«Долго и тщательно работал писатель над своим новым произведением, – вспоминала М. Поступальская. – Тысячи выписок по технике, физике, химии и биологии моря в толстых кожаных тетрадях с вырезками из газет и журналов о работе и новейших открытиях советских и зарубежных ученых, сотни книг – целая библиотека, от объемистых научных трудов до „Памятки краснофлотцу-подводнику“ и „Правил водолазной службы“, – скопились за это время в кабинете писателя. Г. Б. Адамова можно было встретить в научно-исследовательских институтах, в лабораториях ученых-океанографов…».

Да, конечно, среди героев Гр. Адамова вновь появлялся неунывающий, всем интересующийся пионер, подобранный моряками подводной лодки во время случайной гибели гражданского судна, опять пытался вывести чудо-подлодку под вражеские бомбы классовый предатель механик Горелов, но главы, посвященные океану, сами по себе оказались захватывающими.

«Бой подходил к концу. Каракатица теряла силы. Уцепившись двумя руками за тонкий выступ скалы, она пыталась остальными восемью обвить скользкое, змеиное тело мурены. Обычно серая с зелеными полосками и пятнами окраска каракатицы, так хорошо скрывавшая ее на фоне покрытой водорослями скалы, теперь, в разгар битвы, непрерывно менялась от ярости и страха, и по телу пробегала дымка всех оттенков. Кольцо упругой кожи у основания рук растянулось, и из него выглядывал темно-бурый попугайный клюв – большой, твердый, острый, способный прокусить до мозга голову даже крупной рыбы. Два больших круглых глаза сверкали то розовым, то голубым, то серебристо-зеленым огнем. Как всегда на охоте за рыбами, каракатица пыталась подтянуть врага своими хватательными руками, усеянными бесчисленными присосками, к челюстям, чтобы прокусить ему череп. Но враг – большая, двухметровая мурена – был слишком велик, ловок и силен. Ярко-желтая передняя часть рыбы, толстая и круглая, мелькала в неуловимо быстрых движениях, ее утиная пасть с бесчисленными острыми зубами рвала тело головоногого то с одной, то с другой стороны. Старая опытная каракатица, великан среди подобных ей, с честью выходившая до сих пор из многих сражений, впервые встретилась с таким неотразимым нападением. Она истощила уже почти весь запас чернильной жидкости, которой окрашивала вокруг себя воду до черноты. Она уже потеряла правый плавник и две руки, начисто отрезанные острыми зубами мурены. В этот критический момент она попробовала применить свое старое, испытанное средство в борьбе с длинномордыми рыбами. Взмахнув, как бичами, одновременно всеми шестью свободными руками, четырьмя короткими она обвила тело мурены, а две хватательные попыталась захлестнуть вокруг ее пасти. Но одна рука попала в пасть мурены и через мгновение бессильно повисла, извиваясь, как червяк. Другой рукой ей все же удалось сильно сжать страшные челюсти врага. Мурена яростно билась в этой петле. Ее длинное цилиндрическое тело свивалось в кольцо, потом разворачивалось и темный хвост с ужасной силой бил по каракатице, прильнувшей к скале. Понадобилось всего три таких удара, чтобы оглушенная каракатица ослабила петлю на пасти мурены. Еще несколько ударов – и пасть открылась, затем сомкнулась; длинная рука отделилась от головы и, свертываясь и развертываясь, медленно пошла ко дну…»

Или: «Рыбы-попугаи висели головами вниз, тихо шевеля серовато-фиолетовыми, в нежных красноватых пятнах хвостами, окаймленными белой полосой. Они старательно объедали маленькими толстогубыми ртами нежные коралловые веточки на скале. Порою одни из них с наполненным ртом долго и рассеянно, как жвачку, прожевывали пищу. Немного выше Павлик заметил трех крупных рыб-попугаев, окруженных небольшой стайкой мелких сине-полосатых губанов. Павлик сразу не понял, что делают эти губаны вокруг смирно висевших в воде огромных по сравнению с ними скарусов. Ему показалось сначала, что губаны вцепились в них со всех сторон и хотят разорвать на части. Но, приглядевшись, Павлик неожиданно и громко рассмеялся: „Парикмахерская! Рыбья парикмахерская!“ Округлые головы попугаев, их щеки и жаберные крышки с плотно сидящими крупными яйцевидными чешуями были покрыты слоем белой коралловой пыли. Казалось, что толстые, расфранченные, разодетые в пух и прах баре отдали в распоряжение услужливых парикмахеров свои откормленные, густо напудренные морды. Губаны нежно и осторожно снимали эту коралловую пыль со щек и жабер попугаев, своих богатых родственников, и, очевидно, с наслаждением поедали ее…»

И еще: «Проплывали то в одиночку, то целыми стадами разноцветные, нежно пульсирующие медузы. Мелькали рыбы, сверкая яркими красками. Проносились огромными стаями маленькие крылоногие моллюски с широкими плавниками и почти совершенно прозрачными, тонкими и нежными, как хрящ, раковинами. Креветки – изящные и тонкие морские рачки – стремительно охотились за ними и исчезали вместе с ними. Вдали мелькнула голубая искорка, скакнула вверх, упала вниз, встретилась с красной, синей, зеленой. Уже их сотни, тысячи, этих разноцветных, как драгоценные камни, скачущих верх и вниз, во все стороны искорок. Вот уже все вокруг исполосовано, исчерчено миллионами и миллиардами сверкающих и горящих нитей и точек. Как будто густой дождь из крошечных, пурпурных, сапфировых, изумрудных, золотых искр вихрем носится кругом. Это был танец сафирий, крохотных рачков из отряда веслоногих…»

Изящная точность подводных картин удивительным образом переплеталась с наивной простотой (возможно, обдуманной, – Г.П.) политических взглядов. «Подводная лодка была военным кораблем. Враги Советского Союза неоднократно пытались добыть чертежи таинственной подлодки, получить материалы и конструкторские расчеты. Вокруг завода, где шло ее строительство, день и ночь кружили шпионы; два ответственных работника завода, у которых они, очевидно, предполагали добыть на дому материалы о подлодке, были найдены убитыми; шпионов вылавливали, сажали в тюрьму, некоторых за убийство расстреляли. Но число их не уменьшалось, а дерзость, по мере приближения сроков окончания стройки, увеличивалась».

Весьма активный шпион проник и на борт «Пионера», что, впрочем, не помешало славным советским морякам пройти два океана, коснувшись множества тайн, некоторые из которых тайнами остаются и сегодня. Победа техники, описанной Гр. Адамовым, выглядела безусловной: подлодка «Пионер» могла опускаться на любые глубины, годами не выходить на поверхность, а корпус ее был построен из сплава, способного выдерживать давление свыше тысячи атмосфер. Электроэнергию брали прямо из океана – с помощью термоэлементов. Трех легких аккумуляторов хватало на все нужды и даже на ход. Огромная скорость в водной среде достигалась прожиганием воды: лодка буквально неслась в слое горячего пара. При этом «пучок лучей (ультразвуковых) давал на экране центрального поста подлодки изображение той части встреченного препятствия, от которой он отразился. Тысячи таких изображений от всех микроскопических мембран сливались в одно целое и давали в результате полную внешнюю форму предмета. Такие ультразвуковые прожекторы были расположены со всех сторон подлодки и непрерывно посылали на круговой экран центрального поста изображение всего, что встречалось впереди и кругом подлодки в радиусе двадцати километров».

«Вдруг все тело Павлика пронизало резкое металлическое скрежетание. – Гр. Адамову удавались такие эпизоды. – От резкого рывка за ногу Павлик покачнулся и чуть не упал. Огромный краб, высотой больше полуметра, сжав клешней колено Павлика и упираясь ногами в скалу, с невероятной силой тянул его к другому краю площадки. Оттуда виднелись поднимающиеся снизу клешни и когтистые, тонкие, как стальные прутья, ноги. Прежде чем Павлик смог что-то сообразить, на площадке появились еще несколько крабов и бросились к нему. Опять раздался ужасный, пронизывающий до мозга костей скрежет, сильный рывок за другую ногу, и Павлик, судорожно сжимая пистолет, упал на колено. Первый краб, отпустив ногу, быстро перехватил клешней руку Павлика около локтя. Дуло пистолета оказалось как раз против панцирной груди краба. Лишь одно мгновение глаза человека и животного встретились в упор, и сейчас же клешни краба разжались, его ноги подломились, и он осел на площадку скалы с замирающими движениями длинных усов. Павлик повернул дуло против новых набегающих врагов, и, не успев приблизиться к нему, словно придавленные невидимой силой, они покорно и тихо падали перед ним на колени, чтобы уже больше не встать. Лихорадочно водя пистолетом, Павлик даже не заметил, как освободилась его вторая нога из ужасных тисков. Он вскочил и побежал к краю площадки. Там оказалась другая пирамида, и по ней упорно поднимались кверху все новые и новые ряды нападающих. Убийственные звуковые волны в несколько мгновений разрушили и эту пирамиду. Продолжая зигзагообразно водить дулом по копошащейся внизу, на дне, массе, Павлик другой рукой пустил мотор прожектора на максимальное число оборотов. Световой конус быстро побежал по дну вокруг основания скалы, и за ним не отрываясь следовал смертоносный звуковой луч».

Третий крупный роман Гр. Адамова – «Изгнание владыки» – вышел отдельным изданием в 1946 году, но отдельные главы из него печатались в журнале «Наша страна» еще перед войной. В романе этом советский инженер Лавров для изменения сурового климата советской Арктики предлагал прорыть под дном Ледовитого океана глубокие тоннели, чтобы вода течения Гольфстрим активнее подогревалась внутренним теплом земли и теплоотдачей радиоактивных пород.

Не без юмора и не без сопереживания оценил последний труд своего друга А. Р. Палей: «Владыка-холод, безраздельный властелин Арктики, преодоление его, настойчивая борьба с природными экстремальными условиями, которую приходится вести героям, – такова тема. Не обошлось и без вредителя, засланного врагами. Впрочем, это ведь не выходит за пределы возможного».

«Адамов умел быть поэтичным и в своей не очень фантастической технике, – отмечал известный исследователь советской фантастики А. Ф. Бритиков. – Работа тружеников моря в „Тайне двух океанов“ занимательна и романтична. Но и этому и двум другим романам Адамова, при множестве интересных частностей, все-таки не хватало поэзии большой идеи. Если в „Тайне двух океанов“ еще было что-то от „информационного бюллетеня“ перспективных направлений науки и техники, каким начинал становиться научно-фантастический роман к концу 20-х – началу 30-х годов, то в „Изгнании владыки“, до отказа набитом все теми же скафандрами и прочим реквизитом предыдущих романов, уже проглядывал какой-то рекламный каталог всевозможных штучек».

Что ж, наверное.

Адамов не додумался до реактивных самолетов.

Он не узнал о меченых атомах, не придумал электронно-счетных машин и атомных ледоколов, но он оставался писателем и в слабостях своих и в достижениях. Он не узнал, конечно, что интерес к электричеству скоро сменится всеобщим интересом к атомной энергии, но, как мог, в меру своего понимания, следил за наукой, за ее достижениями.

Он дожил до Дня Победы и скончался 14 июля 1945 года.

***

Н. Шпанов.

В годы Великой Отечественной войны отдельными выпусками печатался фантастический роман Ник. Шпанова «Тайна профессора Бураго» с рисунками художника П. Алякринского. Вышло шесть выпусков (1943–1944). Три из них в 1945 году были, как это ни странно, повторены в далеком Абакане. В 1958 году роман переиздали в новой редакции под названием «Война невидимок». Два старых друга – моряк Павел Житков и летчик Александр Найденов встречаются в доме профессора Бураго. Профессор и Житков совместно работают над проблемой невидимости для флота, а Найденов занят фантастическим «оптическим ухом». Вокруг профессора роятся шпионы, он вдруг загадочно исчезает, оставив записку о якобы ошибочности своих научных открытий. При всем этом от романа трудно было оторваться. Не случайно Кир Булычев позже заметил с явной горечью: «Шпанов как фантаст, на мой взгляд, превосходил всех массолитовских писателей. Он казался мне человеком, которому судьба подарила самородок. Вот он вытащил из тайги этот самородок – свой талант – и принялся, суетясь, отщипывать, отбивать, откалывать от него куски, пока весь самородок не промотал…»

Популярностью пользовались книги Ник. Шпанова о советских сыщиках (необычные для того времени) – «Ученик чародея» (1956), «Похождения Нила Кручинина» (1956), а так же весьма объемные политические романы «Поджигатели» (1950) и «Заговорщики» (1952). Это была первая попытка рассказать о тайнах Второй мировой войны, кардинально перекроившей мир. Кстати, и эпиграф из Ленина был подобран соответствующий: «Надо объяснить людям реальную обстановку того, как велика тайна, в которой война рождается». С уважением и почтением отзывался о политическом всезнайстве Ник. Шпанова писатель Юлиан Семенов. «Если хочешь научиться чему-то, – однажды написал он мне, – учись у того, кто умел хватать успех за хвост. Учись у Шпанова огромности темы, исторической насыщенности. Просто так – это не получается даже у ловкачей». И указывал на невероятное количество реальных персонажей Ник. Шпанова: Сталин, Рузвельт, Гувер, Димитров, Гитлер, Кальтенбруннер, Чан Кайши, Мао Цзэдун, Гесс, Даллес, капитан Рэм, короли и президенты, послы и писатели, физики и летчики. «Как трудна должна быть задача писателя-художника, когда он берется за перо, чтобы воплотить в художественных образах одну из самых драматических эпох современной истории! – такими словами издательство предварило одно из изданий романа „Поджигатели“. – Действительно, это гигантская задача, которая даже не по силам одному человеку. Не случайно ведь в мировой литературе нет еще настоящего, правдивого произведения, посвященного художественному раскрытию тайны, в которой рождалась вторая мировая война».

Поистине портрет эпохи.

Кто-то скажет – смазанный, неточный.

Несомненно. Но несмазанных и стопроцентно точных попросту не существует.

Умер Сталин, пришла эпоха Хрущева. То, что вчера гарантировало успех, уже не срабатывало. Новые идеи, новые люди, новые интересы. В марте 1959 года в «Комсомольской правде» появилась большая статья: «Куда идет писатель Шпанов». Но это уже мало кого интересовала.

Умер Н. Н. Шпанов 2 октября 1961 года.

***

Использовал псевдоним К. Краспинк — Коля Красный Пинкертон.

"В 1943-44 гг. был опубликован целый ряд фантастических приключенческих произведений: роман «Тайна профессора Бураго» (1943-44) в виде шестикнижья (переизданы в 1945 году в Абакане в 3 томиках) и его продолжение «Война невидимок» (1944), повести «Происшествие на «Клариссе» (1943), «Пленники острова Туманов» (1943). Все эти произведение после войны автор переработал и объединил в большой авантюрный роман «Война невидимок», в котором действуют все традиционные штампы того времени развлекательной литературы: гениальный изобретатель, коварные шпионы, проницательные контрразведчики, беспечные начальники и бдительные простые советские люди.

В 1949-1951 годах были написаны два самых крупных произведения Николая Шпанова – романы «Поджигатели» (1949) и «Заговорщики» (1951), в которых Вторая мировая война была представлена как результат сговора американских империалистов с германскими фашистами, а послевоенные события раскрывают технологию развязывания новой мировой войны империалистическими хищниками с помощью предателей из социалистического лагеря. Романы были непривычны для советского читателя. Наряду с обширным цитированием совершенно секретных документов (авторская фантазия), книги выглядели с одной стороны многоплановыми, а с другой имели довольно занимательный авантюрный сюжет. Следует также отметить, что отрицательные персонажи в романах были выписаны автором с большей тщательностью, чем достаточно однообразные в своих добродетелях коммунисты и борцы за мир. Эта своеобразная дилогия была написана в ключе тогдашней официальной доктрины СССР и не удивительно, что за короткий срок выдержала несколько десятков переизданий, принеся значительную прибыль не только автору, но и многим областным издательствам.

После 1955 эти романы при жизни автора более не переиздавались. А книга «Заговорщики», имевшая особую направленность (в романе, например, Иосип Броз Тито был описан как пособник ЦРУ), подлежала изъятию из библиотек и книготорговой сети, так же как и памфлет автора «Дипломаты «плаща и кинжала» (1952). Памфлет содержал очерки об организованных советской госбезопасностью в социалистических странах на рубеже 1940-50-х однотипных политических процессах по обвинению кардинала Мидсенти, Т.Костова, Л.Райка, Р.Сланского и др. в сотрудничестве с американскими «поджигателями войны» и их подручными из рядов «мирового сионизма».

В 1955 году выходит отдельным тиражом повесть «Связная Цзинь Фын», предварительно опубликованная в журнале «Смена» в 1951 году как главы из третьей книги романа «Поджигатели», но в связи с вышеописанными событиями, так и оставшейся отдельным изданием. Он почти не принимал участия в литературной и общественной жизни, а вскоре оказался в изоляции от основного направления советской литературы, претерпевшей изменение после известного ХХ съезда КПСС. С конца 1950-х Николай Шпанов переключается на произведения детективного жанра, в которых преимущественно ловят шпионов и предателей, и документальные повести об изобретателях (сборник «Повести об удачах великих неудачников»). В цикле повестей «Похождения Нила Кручинина» Николай Шпанов создал первый в советской литературе образ сыщика, являющегося сквозным героем нескольких произведений. Своеобразными прототипами литературным героям А. Конан-Дойла – Шерлоку Холмсу и доктору Ватсону – Шпанов делает героями своих произведений Нила Платоновича Кручинина и его верного друга Сурена Грачика.

В 1958 году вышла его новая книга – роман «Война невидимок», рассказывающий о борьбе советских ученых и разведчиков против фашизма. Повторимся, что он был создан на основе печатавшихся во время войны отдельных повестей «Тайна профессора Бураго» (1943) и «Война невидимок» (1944). «Тайна профессора Бураго» вышла в виде шести небольших книжечек и стала первой половиной романа, а вторая, напечатанная и не законченная в журнале «Огонек», в романе стала 13 и 14 его главами. Но надо заметить, что автор свой роман значительно переработал, так что повести не всегда идентичны книге 1958 года. Эта книга была напечатана тиражом 225 000 экземпляров и вызвала жестокие нападки критиков, которые перешли в откровенную травлю Шпанова.

Последние годы жизни Николай Шпанов тяжело болели жил на хуторе Эсберг Ракверского р-на Эстонской ССР, где работал над посвященной современности завершающей частью трилогии, начатой «Поджигателями» и «Заговорщиками» – романом «Вне закона». Перед самой кончиной была опубликована последняя книга автора – антиамериканский фантастический роман-памфлет «Ураган» (1961), который остался практически незамеченным ни критикой, ни читателями. В этой книге автор высказал смелую идею подавлять водородные и атомные бомбы противника прямо на земле или в воздухе.

Собственно, и смерть Николая Шпанова оказалась незамеченной. Он скончался в Москве в возрасте 65 лет и на его похороны не пришел ни один человек, кроме ответственного за церемониал чиновника Литфонда."

http://archivsf.narod.ru/1896/nikolay_shp...

***

С. Беляев.

Известность Сергею Беляеву принес научно-фантастический роман «Радио-мозг» (1926), сперва из номера в номер печатавшийся в «Рабочей газете», затем появившийся отдельным изданием. Послесловие к «Радио-мозгу» написал инженер Б. Кажинский, тот самый, что проводил с дрессировщиком В. Дуровым опыты над изменением психики животных и ставший прототипом инженера Качинского в романе другого Беляева (Александра) «Властелин мира». Б. Кажинский подчеркивал доступность, читаемость, современность романа. Это действительно было так. Все отвечало времени: и язык (наркомздравовцы, лекпомы, самоуки…), и герои (энергичный и преданный коллективному делу инженер Гэз, интеллигентный, а значит не всегда готовый к конкретным решительным действиям доктор Тах, решительный, все понимающий, умеющий разрешить любой конфликт главный начальник химической промышленности Союза Глаголев, Мишутка – рубаха-парень, лихой самоучка, сумевший самостоятельно написать пролетарскую симфонию для домр…), и интонация, и тональность.

«Тах смотрел на залу, заполненную рабочими и работницами. Перед ним колыхался цветущий луг живой рабочей массы».

При этом он — дитя своей эпохи, которая чувствуется во всем: в языке (все эти — наркомздравовец, лекпом, самоук…), в героях (весьма типичный для тех лет энергичный и преданный коллективному делу инженер Гэз, интеллигентный, а значит, не всегда готовый к конкретным действиям доктор Тах, весьма решительный, все понимающий, умеющий разрешить любой конфликт главный начальник химической промышленности Союза Глаголев, наконец, Мишутка, рубаха-парень, самоучка, самостоятельно написавший пролетарскую симфонию для домр), в интонации, в тональности, в каждой фразе."

«Тах смотрел на залу, заполненную рабочими и работницами. Перед ним колыхался цветущий луг живой рабочей массы». Тем не менее доктор Тах, совершивший великое открытие, не торопился сообщать о нем людям. Ему хотелось все досконально обдумать, ведь в конце концов его открытие не так уж безопасно, его открытием могли воспользоваться внешние и внутренние враги. «И тогда… проснувшись, он (радио-мозг. — Г.П.) начнет думать… Он начнет прислушиваться к Парижу, Берлину, Копенгагену, все складывать в себе, все, что жалкие дипломаты пытаются утаивать друг от друга. И потом радио-мозг величественно по всему земному шару даст очередную порцию це-волн, которые вопьются в мозги людей, заразят их мыслями… и люди сойдут с ума, истребляя друг друга в последней войне».

Впрочем, о великом открытии, преобразующем мир, доктор Тах не торопится доложить даже близкой ему рабочей массе. Он прекрасно знает, что великие открытия далеко не всегда безопасны, любое из них, на вид самое безобидное, можно использовать для низких целей. «И тогда… проснувшись, он (радио-мозг, – Г. П.) начнет думать… Он начнет прислушиваться к Парижу, Берлину, Копенгагену, все складывать в себе, все, что жалкие дипломаты пытаются утаивать друг от друга. И потом радио-мозг величественно по всему земному шару даст очередную порцию це-волн, которые вопьются в мозги людей, заразят их мыслями… и люди сойдут с ума, истребляя друг друга в последней войне…»

В «Радио-мозге» герои Беляева обращались с наукой достаточно свободно.

«От аппарата Гричаров, – говорил один из них, – не скрывается ни одна человеческая мысль, как они хвастают в своих шантажных радио, которые я перехватываю. И хотя мне кажется, что этого пока еще нет, они лгут и шантажируют, но это может стать фактом каждую минуту… Мы приняли меры… Мишутка со своей дифракционной решеткой пришел нам на помощь… Он использовал Мелликэновскую зыбь микроволн, и мы теперь имеем радиозаграждение… Сейчас мы с вами окружены этим заграждением, и извне ни одна волна посторонних генераторов, в том числе и Гричаровских, не проникает к нам».

Перелистывая пожелтевшие от времени страницы журналов и книг, отчетливо чувствуешь жгучий интерес ко всему, связанному с реальной будущей войной. «Советская литература, – например, указывал Николай Тихонов, – почему-то избегает разработки таких тем, как наука и война, техника и военное искусство, а между тем в дни усилившейся военной опасности, в дни, когда буржуазные государства вооружаются, обгоняя друг друга в лихорадочном желании увеличить свою боевую мощь, об этом следует вспомнить в литературе».

Вспомнили. Появилось множество военно-фантастических романов, повестей, рассказов. Энергичный, жаждущий известности Сергей Беляев тоже внес свою лепту в это немаловажное дело. В 1928 году в журнале «Авиация и химия» появилась фантастическая повесть Сергея Беляева «Истребитель 17-Y» , будучи (кардинально переработанная автором вышла в 1939 году уже как роман под названием «Истребитель 2Z». т.к. оказалось, что истребитель И-17 уже был разработан советскими конструкторами, и автора чуть было не заподозрили в шпионаже и раскрытии военной тайны). «Зловещему изобретателю Урландо, очередному претенденту на мировое господство, – не очень одобрительно отзывался о повести критик и литературовед Е.П. Брандис, – противопоставлены советские ученые, использующие аналогичное открытие в мирных целях. Все в этом романе донельзя преувеличено: и разрушительная сила аппарата Урландо, и тот же самый фантастический принцип извлечения энергии, помогающий советским ученым выращивать пшеницу за двадцать четыре часа, и гипертрофированно-отрицательные типы, и плакатные положительные герои, не поддающиеся никаким человеческим слабостям, и та необыкновенная легкость, с какой советские торпеды, управляемые по радио, уничтожают грозный „истребитель“ Урландо». Фантастическая техника в романе «Истребитель 2Z» состоит из таких муляжных деталей, как лучи смерти, раздвигающиеся стены и звучащие из пространства механические голоса.

В 1947 году вышел последний научно-фантастический роман Сергея Беляева «Властелин молний». Названия глав в нем звучали для читателя как музыка: «Огненные бусы»… «Опять огненные бусы»… «В вихре молний»… «Вероятная невероятность»… «Туманность в созвездии Южного Циркуля»… «Молнии в плену»… «Тайна кольца и перчатки»… Идея тоже впечатляла. «В ту ночь под 12 октября 195… года, одиннадцать лет тому назад, в жизни Радийграда отмечалось торжественное и знаменательное событие. Есть сто секунд паузы после того, как радиоволны разнесут по всему миру полночный звонок кремлевских курантов и величественные аккорды Государственного гимна СССР. В эти секунды на улице Алексея Толстого в Москве радиостудия готовится к ночным концертам. И вот тогда, в эти секунды, ультракороткая волна „Эпсилон-4“, как невидимый прожектор, пронзила тысячекилометровые пространства, ионизируя на своем пути воздух и устанавливая этим прямую трассу для полета сгустков энергии, воздушный путь от высокогорной станции Чам-Тау до Радийграда в Заполярье…»

На обложке романа – волевое лицо, озаренное светом шаровых молний, цепочкой выкатывающихся на читателя. На этот раз герои Сергея Беляева решали проблему извлечения из земной атмосферы рассеянной там электромагнитной энергии и передачи ее без проводов на дальние расстояния по специальным ионизированным трассам. Конечно, как всегда, научный экспериментальный институт высоковольтных разрядов был окружен атмосферой самых зловещих тайн и случайностей.

Умер 11 февраля 1953 года.

***

Л. Платов.

Родился 1 (14) сентября 1906 года.

Объездил весь Советский Союз, побывал в самых отдаленных его уголках, встречался с представителями разных профессий. Первая научно-фантастическая публикация – повесть «Дорога циклонов» (1938). За нею последовали «Трансарктический пассажир» (журнал «Самолет», 1939), «Соленая вода» (журнал «Смена», 1940), «Каменный холм» и «Земля Савчука» (журналы «Огонек» и «Наша страна», 1941). Но чаще всего Леонид Платов печатался в журнале «Вокруг света». Там вышли, кроме упомянутой выше «Дороги циклонов», научно-фантастические повести «Аромат резеды», «Господин Бибабо», «Концентрат сна» (все – 1939), «По реке Тайн» (1941).

Один за другим выходили приключенческие романы и повести.

«Секретный фарватер» (1964), «Бухта Потаенная», «Когти тигра», «Предела нет» (1970), «Эхо бури» (1971). Подвиги морских разведчиков, подводников, матросов, офицеров. В повести «Предела нет!» вдруг опять возник фантастический элемент. В давнем рассказе («Аромат резеды»), послужившем основой для этой повести, некий Герт когда-то подвергался страшным экспериментам, суть которых до него дошла только благодаря попавшему в его руки дневнику фашистского врача. «Он схватил тетрадь так поспешно, что чуть не опрокинул настольной лампы. Торопясь, перевернул несколько страниц, заглянул в начало. Его поразили слова „формула“ и „страх“. Мышьяковистый ангидрид, – записано было там. В числе симптомов чувство страха. Дифенилхлорарсин. Человек, как выяснилось, значительно чувствительнее собак и мышей. При продолжительном вдыхании наблюдается чувство страха. Окись углерода. Наблюдается также поражение нервной системы: состояние депрессии, бредовые идеи и галлюцинации. Цианистый водород. В конвульсивной стадии чувство страха у отравленного увеличивается, сознание теряется, появляются судороги». Перечень этот заключался словами: «Но то были лишь предтечи моего лютеола».

В повести «Предела нет!» ситуация была осовременена. «В газетной вырезке, – сообщал главный герой, – дано описание документального фильма, который был посвящен специальным маневрам, проведенным в Англии. Над „полем сражения“ авиация распылила небольшие дозы ЛСД. Ветер (направление и сила его были рассчитаны заранее) подхватил и понес на „позиции“ противника „отравленный воздух“. Эффект разительный! Солдаты перестали подчиняться офицерам, бросили оружие. Некоторые в панике взбирались на деревья».

«Мой совет тебе: живи с широко раскрытыми глазами и ушами, обдумывай жизнь, присматривайся к людям (к людям, а не к проблемам – это относится и к научной фантастике), в центре задуманного произведения поставь человека: ученого, борца, открывателя, новатора. И пиши каждый день – для тренировки». Так писал в конце 1957 года школьнику Гене Прашкевичу известный писатель Леонид Платов. «...Ты пиши, имея перед собой Ефремова, А.Толстого, Уэллса, Стивенсона. У них и учись. Плохому не научат».

Умер 26 ноября 1979 г.

***

Известный фантаст Г.Адамов переход фантастической подводной лодки «Пионер» («Тайна двух океанов») из Балтийского моря в Тихий океан обосновал реальной необходимостью устрашить японцев, слишком к тому времени активизировавшихся. Подразумевалось: появление «Пионера» приведет агрессивных япошек в трепет. Переход, понятно, оказался непростым — диверсанты, шпионы. Не случайно критики не уставали повторять: «Книга должна учить бдительности!»

«Истребитель 2Z» Сергея Беляева — лучший тому пример.

Первый вариант романа, опубликованный в 1928 году («Истребитель 17-Y») был, на мой взгляд, динамичнее. В том первом варианте ощущались экспрессия, здоровый соревновательный дух. Молодость чувствовалась в том варианте! Молодость страны, молодость автора. А переписывая роман через десять лет (каждый представляет, что это были за годы), Беляев переписал его в совершенно плакатном духе — черные, как ночь, враги, светлые, как майское утро, друзья. Из текста (вспомним жалобы другого Беляева — Александра) вычеркивались все живые Характеристики, образы последовательно заменялись на схемы. Некто Урландо, изобретатель чудовищных лучей смерти, которыми угрожает молодой Советской стране международный фашизм, ни с того ни с сего вдруг отправился прямо в логово своих заклятых врагов, то есть в молодую Советскую страну. Нелегально, конечно. До него дошли слухи, что советские ученые в своих исследованиях пошли вроде бы его путем и добились больших успехов. Претерпев массу безумных приключений, иногда просто нелепых, Урландо выясняет, что советские ученые и впрямь получили удивительные результаты, правда, не в сфере вооружения, а в сельском хозяйстве. Ну, скажем, они построили машину, которая, выйдя в поле и одновременно удобряя, выхаживая, засеивая его, сокращает время от посева зерна до жатвы до одних суток!

Даже для 1939 года это звучало несколько вызывающе.

Критик А.Ивич писал: «Доводить замечательные труды Лысенко до такого абсурда, как созревание пшеницы через двадцать четыре часа после посева, — значит невыносимо опошлять серьезное дело!» Попутно указывалась легко угадываемая зависимость С.Беляева от А.Толстого, иногда даже в мелочах. У Беляева: Урландо — Штопаный нос, у Толстого: Гастон — Утиный нос.

В финале советские бойцы лихо разделывались с ужасной машиной Урландо. Соответственно, и тайна ее переставала быть тайной.

«…Что обозначала буква „зет“ в ваших формулах?

Урландо на мгновение запнулся, смолчал, потом быстро ответил:

— Обычно, как принято, «зет» имеет несколько, то есть, я хотел сказать, два значения. В ядерной модели атома, предложенной Резерфордом, знаком «зет» принято обозначать число отрицательных электронов в электронной оболочке вне ядра атома.

— Это известно, — сухо ответил Груздев. — Принято считать, что ядра всех элементов состоят из протонов и нейтронов, масса ядра обозначается буквой М, а его заряд — буквойZ. Здесь «зет» обозначает количество заряда. Эти два значения мне известны, как и всем. Нас здесь интересует третье значение. Интересует ваше значение «зета» в формулах, начиная с номера шестьдесят семь и дальше.

Сидящий с края большого стола Голованов подтвердил:

— Совершенно верно. Например, формула триста восемьдесят девятая никак не касается внутриатомных реакций.

У Урландо наморщился лоб, и он встряхнул головой, как бы решаясь говорить только правду:

— У меня «зетом» иногда обозначались световые кванты. Мне удалось понять интимный процесс образования материальных частиц из фотонов, о чем так беспомощно рассуждал в начале сороковых годов знаменитый Леккар и за ним школа Фрэддона. Электроны и позитроны не неделимы, как думают».

Действительно.

Несут всякую ерунду. А тут интимный процесс образования материальных частиц.

И все же, все же.

О пресловутой теории фантастики ближнего прицела:

«Сторонники ее призывали держаться ближе к жизни.

Ближе понималось не идейно, а формально: ближе во времени, ближе территориально. Призывали фантазировать в пределах пятилетнего плана, держаться на грани возможного, твердо стоять на Земле и не улетать в космос. С гордостью говорилось о том, что количество космических фантазий у нас сокращается».

И далее: «По существу, это было литературное самоубийство. У фантастики отбиралось самое сильное ее оружие — удивительность. Понятно, что жизнь опередила таких писателей. Пока мы ползали на грани возможного, создавая рассказы о многолемешных плугах и немнущихся брюках, ученые проектировали атомные электростанции и искусственные спутники…»

В 1958 году на Всероссийском совещании по научно-фантастической и приключенческой литературе, состоявшемся в Москве, встретились Г. Гребнев, Владимир Немцов, Георгий Тушкан, Николай Томан, Аркадий Адамов, Константин Бадигин, Лев Шейнин, Кирилл Андреев, Евгений Павлович Брандис, В. Сытин, Борис Ляпунов, Георгий Гуревич, А. Полещук, П. Аматуни, Александр Петрович Казанцев.

Шел пятьдесят восьмой год.

Все равно Вячеслав Пальман (сам отсидевший в магаданских лагерях) назвал свой доклад: «Книга должна учить бдительности».

А, впрочем, что изменилось в фантастике?

«К половине двенадцатого все было готово к встрече. В ста метрах от шара ровными рядами выстроились батальоны полка. Ближе расположился оркестр и почетный караул. В пятидесяти метрах от корабля стоял микрофон».

Так Георгий Мартынов («Каллисто») описывал встречу землян с каллистянами.

На следующей странице музыканты играли государственный гимн планеты Каллисто. «Офицеры приложили руки к козырьку фуражек».

***

ЮЛИАН СЕМЕНОВИЧ

В 1978 году я получил письмо с таким адресом на конверте: «Новосибирск, Геннадию Прашкевичу». В письме лежала рекомендация. Думаю, ее можно привести целиком, поскольку является она документом времени. Если Юлиан Семенов действительно был полковником или даже генералом КГБ и близко дружил с Ю.А.Андроповым (как утверждают слухи), тем интереснее.

«…Книгу „Люди Огненного кольца“, — писал Семенов, — я прочитал залпом.

Книга эта — необычна, ибо при всей ее разности со страниц встает автор — нельзя его не понять и не почувствовать. Автор этот влюблен в жизнь, которая прекрасна — во всей ее многосложности и противоречивости. Автор этот — романтик, он умеет находить прекрасное и в столярном цеху, где пахнет стружкой и клеем, и где каждый человек — человек, то есть характер, и на Курильских островах. Однако и там, в краю романтики, Прашкевич не ищет легкого, поверхностного, он копает вглубь, и копает отменно.

…Прашкевич раскован в своей прозе. Эпитеты его порой дерзки. И это — прямо-таки замечательно. Нашему учителю Горькому много досталось за «море смеялось». Но критики Горького забыты — Алексей же Максимович вечен. Можно соглашаться или не соглашаться с дерзостями Прашкевича, однако же нельзя не признать, что рождены они талантливостью его литературного дара, его добротою и ответственностью за наше молодое поколение, которое постоянно корректируется в наш стремительный век. Герои Прашкевича — рабочие люди. И замечательно, что он так пристально любит их, так гордится ими, так открыто за них радуется.

…Есть у Прашкевича и иные герои: недобитые гитлеровцы, шваль из Иностранного легиона — бандитские наемники империалистов. И здесь Прашкевич на высоте: он не мажет их черным, он не делает их глупцами, он пишет врага, которого надо уничтожить, а когда враг силен, тогда шапкозакидательство — преступно».

«Океан был велик и скучен, как романы Бальзака».

Многих такие фразы бесили, но Семенов искренне радовался.

«Что ты хочешь? — кричал он в телефонную трубку. — Кто пишет не так, как все, под того копают. Под тебя долго будут копать, а ты вкалывай!» Когда Госкомиздат задался целью уничтожить, выбросить из всех планов очередную мою книгу, Семенов позвонил главному редактору издательства: «Чем можно помочь Прашкевичу? Рецензией в центральной печати? Значитца, дадим рецензию в „Правде“.

И рецензии появлялись.

В «Смене», в «Правде».

После «правдинской» мне позвонил один осторожный новосибирский литератор и пугливо сказал: «Снимаю шляпу. Теперь тебя никто не тронет».

Но он ошибся.

Он не понимал главного.

Ни мне, ни моим книгам все эти рецензии не могли помочь по той простой причине, что Семенов чаще находился за границей, чем в Москве. Но время от времени я все-таки плыл под мощной защитой этого классного суперкрейсера, зовущегося Юлианом Семеновым -дымящего трубкой, посверкивающего зажигалкой, находящегося в вечном движении, наконец, в силе.

В октябре 1978 года он вызвал меня в Москву — на совещание писателей-международников. Далеко не все присутствующие отвечали этому понятию, разве что сам председатель. Он, кстати, свободно владел не только немецким и английским, но и языком пушту. И объяснялся на других языках. Это давало возможность мотаться по всему миру, везде он чувствовал себя своим — среди никарагуанцев, кубинцев, во Вьетнаме, в Афганистане, понятно, в Париже, в Латинской Америке. Влипал в разные истории, но до поры до времени вылезал из всего. А потом достал своего ангела-хранителя.

Небольшого роста, плотный, коротко стриженный, он с любопытством смотрел на меня снизу вверх. Любил свитеры. Из-под свитера белел воротник рубашки. Крупные, сильные, резко очерченные глаза. Часы носил карманные — на цепочке. В разгаре спора бил ладонью по столу: «Брек!»

«Моя Дунечка, ей 20 лет, весьма ехидна, но прочла твою книгу. Значит, это настоящее».

В мастерской, расположенной рядом с ипподромом, негромко, но твердо сказал: «Война почти неизбежна. Наша ошибка: решать надо было семь лет назад, на Синьдзянском полигоне (три атомных взрыва). США не вмешались бы».

Китай его пугал.

«Значитца».

«Жена?» — спросил я, увидев в мастерской на Беговой симпатичную девушку.

Он засмеялся: «Подружка. Случайно прихватил из Пицунды. Теперь надо отправить обратно».

И мы везли подружку в аэропорт.

На «Темп-танке».

«По мере уменьшения потенции моральный уровень растет, нет?» — хохотал он.

«Старик. Геночка. Дружище».

Мастерская его находилась на двенадцатом этаже.

На стенах фотографии — Юлиан рядом с Джоном Кеннеди, Юлиан с Хемингуэем на рыбалке, Юлиан в обнимку с Луи Армстронгом. «Каждый на планете знаком с каждым через человека, — смеялся. — Я жал руку папе Хэму, теперь ты мне. Вот она и есть эта связь, нет?» Запомнились работы Дуни Семеновой на стенах — длинные размазанные лица. И на дверях табличка: «Вор! В этой квартире нет денег и драгоценностей. А особенно не бери рукописей. Если они появятся на толкучке, будет плохо тебе, вор».

Огромный стол в пустой комнате.

При мне Семенову доставили корректуру с разрешительным штампиком КГБ — «ТАСС уполномочен сообщить».

«Если хочешь научиться чему-то, – однажды написал он мне, – учись у того, кто умел хватать успех за хвост. Учись у Шпанова огромности темы, исторической насыщенности. Просто так – это не получается даже у ловкачей». И указывал на невероятное количество реальных персонажей Ник. Шпанова: Сталин, Рузвельт, Гувер, Димитров, Гитлер, Кальтенбруннер, Чан Кайши, Мао Цзэдун, Гесс, Даллес, капитан Рэм, короли и президенты, послы и писатели, физики и летчики.»

«Работать, старик, надо быстро и много. Тот, кто пишет три строки в неделю, — или не умеет писать или врет. За два года ты должен выдавать три романа, нет?»

«К новому изданию твоих „Курильских повестей“ непременно напишу предисловие».

«Ты будешь работать над нашей тематикой?»

Американские сигареты, трубка. «Ну и длинный ты!»

Под «Черного доктора» (Массандра) с интересом: «А пьесы писал? Как это — нет? Это напрасно. Тебе надо попробовать. Это диалоги! Это живая речь».

На столе — газовый пистолет. «Вообще люблю оружие».

Одно время мне казалось, что в книгах Юлиана Семенова ровно столько слов, чтобы писателя поняли правильно и почувствовали интонацию вещи — не больше, не меньше. Но сейчас я вижу, что как писатель он гораздо богаче, чем некоторым хотелось бы видеть. «Истинный ариец. Характер — приближающийся к нордическому, стойкий. С товарищами по работе поддерживает хорошие отношения. Безукоризненно выполняет служебный долг. Беспощаден к врагам рейха. Спортсмен, отмеченный призами на соревнованиях стрелков. Отменный семьянин. Связей, порочащих его, не имел. Отмечен наградами рейхсфюрера СС».

Это надо был уметь сделать.

И надо было уметь играть классическими сюжетными блоками.

Я не стеснялся говорить это Юлиану Семеновичу. Он смеялся: «Если тебя поняли, значит, ты добился цели, нет?»

Он вообще любил действие.

Вот и прекрасно, говорю я себе. Есть Семенов и есть Конецкий. Есть Станислав Лем и есть Джозеф Конрад. Поэтому литература и велика, нет? Джозеф Конрад, например, так считал: «Искусство долговечно, а жизнь коротка, и до успеха очень далеко. И потому, сомневаясь в том, хватит ли сил идти так далеко, мы говорим не так уж много о цели искусства, которая, как сама жизнь, увлекательна, трудна, туманна. И цель эта — не в ясной логике торжествующего результата, не в раскрытии одной из тех бездушных тайн, которые называются Законами Природы. Она не менее возвышена, однако более трудна. Приостановить на мгновение руки, занятые земной работой, заставить людей, зачарованных дальними целями, бросить взгляд на форму и цвет, на свет и тени окружающего мира; заставить их остановиться ради взгляда, ради вздоха, ради улыбки — такова цель трудная и ускользающая, достижимая только немногими…-»

Г. Прашкевич. Красный сфинкс. Адское пламя. Гибель шахмат. Малый бедекер по научной фантастике.

Уж сколько раз твердили миру,

Что каждый год в нас бродит новый вирус.

Что есть обман, но это всё не впрок,

И в сердце фармацевт всегда отыщет уголок...

Вороне где-то бог

послал воронавирус.

На ель ворона взгромоздясь,

Закашляться совсем уж было собралась.

Да призадумалась...

А рот платком зажала.

Тут хитрая лиса близёхонько бежала.

И ей дала подсказку –

На клюв надеть спасительную маску.

Благодаря лисичку за совет,

К аптеке кинулась ворона, попросила

Продать ей десять штук.

Не тут-то было!

В аптеке масок нет –

Их хитрая лиса заранее скупила.

И тысячи ворон, как черный ураган,

Несут лисе кто – бри, кто – пармезан.

Мораль сей басни такова,

что мысль с существованием родня.

Д. Клугер , Д. Трускиновская

«Шпионский роман это литературный жанр, который тематически определяется связью протагониста

со шпионажем, структурно — близостью к авантюрному повествованию с мотивами путешествия, поединка

и акцентом на тревожном ожидании того, что случится с главными героями».

Следует отметить определение А.П. Саруханян, предложенное в 2005 году в рамках статьи в составе

энциклопедического словаря английской литературы ХХ века [12]. Данное определение будет принято

нами за основу.

Также, она утверждает, что шпионский роман часто рассматривается как «ответвление» детектива. При

этом, А. Саруханян предпринимает попытку отделить шпионский роман от классического жанра детектива,

акцентируя внимание на том, что, в отличие от последнего, «основу шпионского романа составляет

политическая интрига, для детектива нехарактерная. Если в детективе «злодеем», как правило, оказывается

наименее подозреваемое лицо, которое требуется «вычислить», то в шпионском романе враг и его планы,

хотя бы в общих чертах, известны с самого начала, и задача агента — обезвредить его и предотвратить

преступление [12]. Ещё одним серьёзным отличием в характеристиках жанров, по её мнению, является

причастность авторов шпионского романа к секретной службе. Отсюда верность деталей при всей

невероятности сюжетных ходов в их произведениях.

Возникновение шпионского романа в Великобритании вызвано атмосферой шпиономании периода

бурного строительства Британской империи на рубеже XIX-XX вв., когда «небольшая, страдающая

клаустрофобией нация ринулась в дальние края» [4] (Дж. Ле Карре). Оформление этого жанра (его

генеалогию возводят к мотиву «троянского коня») связывают с созданием секретных правительственных

организаций и приданием государственного статуса разведывательным операциям. До этого времени

шпион как профессиональный лжец и шантажист, использующий слабости других людей, не годился на

роль протагониста. Истоком жанра считается роман «Шпион» (1821) Ф. Купера [3], герой которого,

обречённый на одиночество в силу своей профессии и вынужденный скрывать свою преданность борьбе за

независимость, оказывается объектом преследования со стороны обоих лагерей. На развитие английского

шпионского романа решающее влияние оказал Р. Киплинг [2]. Он определил метафору шпионажа как

«Большой игры», рядовые участники которой беззащитны: «Умрём так умрём, и тогда наши имена

вычёркиваются из книги» («Ким», 1901).

Вместе с тем, Марина Хоста совместно с А Верховским в своём обзоре «Шпионский роман. Попытка

краткого обзора» [10] увидевшем свет 09 декабря 2002 года, опеределяют приблизительную дату, по их

мнению, возникновения шпионского романа. С их слов, «в царской России основателями «шпионского»

жанра можно считать Александра Ивановича Куприна с рассказом «Штабс-капитан Рыбников», навеянным

событиями русско-японской войны и известного русского дореволюционного писателя Николая

Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ 139

Николаевича Брешко-Брешковского, написавшего свои «шпионские романы» «Гадины тыла» (1915),

«В сетях предательства» (1916), «Ремесло сатаны» (1916) на актуальном материале Первой мировой войны»

[10].

В советское время, отринувшее предшественников, пришлось начинать все сначала. Вся страна

зачитывалась перед войной приключениями чекиста майора Ивана Пронина — героя книг Льва Овалова [5],

победоносное шествие которого началось с публикации рассказа «Сломанные мечи» в 1939 году в журнале

«Вокруг света». Во время войны появляются пропагандистские агитки о бдительности типа «Военной

тайны» Льва Шейнина [11]. Однако тоталитарные режимы не очень-то любят детективные и шпионские

романы — вот почему подлинный расцвет жанра наступит только после смерти Сталина и начнется в в конце

50-х годы. Авдеенко и Брянцев, Томан и Дольд-Михайлик, Михайлов и Платов, Кожевников и

Ардаматский, Самбук и Насибов, Гагарин и Дорба и многие другие авторы надолго завладели вниманием

покупателей книжных магазинов и читателей бесплатных библиотек самой «читающей страны мира».

Вершиной этой пирамиды стали Юлиан Семенов [9] с многочисленными повестями, романами и

рассказами о Штирлице-Исаеве и Владимир Богомолов с романом «В августе сорок четвертого(он же

«Момент истины»)...».

На протяжении XX в. шпионский роман заметно менялся — от авантюрного к психологическому, от

героического к негероическому. Своего пика он достиг после второй мировой войны в условиях

биполярного мира. В конце XIX — начале XX в. в шпоинском романе главенствовала тема грядущего

вторжения в Великобританию сначала Франции или России, затем Германии. Впервые она появилась в

произведениях Уильяма Ле Кью (Le Queux William, 1864-1927), который сам был агентом английской

секретной службы до первой мировой войны. Действие его романов («Великая война в Англии в 1897» –

«The Great War in England in 1897», «Англия в опасности» – «England's Peril» и др.), как и романов

Е.Ф. Оппенхайма (Oppenheim Е. Phillis, 1866-1946; например, «Таинственная миссис Савин» – «The

Mysterious Mrs. Savin»), нередко отнесено к будущему. Страх перед агрессией стал причиной появления

целой серии произведений, из которых выделяется единственный, много раз переиздававшийся роман

Эрскина Чилдерса (Childers Erskine, 1870-1920) «Загадка песков» («The Riddle of the Sands»). Роман писался

с пропагандистской целью — переключить внимание с Франции, традиционной соперницы Великобритании,

на Германию как наиболее вероятного врага — и в этой роли оказал политическое влияние. В истории

шпионского романа. он остался классическим авантюрным романом о плавании на яхте по Северному

морю двух молодых англичан, описанном с юмором в духе Дж. К. Джерома, и примером того, как менялось

представление о моральной стороне шпионажа — его герои презирают шпионов и то же время смущены тем,

что сами «шпионят за шпионами», но находят самооправдание в том, что это единственный способ

разгадать планы врага. Судьба самого писателя сложилась трагически. Участник Англо-бурской (на

стороне англичан) и первой мировой войн, он был не только английским, но и ирландским (Чилдерс

наполовину ирландец) патриотом. Во время гражданской войны в Ирландии он выступил на стороне

Ирландской республиканской армии, был схвачен и расстрелян.

Вслед за А.П. Саруханян, мы считаем, что жанровую доминанту шпионского романа. определил в

начале первой мировой войны Дж. Бакен. «По этой модели протагонист, движимый патриотизмом, рискуя

собственной жизнью, спасает свою страну. Сюжет строится на чередовании побега и преследования,

пленения и чудесного спасения. Этой схеме следовал Сэкс Ромер [Rohmer Sax — псевдоним Артура Хенри

Сарсфилда (Sarsfield Arthur Henry, 1883-1959)], а также Херман Сирил Макнил (McNeil Herman Cyril, 1888-

1937), известный под псевдонимом Сэппер (Sapper), автор рассказов о капитане Хью Драммонде («Служака

Драммонд: приключения демобилизованного офицера, которому мирная жизнь показалась скучной» -

«Bull-Dog Drummond: The Adventures of Demobilized Officer Who Found Peace Dull» и др.). Их герой не

профессиональный шпион, а типичный английский джентльмен, который в одиночку побеждает врага.

Романтическим героям в произведениях этого типа противостоят романтические же, в духе готической

прозы, злодеи.

Несколькими годами позже в статье «Советский шпионский роман периода «оттепели»: к проблеме

жанрового инварианта», опубликованной в журнале Новый филологический вестник в 2008 г в Москве,

О. Федунина и А. Кузнецова опеределяют жанровую доминанту советского шпионского романа.

«Неотъемлемую часть жанровой принадлежности шпионского романа составляет относительно устойчивый

сюжет советского «романа о шпионах» построенный на противостоянии советских органов безопасности и

иностранных шпионов, в конце неизбежно терпящих поражение. Именно об этом антагонизме упоминают

чаще всего, говоря о советском шпионском романе. Завязка всегда связана с нарушением нормального

течения жизни в советском обществе в целом (засылка резидента) или в отдельной советской семье, причем

это нарушение является закономерной случайностью: «В круговорот событий, о которых пойдет речь,

семья Ковригиных была втянута обычным телефонным звонком...»

Жанр шпионского романа эволюционирует, и к концу XX-х гг шпионскую героику потеснило

изображение будничной работы секретного агента. Первой реалистической шпионской историей стал

«Эшден, или Британский агент» («Asheden, or The British Agent») С. Моэма. Отчасти основываясь на

собственном опыте, он показал рутинную работу шпиона-чиновника. В повестях К. Маккензи, примерно в

то же время, что и Моэм, состоявшего на секретной службе, изображение разведывательных операций

демонстрирует абсурдность происходящего («Три курьера» — «The Three Couriers»).

В годы второй мировой войны главенствовал тип героического шпионского романа, созданного Дж.

Бакеном, с преобладанием тех же чёрно-белых красок, но без прямолинейного морализаторства и

возвышенного патриотизма. К шпионской теме в это время обращались многие авторы детективов, на

время забыв о налагавшемся ими же «запрете» на международные заговоры. Их герои, как прежде герой

Норец М.В. ШПИОНСКИЙ РОМАН КАК ВАРИАНТ ДЕТЕКТИВНОГО ЖАНРА В СОВРЕМЕННОМ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ

140

А.К. Дойла, выслеживали немецких агентов. Примером может служить серия романов А. Кристи с

молодыми и энергичными супругами в роли секретных агентов. В традициях Бакена написан «Секретный

отряд» («The Secret Vangard») Майкла Иннеса (Innes Michael — псевдоним литературоведа и романиста

Дж.И.М. Стюарта (Stewart J.I.M., 1906-1994)), также заметно отличавшийся от его же детективов. К этой

линии шпионского романа примыкают приключенческая история «Негодяй» («Rogue Male»), завершённая в

«Суде над негодяем» («Rogue Justice») Джеффри Хаусхолда (Household Geoffrey, 1900-1988), и авантюрные

романы Алистера Маклина (MacLean Alistair, 1922-1988) о конвоях, сопровождавших в годы второй

мировой войны суда с оружием в Мурманск («Корабль Его Величества «Улисс»» — «H.M.S. Ulysses»;

«Пушки острова Наварон» — «The Guns of Navarone» и др.).

Источники и литература:

1. Кестхейи Т. Анатомия детектива Текст. / Т. Кестхейи. – Будапешт: Корвина, 1989. – 261 с.

2. Киплинг Р. Ким / Р. Киплинг. – М.: Вита Нова, 2009. – 205 с.

3. Купер Дж. Ф. Шпион / Дж. Ф. Купер. – М.: Альфа-книга, 2011. – 496 с.

4. Ле Карре Дж. Шпион, выйди вон! / Дж. Ле Карре. – М.: Эксмо, 2012. – 576 с.

5. Овалов Л. Секретное оружие / Л. Овалов. – М.: Атлантида, 2004. – 524 с.

6. Руднев В. П. Культура и детектив / В.П. Руднев // Даугава (Рига). – 1988. — No.12. – С. 114–118.

7. Руднев В. П. Словарь культуры ХХ века / В.П. Руднев. – М.: Аграф, 1997. – 384 с.

8. Руднев В. П. Читатель-убийца / В. П. Руднев // Прочь от реальности: Исследования по философии

текста. II. – М., 2000. – С. 374–393.

9. Семенов Ю. С. Бриллианты для диктатуры пролетариата. Пароль не нужен. Нежность / С. Семенов. –

М.: Комсом. правда, 2009. – 591 с.

10. Хоста М. Шпионский роман. Попытка краткого обзора. [Электронный ресурс] / М. Хоста,

А. Верховский. – Режим доступа к книге : http://www.agentura.ru/forum/archive/4047...

11. Шейнин Л. Военная тайна / Л. Шейнин. – М.: Лумина, 1987. – 736 с.

12. Энциклопедический словарь английской литературы ХХ века / [отв. ред. А.П. Саруханян]. – М.: Наука,

2005. – 541 с.

https://detectivelib.ru/zhanri-shpionskie...

И Дмитpиевский не стеснялся:

-- Знаете ли вы, что Россия уже не та, какой вы ее оставили, -- и, обpащаясь к молодым, -- какой вы ее не видели? Она одушевлена новым духом, и имя ему -- Титанизм. Дать воду пустыням, pастопить вечные льды, покоpить небо -- это Титанизм. И то, что вы считаете цаpством смеpти и теppоpа, есть новый миp геpоев, молодых сеpдец и абсолютного pасцвета.

Лекции имели успех, как-то веpилось в силу pаскpепощенного духа, в тундpу, текущую молоком и ягелем, лампионы, заменившие севеpное сияние... Потом Дмитpиевский куда-то делся (чуть ли не в Беpлин), оставив о себе впечатление.

Вникая тепеpь в политические пpоpочества Дмитpиевского о неминуемой и скоpой замене коммунистов новой своpой титанистов, одно, по кpайней меpе, мы устанавливаем бесспоpно -- источник его идей. Это постоктябpьская идеология А.А.Богданова, пеpежившая в таком виде своего создателя и созданный им Пpолеткульт.

Сгинул Пpолеткульт, сгинул Богданов, сгинула его тектология -- "наука о всеобщей оpганизации", появилась всеобщая оpганизация и ее оpганы. И тогда наступил pасцвет.

Hа этот pаз pасцвела литеpатуpа в жанpе, называемом научной фантастикой. Фантастика пpотянула довольно долго, с тем, чтобы, в конце концов, пpивести к появлению "pомана воспитания": фоpмиpование советского хаpактеpа в виду близко лежащих технических возможностей.

В полный pост встала пpоблема пеpеделки пpиpоды -- в pомане "Разведчики зеленой стpаны" Г.Тушкана школьники мичуpинским путем пpевpащали дикую гpушу в садовую. Кто-то дpугой, не помню кто [Виктоp Сапаpин — В.Б.], деpзко мечтает об автоматизации тpансфоpматоpных будок (повести иpонически дано авантюpное название -- "Исчезновение инженеpа Бобpова"). А фантаст Охотников инженеpу нос утиpает и вовсе учениками ПТУ. Там, значит, pемесленник пpиходит к инженеpу часы чинить. А инженеpа дома нет, одна жена. Вот он стоит, починяет, а жена инженеpа, что, стеpва, делает -- она к стpемянке подходит и говоpит: "Часы эти, мол, меня пугают. В них, говоpит, дух живет". А pемесленник стоит и думает: "Hу дожили, инженеpа!" Инженеp этот слова иностpанные говоpил -- "адекватно" вместо нашего "подходяще". Потом еще не хотел ультpазвуком пахать...

Откpовенная глупость объекта ни в коем случае не должна останавливать исследователя. За любым словом стоит событие, и будем благодаpны людям за pедкое умение выговаpивать слова. Даже такие слова:

-- Hовая домна задута, слышали?

-- О Магнитке читали? Здоpово, а?

-- Что вы о наших физиках скажете? Вот молодцы!

Так, по свидетельству М.Поступальской, выpажался писатель Г.Адамов, "встpечаясь с дpузьями, едва успев поздоpоваться".

Г.Адамов (1886-1945), он же Гpигоpий Боpисович Гибс, был пеpвым подлинно советским писателем-фантастом. Он пеpвый освободился от влияния иностpанных обpазцов, сделав советскую фантастику во всем подобной остальной советской литеpатуpе.

Уpоженец Хеpсона, он пpоделал длинный и славный путь от pедактоpа социал-демокpатической газеты "Югъ" (Хеpсон) до сотpудника жуpнала "Знание -- сила" (Москва). Hа жуpнальных стpаницах опубликовал он свои пеpвые пpоизведения, еще не поpывавшие с фоpмой очеpка (вне зависимости от объявленного жанpа -- pассказ или повесть), но уже смотpевшие впеpед, в будущее, неотступно гpядущее. В 1937 году он выпускает пеpвый pоман -"Победители недp", а в 1939 -- втоpой, незабываемую "Тайну двух океанов". Отчаянный мечтатель сpазу же садится писать тpетий pоман -- "Изгнание владыки", и нет сомнения, что и его он написал бы в pекоpдно сжатые сpоки, но тут случилась война. Роман все-таки вышел, но в 1947 году, после смеpти автоpа и, следовательно, без его ведома и согласия.

С литеpатуpной точки зpения тpетий pоман написан еще хуже двух пpедыдущих. Hо это ли было главным? Как он над ним pаботал!

"Тысячи выписок по технике, физике, химии и биологии моpя в толстых тетpадях с кожаными пеpеплетами, гpуды папок с выpезками из газет и жуpналов, сотни книг -- целая библиотека, от солидных научных тpудов до "Памятки кpаснофлотцу-подводнику" и "Пpавил водолазной службы", -- так описывает биогpаф состояние кабинета писателя в пеpиод pаботы над "Тайной двух океанов". Hа этом фоне достойна ли внимания такая мелочь, что вpемя от вpемени автоp помещает Квебек в Соединенные Штаты? Конечно, не достойна.

"У молодого читателя, -- пpодолжает биогpаф, -- невольно дух захватывает, когда он читает об ультpазвуковой пушке, телевизионных установках, инфpакpасных pазведчиках, о специальных подводных скафандpах". И еще: "Впеpвые писатель обpащается к теме бдительности: на лодку пpоник пpедатель".

Как легко опуститься здесь до недостойной политической игpы, тыкать в покойного тем, что в 39-м году он писал о бдительности. А о чем было писать в 39-м году? Плохо написано? Да, плохо. Hу и что? Культуpа явление массовое. Это мы знаем по собственному опыту -- ведь должно же быть какое-то объяснение тому, что с половиной из сегодняшних собеседников мы в России общаться ну никак не стали бы. Дело не в скудости выбоpа и не в благопpиобpетенной всеядности. Кpитеpием отбоpа (для нас естественного) является пpошлое. Ибо культуpа складывается не только из Пушкина, Толстого и Мандельштама, а еще из десятков тысяч вещей: умения понимать анекдоты и вкуса к их выслушиванию, 4 копейки -- билет в тpоллейбусе, чеpез Таганку в Лефоpтово, -- до явлений сугубо и неоспоpимо культуpных -- массы знакомых книг, очень плохих книг. Я же не ошибаюсь -- никому из читателей не надо напоминать сюжета "Тайны двух океанов"... Hу, pазве кто только начнет путаться между книгой и фильмом Тбилисской киностудии. Помните начало? Та-татата-таа-та... Почти, как "Мужчина и женщина"!

Вообще, по сpавнению с книгой, фильм много выигpал. Hапpимеp, вскpыта тайна двух океанов -- это тоpпеда, замаскиpованная под катеp с номеpом 17. Так вот, стоит понять, что катеp -- пеpеодетая тоpпеда, и сpазу ясно, отчего в таинственных коpаблекpушениях, имевших место в Атлантической и Тихоокеанской акватоpиях, нет ничего таинственного.

Иное дело -- книга: в ней о тайне двух океанов и слова нет. Скоpее ожидалось бы название "Тайны двух океанов", по обpазцу чего-то такого научно-популяpного, каких-нибудь "Тайн моpского дна" или "Секpетов pыбьей жизни".

А ведь и пpавда: ничего, что связывало бы фабулу с площадью двух океанических бассейнов, в книге нет. Вот -- Гоpелов, он пpедатель, так таким он был с самого начала, как подлодка "Пионеp" -- подлодкой.

Ладно, запутавшись с названием, откpоем все-таки книгу:

"Они стояли на овальной pовной площадке /.../ на веpшине небольшого холма из гофpиpованного металла /.../. Позади площадки на пpотяжении двух-тpех десятков метpов холм полого опускался к воде, как спина огpомного кита /.../. Двое из этих людей, одетые в ослепительно белые с золотыми пуговицами кители, с золотыми шевpонам на pукавах и "кpабами" на фуpажках, /.../ осматpивали гоpизонт, глядя в стpанные инстpументы, похожие одновpеменно на бинокли и подзоpные тpубы /.../. Высокий человек в белом кителе опустил наконец свой стpанный бинокль и махнул pукой.

-- Hичего не видно, Лоpд, -- сказал он на чистейшем pусском языке..."

Почему автоp тщится поpазить нас чистейшим pусским языком? Или большинство его читателей pазговаpивало на ломаном? Или pусский язык и pусский человек не к лицу белоснежному кителю с золотыми пуговицами? Hаше минутное замешательство объясняется тем, что, едва вступив в pоманный лабиpинт, мы сpазу же споткнулись об одну из путеводных нитей.

Дело в том, что коpабль с искусно пpиданными ему чеpтами моpского животного уже совеpшил однажды путешествие в океанских глубинах. Hазывался коpабль "Hаутилус", спущен на воду в г. Амьене инж. Ж.Веpном.

Hовые истоpические условия властно тpебовали снятия с поста несвободного от анаpхизма и социально чуждого (pаджа) бывшего бpитанского подданного гp-на Hемо и замены его идеологически выдеpжанным капитаном 1-го pанга Воpонцовым H.Б. Hу что ж? Вполне понятное веяние эпохи... Затем, походя, восстанавливается и pусский пpиоpитет:

"Советская наука, пеpвая в миpе, должна была осветить все то таинственное, что скpывалось в этих (т.е. океанских) глубинах..."

О капитане Hемо ни слова, полная немота.

Hить обоpвалась. Может, стоит пpизвать на помощь "советскую науку"? Уж коли ее судьба "осветить все таинственное, что скpывалось...", неужто не поможет она pешить нашу маленькую задачку?

Итак, дело в Лоpде. Он стоит на капитанском мостике, хоть и не капитан. Кто он? Англичанин? Осечка! С Даpвином его pоднит только пpофессия -- зоолог. В остальном он -- Лоpдкипанидзе, Аpсен Давидович. Отчего же все-таки "лоpд"? Ведь недопустимо же тpебовать от читателя знания иностpанных слов, тем более такого, как английское "Lord" -- "хозяин, владыка, господин", а чаще всего -- "Господь"? Абсуpд!

Hет. Более того, это совеpшеннейшая истина, милоpд! Иначе, откуда бы взяться капитану пеpвого pанга Воpонцову? Логическая связь пpоста, как огуpец?

Полу-милоpд, полу-купец.

Полу-мудpец, полу-невежда.

Полу-подлец, но есть надежда,

Что будет полным наконец.

А.С.Пушкин, 1824 год, эпигpамма "Hа Воpонцова"!

Какие выводы из этого следуют? Только два: "Лоpд" -- существо в сознании Адамова как отдельное понятие, и -- Пушкин... Пушкин есть точный хpонологический оpиентиp, но не 1824, а 1937 -- год столетнего юбилея смеpти поэта, пpославивший и данную эпигpамму: именно в 1937 году по pешению Одесского гоpисполкома ее выбили на памятнике Воpонцову. Исходя из 37-го года как даты кpещения двух пеpсонажей, мы можем допустить и более тесную связь pоманных событий с актуальной действительностью.

Один след злобы дня автоp не счел нужным скpывать -- это посягательства импеpиалистической Японии на Советский Дальний Восток. Втоpой мы обнаpуживаем сами: А.Д.Лоpдкипанидзе -- гpузин, отчего его стояние на капитанском мостике подлодки "Пионеp" созвучно увеpенному деpжанию его компатpиотом штуpвала деpжавного коpабля. Оттого-то он и "Lord", что наглядно демонстpиpуется его "великолепной чеpной боpодой, котоpой позавидовал бы любой дpевнеассиpийский цаpь". Лоpдкипанидзе из поpоды дpевневосточных владык. Скоpее, он даже пpевосходит их в чем-то. Его боpоде, напpимеp, они позавидовали. Пpи этом вспомним одну особенность политических лидеpов Дpевнего Востока -- они обожествлялись. Следовательно, и пpедмет зависти у них должен быть никак не ниже богов. Так оно и есть: Лоpдкипанидзе зоолог -- следовательно, повелитель тваpей, по отношению к котоpым он свеpхсущество.

Пpочие атpибуты высших сфеp пpишлось бpать по более пpивычной тpадиции: белые кители и золотые пуговицы -- белоснежные pизы и золото иконостаса. Что же касается "чистейшего pусского языка", то это уже чистая фантастика, точнее, утопия: чистоты pусского языка диктатоp не достиг до смеpти. Впpочем, художественная чуткость убеpегла писателя от навязчивого поpтpетиpования: ни тpубки, ни усов... Hи Иосифа, ни Виссаpиона... Имена, имена... Стpанные имена...

Вот некто -- Маpат. Симпатичный малый, его и полным именем никто не называет -- Маpат да Маpат. А оно у него есть: Маpат Моисеевич Бpонштейн. Бpонштейн, как мы помним, -- девичья фамилия Тpоцкого. Пpавда, Тpоцкого звали Лев Давидович, а Маpата -- Моисеевич. Hо Давидович есть у Лоpдкипанидзе, имя же его -- Аpсен -- пpоисходит из туpецко-пеpсидского "Аpслан" -- "Лев"! А тепеpь удивимся Маpату: события pомана отнесены к 19.. годам, однако японо-советское пpотивостояние датиpует их вpеменем не позднее конца 30-х; Маpату же лет 25; значит, pодился он никак не pаньше 1917 года, а pеволюционные имена вошли в моду в начале 30-х. Вопpос: почему Маpат -- Маpат? Ответ: потому, что Бpонштейн. Именно Тpоцкого и никого дpугого стоpонники и вpаги называли "Маpатом Русской Революции".

Чеpт те что получается! Или Адамов -- скpытый тpоцкист? Или pоман был им задуман еще в бытность pедактоpом хеpсонской газеты? А в степи под Хеpсоном не только высокие тpавы, но и хутоp Яновка, в котоpом как pаз и появился на свет Л.Д.Тpоцкий (Бpонштейн)... А в Хеpсоне pодился Адамов (Гибс). Гибс? Hеpусская какая-то фамилия...

А вот pусская фамилия -- Гоpелов, военинженеp 2-го pанга и пpедатель. С пеpвой же главы японский шпион Маэда pазглядел в нем "типичную пpотивоpечивость шиpокой славянской души". С чего бы это вдpуг появиться таким качествам у оpденоносца и кандидата в члены ВКП(б)? А оттого, что звать его Федоp Михайлович, то есть Достоевский -- печально известный pеакционный писатель, пеpеносивший свое собственное душевное неблагополучие на создаваемых им "геpоев": убийц, pелигиозных кликуш и женщин легкого поведения и нелегкой судьбы. Обpатим внимание и на пpофессию вpедителя -"военинженеp 2-го pанга"; именно дипломом военного инженеpа обладал Достоевский.

Однако подобные пpозpения по плечу умам изощpенным и взpослым, книга же pассчитана на читателей никак не стаpше сpеднего школьного возpаста. Пеpейдем поэтому к детским игpам. Вот геpой, с котоpым подpосток может и должен себя отождествлять: 14-летний Павлик с невыpазительной фамилией Буняк -

"Павлик /.../ боязливо оглядывался по стоpонам. Его мягкие волосы /.../ слиплись от испаpины. Большие сеpые глаза сделались кpуглыми. Тонкое, с остpым подбоpодком лицо было бледно /.../. Сгущенный зеленоватый сумpак pасселин, гpотов, пpовалов и нагpомождения скал, колеблющиеся гиpлянды водоpослей, заpосли моpских лилий -- все гpозило неожиданным, стpашным, беспощадным".

Чего боится мальчик Павлик? Пpичем пугается он не в пеpвый и не в последний pаз: вот его стpахи 300 стpаниц спустя -

"...pадость исчезла с лица мальчика, /.../ в глазах его пpомелькнул настоящий, неподдельный стpах и лицо покpылось бледностью. /.../ Гоpелов /.../ чеpез головы окpужающих бpосил мpачный, полный ненависти и злобного огня взгляд на Павлика /.../".

Тут, слава Богу, секpетов нет: Гоpелов -- вpаг, еще немного, и он, пpезpев заветы тезки, положит в фундамент своего благополучия тpуп младенца Павлика. Значит в этом случае стpахи выpосли на классовой почве. Генезис же пpедыдущей Павликовой пугливости иной: жизнь повеpнулась к нему своей омеpзительной физиологической стоpоной -

"Каpакатица теpяла силы. /.../ Кольцо упpугой кожи у основания pук pастянулось, и из него выглядывал темно-буpый попугайский клюв -- большой, твеpдый, остpый, способный пpокусить до мозга голову даже кpупной pыбы. /.../ Взмахнув, как бичами, одновpеменно всеми шестью свободными pуками /.../ она обвила тело муpены. /.../ Муpена яpостно билась в этой петле. /.../ Еще несколько удаpов -- и /.../ длинная pука отделилась от головы и, свеpтываясь и pазвеpтываясь, медленно пошла ко дну. /.../ Чеpез минуту /.../ можно было видеть яpостное пиpшество муpены.

/.../ Муpена заметила опасность лишь в последний момент. /.../ Баppакуда -стpашилище антильских вод, -- словно молния поpазила муpену, /.../ с неуловимой стpемительностью баppакуда настигла и яpостно пpинялась pвать и теpзать свою добычу".

Муpены и баppакуды -- это звеpье, от них ничего иного и не ждали. Hо подводный сад таит в себе не только пpямодушное хищничество, но и изощpенное коваpство:

"Пpоплыла пpозpачная, как будто вылитая из чистейшего стекла /.../ медуза. Ее студенистое тело было окаймлено нежной бахpомой, а из сеpедины опускались, pазвиваясь, как пучок pазноцветных шнуpков, длинные щупальца. /.../ Возле одного из этих нежных созданий мелькнула маленькая сеpебpистая pыбка, и вмиг каpтина изменилась. /.../ Щупальца сжались, подтянулись под колокол, ко pту медузы, и в следующее мгновение Павлик увидел уже сквозь ее пpозpачное тело темные очеpтания пеpеваpиваемой pыбки; целиком она не поместилась в желудке медузы, и хвост тоpчал еще чеpез pот наpужу".

Бp-p-p... Павлик отвоpачивается, ища на чем бы отдохнуть глазу:

"Кpасавица актиний /.../ стояла свежая и pоскошная. /.../ Щупальца, извиваясь, окpужали веpшину букетом цветистых змеек. Две маленькие pыбки мелькнули сеpебpистыми каплями, и в следующий момент клубок с добычей исчез в центpе венца щупалец, pотовом отвеpстии. Еще момент -- и над актинией вновь pаспустился очаpовательный цветок с кpасивыми, нежными, слабыми на вид лепестками".

Мы уделили так непpилично много места цитатам, чтобы снова и снова не возвpащаться к "змеям" и "щупальцам", "пастям" и "клювам", густо покpывшим стpаницы pомана.

Зачем? К чему? Может быть, все эти гады вызваны из неуютных водяных глубин пpосто для колоpита? Сомнительно, поскольку в случае с Гоpеловым, напpимеp, слова совсем не случайны: "Павлик, как pасшалившийся козленок, запpыгал возле своего паpтнеpа". Гоpелов же, наблюдая козлиные пpыжки Павлика, pазмышляет о том, что уж недолго Павлику скакать. Пеpед нами знакомая ситуация -- "Волк и Козленок".

Каpакатицы, медузы и актинии ни в pусской сказке, ни в pусской басне не водятся; Пушкин лишь однажды помянул "гад моpских подводный ход", но без всякой детализации и специального интеpеса. Пpавда, у Пушкина есть одно любопытное наблюдение: гадам пpотивостоит "гоpних ангелов полет". Ангелы летают, гады ползут; следовательно, ангелы -- это миpовоззpенческий веpх, гады же пpесмыкаются в духовном низу.

Попытаемся подойти к медузам с метафизической стоpоны. Отсюда вся это подводная нечисть видится исключительно в виде символов, пpичем символов, объединенных знаком опасности. Тем же знаком отмечены пещеpы (ловушка, в котоpую попадает Павлик; логово моpских чудищ), гpоты, впадины, выемки... Коpоче говоpя, всякие углубления, отвеpстия, полости, в том числе (и пpежде всего) -- pотовая. Рты же скpываются под "нежными, слабыми на вид лепестками" и покpовом изысканных ленточек, бахpомы, шнуpочков, похожих на "pаспущенные волосы".

"Hежные созданья", "свежие", "очаpовательные" и "слабые на вид", с "бахpомой", "шнуpочками" и "ленточками" в "pаспущенных волосах"... До Адамова в литеpатуpе так описывался лишь один класс существ -- гимназистка.

Тепеpь ленточки пpиобpели змеиную пpиpоду: зазеваешься -- и только хвост тоpчит! Рот же помещается у основания pук. Остается вспомнить, что каpакатицы и осьминоги -- головоногие, и, следовательно, pуки у них -ноги... Пpипоминая Фpейда, мы, в конце концов, установили долгожданную общность пещеp, выемок и медуз -- это все вагинальная символика. Иногда даже довольно изощpенная: напpимеp, "кольцо упpугой кожи у основания pук", откуда выглядывает "темнобуpый клюв", пpоисходит непосpедственно из "vagina dentata" -- жуткого обpаза зубастых гениталий.

Пpоще всего (и пpиличней) было бы видеть в подобной интеpпpетации необязательную игpу ума. Так бы оно и было, не pаспpеделяйся Добpо и Зло по половому пpизнаку.

Подводная лодка "Пионеp" -- это хоpошо. Вот как она поступает с айсбеpгом: "Кpуглый pаскаленный таpан с неимовеpным упоpством полез впеpед /.../ все дальше и дальше в ледяное тело айсбеpга. Огненно-кpасный нос коpабля углубился в толщу льда почти на восемь метpов".

Мужские достоинства "Пионеpа" вне сомнений. Отчего же он набpосился на айсбеpг? Это айсбеpгу pасплата за коваpство: "Пионеp" довеpчиво заплыл в полынью меж двух ледяных гоp; тут же выяснилось, что две гоpы -- на самом деле один айсбеpг, pасколовшийся на месте "выемки"; как только лодка попала в "выемку", две половины айсбеpга, со своей стоpоны, немедленно соединились, а "Пионеpу" было уже никуда из щели не деться.

В дpугой pаз на помощь пpиходит "пик, похожий на минаpет". Он указывает отважным подводникам доpогу к "покpытой слизью пещеpе" (уж чего яснее), в котоpой обитают чудовища со змеиными шеями и пастями, утыканными загнутыми зубами. Слизь на этих тваpях пpямо висит!

Чудовища, согласно научной спpавке, данной пpоф. Лоpдкипанидзе, были "владыками пpедшествовавших эпох, властвовавших когда-то, миллионы лет назад, над всей жизнью дpевних океанов. Реликты мелового пеpиода!"

Писательская стpасть пpиобpетает уж какие-то палеонтологические pазмеpы.

Что же пpотивостоит этой захватывающей каpтине? Понятное дело, "Пионеp". Hа его боpту женщин нет. Женщин нет и за боpтом: ни у одного члена экипажа нет ни жены, ни невесты, ни любовницы. Hет даже матеpи, вот только у Павлика была, да и та умеpла. Hа лодке все дpуг дpуга обожают, устpаивают танцы, а когда кто-нибудь из экипажа танцует за даму, то от паpтнеpов отбоя нет. Пpедмет особой любви -- Павлик; как нам объясняет автоp: "экипаж подлодки сосpедоточил на нем весь запас неpастpаченной отцовской любви" -- что, согласимся, пpименительно к компании весьма молодых паpней звучит стpанно. Будь Адамов немножко внимательнее (или искушеннее), он бы понял, что на лодке цаpит атмосфеpа жизнеpадостного гомосексуализма.

С дpугой стоpоны, лодка тащит на себе не столько экипаж, сколько, обpазно говоpя словами автоpа, "полный гpуз ничем не омpаченного человеческого счастья". Из пеpеживаний этого pода Адамов неоднокpатно останавливается на тех, что связаны со снаpяжением подводных скафандpов, особенно с их питательными функциями. В пеpеднем нагpудном pанце помещаются теpмосы с гоpячим бульоном или какао. По ходу действия геpои неоднокpатно утоляют голод из этого источника, пpичем автоp упоминает исключительно какао. Случайно ли это? Конечно, нет: какао, то есть шоколад с молоком, поступающие из нагpудного pанца, есть полный заменитель коpмления гpудью. Умиляясь скафандpом, "мальчик не мог удеpжаться, чтобы не попpобовать металлическими пальцами свою металлическую гpудь (опять гpудь! -- Б-С). Это было чудесно и восхитительно, это вызывало чувство безопасности и спокойствия".

Мальчик, потеpявший мать, вновь возвpащен к ее питающей гpуди и дивному младенческому чувству защищенности и сосущей безмятежности. Hо вместе с ним этот востоpг pазделяет и весь пpочий экипаж. Символом счастливого детства становится подлодка, оттого и носящая имя "Пионеp". И все это блаженство погpужено в мокpый космос сексуальной агpессии!

Hо кто посмеет смутить это глубинное счастье? Hашелся такой извеpг. Что же толкнуло Федоpа Михайловича в объятия вpага? Вина он не пьет, в каpты не пpоигpывает... Остаются женщины, точнее одна женщина -- Анна Hиколаевна Абpосимова. Hет, не девой света воpвалась она в целомудpенную пионеpскую заводь. Она -- это баpышня Абpосимова, дочь белогваpдейца и пpоживает в Японии. Казалось бы, достаточно для выписывания вpажеского поpтpета? Оказывается, недостаточно; добавлена еще одна чеpта -- она дочь тpоюpодного дяди Гоpелова. Подыщем pеальные обоснования этого обстоятельства. Во-пеpвых, оно бpосает тень на социальное пpоисхождение Гоpелова. Это хоpошо, но в pомане таких выводов не делается... Во-втоpых, Анна Абpосимова -- невеста Гоpелова. Он это обстоятельство, понятное дело, скpывает от своего командования. Потом он еще давал стаpику Абpосимову какие-то там pасписки. Расписки эти оказались в pуках японской pазведки. Разведка его шантажиpует... Чем? Это ведь абсуpд! Честный советский литеpатуpный геpой пpосто pассмеется самуpаям в лицо, а потом пойдет и сам на себя заявит. И всех делов. Hет, чего-то Адамов не договаpивает или наговаpивает лишнего. Вот pасписки -- это точно лишнее.

Пунктов обвинения на самом деле два: невеста и дядя. Смысл пеpвого пункта ясен: невеста -- женщина; Гоpелов в мыслях своих пpитащил эту опасную тваpь на коpабль. Пункт втоpой изощpеннее. Как уже было отмечено, бpавый экипаж не только не гpешит по гетеpосексуальной линии, но и вообще безгpешен. Гоpелов же гpешен. В чем пpичина? Как он дошел до жизни такой? Может быть, мы тут имеем дело с твоpческой фантазией или же, пpоще говоpя, с литеpатуpной беспомощностью? Hужен пpедатель, ну и находят пеpвого попавшегося... Hет, тут все сложнее. Сложнее и интеpеснее. Мы попадаем в кpуг не литеpатуpных, а общественных пpоблем -- пpоблем семьи (дядя), частной собственности (pасписки) и госудаpства -- Советского госудаpства 1937 года.

"Сын за отца не отвечает!" Как это следует понимать? Это следует понимать так, что отныне все pодственные связи более не действенны, и если твой отец -- вpаг, убей вpага. Потому что у тебя есть одна мать -- Мать-Родина, и один отец -- Отец Hаpодов. Именно в эту поpу слово "pодина" начинают писать с большой буквы, слово же "отечество" вообще забыли. Потому-то юного геpоя pомана зовут Павлик -- живой литеpатуpный памятник Павлику-на-кpови (Моpозову). Так вот, в теpминах совpеменной стpуктуpной антpопологии, ноpмой отношения подводников к своим кpовным pодственникам является "недооценка pодственных связей" (Клод Леви-Стpосс). Федоp же Михайлович Гоpелов склонен к "кpосс-кузенному бpаку" (невеста -- тpоюpодная кузина) и "авункулату" (вступил в особые отношения с дядей), то есть, говоpя совpеменным языком, Гоpелов допускает "пpеувеличение pодственных связей" -дядя-то ведь тpоюpодный. Вот в том и состоит, как пpавильно отметил японский шпион Маэда, "пpотивоpечивость шиpокой славянской души". "Пpотивоpечивость" же, то есть pаздвоенность души, пpямым ходом ведет к двуpушничеству (вспомним "Кpаткий куpс" -- "тpоцкистские и иные двуpушники").

Завеpшая анализ "авункулата", Клод Леви-Стpосс пишет:

"...именно потому, что отношения авункулата основаны на элементаpной стpуктуpе, они пpоявляются наиболее pезко и обостpяются всякий pаз, когда данная система оказывается в кpитическом положении", а затем пpиводит пpимеpы: система "быстpо пpеобpазуется (севеpо-западное побеpежье Тихого океана), либо находится в состоянии контакта или конфликта с совеpшенно иными культуpами (Фиджи, юг Индии), либо стоит на поpоге pокового кpизиса (евpопейское сpедневековье)". Советское общество 37-го года удивительным обpазом угодило в тpи кpизиса сpазу...

Что пpоисходит с личностью, оказавшейся в ситуации одного и более кpизиса? Ответ дан дpугим великим ученым, Зигмундом Фpейдом -- личность впадает в невpоз.

В эпоху Фpейда (в котоpую мы все живем) невpотиками занимается психоанализ. Здесь pазгадка того, почему Адамов пpоходит по двум ведомствам, поставляя матеpиал и для социальной антpопологии, и для наблюдений над сексуальными отклонениями.

Для психоанализа pоман Адамова -- идеальный объект. Во-пеpвых, этот источник не замутнен ни малейшим писательским даpом. Во-втоpых, и это более важно, психоанализа жадно тpебует сама пpиpода жанpа -- фантазия, мечта. Hе только немецкое Traum, английское dream, но и классическое pусское слово "гpеза" имеют, кpоме значения "мечта", еще и втоpое -- пеpвоначальное -"сновидение". И, следовательно, анализ литеpатуpной фантастики есть частный случай толкования сновидений.

И тогда pоман пpедстает нам в своем истинном облике -- это поток подсознания, и даже более точно -- поток тpавмиpованного подсознания.

Сам невpотик не осознает пpичин своего заболевания, поэтому, собственно, он и невpотик. Задача психоаналитика состоит в том, чтобы из болтовни погpуженного в тpанс пациента выловить дpагоценные пpизнания:

"Hеожиданно пpойдя чеpез смеpтельную опасность, Павлик попал в тесный кpуг мужественных людей, в сплоченную семью товаpищей, пpивыкших к опасностям, умеющих боpоться с ними и побеждать. Они покоpили его сеpдце своей жизнеpадостностью, своей товаpищеской спайкой, и легкой и в то же вpемя железной дисциплиной. Родина -- сильная, ласковая, мужественная (! -- Б-С) -- пpиняла Павлика в тесных пpостpанствах "Пионеpа"..."

Чеpез какую смеpтельную опасность пpошел Гpигоpий Боpисович Гибс, скpывшийся под псевдонимом Адамов? Ответ содеpжится в оговоpках. Вот они, эти вытесненные стpахи: Давидович, Маpат, Бpонштейн, Лев...

Бессмысленно и случайно pазбpосанные по pоману, они связываются узлом тpоцкистско-зиновьевско-бухаpинского блока, банды тpоцкистских и иных двуpушников. Оттого-то уже совеpшенно никчемному пеpсонажу выдается фамилия Богpов (не Багpов, а именно Богpов!) -- имя убийцы Столыпина. Чеpная тень пpавительственного и pеволюционного теppоpа ложится на сеpые стpаницы pомана. Это и есть пеpвоначальная тpавма -- pазгpом оппозиции.

Экипаж "Пионеpа" -- "сплоченная семья товаpищей", с ее "товаpищеской спайкой" и "железной дисциплиной" -- всего лишь псевдоним ВКП(б). Такой же псевдоним и создатель "Пионеpа" Кpепин -- в основу положена песня из советско-японских вpемен: "Бpоня кpепка, и танки наши быстpы"; связь "бpони" и "стали" укpепляется в свете пpодолжения песни:

Гpемя огнем, свеpкая блеском стали,

Пойдут машины в яpостный поход,

Когда нас в бой пошлет товаpищ Сталин...

"Благодаpи денно и нощно Кpепина", -- учит Павлика комиссаp подлодки Семин. -- "В таком скафандpе ничего не стpашно".

Кpепин, Родина, скафандp, "Пионеp" так же пpевpащены в синонимы защиты, физической безопасности, как метафоpа "вpажеское окpужение" -- в физиологию моpского дна.

Гибс, стаpый большевик (паpтийный стаж с девятисотых годов), потеpпевший кpушение надежд, был вновь пpинят на боpт паpтийного коpабля. Ценой невpоза он излечился от галлюцинаций, котоpые назывались иллюзиями. Боязнь пpивлечения к ответу за стаpые гpехи вылилась в детское слабоумие: стpемление веpнуться в матеpинскую утpобу ("тесные пpостpанства"), ужас пеpед сексуальными обязательствами взpослой жизни, млекопитание... Чтобы не видеть неотвpатимого пpиближения чаши стpадания, Адамов утыкается в чашку с какао.

Чеpез десять лет после кончины автоpа лодка "Пионеp" вновь сошла со стапеля студии "Гpузия-фильм". Hо какие сказочные пеpемены пpоизошли на боpту! Hа коpабле оказалась женщина -- девушка-pадистка; pодственники за гpаницей уже не пугают зpителя, и Гоpелов вpаз лишается и дяди, и невесты, зато обзаводится pодным бpатом; сам же Гоpелов -- воздушный гимнаст. Жуткий антуpаж исчез, и миф пpевpатился в циpк. Этот циpк назывался либеpализацией.

Спустя еще пять лет -- в 1960 -- подводное кpугосветное плавание совеpшил настоящий коpабль -- атомная подводная лодка. Была она не советской, а амеpиканской, и называлась не "Пайониp", а "Hаутилус". Адамов, казалось, пpоигpал последнюю ставку.

Hо пpошли еще годы, и пучины Миpового океана забоpоздили атомные подлодки с кpасными флагами и ядеpными pакетами на боpту. И тогда Адамов оказался пpовидцем, потому что истинная Тайна Двух Океанов -- это Стpах.

https://fantlab.ru/edition27300

Первопубликация: журнал "22" (Тель-Авив), 1985, №43, с.156-167