2001 год. Разумные роботы-бопперы, построившие огромный город на Луне, выступают с манифестом, в котором отказываются следовать Правилам Азимова и подчиняться диктату человеческой расы. Тем не менее они сотрудничают с землянами, регулярно поставляя им выращенные на специальных фермах донорские органы – глаза, пальцы, почки и многое другое. Но хрупкое перемирие не может длиться долго. Часть бопперов озабочена подчинением своих же собратьев, другая строит зловещие планы похищения людей и замены их на почти идентичных двойников.
Война уже на пороге, но есть ли в ней смысл? Есть ли шанс на победу у людей, которые сделали бопперов слишком человечными? И есть ли он у бопперов, которые переняли у своих создателей не только коммуникативные и социальные навыки, но и пороки?
Руди Рюкер – американский писатель-фантаст, математик, соавтор Брюса Стерлинга и Пола Ди Филиппо, один из пионеров киберпанка. Разрабатывал свою собственную версию киберпанка – «трансреализм», описывающий знакомые широкому читателю сюжетные линии и образы посредством фантастических терминов. Темы и идеи тетралогии "Обеспечение" (Ware, 1982 — 2000) впоследствие были подхвачены и растиражированы многими другими авторами.
Польское фэнтези все увереннее прописывается на полках русскоязычных любителей жанра, и недавно список обязательных к прочтению авторов пополнился ещё на одно имя. Томаш Низиньский появился в литературе совсем недавно. Биографию свою он не афиширует, о прошлом не вспоминает, «Танец марионеток» — его дебютный роман.
По форме и стилю «Танец Марионеток» больше всего напоминает «Чёрный отряд» Глена Кука. В обоих случаях в центре история очередной наёмничий отряд, а повествование ведётся от лица одного из его членов. Вот только если Каркун был официальным летописцем отряда, то поручик Исевдрир Норгаард по сути ведёт личный дневник (или мемуары) и с честностью, достойной Гарри Флэшмена, повествует о всех своих грехах, прегрешениях и косяках, которых накопилось весьма немало. У Иса настоящий талант с потрясающей скоростью оказываться в центре событий, масштаба которых не факт что понимают даже их архитекторы.
На этом сходства с «Черным отрядом» заканчиваются и начинаются отличия. Каркун был искренне предан Отряду, не мыслил жизни без него и не мог даже подумать о том, чтобы сделать что-то такое, что способно поставить Отряд под угрозу. Норгаард же отдаёт себе отчёт, что единственным концом его армейской карьеры станут лишь похороны за счёт государства. Поэтому он видит своё будущее за пределами Седьмого полка и с готовностью предлагает свои услуги любому, кто способен наступление этого будущего приблизить. Пока сторонняя деятельность Иса не идёт в разрез с интересами Отряда, командование такое поведение даже одобряет. Вот только когда интересы Иса начинают не совпадать с интересами полка, он не колеблется ни секунды.
Действие романа разворачивается в очередном зажопье мира — этнически однородной и промышленно отсталой провинции Каэлларх, которая вот уже какое-то время является частью соседнего королевства Эрея. Эрейцы безуспешно пытаются насадить в провинции свои порядки, и упрямое сопротивление местных начинает действовать оккупантам на нервы.
В центре внимания автора лежат довольно стандартные, но интересно раскрытые конфликты: прогресса и традиционализма, стремления к независимости, имперских замашек сгрести всех под одну гребенку и шкурных интересов таких межнациональных институтов как банк. Низиньский даже не пытается доказать преимущества какого-то одного подхода, в то же время достаточно наглядно показывая его недостатки. Эрейцы несут с собой прогресс, но пытаются превратить всех окружающих в таких же эрейцев, а жители Каэлларха противятся не только иностранной оккупации, но и прогрессу, который мог бы превратить провинцию в самое процветающее место на всём континенте. Ну а представители банка и вовсе подготовили для всех участников противостояния роли, которые принесут прибыль лишь банку.
Низиньский не проходит мимо популярной нынче на западе темы толерантности и диверсивности, но, во-первых, она совершенно логично вписана в логику повествования, а во-вторых, реализована с тактикой и чуткостью настоящего тролля. Каэлларх и Эрея — этнически однородные регионы, но вот Девятый наёмничий полк представляет собой пёстрый интернационал, в котором собраны представители всех населяющих материк рас и народов за вычетом местных. Оно и понятно, наёмники по долгу профессии постоянно бывают в разных местах, и кто знает, на чьей стороне окажется верность новых рекрутов, если вдруг ситуация накалится. Столь же логично объяснено и полное безразличие к расовым отличиям бойцов: когда ты в окружении врагов, быстро учишься отличать своих от чужих по принадлежности к отряду, а вовсе не к определённому социуму, народу или расе. Наиболее недалёкие и несогласные с подобным подходом бойцы быстро переселяются в неглубокую братскую могилу на ближайшем кладбище, а те расовые конфликты, которые всё-таки вспыхивают время от времени, решаются весьма эффективно и не без юмора.
Цитата:
По дороге я столкнулся с одним из моих сержантов, Цефелем, который как раз отчитывал группу солдат.
— Нуого, сортир засран от земли до небес. Топай на уборку!
— Почему я? — возмутился рядовой. — Это потому что я черный, да?
— Ни хрена! Я не расист, я отношусь ко всем одинаково плохо. Дерек, ради расового равенства, ты тоже пойдешь чистить сортир.
Дерек принялся обзывать Нуого разными словами, справедливо его считая виновником своего нового досадного поручения. А тот сверкал во все стороны своими белоснежными зубами и был чертовски доволен.
— Разве это не прекрасное зрелище? — мечтательно заметил Цефель.— Белые и черные трудятся вместе ради чистоты сортира.
В «Танце марионеток» вообще очень много юмора, преимущественно чёрного, причём юмор проник везде: и в описания, и в поступки, и в совершенно блистательные диалоги: книгу можно разбирать на цитаты страницу за страницей. Благодаря живому и бойкому слогу автора книга в принципе читается довольно бодро, не провисает, не затягивается и проглатывается за считанные часы.
Первая треть романа посвящена различным бытовым будням Седьмого полка: походам за языками, карательным операциям, допросам и прочим дознавательным действиям, которые приходится выполнять оккупационным войскам на оккупированной территории при наличии стойкого сопротивления. Затем градус происходящего начинает нарастать, и герои, совершенно не желая того, вляпываются во все более крупные неприятности.
Цитата:
«Мои герои и не подумают сражаться с ведьмаком. Они дождутся, пока он уйдёт, и соберут кошельки у оставшихся после него трупов. Они не формируют окружающий их мир, а могут в лучшем случае замечать происходящие в нем перемены и пытаться на них реагировать, чтобы оказаться в нужное время в нужном месте. Это у них выходит то лучше, то хуже».
Томаш Низиньский
Пожалуй, единственным недостатком «Танца марионеток» можно назвать лишь тот факт, что, хотя основные сюжетные линии доведены до логического или локального завершения, по сути вся книга является одной большой прелюдией к куда более крупному и масштабному конфликту, который начнется уже в следующих частях. Но поверьте — разочарование вы почувствуете только оттого, что продолжение придётся подождать.
Резюме: Отличное темное фэнтези, с блистательным авторским слогом, искрометным черным (и не только) юмором и обаятельными персонажами.
Издательство: М.: АСТ, 2020 год, 2000 экз. Формат: 84x108/32, твёрдая обложка + супер, 416 стр. ISBN: 978-5-17-121783-9 Серия: Шедевры фэнтези
Аннотация: Это не очередная книга о спасении мира. В этой игре ставка не больше, чем жизнь, человечеству не грозит катастрофа, в худшем случае — повышение процентных ставок.
Добро пожаловать в мир, где демоны неграмотны, некроманты никогда не трезвеют, а герои всегда готовы рисковать жизнью. Чужой.
Этот роман — противоядие от традиционных историй, в которых Добро всегда побеждает (и в которых вообще выступает такое понятие). Ироничный, язвительный, наполненный черным юмором, он заставит тебя переживать за персонажей, которые не заслуживают ни капли симпатии, и хохотать в самых неожиданных моментах.
Мир меняется... Вообще-то он уже изменился, и лишь одна отдаленная провинция еще этого не понимает. Но уже скоро волна истории сметет существующие структуры власти, уничтожит традиционные конфликты, веками кипевшие в этом забытом цивилизацией регионе.
В самом центре этих событий находится группа (анти)героев, которые пытаются понять, откуда ветер дует, и как можно быстрее перейти на сторону победителя. Циничный, беспринципный офицер, для которого допустима любая интрига; коррумпированный и ленивый интендант, обладающий уникальной способностью заставлять окружающие его предметы исчезать бесследно; демон, который забросил развращение людей ради торговли антиквариатом; алхимик, который... да что тут говорить.
Когда привычный, аристократический миропорядок оказывается под давлением влиятельного банка и богатых купеческих семей, спрос на наемные мечи резко растет, а тем, кто ими обладает, придется решать, кому продать свою душу.
«Ночь в одиноком октябре», один из последних прижизненных романов известного фантаста Роджера Желязны, многими (в том числе самим автором) совершенно справедливо относится к числу лучших произведений писателя.
Каждый октябрь, когда полнолуние выпадает на ночь накануне Дня всех святых, группа людей, обладающих определенными сверхъестественными способностями, съезжается в заранее определенное место и готовится сыграть в Игру. Правила игры весьма просты: множество врат разделяет наш мир от мира древних лавкрафтианских богов, и в ночь игры часть игроков будет пытаться эти врата открыть, а часть, соответственно, — оставить закрытыми. Каждого игрока сопровождает животное-фамильяр. И некоторым из этих животных есть, что сказать.
Повествование ведётся от лица пса Снаффа, фамильяра одного из игроков, известного под именем Джек. Снафф словно бы ведёт отчёт или рассказывает невидимым собеседникам о событиях каждой ночи, ведущей к Игре.
По правде говоря, Снафф вообще не пёс, а существо из иного мира, призванное Джеком и лишь принявшее облик пса. Вместе с обликом Снафф перенял и некоторые собачьи повадки, но он далеко не обычный пёс. Скорее он равный партнёр Джека и полноценный участник Игры. Он умён, воспитан и хорошо образован. Он способен проводить сложнейшие математические расчёты и цитировать Вергилия и латынь. Он налаживает контакты, ведёт переговоры, собирает информацию и раз в день, с полуночи до часа ночи, способен делиться наблюдениями с Джеком.
Сам Джек тоже непрост. В его облике угадываются черты и Джека Потрошителя, и другого известного персонажа Желязны Джека-из-Тени, и даже библейского Каина. На первый взгляд, это исключительно положительный персонаж, образцовый джентельмен, всегда играющий только за хороших парней — Закрывающих. Вот только... в глазах его таятся безумные блики, а в кармане прячется нож, на лезвии которого выгравированы древние рунические письмена. Большую часть времени Джек держит себя в узде, но стоит утратить над собой контроль, и он способен превратиться в безжалостного убийцу.
За свою долгую жизнь Снафф с Джеком стали жертвами сразу нескольких проклятий, одно из которых притягивает к парочке различных Тварей. Джек держит Тварей в разных уголках дома — кого в зеркале, кого в шкафу, кого на чердаке, а кого — в паровом котле. Твари безостановочно пытаются вырваться и устроить кровавую баню, поэтому Снафф каждый день по несколько раз вынужден обходить весь дом дозором. Занятие геморройное, но необходимое, пусть и цели героев далеки от альтруистических — Джек намеревается использовать Тварей в день Игры, если дела будут складываться не в пользу Закрывающих.
Правда, до Игры ещё дожить надо. Начиная с новолуния, правила допускают фатальные методы избавления от мешающих игроков. Если, конечно, вы уверены в том, что ваша жертва выступает не на вашей стороне. Если вас, конечно, в принципе волнуют подобные условности.
Художник Alexandra Pietilya
Среди героев нет однозначно отрицательных или положительных персонажей (ну, может, за исключением Великого Сыщика и Ларри Тальбота). Всем участникам Игры, как Открывающим, так и Закрывающим, для участия требуются определённые ингредиенты, и некоторые из них можно собрать только с тела свежеубитого трупа. У игроков свои мотивы участвовать в игре, поэтому располагающая к себе ведьма Джилл играет за Открывающих, а на стороне Закрывающих может выступить граф Дракула, чьи пристрастия к человеческому роду редко выходят за пределы гурманных.
А вот фамильяры Игроков совсем другое дело. Животные зачастую дружат друг с другом и способны работать сообща, иногда даже после того, как становится ясно, что они играют за разные стороны. Так, на протяжении всего повествования лучшим другом Снаффа остаётся кошка Джилл Серая Дымка.
Художник Oixxo Art
У каждого из игроков есть свой прототип, причём в каждом случае источники вдохновения у Желязны разные, начиная от книг Артура Конан Дойля, Брэма Стокера и Говарда Филлипса Лавкрафта и старых фильмов ужасов от студий «Юниверсал» и «Хаммер», и заканчивая криминальными хрониками и историей английского оккультизма.
Первая обложка англоязычного издания
Автор словно играет в игру, смешав в одной книге персонажей всех своих любимых произведений. И, что самое замечательное, Желязны предлагает читателям сыграть в эту игру вместе с ним: а попробуйте самостоятельно разобраться в происходящем, понять правила Игры и отыскать все щедро разбросанные по тексту цитаты, отсылки и пасхалки.
Желязны держит читателя за равного себе, поэтому старается не испортить удовольствие и предоставить им возможность составить полную картину происходящего самостоятельно. Вся необходимая информация для этого есть; она разбросана по тексту крохотными обрывками, прячется в диалогах персонажей и просачивается в редких рассуждениях Снаффа, который, сам того не желая, нет-нет, да сболтнёт лишнего.
Благодаря подобной манере изложения интрига держится до последней страницы. Желязны не забывает регулярно подбрасывать новые сюрпризы, а казавшиеся поначалу бесполезными кусочки информации в итоге оказываются недостающими элементами паззла, который собирается в единую картинку.
Снафф очень искусный рассказчик, он избегает ненужных отступлений и затянутых рассуждений. События в романе развиваются по нарастающей. Если в первой половине месяца игроки лишь присматриваются друг к другу и пытаются понять, кто участвует в Игре (и, желательно, на какой стороне), а кто просто мимо проходил, то ближе к финалу, когда Силы участников растут, а ставки на кону становятся все больше, в ход идут все более аморальные приемы.
Структура повествования соответствует темпу событий. Сухие и краткие отчеты начала октября сменяются длинными и обстоятельными описаниями последних дней месяца. Причём дело не только в том, что дни после новолуния больше богаты на события, чем дни до. Сама речь Снаффа меняется и становится более разнообразной, словно растущая луна влияет не только на его силу, но и на словарный запас.
Снафф, даром, что пёс, обладает необычно острым и внимательным взглядом и способен всего в нескольких словах передать всю красоту окружающего мира, богатство и насыщенность осенних красок и свежесть чистого воздуха, в котором поутру уже чувствуется холодное дыхание первых морозов.
Пожалуй, единственный минус «Ночи» — слишком резкая концовка. Повествование обрывается сразу после кульминации, не давая читателю возможности насладиться развязкой и должным образом попрощаться с полюбившимися персонажами. Впрочем, такой финал вполне в духе Снаффа: все по делу, никаких сантиментов, ничего лишнего.
В феврале в серии «Звёзды научной фантастики» выходит роман Яцека Дукая «Идеальное несовершенство» в вашем переводе. Насколько нам известно, Яцек Дукай знает русский язык и очень трепетно относится к переводам, сам их проверяет и авторизует. Как обстояла ваша работа над переводом «Несовершенства»?
К тому моменту, как я начал переводить роман, у меня уже был опыт общения с автором: мы довольно много переписывались, пока я переводил «Иные песни». Яцек Дукай и правда очень требовательный автор. Требовательный, прежде всего, к себе — но оттого и к другим, и к переводчикам — в частности. Насколько мне известно, он не менее плотно общается и с переводчиками его романов на английский (в частности, с теми, кто работает над переводом его opus magnum, романа «Лед»). К тому же он действительно хорошо знает русский (достаточно хорошо, чтобы, например, поддерживать двуязычную беседу с русскоязычными — и украиноязычными, кстати, — читателями, как это было на прошлогоднем львовском «Форуме издателей»). Он — представитель того поколения, которое учило русский в школе, к тому же, он активно возобновлял эти свои знания, пока работал надо «Льдом» (сбор материала предполагал обильное чтение русскоязычных первоисточников).
И именно из-за Яцека Дукая я получил эдакий переводческий «стокгольмский синдром». Существует ведь два полюса реальных переводческих стратегий: первая — «дополняй-и-объясняй», где переводчик тянет автора к читателю, выступая одновременно почти соавтором («boromir smiled», в общем); вторая — суровый буквализм, где калькируются авторские языковые решения; первая стратегия притягательна и всегда позволяет переводчику говорить «это не бага, а фича», вторая — всегда отчего-то довольно мучительна, ресурсоемка и часто находится в шаге от решений, имеющих лишь частичное отношение к художественному переводу (и еще тут всегда возникает проблема контроля за редактированием, необходимости предварительно объяснять, отчего в этом конкретном месте абзац выглядит именно так, как он выглядит).
И вот я отослал перевод «Иных песен» автору — и оказалось, что он (вот кто бы мог подумать!) куда больше ценит то, что сделал он сам, чем переводческие «изменения-и-дополнения»; пометок вроде: «тут в польском тексте другое слово» или «этих слов в романе нет» — оказалось в возвращенном куске текста в количестве. Плюс именно в переписке с автором пришлось вырабатывать и тот специфический язык «польского текста о грекоцентричном мире, работающем на основе метафизики Аристотеля», который, полагаю, не мог не вызывать некоторый ступор у неподготовленного читателя.
Но отчего приятно работать с Дукаем — он не только ставит переводчику вопросы и говорит о своих сомнениях; он активно помогает понять, что именно автор хотел сказать, используя такие-то и сякие-то приемы или вставляя вот это вот заковыристое слово, которое — нет, совершенно не нужно заменять более простым и понятным аналогом. Такая работа очень дисциплинирует переводчика, закрепляет в голове определенные ориентиры и дает представление о твоей, как переводчика, свободе при обращении с авторским текстом.
Когда позже я работал над переводом «Сезона гроз» Сапковского, именно это мешало сильнее всего: с одной стороны, был авторский язык (усложненный специфической лексикой, где Сапковский с удовольствием показывает свою языковую эрудицию или где он начинает играть со стилями); с другой стороны — корпус текстов «геральтианы», очень целостно переведенной Е. Вайсбротом (но язык которой стал «вайсбротовским» не в меньшей степени, чем он был «сапковским»). Первый вариант показался мне куда честнее, а вот читатели раз за разом спрашивали недоуменно: «а зачем же такие странные слова в привычном нам Сапковском?».
А общаетесь ли вы во время работы с другими авторами?
Это довольно коварный вопрос. В принципе, у переводчика необходимость общения с автором возникает как минимум когда становится ясным пространство непонятности и непонятости текста. А это, во-первых, это система ономастики и топонимов: в польском языке принято переносить в текст иностранные названия, имена и фамилии ровно так, как они пишутся на языках, откуда взяты; соответственно, раз за разом возникают вопросы «как это звучит» (поскольку для привыкшего к кириллице человека отнюдь не прозрачным является соответствие «Peugeot» и «Пежо», например). Во-вторых, это скрытые цитаты, которые отнюдь не обязательно улавливаются переводчиками (например, любое пафосное изречение героев Яцека Пекары о Христе заставляло забивать фразу в поисковик — не является ли она оригинальной или измененной евангельской цитатой; ровно так же в русском переводе Сапковского утерян целый ряд скрытых цитат, которые автор использовал в «Саге о Геральте»). Наконец, в-третьих, это социальный и культурный контекст упоминаемых авторами реалий (например, в любом романе, действие которого происходит между 1950-ми и 1980-ми годами, во времена ПНР, всегда есть понятные для польских читателей, но совершенно неявственные для читателя иноязычного культурные маркеры — всякоразные соответствия нашего «брежневского застоя» или «кукурузы — царицы полей»).
Но тут проблема, как мне кажется, в другом: переводчик, чтобы начать искать ответы на возникающие по тексту вопросы, должен вообще понять, что он столкнулся с чем-то, что этот вопрос подразумевает. И — да, тут-то общение с автором может помочь. Скажем, когда я переводил несколько повестей и рассказов из цикла «Последняя Речь Посполитая», подсказки автора, густо намешавшего в рассказы культурных (и поп-культурных) реалий, привычных для простого поляка, были очень и очень полезны.
Действие «Идеального несовершенства» разворачивается в будущем, в XXIX веке, в мире, в котором люди уже не вершина эволюции, а лишь меньшинство среди новых «постлюдей». Они — новая ступень в стремлении людей к совершенству, интеллект без тела, который при необходимости можно перенести в любое тело. Поэтому, чтобы избежать проблем с использованием родов (когда пол собеседника неясен или неизвестен), был разработан новый грамматический род, и вам в процессе перевода на русский по сути пришлось изобретать новые склонения, местоимения и окончания для этого грамматического рода. Как вы справлялись с этой переводческой задачей?
С этой переводческой задачей мы справлялись на пару с автором, поскольку для Дукая именно этот момент перевода очень важен (например, он говорил, что местоимения и склонения из «Идеального несовершенства» вполне прижились в среде польских трансгендеров — то есть, начали реально влиять на мир «здесь-и-теперь»). Я предложил несколько развернутых вариантов: как звучит местоимение, какие могут быть окончания, каких окончаний быть НЕ может, несмотря на всю их благозвучность для чужого уха. Пару раз мы поиграли с довольно большими — с главу-две — кусками текста, чтобы понять, что выходит и как это будет работать. В конце концов, остановились на варианте, который в базовых своих решениях оказался достаточно близок к авторскому.
Однако, усложненность задачи с этой игрой-в-новый-род-вне-родов состояла еще и в реалиях мира, описанного автором. Любое постчеловеческое существо в романе Дукая может принимать произвольный вид (или хотя бы разрешенный в рамках текущей Традиции, своего рода базового свода законов и установлений, регламентирующих характер жизни в локальных пространствах места и времени) — в частности, мужской или женский. Во всех случаях, когда в тексте речь идет о реакциях этой т. н. «манифестации», используется род плоти этой манифестации (мужской или женский, в привычной для нас грамматике); когда же речь идет о том, кто таким вот образом «манифестируется» — снова используется грамматика постчеловеческих сущностей. Это довольно выматывает в смысле необходимости отслеживать соответствие текста придуманным автором (и отчасти переводчиком) правилам и, возможно, кажется несколько переусложненным, но к этому довольно быстро привыкаешь.
Впрочем, Дукай и вообще уникальный в отношении работы с языком автор: чуть ли не для каждого своего произведения он создает языковые формы, которые соответствуют самой логике этого мира; порой это кажется ужасно расточительным — но это безумно интересно в смысле и переводческого усилия в том числе.
Часто ли вы работаете с текстами, для которых автор создает новый язык, новые категории или сложную терминологию?
Короткий ответ был бы: достаточно часто. Длинный — подразумевал бы обширную экскурсию в особенности польской фантастики (особенности не только языковые, но и идейные, культурные, идеологические). В сокращенной версии можно обратить внимание, что польские авторы — начиная с Лема и, особенно, с т. н. «социологической фантастики» 1970-80-х (круг авторов, идейно и идеологически близких к Янушу Зайделю), — активно играют на поле, скажем так, «миростроительства». До какого-то момента это выполняло функцию защитной реакции на цензуру, однако — вошло, кажется, в привычку. Сначала меня эта фонтанирующая креативность каждого второго читаемого текста несколько смущала, но потом стала радовать. Поскольку — это ведь очень честная работа: если ты создаешь мир, отличный от нашего, ты должен понимать, что отличаться он будет и в способах называния/описания окружающей действительности. Российские авторы, кажется, очень редко обращают внимание на такую возможность (и тем, кстати, ценней, когда — обращают: как это делает великолепный Сергей Жарковский, например).
Для польских авторов — это довольно разная игра. Дукай, например, может создать свой специфический язык (как он делал это в «Идеальном несовершенстве» или в романе «Лед»); Павел Майка в романе «Мир миров» (тут так и хочется написать «Мир міров», поскольку в названии есть эта отсылка к концу войны — и зеркалка по отношению к «Войне миров»Г. Уэллса) — создает густое варево описаний мира, измененного инопланетным вторжением и материализованными национальными легендами; Лукаш Орбитовский в своих рассказах активно использует молодежный сленг... Примеры можно было бы длить и длить.
Можете рассказать, над какими переводами работаете сейчас, или пока это тайна для читателей?
Я бы скорректировал этот вопрос следующим образом: «чего ждать в обозримом будущем» (имея в виду те переводы, которые сданы в издательства — или работа над которыми продолжается и не представляет собой информацию, разглашать которую пока что рано).
Во-первых, буквально с недели на неделю выходит пятая антология, которую прекрасный писатель и не менее талантливый составитель сборников Владимир Аренев делает для украинского издательства «Клуб семейного досуга». Это сериясборников, первый из которых вышел еще в 2015 году — и они, как мне кажется, достаточно оригинальны по своему составу: тут собраны как отечественные, так и иностранные авторы; в числе последних — и авторы польские, я же переводил для этой антологиирассказАнны Каньтох из ее историко-детективно-фантастического цикла о Доменике Жордане. Как по мне — это очень неплохой рассказ очень здоровского автора.
Во-вторых, сдан перевод двух сборников рассказов Яцека Комуды, где главный герой — небезызвестный нам Франсуа Вийон, поэт и преступник. Это довольно мрачные истории, происходящие в очень качественно изображенном средневековом мире.
Наконец, в-третьих, вовсю идет работа над пятым томомциклаРоберта М. Вегнера о Меекханской империи и ее окрестностях. Книга большая, потому в ближайшее время меня ждет изрядный кусок работы.
В конце прошлого года в издательстве Fanzon вышла книга Крейга Кэйбелла"Терри Пратчетт. Дух фэнтези". Издательская аннотация обещала нам историю экстраординарной жизни одного из самых любимых писателей в мире, снабжённую обширными приложениями... и всё это всего на 250 страницах. Давайте же узнаем, что мы получили на самом деле.
Строго говоря, перед нами вообще не биография. Во введении Кэйбелл честно признаётся, что «Дух фэнтези» — это скорее посвящение создателю Плоского мира, в котором автор говорит о самых важных по его мнению книгах Пратчетта и показывает важные моменты, ситуации и героев Плоского мира на фоне жизни, философии и карьеры его демиурга. Кэйбелл мало что говорит об истории создании книг, но рассуждает об их содержимом, цитирует, проводит параллели не только с другими книгами Пратчетта, но и с произведениями Геймана, Дугласа Адамса, Роальда Даля и даже Чарльза Диккенса.
Но даже в таком случае 250 страниц, из которых порядка пятидесяти посвящены введению и приложениям, это преступно мало для разговора о столь значимом и плодотворном авторе как Терри Пратчетт. Кэйбелл пропускает книги, игнорирует столь важных для автора персонажей как Сэм Ваймс и патриций Витинари, и даже когда уделяет внимание какой-то книге, слишком мало говорит по существу, пускаясь в пространные, полные воды рассуждения и обильно цитируя других авторов. Зачем в биографии Пратчетта страничные цитаты из Даля, Дугласа Адамса и Чарльза Диккенса?
Кэйбелл очень много внимания уделяет молодым годам Пратчетта, а вот последние тридцать лет жизни поданы крайне схематично и обрывочно. И даже когда автор старается как-то раскрыть характер своего героя, многие жизненно важные в жизни Пратчетта события описаны одной строкой. В книге почти нет никакой информации о семейной жизни писателя, а уход Пратчетта из журналистики в пресс-атташе в Центральный совет по выработке электроэнергии вообще никак не объяснён. А ведь перед этим Кейбл открытым текстом пишет, что в семидесятые годы Пратчетт называл себя «прирождённым журналистом» и считал написание книг лишь хобби, которым он занимался долгими зимними вечерами в отсутствие других занятий.
Так что же побудило «прирождённого журналиста» Терри Пратчетта бросить журналистику и уйти в пресс-атташе атомных электростанций? Что побудило Терри принять решение, которое стало одним из самых важных в его жизни? Ведь несколькими страницами ранее Кейбелл пишет, что Пратчетт мало занимался книгами в семидесятые, потому что слишком много писал по своей основной работе. А парой абзацев ниже Кейбелл говорит, что как только Терри бросил журналистику, как тут же всерьёз занялся книгами и уже через несколько лет смог зарабатывать на жизнь исключительно писательством. Мне, как я уверен, любому читателю «Духа фэнтези» и вообще любому поклоннику Плоского мира было бы интересно узнать причины такого поступка Терри Пратчетта. Кому угодно было бы интересно, но только не Крейгу Кэйбеллу.
И всё же «Дух фэнтези» обязательно стоит прочесть хотя бы по трём причинам. Во-первых, это по-прежнему единственная биография сэра Терри, и какой бы поверхностной она ни была, другой попросту ещё нет. Во-вторых, в ней всё-таки содержатся любопытные и малоизвестные факты о Пратчетте, особенно о том периоде его жизни, когда Терри работал журналистом. Ну и в-третьих, книжка прочитывается на одном дыхании.
А теперь небольшая подборка фактов, которые можно почерпнуть из «Духа фэнтези»:
1. Писать Пратчетт начал очень рано. В пять лет он уже сочинял детские рассказы для газеты, в пятнадцать лет получил свой первый гонорар в 14 фунтов (на который он, кстати, купил печатную машинку), а в 23 уже опубликовал свой дебютный роман «Люди ковра».
2. В 1965 году Пратчетт узнал, что в местной газете «Бакс Фри Пресс» открылась вакансия журналиста и после разговора с родителями бросил школу и устроился на работу. Однако оказавшись в газете, он быстро понял, что его образование далеко не идеально и взял двухлетний курс журналистики от Национального совета по образованию журналистов, который он закончил с лучшими результатами во всей стране.
3. Хотя Пратчетт пришёл в «Бакс фри пресс» как журналист, очень скоро ему доверили вести собственную колонку в детском разделе, которую он озаглавил «Сказки дядюшки Джима». На протяжении пяти лет, с 1965 по 1970 Пратчетт писал рассказы с продолжением и в общей сложности написал 67 рассказов в двухстах сорока семи эпизодах, все в жанре фэнтези. Большую часть этих произведений можно найти на сайте terrypratchett.weebly.com. По правде говоря, сегодня утром мне не удалось открыть ни этот сайт, ни сайт "Бакс фри пресс", хотя судя по гуглу, как минимум сайт газеты ещё работает. Если вам удалось открыть один из этих сайтов, напишите мне об этом в комментариях, пожалуйста.
4. Пратчетт считает, что именно работа журналистом помогла ему стать писателем, особенно пригодился опыт написания «Сказок дядюшки Джима».
5. В семидесятые годы написание книг было для Терри одним из хобби. Он все свои усилия посещал журналистике, а свободное время проводил с семьей или возился в саду, а первые книги, по его собственным словам, начал писать «долгими зимними вечерами», когда попросту не нашёл для себя других занятий.
6. В молодости Пратчетт много рисовал. Он создал порядка тридцати иллюстраций для своего дебютного романа «Люди ковра», а первую половину семидесятых рисовал ежемесячные комиксы для журнала «Паранормальные исследования». Всего Пратчетт проиллюстрировал 17 выпусков журнала, все его истории объединялись в один цикл, посвящённый работе вымышленного правительственного органа под названием Уорлок-Холл, занимавшегося исследованием паранормальных явлений.
7. Третий роман Пратчетта, «Страта», вышел в Великобритании тиражом всего в 1001 экземпляр, причем львиная доля этого тиража, 850 штук, была реализована среди членов Союза читателей. В общем, ожидания от этой книги были весьма низкими.
8. Первый тираж «Цвета волшебства» составил всего 4000 экземпляров, причем выход книги не привлёк большого внимания. Затем издательство Corgi переиздало книгу в мягкой обложке, но по-настоящему спрос на роман вырос только после того, как книга была сериализирована и прочитана на радиостанции BBC Radio 4 в рамках программы «Женский час». Три года спустя такой же адаптации были удостоены «Творцы заклинаний».
9. Зарабатывать серьёзные деньги написанием книг Терри стал только после выхода романа «Мор, ученик Смерти».
10. В 1995 году Пратчетт снял документальный фильм «Терри Пратчетт в джунглях», где рассказал о своей любви к орангутанам и показал глубокое знакомство с жизнью «лесных людей» («оранг» в переводе с малайского означает «человека», а «утан» — «лес»).
В книге об этом не говорится, но в 2013 году Терри вернулся на Борнео, чтобы выяснить, что произошло с его любимыми орангутангами за прошедшие 18 лет. Результатом этого путешествия стал документальный фильм Terry Pratchett — Facing Extinction.
11. Между 2008 и 2010 годами Пратчетт почти утратил способность говорить на публике, а во время работы над «Незримыми академиками» Терри потерял способность самостоятельно печатать и был вынужден надиктовывать свои книги специальной программе.
12. В 2010 году Пратчетт, Филип Пуллман, Стивен Фрай и Ричард Докинз среди прочих подписали открытое письмо против визита папы Бенедикта XVI в Великобританию. Среди основных причин подобных возражений цитировались отношение католической церкви к презервативам, попытки настаивать на раздельном обучении и отказ признавать равные права за гомо-, бисексуальными и трансгендерными людьми.
облако тэгов
М.: 
