Попытался я узнать, откуда берется такая алогичность. «А вы попробуйте-ка сами почитать, что пишут халтурщики от фантастики», — многозначительно посоветовали мне. Я с сожалением отодвинул талантливые повести братьев Стругацких, постарался забыть о существовании многих других интересных писателей-фантастов и обложился книгами, которые мне порекомендовали. Прочитав первую из них(«Последняя орбита», В. Шитик, изд. «Беларусь», 1964 г.), я, однако, не утратил душевного равновесия, хотя там были восхитительные абзацы:

«...Фотонная ракета — дело будущего. А что еще имеет подобную скорость распространения?

— Силы притяжения, гравитация, — сказал Павел.

— И кванты, — добавил Бурмаков, — поток частиц в квантовом генераторе, так называемом лазере или мазере. Если их превратить в механическую энергию и придать им нужное направление, то можно создать определенную тяговую силу. В космосе, куда корабль будет выведен с помощью обыкновенных двигателей, ее вполне хватит. Там корабль не имеет веса и, чтобы разогнать его, нужно совсем незначительное механическое усилие. Вот примерно такими установками и оснащается наш с вами звездолет.

Идея была настолько простая, что Павел не сразу поверил».

Я тоже не сразу поверил, что такая откровенная безграмотность могла быть размножена стотысячным тиражом. В любом школьном сочинении этот отрывок удостоился бы двойки сразу и по физике, и по литературе. Но — каких чудес не бывает! — факт оставался фактом. Однако он еще не давал права предавать анафеме всю научную фантастику. Обыкновенная средняя халтура — и только.

Но по мере чтения других псевдофантастических книг, щедро издаваемых иными местными издательствами, настроение портилось. Что за окрошка из уже опубликованного ранее, что за язык, какие примитивные герои!

Доконал же меня сборник «Формула невозможного» (Азербайджанское государственное издательство, 1964 год).

Нет, сам по себе сборник рассказов молодых бакинских фантастов был совсем неплох. Даже захотелось поблагодарить издательство за хорошую инициативу и пожелать дальнейших успехов в начатом. Но едва я дошел до самой, пожалуй, объемистой вещи сборника — пьесы Н. Гянджали «Сокровища сгоревшей планеты», как меня стали охватывать сомнения в незыблемости азбучных истин.

Вот сюжет пьесы — судите сами. Улетает звездолет. Зачем — неизвестно. Куда — тоже. Сказано, что в созвездие Центавр. А поскольку летать «в созвездие» — занятие достаточно бессмысленное, остается лишь гадать, не спутал ли автор звезду Альфа Центавра с созвездием. Перед самым стартом командир корабля выясняет, кто же летит с ним. Покуда суд да дело, появляется старый садовод Ами, который спешит положить в звездолет семена бамбука. «Вдруг... вы попадете в такой мир, где будет недостаточно кислорода. Посеете эти семена... и через 10—15 лет этот мир превратится в рай». Ну и шутник этот Ами! Что происходит дальше, вы, вероятно, догадываетесь. Корабль улетает вместе с «незапланированным» космонавтом. «Заглянул в корабль, а он оторвался от Земли, я свалился в кухню», — комментирует это событие сам садовод Ами.

«Какая глупая пародия на запуски космических кораблей! — подумал я, прочитав первые страницы пьесы. — Только зачем? Героический труд советских ученых, величие подвига советских людей, проложивших дорогу в космос, менее всего достойны пародии...»

Но нет, пьеса Н. Гянджали — никакая не пародия. Всё вполне серьезно. Корабль летит «в созвездие Центавр». Неожиданно он попадает в поток «высокозаряженных частиц» (интересно, а низкозаряженные частицы существуют?). Напрасно командир корабля хватается «за ручку приборов». Выходят из строя не то двигатели, не то приборы. Космонавты уже готовятся погибнуть голодной смертью (о работах Циолковского по кругообороту вещества в кабине корабля они, конечно, слыхом не слыхивали). Но «вдруг корабль начинает трясти». Это заработали приборы. Все ликуют.

Но... опять незадача! «Мы проскочили созвездие Центавр», — объявляет профессор. Бесстрашный командир корабля, однако, не теряется. Он моментально разворачивает корабль, летящий с субсветовой скоростью, тем самым отменяя некоторые элементарные законы механики.

Звездолет садится на какую-то планету. «Очень странная планета, — глубокомысленно замечает профессор. — Солнце и спутник поднимаются в одно и то же время». Действительно, странно: можно подумать, что на Земле луна и солнце никогда одновременно не бывают на небе... Впрочем, ирония здесь явно неуместна. Автор любезно поясняет, что «светящиеся и темные спутники планеты заговаривают друг с другом, и планету покрывает темнота». Объяснения этому феномену он, к сожалению, не дает.

На планете живут люди каменного века — матриархатцы. Низкий уровень культуры, однако, не мешает им тотчас спросить землян: «Скажите, кто вы и с какой планеты?» Говорят матриархатцы почему-то стихами. Такими, например:

Красивы ваши волосы... Не скрою —

мне хочется иметь вот эту прядь!

Отрежьте мне ее — ночной порою

подарок ваш я буду целовать!

Одновременно на планету попадают американские империалисты. Ведут они себя соответственно: интригуют из-за «куска радия», ежесекундно хватаются за пистолеты, дерутся друг с другом и с матриархатцами («Роберт, поймав одного из детей планеты, пытается унести его с собой»). Но матриархатцы побеждают бяк-империалистов с помощью животных, взгляды которых «то насмешливы, то устрашающи». Империалисты, естественно, хохочут под этими взглядами и умирают. А. может быть, и не умирают. Но что-то с ними происходит: они в конце концов исчезают. Все поют и танцуют.

Справедливости ради надо сказать, что и советские космонавты в этой пьесе ведут себя тоже не слишком умно. Один из них трогает палкой неизвестное животное, отчего едва не погибает, другой задает матриархатцу наивный вопрос: «У вас и отец и мать есть?». Когда же матриархатцы говорят им, что живут сотни лет, космонавтам даже в голову не приходит выяснить, равен ли тамошний год земному. Нет, они восхищаются так бурно, что в конце концов удостаиваются подарка — напитка, который возвращает молодость. Натурально, космонавты не остаются в долгу: они дарят матриархатцам громоотвод. Ничего лучшего от них, конечно, и ожидать не следовало, ибо счастье, в их понимании, это когда на Земле будет вечная весна и люди перестанут тратить силы на борьбу с природой...

М-да... Теперь вы понимаете мое самочувствие по прочтении этой пьесы? Теперь вам ясно, почему иные критики теряют голову после такой вот «фантастики» и топают ногами на весь жанр? Лично я наконец понял их состояние. Нельзя так глумиться над читателями, дорогой тов. Гянджали: они вправе требовать привлечения вас к ответственности. А почему бы и нет? Если третьесортная стеклянная ваза продается по цене первосортной хрустальной, ОБХСС тут как тут. А чем, простите, отличается от такой махинации публикация халтурной пьесы?

Но будем милосердны. Не надо прокурора. Есть великолепный, уважаемый, любимый молодежью (и не только молодежью жанр литературы — фантастика. И есть халтурные произведения. В любом жанре. И есть, наконец, совершенно немыслимая халтура — это пьеса «Сокровища сгоревшей планеты». Фантастика как таковая тут на при чем.

Хочется предъявить претензии и редактору сборника Ф. Мамедову. Серьезные претензии: незачем обрекать читателей на знакомство с пьесой, которую нельзя оценить иначе как карикатуру на наше будущее, как издевательство над здравым смыслом, наукой и литературой. И если руководство издательства захочет спросить с вас, тов. Мамедов, за ущерб, нанесенный пьесой Н. Гянджали эстетическому и идейному воспитанию, мы не будем возражать. Наоборот, мы будем приветствовать столь благое намерение."

Дмитрий Биленкин

https://fantlab.ru/blogarticle86193

Разыскав текст научно-фантастической пьесы Новруза Гянджали "Сокровища сгоревшей планеты", я нашёл ещё один специфический момент:

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Вид летящего корабля "Рассвет" в профиль. Корабль условно разделен на кабину и комнату. В кабине — разные приборы, часы и большой экран. В комнате немного просторнее. Здесь, обращенный к зрителям, установлен экран телерадиофона, на стене висят освещенные электрическим светом макет солнечной системы и карта созвездия Центавр Одна дверь комнаты открывается назад. Из иллюминаторов кабины и комнаты видны звезды. Все спят. За пультом управления профессор. Он встает, прохаживается. С большой грустью смотрит на спящих и поворачивается к зрителям.

Профессор — Разве можно столько летать?! (Поворачивается к спящим.) Какие вы все смелые и терпеливые люди — настоящие герои!.. Если бы мы не попали в беду, то уже давно бы достигли созвездия Центавр.

(Снова подходит и садится за пульт. Иногда смотрит вперед. Корабль затемняется и через некоторое время снова освещается. Уже за пультом сидит Нина, Аяз лежит на койке. У всех на лице печаль. Профессор, облокотившись на иллюминатор, о чем-то думает.. Нина, опустив голову, сидит в стороне. Грустная музыка.)

Нина — Земля!.. Земля!..

Профессор — Не пытайся, дочка. Наладить связь с землей невозможно.

Рена (Подходит к профессору). — Продукты кончились. Все голодны.

Аяз — Надо перейти на высококалорийные химические таблетки.

Рена (раздает таблетки членам экспедиции, обращается к Ами). — Эта таблетка равняется по калориям 200 гр. мяса.

Ами — Я по цвету вижу. Эх, а как хочется кебабиума, шашлыкиума... Это же — бозбашиум![ Шутливо переиначенные названия азербайджанских блюд. ].

Все смеются. Рена заменяет таблетку Ами другой.

Аяз — Если бы не было с нами Ами, то мы бы, наверное, умерли. (Пауза.) Мне тоже дай одну такую.

Ами — Что ты хочешь? Хаишилиум или хингалиум? Если бы я был молод, принял бы "ебабиум."

Рена дает ему таблетку. Смех.

О мои великодушные и высокочтимые читатели, да будут ваши дни наполнены счастьем, да не коснется ваших счетов жадная рука налогового инспектора, да минует вас полосатый жезл злого дорожного джина, позвольте вам поведать эту историю, про красивейшего и мудрейшего из отроков Вольку ибн Алешу, и его верного слугу и друга, Гассана Абдуррахмана ибн Хоттаба!

Книга вторая

Старик Хоттабыч и Волька

Казнить нельзя помиловать

Глава 1.

Старик Хоттабыч и Валерий Чкалов.

15-го декабря, 1938 года, Валерий Павлович Чкалов открыл глаза и протянув руку снял трубку с надрывающегося металлическими трелями телефона.

-Чкалов у аппарата – сказал он чуть хрипло.

-Валерий Павлович, Вас просят к 10 часам прибыть на аэродром, дано добро на вылет.

— Как на вылет? А что, дефектную ведомость уже отработали? Или будет как три дня тому назад, остановите меня на взлете?

— Не могу знать Валерий Павлович, я только передаю распоряжение.

-Ладно, скажи буду.

Голова болела и Чкалов с раздражением на себя в который раз подумал, что нужно прекращать эти посиделки за полночь и заняться уже здоровьем. А то ведь спишут с летной работы к чёртовой матери и что буду делать? Самолетам хвосты на стоянке заносить? От этой мысли стало сразу неуютно и быстро собравшись, Чкалов спустился к ожидающей его у подъезда машине.

Синий Паккард нёсся по пустым утренним улицам Москвы и постовые, узнавая личную машину прославленного лётчика, отдавали честь. А Чкалов приветливо поднимал руку, улыбался и кивал им вежливо, немного гордясь в душе этой демонстрации проявления народной любви. Нет, врёшь, подумал он, не буду я самолетам хвосты заносить, не время еще.

На аэродроме его уже ждал главный конструктор и члены комиссии.

— Послушай Валерий Павлович – главный конструктор И-180, Николай Николаевич Поликарпов, взял Чкалова под локоть и отвёл его чуть в сторону от ожидающих начала испытаний сотрудников – машина к вылету не готова, но наркомат требует начать испытания, грозятся нашу машину отдать Лавочкину если мы будем и дальше валандаться. И всё наше конструкторские бюро распустить. Ты же знаешь, немецкий Ме-190, уже вовсю летает и…летает очень хорошо. Поликарпов вздохнул и продолжил. В общем такое дело, можешь отказаться – на этих словах Чкалов хмыкнул саркастически – но я прошу тебя просто сделать пару кругов над аэродромом и написать первый отчет о полете. Пару кругов не больше. На большее пока машина не готова. И мотор как ты знаешь не доведён – перегреешь – заглохнет, остудишь – заглохнет. Вчера вон жалюзи в очередной раз ремонтировали, их на морозе заедает постоянно.

— Николаич – перебил конструктора Чкалов – ну что ты канючишь? Ну ты же знаешь, что я могу хоть на кочерге лететь, а на таком красавце как ты построил, и подавно полечу. – он хлопнул дружески Поликарпова по плечу и продолжил — Давай ведомость осмотра, я подмахну, потом все доведешь по моим замечаниям.

— Только прошу тебя Валера – быстро заговорил обрадованный Поликарпов – только пару кругов, проверишь управляемость и устойчивость на прямой и всё, и сразу на посадку, не нужно самодеятельности, очень тебя прошу.

— Ну вот как с тобой Николай Николаевич дела иметь – Чкалов сделал вид, что обиделся – я тебе навстречу иду, можно сказать, бюро целое спасаю, а ты со мной как с недорослем – не нужно самодеятельности, пару кругов….я же сказал тебе, всё будет нормально, давай сюда ведомость, и так уже все замёрзли, сейчас домой убегут и не будет тебе ни комиссии ни пробного вылета.

Техники уже завели двигатель, и он басовито и солидно заливал звенящие от мороза окрестности сдержанным ревом.

Должен тянуть такой мотор отлично – подумал Чкалов и как это принято у пилотов обошел кругом готовый к вылету самолет, внимательно осматривая его стремительные линии и не привычные обводы фюзеляжа. Красавец! Разве такой может не полететь? Это же наш советский, а значит лучший в мире самолет, а я лучший в мире пилот и вместе мы….но не закончив эту свою мысль он быстро вскочил на крыло и пройдя по нему пару шагов, ловко впрыгнул в кабину.

Быстро оценив показания приборов, и проверив что элероны и закрылки нормально реагируют на ручку и педали, Чкалов поднял руку вверх, давая понять, что готов к вылету. Техники метнулись к колесам шасси и выдернув стопорящие колодки быстро отбежали к бровке взлетной полосы.

Дав обороты двигателю Чкалов вырулил к началу взлетной полосы и посмотрел на Поликарпова. Николай Николаевич, перехватил его взгляд и чуть заметно кивнул. Самолет взревел всей мощью своего двигателя и начал разбег.

-Николай Николаевич! Немедленно остановите вылет! – к месту где стояла комиссия бежал инженер ночной смены, Лазарев – Остановите вылет!

Поликарпов перевел взгляд на взлётную полосу и увидел, как И-180 оторвавшись от земли начал набирать высоту.

-В чём дело Лазарев, почему нужно остановить вылет?

— Николай Николаевич, мы жалюзи не установили, как вчера сняли, так они еще в ангаре лежат, нам никто вчера не сказал, что с утра вылет будет, летчику нечем температуру регулировать!!!

-Что!!! Да я Вас!!!! Да Вы под суд…немедленно красную ракету в воздух!

-Николай Николаевич – ракетница на вышке, нужно туда бежать – срывающимся голосом сказал кто то из членов комиссии.

-Ну так бегите!!! Быстрее….ть вашу, быстрее!!

Поликарпов вдруг почувствовал, что не смотря на свежий морозный воздух, дышать становится нечем. Он рванул на себе шарф, попытался распустить галстук, но земля вдруг поплыла у него под ногами и он упал на руки вовремя подхватившим его сотрудникам бюро.

И-180 уверено набирал высоту. Холодный морозный воздух, казалось сам держал тяжелую машину и даже выталкивал её выше и выше, наполняя сердце пилота той радостью, которую могут испытывать только люди влюбленные в небо. А Чкалов был влюблен в небо, а небо всегда отвечало ему взаимностью, и почувствовав в своих руках неудержимую мощь новой машины Чкалов сразу позабыл и про пару кругов и про устойчивость на прямой. Он был свободен и душа его пела от радости полёта. Всё дальше за спиной оставался аэродром и мечущиеся по нему люди, все быстрее под крыльями мелькали засыпанные снегом деревья и замершая река резала лес до самого горизонта. Ну, давай посмотрим птичка на что ты способна. Чкалов перевел обороты двигателя на максимум и резко заложил боевой разворот. И-180 послушно лег на крыло и мощно вжал пилота в кресло. Ай, хорошо! Мысленно похвалил машину Чкалов и тут же с переворотом выполнил обратную полу петлю, а из неё петлю Нестерова с уходом в свечку. И-180 надрывно рыча забирался вертикально верх постепенно теряя скорость, но не срываясь с вертикали ни в право, ни влево, и вот наконец замерев в верхней точке, повинуясь воле опытного пилота, в момент когда казалось сейчас он полетит хвостом к земле, И-180 провернувшись на 180 градусов вокруг невидимой оси, так же стремительно ушёл в пикирование. Самолет послушно выполнял все что хотел летчик и тем приводил его в настоящий, светлый восторг.

Покрутив на последок несколько раз бочку, Чкалов перевёл машину в горизонтальный полет и с сожалением направил её обратно в сторону взлётной полосы. Но в этот момент его взору предстало удивительнейшее зрелище. Точнее сначала Валерий Павлович подумал, что случайно попал в зону пилотирования другого самолета, однако чем ближе этот самолет оказывался к И-180, тем больше становились глаза Чкалова. То, что он увидел на высоте 3000 метров, не могло там быть ни при каких обстоятельствах. Это было просто невозможно. Не уступая И-180 в скорости, слегка потряхивая кистями, по воздуху летел ковер, на котором на коленях стоял человек и как будто молился.

Валерий Павлович зажмурился и потряс головой, но когда он открыл глаза, удивительное видение ни сколько не исчезло, напротив, человек сидевший на ковре тоже увидел самолет Чкалова и даже помахал ему рукой.

Всё, я допился…теперь точно спишут – подумал Валерий Павлович. Это галлюцинации, мне о таком кто то уже рассказывал.

Чкалов заложил вираж и облетел ковер с человеком по кругу, да так близко, что воздушный поток от самолета задрал одну из сторон ковра и чуть не скинул сидящего на нем человека. Причем уже было отчетливо видно, что это был старик, с длинной седой бородой и легкомысленной белой шляпой на голове.

Это не может быть реальность, просто не может быть, это мираж!-подумал Чкалов – а если это мираж, то я легко могу его развеять, нужно только пролететь прямо сквозь него и он рассеется как туман.

С этой мыслью Валерий Павлович, заложив еще один боевой разворот, и выполнив мертвую петлю вышел в…нет, нельзя было сказать в хвост странному летательному аппарату, так как хвоста у него не было, как не было у него и капота, но у него было направление движения, и И-180 вышел точно в его «кильватерную струю», как сказали бы моряки, ну или просто стал точно позади, в 500 метрах этого устойчивого и сверх реального миража.

Как ты уже понял, мой догадливый читатель, это был вовсе не мираж. Это был хорошо известный тебе Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, любимый из любимейших джинов великого Сулеймана ибн Дауда и друг мудрейшего и достойнейшего из отроков Вольки ибн Алеши Костылькова. Как он здесь оказался и по каким неотложным делами спешил, мы конечно же расскажем тебе нетерпеливый читатель, но чуть позже, а пока мы спешим рассказать тебе, чем закончилась эта встреча в небе с известным на весь мир пилотом Валерием Павловичем Чкаловым, так как эта встреча столь же важна для нашей истории, как многие другие. Ибо как говорил великий визирь Асаф ибн Барах — как из мелких камней складывается разрушительный камнепад, так из встреч разных людей – судьба одного человека.

Валерий Павлович поймал удивительное видение в перекрестье уже установленного на И-180 прицела и бросил послушную машину прямо в ковёр с летящим на нём стариком. Однако к удивлению опытного пилота, расстояние между его самолётом и ковром со стариком нисколько не сокращалось, а даже наоборот, начало понемногу увеличиваться. И даже выведя обороты мощного двигателя на максимум, Чкалов не мог приблизится к своей цели ни на метр, а цель эта, словно чувствуя опасность, начала стремительно увеличивать скорость и вдруг как будто превратилась в белый дым, который мгновенно рассеялся в небе.

Все таки мираж, с облегчением сказал вслух Чкалов и увидел как над аэродромом куда он первоначально спешил, одна за одной взлетают красные ракеты.

Ух и достанется же мне от Поликарпова, подумал Чкалов, я ведь всё его полетное задание нарушил, но зато и машину испытал на всех режимах. Прекрасная машина. Будет что написать в отчете, и утереть Лавочнику нос. Валерий Павлович даже слегка улыбнулся, представив как Поликарпов утирает нос Лавочкину.

Но в это самое время, мотор этой замечательной машины чихнул и выбросил черный клуб дыма, потом еще раз чихнул и И-180 начал стремительно терять скорость и высоту. Чёрт возьми, кажется я на скорости, пока гонялся за этим миражом, перехолодил мотор, нужно прикрыть жалюзи, подумал Чкалов, а то и до полосы не дотяну, придется в поле сажать. Он потянул ручку закрытия жалюзи и холодок страха легонько коснулся его спины. Ручка болталась так, как будто на том конце троса и не было ни каких жалюзи. Спокойно, спокойно, сейчас скорость упадет, еще и обороты убавим, двигатель согреется и мы сядем по холодку как на салазках, прямо к Поликарпову в ножки подкатим. Впереди уже был виден торец взлётной полосы, но потерявший скорость самолет шел гораздо ниже глиссады и ровно у него на пути стоял какой то деревянный дом. Нужно было брать выше, а для этого нужно было добавить обороты. Ну хороший мой, не подведи, мы же с тобой так хорошо полетали- мысленно попросил Валерий Павлович И-180 и подал рычаг газа немного вперед, чтобы увеличить обороты двигателя и перемахнуть через стоящее на его пути здание. Но холодный мотор приняв в свое чрево большее количество бензина уже не смог его воспламенить и мгновенно заглох, чихнув напоследок черным едким дымом. Страшно встал колом винт, и летчик услышал то, что обычно не слышат пилоты поршневых самолетов, как свистит ветер, обтекая плоскости. А земля уже надвигалась неотвратимо, и все что было можно предпринять, это взять левее. Не всякий пилот мог бы заложить вираж и не рухнуть на такой маленькой скорости, но Валерий Павлович был пилотом от Бога, и он смог, то что не могли бы сделать другие, он смог обогнуть дом и даже выровнять машину относительно земли, но видно это была последняя удача из дарованных ему судьбой, И-180 некуда было сажать, прямо по курсу стремительно надвигалось еще одно строение, коих так много стоит за городом и которое так не кстати оказалось на пути потерявшей скорость и высоту машины. Дровник встретил И-180 страшным лобовым ударом. Ударом столь сильным, что крепления сиденья не выдержали и пилота выбросило из машины вместе с сидением. Мир для Валерия Павловича погас в одно мгновение. А небо потеряло одного из самых любимых своих сынов. Навсегда.

https://dzen.ru/a/YAni8BGvhFcL-gFc

Фотографии медали, хранящейся в Витебском областном краеведческом музее.

***

Светлана Козлова:

Автор этой медали Валерий Могучий, наш витебский скульптор. Я попросила его изготовить к юбилею медаль на основе тех рисунков, иллюстраций к книгам, которые были тогда у меня под рукой. И он совершенно безвозмездно по собственному почину изготовил за короткий срок. Один экземпляр он оставил себе, кажется , два попало в фонды музея, также несколько штук подарено было гостям, я хотела послать экземпляр Н. Лагиной, но как-то с ней не получилось контакта на тот момент. Вот такая история этой медали. На обороте каждой медали имеется цифра, обозначающая номер медали.

*

Valery Mahuchy:

Доброго времени суток Вячеслав!

Перед лепкой композиция медали разрабатывалась эскизно графически без использования цвета. Нет эскизов в цвете. Только после перевода пластилина в более твердый материал было тонирование цветными компонентами.

В те годы я разрабатывал несколько вариантов концепций скульптурных композиций пытаясь конкретно связать имя Лагина с Витебским пространством в городе. Это мои были инициативы и предложения городу.

В 2003 г. тогда называвшийся Литературный музей г Витебска проводил к 100летию выставку. Я выставил эскиз в пластилине вариант Хоттабыча, присланного Вами и медаль. Медаль тоже не заказная. Это была рабочая модель (эскизный вариант, рассчитанный на дальнейшую проработку), но спешно к выставке была мною сделана в гипсе,тонирована и подарена музею для большего акцента в экспозиции к Лагину. Она сделана была без реверса.

Спасибо за интерес. С уважением Валерий.

*

100-летие со дня рождения писателя, состоявшееся в 2003 году, в Витебске практически никак не отметили. Да, в городских библиотеках организовали выставки книг с произведениями земляка. И на Главпочтамте гасилась корреспонденция специальным штемпелем. И это все. Ни областные, ни городская газета даже скромным материалом не отметились... Правда, к юбилею скульптор В. Могучий предложил городу проект памятника Старику Хоттабычу, о котором речь уже шла. Он же и в том же 2003 году изготовил и проект памятной настольной медали. В различных публикациях по этому поводу сообщали, что медаль была выпущена. Но это не так. Медаль является медалью, если она тиражируется — пусть и самым незначительным количеством экземпляров, но тиражируется. И желательно в металле или в пластмассе. То, что предложил В. Могучий, никогда и никем не тиражировалось. Его работа выполнена в тонированном гипсе только в модели, в увеличенном размере (12,5 см) и в двух-трех экземплярах. На ней изображен Старик Хоттабыч в момент появления из кувшина.

Аркадий Подлипский. Лазарь Лагин и его “Старик Хоттабыч“. — Витебск: Витебская областная типография, 2023 г.

*

В отличие от монет, у медалей лицевой стороной, или аверсом, считается та, которая отражает повод её чеканки, а не та, на которой изображён монарх, герб или знак, по которому можно идентифицировать место выпуска (Википедия)

***

"А это один из моих проектов памятника Хоттабычу, предлагавшийся в течении ряда лет г. Витебску" Валерий Могучий

Модель памятника разработана к 100-летию со дня рождения Л. Лагина в 2003 г.

::::::

"Первым предложил установить памятник Старику Хоттабычу в Витебске автор этих строк

(потом его повторил поэт Д. Симанович, добавив к Старику Хоттабычу еще и Нестёрку).

Было это 24 июля 1997 года в газете «Народнае слова» (этот материал назывался «Пропишем

в Витебске Хоттабыча?»). На него первым откликнулся витебский

скульптор Валерий Могучий, который вскоре выполнил очень хороший проект такого памятника:

Хоттабыч в полный рост. Но тогда, к сожалению, городские власти и само предложение, и проект

В. Могучего проигнорировали. Потребовалось ровно 29 лет, прежде

чем мое пожелание все же было воплощено в жизнь. Правда, взяли

для этого не работу В. Могучего (он в это время уже жил за пределами

Беларуси), а другого витебского скульптора — Сергея Сотникова. Ра -

бота его мне тоже нравится, но первый вариант кажется лучшим. Он,

кстати, и значительно больший по размерам. Причем настолько, что

постамент бы ему не потребовался. Именно камень, который служит

постаментом для памятника С. Сотникова, на мой взгляд, в какой-то степени

скрадывает восприятие фигуры волшебника-джинна. А

вот место для памятника выбрали, на мой взгляд, удачное, хотя мы с

В. Могучим выбрали его на улице Л. Толстого, на берегу Витьбы, рядом с домом № 16.

Выбранное место для памятника считаю удачным,

во-первых, потому, что оно тоже на берегу реки (может быть, кувшин

был найден совсем не в Москве-реке, а в Витьбе!), а во-вторых, потому,

что оно связано с детским кукольным театром «Лялька»."

Аркадий Подлипский "Лазарь Лагин и его “Старик Хоттабыч“

***

газета "Народнае слова" (Витебск) 24.07.1997 г.

Автор: Чуковский Корней Иванович

Художник: Воронцов Николай Павлович

Издательство: Детское время, СПб, 2010 г.

ISBN: 978-5-8452-0432-5

Страниц: 48 (Мелованная)

Масса: 348 г

Размеры: 266x204x8 мм

***

Царь Пузан Восемнадцатый был очень хороший царь, и подданные любили его. Сердце у него было добрейшее. Что у него ни попросят, он даст. Корону попросят, он даст. Денег попросят, он даст — всё отдаст до последней копейки, а сам ходит с пустыми карманами. Отличный царь! Восхитительный царь! Но был у него один недостаток: он был ужасно толстый.

Вы такого толстяка и не видали: ну, не человек, а гора. Круглый, как шар. Брюхо — во! Подданные звали его Царь-Самовар и при встрече с ним умирали от смеха. Им бы нужно кричать ура, а они — ха-ха-ха! И рады бы не смеяться, да нельзя, — царь был такой смешной. Где он ни появится — хохот. Женщины, дети, солдаты, министры так и падали от хохота наземь!

Добрый царь даже виду никому не показывал, что его обижает этот жестокий, бессмысленный смех. Но когда он оставался один у себя во дворе, он плакал, как маленький мальчик. — Боже, — говорил он тогда, — моё сердце пред Тобою открыто! Ты знаешь, как я люблю свой народ. Почему же он глумится надо мной? За что он оскорбляет меня?

И слёзы неудержимо бежали по его пухлому смешному лицу. Его народу жилось превосходно: царь не обижал никого. Но вскоре случилась беда: вблизи на высокой горе поселился великан Ермолай. Это был длинный верзила, вышиной с колокольню, тощий, унылый, голодный. Он был парень не злой и не хотел никого обижать, но что ему было делать, если для него поросёнок — всё равно, что для нас бутерброд. Поневоле бедняга был вынужден ежедневно пробираться к мужикам, которые жили внизу, и похищать у них всякую живность: коров, лошадей, овец. — Вы думаете, мне приятно разбойничать? — объяснял Ермолай мужикам, которые умоляли его, чтобы он пощадил их скотину. — Поверьте, мне совестно смотреть вам в глаза. Но что же мне делать, если у меня такой аппетит. Я и то стараюсь есть поменьше, лишь бы только не умереть с голоду, а если бы я хоть однажды захотел покушать как следует, досыта, вы остались бы совсем без скотины.

Мужикам было не легче от его извинений, и они пошли в город к царю. В городе все уже знали о злодействах великана Ермолая, потому что великан, не довольствуясь быками и овцами, стал ежедневно являться в столицу и похищать маленьких девочек и мальчиков.

— Извините, пожалуйста, — говорил он рыдающим людям, — я и рад бы не трогать ваших детей, но у меня такой большой аппетит. Вся столица оделась в траур, и вот наконец царь повелел объявить по всему свету, всем рыцарям, богатырям и царевичам, что он пожалует полцарства тому, кто победит великана.

— Жаль, что у меня нет дочерей, — сказал он своим вельможам. — Я отдал бы прекраснейшую из них победителю, чтобы победитель женился на ней. Так всегда поступают цари, когда заводится в их царстве великан. Но и полцарства — не малая плата. Завтра же расклеить объявления во всех ближних и дальних краях! Объявления были расклеены, но богатыри не являлись. Дело в том, что придворные сдуру на каждом объявлении напечатали портрет своего смешного царя — и кто только ни подходил к объявлению, тотчас же начинал хохотать.

— Вот так огородное чучело! Вот так забавная рожа! И, сотрясаясь от хохота, люди забывали прочесть объявление. Все только и смотрели, что на смехотворный портрет. А великан не унимался, и ежедневно газеты описывали его новые и новые зверства. Он уже перестал извиняться, а прямо глотал, что попадётся под руку: сгребёт своей огромной лапищей ребятишек, идущих из школы, и проглотит одного за другим. Что делать? К кому обратиться за помощью?

Царь не спал ночами и всё думал. И наконец он решил: он сам пойдёт и убьёт великана. Он спасёт свой народ от чудовища.

— Дайте мне меч! — крикнул он. — Я иду сражаться с великаном!

— Но, ваше величество! — воскликнули придворные. — Вы рискуете своей благородной жизнью. Великан свиреп и силён.

— Но должен же я защищать своих подданных! Кто их защитит, если не я! Молитесь за меня, мои милые, и знайте, что я либо вернусь победителем, либо совсем не вернусь.

И, надувшись, как индюк, он ушёл.

Путь был не близкий — всё в гору и в гору. Слабенькие кривенькие ножки подкашивались под тяжестью десятипудового туловища, но царь не присел ни на миг. Бедный, он должен идти пешком, потому что нет такой лошади, которая могла бы его удержать. Сломится лошадь, как гнилая скамья, если он вздумает сесть на неё! Он уже не идёт, а ползёт, — ползёт на четвереньках, как младенец, — и тот самый народ, ради которого он идёт умирать, смотрит на него и гогочет. Из каждого оврага, из-за каждого кустика он слышит: ха-ха-ха! Только к вечеру, весь в пыли, исцарапанный, еле живой от усталости, дополз царь Пузан до вершины горы и тихонько постучался в окошко.

— Кто там? — заревел великан.

— Это я, — сказал царь. — Отопри.

Ермолай был голоден, не ел целый день, лежал в нетопленой хате и злился. Он давно уже съел всех мышей, шмыгавших по грязному полу, съел тараканов и мух, а больше у него съестного не было. Он и пошёл бы на улицу, раздобыл бы там телят, поросят или деток, да доктор не позволил ему выходить, потому что у него сегодня жар, нужно лежать в кровати и принимать какое-то лекарство. А тут ещё кто-то стучится у окна, неизвестно кто и зачем.

— Войдите! — закричал великан. — Что вам нужно? Кто вы такой? Извините, что я лежу… Я болен… Садитесь, пожалуйста… Царь вошёл в избу и обомлел. Тот самый великан, которого он так ненавидел, которого он жаждал убить, лежит на кровати и стонет. В избе холодно, темно, неуютно. Печь не топлена, свеча не горит. Жалко ему стало Ермолая.

— Отчего у вас темно? — спросил он.

— Спичек нет, — ответил великан. — Кто вы такой? Что вам нужно?

— Какой у вас холод! — сказал добрый царь, с ласковым состраданием глядя на больного трёхсаженного дылду, который скрючился на короткой кровати.

— Где у вас ключ от сарая? Я пойду и принесу дров и затоплю печь. И где у вас ведро? Я принесу вам воды. Нельзя же оставлять больного одного…

— Кто вы такой? — простонал великан.

— Видите… — замялся добряк. — Я царь… я Пузан Восемнадцатый… я пришёл сюда, чтобы отрубить вам голову… но вы больны, вы лежите в постели… Не могу же я рубить голову больному… Мне вас очень жалко, и я сейчас принесу вам воды…

И смертельно усталый, ничего не евший Пузан поплёлся с ведром к колодцу. Потом он ходил в сарай за дровами, потом в аптеку за лекарством, потом приволок из амбара целый мешок крупы, высыпал её в огромный котёл и сварил Ермолаю кашу, которой хватило бы на целую роту солдат, — накормил, напоил больного, укрыл его одеялом, поправил подушку и лёг неподалёку в соседней каморке, и немедленно заснул как убитый: натрудился — таки он за целый день!

А великан подремал два часа, проснулся от мучительного голода. Каша, которую сварил ему добрый Пузан, только раздразнила его аппетит, и, ворочаясь на своей кровати, он стал думать ту самую думу, которую думал каждый день: где ему достать себе поесть?

— Можно бы, конечно, съесть аптекаря! — разговаривал он сам с собою, — да тощ, и стар, и невкусен аптекарь, и жена у него — кожа да кости. А клячу ихнюю я уже съел, и кошку съел, и собаку съел, что же мне делать теперь? И зачем это я родился великаном? Был бы я такой же человек, как другие, ел бы я по крошечке в день, и женился бы я на купеческой дочке, и пил бы чай с сухарями, и все звали бы меня Ермолай Ермолаич. Тут из соседней каморки до него донёсся храп царя. — А, так этот чудак не ушёл!.. Какое у него дивное, вкусное имя: Пузан. Я плохо разглядел его в потёмках, но мне кажется, что он гораздо жирнее аптекаря. Вот и отлично, ура! Съестное у меня под боком, а я-то, глупый, чуть не плачу от голода! И, схватив свой огромный нож, Ермолай тихонько подкрался к царю, который, не предвидя никакого коварства, спал ясным, блаженным сном. Луна озаряла своим нежным сиянием его доброе смешное лицо, и тут только впервые увидел великан, какой уморительный у него в гостях человек! Всё задрожало от великаньего хохота; чем дольше верзила смотрел на царя, тем неистовее, громче хохотал; наконец он повалился как подкошенный на пол, и в судороге стал кататься по земле. Хохот разбудил царя, — он долго с состраданием смотрел на смеющегося, и наконец произнёс:

— Перестаньте смеяться, пожалуйста… Вам вред¬но… Вы больны… Перестаньте…

— Ха-ха-ха-ха-ха! — отвечал великан. — Ха-ха-ха!

— Идите, лягте и закройте глаза… Вам вредно смотреть на меня.

— Ой, лопну! — стонал великан. — Ой, не выдержу! Вот так Пузан!

Когда он угомонился и лёг, повернувшись к стене, чтобы не глядеть на своего забавного гостя, царь снова затопил ему печь, принёс из колодца воды, сварил ему кашу, купил ему на собственные деньги пуд пряников и всячески старался не попадаться ему на глаза, чтобы не вызвать в нём нового приступа смеха. Десять дней и десять ночей он ангельски ухаживал за больным великаном, и тот, наконец, так привязался к нему, что часу не мог прожить без него.

— Я и не думал, что на свете бывают такие хорошие люди! — сказал он царю как-то вечером, когда царь угощал его чаем.

— Налей-ка мне, голубчик, чашечку. Чашечка была величиною с ведро. Царь еле донёс её до постели больного.

— Видишь ли, Ермолай Ермолаевич, — сказал он великану, улыбаясь. — Доброму живётся легко. Для доброго и горе — не горе. Попробуй-ка ты сделаться добрым, полюби-ка ты всех на свете людей и заживёшь припеваючи.

— Я бы и рад, — отвечал Ермолай. — Надоело мне душегубствовать. Да ты сам знаешь, какой у меня аппетит. И дня не проживу без телёнка. Поневоле приходится грабить, воровать, убивать. Такая жизнь моя окаянная.

— Знаешь что, — сказал царь. — Я придумал. Идём-ка со мною в город… Я найду тебе отличную работу. Ты знаешь, что моё царство — на острове. Так вот у берегов этого острова, на котором лежит моё царство, разбросано множество скал. Об эти скалы разбилось немало судов. Нет дня, чтобы к нашему берегу не прибивало корабельных обломков. А сколько погибло людей! Как мы ни старались, мы были бессильны оградить наши берега от несчастья. Для тебя же это был бы пустяк: выдернуть все эти скалы, избавить мореплавателей от лютой опасности. И я знаю, что мой народ с удовольствием платил бы тебе за каждую скалу по телёнку.

— А много ли там этих скал? — спросил великан, встрепенувшись.

— Достаточно! Хватит надолго!

— А что же я буду делать потом?

— О, работа найдётся, не бойся! Нужно только, чтобы ты поклялся, что ты будешь исполнять её честно, не станешь никого обижать, будешь послушен и вежлив. Я задумал строить маяк. Вот ты и будешь таскать для этой постройки камни.

— Клянусь, я буду честным работником! — закричал Ермолай, и вот на другой день, спозаранку, в городе, на базаре, к изумлению и ужасу народа, появился трёхсаженный верзила, а рядом с ним семенил, улыбаясь, сияющий от счастья царь.

Все мгновенно разбежались кто куда, ибо думали, что Ермолай — людоед, но он снял шапку и, поклонившись народу, заявил, что он поумнел и раскаялся, что больше он не станет душегубствовать, а сейчас же идёт на работу. Все обрадовались и хвалили царя за то, что он покорил великана. Раскланиваясь, царь пошёл во дворец, ожидая, что вот сейчас он услышит такие же раскаты громового хохота, какие он слышал всегда, появляясь среди своих подданных. Но что это? Никто не смеётся! Все почтительно и нежно глядят на него и приветствуют своего избавителя. Царь смотрит и не верит глазам. Лишь добравшись до своей опочивальни и увидя своё отражение в зеркале, царь понял причину этого непонятного чуда: в зеркале перед ним появился изящный худощавый красавец, лишь отдалённо похожий на того тучного, шарообразного, смешного урода, который вызывал в окружающих такую непреодолимую весёлость. Оказывается, что от долгой и тяжёлой работы он похудел чуть не вдвое!..

Значит, недаром целые дни напролёт он таскал мешки, рубил дрова, носил из колодца вёдра, надрывался в непосильной работе, — он с каждым днём всё худел и худел. Отныне уж никто не назовёт его обидным прозвищем: Царь-Самовар. Завтра же он оседлает коня и помчится к прекрасной принцессе Монессе, и та уже не отвергнет его, а выйдет за него немедленно замуж, и если Бог пошлёт ему маленьких деток, то нянчить их будет великан Ермолай Ермолаич.