Роман Мэйчена "Три самозванца, или трансмутации" впервые был опубликован в 1895 году. Почти сразу же роман был переиздан в США. однако то, что в издательстве Джона Лэйна было вполне нормальным, для бостонских бизнесменов оказалось вызывающим. В итоге в издании Roberts bros не оказалось двух глав романа. Они следуют за "Случаем в баре" (перед "Бейсуотерским отшельником") и содержат некоторую информацию о мистере Бартоне и его исчезновении. По большому счету, их отсутствие не слишком сказалось на композиционной целостности романа (и так фрагментарного). И поэтому роман переиздавался и далее в сокращенной версии, прежде всего в США. По этой версии и был сделан русский перевод книги. Но для характеристики литературных нравов эпохи и — что гораздо важнее! — для характеристики эстетических воззрений Мэйчена пропущенные фрагменты достаточно важны. Историю о Железной Деве я перевел для антологии "Тварь среди водорослей". А этой публикацией я восполняю очередной пробел — Вы можете прочесть ту часть "Трех самозванцев", которая на русском доселе не публиковалась.
Кстати, на первой картинке — титульный лист американского издания, на второй — обложка английского
Встречайте:
ИЗЫСКАННАЯ ФАНТАЗИЯ
За несколько недель Дайсон привык к постоянным визитам изобретательного мистера Бартона, который был готов заглянуть в любое время, не испытывал отвращения к пустому времяпровождению и отличался глубиной суждений по самым сложным вопросам. Его визиты одновременно пугали и радовали Дайсона, который больше не мог беспрепятственно проводить долгие часы за своим бюро, начиная литературные предприятия, каждое из которых должно было завершиться созданием шедевра. С другой стороны, это было настоящее удовольствие – столкнуться с взглядами столь оригинальными; и если иногда рассуждения мистера Бартона казались ошибочными, все же Дайсон с легкостью отдавался странным радостям и никогда не отказывал своему гостю, принимая его сердечно и радушно. Первые вопросы мистера Бартона всегда были о беспринципном Роббинсе, и гость, казалось, чувствовал разочарование, когда Дайсон говорил ему, что никогда не встречал этого «нарушителя нравственных норм», как именовал его Бартон, клянясь, что рано или поздно отомстит за бесстыдное злоупотребление его доверием.
Однажды вечером они сидели, в течение некоторого времени обсуждая, можно ли установить для нынешнего поколения и современного и сильно усложненного общественного строя какие-то правила поведения, вроде тех, которые лорд Бэкон составил для придворных Короля Джеймса I. “Такую книгу нужно создать”, сказал мистер Бартон, “но кто сегодня способен на такое? Я скажу вам – люди очень ждут эту книгу; она принесла бы издателю целое состояние. Эссе Бэкона изящны, но теперь они не имеют никакого практического применения; современный стратег может извлечь совсем немного полезного из трактата ‘De Re Militari’, написанного флорентинцем в пятнадцатом столетии. Еще более несходны общественные условия эпохи Бэкона и нашего времени; правила, которые он так изящно установил для придворных и дипломатов во времена Джеймса I, мало нам помогут в сегодняшней борьбе за выживание. Жизнь, я боюсь, стала хуже; она почти не представляет возможностей для эффектных ходов, которыми славились прежде лучшие люди государства. Единственное исключение – это занятия, подобные моему; здесь время от времени действительно иногда выпадает хорошая возможность… Все стало, как я уже говорил, исключительно суматошным; люди по-прежнему стремятся достичь желаемого, это верно, но каков их moyen de parvenir [способ достижения – фр.]? Простая имитация, и не слишком пристойная, искусств уличного торговца мылом и изобретателя разрыхлителей для теста. Когда я думаю об этих вещах, мой дорогой Дайсон, признаюсь, что прихожу в отчаяние от всей нашей эпохи”.
“Вы слишком пессимистично настроены, мой дорогой друг; вы устанавливаете слишком высокие стандарты. Конечно, я согласен с вами: во многом наш век упадочен. Я признаю, что повсюду воцарилось убожество; требуется много философии, чтобы отыскать чудесное и прекрасное в Кромвель-роуд или в сознании нон-конформиста. Австралийские вина под видом бургундских, романы старых и новых женщин, популярная журналистика – все это действительно наводит тоску. И все же у нас есть некоторые преимущества. Перед нами развертывается самое большое зрелище, которое когда-либо видел мир — тайны неисчислимых бесконечных улиц, странные приключения, которые должны неизбежно стать результатами таких запутанных отношений. Нет, я скажу: человек, который стоял на пригородных улочках и видел, как они простираются перед ним светлые, унылые, безлюдные – этот человек не напрасно прожил свою жизнь. Такой вид и впрямь куда замечательнее, чем любые дороги Багдада или Большого Каира. И, если оставить в стороне интересную историю драгоценного камня, которую вы поведали мне — должно быть, за годы вашей карьеры с вами происходило немало исключительных приключений?”
“Возможно не так много, как вы думаете; большей частью мои дела столь же банальны, как торговля льном. Но конечно, иногда случаются из ряда вон выходящие вещи. Уже минуло десять лет с тех пор, как я открыл свое агентство, и я предполагаю, что специалист по продаже недвижимости, который занимался бизнесом столько лет, тоже мог бы поведать вам несколько странных историй. Как-нибудь подходящим вечером я расскажу вам об одном из моих опытов.
“Почему не сегодня вечером? ” спросил Дайсон. “Нынешний вечер, мне кажется, прямо-таки предназначен для странных рассказов. Взгляните на улицу; вы можете кое-что заметить, если повернете голову к окну, даже не вставая со стула. Разве этот вид не чудесен? Два ряда фонарей, сближающиеся вдали, туманные очертания дерева на площади, и огоньки экипажей, проносящиеся туда и сюда, скользящие и исчезающие; а вверху – небо, ясное, синее, яркое. Так что поведайте сейчас одну из своих nouvelles nouvelles. ”
“Мой дорогой Дайсон, буду счастлив развлечь вас”. Так мистер Бартон начал историю, которую следует назвать
А завершается история Железной Девы в книжной версии следующим абзацем:
На протяжении долгих недель мистер Бартон развлекал Дайсона своими приятными беседами, услаждал его слух анекдотами и прерывал повествования, чтобы поведать об еще более удивительных приключениях. Наконец, однако, он исчез так же внезапно, как и появился; в ходе своего последнего визита он ухитрился прихватить "Анатомию", сочиненную его тезкой. Дайсон, сочтя это грубым нарушением права собственности и обнаружив явные несоответствия в рассказах исчезнувшего друга, пришел к выводу, что все истории были далеки от истины и что Железная Дева существовала лишь в мире изысканных фантазий.
«Но жалок тот, кто все предвидит»: авторская оценка планов героя на будущее (на материале русской классики).
Николай Леонидович Васильев (Саранск).
Воспоминание о будущем (Г. Державин – Н. Огарев – И. Бродский)».
Александр Юрьевич Сорочан (Тверь).
Футурология и ретроспекции: «ненастоящее будущее» в фантастических текстах русских исторических романистов.
12-30 – 14-00
Ведет А. Ю. Сорочан
Сергей Николаевич Пяткин (Арзамас).
О стихотворении Б. Садовского «Памятник».
Алла Михайловна Грачева (Санкт-Петербург).
Будущее России в зеркале фэнтези русской эмигрантской литературы (роман Н.Н. Брешко-Брешковского «Когда рушатся троны...»).
Элеонора Федоровна Шафранская (Москва).
Модель будущего в русской колониальной литературе.
Сергей Викторович Денисенко (Санкт-Петербург).
Лягушки-путешественники из Осака и Киото, или сюжеты о будущем без будущего
14-00 – 15-00. Обед
15-00 Сюжетология будущего
Ведет А. М. Грачева
Дарья Борисовна Терешкина (Великий Новгород)
«На Господа уповал — и не погибну»: будущее в мотиве испытания в древнерусской воинской повести.
Светлана Анатольевна Васильева (Тверь).
Видения-предсказания в произведениях Ф.Н. Глинки.
Екатерина Александровна Коноплева (Четвертных) (Екатеринбург). Возможный сюжет в малой прозе Д.Н. Мамина-Сибиряка.
Елена Витальевна Титова (Вологда).
Будущее как лирический сюжет в поэзии Леонида Губанова.
Александр Михайлович Бойников (Тверь).
Метафизика сна в творчестве С.Д. Дрожжина.
17-00-19-00.
Ведет Н. Л. Васильев
Сергей Владимирович Фролов (Санкт-Петербург).
Интонационные прорицания» или «будущее как сюжет» в музыкальной драматургии классических русских опер: “«Жизнь за Царя» М.И. Глинки, «Борис Годунов» М.П. Мусоргского и «Евгений Онегин» П.И. Чайковского”
Наталия Ивановна Рублева (Вологда).
«Космос как предчувствие» (тема космических полётов в литературе Серебряного века).
Светлана Николаевна Еланская (Тверь).
«Будущее светло и прекрасно»: логика надежд в советском кино.
Ефим Павлович Беренштейн (Тверь).
«Будетлянские словарики» Велимира.
11 апреля
Тверской государственный университет. Филологический факультет
(просп. Чайковского, д. 70)
Секция 1. Хроники будущего: утопии и антиутопии (ауд. 48)
10-00-12-00
Ведет заседание И.В. Мотеюнайте
Анатолий Вячеславович Кошелев (Великий Новгород).
«Какая высокая поэзия, какое спасительное нравоучение!» (Ф.В. Булгарин о «Фантастических путешествиях» Барона Брамбеуса).
Ирина Леонидовна Багратион-Мухранели (Москва).
Просветительская утопия В. Соллогуба в комедии «Ночь перед свадьбой или Тифлис через 1000 лет».
Александра Леонидовна Семенова (Великий Новгород).
Антиутопия как невозможность будущего: к будущему от прошлого без настоящего.
Сергей Иванович Кормилов (Москва).
Прогнозы в критической прозе Осипа Мандельштама начала 1920-х годов.
Дмитрий Дмитриевич Николаев (Москва).
Будущее в фантастической прозе русского зарубежья 1920-х годов.
Елена Юрьевна Козьмина (Екатеринбург).
Фантастическое будущее: роман-антиутопия и авантюрно-философская фантастика ХХ века.
Сергей Павлович Оробий (Благовещенск).
«Зачем фантасты описывают будущее, в котором сами жить не хотят».
12-00 — 14-00
Ведет А. Л. Семенова
Алексей Евгеньевич Новиков (Череповец).
Образы будущего в лирике Н.М. Рубцова.
Александр Михайлович Лобин (Ульяновск).
Перспективы создания глобализованного общества в России в антиутопиях XXI в. (на материале романов В. Сорокина «День опричника», А. Волоса «Маскавская Мекка» и В. Пелевина «S.N.U.F.F.»).
Евгений Владимирович Никольский (Москва).
Аксиология грядущего в антиутопии Ярослава Мельника «Далекое пространство».
Светлана Леонидовна Соболевская, Николай Иванович Куприянов (Уфа).
Время утопий и антиутопий в творчестве художников Уфы.
Эвелина Сергеевна Степанова (Тверь)
"Коперниковский переворот": интерпретации временных категорий в русском и французском кубизме
Александр Павлович Люсый (Москва).
СТОП-ДИАЛЕКТИКА: Идеи проекта международного парада утопий на Красной площади.
Ольга Сергеевна Ратникова (Тверь).
Миллион лет спустя: эволюция человека в «Галапагосах» Курта Воннегута.
Секция 2. Горизонты будущего (ауд. 25)
10-00-12-00
Ведет Д. Л. Карпов
Сергей Владимирович Панов, Сергей Николаевич Ивашкин (Москва).
Бытие в проекте: язык параболы, режим денегации, сингулярный образ.
Владислава Леонидовна Гайдук (Москва).
«Последний и решительный бой»: как Вс.В. Вишневский и Вс.Э. Мейерхольд создавали образ будущей войны.
Полина Сергеевна Громова (Тверь).
Наше будущее прошлое. Философия альтернативной истории в романе Дмитрия Быкова «ЖД».
Екатерина Владимировна Титова (Тверь).
Время и пространство в рассказах латышских стрелков.
Ма Сяоди (Сиань, Китай).
Пророческие мотивы в произведениях В.Г. Распутина.
Сергей Алексеевич Малинин (Тверь).
Репрезентация будущего России в сборнике статей И.А. Ильина «Наши задачи».
Александр Александрович Фокин (Челябинск).
Прошлое, настоящие и будущее как элемент советской действительности в 1960—1970-х гг.
Светлана Всеволодовна Шешунова (Дубна).
Сценарий Реставрации в России: имагологический аспект.
12-00-14-00
Ведет Д. Б. Терешкина
Алексей Валерьевич Устинов (Кострома)
Представления о будущем персонажей из прошлого («историческое нечто» Д.Л. Мордовцева «Тишайший у меня в гостях» и пьеса М.А. Булгакова «Иван Васильевич»)
Наталья Юрьевна Зимина (Псков).
Будущее падших героинь Достоевского: прогнозы и реальность.
Любовь Сергеевна Романова (Тверь).
Увидеть будущее: фантастическое и реальное в малой прозе Н.С. Лескова.
Станислав Фёдорович Меркушов (Тверь).
Репрезентации необычайного будущего в текстах Владимира Сорокина (от «Голубого сала» к «Теллурии»).
Денис Львович Карпов (Ярославль).
А. Машнин: откровение андеграунда 90-х гг.
Алена Юрьевна Конкина (Нижний Новгород).
Смерть как прогноз на ближайшее будущее (на материале русской рок-поэзии 1980-1990 гг.)
14-00 – 15-00 Обед
15-00 Заключительное заседание
Ведет С. Н. Пяткин
Юрий Михайлович Никишов (Тверь).
Будущее у Пушкина.
Андрей Александрович Кунарев (Москва)
«Кто сей?» (об одном из случаев пушкинской автоцензуры).
Ольга Святославовна Карандашова (Тверь).
Будущее в текстах Гоголя.
Ирина Вадимовна Миронова (Тверь)
Мотивы будущего в творчестве тверских писателей начала XX века
Данила Михайлович Давыдов (Москва)
Конструирование будущего в фантастике: имена, языки, понятия как основа воображаемого мироустройства
Заочное участие:
1. Дейян Айдачич (Киев).
Тело будущего человека в славянских литературах
2. Татьяна Сергеевна Дубровских (Челябинск).
Футурологическая модель в малой прозе Н. Асеева (рассказ «Завтра»).
3. Виктор Алексеевич Гайкин (Владивосток).
Писатели-фантасты о Советской России (футуропрогноз).
4. Борис Федорович Колымагин (Москва).
Будущее как прошедшее.
5. Надежда Идюновна Пак (Калуга).
Будущее как сюжет героя и как сюжет автора.
6. Сергей Борисович Потемкин (Москва).
Порождающая грамматика для автоматической генерации фабулы.
На заре своей карьеры Артур Мэйчен выглядел... так. По крайней мере, это дивное фото мне попалось однажды. И на нем -весьма похоже — изображен человек, сочинивший нижеследующий рассказ. Вообще ранние тексты Мэйчена редко переиздавались. Особенно это касается рассказов и заметок, публиковавшихся в The St. James’s Gazette. Эти тексты войдут в готовящийся том серии "Книга Чудес"; некоторые из них демонстрируют нам новые грани дарования Мэйчена. Этюд "У ворот" (Over the Gate), напечатанный в газете от 30 мая 1890 г., — прекрасное стихотворение в прозе и одновременно — пример того, как представитель неоромантизма, одержимый поиском "тайн природы", выражает преклонение перед совершенством мироздания. Перевод мой (хотя вообще-то в готовящемся томе моих переводов будет мало)
У ворот
Возможно, мы не вполне согласны с мнением того грубоватого философа, для которого величайшим благом было сидеть у ворот и есть жирный бекон. Но все-таки: кто не испытывал непреодолимого желания укрыться у ворот или калитки, спастись от ветра и солнца, спрятаться в окружении сладостных ароматов наступающего лета, наслаждаясь свободой; молча разглядывать холмы и долины, восторгаясь светом и тенью и обращая взоры вдаль; всматриваться в синеву, где, кажется, встречаются и смешиваются земля и небо? Не забудьте правильно выбрать день: день, начинающийся с мрачного серого неба, на котором нельзя разглядеть ни единого облачка, с ночного тумана, повисшего над ручьями и прудами, с теплого воздуха, не потревоженного ветерком, и с той особой утренней сладости, которая возвещает о наступлении всякого дня в начале лета. Не забудьте про сладость утренней росы, сладость луговых цветов и укрытого пологом листьев леса, в котором молодые буки сияют серебром, а дубы — золотом.
Пусть день начнется именно так: а затем он приведет нас к полудню, и мы увидим в небе свет; пролетев над воротами, яркие лучи отразятся от зеленого склона, легкий бриз мягко зашелестит над живыми изгородями, песни птиц зазвучат среди деревьев, белизна станет, кажется, еще белее, лютики еще сильнее засверкают золотом, и внезапно, как будто по волшебству, вся эта серая небесная завеса исчезнет и умчится прочь, оставив после себя бездну темной синевы, посреди которой в полную силу засияет летнее солнце. Мы прислоняемся к воротам; и колокольчики в тени изгороди, и оставшиеся первоцветы, и молодая поросль папоротника–орляка, изогнутая и неровная, подобно епископскому посоху — от желтого ракитника и утёсника на диком склоне до самых дальних высоких холмов — все кажется, радуется солнцу и наслаждается светом. Туманы медленно уходят из долин и лесов, где люди видят силуэты друг друга в сиянии солнечных лучей; и свет становится все ярче и ярче, заросли цветущего боярышника сверкают ослепительной белизной, и ветер, усиливаясь, рождает непрерывный легкий шелест в верхней части кроны букового дерева, которое простирает над нами свои ветви и отбрасывает тень далеко за ворота. «Приятно», уверяет Лукреций, «стоять на утесе и наблюдать за кораблями, которые сражаются с ветром и волнами далеко внизу посреди бездны морской». Но конечно, куда более приятно созерцать мирные картины, пребывая в мире и покое, стоять у ворот, где самый резкий ветер должен сначала прорваться сквозь белые облака, полные дивных ароматов, и самые жаркие лучи полуденного солнца не пробиваются сквозь сплетенные тени мерцающих буковых листьев; приятно обращать взор от ворот к вершине холма, скользить взглядом по мирным лесам, золотым полям, фермерским орудиям труда, оставленным посреди луга, по старым домам, сияющим белизной среди пышных зеленых садов, по ивам в лощине, показывающим серую и синеватую изнанку листьев, когда бриз мягко колышет их, по извилистому ручью с тихими заводями и каменистыми отмелями — по всей счастливой стране, которая наслаждается новым пришествием лета. И при этом нет недостатка в музыке: черный дрозд и дрозд обыкновенный, кукушка и голубь – у всех свои песни, собственные Sursum Corda, на весь летний день; и из каждого цветка у наших ног звучит эффектная мелодия, которую творит дикая пчела, облаченная в роскошную ливрею из черных и оранжевых полос; музыка умолкает на мгновение, когда пчела ныряет в глубину соцветия, и доносится вновь, когда пчела вылетает наружу, продолжая вечные поиски меда. Дикая пчела – чудесный спутник, верный товарищ путешественника, и поет она (в некотором роде) так же, как пел Доктор Лютер,
Коль вереска и песен не любит человек,
Тогда он дураком останется навек.
Пчела увлекла бы нас в долгое путешествие, если бы мы могли последовать за ней; ибо она быстро летит над самой поверхностью поросшего травой склона, над папоротником-орляком, который гостеприимно простирает свои зеленые ветви, над высокой живой изгородью, над утёсником и ракитником, над многими лугами, многими ручьями, над зарослями ежевики и шиповника – до тех пор, пока наконец не сядет солнце; тогда пчела поспешит в свой дом у корней старого дуба в темном лесу, не прекращая напевать вечно веселую песню. Здесь мы можем представить нашу пчелу и ее спутниц пирующими, как и подобает добрым раблезианцам: есть какая-то радость в самом облике счастливой дикой пчелы, и ее защитники утверждают, что она никогда никого не жалит.
Мы отводим взгляд от пчелы и обращаем его в сторону бука, который простирает над нами свои ветви. Мудрый человек подстриг это дерево несколько сотен лет назад, и после этого, потеряв в росте, оно разрослось вширь и теперь, кажется, заключает в себе целый мир зеленых листьев. Здесь и там над землей появляются корни; они простираются во все стороны – точно так же, как и ветви; а ствол выглядит сильным и крепким, как норманнская башня. Кора дерева – серебристо-серого цвета; и совсем близко к земле видны трещины, откуда растут новые ветви; именно они первыми покрываются зелеными и серебристыми листьями весной и последними лишаются красного и золотого покрова осенью. Вверху, где старое дерево было подрезано, во все стороны тянутся большие ветви; и от них расходятся другие ветки, все меньшие и меньшие; они так плотно укрыты листьями, что внутренняя часть кроны совершенно неразличима. Жаль, что невозможно подняться вверх, открывая в путешествии все новые детали, узнавая, как связаны между собой все ветви; но гораздо лучше прислониться к нашим воротам, изучать и размышлять: ведь мы не знаем, какие чудеса может таить это великое множество листьев. Разумеется, нет ничего более приятного, чем небольшая порция тайн и сомнений; средневековая Mappa Mundi, с ее странными изображениями странных народов, намного интереснее, чем современная карта мира.
Некоторым людям нравится рассматривать линии широты и долготы; мы предпочитаем изображения антропофагов и людей, у которых глаза располагаются на груди. Так давайте присмотримся повнимательнее к огромному буку и вообразим, если у нас возникнет такое желание, что древесная нимфа хранит тайное сокровище в своем обиталище, которое, возможно, расположено в центре огромного ствола. Буковое дерево, скорее всего, откроет свою тайну посвященным – тем, кто искушен в подобных вещах. Им дерево поведает о давно прошедших годах; о людях, мертвых и позабытых; о том, как за осенью пришла зима, о сильных дождях, которые давно прекратились, о глубоких сугробах, которые растаяли, о ревущих ветрах, которые навеки затихли.
Так мы размышляем, стоя у ворот в тени бука; и облако проходит, заслоняя солнце, и склон скрывается в сумраке, а потом солнце сияет вновь, слабый бриз приносит нам ароматы лета, песни птиц умолкают и опять звучат; и тянется яркий день, доколе не увеличатся тени. И тогда ветер вновь стихнет, и всё станет тихим и безмолвным, как утром, и синий туман протянет свою завесу над лесом, холмами и долинами – и тогда мы неохотно отойдем от ворот.
***
А вскоре в этой колонке появится короткий текст Мэйчена, который в наше издание НЕ войдет; зато многим уже читавшим книги писателя он покажется особенно любопытным
облако тэгов
