Роман АРБИТМАН умер от коронавируса в декабре 2020 года. Ушел из жизни на взлете, полный творческих планов: в 2019-м под псевдонимом Лев ГУРСКИЙ вышел роман «Корвус Коракс», в 2020-м – «Министерство справедливости» – его художественные высказывания о свободе и о власти. Однако все же самым любимым делом его жизни была фантастика, о которой он писал 40 лет – со студенческой скамьи. Им написано огромное количество рецензий, критических статей, обзоров и даже литературных мистификаций.
Как сказано в аннотации к обозреваемой книге, для Романа АРБИТМАНА «мировая фантастика уже давно не объект изучения, а родная коммунальная квартира, которую он знает изнутри и может рассказать о многих жильцах тако-о-о-е… Персонажи фантастики и их создатели – это его родные, соседи, друзья или враги, о которых он пишет то с восторгом и почтительным придыханием, то с гневом и пристрастием, временами переходя на личности на грани рукоприкладства. В общем, все, как принято у ближайших родственников».
Осенью 2018-го арбитмановский "Субъективный словарь..." лично я впервые увидел воочию на полке российского павильона Франкфуртской книжной ярмарки. А полистав, обнаружил в нем упоминание хулиганского омского фэнзина «Страж-Птица», некогда издаваемого отбывшим на ПМЖ в Санкт-Петербург журналистом «Коммерческих вестей» Николаем ГОРНОВЫМ.
Мини-эссе словаря расположены по алфавиту: от «А» – «Автостопом по Галактике» (роман Дугласа Адамса) до «Я» – рассказ автора о некоторых его личных пересечениях с описанным в словаре. А пересечений этих хватало. О некоторых из них Роман здесь написал, о некоторых нет. О том, в частности, что некоторые возмущенные критикой писатели вставляли его в качестве отрицательных персонажей в свои произведения. Об этом подробнее рассказывается в другой его книге — «Как мы с генералиссимусом пилили Луну».
Есть там, в частности, главка о том, как Роман с удивлением обнаружил в романе американки Николь Краусс «Хроники любви» персонажа по имени Лео Гурски. Практически его ровесника, российского писателя с соответствующей пятой графой, эмигрировавшего в США. Написал автору, но ответа не дождался. Но Роман цитирует: «На могиле моей можно написать: «Лео Гурски. Он пытался понять смысл».
Первоначально этот сборник автор хотел назвать «Pocket Rockets» — в буквальном переводе «Карманные ракеты». Это термин из техасского холдема — самой популярной разновидности покера в мире. «Pocket Rockets» — это два туза — лучшая стартовая рука в холдеме. Потом автор придумал другое название — «Неестественные акты человеческого общения» («Unnatural Acts of Human Intercourse»), против чего категорически выступил редактор (там есть коннотация полового акта). Так возник «Только что прошедший закат» («Just Past Sunset»), переименованный в «После заката» («Just After Sunset»).
В сборнике 13 историй от «короля ужасов» и авторские комментарии о том, как они создавались. На языке оригинала книга вышла в 2008 году, и единственный рассказ, который сюда затесался из другого периода – «Кот из ада», написанный на заре писательской карьеры в 1977 году. В нем рассказывается о киллере, которому заказали убить кота. Заказчик заявил, что этот кот способствовал смерти троих в его доме, но просил покончить с ним не здесь. Киллер, засунув кота в закрытую сумку, слишком легкомысленно отнесся к отказу. А зря…
В другом рассказе – «Гретель» (в точном переводе — «Пряничная девочка») героиня, переживая семейную трагедию, уехала в несезон в дачный поселок, где бегала до изнеможения. И, пробегая мимо пустующего дома, увидела машину с трупом женщины в багажнике, став тем самым опасным свидетелем. И чуть не стала еще одним трупом…
В предисловии автор рассказал историю сборника. Что увлекшись-де большими формами практически разучился писать рассказы, но как-то ему предложили выступить редактором антологии «Лучшие рассказы Америки» 2006 года. За год редакторской работы он прочитал несколько сотен рассказов, «вошел в азарт и стал писать рассказы как прежде».
На мой взгляд, чтение множества чужих рассказов сослужило Стивену КИНГУ плохую службу. Основной недостаток «После заката» — вторичность.
Самый характерный пример того — повесть «N.». Она построена из записок психотерапевта, рукописи его книги, писем его сестры и газетной заметки о ее самоубийстве. Специалист по психике рассказывает о необычном пациенте с обсессивно-компульсивным синдромом. Причиной навязчивого состояния пациента, стало увиденные им на поле возле места, где прошло детство врача и его сестры, семь (или все-таки восемь?) больших, расставленных ломанным кругом, камней, которые, как ему чудится, с трудом сдерживают нечто рвущееся в мир невообразимо страшное. В процессе чтения сразу же видится Говард ЛАВКРАФТ, хотя сам автор сообщает, что писал его под впечатлением от повести его предшественника — Артура МЕЙЧЕНА «Великий бог Пан».
Вещи, которые...
Впрочем, то, что написано под воздействием других, – далеко не всегда вторично. Доказательство тому – «Вещи, которые остались после них», один из двух действительно удачных
рассказов сборника. Он наполнен культурными отсылками как перенасыщенный раствор. Гораздо больше, чем это бывает обычно у КИНГА, который является автором литературоцентричным.
Обратите внимание, что противопоставляет рассказчик и он же персонаж «Вещей, которые остались после них» шоку при обнаружении в своей квартире невероятного — очков его коллеги Сони д’Амико, погибшей 11 сентября 2001 года в башнях-близнецах. Этой «маленькой, но заметной дыре в колонне реального». Он «уравновешивает» этот шок ассоциативной цепочкой с двумя экранизациями «Лолиты»: очки со стеклом в форме сердечка похожи на те, что носила Ло в фильме Стэнли КУБРИКА. То есть якорем для него стала нереальная реальность выдуманного мира кинофильмов. Рассуждения и воспоминания о том, кто играл Гумберта Гумберта, а кто Лолиту – занимают немало места. Скотт Стейли в доинтернетную эпоху (дело происходит в августе 2002-го) вспоминает фамилии актеров, цепляясь за них как за твердые факты в противовес невозможной реальности появления очков.
В его квартире появляются и другие вещи погибших коллег: бита с выжженной надписью «Регулятор претензий», морская раковина, монета, замурованная в пластиковом кубе, керамический мухомор с восседающей на его шляпке керамической Алисой, подушка, издающая неприличные звуки. Попытка выбросить их оказалась безрезультатной: они возвращались даже раньше Стейли. Все это вещи не первой необходимости, но каждая ассоциировалась со своим хозяином, олицетворяла его. Рассказчик должен был быть вместе со всеми ними 11 сентября в офисе на 110 этаже, но, проснувшись тогда утром, просто решил прогулять работу И теперь мучается синдромом выжившего.
В рассказе цитируется некий латиноамериканский писатель, то ли Борхес, то ли Маркес, то ли еще кто из магических реалистов — рассказчик сам не помнит кто (на просторах интернета источника цитаты тоже выловить не удалось, так что, возможно, она выдумана КИНГОМ), по поводу нашего осознания того, что «вещи, которые по нашему разумению, мы держали в руках, на самом деле, удержали нас на месте. Превращая в рабов (ТОРО определенно так полагал), но и служа якорем».
Не знаю начет латиноамериканцев, но Генри ТОРО отринул бы вышеупомянутые предметы, как откровенно излишние, тем более, что все это — ширпотреб, не нужный разумному самодостаточному человеку. По его мнению, не мы используем вещи, а многие вещи используют нас. Что, возможно, и произошло у КИНГА.
Славой ЖИЖЕК
На мой взгляд, автор явно читал «Добро пожаловать в пустыню Реального» Славоя ЖИЖЕКА. Об этом говорит и упоминание о «дыре в колонне реального», и многочисленные кинематографические аллюзии, и даже несостоявшийся – все прошло на грани — роман с соседкой — даже это тоже есть у ЖИЖЕКА: «осознание упущенной «частной» возможности (скажем, возможности завязать роман) зачастую оставляет следы в виде «иррациональной» тревоги».
Ну а прежде всего сама концепция рассказа: «виртуализация повседневной жизни, впечатление, что мы все больше и больше живем в искусственно сконструированной вселенной, вызывает непреодолимую потребность заново обрести устойчивую основу в некой «реальной действительности». Реальное, которое возвращается… из-за его травматического/избыточного характера, мы не можем включить его в (то, что мы переживаем как) нашу реальность, и поэтому вынуждены переживать его как кошмарное видение» (это, понятно, ЖИЖЕК, а не КИНГ).
Обычное вечернее препровождение рассказчика — ужинать в домашней обстановке, слушая шестичасовые новости от Чака Скарборо (об этом сказано три раза), «который объяснил бы мне и всем желающим, как обстоят дела в мире». И когда ему пришло в голову, что найденные вещи можно выбросить в мусорный контейнер где-нибудь поблизости. Возвращаясь, он был уверен, что торчащая бита обретет нового хозяина, "возможно, еще до того как Чак Скарборо уступит место Джону Сайгенталеру или кому-то еще, кто будет в этот вечер заменять Тома Броко".
Мир, Нью-Йорк и даже некоторых родственников погибших коллег Стейли прежде всего видит через картинку телевизора. То есть мир информационный, мир культуры — это то, на что он опирается в своей жизни в противовес разрушенному 11 сентября вещному миру реальности. Да и события рассказа говорят о том, что "реальные" вещи ненадежны и, на самом деле, "ирреальны".
Что касается кинематографических ассоциаций, нельзя не отметить ошибку переводчика при первой встрече рассказчика с Полой Робсон:
— Я помню улыбку, когда она спросила меня: «А с вами безопасно?». Мне это напомнило фильм…, тот, где Лоренс Оливье обследует зубы Дастина Хоффмана, спрашивая снова и снова: «Здесь не болит?».
В оригинале у КИНГА эта фраза Оливье указана правильно: «Is it safe?». Одна из самых знаменитых цитат американского кинематографа на самом деле переводится так: «Это безопасно?». При правильном переводе становится понятной ассоциация с вопросом Полы.
И еще один любопытный и неявный (имплицитный, как сказал бы ЖИЖЕК) кинематографический аспект. Летняя жара в Нью-Йорке, проблемы с кондиционером, очаровательная соседка сверху – вам это ничего не напоминает? Это же фильм «Зуд седьмого года» Билли УАЙЛДЕРА с Мэрилин МОНРО. Кстати, больше половины этого старого доброго фильма – фантазии, мечты, страхи, представления главного героя.
Экранизации
Рассказ «Вещи, которые остались после них» экранизирован трижды. И все это – короткометражки.
44-минутный фильм 2011 года (США) режиссера Пабло Мачо МАЙСОНЕТА IV (Pablo Macho Maysonet IV)
17-минутный фильм 2012 года (Франция) режиссеров Гийома ХЕЙЛАРДА и Стефана ВАЛЕТТА (Guillaume Heulard & Stéphane Valette).
28-минутный фильм 2017 года (США) режиссера Сары ВЕРНЕР ( Sara Werner)
P.S. Две ассоциации из рассказа, несмотря на наличие одноименных фильмов, все же являются ссылками на книги. Это непонятая Полой Робсон шутка Стейли «Даже у ковбойш бывает плохое настроение» (Even Cowgirls Get the Blues) или в другом переводе «Даже скотницы грустят». Это название романа Тома Роббинса и неудачного фильма 1993 года по нему, поставленного Гасом Ван Сентом, (в нем играли молодые Ума Турман и Киану Ривс, а также — уже не молодые — Кен Кизи и Уильям Берроуз).
И вторая: погибший коллега персонажа, владелец раковины, в которую можно трубить, называл себя «Повелителем мух», что, не смотря на две экранизации, явно является ссылкой на одноименный роман Уильяма Голдинга. В обоих фильмах все главные роли играют малолетние дети – вряд ли в условиях визуализации взрослый мужчина ассоциировал бы себя с ними. В этом отношении книга – более абстрактна.
М.: Изд-во Эксмо, Спб: Изд-во Домино, 2006 год. – 768 стр.
Гарри ТАРТЛДАВ (по базе Фантлаба – ТЕРТЛДАВ) прославился «Хроникой пропавшего легиона» — циклом романов о том, как во время Галльской войны три римские когорты с помощью магии друидов переносятся в параллельный мир, где становятся наемниками в некоей империи Видессос. Признанный автор альтернативной фантастики. В цикле «Тьма» («Хроники великой войны») действие происходит в параллельной вселенной, где с применением магии идет война, аналогичная второй мировой. Ее государства-участники и их руководители имеют параллели с событиями наших 40-х годов. «Тьма сгущается» — второй роман цикла, продолжать который российские издатели почему-то не стали.
Государство Альгарве (аналог гитлеровской Германии) вторгается на территорию Ункерланта (аналог Советского Союза), которым правит жестокий тиран Свеммель, явно имеющий черты Иосифа Сталина. Некогда в войне близнецов он победил и уничтожил своего родного брата и многих его последователей. Альгарвийские войска почти дошли до древней столицы своего противника Котбуса и даже увидели верхушки дворцовых башен. Но лютая зима, проваливающийся снег, свежие ункерлантские части на лыжах в белых маскхалатах остановили их стремительное наступление. В ходе повествования обсуждается тактика альгарвийцев: массированная артподготовка, а потом стремительные прорывы с флангов — по линиям наименьшего сопротивления, замыкание кольца (блицкриг). Вместо авиации обе стороны используют огнедышащих драконов, вместо танков – бронированных бегемотов, нагруженных ядрометателями и запасом ядер, вместо подводных лодок – левиафанов. Есть даже объяснение массовому уничтожению альгарвийцами древнего народа — каунианцев (евреев), которых сгоняют на площадь, загружают в вагоны, увозят и убивают, так как в момент смерти освобождается магическая энергия. Чтобы противостоять этому колдовству, ункерлантские маги вынуждены массово убивать собственных крестьян.
Действие перебрасывается из дворцов в деревушки, за которые идут бои, в оккупированные города, в соседние страны. Мы видим события с точки зрения одного из персонажей, потом другого, а далее кто-то из тех, кто проходил в данном эпизоде краем, является основным в другом эпизоде. Все это написано крепко, профессионально, основательно, но после романов АБЕРКРОМБИ – несколько занудновато. Впрочем, есть, наверное, и любители такого.
Предопределение лишает нас будущего, историческая наука — прошлого
Стивен Л.Р. КЛАРК. Перевернутое время: Г.К.ЧЕСТЕРТОН и научная фантастика.
(Серия «Религиозные мыслители»)
М., Библейско-богословский институт св. апостола Андрея, 2009 -
257 стр. Тираж 1 000 экземпляров
Мы знаем ЧЕСТЕРТОНА прежде всего как автора серии детективных рассказов о патере БРАУНЕ, комичном толстеньком священнике, всегда находящем рациональное объяснение самому необъяснимому на первый взгляд преступлению. Взять хотя бы знаменитого «Невидимку», где, в отличие от романа Герберта УЭЛЛСА, никто не видит убийцу не потому, что тот использовал какой-то особый препарат, а потому, что он – часть привычной английской обыденности, почтальон, на которого просто никто не обращает внимания.
На родине ЧЕСТЕРТОНА больше знают как религиозного мыслителя и эссеиста. К тому же он автор весьма необычных романов. Например, действие одного из них — «Наполеон Ноттингхильский» (опубликован в 1904-м) — разворачивается в 1984 году. Так что дата знаменитого романа ОРУЭЛЛА, возможно, появилась не без влияния ЧЕСТЕРТОНА, к которому, кстати сказать, ОРУЭЛЛ испытывал некоторую антипатию.
Парадоксальный «Человек, который был Четвергом» рассказывает о тайной организации анархистов, каждый из которых оказался агентом полиции, не знающим, что бомбисты рядом – его коллеги. И здесь некоторую аналогию можно провести с «Помутнением» Филипа ДИКА.
Еще один роман — «Возвращение Дон Кихота» — о том, как закулисные политические манипуляторы поставили королем Англии скромного библиотекаря, который начал возрождать в стране средневековые порядки, но в конце концов оказался тем самым рыцарем, который тщетно пытается с копьем опрокинуть гигантские мельничные крылья капиталистического мира.
Следы идей ЧЕСТЕРТОНА, по мнению автора данного исследования, можно обнаружить во многих книгах современных фантастов.
Живые мертвецы... Носферату... Дети Тьмы... Как бы их ни называли, объединяет этих существ одно — необходимость высасывать жизненные силы из живых людей, только так они могут поддерживать собственное противоестественное существование и размножаться. Для классического вампира кровь — это жизнь.
— Однако в последние годы во многих романах и рассказах вампиры предстают в несколько ином свете, — пишет в предисловии составитель антологии Стивен ДЖОНС, — как персонажи несчастные и никем не понятые, как жертвы рокового недуга; или же как существа, питающиеся людскими душами или разными соками человеческого тела, не только кровью (например, вампиры все чаще отождествляются с темной стороной сексуальности).
В сборнике собраны 35 классических и современных рассказов о живых мертвецах. На пути от атмосферного триллера Хью Б. КЭЙВА «Страгелла» 1932 года (спасшиеся после кораблекрушения моряки подчалили к заброшенному кораблю, оказавшемуся плавучим убежищем семейки вампиров), через заковыристую, но стильную сказочку Танит ЛИ «Красны как кровь», переворачивающую с ног на голову знакомую всем нам с детства «Белоснежку» (вместе с переосмысливающими «Портрет Дориана Грея» «Останками человеческого» Клайва БАРКЕРА – наверное, лучшие произведения антологии), и галлюцинацию Майкла Маршала СМИТА «Пленник» (английский программист приехал на конференцию в Новый Орлеан, этот фантасмагорический город и женщина, которой он увлекся, закружили его в омуте своеобразного «дня сурка») к вполне кафкианскому рассказу Кристофера ФАУЛЕРА «Легенда о Дракуле как телепроект» об изматывающей попытке продать на телевидение сценарий о Дракуле и о выпускающих редакторах, напоминающих своим отношением к авторам откровенных вампиров.
облако тэгов
