многого, это очень ценная культурная единица в целом для жанра.

Следующее — воспитание. Здесь много общего как раз с Суворовским. Изоляция от родных, обстановка, в которой рассчитываешь только на себя, усложнение задач. Теперь вспоминается сам Суворов: «Тяжело в учении — легко в бою». Так оно и вышло. Но условия игры становились всё сложнее, Эндеру подбрасывали всё новые задачи, а позже — вообще начали действовать вопреки правилам. Тем самым готовя Эндера ко всему, и особенно к скептическому взгляду на правила, что их иногда можно и самому обойти, это позиция сильного.

Велика доля психологизма в романе. Нахождение в коллективе равных, начальников, подчиненных. Книга учит многим нюансам, заставляет обращать внимание на схожие моменты в жизни. Опять же трудность морального выбора, когда Эндер учил малыша Боба: Эндер над ним смеялся при всех, надеясь, что тот выстоит и еще покажет им всем, как раньше было с самим Эндером. Также семейные дилеммы хорошо прописаны. Кратковременное возвращение Эндера на Землю — это возвращение абсолютно изменившегося солдата, по-другому смотрящего на мир. И мнооого-много прочих зафиксированных Кардом психологических моментов, которые встроены в стремительный сюжет и рифмуются с ним.

Последний пункт, касающийся идей, — это тезис «Вместе с настоящим пониманием, позволяющим победить врага, приходит любовь к нему». Действительно, во-первых, легко можно победить того, о чьих намерениях и привычках хорошо знаешь. Во-вторых, чем больше узнаешь человека/персонажа, тем больше к нему проникаешься, как бы ужасен он не был. Для меня это установленный факт. По своему мироощущению уже решил для себя, что любого можно понять и оправдать, ничего не бывает строго однозначно. А также чем больше наблюдаешь за человеком/персонажем, тем больше к нему привыкаешь и сопереживаешь ему. Стивен Кинг хорошенько пользуется этим приемом, долго сживляя читателя с персонажами, а к концу книги уже начинает раскручивать свою карусель. И что получается... чем лучше знаешь врага, тем легче его уничтожить. Но чем лучше знаешь врага, тем легче его полюбить. Простите, но я в этом нахожу некий поэтический смысл: максимальную боль могут причинить только самые близкие люди, им оказано наибольшее доверие, поэтому они ранят сильнее всего. Так и живем, друзья. Уничтожение связано с любовью, а любовь — с уничтожением.

Повествование стремительное, оно нигде не задерживается. Все события кажутся значимыми, и, на самом деле, так и есть, хотя бы для становления Эндера таким, какой он стал. А, собственно, картина его личности — принципиальная вещь в романе, от этого (или к этому) всё и начинается (или всё и сводится). Единственный недостаток, который отмечу (из тех критериев, которые я обычно хочу видеть в крутых произведениях), это отсутствие образности в языке, то есть хорошей дозы средств художественной выразительности. Здесь этого прям нет. Но окупается другими вещами. Особенно приятно было понимать, что я давненько не читал книгу с таким стремлением, сюжет затягивает, главы бегут, концовки глав интригуют. Это заслуженно отличный роман.

После двух первых по баллам отзывов на этот роман, в которых говорится: 1) «умом понять романы Дика совершенно невозможно, и даже пытаться бессмысленно, это как с поэзией...»; и 2) «апофеоз наркотического бреда от культового американского писателя» — я считаю своим долгом расписать максимально подробно суть романа, который мне понравился даже больше, чем «Мечтают ли андроиды об электроовцах?» и «Убик». Не знаю, сможет ли Филип Дик в будущем для меня еще раз перепрыгнуть эту планку, но сейчас это неважно. Важно разобраться и оставить содержательный отзыв, в котором будет говориться о мире произведения, о его сути и природе, без в сотый раз пересказанных фант.допущений и аннотаций. Разговор, полагаю, предстоит долгий. И классически буду кратко обозначать заглавия абзацев-тезисов.

Атмосфера безысходности. Колония на Марсе.

Начнем с простого. Большинство объема романа занимает повествование о колонии на Марсе, где живут колонисты-призывники со своими женами. Они живут совсем крохотными коллективами по несколько семей, на старой разваливающейся технике пытаются обустроить собственные огороды (в итоге каждый вскоре забрасывает это дело). Очень важны остальные нюансы их пребывания в бараке... Это, во-первых, сложность взаимоотношений между соседями. Во многих колониях на Марсе процветает так называемая свободная любовь, но в скрытой форме. То есть все друг с другом спят, хотя никому об этом не рассказывают, и продолжают находиться в браке с кем-то одним. И, во-вторых, чтобы убить время, колонисты традиционно употребляют наркотик «кэн-ди», который перемещает их в мир куклы, Подружки Пэт, в мир, где Подружка Пэт рассекает на шикарной машине по дороге, загорает на пляже и спит со своим парнем Уолтом (по типу кукол Барби и Кена), и всё это происходит на Земле! Там, куда колонистам никогда не вернуться. И каждый раз после приема наркотика, обещающего мнимое возвращение на Землю, приходит жуткая апатия, когда действие «кэн-ди» закончилось, когда вновь открыты глаза... Эти два аспекта, камерность и забвение, отдаленно мне напоминают службу военного, который повидал центральную часть России, но его распределяют за полярный круг, на пограничную заставу, или куда-то так же очень далеко и отрезанно от мира. И если насчет первого (свободная любовь) дело еще по предположению спорное (хотя мало ли, людей вокруг не так много, чтобы выбирать), то с забвением в алкоголе — как раз в точку. Никого не хочу обидеть, если кто-то из таких далеких мест, но для меня это во многом чуть ли не смерть. И люди спасаются воображаемым миром, спасаются, как могут, водкой, дабы убить это проклятое свободное, но такое пустое время... Жуть. И в этой чрезвычайно депрессивной атмосфере проходит больше половины романа, плюс это очень реалистично. В общем, обжигающее такое читательское удовольствие от представления колонии на Марсе.

Об чем роман?

«Три стигмата Палмера Элдрича» — роман глубоко философский, с кучей моментов на поверхности и в глубине сюжета. Во-первых, он об абсолютом желании. Абсолютном желании перемещаться в любой мир, который тебе хочется, — и это уже включает в себя бездонный кошелек и массу всякого рода удовольствий. Абсолютном желании бессмертия и безграничного существования, когда под воздействием наркотика «чуинг-зет» можно находиться в любых мирах миллионы лет, когда можно стать волной, камнем, планетой с жителями. И, наконец, об абсолютном желании власти над другими, когда разум другого существа находится в твоей бесконечной ловушке, и ты питаешься им, ты его Бог, и можешь делать с ним всё, что пожелаешь. Во-вторых, роман в той же степени и о свободе. Свободе выбора как пространства (призыв в колонии), так и своей судьбы (когда Барни хотел вернуть Эмили, но в любом времени не мог этого сделать, никак). И в итоге роман о свободе перед тем же самым Богом, о котором говорилось раньше.

«Кэн-ди» vs. «чуинг-зет», или В каком мире ты хочешь быть?

Если в двух словах говорить на эту труднейшую тему, то противостояние «кэн-ди» и «чуинг-зет» — это противостояние «общепринятого деизма» и «чужого солипсизма». Теперь рассмотрим... Мир наркотика «кэн-ди» — это мир Подружки Пэт, у нее есть машина, дом и прочие атрибуты, которые можно купить в фирме «Наборы П. П.». То есть сперва колонисты покупают игрушечные принадлежности, потом могут воплощаться в Подружку Пэт и Уолта, уже имея эти вещи, и только их. То есть это мир мечты, НО мечты весьма опредмеченной, конкретной. Колонисты-мужчины перемещаются в Уолта, колонисты-женщины — в Пэт, и все прекрасно знают, что делать, и что их там ждет. Да, это мир фантазии, но фантазии общей и, скажем так, оговоренной. А что же представляет из себя мир наркотика «чуинг-зет»? Это мир без каких-либо ограничений, здесь нет даже ограничения по времени пребывания. Здесь можно быть, как уже ранее говорил, камнем, планетой с людьми, собой в прошлом или будущем и создавать вокруг себя целый мир... Но в чем же загвоздка? Во-первых, она в том, что в таком мире ты один. Это солипсизм, каков он есть. То есть всё вокруг тебя ненастоящее, и ты нянчишь своё сознание этими абстракциями. Ты — Бог, но Бог одинокий. Какой из этих двух миров лучше? Хороший вопрос. Правда, усложняется всё тем, что из мира наркотика «чуинг-зет» бывает проблематично выбраться в реальность. А если точнее, то проблематично понять, наступила ли реальность, в конце концов теперь. Здесь уместен классный отрывок, когда Лео Булеро после принятия наркотика метался по реальностям:

Откровение 13-той главы. Чужой солипсизм.

Бурная катавасия начинается еще с середины 10й главы, но последняя 13я глава — это настоящее вскрытие, финал, финиш — как хотите. В общем, всё просто: Весь мир — это мир галлюцинации Палмера Элдрича. И мир этот ужасно-чудесен. Он превосходно демонстрирует, каково быть объектами в мире чужого солипсизма. Кто слышал про солипсизм, читал Пелевина и всё такое, тот хорошо представляет, о чем речь. Это когда твоё сознание — единственно реально, а всё вокруг — плод его воображения. Звучит это весьма лестно и эгоистично-приятно. Но Филип Дик ставит замечательный вопрос, повторю его: Каково быть объектами в мире чужого солипсизма? Вот тут-то в конце книги и ответ. Неплохо так себе, пока ты этого не осознаешь. А когда начинаешь осознавать, появляются стигматы — эти 3 признака Палмера Элдрича: стальная рука, металлическая челюсть и электронные глаза. Увидеть лик Палмера Элдрича в окружающих тебя людях суждено далеко не каждому. Лишь тому, кто сталкивался с подобной идеей, о существовании такой картины мира. И наркотик «чуинг-зет» — это яблоко с древа познания, о чем говорит Энн в последней главе. То есть представить своё нахождение действительно в мире Палмера Элдрича можно только испробовав этот плод. Переходим к следующему. Шакал-телепат не стал есть Барни Майерсона, потому что Барни не умер бы. Как? Да потому что Барни понимает, что мир этот иллюзорен, и умереть здесь нельзя. Умереть не могут именно те, кто знает о свойствах этого мира, знает картину мира. Остальные могут. В общем порядке, как говорится. Поэтому там звучит фраза о том, что Барни святой. Итого: стигматы в виде внешних признаков Палмера Элдрича, яблоко с древа познания в виде наркотика «чуинг-зет» и святость того, кто познал суть этого мира и умереть не может. В итоге имеем достаточно схожую с христианской картину мира Злого Бога — Палмера Элдрича. Мира, где по-настоящему страшно жить. И мира, наконец, где остаются смельчаки вроде Лео Булеро (конец книги), которые готовы, как истинные сегодняшние ученые-рационалисты бороться с тем, с чем бороться в принципе невозможно, скользкое это дело. Ах да, забыл сказать о второй трактовке реальностей, ради смеха: можно представить, что это нормальный мир будущего, а Лео Булеро еще не отошел от действия наркотика «чуинг-зет», и всё это происходит в его галлюцинациях, а мир реален и действителен, и всё такое. Но, что уж, не будем мы принимать такую скучную картину мира всерьез;-)

Оставшиеся нюансы.

Конечно, мир классный. Все эти чемоданчики-психиатры доктора Смайла, шакалы-телепаты, ужасное потепление на Земле, жители за пределами Солнечной системы — проксы, э-терапия, ускоряющая эволюцию, повышающая умственные способности — всё это очень вкусно. Также здорово было следить за метаниями Барни Майерсона вокруг то Эмили, то Рони, то Энн. Его страдания по поводу Эмили — это отдельная часть сюжета, просто драма. И ко всему прочему хотелось добавить, как реалистично описывает Филип Дик диалоги и развитие сюжета. Не знаю, если бы не было такой легкости и чувствования автором деталей, во многом страдали бы заложенные здесь мысли и тезисы. Наверное, один из сложнейших романов, которые я читал. Старался, вникал, читал очень вдумчиво, записывая мысли. И это определенно лучший пока для меня роман Филипа Дика. Браво.

P.S. Напоследок процитирую катрен из своего стишка на схожую тему, больно уж он сюда подходит:

«И опять кто-то сверху решит, что пора куклам спать,

Закрывать... их слепые надежды о чуждых мирах.

Куклы лягут, как вещи, отметив ментальный распад.

Их разбудят, когда захотят с ними снова играть.»

Клиффорд Саймак был одним из первых авторов, коснувшихся темы космических кораблей на множество поколений, и дал почву для рассуждений последующим фантастам. Тема очень интересная, сложная, во многом этическая и философская.

Однажды утром просыпается Джон Хофф и слышит Грохот. Именно тот Грохот, который предвещала религия Корабля. Грохот, который символизировал начало Конца. Теперь пол стал стеной, а стена полом. Люди паникуют, но это не надолго, ведь основной практический тезис религии жителей Корабля — «Что ни делается, всё к лучшему». Но у главного героя есть особая миссия, тайно переданная ему от отца, а ему от его отца — и так целый ряд поколений. Переданы Письмо, Книга и обученность грамоте. И с этого момента начинаются тяжёлые внутренние терзания главного героя: что истинно, а что ложно? как определять эту истину и ложь? неужели мы только для того и были созданы, чтобы сидеть и ничем не заниматься? Его рассуждения схожи с логикой ребёнка, которому хочется всё выяснить, но пока что это недоступно. И насколько же тяжело было пробить вековую стену невежества и заставить себя поверить, что всё это не просто так, а имеется какое-то Назначение и Цель. Никому не довериться — ни жене, ни другу — поверить только словам отца и Письму от далёкого предка. Никому нельзя говорить, иначе обвинят в ереси, и тогда точно пиши пропало.

Рациональное зерно проклёвывается, словно через скорлупу, из которой вот-вот вылезет птенец и начнёт полноценную жизнь. Здесь Саймак верит в силу и в великую миссию человека, пускай и разорванного нитью веков, но имевшего Цель.

По ходу обучения знаниям прошлого и управлением кораблём главный герой сталкивается со сложным этическим вопросом: стоит ли жизнь друга спасения всех остальных? Джон Хофф нашёл для себя ответ на этот вопрос. Не зря ведь первой заповедью религии на Корабле была важная, бесконечно важная заповедь: НЕ РАСТОЧАЙ. И он сохранил труды первых путешественников и оправдал страдания и скуку многих поколений, живших на корабле. Пускай и такой ценой. Ведь дальше их ждёт новый мир...

Сколько трагизма и сколько надежды вложил автор в этот рассказ. Как же хочется, чтобы всё получилось, чтобы как-то главный герой смог Спасти всех людей и указать им их Назначение. Рассказ написан с душой и светлой надеждой.

Считаю необходимым упомянуть ту деталь, что, видимо, первые поколения путешественников предвидели, что население корабля скатится в религию и невежество, считая, что корабль и есть сама Вселенная. Автор предполагает, что если бы последующие поколения знали свою цель, то, возможно, они чувствовали бы себя обманутыми и обделёнными бременем находиться в этой металлической посудине. Ложь во благо. Знаете, а я об этом сначала и не подумал даже...

P.S. Хочу процитировать описание иконы, которой молились на корабле. «Люди молились в церкви, где висела самая большая Священная Картина, изображавшая Дерево, и Цветы, и Реку, и Дом вдалеке, и Небо с Облаками, и Ветер, которого не было видно, но который чувствовался.»

Последний роман Виктора Пелевина вызвал, как всегда, большую бурю в узких заинтересованных кругах. Вернее, само его появление. Пока я читал книгу, параллельно приятели мне присылали несколько статей из разных журналов, где кратко пересказывался сюжет, потом обозревались ключевые темы, затронутые ПВО в романе, ну и проводились мощнейшие параллели (самая крутая из них — это что Пелевин=Порфирий Петрович, что он безучастный безэмоциональный секундант эпохи, и, мол, критики, отстаньте от него, об этом просит сам Пелевин, нельзя чего-то требовать от алгоритма, не обладающего сознанием и волей). К чему я это всё... Да к тому, что многим роман «понравился». Это слово в кавычках, потому что именно вот так «понравился» чаще всего характеризуют этот роман обозреватели. Прям вот всей шеренгой, без шага вправо-влево. Будь я полицейским алгоритмом, уже заподозрил бы неладное.

Подходя к прочтению Айфака, я, как и многие, ожидал увидеть что-то наподобие усовершенствованного Снаффа, и это ожидание меня грело очень сильно, так как Снафф, наверное, лучшая книга ПВО, на мой взгляд. К тому же идея с полицейским алгоритмом Порфирием Петровичем, который расследует преступления и параллельно пишет об этом детективные романы, ну просто гениальна. Когда берёшь книгу «iPhuck 10» в руки, иногда даже создается ощущение, что это действительно книга полицеского алгоритма, который пишет связно и человечно, мастерски орудуя культурным кодом нескольких веков мировой литературы. От одной только идеи роман хочется хвалить и хвалить. Ну круто же! Но так происходило первую половину книги, пока Порфирий был нашим проводником в мире конца 21го века.

Если говорить, на что похож Айфак, то, конечно, это Снафф, Цукербрины и капелька Священной книги оборотня. Помимо полицейского алгоритма, Пелевин вводит массу интереснейших находок, попробую их перечислить, хотя бы часть. Авторский прогноз о гендерных различиях, влиянии секса на культуру и изменение характера самого секса. Предположение о геополитической карте мира в конце века, где Россия стала называться Богооставленной (я посмеялся), цивилизованная Европа стала Халифатом, а Восточная Европа осталась считать себя Евросоюзом, какая ирония:) Также придумана целая культурная эпоха, называемая «гипс», в которой, собственно, мы с вами начинаем жить. Уделяется много внимания отпиныванию литературной критики, да и критике искусства вообще. Показана громадная роль программистов и самого по себе искусственного интеллекта, применяемого для различных целей. В общем, мир получился футуристическим, холодным, пафосным, но пустым, отдалённым, но пытающимся добраться до сущностных свойств человеческой души.

Вот знаете... Против своих впечатлений не попрёшь. Хотел я было защитить данную книгу от нападок в отзывах, от невысоких оценок, ведь полицейский алгоритм (в который раз уже к нему отсылаюсь) меня просто очаровал. Но с середины книги произошло кардинальное изменение, когда наконец-таки и до меня дошло, что Пелевин может быть неинтересным. Да, там были классные эпизоды виртуальных соитий, была классная издёвка над литературными критиками (привет Дмитрию Львовичу, ибо про телефонный справочник отсылка определенно к нему), были точные попадания о роли и предназначении человека, его существования, в свойственной автору меланхолично-циничной манере. Были даже неожиданные взрывы смеха, не только в местах внезапного появления мата в тексте. Но всё это — лишь яркие полосы на серой измученной спине Виктора Олеговича, стоящего в неподобающей позе, на четвереньках пишущего о боли человеческого существования — и тут же оговаривающегося: «теперь самое главное, как говорят у нас в полицейском управлении, не прое.ать финал.» Пишущего о манд...шной сущности критиков, затем от лица Порфирия создающего две рецензии на несуществующие фильмы в духе старого Пелевина, когда тот писал про несуществующие культы и исторических личностей. Нет, товарищи, не поверите, но меня беспокоит даже не тот факт, что ПВО элегантно отгораживается от какой бы то ни было четкой позиции, когда за окном воет политическая метель. Он это начал делать еще в «Лампе Мафусаила», когда досталось обоим лагерям политических взглядов, причем в равной пропорции. Гораздо больше меня беспокоит, что Виктор Олегович пишет много такого, о чем вообще неинтересно читать. Ведь после преодоления рубежа в половину книги что-то резко переклинивает, меняется. Начинается какой-то якобы детективный сюжет с якобы интригой. Стартуют плотным эшелоном подробные и страшно неинтересные обзоры искусства несуществующей эпохи. Сюжет второй половины, столь далекий от интересности, кажется написанным автором для самого себя. Хотел бы я посмотреть на человека, которому эти части кажутся реально нескучными. Нужен либо нехилый багаж знания культуры, либо не знаю что еще. И в этом, пожалуй, самая главная проблема последней (крайней, Виктор Олегович, извините) книги автора — в ее неинтересности, если брать бОльшую часть суммарного объема произведения. Интрига с Жанной неинтересна никому, финалу довериться трудно, хоть и очень хочется, так как ПВО предварительно предупредил, что сейчас он будет выдавливать из читателя сентиментальность. Удивительная наглость и честность, сказал бы я. И сказал бы, если б не продирался сквозь кучу искусствоведческих обзоров во второй половине. Следует сказать, что в отличие от «iPhuck 10» в «Лампе Мафусаила», наверное, было интересно всё: и первая часть при всей трудности понимания финансовых заморочек, и вторая часть при всей её простоте, затянутости и порой несуразности, и, естественно, крутая третья и общесоциальная итоговая четвертая часть. Здесь же, при наличии столь гениальной находки в виде главного героя полицейского алгоритма, есть куча серых моментов. И это приводит меня к неутешительной мысли — Айфак гораздо больше похож на Смотрителя, чем на Снафф (в плохом смысле этого сравнения).

И всё же, после всей критики в адрес Айфака 10, не могу поставить твердо низкую оценку. Была масса занимательных моментов в мелочах (анально-синфазные пробки Хокинга, жиганы, телефонная будка, русские европейцы, классический старомодный секс подростков в убере), масса социальных гипербол, отраженных в будущее, для которых нужны хорошая фантазия и остроумие, и самое главное, меня каждый раз радовали оговорки Порфирия Петровича, когда он указывал на нюансы того, как он сейчас будет писать, или как он только что написал, эта рекурсия хорошенько бьет по моему эстетическому чувству. Не следует забывать, что книгу написал очень умный человек. Ничего кардинального нового, даже при всей необычности жанра что ли, мы всё равно не наблюдаем. Но, как опять же оговаривается сам Пелевин, одни авторы пишут одну книгу всю жизнь, другие — всю жизнь пишут ни одной. Помимо неинтересности здесь множество сторон, которые всё-таки оказались положительными. Поэтому я ставлю 8. Для одного из моих любимых авторов это уже довольно мало.

Напоследок обычно привожу несколько наиболее классных цитат из прочитанной книги ПВО, но не могу вспомнить на этот раз хотя бы парочку. В голове только одна, и она перебила бы любую другую. Ей, пожалуй, и завершу отзыв:

«Жить ой. Но да.»

Шикарный, достаточно короткий рассказ о непередаваемо и бесконечно необъятном понятии — Вечность...

«Дольше, чем ты думаешь...»

По фабуле рассказа миру будущего теперь доступна мгновенная телепортация в качестве средства передвижения. Имеется специально оборудованная станция, проводится инструктаж, объясняются основополагающие принципы. Главное условие телепортации — пассажир должен находиться в бессознательном либо спящем состоянии. Благо для транспортировки пассажиров имеются специально предусмотренные маски с быстро усыпляющим газом. Но один мальчик решил задержать дыхание и увидеть, что случится, если его сознание будет в бодрствующем состоянии...

В результате мальчик стал чудовищем, «существом», как называет его Стивен Кинг, кричащим в порыве безумия о Вечности... Он увидел Её... Он царапал себе глаза и всё повторял «Я увидел! Дольше, чем ты думаешь!» Это очень страшно... Настолько страшно, что не поддаётся воображению и пугает своей бесконечной неизвестностью. Мы можем только предположить, что увидел мальчик в Вечности. Скорее всего, полную пустоту (звучит как оксюморон). И в этой вечной пустоте его сознание осталось само с собой, один на один. Полагаю, что он перебрал бесчисленное множество мыслей обо всём на свете... Терял надежду — обретал её вновь... Хотел умереть — но не мог, ведь сознание нематериально... И в итоге его настигло безумие... Безумное осознание неотвратимой Вечности... В которой его сознание, его добрый рассудок, который всегда раньше помогал понимать суть вещей, начал пожирать сам себя... От безысходности... От голода...

Если вдуматься, возможно, это самая страшная вещь, которую вообще можно себе представить — Вечность...

"— Я полагаю, главное — никого не трогай, и тебя не тронут, а? Румата покачал головой. — Ну нет, — сказал он. — Кто не трогает, тех больше всего и режут.»

В романе Стивена Кинга «Зеленая миля» меня больше всего, нередко до слез, доводил и волновал один эпизод, в котором Джон Коффи говорит:

В знаменитом романе Братьев Стругацких меня так же сильнее прочего волнует похожая мысль, протянутая между строк через всё произведение.

С детства, не знаю почему и из-за каких факторов, во мне формировалось обостренное чувство справедливости. Меня дико раздражало любое проявление несправедливости, нечестности, жестокости и тому подобного. При невозможности повлиять — долгий загруз в своих мыслях в направлении: «ну как же так... так не должно быть... вот почему ЭТО случается...» Не проходит этот синдром и сейчас... Недавно в интернете попадались несколько роликов, на которых сняты унижения, избиения, издевательства над школьниками и школьницами их ровесниками, всегда чуть старше, намного грязнее и быдлее, и всегда больше по количеству. И меня вновь накрыло. Средневековье — это одно. Но ведь все мы, даже сегодня, несем в себе это Средневековье. Именно сейчас, когда кто-то сидит перед монитором и узнает что-то новое, или обнимает любимого человека, именно в этот момент кого-то грабят, калечат, над кем-то просто издеваются, потому что он бесит, потому что он отличается... В этом смысле, Средневековье совершенно не при чем. Суть в природе человека. И в обстоятельствах тоже, само собой. Ведь не зря прекрасные люди будущего, Антон в частности, воспитанные в светлом коммунистическом раю, ломаются под ежедневным градом условий и обстоятельств этого, как кажется, обреченного мира.

В романе дан ответ на вопрос «Почему?» — потому что человеком правит страх. После беседы с кузнецом о тысячах перстов Румата думает: «Каждый за себя, один бог за всех». И действительно, нам представлен порой даже нереалистичный персонаж, сносящий всех и вся на своем пути, у которого миллионы золотых в неиссякаемой чаше, которого боится сам почтенный дон Рэба. Конечно, такой бог за всех. Но это именно бог. То есть, если брать за точку отсчета мировоззрение Братьев, существо эфемерное, не существующее. И вновь мы молимся на Золотой шар из «Пикника на обочине», на дона Румату из «Трудно быть богом», потому что иначе — всё, конец. А на самом-то деле, только конец и остается, и с ним нужно что-то делать. Дабы не стать заложниками слепого страха, дабы не стать серостью.

«Но больше всего я боюсь тьмы, потому что во тьме все становятся одинаково серыми.»

Серые штурмовики, лавочники, имеют свои корни. Естественно, они взяты из рабочих и крестьян, грабивших кулаков и убивавших офицерство. (Возможно, Стругацкие и не хотели вкладывать такой смысл в образ, однако из песни слов не выкинешь). Это необразованная толпа, серость, посредственность. И во главе всего стоит «гений посредственности» — почтенный дон Рэба. Как известно, человек, взявшийся ниоткуда, не высокий и не низкий, его лицо можно спутать с тысячей других лиц. Рэба — главный символ романа. В «Граде обреченном» главный герой Андрей Воронин приходил к выводу о том, что величие, историческая ценность не в конкретных именах, а в человечестве в целом. Скажем, в обезличенном человеке, в размытом представителе основной массы. Мы ненавидим дона Рэбу за то, за что мы ненавидим себя. За серость и мелочность. Герой не может быть массовым. Но историю пишет человек массы. Как вечный поток машин, символизирующий исторический процесс в «Попытке к бегству», его не остановить.

Конечно, люди будущего в романе — во многом народ инфантильный. Почему бы не посмотреть на это всё, как на увлекательную игру, неосознанное развлечение, которых, возможно, так мало в райском обществе будущего? А потом, вернувшись обратно в свой мир, заметить у себя на руках что-то красное... и нет, это вовсе не кровь, правда?.. просто сок земляники... Какая может быть кровь, если это была лишь игра? Игра по многим причинам. От нереальности того, что они якобы в прошлом, то есть хронологически находятся на безразлично далекой дистанции, и до вопроса — а люди ли это вообще, жители Арканара? Вопросы очень соблазнительные, их очень хочется себе задавать.

Про сок земляники отдельная история. Как раз именно история, да. Если брать конкретно Землю, и оглядеться, посмотреть по сторонам, на улицу, на поля, то так же еле заметно можно обнаружить, что всё, из чего соткан мир сегодняшний, стоит на костях и крови предыдущих эпох. Кровью, страданиями, случайной комбинацией столкновений миллионов воль и стремлений пропитана земля. И на этой плодородной почве выросли мы. Да никакая это не земляника, черт бы ее побрал, а самая что ни на есть кровь. Об этом никогда не следует забывать.

И снова нет ответов. Только вопросы и повод для размышлений. Например, само вмешательство, прогрессорство, — любимая тема Стругацких. Ведь в прологе дорога, ведущая назад (в прошлое), закрыта знаком «кирпич». Мы любим историю. Не конкретно изучать и исследовать, а как-то в целом, пообсуждать. Сейчас нам просто говорить о плюсах и минусах каждого произошедшего события, подчеркивать многогранность, неоднозначность. Но даже если мы узнаем все аспекты, мы просто не вправе его оценивать. Гораздо мудрее рядом с Руматой выглядит доктор Будах, мыслитель своей эпохи. Он убежден, что пирамидально-иерархическая модель его общества является идеальной, и это можно было бы списать ему в минус, но другой модели мы просто-напросто не знаем, коммунистический рай не в счет. Но еще, что гораздо важнее, Будах просит бога оставить их в покое, не ехать под «кирпич». И не играться, добавляя от себя, в благородных донов. Боль тяжело больного общества — это только его боль, словно спасение утопающих. А если тебе больно смотреть на это — закрой глаза, уши, и уйди как можно дальше. Всем помочь невозможно. Ужасный вывод, но вынужден к нему прийти.

«Зло неистребимо. Никакой человек не способен уменьшить его количество в мире. Он может несколько улучшить свою собственную судьбу, но всегда за счет ухудшения судьбы других. И всегда будут короли, более или менее жестокие, бароны, более или менее дикие, и всегда будет невежественный народ, питающий восхищение к своим угнетателям и ненависть к своему освободителю. И все потому, что раб гораздо лучше понимает своего господина, пусть даже самого жестокого, чем своего освободителя, ибо каждый раб отлично представляет себя на месте господина, но мало кто представляет себя на месте бескорыстного освободителя. Таковы люди, дон Румата, и таков наш мир.»

Очередная гениальная книга Братьев.

Второй отзыв.

Спустя несколько месяцев и ознакомившись почти со всеми произведениями автора (кроме самых последних), который раз мысленно возвращаюсь к первому роману Виктора Олеговича. Не так часто после прочтения определенной книги находишь параллели и аналогии, которыми наполнена наша жизнь. Роман «Омон Ра» вспоминается почему-то гораздо чаще остальных книг и подкрепляется мыслями в духе «Да это же как в том романе!». Горько это или нет, но факт остается фактом. А значит автор попал в самую точку, показав порой полную бессмысленность бездумного героизма так, что это остается в памяти. А теперь собственно о тех двух пунктах, которые хотел озвучить, садясь за данный, уже второй на произведение, отзыв.

1. Пример чрезмерного героизма.

По определенным причинам без точных деталей расскажу один недавно услышанный мною случай. Во время Великой Отечественной войны в Северном флоте находилась наша подводная лодка, одна, выполнявшая какую-то свою задачу. Так сложилась ситуация, что к ней, как неожиданно сообщили по средствам связи, приближаются три немецких военных подводных лодки, уже довольно близко. Было принято решение «уйти на глубину», или как это у них называется, в общем скрыться и не вступать в бой, дабы сохранить экипаж, лодку, да и собственно жизни. Спустя определенное время на большом собрании капитана этой подводной лодки представили к награде за героическую смелость, что его экипаж не струсил, а вступил с тремя вражескими судами в бой, потопив их всех. А теперь, внимание, вопрос: Насколько ценным является такое показное вранье в целях воодушевления своих бойцов, если они всё время будут лезть под пули, вступать в бой с явным преимуществом противника и безвозвратно гибнуть? Почему нельзя говорить и о тех случаях, когда намного полезнее и ценнее спасти свой экипаж? И таких примеров, как сообщил мне знакомый, было в то время очень много.

2. Советский космос.

Всё-таки это не сатира и не глумление над отечественным опытом космонавтики. Это крайне важно понять, иначе останутся лишь плевки в сторону якобы насмехания над Родиной и перекрещивания с криками «чур меня! чур меня!». Есть такая простая вещь как символ. И плохо, когда реальные настоящие явления заменяются символами. Когда победа для патриота — это Георгиевская ленточка, а вера для религиозного человека — это кулич на Пасху, — это плохо. На мой взгляд, об этом и хотел сказать в своем романе Пелевин. Когда преобладающая часть населения совершенно не в курсе, каких усилий стоит покорить космос, каков он есть с точки зрения науки и что же с ним делать — остается видение советского космоса, описанное в «Омон Ра». Сейчас пришел из магазина, где за соседней кассой услышал фразу мужика, который брал себе пиво: «Сейчас хоккей будет, наши будут шведов рвать.» Или чехов, не помню уже. И мне прекрасно представляется, как сидит этот мужик на кухне с несколькими бутылками пива, смотрит в экран и ощущает свою незаслуженную причастность к тому, что видит на экране. Вот она грань между символом и реальным явлением.

« — Я уже понял, — ответил я. — Знаете, Василий Иванович, не идут у меня из головы ваши слова. Умеете вы в тупик загнать.

— Верно, — сказал Чапаев, с силой проводя щеткой по спутанным конским волосам, — умею. А потом как дать из пулемета…

— Но мне кажется, — сказал я, — что и я могу.

— Попробуй.

— Хорошо, — сказал я. — Я тоже задам последовательность вопросов о местоположении.

— Задавай, задавай, — пробормотал Чапаев.

— Начнем по порядку. Вот вы расчесываете лошадь. А где находится эта лошадь?

Чапаев посмотрел на меня с изумлением.

— Ты что, Петька, совсем охренел?

— Прошу прощения?

— Вот она.

Несколько секунд я молчал. К такому повороту я совершенно не был готов. Чапаев недоверчиво покачал головой.

— Знаешь, Петька, — сказал он, — шел бы ты лучше спать.»

Просто обухом по голове. Самый что ни на есть настоящий дзэн-буддизм во всей красе. Думаю, этот диалог, вкупе с предшествующим ему споре Чапаева и Петьки о пространственно-временном солипсизме, мог бы стать символом всего романа.

«Чапаев и Пустота» — произведение, действие которого происходит, с одной стороны, в Петербурге и за Уралом 1919 года, и, с другой стороны, в психиатрической лечебнице в середине 1990-х годов. Довольно большие главы сменяются засыпанием в одной реальности и пробуждением в другой. Что самое интересное — когда читаешь каждую реальность, именно она кажется действительной, пока не сменяется другой, еще более настоящей:) Но и то, и другое в итоге всё же является вымыслом... Или нет? Или какая разница?

Прочитав все ранние рассказы автора, я приходил к выводу, что Пелевин любит развивать темы солипсизма и периода СССР. В «Чапаеве и Пустоте» обе темы находят свой максимальный градус воплощения. Это, своего рода, целый трактат о пустоте и сознании.

Но не стоит забывать, что в романе есть и всё остальное, что необходимо: огромное количество гениальных цитат и выражений, к которым хотелось бы возвращаться как можно чаще, интересный сюжет, удивительно (даже нехарактерно) объемные персонажи, хлесткий юмор, художественный стиль высокого качества, остроумные исторические и культурные находки. Отдельно хочется выделить труд Виктора Олеговича в создании ряда стихотворений внутри произведения. Мне, как человеку, пишущему стихи, было лестно видеть, как он владеет слогом, называет анапест анапестом и пр. Жаль только, что он называет «катрены» «катернами». Уж не знаю, ошибка редактора ли, или правда ошибся сам автор.

Имея этот роман в серии «Народное собрание сочинений Виктора Пелевина», я воспринимал основной ряд событий через три цвета: белый, черный, красный. Да и сделано это обложкой, видимо, неслучайно — всё-таки автор оперирует именно этими цветами в описании (есть белые, есть красные, а есть черная пустота... голос Чапаева сразу же внутри меня хочет поправить «почему это пустота черная?»). Дак вот. Несмотря на манипуляцию главным образом лишь этими тремя цветами, роман получился настолько ярким, что его фрагменты вращаются в голове, как в калейдоскопе. Сколько же чудесных, ярких, забавных и напряженных эпизодов было в романе... И три истории психбольных просто Марии (Шварцнеггер и фаллические символы самолета), Сердюка (японцы) и Володина (братки с их внутренними прокурорами, адвокатами, свидетелями и никем). И беседы с Чапаевым, особенно когда ткачи бунтовали, а Василий Иванович выказывал полное безразличие. И чудесная цветная река посреди острова пространства, названная Чапаевым «Урал». И, конечно же...

Конечно же, все эпизоды с Анной. Анкой. Тачанкой. Touch Анкой, как угодно. Это великолепный женский образ. Она просто прекрасна (простите, но я тоже влюбился). И их диалоги с Петькой, когда он балансирует на грани, и всё же попадает впросак — всё это так трогательно, цепляюще... Размышления о любви, о красоте, об идеальных образах и неидеальных оригиналах, всё это очень интересно. Но больше всего, даже из целого романа, мне запомнилась цитата, которую я привожу ниже. Как бы пошло это не звучало, она открыла для меня то, чего мне так не хватало в понимании правильного взгляда на взаимоотношения, и на понимание себя. В своих собственных рассуждениях на эту тему, я останавливался лишь на первом пункте цепочки, поэтому Спасибо автору за такое открытие. Всё, дальше — цитата:

Размышление сложное, глубокое, пессимистичное в определенном смысле. Именно поэтому я вдвойне был рад концовке с пустой бутылкой и золотой этикеткой. Право, прекрасный роман. Нет слов.

Роман был прочитан пару лет назад. Только сейчас решил написать всё, что о нем думал прежде и думаю теперь. Не будет очередного дублирования кочующих из отзыва в отзыв восхвалений и сетований в духе «эх, а ведь это наш мир.. эх, насколько же это страшно..» Просто пришло время мне поговорить с самим собой по поводу этого знакового произведения, крайне известного и популярного нынче. Мыслей много, и они самые разные, посмотрим насколько последовательно получится их изложить. В любом случае, приглашаю всех желающих послушать сей внутренний монолог, раз уж мы все здесь собрались.

На данный момент на сайте роман «451 по Фаренгейту» оценен 6224 пользователями. Это очень много, ведь максимально встречаемое число прочитавших (если судить по голосам, и если судить фантастику) насчитывается порядка 8000 (Властелин колец, Пикник на обочине и Трудно быть богом). В общем разница невелика, Фаренгейт не намного отстал. Это говорит, естественно, об определенном уровне популярности среди других книг. И так же естественно, что реально прочитавших людей значительно больше. Дело в другом — не читавших эту книгу в мире еще больше. Изначально эта проблема происходит из-за предубеждения и стереотипов по отношению к фантастике: «Ой, это фантастика? Не, фантастику я не люблю, мне хочется читать серьезную литературу, чтоб как в жизни.» Все мы, лаборанты, понимаем всю узость и, простите, глупость таких людей, считающих себя читающими людьми. Приведу даже случай из личного опыта. Оказались у меня в личной библиотеке два экземпляра «Вина из одуванчиков». Я предложил своей сестре, которой на тот момент было лет 10-11, подарить одну из книг школьной учительнице литературы, ибо, как я сказал, эта учительница должна заценить данное творение. После спрашиваю, мол, ну как, а сестра отвечает, что всё нормально, только учительница сказала следующее: «Ой, спасибо большое, правда я не люблю фантастику, ну ничего.» Вино из одуванчиков, понимаете? Фантастика, говорит. История одного лета в Гринтауне... Хотя кому какое дело про что там! Тупо автор Брэдбери — и всё! Слышала где-то, что это фантастика. Эта, извиняюсь снова, узкомыслящая дама забаррикадировалась в своей ракушке классики и вещает только, по ее мнению, элитарное искусство, а не низкопробный шлак про зеленых человечков. И учит детей, сама не учась. Таково мнение у не читающих людей, или у читающих, но не фантастику, о фантастике.

А бывает иной случай. Начинающий читать всё подряд смотрит различные топ-100 мировых произведений, или топ-10 антиутопий, или топ-50 книг, которые перевернут его миропонимание — и попадает на роман Рэя Брэдбери «451 по Фаренгейту», видя такую кричащую аннотацию, после которой побоишься Бога, что всю жизнь читал не то и сразу бросишься к Фаренгейту... Да вот только не надо этого делать... Когда меня спрашивают знакомые, что бы я им посоветовал (обычно не особо читающие, потому что у стабильных читателей всегда по сотне планов, главное успеть бы приступить к следующей книге), я никогда не думаю о «451 по Фаренгейту», никогда.

По следующим причинам:

— Ощутить весь трагизм ухода книг может только человек, который знает им цену, знает их чарующие миры и вековую мудрость. Начинающий читать человек вас и автора просто не поймет;

— Язык Брэдбери прекрасен, пёстр, поэтичен. Но сначала нужно прочесть какие-нибудь рассказы дедушки Рэя, чтобы привыкнуть к такому языку, иначе утомит;

— Сюжет, будем говорить откровенно, не самый динамичный и отточенный. Лично мне предельно ясно, что Рэй Брэдбери — гений малой прозы, рассказов, за это и люблю его. Но растягивание этого в роман выходит не самым стройным. Те же «Вино из одуванчиков» и мои любимые «Марсианские хроники» — это сборники рассказов, в каждом своя идея, свой посыл, своё настроение, и объединены они в общую схему, которая, повторюсь, всё равно не проходит красной нитью через все рассказы. Ведь оба этих романа-сборника изначально не задумывались как цельные произведения, и писались рассказы отдельно друг от друга. Если О. Генри не пишет романы, он прекрасно понимает, что это не его. Когда мы читаем Роберта Шекли, мы прекрасно понимаем, что его рассказы — бриллианты, а на романы ему зачастую не хватает, хотя бы той же системности. В общем, это книга, не свойственная данному писателю по форме;

— Это было, к сожалению, моё первое произведение Брэдбери, и вызывало оно весьма смутные ощущения. Я вроде бы и понимал, что это очень мудро, но и понимал в то же время, сколько же в произведении пафоса, явного выпячивания и показушничества, которое свойственно начинающим артистам театра. Это вроде бы и не совсем плохо, но возникало чувство, что тебе указательным пальцем, засевшем в этих строках, тыкают над чем тебе надо задуматься и на что обратить внимание.

Последний пункт говорит о том, что это произведение массовой культуры, в плохом смысле слова, где тебе всё разжевывают и подают, тебе осталось лишь погрустить и поделиться с приятелями, какую умную книжку ты прочитал. А книга и правда неглупая, довольно умная. Но вот знаете в чем еще проблема... Когда произведение становится мейнстримом, считается жутко популярным, от него почему-то подсознательно отворачиваешься, хотя и помнишь, как восхвалял и положительно отзывался, когда оно не было на устах у каждого. В пример могу привести «Песнь Льда и Огня». Когда читаешь, понимаешь всю мощь, красоту и глубину этого цикла. Потом проходит время, когда уже распиаренный сериал знаком каждому. Сериал, который прошел очистку от сложных многоходовок сюжета, невообразимо тонких намеков на перекликание сюжетных линий и лишних глубоких диалогов. Зато добавились кровь, больше сцен с голыми барышнями и ласкающими друг друга рыцарями нетрадиционной ориентации. И потом спрашиваешь себя: как к этому относиться? Возникает аж реально ощутимый горький привкус во рту. К Фаренгейту это относится в той же мере. Чем больше произведение читается, тем больше обедняется качество его понимания в количественном срезе. Радует, что Лем и Саймак, к примеру, остаются известными лишь для ценителей жанра, хотя и занимают в книжном магазине пятую часть одной полки, что не может не печалить.

К роману «451 по Фаренгейту» однозначно относиться очень сложно. Хоть я и наговорил здесь слов о пафосности, доступности идей, заложенных в книге, но не могу забыть, как я смотрел миниэкранизацию романа в советской передаче «Этот фантастический мир». Смотрел я ее на диванчике в торговом центре, загрузив через вай-фай и вставив наушники. И представьте. Когда настал момент, где Монтэг общается с девочкой, и она ему рассказывает, что сейчас редко встретишь людей, которые просто гуляют пешком и разговаривают друг с другом, в этот момент я заплакал. Просто сидел в торговом центре на диване и плакал. Насколько же близко я это прочувствовал, какая же это страшная беда нашего современного общества. Всё именно так и есть, мы перестаем быть людьми, перестаем слышать, видеть, чувствовать друг друга. Чему, в том числе, и учат книги.

Но в тот же момент, я не могу отделаться от мысли, что добрая половина людей в мире, читавших данный роман, не заглянула дальше фантазии о механическом псе, о широкоэкранных телевизорах с сериалами, о сжигании книг как о самом факте, а не как о символе бездумности, дикости и поверхностности человечества.

В итоге, так получилось, что роман сам собой продемонстрировал парадоксальность и глупость ситуации: Рэй Брэдбери, пытаясь донести мысль о необходимости глубоко вникать во все процессы и явления («не сжигать книги»="мыслить глубоко») сам со своим романом столкнулся с тем, что типичный читатель не способен догнать этот посыл и видит в его тексте лишь яркие образы наподобие горящих книг и механического пса.

Ох уж этот ироничный язык О. Генри! Ох уж эти его точные намеки и бесподобные метафоры! Ох уж эти неожиданные концовки!

Некоторые фразы просто умиляют до глубины души: «Новобрачная сидела в качалке, а ее ноги опирались на земной шар.», «Она утопала в розовых мечтах и в шелках того же оттенка.», «- Милый, — произнесла она с видом Клеопатры, высказывающей Антонию пожелание, чтобы Рим был доставлен ей на дом в оригинальной упаковке. — Милый, я, пожалуй, съела бы персик.» А когда жениху в четвертый раз вместо персиков предложили апельсины, в тот момент я уже начал покатываться со смеху. И правда, какие к черту персики в начале марта?

Сюжет рассказа точен и строен, нет ничего лишнего, поэтому и рассказ довольно короткий. Думаю, не стоит искать великую глубину между строк, скорее здесь продемонстрированы два типажа: а) немного твердолобый подкаблучник (простите, влюбленный), готовый пойти на всё за любой каприз невесты; б) типичная капризная барышня, только начинающая осваивать аспекты семейной жизни, используя привычную дамам «теорию управления».

Нет, жениху всё-таки большая похвала за то, что несмотря на трудности смог добыть этот злополучный персик. Но любви, как например в рассказе «Дары волхвов», я не заметил, возможно ее и нет.

В любом случае, рассказ очень забавный и наталкивает на ряд рассуждений, как вы уже заметили по вашему покорному слуге.

(В качестве предисловия. Собравшись перечитать этот рассказ вновь, боялся остаться разочарованным, ведь всю суть сюжета знаю, основную идею тоже. Но к огромному удивлению, этого не произошло — наоборот, нашёл ещё больше смысловых пластов, чем полагал изначально.)

Тяжело осознавать, что все твои чувства, страсти, душевные порывы и метания — всего лишь чей-то спланированный и хорошо исполненный спектакль...

К данному рассказу я отношусь с неким еле осязаемым трепетом, он мне чрезвычайно близок и действительно, что называется, трогает. Рассказ «Я знаю, чего ты хочешь» входит в сборник Стивена Кинга «Ночная смена». Предисловие к сборнику автор начинает следующими словами: «Давайте поговорим с вами о Страхе...» И ведь правда — все рассказы наполнены каком-то определенным страхом человека. Данное творение не является исключением. Нашёл для себя несколько очень полезных мыслей, через их конкретные акценты и порассуждаю.

Первая мысль. В детстве меня всегда учили: насильно мил не будешь. И, на самом деле, главные условия тёплых и близких отношений — добровольность и доверие. В истории, рассказанной Стивеном Кингом, улетучивается сначала первое, затем второе. Можно представить себе ужас и гадкий привкус «ведОмости» главной героини... Она-то думала, что это естественная совокупность удачно и драматично совпавших случайностей, но не злой умысел ухажёра. Следом за этими ощущениями приходит общая дальнейшая установка на недоверие к людям, а также страх, ставящий под сомнение, скажем так, насколько уже это чувства Собственные, а не созданные Искусственно под чужим воздействием. Добавлю пару слов на заметку о мистическом аспекте рассказа. Я считаю так: если фантастический (мистический) элемент можно заменить чем-то схожим из реальной жизни, тогда рассказ имеет философское, этическое или какое-либо иное важное значение. В данном случае вполне можно заменить элемент Вуду простым банальным знанием о человеке всех мелочей (детективное агентство, к примеру), либо нынче популярной технологией НЛП.

Вторая. Между Элизабет и её соседкой Элис произошла большая ссора, из-за того что Элис наняла детектива для слежки за возлюбленным главной героини — чудиком Эдом. Здесь возникает следующая дилемма: слепая любовь или трезвое рациональное взвешивание всех плюсов и минусов? Любовь зла, любовь слепа — это нам известно. Но должны ли близкие нам люди не указывать на наши, возможно совершаемые, ошибки, жалея нас? Или они должны стараться нам помочь, пускай и наперекор дружбе и хорошим взаимоотношениям с нами?

Третья. Слова странного парня Эда: «Что ж, уходи! Но после меня ты уже никогда не будешь счастлива с другим мужчиной! А когда ты состаришься и мужчины больше не будут потакать всем твоим прихотям, то вспомнишь обо мне. И пожалеешь!» Эд был прав. Ведь Элизабет даже не интересовалась, чего хотелось ему, а не ей, потому что привыкла лишь Принимать, а не Отдавать. Понятное дело, что люди по своей природе эгоисты.. Но любовь — это как раз преодоление такого эгоизма, это самопожертвование. Прав Эд и в том, что никто уже не будет так любить её и угадывать все её желания. Да! Но ведь не в этом счастье... Не в этом любовь... Мне кажется, этому и хотел научить дядя Стивен.

Люблю этот рассказ волнительно, трепетно, и с какой-то опаской...

Его имя — Роберт Полсон.

Его имя — Роберт Полсон.

Его имя — Роберт Полсон.

Революция... Ход истории... Общество потребителей... Разлагающаяся органическая материя...

Знаете, мне есть что сказать об этом произведении. А посему, пожалуй, начну.

В аннотации говорится, что эта книга «взорвала мир» (то есть якобы в обоих смыслах). Сказано, что это голос поколения Икс. Конечно же, произведение веховое, знаковое, и в настоящее время не остаётся незамеченным — это все должны понимать и принять. Спорить глупо. Но давайте поговорим об идее в целом... На что она имеет право претендовать?

Итак, речь о протесте. Протесте против отождествления личности с мебелью и сервизом, а также против бессмысленного прожигания своей жизни перед телевизором — это с одной стороны. С другой — протест против своего нулевого значения в истории, а также против этой мировой исторической машины, которая мчится не туда. Эм... У меня вопрос: А что нового? Что здесь есть такого, чего я раньше не встречал у добротных, мудрых и уважаемых фантастов вроде Брэдбери, Шекли или Саймака? А, извиняюсь, кажется, нашёл... Главный отличием «Бойцовского клуба» является его пафос и радикализм.

Книга, которая ориентирована, как и Коэльо, на неопытного читателя. На читателя такого, который жил-жил, и вдруг от кого-то услышал, что существует в нашем мире книга (он даже сам не поверил... книга! то есть бумажная бредятина для заучек и старых пердунов), книга, которая изменит его мировоззрение и сознание! Книга, которая подскажет ему выход из бесконечной рутины шведской мебели и серых лиц коллег. Эта книга откроет ему глаза!

Да вот только инфантильна она до ужаса...

Конечно же, я видел фильм. Смотрел я его лет в 18. Ну просто идеальный возраст для таких тезисов и идей, не правда ли?) Он запал мне в душу своей резкостью, хлёсткостью. Но теперь, увы, прочитан ряд научных фантастов, которые сказали о грехах развития и цивилизации лет за 40-50 ранее. И хронологический момент здесь вообще не самый главный. Главный момент — побудительный. Вспоминаем дядюшку Рэя и его «451 по Фаренгейту» — что мы видим? Тревогу, пропитанную меланхолией и всё же Верой в человечество. Люди-библиотеки у Брэдбери тоже оставят след в истории, они донесут до масс то, что сумели сохранить, расскажут им о прошлом, протянут тонкую нить истории через время, создадут разумное общество заново... НО НЕ РАЗРУШАТ ПРОШЛОЕ, ПОНИМАЕТЕ? Строит один мальчик красивый замок из песка. Что сделают в таком случае два других мальчика — плохой и хороший? Плохой разрушит замок первого мальчика из зависти и из-за того, что замок не его. А хороший — построит свой замок. Лучше, красивее, роднее, и будет им дорожить. Вот и главное отличие. А всё потому, что направляет мотивацию не созидание, а зависть и эгоизм. Подумать только... Средний работник среднего звена средней фирмы вдруг ощутил, что он не оставит след в истории... И он готов цепляться, рушить всё, что попадётся, лишь бы ощутить свою славу и легендарность, прикрываясь утопической, опять же инфантильной и радикальной, философией. Не мерзко? Думаю, хватит об этом.

Пару слов о сюжете произведения.

К сожалению, сюжет в конце книги отходит от переворота и изменения истории в сторону раздвоения личности. Вроде бы как должна переключиться интрига, чтобы неопытный читатель снова «загорелся» интересом к чтению из-за такого поворота, но для меня это скорее отход от основной линии. Эти погони исключительно для большего количества ярких мазков краски. Да, я понимаю задумку, что Тайлер Дёрден — это идея (для меня, это так), и что на определённом этапе эту идею уже не остановить, она как бы материализовалась сама по себе. За это, конечно же, плюс. Но когда главного героя схватили и говорят ему, что он предупреждал, что будет так говорить, что и это скажет, и это... — ребят, ну это уже несерьёзно. Портится посыл.

Пару слов о форме.

Не посмотрел бы я фильм, мне было бы ещё тяжелее читать. Хаотичность сменяемых абзацев, хаотичность хронологии глав, пафосность повторов определённых высказываний и предложений. Всё это должно завлечь читателя (явный расчёт), но мне это не по душе. Ни вхождения в шкуру главного героя, хоть и повествование от первого лица, ни стройной концепции, захватывающей в свой мир.

За что же тогда оценка: (читай «плюсы»)

- принятие того, что книга смогла вырваться в известные и, видимо, кого-то покорить;

- добрая память моего неопытного и радикального детства;

- интересная задумка о том, что в определённый момент Идея материализуется и начинает жить самостоятельно, независимо от автора;

- две интересных мысли в третьей главе: 1) одноразовость абсолютно всего в самолёте; 2) красивый образ с гигантской рукой на пляже и хорошая мысль о минутном совершенстве.

И теперь, к окончанию отзыва, это тройное «Его имя — Роберт Полсон» выглядит скорее как пафос, нежели как нечто выдающееся и цепляющее, на что автор так уж сильно хотел нацелить читателя.

Помутнение — роман Филипа Дика об американской эпохе 60-х, растянувшейся на полвека. Половина населения — наркоманы и дилеры. Другая половина — тайные агенты спецслужб, борющихся с распространением наркотиков. Так случилось, что главный герой наркоман Боб Арктор — это тайный агент Фред, которому поручено задание следить за шайкой из пяти человек, особенно за Бобом Арктором.

Основную часть сюжета повествование ведется о двойной жизни Боба-Фреда, которые сменяют друг друга. На работе Фред, как и другие агенты, использует костюм-болтунью (отличная находка автора) — камуфляж, делающий его владельца неразличимым, мутным, мигающим пятном белого шума. И здесь сразу стоит отметиться, что метафора костюма-болтуньи хороша. Особенно на работе, совершенно на разных работах, мы скрываемся за безликостью и отстраненностью, начиная с официантов, которым в правилах ресторана прописано улыбаться и проявлять заботу, и заканчивая спецслужбистами, которые порой вербуют абсолютно противных им людей, потому что так надо, а в иной ситуации плюнули бы им в лицо.

Значительный акцент на конфронтации двух миров — наркоманского и спецслужбистского. И при всём при том они довольно похожи. Если личность наркомана растворяет препарат «С», то личность агента стёрта изначально. Это война двух армий болванок. Одни системные, другие бессистемные, хаотичные. Что также очень интересно, главному герою фиг знает кого хочется/не хочется предавать, ну или хотя бы на чьей стороне быть. Ведь если коснуться реальности, то наркоманы сдают товарищей за милую душу, за дозу или обещание уменьшения срока, а работники спецслужб не доверяют друг другу изначально, особенно в те-то романтические годы второй половины 20 века, когда шпионские игры были в самом разгаре, то есть я про то, что каждый работник может видеть в другом вражеского агента, поэтому лучше не болтать лишнее. Оба этих мира нездоровы. И когда Боб Арктор — Боб Арктор, он ненавидит этих сволочей, следящих за всеми своим черным стеклянным глазом, хочет спасти своих друзей, уйти с этой ненавистной работы, и так далее. А когда Боб Арктор — Фред, то он смотрит на беседы этих торчков, слушает их бред и поражается их пустоте, мерзости, он так же ненавидит их. Либо он так превосходно для себя вживается в роль, либо он, правда, лишь часть стороны этого общества, безликая часть, которая транслирует мировоззрение этой конкретной противоборствующей половины.

Помутнение — это если не прямой, то точно какой-то родственник Острова проклятых. Та же карусель вокруг реальности и сумасшествия главного героя, та же многослойность и в итоге потерянность. Как известно, Дик писал этот роман, во многом основываясь на своих ощущениях. И этот роман можно назвать энциклопедией паранойи. Только вот паранойи чего конкретно — читателю решать самому, слишком уж много здесь такого, плюс на разных этапах сюжета разные твисты.

Чаще всего в отзывах к этой книге говорят о наркомании. Я соглашусь, что наркоманы показаны автором с нежностью что ли, с пониманием, что они тоже люди, но в то же время показана тотальная потрошащая каждого пропасть. Ладно бы блевотины, ломки... Дак нет, Филип Дик показал большее — перед нами всплывают эпизоды, когда вся компания поймала лютый приход, что кто-то был в их доме и заложил во все стены тонны наркотиков, чтобы через час приехать и всех их принять. Перед нами момент, когда Боб Арктор смотрит на часы и не может понять, сколько это времени. И, наконец, перед нами натуральный овощ, отвечающий теми же фразами задающего вопрос, идущий, куда его ведут, выпотрошенный, стёртый как личность, имеющий уже другое имя и ничего о себе не знающий. Для любителей своего рассудка, пожалуй, такой финал будет лучшей антирекламой наркотиков.

В целом роман очень хорош. Есть несколько интересных фантастических изобретений автора, есть затягивающий динамичный сюжет, есть несколько твистов в стиле Дика, которые заставят теряться в реальности, и есть опустошающий финал, как немой крик в уже ставшей пустой голове наркомана, не способного даже осознать теперь всех ошибок, ибо осознавать некому.

Первый прочитанный роман Дика. И я в полном восторге. Примерно зная из аннотаций, форума и статей об авторе, что из себя представляют его книги, готовлюсь продолжить знакомство и, возможно, поместить его в список любимых авторов. Первый тест он прошел на «отлично». Начнем по порядку, даже с некими названиями абзацев, чтоб я сам ничего не забыл и не пропустил.

Название.

Когда я прочел аннотацию/описание к роману, основное название «Мечтают ли андроиды об электроовцах?» казалось, во-первых, не самым удобным для обсуждения, а во-вторых, название отдавало каким-то бредом. В смысле «мечтают ли», думал я. Главный вопрос книги ведь в том, где проходит грань между человеком и роботом, живым и неживым, так о каких мечтах может идти речь? И решил тогда по незнанию, что больше книге подошло бы название «Снятся ли андроидам электроовцы?» — как нечто отражающее мыслительную деятельность в состоянии покоя, нечто бессознательное и людское. Ан нет, оказалось совсем не то: никому там ничего не снится, зато многие мечтают иметь собственных домашних животных, среди которых чаще всего бывают искусственные, электрические. Так что при всей странности названия из всех представленных оно наиболее подходит. И да, наименование «Бегущий по лезвию» — вообще мимо кассы. Возможно, в фильме делается какой-то акцент на лезвии, на бритве, мол, тонкая грань определения человечности и т.д., но мне это видится чем-то притянутым за уши.

Главный вопрос.

Последнее время меня больше всего интересует вопрос о «роботности» человека, что делает человека человеком, вопросы самосознания и прочее в различных вариациях. Поэтому увлекся чтением научпопа по нейробиологии. Зародил такой интерес роман Виктора Пелевина «S.N.U.F.F.», где давалось обстоятельное видение автором картины сознания, Пелевин ссылался на тест Тьюринга, парадокс китайской комнаты, течение бихевиоризма и прочее. Что-то более-менее похожее встретилось в повести Айзека Азимова «Двухсотлетний человек», где робот пошагово становился человеком, упор был в сторону этики, логики и легкой биологии. Филип Дик значительно расширил взгляд на данный вопрос, подойдя со своей стороны:

1) Способность человека к эмпатии/сочувствию/состраданию.

Этология и эволюционная биология говорят о том, что помимо индивидуального отбора имеется и коллективный отбор. Плюс теория игр подтверждает обусловленное (желание) инстинкт особей одного вида сотрудничать друг с другом, что впоследствии выросло в мораль, а затем и религию. Это всё характеризует человека как представителя животного вида, научившегося за огромный промежуток времени по-своему выживать. И вот это желание выживать теснейшим образом связано с эмпатией, сочувствием. Зеркалить происходящее с другими на себя — необходимая потребность выживания нашего вида. Вспомнить хотя бы такой корявый, но показательный пример, когда вы видели какой-нибудь ролик, где человек сильно ударяется либо лицом, либо пахом — сразу же возникало некое ощущение съёживания — вот это оно в примитивном виде. А вспомнить андроидов — им всё равно на кого-либо, на своих собратьев тем более. И, что также сказано в романе, они сдаются в решающий момент, не способные проявить волю к выживанию.

2) Отношение к живым существам других видов.

Наверное самый милый аспект книги. Никогда еще я не думал о сове, овце, пауке или жабе в столь обожествляющем ключе. Конечно, по Пелевину, все живые существа — биологические роботы, но, читая Дика, нельзя не умиляться живым существам, оставшимся в живых в его мрачном мире. А здесь всё довольно просто: человек испытывает боль, поэтому может представить, как может быть больно другому живому существу. И второй момент — да, андроиды тоже должны быть собраны так, чтобы передавать сигналы от частей тела в центральный процессор. Но только у людей слово «боль» относится и к физическим ощущениям, и к эмоциональному спектру. Значит боль для нас — нечто большее, чем сигнал, когда нужно срочно убрать руку от горячей плиты, это еще и грусть от того, что ты обжегся. Для андроида наоборот, боль — лишь сигнал. Это что касается боли. А что касается «живости» иных существ, человек растёт и бессознательно рассуждает так: всё, что попадалось мне из опыта движущееся — это живое существо, за исключением всяких механизмов типа машин. Конечно, окончательно аргументировать этот момент не удастся, согласно парадоксу китайской комнаты. Здесь Филип Дик в большей степени берёт милотой, нежели принципиальностью устройства человека.

3) Доля наивности. (Великий мерсеризм)

Стоит отойти в сторону и поговорить о мерсеризме в книге Дика. Это религиозное учение, религиозная практика, я не большой специалист, чтоб сказать, на какое учение больше похожа религия мерсеризма, взглядом дилетанта — естественно, кажется, что речь о христианстве, но не настаиваю. Я не религиозный человек, точнее сказать, упёртый атеист. Но это не помешало мне насладиться концепцией и человечностью описываемого учения. Представляется, религиозным людям оно тоже понравится. Противопоставление слияния и индивидуального одиночного эгоистичного существования андроидов — вот на чем я сыплюсь, как андроид. Человеку так трудно остаться одному, наедине с пустотой вселенной и непониманием остальных людей, что он БЕЖИТ (пусть это будет капсом), прячась в жилетку религии, сект, сокровенных смыслов жизни и тайн бытия, ради которых их существование обретает смысл. Пытался я несколько раз разговаривать на подобные темы, но глубоко внутрь люди не особо готовы/желают заглядывать, ибо там неутешительная бездна. Я с детства любил горькую правду больше, чем сладкую ложь, в некотором смысле до мазохизма. И здесь раскрывается прекрасный финальный аккорд книги, касающийся мерсеризма — Мерсер и его ролик — липа. Андроиды делают то, что сделал бы на их месте и я — они ликуют и говорят: «Ну, наконец-то, мы и так это знали, но сейчас глаза откроются всем»... А глаза-то ни черта не раскрываются. Ничего не напоминает? Мне напоминает: всем мало-мальски грамотным людям известно, что Земле уж явно больше нескольких тысяч лет, что человек — не отдельное творение Бога, а обыкновенное животное, вышедшее наряду с обезьянами из нашего общего предка, и так далее.. Но что же происходит? Появляется деизм, появляется конспирология о том, что это Бог всё так обустроил, дабы проверить нашу преданность и светлый разум. Тут я уже привык разводить руками. Бритва Оккама не спасает ни разу, всем пофиг.) И вот как раз об этом верность мерсеризму в романе Дика: пусть Мерсер — дешевый актер, пусть небо в его ролике фальшивое, пусть даруемые им редкие животные искусственные, как и всё вокруг, — человек есть человек. И в этой наивности самообмана, в сравнении с твердой силой фактов, причин и следствий, свойственных андроидам, человек отличается. И любое очередное грандиозное ТВ-разоблачение — пшик.

Сюжет-карусель. Рик Декарт.

Всем, с кем делился о книге, я говорил, что после первой трети автор заставляет переворачивать картину вверх ногами и снова вверх ногами — и так много раз, что напоминает натуральную карусель. Я давно мечтал о подобного рода удовольствии от книги, впечатления уникальны. И, судя по всему, Дик во многом такой в своих лучших работах, это мне прям то, что доктор прописал. В некоторых книгах, а чаще в фильмах, в конце бывают так называемые твисты, неожиданные повороты сюжета. Здесь они следуют постоянно, а особенный накал в середине книги. Моментов куча, просто перечислю, что помню: первая встреча с Рейчел, первая встреча с Любой Люфт, диалоги с Филом Решем о его сущности, беседа в участке о сущности самого Рика Декарта. Тонкие грани, очерченные в этих эпизодах вызывают некий интеллектуальный оргазм, заставляют мозг метаться, теряться, мобилизовываться, наслаждаться игрой. И в этом, несомненно, главная отсылка имени Рик Декарт к мысли французского философа «мыслю, следовательно существую». Да только прикол в том, что такая точка опоры вообще ничего не дает в мире Филипа Дика. Но это уже другой вопрос, рассмотренный ранее.

Оставшееся, достойное упоминания.

Я не то чтобы не люблю постапокалиптику, скорее мало что из нее читал, но здесь атмосфера и описанный мир прекрасны своей мрачностью. Эта разъедающая пыль, лежащая практически на людях и в их головах. Этот еле доживающий мир, собранный из отдельных островков, гаснущих под светом серого солнца. Чудесно, одним словом. Важное место, о чем я не знал из аннотации и отзывов, занимают в книге/мире животные, и это очень интересный момент. Отношение к животным, намеки автора о радости простого действия — наклониться к пыльной траве и внезапно увидеть там что-то ЖИВОЕ (пусть тоже будет капсом) — и всему этому трепету персонажей вокруг всего живого по-настоящему веришь, а значит — это хорошая книга, мотивирующая на любовь к животным. Нет, своему коту я не буду проводить никакие тесты, но, повторюсь, отношение к жабам, овцам, совам и паукам заметно изменилось под впечатлением. Кстати, еще один важный момент про животных... В самом-самом конце, когда жена Рика Айран заказывала для электрической жабы фунт электрических мух, а ей предлагали искусственную лужу — как бы это не было намёком на то, что вся эта искусственность/настоящесть — дело вкуса, возвращаясь к тому же Пелевину, для которого люди — суть обыкновенные биологические машины без свободы воли в чистом виде. И возможно, Дик всю книгу игрался с читателем, и никаких андроидов не было, а были только какие-то хладнокровные преступники, которых Декарт должен был уничтожить. Может, и так, но оснований для такой версии маловато. И последний момент, немного критический — пенфилдовский генератор настроений. Он очень крут, а Дик описал его только на первых страницах и на последних, чем меня расстроил, надо было развить эту идею, она стоила того.

P.S. Хотелось мне примерно к середине книги сказать, что сама книга — это тест Фойгта-Кампфа, проверяющий читателя на человечность. Но пришлось отказаться от этой идеи, слишком уж она резка. Дело скорее во мне. Увидел немало отзывов о том, что книга оборванная, встречаются ляпы в логике повествования и тд. Я этого не заметил, потому что ценю в книгах другие вещи — оригинальность, поднимаемые вопросы, атмосферу, идеи, фишки, настроение.. в общем, строгость логики повествования у меня не была в приоритетах. Мне-то видится, что критикующие данный аспект хотят видеть чуть ли не схематичность книги, что эталоном сюжета для таких людей будет текст в одно предложение «Петя пошел в школу» — максимально логичное. Но здесь, как и с религией, точность скорее на вашей стороне, ибо мне интересно другое. В общем, мысль могла бы стать символичной для отзыва, но я лучше откажусь от такой резко поляризирующей красоты.

Следует начать с того, что правильным оригинальным названием рассказа «The Last Weapon» является не «Абсолютное оружие», а «Последнее оружие». Конечно же, абсолютное оружие можно считать последним оружием, якобы дальше некуда, но здесь разный акцент: если «последнее» отдает ощущением финальности, конечности, края, то «абсолютное» говорит скорее о пределе самой максимализации причиняемого вреда, финише его усовершенствования. Обе стороны присутствуют в характеристике этого оружия, но я бы настаивал на «последнем» — о нем говорит сам антураж планеты и концовка рассказа.

Роберт Шекли — великий гуманист. Сколько раз он смеялся над пороками человека, над его жадностью, злостью, хитростью, глупостью, узкомыслием, самоуверенностью. Но всё-таки Шекли любит людей. Он просто пытается их чему-то научить. Да даже не научить, потому что слишком уж непринужденным получилось бы такое воспитание, а скорее намекнуть на некоторые черты человека, которые всегда одолевают его в минуты слабости. И антивоенная тематика — самое верное тому подтверждение. Старина Роберт не любит насилия, он твердо уверен, что можно прекрасно обойтись и без ножа в спину или прямой угрозы силой. А именно этот рассказ — знаковый для автора. Здесь представлены лучшие черты мэтра, обличающие худшие человеческие качества.

Чувство, когда хочется еще и еще... Плевать чего именно и зачем — денег, власти, оружия, ресурсов, любви, насилия — главное, получить это. Безумная хапающая рука человечества... Развитие дало многое, спору нет. Но оно и заложило в сознании то, что лимита не существует, можно копать и копать под собой землю, пока сам туда не провалишься. И пример оружия — самый показательный. Всегда оружие совершенствовалось, от лука и топора до атомной бомбы и звуковых психопатических вибраций (надеюсь, поняли о чем я, как называется не помню, но суть передал). И вот настала очередь Последнего, Абсолютного оружия. Это оружие в буквальном смысле слова голодно до любой жизни. Если раньше оружие выступало лишь средством, и оно было ни в чем не виновато, то теперь это Последнее оружие само желает сожрать всё вокруг... Вот в этом и самый кошмар. Что бы это ни было — ядерный гриб, или что-то еще — мы должны наконец понять, что для него всё равно, на чьей стороне оно воюет. А скорее всего, просто на своей.

«Мне нравится спокойная протоплазма, но мне нравится и активная протоплазма» — думаю, все читавшие данный рассказ помнят эти слова. Дак давайте докажем этому абсурднейшему монстру в литературе, что мы не просто протоплазма!

Шекли верит в это, поэтому и пишет...

«Поехали!»

Сам я в возрасте 8-10 лет зачитывался энциклопедиями о космосе и динозаврах. Изучал самые разные факты по этим тематикам. Даже сейчас проявляются остаточные знания о том, что Бетельгейзе — одна из крупнейших известных человечеству звезд, что Сириус — самая яркая звезда, известная на сегодняшний момент, что двуногого динозавра, у которого на голове что-то вроде каски, способной с разбегу пробить бетонную стену, зовут пахицефалозавр, что единственным, кто может выстоять в бою против Тираннозавра-Рекса, является травоядный анкилозавр с молотом на конце хвоста. Запоминал я и пропорции, расстояния между космическими объектами нашей Солнечной системы. А когда меня спрашивали, кем я хочу стать, я отвечал: «Космонавтом». Представьте теперь разрыв моего сознания и в то же время предельную знакомость, близость того, о чем говорится в этом романе.

Омон — не самое лучшее имя для мальчика. Но его дал отец. Фальшивый подвиг — не самый лучший подвиг для героя. Но его навязала Отчизна.

С первых десятков страниц Пелевин бросает на читателя тревожные детали и истории из детства главного героя. Разукрашенная на детской площадке ракета. Висящий над потолком лагерной столовой космический корабль, созданный по уже встроенному в него человечку, и что важно — с нарисованной дверью. Невыносимый путь через весь коридор лагеря в залитом потом и слезами противогазе, через который не видно ничего, кроме пары метров впереди, как бы зовущих их одолеть. История егеря и его сына — наверное, самая страшная в книге; быть медведем в бронежилете, когда твоего сына зарезал на охоте дипломат-иностранец — это выше любой дикости. Каждой новой деталью автор всё больше повышает градус происходящего ужаса.

Космос — не цель для получения каких-то новых ресурсов. Космос — не цель для постижения Вселенной. Космос — всего лишь показуха, пафос, галочка для того, чтобы указать на свою развитость саму по себе. И не важно, что реальных проблем куда больше, и они уж точно важнее.

«Да, это было так – норы, в которых проходила наша жизнь, действительно были темны и грязны, и сами мы, может быть, были под стать этим норам – но в синем небе над нашими головами среди реденьких и жидких звезд существовали особые сверкающие точки, искусственные, медленно ползущие среди созвездий, созданные тут, на советской земле, среди блевоты, пустых бутылок и вонючего табачного дыма, – построенные из стали, полупроводников и электричества и теперь летящие в космосе. И каждый из нас – даже синелицый алкоголик, жабой затаившийся в сугробе, мимо которого мы прошли по пути сюда, даже брат Митька, и уж конечно, Митёк и я – имел там, в холодной чистой синеве, свое маленькое посольство.»

Роман о героизме. О тех единичных примерах, которые подогревают и должны подогревать всеобщую убежденность и самомнение. Пока истинно верит хоть один человек, цель оправдывает средства. И пусть эта цель не стоит человеческой жизни, пусть всё это липа, пусть в погоне за тенью тратятся ресурсы, как экономические, так и людские... Главное — не упасть лицом в грязь.

Во многом, роман и о детстве. О той наивности, присущей нам изначально, но утекающей безвозвратно с течением лет, которая сменяется прозаичностью жизни. Тем самым внутренним обвалом, когда начинаешь осознавать, что правит в мире бюрократизм, формализм и бесцельность, да и герои... существуют лишь для того, чтобы на их примере демонстрировать свое могущество.

«Тяжесть висящей на цепочке гири заставляет часы работать.»

Всё-таки главное в романе — детали и настроение. Всегда точные, стреляющие в цель истории, примеры и мысли главного героя (Героя!). И безумно безысходное настроение романа, рисующее действительно черную картину, словно на искусственном небосводе отключили лампочки звезд.

Говорят, что это лучший роман Стивена Кинга за последние годы. — Пожалуй, да.

Говорят, что это лучший роман Стивена Кинга за всю его карьеру. — Пожалуй, нет.

Также говорят, что мнения у всех разные и личное восприятие каждого зависит от множества факторов. — Ну дык... естественно!

В первую очередь, роман написан для американцев. Это их история и их реальность. Возможно, поэтому за рубежом так заоблачно восхваляют данное произведение, забыв про все остальные невероятные творческие заслуги автора. Но не стоит думать, что нам этот очень американский роман не придётся по вкусу. Как раз наоборот, каша маслом не была испорчена. Именно такая американская глубинка, представшая во всей своей красе, с дешёвым бензином, со звёздным небом, с давно ушедшими субкультурами и забытыми рок- и поп-группами — всё это придаёт невероятный шарм путешествия не только во времени, но и в пространстве российскому читателю. Такое чувство, что мы действительно побывали в Америке тех дней...

Стивен Кинг перелопатил огромные стопки различной литературы, изучив множество как особенностей быта тех лет, так и непосредственно события, которое именует собой название романа. Роман ведь называется не «Доброе прошлое», и не «Ещё одна попытка» — он называется «11/22/63». И Кингом изучены самые разные версии убийства Кеннеди, собраны все детали исторического события, и — что самое важное для нас — перенесены в художественный живой антураж, в котором мы будто находились очно. То есть помимо художественной составляющей романа нам представлен системный исторический отчёт о проделанной работе, завёрнутый в красочную обёртку. За полезность информации произведению жирный плюс.

Роман «11/22/63» зачастую считается фантастикой. На этом месте можно только улыбнуться) Ведь как и часто встречается в качественной фантастике, она является лишь фоном для поднятия серьёзных и глобальных вопросов. Но всё же несколько слов о фантастическом акценте... Скажу, что прочитал немало фантастических произведений, в том числе и хроноопер, но никогда ещё фантастическое допущение я не принимал так близко на веру. Когда Джейк Эппинг совершал свои первые шаги в прошлом, искал парадоксы, метался в духе «верю-не верю», никогда раньше со мной такого не было, чтобы я на долгое время задумался и помечтал... просто помечтал о том, что бы сделал я. Как бы проводил время в прошлом (в любом, в американском, либо в отечественном), на что бы посмотрел, о чём бы разговаривал с людьми, чувствуя в этом мире уверенность, зная, что с ним сейчас и в ближайшее время всё будет в порядке. Непередаваемое ощущение... Этот пункт тоже значительно добавляет всему произведению. Идея реализована блестяще.

Следующий крайне приятный момент — Дерри... Ох, этот страшный, но такой родной город, полный бед и равнодушия, страданий и жестокости, злобных взглядов и не менее злобных мыслей. Мы снова вернулись в роман «Оно». Возвращение передано вкусно, даже так скажу. Действительно, этот тот Дерри, тот самый городишко, с которым у меня так много связано. Да и вообще, если говорить по сюжету, то часть с Дерри, занимающая страниц 150-200, задающая очень высокую планку произведению, сильно подкупает. Её читать одно удовольствие.

Сказать необходимо обо всех сторонах романа, и о положительных, и об отрицательных. Отрицательной чертой произведения, несомненно, является его затянутость. Середина книги, откровенно говоря, провисает. То есть, как я уже сказал, когда быстро и с интригой задана крайне высокая планка открытием портала и затем также выдерживаемая планка частью про Дерри, середина, идущая следом, просто виснет. Здесь и бытовые подробности новой преподавательской карьеры (постановка спектакля, кстати, сцена удачная), и долгая мучительная тщательная слежка за Ли Освальдом и его семьёй, выяснение всевозможных деталей. Конечно же, можно и списать эту скучную середину на 2 момента: 1) показать, насколько тяжела была слежка, как и мучительно, видимо, для Кинга было искать всю документальную информацию; 2) протащить читателя с мучительно долгими годами жизни в прошлом, когда главный герой пытается хоть чем-то себя занять и быть полезным; ощутить, что все эти труды пройдут напрасно, стоит только допустить малейшую ошибку в день Икс... Но и при этом учёте от своих ощущений читателю, конечно же, не отказаться: середина ослабила уровень и была скучновата.

Занимательна была и любовная сюжетная линия. Сэйди Данхилл... Весьма симпатичный образ обычно и так неплохо умеющего описывать привлекательных женщин Стивена Кинга. Здесь старина Кинг уже окончательно подрос (шучу, помудрел), и на этот раз симпатичной барышне он добавил некую неуклюжесть, что ещё больше придаёт ей шарм, заставляет чувствовать к ней симпатию. Естественно, и у неё не обошлось дело без скелетов в шкафу, которые добрый и чуткий главный герой тактично и не спеша помогает вытащить наружу и отпустить. В итоге вспыхивает настоящая любовь, с бессловным взаимопониманием, со всеми заморочками и трудностями, которые порой возникают между любимыми. Получилась хорошая история любви.

Книга по ходу сюжета.. и по функции главного героя что ли.. очень напоминает «Мёртвую зону». Автор пошёл по достаточно крепкому и проверенному пути, поставив массу важнейших общечеловеческих вопросов. Может ли один человек изменить ход истории? Должен ли он вмешиваться в ход истории? Всегда ли следует использовать свой дар, вмешиваться в естественный привычный ход вещей? Что важнее — дела личные или дело общечеловеческое? Ведь он хотел остаться с Сэйди в прошлом навсегда! И многие, многие вопросы...

Книга, безусловно, должна быть прочитана. Это книга, вместе с которой можно прожить определённый отрезок времени. И многому научиться, о многом помечтать, многое для себя решить.

Драма, разворачивающаяся в конце книги, заставила меня прослезиться. А вспомните их первый и одновременно последний танец... Эх...

P.S. Чтобы полностью ощутить всю прелесть первых 200 страниц, необходимо сперва прочесть роман «Оно», который впервые открывает перед читателем город Дерри.

«Град обреченный» — книга, которую копать — не перекопать. Но, засучив рукава, поплевав на ладони, предлагаю начать. Как говорится, глаза боятся — руки делают.

Эксперимент есть эксперимент.

Экспериме́нт (от лат. experimentum — проба, опыт), также о́пыт, в научном методе — метод исследования некоторого явления в управляемых наблюдателем условиях. О каком явлении идет речь? Здесь пока всё просто. С одной стороны, речь о мире, глобальном непознаваемом состоянии материи в общем, и окружающем человека в частности. С другой стороны, это явление — сама жизнь. Исходя из антропного принципа и литературы, и познания как такового, можно соединить два варианта в один: эксперимент исследует жизнь человека в мире. Эксперимент запущен, дабы наблюдать, как же человек будет в нем жить. Далее идет «в управляемых наблюдателем условиях». Кто же наблюдатель? Кто исследователь? Здесь версий можно выдвинуть поболее. Возможно, это некие скрытые от нашего конспирологического взгляда Экспериментаторы. Возможно, это сам Бог как главный Экспериментатор, который создал условия, явил миру человека и смотрит за ним, как за самым дорогим своим творением, помогает ему, наказывает его, сочувствует ему. Однако здесь следует помнить, что Братья Стругацкие — атеисты, от начала и до конца. Поэтому смею предположить, что наблюдателем является сам человек. Да вот только управляемых условий не существует. Есть просто условия, никто их не создал, они просто наличествуют. Никакого сознательного, осознанного эксперимента нет, есть лишь наблюдаемый ход событий. Ход истории. И человечество обязано, вынуждено пытаться создать такой социум, в котором жить станет комфортно всем (та же мысль про «счастье для всех даром, и пусть никто не уйдет обиженный», только в социологическом ключе). Но Град обреченный, неприступный загадочный древний город всё больше убеждает читателя, что построить общество, идеальное для всех людей, невозможно. Споры не утихают с самого начала, со времен Андрея-мусорщика, до самой нулевой точки, когда Андрей и Изя спорят о природе элиты. И здесь Эксперимент (авторы) решил посмеяться над героями: казалось бы, все говорят на одном языке, можно запускать строительство Вавилонской башни... но люди не могут ни о чем договориться! Мусорщики обгоняют друг друга на предельной скорости, занимая место в очереди на вывоз. Свидетели не идут навстречу следствию, говоря неохотно, мутно. Экспедиция проваливается из-за вечного спора ее участников между опасным дальнейшим следованием цели и безопасным поворотом назад. И даже технократия Фрица Гейгера не работает! Братья Стругацкие, уж кто-кто, а они должны были верить в мощь и возможности технократии. Но нет. Не всем по нраву общество «сытых рабов», общество профессионалов с индексом профессионализма, общество тоталитарного благоденствия. И здесь находятся индивиды, которые взрывают себя на площадях (это мы видим и сейчас). Казалось бы, что вам еще надо? Всё уютно, сытно и индексировано. Но ведь и сам Андрей Воронин оказывается против строгого подхода к подбору своих сотрудников, например, привлекательной секретарши. Строгая система, реализованная идея Порядка, не учитывает человеческих нюансов. Которых всегда, абсолютно всегда, вагон и маленькая тележка.

Эксперимент — это метод опытный, то есть проверенный на практике. Корень слова — «опыт». Град обреченный — это хронология мировоззренческого опыта самих Авторов. От ярых коммунистов-сталинистов до черной, мрачной, не видящей выхода и целей интеллигенции. Заметно меняется в течение всего романа главный герой, Андрей Воронин, звездный астроном. Сначала он готов бороться, искать и искоренять несправедливость, спорить со всеми. Он уверен, что участников Эксперимента собрали здесь, чтобы последние построили в городе коммунизм. Позже он начинает всё больше разбираться в городе, в людях. Часть населения города уже видится ему отребьем, скотами. И впоследствии он становится политической элитой, сытой, пузатой, которую даже экспедиция не интересует, ведь это нужно ехать самому, видите ли, я только начал обустраиваться, пришел к спокойной нормальной жизни, начал собирать антикварное оружие... в общем, все атрибуты сытого, омерзительного, элитарного уклада. АБС — молодцы, что рефлексируют, доходя до таких высот самокритики. Кто в молодости не был радикалом — у того нет сердца, кто в зрелости не стал консерватором — у того нет ума. Парадоксально, странно, противоречиво признавать этот афоризм. Странным кажется сейчас, что позже у тебя же будут какие-то иные взгляды на построение общества, а в будущем стыдно будет вспоминать, как яростно ты кричал о праведных ценностях, достигаемых лишь революционным/радикальным путем. Эта книга — одновременно и жирная философская точка во всей социологии, и фантастическая автобиография двух гениальных авторов. Нет, не событийная автобиография, мировоззренческая.

Право на разнообразный труд.

В молодости перед нами открыты все дороги, впереди куча развилок и ответвлений, мы можем пробовать и то, и это. Что, кстати говоря, очень полезно для расширения кругозора и получения того самого опыта. Но с возрастом жизнь устаканивается. Всё гуще и всё плотнее. Опыт — он в то же время и якорь. Но не в опыте дело. А дело в том, что в типичном обществе профессионалов — кот наплакал. Все просто стремятся выжить и заработать денег. Поэтому в городе такой бардак, законы издаются идиотские (касательно павианов), никто ничего не умеет, не разбирается. Противопоставлением этому выступает технократия Гейгера. Но мы увидели, к чему она приводит: к застою. Есть еще Ван. Добрый, славный Ван. Прекрасный вечный мусорщик. Сознательно занявший низшую ступень в социальной иерархии. Но нам жалко на него смотреть. Да, он молодец, но жалость и юродивость всё равно разбирают. Получается, как Ван тоже нельзя. А как нужно?

Красное здание.

Сначала я подумал, что это аллегория идеи власти. Но увидев в тексте красное здание уже во второй раз, я понял, что это аллегория идеи борьбы. Молодой Андрей Воронин, будучи следователем, работником по поиску истины и пресечению преступности, будучи еще вполне себе коммунистом идеологически, входит в Красное Здание и садится играть в игру с Великим Стратегом. По внешнему виду мы примерно понимаем, кто это такой. Конечно, борьба рисуется прежде всего политическая. Мы видим, каким трудным, фантасмагоричным путем она достигается. Да, нужно навязать свои правила, а потом поменять их в удобный момент. Да, нужно жертвовать и своими фигурами, рушить стройный порядок, вносить в свои ряды панику — то есть быть настоящим Игроком. А жертвы в такой Великой Игре — всегда живые люди, всегда те, кто тебе дорог, те, кем придется пожертвовать. Игра страшная. И Андрей отказывается от игры. Но что же происходит с Красным зданием во второй раз? Оно сгнило, обветшало, обезлюдело, в нем так же страшно находиться. СССР 20-х и СССР 70-х. И что же лучше?

Пантеон.

Собственно, зачем мы живем? В историческом плане. Бытует миф, что перед началом Троянской войны Ахиллу сказали, что если он не пойдет на войну, он спокойно вырастит детей, внуков, правнуков, обретет покой, но вскоре его правнуки о нем забудут, и имя его исчезнет из памяти. А если он пойдет на войну, он умрет, но обретет славу, о нем будут воспевать легенды, и имя его останется в веках. Что он выбрал, мы знаем. Так что же делать с желанием выжить, пусть не биологически, пусть личностно? Любой хочет оставить свой след в истории. История сшита конкретными именами и фактами. Но здесь прав Андрей, говоря о ничтожности такого возвышения конкретных личностей. Он кричит статуям об идее Величия как таковой. О массовом катке истории, назову его так. Мол, главное — не величие конкретного человека, главное — величие человечества в целом. Мысль правильная. Полностью поддерживаю. Но мы видим, как статуи поворачиваются к Андрею затылком и слушают человека в тумане, который шепчет им, какие они «самые величайшие». Да плевать все эти великие люди хотели на великий ход истории, если в нем нет их имен. Кому нужен великий ход истории? Только массе, но не выдающимся личностям. И, как забавно, в Пантеоне целая масса, толпа выдающихся личностей, такой парадокс.

Экспедиция на север.

Снова возвращаемся к технократии Фрица Гейгера. Когда все потребительские цели более-менее достигнуты, Фриц приходит к очень важному выводу: обществу нужна сверхцель. (Об этом, кстати, писал Михаил Веллер в своей публицистике, и очевидно, много кто еще). Ирригационные работы, пирамиды, создание империи, построение коммунизма... на сколько хватит фантазии. Экспедиция, пожалуй, самая логичная и нужная сверхцель. Этот мир опасен, необъясним, и нам нужно расширять свои знания о нем, как минимум, чтобы быть готовыми ко всему, и как максимум, для получения новых знаний. Но в чем же беда здесь? Казалось, взяли добровольцев, никто не говорил, что будет легко, задачи и план сформулированы еще до старта. Но что мы видим? Половина команды не хочет достигать сверхцели, они хотят домой. У каждого своя жизнь, и плевать он хотел на какие-то грандиозные цели общества. Не стоит ни одна общественная сверхцель моей, единственной у меня жизни. И как быть, с необходимостью великой цели и нежеланием к ней стремиться?

Наставник.

Дмитрий Быков говорит, что наставник — это недремлющая совесть, которая призывает во всех ситуациях быть спокойнее. Я должен внести поправки в эту трактовку, опираясь на текст романа. Уже при втором появлении наставника я заметил, что наставник как-то слишком много поддакивает Андрею, во всем с ним согласен. Даже когда Фриц тащит бедного Изю, Изю(!) в подвал, наставник позже соглашается, мол, ну да, а как можно было иначе, ну да, никак. Мои подозрения подтвердились встречей Андрея с наставником в пустыне. Андрей не ведется на поводу у наставника и говорит ему: «Да что ты мне постоянно поддакиваешь?» Я был счастлив, что предугадал сей тонкий момент, и готов дать свое объяснение. Наставник — не совесть. Наставники есть и у убийц, и у прочих моральных уродов города. И я уверен, что им наставники говорят именно то, что люди хотят слышать. Итого: наставник — это внутренняя убежденность, что ты всё делаешь правильно. Ни больше, ни меньше. Сколько же я перевидал людей, в основном быдловатого склада, которые даже если не правы, продолжают стоять на своем. Я даже слышал от них самих, что они никогда не признают, что они не правы. Якобы мужская черта такая. Вот вам и наставник. Совесть... да это антисовесть. Андрей Воронин, запутавшийся в конец, потерявший какую бы то ни было ценностную почву под ногами, прерывает надоедливого наставника, убеждающего Андрея, что всё нормально, всё ты делаешь правильно. Да ни хрена не правильно, и всё вместе с этим правильно одновременно. Но это теряет смысл. К слову о придуманных себе ангелах-хранителях, Боге (Золотом Шаре!) и прочих вселенских сущностях, которые помогают не утонуть в бездне пустоты. А надо быть смелее и независимее. Так я считаю.

Нулевая точка.

Аркадий и Борис Стругацкие пережили опыт Великой отечественной войны, они видели смерть в большом количестве. Видели и чувствовали, как одни люди убивают других людей. Слышали предсмертные вопли. Знали о сгорающих заживо тысячах случайных, но всегда живых людей. В романе есть пара эпизодов подобного ужаса. (Я не беру воспоминание Андрея о блокаде и сравнении его с экспедицией). Это момент со сжиганием павианов на площади и эпизод, когда Фриц ведет Изю в подвал для допросов. В оба раза мне было довольно страшно. И в обоих эпизодах фигурирует воля Фрица, как главного сторонника идеи Порядка во всем Граде. Но что же получается. Все вариации построения идеального общества исчерпаны. Все идеалы рухнули, все надежды обречены. И в какой-то момент, самый последний момент, ты обращаешь взор к самому себе. И понимаешь, что и тебя-то как такового нет. Тебе незачем вообще что-то делать, волноваться, бороться, стремиться. Нет смысла. И нет выхода. Град человечества обречен. И ты либо стреляешься натурально, как Дональд в начале, либо ментально, как Андрей в конце. Итог один.

Последняя страница.

Возвращаемся в реальный мир и видим, что вокруг нас — всё тот же Эксперимент. И ничего не изменилось, коли солнце перестало выключаться, как лампочка, а звезды перестали падать. Всё тот же Эксперимент. И жить в нем тошно. И нет никакого светлого облачка. И нет никакого Второго шанса, не выдумывайте себе ничего такого, не поддавайтесь уговорам внутреннего наставника. Ведь в тексте прямо говорится, цитирую: «Черный колодец двора, слабо освещенный желтыми прямоугольниками окон, был под ним и над ним, а где-то далеко наверху, в совсем уже потемневшем небе горела Вега. Совершенно невозможно было покинуть все это снова, и совершенно — еще более! — невозможно было остаться среди всего этого. Теперь. После всего.» Братья словно проносят через финальную страницу романа следующую мысль. Вот, читатель, закрыл ты книгу. Покопался в философии, поразмышлял о человеке, об обществе... но скажи, когда ты вернешься в реальный мир, ты останешься прежним? Или нет? Сможешь ли ты жить, как жил раньше? Ничего не меняется. Мы сидим на работе, спорим о взглядах в интернете, как раньше спорили на кухнях. И продолжаем хотеть того же. Счастья. Для всех. Но никогда не достигаем его.

П.с. Осталась еще куча неразрешенных вопросов. Например – Что означает нашествие павианов? Что было в папке у Изи Кацмана? Каким образом и по какому принципу участники изначально попадали в Град? И многие, многие другие. Как раз повод поскорее перечитать.

Предание такое-то к фольклорному, символическому и, возможно, мифическому произведению «Город». — так я начинал свои отзывы к каждому из восьми преданий (+ эпилог). В первую очередь, хотелось бы вспомнить комментарии к каждому преданию — они просто великолепны, порой даже забавнее и точнее самих рассказов. В них практически сразу начинаешь ощущать всю тяготу ушедших тысячелетий, а, следовательно, и главный вопрос Псов-исследователей — существовал ли Человек на самом деле? Вы удивитесь, но я склонен верить исследователю Резону, утверждавшему, что люди действительно были на Земле, и это совсем не мифические существа, а вполне реальные, и именно они передали эстафету своим вернейшим друзьям — Псам.

С точки зрения содержания, изложения и формы повествования, я вижу данный роман как некий невообразимый сплав, удивительное сопряжение «Марсианских хроник» Брэдбери и «Ста лет одиночества» Маркеса (спрячьте ваши помидоры обратно: я прекрасно осознаю, что «Город» был написан раньше и того, и другого). От «Марсианских хроник» здесь некая рваность повествования, собранная в хронологию, плюс вопросы, касающиеся будущего всего человечества. От «Ста лет одиночества» — центральный ведущий род Вебстеров, как нечто постоянно изменяющееся, но неизменное по своей сути, плюс и у Маркеса и у Саймака в конце книги у меня возникло схожее ощущение: чувство, что вместе мы прошли уже невообразимо много, и если осмелиться оглянуться назад и прикинуть, сколько же осталось позади, то может просто закружиться голова (как при подъеме нельзя смотреть вниз — схожее ощущение).

Заслуживает внимания собственно род Вебстеров и робот Дженкинс. Вебстеры — первопроходцы, двигатели человечества, равные собратья, всегда смотрящие немного дальше остальных, неважно к хорошему исходу это приведет или к плохому. Дженкинс — сначала бездушный слуга, а затем самый честный, добрый и переживающий за все расы индивид, мудрый и опытный, потерявший счет времени, но не потерявший чувство долга и совести.

При прочтении рассказов, на ум пришла систематизация по следующему основанию: в каждом предании что-то рушится, наступает период очередного краха. Содержательно получилось примерно так:

Предание первое — крах городов как образующих общество институтов.

Предание второе — крах путешествий и передвижений, возрастающая боязнь сдвинуться с места, фактически зависимость от семейного очага.

Предание третье — крах общественных отношений в своей сути, утрата желания получить общественное признание, что и служило двигателем развития.

Предание четвертое — крах верности человечеству, отождествления себя с ним. Измена целям человечества ради личного рая.

Предание пятое — крах понимания между людьми.

Предание шестое — крах чувства собственной значимости, и, как следствие, осознанный уход со сцены.

Предание седьмое — крах веры в то, что человек мог пойти по иному пути: не по пути «лука и стрел».

Предание восьмое — крах любой и каждой цивилизации, ибо это только вопрос времени, ощущение замыкающегося круга над любой историей.

Эпилог — крах веры в долг вечного наставника всех цивилизаций — робота Дженкинса, но в то же время понимание, что ничего уже не изменить, время вышло.

Именно так я себе представляю идеальную повесть.

«Лангольеры» — произведение, ставшее лицом сборника «Четыре после полуночи». Максимально яркое, динамичное, всестороннее и мудрое. Сопряжение фантастической идеи о путешествии во времени и детективной таинственности ситуации, сочетание динамичного сюжета и философских отступлений и намеков, органичный сплав напряженности, тревоги, и всё же уделение места романтике и любовной драме, создание новой концепции пространства-времени и создание настоящих живых героев за счет флешбэков и яркости характеров.

За каждую из данных характеристик готов ответить. Пускай это звучит безумно, либо необъективно, но, действительно, настолько идеально построенного произведения я не встречал ни до, ни после. Единственное что сейчас приходит на ум — это «Десять негритят» Агаты Кристи. Там такая же стройная структура повествования, саспенс, атмосфера, загадка и стройная органичная фабула.. да и количество персонажей почти одинаковое! То есть оба автора взяли примерно равное число персонажей-участников, удалив весь остальной ненужный для данной модели мир (то ли посредством приглашения на частный остров, то ли с помощью исчезновения всех бодрствовавших пассажиров) — и это очень удобно и правильно.

Удивительная «настоящесть» персонажей для жанра фантастики, сочетаемая с удивительной глубиной идеи для жанра детектива. «Лангольеры» выходят за рамки даже нескольких жанров, в том числе и поэтому данная повесть понравится практически всем. Исключение могут составить лишь узко заточенные ценители, допустим, твердой фантастики, которые не признают малейших неточностей в описании явлений действительности.

Символизм — так свойственный сильным произведениям Стивена Кинга — здесь просто на высоте. Чего стоит только «мир, с которым всё кончено», в котором и еда без вкуса, и спички не зажигаются, и цвета поблекли. А чудесные лангольеры — служители времени, очищающие мир от всего прошлого и лишнего, хрустящие и пережёвывающие кусочки пространства, дабы освободить место и дать жизнь новому миру — миру Будущего. И, наконец, главный символ, мерцающий на страницах повести: «только для падающих звезд». Все мы — падающие звезды, летящие из прошлого в будущее, и у нас есть только один шанс успеть, и действовать нужно ВСЕГДА именно СЕЙЧАС.

Существует мнение, что все книги, главным образом, пишутся ради концовки. В таком случае, финал «Лангольеров» столь великолепен, насколько таким он и должен быть. Вы думаете, в мир Будущего-Настоящего вернулись герои повести? Нет, в этот мир вернулись мы с вами. Мы вместе прошли весь этот путь, побывали в странном, опасном, но таком объективно необходимом мире. И теперь, узнав что-то необычайно важное, мы должны вдыхать жизнь полной грудью. Время не ждет, господа.

И да, главное — не проспите всё, как тот пассажир самолета:)

Из Интервью Бориса Стругацкого Михаилу Веллеру на Радио России, 2012 год:

Некоторые книги Братьев Стругацких будто были написаны ради одной лишь концовки. Что Радуга, что Пикник, что вот Жук... И это очень хорошо работает. Читателей часто больше всего интересуют концовки. А в случае конкретно с «Жуком в муравейнике» концовка такая, что мощнее не придумаешь. Всё ради неё. И ради дилеммы, которую ставят авторы.

Максим Каммерер, сотрудник КОМКОНа-2, своеобразной тайной полиции, надзирающей за Комиссией по Контактам (КОМКОН), получает задание на поиск некоего, в прошлом Прогрессора, Льва Абалкина. В ходе расследования всплывает множество настораживающих и неоднозначных деталей, в частности, тайна личности, тайна происхождения Льва Абалкина.

Сперва необходимо сказать, что у каждого своя работа. Действительно, я считаю существование КОМКОНа-2 необходимым, ведь, как говорится в повести, необходимо сдерживать всё умножающийся рост научного знания, научных исследований, экспериментов. Это такой, знаете, вопрос о праве на прогрессорство внутри одного общества... Можем ли мы давать столь стремительно добытые научные данные не другим цивилизациям, а себе? Можем ли мы доверить их себе? Как известно, при несоблюдении меры и хорошее может обернуться плохим. Тем более, что люди помнили, чего стоила ошибка на планете Радуга. КОМКОН-2 ошибиться, а главное, допустить подобное не имеет права. Поэтому хочу сказать, что можно понять и Максима (в чьих действиях я вообще не вижу никаких ошибок, негуманности и пр.), и Экселенца, который сам собой, в одном лице, представляет идеологию и алгоритм мыслей и переживаний всей Комиссии по Контролю.

В научно-популярной книге «Рациональное животное» Д. Кенрика и В. Гришкевичуса по эволюционной психологии используется такой термин как «дилемма детектора дыма». (Отрывок: «Вы хотите настроить его так, чтобы он стал менее или более чувствительным? Это зависит от того, что вы цените больше: чтобы сигнализатор вас не беспокоил или чтобы вы не оказались в западне в горящем доме. Большинство людей предпочитают иметь сверхчувствительный прибор, потому что в обмен на отдельные случайные ошибки в его работе они получают гарантию того, что их семьи останутся в живых. Мы намеренно искажаем оценку сигнализатора, потому что это помогает нашему выживанию. Дилемма анализатора дыма похожа на те загадки, которые естественный отбор должен решать при создании наших встроенных систем, обеспечивающих осуществление выбора. Для многих решений наш мозг настроен так же, как и детекторы дыма. Ведь такой детектор принимает решение о подаче сигнала, несмотря на то что имеет неполную информацию. Когда он улавливает в воздухе даже небольшое количество частиц, напоминающих дым, он должен либо подать сигнал «Пожар! Пожар! Пожар!», либо оставаться безмолвным. Точно так же и наш мозг развился таким образом, чтобы принимать решения, даже не имея всей необходимой информации.»)

Теперь всё становится на свои места... Но лишь отчасти.

В различных офф-лайн интервью Борис Стругацкий говорил, что никаким «автоматом Странников» Лев Абалкин не являлся. Да, он был странным, но разве это преступление? Да, он был замкнутым, порой агрессивным и себе на уме, но разве можно его за это убивать? В забавной, а на самом деле, в горькой ситуации оказываются те, кто считал убийство Абалкина единственным возможным вариантом. Я и сам, когда дочитывал повесть, полагал, что это необходимо сделать... Вот настолько мне передалась паранойя Экселенца, настолько меня испугала таинственность неизвестного.

А в итоге ответ на всю эту дилемму довольно прост, учитывая позицию БНС, с одной стороны, и приведённый мной отрывок из научно-популярной книжки, с другой стороны — всё дело снова в Теории Воспитания, над которой так долго ломали голову Братья. Сейчас, пока не разработана и не сформулирована Теория Воспитания, пока мы остаемся всё тем же Человеком Разумным, Homo sapiens, — выстрел Экселенца «разумен» и, по большому счету, оправдан. Но эта дилемма — экзамен человечеству. Экзамен на Человека Воспитанного. Человека, для которого важнейшим принципом станет гуманность. И пока что мы не сдали этот экзамен.

Можно долго размышлять, кто же в результате кого исследовал: Странники — людей, забросив последним жука в муравейник? Люди — Абалкина, наблюдая за ним в течение многих лет, но так ничего и не поняв? Или люди — Странников, поняв еще меньше, прервав своё исследование из-за простого банального «показалось»? Но в нашем конкретном случае, АБС предложили нам исследовать нас самих. Дилемма оказалась труднейшая, и выбор каждый для себя сделал исключительно сам.

Кажется, несмотря на «Пасынков Вселенной», за «Дверь в лето» и «Чужака в чужой стране» пора ставить крест на Роберте Хайнлайне.

Хайнлайн в двух упомянутых выше в негативном ключе романах, сдается мне, создал новый жанр. Я бы назвал его — ЮРИДИЧЕСКО-БЫТОВАЯ ФАНТАСТИКА. Иии... коллеги, я не знаю, что может быть хуже и скучнее. Запороть такую хорошую идею, как земного человека, выращенного марсианами, чтобы от книги тошнило и хотелось молиться, когда же это всё кончится — это надо уметь. Говорить о сложных и вечно актуальных темах, типа религии, политики, любви, научности, человеческой природы, но чтобы это не производило уже никакого отклика в мозге — надо обладать большим талантом. Хайнлайн чрезвычайно талантлив в том, как поставить в центр сюжета идеи похоти, юридических увиливаний, лазеек и пробелов, вместо действительно важных вопросов, которые как бы и есть, но как бы для тех, кто их упорно ищет.

Не знаю и не вдаюсь в выяснение причин, почему роман настолько растянут, раз в пять. Можно придумать кучу догадок (про журналы и прочее), и они могут быть верными. Но я просто читаю книгу. И это, в самом деле, издевательство над читателем. Следить за тем, как один из центральных персонажей, у которого в доме жили все друзья Майкла Смита, выпендривается и угрожает властям, шантажирует их... так себе удовольствие. Да и видели мы уже это, в романе «Дверь в лето», который успешно и продолжает обманывать многих читателей тёплым названием и котом на обложке.

Книга прочитана уже месяц назад, но только сейчас смог сесть за отзыв. И хочется сказать, что я снова зол, как вспомнил отношение Хайнлайна к своему читателю. Это, прости Господи, Донцова в фантастике! Кучка склочников и эгоистов качает права, фантастические идеи отходят на задний план. И мне уже начинает казаться, что Хайнлайн — диверсант фантастики. Слить идею хронооперы — да легко! Поиздеваться над идеей космического Маугли — пфф, проще простого! Странно, как автор не запорол идею космического ковчега. Наверное, хотел, но не получилось, не повезло.

В итоге я зол. Крест на авторе. И наказ пользователям: Не тратьте на это чтиво время, деньги и эмоции.

Это лучшая вещь, которую я когда-либо читал, и, вероятно, когда-нибудь прочту. Первый раз я прочел эту повесть три года назад. Отлично помню, как меня словно било током, несколько раз нервно подергивало, периодически я тяжело вздыхал. Сейчас эти ощущения повторились, плюс я пару раз прослезился. В электронке (в бумаге на найти) повесть занимает 150 страниц, в бумаге это было бы страниц 30-50. Как можно вложить столько динамита в такую короткую вещь — до сих пор для меня загадка.

Никнейм для сайта я выбрал примерно в момент прочтения повестей Мартина. Утекло много воды, куча авторов вошли в список любимых: Стивен Кинг, Виктор Пелевин, Роберт Шекли, Филип Дик. И недавно я стал задумываться: а не слишком ли много чести Мартину? не было ли это обусловлено инфантильностью в связи с моим малым читательским опытом? Сейчас я по прежнему готов ответить «Нет!» Мартин — это именно то, самое важное и самое болючее в литературе для меня. Это кипение страстей на фоне бесконечного одиночества каждого персонажа, в мире, полном самых низменных поступков, отсутствия финальной грани человеческой жестокости и животности. Но одиночество — всегда исходная точка. Мартин мне дорог тем, что с «Игры престолов» я вообще стал читать худ литературу. В «Танце с драконами» есть замечательная фраза: «Читающий человек проживает тысячу жизней, а не читающий — одну.» Это во-первых. Во-вторых, я гораздо больше всё равно ценю Мартина именно за его повести, короткие, убивающие наповал. Их всего три: «Портреты его детей», «Песнь о Лии» и «Тупиковый вариант». «Портреты его детей» — первая и главная из них.

Магический реализм — именно тот жанр, в котором должна быть эта повесть. Главный герой живёт своими книгами, живёт ради впечатлений для своих книг, пишет для того, чтобы ощущать жизнь. Интересно, что, мне кажется, ему и деньги-то от продаж не так уж и нужны, хоть он и болеет тем, что многие романы пролетели мимо списка бестселлеров. Здесь что-то другое... В конце, в разговоре с дочерью, писатель говорит действительно разумные вещи, если постараться абстрагироваться. Он говорит, что всё является частью жизни, даже самые мерзкие подробности — это часть жизни. Он говорит, что читатель должен задумываться и над этими вопросами, тем более что они нашли свой отклик в близкой реальности. Но главный герой перешёл грань. Вообще, повесть о грани между жизнью и творчеством. Оно его просто съело. Все его поступки, решения, пути были всегда с задней мыслью о написании книг, даже когда он приобретал любого рода жизненный опыт. В сущности, мир книг для гг — это ныне популярный мир виртуальной реальности, в котором писатель нашел и настоящую любовь, и героическую свою юность, и... собственную дочь. Но об этом позже.

Мне безумно нравится, как рефлексия и черты характера главного героя находили воплощение в его детях, его персонажах. Но он бы этого и не заметил, если бы не встретился с ними лицом к лицу. Они рассказали ему больше, чем он до этого знал о себе. Авторы редко задумываются, что по их творениям прекрасно видно их самих. В принципе можно добавить к творчеству и такую функцию — познавательную, познавать себя.

Финал просто гениален в своём безумстве. Есть такая связь — у сильных вещей должны быть ещё сильнее их финалы. Это именно тот случай... В стиле фильмов «Начало» и «Остров проклятых», когда последний кадр создаёт развилку, где надо принять одну из двух версий, повесть «Портреты его детей» мощно следует этой традиции (конечно же, фильмы были позже произведения). Три года назад я считал, что у Ричарда была дочь, просто она исчезла для него, а он типа для нее, и у него остались только его «настоящие» дети — персонажи. На этот раз я пересмотрел эту версию. Теперь я уверен, что дочери у него никогда не было, последний абзац о том, что Ричард заказывает эти картины у художника, полностью демонстрирует безумие этого человека. Он выдумал себе дочь. Он выдумал себе жизнь. И зарылся в глубокую яму бесконечных самокопаний. Боже, бедный Мартин... Надеюсь, этот сюжет как можно меньше связан с его собственной жизнью, пусть ему просто приходили подобные «писательские» мысли так, короткими вспышками, иначе это ад... Блин, как же я обожаю эту повесть во всем ее ужасе. Книги Стивена Кинга приводили многих читателей к мысли «страшны не чудовища, страшны люди, чудовища это сами люди». Джордж Мартин смотрит ещё дальше: «самое страшное чудовище живёт внутри твоей головы».

Конечно, тема дозволенности в творчестве, грань, несомненно чуть ли не главная в повести, но — это с моральной и эмоциональной точки зрения. Для меня же эта повесть — медицинское откровение. Открывшее новую болезнь — болезнь писателя.

Сокращение «S. N. U. F. F.» расшифровывалось так: «Special Newsreel/Universal Feature Film». Это можно было примерно перевести как «спецвыпуск новостей/универсальный художественный фильм».

Полагаю, мой личный квадрат любимых произведений Виктора Олеговича дочерчен до конца. «Омон Ра», «Числа», «t» и вот, наконец, последней вершиной становится «S.N.U.F.F.». Две соседних вершины очень забавны и пёстры по содержанию, две других — крайне депрессивны и после прочтения оставляют чувство опустошенности. Две соседних, но уже в другом измерении, вершины — хронологически первая половина творчества автора, две других — вторая. Образы тоже в голове как-то сформировались... «t» — это бесконечная рекурсия двух зеркал, героя и автора, где между ними слышатся дикие вопли души древнего писателя, закованного в кандалы, созданию которых он и посвятил всю свою прошлую жизнь. «Числа» — это клерк в солидном костюмчике, в галстуке с рисунком Пикачу, рассказывающий жутко пошлые и грязные офисные шутки с каменным лицом, а над его головой висит ореол цифр из троек и четверок. «Омон Ра» — это, в первую очередь, черное небо, в котором парят красные соколы с пустыми зрачками, и летящая в этом небе огромная ядерная бомба, после которой остаются только клочки, обрывки всех положительных и доблестных слов и лозунгов. И наконец, «S.N.U.F.F.» — это жужжащий кислотно-едкого зелено-розового цвета лазер, пронизывающий пространство медленно и с мучениями, оставляя лишь рваные раны технологических и биологических механизмов там, где раньше были любовь, нежность, мультиполярный мир и собственное «я».

«S.N.U.F.F.» — пелевинская «Война и мир». Повествование стартует накануне очередной войны между Оркландом и Бизантиумом, между представителями орков и людей, по классике начинающейся случайной стычкой, казусом с участием мирных граждан, в результате которого появляется повод сместить прежнее правительство орков. Глазами орка Грыма мы видим масштабное сражение, и благодаря бойцам людей (огромным статуям, ящерицам, бэтмену, черепашкам-ниндзя) мы понимаем, что в данном случае речь идет о битве культур. Это единственная сцена крупной битвы во всем творчестве Пелевина, и сделана она здорово.

Мир книги настолько биполярен и полон аллюзий, что поражаешься умению и остроумию автора. Парящий над Сибирью офшар, где высокотехнологичная лучшая жизнь. Облезлые бетонные трехэтажки Оркланда, где пьяная родня распевает «Из этой жопы х..й уедешь» и «Е..л я родину такую». Отношения двух миров находятся в сложном симбиозе. Орки относятся со смесью заискивающей робости и лютой ненависти, о чем говорит автор. Люди же понимают необходимость существования более слабого соперника, чтобы посредством него оправдывать всяческие потребности своего общества.

Так свойственный Пелевину солипсизм в этом романе играет новыми, свежими красками аж дважды: видео-полеты и суры. 1) «Впрочем, где мы, пилоты-надомники, на самом деле? В своих тесных комнатах или в оркском небе? И где это небо — вокруг моей «Хеннелоры» или в моем мозгу, куда его транслируют электронные удлинители глаз и ушей?» 2) «Люди принимают решения на основе прецедентов и опыта. Человек — это просто инструмент приложения культуры к реальности. Сура, в сущности, тоже.» Важно отдельно сказать, что более применимых и уместных для всё того же солипсизма у Пелевина еще не было. И если с видео-полетами как-то более-менее всё ясно — факт вовлечения в виртуальную реальность многими авторами хорошенько и толково описан, еще начиная с рассказа Герберта Уэллса «Замечательный случай с глазами Дэвидсона» — то с сурой всё гораздо сложнее...

Сура описана таким образом, что под нее смело можно подставить человека, и его механизмы поведения. Автор говорит, что сура принимает решения на основе прецедентов и опыта, позже она принимает решения на основе сопряжения множества случившихся прецедентов и выбирает наиболее уместный, исходя из кучи-кучи социальных и прочих факторов. Теперь вопрос: Чем сура не человек? Великолепно подобранный пример парадокса китайской комнаты подтверждает эту мысль. Позже она закрепляется примерами о тесте Тьюринга и течении бихевиоризма. И с данных позиций, в итоге, в доме их находится двое — человек и его сура, где, в сущности, оба роботы.

Есть и другая позиция. До жути противоположная и столь же правдивая — в своем доме Дамилола находится один. Об этом не раз упоминают и он, и сама Кая. Формально и фактически, он купил себе максимально реалистичную версию секс-игрушки, куклы, которая общается, подмигивает, знает всё о его теле, знает как себя надо вести и... обладает помимо всего прочего параметром «сучество». Это настоящее открытие Пелевина: изобразить женскую особенность поведения в виде параметра на секс-кукле в фантастическом романе. Браво! Речи Каи соблазняют каждым сказанным предложением. И автор, и главный герой, и читатель — все понимают, что речь идет о машине, искусственном механизме. Все трое постоянно в голове держат эту оговорку. Но она не спасает, этой мысли недостаточно. В сущности, главный герой занимается сексом сам с собой, с удачно собранным зеркалом своих потребностей и желаний. Вот здесь и кроется ответ на «сучество». Для максимального удовольствия и, что важно, не угасающего интереса требуется постоянная эмоциональная подпитка. Есть масса утверждений, которые я слышал от разных источников (и в книге Михаила Веллера «Всё о жизни», и в методиках пикап-соблазнения), и все они сводятся к одному — максимальные интерес/влечение/ощущение жизни будут лишь в случае эмоциональной волны, причем постоянной. От положительных эмоций к отрицательным, от отрицательных к положительным — и так далее. Здесь и объясняется «сучество», классическое женское поведение «чтобы милый не скучал» и, собственно, вызовы на ревность самой суры Каи. Получается, Дамилола сам этого хотел, а вернее, хотел организм и сексуальное влечение. Поэтому столь уместен образ с «качелями наслаждения», на которых необходимо снять блокировку и сделать в конце концов солнышко... Во время этих рассуждений мне вспомнился всем известный эксперимент с подопытной мышкой, которой поставили в клетку кнопку, вырабатывавшую эндорфин путем воздействия электродов. В итоге мышка не хотела ни есть, ни спать, она тупо нажимала и нажимала на кнопку... Страшное чувство паранойи удовольствия... Но здесь есть контраргумент: Дамилола, впервые испытав наслаждение «качелей» осознал, что весь предыдущий опыт никчемен и тускл, и вот теперь он понял, для чего жил. Что же тогда? Нам блокировать своё желание получения максимального удовольствия? А ради чего? Ради биологических потребностей вида? А если не блокировать, то поддаться жажде этого удовольствия, опять же, как животное? Этот неразрешимый вопрос меня разрывает, если честно.

Дилемму максимального удовольствия невозможно разрешить однозначно так же, как и ответить на вопрос, на чьей стороне сам автор: на стороне внутренне мёртвых, неестественных, окруженных сплошной имитацией рабов удовольствия? или на стороне примитивных, грубых, завистливых и недовольных пожирающих себя орков? Ответа нет.

Обе дилеммы невозможно разрешить однозначно так же, как и ответить на вопрос, сколько человек в доме Дамилолы: один, только потому что кого-то формально назвали человеком, а кого-то сурой? ни одного, потому что и сура, и человек — лишь совокупность поведенческих механизмов, обусловленных оптимальными факторами? двое, потому что у обоих имеются признаки самосознания и абстрактного мышления? Ответа нет.

Гениальный роман.

Трактат о Зле.

Более короткого, лаконичного и исчерпывающего толкования для этого романа я пока не придумал. Некоторые книги Стивена Кинга, скажем так, занимаются полным изучением какого-то родового понятия. Лангольеры — Трактат о Времени, Рита Хейуорт и побег из Шоушенка — о Надежде, Зелёная миля — о Боли, Кладбище домашних животных — о Смерти. Оно, в свою очередь, является Трактатом о Зле. Максимум, что можно добавить, так это что о Зле через призму Детства. И всё.

Ну, а теперь по порядку.

Встречал немало отзывов и критики, касательно того, что якобы в «Оно» чересчур много затянутых и скучных моментов, провисаний, и тд. Господи, да нет же! «Оно» построено очень стройно, все сюжеты и эпизоды в дальнейшем находят своё развитие, они к месту, и они именно там, где и должны находиться. А представьте это качество, удерживаемое в течение 1245 страниц. Впечатляет. К примеру, следом я читал «11/22/63» (800 страниц) — и вот там конкретно провисает середина.

Глава, которая влюбила меня в это произведение, называется «Шесть телефонных звонков (1985)». В ней читатель знакомится с каждым из основных персонажей книги практически впервые (кроме Билла). Глава оформлена идеально, но не будем об этом, ибо описывать каждую отдельную главу было бы слишком нудно. «Оно» кишит колоритными персонажами, но сживаешься, как с родными, именно с этой семёркой. Каждый имеет свои страхи, свои проблемы, свои нераскрытые чувства и черты характера. Стивен проделал грамотный ход, использовав взгляд детей, как наиболее восприимчивых и тонких существ.

Теперь непосредственно о Зле. Не буду копировать чужую мысль. В одном из отзывов говорилось, что Зло в каждом из нас, и оно всегда желает взять верх. Зло принимает самые различные и изощрённые формы, даже такие: способность взрослых игнорировать своих детей, чрезмерная забота матери о здоровьи сына, перекармливание сына как признак любви и в то же время страх одиночества, и пр. Что ещё необходимо сказать о Зле? Конечно же, то, что взрослые его не замечают. Кинг — мастер символизма, и поэтому его мысль можно понимать по-разному. Для меня — это нежелание вникать в проблемы детей (1), несерьёзное оценивание их невзгод и трудностей (2), неспособность выйти за рамки привычного им мира (3). Именно в Дерри это свойство «взрослости» возведено в абсолют. Когда вся история небольшого города заливает кровью с головой, жители города просто отворачиваются и дальше не замечают происходящего. Вот что страшно, как говорится...

О чернухе. Так в хорошем смысле я называю очень жёсткое, яркое и честное описание кровожадных или крайне злобных деталей/эпизодов/историй. За такую чернуху я полюбил «Ярость», «Куджо», «Сияние». В «Оно»... ох, здесь Стивен Кинг постарался. Здесь я увидел самые яркие и сильные тяжёлые эпизоды. Назову несколько наиболее запавших в душу: 1) пожар в заведении «Черное пятно»; 2) перестрелка на улице с бандой; 3) история о Патрике Хокстеттере и подробностях смерти его младшего брата (вот здесь мне стало страшно и нехорошо...); 4) несколько эпизодов, касающихся Эдди, например, диалог с аптекарем. Да уж, сильных чернушных эпизодов очень много.

О философии. Непосредственно битва с Оно у автора пестрит символизмом и философией, природой страха. Даже раньше, когда надышавшиеся ребята узрели генезис Оно — о чём это говорит? О том, что Оно существовало раньше людей, раньше человечества. Оно старше, мудрее, хитрее, но мы всё равно должно давать ему бой. Так вот, о битве. Где мы должны дать ему бой? Правильно, в своей голове. У Стивена битва разумов предстаёт в каком-то космическом трансцендентном пространстве, чёрном, пустом, в логове Оно. Это чёрное пустое пространство — душа злобного человека, каждого человека, сдавшегося Злу. Автор прямо кричит нам об этом со страниц.

В этой связи, такая уж концовка с детьми. И здесь не нужно плеваться или фыркать. Автор показал, причём весьма ярко, высшую степень Любви, Связи и Взаимопонимания, ещё раз напоминая, что по одному против Зла не выжить.

Безусловно, десятка.

В последних изданиях Стивена Кинга в твердой обложке (ТБ и КНВВ) произведения «Дорожные работы» и «Долгая прогулка» идут вместе. На обложке — поросший травой то ли камень, то ли бетон, то ли участок земли, и на его фоне проступают черты человеческого лица, искажённого в безмолвном крике. Объединяет эти два романа не только авторство Ричарда Бахмана, с присущей ему жёсткостью, цинизмом, одиночеством, гражданским протестом, но и основная локация — дорога. Если в «Долгой прогулке» подростки участвуют в смертельном марафоне, проходя по шоссе, то в «Дорожных работах» дорога — это почти живой персонаж, медленно подступающее бедствие, немая катастрофа, подобие гигантской черной волны в «Далёкой радуге» А. и Б. Стругацких.

Бартон Доуз, мужчина средних лет, со своим домом, женой, работой и психологическим шрамом в связи с трагической смертью сына. Жизнь Барта не самая простая, довольно скромная, но, по крайней мере, устоявшаяся. Вроде бы всё есть. Но жизнь резко меняется с новостью о строительстве новой автострады, которая будет проходить через дом Барта и прачечную, где он работает. И главный герой медленно, но верно начинает сходить с ума.

Главный шарм этой истории в том, что не все персонажи должны быть в известном смысле «героями», то есть превозмогать трудности, идти к достижению великой цели, терпеть, бороться и в итоге побеждать. После современных супергеройских фильмов, а начиная с древних рыцарских баллад и легенд, это выглядит особенно пОшло. Барт не такой. Бартон Доуз, сильный человек — но со своими слабостями, грешный — но ему хочется сопереживать, неглупый — но он никак не может себе объяснить, что он делает. Почему? Что это? Гражданский протест? Синдром Герострата? Удачный момент покончить с собой? Капитуляция перед осознанием факта, что особо ничего светлого и хорошего в жизни уже не будет? Слепая ярость? Он не знает. Автор также не дает читателю ответа на основной вопрос романа — «Почему?» Но, боже, как же мастерски показана динамика падения Барта в пучину безысходности и безумства одиночества.

Лейтмотив романов Ричарда Бахмана — сильный человек против бездушной государственной машины — раскрывается в данной книге наиболее серьезно и жизненно, без всяческих телешоу будущего и подростковых смертельных марафонов. Сама по себе автострада — мирное явление. Люди стоят дороги, чтобы легче и быстрее передвигаться, дороги нужны всем... — рациональная сторона сознания говорит так. Но Бартона, причем во многом справедливо, накрывает шиза: толстосумы и чиновники готовы проехаться по костям живого человека, лишь бы распилить очередную статью расхода, и вот по этой прихоти он, Бартон, должен бежать с чемоданами, искать новый дом, искать помещение для прачечной, короче говоря, превозмогать трудности от свалившегося на голову фатума. Но нет... Бартон сидит в своем кабинете в прачечной и думает, гоняет все эти мысли по кругу, как болиды на треке, всё больше вскипая... и понимая, что на его нынешнее напряжённое состояние судьбе (автомагистрали)глубоко наплевать, пусть хоть об стенку головой бьётся... и это еще больше злит Барта.

Удачным выглядит столь же безысходный и фатальный штрих, как смерть сына от рака. Бартон крутит это в голове, вспоминает, что ничего сделать было нельзя. Нельзя было тогда, и нельзя сейчас. И вот именно здесь созревает зерно противодействия. Пора... Нельзя сказать, как надо относиться к главному герою, но лично у меня он вызывает искреннее сочувствие и понимание. Это борьба личности против обстоятельств, священная война против неизбежного и непобедимого. В этом еще одна ценность романа.

Несмотря на весь спектр эмоций и переживаний Бартона Доуза, мы видим и других живых и адекватных персонажей. Лично я не могу судить жену Барта за ее уход от него, по большей части он ее подвёл и собирался утащить с собой на дно. Нельзя судить и должностных подлиз, и уступчивых соседей, успешно лавировавших под давлением обстоятельств, ведь каждый хочет благополучия себе и своей семье, вопреки вызовам судьбы. В таких случаях каждый делает свой, одному ему понятный выбор.

Примерно в таких чертах мне видится роман «Дорожные работы», одна из любимых книг Стивена Кинга. Это сложная, противоречивая социальная драма, на фоне которой, шаг за шагом, постепенно исчезает в бессмысленных километрах асфальтного покрытия разум отдельно взятого человека.

Первая прочитанная мной книга Довлатова. Прочту еще пару книг, чтобы окончательно убедиться, но, кажется, остальные будут такими же, как эта. Благо, они короткие. Хотя, сдаётся мне, на крупные вещи автор не способен. Простите, если своим отзывом вызову в ком-то гнев, но средняя оценка вызывает массу вопросов.

Попробуем оправдать. Видимо, в книге прекрасно показан слепок эпохи позднего Союза. Видимо, повествование своими социальными обычаями навевает на изрядную долю читателей пряную ностальгию. Видимо, эти истории крайне забавны как в своих развязках, так и в мимолетных репликах. Видимо, читателю очень интересно послушать конкретно про жизнь Сергея Довлатова.

Я озвучил все возможные достоинства этой книги? Сдаётся мне, что все. Иные объективно не проглядываются. А если говорить субъективно и перечитать достоинства, или перечитать саму книгу, то у меня тоже проявилось чувство ностальгии: я вспомнил кучу бесполезных вечеров в компаниях, где бухают и травят байки о прошлом, смешные, внезапные, анекдотичные. Возможно, кому-то это нравится, может, приятно посидеть и послушать, периодически вставляя «эх, забавно» или «эх, было время». Но нет. Я считаю, что это не литература. Или же литературой является всё, что произносится в компании на троих за бутылкой водки. Нет уж, я слишком трепетно отношусь к качеству как таковому в литературе. Бедный Маркес плачет и переворачивается в гробу, видя у сборника баек «Чемодан» оценку больше, чем у его произведений.

Есть небольшая оговорка. Байки могут быть хорошими или даже отличными. Пример — «Легенды Невского проспекта» Михаила Веллера. И здесь кроется отличие качества от не-качества: у Веллера байки не персонифицированы, они общие, а значит действительно слепки эпохи + автор всё-таки замечательно владеет слогом. У Довлатова же байки личные, это минус для меня однозначно, и язык, собственно, плох. Личные истории, будем честны, редко кому-то действительно интересны. А уж тем более зачем мне рассказы из жизни незнакомого мне человека? За его личность? Какую? Забавно именно то, что к диссидентам я отношусь абсолютно спокойно, если не с уважением. Стругацкие тоже с середины творчества потеряли веру в идеалы Союза. Но их произведения не пестрят дешёвой иронией, от которой просто становится противно, а термин «инакомыслящий» не обретает окрас отброса, должника, лентяя, хитреца. Это, простите, мерзко.

Что-то не так с моим восприятием... Или всё-таки лыжи не едут... Прослушал аудиоспектакль 1987 года по этому рассказу. Затем посмотрел его десятиминутную экранизацию из программы «Этот фантастический мир». Потом прочел оригинал. Везде что-то не так. Ну не сделан он так, чтоб были одни восторженные отзывы и десятки! Не дотягивает он до такой оценки! И в каждом формате хорошо видна искусственность некоторых моментов. То их разговор о поиске нейтральной планеты с температурой градусов -40/-45 и фраза «я шучу», то финальный момент с рукой и щекой. Это настолько стандартно, что даже по́шло. Можно было бы избежать этих заметных перекосов, но для этого необходим соответствующий объем истории, чтоб сжиться с героями, а не обозначать психологические(!) тонкости быстрыми мазками. Мол, если вас не зацепили вот эти конкретные три фразы (а больше их там и нет), то это ваши проблемы. Не согласен.

Идея и мораль ясны. Их даже вполне можно перенести на поле реализма. Нередко бывает так, что любимые вынуждены претерпевать трудности и обстоятельства: любовь на расстоянии, командировки, занятость, и прочее. И желание быть вместе довольно часто идет вразрез с остальными условиями существования. Куда податься? Судьба будто специально испытывает тех, кто готов к этому. И наслаждается красотой и поэтичностью ситуации. Жаль только, что к рассказу не относится это в полной мере, слишком уж ни с чего взялась эта их любовь, слишком уж содержание диалогов наиграно.

Роман «Жребий Салема», какой бы он ни был данью уважения Брэму Стокеру, каким бы ранним трудом известного автора ни являлся, имеет ряд недостатков.

Плюсы касаются лишь первой части романа. Во-первых, гениальное пробуждение живого маленького городка, когда в каждый промежуток времени каждый житель вносит свою лепту в наступление утра. Эта органичность напомнила мне одну из лучших (имхо) работ автора «Нужные вещи», там слаженность города доведена до совершенства. Но стоит сразу же сказать, что следующие главы о городе такой стройности не следуют, а жаль. Второй плюс — довольно живое и атмосферное начало, приезд писателя в город, его шуры-муры с молодой девушкой и их диалоги. Да и в целом жизнь писателя на фоне сгущающихся над Салемс-Лотом туч выглядит колоритной и интересной.

С середины что сюжет становится прямолинейным и неинтересным, что персонажи превращаются в картонных, за исключением одного раза душевных метаний отца Каллахэна. Сюжет, в действительности, повторяет приключения героев «Дракулы» по спасению мира от зла, к гадалке можно и не ходить. Но ведь согласитесь, не за неизвестность дальнейшего развития сюжета мы любим книги. Все прекрасно знают, что Джона Коффи казнят, а Энди Дюфресн сбежит, но мы всё равно это читаем и наслаждаемся. В этом всём есть сок... Но здесь, грубо говоря, беготня с места на место, приостанавливающаяся только для того, чтобы убедить очередного скептика в реальности происходящего ужаса (подобные дискуссии взаправду занимают много страниц). Персонажи теряют свои краски за бесконечной суетой тревог и принятых решений. Даже самый яркий и подробно выписанный персонаж — писатель — что меня поразило, стал невероятно картонным и безликим после смерти возлюбленной девушки. Он не раскрылся далее, он умер как персонаж.

Многое по части хоррора в романе сделано на смаковании ожидания. Такое я люблю еще со времен «Сияния», но здесь этого слишком много. Удачно сделано лишь пару раз вначале, а позже по сюжету читатель ощущает острую нехватку в вампирах.

Ранее написанный Робертом Шекли рассказ «Рыболовный сезон» гораздо лучше описывает феномен таинственной пропажи людей и целых семей, причем на гораздо меньшем количестве страниц.

В общем, недостатков у столь раннего творения мастера достаточно. Но несмотря на них читать роман легко, приятно, хотя и ощущается некая сыроватость и недоработка. В суе показалось мне, что это просто я от Кинга уже устал... Ан нет — следующий для меня роман «Воспламеняющая» идет просто на «ура». Король не голый, нет, просто у него дырка на носке.

Утверждение «Жизнь — игра» Виктор Пелевин нещадно возводит в абсолют.

Помните, как в детстве мы представляли невидимых врагов, обстреливали их, хорошо еще когда игрушечными пистолетами — а то обычно и пальцами, составленными в виде пистолетов. Но позже игры стали не такими интересными. Могу сказать по себе, что после года в суворовском я как-то сел за компьютер и начал играть в одну из любимых ранее игр. Не знаю, что произошло, но через 10 минут мне захотелось нажать «Пауза — Выход из игры». Что-то изменилось, и я не мог себе объяснить что именно, но играть стало скучно. А у некоторых людей бывает иначе: вспомнить хотя бы те известные случаи, когда какой-то американский подросток переиграл в «GTA» или «Postal», не помню уже, вышел на улицу и стал совершать насилие над прохожими, вроде даже кого-то покалечил. Я это к тому, что виртуальная реальность — штука опасная, и Пелевин, как большой любитель сюрреализма и двойственности реальности в своих произведениях, не мог пропустить такой аспект.

Несколько заметок на полях:

а) Если вспомнить пребывание Саши в столовой здания Госплана, то явственно ощущается, что он видит не людей, а визуальные объекты. Ему неинтересны люди. Он просто молча существует, переходя с одного уровня на другой.

б) Уж не знаю, как Пелевин предсказал идею с танками, но сейчас по некоторым рассказам знакомых я слышу, что вполне себе взрослые люди, у которых есть семьи, дети, сутками зависают в игре «Танки Онлайн». Напомню, что в повести в похожую игру играли начальник Саши и начальник Госплана, то есть что ни на есть самые взрослые и серьезные люди. А игра совсем новая. Даже не знаю, как вышло такое совпадение-предсказание.

в) Самым остроумным моментом повести, мне кажется, является момент, когда Сашу разрезает пополам, и он снова появляется на месте условного чекпоинта и продолжает путь. Начинает он этот путь очень схоже с прошлым разом, и в этот момент осознает, что у него дежа вю, что это будто уже происходило. И таким образом Саша теперь для себя понимает природу дежа вю в принципе — это прохождение того же пути после перерождения.

г) Уровни жизни. С каждым уровнем задачи меняются, от более примитивных и элементарных до более комплексных и усложненных. И всё больше, с каждым уровнем, говорит Саша, теряется интерес к игре, а времени тратится больше. Глубже ощущается бессмысленность. Но ты всё равно продолжаешь идти...

д) Картонная принцесса — настоящая находка повести. Как объясняют Саше, на нарисованного героя — и принцесса нарисованная. Иными словами, все заслуги и достижения в этих мирах остаются в этих мирах. И когда закончится игра, всё окажется стёртым и ненужным.

Отличная, интересная повесть об игровых реальностях, написанная в особой подобающей манере.

Читал еще в детстве, а сейчас пересмотрел экранизацию этой замечательной повести вместе с мамой и сестрой. В течение этих трех часов каждый из нас несколько раз плакал. Это та книга, которую периодически обязательно нужно освежать в памяти. Одна из самых трогательных историй в литературе.

Первое, что хочется сказать в отзыве — жаль, что животные не умеют разговаривать. Сколько же глупостей, ошибок и подстав произошло потому, что Бим не мог сказать за себя сам. А люди, желавшие собаке зла, пользовались этим. Представители царского, сильного вида, homo sapiens, как сказал ветеринар, ввиду своей душевной слабости делали более слабому собрату козни, который ничего против них-то и не имел.

Еще я понял, что человечность определяется отношением к гонимому и беззащитному. Сколько разных людей оставили Бима в беде, по множеству причин: начиная от отказа в выдаче свидетельства на выставке (по стандарту окраса, видите ли, не подходит) и заканчивая продажей пса, воровством его значка, прикрыванием своей бездушности целью воспитания сына, и тд. Люди находят любые оправдания и способы, когда чувствуют, что никто не защитит потерявшегося, за которого некому заступиться.

Самые светлые моменты — это лесная прогулка главного героя, Человека, с Бимом. Как они любовались золотыми листьями, как Человек показывал Биму ёжика и объяснял ему, что ёжик — полезное животное. Да и вообще, самые трогательные моменты в дальнейшем — эпизоды именно с Человеком. Его грусть, тоска по собаке, воспоминания о родных. Этот Человек прошёл войну, оставил свой «осколок» в сердце, и всё равно он остался добрейшим человеком из всех, защищая слабых, любя природу.

Выделю еще один момент. В детстве это было незаметно, но произведение содержит обилие социальной сатиры. Наиболее забавный эпизод, над которым я хохотал — когда в одном классе на открытом уроке была озвучена тема по поводу Бима, и потом во все школы поступило методическое указание провести урок о любви к животным; и как учительница, уже в другой школе, орёт на учащихся, строго-строго зачитывая вопросы для сочинения о любви к животным. Такое забавное несоответствие.

В целом скажу, что есть такие произведения, которые мы со временем забываем. А возвращаясь к ним, хватаемся за голову и думаем: «Как же так я забыл о существовании такой трогательной изумительной книги?» Не забывайте эту литературу.

P.S. Я не просто так ни разу в отзыве не назвал Ивана Ивановича по имени. Просто это Человек с большой буквы, без каких-либо имён и званий.

— Предлагаю пари: пройти по карнизу в 12 сантиметров шириной на 43-м этаже, когда зацепиться совершенно не за что, лишь голая стена, а желают твоей смерти встречный ветер и настойчиво клюющий в лодыжку голубь — и только тогда остаться в живых.

Да, рассказ волнующий, с сильной психологией, живыми персонажами и напряженным сюжетом. Словом, в нем есть всё необходимое для волнительного и листательно-страничного прочтения. Но вот в чем дело... Читая этот рассказ год назад, я об этом не задумывался. А теперь, когда многие произведения Стивена Кинга уже прочитаны и проанализированы, начинаешь понимать, что Кинг — мастер символизма. Я говорю вот о чем...

Главный герой, 37-летний теннисист, бедный, которого вот-вот пошлют с его работы (а больше он делать ничего не умеет), который может обеспечить своей любимой лишь страсть в дешевых мотелях, и самое главное — который сядет в тюрьму лет эдак на 40 за хранение наркотиков, если не согласится пройтись по карнизу... Вот тот самый человек над пропастью. Пропасть — метафора, и в данном случае глава подпольного мира Кресснер поставил Норриса над пропастью не только лишь в физическом смысле — он поставил его над пропастью еще раньше: угрозой тюрьмы на долгий срок + не увидеть любимую. Вот где скрыта самая настоящая пропасть. И очень важно оставаться на карнизе и не упасть.

А потом говорят, что Кинг пишет только ужастики. Эх, вы...

» — Давайте предположим на минуту, что мы решительно всему поверили, — подсказал Дэйвенпорт. — Попробуем поискать в этом какое-то рациональное зерно.

- Это невозможно! — взорвался Ньюком. — Это вызов всему, что мы знаем!

- Мистер Ньюком, — возразил биолог, — человек только и делает, что бросает вызов всему, что он знал прежде. Лишь несколько веков назад он твердо знал, что Земля — центр Вселенной. Каких-нибудь тридцать лет назад, даже и того меньше, он знал, что люди никогда не смогут побывать на других планетах. Сто лет назад он знал, что атом неделим. Ну а мы с вами? Мы знаем, что время — это нечто, на веки веков непостижимое и неуправляемое, и что растения не могут быть разумными.»

Должен признаться, я и сам, прочитав аннотацию, в которой на меня была сброшена куча несвязанных между собой событий и странностей, порядком засомневался. Но как подсказал опыт с «Пересадочной станцией», принимать во внимание аннотации не стоит, и уж особенно к произведениям Клиффорда Саймака. При всей то ли странности, то ли простоте сюжетной задумки автора, под обложкой мы всегда найдем нечто большее, нечто поразительно человечное и нечто невероятно фантастическое.

Каждый мир Саймака — новое чудо, наполненное светом, чистотой, фантазией, тревогой и.. вселенской тайной. Как много неизведанного и загадочного таит Вселенная — вот ключевой тезис автора. Читая этот роман, меня не покидало ощущение, словно я нахожусь в какой-то полудрёме, словно я вижу дивный сон, закрыв глаза и спрятавшись от дневного света, плотно укутавшись сплетением авторских рассуждений и образов.

Эстетически наиболее интересен мир Таппера Тайлера (местного сумасшедшего). Днем — ослепляющее солнце, и море, бескрайнее море лиловых цветов, которым нет конца; яркое сочетание желтого, зеленого и лилового... Ночью — темно-синее небо, устланное маленькими глазками мириадов звезд, и огромная серебристая луна, придающая ночному миру блеск и чистоту... Мир, полностью заполненный лиловыми Цветами, корни которых сплетаются и образуют единую сеть, единую информационную базу, хранящую знания миллионов лет разных цивилизаций, и их открытия. Этот мир — настоящая находка для художника и прекрасный подарок для читателя. Но в конце путешествия по параллельной Земле автор пробуждает в читателе тревогу: в гуще среди цветов найдены кости и череп, похожие на человеческие. Неужели это следы ранее уничтоженной расы гуманоидов? Неужели то, что кажется раем, на самом деле является руинами, пляской на костях погибшей цивилизации? От этой мысли становится страшно...

И снова произведение Саймака полно рассуждений и множества сложных глобальных вопросов, стоящих перед человечеством. Но в то же время события сменяются стремительно, сюжет предельно динамичен. Вроде бы откладываешь книгу... Затем снова хватаешься чтобы продолжить, потому что чувствуешь, вот-вот произойдет что-то важное.

Не раз поднимаемая фантастами проблема конфликта между учеными и военными достигает в романе максимального градуса. Что интересно, мотивы военных тоже можно понять. Как говорит один генерал, помощник сенатора: «Я один из вас, кто не лукавит и говорит сейчас всё прямо.» Конечно, мы понимаем, что решение вопроса силой не могло бы принести пользу миру в фантастическом произведении, тем более если это произведение пишет гуманист Клиффорд Саймак. Ответ надо искать одновременно и глубже, и проще.

Встречается в данном произведении масса размышлений и на смежные темы. Отмечу восхитительный отрывок, наполненный доброй тоской автора о былых временах:

«Но, наверно, к старому возврата нет. Наверно, это Милвилл виноват, это он стал между нами: за те годы, пока Нэнси тут не было, она переросла наш город, а я оставался здесь и еще глубже врос в него всеми корнями. Нет, сквозь пыль стольких лет, сквозь все воспоминания, случаи и события, сквозь перемены, что произошли и в ней, и в тебе самом, не докопаешься так легко до прошлого, не вырвешь из него минувший день и час. И если даже доберешься до него, слишком плотно он зарос пылью времени и уже не вернешь ему того незабвенного сияния. А может, на самом деле он так и не сиял, может, только в воспоминании, от тоски и одиночества, ты сам наделил его этим ослепительным блеском.»

И конечно же, куда бы мы делись без великолепной человечной концовки Саймака. Да, Цветы могли захватить всю планету, как и множество предыдущих миров. Да, их власть над временем могла бы блокировать все наши усилия, в том числе и военные. Да, Цветы могли замаскироваться под нашу местную флору и потихоньку подчинять нас своим целям. Но мы нужны им... Нужны им потому, что они тоже хотят чувствовать себя кому-то нужными, тоже хотят, чтобы их любили.

«Больше ни одно живое существо, ни одно племя не додумалось до такого понятия — красота. Только у нас на Земле человек возьмет, выкопает в лесу несколько цветочков и притащит к себе домой, и ходит за ними, как за малыми детьми, ради ихней красоты... а до той минуты Цветы и сами не знали, что они красивые. Прежде их никто не любил и никто о них не заботился. Это вроде как женщина — и мила, и хороша, а только покуда ей кто-нибудь не сказал: мол, какая же ты красавица! — ей и невдомек. Или как сирота: всё скитался по чужим, а потом вдруг нашел родной дом.»

Не всё то руины, что песчано и каменно. Не всё то разумно, что человек. И не всё то опасно, что тоже хочет любви и заботы.

«Когда-нибудь — если до тех пор мы не разнесём планету вдребезги — кто-нибудь пробежит милю на Олимпийских играх за две минуты. Это может случиться через сто лет или через тысячу, но обязательно случится. Потому что нет предельных рекордов. Есть ноль, есть бесконечность, есть смерть, но нет ничего предельного.»

Весьма необычная сторона творчества Стивена Кинга, но оттого не менее восхитительная. Прекрасный рассказ, наполненный великой красотой и эмоциональной энергией. Когда читаешь подобные вещи, действительно замирает сердце.

С одной стороны, Кинга, видимо, заинтересовали вопросы пространства и времени. Здесь есть и довольно популярный наглядный пример с двумя точками и листом бумаги, согнутым пополам — то есть не обязательно двигаться по прямой линии листа, есть путь короче. В связи с этим невероятной красоты пейзажи среди болот, рек и полных несуществующей живности лесов. А огромная серебристая луна... А богиня Диана, властвующая ночным небом... Всё это говорит об уверенности автора в существовании незримых нам миров, которых можно коснуться, лишь теряя связь с нашим миром. Мне кажется, это весьма поэтичная идея. Они должны быть!

С другой стороны, давно открытая теория относительности Эйнштейна гласит, что приближаясь к скорости света, масса объекта увеличивается, а время замедляется. Уверен, это научное положение также повлияло на идею Стивена. Пока мы двигаемся — мы живём.

Но есть ещё один момент, куда более важный и глубокий, нежели соотношение пространства и времени — это момент увлечённости... Наверное, самое прекрасное в людях просыпается тогда, когда они чем-то увлечены. С каким пылом они рассказывают нам об этом, с каким фанатизмом, в хорошем смысле этого слова. Иногда мы даже говорим что-то подобное: «Да он заболел этим». Но я бы сказал иначе: «Он жив, благодаря этому». Нет ничего сильнее, чем горящие глаза и сворачивающее горы желание. Вот в такие моменты человек обретает настоящую природную красоту. Он молодеет на наших глазах. Да, он повёрнут на этом, но он счастлив...

И если бы мы с вами сидели за одним столом на каком-нибудь застолье или банкете, я предложил бы следующий тост: «За увлечённых людей! За их красоту!»

«Человечество нуждается в обновлении. Оно не может жить, погибая со скуки. Как вы полагаете, многое ли останется человеку предвкушать после миллионной по счету любви, после миллиардного куска рождественского пирога?»

Бессмертие — это бомба с часовым механизмом. Об этом нам говорит уважаемый фантаст Клиффорд Саймак.

Первым аспектом рассказа является само бессмертие. Даром оно станет или проклятьем? В вышеупомянутой цитате, в принципе, заложен ответ на этот вопрос. Плюс к нему мне вспомнились еще 2 схожих рассуждения из абсолютно разных краев: а) Науч-поп Айзека Азимова «Загадки мироздания» — там есть глава, посвященная бессмертию. Одним из аргументов автор приводит тот факт, что большинство эпохальных научных достижений и произведений искусства были созданы людьми от 20 до 30 лет. То есть дальше «развитие мозга» не предусмотрено природой; б) Фильм «Троя». Тот момент, когда Ахиллес говорит плененной сестре Гектора, найденной в храме, следующие слова о богах: «Они нам завидуют. Завидуют нам, потому что мы смертные. Любой момент может стать последним. Ведь жизнь ярче и прекрасней, когда она конечна. Ты никогда не будешь красивей, чем сейчас. И мы больше не будем здесь никогда.» Вот, собственно, и две стороны отказа от бессмертия, два ключевых аргумента. Но с другой стороны... Разве вы не хотели бы стать бессмертным? Или хотя бы продлить свою жизнь лет на 20, 50, 100! Вы обнадёжите себя, что станете вести праведную и разумную жизнь, не совершая никаких ошибок, побережёте здоровье, станете жить гораздо более интересной жизнью! Вот и сенатор (главный герой) тоже так думал и рассуждал, да только вот нет у меня уверенности, что его обещания хоть чего-то стоили. Ничего бы не изменилось. Но, опять же возвращаясь, отказаться от предлагаемого тебе бессмертия, когда оно вот на ладони, не так просто, даже совсем непросто.

Второй аспект рассказа — политический. Во-первых, правящим кругам безразлична судьба их коллеги, если тот вдруг перестал быть им нужным. Во-вторых, социальное неравенство, всплывшее на фоне контраста смертных и сверхдолгожителей, породило еще больше проблем, таких как недоверие к власти, чувство собственной ограниченности и неполноценности, и прочие шероховатости. И, в-третьих, политика — есть политика:) Когда народ увидел в сенаторе человека равного, такого же, как они, их мнение о нём кардинально изменилось, начали трубить газеты, разлетелись сплетни и восторженные возгласы, которые, быть может, возвели бы сенатора аж на президентское кресло. Вот он ключик к народу. Клиффорд Саймак, при всей своей главным образом человечности, не прочь был рассмотреть и социальный аспект, и политический, что добавляет дополнительный смысловой пласт, как в данном рассказе.

Рассказ покоряет своей идеей и её реализацией.

В Стране Слепых вот уже пятнадцать поколений рождаются слепые дети и их приобщают к миру. На самом деле, к небольшой долине в горах, где они и проживают. Детям рассказывают мифы о «широком мире», дают щупать различные предметы, приобщают к языку, и прочее. Жизнь в долине крайне организованна: гладкие дорожки, ведущие в определённые участки долины, всегда чистые и гладкие, по траве ходить нельзя, на краях дорожек нанесена разная насечка для их идентификации. Но больше поражают сами жители Страны Слепых: они обладают великолепным слухом, обонянием и осязанием. Ночью у них день, а днём — ночь. Эталон женской красоты для слепцов — бархатистая гладкость кожи.

И вот в такой мир попадает нормальный человек, много путешествовавший и многое повидавший. Попал он в долину в результате несчастного случая при подъёме в гору в составе экспедиции. И при встрече со слепцами он, ну просто никак, не может найти взаимопонимания. Изначальное ощущение превосходства сменяется принятием СВОЕЙ ограниченности. Ведь сколько раз Нуньес не пытается доказать своё преимущество имеющимися у него дополнительными способностями — всё идет наперекосяк. А ответ предельно прост — мир долины максимально приспособлен под восприятие слепцов и служит их потребностям, ни больше и ни меньше.

Важным аспектом рассказа является Непонимание между людьми, не готовыми принимать мир иначе, чем они привыкли, а тем более, чем привыкли их предки. Теперь ясно, откуда ноги растут у «Пасынков Вселенной» Хайнлайна, «Поколения, достигшего цели» Саймака, и прочих. Но здесь момент несколько более широкий, чем ощущение окружающего мира — здесь речь идёт о дополнительном органе чувств, либо ином дополнительном параметре, иной дополнительной способности. Допустим, как объяснить четвёртое измерение через нашу трёхмерную реальность? Или как принять то, что существует ещё какой-нибудь дополнительный орган чувств, существенно расширяющий представление о мире? Даже сложно представить новое такое чувство... Шестое? А какое оно само по себе?

При чтении невольно вспоминался миф Платона о пещере. Думаю, он и подтолкнул Герберта Уэллса к такому рассказу. А то, как основоположник научной фантастики описывает странные и невообразимые состояния и явления — как всегда достойно высоких похвал.

Легендарный рассказ непревзойдённого Мастера малой прозы. Дабы не растекаться мыслью по древу, очередной раз восхваляя искромётный юмор и яркость повествования, просто обозначу основные вопросы, поднимаемые автором:

1) Юриспруденция ли, бухучёт — принципиальной разницы нет. Главным является то, что власть профессий, работающих с формальной стороной жизни, с каждой эпохой и новым витком спирали развития всё больше и больше. Сейчас мы сталкиваемся с таким количеством формальностей, справок, отписок и законных оснований, что любой житель прошлых столетий просто бы нас не понял и спросил бы: «Ребят, а зачем вы этим занимаетесь?» И важно не только то, что океан формальностей всё больше выходит из своих берегов, а интересно ещё и то, что теперь человек, варящийся в этом котле, принадлежит к чему-то вроде особой касты. Он не будет миллион раз спрашивать у знакомых и коллег, как бы ему совершить эту процедуру, он уже изначально знает, что необходимо, и может ли он это сделать или нет. А для большинства обывателей и членов общества, бумажничество и крючкотворство — тёмный лес. Даже магия! Магия, наполненная таинствами, о которой ходят слухи, мол, на что она способна. Магия, которая, говорят, прописана в колдовских книгах, но понять эти книги сможет лишь настоящий маг и чернокнижник:)

2) Воспитание. Действительно, очень сложный вопрос. Я даже не могу категорично принять одну из позиций как окончательную. С одной стороны, конечно, как можно заставлять отпрыска следовать по стопам отцов, если у ребёнка душа лежит к чему-то другому? Как можно заставлять его делать что-то против воли? Насильно мил не будешь, как говорится. Да и вообще, в жизни можно чего-то добиться и стать профессионалом, лишь имея желание и стремление к этому. А с другой стороны, ведь жалко всё-таки брошенные традиции предков, согласитесь. Особенно, когда такой дар встречается крайне редко. И особенно, когда мечта отца не смогла осуществиться из-за недостатка денег, а сейчас твоего потомка от неё воротит... Понять отца можно. Эх, как жаль, что в жизни чаще всего так и происходит, редко совпадает одно с другим:(

И, что интересно, поднимаемые философские вопросы доносятся до читателя, как и всегда, не навязчиво, с тонким юмором, красочными образами и забавными персонажами. За эти составляющие мы и любим Роберта Шекли.

«Эй, ты! Ответь-ка, что в жизни главное?»

Один из лучших, и самое главное, ёмких рассказов мастера Роберта Шекли. Фабула проста до безумия: есть типичный представитель нашей эпохи, есть проблема, стоящая перед ним, есть цепочка его рассуждений (весьма забавная и интересная, которую можно перечитывать несколько раз), и есть развязка. Особый смак имеет, повторюсь, перебирание героем возможных вариантов ответа — от сложных до простых, от общих до ситуационных, от научных до смешных и самоироничных. То есть показан весь спектр нашего сознания — всё, что кроется в нашей голове. Очень интересный поток...

И, конечно же, в конце нас ожидает фирменная шутка от автора: главный вопрос человечества — всего лишь

В этом весь Шекли! И данный рассказ является самым показательным и характеризующим всё творчество автора в целом: старик Роберт поднимает миллион социальных и философских вопросов, а потом, когда мы уже достаточно поломали голову, с нежной улыбкой смотрит на нас и говорит: «НЕ ЗАМОРАЧИВАЙТЕСЬ»:)

Здесь читатель отзывов должен осторожно пробираться через возможные спойлеры, как через минное поле. Даже для меня, человека, нейтрально относящегося к спойлерам, всё-таки нашлось несколько книг, при чтении которых я пожалел, что знал ключевой сюжетный поворот. «Убийство Роджера Экройда» в их числе.

«Убийство Роджера Экройда» — один из трех легендарных романов Агаты Кристи (вместе с «Убийством в Восточном экспрессе» и «Десять негритят»), которые заслуженно вызывают наибольший интерес. В основном, конечно, за счет разгадок, внесших большой вклад в детективный жанр. Нельзя упускать и так часто упоминаемое признание этого романа лучшим детективом всех времен и народов, по версии Ассоциации писателей криминального жанра в 2013 году.

И при чтении книги трудно отделаться от лежащей перед тобой, читателем, ответственности, что ты держишь в руках что-то веховое, ознаменовавшее революцию в жанре, что-то, по поводу чего в своё время ходили большие споры и дискуссии. Конечно, отделаться от этого ощущения трудно, поэтому хладнокровный взгляд здесь мало возможен.

Сейчас посмотрим в других романах, что же Леди Агата выдаёт за свой стабильный ходовой продукт. Просто вот в этой книге есть нюанс — все подозреваемые что-то скрывают. Если Королева детектива использовала этот прием всего пару-тройку раз, то всё нормально, но если это ее стабильный почерк, то, сдаётся мне, от такого можно устать.

Пуаро как всегда великолепен. Мягок и слаб, когда ему неважно, как он выглядит. Строг и повелителен, когда это необходимо. И всегда чрезвычайно дотошен и загадочен. Вот и в этом случае он скрывает от своего нового знакомого, выполняющего роль напарника, движение своих серых клеточек, заставляя читателя глотать эту интригу. Забавно же, как Пуаро самоуверен и абсолютен в делах разгадывания тайн, обычно это играет ему только на руку, эдакий простачок, преувеличенная фигура. Прием работает успешно, это да. Да и вообще, Леди Агата мастерски использует доступные ей ресурсы. Она строга, как классик жанра, и эталонно качественна, как классик жанра.

Хороший вышел убийца. Вот читаешь разгадки детективов Кристи и поражаешься человеческому хладнокровию, расчетливости, увёртливости. И в данном конкретном романе Пуаро практически встречается, можно сказать, с образцом своего антагониста. А в какой форме они переплетаются в романе — так это просто поэтика.

Действительно, знаковый роман жанра. Образцовый. Обязательный к прочтению.

Дауншифтинг в чистом виде. Прекрасный образ Акакия Акакиевича Башмачкина при перечитывании очаровал меня с первых страниц. Этот персонаж настолько самодостаточный и обтекаемый, настолько выпуклый и оформленный, что ни на секунду не сомневаешься в его подлинности. А таких Башмачкиных я видел очень много, да и сам иногда в мыслях Башмачкин, когда хочется тупо никуда не двигаться, забиться в свой маленький темный уголок, свернуться калачиком и радоваться тому, что имеешь. В эпоху нынешних вебинаров и тренингов личностного роста позиция Акакия Акакиевича выглядит очень слабой и ущербной. Вспомните, как его начальник на работе хотел предложить ему переписать текст с какими-то минимальными исправлениями (с больших букв на маленькие, или что-то схожее), так наш герой и этого испугался. Ему комфортно жить своим минимумом. И если во многом прочем его можно простить, то, допустим, за то что он не согласился хоть немножко напрячься — отнестись с одобрением трудно. Подумалось мне при чтении, что есть две крайности персонажей в литературе — Акакий Акакиевич Башмачкин и Мартин Иден. Один, сломя голову, рвал и метал, а другой не хотел пошевелить хоть пальцем, не от лени — от боязни.

Личность должна быть разносторонней. Нельзя уходить ни в одну лишь работу (что я всё чаще замечаю по своим сослуживцам), ни во что-то единственно другое. Когда человек «сужается», появляются вот такие вот ценности, как шинель. Да, описана она классно. Но ведь такие вещи, как шинель, они не вечны и очень хрупки. Ценность должна быть внутри человека. Забавно, что когда я читал о приобретении Башмачкиным его шинели, то представлял на месте шинели, например, дорогой автомобиль, который всю жизнь хотел купить какой-нибудь парень. Да, он придает уверенности, спору нет. Но это не самоцель. Шинель снимается, машина разбивается. Важным остается то, что в тебе. Да и твою суть шинель не сможет поменять. Отличная мораль. А вот концовка не произвела столь приятного впечатления. Ощущение, что автору нужно было волшебно закончить историю и оставить главного героя в воздухе (то есть призраком), чтоб он как бы продолжал находиться среди нас. Но я всё больше осознаю, что мистика Гоголя — не моё.

Среди рассказов Роберта Шекли нередко встречаются близнецы, в чем-то диаметрально противоположные, но в то же время и касающиеся единой тематики. Это такие как: «Пушка, которая не бабахает» и «Опытный образец», «Где не ступала нога человека» и «Руками не трогать!», «Страж-птица» и «Пиявка», или «Заповедная зона» и «Второй рай». Этот рассказ тоже имеет своих братьев-близнецов (даже двух) — «Бухгалтер» и «Демоны».

В небольшом магазинчике бытовой техники каждую ночь происходят кражи. То кондиционер, то холодильник, то генератор. И вот, молодая пара, владельцы магазина, решают поймать вора, коим оказывается демон ферра прямиком из Атлантиды, который служит своему царю, а царь этот весьма капризен — ему подавай чудеса.

Забавно в этом рассказе вот что... Мифический демон. Волшебная страна Атлантида. Сказочные богатства и шарм неизведанной цивилизации. Всё это для нас является чудом. Но что есть чудо для царя этой страны, и даже его слуги-демона? — Наши достижения техники, которые могут и менять климат, и хранить непортящимися продукты, и сносно согревать зимой. Как и в рассказе «Бухгалтер», старина Роберт говорит нам, что настоящие чудеса перед нами:)

Вы когда-нибудь в детстве задумывались над тем, как выглядит ваша комната, скажем, с точки зрения игрушечного солдатика или куклы? Как простираются где-то вдалеке эти огромные кровать, стол, шкаф, а ковер подобен целой стране или материку. Как они стали бы смотреть на нас, людей? Что бы стали думать об окружающем мире и как попробовали объяснить себе все явления природы? «Затворник и Шестипалый» — история двух смелых бройлеров, живущих на птицефабрике и однажды решающих заглянуть чуть дальше, чем их сородичи.

Когда-то Аркадий и Борис Стругацкие гуляли и увидели на обочине остатки от чьего-то пикника, и Аркадий сказал: «Интересно, а что бы думали по поводу этих штуковин, скажем, муравьи?» Так появился «Пикник на обочине». Когда-то Роберт Хайнлайн задумался над тем, что если люди отправятся в полет на космическом Ноевом ковчеге, то через несколько поколений они будут считать корабль самой Вселенной, полной и цельной. Так появились «Пасынки Вселенной». Когда-то позже Виктор Олегович Пелевин изучил уже пройденный опыт и задумал изобразить нечто среднее между двумя предыдущими. И появилась повесть «Затворник и Шестипалый». Но нельзя говорить, что Пелевин просто заимствовал идею и сам текст посредственнен — это было бы большой ошибкой. Произведение имеет ряд значительных достоинств:

1) Социальный аспект:

» — Всегда поражался, — тихо сказал Шестипалому Затворник, — как здесь всё мудро устроено. Те, кто стоит близко к кормушке-поилке, счастливы в основном потому, что всё время помнят о желающих попасть на их место. А те, кто всю жизнь ждет, когда между стоящими впереди появится щелочка, счастливы потому, что им есть на что надеяться в жизни. Это ведь и есть гармония и единство.

— Что ж, не нравится? — спросил сбоку чей-то голос.

— Нет, не нравится, — ответил Затворник.»

Без аллюзий на конкретное общество, автор наглядно демонстрирует свое видение абсурда общественного устройства, его непонятных оправданий и неверных ориентиров. Также роль изгоя в социуме показана ярко и наглядно, не исключая, а даже указывая на то, что индивид умнее стада, толпы. Чего только стоит пример в отправлением главных героев за Стену Мира (живая пирамида) — это было забавно.

2) Философский аспект:

«Если ты оказался в темноте и видишь хотя бы самый слабый луч света, ты должен идти к нему, вместо того чтобы рассуждать, имеет смысл это делать или нет. Может, это действительно не имеет смысла. Но просто сидеть в темноте не имеет смысла в любом случае.»

«Мы живы до тех пор, пока у нас есть надежда, — сказал Затворник. — А если ты её потерял, ни в коем случае не позволяй себе догадаться об этом. И тогда что-то может измениться. Но всерьёз надеяться на это ни в коем случае не надо.»

«Если считать, что всю жизнь тонешь — а так это и есть, — то любовь — это то, что помогает тебе удерживать голову над водой. А если сказать коротко, любовь — это то, из-за чего каждый находится там, где он находится.»

Найти мудрую грань между привычными крайностями порой не так просто. Через диалоги Затворника и Шестипалого мы рассуждаем над вопросами надежды, любви, мира. Всегда интересно послушать, когда о сложных вещах говорят простыми словами. Да и в целом повесть очень глубока.

3) Юмор:

» – Я же, по воле богов и их посланца, моего господина, хочу научить вас, как спастись. Для этого надо победить грех. А вы хоть знаете, что такое грех?

Ответом было молчание.

– Грех – это избыточный вес. Греховна ваша плоть, ибо именно из-за нее вас поражают боги. Подумайте, что приближает ре… Страшный Суп? Да именно то, что вы обрастаете жиром. Ибо худые спасутся, а толстые нет. Истинно так: ни один костлявый и синий не будет ввергнут в пламя, а толстые и розовые будут там все. Но те, кто будет отныне и до Страшного Супа поститься, обретут вторую жизнь. Ей, Господи! А теперь встаньте и больше не грешите.»

» – Слушай, – еле слышно прошептал Шестипалый, – а ты говорил, что знаешь их язык. Что они говорят?

– Эти двое? Сейчас. Первый говорит: «Я выжрать хочу». А второй говорит: «Ты больше к Дуньке не подходи».

– А что такое Дунька?

– Область мира такая.»

И еще много-много классных моментов, придающих повести о двух бройлерах яркость и удовольствие о чтения.

4) И конечно же, динамичность сюжета. Сюжет развивается настолько быстро, что ни один читатель не заскучает, если его интересуют вышеназванные пункты. Всегда удивляет, как у Виктора Пелевина получается соединять и глубокие рассуждения в яркой обёртке, и предельную динамичность сюжета одновременно. Это талант, товарищи.

В качестве итога скажу, что для знакомства с автором (а читавшие Пелевина уже наверняка знакомы с повестью) «Затворник и Шестипалый» подходит идеально. Некоторых могут отпугивать совсем не радужные аллюзии Пелевина на СССР или Россию. Некоторых могут утомлять отсылки к буддизму, сомнамбулизму и солипсизму. Как раз этих острых и спорных моментов повесть «Затворник и Шестипалый» лишена. Остаются только лишь однозначные достоинства.

«Подумать только, что мысль может прожить так долго! Наверное, миллион лет все эти мысли о смерти, смутах, завоеваниях таились в безвредной, на первый взгляд, но ядовитой атмосфере планеты и ждали живого человека, чтобы он стал сосудом для проявления их бессмысленной злобы.»

Какой же прекрасный рассказ! Какое же удовольствие очередной раз вернуться к творчеству Рэя Брэдбери, этого фантаста-поэта, этого художника слова. Нет, ну вы сами гляньте: «Бормотание, вопли, как будто через равнины разума и континент костного мозга, через лощины вен, по холмам артерий, через реки меланхолии идет армия за армией...» Просто прекрасно!

Наиболее примитивный пласт рассказа — о сне. Действительно, пока не постоишь в ночном дежурстве или не прочтешь этот рассказ, вряд ли задумаешься о важности сна. Да и не столько о важности, сколько о необратимости засыпания. Вроде бы банальные вещи говорю, но под впечатлением этого рассказа они мне кажутся неким откровением. Сколько раз Сейл хотел застрелиться в последний момент, перед тем, как уснуть. Но сколько раз он снова просыпался и продолжал бороться за свое сознание. И находясь уже в бреду, всё-таки пересиливал себя. А своим физиологическим потребностям противостоять труднее всего, ведь они — это ты сам.

Главный пласт рассказа — политический, человеческий. Как у нас принято в обществе? Патриот — значит глупый. Оппозиционер — значит продажный. Конечно же, эти клише не выдерживают никакой критики, но всё равно они существуют. Сам я политику терпеть не могу, стараюсь отдалиться от любых разговоров как можно дальше. Прошу прощения... Я немного отвлекся. Так кто же такие Тилле и Иорр? — это любые стороны власти, борющиеся друг с другом, вечно жаждущие величия, возможности управлять. Они ненасытные паразиты. А что же такое разум Сейла? — это их поле битвы, плацдарм, земля, за которую идет борьба до полного уничтожения противника. И нет никаких компромиссов! Сейл ведь предлагал поделить его разум по дням недели... Нет, Тилле и Иорра такой вариант не устраивает. Они не могут жить сообща друг с другом, хотя... на самом деле, их борьба (отметка на полях: «классовая борьба») делает каждого сильнее.

А что же здесь сказать по поводу сна? Как он относится ко второму пласту? Очень просто: пока каждый человек поступает осознанно, зная, что именно он автор своих мыслей и поступков — лишь тогда он остается самим собой. Иначе... стоит хоть на секунду предаться забвению... начать вкушать информацию, подаваемую тебе из СМИ, без «фильтрации» — в мгновение потеряешь себя, и станешь лишь марионеткой у любых, абсолютно неважно каких, но всегда враждующих между собой сил.

Дела, дела, дела...

Сразу замечу, что на фантлабе у этого рассказа минимум в 4 раза больше отзывов, чем у любого другого уэллсовского рассказа. Это о чем-то говорит? Несомненно. Это значит, что проблема, поднимаемая в нем, волнует очень многих. Это что-то очень близкое и интимное, беспокоившее и щемившее душу, и вот наконец выплеснувшееся наружу в такой лаконичной и яркой форме.

Наблюдается три(!) стороны медали.

Орел... Как часто мы превращаемся в придатки протекающей вокруг нас действительности. Становимся детальками социума, выплавленными дабы строго выполнять свою общественно полезную функцию. Да, мы заняты́е, деловые и очень важные люди. Но где потерялась наша мечта? Наша вера в чудо? А может быть всё что мы делаем каждый день — это не то, к чему мы стремились и чего хотели? Иногда нам кажется, что всё могло быть иначе. Или даже что и сейчас можно было бы всё изменить и начать жить по-настоящему.. но мы вновь отворачиваемся от этой двери в мечту.

Решка... Гимн стремлению, стойкости и самопожертвованию. Дверь в стене всегда появлялась именно в те моменты, когда главный герой действительно куда-то спешил. Возможно, это дверь в лодырничество, забИвание и уход от проблем. В том-то и дело, что взрослые люди не бегут от проблем (в идеале), а решают их. Конечно, каждый думает: «ой, что-то мне не хочется... а может забить на всё и уехать далеко-далеко...» Не все могут не поддаваться соблазну и не упасть в ритме повседневности и напряжения. По большому счету, мы все герои.

И наконец, Ребро.... Дверь в стене — это дверь в своё сознание, в свою фантазию, возможно, в творчество. Так много скрыто в сознании возможностей, идей и миров. Даже в детстве мы чаще задумывались: откуда мы взялись, как движутся планеты, почему поднимается температура и т.д. Эта дверь — ребяческое любопытство самопознания. Иногда стоит минуту-другую задуматься над чем-то глобальным, сакральным — и сразу чувствуешь себя настоящим человеком.

Хочу предостеречь читателей данного рассказа от понимания его лишь со стороны Орла как единственно верной.

Ох... Как же тяжело говорить об этом романе, не впадая в банальные «Это шедевр!» или «Это лучшее, что прочитал за последнее время!».. Как же не хочется через эти смутные и чересчур эмоциональные восклицания хоть как-то малейшим образом затмить или опошлить всю мощь, силу и значимость романа... Постараюсь взять на себя сложную миссию и хладнокровно, основательно охарактеризовать данное произведение.

Прочитав пролог, я сразу понял, что книга будет восхитительна. Сперва автор перечисляет множество персонажей, жителей уже знакомого нам городка Касл-Рок, причем перечисляет парой штрихов, парой проблем о том, кто на кого в обиде, кто кого не любит, у кого с кем какие-то счёты. Стивен Кинг понимает, что всё равно мы всех не запомним, но кое-что останется в памяти, а потом прорастёт и приживётся как сами собой разумеющиеся оттенки характеров жителей этого маленького городка. Так и произошло. И то напряжение, которым сквозит окончание пролога, то опасение, связанное со скорым открытием нового магазина, заставляет прочувствовать, что произойдет что-то очень и очень страшное...

Отвлекусь и скажу немного не об идейной стороне романа. Начав читать, я был поражен, насколько интересно ВСЁ, что в нём происходит. Интересны все персонажи, здесь нет героев, с которыми придётся скучать. Их секреты и тайные желания раскрываются нам постепенно, неуклонно следуя общей сюжетной...(даже не линии)...магистрали! И действительно, когда один персонаж сменяется другим, то это происходит в режиме реального времени + нередко в непосредственной близости этих сменяющих друг друга героев (примером может служить смена героя с алкоголика Хью Приста на мальчика Брайана Раска, когда Хью ехал по дороге и чуть не сбил какого-то придурковатого мальчугана, а через полстраницы мы перемещаемся в глаза Брайана, который думает, что тот старик Хью Прист его чуть не задавил). Этот пример может показаться мелочью, но те, кто прочитали «Нужные вещи», знают, что в мелочах, случайностях и деталях кроется Великая сила. В данном случае такой ход повествования заставляет представлять весь город Касл-Рок как единый живой организм. Также упомяну, что обычно в конце книг Стивена Кинга имеется /лютый экшен/рубилово/апокалипсис/что-то выходящее за все рамки/ — в любом случае то, что заставляет проглатывать страницу за страницей как можно скорее, теряя чувство реальности, сдавливая грудь и заставляя глубже и тревожнее дышать. Должен справедливо заметить, что в этом романе подобное чувство возникает страниц эдак за 250 до самого финала, в то время как в других произведениях автора эта часть обычно занимает последние страниц 100. Но что самое главное? То, что до этого «экшена» вся книга читается так же на одном дыхании, мы влезаем в шкуру каждого жителя городка, живём его грёзами и препятствиями, мешающими наслаждаться этими самыми грёзами.

А теперь давайте поговорим о ВЕЩАХ. Нет, о НУЖНЫХ ВЕЩАХ.

Первая мысль, которую, кажется, хотел донести Кинг, звучит так: Мы вкладываем в значение вещей больше, чем они представляют на самом деле.

Удочка помощника шерифа Норриса напоминала ему о лучших временах детства, счастливых днях рыбалки маленького Норриса со своим отцом; и он хотел вернуть по сути те необратимые мгновения, с которыми связал значение удочки. Карточка Брайана Раска представляла собой великий вклад в коллекционную серию отца, который не смог в своё время найти только эту карточку; Брайану кажется, что он тем самым продолжает важное дело, не законченное отцом, и чувствует гордость от этого. Лисий хвост Хью Приста тоже напоминал ему о старых временах, но еще он знаменовал собой Надежду. Надежду на то, что он пойдет в общество анонимных алкоголиков и перестанет пить, надежду на то, что в его уже совсем не молодом возрасте ещё всё можно исправить и начать жизнь с нового листа. Вера в то, что теперь всё изменится. Вера и надежда, которых так не хватало Хью Присту для понимания вообще значения своей жизни.

Вторая мысль до жути банальна, но здесь показана во всей красе: За всё нужно платить.

Те, кто надеялись на халяву, крепко ошибались, да только было уже поздно... Конечно, мистическая составляющая присутствует (гипноз Лиланда Гонта), но сами подумайте — если бы вам предложили то, о чём вы всегда мечтали, вы бы не сказали, что заплатите любую цену и сделаете всё что угодно? Уверен, не каждый сейчас подумает, что отдаст всё за свою мечту, за своё тайное желание. Но я вам, к сожалению, не поверю... Скелеты в шкафах стоят у каждого и манят к себе. А сознание человека, всё больше убеждаюсь в этом, — весьма хрупкая и тонкая вещица. И при должном и своевременном нажиме мы заплатим любую цену.

Третья мысль, думаю, звучит примерно так: Те вещи, ради которых нам пришлось многое сделать, имеют для нас ещё бо́льшую ценность.

Вспоминаются моменты завершения исполнения своей злой шутки каждым покупателем... Что они делали сразу после? Они хватались за свою любимую /карточку/очки/вазу/куклу/настольную игру/лисий хвост/удочку/ацку/ как за самое драгоценное сокровище. Потому что они заплатили за эту вещь. Заплатили даже больше, чем предполагали. В голове мы всё равно думаем: «Ну, эта вещь мне очень дорога, я же за ней лазал на крышу, рисковал жизнью, и прочее, прочее, прочее.» Мы умножаем цену этой вещи, когда на что-то идём ради неё.

Четвёртая мысль напрямую связана с первой: Мы обманываем себя, выдавая желаемое за действительное.

Я был просто как громом пораженный, когда в середине романа вещи жителей городка начали замечать другие жители, не их собственники. Оказалось, что лисий хвост ни новый, ни пушистый, ни мягкий, ни блестящий, а всего лишь гниющий, оборванный и грязный. Оказалось, что бейсбольная карточка не демонстрирует лицо лучшего бейсболиста, нет на ней подписи «моему другу Брайану», да и обшарпанная она, и нарисован на ней непонятно какой игрок. Оказалось, вместо превосходной, прочной и качественной удочки «Базун» Норрис всё время восхищался обыкновенной бамбуковой палкой с прикрученным к ней детским удилищем «Зебко». И ведь правда, когда мы покупаем какую-то новую вещь, нам кажется, что она идеальна, мы находим в ней всё больше и больше достоинств, а потом, спустя время, мы обнаруживаем, что купленная нами вещь — всего лишь набор обыкновенных деталей, которые тупо должны выполнять свою функцию, и всё.

Пятую, и последнюю о нужных вещах, мысль можно определить двумя словами: Подмена ценностей...

Кора Раск, кувыркающаяся в своих мечтах с Элвисом, наплевавшая на сообщение о самоубийстве её сына, тупо ждущая, когда свалят копы и она сможет вернуться в кровать. Дэнфорд Китон, вечно орущий на свою жену, унижающий её, и боготворящий и лелеющий настольную игру с лошадками, скачущими по ипподрому. Да даже не эти примеры... Все жители Касл-Рока, согласные «подшутить» над незнакомым человеком, наплевав, к чему это приведёт, наплевав, что находится в конверте, или зачем делать то-то, на всё наплевав, лишь бы заполучить и владеть объектом своих грёз.

И что же в итоге?

В итоге запущен дьявольски, безупречно слаженный механизм самоликвидации города. Города безумно человеческого, погрязшего в своих грехах, скрытого от стороннего наблюдателя за своими скелетами в шкафах. Города наивного, как и любой человек, падкого на легкомыслие и небеспокойство о ближнем, живущего лишь собственными мечтами и интересами, кричащего как марионетка «Это моё! Это моё!» Города, в итоге теряющего свою душу, променяв её на минутные радости и призраки прошлого...

Важно вспомнить, что на фоне всех этих мрачных и печальных мыслей автор дарит свет в конце тоннеля (вернее, в руках Алана Пангборна), веря, что человек не безнадёжен, что когда-нибудь он сможет стать независимым от преходящих и фальшивых ценностей. Нам дан второй шанс...

Прекрасный, напряженный, мудрый роман о вещах, которые мы так часто забываем. Не о Нужных, а о ГЛАВНЫХ ВЕЩАХ.

P.S. Очень зацепила драма, развернувшаяся между Аланом Пангборном и Полли Чалмерз. Переживал за них на протяжении книги всем сердцем.