Родилась в 1989 году в Москве. В 2008 году окончила Колледж МИД России. Примерно в это же время серьёзно увлеклась фантастикой. Дебютный роман «Ключ от всех дверей» занял первое место на конкурсе фантастики «Триммера-2010» и вскоре был опубликован издательством «Центрполиграф». А через год издательство «ЭКСМО» выпустило книги «Белая тетрадь» и «Зажечь звезду» . Также публиковалась в журнале «Seagull Magazine» (стихи, рассказ), в газете «Интеллигент» (стихи), в электронном журнале «Буквица» (стихи). В настоящий момент выходят в печать книги замечательного цикла «Кофейные истории».
Активно участвовала в серии «Зеркало» — автор третьей книги «Зеркальный лабиринт» и одиннадцатой книги «Зеркало воды». Планируется участие еще и в межавторском проекте Аква.
Софья любезно согласилась ответить на несколько вопросов и дала небольшое блиц-интервью:
1. Самая любимая книга\автор из когда-либо прочитанных?
Если выбирать одну и самую-самую… Наверное, «Фламандская доска», автор – Артуро Перес-Реверте. Эту книгу я прочитала и на русском, и в оригинале, на испанском. О, и ещё «Счастливчики» Кортасара, они же раньше выходили под названием «Выигрыши». Из неизданного очень люблю повести и рассказы Николаос. Но также я не представляю свою читательскую жизнь без книг Джоанн Хэррис, Дианы Уинн Джонс, Мервина Пика, Макса Фрая, Хэмбли, Роулинг, де Линта, Коростелёвой, Парфёновой, сказок, мифов и саг… Кто-нибудь, остановите меня :)
2. Самая нелюбимая книга\автор из когда-либо прочитанных?
Такая книга есть, даже целых три.
Первую я не могу назвать, потому что автор до сих пор пишет и живёт в России. Если говорить в общем, я не выношу истории деградации, когда приходится наблюдать, как постепенно скатывается в грязь симпатичный, в общем-то, герой. Особенно если при этом развитие сюжета выглядит не естественно, а в нём видна «рука автора».
А ещё мне не нравится, когда в книге автор сводит счёты с виртуальными знакомыми, причём даже не особенно изменяя имена – это было моё второе «книжное разочарование», до сих пор трясёт, когда вспоминаю.
Третья книга… Нет, это, скорее, автор. Мне сначала нравились его истории, сюжеты, стиль, но каждая работа оставляла в целом неприятное, липкое такое ощущение. Герой неизменно – весь в белом среди толпы, этакий д’Артаньян и страдалец-правдорубец среди завидующих, чёрных душой ничтожеств. А потом я увидела, как автор написал что-то вроде: «Ненавижу свой родной город, там одно быдло, вот бы сбросить на них всех атомную бомбу». И, знаете, как отрезало. Теперь прохожу мимо и в сторону его книг даже не смотрю.
Наверное, потому что в целом я люблю людей :)
3. Кто вы есть в жизни, а кем хотели бы стать? Довольны ли вы тем, как все сложилось?
В общем, кем хотела, тем и стала – писатель, поэт, рассказчица историй. Основная работа связана с частыми переездами на долгий срок, и это неизменный источник впечатлений для книг.
4. Кто самый важный для вас человек\люди?
Семья и друзья – думаю, тут без сюрпризов.
5. Что вы считаете самым главным достижением человечества на сегодняшний день?
Наверное, то, что человечество до этого дня дожило. Это клёво.
6. У вас есть возможность попасть в любой литературный мир и стать любым из героев. Где вы окажетесь и кем будете?
Пожалуй, я бы отправилась куда-нибудь в свои книги, в свои миры, и стала бы глубоко второстепенным персонажем. Может, одним из проводников в мире Лисов графства Рэндалл… Или отправилась бы в Лагон, напросилась бы в ученицы к Оро-Ичу, там тоже интересно. О, или устроилась бы секретарём к Хорхе! Это один из второстепенных героев моего нового романа, «Прочь из моей головы», с которым пока знакомы только беты и пара давних читателей-друзей. С ним бы мы точно подружились :)
7. Что вы порекомендуете читателям, которые захотят ознакомиться в вашим творчеством?
Не начинать читать мою книгу вечером, если на следующий день рано вставать. Правда, ребята, не делайте так :)
8. На какой вопрос вам хотелось бы ответить, но его никогда не задают?
Вопрос о том, как появляются имена и названия в новых книгах, как разрабатываются миры… Хотя для того, чтобы ответить на этот вопрос, мне пришлось бы написать целую диссертацию.
Так что – нет, лучше не задавайте его.
9. Продолжите фразу "Я никогда не..."
…не высыпаюсь. По крайней мере, в последние месяцы мне именно так и кажется. Зима :(
В феврале в серии «Звёзды научной фантастики» выходит роман Яцека Дукая «Идеальное несовершенство» в вашем переводе. Насколько нам известно, Яцек Дукай знает русский язык и очень трепетно относится к переводам, сам их проверяет и авторизует. Как обстояла ваша работа над переводом «Несовершенства»?
К тому моменту, как я начал переводить роман, у меня уже был опыт общения с автором: мы довольно много переписывались, пока я переводил «Иные песни». Яцек Дукай и правда очень требовательный автор. Требовательный, прежде всего, к себе — но оттого и к другим, и к переводчикам — в частности. Насколько мне известно, он не менее плотно общается и с переводчиками его романов на английский (в частности, с теми, кто работает над переводом его opus magnum, романа «Лед»). К тому же он действительно хорошо знает русский (достаточно хорошо, чтобы, например, поддерживать двуязычную беседу с русскоязычными — и украиноязычными, кстати, — читателями, как это было на прошлогоднем львовском «Форуме издателей»). Он — представитель того поколения, которое учило русский в школе, к тому же, он активно возобновлял эти свои знания, пока работал надо «Льдом» (сбор материала предполагал обильное чтение русскоязычных первоисточников).
И именно из-за Яцека Дукая я получил эдакий переводческий «стокгольмский синдром». Существует ведь два полюса реальных переводческих стратегий: первая — «дополняй-и-объясняй», где переводчик тянет автора к читателю, выступая одновременно почти соавтором («boromir smiled», в общем); вторая — суровый буквализм, где калькируются авторские языковые решения; первая стратегия притягательна и всегда позволяет переводчику говорить «это не бага, а фича», вторая — всегда отчего-то довольно мучительна, ресурсоемка и часто находится в шаге от решений, имеющих лишь частичное отношение к художественному переводу (и еще тут всегда возникает проблема контроля за редактированием, необходимости предварительно объяснять, отчего в этом конкретном месте абзац выглядит именно так, как он выглядит).
И вот я отослал перевод «Иных песен» автору — и оказалось, что он (вот кто бы мог подумать!) куда больше ценит то, что сделал он сам, чем переводческие «изменения-и-дополнения»; пометок вроде: «тут в польском тексте другое слово» или «этих слов в романе нет» — оказалось в возвращенном куске текста в количестве. Плюс именно в переписке с автором пришлось вырабатывать и тот специфический язык «польского текста о грекоцентричном мире, работающем на основе метафизики Аристотеля», который, полагаю, не мог не вызывать некоторый ступор у неподготовленного читателя.
Но отчего приятно работать с Дукаем — он не только ставит переводчику вопросы и говорит о своих сомнениях; он активно помогает понять, что именно автор хотел сказать, используя такие-то и сякие-то приемы или вставляя вот это вот заковыристое слово, которое — нет, совершенно не нужно заменять более простым и понятным аналогом. Такая работа очень дисциплинирует переводчика, закрепляет в голове определенные ориентиры и дает представление о твоей, как переводчика, свободе при обращении с авторским текстом.
Когда позже я работал над переводом «Сезона гроз» Сапковского, именно это мешало сильнее всего: с одной стороны, был авторский язык (усложненный специфической лексикой, где Сапковский с удовольствием показывает свою языковую эрудицию или где он начинает играть со стилями); с другой стороны — корпус текстов «геральтианы», очень целостно переведенной Е. Вайсбротом (но язык которой стал «вайсбротовским» не в меньшей степени, чем он был «сапковским»). Первый вариант показался мне куда честнее, а вот читатели раз за разом спрашивали недоуменно: «а зачем же такие странные слова в привычном нам Сапковском?».
А общаетесь ли вы во время работы с другими авторами?
Это довольно коварный вопрос. В принципе, у переводчика необходимость общения с автором возникает как минимум когда становится ясным пространство непонятности и непонятости текста. А это, во-первых, это система ономастики и топонимов: в польском языке принято переносить в текст иностранные названия, имена и фамилии ровно так, как они пишутся на языках, откуда взяты; соответственно, раз за разом возникают вопросы «как это звучит» (поскольку для привыкшего к кириллице человека отнюдь не прозрачным является соответствие «Peugeot» и «Пежо», например). Во-вторых, это скрытые цитаты, которые отнюдь не обязательно улавливаются переводчиками (например, любое пафосное изречение героев Яцека Пекары о Христе заставляло забивать фразу в поисковик — не является ли она оригинальной или измененной евангельской цитатой; ровно так же в русском переводе Сапковского утерян целый ряд скрытых цитат, которые автор использовал в «Саге о Геральте»). Наконец, в-третьих, это социальный и культурный контекст упоминаемых авторами реалий (например, в любом романе, действие которого происходит между 1950-ми и 1980-ми годами, во времена ПНР, всегда есть понятные для польских читателей, но совершенно неявственные для читателя иноязычного культурные маркеры — всякоразные соответствия нашего «брежневского застоя» или «кукурузы — царицы полей»).
Но тут проблема, как мне кажется, в другом: переводчик, чтобы начать искать ответы на возникающие по тексту вопросы, должен вообще понять, что он столкнулся с чем-то, что этот вопрос подразумевает. И — да, тут-то общение с автором может помочь. Скажем, когда я переводил несколько повестей и рассказов из цикла «Последняя Речь Посполитая», подсказки автора, густо намешавшего в рассказы культурных (и поп-культурных) реалий, привычных для простого поляка, были очень и очень полезны.
Действие «Идеального несовершенства» разворачивается в будущем, в XXIX веке, в мире, в котором люди уже не вершина эволюции, а лишь меньшинство среди новых «постлюдей». Они — новая ступень в стремлении людей к совершенству, интеллект без тела, который при необходимости можно перенести в любое тело. Поэтому, чтобы избежать проблем с использованием родов (когда пол собеседника неясен или неизвестен), был разработан новый грамматический род, и вам в процессе перевода на русский по сути пришлось изобретать новые склонения, местоимения и окончания для этого грамматического рода. Как вы справлялись с этой переводческой задачей?
С этой переводческой задачей мы справлялись на пару с автором, поскольку для Дукая именно этот момент перевода очень важен (например, он говорил, что местоимения и склонения из «Идеального несовершенства» вполне прижились в среде польских трансгендеров — то есть, начали реально влиять на мир «здесь-и-теперь»). Я предложил несколько развернутых вариантов: как звучит местоимение, какие могут быть окончания, каких окончаний быть НЕ может, несмотря на всю их благозвучность для чужого уха. Пару раз мы поиграли с довольно большими — с главу-две — кусками текста, чтобы понять, что выходит и как это будет работать. В конце концов, остановились на варианте, который в базовых своих решениях оказался достаточно близок к авторскому.
Однако, усложненность задачи с этой игрой-в-новый-род-вне-родов состояла еще и в реалиях мира, описанного автором. Любое постчеловеческое существо в романе Дукая может принимать произвольный вид (или хотя бы разрешенный в рамках текущей Традиции, своего рода базового свода законов и установлений, регламентирующих характер жизни в локальных пространствах места и времени) — в частности, мужской или женский. Во всех случаях, когда в тексте речь идет о реакциях этой т. н. «манифестации», используется род плоти этой манифестации (мужской или женский, в привычной для нас грамматике); когда же речь идет о том, кто таким вот образом «манифестируется» — снова используется грамматика постчеловеческих сущностей. Это довольно выматывает в смысле необходимости отслеживать соответствие текста придуманным автором (и отчасти переводчиком) правилам и, возможно, кажется несколько переусложненным, но к этому довольно быстро привыкаешь.
Впрочем, Дукай и вообще уникальный в отношении работы с языком автор: чуть ли не для каждого своего произведения он создает языковые формы, которые соответствуют самой логике этого мира; порой это кажется ужасно расточительным — но это безумно интересно в смысле и переводческого усилия в том числе.
Часто ли вы работаете с текстами, для которых автор создает новый язык, новые категории или сложную терминологию?
Короткий ответ был бы: достаточно часто. Длинный — подразумевал бы обширную экскурсию в особенности польской фантастики (особенности не только языковые, но и идейные, культурные, идеологические). В сокращенной версии можно обратить внимание, что польские авторы — начиная с Лема и, особенно, с т. н. «социологической фантастики» 1970-80-х (круг авторов, идейно и идеологически близких к Янушу Зайделю), — активно играют на поле, скажем так, «миростроительства». До какого-то момента это выполняло функцию защитной реакции на цензуру, однако — вошло, кажется, в привычку. Сначала меня эта фонтанирующая креативность каждого второго читаемого текста несколько смущала, но потом стала радовать. Поскольку — это ведь очень честная работа: если ты создаешь мир, отличный от нашего, ты должен понимать, что отличаться он будет и в способах называния/описания окружающей действительности. Российские авторы, кажется, очень редко обращают внимание на такую возможность (и тем, кстати, ценней, когда — обращают: как это делает великолепный Сергей Жарковский, например).
Для польских авторов — это довольно разная игра. Дукай, например, может создать свой специфический язык (как он делал это в «Идеальном несовершенстве» или в романе «Лед»); Павел Майка в романе «Мир миров» (тут так и хочется написать «Мир міров», поскольку в названии есть эта отсылка к концу войны — и зеркалка по отношению к «Войне миров»Г. Уэллса) — создает густое варево описаний мира, измененного инопланетным вторжением и материализованными национальными легендами; Лукаш Орбитовский в своих рассказах активно использует молодежный сленг... Примеры можно было бы длить и длить.
Можете рассказать, над какими переводами работаете сейчас, или пока это тайна для читателей?
Я бы скорректировал этот вопрос следующим образом: «чего ждать в обозримом будущем» (имея в виду те переводы, которые сданы в издательства — или работа над которыми продолжается и не представляет собой информацию, разглашать которую пока что рано).
Во-первых, буквально с недели на неделю выходит пятая антология, которую прекрасный писатель и не менее талантливый составитель сборников Владимир Аренев делает для украинского издательства «Клуб семейного досуга». Это сериясборников, первый из которых вышел еще в 2015 году — и они, как мне кажется, достаточно оригинальны по своему составу: тут собраны как отечественные, так и иностранные авторы; в числе последних — и авторы польские, я же переводил для этой антологиирассказАнны Каньтох из ее историко-детективно-фантастического цикла о Доменике Жордане. Как по мне — это очень неплохой рассказ очень здоровского автора.
Во-вторых, сдан перевод двух сборников рассказов Яцека Комуды, где главный герой — небезызвестный нам Франсуа Вийон, поэт и преступник. Это довольно мрачные истории, происходящие в очень качественно изображенном средневековом мире.
Наконец, в-третьих, вовсю идет работа над пятым томомциклаРоберта М. Вегнера о Меекханской империи и ее окрестностях. Книга большая, потому в ближайшее время меня ждет изрядный кусок работы.
В канун выхода на русском языке новой книги Джорджа Мартина "Пламя и кровь" на сайте 7kingdoms появилось интервью с основной переводчицей цикла Натальей Исааковной Виленской. Наталья Исааковна рассказала о том, как стала переводить "Песнь", о своих любимых циклах и переводчиках, о сложностях перевода, говорящих именах и непонятках в поле тех или иных драконов.
Когда вы только начинали переводить «Песнь Льда и Пламени», цикл был не очень популярен — ни в США, ни в России. Теперь это бестселлер. Для вас «Песнь Льда и Пламени» — это хлеб или нечто большее?
Н. Виленская: Я ее с прошлого века перевожу, это уже как бы часть моей биографии. Бестселлер — дело наживное, я одинаково добросовестно отношусь ко всем переводам, но радуюсь, конечно, когда «мои» книги переиздают. Не зря, выходит, работала, да и хлебный фактор тоже немаловажен.
Как вы считаете, с чем связан успех «Песни Льда и Пламени»? Ведь не только в сериале дело?
Н. Виленская: Это качественная, оригинальная, нешаблонная фэнтези. Мартин совершил почти невозможное: казалось бы, что еще можно сделать в этом жанре после Толкина и легиона его последователей? Что такого особенного в очередной рыцарской саге с драконами? А он вот сумел. Успех сериала тоже сильно помог: людям нравится, и они читают.
Переводчик «Песни Льда и Пламени» на польский язык на крупнейшем англоязычном фанатском форуме рассказал, что получил в работу не окончательную редакцию «Пира стервятников» из-за ошибки агента Мартина. В АСТ в какой-то момент тоже обнаружили ошибку, но уже после выхода первого тиража. Такие ошибки часто случаются? Что вы чувствуете, когда такое происходит?
Н. Виленская: Да, это был очень досадный случай — больше подобного, к счастью, не повторялось. Кстати, к «Пламени и крови» Мартин прислал несколько выпусков поправок и примечаний.
В одном из своих интервью переводчик Виктор Голышев говорил, что в старой переводческой школе переводы часто приглаживали. Вы Мартина тоже приглаживаете, планомерно выбирая самый лаконичный вариант перевода и разбивая фразы на части, иногда вообще практически пересказываете отрывок. Это делается ради складности?
Н. Виленская: Для начала определим, что значит приглаживать. Разбивка фраз, сокращения — это, я бы сказала, рутинная переводческая работа ради удобочитаемости русского текста. Где-то приходится сокращать, где-то, наоборот, добавлять. Особенно это касается боевых эпизодов, где хочется добиться максимальной динамики. А вот в смысловом отношении я ничего не приглаживаю. Все жестокие и эротические сцены передаю полностью, без купюр и смягчений.
Ваш последний перевод, «Пламя и кровь» — летописная хроника, но по сути Мартин продолжает свою игру с точками зрения и пишет от имени выдуманного персонажа. С чем вам было приятнее работать — с хроникой ученого старца или историями от первого лица в основном цикле и рассказах о Дунке и Эге?
Н. Виленская: Во всем есть своя прелесть. Мейстер хорош тем, что излагает в стабильном академическом стиле, не считая вкраплений из приятеля нашего Гриба (и терминов новых нет, всё можно найти в предыдущих книгах). А большая сага и «Рыцари» интересней мне как читателю.
С «Пламенем и кровью» в АСТ впервые выпустят книгу (точнее, половину книги) одновременно с США, Великобританией и некоторыми другими странами. Расскажите, как изменение сроков выхода книги повлияло на вашу работу.
Н. Виленская: Поскольку эти страны решили выпустить книгу одновременно, переводчиков (видимо, всех) снабдили работой загодя. Я начала переводить в конце мая, закончила (всю книгу целиком) в октябре, как и договорилась с издательством.
75 лет назад в конце осени 1943 года состоялась Тегеранская конференция руководителей СССР, США и Англии, воевавших тогда против фашистской Германии и ее союзников. Именно в Тегеране «большая тройка» — Сталин, Рузвельт и Черчилль — впервые встретились все вместе лицом к лицу. Это был один из важнейших моментов истории ХХ века, когда были заложены основы того мира, в котором мы живем сейчас.
Недавно у меня вышла книга "Тегеран-43. "Большая тройка" на пути к переустройству мира". По случаю юбилея ответил на ряд вопросов для сайта "Библио-Глобуса".
Почему тема Тегерана-43 до сих пор актуальна?
О событиях в Иране 1941- 1946 годов можно снять не один увлекательный фильм. Эпизоды реальной истории тех лет, лишь отчасти отраженные в известном кинофильме «Тегеран–43», до сих пор еще не нашли своего полного воплощения в искусстве. И в документальных исследованиях тоже.
Один из важных аспектов, рассматриваемых в книге — это оценка реальной роли немцев на иранской территории как до, так и во время Второй мировой (Великой Отечественной) войны. Некоторые из посвященных этому документах рассматривались как на Нюрнбергском процессе, так и в ходе расследований, которые вели сотрудники наших органов, получая показания у германских дипломатов и разведчиков.
В моей книге, например, подробно рассматриваются все версии покушения на лидеров Советского Союза, США и Англии, которое готовила немецкая разведка при участии знаменитого диверсанта Отто Скорцени...
Книга посвящена только Тегерану-43?
Нет, там описана обстановка в Иране перед Второй мировой войной и во время нее. В Тегеране и других крупных городах интеллигенция интересовалась русской культурой, в первую очередь – классикой, литературой и театром. Советский посол в 1937 году докладывал: «В Тегеране подготовка к проведению Пушкинского юбилея приняла широкий характер. Крупнейшие газеты и журналы печатают вересаевскую биографию Пушкина, опубликовали ряд статей и печатают переводы пушкинских произведений...». Впоследствии, незадолго до начала Тегеранской конференции, 30 октября 1943 года, в иранской столице возникло Иранское общество культурных связей с СССР. При обществе существовала литературное отделение, представители которого занимались чтением лекций иранцам о русской литературе. Общество выпускало свой журнал, на обложке первых номеров были портреты Фирдоуси и Пушкина.
20 ноября в "Библио-Глобусе" пройдет презентация книги "Тегеран-43. "Большая тройка" на пути к переустройству мира". 16 ноября книга будет представлена в книжном магазине "Молодая Гвардия".
Владимир Торин – писатель, автор романов, в которых реальность тесно переплетена с фантастикой, а исторические факты и тайны прошлого с загадками современности.
Где, по-вашему, проходит четкая грань между фантастикой и реальностью?
Я глубоко убежден, что вообще никакой грани между вымыслом и реальностью нет. Очень часто то, что нам кажется совершенно невероятным, происходит в жизни, в реальной жизни. Иногда самые смелые предположения «не добивают» до уровня удивительных вещей, которые могут существовать в реальной жизни. Поэтому я считаю, что никакой грани нет. То, что кому-то кажется нереальным, для кого-то абсолютно реально. То, что многим кажется буквально волшебством на самом деле совсем не волшебство, и в жизни встречается.
Для чего служит фантастический вымысел — будить воображение, обострять чувства и восприятия или создавать логические модели вероятностного грядущего?
Все очень просто – человек должен мечтать. Человек должен всегда к чему-то стремиться, даже к совершенно нереальному, волшебному, недостижимому. Вот для чего нужен вымысел. Если бы человек не мечтал он бы никогда ничего не добился в жизни. И не было бы мобильных телефонов, подводных лодок, космических кораблей, телевидения – ничего бы не было, если бы человек не мечтал, не предполагал, что его вымысел как-то воплотится в реальной жизни. Поэтому мое абсолютное убеждение — человеку нужен вымысел для создания реальной жизни. Человеку это не просто нужно – человеку этого недостает в обычной жизни. Нужно, чтобы в жизни человека всегда была мечта, и всегда был вымысел.
У вас в романах есть зеркала, способные быть порталами между временами, всемогущие тайные организации, невероятные плоды научных исследований… Какую роль в вашем творчестве играет фантастическое допущение?
Огромное. Я убежден, что если человек допускает существование волшебства, то с ним рано или поздно оно случается, сбывается что-то необычайно красивое и доброе. И если человек в это верит, когда-нибудь это у него будет. Поэтому я всех призываю к тому, чтобы верить в волшебство, в простой обыкновенное чудо, как говорил Шварц, и оно непременно сбудется.
«Когда человек спит, его мозг настраивается на определённую частоту, как радиоприёмник. И вот, представьте себе, частота мозга каждого спящего человека абсолютно уникальна! Как отпечатки пальцев. Если вычислить частоту конкретного человека, можно проникать в его сны». Что забыли учесть исследователи? Почему описанный вами в романе эксперимент чуть не приводит ко всемирной катастрофе?
Я объясню, почему. Потому что каждый человек уникален. Каждый человек – это целая вселенная, космос, причем гораздо более глобальный и объемный, чем известная нам вселенная. Так вот, если бы правители разных стран, власть имущие, это понимали, то возможно, не было войн. Возможно, жизнь на земле была бы другой. К сожалению, мы забываем, что каждая жизнь каждого человека уникальна, хотя именно об этом нельзя забывать, прежде всего, тем, от кого зависят жизни тысяч и миллионов людей. И тогда никакого мировой катастрофы не будет.
Нужна ли нашим современникам классика, в том числе фантастическая, и почему?
Конечно нужна, потому что классика вечна. И из классики можно получить ответ на любой животрепещущий вопрос, и он будет всегда актуальным. Вне зависимости от того, когда была написана классическая книга. Просто уже многими поколениями она выбрана. Выбрана как то, что дает абсолютно универсальный ответ на все вопросы.
Какой, по-вашему будет литература будущего?
Она будет замечательной. Так же, как и литература прошлого. Меня всегда забавляет разговор о том, что раньше писали лучше и снимали кино лучше, а вот теперь… Ничего подобного, так происходит каждое поколение. И безусловно, наше время тоже даст целую плеяду прекрасных классиков. Конечно, будет классическая литература XXI века, это будет совершенно нормально, и дети будут изучать ее в школах. Жизнь продолжается, она не остановилась сейчас, она идет так же как два века назад, три века назад… И тысячу лет назад, о чем собственно и пишется в моих книгах «Амальгама» и «Тантамареска». Тысячелетиями не меняются базовые понятия – счастье, любовь, доброта, предательство…
Какие книги вы взяли бы с собой, если бы вам предложили отправиться в космос и место на корабле было бы ограничено?
Это связано с вопросом, как изменится литература в будущем. Я думаю, что изменится не сама литература, а какие-то технические средства. И вот тут технические средства придут мне на помощь. Я возьму какое-нибудь устройство мобильное, куда можно будет закачать гигантские объемы литературы, и закачаю ее туда в огромном количестве. Потому что без литературы нет человека. Закачаю себе туда всю мировую классику, потому что, к сожалению, она еще не вся мною прочитана, закачаю всю современную литературу, которая сейчас популярна, все старинные книги, Библию, Коран, буддистские трактаты, Конфуция… И в длинной космической одиссее буду все это читать.
Как понять, что роман, в котором присутствует фантдопущение, способен заставить читателя поверить в то, что описанное — правда?
Всё очень просто. Если роман написан правдиво, то читатели, во-первых, голосуют за него рублем, а во-вторых, сами для себя решают, что, всё, что там написано, — это правда. Поэтому пишите правдиво! Если писать правдиво, то все и так поймут, что там правда. И наоборот.
Вы помните свои сны? Рождались ли из них сюжеты?
Несомненно! Более того, моя книга «Амальгама 2. Тантамареска» посвящена тому, откуда появляются человеческие сны, как приходят к нам сны, что они значат, почему для человека так важен сон и почему человек одну треть своей жизни проводит во сне. И как это ни удивительно, но вообще книга «Амальгама 2. Тантамареска» пришла ко мне во сне. Она мне приснилась, прямо такая вот такая, как она есть с иллюстрацией в виде картины Жана Ипполита Фландрена «Юноша, сидящий на берегу моря» на обложке… Да, вот такая она мне пришла во сне, где речь была о том, что это должна быть книга о том, как к людям приходят сны, и что они такое.
В фантастических романах глобальные перемены в жизни человека и общества часто происходят внезапно. Сделал шаг — и уже попаданец в другую эпоху. Или совершено открытие — и мир меняется в одночасье до неузнаваемости. На ваш взгляд будущее приходит с шокирующей стремительностью или же незаметно, но плавно и неуклонно изменяет окружающий нас мир?
Скорее мне близка теория про последовательные незаметные изменения окружающего мира. Ведь мы приходим к каким-то совершенно революционным вещам как-то постепенно, незаметно. Постепенно и незаметно входили в жизнь автомобили, телевизоры, или сейчас мобильная связь. Представьте себе 25 лет назад человека с мобильным телефоном, в котором был бы интернет. Это было вообще невозможно даже представить такое. Сейчас это есть у всех абсолютно людей, и никого это сильно не удивляет. А всего-то 25 лет прошло. Но при этом изменения был постепенными, поступательными. Так будет меняться из века в век всё, не спеша, но неуклонно.
Представьте себе — идете вы по делам, а вам навстречу инопланетянин. Вежливый такой, уже человекоязычный. И спрашивает, чего бы ему земного почитать. Ваш совет?
Ну, во-первых, раз инопланетянин уже знает русский язык… А я надеюсь, что он знает именно русский язык, потому что на мой взгляд русская литература самая великая из всех мировых литератур, и не устаю утверждать что именно русские писатели, русская литература является чемпионом мира по количеству нобелевских лауреатов. И я уже со многими об этом спорил, потому что они сразу начинает приводить количественные параметры. Но я тут же вытаскиваю тех нобелевских лауреатов, кто родился и вырос в Российской империи, с русским языком, и их мировоззрение формировалось именно внутри пространства русского языка. Таких литераторов оказывается огромное количество. Люди даже не знают, что очень многие нобелевские лауреаты являются в прошлом подданными Российской империи, людьми, которые говорили и писали на русском языке. Так вот, если этот инопланетянин обращается ко мне по-русски и знает русскую литературу, то значит, он уже каким-то образом сталкивался с Пушкиным или со Львом Толстым. Поэтому я ему посоветую прочитать книгу Владимира Торина «Амальгама». Почитайте, скажу я инопланетянину, вам будет интересно, вы будете лететь в своей летающей тарелке на очередную Альфа Центавра, и вы не пожалеете о времени, потраченном на чтение книги «Амальгама», и ваш полет будет хорош.
Меняются ли от эпохи к эпохе люди или только обстановка в окружающих их временах?
Ну, конечно, нет, не меняются. Конечно, люди остались теми же самыми, как и две тысячи лет назад, три тысячи лет назад, пять тысяч лет назад. Помните, как Воланд говорит, находясь на сцене Варьете: москвичи совершенно не изменились, ну, немного квартирный вопрос их подпортил... А в общем-то все такие же люди, ищут счастья, любят деньги, переживают за близких людей. Всё очень похоже и совершенно не меняется. Антураж вокруг – да, конечно, меняется, но сути происходящего он не затрагивает. Потому что главным остаются вечные темы – счастье, любовь, жизнь, друзья.
А как по-вашему изменились в наше время чудеса и искушения?
Да никак не изменились. Как я выше говорил, человек — он какой был тысячу лет назад, такой и остался. Мы совсем недавно ездили с Алексеем Венедиктовым на Кольский полуостров, где искали таинственную страну Гиперборею. И много рассуждали о том, какой могла быть страна, существовавшая 20 тысяч лет назад. И пришли к выводу, что люди даже двадцать тысяч лет назад были совершенно такими же, как сейчас в XXI веке, втором тысячелетии новой эры. Да потому что человеческая природа одна и та же. Искушение, или желание волшебства, или желание найти свое счастье, оно остается именно таким, каким и было раньше. Меняется только какая-то атрибутика, но она не важна.
облако тэгов
